Глава XX

ДВАДЦАТЫЙ СЪЕЗД

На всю жизнь запомнился мне XX съезд КПСС. Самым ярким событием съезда стал, конечно, доклад Хрущева о культе личности Сталина. Этот доклад явился, безусловно, историческим актом. Самая сильная его сторона состояла в обнародовании данных, относящихся к сталинским репрессиям. Оглашенные факты произвели на делегатов съезда, в том числе и на меня, ошеломляющее впечатление.

Все участники заседания потрясенно слушали рассказ о гибели многих невиновных людей в результате произвола Сталина или доносов, поступивших к нему. Больше никогда в жизни я не присутствовал на подобном форуме — съезде, конференции, собрании, где стояла бы такая тишина. Делегаты старались ловить каждое слово. Иногда они не выдерживали и издавали глухие стоны: так выражалась и их собственная душевная боль, и негодование в адрес Сталина.

Сидел в зале я рядом с маршалом Р. Я. Малиновским. Это был человек, прошедший сквозь огонь двух войн — первой империалистической и Великой Отечественной. Но и он не мог спокойно слушать. Помню, некоторым присутствовавшим на докладе Хрущева было настолько плохо, что им приходилось покидать зал.

Каждый документ, процитированный Хрущевым, каждая цифра и факт доклада, связанный с расстрелянными и замученными людьми, били по сознанию, болью отдавались в сердце.

Разумеется, все сидевшие в зале, в том числе и я, внимательно наблюдали за президиумом съезда. Там находились и так называемые соратники Сталина. Некоторых из них — Молотова, Ворошилова, Кагановича, Микояна — связывала дружба с диктатором еще в далекие годы, хотя слово «дружба» при характеристике отношений «вождя» с другими членами руководства не отражает действительности. Отношения с ним даже близких по партии людей реально строились не на такой основе.

Было трудно составить точное представление о том, кому из сталинского окружения были известны приведенные в докладе факты или по крайней мере некоторые из них. После съезда многие из этого окружения заявляли, что либо большинство из того, о чем шла речь, либо почти все они узнали только из доклада Хрущева и записки, подготовленной специально созданной комиссией под председательством П. Н. Поспелова.

Правильно будет отметить, что почти все, кто присутствовал на заседании, когда Хрущев сделал свой доклад, мысленно посылали проклятия в адрес Сталина, а заодно и тех, кто в той или иной степени был его сообщником в проведении политики репрессий.

Конечно, каждый слушавший доклад Хрущева задавал себе вопросы: почему эта горькая правда не выходила наружу ранее? Где причины этого? Ведь существовала же партия. Миллионы людей работали на дело укрепления Советской власти, всей страны. Делегаты спрашивали и себя, и друг друга: почему такое могло случиться? Откуда произрастали корни такого человеконенавистничества? Никто тогда не был в состоянии дать точные и обоснованные ответы на эти вопросы. Они и сегодня глубоко волнуют советских людей. Однако один из ответов, пожалуй, самый убедительный, многие давали и в ту пору. Он состоял в том, что была создана и пущена в ход такая иезуитская служба репрессий, которая со всей беспощадностью и в глубокой тайне действовала в угоду диктатору.

Доклад Хрущева разоблачал — и в этом его историческое значение — культ личности Сталина, но в то же время, как известно, оказались обойденными такие страницы истории нашей страны, как насильственная коллективизация в сельском хозяйстве, голод, через который прошел народ в 1932–1933 годах и который унес миллионы жизней.

В докладе не рассматривался вопрос об отношении Сталина к международному коммунистическому движению. Диктатор свою абсолютную власть распространил и на эту сферу. Надо сказать, что на фоне таких крупных международных деятелей, как Георгий

Димитров, Вильгельм Пик, Пальмиро Тольятти (в Коминтерне его знали под псевдонимом М. Эрколи), Морис Торез, Бела Кун, Клемент Готвальд, Иоганн Коплениг, Сталин как теоретик выглядел довольно бледно.

Взяв фактически за одни скобки фашизм и социал-демократию, он тем самым нанес огромной силы удар по коммунистическому движению, подорвав основу для сотрудничества коммунистов с социал-демократами в борьбе против надвигающейся войны. Это на деле было услугой фашизму.

История никогда не простит Сталину уничтожения руководящего состава Коминтерна. Коса сталинизма резанула по лидерам Коминтерна. В сталинских застенках погибли такие выдающиеся деятели коммунистического и рабочего движения, как Б. Кун, Г. Клингер, Г. Эберлейн, Ф. Платтен (тот самый, который в 1917 году помогал организовать переезд Ленина из Германии в революционную Россию), А. Барский, В. Костшева, X. Валецкий, Ю. Леньский (все четверо — основатели и руководители компартии Польши) и многие другие. Уцелели лишь немногие из руководителей Коминтерна.

Арестовывались, проходили через муки, обрекались на смерть руководящие деятели и активисты нелегальных в те годы компартий Австрии, Венгрии, Германии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии, Финляндии, Эстонии, Югославии, коммунисты и политэмигранты из Болгарии, Греции, Италии и ряда других стран. Список жертв насчитывал многие и многие сотни фамилий.

«Чистку» рядов Коминтерна и зарубежных коммунистических партий Сталин называл «благодетельным процессом очищения Коммунистического Интернационала от оппортунистических и колеблющихся элементов». На самом же деле все это он делал для того, чтобы объявить себя «вождем Коминтерна», единственным толкователем ленинизма. А его суждения предписывалось воспринимать как истину.

В условиях подобного диктата сковывалась инициатива компартий, создавалась серьезная помеха для выработки правильной оценки ситуации как в отдельно взятой стране, так и в мире в целом. Ориентировка на жесткие сталинские установки заставляла подгонять под них лозунги борьбы, что зачастую шло вразрез с создавшимся положением.

Сталинские взгляды на Коминтерн базировались на недоверии к политике рабочего единства и широкого антифашистского фронта, к союзникам рабочего класса. Сталин всегда считал, что эти союзники, будучи попутчиками на определенном этапе, потом в условиях социалистического строя обязательно превратятся во «внутренних врагов», борьба с которыми станет неизбежной. Именно в этом и состояло его догматическое понимание марксизма-ленинизма в противовес творческому, на позициях которого стояли многие видные члены Исполкома Коминтерна.

В 1943 году этот международный центр, созданный Лениным и коммунистическими партиями, Коминтерн, был ликвидирован.

Сталин, разумеется, не имел никакого права принимать решения по вопросам деятельности коммунистических партий других государств. Тем более выносить приговоры руководителям этих партий. Ведь кроме всего прочего они искали в стране Октябрьской революции политическое убежище. Однако вместо него многие нашли смерть.

В докладе Хрущев не давал теоретического обобщения прошедшего периода. Тем не менее сила и убедительность примеров, приведенных в нем, были настолько велики, что всех захватили именно факты.

После окончания доклада делегаты устроили Хрущеву бурную и продолжительную овацию. Никто из зала не выходил. Некоторое время казалось, что участники заседания вообще не намерены расходиться. Но вот наконец они тронулись со своих мест и сразу же стали оживленно обмениваться впечатлениями. В ход пошли жесты, которыми подчеркивалось то, о чем говорилось с таким жаром.

Расходились очень медленно. Каждый хотел поделиться мнением с соседом. Вообще, имело место уникальное психологическое состояние людей. Я видел: делегаты, которые после заседаний обычно спешат по своим делам, едва выйдя из здания, останавливались на кремлевской площади, образовывали группки, горячо обсуждая услышанное.

Мое собственное самочувствие я не мог сравнить ни с чем, что ощущал в жизни. Разве что волнение, которое меня охватило во время и после доклада, уступало, пожалуй, только тому волнению, которое возникло в тот роковой июньский день 1941 года при получении известия о нападении Германии на СССР. Всю ночь после доклада я не мог уснуть. Настолько сильно были напряжены нервы от всего услышанного.

С быстротой молнии весть о докладе с разоблачением культа личности Сталина разнеслась по миру. И никто не мог погасить того огня правды, который был зажжен на XX съезде партии, хотя эта правда была далеко не полной.

Как только закончился XX съезд партии, многое из доклада Хрущева сразу же стало известно у нас в стране, так как присутствовавшие на заседании, где он произносился, приоткрыли его содержание, хотя это и делалось без особой конкретики. Кроме того, вскоре информация о съезде и докладе Хрущева была доведена до сведения всех коммунистов в первичных партийных организациях. Лекторы и пропагандисты выступали перед многочисленными аудиториями советских людей и излагали основное содержание доклада.

Можно определенно сказать, что на основе того, что рассказывалось народу, рождалось негодование. Несмотря на неполноту информации, страна и прежде всего партия по-иному начали оценивать роль Сталина в истории Советского государства после кончины Ленина.

В те дни на улицах Москвы можно было часто увидеть группы людей, которые обсуждали сообщение о съезде. Видимо, еще действовала большая сила инерции, так как люди обсуждали это событие втихую, как бы стесняясь говорить вслух. Ничего в этом не было удивительного: на протяжении почти трех десятков лет разговоры, в которых упоминался Сталин, велись всегда под покровом секретности. Люди еще не были раскованы психологически, но время выполняло свою работу.

Мне тогда приходилось принимать участие в пропагандистской работе, я выступал на некоторых крупных предприятиях с информацией о культе личности Сталина. Слушатели сидели на таких собраниях, затаив дыхание, вслушиваясь в каждое слово. По окончании выступления задавали вопросы.

Помню, как на крупном предприятии один рабочий встал со своего места, извинился, что задает такой вопрос, а потом спросил:

— Как же так получилось, что Сталин послал на смерть множество ни в чем не повинных людей? Ведь существовали же органы — НКВД, суд, — которые могли устанавливать истину и спасти невинных людей?

В аудиториях приводилось немало примеров из жизни производственных коллективов предприятий, когда люди по ночам просто исчезали. Почему же не было никакой защиты этих людей?

Нелегко было ответить на все эти вопросы, но слушатели с пониманием воспринимали мысль о том, что тогдашний аппарат НКВД представлял собой своеобразный механизм, преобразованный под диктовку Сталина в орудие его политики террора.

Те деятели, которые составляли окружение Сталина, были по-своему удручены оглашением леденящих душу фактов о его преступлениях. Ведь ко многим из этих преступлений они имели отношение сами. Это касается Молотова, Ворошилова, Кагановича и ряда других. И напрасно было после съезда задавать кому-либо из них вопросы о том, почему же они не пытались спасать людей от гибели, внушая Сталину простую мысль: «Не могут быть врагами народа сотни тысяч и миллионы советских граждан». Подобные вопросы могли бы покоробить этих людей. А намеки на это они просто игнорировали. Кто бы в разговорах ни затрагивал тему репрессий, они решительно отказывались ее обсуждать. Никто из них не сделал никакого признания своей вины ни на съезде, ни после него, не направил в ЦК никакого объяснения своих действий или бездействия в прошлом, не оказал помощи партии в деле дальнейшего разоблачения бесконечно длинной цепи преступлений периода культа личности Сталина.

Глыба данных, которая была перевернута на XX съезде партии, открыла такую пропасть, такие кровавые следы сталинских репрессий, что даже в настоящее время нельзя сказать: да, все факты, связанные с ними, уже выявлены, и дальше нечего искать.

Сегодня советские люди все больше укрепляются в убеждении, что для Отечества, для его здоровья как воздух необходимы гласность и открытость, которые уже стали неотъемлемой чертой перестройки и лучшей гарантией против беззакония.

Пишу я эти строки сейчас для читателя, чтобы передать ему свои впечатления о XX съезде партии и то, как в моем сознании один образ Сталина заменился другим. На смену «прозорливому вождю», имидж которого создавался тогдашней пропагандой, пришел жестокий и безжалостный тиран.

Такого рода мысли рождались тогда не только у тех, кто присутствовал на съезде.

Не сразу после XX съезда партии, а несколько позднее мне приходилось слышать следующие высказывания: «Ну что ж, Хрущев сделал великое дело, выступив с разоблачением культа личности Сталина. Но не преследовал ли Хрущев тем самым цель — реабилитировать себя, поскольку он сам и в Москве, и на Украине приложил руку к репрессиям?»

Нет, эта точка зрения примитивна. Допустим даже, что объективно в какой-то степени данный момент присутствовал. Но значение самой акции, предпринятой на съезде, настолько велико, что этот момент отходит на задний план. Допустим, что кое к чему из общего потока сталинской политики Хрущев был причастен. Но разве это, хотя бы в самой небольшой степени, умаляет значение и уменьшает силу удара, который на XX съезде партии был нанесен по культу диктатора?

Все это следует оценивать лишь по-крупному, а точнее — по-государственному.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх