• Введение
  • Происхождение книги
  • Дополнительная литература
  • Содержание
  • Комментарий
  • 1:1–2:13 Пролог
  • 1:1—5 Сцена 1: Иов–праведник
  • 1:6—12 Сцена 2: небесное собрание
  • 1:13—22 Сцена 3: первое испытание
  • 2:1—6 Сцена 4: вновь небесное собрание
  • 2:7—13 Сцена 5: второе испытание
  • 3:1–31:40 Диалог
  • 3:1—26 Первая речь Иова, в которой он выражает свое горе
  • 4:1 — 5:27Первая речь Елифаза: «Будь терпелив, и все уладится»
  • 6:1 — 7:21 Вторая речь Иова: «Доколе же Ты не оставишь… меня?»
  • 8:1–22 Первая речь Вилдада: «И если ты чист и прав, то Он… умиротворит жилище правды твоей»
  • 9:1 — 10:21 Третья речь Иова, где он признает, что не может заставить Бога быть справедливым
  • 11:1—20 Первая речь Софара: «Простри к Нему руки твои»
  • 12:1 — 14:22 Четвертая речь Иова: «мудрость» друзей и справедливость Бога
  • 15:1—35 Вторая речь Елифаза: «Опасайся удела человека беззаконного»
  • 16:1 — 17:16 Пятая речь Иова: «Неужели я умру без оправдания?»
  • 18:1—21 Вторая речь Вилдада: вновь об ужасной участи грешников
  • 19:1—29 Шестая речь Иова: Иов гневается
  • 20:1—29 Вторая речь Софара: «Ты должен покаяться или умереть»
  • 23:1 —24:25 Восьмая речь Иова: «О, если бы я знал, где найти Его!»
  • 25:1—6 Третья речь Вилдада: «И как человеку быть правым пред Богом?»
  • 26:1—14 Девятая речь Иова: «Ваши советы бесполезны»
  • 27:1 — 28:28 Десятая речь Иова: мудрость Бога
  • 29:1 — 31:40 Одиннадцатая речь Иова, в которой он размышляет над своими обетами
  • 32:1 — 37:24 Речи Елиуя
  • 32:1 — 33:33 Первая речь Елиуя: «…все это делает Бог… с человеком, чтобы отвесть душу его от могилы»
  • 34:1—37 Вторая речь Елиуя: «Не может быть у Бога неправда»
  • 35:1—16 Третья речь Елиуя: «Взгляни на небо и смотри»
  • 36:1 — 37:24 Четвертая речь Елиуя, в которой воздается хвала величию и мудрости Бога
  • 38:1 — 41:26 Говорит Бог
  • 38:1 — 39:32 «Где ты был, когда Я полагал основания земли?»
  • 39:33—35 Первая реплика Иова: «Вот, я ничтожен, что буду я отвечать Тебе?»
  • 40:1 — 41:26 «Взирай на могущество творения Моего!»
  • 42:1—6 Вторая реплика Иова: «…раскаиваюсь в прахе и пепле»
  • 42:7–17 Эпилог
  • 42:7—9 Оправдание Иова перед друзьями
  • 42:10—17 Публичное оправдание
  • КНИГА ИОВА

    Введение

    Всем, читавшим эту великую книгу, известно, что тема ее — страдание. Но в чем именно состоит проблема страдания? Многие люди задаются вопросами: почему существует страдание? Каково его происхождение и причина? Или в более личном плане: почему это конкретное страдание выпало на мою долю? По–видимому, такая постановка вопроса отражает навязчивую идею современного мира — докопаться до корня вещей, как будто только таким путем можно обрести верное представление о мире и о себе.

    Книга Иова не дает определенного ответа на вопрос о происхождении страдания. Однако вопрос этот поднимается, и ответы на него частично даны друзьями Иова. По их мнению, страдание — это наказание за грех, а иногда и предостережение от возможного согрешения в будущем. Вся книга в целом добавляет к этому, что иногда, как в случае с самим Иовом, страдание не имеет никакой земной причины, оно лишь подтверждает требование Бога служить Ему, не рассчитывая на награду. Книга представляет различные мнения о причинах страдания, но ее читатель подчас оказывается в том же положении, что и Иов, оставаясь в неведении по поводу причин своего страдания. Для него это — бесконечная тайна. Отсюда можно сделать вывод, что вопрос о происхождении страдания не является в этой книге первостепенным.

    Есть и другая проблема, связанная со страданием: страдают ли невинные люди или страдание всегда заслуженно? На этот вопрос книга дает убедительный ответ. Она однозначно отметает версию, что страдание — это всегда наказание за неправедные дела, ибо страдающий Иов — человек праведный. Не только автор (1:1), не только сам Иов (напр.: 6:30; 9:15), но и Бог (42:7–8) подтверждает, что Иов невинен. Однако страдающий человек, естественно, будет задаваться такими вопросами: «За что мне это?» «Чем я заслужил это?» Книга Иова признает, что наказание бывает и вполне заслуженным, но ее главная мысль состоит в том, что иногда нам не следует винить себя. Страдание — это не всегда то, чего ты заслуживаешь. Но этими вопросами и этим ответом не исчерпывается проблема страдания, которой посвящена книга.

    Третий и наиболее важный аспект проблемы страдания, исследуемый в Книге Иова, имеет более личностный характер: как я должен переносить страдание? что я должен делать, когда страдание приходит ко мне? каково должно быть мое отношение к нему? Если мы сопоставим вопрос о том, какой реально может быть наша реакция на страдание, с вопросом о происхождении страдания, то этот последний покажется чисто риторическим. Ответ на него покажется не столь важным в сравнении с вопросом, существует ли незаслуженное страдание. Этот последний, третий вопрос — самый трудный, и нужна целая Книга Иова, чтобы ответить на него.

    Показывая реакцию Иова на страдание, эта книга дает два различных, но дополняющих друг друга ответа. Первый ответ дан в прозаическом вступлении в первых двух главах. Иов отвечает на все несчастья, которые обрушились на него, спокойным признанием воли Бога; он способен благословлять Бога и за все, что Он дал ему, и за то, что отнял все это (1:21), то есть и за доброе, и за злое (2:10). Если кому–либо из страдальцев удастся проявить такую же покорность, какую показал Иов, они действительно благословенны. Если, подобно ему, они не закрывают глаза на реальность своего страдания и не пытаются бежать в прошлое, если они не настолько удручены постигшим их горем, чтобы забыть все прежние благословения, в этом случае можно сказать, что Книга Иова их чему–то научила. Однако немногие принимают страдание с покорностью; скорее они сочетают в себе Иова терпеливого и Иова, не готового к терпению.

    Ответ на вопрос: «Что мне делать, когда приходит страдание?» — возникает из глубин пораженного горем и смятением ума Иова и раскрывается в его речах в поэтической форме (между главами 3 и 31). Когда Иов уже больше не может спокойно принимать происшедшее с ним, когда горечь и гнев, как выражение чувства богооставленности, переполняют его, когда даже мысль, что Бог преследует его, приходит к нему, тогда Иов делает то, что должен сделать. Он уже не пытается подавить в себе враждебность к Богу за случившееся с ним; он говорит «в стеснении духа» своего и жалуется «в горести души» своей (7:11). Он жалуется и кричит в гневе и отчаянии не просто в воздух — его горькое сетование обращено к Богу.

    Хотя временами Иов резок и несправедлив к Богу, его протесты адресованы верно, ибо он понимает, что иметь дело ему придется действительно с Богом. Именно потому, что он устремлен к Богу, в конце концов Бог Сам является ему (главы 39 — 41). Однако страдания Иова не прекращаются оттого, что Бог ответил ему. Но он обнаруживает, что был несправедлив к Богу, и его горечь все–таки утихает от общения с Ним. И несмотря на горькие слова, адресованные Богу на протяжении всей книги, поразительно, что Бог хвалит Иова за то, что тот говорил о Нем «верно» (42:7–8). Это может означать лишь одобрение того, что Иов в своем страдании обратился всем своим существом к Богу и потребовал объяснения.

    Если бы эта книга могла вслух говорить с людьми, подобно Иову, страдающими по неизвестной им причине, она бы сказала следующее: пусть терпеливый страдалец Иов станет для вас образцом настолько, насколько это возможно. Но когда вы уже не в состоянии больше выносить свое страдание, пусть ваше горе, и гнев, и нетерпение направят вас прямо к Богу, потому что в конечном счете Бог — источник страдания, и только встретившись с Ним, мы получаем облегчение.

    Иов — центральная фигура в книге, но не единственная. Что могли его друзья предложить ему в его страдании? Могут ли их слова утешить тех, кто, находясь в горе, читает эту книгу? Елифаз говорит, что, если ты невинен, страдания твои не могут быть продолжительными, и спрашивает: «…погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?» (4:7). Если Иов — действительно богобоязненный человек, он может быть уверен, что страдания его временны. Вилдад, твердый сторонник доктрины возмездия, подтверждает свою теологию фактом гибели детей Иова, бывших, по всей видимости, большими грешниками (8:4). Поскольку Иов все еще жив, следовательно, грех, за который он наказан, не очень страшен и он должен утешаться тем, что ему оставлена жизнь. Софар уверен, что страдание — это всегда результат греха, но, веря в милосердие Бога, он предполагает, что наказание Иова гораздо меньше того, которое он заслуживает от справедливого Бога (11:5—6). Елиуй видит в страдании путь Божественного общения, предостережение от будущих согрешений.

    Нигде в Книге Иова не сказано, что его друзья абсолютно неправы; даже когда Бог порицает их «за то, что… говорили о Мне не так верно» (42:7). Они неправы только в случае с Иовом, потому что Иов не был грешником, а страдания его не были наказанием от Бога. То, что друзья говорят о страдании, может быть справедливо в других обстоятельствах. Но они не способны опираться на очевидное — на то, что доступно их зрению и слуху, — поэтому они обвиняют Иова, исходя из своей позиции. Они знают о благочестии и доброте Иова, но ставят под сомнение его невиновность своими рассуждениями о причине его страданий. В Книге Иова его друзья не осуждаются бесповоротно, но в ней говорится о том, что страдание постигает и хороших людей, не заслуживающих его, так же, как и тех, кто вполне его достоин.

    Происхождение книги

    Дата написания Книги Иова неизвестна, однако примерные временные рамки (между VII и II веками до н. э.) установить можно. По–видимому, народное предание о праведном страдальце существовало задолго до того, как появилась эта книга.

    Тема страдания праведника присутствует также в книгах Иеремии и Исайи, датируемых VI веком. Поэтому, возможно, страдания Иова должны символизировать страдания евреев в период плена.

    Нет сомнений, что автор книги израильтянин. Родиной Иова, судя по всему, была северная Аравия; события относятся к далекому патриархальному периоду, и Иову не известно израильское имя Бога — Яхве. Автор подчеркивает универсальность поставленных Иовом вопросов, несмотря на очевидность влияния на его мышление и литературный стиль древнееврейских традиций.

    Современные исследователи Библии относят Книгу Иова к так называемым «Книгам Премудрости» или «Книгам Мудрых». Маловероятно, что «мудрецы», создавшие эти книги (Притчей, Иова и Екклезиаста), имели общие социальные установки, однако сравнение их богословских позиций представляется интересным. Притчи — это ярчайшая иллюстрация доктрины воздаяния. Главная мысль Книги Притчей: мудрость — путь к жизни, а глупость ведет к смерти. Она пронизана убежденностью, что праведность всегда вознаграждается, а грех наказывается. Екклезиаст не сомневается в важности поиска мудрости, но по сути ставит многозначительный вопросительный знак на полях Книги Притч. Он спрашивает: что происходит с мудростью в случае смерти? Смерть упраздняет все ценности, включая мудрость, а смысл жизни не может состоять в том, что должно быть утрачено. Лучше, предлагает Екклезиаст, относиться к жизни, как к удовольствию (Екк. 2:4), так как удовольствие — это не совокупность приобретений, которая может быть разрушена полностью и сразу, но оно расходуется постепенно в процессе всей жизни. Книга Иова тоже расходится с основной мыслью Книги Притч, но несколько по–иному. С позиции Книги Притч, такой человек, как Иов, нереален. Если он истинно праведен, он должен иметь жизнь, богатство, здоровье. Однако Книга Иова показывает человека одновременно праведного и страдающего. В то же время она говорит, что по–настоящему религиозная позиция не предполагает пассивной покорности несчастьям, но подразумевает дерзновение для вхождения в общение с Богом.

    Дополнительная литература

    Atkinson D. The Message of Job, BST (IVP, 1991).

    Andersen F. I. Job, TOTC (IVP, 1976).

    Habel N. C. The Book of Job, OTL (SCM, 1985).

    Haryley J. E. The Book of Job, NICOT (Eerdmans, 1988).

    Clines D. J. A. Job 1 — 20, WBC (Word, 1989).

    Содержание

    1:1–2:13 Пролог

    1:1–5 Сцена 1: Иов–праведник

    1:6–12 Сцена 2: небесное собрание

    1:13–22 Сцена 3: первое испытание

    2:1–6 Сцена 4: вновь небесное собрание

    2:7—13 Сцена 5: второе испытание

    3:1–31:40 Диалог

    3:1–26 Первая речь Иова, в которой он выражает свое горе

    4:1 — 5:27 Первая речь Елифаза: «Будь терпелив, и все уладится»

    6:1 — 7:21 Вторая речь Иова: «Доколе же Ты не оставишь… меня?»

    8:1—22 Первая речь Вилдада: «И если ты чист и прав, то Он.. умиротворит жилище правды твоей»

    9:1 — 10:22 Третья речь Иова, где он признает, что не может заставить Бога быть справедливым.

    11:1–20 Первая речь Софара: «Простри к Нему руки твои»

    12:1 — 14:22 Четвертая речь Иова: «мудрость» друзей и справедливость Бога

    15:1–35 Вторая речь Елифаза: «Опасайся удела человека беззаконного»

    16:1 — 17:16 Пятая речь Иова: «Неужели я умру без оправдания?»

    18:1–21 Вторая речь Вилдада: вновь об ужасной участи грешников

    19:1—29 Шестая речь Иова: Иов гневается

    20:1—29 Вторая речь Софара: «Ты должен покаяться или умереть»

    21:1–34 Седьмая речь Иова: «Нечестивый процветает, а праведник страдает»

    22:1—30 Третья речь Елифаза: велик грех Иова

    23:1 — 24:25 Восьмая речь Иова: «О, если б я знал, где найти Его!»

    25:1—6 Третья речь Вилдада: «И как человеку быть правым пред Богом?»

    26:1—14 Девятая речь Иова: «Ваши советы бесполезны»

    27:1 — 28:28 Десятая речь Иова: мудрость Бога

    9:1 — 31:40 Одиннадцатая речь Иова, в которой он размышляет над своими обетами

    32:1–37:24 Речи Елиуя

    32:1 — 33:33 Первая речь Елиуя: «…все это делает Бог… с человеком, чтобы отвести душу его от могилы»

    34:1–37 Вторая речь Елиуя: «Не может быть у Бога неправда»

    35:1–16 Третья речь Елиуя: «Взгляни на небо и смотри»

    36:1 — 37:24 Четвертая речь Елиуя, в которой воздается хвала могуществу и мудрости Бога

    38:1 — 41:26 Говорит Бог

    38:1 — 39:32 Первая речь Господа: «Где ты был, когда Я полагал основания земли?»

    39:33—35 Первый ответ Иова: «Вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе?»

    40:1–41:26 Вторая речь Господа: «Взирай на могущество творения Моего!»

    42:1–6 Второй ответ Иова: «…раскаиваюсь в прахе и пепле»

    42:7–17 Эпилог

    42:7–9 Оправдание перед друзьями

    42:10–17 Публичное оправдание

    Комментарий

    1:1–2:13 Пролог

    В этом прологе, написанном в прозе, есть пять мастерски разработанных сцен: первая, третья и пятая (1:1—5,13—22; 2:7—13) происходят на земле; вторая и четвертая (1:6—12; 2:1—6) — на небесах. Иов и другие персонажи на земле понятия не имеют о том, что совершается на небесном уровне; только нам, читателям, открыта тайна происхождения страданий Иова.

    1:1—5 Сцена 1: Иов–праведник

    Иов не израильтянин, он один из «сынов Востока», то есть земли к востоку от Иордана (земля Уц — это Едом). Тем не менее он поклоняется истинному Богу, хотя и называет его Элохим (Бог), а не Яхве — Его личным именем. Иов — человек «непорочный»; это значит, что его можно считать безупречным, но никак не абсолютно безгрешным. Как следствие его праведности — у него идеальная семья: цифры семь и три, составляя вместе десять, символизировали завершенность (те же символические числа обнаруживаются при подсчете его имущества). В патриархальном мире ослицы, дававшие ценное молоко, а также их ослята, ценились более, чем ослы. Но с сыновьями и дочерьми все обстояло как раз наоборот. Каждый из сыновей Иова имел свой собственный дом: богатство отца позволяло им вести почти царскую жизнь. Когда они собирались на празднование своих дней рождений, Иов заботился о том, чтобы никакой грех не прокрался в эти собрания. Как глава семьи, Иов исполнял обязанности священника, принося жертвы на тот случай, если его дети ненароком сказали или сделали что–нибудь греховное. Вся сцена дышит домашним покоем и гармонией, однако эта картина безмерного богатства, безмерного спокойствия и безмерной добросовестности уже таит в себе смутный признак какой–то надвигающейся силы, которая вскоре разрушит всю эту идиллию.

    1:6—12 Сцена 2: небесное собрание

    По контрасту с этим невинным семейным собранием, на небесах в это время происходит другое, гораздо более важное по своему значению собрание сынов Божьих. Это приближенные к Богу, ангелы (ср. также: Ис. 6:1; Иер. 23:18,22), и среди них — сатана. Это, конечно, не сам дьявол, но один из Божьих слуг (слово это означает «противник»). Сатана, разумеется, противник Иова, но в этой сцене он не враг Бога, поскольку все, что он делает, одобряется Богом, и он не может ничего предпринять без Божьего позволения. Его обычная функция — быть глазами и ушами Бога на земле.

    Иов — тот человек, которого Бог одобряет. В Ветхом Завете очень немногие люди удостоены чести называться Его рабами (напр.: 2 Цар. 7:5; Ис. 49:6). Сатана не сомневается в непорочности Иова, но подозревает, что истинный корень его праведности — в желании быть отмеченным и вознагражденным за нее.

    1:13—22 Сцена 3: первое испытание

    В этой центральной сцене к Иову приходят четыре человека, сообщающие ему о четырех постигших его несчастьях. Беды (две имели природное происхождение, а две пришли от рук людей) окружили его со всех сторон: савеяне (15) ополчились на юге (Шева); халдеи (17) — с севера; молнию (огонь Божий с неба; 16) принес с запада шторм, разразившийся над Средиземным морем; большой ветер (19) пришел со стороны пустыни, что на востоке. Иов подавлен этими страшными известиями, он не может опомниться от одного, как уже приходит другое.

    Но Иов никого не винит: ни естественные катастрофы, ни своих врагов (Господь взял); он не забывает Божьих благословений (Господь дал), и не закрывает глаза на реальность (взял), но возносит хвалу Богу за все (21). Уверенность Бога в верности Иова полностью подтвердилась.

    Под чревом матери своей, куда он вернется после смерти, Иов, видимо, подразумевает свою мать–землю, из которой были сотворены все человеческие существа.

    2:1—6 Сцена 4: вновь небесное собрание

    Бог, характеризуя Иова, говорит, что он доселе тверд в своей непорочности, то есть его жизнь по–прежнему праведна. Теперь сатана признает способность Иова выдержать любые внешние испытания, но утверждает, что праведник останется верным Богу лишь до тех пор, пока его самого не коснется тяжелая физическая немощь. Выражение кожа за кожу (4) может означать, что Иов спас свою собственную кожу тем, что со смирением принял смерть своих детей; но скорее здесь имеется в виду другое: если Бог поразит самого Иова, тот восстанет против Бога и проклянет Его.

    2:7—13 Сцена 5: второе испытание

    Повествование быстро приближается к своей кульминации. Сцена 4, заканчиваясь словами и отошел сатана от лица Господня, переходит в сцену 5, которая открывается сообщением о том, как поразил Иова сатана. При этом отсутствует временной интервал между дозволением Господа поразить Иова и реальным осуществлением.

    Иов выходит за городскую черту и садится в пепел, чтобы исполнить ритуал скорби и плача. Его переполняет чувство одиночества, он отделяет себя от общества и уподобляет себя мусору. Он сидит там, пораженный проказою лютою (7), и кусочками черепицы скоблит себя, чтобы хоть как–то облегчить свои мучения. Раны, покрывающие его тело, происходят от какой–то страшной кожной болезни (ср.: 7:5; 30:30), скорее всего, слоновости или проказы. У Иова было множество и других симптомов заболевания, к примеру, потеря веса (19:20), лихорадка (30:30), его преследовали кошмары (7:14) и бессонница (7:4), но вполне возможно, что все это были психосоматические последствия его депрессивного состояния, а не кожной болезни. Болезнь его описывается также и метафорическим языком, когда он жалуется на то, что кости его «ноют» (30:17) или «обгорели» (30:30). Жена Иова, вероятно, чувствовала себя более всех пострадавшей из–за своего мужа, поскольку в результате его богобоязненности она лишилась десятерых детей, общественного положения и средств к существованию. И после этого она должна была оставаться преданной мужу. Неизвестно, по какой причине — от ненависти ли к Богу, сотворившему такое с Иовом, или из желания покончить поскорее с обрушившимся на них горем и унижением — она призывает мужа похулить Бога (9), чтобы призвать на себя смерть. Иов не комментирует ее предложение совершить богохульство, но укоряет ее за то, что она говорит как глупая женщина (см.: NIV). (В русском переводе: «как одна из безумных». — Прим. пер.) Он, вероятно, имеет в виду женщин низкого происхождения, неспособных рассмотреть истину за происходящими событиями. Иов — аристократ, хотя и лишенный теперь всего своего богатства, поэтому он не может понять весь ужас пребывания в постоянной нищете (ср.: 30:2—8). Иов отвечает своей жене, что Бог волен посылать и доброе, и злое, так же, как и давать, и отнимать (ср.: 1:21). Это не фаталистская обреченность и покорность воле неведомого Бога, в этих словах звучит доверие к Богу, Который знает, что делает. Слова автора во всем этом не согрешил Иов устами своими не означают, что Иов согрешил в мыслях; они означают, что Иов опроверг утверждение сатаны, что, будучи поражен физически, он непременно согрешит своими устами против Бога.

    Иов был очень известным человеком (1:3), он имел друзей в разных странах, идентифицировать которые с точностью сейчас не представляется возможным. Друзья прибыли. Нет сомнений в искренности их намерений по отношению к Иову, однако странно, что, увидев его в страдании, они не могут дать ему утешения. Они ни слова не говорят ему, но ведут себя так, будто он уже умер. Они уверены, что выражают свое участие (наше молчаливое присутствие рядом с тем, кто страдает, может быть весьма полезным), но их молчаливая скорбь в течение семи дней и семи ночей (13) неизбежно порождает отчуждение. Как выясняется из их последующих речей, они не могут поверить, что страдание Иова ни в какой мере не заслужено им. Очень часть люди неправильно понимают учение о том, что в основе всякого страдания лежит человеческая греховность.

    3:1–31:40 Диалог

    3:1—26 Первая речь Иова, в которой он выражает свое горе

    Здесь внезапно от эпической грандиозности и философичности пролога (главы 1 — 2) мы обращаемся к драматической смятенности поэмы (3:1 — 42:6); после описания печальных событий мы погружаемся во внутренний мир Иова. В этой его речи просматривается движение от прошлого (3—10) к будущему (20—26) и от опыта человека Иова (3—19) к опыту общечеловеческому (20–22).

    Здесь ни слова не сказано о смысле страдания, ни единого вопроса не задано о том, заслуженно ли оно, каково его происхождение. Иов ни в чем не винит ни себя, ни Бога. Это произойдет позже, теперь же перед нами просто человек, погруженный в пучину страдания.

    3:3—10 Он проклинает дни своего зачатия и рождения. Обычно проклятие направлено в будущее, но Иов пребывает в таком отчаянии, что проклинает свое прошлое. Конечно же, это пустое проклятие, ибо прошлого изменить нельзя. Он желает, чтобы дни его рождения и зачатия (воспринимаемые поэтически как одно событие) были бы вычеркнуты (4—6а) и не вошли в годовой календарь (ббв). Он хотел бы, чтобы чародеи, которые способны налагать проклятия на определенные дни, сделали бы этот день одним из самых несчастных, чтобы не смогли бы его родители зачать его, и мать не родила бы его (8а, 10). 8 Некоторые древние маги, видимо, верили, что они могут разбудить Левиафана — дракона первобытного хаоса и морское чудовище (ср.: Пс. 103:26; Ис. 27:1), — способного поглотить солнце и вызвать полное солнечное затмение.

    3:11–19 Он жалеет, что не умер при рождении. В отчаянии Иов вопрошает: «Для чего не умер я?» Поскольку проклятие на день его рождения, очевидно, так никогда и не было произнесено, он продолжает недоумевать: если ему суждено было родиться, почему он не умер при рождении (Па) или по крайней мере не стал выкидышем (16). Смерть для него теперь желаннее жизни, и он сравнивает покой и тишину загробного царства (Шеола) со своим нынешним ужасным жребием (13–19).

    14 Цари Ближнего Востока часто хвастали тем, что восстановили из руин знаменитые города древности.

    3:20—26 Почему существует страдание? Иов продолжает задавать горькие вопросы. Теперь он спрашивает не только о том, почему, родившись, он должен продолжать жить, но и почему люди вообще не могут умереть тогда, когда они желают этого и готовы (20–23). В последних стихах (24–26) он вновь возвращается к себе. Глава заканчивается на той же ноте, на которой началась: в противоположность покою мира иного — того, которого Иов так желает, — в жизни его нет мира, покоя, нет отрады, но только одно несчастье (26).

    23 Прежде Божья защита (ср.: 1:10) обеспечивала ему благоденствие, но теперь, когда он ищет смерти, сохранение Богом его жизни он воспринимает лишь как продление его скорби; стена, прежде защищавшая его, превратилась в тюремную стену. 25 Теперь проясняется причина прежней усиленной заботы Иова о непорочности своих домашних: его всегда преследовал страх перед возможным несчастьем (1:5; ср.: 15:20—26).

    4:1 — 5:27Первая речь Елифаза: «Будь терпелив, и все уладится»

    Елифаз, как и остальные друзья Иова, хочет поддержать его в страдании; пожалуй, только он и смог сказать Иову по–настоящему утешительные слова. Но здесь, как и в речах других друзей Иова, слышится некоторая авторская ирония, поскольку автор не разделяет их мнения о заслуженности всякого страдания и полагает, что утешение в их устах оборачивается жестокостью.

    Главная мысль речи Елифаза такова: ты богобоязненный человек, и все мы это хорошо знаем. Поэтому не стоит отчаиваться, ведь невинные не страдают бесконечно. Ты страдаешь, потому что ты несовершенен и нуждаешься во «вразумлении» и «наказании» (5:17), но это скоро кончится, ибо ты человек добропорядочный (4:6). Словом, будь терпелив, и все уладится.

    4:2—6 «Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою?» В первых же словах Елифаза звучит его искренняя забота о друге; речь его почтительна и даже оправдательна. Он уважительно напоминает Иову о том, как много доброго он делал для других людей, попадавших в подобную ситуацию (3–4). Лишь самый мягкий упрек высказывает Епифаз своему другу: А теперь… коснулось тебя, и ты упал духом? (5). Поддержка, которую оказывал Иов другим людям, — это знак его истинной непорочности и достаточное основание для надежды на то, что Бог вскоре восстановит его.

    4:7—11 «Погибал ли кто невинный?» Говоря о грешниках, Елифаз вовсе не относит к ним Иова. Напротив, он убеждает Иова в том, что ему не о чем волноваться, поскольку он не из тех, кто сеет зло и пожинает его (8; ср.: Ос. 10:13; Гал. 6:7).

    4:12—21 Даже в богобоязненных Он «усматривает недостатки». Чтобы обосновать эту мысль, Елифаз приводит свое ночное видение (12–16) и делает из него выводы (17–21). В своих собственных глазах он предстает довольно смелым и пророчески одаренным человеком. Автор не без иронии относится к претензиям Елифаза на обладание Божественным откровением о том, что большинством нормальных и теологически необразованных людей воспринимается как само собой разумеющееся: Человек праведнее ли Бога? (17). И хотя эти слова следовало бы перевести так: «Может ли смертный человек быть праведным (то есть абсолютно безгрешным) в глазах Бога?», тем не менее идея остается понятной и довольно банальной. Более того, она совершенно неприменима к Иову. То, что он переживает, — это не просто печаль или огорчение вследствие его отступления от нравственного совершенства; то, что он переживает, — это абсолютная катастрофа. И хотя он не умер (не погиб, как нечестивые в стихе 9), он в некотором роде еще хуже их, потому что он хочет умереть, но Бог продолжает держать его среди живых (3:20–23).

    14 Сон Елифаза и его видения испугали его потому, что он ощутил присутствие чего–то сверхъестественного.

    18 Даже небесные слуги Бога, Его ангелы, не достойны абсолютного доверия (здесь речь не идет о «злых» ангелах); насколько же менее достойны его смертные творения, которые, в отличие от ангелов, могут «исчезнуть» в один день (20а) и которые настолько малозначительны (в сравнении с ангелами), что никто даже не замечает их исчезновения (20б) и они погибают, так и не успев обрести мудрость, которою живут Елифаз и другие друзья Иова (21).

    5:1—7 «Но человек рождается на страдание». Елифаз не может поверить в то, что Иов действительно хочет умереть (о чем он говорил в главе 3), и он предполагает, что Иов ищет избавления от своих страданий. Но если Иов ищет именно этого, говорит Епифаз, то это бесполезно, ибо нет такой силы, даже среди небесных созданий, которая могла бы избавить Иова от его наказания. Страдание естественно для человека; люди сами часто навлекают на себя страдание (стих 7, вероятно, должен быть переведен так: «Сам человек порождает свое страдание»).

    Эта причинно–следственная цепочка особенно явственно видна в случае с глупым человеком (2), которого убивают его собственные гневливость и раздражительность. Елифаз не считает Иова глупцом, однако мы содрогаемся от его бесчувственности к страданиям друга, когда он говорит о том, как приходит проклятие на дом глупца (3; ср.: 25)! Его основная мысль состоит в том, что даже праведный Иов не может надеяться на полное избавление от страдания, ибо несчастье не возникает само (6), но происходит от человека (7).

    5:8–16 На твоем месте «я к Богу обратился бы». Елифаз возвращается к своей прежней мысли, что Иов действительно добродетельный человек и поэтому не должен падать духом (4:2–6), но должен быть терпеливым: на твоем месте я предал бы дело мое Богу, говорит он (8), ибо Он великий вершитель судеб (11 — 16). Увлекшись описанием Божьего могущества, Елифаз впадает в риторику. В большинстве своем все, сказанное им, не имеет отношения к Иову; здесь есть лишь одна точка соприкосновения с ним: Иов, как униженный или бедный (11, 15), может надеяться, что Бог коренным образом изменит его бедственное состояние.

    8 Елифаз все–таки высказывает одну здравую мысль: на твоем месте я к Богу обратился бы. Это единственный совет друга, которому следует Иов, однако вряд ли он нуждается в нем. Его дело — это и его нынешнее бедствие, и его «дело» в законническом смысле, и Иов неоднократно представляет его на рассмотрение Бога в своих дальнейших речах (ср.: 7:20—21; 10:18–22; 13:20–23).

    11–16 Здесь разрушительные деяния Бога переплетаются с делами Его спасающего милосердия (10–11,15), так что основной смысл этой картины Божьих дел — дать несчастному надежду (16; ср.: Лк. 1:51–53).

    5:17—27 Если обратишься к Нему, «спасет тебя». Елифаз говорит Иову, что, если только он будет терпеливо ожидать помощи от Бога, он поймет, что переживаемое им страдание послано ему для вразумления (17) и что «Он поражает, и Его же руки врачуют» (18). Елифаз полон решимости закончить свою речь на оптимистической ноте. Он полагает (и в этом тоже сокрыта ирония), что значительно облегчает участь Иова, сообщая ему о том, что в действительности дела его совсем не плохи! Блажен человек, которого вразумляет Бог, — говорит он (17), как будто потеря Иовом семьи и благосостояния — это Божье благословение ему.

    Однако для Иова эта картина не слишком утешительна, ибо он должен выполнить некоторые условия: он не должен отвергать наказание Вседержителя (17), а должен «выслушать» совет Елифаза и заметить для себя (27). На первый взгляд, эти условия легко выполнимы, но для Иова они неприемлемы. Как он может принять «вразумление» от Бога, если для него его страдания никак не являются вразумлением, но воспринимает он их как несправедливую жестокость? И как он может применить к себе совет Елифаза, если это всего лишь продукт его богословских размышлений и никак не связан с живым человеческим опытом?

    6:1 — 7:21 Вторая речь Иова: «Доколе же Ты не оставишь… меня?»

    Речь Елифаза очень далека от проблем Иова, и поэтому он игнорирует ее. Здесь проявляется характерная особенность этой книги: доброжелатели сменяют друг друга, произнося правильные слова, но как сложно бывает привести их богословие в соответствие с реальной жизнью.

    В этой величественной речи различаются три этапа. Первый (6:1—13): Иов произносит монолог, ни к кому не обращенный конкретно, где видно, насколько изменилось его положение по сравнению с описанным в главе 3. Там он жалел, что родился, и спрашивал, почему он, родившись когда–то, обязан жить сейчас. Теперь же он жаждет немедленной смерти (6:8—9). Второй (6:14–30): Иов обращается к друзьям с упреком, что они не смогли дать ему того, чего он ожидал от них — понимания и участия. На третьем этапе (7:1—21) Иов обращается непосредственно к Богу. Он просит Бога покинуть его, позволив ему дожить оставшиеся дни жизни без боли. Но при этом происходит нечто гораздо более значительное: умоляя Бога удалиться, Иов тем самым приближается к Нему.

    6:1—13 «О, если бы благоволил Бог сокрушить меня!» В начале своей речи Иов не обращается к Богу напрямик, но выражает слабую надежду на то, что Бог скоро положит конец его страданиям. Ключевыми являются здесь стихи 8–9: О, когда бы сбылось желание мое, и чаяние мое исполнил Бог! О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня! Иов чувствует, что, если бы он смог умереть теперь, прежде чем его мучения приведут его к богохульству, он бы утешился тем, что не отвергся изречений Святого.

    Елифаз призывал Иова к терпению, но для этого нужна сила, которой у Иова нет (11–13). Елифаз не понял всей тяжести ноши, которую нес Иов. Если бы можно было измерить его страдание, оно перетянуло бы песок морей (3). Поэтому ничего удивительного не было в том, что слова его были воплями отчаяния. Иов не просит ни за что прощения и ни в чем не кается. Как и в прологе (1:21; 2:10), он признает, что страдание его исходит от Бога; размышляя о причине своей скорби, он говорит, что в нем отравленные стрелы Вседержителя и что ужасы Божий ополчились против него (4). И не просто физическая и душевная боль убивает его, но более всего угнетает его ощущение, что он стал врагом для Бога.

    5—6 Плач Иова так же имеет свои причины, как и рев дикого осла или мычание быка, когда нужды этих животных не удовлетворяются. Нужды Иова должны быть удовлетворены, но менее всего это способен сделать Елифаз, слова которого бессмысленны и советы которого так же трудны для усвоения, как яичный белок (6).

    11–13 Ощущение безысходности, вызванное не только физической, но и душевной немощью, угнетает Иова. У него больше нет внутренних ресурсов; его самооценка подорвана, потому что сам он не видит в себе ничего, что могло бы стать причиной столь жестокого обращения с ним Бога.

    6:14—30 «Но братья мои неверны». Иов уже жаловался, что силы его истощились (13), но сейчас он с горечью и досадой оборачивается к своим друзьям. Отчаяние его переходит в гнев. Он начинает как бы издалека, с образа весеннего потока, который никогда не может дать воды тому, кто в ней нуждается. Он обвиняет друзей в том, что он, страждущий, не получил от них столь необходимого ему сожаления, то есть «преданности», той преданности, на которую способна истинная дружба, готовая к безусловному принятию всего, что бы ни случилось. Но его друзья под «преданностью» подразумевают что–то совсем другое. Они предлагают свое сочувствие и поддержку, но в определенных границах. Они не говорят: каким бы ты ни был, праведным или неправедным, ты наш друг; они не готовы сказать ему это, полагая, что страдания Иова явно свидетельствуют о Божьем наказании за какой–то грех. Способны ли они закрыть глаза на эту очевидную для них неправедность Иова и поддержать его в его, как им кажется, ошибочном самооправдании?

    21 Друзья, считает Иов, испугались слишком приблизиться к нему, опасаясь попасть вместе с ним под Божье осуждение. Они видят в нем не своего друга, а просителя взаймы, которому они готовы дать множество советов, но никакой твердой наличности (22–23)! 24 Иов просит друзей назвать то преступление, за которое он страдает, и это успокоит его, и тогда он замолчит.

    7:1—21 «Опротивела мне жизнь… Отступи от меня…» Иов вновь говорит о своем желании смерти; на этот раз его стенания переплетаются с его мыслями о бренности и ничтожности человеческой жизни в целом, и звучит его вопль к Богу с мольбой оставить его и позволить ему тихо умереть.

    1:10 Здесь Иов в своем отчаянии погружается в горькие мысли о человеческой жизни вообще: жребий всех людей одинаков — пребывание их на земле подобно дням наемника (1). Горе его теперь выражается не столько в гневе, сколько в скорби по поводу бессмысленности человеческой жизни. Дни его бегут скорее челнока (6), и такова участь всех людей; жизнь — это всего лишь дуновение (7), и нисшедший в преисподнюю не выйдет (9). И вот парадокс: жизнь, хоть она и коротка, может стать для человека испытанием, ибо единственное, чего он жаждет, — смерть — недосягаема для него, и он превращается в раба, жаждущего тени (2). Однако ему доступно лишь наблюдение за состоянием своего истерзанного тела и покрывающих его гноящихся струпьев (5).

    11–16 Иов называет две причины, побуждающие его обращаться к Богу со столь необычной просьбой — отступить от него (16). Первая: ничтожность его пронизанной страданием жизни (1–5); вторая: неизбежность смерти (6—10). Ему больше нечего терять. Его сетования обращены лишь к Богу, Который не только не оставляет его в покое, но поступает с ним как с одним из легендарных чудовищ из бездны (таким, например, как Таннин —морское чудовище), которых обуздывал Бог (ср.: 38:8—11; Ис. 51:9). Смехотворна сама мысль, что Иов мог представлять какую–то опасность для Вселенной Творца, тем не менее он удостаивается Его внимания, как и упомянутые выше силы, олицетворяющие хаос (12).

    17–18 В своих размышлениях, звучащих как горькая антитеза псалму 8, Иов возвращается к теме диспропорции (12). Фраза «Что есть человек?» в псалме выражает благодарное изумление перед фактом, что такое незначительное в масштабах вселенной существо, как человек, является объектом постоянной заботы Всемогущего Бога. У Иова же вопрос «Что такое человек?» звучит как упрек Богу, что Его внимание к людям выливается не в благословения, но принимает форму постоянного безжалостного контроля, необъяснимой жестокости и мучительства.

    19–21 Иов ощущает себя именно таким ничтожным человеческим существом. Возможно, он согрешил. Неужели же он настолько досадил этим Богу, что Он покарал его так сурово? В любом случае Иов скоро умрет. Для чего Бог откладывает исполнение наказания? Конечно, грех человеческий — это не пустяк, но неужели его, Иова, согрешение достойно такого пристального внимания Бога? Почему бы Ему не «простить» беззакония, совершенные Иовом? Следует заметить, однако, что Иов при этом не делает никаких признаний.

    8:1–22 Первая речь Вилдада: «И если ты чист и прав, то Он… умиротворит жилище правды твоей»

    Вилдад, как и другие, убежден в виновности Иова, а смерть его детей он рассматривает как подтверждение их греховности. Если Елифаз полагал, что Иов в целом был человеком праведным, хотя и мог, как и все прочие смертные, периодически получать наказания от Бога за какие–то прегрешения, то Вилдад менее уверен в его праведности. Его ободрение всякий раз сводится к одному условию: если ты чист и прав (6). Он не враждебен к Иову, но лишь понуждает его исследовать свою совесть, ибо только в невинности видит условие избавления от несчастий.

    Большая часть речи Вилдада (8–19) посвящена теме непреложной взаимосвязи причин и следствий, а смерть нечестивого рассматривается в ней как иллюстрация этого явления. Речь Вилдада завершается сравнительно бодро (20—23); его основное утешение Иову таково: если ты невиновен, ты не умрешь.

    8:2–7 Смерть твоих детей — наказание за грехи. Прежде всего Вилдад убежден в том, что Бог не извращает суд (3). Если Бог послал наказание, значит какой–то грех стал тому причиной. То, что произошло с детьми Иова, подтверждает эту точку зрения: Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их (4). А поскольку Иов жив, значит он не виновен ни в чем, заслуживающем смерти. Ему только нужно взыскать Бога и помолиться (5), и если он чист и прав, его молитва будет услышана. Для Вилдада все ясно и однозначно: судьба человека находится в прямой зависимости от его достоинств.

    8:8–19 «Таковы пути всех забывающих Бога». Вилдад апеллирует к традиции предков (как и Елифаз в 5:27), поскольку его собственного опыта недостаточно, чтобы решить проблему страданий Иова. В двух сценах (11–13,14–19), каждая из которых завершается отдельным резюме, он показывает удел безбожников (черпая образы из мира природы) и выделяет главный вывод, что там, где есть наказание, должна быть и вина. В первой сцене изображен тростник, высыхающий без воды, — метафорический образ судьбы грешников. Во второй сцене говорится о доме паука, паутине, сплетаемой им, — метафора, подразумевающая неустойчивость и ненадежность безнравственного человека (14—15), а выдернутое с корнем растение — это не что иное, как образ гибели безбожника.

    8:20–22 «Он еще наполнит смехом уста твои». Вилдад заканчивает речь на оптимистической ноте: Бог не отвергает непорочного (20). И он верит, что Иов сможет еще доказать, что он таков. Но мудрость Вилдада слишком поверхностна, он не способен понять всю глубину случившегося с Иовом. И в этом есть некоторая жестокая ирония. Ибо, если Иов последует советам Вилдада и «взыщет Бога» (5), то есть воспользуется своим благочестием для избавления от страдания, то не окажется ли тогда прав сатана, утверждавший, что Иов не станет почитать Бога без надежды на вознаграждение?

    9:1 — 10:21 Третья речь Иова, где он признает, что не может заставить Бога быть справедливым

    В этих главах напряженность усиливается. Здесь мы слышим отчаянную жалобу человека, загнанного в ловушку (9:15,20,27–31) и ощущающего свою абсолютную беспомощность и обреченность (9:3–4,14–20,30–31). Иов прежде всего уверен, что забота, которой всю жизнь Бог окружал его, не была заботой о его благе, что таким образом Бог лишь следил за ним, чтобы обвинить при первой же возможности: Но и то скрывал Ты в сердце Своем …что, если и согрешу, ты заметишь… (10:13–14). Неудивительно, что Иов в конце своей речи повторяет свое сожаление о том, что появился на свет (10:18–19; ср.: 3:3–13), и умоляет Бога оставить его в последние несколько дней до его смерти (10:20—22; ср.: 17:16 ).

    Тем не менее эта речь не простое повторение предыдущей. В ней Иов ставит вопрос о своем оправдании, то есть о том, что в конце концов он должен быть признан невиновным публично. Нет никакой надежды, считает он, оправдаться перед Богом (9:2), и эта безнадежность повергает его в мрачную бездну отчаяния (10:15–16). И это становится его позицией, от которой в данное время он не желает отказываться, а напротив, находит ее все более и более привлекательной по мере развития событий (ср.: 13:3–23; 16:18–21; 19:23–27; 23:2–14).

    Иов не утверждает, что Бог несправедлив, но иногда эта мысль проскальзывает (9:16,20–22,24,30–31; 10:15). Он хочет сказать, что никто не сможет заставить Бога сделать что–либо, даже дать человеку оправдание, которого он заслуживает. Его страдание — это молчаливое свидетельство его ужасной греховности перед лицом соседей, ибо все они, как и его друзья, верят в доктрину возмездия, то есть в то, что страдания без вины не бывает. Оправдание, в котором так нуждается и которого так жаждет Иов, это не просто словесное признание его непорочности, но это восстановление его положения в обществе, исцеление его от болезни и возвращение его собственности.

    9:2—13 «Но как оправдается человек пред Богом?» Вопрос Иова совсем не похож на вопрос Павла, спрашивающего о том, как грешник может быть оправдан или объявлен праведным перед Богом; Иова интересует, как праведник может быть «оправдан», то есть публично восстановлен Богом в своем прежнем положении. Ведь Бог — не человек; мудрость и власть Его безграничны (4), о чем свидетельствует вся вселенная, управляемая Им. Иов указывает здесь на негативные проявления безграничной власти Бога — Он передвигает горы… сдвигает землю… и на звезды налагает печать (5—7) — не для того, чтобы представить всемогущего Бога Богом хаоса, но чтобы подчеркнуть Его свободу действовать и во благо, и во зло. Свобода, которой обладает Творец, делает Его недосягаемым для человека (Он совершает великое, неисследимое чудное; 10), неподотчетным (Кто возбранит Ему? Кто скажет Ему: что Ты делаешь?; 12) и неподконтрольным (Бог не отвратит гнева Своего, если таково Его решение; 13).

    3 В этом стихе возникает картина судебного заседания, когда истец излагает обвинения, а ответчик выдвигает оборону из вопросов. Иов опасается, что, если бы он, образно говоря, привлек Бога к суду, то он, Иов, не смог бы противостоять ни одному из Его контрвопросов и аргументов.

    9 Упомянутые здесь четыре созвездия не поддаются точной идентификации, но очевидно, что это самые величественные из существующих звезд. 13 Рахав или Раав (Rahab) — имя (подобно имени «Левиафан») легендарного морского чудовища, олицетворяющего хаос, с которым (согласно древнееврейскому фольклору, отсутствующему в Библии) Бог имел сражение при творении (см. также: 26:12; Пс. 88:10; Ис. 51:9) (В русском переводе вместо имени «Раав» — «поборники гордыни». — Прим. пер.).

    9:14—24 «Если бы я воззвал, и Он ответил мне, — я не поверил бы…» Иов воображает картину судебного заседания, куда он заставил прийти Бога, чтобы добиться от Него публичного вердикта «не виновен». Но это нереально, ибо где может смертный найти слова или аргументы против Бога? И если даже можно было бы вступить в спор с Богом, то можно ли быть уверенным в том, что Бог действительно слушает, потому что именно в этот момент Он так жестоко поражает Иова (16—17)? И хотя Иов не считает себя виновным, он все–таки чувствует, что если он станет оправдываться перед Богом, то его же уста обвинят его (20).

    9:25–35 «Он не человек, как я, чтоб… идти вместе с Ним на суд!» Теперь монолог обращен к Богу. Начав с размышлений о ничтожности дней своей жизни (25–26), Иов признает затем, что его страдания — это постоянное напоминание о том, что Бог все время видит его виновность (27–28) и будет осуждать его и дальше, чтобы он ни предпринимал для доказательства своей невиновности (29—31). Так что же ему остается делать? Он может запретить себе жаловаться на страдания (27), он может попытаться очиститься от предполагаемой вины, поклявшись в своей невиновности (28–31). Но ни один из этих шагов не обещает успеха, и Иов снова возвращается к мысли о судебных прениях с Богом (32–35).

    32–35 Главная проблема, связанная с судебным разбирательством с Богом, состоит в том, что противостоящие стороны не равновелики (32). Иов нуждается в посреднике, который положил бы руку свою на обе стороны как жест примирения (или, возможно, как символ его власти над обоими противниками). Но такого судьи нет. Хорошо, говорит Иов, я буду сам вести судебный процесс. Но я страшусь начинать такой спор с Богом, если Он не пообещает перестать ужасать меня своею великою силой (34–35). И в главе 10 Иов произносит те слова, которые он хотел бы использовать (или скорее, которые он таки использует) в споре с Богом, в споре, который он рисует здесь в своем воображении.

    10:1–22 «Буду говорить в горести души моей». Подобно большинству речей Иова и эта заканчивается страстным обращением его прямо к Богу. Ему недостаточно говорить о Боге в третьем лице, он хочет обращаться прямо к Нему Самому, ибо дело он имеет именно к Нему. Эту речь можно поделить на четыре части: намерения Иова (1–2); повторные поиски мотивов Бога для такого обращения с Иовом (3—7); раздумья о противоречивости целей Бога при сотворении Иова, при удержании его в его нынешнем положении и лишении его спасительной смерти (8–17); вопль к Богу об освобождении от Его страшного присутствия (18–22).

    1—2 Иов намерен затеять законную судебную тяжбу с Богом. Как ответчик, он требует перечисления обвинений против него (2).

    3—7 Иов ставит три вопроса, размышляя о возможных причинах, побудивших Бога покарать его таким способом. Разве это выгодно Ему (3)? Разумеется, нет. Неужели «очи» Бога подобны глазам плотского человека, если Он так близоруко действует в случае с Иовом (4)? Или у Бога так мало времени в запасе, что Он так спешит обрушить на Иова весь Свой гнев (5–6)?

    8—17 Здесь Иов говорит о Боге как о своем Творце и Хранителе. Мы читаем чудесное описание процесса сотворения Иова Богом; при этом упоминается и бережная забота Бога о нем (8—12): Он обделал его как глину, вылил… как молоко и, как творог, сгустил, кожу и плоть соткал на нем подобно ткачу и жизнь… даровал. И в то же время высказывается мысль, будто у Творца была какая–то другая зловещая цель (13): возложить вину на Иова. Иов ни в чем не признает себя виновным; он уверен, что каким бы он ни был — нечестивым или непорочным (15), — попечение Бога о нем сводилось к тому, чтобы сделать его мишенью для своих атак (ср.: 7:20).

    18–22 Неужели Иов родился для этого? Он сейчас вдвойне несчастен: он не знает, как приблизиться к Богу, чтобы добиться оправдания от Него (9:11) и он чувствует, что находится в тисках Божьего гнева, заставляющего его страдать вне зависимости от того, виновен он или нет (10:7). Неудивительно, что Иов издает вопль отчаяния (о котором мы впервые читаем в главе 3), смешанный с мольбой об избавлении от Божьего присутствия (которую мы слышим в 7:16,19).

    11:1—20 Первая речь Софара: «Простри к Нему руки твои»

    Софар производит впечатление самого бесчувственного из трех друзей Иова. Его мысль проста: ты страдаешь, потому что ты тайный грешник (6), поэтому покайся (13–14).

    11:1—6 «Тебе вдвое больше следовало бы понести!» Софар — человек принципа; он согласен с Иовом в том, что главной проблемой является вопрос о грехе. Иов — не явный грешник, следовательно, — тайный, но Бог узнал об этом. Иов утверждает, что его суждение верно, и он чист перед Богом (4), но Бог думает иначе и ему, Софару, каким–то образом открылись эти мысли Бога о преступности Иова. Возможно, грех Иова настолько велик, что, наказывая его, Богу пришлось даже предать забвению некоторые из беззаконий его (6). Вполне вероятно, что Иову просто повезло!

    11:13—20 Поэтому Иов должен покаяться! Софар пытался убедить Иова в том, что покаяние — это благословение. Там, где Елифаз был мягок и тактичен, Софар резок и безапелляционен. Он уверен, что спасение Иова полностью зависит от его покаяния: только если Иов послушает его и последует его совету, он будет иметь надежду. Иов должен управить сердце свое и обратить его к Богу, он должен всею душою своею устремиться к Нему, а не удовлетворяться внешним раскаянием; он должен молиться (13) и осудить свое недостойное поведение.

    Результатом этого будет очищение совести (ты поднимешь незапятнанное лице твое) и чувство безопасности (и будешь тверд, 15). Нельзя не заметить во всем этом некоторую иронию, потому что все, рекомендуемое Софаром, — это как раз то, что Иов постоянно исполнял на протяжении всей своей жизни (1:1).

    12:1 — 14:22 Четвертая речь Иова: «мудрость» друзей и справедливость Бога

    Этой важной речью завершается первый цикл речей, произнесенных Иовом после высказывания каждого из его друзей. Она состоит из двух частей: в первой Иов обращается к друзьям (12:2 — 13:18); во второй — к Богу (13:19 — 14:22). Но даже в первой части мысль его постоянно отдаляется от друзей и направляется к Богу. Смысл всей речи заключается в следующем: я не хочу иметь ничего общего с вами, сплетники лжи (13:4), я к Вседержителю хотел бы говорить (13:3).

    12:2 13:19 Сравнение мудрости друзей с мудростью Бога. Иов обращается ко всем своим друзьям, а не только к Софару, говорившему последним. Он отрицает, что они превосходят его в мудрости (2—12), и противопоставляет их мудрость Божьей (13—25). Впервые он так пренебрежительно отзывается о них. Несомненно, саркастически замечает он, только вы люди, без мудрости которых мир не устоит, но не ниже я вас (3). Это значит, что он превосходит их мудростью, потому что умудрен своим жизненным опытом более, чем они своим. Он знает нечто, чего не знают они: праведник бывает поражен, а дела грешников остаются безнаказанными (4–6).

    7–12 Здесь Иов прямо не обращается к друзьям, но иронически воспроизводит то, что они могли бы сказать ему. По его мнению, их представления о Божьих путях чрезвычайно упрощены; они считают, что проблема греха и наказания настолько проста и очевидна, что даже животные способны уразуметь ее. Именно они, друзья, мягко и вкрадчиво произносят избитые слова стихов 10—11; они же рассуждают о том, что в старцах мудрость и в долголетних разум (12).

    13—25 В этом гимне разрушительной силе Всемогущего представлено новое знание Иова о Боге (3). Бог, Которого он теперь узнал, это не величественно–спокойный Правитель Вселенной, но непредсказуемый и неукротимый, недоступный пониманию Властитель. Его характерной чертой является то, что Он переворачивает устоявшийся порядок вещей. В других гимнах (например, у Елифаза в 5:9—16) цель таких переворотов — это спасение человека и восстановление правосудия. Но в сдвигах, о которых говорится здесь, отсутствует всякий нравственный или полезный смысл.

    13:1—3 Более всего другого Иов желал бы состязаться с Богом — он прибегает к судебной терминологии. Однако цель его — не столько выиграть дело против Бога, сколько уладить разногласия. Он не предлагает начать судебную тяжбу, чтобы обвинить Бога в несправедливости, поскольку Он не дает ему оправдания; он, скорее, предлагает Богу предъявить обвинение себе, чтобы услышать, что же конкретно Бог имеет против него (13:23).

    4—12 Но он хочет еще кое–что сказать своим друзьям. Свидетельства их от лица Бога, говорит Иов, ложны. И хотя Иов сильно сомневается в Божьей справедливости, он не сомневается в том, что Бог строго накажет этих друзей за их скрытое лицемерие (13:10) и отсутствие объективности. Лучше бы они прислушались к нему (6); не столько к словам, адресованным лично им (7–12), сколько к его спору с Богом (13:3–14:22). Но прежде чем он начнет этот спор всерьез, он хочет довести до их сведения, что Богу совсем не понравится то, что они (9), пытаясь оправдать пути Бога в случае с Иовом, говорили ложь о грехе и наказании. Любая теологическая доктрина, не подходящая под личный опыт Иова, свидетельствующий о страданиях праведника, есть ложь; и более всего потрясает то, что ложь эта говорится о Боге. Иов выражает свое удивление в ряде риторических вопросов (7—9,11): он изумляется тому, что люди так часто используют ложь в праведном деле.

    13—19 И наконец, Иов желает разъяснить друзьям смысл своей новой речи к Богу (13:20 — 14:22). Раньше, в главе 7, он просил Бога отвратить Свое внимание от него, то же и в главах 9 — 10. Теперь он вступает в рискованное предприятие, сознательно призывая Бога к диспуту с ним (22). И хотя это опасно (14), рискованно (15), Иов все же настаивает, так как убежден в своей правоте (18).

    13:20 — 14:22 «Покажи мне беззаконие мое и грех мой». Иов делает два выпада в сторону Бога. В первом (13:19—29) он настаивает, чтобы Бог открыл все, что Он имеет против него; второй выпад (14:1—22) звучит несколько парадоксально, поскольку здесь Иов требует от Бога оставить его и позволить ему мирно умереть. Эти два стона, две мольбы исходили уже и прежде из уст Иова.

    19–28 Вначале Иов просит Бога вступить с ним в подобие судебного разбирательства с целью получить от Него приговор невиновен (19). Но он ставит два условия (20): Бог должен удалить от него руку Свою и прекратить потрясать его, Иова, Своим ужасом (21). Только после этого Бог может начинать процесс, или, если Ему угодно, Иов начнет его сам (22). На языке судопроизводства это означает, что Иов требует предъявление обвинений против себя (23). Он не считает, что за ним тянется какое–то преступление, но настаивает: «…покажи мне беззаконие мое и грех мой». Иову кажется, Бог делает слишком много шума из ничего (25), ибо наказывает его за какие–то совершенные в юности провинности (26) и, как мы уже слышали (напр.: 3:23), преследует его и чинит ему всяческие препятствия (27).

    14:1—22 Здесь фокусировка вновь смещается с Иова (как в 13:20—28) на все человечество вообще. Конечно же, Иов по–прежнему продолжает рассуждать о себе, но, как он это делал и ранее, проецируя свои чувства и свой опыт на все человечество (ср.: 3:20; 7:1–10). Основная мысль этой главы состоит в том, что человеческие существа слишком ничтожны, чтобы заслужить такое пристальное внимание Бога к себе и своей жизни, какое испытывает Иов. Поскольку люди так недолговечны, Бог мог бы смотреть снисходительнее на их грехи — ведь они никак не могут изменить мировой порядок (4).

    7–12 Контраст между надеждой на продолжение жизни, которая есть у дерева, и надеждой человека на пробуждение к новой жизни усиливает мысль стиха 5. Человеческая жизнь заканчивается смертью, она не имеет продолжения. Дерево может надеяться на новую жизнь (7), для человека такой надежды нет: до скончания неба он не пробудится (12) — так считает Иов. Мысль его бьется на грани надежды на воскресение: если бы только Шеол был не последним местом покоя, откуда нет выхода, а убежищем, где можно спрятаться от пристального взгляда Бога и Его гнева (13), местом отбывания определенного срока, которому когда–то придет конец (14)! Если бы Шеол был тем местом, откуда Бог с радостью возвращал бы назад свои творения. Если бы Он перестал искать совершенные ими грехи, закрыл бы вину их и в свитке было бы запечатано беззаконие их (16—17). Но эта надежда беспочвенна, говорит Иов, и спрашивает: Когда умрет человек, то будет ли он опять жить ? (14). Нет! Как горы разрушаются и как земная пыль смывается, так и самая сильная надежда уничтожается горькой реальностью смерти (18–19). У человека нет никакой надежды, у него лишь одна перспектива: быть побежденным Богом (20) и прейти в страну одиночества Шеол, не зная ничего о том, что происходит наверху на земле, не зная даже, в чести ли живут дети его (21). В своем одиночестве он чувствует только, как плоть его… болит (22). Это трепещущее желание Иова жить после смерти по–своему исполнилось в христианской надежде на воскресение. И все же для Иова, хоть он и готов ждать своего оправдания целую вечность, важно только то, что происходит сейчас в его земной жизни.

    В этой речи отражен драматический поворот, который происходит в душе Иова. После всех требований немедленного избавления от страданий и после всех рассуждений о бесполезности споров с Богом он совершает нечто невозможное и опасное. Иов официально обязывает Бога указать те преступления, за которые он, Иов, несет наказание. И это требование уже не может быть аннулировано. Иов обратился к суду не для того, чтобы умолять о пощаде и сохранении ему жизни, но для спасения своего честного имени. Он не верит в благость Бога и мало верит в Его справедливость, но он сильно верит в собственную праведность — настолько сильно, что уверен в своем будущем оправдании, когда бы оно ни произошло.

    Разумеется, весь этот разговор о судебном разбирательстве — всего лишь образ, метафора. Однако это не просто оригинальный художественный прием, — это язык чувств, вскрывающий суть состояния человека, который находится вне гармонии с Богом. После целой жизни безмятежного существования под Божьим покровом Иов вдруг обнаруживает, что все его основы рушатся и ему приходится осваивать новый язык — язык горечи, использовать слова, способные передать его отчаяние при виде анархии, царящей в его мире! Это язык разногласия и разделения, состязания и поражения.

    15:1—35 Вторая речь Елифаза: «Опасайся удела человека беззаконного»

    В первой части этой речи (2—16) Елифаз обращается непосредственно к Иову; вторая (17—35) ее часть, где он говорит о судьбе нечестивых, носит более отвлеченный характер. Разумеется, Елифаз подразумевает, что Иов к ним не относится и поэтому ему нечего бояться. Вся его речь задумана как утешение и ободрение для Иова, так что позиция Елифаза со времени его первой речи (главы 4 — 5) не изменилась.

    С точки зрения Елифаза, у Иова есть два изъяна: интеллектуальный и моральный. Первый состоит в его неспособности понять, что даже самый совершенный человек ничтожен в глазах Бога (14–16), поэтому Иов не прав, ставя себя выше других (9) и подрывая традиционные теологические истины в угоду своему личному опыту (4). Моральный недостаток Иова проявляется в том, что он не умеет выносить свои страдания мужественно и терпеливо. Какой бы ни была его вина, ставшая причиной его страданий, она ничто по сравнению с тем беззаконием, которое он совершает сейчас, поступая так, как поступает. Он грешит и против себя (6) и против Бога (13) тем, что так однобоко и с такой горечью судит о Боге. Сама страстность речи Иова доказывает его неправоту (12—13), потому что истинно мудрого человека отличает спокойная речь. Елифаз не отвергает Иова как личность, но он не может понять, что Иов сейчас — не тот человек, с которым можно вести отвлеченные беседы. Иов — раненый, страдающий и раздраженный человек, и призывать его к терпению значит призывать к нечестности. Если бы Иов страдал молча, он бы принял Божье осуждение, но он мог это сделать только изменив себе, проявив лицемерие.

    15:2—16 Безрассудство и неправедность слов Иова. По мнению Елифаза, Иов поступает далеко не мудрым образом, ибо наполнен знанием пустым (2). Более того, требуя оправдания от Бога и рассуждая о разрушительной силе Бога (здесь Елифаз, по–видимому, имеет ввиду 12:13–25), Иов выглядит неблагочестивым человеком (да ты отложил и страх; 4). Все сказанное Иовом объясняется не истинной теологией, а его греховностью (нечестие твое\ 5).

    7–16 Елифаз опять говорит то же, что и прежде: Иов поступает неразумно, позволяя устам своим вводить себя в грех. Несмотря на все его притязания на обладание знанием (напр.: 12:3; 13:1), он даже не мудрее первого человека Адама (относительно мудрости первого человека на святой горе Божьей см. Иез. 28:12—14). Не был Иов и слушателем небесного совета Божьего (8) в отличие от пророков, посвященных в тайные планы Бога (Иер. 23:18,22); не обладает он также той мудростью, которую имеют его друзья, потому что они старше его (10). Незначительное несовершенство не предосудительно; даже ангелы (святые Его) несовершенны (15), но именно по этой причине — невозможности достижения абсолютного совершенства — Иов должен принимать посланное ему страдание. 16 Говоря, что человек нечист и растлен, Елифаз вовсе не желает лично оскорбить Иова; это просто обобщенное противопоставление, каким бы резким оно ни казалось, природы человека и Божьей чистоты.

    15:17–35 Жалкое существование и устрашающий жребий нечестивого. Здесь нарисована картина жизни неправедного человека. В первой ее части (20–26) повествуется о том беспокойстве и страхе смерти, в котором он живет. Вторая часть посвящена рассуждениям о его конце, который приходит раньше срока (31—33). Елифаз постоянно дает понять, что он не причисляет Иова к подобным грешникам и что это описание совсем к нему не относится. Иов не мучил себя во все дни свои (20) и он не подобен тем, кто зачал зло и родил ложь (35). Иов не принадлежит к нечестивым (34), но он должен остерегаться, чтобы не оказаться в их компании из–за своей враждебности к Богу (25). Нарисованная Елифазом картина не лишена некоторой надуманности, поскольку желаемое чаще всего принимается за действительное.

    16:1 — 17:16 Пятая речь Иова: «Неужели я умру без оправдания?»

    Это самая разбросанная из всех речей Иова. Его предыдущие речи сведены к кульминационному пункту в главах 12 — 14, и с тех пор он не сказал ничего нового. И в этой речи опять звучат те же темы, с которыми мы уже сталкивались: Иов критикует речи друзей (16:2–6); затем оплакивает себя как жертву Божьего гнева (16:7—17); он мечтает о своем возможном оправдании (16:18—22); он скорбит о жестокосердии своих друзей (17:1—10); тоскует о том, что ему придется умереть без оправдания (17:11—16). В отличие от глав 12 — 14, здесь в центре внимания все время сам Иов, а не судьба человека вообще.

    16:2—5 Основная тема данного отрывка — это «ветреные слова» и отсутствие в них силы. Нечто подобное мы слышали в начале главы 12, однако здесь настроение Иова менее агрессивно, он выражает, главным образом, разочарование в сказанных ему друзьями словах.

    6—17 Здесь обычная скорбь Иова постепенно переходит в чувство подавленности по мере того, как он перебирает в памяти все враждебные действия Бога по отношению к нему. Он представляет себе нападения Бога в виде атак различных врагов, таких как: дикий зверь (9–10), предатель (11), борец (12), стрелец (12в—13а), меченосец (136—14), и все это напоминает быструю смену кадров фильма, когда одна сцена тотчас сменяется другой.

    18—22 Разумеется, Бог не отвечает Иову на его требование предъявить обвинения против него (13:23). Иов все еще ждет, но в то же время он делает попытку прибегнуть к новым аргументам. Бог несправедливо атакует его и, скорее всего, он умрет после одной из таких атак. Поэтому он обращается к земле и просит ее помочь отмщению за него — Богу! Его стон: «О, земля, не закрой моей крови» (18) — подобен воплю беззаконно убитого Авеля (Быт. 4:10). Конечно, земля может дать ответ только после смерти Иова, но даже сейчас, когда он еще жив, у него есть Свидетель и Заступник на небесах (19–20). Бог ли это? Ведь Иов считает Бога своим врагом (7–14). То, что ходатайствует за Иова на небесах, — это его убеждение в своей невиновности, а также его требование к Богу показать причины Его враждебного отношения к чему (13:18–19,22–23). Даже если он не получит ответа в течение жизни, истина о его невиновности уже зарегистрирована небесным судом. Убийство его Богом, когда оно произойдет, будет последним доказательством того, что он стал жертвой несправедливости.

    17:1–16 Иов убежден в своей правоте, но он не надеется дожить до засвидетельствования Богом его невиновности. Как и в предыдущих своих речах, здесь он снова обращается к теме своей смерти, ибо смерть — это единственная реальность в его будущем, и он чувствует ее приближение. Мысль его вращается вокруг понятий «надежда» и «смерть». Но чувство безнадежности переплетается здесь с едкой критикой в адрес друзей.

    1 Иов в буквальном смысле еще не вошел в смерть (ср. 16:22), но психологически он уже в ее объятиях, он чувствует приготовленную для него открытую могилу.

    2 Причина его депрессии — в насмешках окружающих. Насмешники — это специфическое напоминание о том, что он получает заслуженное. 3 Поскольку нет никого, кто мог бы поручиться за его невиновность, Иов просит Самого Бога стать гарантом его праведности (заступись, поручись…).

    5 Этот не совсем ясный стих, судя по всему, намерен представить Бога как хвастуна, который зовет своих друзей на пир тогда, когда его дети (Иов) голодают.

    8—10 Здесь приводится точка зрения друзей Иова. Какими бы праведными они ни были, они испытывают ужас, глядя на состояние, в котором находится Иов, и в них поднимается негодование против него.

    11—16 Иов опять впадает в отчаяние, но не потому, что он теряет веру в свою невиновность; а потому, что он не сможет предстать праведником перед людьми. Чего ему ждать? Он потерял семью, и ему остается только ожидать соединения с червями в преисподней (14). Если это то, чего он ожидает, то вряд ли это можно назвать надеждой, не так ли? Он несчастен не потому, что неизлечимо болен, а потому, что нет никакой надежды на оправдание, которого он так жаждет.

    18:1—21 Вторая речь Вилдада: вновь об ужасной участи грешников

    После краткого обращения к Иову Вилдад переходит к размышлениям о судьбе неправедных. Можно заподозрить здесь предсказание будущей судьбы Иова, но стоит только увидеть связь второй речи Вилдада с его первой речью, чтобы понять, что он описывает человека, каким Иов не является. Вилдад излагает уже знакомую доктрину, но представляет ее в таких резких, угнетающе тяжелых тонах, что мы не можем не найти его речь малоубедительной. Вилдад хочет, чтобы мир был предсказуем и прибран. В Иове, который мечется в борьбе между доктриной и личным жизненным опытом, он видит только разрывающегося на части человека. Его глубоко тревожит требование Иовом новой теологии: Неужели… и скале сдвинуться с места своего ? (4).

    В своем описании удела неправедного человека (15:20–35) Елифаз подчеркивал, что такой человек испытывает страх и беспокойство всю свою жизнь. В данном отрывке Вилдад занят рассуждениями о последних днях жизни нечестивого, он показывает, как нечестивец попадает в ловушку смерти (8–10) и предстает пред царем преисподней (14). 13–14 В древней мифологии смерть представлялась в образе царя подземного царства. Первенец смерти — болезнь — один из вестников этого царства вместе с ужасами, его пособниками, утащит человека в царство смерти.

    Нарисованная Вилдадом перспектива для грешника имеет некоторое сходство с опытом Иова (напр.: 13, 15, 19, 20). И хотя параллели с жизнью Иова, проведенные Вилдадом, не отличаются особой деликатностью, цель их не в том, чтобы упрекнуть Иова в его неправедности, но в том, чтобы предостеречь от возможных последствий в случае отказа изменить свое поведение (как Вилдад уже советовал Иову в 8:5–7). Самому Иову предстоит решать, насколько описание судьбы «нечестивого» соответствует его собственной.

    19:1—29 Шестая речь Иова: Иов гневается

    Начало, середина и конец этой речи (2—6, 21—22, 28—29) представляют собой обращения к друзьям. Между ними вкраплены: жалоба (7–20) и выражение одного горячего желания, твердого знания и страстной мечты (23–27).

    19:1–6 «Доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?» Здесь Иов скорее гневается, чем скорбит. Речь не о том, что Иов на самом деле замучен своими друзьями (2), но он начинает видеть в них своих врагов, которые вольно или невольно терзают его своими сентенциями. Они пытались унизить его, но безуспешно (3). Он не признает за собой вины и протестует, говоря, что, если даже он и согрешил, то не против них, поэтому их атаки на него несправедливы (4). Если же им угодно видеть в нем своего врага и упрекать его позором его страдания как доказательством его греховности (5), то им следует знать, что он прав, а не прав Бог, который ниспроверг его (6).

    19:7—20 «Воспылал на меня гневом Своим». 7—12 Иов рассказывает о зле, причиненном ему Богом, очень выразительно, используя необычайно яркие образы, символизирующие насилие и расправу: это человек, подвергшийся ограблению, беспомощный, ибо никто не слышит его криков (7); это путник, дорога которого блокирована и окутана тьмой (8); это князь, свергнутый чужеземцем и лишенный славы своей (9); это дерево, срубленное или вырванное из земли (10); это человек, обнаруживший, что друг его стал ему врагом (11); это царь или город, осажденный вражеской армией (12)

    13–20 В стихах 7–12 мы видели только образы физического насилия; здесь же нет никого, поднимающего руку или хотя бы повышающего голос на Иова, — здесь выступает буквальная правда о том, что на самом деле испытывает Иов. Он оглядывается на своих родственников и знакомых (13–14), на своих домашних слуг (15—16), на жену (17), на соседских детей (18) и всех знавших его (19). Куда бы он ни бросил взгляд, везде он встречает отчужденность и вражду. И во всем этом, пусть не прямо, виновен Бог, именно Он — причина этих страданий. Ведь для всех, кто знает Иова, эти страдания — свидетельство его ужасной греховности. Опасно иметь дело с таким нечестивцем. «Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей» — вот результат Божьего гнева на Иова. В нормальном состоянии кости — это основа, каркас человеческого тела, а плоть и кожа как бы держатся на них; Иов же настолько слаб, что организм его находится на грани разрушения: кости уже не держат тело — настолько они бессильны.

    19:21–22 «Помилуйте меня вы, друзья мои». Может показаться странным, что Иов умоляет друзей пожалеть его после многочисленных предшествующих нападок на них (напр.: 6:15–17; 12:2–3; 13:2). Все проясняется, если мы поймем, что он не ищет сочувствия вообще, а просто просит их прекратить преследовать его своими речами.

    19:23–27 Желание, знание и страстная мечта Иова. Основной акцент в этих знаменитых словах Иова поставлен на его мечте о том, что пока он еще жив (я во плоти; 26), он встретит лицом к лицу Бога как своего оппонента в каком–нибудь суде, и тогда будет услышано его требование об оправдании и будет восстановлено его доброе имя.

    Иов не надеется, что Бог отзовется на его призыв прибыть в суд; поэтому желает он только одного: чтобы его просьба о признании его невиновности была бы зарегистрирована где–нибудь в письменной форме, сохранилась бы и после его смерти и, возможно, когда–нибудь была бы удовлетворена. Но желание это — чтобы его слова, его законные притязания резцом железным… на вечное время на камне вырезаны были (24) — неисполнимо. Единственным навечно записанным свидетельством его просьбы была клятва о невиновности, которую однажды он вознес небу (ср.: 16:19–20). Что знает Иов? Что Бог — его враг (ср.: 6:4; 10:8–14; 13:24; 16:7—14; 19:7—12), что он никогда больше не познает добра (7:7), что вскоре он умрет (7:21; 10:20; 16:22), что Бог убьет его (12:15; 16:18) и так далее. Но о чем он мечтает? Его страстное желание — встретить Бога и говорить с Ним (13:3,22) для того, чтобы отвоевать у Него оправдание прежде, чем он умрет. Поэтому истаивает сердце… в груди его (27). Раньше он совсем не верил, что в конце концов будет оправдан, но теперь он говорит: Я знаю (25), даже если оправдание придет к нему после смерти.

    25—27 Эти ключевые стихи можно перефразировать следующим образом: я знаю, что мой защитник жив и он все–таки придет, чтобы заступиться за меня на земле, даже если плоть моя к тому времени совсем истлеет. Но я очень сильно хочу встретить Бога пока я еще живу, хочу увидеть Его своими глазами, а не глазами другого человека. Защитником, «искупителем» Иова едва ли может быть Сам Бог, поскольку Он — враг; должно существовать какое–то его собственное подтверждение своей невиновности, которое могло бы послужить ходатайством за него на небе (16:17). Как и в земном суде, где последнее слово предоставляется победителю в тяжбе, так и его собственное клятвенное слово, надеется Иов, станет последним и решающим. Но это возможно, по–видимому, не раньше, чем распадется кожа его (25), то есть после смерти. Таково ожидание Иова, неистовое же желание его заключается в том, чтобы увидеть очищенным, оправданным имя свое еще при жизни.

    19:28–29 «Убойтесь меча… и знайте, что есть суд». Здесь опять слышится гневная нота, перекликающаяся с нетерпением Иова в стихах 25—27. Может показаться, что Иов нашел какое–то мирное прибежище в доверии к Богу, но это не так, напротив, он продолжает укрепляться в своей вере в справедливость своих требований и в свою праведность. Неудивительно, что тон его обращений ко всем сомневающимся в этом крайне недружелюбен. Друзья продолжают преследовать его, то есть обвинять в неправедных поступках, утверждая, что корень зла найден в нем и, стало быть, Иов сам — источник всех своих бед. Но это ложь, и друзьям следовало бы самим убояться меча; он не сделал ничего заслуживающего наказания, но это сделали его друзья! Они обвинили его несправедливо, а это преступление; они вскоре сами узнают, что есть суд.

    20:1—29 Вторая речь Софара: «Ты должен покаяться или умереть»

    Подобно второй речи Вилдада, вторая речь Софара тоже посвящена судьбе нечестивого (4–28). Но в отличие от Елифаза (который Иова таким грешником не считал) или от Вилдада (для которого неправедный человек — это тот, кем Иов может стать), для Софара судьба грешника — это тот удел, которого Иову не избежать, если он коренным образом не изменится.

    20:1—3 Реакция на притязания Иова. В словах Софара слышится раздражение против Иова, и хотя выражается он достаточно условно, претензия его к Иову звучит вполне искренне. Ибо если Иов прав, тогда все, что отстаивает Софар, неправда.

    20:4–11 «Веселие беззаконных кратковременно». Иов упрекал друзей в том, что они пытались унижать его (19:3), а теперь Софар заявляет, что он унижен, «опозорен» (3) тем, что он называет «упреком» Иова. Он призывает на помощь «дух разумения», но на самом деле его аргументация — это всего лишь обращение к традиции, о чем свидетельствуют его же слова (4).

    Основной образ, используемый здесь Софаром, — это «исчезновение» (особенно в стихах 7—9). Беззаконник исчезает как топливо в огне (7а) (В русском переводе Библии — пропадает «как помет его». — Прим. пер.), как сон или видение, навсегда улетевшее (8), или как человек, исчезнувший из поля зрения семьи и друзей (76, 9). И какое бы важное положение он ни занимал, пусть даже «возросло до небес величие его» (6), — конец всегда одинаков. Беззаконный, в этой главе — это, прежде всего, человек, делающий злое для других в своей общине.

    20:12—23 Ничто не спасет нечестивого. Здесь основной образ — еда. Упоминается рот, язык, чрево, утроба; здесь есть процесс глотания, изрыгания, сосания, съедания; здесь есть пища, сладость, молоко и мед. Но что бы ни погружал в свое чрево нечестивый, ничто не пойдет ему на пользу. Пища, которую он ест, не питает его, но приносит ему смерть. Один из образов — пища, приятная на вкус, но она раздражает желудок и изрыгается наружу (12—15). Другая пища оказывается для него смертельным ядом (16—19). Или беззаконник бывает настолько жадным, что впадает в обжорство, поглощая все, что есть вокруг него, а потом умирает от голода (20—22).

    20:24–29 «Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него». В этом фрагменте мы видим нафомождение страшных образов, как в кошмарном сне, которые показывают, что никак не избежать нечестивому своего страшного конца. Военная символика (избегнув одного оружия, он падет от второго, еще более страшного; 24—25б) перемежается с законнической (он приговорен к смерти совместным свидетельством против него неба и земли; 27). Божий гнев пожрет его (26), а поток унесет прочь его и его дом (28).

    Имеет ли здесь Софар в виду Иова, или он просто пребывает в риторическом запале? Но он не случайно нарисовал столь драматическую картину; неужели он и в самом деле хочет запугать Иова этими ужасами? Иов переживает кошмар ничуть не менее страшный, и ему не нужны проповеди о неизбежности и закономерности судьбы беззаконника. Он также не нуждается в уточнении Софара, говорящего, что нарисованная им картина не совсем реальна.

    21:1—34 Седьмая речь Иова: «Нечестивый процветает, а праведник страдает»

    Все три речи друзей Иова второго раунда сфокусированы на судьбе беззаконника, а Софар в своей последней речи даже заявляет о том, что грешник имеет возможность наслаждаться плодами своего греха очень недолго. Нет, говорит Иов, нечестивые проводят дни свои в счастии и мгновенно нисходят в преисподнюю (13). Хотя позиция Иова экстремальна по характеру, она очень близка к реальной жизни.

    21:2—6 «Выслушайте внимательно речь мою». Иов возвышает голос; он хочет, чтобы его поняли его друзья, так дружно сплотившиеся против него. Лучшим утешением для Иова будет согласие друзей послушать его вместо того, чтобы произносить бесконечные речи. Он не сомневается в том, что они будут насмехаться над ним (3), ибо его жалоба направлена не к человеку, но против Бога, и он не ждет сочувствия от праведных. Если друзья действительно выслушают его (посмотрите на меня; 5), то они будут так потрясены тем, что он расскажет им о порядке вещей во Вселенной, что положат перст на уста свои, застыв в великом изумлении. И самого Иова тоже ужасает эта правда о том, что в управляемом Богом мире беззаконникам дано процветать (6).

    21:7–16 «Почему беззаконные живут… да и силами крепки?» Иов отрицает все сказанное ему друзьями. Неправедные люди живут до глубокой старости (7), дети их с ними пред лицем их (8), их скот благополучно умножается (10); они даже богохульствуют (14–15), однако продолжают жить. Иов беспощадно уничтожает картину процветания праведника, нарисованную Елифазом (5:17–27). В трех стихах (7, 8,9) Иов противоречит Софару (ср.: 20:11), Вилдаду (ср.: 18:19) и Елифазу (ср.: 5:24). Иов не хочет благоденствия грешников (16), чем дальше, тем все больше мучает его вопрос: почему это допускается? (7).

    21:17–21 «Часто ли угасает светильник у беззаконных?» Нечестивые страдают очень редко, говорит Иов (7), противореча этим Софару (20:5). Он отлично представляет, как друзья будут возражать ему: ну хорошо, пусть сами фешники не страдают, но страдают их дети. На это у Иова готов ответ: если существует закон возмездия, то оно должно поразить тех, кто его заслуживает!

    21:22–26 Какая разница между творящими добро и зло? Видимо, стих 22 (как и стих 19) воспроизводит еще одну цитату (на этот раз без кавычек) из речи друзей, утверждавших, что Иов критикует мудрость и справедливость Бога. Иов отклоняет это обвинение и заявляет о том, что фактически не имеет значения, праведен человек или порочен, так как судьба у всех одна. Он не противопоставляет здесь самодовольству беззаконника (23–24) душу огорченную непорочного человека (25); он скорее имеет в виду, что как смерть не принимает во внимание моральные различия между людьми, так и в жизни, по всей вероятности, нравственные качества человека не определяют его судьбу.

    21:27—34 Человеческий опыт подтверждает правоту Иова. Иов знает, о чем думали его друзья (27), рассуждая о судьбе беззаконников: нечестивые страдают — Иов страдает — следовательно, Иов принадлежит к этой категории. Однако убеждения друзей опровергаются общим человеческим опытом. Если спросить любого путешественника, говорит Иов, он скажет, что в день погибели пощажен бывает злодей (30). Кто представит ему пред лице путь его (31)? Нигде не встречает он осуждения. И в смерти, как и в жизни, он окружен почестями; тысячи восхваляют его, а могила его охраняется от разбойников.

    22:1—30 Третья речь Елифаза: велик грех Иова

    В первой группе речей друзья излагали свои особые точки зрения; во второй все они обратились к анализу судьбы беззаконников; теперь, в третьем раунде своих речей (22:1 — 31:40), они уже не столь логичны, как прежде. Заметно, что Елифаз явно противоречит своему первоначальному мнению. Вилдад ограничивается лишь вступлением, самой же речи не последовало (25:1–6), а Софар совсем ничего не говорит. Можно предположить, что какая–то часть оригинального текста была утрачена, тем не менее то, что мы имеем, свидетельствует, что запас их слов иссякает и им нечего больше сказать.

    22:2—11 «Верно… беззакониям твоим нет конца». Отчасти Елифаз здесь опять возвращается к своей первой речи (главы 4 — 5): он уверен, что Иов спасется чистотою рук своих (30). Он советует Иову сблизиться с Богом (21). Но с другой стороны, Елифаз значительно отошел от своей прежней позиции: теперь он прямо обвиняет Иова в сокрытом беззаконии (5), главным образом, по отношению к ближним, в социальной несправедливости (8—9). Это самые жестокие и несправедливые слова, брошенные в лицо Иову во всей книге, и вызывает недоумение то, что исходят они из уст Елифаза. Невозможно представить себе, что это тот же Елифаз, который говорил в главах 4 — 5, если теперь он уверен, что Иов брал залоги от братьев твоих ни за что, и с полунагих снимал одежду (6), не подавал воды утомленному жаждой и хлеба — голодному (7), отказывал в просьбах вдовам и сиротам (9). Ход мыслей Елифаза, возможно, таков: поскольку Иов страдает по какой–то конкретной причине, и поскольку Иов явно не творил злых дел, причиной, следовательно, могут быть дела, которых он не совершил. Ведь Иов не снимал с бедняков одежду, но, скорее всего, он и не предлагал ее тем, кто в ней нуждался, и прочее. Бог не упрекает Иова в неправедности (и Елифаз не сомневается в ней) (4), но Он осуждает его за то, что он не сделал того многого, что должен был сделать.

    22:12—20 «Бог видит твой тайный грех». Вначале в сокрытии тайного греха обвинял Иова Софар (11:5–6), а теперь Елифаз предупреждает его о том, что Бог, видимо, знает о несовершенных им добрых делах, которые он только что перечислил. И ему не избежать проникающего во все взгляда Бога (13). Творящие зло не могут избежать Божьего суда, даже если дома их Он временно наполнял добром (18), они преждевременно истреблены (16) к радости праведников (19–20). Грехи их не остались неизвестными для Бога, то же происходит и с грехами Иова.

    22:21–30 «Как тебе спастись». Теперь Елифаз снова говорит, как в главах 4–5. В основном он на стороне Иова и надеется, что Иов будет спокоен, если обратится к Богу. Вторя первой речи Вилдада (ср.: 8:5—6), Елифаз призывает Иова обратиться к Вседержителю (23), то есть раскаяться и начать радоваться о Вседержителе (26), помолиться и исполнить обеты свои (27). Тогда во всяком своем деле Иов будет успешен (28), и даже станет благословением для других, как это было в прошлом (4:3–4). В отличие от последних речей Вилдада и Софара, речь Елифаза заканчивается на оптимистической ноте, что вызывает еще более отчаянную реакцию Иова.

    23:1 —24:25 Восьмая речь Иова: «О, если бы я знал, где найти Его!»

    Эта речь касается двух тем. Во–первых, это вновь повторяющееся требование к Богу об оправдании, усиленное обостренным чувством безуспешности поисков Бога (гл. 23). Вторая тема: бедствие праведного бедняка на фоне процветания богатого беззаконника — ситуация, которую Бог, похоже, совершенно игнорирует (гл. 24). И хотя Иов верит, что, найдя путь к Богу, он получит оправдание, тем не менее он здесь же теряет эту надежду, ибо Бог не воспрещает беззаконие.

    23:2—17 «О, если бы я знал, где найти Его». Если бы только он знал, как получить доступ к Богу, — тогда проблема с его оправданием была бы решена. Бог не был бы жесток к нему; Он бы выслушал доказательства его невиновности (6) и отпустил бы его на свободу (7). Но Бог недоступен: ни спереди, ни сзади; ни слева, ни справа (8–9) — нигде не найти Его. И все–таки, даже если Иов не может найти Бога, Бог может найти Иова (но Он знает путь мой; 10). Если же Он пожелает испытать его, то Иов уверен, что выйдет из этого испытания чистым как золото (10–11). Но Бог действует по Своим законам; Он делает, чего хочет душа Его (13), — здесь–то и скрывается причина страданий Иова. Ему остается только сражаться во тьме с неприступным и недостижимым противником, и борьба будет продолжаться и дальше (17).

    24:1—25 Почему Бог откладывает суд над грешниками? Иов видит, что он не одинок на земле в своих несчастьях. Окидывая взором людей в этом мире, среди которых есть и виновные и невинные, он недоумевает, почему Бог не устраивает «дней Его», то есть определенных дней для совершения суда («времена» для правосудия; 1), когда всякая неправда и несправедливость в существующем миропорядке была бы уничтожена.

    Во–первых, почему допускается такая несправедливость, как бесконечные страдания праведных бедняков? «Передвигают межи» у бедных (2; ср.: Втор. 19:14), угоняют их стада (26–3); их оскорбляют (4), принуждают собирать оставшиеся крохи (6), спать на холоде без одежды и покрова (7–8), работать за нищенское вознаграждение (11). Это очень печальная картина, но она, видимо, не трогает Бога, потому что Он не слышит плача бедного человека (12в).

    Во–вторых, почему позволено продолжаться безнаказанному злу (13—17)? Сохраняется жизнь убийцам и прелюбодеям, возлюбившим тьму более, чем свет, даже несмотря на то, что они водят дружбу с ужасами смертной тени (17), и по справедливости их место — вместе с ними в преисподней. Рассуждая об этом, Иов имеет в виду не только себя, и не просто себя, но рисует картину мира, управляемого Богом.

    18—25 Этот фрагмент речи Иова настолько непохож на все, сказанное им прежде, что кажется, будто это говорит не он, а его друзья. Именно друзья утверждали, что грешники подобны пене — так же легок такой на поверхности воды (18) — и преисподняя быстро поглощает их (19); что память о них недолговечна (20), и какими бы значительными они ни казались, вскоре как верхушки колосьев, срезываются (24). Вполне вероятно, что эти стихи первоначально были окончанием утраченной речи Вилдада (глава 25); возможно также, что Иов цитирует своих друзей (ср. RSV, где добавлены слова «Вы говорите…» в начале стиха 18, и, таким образом, стихи 18–25 относятся к речам друзей).

    25:1—6 Третья речь Вилдада: «И как человеку быть правым пред Богом?»

    Что–то странное происходит в этом месте с текстом. Речь Вилдада начинается без обычного обращения и состоит всего из пяти стихов. Речь Софара вообще отсутствует, но следуют подряд три речи Иова (главы 26, 27–28, 29), причем друзья продолжают безмолвствовать. Некоторые фрагменты речей Иова кажутся совсем чужеродными. Не исключено, что первоначально речь Вилдада объединяла 25:2–6 и 26:5—14. Утверждения Вилдада при внимательном анализе напоминают некоторые мысли Елифаза, особенно идею о том, что в сравнении с Богом в мире нет ничего совершенно чистого (4–6; ср.: 4:17–19). Пропасть, отделяющая человеческие существа от Бога, как утверждается в начальных строках речи Вилдада о Божьем могуществе, еще более увеличивается от того, что армиям Его служителей нет числа (2—3). Та же тема об абсолютной и безграничной власти Бога продолжается в 26:5—14, что, по–видимому, свидетельствует о принадлежности этих строк также Вилдаду.

    26:1—14 Девятая речь Иова: «Ваши советы бесполезны»

    В главе 26 имеется, кажется, только начальный фрагмент речи Иова, где звучит его насмешка над Вилдадом, от которого не было никакой пользы. Упрек Иова тем более обоснован, если допустить, что предыдущая речь Вилдада включала в себя 26:5–14, где говорится о всемогуществе Божьем. Что ж, соглашается в таком случае Иов, все это очень хорошо — рассказывать мне о Божьем величии, — но какая польза от этого такому бессильному (2) человеку, как я? И как может помочь твоя хвала мудрости Бога (7, 12) мне, лишенному, как считают, всякой мудрости (3)? Вполне вероятно, что эта речь Иова продолжается в главе 27.

    5—14 Похоже, что эти стихи действительно являются составной частью третьей речи Вилдада. В них продолжается размышление над мудростью и могуществом Бога. Только Он мог создать Вселенную и «повесить землю ни на чем» (7). Здесь излагаются различные аспекты сотворения мира, многие из которых отсутствуют в Книге Бытие, например, сооружение столпов небес (11) и проведение округлой черты горизонта (10). В этих стихах имеются ссылки на другие истории о сотворении мира, в которых описывалась победа Бога над чудовищами из царства хаоса (Он «разумом своим сражает… дерзость» моря — Рахав, 12; быстрого скорпиона — Левиафан, 13). Бог и сейчас продолжает являть Свое могущество в творении: Он заключает воды в облаках Своих (8), небесных водяных мехах; Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое (9). Но самое главное заключается в том, что все эти видимые свидетельства Божьего величия — лишь внешняя оболочка Его дел, лишь части путей Его. А гром могущества Его кто может уразуметь? (14). Человеческим существам не дано понять Бога, они могут улавливать только отблески славы Его.

    27:1 — 28:28 Десятая речь Иова: мудрость Бога

    Здесь перед нами снова встает вопрос, кто же на самом деле говорит в этих главах. Нет сомнения в том, что в 27:2—12 слышится истинный голос Иова, но остальная часть главы 27 и вся глава 28, скорее всего, исходят не из его уст. Наверняка он не стал бы повторять избитые слова о судьбе неправедных, так часто произносившиеся его друзьями (27:13—23). Возможно, текст 27:13 — 28:28 был первоначально третьей речью Софара, потому что темы судьбы грешников (27:13—23), тайной мудрости Бога (28:1—27) и долга людей поступать праведно и избегать зла (28:28) уже изложены Софаром в 11:7–20.

    27:2—12 «Доколе не умру, не уступлю непорочности моей». Бог отказал Иову в оправдании (2), и хотя друзья продолжают осуждать его как грешника (5), Иов по–прежнему настаивает на своей непорочности (6). Всякий «восстающий» на его праведность попадает под его проклятие, и такого человека постигнет участь беззаконника (7–10). Теперь Иов достаточно знает о том, что в руке Божьей, что у Вседержителя, и может просветить всякого, опираясь на свой собственный опыт. А друзьям следовало бы уже многому научиться, слушая Иова и постигая его опыт (12). Удивительно, что, после того как они столько уже от него услышали, они все еще продолжают пустословить (12).

    27:13—23 Судьба нечестивого. В этом отрывке после предшествующего страстного всплеска самооправдания речь его становится довольно вялой и невыразительной, в ней опять звучат уже хорошо знакомые нам мысли о судьбе беззаконников. Снова возникает ощущение, что они принадлежат не Иову, а, вероятно, Софару. Участь грешника — различные беды, связанные с его семьей, богатством и с ним самим. Дети его погибнут от меча или голода (14–15), его богатство достанется другим, более праведным людям (16–19), а он сам исчезнет, как бы унесенный потоком вод, бурей или разрушительным восточным ветром (20—23). Ясно, что в большей своей части судьба беззаконника уже осуществилась в жизни Иова. Все это совпадает с позицией Софара: «Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению» (11:6).

    28:1—28 «Где премудрость обретается?» В этой главе, звучащей так торжественно, прославляется недоступная человеку «премудрость». Это не та практическая мудрость, о которой учит Книга Притчей, но полное и верное понимание мира и того порядка, в соответствие с которым этот мир управляется. Именно так понимал мудрость автор Книги Екклезиаста, который отмечает, что «человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца» (Екк. 3:11; ср.: 8:17). Но в устах Иова все это звучит несколько странно, ибо эти истины (ср.: 42:3) он начал постигать только после того, как Бог говорил к нему (главы 38 — 41). Это еще один довод в пользу предположения, что в утраченном оригинале эти слова все–таки принадлежали Софару.

    Между человеческой и Божественной мудростью — огромная пропасть, однако нет необходимости преуменьшать человеческую мудрость с целью превознести мудрость Бога. Поэма начинается с гимна умению и изобретательности человека (1–11), а затем в ней говорится, что истинной премудрости человеку познать не дано, она известна только Богу. Людям доступна не сама «премудрость», но только знание о законе Бога: знать страх пред Господом — вот в чем состоит истинная человеческая мудрость (28).

    1–11 Здесь выбран только один пример человеческой мудрости: умение добывать металлы, скрытые под поверхностью земли. Названы четыре известных металла (1–2). Под землей человек «полагает предел тьме», используя лампы (3). Добытчик металла делает свою опасную работу: он висит и зыблется, когда спускается в шахту. Подчеркнут контраст: в то время как наверху идет мирная сельскохозяйственная жизнь, под землей человек, пробивающийся к металлу, встречает серьезные и неожиданные препятствия (5, 9). Благодаря своей мудрости, люди проложили под землей «стези», недоступные ни птицам, ни зверям (7–8), и сделались хозяевами земли (11).

    12—28 Очевидно, что «премудрость», которая недоступна ищущим ее, — это что–то совершенно отличное от обычной технологической мудрости людей. Автор не сразу открывает нам свою мысль: он передает ощущение напряженного поиска, доходящего до своей высшей точки, и только тогда открывается истина о невозможности обретения премудрости. Местонахождение ее неизвестно (12), неизвестен и путь достижения ее (13); ее нельзя оценить ни в золоте, ни в серебре, ни в драгоценных камнях (15–19). Мир не знает, где найти ее (14). Даже сверхъестественные силы — Аваддон (преисподняя) и смерть — только слышали… слух о ней (22), не больше. Но все о ней знает один Бог (23), потому что эта мудрость — Его собственная, та самая Премудрость, которой Он пользовался при сотворении мира (24—27). Такое сверхъестественное знание вселенной, ее целей, законов, ею управляющих, людям недоступно. Однако им дан другой тип мудрости — практической и гибкой. Это такая мудрость, которая предполагает страх Господень (суть истинной религии) и удаление от зла (28). Вот в чем смысл человеческой мудрости. Согласившись с тем, что настоящая глава представляет собой заключительное обращение Софара к Иову, нетрудно понять ее назначение: ниспровергнуть претензии Иова на понимание путей «Вседержителя» (27:11) и порекомендовать ему оставить поиски мудрости и заняться поиском праведности.

    29:1 — 31:40 Одиннадцатая речь Иова, в которой он размышляет над своими обетами

    Заключительная речь Иова разделена на три части. В первой из них он, предаваясь ностальгическому настроению, вспоминает свою счастливую жизнь до того, как рука Бога опустилась на него (гл. 29). Во второй части изнемогающий Иов в патетических тонах рисует свое нынешнее состояние отверженности и уничиженности (гл. 30). В третьей части Иов в отчаянии произносит целую серию проклятий на самого себя, переходящих в вопль существа, мучительно ищущего внимания и оправдания (гл. 31). Присутствие друзей ему не нужно, к Богу он тоже больше не обращается. Он полностью сосредоточен на себе, и именно эта предельная концентрация Иова на самом себе делает данную главу одной из самых выразительных и трогательных частей книги.

    29:2—25 «О, если бы я был, как в прежние месяцы… когда Бог хранил меня!» Этот ностальгический взгляд Иова в свое прошлое выявляет ряд деталей, которые отсутствовали в прологе. Он также передает атмосферу безвозвратно ушедшей жизни, полной теплоты и достоинства в отношениях с людьми. То были дни, когда Бог охранял его (2), когда милость Божия была над его домом (4), когда стада его были так многочисленны, что пути его обливались молоком, когда его оливы были так плодоносны, что скалы источали… ручьи елея (6). Был он тогда уважаемым человеком в своем краю, подобным князю, и мнение его имело большой вес на собраниях старейшин на площади (у «ворот города») (7—10). Он помогал угнетенным, страдальцу и сироте (12), погибавшим (13), вдове (136), слепому и хромому (15), нищим, нуждавшимся в законном защитнике на суде (166).

    Аналогичные мотивы (о его собственной безопасности и выдающейся роли, которую он играл в обществе) повторно звучат в стихах 18–20 и 21–25. Мы видим, что благословениями в прежней жизни Иов считал не только материальное процветание и общественный авторитет, но в равной степени и возможность делать добро, помогая нуждавшимся (ср.: речь Елифаза, обвинявшего Иова в противоположном; 22:6—9). Разумеется, нет никого, чья праведность могла бы сравниться с праведностью Бога (Рим. 3:10), однако несправедливо утверждать, что люди совсем низко пали и не осталось ни одного невинного и праведного.

    30:1–31 «А ныне смеются надо мною». Контраст между прежней и нынешней жизнью Иова действительно поражает воображение. В прошлом — одни лишь гармонические отношения (с Богом, друзьями и нуждающимися), а теперь все взаимоотношения разрушены. Люди смотрят на него с презрением (1—15, 24—31), а Бог совсем отбросил его прочь (16—23). Тем не менее и то, и другое — составные части судьбы одного человека, ибо по воле Бога предан он на осмеяние людьми.

    1–8 Трижды читаем мы слова а ныне… и ныне… (1,9, 16), подчеркивающие невыразимый контраст между настоящим и прошлым Иова. Отношение Иова к людям, которые теперь презирают его, вначале представляется несколько высокомерным: они отверженные… отребие земли (8). Неужели они — те самые люди, о которых Иов так заботился? Да, это так, и именно поэтому его так сокрушает их отношение к нему. Даже те, на кого когда–то он изливал свою доброту и щедрость, ополчились против него и смотрят свысока. Его гнев вызван их неблагодарностью.

    9–15 Иов стал мишенью для презрительных насмешек тех, кому он раньше помогал, и вот теперь они нападают на него (12, 14). И хотя это не физическое нападение, тем не менее отношение к нему таково, что он сравнивает себя с осажденным городом (14).

    16—23 В дополнение к переживаемому им позору Иов испытывает еще и нестерпимые физические страдания. Днем и ночью эта болезнь впивается в него, как дикий зверь (16—17). И это тоже воля Бога (19), а стоны Иова не достигают ушей Его (20). Бог, как и люди, ожесточился против него (21) и неуклонно ведет его к смерти (23).

    24–31 И хотя Иов знает, что это бесполезно, он все–таки должен кричать, взывая о помощи (24). Он заслужил поддержку, потому что сам давал ее другим бескорыстно (25), но когда он чаял добра, пришло зло (26). Глава заканчивается повторением скорбных слов о своем позоре в глазах людей, то есть тем, с чего начиналась. Он отвергнут собранием своих земляков (28) и низринут в компанию диких зверей (29). Изъеденная болезнью кожа его почернела (28, 30), а торжественная музыка, сопровождавшая его прежнюю жизнь, сменилась траурным плачем (31).

    31:1–40 «Пусть взвесят меня на весах правды». Эта часть последней речи Иова представляет собой своего рода отрицательное исповедание, в котором он отметает любое преступление, которое может быть вменено ему в вину. Иов не боится призывать на себя самые страшные проклятия, потому что совершенно уверен в своей невиновности. И неудивительно, что чувства его достигают такого высокого накала (35—37), что он апеллирует прямо к Богу, требуя наказать его, если он заслужил это. Он просит Бога показать ему обвинения, которые Он держит против него; Иов будет рад иметь у себя этот список обвинений, на которые он сможет дать убедительные ответы. Кроме греха идолопоклонства (26—28), все перечисляемые Иовом преступления — это преступления против ближнего, но они также являются и грехами против Бога.

    1—4 Хотя грех прелюбодеяния упоминается ниже (9—12), здесь Иов говорит, что он ни разу не согрешил, даже «помышлением» о девице, что было распространенным грехом среди таких владельцев многочисленных служанок, каким был Иов. Он завет положил… с глазами своими; грех скрывается во внутренних желаниях сердца, а не сразу проявляется в поступках.

    5—8 Здесь опять говорится о том, что грех вначале совершается в сердце (7). Заводя речь о весах (6) и о гибели всего урожая как о наказании за бесчестие (8), Иов подразумевает здесь мошенничество (5) в деловых операциях.

    9–12 В патриархальном обществе прелюбодеяние считалось очень серьезным преступлением (беззаконие, подлежащее суду), поскольку оно обесценивало права на собственность и могло создать проблемы в вопросах наследования. Древность данного текста обнаруживается в том, что мужское прелюбодеяние рассматривается в нем как следствие прельщения женщиною (то есть вина в первую очередь возлагается на женщину), а так же в том, что уничижение жены становилось таким образом наказанием прелюбодея. С нашей точки зрения, следует больше ценить верность, а наказывать только обидчика.

    13—15 Иов утверждает, что он превзошел обычаи своего времени и относился к своим слугам как к полноправным гражданам, тогда как современное ему общество разрешало обращаться с ними как со своей личной собственностью.

    16–23 Иов уже говорил о своем сочувствии к беднякам, вдовам, сиротам и пришельцам, то есть типичным представителям обездоленной части древнего общества (29:12–16). Он даже брал сирот в свой дом (18) и никогда не обижал их; и он восклицает, что если же совершал он когда–либо злое, то пусть постигнет его возмездие, рука его, несправедливо занесенная, «пусть отломится от локтя» его (22)

    24–34 Иов перечисляет другие грехи, таящиеся в сердце (ср.: стихи 1–4): тайная страсть к богатству (24–25), поклонение солнцу и луне (26–27), радость при виде гибели врагов своих (29–30), пренебрежение к бедствиям других людей (31–32), всевозможные виды лицемерия (33–34). Пусть упадет на него проклятие, говорит Иов, если хоть в одном из этих преступлений он был виновен; и хотя он был очень богат, его богатство никогда не было для него идолом, никогда не занимало место Бога в его жизни.

    26—27 В приведенном Иовом длинном перечне грехов есть только один религиозный грех — идолопоклонство. В древнем мире поклонение небесным телам было обычным явлением, но для Иова это было равнозначно поклонению творению вместо Творца.

    29—30 Во времена Иова не считалось безнравственным радоваться погибели врага. Псалмопевцы порой выражали свою радость при виде наказания беззаконников (Пс. 53:7; 117:7; 136:8–9), но Иов следовал духу закона, который требовал оказывать помощь врагу (Исх. 23:4—5; ср.: Прит. 20:22; 24:17–18; 25:21–22).

    31—32 Иов рассуждает о том, что много раз мог он проигнорировать нужды других, но он отзывался на просьбы о помощи не только при свете дня, но и тогда, когда никто не видел его доброты.

    33—34 Иов отвергает любую возможность греха лицемерия для себя: «Если бы я скрывал проступки мои…» (как это сделал Адам).

    35–37 Иов завершает клятву о своей безгрешности словами: Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись. Он очень хочет иметь документ, где были бы перечислены обвинения против него, чтобы он мог противопоставить им декларацию о своей праведности. Он возлагал бы ее как венец, как корону на голову свою (36). Он смог бы приблизиться к Богу не как преступник, но как праведник, который в состоянии опровергнуть любое предъявленное ему обвинение (37).

    38—40 Несколько странными кажутся произносимые здесь Иовом проклятия в свой адрес после только что торжественно прозвучавших итогов его речи (стихи 35—37). Он призывает на себя наказание в том случае, если он действительно завладел землей и ее плодами посредством угнетения ее законных владельцев (39).

    32:1 — 37:24 Речи Елиуя

    32:1 — 33:33 Первая речь Елиуя: «…все это делает Бог… с человеком, чтобы отвесть душу его от могилы»

    Многие богословы считают, что четыре речи Елиуя являются более поздним дополнением к Книге Иова. Странно, что имя Елиуя не упоминается в прологе, но, возможно, автор ввел его в повествование неожиданно. Еще более странно то, что упоминание о нем отсутствует и в эпилоге (42:7—17), тогда как ссылка на друзей Иова там есть. Кроме того, речи Елиуя задерживают ответ Бога Иову, который, естественно, ожидается сразу же после главы 31, в которой «слова Иова кончились» (31:40). И когда Бог начинает говорить (гл. 38—41), Его ответ звучит так, будто никакого перерыва просто не было. В связи с этим распространено мнение о том, что Елиуй — это создание более позднего благочестивого автора, который был чрезвычайно огорчен неспособностью друзей Иова дать достойный ответ его аргументам, а также тем, что их назидательные речи оказались настолько безрезультатными.

    Можно рассматривать речи Еиуя как предложение некоей средней позиции между мнениями Иова и его друзей. Друзья доказывали, что Бог справедлив и что страдание Иова свидетельствует о его грехах, за которые он и наказан Богом. Иов отвергает оба эти утверждения и настаивает, что его страдание не есть следствие греха, а причина в том, что Бог несправедлив. Елиуй не принимает ни ту, ни другую сторону (32:10–12; 33:1–12; ср.: 32:2–3) и заявляет, что страдание — это дисциплинирование. Это значит, что страдание не всегда бывает возмездием за уже совершенный грех, но может быть предупреждением, посылаемым заранее, чтобы удержать человека от грехопадения.

    32:1—5 Появление Елиуя. Молодой Елиуй был, по–видимому, очень сердит, ибо воспылал гнев его (эти слова повторяются четырежды в стихах 2, 3, 5). Он гневается на Иова на то, что тот «оправдывал себя больше, нежели Бога» (2) («представлял себя праведнее Бога», NEB). Этот перевод гораздо резче и обличительнее перевода, предлагаемого в этом месте NIV: старался оправдать себя, а не Бога. По мнению Елиуя, из утверждения Иова, что в споре с Богом прав он, логически вытекает, что Бог не прав. Иов ни разу не сказал об этом прямо, но этот вывод воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Елиуй также сердит и на троих друзей за то, что они не нашли, что отвечать (3), не смогли убедить Иова, что Бог не может быть неправ.

    32:6—22 Право Елиуя произнести речь. В этом отрывке Елиуй характеризует самого себя и объясняет причины своего вступления в разговор. Елиуй признает свою молодость и право умудренных летами на уважение (6–7). Однако он достаточно смел, чтобы заявить, что все сотворены с равными возможностями постижения мудрости (8), что не только старцы мудры (9). И он не боится сказать им о том, что у него есть свое мнение (10). Вступить в разговор побудила его также беспомощность друзей Иова, слабость их речей (11—12). Он видит: они уже побеждены аргументами Иова и склоняются к мысли, что только Бог может опровергнуть их (13). Он обращается к Иову (15), заявляя, что тот готов говорить, ибо полон речами (18), что ум его готов разорваться от переполняющих его мыслей (19) и нуждается в облегчении (20). Наконец, он обещает, что будет нелицеприятен, льстить никому не станет (21), причем очевидно, что именно Иову придется более других пострадать от его языка. Он не умеет льстить, поэтому Иову лучше всего приготовиться к прямому разговору (22).

    33:1–33 «Он не дает отчета ни в каких делах своих». 1—7 Елиуй продолжает говорить о себе. Он не претендует на какую–то особую мудрость, кроме той, которая даруется каждому живущему на земле дыханием Вседержителя (4; ср.:32:8). Он приглашает Иова к разговору (5). Иову нетрудно будет отвечать ему, потому что он, Елиуй, не обладает никакой особой, могущественной Божественной тактикой; он обыкновенный человек, который образован также из брения (6). Он не пытается возвыситься над Иовом и говорит: страх передо мною не может смутить тебя (7); он противопоставляет свою слабость как человека могуществу Бога, по воле Которого Иов страдает.

    8–13 Иов говорил, что Бог отказал ему в справедливости; Он отказался признать его невиновность и относится к нему как враг (10—11), а не как объективный судия. Елиуй намерен показать, что Иов неправ (12) и дело, по его мнению, не в греховности Иова — о чем постоянно твердили его друзья, — а в том, что Бог посылает страдание по другим причинам, — чтобы предостеречь человека от будущего грехопадения. Елиуй считает, что таким образом он может подтвердить и справедливость Бога, и невиновность Иова (ср.: 12,32).

    14—18 Елиуй иллюстрирует свое понимание страдания примером с ночными сновидениями как одним из способов вразумления людей Богом, хотя люди не всегда различают в них Божье присутствие (14). Бог прибегает к ночным кошмарам для того, чтобы остановить человека от задуманного им безрассудного предприятия и удалить от него гордость (17). Эти кошмары — лишь разновидность страдания, и использует их Бог для предотвращения более серьезного страдания и смерти (18).

    19—28 С этой же целью прибегает Бог к другому средству — физическому страданию — для «вразумления» человека и отвращения его от греха (19). Нужно только слово в поддержку страдальца, сказанное одним из многочисленных ангелов–наставников (23—24), и человек исцеляется и возносит публично благодарение за исцеление (ср.: Пс.21:22–25). Затем такой человек кается в своем грехе (27), даже если этот грех только созревал в его сердце и не был реально осуществлен.

    29—33 Елиуй просит Иова либо отвечать ему (32), либо еще его послушать (31, 33). Он не собирается обвинять Иова в грехах; он желает его оправдания (32б), для чего объясняет ему причину его страданий: Бог хочет вразумить его.

    34:1—37 Вторая речь Елиуя: «Не может быть у Бога неправда»

    Здесь Елиуй обращается не к Иову, а к мудрым (2), под которыми он, возможно, подразумевает друзей Иова (в этом случае нельзя не услышать здесь некоторой доли иронии) или большую группу стоявших рядом людей. Его основная мысль сводится к тому, что, поскольку Бог справедлив (10), любая критика Иовом того, что Он делает и чего не делает, неразумна. Затем Елиуй удаляется от ситуации Иова и рассуждения его приобретают общий характер.

    1–9 Елиуй переходит к утверждениям Иова: я прав (5а; ср.: 27:6) и Бог лишил меня суда (56; 27:2). Он обращается к собравшимся с вопросом, встречали ли они когда–нибудь человека, который, подобно Иову, пьет всеобщее презрение как воду (7) и, утверждая, что Бог отказал ему в справедливости, ставит себя в один ряд с беззаконниками, также обвиняющими Бога в несправедливости. Елиуй совершенно напрасно приписывает Иову слова: Нет пользы для человека в благоугождении Богу (9). Иов сказал, что грешники могут избежать правосудия (21:7–34) и что страдания приходят одинаково и к праведному человеку, и к делающему злое (9:22—24), но сам он всегда крепко держался благочестия, хотя это и не принесло ему никаких благ.

    10–15 Здесь Елиуй говорит, что Бог не может быть несправедлив (10–12), и Иов ошибается, обвиняя Бога в любой форме неправосудия. Согласно Елиую, справедливость естественным образом присуща Богу как всемогущему Творцу (13–14). С другой стороны, это опасная позиция, поскольку может ввести в заблуждение, внушив мысль, что сила всегда права.

    16–30 Елиуй продолжает убеждать Иова, что Повелитель вселенной не может быть неправедным. Бог праведен и всемогущ (17). Он имеет право судить царей и князей (18), сокрушать их без объяснений (24), ибо Он видит все их пути и поступки. Он волен низложить их ночью (25), и Его действия, являющие Его силу, всегда находятся в строгом соответствии с Его справедливостью. У него нет фаворитов, для Него не существует ни богатых, ни князей (19), Он расценивает людей по их делам (25) и поражает делающих злое (26), потому что они не подчинились Его законам (27) и угнетали бедных (28). И если Бог молчит, не отвечая на просьбы об оправдании, то кто может осуждать Его и говорить, что дела Его несправедливы? (29).

    31–37 Постоянно требуя от Бога оправдания для себя, Иов только добавляет к своему греху грех неповиновения и отступления (37), потому что умножает клевету на Бога. Елиуй изображает некоего человека, который был наказан за свой грех, а затем раскаялся (31–32). Елиуй полагает, что, согласно теологии Иова, Бог не может прощать такого кающегося грешника, поскольку всякий, пострадавший от руки Бога, должен требовать оправдания, иными словами, он не нуждается в прощении и потому отвергает его (33). Однако это некорректное толкование слов Иова, поскольку Иов признает, что не всякое страдание незаслуженно.

    35:1—16 Третья речь Елиуя: «Взгляни на небо и смотри»

    1—8 Елиуй опять возвращается к мысли Иова, упоминавшейся в 34:9, что «нет пользы для человека в благоугождении Богу». Однако Иов не говорил этих слов, не задавал он и вопроса: Что пользы мне? И какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил? (3). Елиуй формулирует здесь воображаемый вопрос, который мог бы задать Иов, и сам же отвечает на него, говоря, что грешно ожидать прибыли от собственной праведности (7). Бог настолько велик, что все, что ни происходит на земле, не может влиять на Него (5), и даже зло, творимое на земле людьми, не может коснуться Его (6, 8).

    9–16 Поскольку Иов жаловался, что Бог лишил его суда (27:2), Елиуй задается вопросом: почему Иов не избавлен от несчастья? Елиуй рассуждает об угнетенных, тех, что стонут от множества притеснителей (9). И они не всегда избавляются. Почему? Вероятно, потому, что чего–то не хватает в их стенаниях. Их непроизвольный плач не адресован Богу, их Творцу, Который силен переворачивать судьбы и дает песни в ночи (10), Который одаривает людей большей мудростью, чем зверей и птиц (11). Они не получают ответа, потому что по «гордости» не молят Его (12); такие вопли пусты, и Бог не реагирует на них (13). Это касается и Иова. Он просто жалуется на свои бедствия, но не обращается к Богу (14—16). И здесь Елиуй опять не совсем справедлив к Иову: последний не раз непосредственно взывал к Богу!

    36:1 — 37:24 Четвертая речь Елиуя, в которой воздается хвала величию и мудрости Бога

    Этот фрагмент состоит из двух частей. В первой Елиуй повторяет свое утверждение, что страдание дается для научения и дисциплинирования; во второй он воздает хвалу величию и мудрости Творца, Его моральному праву быть Повелителем всей вселенной.

    36:2—25 Елиуй по–прежнему говорит от имени Бога (2); он хочет воздать Создателю справедливость (3), то есть доказать, что в случае с Иовом справедливость не была нарушена. Поскольку Бог стоит неизмеримо выше всех человеческих существ, Елиуй решает начать свои рассуждения издалека (3). При этом он считает себя совершенным в познаниях, то есть абсолютно правым, хоть и не всеведущим!

    5–16 Елиуй начинает с доктрины воздаяния (6). Свои собственные мысли он высказывает тогда, когда начинает рассуждать о страданиях праведника, то есть о том, что касается непосредственно Иова. Страданиями праведник (8) обличается в своем отступлении и призывается оставить свое нечестие (10). Значит, страдание — это форма Божественного дисциплинирования человека (о чем Елиуй уже говорил в 33:15— 30). Если праведник правильно реагирует на такое предупреждение, он будет спасен и все закончится хорошо (11); если же нет, его постигает судьба беззаконника и он умирает без понимания происходящего, то есть не вняв Божьему вразумлению. Когда страдание поражает безбожников, они начинают просто гневаться, но не идут к Богу за помощью (13); они умирают «в молодости» и в нечистоте (14). Праведные же, уши которых открыты для назидательного слова от Бога через посылаемые им несчастья, избавляются от своих бед (15—16).

    17—25 Елиуй, с одной стороны, надеется, что Иов человек праведный, но, с другой — он опасается, что он также среди тех, кто не назидается от своих страданий и поэтому преисполнен суждениями нечестивых (17). Просто лишь жалобы на свое горе не спасут Иова (ср.: 35:9,12); ему необходимо воззвать к Богу и помнить о том, чтобы, молясь об избавлении, превозносить дела Его.

    36:26 — 37:24 Это чудесный гимн творческой силе и мудрости Бога. Эта хвала Богу приобретает здесь особый смысл благодаря вере Елиуя, что именно эта творческая Божья сила дает Ему право быть моральным судьей сего мира (ср.: 34; 10–15).

    27—33 Дождь и молния — это чудеса, творимые Богом; через них Он также судит народы (31а), потому что один и тот же дождь может быть благодатным (31б) и разрушительным (33б).

    37:1—5 Гром — это не просто природное явление, это голос Бога, таинственный, непредсказуемый и устрашающий.

    6—13 Снежные бури, прерывающие труд людей и загоняющие зверей в их логово (7—8), являют всем не только могущество Бога, которое проявляется в контроле над этими природными силами (12), устрашающими людей и животных, но также демонстрируют Его мудрость, которая использует эти силы природы для различных целей, направляя их на землю либо для научающего наказания, либо для благословения (13).

    14–24 Божья сила и мудрость открываются в летней грозе (15), в удивительном расположении облаков (16), в жарком ветре (17), в блистающем бронзой зеркальном небе (18) и в ослепительном свете летнего солнца (21). Божья мудрость настолько выше мудрости Иова, что Иов просто не способен понять ни суть этих природных явлений, ни то, как они совершаются (15–16, 18), не говоря уже о контроле над ними. Потрясающее великолепие Бога (22) настолько величественно, что делает Его абсолютно недосягаемым. Елиуй иронически просит Иова научить нас, что сказать Богу, как говорить с Ним (19), но тотчас сам признает невозможность этого, ибо «мы в этой тьме ничего не можем сообразить». Именно это не хотел понять Иов, когда настойчиво требовал от Бога ответов на свои жалобы. Но все его претензии к Богу опровергаются самим появлением Бога в следующей главе.

    38:1 — 41:26 Говорит Бог

    Эти речи Бога замечательны не только своим содержанием, но и самим фактом появления. Иов, так настойчиво взывавший все это время к Богу (даже будучи в гневе и отчаянии), в конце концов оказывается участником беседы с Богом, и напряжение его ослабевает. Эти речи интересны и тем, что в них отсутствует, и тем, что в них присутствует. Во–первых, примечательно, что Бог ни слова не говорит о вине Иова. Очевидно, что Бог ничего не имеет против Иова; ни одного упрека не исходит из уст Бога за его «неистовые» слова (6:3). Во–вторых, речи Бога поражают своей тематикой. В них говорится исключительно о естественном мировом порядке, об устройстве сотворенного мира; ни о каком оправдании Бога перед людьми нет и речи, да и не может быть. Повествуя о космической гармонии и творении животного мира, Бог, разумеется, не стремится ослепить, сразить Иова демонстрацией Своей силы и разума (в чем Иов никогда ни секунды не сомневался). Скорее Бог побуждает Иова переосмыслить тайну величия и сложности сотворенного Им мира. Иов должен осознать, что видимый естественный порядок, царящий во вселенной, тождествен ее моральному порядку. Многое лежит за пределами человеческого понимания; многое кажется жутким, непонятным, многое устрашает, но все это — дела мудрого Бога, Который устроил мир так, чтобы он отвечал Его требованиям и соответствовал Его целям

    38:1 — 39:32 «Где ты был, когда Я полагал основания земли?»

    Обращаясь к Иову, Господь предлагает ему длинный список вопросов. Он делает это не для того, чтобы унизить его, но чтобы побудить его глубже задуматься о том, что ему хорошо известно — о сотворенном Богом мире, и поразмышлять о разлитой в нем тайне. Бог указывает Иову на десять особенностей естественного устройства мира (38:4—38) как на пример великой тайны и на девять типов животных, иллюстрирующих тайну сотворения жизни. Последний стих (39:32) в этом фрагменте вводит нас в атмосферу судебного разбирательства между Богом и Иовом (ср. также: 38:3): ведь именно этого Иов так настойчиво добивался (напр.: 31:35). Целью всего этого разговора, однако, является не установление вины или невиновности, но утверждение истины о жизни как Божьем творении.

    38:1–3 Вступление. Наконец–то Иов получает ответ, которого он так долго добивался (ср.: 31:35). Конечно, Иов представлял себе все это иначе. Он воображал плавно протекающую процедуру судебной тяжбы, однако Господь говорит к нему из бури и вихря. Шторм, буря — это древние символы Божественного откровения (ср. напр.: Пс.17:7–15; Наум. 1:3; Зах. 9:14), и хотя Иову страшно, он теперь понимает, что Бог более не намерен игнорировать его требования. Бог не принижает интеллект Иова, говоря, что он не понимает Божественного плана (Провидения; 2) управления вселенной. Нет в словах Творца ни тени презрения к Иову, ибо Он приглашает его препоясать чресла свои как муж (то есть как мужчина, который сильнее женщины) и напрячь все свои умственные силы для осознания целей Бога, о которых Он будет говорить не прямо, а образно.

    38:4—38 Что есть земля и небеса. 4—7 Здесь мир изображен в виде здания с основанием и краеугольным камнем, здания, построенного в строгом соответствии с проектом, в котором была положена мера Земле. Строительство сопровождалось музыкой утренних звезд — ангелов.

    8—11 Море представлено как бы вышедшим из чрева матери (8), а затем окутанным облаками рукою Бога («Я облака сделал одеждою его», 9). Однако море — это грозная сила, которую нужно обуздывать, поставив ей запоры и ворота (10).

    12–15 Наступление зари также недоступно пониманию Иова (12). Возможно, правилен вариант NEB, где из этих стихов устранены не совсем уместные слова о нечестивых (13, 15) и введена ссылка на различные небесные светила, подобные «звездам Млечного Пути», которые на рассвете «выходят друг за другом» (15).

    16—18 Под землей находится целая бездна, неведомая людям: глубина моря, «источники великой бездны» (Быт. 7:11), пополняющие морские воды, и царство смерти, представленное в виде города с «вратами» (17), то есть преисподняя (вероятнее, чем земли) во всей ее широте (18).

    19—21 Свет и тьма здесь уподобляются существам, имеющим свои жилища, в которые они возвращаются в должное время. Иов не знает ни их границ, ни «стези к дому» их (20).

    22—23 Не имеет он также понятия о хранилищах снега… и града (22), приберегаемых «на день битвы и войны» (23; ср.: Исх. 9:22–26; Нав. 10:11; Ис. 30:30).

    24—27 Протоки для излияния воды из небесных кладовых (25) напоминают нам об «окнах небесных», которые открылись в день потопа (Быт. 7:11). В стихах 26–27 возникает новая тема, которая будет развита позже в главе 39: многое из того, что случается в сотворенном мире, происходит не ради человека, но ради других Божьих творений или просто потому, что такова воля Его. Здесь речь идет о дожде, падающем на необитаемую землю (26).

    28—30 Дождь, роса, лед — откуда все это? И этого Иов не знает.

    31—33 Каким образом семь звезд созвездия Большой Медведицы связаны вместе? Почему звезды Ориона так прочно соединены, какими «узами» они связаны? (31). Каким бы ни было влияние звезд, Иов не имеет на них никакого влияния; не имеет он ни малейшего понятия и об «уставах» неба, определяющих движение звезд (33).

    34—38 Не подвластны Иову ни дождь, ни молнии, когда Бог опрокидывает сосуды неба (37).

    38:39 — 39:30 Творение животного мира. Внимание фокусируется не на хорошо известных и полезных человеку животных (таких, как овца, осел и верблюд), а скорее на считающихся бесполезными, загадочными или враждебными. Однако все они тоже часть Божьего творения. Так и с человеческим страданием: иногда цель и смысл его очевиден, но временами оно так же непонятно, так же враждебно человеку, как и дикие животные. И тем не менее это часть порядка, установленного Богом в этом мире; только Он как Творец знает о его истинных причинах.

    39—41 Дело не в том, что Иов не в состоянии накормить молодых львов (39), и даже не в том, что только Бог питает ворона (41), а в том, что весь этот Богом сотворенный мир существует совершенно независимо от человека.

    39:1—4 Дикие козы и лани недосягаемы для людей; онираждают потомство, и оно растет без человеческой помощи и знаний.

    5—8 Дикий осел, освобожденный Богом от служения человеку (5), живет вольной, хотя и трудной жизнью, и совершенно бесполезен для людей, в противоположность его родственнику, домашнему ослу, которого тащат по шумным городским улицам (7).

    9—12 Еще большая пропасть отделяет одомашненного быка от дикого («единорога»), самого сильного из копытных животных (исчезнувшего как вид, по–видимому, в XVII веке). Приходится признать абсолютную бесполезность его для человека.

    13–18 Одни животные дики, свободны и неукротимы; другие, как страус, например, просто нелепы. Распространено мнение (оно и приводится здесь), что страусы отличаются жестоким и небрежным отношением к своему потомству, но на самом деле страусы оставляют свои яйца только в дневное время, ночью же самец и самка по очереди согревают гнездо. Бог никогда не создавал животных, поведение которых было бы бессмысленным.

    19–25 Боевой конь служит человеку, но его сила и отвага окутывают его таинственностью. Даже такое близкое человеку создание, как конь, остается непонятным и загадочным для него. Кто знает, откуда берет он свою мощь (19), почему «он смеется над опасностью» и не имеет страха (22), почему неудержимо рвется в бой?

    26—30 Ястреб и орел — птицы, которые лишь время от времени появляются в поле зрения человека (30), а большей частью живут в местах, не доступных для него (27–28). Они бесполезны для людей; это хищные и нечистые птицы, однако они созданы Богом, Который вложил в них все их природные инстинкты (напр., мудрость; 26). Если Иов способен понять все это, то он сможет принять тот факт, что хотя бы некоторые из человеческих страданий берут начало в непостижимой Божьей мудрости.

    39:31–32 Заключение. Господь не презирает Иова; Он не желает поставить его в неловкое положение в споре (ср.: 38:3). Он завершает Свою первую речь приглашением Иова в качестве Своего оппонента в суд для того, чтобы тот держал перед Ним ответ.

    39:33—35 Первая реплика Иова: «Вот, я ничтожен, что буду я отвечать Тебе?»

    Иов не выказывает чувства уничиженности и не признает поражения. Он просто объявляет себя ничтожным, потому что понимает свою ограниченность и неспособность осознать значение того, что было открыто ему Господом в Его речи. Но поскольку отвечать ему нечего, вопрос остается открытым. Господь ждет ответа, но Иов просит Его продолжить Свою речь. Иов полагает свою руку на уста свои (34), потому что ему нечего добавить.

    40:1 — 41:26 «Взирай на могущество творения Моего!»

    40:1—9 Вступление. Господь не собирается запугивать Иова Своей великой силой и властью, потому что Иов всегда соглашался, что Бог неизмеримо сильнее его (напр.: 9:15–19). На первый план здесь выступает не Божья сила, а Божья справедливость. Бог имеет в виду, что сам Иов не может заслужить себе оправдание. Нужно обладать могуществом Бога (иметь Его десницу, 9), чтобы осуществлять и физический контроль над всей вселенной, и вершить суд в сфере морали. Оправдание человека — это Божье дело, Иов же пытался исполнять задачу Бога, требуя от Него оправдания.

    40:10–19 Бегемот. Здесь продолжается тема главы 39, однако дается уже не краткий обзор животного царства, но приводятся два замечательно подробных описания: бегемота — самого свирепого из всех наземных животных — и левиафана — самого страшного из морских тварей. Выше мы слышали речь Творца о таинственности процесса творения животного мира; теперь речь идет о том страхе, который внушают людям эти два Божьих творения, и о том великолепии, которое присутствует в них как в Его созданиях. Под «бегемотом», этим огромным и мощным зверем, здесь может подразумеваться и крокодил, и дикий бизон, и гиппопотам, и мистическое существо. Описания бегемота и левиафана отличаются поэтическим преувеличением, однако очевидно, что эти образы представляют реальных существ. Они — символы непокорности и хаоса, и тот факт, что Господь сотворил их, свидетельствует о всемогуществе Божьем, способном укрощать любые силы, угрожающие Его вселенной.

    Бегемот — одно из первых творений Бога (10). Здесь явственно просматривается параллель с Быт. 1:21, где говорится о творении «животных пресмыкающихся, которых произвела вода». Питается он травой (10), живет в тростнике и в болотах (16). Несколько странным нам кажется то, что пищу ему приносят горы (15), хотя известно, что гиппопотамы в поисках пищи могут взбираться на крутые склоны холмов. Он обладает баснословной силой (11–13), и ни один человек не может победить его (19), только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой (14). Мчащийся речной поток не устрашает его («хотя бы Иордан устремился ко рту его», 18); хвост его, хотя и короток, но обладает огромной силой («поворачивает хвостом своим, как кедром», 12).

    40:20 — 41:26 Левиафан. Под левиафаном мог подразумеваться дельфин, рыба тунец, кит, но вероятнее всего — крокодил. Согласно ханаанской мифологии, в морской пучине обитало семиголовое чудовище по имени Лотан — царь бездны; ссылки на подобное чудище есть и в Ветхом Завете (напр.: Пс. 73:13–14; Ис. 27:1). Таким образом, левиафан, как и бегемот, олицетворяет силы хаоса.

    40:20–41:3 Левиафан бесполезен для человека. Его нельзя поймать (20), приручить (22), его нельзя заставить служить человеку (23), он не годится для детских игр и забав (24). Его нельзя использовать в пищу (25), ибо его невозможно поймать (26). Если кто–то по неосмотрительности своей и попытался схватить его, то уж не станет делать этого вновь (27)! Одного взгляда на него достаточно, чтобы обратиться в бегство (41:1). Смысл стихов 41:2—3 в том, что если смелого человека отпугивает вид левиафана, то только глупец рискнет приблизиться к самому Богу!

    41:4—26 Язык этого отрывка необычайно поэтичен и красочен; точных описаний здесь нет. Верх одежды его — двойные челюсти его (5); под брюхом его острые камни (22), и он лежит на них; движением своим в воде он кипятит пучину (23), превращая море в кипящую мазь. Еще более метафорично описано дыхание зверя, из пасти которого выходит пламя (12—13). Основная задача этой поэмы, воспевающей царя всех свободных и гордых животных (26), — показать величие и неприступность этого Божьего творения, столь враждебного и чуждого человеку. Это кульминация речей Бога к Иову, и Иов не упускает их сути: бегемот, крокодил — символы страдания, ужасающие и таинственные, но тем не менее это часть Божьего творения во всем его величии.

    42:1—6 Вторая реплика Иова: «…раскаиваюсь в прахе и пепле»

    В отличие от первой реплики Иова, адресованной Богу (39:34) и означающей отказ отвечать Ему, здесь Иов уже готов вести с Ним беседу. Ибо Иов осознал право Бога делать то, что Он делает, и даже — хотя Иов не говорит об этом прямо — Его право на поражение страданием невиновного. В словах Иова появляются новые нотки: Знаю, что Ты все можешь (2), и это не простое признание Иовом Божьего всемогущества, это понимание того, что Бог всегда во всех Своих делах имеет определенную цель. Страдание Иова имеет ценность и смысл в глазах Творца, хотя Он ничего не разъясняет Иову. Ошибка Иова была в том, что он хотел сам решить проблему страдания, то есть пытался вторгнуться в сферу, недосягаемую для человеческого разума: Я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал (3).

    В стихах 10—17 будет рассказано, как оправдание от Бога наконец приходит к Иову. Но для него более важно то, что, пробиваясь в плаче и воплях к Богу с целью судить Его, он вдруг оказывается лицом к лицу с Ним. Замечательно, что Сам Бог, прервав молчание, обратился к Иову. И это превыше всякого оправдания. Ощущение Его присутствия, личная встреча с Ним (теперь же мои глаза видят Тебя, 5) превосходят всякое страдание, одиночество и обиду, а также и любую из теорий о Боге (я слышал о Тебе слухом уха, 5). Презирает ли Иов себя (6)? (Рассуждение автора основано на англ. переводе. В русском тексте Библии: «отрекаюсь». — Прим. пер.). Слово себя отсутствует в древнееврейском тексте. Поэтому более вероятно, что речь идет о презрении к тем словам, которые он излил в адрес Бога. А в чем же он раскаивается (6)? Здесь не может идти речь о грехе, поскольку с самого начала Иов был праведником. Он может раскаиваться только в своих дерзких словах и в своем непонимании Премудрости Божьей. Может быть, следовало бы слову презираю предпочесть вариант «истаиваю», то есть «превращаюсь в ничто». Это характерное чувство, которое испытывает творение перед лицом своего Творца. Возможно также, что есть смысл вместо слова раскаиваюсь употребить слово «успокаиваюсь», то есть: «Я успокаиваюсь, хотя все еще сижу в пыли и пепле» (ср.: 2:8). Иов все еще страдает, он все еще сидит в куче пепла, но горе его уже ослабевает, и напряжение его страдания спадает, ибо он встретился с Богом.

    42:7–17 Эпилог

    Почему история Иова на этом не заканчивается? Вероятно, потому, что Иов просил об оправдании, то есть о публичном Божьем объявлении его, Иова праведником, не заслуживающим такого наказания. Некоторые считают, что счастливый конец портит впечатление от Книги Иова, поскольку как будто поддерживает старую доктрину о вине и страдании. Разве не является эпилог аргументом в пользу богословия его друзей, утверждающих, что праведник всегда процветает? Нет, потому что друзья настаивали на том, что праведники всегда процветают, а беззаконники всегда гибнут. Происшедшее с Иовом показывает, что нет никаких «всегда». Эпилог говорит о том, как щедр Господь, изливающий дождь благословений на тех, кто преданно служит Ему. Это награда, милость Божья, а совсем не обязательство, которое Он должен исполнить.

    42:7—9 Оправдание Иова перед друзьями

    В этой очаровательно ироничной сцене Бог указывает друзьям Иова, что именно Иов был истинным рабом Его (и это повторяется четырехкратно), а не они, его друзья, которые говорили о Мне не так верно, как раб мой Иов (7). Происходит почти комическая перемена ролей, когда наказание друзей за их глупость отменяется только потому, что праведный, но все еще страдающий Иов возносит за них молитву Богу (8–9). Те, кто превозносился перед Иовом, теперь сами нуждаются в прощении, а Иов не только получает оправдание перед лицом их, но сам становится их ходатаем. Но возможно ли, чтобы такие почтительные речи друзей о Боге оказались в итоге не столь верными? Причина в том, что друзья Иова говорили о Боге исключительно в третьем лице, как о каком–то объекте, а Иов искал личного общения с Ним. В тяжкие времена страданий отвлеченные рассуждения о Боге действительно неуместны.

    42:10—17 Публичное оправдание

    Итак, Иов уже оправдан в глазах друзей, но для родственников и сограждан доказательством его оправдания Богом может стать только восстановление всего его состояния. И Бог восстанавливает имущество Иова в двойном размере (12). Возможно, этим Бог компенсирует ему все его незаслуженные потери (ср.: Исх. 22:4). Радость, обретенная Иовом в общении с Богом (см. выше: ст. 6), возрастает при встрече с родными (11). Подарки, которые он получил от них (деньги и золотое кольцо), — это скорее знаки уважения, чем желание обогатить его, поскольку Иов опять стал процветающим человеком (10). Он стал настолько богат, что наследства его хватает даже дочерям (обычно дочери получали наследство лишь при отсутствии наследников мужского пола, Чис. 27). Завершается эпилог нотой, характерной для историй о патриархах Книги Бытие: умер Иов в глубокой старости, насыщенный днями. Это последнее Божье благословение ему. Заключительные строки Книги Иова вновь возвращают нас в ту идиллическую атмосферу, которой она открывалась. В этом–то стилизованном мире, так далеко отстоящем от нас по времени, разыгралась эта таинственная человеческая драма, столь актуальная во все времена.

    Clines David J. Л.










    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх