Отпечаток подхода Меттерниха

В разработке и проведении внешнеполитической линии администрации Никсона и Форда особое место принадлежит Генри Киссинджеру, бывшему государственным секретарем США при обоих президентах. О нем я уже упоминал.

Мой, пусть краткий, рассказ об этой незаурядной личности, во-первых, оправдан по крайней мере потому, что встреч с Киссинджером состоялось у меня, наверно, больше, чем с любым другим государственным секретарем США из тех, кто находился на этом посту после второй мировой войны. А в войну сам Киссинджер служил в военной разведке США где-то в Европе.

Второй мотив, который звучит, может быть, еще более убедительно для оправдания такого рассказа, — это то, что встречи с Киссинджером проходили в те годы, когда в советско-американских отношениях наметились позитивные сдвиги.

Вообще, политическая фигура Киссинджера заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько подробнее. Передо мной прошла череда политических деятелей Соединенных Штатов Америки. Каждый из них имел свое оригинальное лицо, свой образ мышления, обычно уже устоявшуюся теоретическую амуницию, которую пускал в ход в нужных случаях, и, само собой разумеется, все они являлись людьми с разным опытом.

Киссинджер, прежде чем занять пост государственного секретаря США, не шагал по длинной лестнице служебной карьеры. Тем не менее посты сначала помощника президента Никсона, а затем государственного секретаря США, по общему признанию, ему оказались вполне по плечу.

Немало потребовалось встреч на разных уровнях, чтобы подготовить уже упоминавшееся Временное соглашение ОСВ-1. Немало чашек чая на этих встречах мы выпили с Киссинджером. Советско-американские беседы, проходившие в Москве, Вашингтоне, Вене, Нью-Йорке, Женеве, носили деловой характер, с большой долей конкретики при рассмотрении соответствующих вопросов. Что касается встреч на высшем уровне, то они подводили итог, закрепляли договоренности, достигнутые на иных уровнях, и давали импульсы на будущее.

Всегда, когда два министра садились за стол переговоров, каждый из них исходил из того, что, во-первых, другая сторона желает соглашения, иначе ей незачем садиться за этот стол, а во-вторых, что собеседник, представляющий другую сторону, подготовился должным образом для рассмотрения соответствующих проблем.

Это означало, что ловкачество и хитреца не подходят и не сработают. Они могут лишь нанести урон престижу прибегающего к ним партнера.

Поэтому, не скрою, с немалой долей удивления я читал те страницы воспоминаний Киссинджера, где он пытается делать намеки на то, что в некоторых случаях — а говорится это в связи с беседами и на самом высоком уровне — ему якобы удавалось «перехитрить русских». Однако свои утверждения Киссинджер фактами не подкрепляет. Это и понятно: их попросту не существует.

Тут я должен взять Киссинджера под защиту. От кого? Да от самого же Киссинджера. Предмет переговоров особенно и не позволял хитрить. Методы, применяемые при торговле в частной лавке, сюда не подходили. Все детали, даже самые тонкие нюансы проблемы, тщательно учитывались, взвешивались, подвергались анализу по всем правилам науки, изучались компетентными экспертами и советниками.

Госсекретарь все это знал и на переговорах вел себя достаточно умно — не прибегал к тем средствам, на которые он делает намеки в своих мемуарах. Если Киссинджер и пытался предпринимать нечто подобное, если тайком и вытаскивал что-то из кармана, то ему приходилось тут же класть это «что-то» обратно в карман, опуская «очи долу». Теперь же в мемуарах он, видимо, не устоял перед соблазном поведать, как ему удавалось иногда «обойти партнеров» при подготовке соглашений ОСВ-1 и ОСВ-2. На в чем? Об этом у него нельзя прочесть ни слова.

Нет сомнений, что Киссинджер — человек способный, я бы сказал, очень способный, который к тому же приобрел немалый опыт во внешних делах. Он мог предлагать в пределах ему дозволенного разные комбинации решения того или иного вопроса.

Вести переговоры с ним мне представлялось весьма интересным. Он не оперировал какими-то силлогизмами, не повторял банальные фразы, к чему иногда прибегают не очень опытные дипломаты. В его арсенале аргументов в пользу того или иного предложения всегда находились такие, по поводу которых недостаточно было сказать, что они неубедительны. Требовалось показать, почему они неубедительны.

Киссинджер иногда прибегал к широким обобщениям при анализе той или иной проблемы. Особенно, когда предметом обсуждения являлись причины напряженности в мире, причины недоверия в отношениях между государствами, прежде всего между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки.

Ему всегда очень хотелось подвести теоретическое обоснование под политику Вашингтона по тому или иному вопросу.

В наших с ним переговорах по вопросам сокращения вооружений и разоружения он все больше делал упор на то, что все проблемы, которые разделяют Восток и Запад, в том числе СССР и США, взаимосвязаны между собой. Он часто говорил:

— Эти проблемы нельзя решать отдельно, поодиночке. Все они взаимосвязаны. Следовательно, решать их можно только комплексно.

Нравилось Киссинджеру поговорить об общих принципах, которыми, по его мнению, должны руководствоваться две державы во внешних делах. Однако в его рассуждениях на эту тему проступало немало сомнительного, а то и путаного, часто страдали и логика и история. Например, он неоднократно ссылался на Клеменса Меттерниха как на своего кумира в политической истории Европы XIX века. Киссинджер считал, что этот деятель, бывший министром иностранных дел Австрийской империи, а впоследствии и ее канцлером, придерживался правильной точки зрения относительно того, что проблемы, по которым существовали разногласия между европейскими государствами, не следовало рассматривать изолированно одну от другой и что их решение должно как бы совмещаться в едином процессе, пусть и длительном, поскольку при таком порядке легче приходить к договоренностям.

Вместе с тем Киссинджер явно не мог сказать ничего убедительного, когда его внимание обращалось на то, что деятельность Меттерниха и его последователей в немалой степени способствовала краху Австрийской империи. Да и до краха она почти непрерывно находилась в войнах, не говоря уже о шатком внутриполитическом положении. А то, что крах произошел, представлялось закономерным, так как Австро-Венгрия появилась как исторически искусственное образование, в основе которого лежали национальный гнет и имперские амбиции. Эта ее структура уже в наполеоновское время стала давать трещины перед тем, как окончательно развалиться в итоге первой мировой войны.

Чтобы охладить пыл государственного секретаря США в отношении Меттерниха, я говорил:

— Этот государственный деятель с его курсом и его теоретическими разработками действительно внес вклад в политику австрийской монархии, но только в направлении приближения ее краха. Недолго просуществовала империя. Она распалась.

Удивительнее всего то, что теоретические посылки Киссинджера расходились с его практическими делами. Например, успехи в деятельности государственного секретаря США в администрации Никсона — а они совместные с советской стороной — имелись не в последнюю очередь потому, что Вашингтон не обусловливал договоренность по одной проблеме решением других.

Неоднократно я обращал внимание Киссинджера на следующее обстоятельство:

— Отстаиваемая вами концепция связывания всех проблем воедино — метод нежизненный и теоретически необоснованный.

Какого-либо убедительного ответа на такую оценку Киссинджер никогда дать не мог.

На протяжении почти всего периода пребывания на посту государственного секретаря США Киссинджер выступал за то, чтобы оказывать на Советский Союз нажим повсюду, где только возможно, — в Азии или Африке, на Ближнем Востоке или в другом районе мира, и вынуждать его идти на уступки. Только после этого, считал он, можно было вести дело к договоренностям с СССР.

Такой метод ведения внешней политики являл собой не что иное, как перенос на международные дела торгашества и политиканства, широко практикуемых в сфере американской внутренней политики, где это называется «крутить-вертеть» (sheeling and dealing). Само собой разумеется, что Вашингтону с помощью этого метода, рекламировавшегося как «вершина» дипломатического искусства, ничего путного добиться на переговорах с нами не удалось. Дело шло на лад лишь тогда, когда верх в политике США брали реализм и учет взаимных интересов сторон.

В разработанную Киссинджером схему не укладывалось то, что предпринималось СССР и США в области ограничения ядерного оружия, включая достигнутые между ними важные договоренности. Здесь государственный секретарь старался оставаться реалистом и не предлагал отложить такого рода соглашения до решения других спорных проблем. Так что в этом вопросе Киссинджер сталкивался с самим Киссинджером.

Возможно, любители разносить по графам внешнеполитические действия, то есть причислять некоторые из них к категории продиктованных соображениями прагматизма, так бы и поступили. Но Киссинджер — фигура более сложная.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх