• БЫЛ ЛИ СТАЛИН ДИКТАТОРОМ?
  • НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ЗА МОШЕННИЧЕСТВО
  • ПОЕДИНОК

    БЫЛ ЛИ СТАЛИН ДИКТАТОРОМ?

    Л.Д. ТРОЦКИЙ, Н.С. ХРУЩЁВ И ВСЕ АНТИСОВЕТЧИКИ – ДА ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОГО СОВЕТА – НET

    (Окончание. Начало в №1–2)

    Сталин. Нужно проверять людей - и чужих, которые приезжают, и своих. Это значит, надо иметь широкоразветвленную разведку, чтобы каждый партиец и каждый непартийный большевик, особенно органы ОГПУ, рядом с органами разведки, чтобы они свою сеть расширяли и бдительнее смотрели. Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми, как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это слово в широком смысле слова, в смысле бдительности, и в узком смысле слова также - в смысле хорошей организации разведки. Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем. Наша разведка по линии ГПУ возглавлялась шпионом Гаем, и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно, только не для нас. Разведка - это та область, где мы впервые за двадцать лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши. Слишком большие победы одержали, товарищи, слишком лакомым куском стал СССР для всех хищников. Громадная страна, великолепные железные дороги, флот растет, производство хлеба растет, сельское хозяйство процветает и будет процветать, промышленность идет в гору. Это такой лакомый кусок для империалистических хищников, что он, этот кусок, обязывает нас быть бдительными. Судьба, история доверили этакое богатство, эту великолепную и великую страну, а мы оказались спящими, забыли, что этакое богатство, как наша страна, не может не вызывать жадности, алчности, зависти и желания захватить эту страну. Вот Германия первая серьезно протягивает руку. Япония вторая - заводит своих разведчиков, имеет повстанческое ядро. Те хотят получить Приморье, эти хотят получить Ленинград. Мы это прозевали, не понимали. Имея эти успехи, мы превратили СССР в богатейшую страну и вместе с тем в лакомый кусок для всех хищников, которые не успокоятся до тех пор, пока не испробуют всех мер к тому, чтобы отхватить от этого куска кое-что. Мы эту сторону прозевали. Вот почему у нас разведка плоха, и в этой области мы оказались битыми, как ребятишки, как мальчишки.

    Но это не все, разведка плохая. Очень хорошо. Ну, успокоение пошло. Факт. Успехи одни. Это очень большое дело - успехи, и мы стремимся к ним. Но у этих успехов есть своя теневая сторона - самодовольство ослепляет. Но есть у нас и другие такие недостатки, которые помимо всяких успехов или неуспехов существуют и с которыми надо распроститься. Вот тут говорили о сигнализации, сигнализировали. Я должен сказать, что сигнализировали очень плохо с мест. Плохо. Если бы сигнализировали больше, если бы у нас было поставлено дело так, как этого хотел Ленин, то каждый коммунист, каждый беспартийный считал бы себя обязанным о недостатках, которые замечает, написать свое личное мнение. Он так хотел. Ильич к этому стремился, ни ему, ни его птенцам не удалось это дело наладить. Нужно, чтобы не только смотрели, наблюдали, замечали недостатки и прорывы, замечали врага, но и все остальные товарищи чтобы смотрели на это дело. Нам отсюда не видно. Думают, что центр должен все знать, все видеть. Нет, центр не все видит, ничего подобного. Центр видит только часть, остальное видят на местах. Он посылает людей, но он не знает этих людей на сто процентов, вы должны их проверять. Есть одно средство настоящей проверки - это проверка людей на работе, по результатам их работы. А это только местные люди могут видеть.

    Вот товарищ Горячев рассказывал о делах головокружительной практики. Если бы мы это дело знали, конечно, приняли бы меры. Разговаривали о том, о сем, что у нас дело с винтовкой плохое, что наша боевая винтовка имеет тенденцию превратиться в спортивную.

    Голос. Махновский обрез.

    Сталин. Не только обрез, ослабляли пружину, чтобы напряжения не требовалось. Один из рядовых красноармейцев сказал мне, что плохо дело, - поручили кому следует рассмотреть. Один защищает Василенко, другой - не защищает. В конце концов выяснилось, что он действительно грешен. Мы не могли знать, что это вредительство. А кто же он оказывается? Оказывается, он шпион. Он сам рассказал. С какого года, товарищ Ежов?

    Ежов. С 1926 года.

    Сталин. Конечно, он себя троцкистом называет, куда лучше ходить в троцкистах, чем просто в шпионах.

    Плохо сигнализируете, а без ваших сигналов ни военком, ни ЦК ничего не могут знать. Людей посылают не на сто процентов обсосанных, в центре таких людей мало. Посылают людей, которые могут пригодиться. Ваша обязанность проверять людей на деле, на работе, и если неувязки будут, вы сообщайте. Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда хотя бы на пять процентов, то и это хлеб. Обязаны посылать письма своему наркому, копию в ЦК. Как хотите. Кто сказал, что обязывают только наркому писать? Неправильно.

    Я расскажу один инцидент, который был у Ильича с Троцким. Это было, когда Совет Обороны организовывался. Это было, кажется, в конце 1918 или 1919 года.

    Троцкий пришел жаловаться: получаются в ЦК письма от коммунистов, иногда в копии посылаются ему как наркому, а иногда даже и копии не посылается, и письма посылаются в ЦК через его голову. “Это не годится”. Ленин спрашивает: почему? “Как же так, я нарком, я тогда не могу отвечать”. Ленин его отбрил, как мальчишку, и сказал: “Вы не думайте, что вы один имеете заботу о военном деле. Война - это дело всей страны, дело партии”. Если коммунист по забывчивости или почему-либо прямо в ЦК напишет, то ничего особенного в этом нет. Он должен жаловаться в ЦК. Что же вы думаете, что ЦК уступит вам свое дело? Нет. А вы потрудитесь разобрать по существу эту жалобу. Вы думаете, вам ЦК не расскажет - расскажет. Вас должно интересовать существо этого письма - правильно оно или нет. Даже и в копии можно наркому не посылать.

    Разве вам когда Ворошилов запрещал письма посылать в ЦК?

    Голоса. Нет, никогда.

    Сталин. Кто из вас может сказать, что вам запрещали письма писать в ЦК?

    Голоса. Нет, никто.

    Сталин. Поскольку вы отказываетесь писать в ЦК и даже наркому не пишете о делах, которые оказываются плохими, то вы продолжаете старую троцкистскую линию. Борьба с пережитками троцкизма в головах должна вестись и ныне, надо отказаться от этой троцкистской практики. Член партии, повторяю, беспартийный, у которого болит сердце о непорядках, - а некоторые беспартийные лучше пишут, честнее, чем другие коммунисты, - обязаны писать своим наркомам, писать заместителям наркомов, писать в ЦК о делах, которые им кажутся угрожающими.

    Вот если бы это правило выполнялось - а это ленинское правило, - вы не найдете в Политбюро ни одного человека, который бы что-нибудь против этого сказал, - если бы это правило проводили, мы гораздо раньше разоблачили бы это дело. Вот это насчет сигналов.

    Еще недостаток в отношении проверки людей сверху. Не проверяют. Мы для чего организовали Генеральный штаб? Для того, чтобы он проверял командующих округами. А чем он занимается? Я не слыхал, чтобы Генеральный штаб проверял людей, чтобы Генеральный штаб нашел у Уборевича что-нибудь и раскрыл все его махинации. Вот тут выступал один товарищ и рассказывал насчет кавалерии, как тут дело ставили, где же был Генеральный штаб? Вы что думаете, что Генеральный штаб для украшения существует? Нет, он должен проверять людей на работе сверху. Командующие округами не Чжан Цзолин, которому отдали округ на откуп...

    Голоса. А это было так.

    Сталин. Такая практика не годится. Конечно, не любят иногда, когда против шерсти гладят, но это не большевизм. Конечно, бывает иногда, что идут люди против течения и против шерсти гладят. Но бывает и так, что не хотят обидеть командующего округом. Это неправильно, это гибельное дело. Генеральный штаб существует для того, чтобы он изо дня в день проверял людей, давал бы ему советы, поправлял. Может, какой командующий округом имеет мало опыта, просто сам сочинил что-нибудь, его надо поправить и прийти ему на помощь. Проверить как следует.

    Так могли происходить все эти художества - на Украине Якир, здесь, в Белоруссии, - Уборевич.

    И вообще нам не все их художества известны, потому что люди эти были предоставлены сами себе, и что они там вытворяли, бог их знает!

    Генштаб должен знать все это, если он хочет действительно практически руководить делом. Я не вижу признаков того, чтобы Генштаб стоял на высоте с точки зрения подбора людей.

    Дальше. Не обращали достаточного внимания, по-моему, на дело назначения на посты начальствующего состава. Вы смотрите, что получается. Ведь очень важным вопросом является, как расставить кадры. В военном деле принято так: есть приказ - должен подчиниться. Если во главе этого дела стоит мерзавец, он может все запутать. Он может хороших солдат, хороших красноармейцев, великолепных бойцов направить не туда, куда нужно, не в обход, а навстречу врагу. Военная дисциплина строже, чем дисциплина в партии. Человека назначили на пост, он командует, он главная сила, его должны слушаться все. Тут надо проявлять особую осторожность при назначении людей.

    Я сторонний человек и то заметил недавно. Каким-то образом дело обернулось так, что в механизированных бригадах, чуть ли не везде, стоят люди непроверенные, нестойкие. Почему это, в чем дело? Взять хотя бы Абошидзе - забулдыга, мерзавец большой, я слышал краем уха об этом. Почему-то обязательно надо дать ему механизированную бригаду. Правильно я говорю, товарищ Ворошилов?

    Ворошилов. Он начальник АБТ войск корпуса.

    Сталин. Я не знаю, что такое АБТ.

    Голос с места. Начальник автобронетанковых войск корпуса.

    Сталин. Поздравляю! Поздравляю! Очень хорошо! Почему он должен быть там? Какие у него достоинства? Стали проверять. Оказалось, несколько раз его исключали из партии, но потом восстановили, потому что кто-то ему помогал. На Кавказ послали телеграмму, проверили, оказывается, бывший каратель в Грузии, пьяница, бьет красноармейцев. Но с выправкой!

    Стали копаться дальше. Кто же его рекомендовал, черт побери? И представьте себе, оказалось, рекомендовали его Элиава, товарищи Буденный и Егоров. И Буденный и Егоров его не знают. Человек, как видно, не дурак выпить, умеет быть тамадой, но с выправкой! Сегодня он произнесет декларацию за Советскую власть, завтра - против Советской власти - какую угодно! Разве можно такого непроверенного человека рекомендовать? Ну, вышибли его, конечно.

    Стали смотреть дальше. Оказалось, везде такое положение. В Москве, например, Ольшанский...

    Голос с места. Проходимец!

    Голоса с мест. Ольшанский или Ольшевский?

    Сталин. Есть Ольшанский и есть Ольшевский. Я говорю об Ольшанском. Спрашивал я Гамарника насчет его. Я знаю грузинских князей, это большая сволочь. Они многое потеряли и никогда с Советской властью не примирятся, особенно эта фамилия Абошидзе сволочная, как он у вас попал? Говорят: как так, товарищ Сталин, не может быть. Как не может быть, когда он командует. Поймали за хвост бывшего начальника бронетанкового управления Халепского, - не знаю, как он попал, он пьяница, нехороший человек, я его вышиб из Москвы, как он попал? Потом докопались до товарищей Егорова, Буденного, Элиава, - говорят - Серго рекомендовал. Оказывается, он осторожно поступил - не подписал.

    Голос. Он только просил.

    Сталин. У меня нет рекомендации, чтобы вам прочитать.

    Егоров. В этот период в академии находился.

    Сталин. Рекомендуется он как человек с ясным умом, выправкой, волевой. Вот и всё, а кто он в политике - не знали, но ему доверяют танковые части. Спустя рукава на это дело смотрели. Также не обращали должного внимания на то, что на посту начальника командного управления подряд за ряд лет сидели Гарькавый, Савицкий, Фельдман, Ефимов. Ну уж, конечно, они старались, но многое не от них все-таки зависит. Нарком должен подписать. У них какая уловка практиковалась? Требуется военный атташе, представляют семь кандидатур, шесть дураков и один свой, он среди дураков выглядит умницей. Возвращают бумаги на этих шесть человек - не годятся, а седьмого посылают. У них было много возможностей. Когда представляют кандидатуры шестнадцати дураков и одного умного, поневоле его подпишешь. На это дело нужно обратить особое внимание.

    Затем не обращали должного внимания на военные школы, по-моему, на воспитание хорошее, валили туда всех. Это надо исправить, вычистить.

    Голос. Десять раз ставили вопрос, товарищ Сталин.

    Сталин. Ставить вопрос мало, надо решать.

    Голос. Я не имею права.

    Сталин. Ставят вопросы не для постановки, а для того, чтобы их решать.

    Не обращалось также должного внимания на органы печати Военведа. Я кое-какие журналы читаю, появляются иногда очень сомнительные такие штуки. Имейте в виду, что молодежь наша военная читает журналы и по-серьезному понимает. Для нас, может быть, это не совсем серьезная вещь - журналы, а молодежь смотрит на это дело свято, она читает и хочет учиться, и если дрянь пропускают в печать - это не годится.

    Вот такой инцидент, такой случай был. Прислал Кутяков свою брошюру - не печатают. Я на основании своего опыта и прочего и прочего знаю, что раз человек пишет, командир, бывший партизан, нужно обратить на это внимание. Я не знаю - хороший он или плохой, но что он путаный, я это знал. Я ему написал, что ленинградцы всякие люди имеются - Деникин тоже ленинградец, есть Милюков - тоже ленинградец. Однако наберется немало людей, которые разочаровались в старом и не прочь приехать. Мы бы их пустили, зачем для этого манифестацию делать всякую. Напишем своим послам, и они их пустят. Только они не хотят, и если даже приедут - они не вояки. Надоела им возня, они хотят просто похозяйничать. Объяснили ему очень спокойно, он доволен остался. Затем второе письмо - затирают меня. Книгу я написал насчет опыта советско-польской войны.

    Голоса. “Киевские Канны”.

    Сталин. “Киевские Канны” о 1920-м годе. И они не печатают. Прочти. Я очень занят, спросил военных. Говорят - дрянная. Клима спросил - дрянная штука. Прочитал все-таки. Действительно, дрянная штука. Воспевает чрезвычайно польское командование, чернит чрезмерно наше общее командование. И я вижу, что весь прицел в брошюре состоит в том, чтобы разоблачить Конную армию, которая там решала дело тогда, и поставить во главу угла 28-ю, кажется, дивизию.

    Голос. 25-ю.

    Сталин. У него там дивизий много было. Знаю одно, что там мужики были довольны, что вот башкиры пришли и падаль, лошадей едят, подбирать не приходится. Вот хорошие мужики. А чтобы дивизия особенно отличилась, этого не видно. И вот интересно, что товарищ Седякин написал предисловие к этой книге. Я товарища Седякина мало знаю. Может быть, это плохо, что я его мало знаю, но если судить по этому предисловию, очень подозрительное предисловие. Я не знаю, человек он военный, как он не мог раскусить орех этой брошюры. Печатается брошюра, где запятнали наших командиров, до небес возвели командование Польши. Цель брошюры - развенчать Конную армию. Я знаю, что без нее ни один серьезный вопрос не разрешался на Юго-Западном фронте. Что он свою 28-ю дивизию восхвалял, ну бог с ним, это простительно, но что польское командование возводил до небес незаслуженно и что он в грязь растоптал наше командование, что он Конную армию хочет развенчать - неправильно. Как этого товарищ Седякин не заметил. Предисловие говорит: есть недостатки вообще и всякие такие штуки, но, в общем, интересный, говорит, опыт. Сомнительное предисловие и даже подозрительное.

    Голос. Я согласен.

    Сталин. Что согласен, не обращали внимания на печать, печать надо прибрать к рукам обязательно.

    Теперь еще один вопрос. Вот эти недостатки надо ликвидировать, я их не буду повторять.

    В чем основная слабость заговорщиков и в чем наша основная сила? Вот эти господа нанялись в невольники германского вредительства. Хотят они или не хотят, они катятся по пути заговора, размена СССР. Их не спрашивают, а заказывают, и они должны выполнять.

    В чем их слабость? В том, что нет связи с народом. Боялись они народа, старались сверху проводить: там одну точку установить, здесь один командный пост захватить, там - другой, там кого-либо застрявшего прицепить, недовольного прицепить. Они на свои силы не рассчитывали, а рассчитывали на силы германцев, полагали, что германцы их поддержат, а германцы не хотели поддерживать. Они думали: ну-ка заваривай кашу, а мы поглядим. Здесь дело трудное, они хотели, чтобы им показали успехи, говорили, что поляки не пропустят, здесь лимитрофы, если бы на север, в Ленинград, там дело хорошее. Причем знали, что на севере, в Ленинграде, они не так сильны. Они рассчитывали на германцев, не понимали, что германцы играют с ними, заигрывают с ними. Они боялись народа. Если бы прочитали план, как они хотели захватить Кремль, как они хотели обмануть школу ВЦИК. Одних они хотели обмануть, сунуть одних в одно место, других - в другое, третьих - в третье и сказать, чтобы охраняли Кремль, что надо защищать Кремль, а внутри они должны арестовать правительство. Днем, конечно, лучше, когда собираются арестовывать, но как это делать днем? “Вы знаете, Сталин какой! Люди начнут стрелять, а это опасно”. Поэтому решили лучше ночью. Но ночью тоже опасно, опять начнут стрелять.

    Слабенькие, несчастные люди, оторванные от народных масс, не рассчитывающие на поддержку народа, на поддержку армии, боящиеся армии и прятавшиеся от армии и от народа. Они рассчитывали на германцев и на всякие свои махинации: как бы школу ВЦИК в Кремле надуть, как бы охрану надуть, шум в гарнизоне произвести. На армию они не рассчитывали - вот в чем их слабость. В этом же и наша сила.

    Говорят, как же такая масса командного состава выбывает из строя. Я вижу кое у кого смущение, как их заменить.

    Голоса. Чепуха, чудесные люди есть.

    Сталин. В нашей армии непочатый край талантов. В нашей стране, в нашей партии, в нашей армии непочатый край талантов. Не надо бояться выдвигать людей, смелее выдвигайте снизу. Вот вам испанский пример.

    Тухачевский и Уборевич просили отпустить их в Испанию. Мы говорим: “Нет, нам имен не надо. В Испанию мы пошлем людей малоизвестных”. Посмотрите, что из этого вышло. Мы им говорили - если вас послать, все заметят, не стоит. И послали людей малозаметных, они же там чудеса творят. Кто такой был Павлов? Разве он был известен?

    Голос. Командир полка.

    Голос. Командир мехбригады.

    Буденный. Командир 6-й дивизии мехполка.

    Ворошилов. Там два Павловых: старший лейтенант...

    Сталин. Павлов отличился особенно.

    Ворошилов. Ты хотел сказать о молодом Павлове?

    Голос. Там Гурьев и капитан Павлов.

    Сталин. Никто не думал, и я не слыхал о способностях командующего у Берзина. А посмотрите, как он дело наладил. Замечательно вел дело.

    Штерна вы знаете? Всего-навсего был секретарем у товарища Ворошилова. Я думаю, что Штерн не намного хуже, чем Берзин, может быть, не только не хуже, а лучше. Вот где наша сила - люди без имен. “Пошлите, - говорят, - нас, людей с именами, в Испанию”. Нет, давайте пошлем людей без имени, низший и средний офицерский наш состав. Вот сила, она и связана с армией, она будет творить чудеса, уверяю вас. Вот из этих людей смелее выдвигайте, все перекроят, камня на камне не оставят. Выдвигайте людей смелее снизу. Смелее - не бойтесь.

    Ворошилов. Работать будем до 4-х часов.

    Голоса. Перерыв устроить, чтобы покурить.

    Ворошилов. Объявляю перерыв на 10 минут... Нужно будет раздать стенограмму, как у нас было принято.

    Блюхер. Нам сейчас, вернувшись в войска, придется начать с того, что собрать небольшой актив, потому что в войсках говорят и больше, и меньше, и не так, как нужно. Словом, нужно войскам рассказать, в чем тут дело.

    Сталин. То есть пересчитать, кто арестован?

    Блюхер. Нет, не совсем так.

    Сталин. Я бы на вашем месте, будучи командующим ОКДВА, поступил бы так: собрал бы более высший состав и им подробно доложил. А потом тоже я, в моем присутствии, собрал бы командный состав пониже и объяснил бы более коротко, но достаточно вразумительно, чтобы они поняли, что враг затесался в нашу армию, он хотел подорвать нашу мощь, что это наемные люди наших врагов, японцев и немцев. Мы очищаем нашу армию от них, не бойтесь, расшибем в лепешку всех, кто на дороге стоит. Вот я бы так сказал. Верхним сказал бы шире.

    Блюхер. Красноармейцам нужно сказать то, что для узкого круга?

    Сталин. То, что для широкого круга.

    Ворошилов. Может быть, для облегчения издать специальный приказ о том, что в армии обнаружено такое-то дело? А с этим приказом вышел бы начальствующий состав и прочитал во всех частях.

    Сталин.

    Да. И объяснить надо. А для того чтобы верхний командный состав и политические руководители знали все-таки, стенограмму раздать.

    Ворошилов. Да, это будет очень хорошо. В стенограмме я много цитировал. Тут будет полное представление.

    Сталин. Хорошо, если бы товарищи взялись и наметили в каждой определенной организации двух своих заместителей и начали выращивать их как по политической части, так и по командной части.

    Ворошилов. Давайте это примем. По партийной линии это принято.

    Сталин. Это даст возможность изучать людей.

    Ворошилов. Вот этот самый господинчик Фельдман, я в течение ряда лет требовал от него: дай мне человек сто пятьдесят людей, которых можно наметить к выдвижению. Он писал командующим, ждал в течение двух с половиной, почти трех лет. Этот список есть где-то. Нужно разыскать.

    Буденный. Я его видел, там все троцкисты, одни взятые уже, другие - под подозрением.

    Сталин. Так как половину из них арестовали, то, значит, нечего тут смотреть.

    Буденный. Не нужно этот приказ печатать, а просто сказать - не подлежит оглашению.

    Сталин. Только для армии и затем вернуть его. Стенограмму тоже вернуть. Будет еще вот что хорошо. Вы как собираетесь - в два месяца раз?

    Ворошилов. В три месяца раз.

    Сталин. Так как у вас открытой критики нет, то хорошо бы критику здесь разворачивать внутри вашего Совета, иметь человека от оборонной промышленности, которую вы будете критиковать.

    Голоса. Правильно.

    Сталин. И от вас будут представители в Совет оборонной промышленности человек пять.

    Голоса. Правильно.

    Сталин. Начиная, может быть, с командира полка, а лучше было бы еще ниже, иметь заместителем.

    Ворошилов. Командира дивизии или командира полка, я его назначаю заместителем.

    Голоса. Есть такое распоряжение.

    Ворошилов. Распоряжение есть. Но мы должны иметь лучших людей, каждый должен найти у себя, и тогда уже трогать не буду. Я буду знать, что у Кожанова командир подводной лодки №22 или командир “Червоной Украины” является избранником, которого он будет выращивать. Я его трогать не буду.

    Голос. Такое же распоряжение отдано.

    Ворошилов. Совсем не такое.

    Сталин. Может быть, у вас нет таких людей, которые могут быть заместителями?

    Ворошилов. Есть. У нас известная градация по росту. Командир Ефимов, он командир корпуса, он будет искать среди командиров дивизии, но так как командиров дивизии мало и он не может оттуда наметить, он будет искать из командиров батальонов.

    Сталин. Не будет боязни, что отменят тех, которые намечены?

    Голос. Эта боязнь есть.

    Сталин. Поэтому надо искать и выращивать, если будут хорошие люди.

    Ворошилов. Значит, в 8 часов у меня в зале заседание.

    Сталин. Нескромный вопрос. Я думаю, что среди наших людей как по линии командной, так и по линии политической есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы, если такие люди придут и сами расскажут обо всем, - простить их. Есть такие люди?

    Голоса. Безусловно. Правильно.

    Щаденко. Как прежде бандитам обещали прощение, если он сдаст оружие и придет с повинной.

    Сталин. У этих и оружия нет, может быть, они только знают о врагах, но не сообщают.

    Ворошилов. Положение их, между прочим, неприглядное; когда вы будете рассказывать и разъяснять, то надо рассказать, что теперь не один, так другой, не другой, так третий - все равно расскажут, пусть лучше сами придут.

    Сталин. Простить надо, даем слово простить, честное слово даем.

    2 июня 1937 года Неправленая стенограмма

    НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ЗА МОШЕННИЧЕСТВО

    Являясь давним постоянным читателем газеты «Дуэль», а затем «К барьеру!» и «Своими именами», я был уверен, что газета не оставит без внимания уникальное по своему безобразию событие – присуждение Нобелевской премии за получение нового материала «графен», поэтому с нетерпением ждал публикацию мнения учёных об этом событии. И вот она, статья «Пощёчина российской науке» за авторством доктора физ.-мат. наук В.И. Бояринцева, кандидата философских наук Л.К. Самарина и доктора физ.-мат. наук Л.К. Фионовой («Своими именами», №12, 2010 г.). Со всеми положениями, изложенными в этой статье, можно было бы безоговорочно согласиться, если бы не одно но. Присуждение Нобелевской премии за получение «графена» ещё более пикантное событие, чем его представляют авторы статьи. Дело в том, что графен – плод фантазии псевдоучёных. Его невозможно получить, т.е. выделить из графита ни методом отшелушивания, как это якобы сделал, по мнению авторов статьи, физик Ф. Воллас в 1947 году, ни, тем более, с помощью скотча, как утверждают новоиспечённые нобелиаты Гейм и Новосёлов. Если говорить своими именами, утверждение о получении графена представляет собой в чистом виде мошенничество.

    Идею выделить из графита графен, полагаю, подсказала особенность кристаллической решётки графита. Она представляет собой как бы ряд параллельных сеток, в узлах которых расположены атомы углерода. Причём, если в сетке расстояние между атомами углерода 1,42 ангстрем, то между сетками более чем в два раза больше, 3,4 ангстрем, и лишь половина атомов каждой сетки расположены строго над атомами соседней сетки. Такое расположение приводит к очень слабой связи между сетками. Слоистое строение кристаллической решётки графита в виде сеток плюс слабая связь между ними навела некоторых исследователей на мысль выделить сетки отдельно, создав двумерный материал в виде бесконечно протяжённой одной молекулы углерода. Ещё неполученный материал получил название графен. Вот уже более полувека в узких кругах специалистов бродят разговоры о графене и, если бы было возможно, то он был бы давно получен. Но в том то и дело, что выделить отдельно сетку углерода, как самостоятельную стабильную и устойчивую структуру, невозможно.

    Любая кристаллическая решётка существует за счёт электронной связи между находящимися в узлах решётки атомов (молекул или ионов), создающих энергетически уравновешенную систему. Любое внешнее воздействие, нарушающее эту уравновешенность, влечёт искажение кристаллической решётки в сторону восстановления уравновешенности. Представим себе, как поведёт отделённая от кристаллической решётки сетка углерода. Освобождённая энергия связи с соседними сетками приведёт отделённую сетку в неуравновешенное состояние. При этом она или распадётся на атомы углерода, которые соединятся с кислородом атмосферы, образуя углекислый газ, или начнёт искажаться, стремясь к уравновешенной структуре, т.е. к структуре графита. В любом случае углеродная сетка как самостоятельный материал существовать не будет. Поэтому графен это плод фантазии.

    Более простое доказательство того, что получение графена фальшивка, предоставлено, как это ни парадоксально, самими нобелиатами Геймом и Новосёловым. На виду у всего мира в качестве графена эти шустрые молодые ребята представили чёрные пятна на скотче, которые появились на нём после того, как его наклеили на графит, а затем оторвали. Графит это совершенно непрозрачный материал чёрного цвета. Эти свойства графита обусловлены его вышеописанной слоистой структурой. Графен, в силу того что он по определению должен состоять только из одной сетки, не может иметь такие же, как у графита, свойства, т.е. не может быть ни непрозрачным, ни черным. Поэтому чёрный цвет пятен на скотче доказывает, что они представляют собой ни что иное, как приклеившиеся к нему частички графита, которые нобелиаты нагло представляют графеном. Зачем им было необходимо так открыто мошенничать, если бы они действительно получили графен?

    Если бы графен был действительно получен, то это означало бы не просто получение нового материала, а сенсационное открытие новой, третьей формы существования чистого углерода. До сих пор известны только две – кристаллические вещества алмаз и графит. Но ни нобелиаты, ни Нобелевский комитет об этом более важном открытии ни слова. Почему? Очевидно, его нет, как нет и графена. Авторы статьи «Пощёчина российской науке» приводят высказывание профессора Кубанского университета Ф. Канарёва о том, что нобелиаты слабо понимают физическую суть достижений, на которые они претендуют. И с этим нельзя не согласиться. Ведь признать получение графена равносильно признанию научной несостоятельности всего, что создано в области физики кристаллов.

    Присуждение Нобелевской премии за псевдонаучную работу может быть, наконец, откроет глаза обществу на истинное лицо Нобелевского комитета и вскроет всю его гнилую сущность. Не думаю, чтобы в нём не было специалистов, которые бы не понимали, что графен – плод фантазии псевдоучёных, а те, кто утверждают о его реальном получении, являются мошенниками. Тогда возникает вопрос: почему они осознанно пошли на объявление чистейшей фальшивки достижением в области физики? Какие при этом цели преследовали? Ответы на эти вопросы вряд ли будут получены. Но и без них можно вполне определённо утверждать, что цели Нобелевского комитета далеки от науки. Принципы, которыми они руководствуются при присуждении премий, далеки от объективности. Конечно, право присуждать премии тем, кому они считают нужным, является естественным правом Нобелевского комитета как частной организации. Но в таком случае, если по субъективным причинам эта премия может быть дана кому угодно, то может ли она быть признана престижной, имеющей общемировую значимость? О каком статусе этой премии может идти речь?

    Не думаю, что лауреата Нобелевской премии Жореса Алфёрова греет мысль и создаёт ему престиж то, что такое же звание присваивают откровенным шарлатанам. В интересную компанию он попал! Ведь в этой же компании состоят хулители и фальсификаторы истории его родины Солженицын и Сахаров. В этой же компании Бродский, получивший Нобелевскую премию только за то, что объявил русскую культуру разрушенной, а себя взявшим тяжкий труд её восстановления. В своей «Нобелевской лекции» он буквально сказал следующее: «Оглядываясь назад, я могу сказать, что мы начинали на пустом – точнее на пугающем своей опустошенностью месте. И что скорее интуитивно, чем сознательно, мы стремились именно к воссозданию эффекта непрерывности культуры, к восстановлению ее форм и тропов, к наполнению ее не многих уцелевших и часто совершенно скомпрометированных форм нашим собственным новым, или казавшимся нам таковым, современным содержанием».

    Реакция в научных кругах нашей страны на историю с графеном высветила как лакмусовая бумага прискорбный факт засилья в отечественной науке мнимых учёных, не имеющих собственных реальных научных достижений и поэтому раболепствующих перед любым западным онаученным чихом. Примеры, приведённые в статье «Пощёчина российской науке», очень убедительное тому доказательство.

    Авторы статьи сообщают, что руководитель департамента международного сотрудничества фонда «Сколково» А. Ситников пригласил Гейма и Новосёлова участвовать в проекте. «Конечно, Сколково – не научный проект, - пишут авторы статьи, - а очередная мошенническая схема присвоения бюджетных денег. И наука в этой схеме – не более чем фиговый листок. Но, несмотря на это, лауреат мог бы найти другие слова», - оскорбляются авторы статьи грубому отказу Гейма работать в Сколково. Совершенно напрасно оскорбляются. Во-первых, в мошеннической схеме «Сколково» самое место работать мошенникам. Ситников не зря пригласил Гейма. Свой свояка видит издалека. Во-вторых, отказ Гейма и Новосёлова работать на родине пойдёт только на пользу отечественной науке. На двух псевдоучёных будет меньше. Пусть они там, на Западе, сосут общество и научный мир своими прожектами. Жорес Алфёров сожалеет: «Увы, российскими учёными их назвать нельзя, поскольку они живут и работают в Великобритании». Причем здесь «увы»? Наоборот, прекрасно, что эти псевдоучёные не российские.

    В статье «Пощёчина российской науке» авторами затронут очень болезненный вопрос создания международного научного центра Осколково. Не могу согласиться с их мнением о том, что «наука в этой схеме – не более чем фиговый листок». Нет, наука в проекте «Сколково» не фиговый листок, а основной объект воздействия. Только воздействия не с целью развития отечественной науки, а с целью её уничтожения. Вот в чём основная задача проекта «Осколково». На этот проект идут бюджетные деньги, предназначенные для развития отечественной науки. Под видом финансирования науки они тратятся не на развитие реальных научных центров, а на фиктивный проект «Осколково». Гибнут из-за недофинансирования ведущие в стране научные центры, закрываются перспективные научные направления, гибнут научные школы.

    Авторы статьи считают, что присуждение Нобелевской премии за эфемерный графен представляет собой пощёчину российской науке. Да, это может стать пощёчиной, но только в том случае, если РАН, всё российское научное сообщество открыто не даст объективную научную оценку поделкам Гейма и Новосёлова и деятельности Нобелевского комитета. Отмалчивание РАН, нежелание дать объективную оценку решению Нобелевского комитета равносильно подставить для пощёчины вторую щёку.

    Евгений ИВАНЬКО, кандидат технических наук









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх