То, что Пленум ЦК КПСС после смерти Брежнева избрал своим Генеральным секретарём Юрия Владимировича Андропова, стало полной неожиданностью как для советского народа, так и для мировой общественности. Правда, признаки такого возвышения бывшего председателя КГБ СССР были и раньше: Андропову было поручено делать доклад на торжественном заседании, посвящённом очередной годовщине со дня рождения Ленина, где присутствовал и Брежнев. Андропов возглавил и комиссию по организации похорон Брежнева, что было равнозначно объявлению его преемником покойного. Но это всё были знаки, понятные лишь узкому кругу посвящённых, в народе же, даже в среде рядовых членов КПСС, Андропов отождествлялся лишь с ведомством чекистов — и ни с чем больше. Почему же Пленум ЦК сделал, причём единогласно, такой неожиданный выбор?

Лишь много позднее стало ясно, что Андропов сам себя назначил генсеком, разными способами нейтрализовав других возможных конкурентов. Членов Политбюро, а затем и ЦК он поставил в такое положение, что им оставалось лишь проголосовать за его кандидатуру. Его путь из полного ничтожества к вершине власти в самой большой стране мира — это своеобразный рекорд, достойный занесения в книгу рекордов Гиннесса. И путь этот был долгим, извилистым, полным тайных интриг и скрытых злодеяний.

Об Андропове, прежде мало кому известном и мало кому интересном, после появления его в Политбюро ЦК КПСС вдруг стали очень много писать за рубежом. В постсоветское время статьи и книги о нём стали выходить и в России. В одних работах он предстаёт самым умным, начитанным и интеллигентным из всех членов высшего руководства СССР, знатоком поэзии и искусства, любителем бардовской песни, тонким ценителем вин, женской красоты и пр., человеком европейской культуры. В других обоснованно показывается, что эти мифы создавались самим Андроповым и распространялись через агентуру КГБ. В действительности же это был человек малообразованный, в силу полной неспособности к обучению не сумевший, несмотря на высокое покровительство, окончить даже техникум (лишь заняв высокий партийный пост, он получил диплом Высшей партийной школы, которую якобы закончил заочно). Видимо, ум его был односторонне развит, целиком поглощён интригами и соображениями карьеры, так что для других способностей в нём просто не оставалось места. Андропов плохо знал реальность, зато был одержим идеей личной власти. Это интриган, не брезгующий никакими средствами на пути к достижению поставленной цели, но хитрый и осторожный, способный маскироваться и уживаться при любом режиме.

Сторонники Андропова — Ф.Бурлацкий, Г.Арбатов, А.Бовин и др. — оставили воспоминания о нём, в которых стараются больше сказать о своих заслугах в разрушении советской идеологии, чем о нём самом. Собственно об Андропове там говорится лишь то, что он обладал необычайной работоспособностью, умел чётко формулировать свои мысли, тонко чувствовал обстановку в «верхах», поражал своих советников знанием поэзии и вообще европейской культурой поведения.

Противники Андропова — С.Семанов, В.Легостаев, В.Соловьёв, Е.Клепикова и др. — обращают внимание на его еврейское (у некоторых авторов — греческое) происхождение. Они отмечают его более чем снисходительное отношение к прозападно настроенным либералам, которых ему по соображениям карьеры приходилось урезонивать. «Русофилы» делают упор на преследование им мифической Русской партии. Эти авторы не жалеют чёрной краски, рисуя моральный облик этого политика.

Но из того, что говорят и те, и другие, по сути, невозможно понять, ради чего стремился к власти этот человек. Политики, особенно успешные, редко могут служить образцом человеческих добродетелей. Интриги, заговоры, устранение тех, кто мешает карьере, тайные и даже явные убийства соперников — это в политике, видимо, вообще норма поведения. Но одно дело, когда человек идёт на такого рода поступки, аморальные с точки зрения рядового человека, лишь для того, чтобы насладиться властью, и совсем другое, когда эти средства борьбы используются, например, для отстаивание независимости, укрепления мощи и возвышения своей страны.

Ленин стремился к власти, потому что ненавидел царскую Россию и хотел на её месте создать нечто, по его представлениям, более цивилизованное. Сталин, возможно, и не стремился к власти, но он не мог оставить порученный ему пост и предоставить своим оппонентам возможность творить их чёрные дела в отношении Советской России. Так ради чего же шёл на неблаговидные поступки Андропов?

Соловьёв и Клепикова полагают, что Андропов совершил государственный переворот и завершил начавшееся ещё при Брежневе превращение СССР в полицейское государство. Но ведь это тоже не цель, а средство, полицейское государство должно было чему-то служить. По их мнению, Андропов выполнил свой долг перед советской империей, которая, как и всякая другая империя, не может пребывать в состоянии статус-кво, она должна либо расширяться, либо распасться. С этой точки зрения захват Афганистана, к чему Андропов приложил так много усилий, нужно бы считать явлением положительным, но тогда зачем же клеймить позором этого политика? И справедлива ли такая оценка этой акции, если на деле она послужила одной из причин распада СССР?

Семанов видит цель Андропова в противодействии начавшемуся возрождению национального самосознания русских, что, конечно, мелковато для деятеля такого масштаба.

Чтобы понять подлинные мотивы действий Андропова, надо посмотреть на его жизненный путь, представить расстановку политических сил в стране на момент его прихода к власти и проанализировать те меры, которые он задумывал и в очень малой части успел провести в жизнь за короткий период своего правления.

Биографов Андропова неизменно поражает скудость сведений о его прошлом. Это тем более удивительно, что в СССР, казалось, все были «под колпаком», контролировался любой шаг каждого человека, а мельчайшие подробности выдвиженца на высокую должность просматривались кадровиками чуть ли не в лупу, — и вдруг о прошлом видного деятеля ничего не знали даже всеведущие органы госбезопасности, будто он возник ниоткуда.

Известно, что родился Андропов в станице Нагутская на Ставрополье, «в семье железнодорожника», и будто бы рано остался сиротой. Трудовую деятельность начал в 16 лет, поработал то ли телеграфистом, то ли киномехаником, поплавал матросом на речном судне, но карьера его началась на Рыбинской судоверфи, где он в 1936 году был избран освобождённым секретарём комитета комсомола. С той поры, то есть вся его взрослая жизнь прошла в руководящих кабинетах.

Кадровая чистка, которая прошла по стране в 1937–1939 годы, затронула не только партию, но и комсомол. Как на место «ленинской гвардии» в партии пришли выдвиженцы Сталина, так и на месте ленинского комсомола должен был возникнуть сталинский союз молодёжи. В руководящих сферах разного уровня, в том числе и в ВЛКСМ, открылось множество вакансий, которые нужно было срочно заполнять новыми людьми. Вероятно, Андропов уловил дух времени, выступал и поступал, как надо, и в 1938 году стал первым секретарём Ярославского обкома комсомола.

А в следующем году началась советско-финляндская война, которая, как, видимо, думали в Кремле, при успешном исходе может привести к образованию Финской СССР. На роль руководителя будущей Советской Финляндии был заблаговременно выбран видный деятель международного коммунистического движения Отто Вильгельмович Куусинен.

Но война пошла совсем не так, как предполагали в Москве. Финский народ не пожелал возвращаться в состав России, от господства которой он освободился при Ленине, и встал на защиту родной земли. Красная Армия долго не могла одолеть сопротивление финнов, понесла большие потери и лишь ценой громадного напряжения сил прорвала оборонительную линию Маннергейма. После взятия нашими войсками города Выборга был, наконец, заключён мирный договор. СССР удовлетворился тем, что граница с Финляндией вблизи Ленинграда была несколько отодвинута на Запад.

После окончания этой войны Карельская АССР, к которой добавили отвоёванный нами крохотный кусочек Финляндии, была в 1940 году преобразована в Карело-Финскую ССР (в таком качестве она просуществовала до 1956 года). Председателем Президиума Верховного Совета новой союзной республики (и, по положению, заместителем председателя Президиума Верховного Совета ССССР) стал уже упомянутый Куусинен.

Новой республике понадобилась помощь от Центра, в том числе и кадрами. Не знаю, какими соображениями руководствовались в ЦК ВКП(б), но на должность первого секретаря ЛКСМ Карелии был послан Андропов.

Старый коминтерновец Куусинен прошёл через все чистки, которым подвергся в сталинский период «штаб мировой революции», и уцелел. Мне довелось читать воспоминания брошенной им жены. В них говорится, что Куусинен не попал под маховик репрессий потому, что был целиком занят международными делами и совершенно не интересовался жизнью Советской страны, если не считать того, что Коминтерн требовал от неё громадных денег. А потому он не примыкал ни к зиновьевцам, ни к бухаринцам, которые вели между собой яростную борьбу. Но, думаю, он вовремя сориентировался и хотя бы на словах стал сталинцем, и потому не просто остался в живых, но и сделал более чем успешную партийную и служебную карьеру. Кстати сказать, в тех же воспоминаниях говорится, в каких замечательных материальных и бытовых условиях жили тогда руководители Коминтерна. Семья Куусинена, сколько мне помнится, жила в знаменитом «Доме на набережной», занимая там прекрасную квартиру, имела домработницу, была прикреплена к кремлёвскому спецраспределителю, словом, каталась как сыр в масле. И это в то время, когда почти весь советский народ жил на грани нищеты, отдавая все силы делу укрепления могущества своей социалистической Родины.

Куусинен и стал покровителем Андропова. Во время Великой Отечественной войны Андропову приходилось принимать участие (скорее косвенное, потому что главную роль тут играли органы НКВД) в организации партизанского движения на оккупированной врагом территории Карелии. В 1944 году он стал вторым секретарём Петрозаводского (столичного!) горкома партии, а в 1947 — вторым секретарём ЦК КП(б) Карелии.

Как и почти все финны, Куусинен больше тяготел к западноевропейской, а не к русской культуре. До того, как стать лидером финской компартии, он долго был социал-демократом. Оба эти обстоятельства наложили неизгладимый отпечаток на его облик, политические взгляды и манеру мышления. Вероятно, он и в этом отношении оказал на Андропова сильное влияние.

Возможно, в 1951 году был уже согласован вопрос о скором переводе Куусинена в Москву. При его содействии Андропов был в 1951 году переведен в аппарат ЦК ВКП(б), где занял малозначительную должность инспектора (инструктора). Вряд ли он поднялся бы выше заведующего сектором, но тут с ним произошло событие, о каких говорят: «не было бы счастья, да несчастье помогло».

Неожиданно Андропова переводят в Министерство иностранных дел. Человек, пришедший не с улицы и не сразу после окончания Института международных отношений, а из ЦК КПСС, мог рассчитывать на карьеру по дипломатическому ведомству в самом министерстве. Но в 1953 году его назначают послом СССР в Венгрии.

С одной стороны, быть представителем СССР при правительстве братской социалистической страны — почётная миссия. Но, с другой стороны, для партийного функционера должность посла — это тупик. Часто послами назначали проштрафившихся партийных руководителей. Послами после смещения их с высоких постов были Молотов, Первухин, Аристов и многие другие неудачники. Трудно сказать, как бы кончилась карьера Андропова, если бы не контрреволюционный мятеж в Венгрии 1956 года.

В подавлении мятежа Андропов сыграл исключительно важную роль. При этом сполна проявились те стороны его натуры, которые недоброжелатели характеризуют как иезуитские. С лидерами венгерских либералов он вёл доверительные разговоры, говорил о доброжелательном отношении к проводимым ими реформам, заверял, что СССР не применит силу по отношению к их стране. А в своих донесениях в Москву писал о буржуазном перерождении этих деятелей, об угрозе контрреволюционного мятежа и выхода Венгрии из социалистического лагеря, о фактах расправы буржуазных националистов над честными коммунистами. Именно Андропов в наибольшей степени повлиял на принятие решения о вводе советских войск в Венгрию для подавления мятежа силой оружия. Андропов же предложил самую удачную кандидатуру нового первого секретаря Венгерской социалистической рабочей партии — Яноша Кадара, гораздо более приемлемого для партии и для общественности страны, чем прежний лидер — догматик Матиас Ракоши и на короткое время оказавшийся у власти авантюрист Имре Надь.

Пребывание в Венгрии много значило и для становления Андропова как личности. Я единственный раз был в Венгрии в 1965 году в краткосрочной командировке, но и то успел заметить, насколько венгры (эти потомки азиатов — гуннов) ощущали себя западноевропейцами, как трудно давалась им видимость доброжелательства по отношению к советским коллегам. А Андропов пробыл в этой стране четыре года, и именно там он приобрёл некоторое подобие европейского лоска и элегантности, которые потом так восхищали московских либералов.

Заслуги Андропова в разрешении венгерского конфликта были высоко оценены. В 1957 году его отозвали в Москву и назначили заведующим отделом ЦК, а в 1962 году избрали секретарём ЦК КПСС, ведающим вопросами взаимоотношений СССР с другими социалистическими странами. В его поле зрения находилась вся жизнь социалистических стран — от Албании, Югославии и ГДР на западе до Китая, КНДР и Вьетнама на востоке. И тут ему снова повезло.

Как раз в том же самом 1957 году Хрущёв совершил свой переворот и устранил из Президиума ЦК «антипартийную группу» — Молотова, Маленкова и Кагановича. Ему срочно понадобилось ввести в состав Президиума ЦК какого-то старого коммуниста, работавшего ещё с Лениным. Лучшей кандидатуры, чем Куусинен, для этой цели трудно было подобрать. Отто Вильгельмович стал членом Президиума ЦК и секретарём ЦК КПСС. У Андропова снова объявился высокий покровитель в высших сферах партийного руководства.

Однако в его карьере произошёл новый непредвиденный поворот.

В 1964 году в результате заговора Хрущёв был смещён с постов Первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР и отправлен на пенсию (в том же году не стало и Куусинена). Первым секретарём ЦК стал Брежнев. Новый лидер принялся укреплять свои позиции в Президиуме ЦК, зная, что некоторые члены этого руководящего органа рассматривают его лишь как временную фигуру. Наибольшую опасность для Брежнева представлял тогда член Президиума и секретарь ЦК КПСС Шелепин, в прошлом первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Вокруг Шелепина группировались другие выходцы из руководства комсомола, в том числе и председатель КГБ Семичастный, когда-то сменивший Шелепина на посту лидера ВЛКСМ.

Брежнев понимал, что не может чувствовать себя в безопасности, пока КГБ возглавляет его недоброжелатель. Он помнил, какую важную роль сыграл КГБ при смещении Хрущёва. Поэтому он вынашивал план замены Семичастного каким-нибудь человеком, в личной преданности которого он бы не сомневался. Воспользовавшись первым же попавшимся поводом (бегство из СССР дочери Сталина Светланы Аллилуевой), Брежнев в 1967 году провёл через Политбюро ЦК решение о снятии Семичастного с поста руководителя КГБ и о назначении на эту должность Андропова, который стал и кандидатом в члены Политбюро. Конечно, Брежнев себя подстраховал, назначив заместителями Андропова своих верных товарищей Цвигуна и Цинёва. Лишившись такой опоры, как КГБ, Шелепин потерял большую часть своего влияния, а вскоре был задвинут на политически малозначащую должность председателя ВЦСПС, затем отправлен на пенсию.

Традиционно считалось, что руководитель службы госбезопасности не имеет шансов стать в ряд политических руководителей страны. К тому же Андропов, хотя и стал кандидатом в члены Политбюро, а с 1973 года и полноправным членом этого высшего руководящего органа, всё же оставался «чужим среди своих». Прогрессировавшая болезнь почек заставляла его вести жизнь аскета, придерживаться строгой диеты, а потому он оказывался «белой вороной» в среде высших руководителей партии и страны, любивших охоту, застолья и прочие радости жизни. И вообще, если Брежнев и другие члены высшего руководства ощущали себя частицами единого коллектива, то Андропов считал себя личностью. В душе он, видимо, презирал своих, по его мнению, недалёких коллег по Политбюро и ставил себя выше их в интеллектуальном и культурном отношении (сведения об этом проскальзывают в воспоминаниях его почитателей). Но внешне это никак не проявлялось, если не считать того, что у него ни с кем из них не сложилось доверительных товарищеских отношений. Он создавал себе имидж честного, умелого и преданного общему делу работника, в особенности лично преданного Генеральному секретарю ЦК. Он понимал, что малейший неосторожный его шаг может оказаться роковым, и если его снимут с поста председателя КГБ, то это будет для него уже полным концом политической карьеры.

Но и смириться со своим положением человека, отключённого от большой политики, он не мог. Чтобы создать предпосылки для реванша, ему надо было резко поднять роль и значение КГБ. Решение этой задачи было возможно лишь в обстановке создания атмосферы страха, проведения широкомасштабных операций по борьбе с врагами советского строя внутри страны и усиления международной напряжённости.

Враги советского строя, а особенно «агенты влияния» Запада, конечно, в СССР имелись, благоприятной почвой для них стала атмосфера всеобщего разложения, воровства и казнокрадства, которая складывалась в стране вообще и особенно в рядах правящей элиты по мере старения Брежнева. Ненавидели советский строй отпрыски деятелей партийной номенклатуры, либеральные, ориентированные на Запад интеллигенты. Но Андропов искал врагов совсем не там. Нередко он «искоренял» тех «врагов», которых сам же создавал.

Ранее уже говорилось о таком явлении общественной жизни в СССР, как «диссидентство». Действительными диссидентами была жалкая кучка полуинтеллигентов, мелкие антисоветские пакости которых широко освещались западной прессой, и вокруг них, не без участия органов КГБ, время от времени поднималась шумиха. А вокруг кучки «полудиссидентов» вроде поэта Евтушенко создавалась несколько иная атмосфера. С одной стороны, их вроде бы в чём-то притесняли, в чём-то ограничивали, их сочинения подвергали цензуре. А с другой стороны, им давали возможность свободно ездить за рубеж (иные из этих «страдальцев» побывали в десятках стран мира), где они якобы защищали Советский строй от нападок апологетов буржуазии.

Не остался без внимания Андропова и другой фланг противников Советского строя, выступавших под «русским» флагом, которым и посвящена большая часть книги Семанова и о которых я скажу несколько позже. Если верить некоторым авторам, Андропов сам давал указания о создании мифических русских националистических организаций и печатных изданий, на которые затем обрушивалась карающая десница КГБ, захватывая и тех русских националистов, которые действовали сами по себе.

Брежнев предпринимал некоторые шаги в направлении разрядки международной напряжённости. Андропов же понимал, что чем более напряжённая обстановка в мире, тем больше нужда в КГБ. Поэтому его тайные агенты по всему миру использовали любую возможность, чтобы срывать всякие попытки добиться взаимопонимания между лидерами СССР и стран Запада. А возможности эти были громадными: кроме всего прочего, КГБ готовил в лагерях на территории СССР кадры террористов для действия во многих странах мира.

Говорят, не обошлась, например, без участия агентов КГБ такая акция, как захват в заложники персонала американского посольства в Тегеране. А от того, удастся ли освободить заложников, в немалой степени зависел исход президентских выборов в США. Таким образом, деятельность Андропова уже напрямую могла оказывать влияние на международную обстановку.

Поскольку сфера деятельности КГБ при Андропове неуклонно расширялась, он добился существенного повышения статуса своей организации. КГБ при Совете Министров СССР был преобразован в КГБ СССР. А это означало, что отныне КГБ стал органом, не подчиняющимся ни правительству, ни каким-либо партийным инстанциям, а только самому Генеральному секретарю ЦК КПСС. Это делало Андропова главой могущественной закрытой корпорации, который никому, кроме Брежнева, не был подотчётен.

Хрущёв сразу же после прихода к власти в 1953 году запретил органам госбезопасности проводить расследования в отношении руководителей и работников партийных, советских и многих хозяйственных органов. Впоследствии высокие чины контрразведки жаловались на то, что они, имея данные о подозрительной, а то и явно шпионской деятельности ряда таких лиц, не могли привлечь их к ответственности. Андропов снова поставил КГБ над другими органами государства и, тщательно маскируя свои действия, постепенно шёл к установлению надзора и контроля над руководством партии.

Но главным своим оружием Андропов выбрал выборочную «борьбу с коррупцией» в высших эшелонах власти. Он чувствовал, что в обществе, страдавшем от всеобщей коррумпированности власти, существовал запрос на борьбу с этим злом, и потому какие-то действия в этом направлении (правда, не слишком решительные) не могли вызвать серьёзного недовольства в руководстве партии. Ведь даже главного идеолога партии Суслова подчас коробило от того, какая обстановка воровства и разгула царила в окружении Брежнева, возле детей Генсека. В этом смысле наиболее безопасными для Андропова объектами нападения были криминальные структуры в национальных республиках, где система взяток и поборов приобрела поистине всеобъемлющий размах. Для проведения этой своей кампании Андропов нашёл идеальных исполнителей — Гейдара Алиева в Азербайджане и Эдуарда Шеварднадзе в Грузии.

Эти два ставленника Андропова развернули самый настоящий террор в своих республиках (желающих ознакомиться с его подробностями отсылаю к книге Соловьёва и Клепиковой «Заговорщики в Кремле»). За короткое время были сняты и отданы под суд сотни руководящих работников этих республик. Алиев и Шеварднадзе делали свои карьеры на костях своих жертв. Их успехи не остались незамеченными. В 1969 году Алиев стал первым секретарём ЦК КП Азербайджана, а в 1972 году Шеварднадзе возглавил парторганизацию Грузии.

Разумеется, это не было борьбой за нравственное очищение общества, а служило лишь средством в борьбе за власть. Глубинные причины коррупции не устранялись, и новые руководители, пришедшие на место снятых и осуждённых, включались в сложившуюся систему. И так же, как и их предшественники, они брали взятки с нижестоящих и давали соответствующую долю вышестоящим. Возможно, теперь им приходилось делать это, соблюдая более строгие правила конспирации. Но главное, — борьба с коррупцией носила выборочный характер. Андропов направлял удары против тех, кто либо сами могли стать помехой в его карьере, либо прикрывали собой его конкурентов в борьбе за власть.

В Грузии главным объектом атаки Андропова стал первый секретарь парторганизации республики Мжаванадзе, жена которого якобы носила драгоценный бриллиант, где-то похищенный и объявленный в розыск в системе Интерпола. Жена Мжаванадзе, поставленного в трудное положение, будто бы подарила бриллиант жене Брежнева.

Исподволь готовясь к охоте на самого Генсека, Андропов усыплял его бдительность, время от времени открывая зачатки антибрежневских заговоров, и благодаря этому становился для Брежнева всё в большей степени незаменимым помощником. Андропов руками Брежнева устранял своих собственных врагов под видом борьбы против врагов Брежнева. Вот как это делалось.

Постепенно из членов Политбюро (тогда Президиума) ЦК, пришедших к власти вместе с Брежневым, удалялись его бывшие соратники. К 1979 году в нём из его первоначального состава остались только «члены триумвирата» — сам Брежнев, Косыгин и Подгорный.

Косыгин, хотя и относился к Андропову резко отрицательно, на верховную партийную власть не претендовал, да к этому времени уже сам стал почти полным инвалидом. А Подгорный не только чувствовал себя главой государства, но и позволял себе временами критиковать Брежнева за попытки установить культ собственной личности. Этот деятель мог встать на пути Андропова к власти. Андропов искусно подогревал подозрения Брежнева в отношении амбиций Подгорного. Брежнев по складу своему гораздо более склонен к роли «царя», раздающего чины и награды, чем лидера партии, занятого повседневной напряжённой работой. Зная это, Андропов однажды предложил ему стать не только Генсеком, но одновременно и Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Брежнев умилился и даже прослезился, услышав о такой возможности, которая вскоре была реализована. Подгорный был выведен из состава Политбюро и отправлен на пенсию. Брежнев ещё более утвердился в мнении, что «Юра» его верный помощник, а Андропов устранил ещё одного своего возможного конкурента. Теперь вместо мощного триумвирата Андропову на пути к высшей власти противостоял один немощный старик — сам Генсек.

Андропов же подсказал Брежневу и кандидатуру Тихонова на пост заместителя председателя, а потом и председателя Совета Министров СССР, за что Брежнев тоже был ему благодарен, ибо Тихонов был его старый друг. Но Андропов преследовал здесь собственную цель: для него старики из днепропетровского клана были менее опасны, чем ленинградская (группирующаяся вокруг Романова) или белорусская (возглавляемая сначала Машеровым, а затем Мазуровым) группировки.

Андропов лил елей на раны Брежневу, внушая ему, что в Политбюро по праву могут состоять только люди, умудрённые жизненным опытом и обладающие политической закалкой, то есть люди почтенного возраста. Единственным исключением стала его рекомендация ввести в Политбюро андроповского ставленника из молодых Горбачёва, чтобы нейтрализовать влияние относительно молодого Романова. Брежнев радовался такой поддержке со стороны Андропова, а реальная власть всё более перетекала из ЦК КПСС в КГБ СССР.

Зная о войсках специального назначения, существовавших в США, Андропов решил создать и в СССР такое сверхсекретное подразделение, впоследствии получившее название «Альфа» и прославившееся при проведении различных специфических операций.

Создав себе репутацию непримиримого борца с коррупцией на кампаниях в Азербайджане и в Грузии, Андропов решил применить то же оружие в России. Для начала он попытался свалить такую крупную фигуру, как первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Медунов. Хотя коррупция в крае была всеобъемлющей, Брежнев почувствовал, что в данном случае борьба с ней может зацепить и его самого, а потому он поначалу не сдал Медунова. И тогда Андропов пошёл на рискованный шаг, дав согласие на «утечку информации» за рубеж. Шум, поднятый в западной прессе по поводу коррупции в окружении Медунова, привёл к тому, что этот персонаж был освобождён от обязанностей первого секретаря крайкома и переведен на другую работу, а затем и исключён из КПСС. Как бы низко ни пали советские руководители из окружения Брежнева, никто из них не решился бы прибегнуть к помощи зарубежной буржуазной прессы, к дискредитации страны для решения своих карьерных задач. Для всех них престиж государства оставался святыней, на которую нельзя посягать. Андропову же подобные сентиментальные соображения были чужды, ради карьеры он мог пойти на всё.

Андропов в данном случае рисковал всей своей карьерой, но он надёжно подстраховался: коррупция в стране приобретала такие масштабы, что борьбу с ней, как уже говорилось, поддержал блюститель идеологической чистоты партии Суслов, тоже аскет, сам в поступках, продиктованных личной корыстью, не замешанный. А Брежнев с Сусловыми ссориться не хотел и потому Андропову в расследовании коррупционных дел, пока речь шла об окраинных республиках, не препятствовал.

Ранее уже рассказывалось о том, как был создан очаг напряжённости в Афганистане, и было принято решение о вводе в эту страну ограниченного контингента советских войск. Здесь остаётся добавить несколько слов о роли Андропова в этой авантюре и о его действиях, направленных на то, чтобы переложить вину за неё на других.

Главная цель Андропова заключалась в том, чтобы за счёт блицкрига в Афганистане расширить зону влияния СССР и заодно сорвать наметившуюся тенденцию к разрядке международной напряжённости. В этом он нашёл поддержку у группы высших военных руководителей страны.

Если судить по имеющимся источникам, Андропов тщательно готовился к вторжению советских войск в Афганистан. Он разжигал противоречия между двумя фракциями партии, пришедшей к власти в Афганистане в результате Апрельской революции 1978 года. По его представлениям, фракцию большинства возглавляли Тараки и Амин, фракцию меньшинства — Кармаль. Тараки был больше партийным функционером, Амин был настроен прокитайски, Кармаль — промосковски и в наибольшей степени связан с КГБ. В результате борьбы Амин выгнал Кармаля (его направили послом в Прагу) и стал премьер-министром при президенте Тараки.

Андропов знал, что Амин жил в США и получил там образование. Со слов Кармаля, он также знал, что Амин — агент ЦРУ. И Андропов считал, что Амина надо убрать. Тараки по пути с Кубы сделал остановку в Москве, где якобы ему посоветовали составить новое правительство с Кармалем, но без Амина. Амин об этом узнал, и по прибытии в Кабул Тараки был арестован, а затем задушен. Амин хотел завлечь в Кабул и Кармаля, но тот отказался вернуться в Афганистан. Президентом Афганистана стал Амин.

Для принятия важнейшего решения о вводе советских войск в Афганистан Андропов выбрал момент, когда Брежнев и Косыгин были больны, Суслову, Пельше и Кириленко тоже нездоровилось. Решение фактически приняли Андропов, Громыко и военные, включая послушного им Устинова. Черненко, Гришина и Тихонова поставили в известность об уже принятом решении, а остальные члены Политбюро узнали о нём из газет.

Как в своё время новый руководитель Венгрии, Кармаль прибыл в Кабул в советском танке. Всё прежнее руководство страны во главе с Амином было расстреляно при штурме президентского дворца советским спецназом.

Андропов всячески старался разжечь вражду между СССР и Китаем, и захват Афганистана должен был создать опорную базу для нашей страны в конфликте с Китаем. Именно Андропов представил в Политбюро решающее доказательство необходимости ввода советских войск в Афганистан — документы, якобы свидетельствующие о том, что с согласия президента и агента ЦРУ Амина в Афганистан через стратегически важный перевал Вахан должны были войти совместные отряды американских и китайских войск. Помнится, тогда распространялся слух, будто советские войска буквально на считанные часы опередили американцев. (Стоит только представить, что было бы с американцами, если бы не советские, а их войска вошли тогда в Афганистан.) Андропов полагал, что Афганистан послужит также великолепной школой боевых действий, через которую следует провести большую часть Советской Армии.

В 1979 году напряжённость в советско-китайских отношениях достигла предела. Недавно наша общественность отмечала 35-ю годовщину сражения на острове Даманский, в ходе которого погибли десятки советских пограничников (пограничные войска подчинялись председателю КГБ) и сотни китайских солдат. Кажется, Брежнев даже заявил тогда о готовности СССР нанести превентивный ядерный удар по атомным объектом Китая. Во всех этих событиях просматривается зловещая роль Андропова.

Самое интересное — в том, что ведомство Андропова распространило слух, будто сам он противился вводу войск в Афганистан, а вина за этот трагический шаг лежит на Брежневе.

Прежде чем перейти к разбору решающих шагов Андропова на пути к захвату высшей власти в партии и стране, приходится остановиться на роли так называемой «Русской партии», которой поют гимны Семанов и некоторые другие «русские патриоты».

Русских людей, чувствовавших неблагополучие в стране в целом и неудовлетворённость каким-то странным положением русского народа в государстве, которое он же и создал, было, конечно, немало. Но никакой более или менее оформленной «Русской партии» в стране не существовало. Была группа литераторов, пытавшихся пробудить, с их точки зрения, ослабленное самосознание русского народа, были действительно талантливые русские писатели, в том числе великие мастера слова, вошедшие в историю русской литературы наравне с её величайшими гениями, — Михаил Шолохов, Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Василий Шукшин, Василий Белов. У них появился круг менее даровитых последователей. Вся эта писательская когорта пыталась напомнить забытые поколением строителей коммунизма непреходящие ценности русского народного характера, православные обряды и обычаи.

Мне не довелось принимать участия в начале этого движения: с 1965 года я находился под плотным наблюдением органов КГБ, а затем три года провёл в заключении, после чего опять-таки имел все основания со дня на день ожидать повторного ареста. Но я несколько раз бывал на заседаниях клуба «Родина» и других подобных мероприятиях, а затем много лет был активным участником движения за охрану памятников русской истории и культуры, частым автором журнала «Наш современник», членом редколлегии журнала «Москва». Поэтому общий дух тогдашней «Русской партии» мне хорошо знаком.

Сам Сергей Семанов пишет о себе: «был я лояльным членом партии, твёрдо полагая, что в России хватит революций, а надо действовать мирно изнутри, осторожно подталкивая власть к постепенным преобразованиям. Речь шла о многоукладной экономике, сильном послаблении в печати, отказе от наступательной имперской политики. В принципе, мы нащупывали те пути, по которым позже пошло новое руководство Китая. При осторожных выражениях особую политическую крамолу тут «пришить» было довольно трудно. А вот марксистско-интернационалистическую идеологию я публично поносил в устном виде и поелику возможно — в виде печатном. Ничего, сходило с рук, ибо русско-патриотическая идея уже крепко вкоренилась в «массы». (Далее поясняется, что под массами здесь понимались не рабочие или студенты и не широкие слои интеллигенции, а средние партработники, служащие, чиновники правоохранительных органов, а особенно офицеры и генералы армии.) Семанов умело громил либеральных западников, утверждая наличие «органического единства нашего народа с нашим социалистическим государством» и призывая «активно участвовать в великом деле созидания самого справедливого общества на земле — коммунизма». Когда надо было для дела, он подкреплял свою позицию ссылкой на марксистско-ленинскую науку. В общем, вёл себя как боец, использовавший в борьбе то оружие, которое позволяло добиться цели, нанести наибольший урон врагу.

Другое дело, что теперь мы видим, к чему ведут «многоукладная экономика, сильное послабление в печати, отказ от наступательной имперской политики». Да и путь Китая, который для многих наших соотечественников ещё остаётся «маяком», неизвестно к чему приведёт, скорее всего это та же горбачёвскяа «перестройка», плоды которой скажутся в будущем. Но кто тогда мог предвидеть все последствия намечавшихся изменений?

Однако были и «русисты» иного склада. Для них «земля обетованная» — это царская Россия (стоит лишь послушать, какие гимны поёт ей и по сей день знаменитый русский художник Илья Глазунов). Были среди них и монархисты, и православные патриоты, и язычники, да кого там только не было!

Во всех публикациях сторонников «Русской партии» её главным (из явных) врагом называют Александра Яковлева, который выступил против этого движения со своей известной статьёй «Против антиисторизма». То, что «Русская партия» — это хорошо, а статья Яковлева — плохо, стало такой аксиомой, что человек, усомнившийся в этой истине, должен быть отлучён от России как её недостойный сын (или недостойная дочь). Но так ли уж идейно безупречной была эта «Русская партия»?

Сначала спросим, кого считали принадлежащими к этой «Русской партии»? Семанов пишет о Брежневе, что это был типичный русско-советский большевик, но, разумеется, его к «Русской партии» не относит. Почему, ведь Брежнев — русский? А потому, что он советский, да ещё и большевик. Значит, к «Русской партии» относили людей несоветских и не большевиков. Конечно, порой причисляли к «Русской партии» и высокопоставленных партийцев вроде члена Политбюро Полянского (в одной листовке, скорее всего фальшивке, изготовленной в том же КГБ, к русским деятелям в составе Политбюро назывались Косыгин, Суслов и Романов, а Брежнев там называется главным сионистом). Но этой чести удостоены только те, кто в какой-то мере симпатизировал и даже помогал этим несоветским не большевикам. Правда, высоко ценили «русисты» деятельность Владимира Ягодкина, который был не просто коммунистом, а и секретарём МГК КПСС по пропаганде, потому что он был «личностью сильной и целенаправленной в сторону советско-русского патриотизма». К «Русской партии» безусловно относили монархистов и вообще тех, кто с умилением вспоминал о царской России, тем более если ещё и дома у них можно было увидеть православную икону.

Как русский православный советский человек, я преклоняюсь перед теми нашими соотечественниками, которые живут в полном соответствии с учением Господа и Бога нашего Иисуса Христа. Но таких людей лично я встречал немного, и они, как правило, не выставляли своей веры и своих подлинно христианских дел напоказ. И, естественно, не о них идёт речь, когда я говорю о той «Русской партии», они, на мой взгляд, к ней не принадлежали. Во всяком случае, их не было среди тех, кто кичился своим дворянским происхождением и мечтал о восстановлении в нашей стране монархии, не уточняя, правда, с крепостными крестьянами или без них.

Я почти уверен, что «русские патриоты», до сих пор ругающие статью Яковлева, сами её либо не читали вообще, либо не перечитывали в наши дни. А перечитать её стоит.

То, что Яковлев русофоб, вряд ли нужно доказывать, так же как и то, что пытался громить он «русистов» с классовых позиций и с точки зрения давно устаревшего и не подходящего к условиям брежневского СССР догматического марксизма-ленинизма. Но был прав, когда критиковал сторонников взгляда, будто «крестьяне — наиболее нравственный и самобытный национальный тип», а оригинальность (мужика) противостоит безликости (агрессивной или пассивной), разлагающей народный дух. Тот, кто хоть немного знает современную деревню, может оценить справедливость подобных утверждений. Да и историю тут неплохо бы вспомнить. Древнюю Русь иностранцы именовали «страной городов», русских людей на Западе называли «московитами» — по названию столичного города (был ещё только один подобный случай в истории — древних римлян тоже именовали по названию столицы великой империи). Национальный русский тип встречается и в деревне, и в городе. Точно так же и в деревне, и в городе можно встретить и хама, и торгаша, и иуду. Правда, космополитически настроенная интеллигенция обитает в основном в городе, это и искажало взгляд тех патриотических деятелей, которых Яковлев подверг критике.

Тем более прав был Яковлев, когда критиковал тех «русистов», которые искали этот национальный тип в старом ауле или кишлаке, на затерянном хуторе. Они культивировали любование патриархальным укладом жизни, домостроевскими нравами как основной национальной ценностью, а изменения последнего полвека (то есть, Советский строй) рассматривали как искусственно привитые нововведения, как вряд ли оправданную ломку привычного образа жизни.

Справедливо отмечал Яковлев и то, что не о самовозрождении патриархального духа думают, «а землю преображают, космос штурмуют крестьянские сыны».

Ряд «русистов», например, клеймил практику проведённой в СССР коллективизации сельского хозяйства. Сам Сергей Семанов ссылается на «блестящую статью М.Лобанова, где очевидно подвергались ценности «коллективизации» и даже — сказать-то вслух было невозможно — идеи т. Ленина».

М.Лобанов, конечно, талантливый критик, да и о «перегибах» в проведении коллективизации писать нужно.

Но вот что интересно. Даже самые ярые критики коллективизации из русских патриотов гордятся победой советского народа в Великой Отечественной войне. Но эта победа была бы невозможной без индустриализации страны. А индустриализация была немыслимой без коллективизации. Выходит, и у талантливых критиков подчас концы с концами не сходятся. И почти никто из них не говорит о том, что коллективизация оказалась такой драматической страницей отечественной истории потому, что её проводили без теории, которая полностью отсутствовала, о ней ни патриоты, ни их оппоненты не позаботились. Единственным подобием теории на то время была концепция еврейских сельскохозяйственных коммун — киббуцев, предусматривавшая предельно высокую степень обобществления имущества. Во многом именно с этим были связаны многие «перегибы» на первоначальном этапе проведения коллективизации, последствия которых изживались потом десятилетиями.

Но главное всё-таки заключалось в том, что борьба западников и «русистов», при всей её важности, всё же шла на второстепенных направлениях. Судьбы страны зависели не от победы того или иного из этих двух лагерей. Решающей была борьба сторонников и противников Советского строя. А в этой борьбе не только все западники были против Советского строя, но и многие из «русистов» — сторонники царизма и белогвардейщины. Кое-кто из них, возможно, прозрел, когда с приходом к власти Ельцина белогвардейцы утвердились и в Кремле.

Против Советского строя, таким образом, выступили «левые» и «правые» диссиденты, которые подтачивали его с двух сторон. Одни «левые» диссиденты вместе со всеми западниками не смогли бы разрушить СССР, им помогли «правые» диссиденты, действовавшие на патриотически или националистически настроенные слои народа. Тогда, в брежневское время, партия «правых» («патриотических») диссидентов только ещё формировалась, а полностью она проявила себя позднее, во время горбачёвской «перестройки», о чём у нас будет ещё возможность поговорить.

Так Сталин отрекомендовал Берию своим партнёрам по переговорам на Ялтинской конференции. Берия этой характеристики не оправдал, ему не удалось создать из КГБ партию, альтернативную правящей КПСС. А это почти сделал в гитлеровской Германии Гиммлер, фактически превративший СС в независимую от нацистской партии структуру, в своего рода рыцарский орден. Точнее, Берии не дали довершить дело, которое он начал. А вот Андропов превратил КГБ в партию, параллельную КПСС, благодаря чему и смог совершить государственный переворот, сделать большой шаг по пути преобразования СССР в полицейское государство.

Что бы ни говорили о перерождении верхушки КПСС, сама партия оставалась в основе своей народной, придерживавшейся принципа демократического централизма. Она была стержнем Советского тоталитарного строя, то есть строя, когда каждый гражданин страны, хотя бы в идеале, ощущал свою причастность к судьбам государства. В неё ещё притекали кадры из всех слоёв нашего общества. Чем слабее становились в КПСС начала демократии, тем более централизм вырождался в подобие того бюрократического строя, о котором Маркс писал: низы доверяют верхам во всём, что касается общего хода дел, а верхи полагаются на низы в знании подробностей, и тем самым они вводят друг друга в заблуждение. А КГБ при Андропове стал замкнутой структурой, ориентированной не на тоталитарный, а на авторитарный строй, при котором всё решал самый узкий круг «верхов», а «низы» безропотно принимали эти решения из опасения репрессий.

Из триумвирата, пришедшего к власти в 1964 году, к 1982 году остался один Брежнев. Подгорный был в 1977 году выведен из состава Политбюро и отправлен на пенсию, Косыгин скончался в 1980 году.

В новом составе Политбюро возможными конкурентами Андропова на пост Генсека, когда тот освободится после ухода Брежнева, оставались первый секретарь Ленинградской парторганизации Романов и руководитель московской парторганизации Гришин. Для их нейтрализации он использовал уже отработанные приёмы дискредитации.

Скандалом обернулась свадьба сына Романова. По Москве пошли слухи, будто свадьба прошла чуть ли не в Эрмитаже, причём на праздничном столе стоял фарфоровый сервиз Екатерины II, и подвыпившие гости (начиная с полковника КГБ) с криком «Горько!» со всего маху кидали бокалы на пол, разбивая их вдребезги. В целом всё это было сильно преувеличено, но Романов был скомпрометирован.

Гришин был не без греха, прикрывая московскую торговую мафию. Органы КГБ арестовали директора ведущего столичного гастронома Соколова, которого позднее, уже при Генсеке Андропове, после суда расстреляли. Но расследование его афер привело к выявлению ниточек, ведущих на самый верх столичной власти. Гришин также был скомпрометирован.

Поскольку тогда на всевозможные грешки партийной верхушки по части воровства и взяточничества было принято закрывать глаза, очевидно, у Андропова, как главы КГБ, накопилось немало компромата и на других членов Политбюро, который он мог обнародовать в любой момент. Это и сделало его всесильным именно тогда, когда встал вопрос о выборе преемника Брежнева.

Для устранения из игры Кириленко даже не понадобилось собирать на него компромат. У него проявилось расстройство здоровья, а тут ещё случился скандал с его детьми, которые якобы неподобающе вели себя в заграничных поездках.

Суслов, Громыко и Устинов на первую роль в партии и государстве не претендовали.

Любимец Брежнева Черненко («Костя») мог бы оказаться конкурентом Андропову, из всех членов Политбюро он был самым здоровым. Но, как говорят, однажды во время отдыха на юге он поужинал в семье министра госбезопасности Украины Федорчука, покушал рыбки домашнего копчения, и через несколько часов его с признаками сильнейшего отравления отправили в Москву. Здоровье его оказалось сильно подорвано, и это уменьшило его шансы в борьбе за власть.

Если верить В.Легостаеву (впрочем, не он один об этом писал), на совести Андропова немало и других внезапных смертей среди членов высшего советского руководства. Внезапно, при невыясненных обстоятельствах, умер секретарь ЦК КПСС Кулаков, отвечавший за сельское хозяйство. Это дало Андропову возможность провести на этот пост своего ставленника Горбачёва. При полном попустительстве охраны из сотрудников КГБ погиб в автомобильной катастрофе кандидат в члены Политбюро, первый секретарь КП Белоруссии Машеров, пользовавшейся большой популярностью в народе. Внезапно умер министр обороны Гречко. О смерти Брежнева речь пойдёт дальше.

В 1982 году умер Суслов, а это означало, что освободилось место второго человека в партии. Андропову необходимо было принять меры к тому, чтобы Брежнев не попытался передать (или, если угодно, завещать) пост Генсека кому-то другому. Вот тут и была приведена в действие машина компрометации и шантажа Генсека, которую Андропов так долго и тщательно выстраивал.

В своё время Брежнев поселил Андропова в том же доме, в каком жил сам, в квартире, находившейся прямо над его собственной. (А этажом ниже жил министр внутренних дел СССР Щёлоков, принадлежавший к брежневскому клану.) Это, как он думал, даст ему дополнительную возможность контролировать шефа КГБ. Однако ещё Ленин говорил, что вопрос о контроле сводится к тому, кто кого контролирует. Пожалуй, Андропов в отношении контроля переиграл Брежнева.

Андропов тщательно выведывал большие и маленькие тайны семейства Брежневых. В особенности его интересовали здоровье самого Генсека и похождения его детей, прежде всего дочери Галины. Она была замужем за офицером внутренних войск (которого произвели в генералы и сделали заместителем министра внутренних дел СССР) Чурбановым, которого презирала и над которым прилюдно издевалась. Галина Леонидовна вела разгульный образ жизни и питала страсть к роскоши, особенно любила бриллианты.

Сведения о здоровье Брежнева Андропов получал из первых рук — от начальника кремлёвской медицины Чазова, с которым у него сложились доверительные отношения. В известном смысле именно Чазову Андропов был обязан всей своей карьерой, когда он только ещё пробивался на самый верх власти.

Дело в том, что Андропов давно страдал серьёзной болезнью почек, и однажды, когда ему пришлось проходить очередную медицинскую комиссию, врачи решили было отправить его на пенсию. Но Чазов заявил, что диагноз, поставленный Андропову, нуждается в уточнении, а потому больному ещё можно некоторое время поработать. И в дальнейшем, когда Брежнев интересовался здоровьем Андропова, Чазов успокаивал его, заявляя, что благодаря применению современных методов лечения оснований для беспокойства за высокопоставленного пациента нет. Андропов об этой услуге Чазова не забыл.

От Чазова Андропов узнал в 1982 году, что здоровье Брежнева быстро ухудшается. Теперь настал момент, когда Генсека надо было поставить на колени. Вот тут и пригодился собранный материал, компрометирующий Галину Брежневу. Не знаю, случайное ли это совпадение или тщательно продуманная комбинация, но сначала Андропов провёл операцию по разоблачению банды расхитителей бриллиантов со смоленского завода огранки алмазов «Кристалл». Четыре вора во главе с Иваном Казаковым («дядей Ваней») были расстреляны.

Брежневу не нравилось, как развёртывается «бриллиантовое дело», но он мог положиться на заместителя председателя КГБ Цвигуна, который его курировал и не дал бы ходу расследованию, если бы оно повело «наверх». Но 19 января 1982 года Цвигун якобы застрелился у себя на даче. Под некрологом стояли подписи членов Политбюро и руководящих работников КГБ, но не было подписи Брежнева. Видимо, он хотел тем самым показать, что не верит в самоубийство Цвигуна. Но, возможно, Брежнев даже не сознавал в полной мере, что попал в расставленную Андроповым ловушку, и она уже захлопнулась.

Проведённые КГБ аресты друзей и собутыльников Галины Брежневой, из которых кое у кого были обнаружены несметные сокровища, приобретённые неизвестно на какие средства, дали в руки Андропова неопровержимые доказательства воровства и казнокрадства членами семьи Брежнева. Уже почти недееспособный Генсек был поставлен перед выбором: либо уход с позором на пенсию, либо не препятствовать Андропову занять его пост сразу после того, как тот освободится.

Фактически Андропов совершил государственный переворот. Ещё при жизни Брежнева он заставил Политбюро, а затем ЦК «избрать» его секретарём ЦК с освобождением от обязанностей председателя КГБ. А во главе КГБ он поставил того самого Федорчука, который угощал Черненко рыбкой домашнего копчения и прославился на Украине жестокими репрессиями.

Теперь вся жизнь Брежнева была поставлена под контроль Андропова. С каждым днём слабеющему Брежневу нужен был покой, а Андропов составлял для него плотный график поездок и публичных выступлений. К дискредитации Брежнева были подключены советские СМИ. Если раньше, чтобы не показывать полную беспомощность Генсека, телевидение показывало только первые кадры выступлений Брежнева, а дальнейший текст зачитывали дикторы, то теперь его речи транслировали целиком, и вся страна могла видеть, сколь немощен лидер партии и государства.

В начале ноября в Москве стояла холодная погода, и Брежневу не следовало бы 7 ноября находиться на трибуне Мавзолея во время военного парада и демонстрации трудящихся. Однако Андропов настоял на соблюдении Генсеком установленного традиционного порядка. Видимо, это тоже сыграло свою роль в последовавшей вскоре развязке. 10 ноября 1982 года Брежнев скончался.

Впрочем, В.Легостаев полагает, что и тут дело не обошлось без «содействия» Андропова. За день до смерти Брежнев встречался с Андроповым. Видимо, на встрече шла речь о подготовке к Пленуму ЦК, который должен был принять важные, в том числе и кадровые, решения. Говорят, Брежнев склонялся к тому, чтобы передать пост Генсека члену Политбюро ЦК КПСС, первому секретарю ЦК КП Украины Щербицкому, а самому уйти на вновь учреждаемый пост Председателя партии. Ясно, что Андропов должен был принять все меры, чтобы не допустить подобного развития событий.

Брежнев уехал на охоту, откуда вернулся отдохнувший, бодрый, довольный, и, отправляясь спать, просил разбудить его пораньше. Утром жена Брежнева, встав раньше мужа, не заметила в его позе ничего тревожного. Однако когда охранники из КГБ поднялись, чтобы будить Генсека, они, спустившись со второго этажа, где находилась спальня, сообщили, что Брежнев мёртв.

12 ноября 1982 года смертельно больной Андропов был «избран» Генеральным секретарём ЦК КПСС. Группа стариков в Политбюро, пытавшаяся провести на этот пост Черненко, не смогла противостоять напору недавнего шефа органов госбезопасности. Устинов, которого связывало с Андроповым многое, в том числе афганская авантюра, пришёл к Черненко и попросил именно его на заседании Политбюро предложить кандидатуру Юрия Владимировича. Черненко оставалось только согласиться с этим. Едва слышным голосом он внёс предложение избрать Генсеком Андропова (другие авторы пишут, что с таким предложением выступил сам Устинов). А Политбюро, согласившись с ним, поручило ему же, Черненко, выступить с тем же предложением на Пленуме ЦК КПСС. Вся процедура смены власти в партии и стране заняла совсем немного времени. Оставался формальный момент — избрание Андропова председателем Президиума Верховного Совета СССР, оно состоялось в июне 1983 года.

Итак, цель, которую ставил перед собой снедаемый честолюбием Андропов, была достигнута. Но что ему делать с высшей властью, к которой он так стремился?

Одно дело — быть тайным диссидентом и, показывая себя перед начальством несгибаемым борцом за дело коммунизма, исподтишка подтачивать Советский строй. И совсем другое дело, когда этот тайный диссидент вдруг оказался во главе огромной страны, переживавшей тяжёлый системный кризис. И тут выяснилось, что, затратив всю свою энергию на то, чтобы добиться высшей власти, Андропов не успел продумать, какие же преобразования необходимо провести в стране.

Правда, после многих лет сплошных славословий и рапортов об успехах, по большей части мнимых, Андропов на заседании Политбюро говорил о том, что «складывается невыгодная, неэффективная для нас структура внешней торговли, экономических связей в целом. Импорт растёт, причём много берём «барахла», а не технологию. Западные страны стремятся взять и берут у нас сырьё. Остальная продукция неконкурентоспособна». Однако Андропов ничего конкретного для исправления положения предложить не мог, потому что сам экономикой никогда не занимался, опыта работы по управлению государством у него не было. Поэтому вывод из печальной констатации был неопределённым: «Госплану, министерствам следует подумать, как расширить экспорт машин, конечных продуктов переработки нефти, что для этого нужно сделать. Одновременно надо скорректировать структуру импорта. С умом тратить деньги. К этой работе подключить обкомы партии…». (Цитата взята из книги В.И.Воротникова «Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС».)

Естественный для бывшего шефа КГБ, видевшего, как процессы разложения охватывают всю страну, вывод о необходимости укрепления порядка вылился в памятную всем, особенно москвичам, кампанию по отлавливанию на улицах, в магазинах, в банях и парикмахерских людей, которые в это время должны были бы находиться на работе. Но это была операция из тех, про какие в щедринской сказке о медведе на воеводстве говорилось: «От него кровопролитиев ожидали, а он чижика съел».

Стремясь заручиться поддержкой в обществе, Андропов наметил программу своего рода «хождения в народ», из которой, правда, удалось осуществить только первый её пункт. Он побывал на московском станкостроительном заводе имени Орджоникидзе. Вопреки тому, что об этом пишут некоторые авторы, разговор его с рабочими был по-хозяйски требовательным, без слащавостей, сюсюканья и заискивания перед «гегемоном». Конечно, рабочим, за годы вседозволенности наверху и безответственности внизу отвыкшим от строгой дисциплины, может быть, было и не по нутру слышать о необходимости восстановить порядок, но им несомненно понравилось замечание Генсека о том, что приструнить придётся не только «низы», но и «верхи», в том числе и министров.

Больше Андропову появляться перед народом не пришлось. Болезнь буквально сжигала его. И всё же он устроил основательную чистку в верхних эшелонах партийного и государственного аппарата. Из аппаратов ЦК и Совета Министров было уволено около трети высокопоставленных чиновников, из 150 руководителей партийных организаций краёв и областей 47 были сняты со своих постов. Тюрьма на Лубянке была переполнена арестованными по подозрению в коррупции, несколько преступников были расстреляны (кроме упомянутого выше директора Елисеевского гастронома Соколова, был приговорён к высшей мере наказания и приятель Брежнева, председатель «Технопромэкспорта» Смеляков). Ожидали, что снятый со своего поста министр внутренних дел Щёлоков также предстанет перед судом и получит пулю в затылок, но тот переживёт Андропова, хотя и покончит потом самоубийством. Суровой чистке подверглись и кадры милиции.

Правление Андропова ознаменовалось резким усилением международной напряжённости. Был сбит вторгшийся с провокационной целью в советское воздушное пространство южнокорейский самолёт с сотнями пассажиров на борту, что вызвало бурную реакцию общественности на Западе. Но и в Москве началась шумная антиамериканская кампания, проходили демонстрации, а на митингах президента США Рейгана открыто сравнивали с Гитлером. Всё больше трудностей возникало на переговорах между СССР и странами Запада о сокращении вооружений.

Увидев, что СССР оказался в международной изоляции, Андропов предпринимает шаги по налаживанию отношений с ведущими странами Запада, учитывая прежде всего их экономические интересы. Ударными темпами ведётся строительство газопровода Сибирь — Европа, по которому российский газ должен поступать нашим идейным противникам, что даст им шансы на повышение эффективности производства и качества жизни.

Но состояние здоровья Андропова быстро ухудшалось. Он всё чаще появлялся в кремлёвской больнице, а вскоре и переехал туда совсем. Но и прикованный к больничной койке, он пытался руководить жизнью партии и страны. А это требовало просмотра множества бумаг, ведения телефонных разговоров даже по малозначащим вопросам, которые по заведённому порядку заполняли повестку дня Политбюро.

Находясь на грани между жизнью и смертью, Андропов не желал, чтобы члены Политбюро знали о его физическом состоянии. Он не приглашал их в больницу, а руководство страной осуществлял через председателя КГБ Чебрикова.

Андропов считал, что главные проблемы СССР кроются в экономике. То, что наша экономика находится в катастрофическом состоянии, он говорил и раньше (правда, в основном в расчёте на западную прессу). Он полагал, что необходимо внедрять в нашем народном хозяйстве рыночные отношения, но не мог и допустить мысли об отказе от тотального контроля сверху над всей экономической деятельностью предприятий.

Разбирать те немногочисленные его проекты, которые он продумал только вчерне, видимо, смысла нет. Гораздо важнее остановиться на двух идеях, которые, как говорят, владели им в последние месяцы его жизни.

О проекте «Голгофа» написал отставной полковник госбезопасности Михаил Любимов. Некоторые авторы считают это выдумкой писателя-чекиста, однако ссылку на данный проект я встречал в книге известного радетеля «народных предприятий» В.Белоцерковского и в ряде других публикаций. Будто бы Андропов укорял советских людей в том, что они не ценят социализм. А потому их следовало бы на десяток-другой лет бросить в омут капитализма, чтобы они на собственной шкуре почувствовали звериную суть капиталистического строя и уже сознательно стали бы бороться за восстановление социализма. Эта версия удивительно созвучна идеям некоторых современных троцкистов, которые винят трудящихся СССР в том, что они исковеркали марксизм, а потому должны снова вернуться в капитализм, чтобы затем свергнуть его и строить социализм уже без русских выкрутасов, а строго по учению классиков (об этих советчиках не раз писал профессор Сергей Кара-Мурза).

Менее известна версия о «Лонжюмо» Андропова, я нашёл её в Интернете. Будто бы Андропов, рассматривая СССР как единую гигантскую корпорацию, которая уступает капиталистическому миру в силу отставания методов управления, решил направить группу советских управленцев на семинар в Международный институт системных исследований в Вене, где они повседневно обсуждали проблемы теории и практики управления с американскими специалистами. Суть работы этой группы заключалась в том, что днём они выслушивали советы американских менеджеров, а вечером в своём кругу разбирали, почему и каким образом принятие этих предложений приведёт к развалу советской экономики. В итоге группа должна была бы выработать такие методы управления, которые, с одной стороны, отвечали современному состоянию мировой науки, а с другой — были бы применимы к условиям советской экономики. Подобно тому, как Ленин создал в Лонжюмо школу для подготовки кадров революционеров для свержения царизма, Андропов будто бы хотел готовить кадры для революции в советской экономике.

Говорят, наиболее активные деятели «демократического» толка, активно осуществлявшие горбачёвскую «перестройку» и проводившие либеральные реформы в правление Ельцина, были слушателями этой школы, созданной Андроповым.

Но если от предположений перейти к обоснованным гипотезам, то можно попытаться предсказать те шаги, какие Андропов неизбежно должен был бы предпринять. Он не мог не понимать, что, как выходец из спецслужб, остаётся «чужаком» для партийного аппарата. Партийным боссам совсем не нравилось то, что они снова оказались под надзором у КГБ, и они предпочли бы иметь на посту Генсека своего человека. Так что не только по соображениям борьбы с коррупцией, но и ради сохранения власти ему пришлось бы вступить в острую борьбу с верхушкой партийного аппарата. А такую вольность не всегда мог позволить себе и сам Сталин.

Андропов мог рассчитывать на замену партийных руководителей выходцами из КГБ. Эта борьба, вероятно, не ограничилась бы только самым «верхом», а захватила бы областной и даже районный уровень, так что дело могло бы дойти до гражданской минивойны. Партийные боссы, хотя и превратились уже во многом в вельмож, всё же как-то руководили регионами, охватывая и промышленность, и сельское хозяйство, и культуру, и идеологию, обладали опытом организации жизни на местах. «Чекисты» и раньше, будучи приставленными к партийным боссам, пытались вникать в состояние дел на местах и посылали в центр свои докладные записки с оценкой деятельности руководства. Иначе говоря, они были в курсе местных дел, но всё же выступали как соглядатаи, а не организаторы, и потому, вероятно, были бы худшими руководителями, чем партийные секретари.

Смерть, наступившая 9 февраля 1984 года, помешала Андропову полностью воплотить в жизнь хотя бы один свой замысел. Да и обстоятельства его смерти его тоже окутаны тайной. Одни утверждают, что он умер во время операции, на которой настоял вопреки рекомендациям врачей. Другие говорят, что люди брежневского клана, которые оставались и в КГБ, отключили ему аппарат искусственной почки. Да это и не так существенно. Андропов «на троне» мог быть только временщиком, время его пребывания там было отмерено без излишеств.

И всё-таки в томах пустопорожних сочинений Андропова есть одна весьма плодотворная идея. Он сказал в одном из своих выступлений, что мы не знаем общества, в котором живём. Это была очень смелая мысль для руководителя правящей партии, которая до того 65 лет, как считалось, уверенно вела советский народ по пути строительства коммунизма.

Если бы эта идея послужила толчком к широкой дискуссии, к непредвзятому исследованию советского общества, каким оно сложилось, к углублённой разработке его проблем, ей бы не было цены. Но Андропов вряд ли допустил бы выход за строго установленные марксистской теорией идеологические рамки. А без реального изучения общества эта идея оказывалась разрушительной, как и всё, что делал этот скрытый либерал, рядившийся под принципиального коммуниста.

Андропов пришёл к власти, опираясь на КГБ. Своих людей в Политбюро (да, пожалуй, и во всём ЦК) у него не было, если не считать им же рекомендованного Горбачёва. Этот прихвостень, возглавлявший парторганизацию Ставропольского края, где находилась всесоюзная здравница Минеральные воды, всегда старался услужить приезжавшим туда на лечение высшим руководителям партии и страны. Даже аскета Суслова он умилил, когда открыл в крае музей этого партийного босса.

Познакомился Горбачёв и с Андроповым, которому однажды высказал такую мысль: дескать, нельзя, чтобы в руководстве партии были одни только люди почтенного возраста. Вот как в лесу: есть там могучие деревья, но есть и подлесок, который со временем вырастет и продолжит жизнь леса.

Андропов, видимо, счёл, что такой деятель ему пригодится. После внезапной смерти секретаря ЦК КПСС Кулакова, отвечавшего за сельское хозяйство, по рекомендации Андропова на его место был избран Горбачёв. Вскоре он стал сначала кандидатом в члены Политбюро, а затем и полноправным членом этого органа. Приветствуя своего нового коллегу, Андропов напомнил ему фразу о «подлеске».

В числе тех, кого Андропов ввёл в высшие органы власти, были также Николай Рыжков будущий советский премьер-министр и «плачущий большевик», и Егор Лигачёв, прославившийся поддержкой статьи Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами» и обращённой к Ельцину фразой «Борис, ты не прав!».

Уже после того, как он стал Генсеком, Андропов вызвал из Ленинграда в Москву члена Политбюро Романова, которого незадолго до того сам же скомпрометировал, известного своим жёстким стилем руководства. Вернул с Кубы и получившего такую же известность Воротникова, которого сначала поставили на место Медунова во главе парторганизации Краснодарского края, а затем сделали председателем Совета Министров РСФСР и ввели в состав Политбюро. В Политбюро линию Андропова поддерживали Алиев (член этого высшего органа) и Шеварднадзе (кандидат в члены), всецело обязанные ему своей карьерой. Остальных членов и кандидатов в члены Политбюро Андропов, видимо, убрал бы, если бы успел.

Как видим, руководящие кадры, подобранные Андроповым, менее всего подходили на роль спасителей разваливающейся экономики и потерпевшей полный крах идеологии.

Закончив свой путь разрушителя, Андропов оставил после себя самую некомпетентную и продажную верхушку партии и государства за всю историю СССР.