Революционная "realpoutik"

Пролетариат захватывает государственную власть и устанавливает свою революционную диктатуру: это означает, что осуществление социализма становится вопросом, непосредственно стоящим на повестке дня. То есть проблемой, к которой пролетариат идеологически подготовлен менее всего. Ибо так называемая "реальная политика" социал-демократии, которая всегда относилась ко всем текущим вопросам только как к текущим вопросам, вне их взаимосвязи с процессом развития в целом, вне их отношения к конечным проблемам классовой борьбы, — другими словами, никогда не выходила практически и конкретно за горизонт буржуазного общества, именно в силу этого вновь придала социализму в глазах рабочих характер некоей утопии. Отделение конечной цели от процесса движения не только извращает правильную перспективу в отношении повседневных вопросов и движения, но и превращает одновременно в утопию саму конечную цель. Это скатывание к утопизму проявляется в самых различных формах. Прежде всего в том, что в глазах утопистов социализм выступает не как процесс становления, а как бытие. При таком подходе проблемы социализма — поскольку они вообще поднимаются — исследуются лишь в пределах того, какие экономические, культурные и прочие вопросы могут встать и какие благоприятные для них технические и другие решения могут быть найдены, когда социализм уже вступит в стадию практического осуществления. При этом, однако, не поднимается ни вопрос о том, как становится социально возможной и как достигается подобная ситуация, ни вопрос о том, как подобная ситуация обеспечивается социально-конкретно, то есть с какими классовыми отношениями, с какими экономическими формами сталкивается пролетариат в тот исторический момент, когда он приступает к задаче осуществления социализма. (Как в свое время Фурье детально анализировал вопрос о создании фаланстеров, не будучи в состоянии указать тот конкретный путь, на котором это могло бы быть достигнуто.) Оппортунистический эклектицизм, устранение диалектики из метода социалистического мышления изымает, таким образом, и сам социализм из исторического процесса классовой борьбы. Для тех, кто отравлен ядом этого мышления, предпосылки осуществления социализма, равно как и проблемы его осуществления, неизбежно предстают в искаженной перспективе. Эта ложность исходной установки заходит настолько глубоко, что она не только завладевает мышлением оппортунистов, для которых, собственно, социализм всегда остается некой отдаленной конечной целью, но и приводит к искаженным представлениям честных революционеров. Последние (имея в виду значительную часть левых во II Интернационале) действительно рассматривали революционный процесс, борьбу за власть как процесс, во взаимосвязи с практическими вопросами повседневности; но они были неспособны точно так же поставить в эту взаимосвязь положение пролетариата после захвата власти и конкретные проблемы, вытекающие из этого положения. Здесь они точно так же превратились в утопистов.

Великолепный реализм, с которым Ленин в период диктатуры рассматривает все проблемы социализма (что вынуждены с уважением признавать даже его буржуазные и мелкобуржуазные противники), есть, таким образом, не что иное, как последовательное применение марксизма, историко-диалектического подхода к ставшим отныне актуальными проблемам социализма. В речах и работах Ленина, как, впрочем, и в трудах Маркса, можно найти очень немногое о социализме как состоянии. И, напротив, куда больше о шагах, способных привести к его осуществлению. Ибо у нас нет возможности конкретно представить себе социализм как состояние в деталях. Насколько важно теоретически верное понимание его основной структуры, настолько же верно и то, что важность этого понимания заключается прежде всего в том, что оно дает критерий правильности тех шагов, которые мы делаем в направлении к нему.

Конкретное понимание социализма — точно так же, как и он сам, — является продуктом борьбы, которая ведется за него; оно достигается только в борьбе за социализм, только в процессе и в итоге этой борьбы. И любая попытка прийти к пониманию социализма вне этого диалектического взаимодействия его с повседневными проблемами классовой борьбы делает из такого понимания метафизику, утопию, нечто чисто созерцательное, а не практическое.

Реализм Ленина, его "реальная политика" означает, следовательно, окончательную ликвидацию всяческого утопизма, означает конкретно содержательное выполнение программы Маркса — дать теорию, ставшую практичной, дать теорию практики. Ленин сделал с проблемой социализма то же, что он сделал с проблемой государства, — он вырвал ее из прежней метафизической изоляции, избавил от обуржуазивания и включил во всеобщую взаимосвязь проблем классовой борьбы. Он проверил на материале конкретной жизни исторического процесса те гениальные указания, которые дал Маркс в "Критике Готской программы" и других работах, сделал их с помощью этого материала более конкретными и наполненными, чем это было возможно во времена Маркса, — даже для такого гения, как Маркс.

Проблемы социализма являются, таким образом, проблемами экономической структуры и классовых отношений, существующих в тот момент, когда пролетариат берет в свои руки государственную власть. Она проистекают непосредственно из того положения, в котором пролетариат устанавливает свою диктатуру. Поэтому они не могут быть поняты и доведены до решения только исходя из этих проблем; но в силу той же причины они содержат в себе по отношению к этой ситуации и всем предшествующим ситуациям нечто принципиально новое. Независимо от того, что все их элементы вырастают из прошлого, их связь с задачами сохранения и укрепления господства пролетариата порождает такие проблемы, которых не могло быть ни у Маркса, ни в других ранее возникших теориях и которые могут быть поняты и решены только исходя из этой существенно новой ситуации.

"Реальная политика" Ленина выступает тем самым, если обратиться к ее взаимосвязи и ее исходным основам, как высшая из достигнутых к настоящему времени вершин материалистической диалектики.

С одной стороны, строго марксистский, четкий и трезвый, но уходящий в самые глубины конкретности анализ существующего положения, экономической структуры и классовых отношений. С другой стороны, не искаженное никакой теоретической предвзятостью, никакими утопическими вожделениями ясновидение в отношении всех новых тенденций, вытекающих из этого положения. Но это кажущееся простым, а фактически проистекающее из самой сути материалистической диалектики требование (ибо диалектика и есть теория истории) отнюдь не легко выполнить на деле. Привычки мышления, созданные капитализмом, привили всем людям (и прежде всего тем, кто ориентируется на науку) склонность всегда и полностью объяснять новое из старого, а сегодняшнее исключительно из вчерашнего. (В этом смысле утопизм революционеров представляет собой попытку самих себя вытащить за уши из болота, одним прыжком перенестись в совершенно иной мир вместо того, чтобы с помощью диалектики понять диалектический процесс возникновения нового из старого.) "Поэтому-то, — говорит Ленин, — и государственный капитализм сбивает очень и очень многих с толку. Чтобы этого не было, надо помнить основное, что государственный капитализм в таком виде, какой мы имеем у себя, ни в какой теории, ни в какой литературе не разбирается по той простой причине, что все обычные понятия, связанные с этими словами, приурочены к буржуазной власти в капиталистическом обществе. А у нас общественность, которая с рельсов капиталистических соскочила, а на новые рельсы еще не вошла…"

С каким же конкретным, реальным окружением столкнулся пришедший к власти российский пролетариат в деле осуществления социализма? Во-первых, с относительно развитым и терпящим крах вследствие мировой войны монополистическим капитализмом в отсталой крестьянской стране, крестьянство которой могло освободиться от оков феодальных пережитков только во взаимосвязи с пролетарской революцией. Во-вторых, за пределами России — с враждебно настроенным капиталистическим окружением, готовым наброситься на родившееся государство рабочих и крестьян всеми имеющимися в его распоряжении средствами, окружением, которое было бы в состоянии подавить это государство и экономический в военном отношении, если бы оно само не раздиралось все обостряющимся действием собственных противоречий империалистического капитализма, что постоянно дает пролетариату возможность использовать в своих интересах это соперничество и тому подобные обстоятельства. (Разумеется, мы лишь обозначили два главных комплекса проблем, и на нескольких страницах совершенно невозможно исчерпывающе рассмотреть их.)

Материальной основой социализма как более высокой экономической формы, сменяющей капитализм, может быть лишь реорганизация промышленности, достижение более высокой ступени ее развития, ее приспособление к потребностям трудящихся классов, ее преобразование в духе новой жизни, обретающей все больший смысл (устранение противоположности между городом и деревней, между умственным и физическим трудом и т. д.). Состояние этой материальной основы социализма обусловливает тем самым возможности и пути его конкретного осуществления. И здесь Ленин уже в 1917 году, до завоевания государственной власти, четко определяет экономическое положение и задачи, вытекающие из него для пролетариата. "Диалектика истории именно такова, что война, необычайно ускорив превращение монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм, тем самым необычайно приблизила человечество к социализму. Империалистическая война есть канун социалистической революции. И это не только потому, что война своими ужасами порождает пролетарское восстание, — никакое восстание не создаст социализма, если он не созрел экономически, — а потому, что государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, назьюаемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет". Следовательно, "…социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией". И в начале 1918 года Ленин пишет: "…государственный капитализм был бы шагом вперед против теперешнего положения дел в нашей Советской республике. Если бы примерно через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом и вернейшей гарантией того, что через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм".

Эти положения следовало привести особенно подробно в противовес буржуазной и социал-демократической легенде, утверждающей, будто бы Ленин после провала "доктринерски марксистской" попытки "разом" ввести коммунизм заключил, руководствуясь "реально-политической мудростью", некий компромисс и отошел от первоначальной линии своей политики. Историческая истина заключается в прямо противоположном. Так называемый военный коммунизм, который Ленин называл "временной мерой", обусловленной гражданской войной и разрухой, и который "не был и не мог быть политикой, отвечавшей хозяйственным задачам пролетариата", был отклонением от линии, по которой — согласно его теоретическому предвидению — происходит развитие в направлении к социализму. Конечно, это была обусловленная внутренней и внешней гражданской войной и, стало быть, неизбежная, но все-таки лишь временная мера. Но для революционного пролетариата, по Ленину, было бы роковым неправильно оценить этот характер военного коммунизма и рассматривать его, подобно многим честным революционерам, не достигшим, однако, теоретической высоты Ленина, как действительный шаг в направлении к социализму.

Речь идет, следовательно, не о том, насколько резко выражен социалистический характер во внешних формах экономической жизни, а только о том, насколько пролетариату удается фактически овладеть тем хозяйственным аппаратом, который он берет в свои руки вместе с завоеванием власти и который составляет одновременно основу его общественного бытия, то есть крупной промышленностью, и насколько ему удается фактически поставить на службу своим классовым целям обладание этим аппаратом. Но как бы сильно ни изменились окружающие условия, в которых осуществляются эти классовые цели, и соответственно средства их осуществления, их всеобщая основа должна оставаться тем не менее той же: руководя постоянно колеблющимися средними слоями (особенно крестьянами), на решающем фронте, на фронте против буржуазии, продолжать вести классовую борьбу. И здесь никогда нельзя забывать о том, что, несмотря на первую победу, пролетариат все еще остается более слабым классом и будет оставаться таковым в течение длительного времени — до победы революции во всемирном масштабе. В экономическом отношении его борьба должна направляться, таким образом, в соответствии с двумя принципами: с одной стороны, насколько возможно, быстро и полно сдержать развал крупной промышленности, вызванный мировой войной и гражданской войной, ибо без этой основы пролетариат погибает как класс; с другой стороны, так регулировать все проблемы производства и распределения, чтобы посредством максимально возможного удовлетворения материальных интересов крестьянства, которое стало союзником пролетариата в результате революционного решения аграрного вопроса, сохранить союз с ним. Средства осуществления этих целей меняются в зависимости от обстоятельств. Но постепенное претворение их в жизнь является единственным путем сохранения господства пролетариата — этой первейшей предпосылки социализма.

Все это означает, что классовая борьба между буржуазией и пролетариатом продолжается и на внутреннем хозяйственном фронте с неослабевающей напряженностью. Мелкое производство, ликвидация или "обобществление" которого на этой стадии есть чистый утопизм, "рождает капитализм и буржуазию беспрерывно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе". Вопрос заключается в том, кто победит в этой конкурентной борьбе: вновь формирующаяся, вновь накапливающаяся буржуазия или находящаяся во владении пролетариата государственная крупная промышленность. Пролетариат должен пойти на риск этой борьбы, если он не хочет рисковать тем, что надолго разорвет союз с крестьянами, свернув мелкое производство, торговлю и прочее (что фактически осуществить и так было бы невозможно). Помимо того, буржуазия включается в эту борьбу в форме иностранного капитала, концессий и т. д. И здесь возникает парадоксальное положение, поскольку это включение, независимо от его намерений, объективно экономически может быть превращено в союзника пролетариата, так как посредством его укрепляется экономическая мощь крупной промышленности. Возникает "союз против элементов мелкого производства". При этом, разумеется, должно быть, с другой стороны, решительно подавлено естественное стремление концессионного капитала постепенно превратить пролетарское государство в капиталистическую колонию (условия концессий, монополия внешней торговли и т. д.).

Перед нашими скупыми замечаниями даже и не может быть поставлена задача хотя бы в самых грубых чертах обрисовать экономическую политику Ленина. Все сказанное здесь служит лишь примером для того, чтобы хоть сколько-нибудь четко выявить принципы политики Ленина, ее теоретическую основу. И принцип этот заключается в следующем: любой ценой сохранить господство пролетариата, окруженного миром открытых и тайных врагов и колеблющихся союзников. Точно так же, как до завоевания власти основной принцип его политики состоял в том, чтобы отыскать в водовороте скрещивающихся социальных тенденций гибнущего капитализма те моменты, использование которых пролетариатом сделает его способным подняться до положения ведущего, господствующего класса общества. Этого принципа Ленин непоколебимо и без малейших уступок придерживался всю свою жизнь. Но он придерживался этого принципа — столь же непримиримо не идя ни на какие уступки — как диалектического принципа. В том смысле, что "принцип марксистской диалектики состоит в том, что все границы в природе и в истории условны и подвижны, что нет ни единого явления, которое при определенных условиях не могло бы превратиться в свою противоположность". Поэтому диалектика требует "всестороннего исследования данного общественного явления в его развитии, а также объяснения внешних и кажущихся моментов основными, движущими силами — развитием производительных сил и классовой борьбой". Величие Ленина как диалектика состоит в том, что он ясно видел основные принципы диалектики, развитие производительных сил и классовую борьбу в постоянном соответствии с их самой глубокой внутренней сущностью, конкретно, без абстрактной предвзятости, но и без фетишистского искажения их поверхностными явлениями. В том, что он неизменно объяснял все явления, с которыми он сталкивался, исходя из их глубинной основы: конкретных действий конкретных (т. е. классово обусловленных) людей на основе их реальных классовых интересов. Именно в свете этого принципа распадается легенда о Ленине как "мудром реальном политике", как "мастере компромиссов", и перед нами предстает настоящий Ленин, последовательный созидатель марксистской диалектики.

Определяя само понятие компромисса, нужно сразу же отмести любую попытку увидеть в нем такой смысл, будто речь может идти о каких-то увертках или уловках, о каких-то изощренных способах добиться неположенной выгоды. "Люди, — говорит Ленин, — которые понимают под политикой мелкие трюки, граничащие порой с обманом, должны получить с нашей стороны самый решительный отпор. Классы нельзя обманывать". Так что компромисс означает для Ленина не более и не менее, как следующее: реальные тенденции развития классов (а также, к примеру, угнетенных народов), идущие при определенных обстоятельствах, на протяжении определенного времени, в определенных вопросах параллельно с жизненными интересами пролетариата, должны быть расценены в соответствии с этой целью — к выгоде обоих.

Конечно, компромиссы могут принимать также форму классовой борьбы с основным врагом рабочего класса — с буржуазией. (Достаточно вспомнить об отношениях Советской России с империалистическими государствами.) И теоретики оппортунизма цепляются за эту специфическую форму компромиссов частично для того, чтобы и здесь восхвалить или, наоборот, принизить Ленина как "недогматичного реального политика", а частично для того, чтобы найти в этом прикрытие для своих собственных компромиссов. На несостоятельность первого довода мы уже указывали, а говоря о втором, надо принять во внимание — как и в любом вопросе диалектики — ту тотальность, ту целостную картину, которая образует конкретную обстановку компромисса. И тут сразу же выясняется, что компромисс Ленина и компромисс оппортунистов исходят из прямо противоположных предпосылок. Социал-демократическая тактика намеренно или бессознательно основывается на том, что собственно революция еще очень далека, что объективных предпосылок социальной революции пока еще нет, что пролетариат идеологически еще не созрел для революции, а партия и профсоюзы еще слишком слабы и тому подобное; и именно поэтому пролетариат должен идти на компромиссы с буржуазией. Чем больше накопится субъективных и объективных предпосылок социальной революции, тем в более "чистом" виде пролетариат сможет осуществить свои классовые цели. И в результате на практике компромисс нередко имеет своей обратной стороной довольно крайний радикализм, ничем не запятнанную "чистоту" принципов в отношении "конечных целей". (Само собой разумеется, что в этой связи можно вообще принимать во внимание только те социал-демократические теории, которые еще хоть как-то пытаются придерживаться теории классовой борьбы. Ибо, согласно иным воззрениям, даже компромисс уже не компромисс, а вполне естественное сотрудничество различных профессиональных слоев на благо некоей общности.)

В противоположность этому для Ленина компромисс прямо и логично вытекает из актуальности революции. Если основной характер целой эпохи заключается в актуальности революции; если эта революция может разразиться в любой момент как в каждой отдельной стране, так и в мировом масштабе, хотя сам этот момент никогда невозможно предвидеть с точностью; если революционный характер целой эпохи проявляется в постоянно нарастающем разложении буржуазного общества, неизбежным следствием чего является беспрерывная смена и перекрещивание самых разнообразных тенденций, — то все это означает, что пролетариат может начать и осуществлять свою революцию не при им самим избранных, "благоприятных" обстоятельствах, что, соответственно этому, любая тенденция, пусть даже и преходящая, которая может способствовать революции или по меньшей мере ослабить ее врагов, должна быть при всех обстоятельствах использована пролетариатом. Мы приводили выше некоторые высказывания Ленина, из которых явствует, насколько ему (еще до завоевания власти) были чужды какие-либо иллюзии в отношении темпов построения социализма. Однако нижеследующие цитаты, взятые из одного из его последних сочинений, написанного уже после периода "компромиссов", с не меньшей четкостью свидетельствуют о том, что такое предвидение никогда не означало для него отсрочки революционного действия."…Наполеон писал: "On's engage et puis… on voit". в вольном русском переводе это означает: "Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет". Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несомненно, детали), как Брестский мир или нэп и т. п. И в настоящее время уже нет сомнений, что в основном мы одержали победу". Таким образом, ленинская теория и тактика компромиссов являются не чем иным, как предметно-логическим следствием марксистского, диалектического понимания истории, согласно которому люди, хотя они и сами творят свою историю, не могут, однако, творить ее при обстоятельствах, избираемых ими самими. Она является следствием понимания того, что история постоянно производит нечто новое; что поэтому эти исторические моменты, кратковременные скрещивания тенденций никогда не повторяются в одной и той же форме; что с точки зрения революции должны быть сегодня оценены те тенденции развития, которые завтра могут создать для нее жизненную угрозу, и наоборот. Так, 1 сентября 1917 года Ленин обращается к меньшевикам и эсерам с предложением о совместных действиях на основе старого большевистского лозунга "Вся власть Советам!" с предложением компромисса. Но уже 16 сентября он пишет: "…пожалуй, предложение компромисса уже запоздало. Пожалуй, те несколько дней, в течение которых мирное развитие было еще возможно, гоже прошли. Да, по всему видно, что они уже прошли". Применение этой теории к таким вопросам, как Брестский мир, концессии и тому подобное, представляется очевидным.

Насколько вся ленинская теория компромиссов основывается на его коренном убеждении в актуальности революции, еще резче, пожалуй, свидетельствует его теоретическая борьба против левого крыла в его собственной партии (после первой революции и после Брестского мира — в масштабах России, а в 1920 и 1921 гг. — в европейском масштабе). Во всех этих дебатах лозунгом левого социализма было принципиальное отрицание любого компромисса. И ленинская политика направляется по существу против того, что в отрицании любых компромиссов заложено стремление уклониться от решающих битв, против того, что в основе такого взгляда лежит пораженчество в отношении революции. Ибо подлинная революционная ситуация — а, по Ленину, она составляет основную черту нашей эпохи — выражается в том, что нет и не может быть такого поля классовой борьбы, где не существовало бы революционных (или контрреволюционных) возможностей. Следовательно, настоящий революционер (тот, кто знает, что мы живем в революционную эпоху, и делает из этого понимания практические выводы) должен всегда рассматривать с этой точки зрения целостную картину общественно-исторической действительности и в интересах революции решительно принимать во внимание все: самое значительное и самое незначительное, как привычное, так и ошеломляющее, всегда оценивая его с точки зрения, важной для революции, — и только с этой точки зрения. Когда Ленин назвал левый радикализм левым оппортунизмом, он очень верно и глубоко подметил общую историческую перспективу обоих этих столь противоположных в остальном течений, одно из которых отвергает любой компромисс, а другое усматривает в компромиссе принцип "реальной политики" в противовес "жесткому следованию догматическим принципам". То, что их объединяет, — это пессимизм в отношении близости и актуальности пролетарской революции. Уже из того, как Ленин отвергает обе эти тенденции, руководствуясь одним и тем же принципом, становится ясно, что компромисс у Ленина и компромисс у оппортунистов — всего лишь одинаковые слова, которые у каждого из них относятся к принципиально различной действительности и потому скрывают принципиально различные понятия.

Правильное понимание того, что имел в виду Ленин под компромиссом, как он теоретически обосновывал тактику компромиссов, имеет не только основополагающее значение для верного усвоения его метода, но и чрезвычайно важно в практическом отношении. По Ленину, компромисс возможен лишь в диалектическом взаимодействии с соблюдением принципов и метода марксизма; в компромиссе всегда выявляется ближайший реальный шаг в осуществлении теории марксизма. Точно так же, стало быть, как эта теория и тактика резко отличаются от механически косного соблюдения "чистых" принципов, они должны быть строго отделены и от всякой беспринципной схематизирующей "реальной политики". Это означает, что, по Ленину, недостаточно правильно понять и оценить в их фактическом содержании конкретную ситуацию, в которой происходит действие, конкретное соотношение сил, которое определяет компромисс, тенденции неизбежного последующего развития пролетарского движения, которые обусловливают его направление. Ленин считает огромной практической опасностью для рабочего движения, если подобное правильное понимание фактического содержания не введено в рамки всеобще правильного понимания исторического процесса в целом. Так, он признал правильными практические действия немецких коммунистов в отношении планировавшегося после разгрома капповского путча "рабочего правительства", так называемую лояльную оппозицию, но в то же время самым резким образом осуждал их за то, что эта правильная тактика обосновывалась теоретически ложной — пронизанной демократическими иллюзиями — исторической перспективой.

Диалектически верное соединение общего и особенного, распознавание общего (т. е общей основной тенденции истории) в особенном (т. е. конкретной ситуации), проистекающая отсюда конкретизация теории является, таким образом, основной идеей этой теории компромиссов. Те, кто усматривает в Ленине всего лишь мудрого или даже гениального "реального политика", совершенно не понимают самого существа его метода. Но те, кто рассчитывает найти в его решениях повсеместно применимые "рецепты" и "предписания" правильных действий, точно так же не понимают его. Ленин никогда не устанавливал "всеобщих правил", "пригодных для применения" в самых различных случаях. Его "истины" вырастают из конкретного анализа конкретной ситуации, проведенного посредством диалектического рассмотрения истории. Из механического "обобщения" его указаний или решений может получиться только карикатура, некий вульгарный ленинизм (как это получилось, например, у тех венгерских коммунистов, которые пытались схематично подражать действиям Ленина в связи с Брестским миром, находясь в совершенно иной ситуации, — в связи с ответом на ноту Клемансо летом 1919 года). Ибо, как писал Маркс, резко порицая Лассаля за ложное применение диалектического метода, "Гегель никогда не называл диалектикой подведение массы "случаев" under a general principle (под общий принцип)".

Учет всех тенденций, имеющихся в той или иной конкретной ситуации, вовсе не означает, однако, что эти тенденции с одинаковой тяжестью лягут на чашу весов, определяющих решение. Напротив. В каждой ситуации существует центральная проблема, от решения которой зависят как прочие вопросы, встающие одновременно с ней, так и дальнейшее развитие всех общественных тенденций в будущем. "Нужно уметь, — говорит Ленин, — ухватить в каждый момент то особенное звено цепи, за которое нужно уцепиться всеми силами, чтобы удержать всю цепь и подготовить надежный переход к следующему звену цепи, причем последовательность звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты и бессмысленны, как в обычной цепи, изготовленной кузнецом". Какой именно момент общественной жизни приобретает в данное время подобное значение, может выясниться только посредством марксистской диалектики, посредством конкретного анализа конкретной ситуации. А путеводной нитью, с помощью которой оно может быть найдено, является революционный взгляд на общество как на находящееся в процессе движения целое. Ибо только такое отношение к целому придает это значение тому или иному решающему звену цепи: нужно ухватиться за него, потому что только таким образом будет схвачено целое. И Ленин с особой резкостью и конкретностью поднимает эту проблему опять-таки в одной из своих последних работ, где он говорит о кооперации и указывает на то, что "многое из того, что было фантастического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях старых кооператоров, становится самой неприкрашенной действительностью". Он пишет: "Собственно говоря, нам осталось "только" одно: сделать наше население настолько "цивилизованным", чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие. "Только" это. Никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму. Но для того, чтобы совершить это "только", нужен целый переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы". К сожалению, здесь невозможно подробно проанализировать всю эту работу. Подобный анализ — как и анализ любого тактического указания Ленина — показал бы, как в каждом таком "звене цепи" содержится целое. Показал бы, что критерий правильной марксистской политики состоит в том, чтобы всегда выделять из процесса те моменты — и сосредоточивать на них максимум энергии, — которые в данный отрезок времени, в данной фазе заключают в себе это отношение к целому, к целостной картине современности и к центральной проблеме развития будущего, то есть и к будущему в его практически охватываемой целостности. Такой энергичный захват следующего решающего звена цепи отнюдь не означает, конечно, будто этот момент вырывается из целостной картины, а другие моменты, в свою очередь, остаются вне поля зрения. Напротив. Это означает, что все прочие моменты, поставленные в связь с этой центральной проблемой, найдут в ней, в этой связи, свое правильное понимание и решение. Взаимосвязь всех проблем друг с другом не только не разрывается при таком подходе, но, напротив, делается еще прочнее и конкретнее. Исторический процесс, развитие производительных сил — вот что выделяет в этом ряду те или иные моменты. Но от самого пролетариата зависит, будет ли он способен и в какой мере он будет способен понять и охватить их и тем самым воздействовать на их дальнейшее развитие. Основополагающее (уже неоднократно приведенное выше) положение марксизма о том, что люди сами творят свою историю, приобретает в эпоху революции, после завоевания государственной власти постоянно возрастающее значение (хотя это, конечно, никак не умаляет его диалектического дополнения — значения независимых от воли людей обстоятельств). Это означает практически, что роль партии в революции — великая идея молодого Ленина — становится еще больше и еще более решающей в эпоху перехода к социализму, чем она была в подготовительную к нему эпоху. Ибо чем больше активное, определяющее ход истории влияние пролетариата, чем больше его решения определяют судьбы — и в хорошем и в плохом смысле — его самого и всего человечества, тем важнее сохранить в чистоте и исправности единственный компас в этом бурном, бушующем море — классовое сознание пролетариата; тем важнее воспитывать все возрастающую ясность этого духа, этого единственно возможного руководителя в борьбе. Такое понимание значения активной исторической роли партии пролетариата составляет коренную черту теории, а потому и политики Ленина, на которую он не устает вновь и вновь обращать внимание и подчеркивать ее значение для практических решений. Так, на XI съезде РКП(б), критикуя противников государственно-капиталистического развития, он говорит: "Государственный капитализм — это тот капитализм, который мы должны поставить в известные рамки и который мы не умеем до сих пор поставить… И уже от нас зависит, каков будет этот государственный капитализм".

Поэтому каждый поворотный пункт в развитии к социализму всегда и притом в решающем смысле составляет внутреннюю проблему партии. Означает необходимость перегруппировки сил, приспособления партийных организаций к новой задаче — воздействовать на развитие общества в том духе, который диктуется тщательным и точным анализом целостной картины с классовой точки зрения пролетариата. Поэтому в иерархии решающих сил государства — которым являемся мы сами — партия находится на самой высшей ступени. Но поэтому сама эта партия (поскольку революция может победить лишь во всемирном масштабе, поскольку пролетариат может действительно конституироваться как класс лишь как всемирный пролетариат) включена и подчинена в качестве секции высшему органу пролетарской революции — Коммунистическому Интернационалу. Механистически жесткое мышление, присущее всем представителям оппортунистической и буржуазной идеологии, всегда будет видеть в подобных взаимосвязях неразрешимые противоречия. Они не в силах понять, почему большевики, после того как они "вернулись к капитализму", сохранили тем не менее прежнюю партийную структуру и прежнюю "недемократическую" диктатуру партии. Они не в силах понять, почему Коммунистический Интернационал ни на миг не отказывается от мировой революции и, напротив, всеми доступными ему средствами стремится ее подготовить и организовать, а государство российского пролетариата пытается одновременно наладить мир в отношениях с империалистическими державами и способствовать максимально возможному участию империалистического капитализма в экономическом развитии России. Они не в силах понять, почему партия неколебимо сохраняет свою внутреннюю строгость и самым решительным образом укрепляется в идейном и организационном отношении, в то время как экономическая политика Советской республики скурпулезно следит за тем, чтобы не нарушился союз с крестьянами, которому она обязана своим существованием, в то время как в глазах оппортунистов Советская республика все больше превращается в крестьянское государство, все больше утрачивает свой пролетарский характер и т. д. и т. п. Механически жесткое недиалектическое мышление неспособно усвоить того, что эти противоречия являются объективно существующими противоречиями современной эпохи; что политика РКП(б), политика Ленина противоречива лишь постольку, поскольку она ищет и находит диалектически правильные ответы на объективные противоречия ее собственного общественного бытия.

Так анализ политики Ленина неизменно возвращает нас к коренным вопросам диалектического метода. Вся его деятельность представляет собой последовательное применение марксистской диалектики к беспрерывно меняющимся явлениям грандиозной переходной эпохи, постоянно рождающим новое. Но поскольку диалектика это не готовая теория, которую можно механически прикладывать к явлениям жизни, поскольку она существует как теория только в этом применении и посредством этого применения, диалектический метод вышел из практики Ленина расширенным, более полным по содержанию и более развитым теоретически, чем Ленин воспринял его из наследия Маркса и Энгельса.

Вот почему совершенно справедливо говорить о ленинизме как новой фазе в развитии материалистической диалектики. Ленин не только восстановил чистоту марксистского учения после всех упрощений и искажений, к которым Б течение десятилетий приводил вульгарный марксизм, но и осуществил дальнейшее развитие самого метода марксизма, конкретизировал его и сделал его более зрелым. Если же перед коммунистами встает задача идти вперед по пути ленинизма, то это продвижение может оказаться плодотворным лишь в том случае, если они отнесутся к Ленину так, как сам Ленин отнесся к Марксу. Характер и содержание этого отношения определяется развитием общества, теми проблемами и задачами, которые исторический процесс ставит перед марксизмом, достигнутым уровнем пролетарского классового сознания в руководящей партии пролетариата. Ленинизм означает, что теория исторического материализма еще больше сблизилась с повседневной борьбой пролетариата, стала еще практичнее, чем она могла быть во времена Маркса. Поэтому традиция ленинизма может заключаться лишь в том, чтобы, оберегая его от всех искажений и извращений, сохранить эту живую и животворную, эту растущую и способствующую росту функцию исторического материализма. Поэтому, повторяем мы, коммунисты должны так изучать Ленина, как Ленин изучал Маркса. Изучать так, чтобы уметь пользоваться диалектическим методом, чтобы научиться находить с помощью конкретного анализа конкретной ситуации особенное в общем и общее в особенном; в новом моменте каждой ситуации — то, что связывает его с предыдущим процессом, и в закономерности исторического процесса — постоянно возникающее новое; в целом — часть и в части — целое; в неизбежности развития — момент активного действия, а в конкретном действии — связь с закономерностью исторического процесса. Ленинизм означает небывалую прежде ступень конкретного, не схематичного, не механического, непосредственно устремленного к практике мышления. Сохранить это и есть задача ленинцев. Но в историческом процессе может сохраниться лишь то, что живет и развивается. И такое сохранение традиции ленинизма составляет сегодня первостепенную задачу каждого, кто всерьез принимает диалектический метод как оружие в классовой борьбе пролетариата.










Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх