Глава 4. КРАСНАЯ АРМИЯ В ВОЕННЫХ КОНФЛИКТАХ В 1939–1940 гг

В предвоенные годы между СССР и Финляндией складывались неплохие отношения, куда лучшие, чем с другими странами, с которыми он граничил на Западе. Не случайно в книге «Будущая война», написанной в 1928 г., подчеркивалось:

«И этнографически, и экономически, и исторически Финляндия имеет все права на самостоятельное существование, не оспариваемое ни в какой степени Советским Союзом. ‹…› Поэтому со стороны Сов. Союза Финляндия не может ожидать угрожающей ее существованию агрессивности». Тем не менее Финляндию все же подозревали во враждебных намерениях, как, впрочем, и остальные сопредельные страны.

В общем, несмотря на отсутствие глубоких взаимных противоречий между «Финляндией и СССР, международная обстановка, экономическая зависимость от иностранного (англо-американского) капитала и боязнь перед усиливающимся СССР толкают Финляндию в лагерь наших врагов. Финляндия поэтому должна рассматриваться, как вполне вероятный противник СССР, в случае его столкновения с польско-балтийским союзом» [310].

На самом деле в предвоенные годы Финляндия твердо придерживалась политики нейтралитета, последовательно отвергая все попытки уговорить ее присоединиться к какому бы то ни было военному блоку. Вместе с другими скандинавами финны надеялись отсидеться в стороне от назревавшей в Европе большой войны. Вопреки широко распространенному мнению, отношения Финляндии и Германии в конце 30-х годов оставляли желать лучшего. Например, в 1938 г. немецкий посланник в Хельсинки В. фон Блюхер докладывал своему руководству в Берлин, что идея германо-финляндской дружбы оставляет слабый след среди финнов, из которых «более 40 % социалисты и более 90 % демократы» [311]. В декабре 1939 г. в Министерстве иностранных дел Германии с сожалением отмечали, что внешняя политика Финляндии в последние годы основывалась на идее нейтралитета, что она никогда не защищала германские интересы в Лиге Наций, а ее население в основном придерживается экономической и идеологической ориентации в сторону демократической Англии [312].

Зато заметное улучшение советско-финляндских отношений было отмечено в оперативном плане РККА на 1939 год:

«Учитывается возможность сохранения нейтралитета Финляндией, Эстонией. Латвией, Румынией. Болгарией и Турцией, длительность и устойчивость которого будут зависеть от создавшейся политической обстановки и успехов первых операций РККА и РКВМФ» [313].

Тем самым Финляндию официально исключили из списка вероятных противников СССР, которыми тогда считались Германия и Польша на Западе и Япония — на Востоке. Однако с подписанием пакта Молотова-Риббентропа позиция Советского Союза резко изменилась. Первая статья дополнительного секретного протокола отдавала Финляндию в сферу советских интересов. С этого момента над независимостью и суверенитетом финнов нависла угроза, о которой они тогда еще и не подозревали. Сталин решил воспользоваться удобным моментом, когда руки главных европейских игроков были связаны войной. Армии Франции, Англии и Германии в то время стояли друг перед другом, готовые сцепиться в смертельной схватке. Но все это происходило на западе Европы. А на ее востоке тогда безраздельно доминировал огромный и могучий Советский Союз, которому никто не мог помешать преследовать свои интересы, закрепленные в секретном дополнительном протоколе к пакту Молотова- Риббентропа. После успешного присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии советское политическое и военное руководство не сомневалось, что сумеет быстро добиться от Финляндии любых уступок простым дипломатическим нажимом, а если это окажется необходимым, то и военной силой.

5 октября 1939 г. СССР, используя уже отработанный в Прибалтике сценарий, предложил Финляндии направить своих представителей в Москву для обсуждения важных политических вопросов. Но на начавшихся через неделю переговорах финская делегация во главе с Ю. Паасикиви категорически отвергла советское предложение заключить договор о взаимопомощи и разрешить создать на своей территории советские военные базы. Она всеми силами отстаивала нейтралитет Финляндии и не шла ни на какие соглашения, которые могли бы поставить его под сомнение. Финны продемонстрировали редкую твердость и неуступчивость. В ответ на сосредоточение на Карельском перешейке войск Красной Армии они объявили в стране всеобщую мобилизацию и начали эвакуировать городское население в сельскую местность. Тогда 14 октября Молотов передал Паасикиви меморандум со следующими пунктами:

«1) сдать в аренду Советскому правительству сроком на 30 лет порт Ханко (Гангэ) и территорию вокруг порта ‹…› для устройства морской базы с береговой артиллерийской обороной ‹…›. Для охраны морской базы разрешить Советскому правительству держать в районе порта Ханко один пехотный полк, два дивизиона зенитной артиллерии, два полка авиации, батальон танков — всего не более пяти тысяч человек;

2) предоставить советскому морскому флоту право на якорную стоянку в заливе Лаппвик (Лаппохья);

3) передать Советскому Союзу в обмен на соответствующую советскую территорию острова Гогланд (Сур-Сари), Сейскари, Лавансаари, Тюторсаари (Малый и Большой), Бьёрке, а также часть Карельского перешейка ‹…›, равно как западную часть полуостровов Рыбачий и Средний, — всего 2761 кв. км — все это согласно приложенной карте;

4) в возмещение за уступаемую Советскому Союзу территорию по пункту 3 передать Финляндской Республике советскую территорию в районе Реболы и Поросозера в размере 5523 кв. км согласно приложенной карте;

5) усилить существующий пакт ненападения между Советским Союзом и Финляндией, включив пункт о взаимных обязательствах не вступать в группировки и коалиции государств, прямо или косвенно враждебные той или другой договаривающейся стороне;

6) разоружить обоюдно укрепленные районы на Карельском перешейке, вдоль финляндско-советской границы, оставив на этой границе обычную пограничную охрану;

7) не возражать против вооружения Аландских островов национальными силами самой Финляндии с тем, чтобы к делу вооружения Аландов не имело никакого отношения какое бы то ни было иностранное государство, в том числе и шведское государство» [314].

Финская делегация не имела полномочий для переговоров по столь радикальным вопросам и немедленно отбыла в Хельсинки для их обсуждения. Переговоры возобновились 23 октября, но к обоюдному согласию так и не привели. Финны были готовы передать СССР некоторые острова в Финском заливе и перенести границу на Карельском перешейке на 10 км, но категорически возражали против организации на полуострове Ханко советской военной базы. Однако Советский Союз продолжал настаивать, чтобы граница отстояла от Ленинграда на 70 км вместо 32, которые его от нее отделяли [315]. Мотивировалось это необходимостью ликвидировать чисто теоретическую угрозу обстрела этого города из дальнобойных орудий. Следуя той же логике, можно было потребовать перенести границу на сотни километров, чтобы исключить возможность бомбардировки Ленинграда с воздуха, а заодно лишить Финляндию Балтийского побережья, чтобы ее флот не мог атаковать город с моря. Куда выгоднее было бы поддерживать и развивать добрососедские отношения с Финляндией, но об этом не было и речи.

Обмен финской территории на Карельском перешейке на вдвое большую по площади советскую в Восточной Карелии был далеко не равноценен. СССР хотел получить полностью обустроенную территорию, на которой проживали тысячи финнов и где располагались обширные сельскохозяйственные угодья. А взамен предлагались лишь непроходимые леса, озера и болота. Если учесть, что финны и так могли обеспечить себя хлебом лишь на 90 %, а их возможности закупки продовольствия, кормов и удобрений в условиях начавшейся мировой войны резко ухудшились, становится понятным, почему они отстаивали Карельский перешеек с таким упорством.

Дальнейшие переговоры протекали с перерывами и, несмотря на небольшие взаимные уступки, не давали никаких надежд на достижение соглашения, устраивавшего обе стороны. Наконец, 13 ноября финская делегация окончательно покинула Москву. Но еще раньше в СССР начались практические действия по силовому решению проблемы. Летом 1939 г. на Главном военном совете РККА Шапошников доложил план войны с Финляндией, разработанный в Генштабе под его руководством. По его мнению, для победы требовались большие силы и «не менее нескольких месяцев напряженной и трудной войны». Будучи образованным и опытным военачальником, Шапошников знал, о чем говорил, тем более что в 1935–1937 гг. он командовал Л ВО и досконально познакомился с обстановкой на этом своеобразном ТВД. Шапошников был одним из ближайших военных советников Сталина и пользовался его нескрываемым уважением. Достаточно сказать, что из всего своего ближайшего окружения только Шапошникова вождь называл по имени и отчеству. Однако в этом случае Сталин не согласился с мнением начальника Генштаба РККА и сказал: «Вы требуете столь значительных сил и средств для разрешения дела с такой страной, как Финляндия. Нет необходимости в таком количестве». В результате Шапошникова отстранили от планирования войны с Финляндией и отправили в длительный отпуск на Черное море до самого ее начала [316]. Стратеги из окружения Сталина решили, что справятся с непослушной Финляндией небольшими силами и в короткие сроки. Для этого, казалось, у них были все основания.

Действительно, соотношение в силах и средствах не оставляло финнам никаких надежд на сопротивление. Все население Финляндии в 1939 г. составляло 3,7 млн. человек, в то время как только в Ленинграде тогда проживало лишь немногим меньше — 3,2 млн. человек. С учетом только что присоединенных Западных Украины и Белоруссии в Советском Союзе насчитывалось 185 млн. граждан, или в 50 раз больше, чем в Финляндии! Финская армия мирного времени состояла всего из трех пехотных дивизий, кавбригады и нескольких отдельных батальонов общей численностью в 37 тыс. человек [317]. Качество обученных резервов тоже оставляло желать лучшего, ведь срок службы финского солдата составлял менее года. Правда, в 1935 г. финны наладили систему переподготовки резервистов, через которую до конца 1939 г. они успели пропустить около 180 тыс. человек.

Материальное обеспечение вооруженных сил Финляндии представляло собой еще более печальное зрелище. Главной причиной был острый недостаток финансирования. Страна была небогатой, а ее природные и климатические условия суровыми. Финнам приходилось зарабатывать себе на жизнь нелегким трудом, и они отнюдь не желали тратить свои деньги на «пушки вместо масла». Поэтому им остро не хватало боевой техники и вооружения, особенно современного, для развертывания армии в случае общей мобилизации.

Наглядным примером этого является незавидное состояние финской артиллерии. Основу ее материальной части составляли орудия, доставшиеся Финляндии по наследству от Российской империи. Накануне войны финны располагали 418 полевыми орудиями шести различных калибров и пятнадцати всевозможных систем. Почти половину их них составляли русские 76-мм пушки образца 1902 г. (знаменитые «трехдюймовки»), безнадежно устаревшие к концу 30-х гг. Самыми новыми являлись восемь 76-мм пушек образца 1922 и 1923 гг. Из тяжелых полевых орудий имелись только 32 гаубицы калибром 150–152 мм четырех различных систем. Кроме того, на финских складах хранились 282 орудия, сконструированные, главным образом, еще в 1877 г. и даже не оснащенные противооткатными устройствами. Однако нехватка артиллерии вынудила финнов использовать на фронте 77 этих музейных экспонатов эпохи дымного пороха. Еще хуже было положение с боеприпасами. В среднем на одно орудие приходилось всего 646 снарядов, которых могло хватить примерно на три недели интенсивных боевых действий. Да и имеющиеся в наличие боеприпасы были изготовлены, главным образом, еще до революции и успели с той поры частично заржаветь. Свыше трети из них вообще не разрывались [318]. Скромные возможности финской промышленности по выпуску боеприпасов далеко отставали от потребностей армии в военное время. В качестве тяжелого оружия пехоты во всей армии имелось 360 минометов с запасом мин на 22 дня боев.

Не лучше обстояли дела и с материальной частью противотанковой артиллерии. К началу войны финны успели приобрести в Швеции 48 37-мм противотанковых пушек, а еще 50 таких же выпустили по лицензии сами. Кроме них, в Финляндии имелись 14 старых русских траншейных 37-мм пушек образца 1914 и 1915 гг.[54] Новые 37-мм пушки начали поступать в войска перед самой войной, и освоить их надлежащим образом просто не успели. Центр по подготовке личного состава противотанковой артиллерии в Финляндии был организован только за 1,5 месяца до начала войны, 16 октября 1939 г., и успел выпустить кадры для укомплектования только 15 двухорудийных противотанковых взводов. При этом за время обучения курсантам позволили выпустить всего 4–7 дефицитных снарядов на пушку, что было явно недостаточно для полноценной подготовки расчетов.

Имевшиеся в Финляндии еще с 1919 г. 34 французских танка «Рено» РТ-17 к концу 30-х годов безнадежно устарели и износились до предела. Поэтому часть их была использована в качестве стационарных огневых точек в опорных пунктах на Карельском перешейке. В 1938–1939 гг. из Англии были получены 32 танка «Виккерс» 6-тонный[55], а еще один такой купили еще раньше, в 1933 г., для испытания и оценки. В целях экономии средств танки были заказаны без вооружения, оптических приборов и радиооборудования. Всем этим их предполагалось со временем оснастить своими силами. Возросшая угроза войны заставила финнов поторопиться.

Они попытались приобрести оптику в Германии, но немцы ответили отказом, и ее пришлось закупить в Англии. 37-мм пушки для вооружения танков в феврале 1939 г. были заказаны на финском государственном орудийном заводе VTT, но освоение орудия по лицензии шведской фирмы «Бофорс» шло недопустимо медленно. В результате к концу 1939 г. бое-готовыми оказались только 10 танков, да и те без всякого радиооборудования и даже без внутреннего переговорного устройства [319].

Финские ВВС имели на вооружении 117 боевых самолетов восьми различных типов: 46 истребителей, 17 бомбардировщиков и 54 разведчика [320]. Из них к современным относились только 17 бомбардировщиков английского производства Бристоль «Бленхейм» Mk.I, но в их бомбоотсеки не помещались финские бомбы, а их рации не настраивались на стандартные радиоволны авиации Финляндии. На вооружении ПВО состояли 38 76-мм, 53 40-мм и 34 20-мм зенитные пушки. К ним имелись только 10 станций орудийной наводки, 18 дальномеров, 8 звукоуловителей, 28 прожекторов. Для борьбы с авиацией был выделен также 141 пулемет винтовочного калибра. Летом 1939 г. финны заказали в Германии 134 20-мм зенитки, но успели получить только 50 из них. Когда началась война, немцы наложили эмбарго на поставки оружия в Финляндию, и оставшиеся 84 пушки отправили туда только после окончания боевых действий.

Список нехваток в вооружении и оснащении финской армии накануне войны можно продолжать еще долго. Да что тут говорить, если после мобилизации финнам недоставало до штатного количества 75 % пистолетов, 15 % винтовок, 70 % автоматов, 10 % ручных и 40 % станковых пулеметов (и это с учетом передачи в армию оружия из полувоенных организаций). Патронами они были обеспечены всего на 2,5 месяца войны. Даже обмундирования в Финляндии хватило только на 80 % призывников.

Основные свои надежды в деле защиты независимости страны от восточного соседа финское правительство возлагало на систему долговременных фортификационных сооружений на Карельском перешейке, ставшей известной под названием «линия Маннергейма». Линия получила такое название в честь генерала К. Маннергейма[56], по инициативе которого ее начали возводить сразу после обретения независимости Финляндией в 1918 г. Укрепления на Карельском перешейке возводились в несколько этапов. В 1920–1921 гг. была построена т. н. «линия Энкеля», включавшая в себя 168 долговременных сооружений. ПО из них были одноамбразурными пулеметными ДОТами, два — двухамбразурными пулеметными ДОТами, а восемь — орудийными казематами. Только один ДОТ имел комбинированное вооружение. Остальные сооружения вообще не были вооружены и представляли собой укрытия и пункты управления. В 1923–1924 гг. к ним прибавились пять небольших фортов для защиты морского побережья в районе Вуоксы-Суванто. Их оснастили пулеметами и 34 57-мм пушками. «Линия Энкеля» состояла из 18 узлов обороны в главной полосе, а еще 10 располагались в тыловой. Немногочисленные ДОТы цементировали оборонительную линию, которая представляла собой, главным образом, обычные полевые укрепления. Промежутки между узлами обороны доходили до 6–8 км. Сами ДОТы были спроектированы и построены далеко не лучшим образом. Их амбразуры были приспособлены для ведения только фронтального огня, не обеспечивая взаимного огневого прикрытия и были сравнительно легко уязвимы для огня вражеской артиллерии прямой наводкой. Качество их бетона и арматуры из-за экономии средств тоже оставляло желать много лучшего, поэтому они часто не выдерживали удачного попадания даже одного тяжелого снаряда [321].

С 1932 по 1934 г. на правом прибрежном фланге главной оборонительной полосы был построен дополнительный узел обороны, в который входили шесть ДОТов, вооруженных 2–3 пулеметами. Эти сооружения превосходили своих предшественников и в крепости бетона, и в качестве арматуры, но, что еще важнее, имели амбразуры для ведения фланкирующего огня, защищенные боковыми стенками или вертикальными броневыми листами толщиной 100–150 мм. Каждый из этих ДОТов располагал собственным колодцем с питьевой водой и обогреваемым печкой жилым помещением для гарнизона из 12–24 человек. В 1937 г. к ним прибавился еще один мощный пулеметный ДОТ с тремя боевыми казематами. Казарма для его гарнизона была расположена на нижнем уровне, под казематами [322].

Во второй половине 30-х гг. в воздухе Европы явственно запахло порохом. В ответ на это в августе 1936 г. в Финляндии развернулись масштабные работы по дальнейшему укреплению Карельского перешейка. Пять старых узлов обороны были кардинально переделаны: к ДОТам пристроили прочные боевые казематы для ведения фланкирующего огня, а некоторых из них разоружили и превратили в укрытия. Вместо них с 1937 г. возводились новые современные железобетонные огневые точки, обеспечившие существенный скачок в качестве финских укреплений. Речь идет о так называемых «миллионных» ДОТах, получивших такое название из-за своей высокой цены, достигавшей миллионов финских марок. Они состояли в основном из 2–3 боевых казематов, расположенных на расстоянии 3040 м друг от друга и соединенных казармой для гарнизона из 24–58 солдат. Их амбразуры защищались пакетами из 3–5, а иногда даже семи бронелистов толщиной 60–70 мм и были неуязвимы даже для прямого попадания 152-мм снаряда. Некоторые из них оборудовались бронированными башнями, предназначенными для кругового обзора местности, толщиной до 180 мм. Сверху «миллионные ДОТы» прикрывались трехметровой каменной подушкой для защиты от навесного артогня и авиабомб. Тем не менее даже эти лучшие финские укрепления сильно уступали по величине своим аналогам из других стран. Лишь два из них были двухэтажными. Завершить все задуманное до начала «Зимней войны» финнам так и не удалось, времени на это не хватило. 9 октября 1939 г. они начали постройку сразу 40 ДОТов, спроектированных с учетом бельгийского опыта фортификации, но только 23 из них успели войти в строй к началу «Зимней войны» [323].

Главная оборонительная полоса «линии Маннергейма» протянулась на 135 км от Ладоги до Финского залива. Она состояла из 22 узлов обороны и включала 126 пулеметных ДОТов, из которых 74 были старыми одноамбразурными ДОТами фронтального огня, а 52 — новыми или модернизированными ДОТами, оснащенными от одной до четырех амбразур фланкирующего огня. Кроме них там располагались семь артиллерийских ДОТов и еще один пулеметно-артиллерийский. Суммарное число долговременных оборонительных сооружений главной полосы «линии Маннергейма» вместе с железобетонными укрытиями, командными пунктами и бетонированными пехотными позициями достигало 189. Для сравнения, в состав советского Карельского УРа, расположенного по другую сторону границы, входили 196 ДОСов на фронте 80 км [324]. Зато предполье «линии Маннергейма» имело глубину от 16 км на ее восточном фланге и до 50 км — на западном, а КаУР располагался на самой границе и предполья практически не имел. Железобетонные сооружения главной полосы обороны «линии Маннергейма» дополнялись 606 ДЗОТами и 804 блиндажами. Их связывали 440 км траншей и ходов сообщений и прикрывали 136 км противотанковых препятствий (рвов, эскарпов и надолб), а также 330 км проволочных заграждений в 3–5 рядов кольев [325].

В тылу «линии Маннергейма» располагалась тыловая выборгская позиция. Ее оплотом был только 21 старый одно-амбразурный ДОТ фронтального огня, поэтому она настоятельно нуждалась в дальнейшем укреплении. Работы по ее совершенствованию начались за считаные месяцы до начала «Зимней войны», в начале лета 1939 г., и продолжались до самого перемирия. За это время удалось завершить дооборудование семи ДОТов и 74 ДЗОТов и довести до стадии отделочных работ три ДОТа и 24 ДЗОТа. Еще 182 ДОТа и 131 ДЗОТ были только начаты постройкой [326].

Долговременные оборонительные сооружения главной полосы «линии Маннергейма» и тыловой выборгской позиции сведены в таблицу 4.1:

Сам Маннергейм так охарактеризовал линию укреплений, названную его именем: «Ее прочность явилась результатом стойкости и мужества наших солдат, а никак не результатом крепости сооружений» [328]. Совершенно справедливое утверждение. Самой сильной стороной финской армии были ее люди, решительно настроенные защищать свою страну, невзирая ни на какое неравенство сил. Около трети армии Финляндии состояло из добровольцев [329]. Финские солдаты были прекрасно знакомы с местами будущих сражений, отлично приспособлены к суровым условиям местности и климата и искусно использовали их особенности в борьбе с сильным противником. Особенно им помогло непревзойденное умение ходить на лыжах, которое они постигали с самого детства.

В случае принятия советских предложений «линия Маннергейма» утрачивала большую часть своего предполья, а ее правый фланг у г. Койвисто переходил в руки СССР. Таким образом, Финляндия разом лишалась своего единственного «щита» против Красной Армии. Понятно, что такой вариант был абсолютно неприемлем для финнов. В ответ на их неуступчивость в ходе переговоров в СССР была развязана широкая пропагандистская кампания, полная неприкрытых угроз и оскорблений в адрес руководства Финляндии. Советскому народу настойчиво внушалось, что финские трудящиеся с нетерпением ждут Красную Армию как свою освободительницу от гнета ненавистных помещиков и капиталистов, а финская армия страдает от падения дисциплины и разлагается на глазах. Многие искренне верили, что наступление на Финляндию будет похоже на недавно законченный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию.

Советское руководство не сомневалось в очередном легком успехе. План разгрома финской армии было поручено разработать командующему ЛВО командарму 2 ранга К.А. Мерецкову. Ему были обещаны дополнительные силы, но на проведение операции отпущено не более двух недель. Мерецков, конечно, сделал все, что от него требовалось. Окончательный вариант его плана был доложен Ворошилову 29 октября 1939 г. Согласно ему:

«По получении приказа о наступлении наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях, с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии» [330].

Наступление предполагалось вести одновременно на четырех направлениях со средним темпом 10–12 км в сутки. На главном из них — на Карельском перешейке — завершить операцию планировалось за 8-10 суток, а на Видлицком (Центральная Финляндия) — за 15. Через месяц эти и без того жесткие сроки сократили: Выборг было приказано взять в течение четырех дней, а Хельсинки — к исходу двух недель [331]. Все ключевые пункты на территории Финляндии подлежала оккупации. Мерецков даже не забыл выпустить специальную директиву «О нормах поведения личного состава» в этой стране. Она появилась 29 ноября, и ее содержание довели до каждого бойца и командира. Там особо указывалось:

«При выходе к шведской и норвежской границам, границы ни в коем случае не нарушать и не допускать провокаций. Военнослужащих шведской и норвежской армий при встрече на границе приветствовать отданием чести, не вступая в переговоры» [332].

Сосредоточение частей и соединений Красной Армии на финской границе началось еще в сентябре и резко ускорилось после окончательного провала дипломатических переговоров. Состав ЛВО был усилен, и к началу военных действий включал четыре армии (справа налево): 14,9, 8-я и 7-я. Соотношения сил и средств сторон, сложившиеся к 30 ноября, сведены в таблицу 4.2.

Вопреки здравому смыслу, превосходство советских войск в живой силе и технике на главном направлении было меньше общего. Учитывая мощные финские укрепления, оно не позволяло надеяться на быструю победу. В этом вскоре пришлось с горечью убедиться и самому Мерецкову, и его войскам.

17 ноября командование ЛВО получило оперативную директиву Ворошилова № 0205/оп с требованием «закончить сосредоточение войск округа, согласно ранее данным указаниям, и быть готовым, во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским и Северным флотами, к решительному наступлению с целью в кратчайший срок разгромить противостоящие сухопутные войска и военно-морской флот противника» [334]. На основании полученной директивы войскам были поставлены боевые задачи. Оставалось только указать дату и время начала наступления.

Требовался лишь удобный повод, чтобы начать войну, и он не замедлил появиться. 26 ноября ТАСС объявило, что в тот день в 15.45 в результате артобстрела с финской стороны советские войска, расположенные в километре северо-западнее деревни Майнила, потеряли четырех человек убитыми и девять ранеными. Обвинение было явно шито белыми нитками[57]. Характерно, что «в штабе 19-го стрелкового корпуса, части которого дислоцировались в районе Майнила, о случившемся узнали в этот день лишь в 21.00 из сообщения московского радио» [335]. Но для руководства СССР майнильский инцидент оказался очень кстати. После него события начали развиваться с нарастающей быстротой. Советская сторона категорически отказалась от совместного с финнами расследования обстоятельств происшедшего и 28 ноября денонсировала договор о ненападении между двумя странами. На следующий день из Финляндии были официально отозваны все представители Советского Союза, а войска РККА получили приказ перейти государственную границу и разгромить финскую армию. В 8.30 часов утра 30 ноября 1939 г. без объявления войны на фронте протяженностью свыше 1600 км вслед за получасовой артподготовкой началось советское наступление[58].

Но проходило оно вовсе не так гладко, как это было задумано военным и политическим руководством СССР. Согласно Директиве № 4717 командующего ЛВО от 21.11.1939 операция на Карельском перешейке была поручена 7-й армии. За первые два дня ее войска должны были преодолеть предполье и выйти к «линии Маннергейма». Затем предусматривалась трехдневная пауза, необходимая для перегруппировки и подготовки к штурму. На прорыв финской обороны отводилось еще 4–5 дней. Затем за такое же время ставилась задача выйти на рубеж Выборг-Кякисалми. Такой плотный график был необходим, чтобы овладеть Хельсинки к 21 декабря — дню 60-летия Сталина [336]. Но, как водится, в очередной раз «забыли про овраги», которых на пути советских войск имелось более чем достаточно, а главное — пренебрегли сопротивлением финнов.

Оно не заставило себя долго ждать. Финские отряды, прикрывавшие предполье «линии Маннергейма», были немногочисленны, но хорошо подготовлены и мотивированы. Они дрались упорно и умело, с боями организованно отступая от одной оборонительной позиции до другой, и при этом неоднократно переходили в контратаки. Уходя, финны эвакуировали местное население, сжигали селения, взрывали мосты, оставляли за собой засеки и завалы на дорогах, а также различного вида препятствия и минно-взрывные заграждения. А бойцы Красной Армии перед наступлением не были обеспечены никакими средствами для обнаружения мин. К счастью, группа инженеров под руководством профессора Н.М. Изюмова из Военной академии связи по заданию командования 7-й армии в течение одних суток сконструировала миноискатель. К вечеру 3 декабря их было изготовлено 200 штук, и они сразу же были отправлены в войска.

Но всех проблем миноискатели отнюдь не решили, да и не могли решить. В результате части 7-й армии продвигались вперед с темпом 3–7 км в сутки, или вдвое медленнее, чем планировалось. На правом фланге они вышли на рубеж главной оборонительной полосы «линии Маннергейма» 4 декабря, в центре — 6 декабря, а на левом фланге — только 10 декабря (см. схему 6). Но попытка 6 декабря с ходу прорвать финскую оборону не удалась, несмотря на мощную артиллерийскую подготовку, продолжавшуюся 3,5 часа и ввод в бой 150 танков. 35 из них при этом были подбиты в том бою. Такой ценой было оплачено продвижение всего на 1–1,5 км [337].

Финские стационарные оборонительные сооружения стали неприятным сюрпризом для частей РККА, которые на них натолкнулись. А ведь еще в 1937 г. в СССР был составлен альбом, в котором имелись не только подробные карты расположения укреплений Финляндии, но даже чертежи отдельных ДОТов и их фотоснимки. За редким исключением, они точно отражали действительность [338]. Советская разведка тогда сработала на совесть, но этот строго секретный документ лежал в столе у Мерецкова, а до войск, штурмовавших укрепления, так и не дошел.

Красная Армия внезапно уперлась лбом, казалось, в непреодолимую преграду. Но этой преградой стали не только и не столько ДОТы «линии Маннергейма», сколько их стойкие защитники. Показательно, что на центральном участке Карельского перешейка между озером Муолаанъярви и водной системой Вуокси продвижение остановилось в 10 км от главной полосы «линии Маннергейма». А ведь там финны построили только полевые укрепления. Да и на всех других участках на линии боевого соприкосновения находились в общей сложности только 55 ДОТов, из них почти половина — устаревших [339]. Но и их оказалось достаточно, чтобы почти на два месяца остановить советское продвижение на Карельском перешейке.

График наступления безнадежно срывался, поэтому, как водится, начались поиски виновных и перемещения командиров. 9 декабря Мерецкова назначили командующим 7-й армией вместо В.Ф. Яковлева, ставшего его заместителем, а саму армию усилили тремя дополнительными дивизиями.

Одновременно все войска, воевавшие с Финляндией, непосредственно подчинили Ставке Главного командования[59] в составе И.В. Сталина, К.Е. Ворошилова, Б.М. Шапошникова и Н. Г. Кузнецова [340].

Перегруппировав войска, Мерецков бросил их в очередное наступление. Артподготовка перед атакой продолжалась до четырех часов, но огонь велся главным образом по площадям, так как система обороны финнов не была вскрыта. Финские огневые точки так и остались неподавленными. В результате в боях 15–17 декабря финнам удалось остановить наступление трех дивизий 7-й армии в восточной части перешейка. Советское командование попыталось переломить ситуацию вводом в бой больших масс танков, но и они не смогли обеспечить успех. Главной причиной была несогласованность действий танков с артиллерией и пехотой. Да и сама пехота показала себя далеко не с лучшей стороны. Иногда бойцы вообще не поднимались в атаку, а только кричали «Ура!», продолжая лежать в снегу. Танкисты нередко были вынуждены возвращаться назад, покидать свои боевые машины и личным примером вести пехотинцев вперед.

19 декабря 90-й и 91-й тб 20-й ттбр, большую часть танкового парка которой составляли мощные трехбашенные Т-28, сумели проникнуть через две полосы заграждений и целиком уничтожить противотанковую батарею финнов. Танкисты с боем пробились на три километра в глубь финской обороны, по существу, прорвав «линию Маннергейма». Но финны не дрогнули, отсекли от них пехоту, подтянули противотанковые пушки и начали расстреливать прорвавшиеся танки с флангов и тыла. Пошли в ход фанаты и бутылки с бензином. Однако батальоны продолжали упорно сражаться во вражеском окружении до самой темноты и только потом по приказу командира бригады отошли на исходные позиции, потеряв 29 танков [342].

В тот же день в составе 90-го тб в атаку пошли два опытных образца двухбашенных тяжелых танков — СМК и Т-100. Их прочная 60-мм броня оказалась непробиваемой для финских снарядов. Но судьбу СМК решил мощный фугас.

Подорвавшись на нем, танк полностью вышел из строя и был оставлен во вражеском тылу, в полутора километрах от линии фронта. Все попытки вытащить оттуда 55-тонную громадину закончились безуспешно. Дебют этих экспериментальных машин был признан неудачным. 18 декабря там же состоялось боевое крещение еще одного новейшего советского тяжелого танка КВ. При этом он получил девять прямых попаданий 37-мм бронебойных снарядов, однако сумел не только благополучно вернуться назад, но и отбуксировать с поля боя в тыл подбитый танк Т-28. Самым тяжелым его повреждением оказалась вмятина в пушечном стволе, который пришлось заменить. На следующее утро КВ осмотрела комиссия, в состав которой входили нарком Ворошилов и начальник АБТУ Павлов. Вечером того же дня постановлением Комитета Обороны СССР № 443сс танк КВ был принят на вооружение РККА [343].

В тяжелейших боях 17–21 декабря финнам удалось отразить главный удар на выборгском направлении, после чего наступательный порыв частей Красной Армии на Карельском перешейке иссяк. Финны сразу это почувствовали и, воодушевленные успехом в недавних боях, решили перехватить инициативу. 23 декабря они силами отдельных подразделений из состава пяти пехотных дивизий под руководством командира 2-го ак генерала Энквиста попытались отрезать и уничтожить досаждавшее им советское вклинение в районе Сумма-Лейпясуо. Операция развивалась не слишком удачно, большая часть финских войск оставалась на своих оборонительных позициях. В крупном наступлении финны показали себя куда хуже, чем в обороне. И их командование, и войска не были достаточно подготовлены к масштабным наступательным боям. Сказались также острая нехватка снарядов и отсутствие радиостанций. Финнам удалось несколько потеснить части 70-й и 138-й сд, но в итоге их контрнаступление провалилось. Потери составили 361 человек убитыми, 190 пропавшими без вести и 777 ранеными. Они, несомненно, были очень чувствительными, ведь до этого дня с самого начала войны 2-й ак потерял 857 человек убитыми и пропавшими без вести, а также 1225 ранеными. Отражая финские атаки, Красная Армия, по официальным данным, тоже утратила более тысячи человек [344]. После пяти дней упорных боев 70-я сд при поддержке 1-й тбр в основном отбросила финские войска на исходные позиции. Попытки частей Красной Армии прорваться на кексгольмском и выборгском направлениях в конце декабря окончились неудачей. Получив за время бесплодных и кровопролитных штурмов тяжелый урок, советское руководство, наконец, осознало, что победить с наскока никак не получится.

Вечером 28 декабря штаб 7-й армии получил телеграмму Шапошникова:

«Ввиду недостаточной подготовленности 7-й армии и неизвестности, сколько дотов разбито, если они разбиты вообще, предлагаю наступление 7-й армии отложить до особого распоряжения[60]» [345].

Таким образом, советское продвижение на Карельском перешейке окончательно застопорилось. К тому времени погода резко ухудшилась: наступили холода и выпал глубокий снег. Надо отметить, что вопреки широко распространенному заблуждению до конца декабря погода на Карельском перешейке стояла относительно мягкая. Температура днем колебалась в пределах от +2° до -8°. Только 21 декабря она упала до -15°, но на следующий день опять стала плюсовой. 24–26 декабря снова похолодало до -25°. Однако вскоре холода закончились, а 30 декабря воздух даже прогрелся до +1°. Зато после Нового года наступила, наконец, настоящая зима, хотя с 10 до 14 января снова внезапно потеплело: в эти дни термометр показывал от -4° до +3°. Вслед за тем ударили уже настоящие морозы. Рекордно низкая температура —43° — была зафиксирована 17 января, а ночью она упала до -50°. Однако до самого конца войны температура больше никогда не опускалась ниже -32°. Та зима стала самой холодной после зимы 1892/93 г., но до по-настоящему экстремальных морозов в 1939/40 г. доходило не так уж часто. В Хельсинки средняя температура декабря была только -4,4°, января —12,3°, а февраля —13,5° [346].

Погода, конечно, добавила немало трудностей войскам Красной Армии, но не она стала решающим фактором в остановке их наступления. Личный состав на передовой к тому времени был сильно измотан и выдохся, а техника остро нуждалась в ремонте и техобслуживании. Кроме того, возникла настоятельная необходимость пополнить заметно поредевшие боевые части до штатного состава и заодно подтянуть дополнительные силы. А главное — надо было срочно менять тактику действий. Все уже убедились, что массированными лобовыми атаками на слабо разведанную и неподавленную оборону прорвать «линию Маннергейма» оказалось невозможно. Поэтому на Карельском перешейке с конца декабря до самого начала февраля установилось длительное спокойствие, прерываемое только артобстрелами и поисками разведчиков.

Боевые действия в Финляндии велись не только на Карельском перешейке. В промежутке между Онежским и Ладожским озерами наступала 8-я армия под командованием И.Н. Хабарова. Перед ней была поставлена задача выйти в тыл «линии Маннергейма» и совместно с 7-й армией разгромить защищавшие ее финские войска. В состав армии входили шесть стрелковых дивизий и танковая бригада общей численностью 75 тыс. человек личного состава и 319 танков. 13 декабря ее усилили 34-й тбр (без 86-го тб, отправленного под Мурманск), имевшей на вооружении 176 танков [347]. Против них сражался финский 4-й ак в составе двух пехотных дивизий и группы полковника В. Рясинена, насчитывавший до 57 тыс. человек [348].

Вначале 8-й армии сопутствовал успех: за первую неделю войны ее части, преодолевая сопротивление финнов, прошли 30 км к Коллаанйоки и 60 км к Толваярви. Дальнейшее их продвижение серьезно угрожало тыловым коммуникациям финнов. В ответ финское командование срочно сформировало специальную группу войск в составе пехотного полка и семи отдельных батальонов под командованием полковника П. Тал вела с задачей разгромить наступающих русских. Талвела оказался талантливым и инициативным командиром. Он умело использовал разобщенность войск 8-й армии: шесть ее дивизий наступали по пяти изолированным дорогам на 300-километровом фронте. Действуя на флангах и в тылу советских войск, его немногочисленные подразделения 12–14 декабря у Толваярви разгромили и отбросили назад 139-ю сд. Перед Рождеством у Ягляярви та же участь постигла шедшую ей на помощь 75-ю сд. По финским данным, эти две дивизии потеряли не менее 3 тыс. человек убитыми и 600 пленными. Финнам достались богатые трофеи: 60 танков, 3 бронеавтомобиля, 30 орудий, 200 станковых и 140 ручных пулеметов, 3350 винтовок и 10 автомобилей [349]. После такого поражения линия фронта на этом направлении стабилизировалась до самого конца войны.

Успех воодушевил финнов, и главные силы 4-го ак тоже перешли в контрнаступление. Вначале оно развивалось не слишком удачно, но 3 января финны сумели перехватить коммуникации 18-й сд и 34-й тбр и отрезать их боевые части от тылов. А 11 января им удалось прижать к берегу Ладоги в районе Киттеля 168-ю сд. Снабжать ее можно было только по воздуху или по льду озера, но и эта возможность со временем была ликвидирована. Тем временем Ставка тасовала руководство 8-й армии. Сначала ее командующим вместо Хабарова стал В.Н. Курдюмов, а потом его сменил Г.М. Штерн, но положения окруженных это никак не улучшило. 10 января южную группу войск 8-й армии выделили из ее состава, и на ее базе 12 февраля сформировали 15-ю армию под командованием М.П. Ковалева. Через две недели на смену ему уже пришел все тот же В.Н. Курдюмов. Главной задачей нового формирования было выручить окруженные части, а затем наступать на Сортавалу. Только в начале марта 15-й армии удалось восстановить связь с 168-й сд, а к 18-й сд и 34-й тбр пробиться так и не удалось.

Участь окруженных была трагичной. Финны полностью отрезали их от снабжения и расчленили на отдельные небольшие «котлы». Кольцо блокады сжималось все тесней. Попавшие в ловушку бойцы держались стойко, но у них подходили к концу боеприпасы, медикаменты, горючее и теплые вещи, полностью закончилось продовольствие. Когда лошади были съедены, в пищу пошли выброшенные ранее на свалку объедки, старые лошадиные шкуры, кишки и даже копыта. Люди быстро слабели от постоянного голода и холода, у некоторых началась «куриная слепота», и они ничего не видели в темноте. Попытки снабжения с воздуха приносили мало пользы, значительная часть сброшенного доставалась финнам. В ответ на постоянные просьбы о помощи командование только приказывало держаться и обещало выручить, но вера в эти обещания быстро улетучивалась.

Когда в середине января командир 34-й тбр комбриг С. Кондратьев, сам находившийся в одном их «котлов», ответил своему комбату-76 капитану С. Рязанову: «Держитесь сами, помощи не будет», — тот решил действовать самостоятельно. Он собрал комсостав вверенного ему батальона и поставил им задачу на выход из окружения. Однако присутствовавший там уполномоченный Особого отдела обвинил Рязанова в трусости и отменил его приказ. Рязанов попытался настоять на своем: «Я командир батальона, и мои распоряжения выполнять!» В ответ особист застрелил его на месте. Большинство из личного состава 76-го тб ненадолго пережили своего командира: до 4 февраля уцелели лишь 19 из них, сумевших пробиться к штабу бригады в Южное Леметти [350]. Но и там обстановка было немногим лучше, чем на их старом месте.

В январе в 34-й тбр еще оставалось достаточно горючего, чтобы вырваться из окружения на танках, бросив остальную технику. Но Штерн запретил отступление и в очередной раз обещал помочь. Через месяц горючее кончилось, и танки можно было использовать только в качестве неподвижных огневых точек. Некоторые гарнизоны «котлов» по своей инициативе начали попытки вырваться к своим налегке. В ночь на 15 февраля 1090 человек из Ловаярви, оставив тяжелое вооружение, пробились сквозь финский заслон. 280 из них при этом погибли или пропали без вести, но остальные на следующий день успешно соединились с войсками 15-й армии. Через три дня около 1700 бойцов из 34-й тбр и 18-й сд, окруженных у Митро, тоже пошли на прорыв. Однако большинство из них погибли, более 250 попали в плен, и только 30 человек сумели выйти в расположение 168-й сд [351]. Вместе с ней они продержались до конца войны.

К концу месяца от попавших в ловушку 18-й сд и 34-й тбр остались только пять блокированных гарнизонов. Наконец, 28 февраля Ставка разрешила им отойти в направлении Лавоярви. В ночь на 29 февраля окруженные двумя колоннами пошли на прорыв, бросив раненых и больных. Южной колонне численностью 1486 человек вечером 29 февраля удалось пробиться к 15-й армии, потеряв по пути 249 человек убитыми и пропавшими без вести. 900 из спасшихся были ранены или обморожены. В то же время северная колонна, насчитывавшая около полутора тысяч человек, была целиком уничтожена финнами. В их руки попало знамя 18-й сд и обширная добыча: 132 танка, 12 бронеавтомобилей, 55 полевых и 47 противотанковых орудий, 17 гранатометов, 66 станковой, 108 ручных и 13 зенитных пулеметов, 915 винтовок, 2 радиостанции, 36 тракторов, 285 грузовых и 35 легковых машин [352]. В итоге из 3787 человек личного состава 34-й тбр было потеряно 45 %: убиты 902, ранены 414, обморожены и заболели 94, пропал без вести 291. При этом погибли 27 старших командиров бригады, включая ее командира, начштаба, военкома, начальников политического и особого отделов, а также всех комбатов [353].

Природные условия в районе Кемь-Кандалакша были еще тяжелее, чем в Приладожье. Сказывалось большее удаление к северу, да и местность была куда менее населенной, поэтому дорог имелось очень мало. В состав сосредоточенной там 9-й армии под командованием М.П. Духанова входили четыре дивизии, вскоре усиленные пятой, и корпусной артиллерийский полк, в которых числились 110 тыс. человек и 191 танк [354]. Вначале этим силам противостояли лишь финские пограничники, усиленные 3–4 егерскими батальонами [355]. Основной задачей 9-й армии было овладение финскими портами Оулу и Кеми на побережье Ботнического залива. Тем самым Финляндия перерезалась надвое в своем самом узком месте. Всю операцию планировалось завершить за 20 дней. Армия должна была наступать на 400-километровом фронте по трем изолированным направлениям.

На левом крыле из Реболы в направлении Корписалми выступила наиболее подготовленная 54-я гсд. Она продвигалась по четырем различным дорогам в полосе шириной до 160 км. За первую неделю дивизия прошла около 50 км и начала угрожать сообщению юга Финляндии с ее севером. Финнам пришлось срочно сформировать и бросить против нее отдельную бригаду под командованием подполковника А. Вуокко в составе пяти батальонов и артиллерийского дивизиона. Пользуясь разобщенностью сил 54-й гсд и превосходством в маневренности, Вуокко сумел остановить своего противника и даже оттеснил его назад. В конце января с помощью подошедших к финнам подкреплений 54-я гсд была полностью окружена в районе Расти. Однако ее войска сумели быстро организовать в нескольких пунктах круговую оборону. Ее цементировали опорные пункты, усиленные блокгаузами из толстых бревен и насыщенные артиллерией и пулеметами, а у финнов там не было тяжелой артиллерии, способной их разрушить. Кроме того, дивизия успела запастись продовольствием. Вместе с питанием, сброшенным ей с воздуха, его хватило, чтобы пережить полуторамесячную блокаду до окончания войны. Но потери 54-я гсд понесла тяжелые: 2118 человек убитыми, 3732 ранеными и 573 пропавшими без вести [356]. Это составило свыше 60 % ее первоначального состава.

На северном фланге 9-й армии из Кандалакши на Рованиеми наступала 122-я сд. 8 декабря она захватила Салла в 40 км от границы, а 16 декабря вышла к Ёутсиярви, продвинувшись на 110 км. Дивизии осталось пройти всего 30 км до Кемиярви — конечной станции железной дороги, идущей на Кеми и далее на юг, к ключевому дорожному узлу Оулу. Такая опасная угроза заставила финнов срочно усилить свои войска на этом направлении с двух до восьми батальонов. Нанесенный ими 19 декабря контрудар отбросил 122-ю сд назад почти на 20 км. Фронт установился северо-западнее Салла, хотя бои местного значения продолжались там до конца войны. Даже переброшенная на этот участок резервная 88-я сд не смогла изменить ситуацию.

Но наиболее драматические события разыгрались в центральной части полосы наступления 9-й армии. В них, как в капле воды, отразились общие недостатки Красной Армии того времени, поэтому мы остановимся на них подробнее. Там из Ухты перешла в наступление сформированная примерно три месяца тому назад 163-я сд. Она насчитывала свыше 12 тыс. человек, 92 орудия и 14 танков. В начале войны ей противостоял единственный финский пехотный батальон из местных резервистов, призванных лишь за полтора месяца до начала войны [357]. 7 декабря дивизия овладела крупным селом Суомуссалми, которое финны перед уходом почти полностью сожгли. Но к тому времени полковник X. Сииласвуо успел сформировать бригаду из полка и двух батальонов общей численностью 4700 человек, правда, без всякой артиллерии. Финны намного уступали русским в числе и огневой мощи, но зато существенно превосходили их в маневренности. В отличие от своих противников, они были оснащены лыжами и могли быстро передвигаться вне дорог. 11 декабря бригада контратаковала русских и перерезала их пути подвоза с востока. 163-я сд утратила инициативу, понесла большие потери[61] и была вынуждена перейти к обороне. У нее начались серьезные перебои со снабжением. А финны, наоборот, заметно усилились. Сииласвуо получил под свое начало еще один пехотный полк, два батальона и 10 орудий, из них два противотанковых. 22 декабря его бригаду реорганизовали в 9-ю пд, численность которой достигла 11,5 тыс. человек. С ней тесно взаимодействовала группа подполковника П. Суситайвала в составе четырех батальонов. Финнам приходилось спешить: по данным радиоразведки, они узнали, что на помощь попавшей в трудное положение 163-й сд выдвигается свежая 44-я сд. Больше того, 23 декабря произошло первое непосредственное боевое соприкосновение финнов с ее передовым отрядом.

Чтобы разбить своих врагов поодиночке, 27 декабря войска Сииласвуо решительно атаковали позиции 163-й сд и в двухдневных ожесточенных боях сломили ее сопротивление. Расстроенные остатки дивизии отступили по льду озера Киантаярви на северо-восток в Юнтусранта. С 20 декабря по 1 января 163-я сд потеряла убитыми 353 человека, ранеными 486, обмороженными 65. Еще 107 человек за это время попали в плен, а 346 пропали без вести [359]. Финнам достались 42 танка и бронеавтомобиля, 46 полевых и 49 противотанковых орудий, 13 зенитных пулеметов, 20 тракторов, 230 грузовиков, 10 мотоциклов и 450 лошадей[62]. Финские потери составили 350 убитых и 600 раненых [361].

Незамедлительно последовали суровые оргвыводы. Командир 662-го сп 163-й сд Шаров и его комиссар Подхомутов по приговору трибунала 11 января были расстреляны перед строем полка. Через несколько дней та же печальная участь постигла раненого в бою командира 3-го батальона Чайковского. Командующего 9-й армией Духанова 20 декабря заменил В.И. Чуйков. Приказом Ставки от 12.01.1940 командира 47-го ск комдива И.Ф. Дашичева и начальников штабов 7-й и 9-й армий комдивов Г.С. Иссерсона и А.Д. Соколова сняли с занимаемых должностей и снизили в звании до полковников [362]. Интересно, что командованию 163-й сд сохранили должности и звания.

Разгромив части 163-й сд, финская 9-я пд без промедления двинулась навстречу новому противнику — 44-й сд Красной Армии. Это было полнокровное кадровое соединение, имевшее за плечами длинную и славную боевую историю. Достаточно сказать, что ее командиром в годы Гражданской войны был Н.А. Щорс. Дивизия неплохо показывала себя на учениях и маневрах и потому всегда была на хорошем счету у начальства. В сентябре 1939 г. она участвовала в походе на Западную Украину. 44-й сд были приданы 312-й танковый и 4-й разведывательный батальоны, в которых имелись 30 танков и 18 танкеток. Но большая часть бойцов 44-й сд были не кадровыми солдатами, а недавними новобранцами. Дело в том, что незадолго до начала боевых действий 2/3 кадрового состава дивизии отправили служить в Прибалтику, куда были введены советские войска. Вместо них призвали слабо подготовленных приписников. Дивизия постоянно дислоцировалась на Украине, поэтому и ее руководство, и весь личный состав слабо представляли себе природные условия, которые ожидали их на далеком севере, и не были знакомы с тактикой и уловками своих будущих противников — финнов. К тому же очень мало кто из бойцов и командиров умел ходить на лыжах, и все были плохо оснащены теплой одеждой и обувью.

Но основная беда 44-й сд заключалась в ее слабом командовании. Командир дивизии комбриг А.В. Виноградов[63] и начальник штаба полковник О.И. Волков[64] были типичными выдвиженцами того времени. Их стремительному служебному росту способствовали репрессии и дефицит командных кадров. Оба по своим деловым и моральным качествам и опыту далеко не соответствовали своим чрезвычайно ответственным должностям. Это сразу выявилось в боевой обстановке.

Но их головокружительная карьера в то время отнюдь не была исключением. Так, из 52 дивизий, участвовавших в советско-финляндской войне, в 32 командиры два года назад были лишь комбатами. Только пятеро комдивов имели в этой должности стаж больше года [363].

Кроме того, штатная организация 44-й сд, как, впрочем, и большинства остальных соединений Красной Армии, брошенных против Финляндии, мало соответствовала специфическим требованиям северного ТВД. Дивизия была в первую очередь предназначена для войны в условиях средней полосы. Для северной Финляндии, да еще в снежную зиму, она была явно перегружена тяжелой техникой, а потому чересчур медлительна, неповоротлива и склонна к застреванию на узких и извилистых местных дорогах со слабым покрытием. Это сразу же сказалось на практике. Канун Нового года застал походные колонны 44-й сд растянутыми на 25–30 км на дороге из Раате на Суомуссалми. При этом из-за спешки и неразберихи разведывательный и саперный батальоны дивизии оказались в самом ее хвосте. А авангард еще 22 декабря был остановлен двумя финскими ротами общей численностью лишь 350 человек. Одновременно с юга на дивизию напала еще пара небольших отрядов финнов. У страха глаза велики, и у Виноградова сложилось впечатление, что его атакуют 1,5 полка, а не 1,5 батальона, как это было на самом деле. Сойти с дороги 44-я сд не могла, пробиться через финский заслон ей тоже никак не удавалось, поэтому вместо активных действий Виноградов приказал своим войскам окопаться. Его дивизия намертво застряла на дороге в каком-то десятке километров от Суомуссалми, где в это самое время части 163-й сд с трудом отбивали финские атаки. С 44-й дивизией взаимодействовал 3-й пограничный полк НКВД, в котором насчитывалось 1500 человек. Его задачей было обеспечить бесперебойное движение по дороге на Суомуссалми, но неплохо подготовленные пограничники действовали пассивно и никакого влияния на ход боевых действий не оказали.

Тем временем по приказу Сииласвуо в 6–9 км от дороги Раате-Суомуссалми по льду замерзших озер финны снежными плугами проложили параллельный путь для быстрой переброски сил, предназначенных для атаки на 44-ю сд. Растянувшие вдоль дороги длинной и тонкой «кишкой» части дивизии представляли собой идеальную цель для фланговых атак финнов. И они не заставили себя долго ждать. В ночь на 2 января около тысячи финских лыжников незаметно сняли советское боевое охранение и овладели участком дороги длиной в полкилометра. Так началось расчленение 44-й сд на отдельные части и последующее их уничтожение.

Финны действовали четырьмя оперативными группами при поддержке легкого резервного отряда. На 5 января их силы состояли из 11 238 человек, на вооружении которых имелись 8 полевых и 8 противотанковых орудий, 44 миномета, 171 станковый и 381 ручной пулеметы и 336 автоматов [364]. Они полностью владели инициативой, а бойцы Виноградова только отчаянно отбивались и лишь изредка предпринимали разрозненные и безуспешные попытки вырваться из западни. Надо еще учесть, что финны периодически сменяли свои подразделения на передовой, предоставляя им возможность отдохнуть и отогреться в тылу, да и кормились ежедневно горячей пищей. В то же время красноармейцы нередко целыми днями голодали, а разводить огонь им вообще запрещалось. Причиной были постоянные обстрелы полевых кухонь и костров финскими снайперами и пулеметчиками. На морозе силы личного состава 44-й сд быстро таяли, а его моральный дух падал. Вечером 4 января целый батальон самовольно оставил свои позиции и пришел к дивизионному КП из-за того, что его бойцы почти ничего не ели с Нового года.

Командование плохо представляло себе сложившуюся обстановку и сначала настойчиво требовало от Виноградова уничтожить своего противника. Когда, наконец, наверху осознали, что происходит, 6 января ему приказали отступить, но при этом вывести с собой всю материальную часть. Однако к тому времени из-за отсутствия горючего для машин и фуража для лошадей эта задача стала физически невыполнимой. После нескольких дней интенсивных боев без всякого подвоза боеприпасы подошли к концу, поэтому удерживать позиции тоже стало невозможно. Комдив полностью потерял управление своими частями, организованное сопротивление разваливалось на глазах, бойцы начали разбегаться по лесам или сдаваться в плен. В тот же день Виноградов поручил руководить прорывом дивизии командиру одного из полков, а сам вместе с начальником дивизионного политотдела И.Т. Пахоменко в сопровождении роты ушел с поля боя через лес по случайно найденной просеке. Вечером следующего дня он благополучно добрался к своим в Важенваара с отрядом численностью около 30 человек. Удалось выйти из окружения и начштаба дивизии. Сопротивление разрозненных групп бойцов 44-й сд было полностью подавлено в ночь на 8 января. Но и в последующие дни финнам пришлось заниматься очисткой окрестных лесов от скрывавшихся там красноармейцев.

Виноградов, Волков и Пахоменко недолго радовались своему спасению. 11 января военный трибунал приговорил их к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение немедленно и публично.

Потери финнов составили 459 убитыми и 500 ранеными. При этом, по данным штаба 44-й сд, только за первую неделю января она потеряла 1001 человек убитыми, 1430 ранеными и 2243 пропавшими без вести. Потери в вооружении и боевой технике составили: танков — 42, бронеавтомобилей — 6, орудий — 79, 82мм минометов — 14, станковых пулеметов — 97, ручных — 251, винтовок — 4340, автоматов — 150, револьверов и пистолетов — 1235, грузовиков — 189, лошадей — более тысячи [365].

Значительная часть этого вооружения и техники досталась финнам в исправном состоянии. Захваченные трофеи имели огромное значение для финской армии, у которой остро не хватало всего необходимого для ведения войны. Неудивительно, что 11 января 1940 г. командующий Лапландской группой войск генерал К. Валлениус на вопрос корреспондента французской газеты «L'Excelsior», кто наиболее активно поставляет Финляндии боевую технику, не задумываясь, ответил: «Русские, конечно!» [366].

Лишь действовавшая на мурманском направлении 14-я армия успешно выполнила свою задачу. За 18 суток она прошла 120–150 км и захватила полуострова Средний и Рыбачий, а также район Петсамо с портом Лиинахамари. Да это и понятно, ведь соотношение сил там не оставляло финнам никаких надежд остановить русских. Надо сказать, что, несмотря на свое название, 14-я армия, по существу, представляла собой только корпус, состоявший из двух дивизий и шести отдельных батальонов, включая три танковых и три разведывательных, общей численностью 38 822 человека. На вооружении у нее имелось 217 орудий, 114 танков, 25 танкеток и 77 самолетов. Кроме этих войск, на мурманское направление еще с начала ноября начала перебрасываться 52-я сд из Белоруссии. Против нее финны располагали лишь пехотной ротной и батареей из четырех допотопных 75-мм орудий образца 1887 г. Кроме них, в армию призвали местных резервистов и «шюцкоровцев»[65] общим числом 757 человек. Позже финские войска в Заполярье были усилены еще тремя батальонами [367].

К концу декабря продвижение 14-й армия приостановилось. Ее коммуникации слишком растянулись, к тому же наступила почти двухмесячная полярная ночь. Дальнейшие боевые действия со стороны финнов приобрели характер партизанской борьбы. В условиях подавляющего советского превосходства в силах ничего другого им не оставалось. Потери 14-й армии за всю войну составили 197 человек убитыми, 402 ранеными и обмороженными и 8 танков. В свою очередь, финны потеряли 33 человека убитыми, 69 пропавшими без вести и 87 ранеными [368]. В целом вооруженная борьба в этом районе носила ярко выраженный локальный характер, и на общий ход советско-финляндской войны практически не повлияла.

Решающие события на Карельском перешейке произошли после наступления нового 1940 года. Советское руководство больше не питало никаких иллюзий о быстрой и легкой победе над Финляндией. Осознав, наконец, всю сложность этой задачи, оно отнеслось к ее решению со всей серьезностью. Директивой Ставки № 0977/оп от 07.01.1940 был образован Северо-Западный фронт, объединивший действия 7-й и 13-й армий. Руководить им был назначен командующий КОВО С.К. Тимошенко, а членом Военного совета стал первый секретарь Ленинградского горкома и обкома ВКП(б) А.А. Жданов [369]. В состав фронта стягивались огромные силы из разных военных округов. В январе только на Карельский перешеек перебросили 12 дополнительных дивизий и шесть артиллерийских полков, в том числе большой мощности[66]. В результате соотношение сил там, как это видно из таблицы 4.3, стало еще более благоприятным для Красной Армии.

В основу разработки дальнейших операции был положен первоначальный план Шапошникова, от которого ранее легкомысленно отмахнулись. Главный удар было решено нанести смежными флангами 7-й и 13-й армий в общем направлении на Выборг (см. схему 6). Средняя плотность войск на участках прорыва доходила до 2–2,5 км на дивизию. На этот раз советские войска хорошо знали, что им предстоит, и были куда лучше подготовлены к решению стоявших перед ними задач. Их настойчиво обучали тактике действий в наступлении и методам прорыва укрепленных районов. Особенно тщательно отрабатывалось тесное взаимодействие пехоты, артиллерии и танков на поле боя. В их составе впервые появились штурмовые группы, обычно в составе стрелкового взвода, усиленного отделением саперов с подрывными зарядами, 2–3 снайперами, пулеметами, минометами, 1–2 45-мм пушками и четырьмя танками, один из которых, как правило, был огнеметным. Разведчики сумели установить места расположения многих ДОТов и огневых средств финнов. Существенно улучшилось питание солдат и их обеспеченность теплой одеждой, маскхалатами и лыжами. У них появились теплые рукавицы, в которых указательный палец был отделен от других, чтобы удобнее было нажимать на спусковой крючок.

Решающая роль в прорыве финской обороны отводилась артиллерии, особенно орудиям большой мощности. На Карельском перешейке были сосредоточены 96 203-мм и три 234-мм гаубицы, 28 280-мм мортир, а также четыре 180-мм, три 305-мм и два 356-мм морских орудия на железнодорожных транспортерах [372]. На решающих участках плотность артиллерии довели до 75–85 и более стволов на километр фронта. Накопленные запасы боеприпасов доходили до 12 боекомплектов.

С начала февраля были проведены частные наступательные операции с целью захвата ключевых опорных пунктов финнов и улучшения исходного положения для наступления. Еще большее значение эти действия имели для изматывания защитников «линии Маннергейма». Наконец, 11 февраля началось решающее наступление. Ему предшествовала мощнейшая артподготовка продолжительностью до трех часов. За это время на финский передний край обрушилось 230 тыс. снарядов всех калибров. Прямой наводкой по ДОТам били тяжелые орудия, вплоть до 280-мм мортир. Финнам еще повезло, что погода в тот день оказалась нелетной… Всесторонняя подготовка наступления полностью оправдала себя. Красная Армия, наконец, научилась реализовывать свое численное превосходство. Несмотря на отчаянное сопротивление финнов, за три дня боев 123-я сд прорвала главную полосу «линии Маннергейма» в районе Сумма. Оборонявшиеся там финские части потеряли до 40 % своего личного состава. На следующий день прорыв был расширен, и в него вошли еще три дивизии. Чтобы избежать назревающего окружения, в ночь на 17 февраля Маннергейм приказал финским войскам отойти на вторую полосу обороны. Темп наступления Красной Армии, составлявший ранее 2 км в сутки, теперь увеличился до 6-10. 19 февраля командующий финской армией «Перешеек» X. Эстерман был заменен генералом А. Хейнриксом, но и тот мало что мог изменить в создавшемся положении. И все же финнам повезло, им на руку сыграла погода. 21 февраля разразился трехдневный снежный буран, который сильно затруднил продвижение частей РККА. Финские войска сумели оторваться от преследования и вовремя занять заранее подготовленные позиции. Советская попытка прорвать их с ходу не удалась.

Несмотря на подавляющее превосходство противника, финны продолжали действовать активно. Ранним утром 26 февраля они провели свою первую танковую атаку в той войне силами одной танковой роты в составе восьми «Виккерсов»[67]. При этом два из них сломались еще на подходе, а остальные были подбиты советскими танкистами. Интересно, что пехота финнов не поддержала при этом своих танкистов. Финские танки продолжали участвовать в боях, когда 29 февраля еще два танка наткнулись на советские Т-28 из 20-й ттбр. Результат был вполне закономерен: оба были расстреляны. После такой трепки остатки роты отвели в Выборг.

28 февраля 7-я армия пошла на штурм второй полосы «линии Маннергейма». Он начался с полуторачасовой артподготовки с плотностью 135 и более орудий и минометов на километр фронт. Такого натиска финны не выдержали и к 3 марта отошли на тыловой оборонительный рубеж. На южных окраинах Выборга завязались ожесточенные уличные бои. В ночь на 2 марта войска 10-го ск начали обходить этот город с юго-запада по льду Выборгского залива. Через два дня к ним присоединились части 28-го ск из резерва Главного командования. Шесть дивизий из состава этих корпусов захватили плацдарм шириной до 40 и глубиной до 13 км. Финнам с огромным трудом удалось остановить их продвижение, угрожавшее перехватить основные пути снабжения армии «Перешеек». Но их последние резервы иссякали, а солдаты на передовой были до предела измотаны непрерывными тяжелыми боями. Между тем после прорыва «линии Маннергейма» линия фронта расширилась на треть и удерживать ее становилось невозможно. В то же время силы Красной Армии на финском фронте выросли до 60 дивизий, 8 танковых и 3 воздушно-десантных бригад, 10 танковых и 56 авиационных полков, не считая пограничные, тыловые и запасные части. В составе группировки насчитывалось 960 тыс. человек, 11 266 орудий и минометов, 2998 танков и 3253 самолета. К переброске на фронт готовились еще 12 дивизий. Против них финны имели только 340 тыс. человек и 1185 орудий и минометов [373]. Советское командование усиливало натиск, чтобы успеть покончить с сопротивлением финнов до наступления весенней распутицы.

В такой обстановке Маннергейм 9 марта доложил Госсовету Финляндии, что его войска не в состоянии длительное время сдерживать напор РККА. Не дожидаясь полного разгрома своей армии, финское правительство еще 5 марта передало в Москву согласие пойти на мирные переговоры с СССР на основе советских условий, полученных 22 февраля через Швецию. Кроме предвоенных территориальных запросов, советская сторона потребовала передачи ей Выборга — второго по величине города Финляндии. Переговоры начались в Москве 7 марта и закончились в 10 часов вечера

12 марта подписанием мирного договора. В соответствии с ним военные действия прекращались ровно в полдень

13 марта 1940 г.

Но даже в этот самый последний день войны, прекрасно зная, что Выборг все равно переходит в советские руки, командование Красной Армии продолжило штурм этого города, начатый 12 марта. В итоге взять Выборг так и не удалось, а войска понесли бессмысленные, ничем не оправданные потери. Это не говоря уже о разрушениях, которым подвергся Выборг в ходе штурма и которые пришлось восстанавливать после войны.

А ведь крови и без того пролилось немало. Потери вооруженных сил СССР и Финляндии за 105 дней войны сведены в таблицу 4.4.

Такое унизительное соотношение военных потерь никак не могло быть объявлено советскому народу, поэтому Председатель СНК Молотов на заседании VI сессии Верховного Совета СССР 29 марта 1940 г. официально озвучил совсем иные цифры, занизив безвозвратные потери в людях в 2,6 раза (пропавших без вести он вообще не упомянул):

«‹…› на нашей стороне количество убитых и умерших от ран составляет 48 745 человек, ‹…› количество раненых — 158 863 человека. ‹…› жертвы финнов значительно больше наших. По минимальным подсчетам нашего Генерального штаба у финнов количество убитых достигает не меньше 60 тысяч, не считая умерших от ран, а количество раненых не менее 250 ООО человек» [375].

Между тем финны сразу объявили правдивую информацию о своих потерях. Со временем они были только уточнены: из числа пропавших без вести были исключены вернувшиеся из плена и те, кто был признан убитым. Их перевели в соответствующую категорию. Более правдивые данные о потерях Красной Армии «на той войне незнаменитой», как ее назвал поэт А.Т. Твардовский, участвовавший в ней в качестве военного корреспондента, начали публиковаться в годы перестройки и гласности. Причем цифры с вводом в научный оборот новых источников изменяются в большую сторону.

Мы привели наиболее достоверные с нашей точки зрения данные из статистического исследования, подготовленного сотрудниками Генштаба и Военно-мемориального центра ВС РФ. Но финские потери в этом уважаемом труде бессовестно искажены. Ссылаясь на некие финские источники из газеты «За рубежом» № 48/1989, людские потери Финляндии авторы оценили в 48 243 человек убитыми и 43 тыс. ранеными. И тут же напечатали, что, по другим официальным источникам из «Военно-исторического журнала» № 4/1993, «финская армия потеряла в этой войне 95 тыс. убитыми и 45 тыс. ранеными» [376]. Оставим выбор таких сомнительных «источников» на совести Кривошеева и возглавляемого им авторского коллектива.

В апреле-июне 1940 г. произошел взаимный обмен военнопленных. При этом 20 финнов и 99 советских пленных не пожелали вернуться на свою Родину [377]. Наша страна встречала возвращавшихся из плена совсем неласково. Лишь 450 из них, попавших в руки врага ранеными, больными или обмороженными, были освобождены от уголовной ответственности. 4354 бывших пленных без всякого суда решением Особого совещания НКВД СССР получили от 5 до 8 лет исправительно-трудовых лагерей. По приговорам Военной коллегии Верховного суда СССР 158 были расстреляны, а остальные попали в те же лагеря. В противоположность им подавляющее число финских пленных после кратковременной задержки в фильтрационном лагере отправились домой [378]. Только 30 из них были осуждены на различные сроки тюремного заключения (главным образом, от 6 до 10 лет) по обвинению в шпионаже в пользу СССР и измене родине [379].

Советско-финляндская война нанесла огромный ущерб репутации СССР во всем мире. Крайне негативную реакцию международной общественности вызвали бомбежки городов Финляндии советской авиацией, сопровождавшиеся многочисленными жертвами среди гражданского населения. Надо отметить, что многие бомбы были сброшены на мирных жителей не преднамеренно, а в результате промахов и ошибок советских летчиков или потери ими ориентировки. Так в первый же день войны бомбардировщики ДБ-3 вместо морского порта сбросили свой смертоносный груз на густонаселенный район Хельсинки. При этом погиб 91 человек, а многие были ранены. В ответ на многочисленные протесты со стороны европейских стран Молотов цинично заявил, что советские самолеты сбрасывают на финские города не бомбы, а мешки с хлебом, чтобы помочь их голодающим жителям… Этими самыми «мешками с хлебом» в Финляндии было убито 956 гражданских лиц, 540 получили тяжелые ранения, а еще 1300 — легкие. Были разрушены 256 каменных и около 1800 деревянных зданий [380].

Маленькая Финляндия, подвергшаяся агрессии своего огромного соседа, вызвала естественное сочувствие во многих странах. За время войны туда прибыли 11 663 иностранных добровольца, пожелавших защищать ее с оружием в руках. Они приехали из Швеции, Дании, Норвегии, США, Венгрии, Бельгии, Германии, Голландии, Англии, Италии, Польши, Швейцарии, Латвии, Литвы, Люксембурга, Австрии, Испании, Франции, Португалии, Румынии, Чехословакии, Югославии и других стран. Прямую материальную и финансовую помощь Финляндии оказали такие разные государства, как Швеция, Италия, Франция, Англия, Бельгия, США, Венгрия, Норвегия, Дания, Испания и Швейцария. Правительство США 2 декабря 1939 г. наложило «моральное эмбарго» на продажу Советскому Союзу самолетов, авиаоборудования и стратегического сырья.

В то же время Германия в полном соответствии с пактом Молотова-Риббентропа поддерживала враждебный Финляндии нейтралитет. Она не только прекратила свои поставки в эту страну, но и запретила транзит оружия в Финляндию через свою территорию. Больше того, ее руководство ответило согласием на просьбу СССР об организации снабжения советских подводных лодок германскими судами [381]. Немецкие дипломаты были проинструктированы выражать симпатию советской точке зрения на этот конфликт [382]. В свою очередь, СССР запретил своим подводным лодкам топить немецкие транспорты с железной рудой из Швеции в зоне советской морской блокады [383].

В ответ на жалобу Финляндии на советское нападение Лига Наций попыталась урегулировать конфликт. Для этого 4 декабря ее Генеральный секретарь Ж. Авеноль пригласил главу правительства СССР Молотова приехать в Женеву на Совет Лиги Наций и ее Ассамблею. Молотов в тот же день обосновал свой отказ в телеграмме, которая, в частности, утверждала:

«Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает войной финляндскому народу. ‹…› Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря с. г. им заключен договор о взаимопомощи и дружбе. Этим договором урегулированы все вопросы, по которым безуспешно велись переговоры с делегатами прежнего правительства Финляндии, ныне сложившего свои полномочия.

Правительство Демократической Финляндской Республики в своей декларации от 1 декабря с. г. обратилось к правительству СССР с предложением оказывать Финляндской Демократической Республике содействие своими военными силами для того, чтобы совместными усилиями возможно скорее ликвидировать опаснейший очаг войны, созданный в Финляндии ее прежними правителями» [384].

Лига Наций, возмущенная такой откровенной демагогией и продолжавшейся агрессией, 14 февраля исключила СССР из своих рядов и рекомендовала всем странам оказать помощь Финляндии.

Правительство «Демократической Финляндской Республики», на которое ссылался Молотов, было провозглашено 1 декабря 1939 г. в финском поселке Терийоке, только что захваченном Красной Армией. Его возглавил член Президиума и секретарь Исполкома Коминтерна О. Куусинен, 20 лет назад эмигрировавший в СССР из Финляндии. В отличие от него даже Генеральный секретарь компартии Финляндии А. Туоминен, проживавший тогда в Стокгольме, 13 ноября наотрез отказался возглавить марионеточное правительство и выступить против своей страны. СССР изо всех сил пытался придать эмигрантскому правительству Куусинена хоть какую-то легитимность. О нем постоянно писали в советских газетах. Сам Куусинен участвовал в официальных встречах и переговорах со Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Ждановым и подписывал с ними международные договоры. Ему даже организовали свои вооруженные силы. Еще 11 ноября появился приказ о формировании 106-й сд из финнов, карелов и ингерманландцев, призванных в Советской Карелии и Ленинградской области. 23 ноября ее начали разворачивать в отдельный горнострелковый корпус, получивший впоследствии название 1-й гск Финской народной армии. В середине декабря его численность достигла 18 тыс. человек, а к концу войны дошла до 20 тысяч. Декларация правительства Куусинена 1 декабря недвусмысленно публично провозглашала: «Первому финскому корпусу предоставляется честь принести в столицу знамя Финляндской Демократической Республики и водрузить его на крыше президентского дворца, на радость трудящимся и страх врагам народа» [385]. Но на фронт корпус так и не попал, а в мае 1940 г. его переформировали в 71-ю сд. Кроме СССР, правительство Куусинена официально признали только Монголия и Тува. А после заключения мирного договора между СССР и Финляндией оно тихо и незаметно кануло в небытие. Впоследствии некоторые его члены во главе с Куусиненом были назначены на важные посты в образованной 31 марта 1940 г. Карело-Финской ССР.

Очень часто обсуждаются вопросы, почему Красная Армия в марте 1940 г. остановились, когда полная победа была уже не за горами? Почему вся Финляндия не была оккупирована? Чтобы на них ответить, необходимо учесть тогдашнюю международную обстановку, развитие которой оказало несомненное влияние на советско-финляндскую войну. Она была только частью Второй мировой войны, хотя и шла на ее периферии. В то же самое время Англия и Франция пытались победить Германию, задушив ее блокадой. Одним из важнейших экономических партнеров немцев являлась Швеция, которая ежегодно поставляла им около 10 млн. тонн железной руды, жизненно необходимой для бесперебойной работы военной промышленности. В 1940 г. Германия импортировала больше половины используемой ею железной руды, и 83 % этого потока шло из Швеции [386].

Зимой большинство шведских портов на Балтике замерзало, и львиная доля поставок из Швеции в Германию шла через норвежский порт Нарвик. При этом рудовозы использовали территориальные воды Норвегии до самых проливов из Северного моря в Балтику. Поэтому союзники постоянно искали удобный шанс установить свой контроль над Скандинавией, хотя и не желали бесцеремонно нарушать нейтралитет стран этого региона. Вмешательство в советско-финляндскую войну предоставляло им именно такую возможность. Оно должно было последовать в ответ на просьбу финнов о помощи. Рассматривались самые разные варианты действий. Наконец, 16 февраля был закончен расчет сил, предназначенных для этой операции. Десанты должны были высадиться в Северной Норвегии — около 5 тыс. человек и Южной Швеции — свыше 100 тыс. человек. На финляндское направление планировалось отрядить не более 13 тыс. человек. Кроме того, прорабатывались варианты переброски войск в Петсамо, но и там основной целью был захват шведских железных рудников. Наряду с ним намечалась блокада и взятие Мурманска. Начало высадки планировалось на вторую половину марта [387].

Кроме того, еще с октября 1939 г. руководители Англии и Франции обсуждали планы воздушных бомбардировок нефтяных месторождений Баку, которые давали около 80 % добываемой в СССР нефти. Эти удары были призваны лишить Германию важнейшего источника стратегического сырья в случае, если бы СССР превратился в ее прямого военного союзника. Англо-французские замыслы стали известны советскому руководству и сильно его встревожили. Проблема состояла даже не в количестве войск, которые могли выступить против Советского Союза, оно было не таким уж большим. Но непосредственное военное столкновение с Англией и Францией означало неминуемое втягивание СССР в большую войну, да еще на стороне Германии. Такая перспектива никак не входила в советские планы, поэтому войну с Финляндией пришлось закончить как можно скорее, а ее советизацию отложить на будущее.

Формально победителем в советско-финляндской войне стал Советский Союз: он добился выполнения. всех своих предвоенных требований, и даже большего. Но если сравнить полученный результат со страшной ценой, которую пришлось за него заплатить, то становится ясным, что к успеху его относить никак нельзя. Больше того, СССР своими руками сделал из нейтральной Финляндии своего врага и союзника для Германии. Причем из всех немецких союзников во Второй мировой войне именно финны были наиболее боеспособными, не уступая в этом отношении даже вермахту. Знаменитый советский диверсант Илья Григорьевич Стари-нов, который сам участвовал в советско-финляндской войне и получил там 30 декабря тяжелое ранение, позже написал:

«В результате кровопролитной непопулярной войны, которая показала, как ослабла Красная Армия после репрессий 1937–1938 годов, граница была отодвинута на запад более чем на 100 километров от Ленинграда, но Финляндия из англо-французского блока перешла в гитлеровский лагерь, а это привело позже к гибели сотен тысяч ленинградцев во время блокады, которой не было бы, если бы мы не воевали с Финляндией» [388].

Для Финляндии война с СССР, кроме тяжелых людских и материальных потерь, закончилась утратой обширных территорий, в том числе 11 % ее пахотной земли, что сразу резко обострило продовольственную проблему в этой стране. Достаточно сказать, что если во время «Зимней войны» хлеб в Финляндии продавался свободно, то сразу после ее окончания там ввели хлебные карточки [389]. Но зато финны сумели отстоять свою независимость, а это дорогого стоит. Сценарий, по которому должны были пойти события в Финляндии, хорошо известен на примере Прибалтики, где он полностью осуществился.

Во второй половине июня 1940 г. была довольно быстро решена проблема с возвращением в лоно советской страны Бессарабии, а заодно и Северной Буковины, которая никогда не входила в состав России и не была отнесена к сфере советских интересов советско-германскими договоренностями. Еще 30 марта 1940 г. Молотов заявил о наличии нерешенного спорного вопроса о Бессарабии, которая была захвачена Румынией в январе 1918 г. На случай, если Румыния не пойдет на уступки, вопрос предусматривалось решить силой. С целью разгрома румынских войск были запланированы охватывающие удары войск 12-й армии из района севернее Черновцы вдоль р. Прут на Яссы и 9-й армии из района Тирасполя на Хуши. К операции привлекалась также части 5-й армии. С целью окружения румынских войск предусматривалась и выброска воздушно-десантного корпуса в районе Бельцы-Яссы. Для нанесения ударов по аэродромам и войскам противника готовилось 120 самолетов ТБ-3 в сопровождении 300 истребителей. Вслед за ударами авиации планировалось десантировать 201, 204-ю и 214-ю воздушно-десантные бригады. Всего на завершающем этапе операции в районе Тыргу-Фрумос планировалось высадить 2040 человек.

По уже наработанному сценарию были приняты меры по скрытому усилению группировки войск в Одесском военном округе. Туда стали стягивать войска из соседних округов и из глубины страны. Считается, что военные приготовления начались 9 июня 1940 года с получением директив наркома обороны ОУ/583 и ОУ/584 Военными советами КОВО и ОдВО. Однако факты говорят о другом. Так, уже 10 апреля Военному совету БОВО директивой НКО № 0/2/104062 было приказано к 25 апреля перебросить в Одесский военный округ целый ряд артчастей. В их числе 3 мая 1940 года к румынской границе в район г. Коломыя был передислоцирован в полном составе 120-й гап б/м. В целях экономии подвижного состава почти все трактора были оставлены на месте. Там полк был доукомплектован по штатам военного времени[68].

26 июня в 22.00 Молотов вручил румынскому посланнику Давидеску в Москве ноту советского правительства о возвращении Бессарабии с ультиматумом, что Красная Армия в противном случае начнет боевые действия уже 28 июня. К 27 июня 1940 г. войска, сосредоточенные на границе Румынии, были полностью готовы к боевым действиям. Но они не понадобились. В 23.00 27 июня Москва получила ответ Бухареста с согласием на уступки, а в 11.00 28 июня 1940 г. правительство Румынии окончательно согласилось на условия эвакуации своих войск с территории, упомянутой в ультиматуме.

28 июня в 14.00 передовые части Южного фронта перешли границу и в тот же день заняли Черновцы, Хотин, Бельцы, Кишинев и Аккерман. Как обычно, действия советских войск были преподнесены советскому народу, как «освобождение трудящихся Бессарабии и северной части Буковины от гнета румынских бояр». При отводе румынских войск важно было не допустить вывоза и уничтожения материальных ценностей, разрушения важных объектов жизнеобеспечения, создания беспорядка и грабежей. С этой целью был запланирован быстрый выход подвижных механизированных частей на новую границу, чтобы обеспечить контроль за выводом румынских войск из Бессарабии. Однако из-за недостаточной организации и слабой подготовки понтонеров мехчасти задержались с переправой через р. Днестр.

Хотя до боевых действий дело не дошло, бессарабская кампания дала некоторый практический опыт командованию и штабам в подготовке наступательных операций, в управлении большими массами войск при выдвижении их в предвидении встречи с противником, чего так недоставало Красной Армии. В ходе выдвижения войск был выявлен ряд крупных недостатков. В том числе слабая работа штабов всех степеней по организации марша и службы регулирования, недостаточная подготовка личного состава к совершению маршей на большие расстояния, в том числе ночью. В результате в частях оказалось большое число отставших красноармейцев. Командный состав инженерных частей не сумел организовать работу по устройству переправ и строительству мостов. Наземные войска оказались совершенно не обученными взаимодействию с авиацией и не имели средств для связи с нею.

После успешного решения вопроса с Западной Украиной и Западной Белоруссией советское руководство решило, что настало удобное время осуществить договоренности, зафиксированные в пакте Молотова-Риббентропа и последующих советско-германских соглашениях. В конце сентября 1939 г. оно начало оказывать неприкрытое давление на Прибалтийские государства с целью заставить их заключить договоры о взаимопомощи и разрешить создать на своей территории советские военные базы. Переговоры проходили в Москве, с советской стороны их вел Молотов, но Сталин тоже принял в них самое непосредственное участие. В ход пошла политика не только кнута, но и пряника. Так, Литве предложили передать Вильнюс, только что отобранный у Польши. В условиях уже начавшейся Второй мировой войны прибалты не могли рассчитывать на чью бы то ни было помощь. Да и укреплений, хоть как-то сравнимых с «линией Маннергейма», у них не было, а вооруженные силы не имели никаких шансов противостоять Красной Армии. Не выдержав угроз, подкрепленных демонстрацией внушительной военной силы на границах, 28 сентября Эстония, 5 октября Латвия и 10 октября Литва были вынуждены подписать требуемые от них договоры с Советским Союзом.

Согласно этим договорам, на территорию Прибалтики вводились советские войска: по 25 тыс. человек в Эстонию и Латвию, и 20 тысяч — в Литву. Если учесть, что собственные вооруженные силы мирного времени этих стран насчитывали, соответственно, 20, 25 и 28 тыс. человек, становится понятным, какой мощный рычаг воздействия на их внутреннюю и внешнюю политику получил СССР. Однако первоначально советское руководство никак не использовало этот рычаг. Оно держалось подчеркнуто нейтрально и не позволяло себе никакого вмешательства во внутренние дела прибалтийских стран. Объяснялось это неясной международной обстановкой. Никто тогда точно не знал, как и когда закончится противостояние Германии с Англией и Францией, поэтому Советский Союз вел себя предельно осторожно.

Ситуация коренным образом изменилась, когда на Западе заполыхали масштабные сражения, и всем сразу стало не до Восточной Европы. Руки у СССР оказались окончательно развязанными, и он приступил к более активным действиям. Для начала литовцев обвинили в насильственных похищениях красноармейцев. Случаи пропажи военнослужащих с размещенных в Литве военных баз действительно происходили, но причины их были куда более прозаическими. Надо сказать, что для службы в Прибалтике, за рубежом СССР, отбирали самых лучших. Например, перед вводом советских войск в Эстонию 30 сентября 1939 г. Ворошилов приказал:

«Личный состав вводимых в Эстонию войск тщательно проверить, выделить для этого лучший рядовой состав, обеспечить самым подготовленным начальствующим составом, особенно комиссарским и политическим, снабдить части табельным вооружением и имуществом. Войска хорошо обмундировать, обратив должное внимание на качество и пригонку» [390].

Красноармейцам строго запрещалось общаться с местным населением. Но полностью предотвратить людские контакты оказалось невозможным, тем более что вокруг было столько соблазнов: и невиданная заграничная жизнь, и магазины с изобилием разнообразных товаров, и, наконец, красивые девушки. Поэтому случаи самовольных уходов из части и даже дезертирства были отнюдь не редки. О том, что эти явления в то время имели далеко не единичный характер, свидетельствует появление 7 декабря 1940 г. специального постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О привлечении к ответственности изменников родины и членов их семей». Согласно ему члены семей перебежчиков фактически превращались в заложников и наказывались ссылкой «в отдаленные северные районы» на срок от 3 до 5 лет с конфискацией имущества [391].

Советское руководство использовало случаи пропажи военнослужащих в своих целях, голословно обвинив литовские власти во враждебных действиях. Кроме того, оно без малейшего на то основания инкриминировало им заключение тайного военного союза между Латвией, Эстонией и Литвой, противоречащего советско-литовскому договору.

На основании этих обвинений СССР потребовал смены правительства Литвы и ввода туда дополнительных воинских частей. Все это сопровождалось настоящим выкручиванием рук, вплоть до установления морской и воздушной блокады Прибалтики. Литовцы имели перед своими глазами пример Финляндии, где Советский Союз добивался своих целей, не считаясь ни с какими жертвами, ни со своими, ни с чужими. Они отнюдь не желали повторения таких событий на своей земле и поэтому 15 июня уступили советским требованиям. В тот же день Красная Армия приступила к оккупации Литвы. Через два дня аналогичные события произошли в Латвии и Эстонии.

А дальше начался открытый процесс советизации Прибалтики, подкрепляемый многочисленными штыками, пушками и танками РККА, размещенными на ее территории. Для управления этим процессом в каждую страну были направлены специальные представители правительства СССР, наделенные особыми полномочиями: в Литву — заместитель наркома иностранных дел В.Г. Деканозов, в Латвию — заместитель председателя СНК СССР А.Я. Вышинский, а в Эстонию — член Политбюро и секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов. Под руководством таких опытных и умелых «зубров» события начали развиваться очень быстро.

Прежде всего были сформированы новые правительства, безусловно лояльные СССР. Затем состоялись демонстрации и митинги с просоветскими лозунгами. А 5 июля одновременно во всех трех странах вышли постановления о проведении парламентских выборов. При этом на всю предвыборную кампанию отводилось всего-навсего девять дней. Чтобы исключить всякие неожиданности, весь процесс выборов был заранее тщательно продуман и организован. При этом их организаторы обращали очень мало внимания на действовавшие тогда в прибалтийских странах конституции и законы. Уже 6 июля было объявлено о создании «Союзов трудового народа» в Литве и Эстонии и аналогичного «Блока трудового народа» в Латвии. Только кандидаты, принадлежавшие к этим организациям, могли рассчитывать на победу на выборах. Остальных к ним просто не допустили, используя систему уловок и крючкотворства. Выборы стали, по существу, безальтернативными.

Искусно подобранный состав избирательных комиссий и комитетов гарантировал соответствующие результаты, полностью соответствовавшие советским традициям. В Литве за кандидатов просоветского блока проголосовало 99,2 % участников голосования, в Латвии — 97.8, а в Эстонии — 92,8 % [392]. При этом даже социальный и национальный состав будущих парламентов был заранее расписан и представлен для ознакомления Сталину. Вовсе не удивительно, что такие бутафорские парламенты на первом же своем заседании 21 июля провозгласили свои страны советскими социалистическими республиками. Одновременно они попросили Верховный Совет СССР принять их в состав Советского Союза в качестве союзной республики. 3–6 августа 1940 г. на VII сессии Верховного Совета СССР 1-го созыва их просьбы были удовлетворены. Так прибалтийские республики стали частью Советского Союза. Однако они с самого начала выглядели там чужеродными организмами.

Насколько советское руководство не доверяло армиям и населению присоединенных стран Прибалтики, можно понять по выдержке из служебной записки командующего войсками БОВО генерала Павлова от 21 июня 1940 г., адресованной Тимошенко:

«Высказываю следующие предложения:

Первое. Армии всех 3-х государств разоружить и оружие вывести в Сов[етский] Союз.

Второе, или После чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом — допускаю возможность на первых порах — в ближайшее время использовать для войны части Литовской и Эстонской армий — вне БОВО, примерно — против румын, авганцев[69] и японцев.

Во всех случаях латышей считаю необходимым разоружить полностью.

Третье. После того как с армиями будет покончено, немедля (48 часов) разоружить все население всех 3-х стран. За несдачу оружия расстреливать» [393].

Но предложение Павлова не было принято. Вместо этого 17 августа появился приказ наркома Тимошенко:

«1. Существующие армии в Эстонской, Латвийской и Литовской ССР сохранить сроком на 1 год, очистить от неблагонадежных элементов и преобразовав каждую армию в стрелковый территориальный корпус, имея в виду, что комсостав закончит за этот срок усвоение русского языка и военную переподготовку, после чего территориальные корпуса заменить экстерриториальными, формируемыми на общих основаниях.

Корпусам присвоить наименование:

а) Эстонскому корпусу — 22-й стрелковый корпус,

б) Латвийскому корпусу — 24-й стрелковый корпус,

в) Литовскому корпусу — 29-й стрелковый корпус» [394].

Не только армиям, но и всем народам Прибалтики предстояло пройти через долгий и нелегкий процесс полной советизации, сопровождаемый немалыми жертвами.

А на бывшей польской территории он начался еще раньше. Официальное воссоединение Западной Белоруссии с Советской Белоруссией, а Западной Украины с Советской Украиной состоялось 2 ноября 1939 г. Сразу были национализированы крупные поместья и предприятия. Батраки получили землю и материальную помощь. Затем прижали средние слои населения, мелких торговцев и предпринимателей, ремесленников. По утверждению официальных историков, «советский народ оказал большую помощь своим украинским и белорусским братьям. Туда были посланы десятки эшелонов с продовольствием, промышленными товарами широкого потребления, машинами и медикаментами». Но бойцы и командиры Красной Армии, а позже и члены их семей сразу заметили, что по сравнению с жизнью трудящихся в Союзе с его карточной системой на продовольствие и постоянным дефицитом товаров широкого потребления, положение «освобожденных» жителей было намного лучше. Эти настроения были зафиксированы в соответствующих докладах органов НКВД и вызвали серьезную озабоченность властей.

Население вновь присоединенных районов с тревогой встретило некоторые мероприятия, проводимые новой властью. Землю батракам дали, но тут же стали организовывать колхозы, что не понравилось крестьянам. Однако особое недовольство местного населения вызвали открытые репрессии по отношению к «чуждым и контрреволюционным» элементам. Прежде всего в концлагеря были заключены пленные и интернированные офицеры и служащие польской армии и полиции. Позднее, как официально было признано Правительством СССР, по решению Политбюро во главе со Сталиным они были в основном все расстреляны. Когда места массовых захоронений расстрелянных поляков были обнаружены под Катынью, палачи из НКВД во главе с Берией попытались свалить это гнусное преступление на немцев.

Планомерная зачистка новых территорий, началась в конце 1939 г. Она проводилась в несколько этапов. Сначала арестовали и изолировали почти поголовно сотрудников польского государственного аппарата. С 10 февраля 1940 г. началась массовая депортация основной массы лесников, осадников и их семей. Согласно справке НКВД СССР от 11 февраля 1940 г. о количестве выселенных лесников и осадников[70], на тот момент было выселено 20 509 семей, или 108 838 человек. В операции участвовало 51 967 человек, из них 10 747 оперативных работников [395].

Для осуществления столь масштабной акции, помимо органов и оперативных частей НКВД, привлекался и личный состав армии. Например, лейтенант Н.И. Кондрашин из 120-го гап с группой солдат своей батареи в количестве шести человек был направлен на ст. Горынь (г. Речица). Согласно предписанию, в ночь на 10 февраля 1940 г. ровно в 24 часа он вскрыл секретный пакет, в котором было сказано, что его группа поступает в распоряжение военного коменданта г. Речица. Несколько дней они вывозили семьи осадников и лесников к эшелонам на станцию, откуда их отправляли на север страны, на Урал и в Сибирь. Потом дело дошло до разрушения памятников солдатам и офицерам польской армии, погибшим в ходе советско-польской войны 1918–1920 гт. Весной 1940 г. был разрушен прекрасный мемориал в военном городке на окраине Пинска. Конечно, сохранить его не представлялось возможным, так как на самом верху высокой и массивной стелы были установлены два красочных бронзовых барельефа с надписью, в тексте которой, в частности, было сказано: «‹…› павшим в боях с бандами Буденного и Ворошилова». Памятник был осквернен, а потом взорван.

Можно представить, как все это сказывалось на настроении поляков (и не только их — в польской армии служили и белорусы, и украинцы) с их обостренным чувством отчизны, которую в очередной — четвертый — раз в истории захватили соседи. По аналогичной схеме происходила советизация и в странах Прибалтики. Неудивительно, что к весне 1941 г. у определенной части населения недавно присоединенных территорий появились антисоветские настроения. Эти настроения немцы умело использовали в целях насаждения на нашей территории шпионских и диверсионных групп. Враждебные советской власти элементы польского, украинского и белорусского населения оккупированной части Польши, молдаван из Бессарабии и жителей Прибалтики с началом войны развили широкую диверсионную деятельность в Красной Армии.

В качестве итога можно отметить, что участие в локальных конфликтах с китайцами на КВЖД, с японцами у озера Хасан и на р. Халхин-Гол в силу ограниченного масштаба военных действий мало что дало Красной Армией в смысле приобретения боевого опыта. Война с Финляндией стоит особняком. Она стала ледяным душем для советского политического и военного руководства и быстро отрезвила многие горячие головы. Эта война оказалась совсем непохожей на сентябрьский поход в Западную Украину и Западную Белоруссию. Тогда немногочисленные попытки сопротивления поляков были быстро сокрушены советскими частями, имевшими подавляющее численное превосходство в живой силе и технике, а местные жители в большинстве своем радостно встречали красноармейцев хлебом-солью, цветами и объятиями. В то время все это многими было воспринято, как убедительное подтверждение тогдашней государственной идеологии, которая предполагала, что будущая война будет иметь, прежде всего, классовый характер. Поэтому ожидалось, что большинство населения стран, с которыми придется воевать СССР, станет относиться к Красной Армии как к своей освободительнице, а их армии, лишенные поддержки своего народа, неминуемо потерпят сокрушительное поражение. В Финляндии красноармейцы, к своему немалому удивлению, увидели совсем другое отношение к себе местного населения. Там они встретились с первым по-настоящему серьезным противником. Главное управление политической пропаганды Красной Армии в докладной записке, адресованной ЦК ВКП(б) в январе 1941 г., было вынуждено признать:

«Освободительные походы Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию в 1939 году и в Бессарабию и Прибалтику в 1940 году породили ряд неправильных толкований об интернациональных задачах Красной Армии, о силе наших вероятных противников. Глубоко укоренился вредный предрассудок, что будто бы в случае войны население воюющих с нами стран обязательно и чуть ли не поголовно восстанет против своей буржуазии, а на долю Красной Армии останется пройтись по стране противника триумфальным маршем и установить Советскую власть» [396].

К тому же ход боевых действий и особенно неудачные бои в декабре на Карельском перешейке выявили крупные недостатки в подготовке советских войск, прежде всего в полевой выучке личного состава. Но еще больше изъянов обнаружилось в подготовке командного состава в вопросах организации и подготовке операции (боя), управлении соединениями и частями, и особенно — в организации разведки, связи, взаимодействия и материального обеспечения войск. Это касалось командиров как тактического, так и оперативного звена. Многодневные бои на «линии Маннергейма» и в северных лесах, огромные потери советских войск в людях и боевой технике получили широкую международную огласку. Все это отрицательно сказалось на престиже Советского Союза и его армии.

Сталин сразу принял радикальные меры. 21 апреля на заседании Главного военного совета по итогам войны он потребовал «расклевать культ преклонения перед опытом Гражданской войны, он закрепляет нашу отсталость» [397]. 7 мая 1940 г. он снял с должности наркома обороны своего верного соратника К.Е. Ворошилова[71]. На этот пост был поставлен «победитель белофиннов» С.К. Тимошенко, которому присвоили звание маршала. Были приняты меры по укреплению единоначалия, наведению порядка в войсках и усилению боевой подготовки войск. Большая часть учебы теперь проводилась в поле, на полигонах и стрельбищах в любую погоду. Для отдыха времени почти не оставалось. Особенно напряженными были занятия в школах младших специалистов в окружных и при частях (полковых школах), где обучали младших командиров и специалистов родов войск (разведчики, топографы, вычислители, радисты, телефонисты, водители автомашин и трактористы). Здесь же готовили и командиров орудий, которым перед увольнением в запас присваивали звание младших лейтенантов.

Значительно ужесточились требования к дисциплине личного состава. В предвидении военных действий при освобождении Бессарабии 23 июня 1940 г. войскам Одесского и Киевского военных округов объявили приказ «О применении законов военного времени за преступления военнослужащих». Применять законы военного времени предписывалось впредь до особого указания. В частности, красноармеец и сержант за каждый час самовольной отлучки мог получить месяц дисциплинарного батальона, командир — год тюрьмы за каждый день уклонения от исполнения служебных обязанностей.

На занятиях по командирской подготовке изучался опыт боев на Западе, где Гитлер за шесть недель наголову разгромил Францию. В военной печати в то время можно было встретить довольно поучительные статьи, где освещались отдельные вопросы применения немецких танковых частей в ходе боев в Польше и во Франции. В приграничных округах и соединениях часто проводились командно-штабные и войсковые учения в районах их оперативного предназначения. К ним привлекались, как правило, и части родов войск, подчиненные в мирное время в организационном и оперативном отношениях соответствующим армиям. Войска и штабы в основном учились организации и ведению наступательных боев. Гораздо больше времени стало уделяться отработке действий зимой, особенно лыжной подготовке. Эти навыки очень пригодились советским бойцам и командирам в годы Великой Отечественной войны.

В то же время вопросам организации и ведения обороны внимания уделялось неоправданно мало. Так, в 4-й армии (командующий генерал-лейтенант В.И. Чуйков), прикрывавшей брестское направление, осенью 1940 года была проведена оперативная игра на местности — единственная, в ходе которой отрабатывались вопросы обороны. Соединения армии под напором превосходящих сил «противника» отходили с боями от рубежа к рубежу к старой границе. В конечном итоге вторгшаяся на нашу территорию группировка «противника» была разгромлена. Заметим, что через полгода на этом же направлении немцы за одну неделю прошли 400450 км и 28 июня захватили Минск и Бобруйск.

К сожалению (нам часто приходится применять это выражение в отношении нашей армии), времени для устранения выявленных недочетов в боевой подготовке войск и оперативной подготовке начсостава и штабов до начала войны так и не хватило. Они несомненно сказались и на трагических для РККА результатах приграничного сражения, и наложили свой жестокий отпечаток на всю первую половину войны.

Примечания:

5

На расшифровку директивы, последующее шифрование и передачу ее содержания в каждой инстанции до дивизии включительно потребовалось в общей сложности не менее 4–5 часов.

6

Во втором, дополненном издании 1974 г. знаменитых воспоминаний маршала на странице 265 уже указано другое, точное время — 3.07.

7

В налете участвовало 9 самолетов Не 111 из состава 4-й бомбардировочной эскадры 4-го авиакорпуса. (Хазанов Д.Б. Указ. соч. С. 110.)

54

Эти пушки могли пробить примерно 10 мм брони под прямым углом на дистанции 200 м, уступая в этом отношении даже винтовочной бронебойной пуле.

55

Этот танк в свое время стал прототипом для самого массового предвоенного советского танка Т-26.

56

Маннергейм Карл Густав (04.06.1867-28.01.1951) — финский военный и государственный деятель, генерал-лейтенант русской императорской армии (25.04.1917), в Первую мировую войну командовал на фронте кавкорпусом. 19.05.1933 получил звание фельдмаршала. Трезво оценивая боевые возможности финской армии, предлагал во время переговоров с русскими принять их требования и отдать часть своей территории, получив за это хоть какую-то компенсацию. Но когда загремели пушки, немедленно предложил свои услуги родине и был назначен на пост главнокомандующего.

57

До сих пор неизвестны имена и фамилии жертв артобстрела, в каких частях они служили, где похоронены погибшие и какова дальнейшая судьба раненых.

58

В ответ правительство Финляндии 30 ноября объявило войну СССР.

59

5 января 1940 г. она была переименована в Ставку Главного Военного Совета [341]. Тайны и уроки зимней войны. 1939–1940. СПб.: Полигон, 2000. С. 258.

60

Этот приказ относился и к 13-й армии, сформированной 25 декабря на правом крыле фронта на Карельском перешейке на базе оперативной группы В.Д. Грендаля, который стал ее командующим.

61

За первые три недели войны 163-я сд потеряла 527 человек убитыми, 964 ранеными и 226 обмороженными [358].

62

Кроме того, «163-я сд оставила на поле боя огромное количество имущества: рубах летних — 3028 штук, белья нательного — 11 849 пар, шаровар ватных — 4321 штука, перчаток — 6147, валенок — 2250, кожаной обуви — 6908 пар» [360].

63

А.В. Виноградов в 1935–1936 гг. командовал батальоном в звании капитана. В июне 1937 г. он уже майор и командир полка, а в феврале 1938 г. стал полковником. Должность командира 44-й сд вместе со званием комбрига он получил в январе 1939 г.

64

О.И. Волков в конце 1935 г. тоже был капитаном. После окончания академии 31 июня 1939 г. ему было присвоено звание полковника.

65

Члены финской военизированной добровольческой организации «Шюцкор» (в переводе — «Охранный корпус»). Она считалась вспомогательной частью национальной обороны и в 1939 г. насчитывала свыше 110 тыс. членов.

66

На западе Ленинградской области сосредоточился резерв Главного командования в составе кавкорпуса, трех стрелковых дивизий и танковой бригады, который с 8 февраля подчинили командованию СЗФ фронта [370].

67

На вооружении отдельной 4-й тр имелось всего 13 легких танков «Виккерс», из них 10 были вооружены 37-мм пушками.

68

120-й гап б/м по штату № 08/3 численностью 2697 человек с арт-парком по штату № 08/22 численностью 169 человек. Это была не обычная передислокация в другой округ, так как после мирного разрешения конфликта полк опять был возвращен в БОВО.

69

Так в тексте.

70

Осадники — переселенцы из западных и центральных областей Польши. Они получили большие наделы земли, ссуды и разного рода привилегии и являлись опорой польского режима, установленного в результате неудачного для нас исхода войны 1920 года.

71

Но Сталин не хотел упускать из своих рук контроль над военными, и Политбюро тут же назначило бездарного военачальника председателем Комитета обороны, которому подчинялись наркомы обороны и ВМФ, а также все наркоматы оборонной промышленности.