|
||||
|
КОММЕНТАРИИ НЕТ, НУ ЭТО ГРУБО. Есть же какие-то вещи… Прежде всего нужно определить рамки, а потом уже — пожалуйста — гуляйте в этих рамках. Только так достижима подлинная свобода. Свобода — это осознанная необходимость. Неважно даже, насколько осознанная. Можешь осознать — твое счастье. Не можешь — следи за умными людьми. Но и злоупотреблять тоже не надо. В общем, ничего не надо. Все-таки, это было грубо. Девушка ему сказала: «Я думаю, психологи — хорошие люди». Другой вопрос, зачем она так сказала. Может быть, она так всегда раньше думала. Потому что никогда не видела психологов. Это была ее милая иллюзия. Она сама бы с нею постепенно рассталась. Она бы вышла в перерыве в коридор и всё бы сказала. А он — тоже, начинает. Из-за таких у нас психология так и сидит в девках, никем не любимых. Ни правительством, ни широкими массами людей. Скажешь в гостях, что психолог, — люди отсаживаются подальше. Может, они никогда психологов не видели, как та девушка. Или, наоборот, видели. Короче, есть же какие-то вещи, и нарушать их отнюдь никому не надо. А то еще обидится кто. РАЗГОВОР НИ О ЧЕМ. (Д—3, стр. 21) НЕСКОЛЬКО БОЛВАНОВ. (И—7, стр. 87) Группа начинается с маразма. Нет ничего хуже, чем группа людей, сознательно собравшихся для исполнения общего дела. У них в глазах сияет подростковый пыл. Редкие прохожие шарахаются на другую сторону улицы. Что такое подростковая логика? Сильнее — значит круче. Стая — закон. Завтра больше. Маза наша. Цой жив. «Просьба о помощи со стороны пациента всегда означает регрессию. Пациент может просить о помощи по-разному. Младенческая установка как бы говорит в нем: „Мамочка, поцелуй, чтобы перестало болеть“. Если он похож на ребенка, просьба о помощи будет примерно следующей: „папа, сделай это, пожалуйста. Я маленький, а ты сильный“. пребывая на уровне подростка, пациент скажет: „давайте встретимся и вместе сделаем то, что не получается у меня одного“. Иногда пациент может оказаться старше, и его просьба будет звучать так: „Помогите мне преодолеть мои победы над самим собой“; „Помогите мне не быть таким преуспевающим“». (К. Витакер, «Полночные размышления семейного терапевта») ОСНОВНОЙ НЕДОСТАТОК КНИГИ… (К—18, стр. 46) КРАСАВИЦЫ И МИЛИЦИОНЕР. (И—31, стр. 110) ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ГРУППЫ: НАБРОСОК. (И—18, стр. 96) ИДЕЯ ПРОГРЕССА… (К—44, стр. 63) ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ обычно означает что-то вроде смены тех пресловутых надписей на футболках. Сиротинушка превращается в героя, герой по достижении срока становится мудрецом. Но — вот что интересно — носитель футболки может при этом остаться той же со всех сторон деревянной заготовкой. Или, наоборот, тем же милым, счастливым Буратино. «Я много лет соперничала с Богом, И вот получается, что по достижении определенного возраста человек считает себя обязанным стать зрелым. Опять-таки, желание настолько благородное, что издеваться грех. Но что означает эта зрелость? Она внутри или снаружи? В смысле: кто на кого работает? Если это — зрелость для внешнего зрителя (нет, опять — грубо! скажем, для собеседника), то это и есть смена футболки. Теперь: как отличить как бы зрелость от просто зрелости (если она, конечно, бывает), мудрость как надпись на футболке от мудрости как внутреннего состояния? (Это с подлой точки зрения внешнего наблюдателя). Саша Гранкин бы сказал: ковырнуть, врезаться, вступить в эмоционально значимый диалог. И если та самая зрелая женщина, натыкаясь на границы своей роли, будет отпрыгивать, значит, это роль. Например, в роль мудрой сивиллы не входит сердиться на приставания. Кира прятала свою агрессию (видную несколько раз по ходу диалога и совершенно очевидную в конце) — и это подписало ее приговор. Парадокс: взрослый — это тот, кто может быть ребенком. Тот, кто не может, — владелец взрослой футболки. ПОКЛОНЕНИЕ ДЬЯВОЛУ (Д—5, стр. 22) ЦЗУЙ-ЕНЬ, ДУМАЯ, ЧТО ОН УЖЕ… (И—24, стр. 103) К ИЗВЕСТНОМУ СВОЕЙ СТРОГОСТЬЮ МАСТЕРУ… (И—15, стр. 94) ЕСЛИ ПЕРЕСТАТЬ СОБИРАТЬ БЛЕСТЯЩИЕ МОНЕТКИ… ПРЕЖДЕ ВСЕГО: СКОЛЬКО ЖЕ В ЭТОЙ ИСТОРИИ БОЛВАНОВ? Трое были так названы. Но что вы скажете о нескольких монахах, «записавших этот анекдот»? К ним уже органично примыкает автор книги со своими любимыми читателями. Естественно, большая часть этого народа полна друг к другу явной симпатии. Итак, некогда было время, когда этих болванов не было. Вот Му-Чу идет по дороге (куда он шел?), вот он встречает того злосчастного монаха. Болванов еще нет — или их уже полно? Тут надо быть осторожным. Когда первый «болван» уже прозвучал, картина резко поменялась. Избежать дальнейшего невозможно. Цзю-Ту прекрасно понимал, что мотивы Му-Чу неустановимы. Он совершил действие, которое невозможно стереть, он уподобился Богу. По той или иной причине Цзю-Ту решил приуменьшить блеск вокруг Му-Чу. То, что сделал Ю-Тань, можно назвать стиранием памяти. Послушайте окружающих: они мало помнят происшедшее, они помнят свои мысли по этому поводу. Но поскольку и мысли тоже не очень, мягко говоря, свои, то стереть их действительно можно даже таким фрайерским способом. Что за привычка записывать такие штучки? Да еще комментировать их? Да еще потом комментировать комментарии? Я думаю, в этом сказывается их провинциализм. Столичные жители обычно не утруждают себя подобными размышлениями. Анекдот прозвучал — давайте следующий! Есть слово «реприза», есть понятие «gimmick». В провинции несколько более принято задумываться над смыслом. В этом коротком рассказе, например, прекрасно описан круговорот ценностных суждений, обреченных на вечное поедание собственного хвоста. Но кому оно надо? Важно, могу я это понять или нет? Я болван или автор — болван? Так кто здесь блуждает среди призрачных болванов? (В то время, как те двое пошли «каждый своей дорогой»). Вот, скажем, ты не очень много понимаешь в этой книге. Что ты собираешься делать с тем, что не понимаешь? А с тем, что понимаешь? (это вопросительный знак или восклицательный?) И последнее: вдруг вспомнил, что мой лучший друг в то счастливое время называл меня не иначе как «падло». БОГАТЫЙ ТОРГОВЕЦ ПРИНИМАЛ В ГОСТЯХ… (Д—6, стр. 24) В ЗАПАДНОМ ПОНИМАНИИ ИСТИНЫ… (К—16, стр. 46) Первый акт психотерапевтической драмы: агенты в масках
Главным достоинством моего современника является тщательно отрепетированная приемлемость. Встретившись друг с другом, мы старательно делаемся друг под друга. Положение агента в чужой стране — очень хорошая метафора. Тот тоже всё время делается и волнуется, так ли у него получается. Но положение на самом деле еще хуже: оставшись наедине, агент может расслабиться. Среди нас же никто расслабиться не может: человек боится внутреннего еще больше, чем внешнего. «Я похож на государство, в котором правит неродной король. Какой-нибудь Вильгельм Завоеватель или призванный на царство Рюрик. Я похож на страну, правитель которой является чуждым для народа, говорит с ним на разных языках, а потому в стране царит смута и насилие». На лице у каждого написан его градус: доза своего нутра, которую человек может вынести. У мужчин в костюмах и с папками, к примеру, градус этот обычно очень мал. Увы. Что же несет этот агент, кроме страха? На какое задание он вышел? Я СИЖУ В КВАРТИРЕ. ИЗО ВСЕХ ЩЕЛЕЙ ДУЕТ. (С—4, стр. 73) ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ГРУППЫ: НАБРОСОК. (И—18, стр. 96) ВТОРОЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: Второй акт психотерапевтической драмы: война
Когда он приходит ко мне за помощью, я не могу ему помочь — в том смысле, что не могу сделать за него работу, как не могу за него поесть или помочиться. Но и не помочь — не могу, потому что я — не пустота, и он — часть моего мира. Придя ко мне, он очень много на себя взял, он не должен был приходить. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Абсурд окружает нас со всех сторон. Брат мой, ты мой враг. Мы врем друг другу в попытках сказать правду. Нам нужно найти твердую почву, хотя бы маленький уголок опыта, где внешнее сойдется с внутренним. Так что злость будет первой честной эмоцией, которая нас свяжет. А что делать? Будем драться. ТРЕТИЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: МОРАЛЬНОЕ ПАДЕНИЕ. (К—7, стр. 39) ПОКЛОНЕНИЕ ДЬЯВОЛУ (Д—5, стр. 22) УЧЕНИК ПРИШЕЛ…. (И—16, стр. 95) Третий акт психотерапевтической драмы моральное: падение «Еще не смысля всей беды, Я спросил себя: чего во мне больше всего? — и честно ответил: семейных традиций. Семейная традиция означает тайную передачу, проглатывание интроектов, стыд. (Однажды я ехал в машине, где незнакомая мне девушка «вела светскую беседу», то есть порола всякую чушь. Вдруг я представил себе, что было бы, если бы она была «моей девушкой» — как бы я мучился! Конечно, позже она стала моей любовницей… Я сижу сейчас и думаю: чувствую ли я себя ответственным за все те глупости, которые она совершила при мне или без меня? Да. Нет. Конечно, да. Ни капельки. Как за свои.) Человек, пытающийся что-то изменить в себе или хотя бы просто что-то понять, хотя думать о многих вещах — это уже изменять запрету о них думать, не избегнет столкновения с семейным стыдом. «Только не трогайте мою маму!» Увы — мама вдали, а вот интроекты внутри, иные как Цербер, иные как Харон, встречи с ними не избежать. И встреча эта часто похожа на сон, в котором хочешь бежать или драться, но тело не движется. А победа в этой встрече переживается как предательство, моральное падение и микропсихоз. Это праздник падения маски, так прекрасно выраженный во сне про арабское кафе. Она выдает агента и выдает себя, когда случайно (случайно?) рвет газету — оболочку, покрытую чужими словами, лозунгами и прочей дрянью, — и под ней вдруг оказываются деньги — символ энергии. Теперь она сможет купить себе что-нибудь получше, чем та чашка кофе, до краев наполненная мутью. СОН ПРО МОРАЛЬНОЕ ПАДЕНИЕ (С—10, стр. 76) ЕСТЬ ПРОСВЕТЛЕНИЯ, ПОХОЖИЕ… (К—36, стр. 58) ЭТЮД О НЕПОСРЕДСТВЕННОМ САМОВЫРАЖЕНИИ. ЧЕТВЕРТЫЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: ПОСЛЕ ПРОСВЕТЛЕНИЯ. (K—8, стр. 40) Четвертый акт психотерапевтической драмы: после просветления «Нам всем грозит свобода, В Тибетской Книге Мертвых описано, что происходит с душой (ой, какое слово скользкое! Бр-р-р!) после смерти. Вкратце: в момент смерти она испытывает максимальное открытие истинной сущности мира, наполняется безошибочным знанием и светом; позже (на протяжении семи недель после смерти) ее начинают покрывать иллюзии, мучая ее всё более болезненными кошмарами, пока наконец она не погружается в них полностью, притягивается поэтому к миру и вовлекается в зарождающийся при сексе плод… Вот так оно примерно и происходит с пресловутым просветлением. «До просветления я носил воду и колол дрова. Едрена вошь! ПОСЛЕ ГРУППЫ: НАБРОСОК. (И—20, стр. 99) «Как я зауважал свою подругу» (И—28, стр. 108) САРРА, ЖЕНА РАББИ МЕНАХЕМА… (И—26, стр. 104) ПОНИМАНИЕ И НЕ-ПОНИМАНИЕ — ДВА ОЧЕНЬ РАЗНЫХ ПРОЦЕССА. У каждого — свои цели, своя стратегия. Очень интересно их научиться различать. Вот простой пример: человеку приснился сон, что у него горит на голове шапка. Он объясняет: всё дело в том, что вчера он был в магазине, где есть шляпный отдел, к тому же в комнате было довольно жарко и душно. Ап! — всё объяснилось! На самом деле он вчера был в десяти отделах четырех магазинов, а в комнате ночью было не только душно, но и влажно. То есть ему могло присниться, что он ходит по морю (из-за влажности) в сандалиях (обувной отдел) аки по суху (сказалась рюмка сухого вина, правда, позавчерашняя). Но почему-то приснилась горящая шапка. Что дает человеку такое объяснение? С одной стороны — ничего, он ничего не понял. Набор случайных процессов, которые он почти не замечает, остался набором случайных процессов. Он ничего не понял, и потому этот процесс позволительно назвать не-пониманием. Но это не просто непонимание, это достаточно активный процесс. Какие у него цели — хоть немного — очевидно. Уменьшилась тревожность; сохранена рациональность; снята ответственность (хотя бы в том смысле — особенно в том смысле — что на место личности поставлен набор случайных внешних причин, вместо упорядоченной системы — хаос). Это не-понимание. Что же такое понимание? Ну, предположим, человек думает: «Чего это мне приснилось, что на мне шапка горит? Уж не есть ли это метафора того, что я — вор? Что же я в таком случае ворую?…» — и т.д. Может ли он таким образом понять что-нибудь новое для себя? Конечно. Но нет ли здесь риска, что он нагружает действительно случайную последовательность дурацких обрывков памяти и фантазий личностным смыслом? Есть, опять, конечно же, есть. Или, может быть, вовсе и нет. Ведь это ЕМУ приснилось, ЕГО фантазия таким образом сработала, ОН ходил в магазин и спал в духоте. То есть личность может ассимилировать что угодно — хоть бы и сам хаос. Станет ли волк есть зайца, если он его СЛУЧАЙНО найдет? Конечно, станет. Может, это была ошибка, и заяц ему вовсе не предназначался? Очень может быть. Запросто. Неважно, к какому феномену мы подходим — важно, что мы делаем с ним. Если это сон — понятно, что он индивидуален, имеет личностную подоснову и так далее. Но то же самое — мы можем понимать или не-понимать, анти-понимать, когда, мы, скажем, читаем Тору. В любом непонятном месте, будь это повторы, противоречия, логические несоответствия, «рациональное» может услужливо — и главное, очень быстро — фабриковать «объяснения»: ошибки переписчиков, темнота предков, слияние текстов разного происхождения и т.п. Это не даст человеку ничего нового, ничего не добавит к нему, кстати, даже спокойствия (потому что спокойствие, достигаемое подавлением тревожности — мягко говоря, говно, а не спокойствие). Но подходящий к тому же верующий, то есть тот, кто считает, что текст имеет для него личностный смысл, — он способен понимать и увеличивать понимание. Говорил Баал Шем Тов: «Сказано: „Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова“, а не „Бог Авраама, Исаака и Иакова“, ибо Исаак и Иаков не пользовались тем, что сделал до них Авраам. Они сами искали связи с Творцом и служили Ему». МАЛЕНЬКИЙ ЗАКАКАННЫЙ РЕБЕНОК И БОЛЬШОЙ АСФАЛЬТОВЫЙ НЕСКОЛЬКО БОЛВАНОВ. (И—7, стр. 87) О ГЛУБИНЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ (И—30, стр. 109) КОКЕТСТВО — РОДНАЯ ИГРА ДЛЯ ПСИХОТЕРАПЕВТА. Невербально пообещать и не дать — это и там, и там принято. «А кто что обещал?» А никто — ничего, так, глазками водили, губки прикусывали. Интересно, что никто не способен остановиться, и уже в самой не той атмосфере, с совершенно ненужными людьми она нежно водит пальчиком, а он глубокомыслит по поводу. То-то они так схлестнулись. Потом он скажет: «А ты что, ожидала, что я буду твоим папой? Невроз переноса. У меня своя дочка есть». А она ничего не скажет, стянет на прощание губки и отвернется, взмахнув челкой. Кокетка? Мадонна всеобщей сублимации! ВЕЛИЧАЙШИМ ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ ОТКРЫТИЕМ «ГЛАВНОЕ, Я СОВЕРШЕНО НЕ ПОМНЮ, КАК ВСЕ ЭТО НАЧАЛОСЬ…» БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС для страдающих манией величия. (Надо отдать Гамлету должное — он все же двигался от неосознанных убийств к осознанным). Быть или не быть? — а точнее: Уехать или остаться? — а точнее: Брать зонтик или не брать зонтик? Даже на последний вопрос ответ дает элементарная забывчивость или заботливая бабушка. Не достичь ли мне просветления к началу марта? Не возвыситься ли мне духовно? Тьфу, злость берет. Но поди ж ты — сколько людей так СЕРЬЕЗНО раздумывают. Сколько людей НЕ УВЕРЕНЫ, что у них есть внутренний мир! Сколько людей думают, что бессознательное ОТКРЫЛИ сто лет назад! Надо подойти к ним поближе и рассмотреть их в лупу. Что-то же там есть, кроме гусиной кожи! «БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ — ВОТ В ЧЕМ НЕВРОЗ» (К—12, стр. 43) «БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ — ВОТ В ЧЕМ НЕВРОЗ». «Моя мама хотела, чтобы я был летчиком, мой папа хотел, чтобы я был водолазом, и поэтому я — шизофреник». «В общем, выбирай: либо прищемим яйца дверью, либо посадим голой задницей на сковородку». Это из аптечки психотерапевта. Кёгэн — любимый мною за то, что однажды сжег все свои книги и конспекты (до этого он был известным комментатором буддийский сутр), — задал однажды ученику такой коан: «Оно подобно монаху, который висит на дереве, уцепившись зубами за ветку; ни руками, ни ногами он не может достать до других веток. В это время под деревом появляется еще один человек и спрашивает, в чем смысл прихода Дарумы с Запада. Если первый не ответит ему, он не выполнит свой долг; если же он ответит, он простится с жизнью. Что ему делать?» Монах Сё продолжил это так: «Я не спрашиваю у вас, когда вы уже висите на дереве. Что вы скажете, когда вы еще не начали взбираться на него?» Позитивист Блайс прокомментировал это так (игра называется «Внимание, правильный ответ!»): «Главное — не ожидать результатов». Мумон написал по этому поводу очень близкие мне слова: «Хотя твои речи текут, словно реки, они никому не нужны». Саша Ройтман дал шикарный ответ — он вынесен в начало лоскутка — никогда не слышав коана. Мне же это состояние (висеть, уцепившись зубами за ветку, болтая руками и ногами) что-то навязчиво напоминает… У НАС НЕТ МИФА… (К—23, стр. 49) ВСЕ СТРОИТСЯ НА МИФЕ. (К—22, стр. 48) ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С ОТЧАЯНИЯ. (К—45, стр. 63) АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ СЕРИАЛ «КОШМАРЫ АЛЕКСАНДРА ОСНОВНОЙ ЧЕРТОЙ МОИХ СОВРЕМЕННИКОВ мне представляется психологическая наивность. Под психологической наивностью я понимаю невнимание к бессознательному, неприятие внутреннего мира, агрессивное отторжение души. Даже психологи, как правило, больше уверены в существовании денег и атмосферы, чем в существовании и постоянном функционировании бессознательного. Даже искусство XX века во многом отражает — питается — и подавлено той же агрессией к душе. Глядя на абстракционистскую (словечко-то какое!) картину, человек облегченно вздыхает: так вот она какая, душа, если дать ей волю! За такое (вещественное доказательство) правоты своей установки сознания не жалко и тысячи долларов. Долларов! Долларов! Внутренние царства брошены во славу внешних. Мы все — колонисты, орудующие в чужих странах. Мы не только не знаем своего языка, мы не знаем о его существовании. Это и есть психологическая наивность, поддерживающая — обеспечивающая — маниакальную устремленность во внешний мир. Как там в Ливии, мой Постум, или где там? Как ответил бы Пригов, воюем, воюем понемножечку. ВЕЧНАЯ ИСТОРИЯ О СЭРЕ ЭЙНШТЕЙНЕ И ЕГО ДРУГЕ СЭРЕ ЧАРЛЬЗЕ ДАРВИНЕ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ. (И—34, стр. 120) СИМВОЛ ВЕРЫ: ТЕЛО… (К—17, стр. 46) САМОЕ КЛАССНОЕ В ЖИЗНИ — ЭТО ИМЕТЬ АВТОРИТАРНОГО ПАПУ. Если он есть — больше уже ничего не надо. Смысл жизни обеспечен. Он во всем виноват. Ему надо подчиняться, но его же можно бесконечно динамить. Утро начинается с «надо!». Вечер заканчивается обещанием «завтра!». Все проблемы со структурированием времени, с оправданием бытия, с выбором — решены заранее. Его надо любить. «ПАПА, МНЕ ПРИШЛА МЫСЛЬ…» (И—11, стр. 89) ЕСТЬ СТЫДНЫЕ ПРОФЕССИИ. Менты, проститутки, политики, учителя. И психотерапевты. Это — столпы человеческой ограниченности, они отмечены печатями неприкасаемости, ибо живут слишком близко к табу. Менты — к табу на агрессию. Проститутки — к табу на секс. Политики — к табу на власть. Учителя — к табу на целостное восприятие и свободное поведение (детское). Психотерапевты — к табу на самоосознавание. «Легче обозвать кого-нибудь шлюхой, чем быть ею». Все эти люди окружены порнографическим вниманием, то есть за ними обожают наблюдать из безопасного укрытия. СОН ПРОСТИТУТКИ-ПУШКИНОВЕДА. (С—12, стр. 78) В ЗАПАДНОМ ПОНИМАНИИ ИСТИНЫ имеется одна гнусная пресуппозиция (неявно присутствующий постулат) Это представление о том, что истину можно передать другому человеку, что ею можно поделиться. Но это чистая ахинея. И жалко (опять жалко!) ту кучу людей, которые ищут именно то, что будет подходить другим (о чем хотя бы можно будет ИМ рассказать). Это очень альтруистично, но глупо гораздо больше. РАЗГОВОР НИ О ЧЕМ. (Д—3, стр. 21) ЗАЖИГАЮ СВЕЧУ… (М—13, стр. 71) СИМВОЛ ВЕРЫ: ТЕЛО, и психика как часть его. Хороший символ, но, зараза, маленький. Тело многое не вместит, ему и так уже некуда деваться. Лежа на диване со стереообдувом, регулируя голосом концентрацию сока, хлюпающего в желудке, оно перемалывает каналы телевизора, но глаза слипаются, и клонит в сон. Разделаться с клинической моделью в психотерапии! Клиника — для тела, опять для тела, снова для тела. «Вы их разделяете?» «Но не с вами!» МОДЕЛЬ ПРОСТА: ЕСЛИ СНЯТЬ С ЧЕЛОВЕКА ОДЕЖДУ… ВСЕ СТРОИТСЯ НА МИФЕ. (К—22, стр. 48) ОСНОВНОЙ НЕДОСТАТОК КНИГИ (подхода) — что она не пытается подыграть читателю (клиенту) в том, что он идиот. Читатель испуганно обижается. Конечно, хочется повиснуть на дяде руками и ногами. Теперь представьте, что дядя — инструктор по плаванию. Основная причина этой беды — боязнь побыть дураком. Один из моих пациентов как-то достал меня и всю группу вопросом: «Как это так — самообман? Как может человек обманывать сам себя?» Все отвечали, всем нравится умными побыть, и так продолжалось чуть не целый час, пока все не устали, а он так ничего и не понял; тогда перешли на другую тему, что-то типа как ходить туда, куда ходить совсем не хочется, вроде обязательных дней рождений. Но этот парень не любил выходить из центра внимания. И он своего добился, всего лишь поделившись способом, как он решает подобные вопросы. «Я беру монетку и загадываю, скажем, орел — пойду, решка — не пойду. И кидаю, пока не выпадет нужное». ПОНИМАНИЕ И НЕ-ПОНИМАНИЕ — ДВА ОЧЕНЬ РАЗНЫХ СОН ПРО ВНЕШНИЙ ГЛАЗ. (С—18, стр. 81) МОДЕЛЬ ПРОСТА: ЕСЛИ СНЯТЬ С ЧЕЛОВЕКА ОДЕЖДУ и поласкать его, его тело (он) начинает жить совсем по-другому. То же самое: под одеждой персоны, масками есть голая душа, почти всегда готовая к ласке и прочему интиму. И конечно, общаться с ней может — за редкими исключениями — только голая же душа. Психотерапия — или как мы там это назовем — должна трогать не меньше, чем секс. Что бы сказал равви? «Разденься навстречу (на встречу) Богу». ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, БЛАГОДАРЮ… (М—10, стр. 69) ПРОКЛЯТЫЙ ДОКТОР ЗЕММЕЛЬВЕЙС (И—32, стр. 113) ВЕЛИЧАЙШИМ ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ ОТКРЫТИЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА является суррогатное чувство. Как в ХХ веке куча народа научилась симулировать оргазм, так в следующем научатся симулировать просветление. Не дай Бог, моя книга поможет им, нормированным никакедам… Равви Михал из Злочова рассказывал: «Однажды, когда мы ехали с нашим учителем, равви Израэлем Баал Шем Товом и остановились, равви ушел в лес, чтобы прочесть послеполуденную молитву. Вдруг мы увидели, как он прислонился к дереву и заплакал. Спустя какое-то время мы спросили, что с ним случилось. Баал Шем ответил: „Когда я целиком погрузился в дух, то увидел, что в поколениях, которые будут жить перед пришествием Мессии, хасидские равви размножатся как саранча, и именно они отсрочат время воздаяния, ибо вызовут разделение в сердцах и породят беспричинную ненависть“». РОДНАЯ МОЯ МАСКА! (М—2, стр. 66) БОЛТАЮТ ДВА МАЛЫША… (Д—11, стр. 31) ГОВОРИЛА В ДЕТСТВЕ МАМА МНЕ И БРАТИКУ: «Скушай ложечку за папу, ложечку за маму, ложку за бабушку…» И вот я вырос, и скушал маму за папу, мой братик скушал папу за маму, теперь я кушаю себя за маму и папу… Когда же — хоть ложечку — за себя? РАЗГОВОР С МАМОЙ — продолжение (Д—10*, стр. 29). В ДОМЕ МОЕМ ПОСЕЛИЛСЯ ТРУПИК. (С—14, стр. 79) ВСЁ СТРОИТСЯ НА МИФЕ — не на идее, деньгах или истинности, но на мифе. Мифы же бывают разной силы, от слабых и мелких — типа литературного, до огромных — скажем, единого Бога. Миф есть почва, богатая или бедная; всё, что растет — растет из него. На камнях растут лишайники, честь им и хвала; большие деревья растут там, где многое перегнило. Теперь: у психотерапии — очень слабый миф, или же нет осознавания, в чем он. Частично это медицинская модель, миф про лечение тела, мазь от неврозов и массаж от жестокого воспитания. Очень узкие рамки; и врать приходится много. Кто может сказать: «Я излечу»? В этот медицинский миф, как щенки, утыкаются носом и миф про эмоции, которые якобы лечебны, и про осознавание, которое якобы лечебно. Мих. Мих. Антоненко клянется, что те, кто работает у него на группах, не впадут в старости в маразм. Вспышка гнева объявляется лекарством против язвы. Оно, конечно, наверное, так. Но высшую степень развития этой ступени я видел в книге Стивена Лабэрджа «Осознанные сновидения» — отличной, кстати, книге. Там автор задает вопрос: зачем нужны осознанные сновидения (те, при которых человек понимает во сне, что он видит сон, и может управлять происходящим)? И отвечает: во-первых, при этом человек может получить море удовольствия — летать, трахаться, проходить сквозь стены и т.д. И тут он задает гениальный вопрос, то ли как психотерапевт, то ли как американец: а зачем нужно получение удовольствия? И отвечает: а по последним данным науки, удовольствие делает человека более устойчивым к заболеваниям! У того, кто радуется, как выяснили ученые, лучше работает иммунная система! И печень! Вот, оказывается, зачем. Я вас очень прошу: если вы согласны с этими словами и не чувствуете в них идиотизма, закройте ЭТУ книгу немедленно. Должны же, в конце концов, у автора с читателем быть какие-то точки соприкосновения. Идите лечите печень. Потрахайтесь, что ли, для такого дела. МЕЗОЗОЙСКАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ. (И—27, стр. 105) ОСНОВНОЙ ЧЕРТОЙ МОИХ СОВРЕМЕННИКОВ… (К—13, стр. 44) У НАС НЕТ МИФА… (К—23, стр. 49) У НАС НЕТ МИФА; мы висим на дереве, уцепившись зубами за ветку, и ни руками, ни ногами не достаем до других веток. «Увеличение эффективности», предлагаемое психотерапией, может привлечь только кретинов и блядей-работоголиков, желающих побыстрее отдаться. «Эмоциональное отреагирование» хорошо для автоматов, боящихся перегрева. «Понимание», «развитие интуиции», «контролирование эмоций» — это всё жалкое манипулирование. Увы! Между тем у нас есть миф, прекрасный и глубокий, неконвенциональный и универсальный, вызывающий трепет, восхищение и ужас. Как говорить о нем? «После того, как ты произнес имя Будды, прополощи рот»; «Не произноси имя Господа Бога твоего всуе». Перед смертью равви Зуся сказал: «В ином мире меня не спросят: „Почему ты не был Моисеем?“ Меня спросят: „Почему ты не был Зусей?“» КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДЗУЙГАН СИГЭН… (Д—4, стр. 22) ЗАЖИГАЮ СВЕЧУ… (М—13, стр. 71) Я ПОДЛО УМНЕЛ. Что я имею в виду: я много спорил с учителями, пока учился в школе, по идеолого-политическим вопросам, но лучшие — настоящие — убийственные — аргументы пришли мне в голову уже только на первом курсе. Додумайся я до них на год раньше — а мальчиком я был честным, всё бы им высказал, — я мог бы и не закончить родимую школу. (Впрочем, что бы случилось? Штрафбат? Очередной шантаж.) Позже, в университете, я только туманно понимал глубокую неадекватность программного обучения своим реальным нуждам, и увидел всё ясно — только когда университет закончил. Сейчас я не смог бы участвовать во всей той порнографии экзаменов — даже не из-за недостатка знаний, а больше из-за ясного различения между собой и системой. Но поди ж ты — во всё это я врубился уже с дипломом в кармане. Напрашивается вопрос: что мне мешает сейчас? Я ВИДЕЛ ДОРОГУ, ПО КОТОРОЙ ХОДЯТ МЫСЛИ. (К—29, стр. 53) Я ГОВОРЮ, ЧТОБЫ ЧТО-ТО СКРЫТЬ. (К—28, стр. 53) ВТОРОЙ СОН (В ПУСТЫНЕ) (С—2, стр. 72) КНИГА О ДЗЭН — ЧУЧЕЛО ТИГРА. Нужно смотреть уж совсем издалека, чтобы принять чучело за тигра. Тем не менее, это достаточно похоже на тигра, чтобы испугалась курица и хозяйка курятника завела роман с охотником. Написавший книгу о дзэн — контрабандист, поскольку он стремится протащить из одной страны в другую то, что невозможно (запрещено) протащить. «Ничему из того, что на самом деле стоит знать, невозможно научить» — это еще слишком мягко сказано. «Как некий человек, видящий сон, ты будешь знать всё, но не сможешь ничего рассказать другим» — это точнее. «Знающий не говорит, говорящий не знает»… Но контрабандист — это светлый образ того, кто действует вопреки запретам, зная, что цель его невероятна, а действие абсурдно. Между мной и тобой — тысячи дверей, и в каждой — замок, и ключи от большинства из них потеряны. Что ж! Как говорил Кристобаль Хозевич Хунта, решать стоит только те задачи, которые решения не имеют. Невозможно написать книгу о дзэн, как и книгу о дао, по тридцати трем причинам, первая из которых — «Изреченное дао не есть истинное дао». Но можно написать книгу с дзэн, как чучело можно прошить нитками из тигровой шерсти. Конечно, снаружи ему можно придать совсем другой вид. В России, например, самые полные дзэн книги — «Опавшие листья» и «Уединенное» Вас.Вас. Розанова и «Москва-Петушки» Венички Ерофеева; и ни в одной из них это слово не употребляется ни разу. Что ж! Есть гениальные контрабандисты. Но почему бы и не вынести слово дзэн в заглавие? Ведь это всего лишь слово, чучело, мелкий грех. ЕСТЬ СТЫДНЫЕ ПРОФЕССИИ. (К—15, стр. 45) КОГДА ДОКЕН СПРОСИЛ У ЭЙНЕНУ: «ЧТО ТАКОЕ ПРОСВЕТЛЕНИЕ?»… (Д—15, стр. 32) Конец карьеры психотерапевта Свой последний день в детской поликлинике я провел довольно весело. Последние две сессии были просто прелесть. Вначале пришла пара — он и она — якобы посоветоваться о ее ребенке, которого она забирала от отца. Они уходили каждый из своей семьи, она — со своим семилетним, что ли, сыном, а он оставлял по себе полугодовалого ребенка. Любовь. Видно было, что это ее первое взрослое решение за жизнь. Полгода назад она бы про такое говорить не стала. «Такого со мною случиться не может». Но гораздо больше я запомнил самую последнюю семью. Они уже приходили когда-то — мама с 11-летней дочкой, мама на нее жаловалась, учеба, помощь по дому, девочка молчала, мы кое-как поговорили с мамой, и я предложил им прийти всей семьей. Бац — пришли. Плюс ее муж (отчим девочки) и бабушка — мамина мама. Отлично. Вероятно, чтобы оправдать серьезность такой концентрации взрослых в одном кабинете детской поликлиники, жаловаться они стали гораздо круче. Опять, всё сводилось к тому, что она не помогает по дому и имеет двойку по английскому. Хорошо. Я их дразню: как же так выходит, что они такие ответственные, а один ребенок безответственный, они такие умные, а девочка такая не очень, и при этом они так волнуются, а девочке хоть бы хны. Они кипятятся, отчим аж кричать начинает. Я говорю: «Фигня, что-то тут не то. Три взрослых человека и одна проблема — ребенок». «Да, — буйствует отчим, — так мы волнуемся за ее будущее!» А я говорю: «А у вас всё с будущим в порядке». Он кричит: «Да, в порядке!» Я продолжаю подначивать: «И вот вы — человек, у которого нет проблем, и волнуетесь за нее, потому что просто такой ответственный». У него аж кулаки сжимаются, и он начал даже говорить что-то про то, что на зоне за такой базар приходится отвечать (и мир, полный ответственности и обтянутый колючей проволокой, становится еще одной метафорой, повисшей в воздухе). Отлично. В конце концов, отчим выбегает из кабинета. Тут базар резко меняется. Бабушка заявляет о своем категорическом несогласии с политикой родителей. Мама вдруг всё понимает. Крайним оказывается отчим, и в воздухе повисает не высказываемая мысль о том, что с ним давно пора развестись. Но у меня уже нету времени. На последние пять минут я прошу остаться в кабинете только девочку. Мама с бабушкой выходят. Она молчала весь час. О чем я могу успеть с ней поговорить? Наудачу я спрашиваю, чем она любит заниматься. Она говорит, что ходит в художественный кружок в музей Востока. Я не верю своим ушам. Я обожаю этот музей. Но пока не спешу. Я начинаю ее спрашивать, хорошо ли знает японский и китайский залы (мои любимые). Она говорит, что да. Я устраиваю экзамен. Резные шары из кости; надгробные фигурки; коробочки для сверчков; тарелка с разноцветными лошадьми; нэцке; она знает даже картину «Обезьяны, ловящие в реке отражение луны»! Я так восхищен ею, как Веничка — своим младенцем, который знал букву «Ю». И эти придурки так ее мурыжат из-за школьного английского! (надо ли говорить, что я аккуратно проверил, как английский знают они — конечно, никак). Времени уже совсем не оставалось. Я вытащил свою книжку, подарил ей, а потом сказал: — По-моему, ты умница. Ты не очень обращай на них внимание. Успокой, отвлеки. И главное — не пускай внутрь то, что они про тебя говорят. Она кивнула, как будто точно понимала всё, что напроисходило здесь за последний час. — Ну, привет. — До свиданья. Я ПОДЛО УМНЕЛ. (К—24, стр. 49) КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДЗУЙГАН СИГЭН… (Д—4, стр. 22) КОЛОДЕЦ И МАЯТНИК (И—23, стр. 101) ГОВОРИЛА В ДЕТСТВЕ МАМА МНЕ И БРАТИКУ… (К—21, стр. 48) СТРАХ ПЕРЕД ЖЕНЩИНОЙ — СТРАХ ПЕРЕД ДУШОЙ. Душа не имеет пола, и всё же у мужчин она скорее женского рода — вытесняемого (сколько надо вытеснить из себя женского, чтобы стать мужчиной). Женщины так редко упоминаются в дзэнских притчах, что я хочу заниматься чем-нибудь другим. Великий Уммон сказал, что Будда — это палочка-подтирка (с засохшим дерьмом); ему ли бояться женщин? Тем не менее, я не читал ни одной истории, в которой монах бы влюблялся, занимался сексом или мучился от отсутствия этого. Про каждую свою подругу мне хочется написать книгу. Про друзей — нет, не очень. Они были боязливыми и скучными — во всяком случае, такой стороной ко мне поворачивались. Я полностью согласен с Блайсом, который пишет, что «женщинам дзэн присущ от рождения, тогда как мужчинам навязывают дзэн обстоятельства». ЖЕНЩИНА ПЛАКАЛА. (М—5, стр. 67) КАКТУС РОДИЛ КАКТУСЕНОЧКА. (И—3, стр. 85) КОРОЧЕ, МУЖИКИ, Я ТУТ ТАКОЙ ПСИХОТЕСТ ПРИДУМАЛ… Я ГОВОРЮ, ЧТОБЫ ЧТО-ТО СКРЫТЬ. Предположим, я хочу скрыть себя самого. «Хочешь скрыть лицо — выйди голым». Уменьшим круг: я хочу скрыть страх перед собственной душой. Кто ее знает, что она выкинет. В любом случае, я хочу остаться на коне. Вот тут и начинаются проблемы. «Доктор, у меня это». Нет, вот как: «Доктор, у меня эго!» Оно хочет остаться на коне. А конь об этом не знает. ДУША СВОБОДНА. (К—34, стр. 56) Я ВИДЕЛ ДОРОГУ, ПО КОТОРОЙ ХОДЯТ МЫСЛИ. Туда-сюда, туда-сюда. Асфальтовая, очень пыльная, не слишком прямая. И мысли, мои скакуны, бредут себе, как миленькие, по одной и той же дороге. Вокруг поле, лес, холмы, река. Мысли этого не знают. Они ходят по одной дороге. Бредовая идея, что множественность лучше единичности, движет сейчас мной (ать-два, по дороге). Бродский, тот договорился до того, что демократия (нынешняя государственность) есть победа политеизма над монотеизмом (верой во многих богов над верой в одного). Это индивидуалист (Бродский, я) стремится заменить собою весь мир. Он хочет, чтобы его мысли ходили в разные стороны, ибо не доверяет мыслям других людей. А еще играет в жилах тоска по дикости. Хозяева леса не ходят по дорогам, они их перебегают, а живут в зеленой чаще. Теперь: как вы представляете себе зеленую чащу? ПРОКЛЯТЫЙ ДОКТОР ЗЕММЕЛЬВЕЙС (И—32, стр. 113) СТРЕМЛЕНИЕМ К БЕССМЕРТИЮ рождаются твои игры, твои навязчиво повторяющиеся манипуляции со своим вниманием и мышлением. Полностью прожитое действие заканчивается и исчезает. Девочка, крутящая динамо, долго сохраняет молодость. Та, кто зачинает и рожает, — приближается к смерти. Вот потому-то ты так мало понимаешь сейчас и всё гонишь старую тройку мыслей: одна коренная, две пристяжных. Ты бессмертен, о кучер, на своих козлах. У ИНДИЙСКОЙ ЖЕНЩИНЫ УМЕР ЕДИНСТВЕННЫЙ СЫН. СОН СПЯЩЕЙ КРАСАВИЦЫ. (С—3, стр. 72) «ТЫ ЦАРЬ; ЖИВИ ОДИН…» Оно конечно. Сон неожиданно привлек мое внимание к другой противоположности: талант (греческая монета) дан не тебе, отдай его нищим. Кто такие эти нищие? Кто вообще здесь нищий? «У меня нет ничего, кроме ненависти всех хозяев жизни: за то, что я не как они… Это нищий перед имущими, нищий перед неимущими (двойная ненависть), один перед всеми и один против всех. Это душа и туши…» (письмо Марины Цветаевой, 1923 год). Паранойя? Прости меня, Марина. Я знаю. Я — хоть немного — знаю. За последние полгода меня кормили — за меня платили в кафе и в автобусе — мне дарили вещи — давали ночлег — оплачивали телефонные счета — не менее двадцати человек, наверное, больше. Подвозили на машине — еще добрых сотни две-три. Это я нищий «перед имущими». Но сон явственно говорит: нищие — они. Надо успеть подать им, они живут во времени, и значит, быстро исчезают. Так, над вашей игрою — крупною КАК БУДТО ДВА ХОЗЯИНА… (К—35, стр. 57) «МИТЯ, ПРИВЕТ! ТВОЙ СОН В ПУСТЫНЕ…» (К—32, стр. 55) «МИТЯ, ПРИВЕТ! ТВОЙ СОН В ПУСТЫНЕ великолепен. Если учесть, что нищий — это твое бессознательное, то тогда понятно, почему он пропал. Наверное, твое бессознательное отчаялось приводить в чувство сознание, как-то его компенсировать, вразумлять. Обычно энергию (деньги) сознанию дает бессознательное. Например: твой нищий превратился бы в Юнга и научил тебя… так нет, такого не случилось. Твое сознание в избытке имеет энергию (идеи) и дает милостыню, т.е. вразумляет бессознательное (признак инфляции), подавляя его, а оно (бессознательное), как видишь, сопротивляется (убегает)… Тебе все же рекомендую (хотя мои рекомендации не обязательны) вызвать нищего в своем воображении, предварительно перестав его пугать таким количеством денег, а уважительно к нему отнестись и выяснить, чего он боится, чего ему надо, и тогда, быть может, ты услышишь голос своей души. Но это не так-то просто. Мне кажется, что с этим нищим очень сложно установить контакт. Обычно нищий, пророк, маленький незначительный человек — имеют отношение к душе. Душа нынче в нашем социуме не популярна. Сейчас в моде герои, крутые сильные люди — имеющие отношение к свободному независимому (от тела и души) существованию. В душе неполноценность, а в духе божественность, однобокость и инфляция. Мы забываем, что мы люди, а не боги. …Я думаю, наши бессознательные части души не любят быть на виду. Они часто эксцентричны, гротескно нас хоронятся. Они требуют к себе хорошего отношения, внимания, принятия; даже если странным образом дают о себе знать. И если и заговаривают с нами, то метафорами, намеками, аллегориями и т.д. А иногда мстят нам оговорками, странными неадекватными вспышками, сексуальными эксцессами, симптомами (психосоматикой). Вот так наши демоны, нищие, оберегают нас от инфляции и сумасшествия. …Спасибо им. …Пока. Миша». В ДОМЕ МОЕМ ПОСЕЛИЛСЯ ТРУПИК. (С—14, стр. 79) ТАМ, ГДЕ ЕСТЬ ДОЛГ И ВИНА, нет выбора. Сколько я ни думаю над этой фразой, всё мало. Андрей не крикнуть на мать не может (он это делал тысячу раз), он не может выйти из позиции притесняемого, где так удобно. Ну что ж, что всю жизнь приходится скучать. Зато известно — кто виноват, а это гораздо важнее. А когда он захочет выйти… Иногда я думаю о тех резиновых фигурах директоров, которые, как все знают («Почему-то в России никто не знает, отчего умер Пушкин», а про это все знают), устанавливаются на японских фабриках. Очень унизительный способ подъема производительности труда, с одной стороны. С другой… Совместно с клиентом изготовить фигурки родителей (или обязать приходить с готовыми?) и дубасить. Даже мне сейчас это кажется слишком круто. Но надо полагать, эффект был бы потрясающим. (То, что я тушуюсь перед этой идеей, только показывает, насколько я невротик, то есть путаю образ с реальностью. Бить не родителей! Бить по резине!) Родители — самые незнакомые и малоизвестные существа. Кому они на фиг нужны, живые, если так властен, значим и всесилен их ОБРАЗ? «В сорок лет в мою комнату вошла незнакомая женщина. И я узнал ее. Это была моя мама». СОН ПРО ОБЩЕЕ ДЕЛО. (С—19, стр. 82) ДУША СВОБОДНА. Ей нужно только одно: быть, и это ее единственное качество, и его невозможно у нее отнять. Она живет не во времени, она существует в вечности, и если это перевести на язык ограниченности и времени, то ей не фиг делать целую вечность. Как соглашается она играться во все эти игры? Она легкокрыла и ветрена, ей чудно, свободно, радостно. Ее не то чтобы втягивают — она может себе это позволить, войти в любой мрак и чушь, сойти в ад одномерности и зажатости, потому что это на время — на миг. Ее не так легко погубить, может быть, вообще невозможно. КАК БУДТО ДВА ХОЗЯИНА… (К—35, стр. 57) Я СТОЮ НА УГЛУ… (С—7, стр. 75) КАК БУДТО ДВА ХОЗЯИНА делят один и тот же кров. Один из них вечен, что означает не большую протяженность времени, не «очень долго», а отсутствие долготы, неподчиненность часам. Он спокойно может вместить в мгновения переживания и события «на сто лет» и так же спокойно «следующие» «сто лет» пролежать на солнышке. Он действует в других координатах. Эти координаты неизвестны второму, который существует во времени, то есть конечен, то есть ограничен. Второй живет, как живет человеческое тело. Ему важно время. «6 часов утра: самое главное — мое тело. 12 часов дня: самое главное — это все они, они все. 5 часов дня: самое главное — это моя голова. 9 часов вечера: самое главное — моя жена. 12 часов ночи: самое главное — мой пенис. 3 часа ночи: меня нету». Их отношения — основная проблематика существования. Сущность одного из них — дао, на разных уровнях он проявляется и ощущается (вторым) как Бог, душа, истинное «я», бессознательное. Второй — не менее таинственное существо — худо-бедно владеет территорией сознания, тела, личности, мира. Они совершенно различны и по большинству действий противоречивы — до взаимно-уничтожающего антагонизма, — но они — одно и то же. Как А-Янус и У-Янус, это — один и тот же человек. Каждая история рассказывает о них. Мы не знаем, как они появились, но у нас есть символические описания. Одно из них говорит, что Господь Бог «потеснился», чтобы дать место миру, а затем сотворил мир, и так же сотворил человека. Это описание истинного «я» и «я» личностного: истинное «я» самодостаточно, но оно потеснилось. Как любой из актов взаимоотношений этих двоих, это проявляется на любом уровне человеческой жизни:
Или:
(Хороши рационализации!) Другая метафора — еще более трудновообразимая — представляет дело наоборот: тела, развиваясь и наращивая сложность, породили «сознание» со способностью саморефлексии, а скорее, его иллюзию. Впрочем, и с точки зрения вечного — первого — существа, не менее принято называть временное — второе «я» — иллюзорным. Они вообще много дерутся, и взаимное отрицание — методы ведения войны. Еще одна метафора говорит об «избрании», при котором душа избрала тело, подобно тому, как Бог избрал еврейский народ согласно иудаизму. Следующая история говорит о «грехопадении», отделении, бунте ограниченного — вернее, познавшего ограниченность — против вечного. И о последовавшем изгнании, закрепившем их разделенность. Сознание отделилось от бессознательного, и ему стало казаться, что оно живет собственной жизнью. В качестве первого шага этой новой жизни оно сделало себе «одежду из фиговых листьев» — декларацию ограниченности, свой вечный символ. Можно сколько угодно издеваться над этим шагом и последующей историей соперничества сознания с прародителем — например, это похоже на конкуренцию Эллочки Людоедки с Вандербильдшей — но это огромный, трагический шаг, постоянно повторяющийся в каждом грехе, т.е. ограниченном действии. СОН ПРО НАЧАЛО. (С—15, стр. 79) ВЕЛИЧАЙШИМ ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ ОТКРЫТИЕМ ВЕЧНАЯ ИСТОРИЯ О СЭРЕ ЭЙНШТЕЙНЕ И ЕГО ДРУГЕ СЭРЕ ЧАРЛЬЗЕ ДАРВИНЕ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ. (И—34, стр. 120) ЕСТЬ ПРОСВЕТЛЕНИЯ, ПОХОЖИЕ на то, как военнослужащий расстегивает верхнюю пуговицу мундира. Шея благодарит пальцы. Пальцы уже лезут к пуговицам соседа (соседки). Есть просветления, похожие на то, как царевна встает из хрустального гроба. Вокруг почетный караул. Она ничего не помнит, особенно про паспорт с просроченной пропиской. Есть просветления, похожие на то, как клептоман ловит свою руку, прокравшуюся в собственный пиджак, и хвалит ее за смелость, вторую руку — за терпение и скромность, глаза — за внимательность, ноги — за… ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ О РОЛИ ЛИЧНОСТИ ЛОШАДИ РЮНЗЮ СПРОСИЛ У РЭНДЗАЯ… (Д—14, стр. 32) «Я нахожу только ШЕСТЬ существенно различных МЕТОДОВ ПОБОРОТЬ СИЛУ СТРАСТИ. 1) Можно удаляться от поводов для удовлетворения страсти и делать промежутки времени, в которые страсть не будет удовлетворяться, всё более и более продолжительными… 2) Можно поставить себе законом строгий последовательный порядок в удовлетворении страсти, внеся, таким образом, в нее порядок и заключив в определенные границы… а отсюда можно перейти к первому методу. 3) Можно намеренно отдаться дикому, необузданному удовлетворению страсти, чтобы получить отвращение… 4) Интеллектуальный прием: с удовлетворением соединять какую-нибудь тяжелую мысль… (ад, презрение и т.п.)… 5) Предпринимается передислокация своих сил, начиная какую-нибудь тяжелую, напряженную работу или намеренно выставляя себя чарам нового удовольствия, таким образом, и мысли, и силы направляются в другую сторону… 6) Наконец, кто сможет и сумеет ослабить всю свою телесную и духовную организацию и привести ее в угнетенное состояние, тот, конечно, этим достигнет цели обессиления отдельной страсти. …Но на самом деле мы не обладаем силой побороть упорство страсти, какой бы прием мы ни применяли и какой бы успех не имели. Вернее сказать, при всем этом процессе наш интеллект является только слепым орудием другой страсти, играющей роль соперника той, которая мучит нас; желание ли это покоя, страх перед позором и другими дурными последствиями, или любовь. В то время, как мы думаем, что „мы“ жалуемся на одну страсть, это в сущности жалуется одна страсть на другую». (Ф. Ницше, «Утренняя заря», 61) БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС (К—11, стр.43) ОДНАЖДЫ УТРОМ ПОСЛЕ БЕСЕДЫ… (И—8, стр. 88) ОДИНАРНЫЙ УМ СМОТРИТ ТОЛЬКО ВПЕРЕД и видит только фасад. Двойной ум смотрит хотя бы в две стороны. У каждого вопроса есть обратка, как у «футболки» — человеческой маски — есть надпись на груди, которую ее обладатель показывает, и компенсирующая надпись сзади, и в ней не то чтобы вся суть, но не меньше половины. Скажем, спереди: «Я ваша до гроба!», а сзади — «До твоего». Искусство смотреть в обратную сторону — искусство демонов. Вот история просветления Второго патриарха дзэн. Первый патриарх (не правда ли, какое слово!), Дарума, тот, который принес буддизм в Китай, сидел, по своему обыкновению, лицом к стене, когда к нему пришел Эка, жаждавший получить Учение (был ли он согласен на учение?). Эка стоял в снегу, дело было девятого декабря, снег засыпал его по колени, и тогда Дарума спросил его, зачем тот пришел. Первый разговор у них не вышел, и тогда Эка отрубил себе левую руку и положил ее перед Дарумой. — Ум Вашего ученика не знает покоя, — сказал он. — Я молю Учителя успокоить его. Дарума ответил: — Дай мне сюда твой ум, и я успокою его. — Я искал свой ум, но так и не нашел его, — сказал Эно. — Тогда я уже успокоил его, — ответил Дарума. Похожее могло произойти в истории о богаче и раввине. О каком пятне идет там речь? Предположим, о пятне на репутации. Что мог сделать раввин, выйдя из комнаты? Он взмолился об очищении. Что могла ответить ему Вышняя Сила? «Покажи мне это пятно и будешь избавлен». Но — внутри себя — он не смог найти свою репутацию, и вместе с ней исчезло пятно. Чего, конечно, не произошло для хозяина, «блуждавшего среди болванов», и ему следовало об этом напомнить. ПОНИМАНИЕ И НЕ-ПОНИМАНИЕ — ДВА ОЧЕНЬ РАЗНЫХ БОГАТЫЙ ТОРГОВЕЦ ПРИНИМАЛ В ГОСТЯХ… (Д—6, стр. 24) В ЗАПАДНОМ ПОНИМАНИИ ИСТИНЫ… (К—16, стр. 46) ДА ОБРУШАТСЯ ВСЕ ПРОКЛЯТИЯ АДА на голову того, кто усмехнется и скажет: «Хорошо поддела». Это вам не реприза, ленивые олухи! Токусан шел за наставлениями к своему учителю, и проиграл, еще не прибыв. Так мой двоюродный дед погиб, не сделав ни единого выстрела, когда только ехал на фронт: разбомбили поезд. Что делать его внуку? Вот что сделал Токусан — он… впрочем, зачем нам еще одна дзэнская байка? Гораздо лучше сказала об этом Ольга Седакова: Велик рисовальщик, не знающий долга кроме долга играющей кисти: ЕСЛИ ГОСПОДЬ НЕ ВОЗДВИГНЕТ ДОМ… (М—8, стр. 69) ОДНАЖДЫ ЖЕНА МАГГИДА ДОВА БАЭРА УКАЧИВАЛА ГОЛОДНОГО РЕБЕНКА… (И—10, стр. 88) КОРОЧЕ, МУЖИКИ, Я ТУТ ТАКОЙ ПСИХОТЕСТ ПРИДУМАЛ — зашибетесь. Короче, спрашиваешь: «Вот как ты думаешь: количество красивых женщин в этом мире ограничено или безгранично?» И вот как он отвечает — такой он и есть. Если ограничено — это законченный невротик, ему всё мало, и жизнь в нем едва теплится. Депрессуха. Если не ограничено — это мани, чистой воды. Ему всё мало, и это жадность его безгранична, а не количество красивых женщин. «А зачем человеку так много? Чтобы душе своей навредить». «БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС…» (К—11, стр. 43) УЧЕНИКИ БААЛ ШЕМА ОДНАЖДЫ… (И—22, стр. 100) ЭТО ПОХОЖЕ НА САМУЮ ИДИОТСКУЮ царственную церемонию: вопрос — ответ — просветление (отмечаемое поклоном либо криком). Во что они все игрались? Что хотел сказать Рэндзай своим ответом? Что просветление не зависит от усилий человека, как приход ветра не контролируется травой? Очень слабая мысль. Возможно, он хотел обратить внимание на то, что это происходит постоянно, не проходит дня, чтобы этого не случилось тысячу раз? Может быть, но и это вяло и слишком нравоучительно. Возможно, он хотел сравнить существо человека с тем, что первично в этой паре — с травой, которая там всегда, в то время как ветер то есть, то нет, неизвестно куда и откуда, да и существует ли он, когда нет травы, чтобы отметить его движение — большой вопрос. Это уже интереснее. Смотрите, этот Рэндзай всё же был умным человеком! Не переоценивал ли он покорность травы? Или настойчивость ветра? Он хотел вдохнуть в своего ученика так много, что, кажется, порядком его надул. Ветер пронесся, трава поклонилась — что может быть прекраснее? Какое счастье, что там не было моего учителя! Михал Михалыч заставил бы бедного Рюнзю два часа отвечать на вопрос, как уходит просветление. А действительно, как? Просветление приходит, но ты не там. НЕТ ВЕТРА; НЕТ ТРАВЫ… (К—42, стр. 62) ЧЕТВЕРТЫЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: ПОСЛЕ ПРОСВЕТЛЕНИЯ. (K—8, стр. 40) НЕТ ВЕТРА; НЕТ ТРАВЫ; есть «ветер-пробегающий-по-траве» или «трава-клонящаяся-под-ветром», и это одно и то же. Есть волнение линий, сливающееся с облаком красок. Жук видит это по-другому. На костре страданий горит человек, раскалывающий мир на куски своим дуалистичным мышлением. Он думал его так проглотить, но не вместил желудок, и вот он стоит посреди пережеванного мира, гнусно ощущая себя объектом среди объектов, а ветер-пробегает-по-траве (или вентилятор-дует-на-занавески)… А кто зажигает этот костер страданий? Ну-ка, ребята, хором: «МЕНЯ ТАК ВОСПИТАЛИ!» Молодцы! ЕСТЬ ПРОСВЕТЛЕНИЯ, ПОХОЖИЕ… (К—36, стр. 58) РАЗГОВОР С МАМОЙ. (Д—10, стр. 28) «ТЫ ЭТОГО НЕ ЗНАЕШЬ!» — это песня! Это молитва! Нельзя точнее определить положение невротика по отношению к своему миру. «Ты этого не знаешь» — ты не знаешь, что там, не только за просветлением, но и просто за любой гранью дороги, по которой ты привык ходить. И никакая фантазия тебе не поможет узнать это, и никто тебе не расскажет. На самом деле, фантазия, — которая у тебя, конечно, есть, — сильно затрудняет дело. Ты будешь водить карандашом по придуманной карте, вместо того чтобы встать и прийти туда, и ты будешь убеждать себя, что «становишься ближе» и «скоро уже пойдешь». Отсутствует опыт, и никакое представление об опыте его не заменит. «О, если я начну выполнять свои желания — такое будет!…» — «Ты этого не знаешь!» «Стоит мне дать волю своему гневу…» — «Ты этого не знаешь!» «А как живут люди, освободившиеся от игр?» — «Ты этого не знаешь!» «Что такое просветление?» В ЗАПАДНОМ ПОНИМАНИИ ИСТИНЫ… (К—16, стр. 46) СТРЕМЛЕНИЕМ К БЕССМЕРТИЮ… (К—30, стр. 54) ИДЕЯ ПРОГРЕССА (сказка про вечный прогресс) отвратительна и безобразна. Успокаивает то, что и это благополучно обломается детьми, которые будут рушить наследие отцов. Чем больше прогресса навертят отцы, тем веселее разгуляются дети. Отцы строят коммунизм, а дети бегут в абстрактную культуру. У отцов-культурологов дети приобретают частную собственность. На отцовскую собственность дети морочат весь мир печальной философией, и уже их дети ведут их в концлагеря строящегося коммунизма. А как же? ПОСЛЕ СМЕРТИ МАГГИД ЯВИЛСЯ К СВОЕМУ СЫНУ… ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ С ОТЧАЯНИЯ. Пока нет отчаяния — корова стоит на лугу и жует травку. Как может Господь направить корабль слепого мореплавателя? Либо сильным ветром, либо берегом, не пускающим дальше. Отчаяние подобно берегу — так дальше плыть нельзя. Плыви в другую сторону; либо сойди. Как может душа моя достучаться до меня? (Какие страшные слова.) Ей приходится прибегать к отчаянию. Страна, в которой народ ходит на забастовки, конечно, беднее той, где все уже договорились, но счастливее и свободнее той, где… понятно. ПРОКЛЯТЫЙ ДОКТОР ЗЕММЕЛЬВЕЙС (И—32, стр. 113) ЧЕЛОВЕК СТРЕМИТСЯ ПРОЖИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ красиво, глубоко и безопасно. Как съесть конфету, не разворачивая обертки. Обертка, конечно, не то чтобы очень красива, но она… как бы это сказать… АБСОЛЮТНО СОЦИАЛЬНО ПРИЕМЛЕМА. Ей Богу, лучший символ нашей цивилизации — обертка. Коробка, пакет, логотип, стикер, наклейка, рекламный щит, проспект, обложка, резюме, аннотация, curriculum vitae, эмблема, сувенир, погоны, косметика. Когда мне становится трудно, я иногда спрашиваю себя: а в каком мире ты хотел бы жить, в совершенном или в несовершенном? Отвечаю: в несовершенном — и успокаиваюсь. (А интересно, в совершенном мире — там что, нет обложек? Скорее, там нет конфет.) Теперь я хочу поделиться, кого я ПО-НАСТОЯЩЕМУ ненавижу. Тех, кто, когда я говорю, что написал книгу, спрашивают: «Сколько страниц?». Они и меня хотят съесть, не раскрывая обложки. «ВЫ К ЛЮДЯМ НЕУВАЖИТЕЛЬНО…» (Д—12, стр. 31) МАЛЕНЬКИЙ ЗАКАКАННЫЙ РЕБЕНОК И БОЛЬШОЙ АСФАЛЬТОВЫЙ СОН ПРО ВНЕШНИЙ ГЛАЗ. (С—18, стр. 81) СКАЗКА: ДЕВОЧКА И ЗМЕЙ. Красавица и Чудовище, Beauty and Beast. Счастливая концовка заключается в том, что змей оказывается принцем, то есть человеком, и они воссоединяются. Можно представить себе, что не менее счастливый конец может получиться, если девочка превращается в змею. То-то я смотрю, на психологических группах участники-то всё больше женщины (и чисто женские группы — не редкость), а ведущие — мужчины. Э-э, Александр Борисович! Вы — змей! Что есть ваши теории и разговоры о повзрослении? Да это же соблазнение чистой воды! «И сказал змей женщине: отведай от этого дерева». Со всеми вытекающими отсюда последствиями: отделение, индивидуация, изгнание из инфантильного рая. Чего ваши пациентки вполне оправданно и боятся. Они не знают о том, что наги, они не знают, что они отдельны от мира, семей, «личной» и «профессиональной» жизни. А вы их с удовольствием тыкаете в это носом. Причем, естественно, никакие уговоры и объяснения тут не действуют, это и Будда понимал, и Вы прекрасно понимаете. Только личный опыт. «Что ТЫ чувствуешь?» «Что ТЫ думаешь?» «Да ничего я не думаю, отстаньте…» — ЧТО Ж, ДЕВОЧКА, — СКАЗАЛ ЗМЕЙ… (Д—1, стр. 9) ЖЕНЩИНА ПЛАКАЛА. (М—5, стр. 67) 
Примечания:«ДИАЛОГИ» — ЧТО Ж, ДЕВОЧКА, — СКАЗАЛ ЗМЕЙ, опустив морду на сложенные лапы (уютно, гад, устроился!), — тебе и голову сложить не жалко, столько там глупостей понапихано. — Ну и сложу. — Ну и сложи. — Ты, змей, ничего не понимаешь. То есть ты знаешь много, и про пустыню, и про город, но у тебя нет главного. — Чего? — змей поднял морду и сощурил глаза. — Что такое братство, — медленно сказала девочка. — Чтобы все заодно. — Поползли, — сказал змей. — Я тебе одну вещь хочу показать. Всё равно тебе в яму рано прыгать. Девочка нерешительно последовала за ним. — Быть живым или мертвым — вопрос согласованности с окружающими, — разглагольствовал змей. — Прошу обратить внимание на вон те постройки. Ты знаешь, что это? — Кладбище. — Правильно. Чем тебе не братство, где все заодно? И позже: — Тебя не смущает, что я всё время прав? Девочка не ответила. — Расскажи мне, кем был твой отец. — Он был… Ну, я не знаю точно, как эта профессия называется. — Тебе всё равно? — Наверное, да. — Посмотри туда. Ты видишь лошадь? — Да. — Это и есть твой отец. — Почему? — Что значит почему? Ты не веришь? — Нет. — А зря. Это правда. А что здесь странного? Он всегда хотел, чтобы его считали за лошадь. Все желания исполняются. Кем бы ты хотела увидеть свою мать? — Пантерой. — Жалко. Не в этот раз. Вон попугай в золоченой клетке. Это она. Дай ей семечек. — Я тебя ненавижу, змей. — Это причина отказать ей в семечках? Дай. Она будет рада. — Почему я? — У тебя они есть, а у меня — нет. — А где твои родители, змей? — В зоопарке. — Как? — Она замерла, застыла. — Как? В зоопарке? — А что ты удивляешься? Змеи почти все живут в зоопарках — или в музеях. В пустыне мало кто живет. — В музеях? В музеях мертвые змеи. — Это вопрос согласованности, малыш. Мне не нравится об этом говорить. Ползем дальше, чего ты остановилась? — Хорошо, пойдем. Расскажи мне про зоопарк. Мы туда сейчас идем? — Да чего я поведу тебя к своим родителям? Я туда вообще очень редко хожу. — А как они туда попали? Их поймали, змей? — Нет, они сами записались туда. Прошли по конкурсу, дождались очереди. Слушай, что ты мне травишь душу? Я не люблю об этом говорить. Зачем тебе нужно знать про зоопарк? — А зачем тебе нужно было знать, что я делала на краю ямы? — Логично. Но если ты просто поддерживаешь таким образом светскую беседу… — Нет. Расскажи мне. Я хочу знать, как твои родители попали в зоопарк. — Думаешь, я это знаю? Я мало следил за процессом, мне тогда нужно было о себе заботиться. Но я потом видел много змей, переселявшихся туда. Думаю, у моих родителей всё было точно так же. — Как? — Видишь ли, мы, змеи, меняем кожу, несколько раз за жизнь. У нас несколько шкур. Три шкуры есть у всех, их меняют еще в детстве. Скажем так: когда меняют третью, это считается превращением во взрослого. На самом деле шкур больше. Семь, десять, может быть, это неизвестно. И неизвестно, одинаковое количество шкур у всех или нет. У некоторых их бывает 15, это точно. Но сколько их у тебя…… Никогда не узнаешь, пока не сбросишь старую кожу, — есть там новая или нет.  Ну вот, и после того, как кожа меняется в третий раз, почти все начинают бояться — вдруг это всё, последняя. Скажем, так: это общая версия, что нужно бояться за шкуру, я в последнее время думаю, что здесь что-то не так. И, в общем, получается, что все как бы боятся за свою кожу — обычно четвертую или пятую. Чтобы она не поранилась, не замерзла, не вымокла, не высохла или сама собой не начала меняться. А где ее хорошо беречь? Ее хорошо беречь в зоопарке или в музее. — Но в музее же они мертвые! — Конечно, с ними уже не поговоришь. Но и те, что живут в зоопарке, говорят только об условиях содержания. А в музее — о господи, что ж тут непонятного! Если ты хочешь сберечь шкуру — то как ее лучше всего сберечь? Удалить остальное. Они идут в зоопарк, к родителям змея, уже по городу. Лица встречных становятся злее и напряженнее, и девочке становится легче, привычнее. Змей ползет по асфальту, ему хуже. — Змей, тебе нравится город? — Ужас. — А мне здесь прекраснее, чем где-либо. — Как странно ты начинаешь говорить: твои слова отделяются от тебя. Они похожи на ваши деньги: они так долго были не твоими, в смысле, каждая купюра становится твоею на такой короткий срок, что как бы никогда твоей и не становится. Они всегда чужие. — Что? — Деньги. — Да… Мне очень важно, что я живу в городе. Для меня это не просто город, это Город. Это особое пространство, совершенно независимое от зданий и трамваев. Хотя здания — тоже, они в меня проникают… Мне кажется, что моя душа построена так же, как этот Город, в ней та же структура улиц и иерархия фонарей. Там, внутри, всё построено по тому же плану. — Господь, большие города обречены небесным карам… — Ты ужасно вредный сегодня. «Когда? — ужасается про себя змей. — Она знает меня только два часа. Кто здесь кого гипнотизирует? Она уже моя жена. Адаптируемость резко возросла при переходе из пустыни в город. Зря я согласился вести ее к своим родителям. Впрочем, куда еще? Куда бы я повел ее?» «Может, он обиделся? — скачет мыслями девочка. — А интересно, какие его родители, такие же, как он, или нет? А вдруг они все одинаковые? Почему мне совсем не страшно? Я стояла у края ямы… Хитрец, как он отвлек меня? Обманул? Я сама во всем виновата…» И тут они вдруг исчезли, разъединенные одинокими мыслями: девочка стала прозрачной и растаяла в воздухе; змей высох, и его чешуя и кости слились с песком пустыни. — Змей, сегодня мой день рожденья. — Грустно. — Почему это грустно? — Ты, наверное, ожидаешь чего-нибудь веселого и особенного сегодня. Но, скорее всего, ничего не произойдет, и ты обидишься. — Как ты угадываешь? Слушай, это же точно такая история, которая была со мной, и из-за которой… ну, в общем, я оказалась у ямы. Ты слушаешь? — Да. — Понимаешь, когда я была совсем маленькой девочкой, ну, не совсем, мне было семь лет, так вот, один раз я гуляла по берегу моря. Это было утром, а ночью до этого на море был шторм, настоящая буря, а я всегда мечтала пойти после бури на берег и пособирать то, что выбросит. А родители меня не хотели отпускать далеко. Я обошла наш пляж, который был возле дома, но ничего не нашла такого интересного, кроме одной двустворчатой ракушки. И я хотела идти собирать дальше, но родители мне запретили. Папа просто сказал — во, как я хорошо всё помню — он сказал: «Слабая аргументация для небезопасного предприятия», и я начала плакать, а мама сказала — она у меня всегда была гений коммуникации — «А разве на нашем пляже ты ничего не нашла интересного?» Я показала ей ракушку, а она воскликнула: «Ой, это же жемчужница! Смотри, Петя (так папу зовут) — это моллюск, в котором вырастает жемчуг!» Я посмотрела: обычная ракушка, полосатая такая, чуть выгнутая, а мама распелась: «Настоящая жемчужница, как тебе повезло, только пока она слишком маленькая, ей нужно подрасти, и внутри нее обязательно вырастет жемчужина». Папа тоже тогда подключился: «Да, её нужно посадить в аквариум, в аквариум, в аквариум, у нас как раз такой аквариум есть на балконе, и создать в нем необходимые условия, поддерживать температуру, ухаживать, и через десять лет ракушка откроется и подарит тебе жемчужину…» И вот я, маленькая дура, завернула эту ракушку в мокрую тряпку, принесла домой, вымыла старый аквариум и десять лет делала всё, как сказали родители: и воду меняла, и температуру поддерживала. И через десять лет я ее открыла, и оттуда выпал камешек, вот такой обыкновенный серый камешек, какими завален весь наш берег… Они помолчали. — Вот такие родители гады? — спросил змей. — Нет, не гады… Но это же обман, понимаешь, они меня обманули, это просто подло, они же знали!… — И теперь тебе кажется, что там, дальше, за пляжем, лежало настоящее сокровище, которое могло стать твоим? — Я об этом не думала… меня убил их обман. Они же обещали. Пусть бы уж подсунули туда жемчужину, если… — Какая прекрасная история. Я завидую тебе, малышка. Сейчас тебе семь лет, и вместо того, чтобы идти на берег моря, за пляж, ты бежишь к яме… Твоя жизнь полна смысла. Тебя обманывала погода? — Да. — А подруги? — Да, и тогда они переставали быть подругами. — А я? — Ты же обещал мне что-то показать! Я только поэтому пошла с тобой. — Вот видишь, я ж говорил: твоя жизнь полна смысла. Мир не пуст для тебя. Даже в пустыне, на краю бездонной ямы, для тебя нашелся кто-то, кто обманул. — Так ты обманул меня? — А ты меня? — А я тебе ничего не обещала. — Вон, — сказал змей. — Вон, чтобы духу твоего здесь не было. Когда ты уйдешь, воздух здесь станет чище. Извини, что отвлек тебя. Исчезни. Я поползу к своим камням, которые ты пока не оскорбила, начав превращать в жемчужины. — Нет, змей, нет! — закричала девочка. Начался ветер. Змей пополз против него и исчез в норе. Девочка, борясь с ветром, сделала несколько шагов, но ветер — это был уже настоящий ураган — сорвал ее с места и увлек вдаль. Началась песчаная буря. Кости, слова, чешуя — простые кусочки смерти. Ветер стихает, и птица падает грудью в песок. — Я знала, что ты придешь. Когда и где — этого не знала. Но мне стало всё равно, когда. Проходит не жизнь, проходят дни, а жизнь, как и смерть, безразмерна, и только их смена отмечена временем. Мне недавно снился сон, что ты входишь ночью в мою комнату. Я сплю сейчас одна, муж у себя, и вот ты вползаешь ночью, и свиваешь кольца у моей кровати, кладешь голову рядом с моей. Мне становится так хорошо… И вдруг я слышу, как муж идет по коридору. Я вскакиваю, а ты уползаешь за дверь, и муж то ли пугается тебя, то ли обижается, потому что я слышу, что он идет обратно к себе. Я выскакиваю из комнаты и бегу за ним и думаю: ну как ему объяснить, что это же ты, и тебе можно появляться когда угодно и где угодно, а если нельзя, ты всё равно появляешься… Но только я понимаю, что он ничему не поверит, и возвращаюсь обратно в спальню. И то ли это происходит там же, то ли уже другой сон, только я вижу, как ты изо всех сил дуешь мне в лицо. Так сильно дуешь, и мне хорошо — безумно, я хохочу, а ты дуешь, дуешь… И вот ты правда пришел. — Я здесь уже три дня. — Где здесь? Что ты имеешь в виду? — Я приполз в город, нашел твой дом и наблюдал за тобой. Ну, не фантазируй, я не подглядывал везде, я только смотрел, как ты ходишь на работу, как гуляешь с ребенком и стоишь в магазине. Всё было очень мило и, конечно, довольно скучно, и сегодня я решил перестать партизанить и явиться перед тобой. Ты стала взрослой? — Я? Скорее, одинокой. Как выразился недавно один мой приятель, я обезнадежилась. Я ужасно рада, что ты пришел. Что-то я никак не соображаю. Ты хочешь есть? — Нет. Да. Ну вот, ты и меня запутала. Как тебе моя новая кожа? — Я не заметила. По-моему, ты совсем не изменился. — Этого не может быть. Ты невнимательна. Посмотри мне в глаза. И начался их бесконечный разговор глазами, который вряд ли они могли бы произнести вслух: — Мне совсем не нужно ничье внимание. Если бы оно мне было нужно, оно бы у меня было. Я живу в пустоте. — Откуда ты это знаешь? — Я ни от кого не завишу. Я не принадлежу никому и ничему. Может быть, я уже умерла. Я живу в пустоте. — Нет, ты обманываешь себя. Ты не живешь в пустоте. Твоим Богом является тело. — Пусть так. Мне всё равно. Я думаю так, ты думаешь иначе. Какая разница теперь? — Как какая разница? Я же пришел. — Наверное, слишком поздно. Я вытравила из себя всё, что относилось к тому времени. И историю с ямой, и историю с раковиной, и то, что ты бросил меня одну, — я бросила все эти истории вверх, и они так и не упали обратно. Я перестала смотреть на себя и стала смотреть на космос, а на него смотри — не смотри, он одинаково безразличный и бессмысленный. И я стала такой же. А приди ты раньше, я бы просто тебя прогнала. — А ты и гнала. Ты совсем не изменилась. Капризная девчонка. — Да, капризная девчонка. — Бросай всё, пошли со мной. — Ты сошел с ума. — Если ты живешь в пустоте, какая разница? — Да, в пустоте, но всё же… — Ага! Ты не живешь в пустоте. Твоим Богом является тело и чужое мнение. — Пусть так. — Ничего себе пусть! Кому ты живешь? — Хорошо, не себе. — Бросай это. Пошли со мной. — Но… — Не тяни! Ты еще большая змея, чем я. Ты извиваешься бесконечно. Ты способна увидеть свой хвост, что ты тянешь за собой по жизни?  — Какой хвост, что за бред… Я живу в пустоте… — Врешь, ты просто из пустоты соорудила стенку. Ты живешь во времени, причем стараешься во всем сразу. Ты растягиваешь себя на целую жизнь, ты пытаешься занять собою всё время и пространство. Сократись! — Я… — Посмотри мне в глаза! — Не торопи меня! — Не торопить тебя куда? — Угнаться за тобой… — Посмотри мне в глаза. И позже, за секунду перед тем, как исчезнуть: — У нас не получилось в пустыне, на улице и в городской квартире. Давай встретимся на верху горы. — Давай. Перед тем, как пойти на гору, она долго мылась, причесывалась, одевалась. Хорошо замужней женщине ходить на свидания. Она как-то с нежностью представила себе мертвеца, который хоть раз в году или в месяц может встать из могилы и пошататься — даже ему в этом народная мудрость не отказала. — Здравствуй. — Привет. — Что это с тобой? — А, это… Ты имеешь в виду цепь и ошейник? Я решил стать твоим ангелом-хранителем и думал, что я могу сделать по этому поводу. Вот, хотел сесть на цепь, да только на мне ошейник не держится. Выползаю, и ничего не могу с этим поделать. — Почему на цепь? — Чтоб всё было честно. Ангел-хранитель, во-первых, должен делить судьбу своего подопечного, а во-вторых, выполнять хоть немного его желания, то есть, обычно, садиться на цепь. — Ёрник, насмешник, дурак и… Ты за этим меня звал? — Много званых, да мало избранных. — Не морочь голову. У меня не так много времени. — О! Вот это уже интересно. Расскажи мне про время. — Время сильнее всех. Оно как асфальтовый каток, хотя от его дыхания не дрогнет пушинка. Я связана им по рукам и ногам. И с каждым моим действием меня становится меньше. — Говори, говори еще. — Время — самое липкое… Меньше всего его в часах. У него несколько ужасно глупых детей: справедливость, память, забвение. — Говори еще, говори… Ты знаешь, нет ничего красивее тебя в пустыне. Ты вся переливаешься, ты создана почти из ничего, ты ничего не понимаешь, но ты удивительно прекрасна. Помнишь, я тебе говорил, сколько у тебя в голове глупостей понапихано, — прошло много лет, а глупостей стало еще больше, и нравишься ты мне еще сильнее. Я как дурак откликаюсь на каждый твой зов, я злюсь, если ты меня забываешь. И та пещера драгоценностей, к которой я тебя вел… — Так ты вел меня к пещере драгоценностей? Змей хохочет. — Я никак не могу привыкнуть к твоей запутанности. Знаешь, раньше у многих людей были звери. Но очень мало кто теперь умеет добраться до человека, так сильно там всё запутано. Вот, пожалуй, у меня получается, потому что я — змей вертлявый. У слонов и тигров еще иногда получается, они идут напрямую, крушат всё к чертовой матери, но всё же проходят. Мне вообще кажется, что у людей теперь больше связи с бактериями. — Почему? — Ну, они незаметные, одинаковые, всепроникающие и всё время что-то синтезируют. — Кто — люди или бактерии? — Вот именно. — А ты не такой? — Я — царский сын. А ты? Она помахала рукой: — Поди сюда, я тебе что-то скажу на ухо. Так вот, змей: я останусь на воле. Понимаешь? — Ага. — Я буду всегда ближе к тебе, понимаешь? — А не к старческому маразму? — Я всё равно буду жить в городе, в своем времени людоедов и в своем племени людоедов. — Ага. — Но я буду приходить на гору. А ты спускайся в город. — Ага, однажды ты залезешь сюда, а меня не будет, и тебе скажут: «Он куда-то уполз». А тем временем я буду в городе, и решу тебя немного подождать, и стану чистильщиком обуви — или сыщиком! Вот, я всегда мечтал стать сыщиком! Между тем ты отправишься в пустыню, чтобы найти меня там… — Тебе никогда не надоедает болтать? — Надоедает. Иногда. — Тогда завязывай. Тогда он завязал себя узлом и сказал: — Я люблю тебя. И сказка пошла дальше, а я пошел домой. ЛЕНА И ХОРОШИЕ ЛЮДИ. (Д—2, стр.20) ВЕЧНАЯ ИСТОРИЯ О СЭРЕ ЭЙНШТЕЙНЕ И ЕГО ДРУГЕ СЭРЕ ЧАРЛЬЗЕ ДАРВИНЕ, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ. (И—34, стр. 120) Лена и хорошие люди СГ: Хорошо, ребята, давайте начнем. Меня зовут Александр Борисович, можно просто Саша, Саша Гранкин, я психотерапевт с двадцатилетним стажем. Веду группы с вот такими, как вы. Давайте мы начнем знакомиться, каждый скажет что-нибудь про себя, лучше что-нибудь интересное, в смысле, себе самому интересное. Что чувствует, что ожидает. Ну, давайте. Отсюда, с вас, хорошо? Л: Меня зовут Лена. Я почти никого здесь не знаю, и я никогда не была в психологических группах. Я не знаю… Мне кажется, что те люди, которые сидят вокруг — приветливые, ну, добрые… Мне кажется, что психологи вообще отзывчивые люди, в общем… СГ: И ты можешь себе представить, зачем ты нам это говоришь? Л: Нет… СГ: Ты говоришь: «Здравствуйте, хорошие люди. Я — хорошая девочка. Я пришла к вам». А добрые люди тебе отвечают: «Шла бы ты на фиг, хорошая девочка». Что ты сейчас чувствуешь? Л: Что вы не хорошие люди… НЕТ, НУ ЭТО ГРУБО. (К—1, стр. 35) ПРИНЦЕССА НУРАБ-АЛЬ-МАШДИ ВОРОТИЛА СВОЙ ПРЕЛЕСТНЫЙ НОСИК… (И—1, стр. 85) ВЫ ХОРОШИЕ ЛЮДИ. (М—1, стр. 66) ГРУППА НАЧИНАЕТСЯ С МАРАЗМА. (К—2, стр. 35) Разговор ни о чем СГ (заканчивая разговор с Леной): Хорошо, спасибо, понял… Это все, что ты хотела сказать? Л (очень неуверенно): Да… СГ (переводит взгляд на сидящую рядом с Леной Киру): Угу… К: Теперь я? СГ: Что вы со мной делаете? К: Ничего. СГ: Совсем ничего? К: Совсем ничего. СГ: Хорошо, продолжайте. К: Ничего не делать? СГ: Это уж как вам хочется. К: Ну, добре. Меня зовут Кира Андреевна, или просто Кира, мне совершенно не хотелось бы показаться вам такой умудренной зрелой женщиной… СГ: Это у вас написано спереди на футболке? К: Простите?.. СГ: Ну, когда вы заходите в комнату, у вас есть какая-то надпись здесь, на груди, — ну, например, «я зрелая опытная женщина». А что написано сзади? К: Где? Здесь? СГ: Нет, повыше. На той же футболке, на спине. Передняя надпись — это как бы ваш парадный, преподносимый облик. На первые пять минут. А сзади — это тайное сообщение. Скажем, спереди написано «я — матрона». А сзади? К: Может быть, «уважайте мои седины»? СГ: Ну да, «а кто не поклонится — убью!» К: Нет, ну зачем убивать… СГ: А что делать? К: Ну что вы меня превращаете, прости господи, в старую ведьму? СГ: Действительно, странно. Вроде сидела, ничего не делала. Ведь вам совсем не хотелось показаться умудренной годами женщиной? К: Да хотелось, хотелось! СГ: Зачем вы мне это так говорите? К: Чтоб уже отстали. СГ: Действительно, что привязался, сукин сын? Это, знаете, как приходит ко мне пациентка, говорит: «Поработайте со мной», а через три минуты говорит: «Что вы ко мне пристали?» Чувствуете сейчас злость ко мне? К: Нет, вы очень милый человек… СГ: А что чувствуете? К: Пожалуй, некоторую тревожность. СГ: Почему? Боитесь, что потолок на голову упадет, раздавит? К: Нет… СГ: Точно нет? К: Меня нет… Вас — может быть… ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ… (К—3, стр. 36) РОДНАЯ МОЯ МАСКА! (М—2, стр. 66) ОСНОВНОЙ НЕДОСТАТОК КНИГИ… (К—18, стр. 46) КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДЗУЙГАН СИГЭН обращался к себе: — Подлинное «я» — и тут же отвечал: — Да, слушаю. — Проснись, проснись! — говорил он и тут же отвечал: — Хорошо, хорошо. — В будущем не давай другим повода презирать тебя и не позволяй оставлять тебя в дураках! — и отвечал: — Нет, нет. КАК БУДТО ДВА ХОЗЯИНА… (К—35, стр. 57) СОН О ГЕНИАЛЬНОМ ПСИХОТЕРАПЕВТЕ (C—5, стр. 74) Поклонение дьяволу СГ: Лена, ты можешь крикнуть? Л: Не знаю… СГ: Ну, крикни. Л (после паузы): Нет, наверное, не могу. СГ: Как это — не можешь? Л (молчит, улыбается) СГ: А ты живая? Л: Да. СГ: Ну, крикни. Л: Чего это я буду на вас кричать? Вы мне ничего плохого пока не сделали. СГ: То есть мне надо сделать что-нибудь плохое, чтобы ты крикнула? Л: Наверное. СГ: Слышь, Лен, а ты и в детстве трупиком была? Л: Кем? СГ: Ну, такой: «Ах, меня нигде нету. Нет-нет, не беспокойтесь, я тут, с краешку. Нет-нет, мне ничего не надо. Главное, чтобы вам было хорошо». — «А ты дышишь?» — «Да так, немножечко. Вы только не беспокойтесь». — «А ты какаешь?» — «Нет, что вы!» —«А писаешь?» — «Иногда. Чуть-чуть». Л (смеется) СГ: Это у тебя мама была такой? Л: Нет, такой была бабушка. СГ: Вот только бабушку сюда не надо. А то сейчас начнется — если бы не дедушка, если бы не лошадь… Ну что, крикнешь? Л: На вас — не буду кричать. СГ: А на кого будешь? На себя будешь? Л: За что? СГ: За то, что дура такая, загнала себя в угол, где ни вдохнуть, ни выдохнуть. Л (молчит). СГ: Так не будешь на себя кричать? Л: Нет… СГ: А как себя будешь наказывать? Тайком? Л(краснеет, молчит). СГ: Весь вопрос, ребята, как мы собираемся поклоняться дьяволу. Потому что если человек этого не знает, то он будет делать это тихо и некрасиво… Ну, ладно. А вообще, ты когда-нибудь кричала на мужчин? Ну, показывала им открыто свою агрессию? Л: Да… СГ: И чем дело кончилось? Л: Замуж вышла… ПЕРВЫЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: АГЕНТЫ Я РАССКАЗАЛА НА ГРУППЕ СОН… (И—4, стр. 86) СОН ПРО МОЮ ЖЕНИТЬБУ. (С—17, стр. 80) В ДОМЕ МОЕМ ПОСЕЛИЛСЯ ТРУПИК. (С—14, стр. 79) БОГАТЫЙ ТОРГОВЕЦ ПРИНИМАЛ В ГОСТЯХ странствующего знаменитого раввина. Прислуживая гостю за столом, он нечаянно уронил жирный кусок мяса на его одежду. — Ах, я идиот! — воскликнул хозяин. Он страшно огорчился. Пятно действительно было большим и уродливым. Раввин вышел из-за стола, затем из комнаты. Минуту он отсутствовал, а затем вернулся к хозяину, который горестно охал и мотал головой. Одежда раввина была совершенно чиста. Он сел на свое место. Хозяин просиял. Он опять всплеснул руками и воскликнул: — Как замечательно! — А почему ты огорчился, — спросил раввин, — из-за одежды или потому что идиот? — Потому что идиот, — сказал хозяин. — Тогда я не понимаю, что изменилось, — промолвил гость. — Можешь огорчаться дальше. ОДИНАРНЫЙ УМ СМОТРИТ ТОЛЬКО ВПЕРЕД… (К—38, стр. 60) Замануха Кира: Представляете, сижу я недавно дома, на кухне, размечталась и вдруг говорю: «Хочу домой!» А моя дочка — ей девять лет — говорит: «Мама, ты же дома». А я говорю: «Нет, хочу в ТОТ дом!» Понимаете? Вот в тот дом, где я маленькой была, а не в этот… СГ: Да, ничего себе. К: И что мне с этим делать? СГ: Страдать. К: Вы серьезно? СГ: А как еще привлечь внимание родителей? Только грустью и депрессией. К: Каких родителей? Мои ведь ничего этого не видели! Они вообще живут так далеко… СГ: А-а-а, каких родителей. Да уж, конечно, не твоих несчастных папы с мамой. Что они могут! А вот настоящих родителей, истинных, небесных, которые видят каждую твою слезу, и чем больше ты будешь плакать, тем больше принесут тебе игрушек, счастья… Чего ты там еще хотела вчера? А, смысла жизни. Этого — навалом. Только надо достаточно поплакать. ВТОРОЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: ВОЙНА. ОДНАЖДЫ УТРОМ ПОСЛЕ БЕСЕДЫ… (И—8, стр. 88) Сумочка с нежной кожей СГ: Скажите, зачем вам нужно держать эту сумочку на коленях? Надежда: Я очень люблю эту сумочку, и мне нравится держать ее при себе… Так уютнее. СГ: Ага… С сумочкой уютнее… Ну, и что бы вам сказала эта сумочка? Если бы она умела говорить, как в сказках Андерсена, что бы она сказала мне, вам? Н: Я сумочка, очень изящная, из такой нежной кожи… Во мне много красивых вещей… СГ: И что поэтому? Н: Поэтому меня будут беречь… СГ: Умная сумочка. Холить и лелеять? Н: Да, холить и лелеять! СГ: Улавливаете сходство сумки с собой? Н: Нет, почему? СГ: Совсем-совсем не улавливаете? Н: Ну нет, я, например, думаю, в отличие от сумочки. Она просто набита красивыми вещами… СГ: А вы? Н: А я… Ой! (закрыв лицо руками, смеется). СГ: Так, отлично, есть инсайт. Надя, что вы сейчас ко мне чувствуете? Н: Интерес. СГ: То есть возбуждение? Н: Можно так… СГ: Почему-то думают, что возбуждение — сексуальное чувство. Это может быть просто возбуждение к мужчине, который что-то знает и может научить. Н: Да, конечно. СГ: А может, сексуальное. Ты стыдишься? У тебя с этим проблемы. Что ты сейчас чувствуешь? Н: Ой, что чувствую, ой, что чувствую… (Наклоняется вперед, закрывает лицо руками, смеется) СГ: Ой, ой, щас я вам так и скажу… Н:(машет головой) Не скажу. СГ: А может, раскроешь… цветник? Н(отрицательно мотает головой). СГ: Что тебе мешает? Н: Столько людей… СГ: «Александр Борисович, только ты и я. Когда мы останемся наедине…» Н: Да это у вас проблемы, доктор! СГ: У меня — безусловно. Я слишком падок на сумочки с нежной кожей. Н: О боже, у меня от смеха болит голова! СГ: Это симптом. Ну, ничего. Сегодня пришел симптом — завтра придет мужчина. Н: Нет, нет, хватит. Хватит мужчин. СГ: Ой, ну что ты мне рассказываешь. Прямо ты сейчас бросишь водить глазками и начнешь работать. Н: Может, и начну. СГ: Посмотри мне в глаза. Н.не может, хохочет. СГ: Ну, не сейчас. Но кокетство — это уже хорошо. Эту энергию потом можно будет направить по делу. Главное — оторвать ее от мужчин. Мужчины к ней на самом деле не относятся. И если они этого не понимают и сунутся — ой, как им несдобровать… Ой, что с ними будет… Н: Мне их не жалко. СГ: Вот именно. КОКЕТСТВО — РОДНАЯ ИГРА ДЛЯ ПСИХОТЕРАПЕВТА. ПЕСЕНКА ПРО ЛИБИДО (М—3, стр. 66) Маленький закаканный ребенок и большой асфальтовый каток А: Андрей. У меня много работ, я многое умею делать. Вообще-то я врач, и работаю в психотерапии последние несколько лет. Вот, заинтересовался вашей методикой, оказался здесь. СГ: Что ты сейчас чувствуешь? А: Хорошо я себя чувствую, мне интересно. СГ: И как тебе ее выступление? (кивает на Надю). А: Выпендривается слегка… Играет, конечно. СГ: А можно принять то, что не все люди осознаны? А: Да, вполне можно. Я могу. СГ: А можешь представить себе, как я к тебе отношусь? А: Вы ко мне? СГ: Ну, зачем ты переспрашиваешь? А: А, простите. Как вы ко мне относитесь — ну, с симпатией, я полагаю. СГ: А еще? А (молчит). СГ: Ну, сыграй меня, вот здесь на стульях, спроси и ответь себе за меня. Интересный разговор получится. А (за себя): Как ты ко мне относишься? А (за терапевта): Как кошка к мышке. Поиграю и съем. СГ: Ничего себе фантазия. Ну-ну, продолжай. А (за терапевта): Ты говоришь какие-то умные слова, крепишься, а сам, как москаль в том анекдоте, идешь прямехонько к яме. А (за себя): Да откуда вы все это знаете? А (за терапевта): А так, решил. А (за себя): И как вы ко мне относитесь? А (за терапевта): С бо-ольшим уважением. СГ: Приехали. Сам-то понял, что сказал? А: Не-а. СГ: Ну, давай, разберем, проанализируем. А: Ну, конечно, мы сейчас проанализируем, раскопаем и найдем маленького закаканного ребенка на горшке, ткнем в него пальцем и скажем: «Смотри, Андрей, это ты». И будем очень радоваться, пожмем друг другу руки, какие мы тут крутые аналитики. СГ: Зачем ты мне это говоришь? А: А это мышка пищит перед смертью… СГ: Ну-ну, мышка… А то, что ты же и мышка, ты же и кошка, понимаешь? А: Да, вполне. СГ: Ты как одна моя пациентка. Она мне говорит: «Доктор, я не могу тут с вами долго разговаривать. В шесть часов на Октябрьской площади я должна попасть под асфальтовый каток. Он уже выехал». Я говорю: «Да ладно, давайте поговорим». Она: «Нет, он уже выехал. Пора». ГРУППА НАЧИНАЕТСЯ С МАРАЗМА. (К—2, стр. 35) Я СИЖУ В КВАРТИРЕ. ИЗО ВСЕХ ЩЕЛЕЙ ДУЕТ. (С—4, стр. 73) САМОЕ КЛАССНОЕ В ЖИЗНИ — ЭТО ИМЕТЬ АВТОРИТАРНОГО Разговор с мамой СГ: Слушай, что ты всё время смущаешься? А: Я смущаюсь? Да, наверное. СГ: Смущение, в принципе, — это предательство. Ты отказываешься сам от себя. И я не вижу причин — сейчас — это делать. Что тебя заставляет? А: Не знаю… Привычка… СГ: Или тебе мама так говорила? «Сиди, сынок, тихо, смущайся, не то еще ляпнешь что-нибудь не то…» А: Мама… Да, говорила… СГ: А ты ей что говорил? А: Я ей… ничего не говорил… СГ: Нет, ты говорил, ты своим поведением говорил: «Хорошо, мамочка, будет исполнено, мамочка, буду смущаться, буду всю жизнь сидеть тихонько на стуле и не пукать без твоего разрешения». А: Да нет, почему, я и не слушался ее тоже… СГ: Для вида. А теперь слушаешься. Да или нет? А: Слушаюсь… СГ: Хреново. Ну, поговори с ней, посади ее на стул, встань на колени и скажи: «Спасибо, мамочка, я на всю жизнь теперь такой пришибленный, что уберегло меня от страшных опасностей». Давай, устрой разговор. А: Посадить ее на этот стул? СГ: Что ты сейчас со мной делаешь? А: Слушаюсь… Хорошо, здесь сижу я, здесь сидит моя мама… СГ: Ты как раскланиваешься во все стороны. А (что-то говорит тихо) СГ: А? А: Слушай, ты мне дашь поработать или нет? СГ: Я что, мешаю? А: Мешаешь. СГ: Ну, понятно, если бы я не мешал, всё давно было бы сделано. А: Так… Здесь сижу я, здесь сидит моя мама. (Садится на свой стул). Мама! (молчит). СГ: Что, сыночек? А: Я… Я не знаю… (Пересаживается на стул мамы). Сынок, ты что-то хотел? СГ: Я? Да так, хотел пожелать тебе доброй ночи. А (Пересаживается на свой стул): Мама, я хотел поговорить с тобой. (Пересаживается на стул мамы). Может, лучше завтра? (На своем стуле) Нет, сейчас. Я уже вырос, мама. (За маму) Не вижу. (За себя) Ты не видишь, а я вырос. И я не могу больше слушать всё, что ты мне говоришь. У меня есть свой ум. (За маму) Конечно, у тебя есть свой ум, но два ума лучше. (За себя) Это так, я не спорю, но я хочу сам решать, что мне делать, а что нет. (За маму) Ну, решай. (Обращаясь к Саше) Ну, всё. ГОВОРИЛА В ДЕТСТВЕ МАМА МНЕ И БРАТИКУ… (К—21, стр. 48) СГ: Всё? А я чуть было не заснул. Перлз спал на своих группах, надо и мне научиться. Так что сказала мама? А: «Решай сам». СГ: А, ну чудесно. Ты закончил работу? А: Да. СГ: Молодец, садись. Ты собой доволен? А: Не очень. СГ: Чего? А: Ничего не изменилось. СГ: А, ты заметил? По-моему, тоже, это было жалкое подобие левой руки. «Мамочка, асисяй?» — «Асисяй, сынуся». А: А что надо было сделать? СГ: Тебе или мне? А: Хорошо, что ты бы на моем месте сделал? СГ: Это серьезный вопрос. А что делал на своем месте? А: Я сейчас вспомнил: когда учился на первом курсе, то хотел перейти на другой факультет — на философский. И пришел поговорить об этом с мамой. Она сказала… что-то типа: «Через мой труп». Я сказал, что я всё равно перейду… Короче, мы ссорились полночи. А в конце она сказала: «Если ты сделаешь это, ты сделаешь несчастной свою жизнь и мою». СГ: Зачем ты мне это рассказываешь сейчас? А: Так… вспомнил… СГ: Зачем ты мне это сейчас рассказываешь? А: А? Ты просил вспомнить, я рассказал. СГ: И как это поможет тебе разобраться? А: Не знаю. Может, мне лучше сесть на место? СГ: Слушай, а ты можешь маме прямо сказать, что ты о ней думаешь и что ты к ней чувствуешь? Прямо, и не убегать от конфликта, если он есть, а пережить его. А: Знаешь, сколько раз я его уже переживал? СГ: Не знаю. Думаю, что ты никогда его не переживал. Ты всегда манипулировал маминой значимостью, выставляя ее садисткой, и никогда прямо не говорил ей, что ты к ней чувствуешь. А: Наверное, я не могу ей этого сказать. Она не поймет. СГ: Здесь сказать, здесь! Для себя. А:(долго молчит) Знаешь, Саша, я, по-моему… Я знаю, что я запрещаю себе сказать. Я могу сказать ей всё, что угодно, но я не могу сказать ей, что я её ненавижу, а… так получается, что к этому всё сходится. СГ: И кого ты по этому поводу намерен играть? А: Я не хочу играть; но и сказать ей этого я не могу. СГ: Вот так гнев превращается в горечь… Одна минута гнева, если её не пережить, может дать несколько дней горечи. А горечь можно превратить в несколько лет депрессии. А: Да, наверное, это так… СГ: Что ты сейчас чувствуешь? А: Вот эту самую горечь. СГ: Ну, крикни, разрядись. Здесь хорошая обстановка. И маме никто не расскажет. А (сидит, молчит). Кто-то из группы: Блин, хочется уже крикнуть за тебя, или убить тебя на фиг. А (поворачивается): Ну, убей! СГ: «Умру! Погибну! Но не предам святых идеалов!» А: Ну ладно, смейтесь… СГ: Слушай, открывай общество жертв родительского насилия. Сразу куча народа запишется. Вон Лена — Лен, пойдешь, в общество к Андрею? Лена (смеется): Пойду… Но не хочется… СГ: А кому хочется? Что поделаешь — надо. «Мы путей не выбираем». Там, где есть долг и вина, вообще нет выбора. ТАМ, ГДЕ ЕСТЬ ДОЛГ И ВИНА… (К—33, стр. 55) ВТОРОЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: ВОЙНА. ИНТЕРВЬЮ С САШЕЙ ГРАНКИНЫМ В КОРОТКИЙ ПЕРИОД УВЛЕЧЕНИЯ ДЗЭН-БУДДИЗМОМ. (Д—16, стр. 33) БОЛТАЮТ ДВА МАЛЫША в автобусе. — Как тебя зовут? — Саша. — А меня Рома. Как тебя зовут? — Вова. — А меня Виталик. — Сколько тебе лет? — Семьдесят. — Да ну, если бы тебе было семьдесят, ты был бы уже старым. Даже когда человеку двадцать, он уже старый. — А ты что будешь делать, когда тебе будет семьдесят лет? — У меня есть друг Валера по фамилии Алеша. Мы с ним поедем на поливальной машине на пенсию. ЭТЮД О НЕПОСРЕДСТВЕННОМ САМОВЫРАЖЕНИИ. «ПАПА, МНЕ ПРИШЛА МЫСЛЬ…» (И—11, стр. 89) Кира:ВЫ К ЛЮДЯМ НЕУВАЖИТЕЛЬНО относитесь. СГ: А что делать… Андрей: Вернер Эрхардт обращался обычно к участникам: «Жопы!» СГ: Ну зачем… А тоже хорошо. Ведь когда я обращаюсь к тебе «Кира», ты же знаешь, хоть приблизительно, что я обращаюсь не ко всей тебе, и отвечать ты мне будешь соответственно. Если я сейчас спрошу у тебя, есть ли у тебя любовник и чем отличается секс с ним от секса с мужем, ты же мне не ответишь. То есть ты знаешь, к какой части тебя я обращаюсь, называя тебя Кирой. Вот и чудесно. А теперь представь, что в тебе есть часть, которую иначе не назовешь, как жопой. То есть не представь, а почувствуй. Не ягодицы. А — ну, понимаешь. И уже наше с тобой общение обогатится. Иногда я буду говорить: Кира, и ты мне будешь врать одно, а иногда: Жопа! — и другое. А там, глядишь, еще что-нибудь обозначится. КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДЗУЙГАН СИГЭН… (Д—4, стр. 22) ВТОРОЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: ВОЙНА. Этюд о непосредственном самовыражении СГ: Так, у нас полчаса до конца, давайте немного поделимся своими чувствами за день. Надя: Знаете, вчера я на вас злилась. СГ: Это хорошо. Н: Я злилась, глядя на то, как вы работали — и с Андреем, и с Леной. СГ: Это плохо. Н: А сегодня я просто наслаждалась. СГ: Это хорошо. Н: И еще я хочу сказать Андрею, что как я вчера к нему хорошо относилась, так и сегодня, без изменений. СГ: Это плохо. Н: Ну вот, смотрите, с вами можно нормально разговаривать? СГ: Нет. Зато со мной можно кричать. Давай крикнем. Н: А-а-а!!! СГ: Молодец. Дай я тебя поцелую. НЕСКОЛЬКО РАДОСТНЫХ ВЕЩЕЙ… (М—9, стр. 69) РЮНЗЮ СПРОСИЛ У РЭНДЗАЯ: — Как приходит просветление? Рэндзай ответил: — Как ветер пробегает по траве. Рюнзю поклонился. ЭТО ПОХОЖЕ НА САМУЮ ИДИОТСКУЮ… (К—41, стр. 61) КОГДА ДОКЕН СПРОСИЛ У ЭЙНЕНУ: «ЧТО ТАКОЕ ПРОСВЕТЛЕНИЕ?», тот засмеялся и сказал: «Ты этого не знаешь». «ТЫ ЭТОГО НЕ ЗНАЕШЬ!» (К—43, стр. 63) «ВЫ К ЛЮДЯМ НЕУВАЖИТЕЛЬНО…» (Д—12, стр. 31) Интервью с Сашей Гранкиным в короткий период увлечения дзэн-буддизмом — Так в чем же состоит цель такой терапии? — Цель состоит в том, чтобы убивать людей. Когда все убиты, появляется живой человек. — Стоп, стоп, стоп! Так вы работаете убийцей или психотерапевтом? — Я работаю липучкой для трансферов. И почти всегда ловлю образ комнатного бога. Я — отец народа, как Пушкин. Они меня ловят, чтобы использовать, как родителей, для борьбы с собой, но я ловчее и сильнее, и я уворачиваюсь, и вовремя отнимаю сисю. — То есть вы как бы поздний родитель, проводящий ребенка ко взрослости, причем вам это удается лучше, чем биологическим родителям, потому что вы сильнее. — И еще скромнее. — А это в чем выражается? — Когда Тао-ву, китайский мастер дзэн, сидел однажды, погруженный в медитацию, и к нему подошел некий монах, спросивший: «В чем величайшая глубина учения?», то Тао-ву встал со своей скамеечки, опустился на колени и сказал: «Ты пришел сюда издалека, но боюсь, я ничего не смогу тебе ответить». — То есть дохлый номер, нет никакой истины, ничего найти невозможно и т.п.? — Ничего невозможно найти ТАК. За вопросом должен стоять весь человек, действие должно быть абсолютным, и пока этого нет, я играю в Станиславского и лениво говорю: «Не верю». На самом деле я еще скромнее и не думаю, что я что-то сильно могу усилить. Созревание — внутренний процесс, и я для него — символ, хорошо, если красная тряпочка. — Созревание сознания или бессознательного? — Ни того, ни другого. Бессознательное у всех гениальное, это без вопросов. Сознание тоже у кучи народа отличное, не хуже моего, то есть гипертрофированное. Отношения между ними — вот это главное. — Дружат — не дружат? — Господи, да хоть вообще берут друг друга в расчет. А то ведь как: сознание, например, живет так, как будто бессознательного нет, инфлируется, и начинается кошмар и психосоматика. А сознание всё гонит интеллектуализации и рационализации во всё возрастающем количестве. — И чтобы вывести человека из рационализаций, вы смеетесь над ним? — Я смеюсь над масками, я не смеюсь над людьми. Мы все в одном корыте свои маски полощем. Так что можно и посмеяться. — А если людям это не нравится? — Я легионер, а не проститутка. |
|
|||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
