4. Интеллигент как жертва латинского образования

Старая проблема

В первых трех главах я постарался обрисовать проблему как можно шире и как можно глубже. Теперь нужно сказать, что не я первый увидел это, по сути, несчастье человечества. Впрочем, в главе 3 вы видели, как возмущался оглуплением государственной власти США Ли Якокка, правда, не рассматривая корни этого оглупления. Сегодня об оглуплении населения пишет достаточно много авторов, но сама проблема вызывала тревогу еще в бытность СССР.

Вот что рассказал в газете «Дуэль» Г. Михайлов об исследовании, проводившемся в 1967–1974 гг. в Таганроге группой социологов под руководством В. А. Грушина (д-ра наук и проч., проч.).

Результаты их работы были опубликованы в монографии «Массовая информация в советском промышленном городе» (Политиздат, 1980; 27 тыс. экз.). Исследование было комплексным, то есть изучались все каналы информации, включая партийные собрания, в их взаимодействии с населением. Одной из частей этих исследований и было выяснить, «как понимается описываемое в газете». Выборка составляла 300 человек в возрасте от 18 лет и старше всех социальных групп и уровней образования. Исследовалось:

1. Понимание смысла статьи. Предлагалось письменно пересказать содержание двух статей о хозяйственной реформе в промышленности (одна из центральной, другая — из местной газеты, но с полным набором специальной лексики: оборотные фонды, хозрасчет и т. п.). Результаты (огрубляю) 30 % — адекватное понимание; 36 — понимание, но без тонкостей; 34 % — полное непонимание (с. 243 монографии).

2. Понимание газетной лексики. Предлагалось растолковать 50 слов из статьи о внешней политике. Степень понимания:

а) точное, научное; б) правильное, но на бытовом уровне; в) полное непонимание. Результаты (начало и конец табл., с. 246):



Как видите, уже тогда более половины жителей крупного примышленного центра вообще не понимали значения слов «демократ», «либерал», «левые силы», «оппозиция», «гуманизм» — слов, которыми были заполнены газетные страницы и которые были известны каждому опрошенному, И речь идет не о проблеме жителей периферии, наоборот, в столицах положение еще хуже. Возьмите Москву — средоточие интеллигенции, работавшей (кормившейся) из бюджета СССР, то есть от налоговых поступлений каждого гражданина СССР. Было понятно, что если СССР разрушить, то налоговые поступления сократятся минимум наполовину и у массы людей в Москве резко ухудшится существование? Было.

Тем не менее именно Москва единственная проголосовала на референдуме 1991 г. против СССР. Как это понять?

Более того, это странное положение с умственным состоянием населения в России было замечено даже не специалистом — в данном случае не социологом или психологом, — а физиологом И. П. Павловым. Он в 1918 г. посвятил этому две лекции, без оснований названные «О русском уме», однако они известны именно под этим названием, и я их под этим названием и дам в следующем разделе, не выделяя шрифтом.


О русском уме

Милостивые государи!

Заранее прошу меня простить, что в гнетущее время, которое мы все переживаем, я сейчас буду говорить о довольно печальных вещах. Но мне думается, или, вернее сказать, я чувствую, что наша интеллигенция, то есть мозг родины, в погребальный час великой России не имеет права на радость и веселье.

У нас должна быть одна потребность, одна обязанность — сохранять единственно нам доставшееся достоинство: смотреть на самих себя и окружающее без самообмана. Побуждаемый этим мотивом, я почел своим долгом и позволил себе привлечь ваше внимание к моим жизненным впечатлениям и наблюдениям относительно нашего русского ума.

В чем видеть русский ум? На этом вопросе необходимо остановиться. Конечно, отчетливо выступает несколько видов ума.

Во-первых, научный русский ум, участвующий в разработке русской науки. Я думаю, что на этом уме мне останавливаться не приходится, и вот почему. Это ум до некоторой степени оранжерейный, работающий в особой обстановке. Он выбирает маленький уголочек действительности, ставит ее в чрезвычайные условия, подходит к ней с выработанными заранее методами, мало того, этот ум обращается к действительности, когда она уже систематизирована и работает вне жизненной необходимости, вне страстей и т. д. Значит, в целом это работа облегченная и особенная, работа, далеко идущая от работы того ума, который действует в жизни. Характеристика этого ума может говорить лишь об умственных возможностях нации.

Далее. Этот ум есть ум частный, касающийся очень небольшой части народа, и он не мог характеризовать весь народный ум в целом. Количество ученых, я разумею, конечно, истинно ученых, особенно в отсталых странах, очень небольшое. По статистике одного американского астронома, занявшегося определением научной производительности различных народов, наша русская производительность ничтожная. Она в несколько десятков раз меньше производительности передовых культурных стран Европы.

Поэтому, мне кажется, я прав, если в дальнейшем не буду учитывать научный ум. Но тогда каким же умом я займусь? Очевидно, массовым, общежизненным умом, который определяет судьбу народа. Но массовый ум придется подразделить. Это будет, во-первых, ум низших масс и затем ум интеллигентный. Мне кажется, что если говорить об общежизненном уме, определяющем судьбу народа, то ум низших масс придется оставить в стороне.

Возьмем в России этот массовый, то есть крестьянский, ум по преимуществу. Где мы его видим? Неужели в неизменном трехполье или в том, что и до сих пор по деревням летом невозбранно гуляет красный петух, или в бестолочи волостных сходов? Здесь осталось то же невежество, какое было сотни лет тому назад.

Недавно я прочитал в газетах, что, когда солдаты возвращались с турецкого фронта, из опасности разноса чумы хотели устроить карантин. Но солдаты на это не согласились и прямо говорили:

«Плевать нам на этот карантин, все это буржуазные выдумки».

Или другой случай. Как-то, несколько месяцев тому назад, в самый разгар большевистской власти, мою прислугу посетил ее брат, матрос, конечно, социалист до мозга костей. Все зло, как и полагается, он видел в буржуях, причем под буржуями разумелись все, кроме матросов, солдат. Когда ему заметили, что едва ли вы сможете обойтись без буржуев, — например, появится холера, что вы станете делать без докторов, он торжественно ответил, что все пустяки, «ведь это уже давно известно, что холеру напускают сами доктора». Стоит ли говорить о таком уме и можно ли на него возлагать какую-нибудь ответственность?

Поэтому-то я и думаю, что то, о чем стоит говорить и характеризовать, то, что имеет значение, определяя судьбу науки, — это, конечно, есть ум интеллигентный. И его характеристика интересна, его свойства важны. Мне кажется, что то, что произошло сейчас в России, есть, безусловно, дело интеллигентного ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль, они восприняли то движение, по которому их направляла интеллигенция. Отказываться от этого, я полагаю, было бы несправедливо, недостойно.

Ведь если реакционная мысль стояла на принципе власти и порядка и его только и приводила в жизнь, а вместе с тем отсутствием законности и просвещения держала народные массы в диком состоянии, то, с другой стороны, следует признать, что прогрессивная мысль не столько старалась о просвещении и культивировании народа, столько о его революционировании.

Я думаю, что мы с вами достаточно образованы, чтобы признать, что то, что произошло, — не есть случайность, а имеет свои осязательные причины, и эти причины лежат в нас самих, в наших свойствах.

Однако мне могут возразить следующее. Как же я обращусь к этому интеллигентному уму с критерием, который я установил относительно ума научного. Будет ли это целесообразно и справедливо? А почему нет, спрошу я? Ведь у каждого ума одна задача — это правильно видеть действительность, понимать ее и соответственно этому держаться. Нельзя представить ум существующим лишь для забавы. Он должен иметь свои задачи, и, как вы видите, эти задачи и в том и в другом случае одни и те же.

Разница лишь в следующем: научный ум имеет дело с маленьким уголком действительности, а ум обычный имеет дело со всей жизнью. Задача по существу одна и та же, но более сложная, можно только сказать, что здесь тем более выступает настоятельность тех примеров, которыми пользуется ум вообще. Если требуются известные качества от научного ума, то от жизненного ума они требуются в еще большей степени.

Первое свойство ума, которое я установил, — это чрезвычайное сосредоточие мысли, стремление мысли безотступно думать, держаться на том вопросе, который намечен для разрешения, держаться дни, недели, месяцы, годы, а в иных случаях и всю жизнь.

Как в этом отношении обстоит с русским умом? Мне кажется, что мы не наклонны к сосредоточенности, не любим ее, мы даже к ней отрицательно относимся.

Я приведу ряд случаев из жизни. Возьмем наши споры. Они характеризуются чрезвычайной расплывчатостью, мы очень быстро уходим от основной темы. Это — наша черта. Возьмем наши заседания. У нас теперь много всяких заседаний, комиссий. До чего эти заседания длинны, многоречивы и в большинстве случаев безрезультатны и противоречивы. Мы проводим многие часы в бесплодных, ни к чему не ведущих разговорах.

Ставится на обсуждение тема, и сначала обыкновенно охотников говорить нет. Но вот выступает один голос, и после этого уже все хотят говорить, говорить без всякого толку, не подумав хорошенько о теме и не уяснив себе, осложнится ли этим решение вопроса или ускорится. Подаются бесконечные реплики, на которые тратится больше времени, чем на основной предмет, и наши разговоры растут как снежный ком. И в конце концов вместо решения получается запутывание вопроса.

Дальше. Обратитесь к занимающимся русским людям, например студентам. Каково у них отношение к этой черте ума, к сосредоточенности мыслей? Господа! Все вы знаете, стоит нам увидеть человека, который привязался к делу, сидит над книгой, вдумывается, не впутывается в споры, и у нас уже зарождается подозрение: «недалекий, тупой человек, зубрила». А быть может, это человек, которого мысль захватывает целиком, который пристрастился к своей идее.

Или, в обществе, в разговоре стоит человеку расспрашивать, переспрашивать, на поставленный вопрос не отвечать прямо, — и у нас уже готов эпитет: неумный, недалекий, тяжелодум! Очевидно, у нас рекомендующими чертами является не сосредоточенность, а натиск, быстрота, налет. Это, очевидно, мы и считаем признаком талантливости, кропотливость же и усидчивость для нас плохо вяжутся с представлением о даровитости. А между тем для настоящего ума эта вдумчивость, остановка на одном предмете есть нормальная вещь.

Возьмите в нашей специальности. Как только человек привязался к одному вопросу, у нас сейчас же говорят: «А, это скучный специалист». И посмотрите, как к этим специалистам прислушиваются на Западе, их ценят и уважают как знатоков своего дела.

Неудивительно! Ведь вся наша жизнь двигается этими специалистами, а для нас это скучно. Кто-нибудь из нас разрабатывает определенную область науки, он к ней пристрастился, он достигает хороших и больших результатов, он каждый раз сообщает о своих фактах, работах. И знаете, как публика на это реагирует: «А, этот! Он все о своем? Пусть даже это очень большая и важная научная область. Нет, нам это скучно, подавай новое».

Но что же? Эта быстрота, подвижность, характеризует она силу ума или его слабость? Возьмите гениальных людей. Ведь они сами говорят, что они не видят разницы между собой и другими людьми, кроме одной черты, что они могут сосредоточиться на определенной мысли, как никто. И тогда станет ясно, что эта сосредоточенность есть сила, а подвижность, беготня мысли есть слабость. Если бы с высот этих гениев спуститься в лаборатории к работе средних людей, я и здесь нашел бы подтверждение этому.

Господа! Второй прием ума — это стремление мысли прийти в непосредственное общение с действительностью, минуя все перегородки и сигналы, которые стоят между действительностью и познающим умом.

В науке нельзя обойтись без методики, без посредников, и ум всегда разбирается в этой методике, чтобы она не исказила действительности. Мы знаем, что судьба всей нашей работы зависит от правильной методики. Неверна методика, неправильно передают действительность сигналы — и вы получаете неверные, ошибочные, фальшивые факты. Конечно, методика для научного ума — только первый посредник.

За ней идет второй посредник — это слово. Слово — тоже сигнал, оно может быть подходящим и неподходящим, точным и неточным. Я могу представить вам очень яркий пример. Ученые-натуралисты, которые много работали сами, которые на многих пунктах обращались к действительности непосредственно, такие ученые крайне затрудняются читать лекции о том, чего они сами не проделали. Значит, какая огромная разница между тем, что вы проделали сами, и тем, что знаете по письму, по передаче других.

Настолько резкая разница, что неловко читать о том, чего сам не видел, не делал. Такая заметка идет, между прочим, и от Гельмгольца.

Посмотрим, как держится в этом отношении русский интеллигентный ум. Я начну со случая, мне хорошо известного. Я читаю физиологию, науку практическую. Теперь стало общим мнение, чтобы такие экспериментальные науки и читались демонстративно, предъявлялись в виде опытов, фактов. Все мои лекции состоят из демонстрации. И что вы думаете! Я не видел никакого особенного пристрастия у студентов к той деятельности, которую я им показываю. Сколько я обращался к своим слушателям, сколько я говорил им, что я не читаю вам физиологию, я вам показываю.

Если бы я читал, вы бы могли меня не слушать, вы бы могли прочесть это по книге, почему я лучше других. Но я показываю вам факты, которых в книге вы не увидите, а потому, чтобы время не пропало даром, возьмите маленький труд. Выберите 5 минут времени и заметьте для памяти после лекции, что вы видели.

И я оставался гласом, вопиющим в пустыне. Едва ли хоть один из них последовал моему совету. Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует.

Таким образом, господа, вы видите, что русская мысль совершенно не применяет критики метода, то есть нисколько не проверяет смысла слов, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни.

Я вам приводил примеры студентов и докторов. Но почему эти примеры относятся только к студентам, докторам? Ведь это общая, характерная черта русского ума. Если ум пишет разные алгебраические формулы и не умеет их приложить к жизни, не понимает их значения, то почему вы думаете, что он говорит слова и понимает их?

Возьмите вы русскую публику, присутствующую при прениях.

Это обычная вещь, что обыкновенно страстно хлопают и говорящему «за», и говорящему «против». Разве это говорит о понимании? Ведь истина одна, ведь действительность не может быть в одно и то же время и белой, и черной. Я припоминаю одно врачебное собрание, на котором председательствовал Боткин Сергей Петрович. Выступали два докладчика, возражая друг другу. Оба хорошо говорили, оба были хлесткие, и публика аплодировала и тому и другому. И я помню, что председатель тогда сказал: «Я вижу, что публика еще не дозрела до решения этого вопроса, и потому я его снимаю с очереди». Ведь ясно, что действительность одна. Что же вы одобряете и в том и в другом случае? Красивую словесную гимнастику, фейерверк слов?

Перейдем к следующему качеству ума. Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. Есть ли у вас эта свобода? Надо сказать, что нет.

Я помню мои студенческие годы. Говорить что-нибудь против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом. Но это бывает у нас не только в молодые годы. Разве наши представители в Государственной думе не враги друг другу? Они не политические противники, а именно враги. Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, и сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т. д. Какая же это свобода?

И вот вам еще пример к предыдущему. Мы всегда с восторгом повторяли слово «свобода», и когда доходит до действительности, то получается полное третирование свободы.

Следующее качество ума — это привязанность мысли к той идее, на которой вы остановились. Если нет привязанности — то нет и энергии, нет и успеха. Вы должны любить свою идею, чтобы стараться для ее оправдания. Но затем наступает критический момент. Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит — привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, такова следующая черта ума.

Вот почему одно из мучений ученого человека — это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, что, эта новая подробность, за тебя или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела.

Посмотрим, что в этом отношении у нас. Привязанность у нас есть, много таких лиц, которые стоят на определенной идее. Но абсолютного беспристрастия — его нет. Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности.

Следующая, пятая черта, — это обстоятельность, детальность мысли. Что такое действительность? Это есть воплощение различных условий, степени, меры, веса, числа. Вне этого действительности нет. Возьмите астрономию, вспомните, как произошло открытие Нептуна. Когда вычисляли движение Урана, то нашли, что в цифрах чего-то недостает, решили, что должна быть еще какая-то масса, которая влияет на движение Урана. И этой массой оказался Нептун. Все дело заключалось в детальности мысли. И тогда так и говорили, что Леверье кончиком пера открыл Нептун. То же самое, если вы спуститесь и к сложности жизни. Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей условий. Это основная черта ума.

Что же? Как выглядит эта черта в русском уме? Очень плохо.

Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом. Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями.

Это наша основная черта.

Возьмите пример из сферы воспитания. Есть общее положение — свобода воспитания. И вы знаете, что мы доходим до того, что осуществляем школы без всякой дисциплины. Это, конечно, величайшая ошибка, недоразумение. Другие нации это отчетливо уловили, и у них идут рядом и свобода, и дисциплина, а у нас непременно крайность в угоду общему положению.

… Культурные классы, интеллигенция обыкновенно имеют стремление к вырождению. На смену должны подыматься из народной глубины новые силы. И конечно, в этой борьбе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану рабочего. Но это совершенно частный вопрос, и он имеет большое значение там, где сильно развилась промышленность. А что же у нас? Что сделали из этого? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока является еще грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И все это, конечно, обречено на гибель как слепое отрицание действительности.

У нас есть пословица: «Что русскому здорово, то немцу смерть», — пословица, в которой чуть ли не заключается похвальба своей дикостью. Но я думаю, что гораздо справедливее было сказать наоборот; «То, что немцу здорово, русскому смерть», Я верю, что социал-демократы — немцы приобретут еще новую силу, а из-за нашей русской социал-демократии, быть может, кончим наше политическое существование.

Перед революцией русский человек млел уже давно. Как же: у французов была, а у нас нет. Ну и что же, готовились мы к революции, изучали ее? Нет, мы этого не делали. Мы только теперь, задним числом набросились на книги и читаем. Я думаю, что этим надо было заниматься раньше. Но раньше мы лишь оперировали общими понятиями, словами, что, вот, бывают революции, что была такая революция у французов, что к ней прилагается эпитет «великая», а у нас революции нет. И только теперь мы стали изучать французскую революцию, знакомиться с ней.

Следующее свойство ума — это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность — это идеал познания. Вы знаете, что в технике самое простое решение задачи есть и самое ценное.

Сложное достижение ничего не стоит. Точно так же мы очень хорошо знаем, что основной признак гениального ума — это простота. Как же мы, русские, относились к этому свойству? В каком почете у нас этот прием, покажут следующие факты.

Через мою лабораторию прошло много людей разных возрастов, разных компетенций, разных национальностей. И вот факт, который неизменно повторялся, что отношение этих гостей ко всему, что они видят, резко различно. Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все. Можно представить в этом отношении много и других фактов.

Вообще, у нашей публики есть какое-то стремление к туманному и темному. Я помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов «гениально».

А один энтузиаст прямо кричал: «Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!» Как будто туманность и есть гениальность.

Следующее свойство ума — это стремление к истине. Люди часто проводят всю жизнь в кабинете, отыскивая истину. Но это стремление распадается на два акта. Во-первых, стремление к приобретению новых истин, любопытство, любознательность.

А другое — это стремление постоянно возвращаться к добытой истине, постоянно убеждаться и наслаждаться тем, что то, что ты приобрел, есть действительно истина, а не мираж. Одно без другого теряет смысл. Если вы обратитесь к молодому ученому, научному эмбриону, то вы отчетливо видите, что стремление к истине у него есть, но у него нет стремления к абсолютной гарантии, что это — истина. Он с удовольствием набирает результаты и не задает вопроса, а не есть ли это ошибка. В то время как ученого пленяет не только то, что это новизна, а что это действительно прочная истина. А что же у нас?

А у нас прежде всего первое — это стремление к новизне, любопытство. Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается. Как я говорил на прошлой лекции, истинные любители истины любуются на старые истины, для них это процесс наслаждения. А у нас — это прописная, избитая истина, и она нас больше не интересует, мы ее забываем, она больше для нас не существует, не определяет наше положение. Разве это верно?

Перейдем к последней черте ума. Так как достижение истины сопряжено с большим трудом и муками, то понятно, что человек постоянно живет в покорности истине, научается глубокому смирению, ибо он знает, что стоит истина. Так ли у нас? У нас этого нет, у нас наоборот. Я прямо обращаюсь к примерам. Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия сделала для культуры? Какие образцы показала миру? А ведь люди верили, что Россия протрет глаза «гнилому» Западу. Откуда эта гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды?

Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества? И не свидетельствует ли это, до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем фантастически?

Возьмите веру в нашу революцию. Разве здесь было ясное видение действительности со стороны тех, кто создавал революцию во время войны? Разве не ясно было, что война сама по себе страшное и большое дело? Дай бог провести одно его. Разве были какие-либо шансы, что мы сможем сделать два огромных дела сразу — и войну, и революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицы о двух зайцах?

Возьмите нашу Думу. Как только она собиралась, она поднимала в обществе негодование против правительства. Что у нас на троне сидел вырожденец, что правительство у нас было плохое — это мы все знали. Но вы произносите зажигательные фразы, вы поднимаете бурю негодования, вы волнуете общество. Вы хотите этого? И вот вы оказались между двумя вещами — и перед войной, и перед революцией, которых вы одновременно сделать не могли, и вы погибли сами. Разве это видение действительности?

Возьмите другой случай. Социалистические группы знали, что делают, когда брались за реформу армии. Они всегда разбивались о вооруженную силу, и они считали своим долгом эту силу уничтожить. Может, эта идея — разрушить армию — была не наша, но в ней, в отношении социалистов, была хоть видимая целесообразность. Но как же могли пойти на это наши военные? Как это они пошли в разные комиссии, которые вырабатывали права солдат?

Разве здесь было соответствие с действительностью? Кто же не понимает, что военное дело — это страшное дело, что оно может совершаться только при исключительных условиях. Вас берут на такое дело, где ваша жизнь каждую минуту висит на волоске. Лишь разными условиями, твердой дисциплиной можно достигнуть того, что человек держит себя в известном настроении и делает свое дело. Раз вы займете его думами о правах, о свободе, то какое же может получиться войско? И тем не менее наши военные люди участвовали в развращении войска, разрушали дисциплину.

Много можно приводить примеров. Приведу еще один. Вот — брестская история, когда господин Троцкий проделал свой фортель, когда он заявил и о прекращении войны, и о демобилизации армии. Разве это не было актом огромной слепоты? Что же вы могли ожидать от соперника, ведущего страшную, напряженную борьбу со всем светом? Как он мог иначе реагировать на то, что вы сделали себя бессильными? Выло вполне очевидно, что мы окажемся совершенно в руках нашего врага. И, однако, я слышал от блестящего представителя нашей первой политической партии, что это и остроумно и целесообразно. Настолько мы обладаем правильным видением действительности.

Нарисованная мной характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. А я сказал с самого начала, что мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия.


Большевики в интеллигентах

Мне, коммунисту и человеку, считающему историю СССР светлым мигом всего человечества, негоже присоединяться к критике Павловым революционеров, но справедливости ради надо пояснить, что Павлов имел в виду, когда писал: «Перед революцией русский человек млел уже давно. Как же: у французов была, а у нас нет. Ну и что же, готовились мы к революции, изучали ее?», и: «Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх».

Интересно, что В. И. Ленин по всем формальным критериям интеллигент, как ему казалось, овладевший теорией революции, в данном случае марксизмом, — в самом начале 1917 г. на собрании молодых социалистов в Швейцарии сетовал, что он, старик (ему шел 47-й год), не доживет до победы социализма, а молодые, возможно, ее увидят. А всего через десять месяцев Ленин возглавил первое в мире государство, начавшее строить коммунизм.

Марксисты России были ошарашены своей победой, и хотя эта ошарашенность тщательно скрывалась в страхе скомпрометировать марксизм и себя вместе с ним, но сохранились свидетельства очевидцев, к примеру английского писателя Герберта Уэллса, благожелательно относившегося к большевикам:

«Марксисты появились бы даже, если бы Маркса не было вовсе.

В 14 лет, задолго до того, как я услыхал о Марксе, я был законченным марксистом. Мне пришлось внезапно бросить учиться и начать жизнь, полную утомительной и нудной работы в ненавистном магазине. За эти долгие часы я так уставал, что не мог и мечтать о самообразовании. Я поджег бы этот магазин, если б не знал, что он хорошо застраховано.


Однако, не являясь участником событий в России, Уэллс был способен сохранить трезвый взгляд на основоположника марксизма.

«Я буду говорить о Марксе без лицемерного почтения. Я всегда считал его скучнейшей личностью. Его обширный незаконченный труд «Капитал»; это нагромождение утомительных фолиантов, в которых он, трактуя о таких нереальных понятиях, как «буржуазия» и «пролетариат» постоянно уходит от основной темы и пускается в нудные побочные рассуждения, кажется мне апофеозом претенциозного педантизма. Но до моей последней поездки в Россию я не испытывал активной враждебности к Марксу. Я просто избегал читать его груды и, встречая марксистов, быстро отделывался от них, спрашивая: "Из кого же состоит пролетариат?" Никто не мог мне ответить: этого не знает ни один марксист. В гостях у Горького я внимательно прислушивался к тому, как Бакаев обсуждал с Шаляпиным каверзный вопрос — существует ли вообще в России пролетариат, отличный от крестьянства. Бакаев — глава петроградской Чрезвычайной Комиссии диктатуры пролетариата, поэтому я не без интереса следил за некоторыми тонкостями этого спора. «Пролетарий» по марксистской терминологии, — это то же, что «производитель» на языке некоторых специалистов по политической экономии, т. е. нечто совершенно отличное от «потребителя». Таким образом, «пролетарий» — это понятие, прямо противопоставляемое чему-то, именуемому «капитал». На обложке «Плебса» я видел бросающийся в глаза лозунг "Между рабочим классом и классом работодателей нет ничего общего". Но возьмите следующий случай. Какой-нибудь заводской мастер садится в поезд, который ведет машинист, и едет посмотреть, как подвигается строительство дома, который возводит для него строительная контора. К какой из этих строго разграниченных категорий принадлежит этот мастер — к нанимателям или нанимаемым? Все это — сплошная чепуха».


Должен сказать, что эта же чепуха с пролетариатом бросалась в глаза и мне буквально с юности. После школы я начал работать на заводе и очень скоро стал слесарем-инструментальщиком, причем неплохим для своего разряда. То есть я стал по Марксу, передовым пролетарием. Дальше я поступил в институт и закончил его с отличием. Казалось бы, с точки зрения здравого смысла я стал еще более передовым, тем более что никакой собственности в сравнении с рабочими, даже в плане зарплаты, у меня не прибавилось, поскольку я очень долго зарабатывал меньше, чем они. Чем не менее на том заводе, куда я прибыл молодым специалистом, мне посоветовали встать в очередь для вступления в КПСС, поскольку по нормам той передовой пролетарской партии в ее члены принимали одного инженера на десять рабочих.

Мне осталось только плюнуть и на эти нормы, и на эту партию, поблагодарив КПСС за то, что она помогла мне оценить на практике идиотизм марксизма. Поэтому я понимаю Герберта Уэллса, когда он пишет:

«Должен признаться, что в России мое пассивное неприятие Маркса перешло в весьма активную враждебность. Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода — широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; ее холят, лелеют и патриархально возносят над миром. Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на «Капитал»; и то человеческое, что остается от лица, смотрит поверх нее совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня все больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса».


Такое восприятие Маркса, повторю, помогло Уэллсу трезво взглянуть на идейную панику тогдашних «убежденных марксистов» Советской России.

«Но Маркс для марксистов — лишь знамя и символ веры, и мы сейчас имеем дело не с Марксом, а с марксистами. Мало кто из них прочитал весь «Капитал». Марксисты — такие же люди, как и все, и должен признаться, что по своей натуре и жизненному опыту я расположен питать к ним самую теплую симпатию. Они считают Маркса своим пророком, потому то знают, что Маркс писал о классовой войне, непримиримой войне эксплуатируемых против эксплуататоров, что он предсказал торжество эксплуатируемых, всемирную диктатуру вождей освобожденных рабочих (диктатуру пролетариата) и венчающий ее коммунистический золотой век. Во всем мире это учение и пророчество с исключительной силой захватывает молодых людей, в особенности знергичных и впечатлительных, которые не смогли получить достаточного образования, не имеют средств и обречены нашей экономической системой на безнадежное наемное рабство. Они испытывают на себе социальную несправедливость, тупое бездушие и безмерную грубость нашего строя, они сознают, что их унижают и приносят в жертву, и поэтому стремятся разрушить этот строй и освободиться от его тисков.

Не нужно никакой подрывной пропаганды, чтобы взбунтовать их; пороки общественного строя, который лишает их образования и превращает в рабов, сами порождают коммунистическое движение всюду, где растут заводы и фабрики.

…Большевистское правительство — самое смелое и в то же время самое неопытное из всех правительств мира. В некоторых отношениях оно поразительно неумело и во многих вопросах совершенно несведуще. Оно исполнено нелепых подозрений насчет дьявольских хитростей «капитализма» и незримых интриг реакции; временами оно начинает испытывать страх и совершает жестокости. Но по существу своему оно честно. В наше время это самое бесхитростное правительство в мире.

О его простодушии свидетельствует вопрос, который мне постоянно задавали в России: "Когда произойдет социальная революция в Англии?" Меня спрашивали об этом Ленин, руководитель Северной коммуны Зиновьев, Зорин и многие другие. Дело в том, что, согласно учению Маркса, социальная революция должна была в первую очередь произойти не в России, и это смущает всех большевиков, знакомых с теорией. По Марксу, социальная революция должна была сначала произойти в странах с наиболее старой и развитой промышленностью, где сложился многочисленный, в основном лишенный собственности и работающий по найму рабочий класс (пролетариат). Революция должна была начаться в Англии, охватить Францию и Германию, затем пришел бы черед Америки и т. д. Вместо этого коммунизм оказался у власти в России, где на фабриках и заводах работают крестьяне, тесно связанные с деревней, и где по существу вообще нет особого рабочего класса —"пролетариата" который-мог бы "соединиться с пролетариями всего мира".

Я ясно видел, что многие большевики, с которыми я беседовал, начинают с ужасом понимать: то, что в действительности произошло на самом деле, — вовсе не обещанная Марксом социальная революция, и речь идет не столько о том, что они захватили государственную власть, сколько о том, что они оказались на борту брошенного корабля. Я старался способствовать развитию этой новой и тревожной для них мысли. Я также позволил себе прочесть им небольшую лекцию о том, что на Западе нет многочисленного "классово сознательного пролетариата" разъяснив, что в Англии имеется по меньшей мере 200 различных классов и единственные известные мне "классово сознательные пролетарии" — это незначительная группа рабочих, преимущественно шотландцев, которых объединяет под своим энергичным руководством некий джентльмен по имени Мак-Манус. Мои, несомненно, искренние слова подрывали самые дорогие сердцу русских коммунистов убеждения. Они отчаянно цепляются за свою веру в то, что в Англии сотни тысяч убежденных коммунистов, целиком принимающих марксистское евангелие, — сплоченный пролетариат — не сегодня-завтра захватят государственную власть и провозгласят Английскую Советскую Республику. После трех лет ожидания они все еще упрямо верят в это, но эта вера начинает ослабевать. Одно из самых забавных проявлений этого своеобразного образа мыслей — частые нагоняи, которые получает из Москвы по радио рабочее движение Запада за то, что оно ведет себя не так, как предсказал Маркс. Ему следует быть красным, а оно — только желтое».


Так выглядели «интеллигенты в большевиках» в России, в остальных странах победившего социализма они выглядели не менее анекдотично.


Лебон о вреде латинского образования

Приведенные выше лекции И. П. Павлова я продолжу обсуждать чуть далее, сейчас же уместно отметить, что Павлов был далеко не оригинален — состояние массового ума тревожило многих, даже очень далеких от нас предков. Вот, к примеру, книга француза Г. Лебона «Психология народов и масс», впервые изданная в России в 1898 г. (Психология масс: Хрестоматия по социальной психологии / Под ред. Д. Я. Райгородского. Самара: Издательский дом «БАХРАХ», 1998. С. 53–60).

Я дам из этой книги с сокращением главу «Образование и воспитание», и хотя эта глава прямо по теме педагогики, похоже, Лебон, за небольшим исключением, именно на педагогов никакого впечатления не произвел. Но думаю, что в этом виноват не Лебон, а педагоги. Ввиду некоторого анахронизма стиля я позволил себе выделить ряд мыслей Г. Лебона.


«В первом ряду идей, имеющих преобладающее значение в какую-нибудь эпоху и обладающих силой, несмотря на свой часто иллюзорный характер и свою немногочисленность, мы должны поставить в настоящее время следующую: образование в состоянии значительно изменить людей и НЕПРЕМЕННО ДОЛЖНО УЛУЧШИТЬ ИХ И ДАЖЕ СОЗДАТЬ МЕЖДУ НИМИ РАВЕНСТВО. Путем повторения это уверение сделалось одним из самых непоколебимых догматов демократии, и в настоящее время так же трудно касаться его, как некогда было трудно касаться догматов церкви.

Но относительно этого пункта, как и относительно многих других, демократические идеи оказались в полном разногласии с данными психологии и опыта. Многие знаменитые философы, в том числе Герберт Спенсер, без труда доказали, что ОБРАЗОВАНИЕ НЕ ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА НИ БОЛЕЕ НРАВСТВЕННЫМ, НИ БОЛЕЕ СЧАСТЛИВЫМ и не изменяет ни его инстинктов, ни его наследственных страстей, а иногда даже, если только оно дурно направлено, ПРИЧИНЯЕТ БОЛЕЕ ВРЕДА, НЕЖЕЛИ ПОЛЬЗЫ. Статистики подтвердили этот взгляд, показав мам, что преступность увеличивается вместе с обобщением образования или по крайней мере с обобщением известного рода образования. В недавнем своем труде Адольф Гилльо указывает, что в настоящее время на 1000 необразованных преступников приходится 3000 образованных и в промежуток 50 лет количество преступников возросло с 227 на 100 000 жителей до 552 и, следовательно, увеличилось на 143 %.

Без сомнения, никто не станет отрицать, что правильно направленное образование может дать очень полезные практические результаты если не в смысле повышения нравственности, то, во всяком случае, в смысле развития профессиональных способностей.

К сожалению, латинские народы, особенно в течение последних 25 лет, основали свои образовательные системы на совершенно ложных принципах и, несмотря на слова самых знаменитых людей, таких как Брюль, Фюстель де Куланж, Тэн и др. они продолжают настаивать на своих печальных заблуждениях. Я указал уже в одной из своих прежних работ, как НАША СОВРЕМЕННАЯ ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА ПРЕВРАЩАЕТ ВО ВРАГОВ ОБЩЕСТВА ТЕХ, КТО ПОЛУЧИЛ ЭТО ВОСПИТАНИЕ И КАК ОНА ПОДГОТАВЛИВАЕТ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ САМЫХ ХУДШИХ ВИДОВ СОЦИАЛИЗМА.

Главная опасность этой воспитательной системы, вполне справедливо именуемой ЛАТИНСКОЙ СИСТЕМОЙ, заключается в том, что она опирается на то основное психологическое заблуждение, будто заучиванием наизусть учебников развивается ум. Исходя из такого убеждения заставляют учить как можно больше, и от начальной школы до получения ученой степени молодой человек только и делает, что заучивает книги, причем ни его способность к рассуждению, ни его инициатива нисколько не упражняются.

Все учение заключается для него в том, чтобы отвечать наизусть и слушаться. "Учить уроки, — пишет один из бывших министров народного просвещения Жюль Симон, — знать наизусть грамматику или конспект, хорошенько повторять и подражать — вот забавная воспитательная система, где всякое усилие является лишь актом веры в непогрешимость учителя и ведет лишь к тому, чтобы нас умалить и сделать беспомощными"

Если бы такое воспитание было только бесполезно, то можно было бы ограничиться сожалением о несчастных детях, которым предпочитают преподавать генеалогию сыновей Клотария, или историю борьбы Невстрии и Австрозии, или зоологические классификации, вместо того чтобы обучить их в первоначальной школе чему-нибудь полезному. Но такая система воспитания представляет собой гораздо более серьезную опасность: ОНА ВНУШАЕТ ТОМУ, КТО ЕЕ ПОЛУЧИЛ, ОТВРАЩЕНИЕ К УСЛОВИЯМ СВОЕГО ОБЩЕСТВЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ, так что крестьянин уже не желает более оставаться крестьянином и самый последний из буржуа не видит для своего сына другой карьеры, кроме той, которую предеставляют ДОЛЖНОСТИ, ОПЛАЧИВАЕМЫЕ ГОСУДАРСТВОМ. Вместо того чтобы подготавливать людей для жизни, школа готовит их только к занятию общественных должностей, где можно достигнуть успеха, не проявляя ни малейшей инициативы и не действуя самостоятельно.

Внизу лестницы такая воспитательная система создает целые армии недовольных своей судьбой пролетариев, готовых к возмущению, вверху — легкомысленную буржуазию, скептическую и легковерную, питающую суеверное доверие к провиденциальной силе государства, против которого, однако, она постоянно фрондирует и всегда обвиняет правительство в своих собственных ошибках, хотя в то же время сама решительно неспособна предпринять что бы то ни было без вмешательства власти.

Государство, производящее всех этих дипломированных господ, может использовать из них лишь очень небольшое число, оставляя всех прочих без всякого дела, и таким образом оно питает одних, а в других создает себе врагов. Огромная масса дипломированных осаждает в настоящее время все официальные посты, и на каждую, даже самую скромную, официальную должность кандидаты считаются тысячами, между тем как какому-нибудь негоцианту, например, очень трудно найти агента, который мог бы быть его представителем в колониях. В одном только департаменте Сены насчитывается 20 000 учителей и учительниц без всяких занятий, которые, презирая ремесла и полевые работы, обращаются к государству за средствами к жизни. ТАК КАК ЧИСЛО ИЗБРАННЫХ ОГРАНИЧЕНО, ТО НЕИЗБЕЖНО ВОЗРАСТАЕТ ЧИСЛО НЕДОВОЛЬНЫХ, и эти последние готовы принять участие во всякого рода возмущениях, каковы бы ни были их цели и каковы бы ни были их вожди.

Приобретение таких познаний, которые затем не могут быть приложены к делу, служит верным средством к тому, чтобы возбудить в человеке недовольство.

Это явление свойственно не только латинским странам; мы можем наблюдать то же самое в Китае — стране, также управляемой солидной иерархией мандаринов, где звание мандарина, так же как у нас, достигается путем конкурса, причем все испытание заключается в безошибочном цитировании наизусть толстых руководств.

АРМИЯ УЧЕНЫХ, НЕ ИМЕЮЩИХ НИКАКИХ ЗАНЯТИЙ, СЧИТАЕТСЯ в НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ В КИТАЕ ИСТИННЫМ НАЦИОНАЛЬНЫМ БЕДСТВИЕМ. То же самое стало наблюдаться и в Индии после того, как англичане открыли там школы не для воспитания, как это делается в Англии, а для того только, чтобы обучать туземцев. Вследствие этого в Индии и образовался специальный класс ученых, бабу, которые, не получая занятий, становятся непримиримыми врагами английского владычества. У всех бабу — имеющих занятия или нет — ПЕРВЫМ РЕЗУЛЬТАТОМ ПОЛУЧЕННОГО ИМИ ОБРАЗОВАНИЯ БЫЛО ПОНИЖЕНИЕ УРОВНЯ НРАВСТВЕННОСТИ. Этот факт, о котором я много говорил… констатируется всеми авторами, посещавшими Индию.

Вернуться назад теперь, по-видимому, слишком поздно. Только опыт, последний воспитатель народов, возьмет на себя указать нам наши ошибки и только опыт в состоянии будет убедить нас в необходимости заменить наши скверные руководства, наши жалкие конкурсы профессиональным воспитанием, которое ВЕРНЕТ НАШУ МОЛОДЕЖЬ К ПОЛЮ, МАСТЕРСКИМ И КОЛОНИАЛЬНЫМ ПРЕДПРИЯТИЯМ, ИЗБЕГАЕМЫМ ЕЮ ВСЕМИ СРЕДСТВАМИ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ.

Это ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ, которого так добиваются теперь все просвещенные умы, существовало у нас некогда, и народы, властвующие теперь над миром своей волей, инициативой и духом предприимчивости, сумели сохранить его. Великий мыслитель Тэн ясно доказал в своем замечательном труде, что прежнее воспитание у нас было почти такое же, какое существует в настоящее время в Англии и Америке, и, проведя замечательную параллель между латинской и англосаксонской воспитательной системой, он явственно указал последствия обоих методов.

Быть может, в крайнем случае и можно было бы примириться со всеми неудобствами нашего классического воспитания, хотя бы оно и создавало недовольных да выбитых из колеи, если бы поверхностное приобретение такого множества знаний, заучивание наизусть такого множества руководств в самом деле могло бы повысить умственный уровень. Увы, это не так! Рассудок, опыт, инициатива и характер — вот условия успеха в жизни; книги же этого не дают. Книги — это словари, очень полезные для наведения справок, но совершенно бесполезно хранить в своей голове целые длинные отрывки из них!

Насколько профессиональное образование может более классического содействовать развитию ума, Тэн объясняет следующим образом:

"Идеи образуются только в своей естественной и нормальной среде. Развитию зародыша этих идей способствуют бесчисленные впечатления, которые юноша получает ежедневно в мастерской, на руднике, в суде, в классе, на верфи, в госпитале, при виде инструментов, материалов и операций, в присутствии клиентов, рабочих, труда, работы, хорошо или дурно сделанной, убыточной или прибыльной, все эти мелкие частные восприятия глаз, уха, рук и даже обоняния, непроизвольно удержанные в памяти и тайно переработанные, организуются в уме человека, чтобы рано или поздно внушить ему ту или иную новую комбинацию, упрощение, экономию, улучшение или изобретение. Молодой француз лишен всех этих драгоценных восприятий, соприкосновения с элементами, легко усваиваемыми и необходимыми, и притом лишен в самом плодотворном возрасте. В течение семи или восьми лет он заперт в школе, вдали от непосредственного и личного опыта, который мог бы дать ему точное и глубокое понятие о вещах, людях и различных способах обращаться с ними".

Знаменитый психолог указывает нам затем разницу существующую между нашей системой и системой англосаксов. У этих последних нет такого множества специальных школ, как у нас; У НИХ ОБУЧАЮТ НЕ КНИГИ, А САМИ ПРЕДМЕТЫ. Инженер обучается там прямо в мастерской, а не в школе, и это дает возможность каждому приобрести познания, отвечающие его умственным способностям, остаться простым рабочим или сделаться мастером, если он не в состоянии идти дальше или же стать инженером, если это дозволяют его способности. Такой метод, без сомнения, гораздо более демократичен и гораздо более полезен обществу, чем такой, который ставит всю карьеру 18- или 20-летнего человека в зависимость от испытания, продолжающегося всего лишь несколько часов.

"В госпитале, на рудниках, на фабрике, у архитектора, у адвоката ученик, поступающий в очень молодых годах, проходит весь курс учения и практики почти так же, как у нас проходит его клерк в конторе или живописец в мастерской. Перед тем, до поступлений в учение, он мог пройти уже какой-нибудь краткий общий курс, который служит основой, на которую наслаиваются новые знания.

Кроме того, у него под рукой часто имеются какие-нибудь технические курсы, которые он может посещать в свободные часы, чтобы приводить в порядок вынесенные им из своего ежедневного опыта наблюдения. При таком режиме практические способности ученика увеличиваются и развиваются сами собой, как раз в такой степени, какая отвечает его природным дарованиям, и в направлении, нужном для его будущей Деятельности, для того специального дела, к которому он хочет приспособить себя. Таким образом, в Англии и Соединенных Штатах юноше очень скоро удается извлечь всю пользу из своих дарований. В 25 лет, если только в нем нет недостатка в содержательности и в уме, он уже может быть не только полезным исполнителем, но даже предпринимателем, не только машиной, но и двигателем. Во Франции, где взяла верх противоположная система, принимающая с каждым поколением все более и более китайский характер, общая сумма теряемых сил очень велика".

И великий философ приходит к следующему заключению относительно все возрастающего несоответствия между нашим латинским воспитанием и жизнью:

"Во всех трех стадиях учения — в детском, отроческом и юношеском возрасте — теоретическая и школьная подготовка с помощью книг стала длиннее и обременительнее ввиду экзамена и получения степеней и дипломов и свидетельств. Это удлинение и отягощение школьных занятий вызывается применением противоестественного режима, выражающегося в откладывании практического учения, искусственных упражнений и механического набивания головы ненужными сведениями, переутомлением. При этом не принимаются во внимание последующие годы и обязанности, которые выпадают на долю взрослого человека, — одним словом, ни реальный мир, куда должен вступить юноша, ни окружающее его общество, к которому он должен заранее приспособиться, ни житейские столкновения, к которым юноша должен быть заранее хорошо подготовлен, укреплен и вооружен (иначе он не в состоянии будет ни устоять, ни защищаться), не принимаются в расчет этой системой воспитания".

Мы нисколько не удалились от психологии толпы в предшествовавших строках. Чтобы понять идеи и верования, гнездящиеся в толпе в настоящую минуту и готовые завтра же проявиться в полном развитии, надо знать, как готовилась почва для этого.

ОБРАЗОВАНИЕ, КОТОРОЕ ДАЕТСЯ МОЛОДОМУ ПОКОЛЕНИЮ в какой-нибудь стране, позволяет нам предвидеть, КАКАЯ УЧАСТЬ ОЖИДАЕТ ЭТУ СТРАНУ. Воспитание, получаемое современным поколением, оправдывает самые мрачные предсказания в этом отношении. Образование и воспитание до некоторой степени могут улучшить или испортить душу толпы. Необходимо было указать, как действует на нее современная система и как масса равнодушных и нейтральных индивидов превратилась постепенно в громадную армию недовольных, готовых повиноваться всяким внушениям утопистов и риторов. В ШКОЛАХ-ТО ИМЕННО И ПОДГОТАВЛИВАЕТСЯ БУДУЩЕЕ ПАДЕНИЕ латинских народов».


Добавлю к этому отрывку и выводы Лебона по теме «Избирательная толпа».


«Догмат всеобщей подачи голосов обладает в настоящее время такой же силой, какой некогда обладали религиозные догматы.

Ораторы и писатели отзываются о нем с таким уважением и таким подобострастием, какие не выпадали даже на долю Людовика XIV.

Поэтому-то и надо относиться к этому догмату как ко всем религиозным догматам, на которые действует только время. Было бы, впрочем, бесполезно пробовать поколебать этот догмат, так как он опирается все-таки на некоторые доводы, говорящие в его пользу.

"Во времена равенства, — говорит справедливо Токвиль, — люди не питают никакого доверия друг к другу вследствие своего сходства. Но именно это сходство вселяет им доверие, почти безграничное, к общественному мнению, так как они полагают, что ввиду всеобщего одинакового умственного развития истина должна быть там, где находится большинство".

Можно ли предположить, следовательно, что ограничение подачи голосов на каких бы то ни было основаниях должно повести к улучшению голосований толпы? Я не допускаю этого на основании ранее высказанных мною причин, касающихся низкого умственного уровня всех собраний, каков бы ни был их состав.

В толпе люди всегда сравниваются, и если дело касается общих вопросов, то ПОДАЧА ГОЛОСОВ СОРОКА АКАДЕМИКОВ ОКАЖЕТСЯ НИСКОЛЬКО НЕ ЛУЧШЕ ПОДАЧИ ГОЛОСОВ СОРОКА ВОДОНОСОВ.

Не думаю, чтобы голосования, которые так часто ставились в вину всеобщей подачи голосов (например, восстановление империи), были бы иного характера, если бы вотирующие были выбраны исключительно из числа ученых и образованных. Если какой-нибудь индивид изучил греческий язык, математику, сделался архитектором, ветеринаром, медиком или адвокатом, ТО ЭТО ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ОН ПРИОБРЕЛ ОСОБЕННЫЕ СВЕДЕНИЯ В СОЦИАЛЬНЫХ ВОПРОСАХ. Ведь все наши экономисты большей частью образованные люди, в большинстве случаев профессора и академики, но разве существует хоть один общий вопрос, протекционизм, биметаллизм и т. д., относительно которого они пришли бы к соглашению? И это потому, что вся их наука представляет собой лишь очень смягченную форму всеобщего невежества. ПЕРЕД СОЦИАЛЬНЫМИ ЖЕ ПРОБЛЕМАМИ, В КОТОРЫЕ ВХОДИТ СТОЛЬКО НЕИЗВЕСТНЫХ ВЕЛИЧИН, СРАВНИВАЮТСЯ ВСЕ НЕЗНАНИЯ.

Таким образом, если даже избирательный корпус будет состоять исключительно из людей, начиненных наукой, все же их вотум будет не лучше и не хуже, чем нынешние воты избирателей. Они будут точно так же руководствоваться своими чувствами и духом своей партии.

Наши затруднения нисколько бы не уменьшились, но нам пришлось бы, кроме того, испытать еще тяжелую тиранию каст».


С точки зрения И. П. Павлова

В начале 2010 г. автор имел несколько дискуссий, так сказать, в лагере противника, причем аудитория была представлена не столько либералами, сколько людьми, которые сами себя называют интеллигентами и интеллектуалами. Соответственно снова возникли мысли относительно их умственных способностей (я имею в виду умственные способности интеллигенции, которой и в левой среде пруд пруди, а не только интеллигентов-либералов).

В отечественной науке базовым трудом в вопросе ума интеллигенции являются приведенные лекции И. П. Павлова, они, кстати, многим известны и достаточно широко цитируются в спорах с оппонентами, но, как водится, остаются непонятыми.

Но прежде, чем говорить об их образовательной неэффективности, давайте суммируем те недостатки ума русской интеллигенции, которые увидел И. П. Павлов.

1. Отсутствие сосредоточенности ума в оценке обстановки и принятии решения: «Мне кажется, что мы не наклонны к сосредоточенности, не любим ее, мы даже к ней отрицательно относимся… ясно, что эта сосредоточенность есть сила, а подвижность, беготня мысли есть слабость».

2. Оперирование словами без понимания их смысла: «…русская мысль совершенно не применяет критики метода, то есть нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни…

Если ум пишет разные алгебраические формулы и не умеет их приложить к жизни, не понимает их значения, то почему вы думаете, что он говорит слова и понимает их?»

3. Страх свободы слова: «Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу.

Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. Я помню мои студенческие годы. Говорить что-нибудь против общего настроения было невозможно… Мы всегда с восторгом повторяли слово «свобода», но когда доходит до действительности, то получается полное третирование свободы».

4. Отсутствие беспристрастности: «…привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, такова следуюиичя черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека — это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство».

5. Нежелание знать подробности: «Следующая, пятая, черта — это обстоятельность, детальность мысли. Что такое действительность? Это есть воплощение различных условий, степени, меры, веса, числа. Вне этого действительности нет…

Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом».

6. Любовь к заумным сложностям: «Следующее свойство ума — это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность — это идеал познания. Вы знаете, что в технике самое простое решение задачи есть и самое ценное. Сложное достижение ничего не стоит. Точно так же мы очень хорошо знаем, что основной признак гениального ума — это простота…»

7. Отказ от предметного мышления: «Русский человек, не знаю, почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец… Я помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов: «гениально». А один энтузиаст прямо кричал: "Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!" Как будто туманность и есть гениальность».

8. Отсутствие стремления к истине: «Следующее свойство ума — это стремление к истине… это стремление распадается на два акта. Во-первых, стремление к приобретению новых истин, любопытство, любознательность. А другое — это стремление постоянно возвращаться к добытой истине, постоянно убеждаться и наслаждаться тем, что то, что ты приобрел, есть действительно истина, а не мираж. Одно без другого теряет смысл… А у нас, прежде всего, первое, — это стремление к новизне, любопытство. Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается. "А, это все уже известно" интерес кончается».

Должен сказать, что это далеко не все признаки ума интеллигента, но об этом далее, а сейчас зададимся вопросом, как изменился этот интеллигентный ум с 1918 г.? Вот Павлов издевается над энтузиастом, кричавшим: «Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!»

А вот газета «Ведомости» от 04.03.2010 г. написала:

«В среду комиссия по высоким технологиям и инновациям впервые публично собралась под руководством премьера Владимира Путина (до этого ее возглавлял вице-премьер Сергей Иванов). В 2010 г. на науку, инновационные проекты и федеральные целевые программы выделяется 1,1 трлн руб., заявил премьер, признав, что длинных денег недостаточно.

Но в законодательстве пока не прописано, что такое инновации, посетовали после заседания комиссии министр экономраз вития Эльвира Набиуллина и министр образования Андрей Фурсенко.

На выработку инновационной терминологии министерствам отпущено два месяца, заявил Фурсенко».


Это сообщение газета дала, как видите, абсолютно серьезно и даже с нескрываемой гордостью от мудрости Путина, признавшего, что инновации — это гениально. И выделившего на инновации огромные средства, а после этого давшего задание всего за два месяца разобраться с тем, что же такое эти самые инновации — на что же это он выделил деньги? Какой заботливый!

Ладно, не будем о грустном — не будем о Путине, отдадим должное Павлову — как по-настоящему умный человек он не кичится своей принадлежностью к ученому сословию и указывает, что ученому на самом деле ума нужно меньше, чем общественному деятелю — чем политику:

«Ведь у каждого ума одна задача — это правильно видеть действительность, понимать ее и соответственно этому держаться. Нельзя представить ум существующим лишь для забавы. Он должен иметь свои задачи, и, как вы видите, эти задачи и в том и в другом случае одни и те же. Разница лишь в следующем: научный ум имеет дело с маленьким уголком действительности, а ум обычный имеет дело со всею жизнью. Задача по существу одна и та же, но более сложная, можно только сказать, что здесь тем более выступает настоятельность тех приемов, которыми пользуется ум вообще. Если требуются известные качества от научного ума, то от жизненного ума они требуются в еще большей степени».


О том же, как вы прочли, еще во второй половине XIX в. писал и французский психолог Лебон.

«В толпе люди всегда сравниваются, и если дело касается общих вопросов, то подача голосов сорока академиков окажется нисколько не лучше подачи голосов сорока водоносов — заметьте, Лебон пишет о настоящих ученых, а не о признанных за ученых российской, так сказать, наукой «докторах наук» типа Грызлова с Жириновским или Зюганова. Однако «перед социальными же проблемами, куда входит столько неизвестных величин, сравниваются все незнания».

Для раскрытия этой проблемы полностью я писал бы о бюрократии, но применительно к рассматриваемой узкой теме образования подтвержу опасения Лебона — мир уже второй столетие находится под тупой тиранией глупости нашей интеллигенции, наших образованцев.


Интеллигенты

Должен сказать, что неинтеллигент, прочитав эти лекции Павлова, скорее всего, просто не поймет, о чем это Павлов написал и, главное, о ком он написал? Об этих умнейших людях, которые постоянно торчат в телевизоре и говорят, говорят что-то очень умное? (Правда, интеллигент тем более не поймет Павлова, но по другим причинам.)

Ну, представьте инженера, перед которым стоит задача соединить два берега реки мостом, или прораба, строящего многоквартирный дом, или бригадира артели шабашников, строящей дачу.

Как они смогут понять замысел проекта, не сосредоточив мысль на его понимании (1)? Как они закажут материалы, зададут технологию и организуют работы, не имея образного представления о том, что означают слова, описывающие материалы, технологию и работы (2)? Как они учтут собственные ошибки и ошибки проекта, если не будут беспристрастны (4), лишат всех свободы слова (3) и не будут стремиться к истине (8)? Как можно осуществить проект, не зная досконально его мельчайшие подробности (5)? Как можно удешевить работы и вложиться в смету или получить прибыль, усложняя строительство(б)? Как вообще можно что-то построить, образно не представляя, что строишь?

Поэтому в лекциях Павлова эпитет «русский» совершенно неуместен! Говоря об уме полезшей в революцию определенной интернациональной прослойки населения, практически одинаковой во всех странах, Павлов совершенно ненаучно переложил свойства этой прослойки и на умную и деятельную часть населения России — на большинство народа.

Правда, Павлов перебирает как бы все сословия (оставляя без внимания людей дела) и объясняет, что: «…то, о чем стоит говорить и характеризовать, то, что имеет значение, определяя суть будущего, — это, конечно, есть ум интеллигентский», — но насколько это пояснение дошло до слушателей? Ведь такого сословия, как интеллигенты, официально вроде как бы и нет, одновременно это сословие как бы и есть.

Интересно, что у Л. Н. Гумилева спросили однажды, интеллигент ли он. И взвился Гумилев: «Боже меня сохрани! Нынешняя интеллигенция — это такая духовная секта. Что характерно: ничего не знают, ничего не умеют, но обо всем судят и совершенно не приемлют инакомыслия». Но в отличие от Гумилева у нас масса людей с нескрываемой гордостью числит себя в интеллигентах, подтверждая этим, что интеллигенция — это реальная страта.

Отдадим Павлову должное — он не просто критикует, он предлагает и выход из положения — он предлагает интеллигенции тренировать свой ум, правда, не указывая конкретно, как именно тренировать. Но как много интеллигентов, прочитавших эти его лекции, занялись выяснением того, как им свой ум совершенствовать? Уверен — ноль целых и ноль десятых. И потому, что даже те, кто сумел что-то действительно понять из лекций Павлова, ни в малейшей мере описанные Павловым дефекты ума не отнесли к себе, а глубоко уверены, что эти дефекты существуют у всех, кроме них.

С одной стороны, виноват и сам Павлов, и даже не столько потому, что оглашал эти лекции в явно озлобленном на большевиков состоянии, а потому, что огласил их в недоработанном с научной точки зрения виде. Заявив в начале работы, что он рассматривает свойства ума не всех русских как таковых, а российской интеллигенции, ведущей народ в революцию, он не стал выяснять, кто такая эта самая интеллигенция, чем она в умственном развитии отличается, скажем, от предпринимателей, инженеров или госслужащих? Что смешно, но, как вы видели, Павлов как раз и критикует интеллигенцию за этот недостаток ума, по сути, за эту свою собственную ошибку: «Таким образом, мы видим, что русская мысль совершенно не применяет критики метода, т. е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность», — так почему же вы, Иван Петрович, сами в данном случае не начали с «критики метода» и взгляда на «подлинную действительность»?

Почему не определились, кто скрывается «за кулисами слова» «интеллигенция», если смотреть за эти «кулисы» со стороны умственного развития представителей интеллигенции? Какова «подлинная действительность» интеллигента?


Святость авторитетов

Должен сказать, что признаки ума интеллигента-образованца, описанные Павловым, следовало бы дополнить еще парой.

9. Обязательность наличия авторитетов при полном равнодушии интеллигента к трудам авторитета. Наличие авторитета у интеллигента понятно — без способности самостоятельно мыслить интеллигенту нужно казаться таким, «как умный», а казаться можно, только прислонившись к авторитету. Поэтому вера интеллигента в ум авторитета сильнее веры в Бога, даже если этот интеллигент запомнил афоризм такого авторитета: как Станислав Лец: «Как? Одним и тем же мозгом — думать и верить?»

Эта вера еще куда ни шла, если авторитет действительно умный, но дело в том, что ведь интеллигент и его мыслей не понимает, в связи с этим ему нужно только имя авторитета, а его мысли интеллигенту безразличны.

В свое время П. Б. Струве, кстати, апологет интеллигенции и сам с гордостью причислявший себя к ее рядам, этому искренне удивлялся, наблюдая отношение интеллигенции к Л. Н. Толстому (взгляды которого сэм Струве не разделял). Он писал (выделено Струве):

«"Московские газеты полны описаниями грандиозной демонстрации, устроенной населением Москвы «великому писателю земли русской». Без преувеличения можно сказать, что Москва устроила Толстому царские проводы, как и подобает Льву Великому" — так пишет г. Пругавин в газете "Речь".

Должен сказать, что эти газетные сообщения о грандиозной демонстрации в честь Толстого производят странное впечатление на фоне того всеобщего равнодушия, которое круги русского общества, вообще могущие участвовать в подобного рода «демонстрациях» обнаруживают к мыслям Льва Толстого.

Рядом с дешевым идолопоклонством перед лицом великого человека обнаруживается довольно плачевное отсутствие интереса к работе его мысли, которая, во всяком случае ТЕПЕРЬ, составляет единственное ДЕЛО Льва Толстого. Мне пришлось встречать людей, которые даже не знали, что Толстой только что напечатал статью "Неизбежный переворот" в "Русских Ведомостях" и, кажется, далеко не все русские газеты отметили и цитировали эту статью.

Толстой сам так указывает на это отношение к своим идеям в начале статьи:

"Знаю, что много-много людей, особенно из числа так называемых образованных, заглянув в это мое писание и поняв, о чем идет речь, только пожмут плечами, презрительно улыбнутся и не станут читать дальше. «Все старое непротивление… Как это не надоест ему», — скажут они"».


Правда, к «перестройке», к концу СССР, и авторитеты у интеллигенции стали соответствующие, в связи с чем равнодушие к этим авторитетам выглядит вполне оправданным.

Вспомним, к примеру, Г. X. Попова, в годы «перестройки» вождя русской «демократии». Он считается доктором экономических наук. Будучи депутатом, на Первом съезде народных депутатов СССР он удачно рассказал залу примитивную хохму про курочек и яйца. Она очень понравилась московской «интеллигенции», все газеты заполнились хвалебными статьями Г. Попову, ему тут же была выдана кличка интеллектуала и профессионала-экономиста, он стал авторитетом в среде образованцев.

Между тем сам Г. Попов уровня своего умственного развития никогда не скрывал, так как писал статьи и книги и не виноват, что «интеллектуалы» их, как и статьи Л. Толстого ранее, не читали, а если читали, то не могли понять глубину глупости идей Гавриила Харитоновича, его элементарную безграмотность. Перед выборами в ВС России, тот самый ВС, что и довел Россию «до ручки», он в тогда многотиражном «Огоньке» (№ 10,1990 г.) опубликовал длинную статью «За что голосует Россия». Поскольку Россия и Москва проголосовали именно за него и его сторонников, давайте вспомним, на каких идеях он демонстрировал избирателям и их пастырям свой интеллект.

В этом опусе есть вещи, которые, наверное, будут смешны только для специалистов. Например, он пишет: «Как экономист я не понял, что значит фигурирующая в платформе (патриотов, — Ю. М.) "хозрасчетная цена". Ведь до сих пор в экономике было две цены: подлинная цена, цена свободного рынка, и волевая цена бюрократии, устанавливаемая государством». Смысл этой фразы для специалиста примерно таков: «Как шофер я не понял, что значит автомобиль. Ведь до сих пор имеются только два средства передвижения: волы и лошади».

Но и не специалистам, а просто людям со средним образованием есть чему удивиться. Например, Попов вопрошает: «Может ли стать свободным крестьянин без свободного рынка?», — не замечая, что это звучит так же, как и вопрос: «Может ли в огороде расти бузина, если в Киеве живет дядька?» Естественно, что на идиотский вопрос обязан быть и идиотский ответ. Он есть у Г. Попова: «Если крестьянин не будет иметь права свободно торговать на свободном рынке по устанавливающимся там в ходе конкуренции ценам, то никакого "свободолюбивого российского крестьянства" не будет. А будет традиционный российский крепостной — помещичий ли, государственный ли, удельный или колхозный. Он будет в полной зависимости от тех российских бюрократов, которые, естественно "во имя общенародных интересов", будут диктовать ему, что и когда сеять, кому и за сколько продавать».

Порой кажется, что Г. Попов специально издевается над тупостью бедных российских интеллигентов. Ведь человеку, изучавшему даже не экономику, а просто историю в начальной школе, известно, что все крепостные жили в условиях именно того свободного рынка, о котором мечтает Попов. Они торговали на этом свободном рынке по ценам, устанавливающимся в ходе конкуренции, и никто и никогда не указывал крепостным, что и когда сеять, кому и за сколько продавать. Эти сентенции — умствование малокультурного глупца для глупцов.

Впечатление такое, что хохма с яйцами совсем истощила умственные возможности Г. Попова к моменту написания статьи. Он глубокомысленно вопрошает: «Может ли быть "не государственной" общественная собственность?» Любой не причисляющий себя к «интеллектуальной элите» России сразу же ответит, что столетиями в России существовала общинная собственность на землю, до которой государству не было никакого дела. Это любой, но не Гавриил Харитоныч. Разберем его ответ по предложениям, так как здесь он бросился бороться с философской мыслью.

«Как человек, изучавший марксизм, я был уверен, что ничьи козни не могут изменить объективность отношений собственности. Напротив, они сами все определяют». Понятно, что это грек писал, но, судя по всему, «они» относится не к «козням», а к «отношениям». Следовательно, Г. Попов был уверен, что факт принадлежности собственности частному лицу, обществу или государству определяет «все». Написав эти два предложения, Г. Попов ни с того ни с сего вдруг пишет третье: «А зависят они не от людей, а от уровня развития производительных сил». Так ведь только что писал, что отношения собственности все определяют, что никакие козни… и вдруг пишет, что они уже зависят. Кроме этого, производительные силы — это люди и средства производства; получается, что отношения собственности зависят не от людей, а от людей со средствами производства. Согласно мысли в третьем предложении, если люди образованны и работают на высокопроизводительных средствах производства, то отношения собственности должны измениться, скажем обладание средствами производства перейдет от частных лиц к государству. Ладно, двигаемся к четвертому предложению: «Если какая-то форма собственности не соответствует, производство или хиреет, или проигрывает в соревновании с другими видами собственности».

То есть снова «на круги своя». Опять «отношения собственности» определяют все. Только что производительные силы все определяли, а теперь снова «их определяют».

Итак, философ Г. Попов с помощью всего четырех коротких предложений сумел дважды изменить точку зрения на противоположную. Это для книги рекордов Гиннесса. Устав от трудов, он подытожил: «С этой точки зрения (с какой? — Ю. М.} наши экономические беды я связываю прежде всего с всеобщим огосударствлением на базе государственной собственности». Ну, в те годы это всем было знакомо — всеобщая механизация на базе механизмов, экономика должна быть экономной и т. д.

И заметьте — это не записки из сумасшедшего дома, это идеи лидера, за которого, радостно блея, проголосовала Москва, сделав его мэром. Сколько же в ней людей, которые читать умеют? Ведь Г. Попов ничего не скрывает, его ум как на ладони. Он ясно пишет:

«Если у гражданина будет уверенность, что он сможет жить в обществе совершенно независимо от государства, то такое государство никогда не сможет быть тоталитарным и такой гражданин никогда не будет винтиком».

Но гражданин — это человек, который служит государству и находится под его защитой. Государство защищает граждан руками и жизнью своих граждан, и для этого они должны быть зависимы от него. Если граждане не зависимы от государства, то нет ни граждан, ни государства. Останется только человеческое стадо, и только стадо и могло проголосовать за вождя с такими идеями.

На Первом съезде народных депутатов СССР рядом с Г. Поповым засияла звезда академика Сахарова — апостола «демократии», ее святого. Под занавес съезда он залез на трибуну со своим «Декретом о власти». Горбачев, его брат по разуму, прочесть декрет не дал. Тем не менее декрет был опубликован, его можно было прочесть, если, конечно, человек хотел его прочесть. Ведь святой все-таки, апостол, а апостолов надо изучать, тем более что сам Сахаров просил депутатов внимательно изучить текст декрета.

Нет нужды цитировать его весь, достаточно первых двух пунктов. Вернее — второго.

«Декрет о власти.

Исходя из принципов народовластия Съезд народных депутатов заявляет:

1. Статья 6 Конституции отменяется.

2. Принятие законов СССР является исключительным правом Съезда народных депутатов СССР. На территории союзной республики Законы СССР приобретают юридическую силу после утверждения высшим законодательным органом союзной республики».


Заметьте, утвердить или не утвердить может только старший младшему, начальник подчиненному и никогда, повторяю — никогда наоборот. Если союзные республики получают право утверждать законы СССР, то, значит, самого СССР уже нет, они старшие в Союзе. При этом не только депутат Сахаров, но и все депутаты Съезда превращаются в пустопорожних болтунов, чья болтовня союзным республикам абсолютно не нужна. Более того, они автоматически перестают быть союзными, так как союз — это единство действий, а его обеспечивали единые союзные законы.

Обычный человек, знающий жизнь, например кухарка, подобного предложить не мог. Такой декрет мог предложить либо человек, не имеющий представлений даже об элементах общественной жизни, государственного устройства, политике, либо очень умный проходимец, знающий, что внимать и следовать ему будут люди, для которых название «идиот» является не оскорблением, а диагнозом. И он должен был знать, что таких людей в Москве много.

Мне скажут, что это было «на заре демократии». А захватив власть в СССР и монополией СМИ избавившись от критики, они что — поумнели?

Скромный переводчик В. Мордкович в 1998 г. попал в неприятность, сделав замечания по поводу способностей «лучших умов либералов и выдающихся экономистов» тогдашней их партии «Демократический выбор России». Мордкович жаловался в Интернете:

«С большим интересом ознакомился с "Антикризисной программой действий", опубликованной в газете "Время МН" от 1 октября 1998 г.

Программа выпущена от имени группы известных экономистов, членов или сочувствующих Демвыбора России — от Егора Гайдара до Евгения Ясина. Но вот закавыка: трудно поверить в то, что конкретно этот текст написан этими людьми. Дело в том, что я по роду своей профессиональной деятельности часто читаю документы, выпускаемые сразу на нескольких языках: русском, английском, японском, — так что давно приспособился даже на глаз отличать, на котором же языке был написан оригинал. Так вот, "Антикризисная программа действий" несет неоспоримые признаки поспешного перевода с английского на русский.

Сразу поясню один наиболее яркий момент, связанный с так называемым феноменом "Черных очей". Когда торопливый (или попросту не очень квалифицированный) переводчик пытается перевести на английский слова знаменитого романса "Очи черные", то он прямо по словарику слово за словом и переводит—"черные" как black, «очи» как eyes, — результат выходит далеко не романтический, так как black eye по-английски означает "подбитый глаз".

Подобного рода недоразумения возникают нередко, вот и распространеннейшее английское выражение Hat rate вовсе не означает "плоская шкала" или "плоская ставка", как казалось бы. В русском языке ту же роль, что в выражении flat rate играет слово flat, обычно выполняет прилагательное «твердый» (не исключены «единый», "фиксированный", «единообразный», "неизменяемый", но никак не "плоский") — "твердая цена", "твердая ставка", "фиксированная ставка" и т. д.

Потому-то, когда вы читаете в "Антикризисной программе действий" следующий пассаж: "..отчисления во внебюджетные фонды, до 35 % при «плоской» шкале отчислений" — вы не сомневаетесь, что перед вами очередные "Очи черные" тем более что слово «плоский» взято в кавычки самими авторами "Антикризисной программы". Как видно, им самим резануло слух, да некогда было разбираться, пока переводили на русский. Рискну утверждать, что в оригинале стояло "35 % flat rate", что соответствует русскому "фиксированная ставка 35 %". Есть в "Антикризисной программе" с десяток других указующих признаков, и все они указывают на одно: текст был первоначально написан по-ангпийски, затем его перевели на русский.

Можно спросить — ну и что? Да ничего особенного, если не принять во внимание тот факт, что все поименованные в газете авторы — поголовно наши соотечественники, да еще и получившие образование отнюдь не на английском языке, да еще и доктора и кандидаты экономических наук чистейшего советского разлива.

Если "Антикризисная программа" была написана каким-нибудь уважаемым американским экспертом, то почему же было не опубликовать ее именно как перевод?»


Если кто-то не понял, почему это квалифицированное замечание вызвало гонение на несчастного Мордковича, поясню.

Все эти имеющие ученые степени докторов экономических наук «экономисты» от Е. Гайдара до Хакамады настолько глупы, что не только не смогли написать экономическую программу «Правого дела», но и, когда им ее готовую прислали из США, не сумели ее правильно перевести на русский, поскольку не понимали смысла экономической терминологии.


Бескультурье как достоинство

Еще один признак.

10. Низкая культура как достоинство. На упомянутой дискуссии с либералами мы обсуждали популярный в Интернете фильм «Дух времени». Кроме прочих сюжетов авторы этого фильма собрали в картине заключения американских строителей и взрывотехников, которые показали, что 11 сентября 2001 г. американские небоскребы не могли быть разрушены от удара о них авиалайнеров, а характер их разрушения говорит о том, что они были подорваны заранее заложенной в них определенным образом взрывчаткой. Для мало-мальски культурного человека этого было более чем достаточно, чтобы с уверенностью утверждать, что арабы не имеют к разрушению небоскребов никакого отношения.

Ведь против версии с Бен Ладеном говорит и то, что в Пентагон ударил не самолет, а крылатая ракета, что через пять часов после первых двух точно так же, без каких-либо признаков самолета, был разрушен и третий небоскреб рядом с двумя первыми. Но это для мало-мальски культурного человека, а не для интеллигента.

От либералов выступил человек, интеллектуальные заслуги которого в очень узкой области знаний безусловны и признаны всем миром. Однако в данном случае он полез судить не о своей области знаний, а о той, где требовалась культура, которую должна обеспечивать средняя школа после семи классов обучения. Но характерно, с какой внутренней легкостью и даже достоинством он перечеркнул все доводы авторов фильма, начав примерно так:

«Я не специалист, поэтому не буду комментировать прозвучавшие в фильме доводы инженеров, однако я хорошо знаю США и знаю, что там пресса настолько свободна и независима, что при малейшем подозрении, что это сделали не арабы, она бы уже подняла вой». Все! Все старания специалистов пошли прахом, столкнувшись с интеллектом интеллигента. Что смешно, при его феноменальной памяти он наверняка мог вспомнить прямо как о нем сделанный вывод «дедушки Крылова»: «Невежи судят точно так: в чем толку не поймут, то все у них пустяк».

Оставим в стороне «свободу» американских журналистов, но ведь ему не пришла в голову и напрашивающаяся мысль о том, что умственное развитие всех американских «свободных» журналистов гораздо ниже его собственного, хотя бы уже потому, что он получал когда-то советское образование. А ведь когда-то советское образование, даже латинское, не просто славилось, а вызывало восхищение. По сообщению А. Борцова, итальянец, физик с мировым именем «Бруно Понтекорво рассказывал, что в 60-х годах, работая в СССР, он однажды заблудился в окрестностях Дубны и добрался до дому, подъехав на тракторе. Тракторист, желая быть любезным, спросил: "А чем вы там в институте в Дубне занимаетесь?" Понтекорво честно ответил: "Нейтринной физикой". Тракторист был очень доволен беседой, но заметил, похвалив русский язык иностранца: "Все же у вас сохраняется некоторый акцент: физика не нейтринная, а нейтронная!" Рассказывая в Италии эту историю, Понтекорво добавил: "Я надеюсь дожить до того времени, когда уже никто не будет путать нейтрино с нейтронами!". Докладчик академии, в трудах которой я прочел вышеизложенное происшествие, комментирует это так: "Сейчас мы можем уже сказать, что предвидение Понтекорво исполнилось: теперь уже никто не знает не только что такое нейтрино, но и что такое нейтрон!"».

А ведь американское образование таково, что с момента образования США существует обоснованное мнение, что среднее и высшее образование нужно получать в Европе. И этот вывод не от ненависти к США. Вот мнение работника системы образования областного уровня, часто ездящего в служебные командировки в Штаты: «В погоне за практика-ориентированностью забыли то, что и фундаментальные знания чего-то стоят. Западная система готовит узкого специалиста. Узкого настолько, что за пределами своей проблемной области он не знает практически ничего. Ничего — в смысле «буквально». Вплоть до того, что офис-менеджер вызывает специалиста, если застревает бумага в принтере. А врач оказывается беспомощным в отсутствие аппаратуры, электроэнергии и т. п. Собственно, в США стали признавать наши дипломы врачей (особенно врачей "скорой помощи" и хирургов ургентной хирургии) после очередного урагана, когда оказалось, что американская медицина парализована.

А наши медики, подвизавшиеся на парамедицинских должностях, умеют оперировать при свете фар. Без ассистента. Сами могут дать наркоз. Работать по военному принципу с одной сестрой на три-четыре стола и без стола вообще».

Однако до недавнего времени существовала уверенность, что аспирантуру нужно заканчивать в США ввиду лучшей в мире обеспеченности американских лабораторий оборудованием и приборами. Но, между прочим, уже и это осталось в прошлом.

«США занимают 49-е место в мире по грамотности населения» («The New York Times». 12 декабря 2004 г.). «20 % американцев считают, что Солнце вращается вокруг Земли. 17 % верят, что Земля совершает оборот вокруг Солнца за один день» («The Week», 7 января 2005 г.). «В прошлом году иностранные заявки в аспирантуры США сократились на 28 %. Впервые за 30 лет сократилось поступление иностранных студентов на всех уровнях, тогда как в Европе и Китае оно значительно выросло. В прошлом году в США число китайцев — выпускников аспирантур упало на 56 %, индусов — на 51, южных корейцев — на 28 %» («The New York Times», 21 декабря 2004 г.)

И верить в то, что пресса такой страны, даже если бы эта пресса действительно была свободна, может разобраться в вопросе, требующем хоть какого-то минимума культуры?


Работа ума и латинская система образования

Работа ума человека состоит из трех стадий: оценки обстановки, принятия решения и действия на основе этого решения.

Последующая стадия базируется на предыдущей: если ты неправильно оценил обстановку, то сомнительно, что сможешь принять правильное решение, а без него действие либо будет недостаточно эффективным, либо вообще ущербным.

Ущерб, убытки, а вместе с ними и ответственность за результат неправильного мышления возникают от действия. И если человек сам работает руками (а без ума работать руками нельзя) либо он на интеллигентой работе по условиям этой работы не в состоянии переложить ответственность за свои плохую оценку обстановки и неправильное решение на кого-то другого, то есть сам находит решение и сам производит действие, то у него вырабатывается способность четко оценивать обстановку и принимать точное решение. Без этого ему «смерть»: его выбросят с работы и не дадут заниматься данной деятельностью. Для такого человека свойства ума, описанные Павловым, немыслимы. Причем не только из-за угрозы наказания за собственную глупость, но ввиду постоянной тренировки ума — постоянного совершенствования оценки обстановки и постоянного совершенствования в поиске наиболее выгодных решений.

Немного отвлечемся. Именно поэтому раньше (до того, как Академию педагогических наук облепили интеллигенты) педагогика в детском садике требовала поощрить игры детей с кубиками, в песочнице, почти два года «мучила» детей в школе каллиграфией — это работа руками. Руками работать без работы ума невозможно — и в работе руками ребенок непрерывно оценивал обстановку и принимал решения перед тем, как положить очередной кубик или красиво выписать очередную букву. Никто не собирался получить из детей писарей или художников по шрифтам — каллиграфией развивали и тренировали их ум. То же преследовал и ручной труд, то же преследовали и многочисленные картинки в учебниках (образное представление знаний), то же преследовала и простота изложения точных наук и обилие задач с условиями из повседневной жизни.

Но все знания человечества описаны словами, и эти слова можно запомнить в большом количестве, а потом при случае повторять. Для этого ума не требуется, для этого требуется только память. И нынешняя педагогика идет по этому пути — она заставляет ребенка запоминать знания для того, чтобы оттарахтеть их на экзамене, а сейчас и просто угадать нужные слова на экзамене.

Школа делает из детей глупцов, знающих много слов.

Вспомним процитированное возмущение Лебона: «Главная опасность этой воспитательной системы, вполне справедливо именуемой латинской системой, заключается в том, что она опирается на то основное психологическое заблуждение, будто заучиванием наизусть учебников развивается ум».

Не только Лебон указывал на связь успешного образования и глупости. Скажем, в романе «Воскресение» и Л. Толстой обращал внимание на факт, что и желанное занятие государственной должности ума не прибавляет: «Товарищ прокурора был от природы очень глуп, но сверх того имел несчастье окончить курс в гимназии с золотой медалью и в университете получить награду за свое сочинение о сервитутах по римскому праву, и потому был в высшей степени самоуверен, доволен собой (чему еще способствовал его успех у дам), и вследствие этого был глуп чрезвычайно».

На вопрос, как так может быть, сообщу, что абсолютную память имел абсолютный идиот. Он работал в Париже в ресторане гардеробщиком и не пользовался номерками потому, что помнил, у кого брал какое пальто, причем помнил все пальто и посетителей за тридцать лет своей работы. К другому делу, скажем мытью посуды, его уже невозможно было приспособить из-за идиотизма.

Пет сомнений, что если бы ему прочесть Маркса, то он был бы выдающимся марксистом, а если Сакса, то он как экономист затмил бы славу Гайдара и Явлинского.

Таким образом, сегодня изменён способ обучения, а вот порочные принципы его были и раньше — принцип проверки знания ученика на экзамене. Правда, раньше на экзамене в точных науках требовалось показать умение применять знания для выработки самостоятельности в оценке обстановки и принятии решения, но и тогда преимущество имели дети с хорошей памятью — они легче запоминали алгоритмы решения задач, а уж в гуманитарных науках требовалась только память. (Сейчас же, повторю, в школе нет даже этого минимума развития ума.)

Сейчас положение с латинской системой образования дошло до полного маразма. Вот примеры практиков, собранные Л. Борцовым.

Ричард Ф. Фейнман в книге «Вы, конечно, шутите, мистер Фейман!»:

«Я обнаружил очень странное явление: я задавал вопрос, и студенты отвечали не задумываясь. Но когда я задавал вопрос еще раз — на ту же тему и, как мне казалось, — тот же самый вопрос, они вообще не могли ответить!

Например, однажды я рассказывал о поляризации света и раздал им всем кусочки поляроида. Поляроид пропускает сеет только с определенным направлением поляризации. Поэтому я объяснил, как определить направление поляризации света в зависимости от того, темный поляроид или светлый.

Сначала мы взяли две полоски поляроида и вращали их до тех пор, пока они не пропустили максимум света. Теперь мы могли сказать, что две полоски пропускают свет, поляризованный в одном направлении: что пропускает один поляроид, может пройти и через второй. Но потом я спросил, можно ли, имея всего один кусок поляроида, определить, в каком направлении он поляризует свет.

Они совершенно не представляли себе.

Я знал, что это требует известной доли находчивости, поэтому я подсказал: "Посмотрите на залив. Как от него отражается свет?"

Все молчат. Тогда я сказал:

— Вы когда-нибудь слышали об угле Брюстера?

— Да, сэр. Угол Брюстера — это угол, отражаясь под которым от преломляющей среды свет полностью попяризуется.

— В каком направлении свет поляризуется при отражении?

— Свет поляризуется перпендикупярно плоскости падения, сэр.

Даже теперь я не могу этого понять. Они знали все наизусть.

Они знали даже, что тангенс угла Брюстера равен показателю преломления! Я сказал: "Ну?" По-прежнему ничего. Они только что сказали мне, что свет, отражаясь от преломляющей среды, как, например, воды в заливе, поляризуется. Они даже сказали, в каком направлении он поляризуется. Я сказал: "Посмотрите на залив через поляроид. Теперь поворачивайте поляроид".

— О-о-о, он поляризован! — воскликнули они.

После длительного расследования я наконец понял, что студенты все запоминали, но ничего не понимали. Когда они слышапи "свет, отраженный от преломляющей среды" они не понимали, что под средой имеется в виду, например, вода. Они не понимали, что "направление распространения света" — это направление, в котором видишь что-то, когда смотришь на него, и т. д. Все только запоминалось, и ничего не переводилось в осмысленные понятия.

Так что, если я спрашивал: "Что такое угол Брюстера?" — я обращался к компьютеру с правильными ключевыми словами. Но если я говорил: "Посмотрите на воду", — ничего не срабатывало. У них ничего не было закодировано под этими словами».


Андрей Леонович Тоом, «Русский учитель в Америке»:

«Многие студенты вполне довольны, когда преподаватель просто повторяет и объясняет то, что написано в учебнике. Возможно, им самим трудно прочесть, что там написано, хотя большинство учебников элементарно просты. Сперва я этого не понял, и один студент написал про меня: "Он должен преподавать по книге и давать на экзамене примеры из текста или похожие".

И все же один студент писал: "Пожалуйста, объясните мистеру Тоому систему оценок и преподавания в этой стране. Мистер Тоом предполагает, что его студентов учили так же, как его самого.

В колледже я получал высшие оценки по алгебре и тригонометрии и не вижу смысла получать плохие за этот курс. Пожалуйста, дайте этому человеку по рукам".

В следующем семестре я исправился: я брал учебник и объяснял примеры из него. Никто не жаповался. Чем меньше я учил, тем меньше было у меня неприятностей».


В. И. Арнольд, "Путешествие в хаосе»:

«Во Франции я читаю студентам такие же лекции, как и в Москве. Принимаю там экзамены. И вот во время письменного экзамена парижский студент спрашивает меня: "Профессор, я нахожусь в затруднении: скажите, четыре седьмых меньше или больше единицы?" Это студент четвертого курса, математик! Он провел сложные вычисления, решил дифференциальное уравнение и получил верную цифру — четыре седьмых. Но дальнейшие его расчеты шли двумя путями в зависимости от того, больше или меньше единицы оказывается полученный результат. Все, чему я его учил — а это дифференциальные уравнения, интегралы и так далее, — он понял, но я его не учил дробям, и дробей он не знает..»


Виктор Дос, «Пятое правило арифметики»:

«…я уже пятый год преподаю физику и математику в Парижском университете ("Университет имени Марии и Пьера Кюри", известный также под именем "Paris VI", или "Jussh>u"). Надо сказать, что Париж — не последнее место на планете по уровню образования, а мой университет — далеко не худший в Париже. Так вот, в этом учебном году я обнаружил, что среди пятидесяти моих учеников-первокурсников (у меня две группы) восемь человек считает, что три шестых (3/6) равно одной трети (1/3). Подчеркну: это молодые люди, которые только что сдали "научный БАК" т. е. тот, в котором приоритет отдается математике и физике. Все эксперты, которым я это рассказывал и которые не имеют опыта преподавания в парижских университетах, сразу же становятся в тупик. Пытаясь понять, как такое может быть, они совершают стандартную ошибку, свойственную всем экспертам: они пытаются найти в этом логику, они ищут (ошибочное) математическое рассуждение, которое может привести к подобному ошибочному результату. На самом деле все намного проще: им это сообщили в школе, а они как прилежные ученики (а в университет попадают только прилежные ученики!) запомнили, вот и все. Я их переучил: на очередном занятии (темой которого вообще-то была производная функции, я сделал небольшое отступление и сообщил, что 3/6 равно 1/2, а вовсе не 1/3, как считают некоторые из присутствующих. Реакция была такая: "Да? Хорошо…". Если бы я им сообщил, что это равно одной десятой, реакция была бы точно такой же.

В предыдущие два учебных года процентов десять-пятнадцать моих студентов систематически обнаруживали другое, не менее «нестандартное» математическое знание: они полагали, что любое число в степени (-1) равно нулю. Причем это была не случайная фантазия, а хорошо усвоенное знание, потому что проявлялось неоднократно (даже после моих возражений) и срабатывало в обе стороны: если обнаруживалось что-либо в степени (-1), то оно тут же занулялось, и наоборот, если что-либо требовалось занулить, то для этого подгонялась степень (-1). Резюме тоже самое: их так научили.

Подумайте сами, как можно объяснить ребенку, что такое деление: небось станете распределять поровну шесть яблочек среди троих мальчиков? Как бы не так. Чтобы объяснить, как учат делению во французской школе, я опять вынужден обращаться к экспертам.

Пусть не всe, но кое-кто из вас еще помнит правило деления в столбик. Так вот, во французской школе операция деления вводится в виде формального алгоритма деления в столбик, который позволяет из двух чисел (делимого и делителя) путем строго определенных математических манипуляций получать третье число (результат деления). Разумеется, усвоить этот ужас можно, только проделав массу упражнений, и состоят эти упражнения вот в чем: несчастным ученикам предъявляются шарады в виде уже выполненного деления в столбик, в котором некоторые цифры опущены, и эти отсутствующие цифры требуется найти. Естественно, после всего этого, что бы тебе ни сказали про (З/6), согласишься на что угодно.

К примеру, один мой студент что-то там не так нажал, и у него получился радиус планеты Земля равным 10 миллиметрам.

А к несчастью, в школе его не научили (или он просто не запомнил, какого размера наша планета, поэтому попученные им 10 мм его совершенно не смутили. И, лишь когда я ему сказал, что его ответ неправильный, он стал искать ошибку. Точнее, он просто стал снова нажимать на кнопочки, но только теперь делал это более тщательно. В результате со второй попытки он получил правильный ответ.

Это был старательный студент, но ему было абсолютно до лампочки, какой там радиус у Земли: 10 мм или 6400 км — сколько скажут, столько и будет.

Однако вот ведь какая закавыка, я каждый год упорно задаю своим ученикам один и тот же вопрос: кто может объяснить, почему синус тридцати градусов равен 1/2? Я преподаю уже пять лет, и каждый год у меня около пятидесяти учеников; так вот, из двухсот пятидесяти моих учеников за все это время на этот вопрос мне не ответип ни один чеповек. Более того, по их мнению, сам вопрос лишен смысла: то, чему равны все эти синусы и косинусы (так же, впрочем, как и все остальные знания, которыми их пичкали в школе, а теперь продолжают пичкать в университете), — это просто некая данность, которую нужно запомнить.

Теперь, производная функции. Милые эксперты, не пугайтесь: никакой теоремы Коши, никакого "пусть задано эпсилон больше нуля…" тут не будет. Когда я только начинал работать в университете, чтобы понять что к чему, некоторое время я ходил на занятия моих коллег — других преподавателей. И таким образом я обнаружил, что на самом деле все намного-намного проще, чем нас когда-то учили. Спешу поделиться своим открытием; производная функции — это штрих, который ставится справа вверху от обозначения функции. Ей-богу, я не шучу — прямо так вот и учат. Нет, разумеется, это далеко не все: требуется заучить свод правил, что произойдет, если штрих поставить у произведения функций, и т. п.; выучить табличку, в которой изображено, что этот самый штрих производит со стандартными элементарными функциями, а также запомнить, что если результат этих магических операций оказался положительным, то, значит, функция растет, а если отрицательным, то убывает. Только и делов. С интегрированием точно такая же история; интеграл — это такая вот вертикальная карлючка, которая ставится перед функцией, затем даются правила обращения с этой самой карлючкой».


Нечему завидовать

Обратил внимание, что вращающиеся на телеэкранах яркие образчики либеральной интеллигенции, понимая и видя возрастающую ненависть к себе по ту сторону экрана, искали этому объяснения и нашли их в примитивной мысли: "Нас ненавидят из зависти, а завидуют потому, что мы успешные!» Поэтому стоит посмотреть на то, есть ли причины завидовать этим «успешным людям» с позиции нормального человека, а не с позиции интеллигента, не только в интеллектуальном, но и в моральном аспекте опустившегося до уровня животного.

Мой однофамилец А. А. Мухин написал книгу «Информационная война в России», без внятной цели, но заполнил ее биографическими справками на экспонаты российского зверинца образованцев. Есть справка и на «очень успешного» Бориса Абрамовича Березовского (БАБ).

Из нее мы узнаем, что Боря учился в английской спецшколе, но почему-то талант у него открылся в области физматнаук.

«Остальные предметы давались Березовскому несколько хуже», — сообщает биограф. Но и с физикой было что-то не так, так как Боря усиленно посещал занятия для абитуриентов МИФИ, но поступать туда не рискнул.

Биограф утверждает, что Боря «получил блестящую характеристику и рекомендации для поступления на физфак МГУ, однако, как уже упоминалось, из-за "пятого пункта" был вынужден поступать в не самый престижный Московский лесотехнический институт».

Как человек, поступавший в институт примерно в то же время, должен сказать, что «рекомендации для поступления» в то время давались, видимо, только евреям, поскольку для всех остальных рекомендацией служили только результаты экзаменов. Но Боря на экзаменах в МГУ получил двойку — даже еврейская рекомендация не сработала.

Все это напоминает старый анекдот, воспроизведенный В. Кожиновым в своей книге. Во времена, когда главным диктором советского радио был еврей Ю. Левитан, некто встречает своего приятеля-еврея:

— Абрам, ты почему такой расстроенный?

— Н-н-н-на р-а-а-а-боту н-н-не приняли и-и-из-за п-п-п-пятого п-п-п-пункта.

— А куда ты хотел устроиться?

— Д-д-д-диктором на р-р-р-радио…

Да, ходили слухи, что евреев, дескать, не берут в институты на «секретные специальности», но дело в том, что в Лесотехническом институте Борю устроили именно на такой «закрытый» факультет. Учился Березовский плохо, и его дипломная работа элементарна: "Прибор для автоматического определения скоростного процесса». То есть Боре надо было пересчитать или просто скопировать этот прибор, но он и этого не смог. Его руководитель дал на проект отрицательную рецензию, что, вообще-то, большая редкость, так как руководитель тоже отвечает за дипломную работу: «Название темы не раскрыто полностью содержанием работы». Такая рецензия могла быть дана только уж очень тупому или ленивому студенту. Но свои четыре балла Боря получил.

На работу в леса не поехал, а стал бегать по Москве, потрясая «пятым пунктом», в поисках халявы. Вскоре нашел ее в Институте проблем управления «под крышей» академика Трапезникова.

Биограф сообщает, что Березовский «ученым был средним», но он стал и членом парткома, и членом комитета комсомола, что и привело «среднего ученого» в завлабы, то есть он получил в свое подчинение «негров», которые за него работали.

В том, что еврей в своей среде быстро стал академиком, удивительного ничего нет — на то у нас и существуют ВАК и Академия наук. Но в биографии БАБ нет ни слова о том, за какие работы. Что этот серый, как штаны пожарного, страдалец «пятого пункта» сделал полезного не только для себя, но и для науки?

Вопрос несколько проясняет профессор В. И. Бояринцев, который по этому поводу написал заметку под названием «Березовский — ученый? Извините!» Даю ее текст:

«Существует анекдот: Абрамович в синагоге назвал Рабиновича сволочью. Раввин сказал Абрамовичу: Ты должен извиниться перед Рабиновичем". После этого Абрамович постучал в дверь Рабиновича и спросил: "Петров здесь живет?" — «Нет» — был ответ.

"Извините" — сказал Абрамович. Узнав об этом, раввин сказал: Так не годится, ты обозвал Рабиновича в синагоге и там же должен сказать: "Рабинович не сволочь! Извините!»"

После этого Абрамович пришел в синагогу и сказал: "Рабинович не сволочь? Извините!", а на возражения раввина ответил: "Слова ваши, а музыка моя!"

Теперь прочитаем автореферат докторской диссертации Березовского под названием: "Разработка теоретических основ алгоритмизации принятия предпроектных решений и их применения" (специальность "техническая кибернетика и теория информации"), Москва, 1983 год. Работа выполнена в ордена Ленина Институте проблем управления Минприбора и АН СССР.

В разделе "Актуальность работы" в частности, отмечается: "За последние десять лет как в Советском Союзе, так и за рубежом наблюдается резкое увеличение числа работ, посвященных вопросам создания систем автоматизированного проектирования… Особенно интенсивно эта деятельность развивается в авиационной, машиностроительной, станкоинструментальной, а также автомобильной промышленности, где трудоемкость проектирования сочетается с большой ответственностью за выбор правильного решения". Из текста диссертации следует, что работа проводилась авторским коллективом под руководством и при участии Березовского, а ее результаты отражены в 21 печатной работе, в том числе в одной монографии.

Здесь интересно то, что из двадцати одной печатной работы 7—тезисы докладов на конференциях на 1 — 3 страницах, монография — на 150 страницах в соавторстве и только 21-я по счету работа — тезисы доклада — представпена Березовским без соавторов.

При обычной практике защиты для докторской диссертации этого мало! Не случайно поэтому диссертация защищалась как работа "Для служебного пользования", что позволило не допустить на защиту ненужных и опасных для диссертанта людей.

Основной же вывод, который может быть сделан на основе диссертации, — она облегчает работу "лицу, принимающему решение" и позволяет "формализовать в явном виде свое представление об оптимальности".

Дальше — проще: известно, что для избрания членом-корреспондентом Академии наук достаточно быть доктором наук, не совершив ничего дополнительно, но такое избрание возможно только при поддержке соответствующего отделения Академии наук, которое может быть обеспечено исходя из его (как показывает практика) национального состава!»


Поскольку Бояринцев написал заметку для ученых, я поясню, что этот бред ни тогда, ни сейчас никому не требовался и не требуется. Эта диссертация — замаскированная форма грабежа государства. Характерно, что и диссертацию Березовскому делали другие, поскольку завлаб уж точно имел бы хоть пару работ без соавторов, а в списке его работ почти во все статьи Березовский включен только в дополнение к настоящим авторам.

И еще, статьи в научно-технический журнал отбирает редколлегия, и там все же есть хоть какой-то отбор — откровенную пустоту или глупость печатать не станут. А доклад на конференции — он и есть доклад: говори что хочешь, это все равно опубликуют в сборнике. И то, что треть «публикаций» Березовского — это доклады, говорит о том, что вся его научная работа никогда никакого научного интереса не представляла. Ну а то, что он стал академиком, говорит о том, что Российскую академию наук уже давно пора просто разогнать.

Со мной не согласятся — как отказать Березовскому в уме, если именно он стал олигархом? Ведь для этого нужен ум. Нет, в то время для этого нужно было другое.

На круглом столе в Госдуме на тему: «Катынская трагедия: правовые и политические аспекты», который состоялся 19 апреля 2010 г., я разговорился с доктором исторических наук А. Н. Колесником, специализирующимся на сборе исторической информации путем опроса еще живых деятелей исследуемой им эпохи. Вот он и рассказал, что бывший начальник 5-го Управления (защита конституционного строя) КГБ, первый заместитель Председателя КГБ СССР генерал армии Ф. Л. Бобков, который сегодня болен и находится в плохом состоянии, поведал, что все нынешние олигархи (Березовский, Гусинский, Абрамович и пр.) во времена СССР были его агентами, то есть агентами КГБ. Они сообщали КГБ о настроениях и разговорах в интеллигентской среде, и именно им была передана собственность СССР, причем по распоряжению с «самого верха». Так что БАБ, принимая собственность СССР, просто исполнял приказ КГБ, а то, что в дальнейшем он позволял себе своевольничать, так это в практике спецслужб обычное дело.

В любом случае финансовое состояние Березовского его интеллектуальными заслугами и не пахнет.

В 2000 г. я прикололся и дал в «Дуэли» письмо Березовскому как бы от некоего жителя Англии Эдуарда Лополя, намекая на жившего там Эдуарда Тополя, который в то время действительно обратился к российским олигархам, призывая их грабить Россию умеренно и «не жидиться». Таким приемом мне хотелось показать, чего стоит эта самая успешность и есть ли поводы ей радоваться.

Выглядело письмо так:

«Борис, ты не прав!

Борис! Ты не ответил на мое первое обращение и тем не менее я тебя спрошу, а ты задумывался над тем, зачем ты живешь и зачем тебе, лично тебе, это все надо? Не пугайся, я не собираюсь из тебя делать Павку Корчагина.

Зачем ты гребешь под себя стопько денег, зачем они тебе нужны? Ты скажешь, что деньги — это власть. Да, власть, но тебе-то, Березовскому Борису Абрамовичу, зачем власть? Власть нужна для того, чтобы с ее помощью претворить в жизнь свои идеи. Но разве они у тебя есть? Разве ты, как Ленин или Троцкий, зажегся идеей осчастливить трудящихся всего мира? Или ты, как Сталин или Мао, фанатик идеи сделать счастливыми трудящихся своих стран? Или ты изобрел динамит, как Нобель? Или массу бытовых приборов, как Эдисон? Или у тебя идея подарить миру автомобиль, как у Форда?

Зачем тебе власть?

Ведь ты показал, что не способен ею воспользоваться даже по обязанности. Ты завладел массой собственности в этой стране, и твоя обязанность сохранить ее эффективность хотя бы на уровне СССР. Но ведь ты, имея власть, оказался ни на что не способен — ты, получив все в работающем состоянии, все это развалил. Про то, каких идиотов ты набрал в свои телекомпании, я уже сказал.

Нет, я не запрещаю тебе хвалиться своей победой где угодно, но ведь от себя ты не скроешь, что смог «победить» на выборах исключительно благодаря Вешнякову. Тебе на ринге предстояло боксировать с 6-летним пацаном. Он тебя побил. Да, можно заставить своих холопов на ТВ кричать, что победил ты, и козлы поверят. Но ведь ты-то знаешь правду, от себя-то ты не скроешься. И деньги и власть у тебя, а воспользоваться ты ими не способен.

Значит ли это, что ты такой дурак? Нет, ведь ты не был дураком в СССР и наверняка все твои многочисленные друзья считали тебя и умным, и приятным. Ты стал тупым, когда начал бесстыдно и безбожно воровать. Нет, я не жалею тех, кого ты обворовал.

Шендерович прав — они козлы, они дали и дают тебе себя обворовывать, и ты не виноват. Разве виновата вошь в том, что пьет кровь человека, боится дуста и пытается столкнуть с лобка другую вошь, по фамилии Гусинский? Нет, это ее жизнь. Виноват тот, кто завшивел.

Ты дурак тем, что стал вошью. Ты, способный, умный, веселый, предпочел поменять себе жизнь человека на жизнь тупого добывателя денег.

Зачем!? Что они тебе дали?

Ты стал лучше есть? Не обманывай себя. Как бы ты ни плямкал и ни чмокал от удовольствия в самых дорогих ресторанах, но ведь ты ничего там не сьел вкуснее, чем тебе готовила мама.

(Если она у тебя нормальная мама, а не ленивая Мария Арбатова.)

Ты чувствуешь себя более безопасно, чем в СССР? Не смеши.

Да, в СССР тебя могли назвать жидом, но все же тебя и уважали и берегли, а сейчас ты и сам не знаешь, сколько человек готово заплатить приемлемую сумму тому, кто тебя «замочит», и Путин среди них не последний в очереди.

У тебя стала интереснее работа? Не смеши! Ну что это за работа — давать взятки чиновникам и оприходовать себе народную собственность, переданную ими? Ведь ты же уже на простые творческие задачи не способен. И не рассказывай мне байки про либерализм, рынок, цивилизацию и другие «общечеловеческие ценности». Ты же их себе не рассказываешь.

У тебя стало больше женщин? Не обманывай себя, женщин стало больше у украденных тобой денег. А раньше Бориса Березовского женщины любили просто так — за то, что он Боренька Березовский.

Дам бесплатно умный совет. Пошли «шестерку» на Птичий рынок, и пусть она тебе купит щенка английского бульдога, лучше сучку.

Сам выкорми щенка, и у тебя появится единственная в мире живая душа, которая будет тебя любить просто так. Не за деньги. Остальным ты "просто так" уже не интересен.

Тебя уважают в мире? Не смеши! Я живу за границей еще со времен СССР даже без твоих ученых званий. И помню уважение к себе. Сейчас в мире благодаря тебе русских больше не уважают.

Не уважают и тебя, твои деньги — да, тебя — нет.

Так зачем тебе эти деньги? Подохнешь, прикажешь их себе в гроб положить? И подыхать-то будешь с мыслью, что окружающие тебя друзья и родственники ждут не дождутся, когда же ты откинешь копыта, чтобы наконец-то вскрыть завещание.

Не надо про детей. Об этом горько говорить, но первыми людьми, которых ты сделал несчастными, были твои дети. Они могли быть нормальными детьми, но ты их сделал детьми вора, причем такого, о котором не забудут. У них не будет друзей, они никогда не будут знать, почему вокруг них вьются люди, — потому, что любят их лично или любят оставленные тобой деньги?

Они не будут уверены, за что их любят супруги. У них один путь — в наркоманы.

Так что же ты полезного приобрел за эти деньги по сравнению с тем, что у тебя было раньше? Да, ты можешь много есть и много трахаться. Но именно это неограниченно имеет вошь на тифозном больном. И ты именно такая вошь. Правда, жирная, раскормленная, но и только.

Понимаешь, иногда я смотрю на вас, олигархов, и думаю: а могут ли русские сдаться вам на милость?

Если бы у нас и вправду был жидомасонский заговор, если бы и вправду миром руководил какой-то умный еврей, тогда — да.

А то ведь мир заполонен именно такой, как ты, вошью, пусть временно и сплоченной каким-нибудь Бедельбергским клубом, и всей этой вши одна инстинктивная цель — деньги, чтобы иметь власть чтобы приумножить и сохранить деньги. И все эти деньги и власть, в конечном счете только для того, чтобы жрать и трахаться. Ну как можно сдаться в плен вшам? Я говорю не о принципах, не о морали, а о технике этого дела.

Ты скажешь — а вот Невзоров, Доренко, Леонтьев и многие другие сдались мне в плен. Да не сдались они, вше в плен сдаться невозможно, они просто сами стали вошью.

И я смотрю на твою жизнь, Борис, — нет, прости, но человеку это неинтересно. А ведь ты, Борис, был на первый взгляд не глуп…

Борис, ты не прав!

Правда, об этом ты никогда не узнаешь. Твои секретари эту статью до тебя не доведут, а если и доведут, то ты ведь уже меня не поймешь».


И вот если задуматься об этих аспектах обладания огромными ворованными деньгами, то чему завидовать?

Но вернемся к теме образования.


Обучение безответственных

Замечу, что Лебон правильно указал на последствия выращивания школой не способных к самостоятельной деятельности глупцов, правильно указал, что заучивание учебников не развивает ум, но все же не указал природу этого оглупления. А суть в том, что школа, заставляя ученика заучить знания, не учит применять знания — не учит на основе полученных знаний оценивать обстановку и принимать самостоятельное решение. Такой человек может только воспроизводить заученное. Лебон дал очень точный пример результатов такого обучения. Что значит стать агентом в колонии? Это значит поехать туда, увидеть то, чему тебя не учили, каждодневно оценивать эту новую обстановку и принимать по ней решения, которые обогатят тебя. Тебя обогатят результаты твоего ума. Вперед! Но ты уже напрягаешь ум, вспоминаешь все, чему тебя учили, но про то, как самостоятельно действовать в колонии, в школе не учили ни слова, а умения самостоятельно применить полученные знания у тебя в уме нет. Ты беспомощен, но понимаешь, что тебе надо будет лично нести ответственность за результат своего мышления, и ты боишься заниматься самостоятельным делом. А школьным учителем тебе надо будет всего лишь повторять то, что ты заучил в школе или вузе, — нет проблем! А на госслужбе тебе надо будет выполнять то, что скажут начальники, — нет проблем! Ты не несешь никакой ответственности за результат своего мышления, и тебе за это даже платят. А артистом — повторять заученную роль. Вот идеал для глупца.

В принципе, школа оглупляет всех одинаково (хотя, конечно, учителя бывают разные), но те ученики, которые хоть немного (возможно, и вопреки школе) научились самостоятельно думать — оценивать обстановку и принимать решения, те быстро находят себе место под солнцем во всех областях человеческой деятельности. А те, кто вынес только заученные знания и амбиции образованца, вынуждены искать специальные места прокорма — такие, в которых за последствия своего мышления личной ответственности не несешь, — места журналистов, артистов, ученых, госслужащих, учителей и т. д. А не найдя должности по амбициям, игнорировать риск и подаваться в революционеры в надежде, что после революции ты будешь оценен по достоинству «облагодетельствованным народом», под чем основная масса революционеров имеет в виду государственную кормушку.

Отвлекусь на вопрос, почему я занес в должности, соблазнительные для дураков, должности ученых? Дело в том, что если результат твоей умственной деятельности никому не нужен, то и ответственности за нее нет. Ну представьте, что некий человек сидит себе в сторонке и стучит пальцем о палец. Ну кому он нужен? Кто будет стремиться его наказать за неправильное стучание пальцем о палец? А если за это стучание государство хорошо платит, то почему и не стучать, особенно если тебя заставили заучить, как правильно стучать, чтобы стать доктором наук и попасть в действительные члены Академии наук? Ведь если вы присмотритесь к истории физики или особенно генетики с этой стороны, то увидите, что это история ожесточенной борьбы между:

• умными учеными, настаивающими на том, что ученый обязан давать нужный людям результат (за отсутствие которого люди будут наказывать, а ученый будет нести ответственность);

• не способными самостоятельно думать дураками, которые настаивают на том, что ученый обязан давать результат, якобы нужный науке — некой инстанции, бессловесной и не способной наказать дурака.

При сегодняшней организации науки любой умственный импотент без проблем накропает необходимые диссертации и попадет в Академию, примеров тому полно.

Но вернемся к теме интеллигенции-образованщины.

Разумеется, никакой четко проведенной границы между людьми, имеющими навыки думать самостоятельно, и интеллигенцией не существует, особенно когда речь идет о социальных вопросах.

Ведь почему Лебон считает эти вопросы очень сложными? Потому, что социальные вопросы включают в себя вопросы абсолютно всех видов человеческой деятельности. Да, умный человек может разобраться в любом вопросе, но это требует времени, а если он занят в выбранной им области деятельности, то основное время посвящает своей основной работой, в связи с чем предпочитает доверяться в этом деле политикам или специалистам. Поэтому к суждениям по социальным вопросам людей, даже умеющих самостоятельно мыслить, также нужно подходить осторожно и выяснять, действительно ли они лично оценивали обстановку, а не повторяют расхожие выводы интеллигентов?

Подытожим.

Латинское (старокитайское) образование как средство оглупления молодых людей не имеет 100 %-ной эффективности и дает сбои в индивидуальных случаях. Поэтому по социальным вопросам здравое суждение можно получить и от человека, занимающего интеллигентную должность (журналиста или ученого), и от делового человека. Но в среднем по этим вопросам от интеллигентов будут получены самые глупые суждения из-за их благоприобретенной в ходе обучения глупости, а от деловых людей — из-за их занятости.

Но ГЛАВНЫЙ ВЫВОД: дурак-образованец стремится занять должность, на которой ОТСУТСТВУЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ (наказание) за результаты работы его ума. Это очень важно понимать для нахождения ответа на вопрос, что же делать с дураками у власти, что же делать с тиранией глупости?









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх