СКАЗКИ, РАССКАЗАННЫЕ БАШКИРАМИ

Наше представление о русских сказках Пермской губернии было бы далеко не полным, если бы мы не упомянули о сказках, рассказываемых башкирами. На Урале сказка — нечто международное; по крайней мере, обмен сказок между местными башкирами и великорусами, вне всякого сомнения. Взаимные сношения представителей этих двух народностей весьма часты и тесны. В частности, в артелях неводчиков (рыбаков) и в рудниках работают те и другие вместе; а так как башкиры рабочие хорошо знакомы с русским языком, то, при общих ночевках, в долгие осенние и зимние вечера они одинаково слушают русские сказки и рассказывают свои сказки.

С другой стороны, башкиры солдаты знакомятся от товарищей в военной службе с русскими сказками, и также передают русским солдатам свои туземные сказки. Этот последний обмен сказками имеет не только местное, уральское, значение, но и общерусское: русские солдаты легко могут разнести башкирские сказки по всей России.

Прежде чем перейти к собственно башкирским сказкам, я сообщу одну сказку, выслушанную мною от молодого русского солдата в Каслинском заводе Екатеринбургского уезда, Николая Антоновича Стерхова. Сказка эта, выслушанная Стерховым в солдатах, носит совершенно русский облик, но не исключена возможность, что основа ее взята из башкирских сказок. Вот она:

Было это дело в Петербурге. Однажды шли по Петербургской по мостовой улице три солдатика. А Петр Великий любитель был в штатской одеже похаживать. И шел за этими солдатами, позади их. А они были как раз подвыпивши. И занимаются там разговором разным, там между собою.

Как раз неизвестный купчик едет в коляске. Один из солдат и говорит: «Ой, — говорит, — кака прекрасная коляска! Так бы и прокатился на такой коляске!» — А второй и говорит: «Что это на такой коляске? Вот я бы на государственной коляске, вот бы прокатился!» — Третий: «Это, — говорит, — что! Нет, вот я бы с вельможами посидел бы в кругу». — «Что, это ничтожное дело! Вот я бы Екатерину его (взял бы замуж…)».

Этот Петр Великий все это выслушал. Он в это время подходит к ним: «Позвольте вас, солдатики, пригласить в ресторан, угостить! Я, — говорит, — вообще солдат уважаю». — «Конечно, кто как понимает: которые уважают нашего брата, а которые и пренебрегают». — Он одно настаивает, что «я солдат уважаю. Пойдемте в ресторан». — Согласились и зашли.

Он потребовал дюжину пива. Выпили, вторую. Хорошо. И начал спрашивать: «Вы в котором взводе служите?» — Первого спросил, сказал; второго расспросил и третьего. — «Хорошо, — говорит, — я к вам побываю на праздники, в свободное время, погуляю с вами в казармском буфете: я до страсти люблю солдат». — Когда вышли из ресторана, уже сделались они очень пьяные, эти солдаты. — «Извозчик, отвези этих солдат в казармы». — Рассчитался с извозчиком и отправил.

Они приехали, расхвастались: «Вот какой нам человек попал, запоил нас в ресторане! Вот приедет он к нам в праздник, посмотрите: денег-то у него сколько, страсть!» — Легли спать.

Заутро от государя императора приходит денщик, докладывает дежурному по роте, что «такие-то солдаты, таких-то рот здесь?» — Дежурный взял записку, прочитал. — «Эти лицы здесь». — «Пущай немедленно сейчас они собираются к государю императору налицо». — Живо они почистили амуницию свою, собрались и пошли.

Когда пришли, он выходит. — «Здравствуйте, братцы!» — «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!» — «А что? Вы были или нет вчера в городе?» — «Да, были». — И тогда они подумали: «Неужели мы ему — вчера шли пьяные — да честь не отдали?» — «Виноваты, Ваше Императорское Величество! Потому что мы были очень пьяные». — «Ничего, ничего! Но только — шли когда, так какую речь вели между собою?» — «И право, мы не можем запомнить, выпивши были». — «Нет, когда вы еще были в веселом виде, тогда что говорили? Быть может, про меня?»

Один сознался: «Виноват, Ваше Императорское Величество, я вот что говорил: вот бы в вашей коляске прокатиться». — «Хорошо!.. Идите, — лакеям скричал: — прокатите его!» — Он сел и проехал улицу. — «Ну, как? Хорошо ли в коляске кататься?» — «Очень даже приятно». — «Изволь целковый, ступай опохмеляйся!»

Второй: «Я вот что говорил: с важными вельможами посидеть в средине». — «Хорошо!» — Скричал вельмож. — «Сиди!» — Сел, сидит; немного посидел и стал. Государь и спрашивает: «Ну, как? Хорошо?» — «Так точно, Ваше Императорское Величество!» — «Изволь целковый!»

Речь дошла до третьего. Тот туда-сюда. — «Ничего, ничего! Говорите!» — «Я вот что говорил, Ваше Императорское Величество…» — Велел налить ему государь три бокала водки-сивухи — золотой, серебряной и медной. Тот выпил. — «Ну что! Водка какая — разная или одинаковая?» — «Одинаковая, — говорит, — сивуха!» — «Так, — говорит, — и жена одинаковая: что моя, то и крестьянская!»

Подобная приведенной сказке известна и у башкир Уфимской губернии. А именно: три башкира увидели царевну на балконе и подумали — сказали все трое: «Хорошо было бы иметь ее своей женой». Узнав об этом, царевна пригласила их к себе в дом. Здесь подали им яиц — простых и золоченых. Башкиры ели простые яйца. Царевна приказала им отведать золоченых. — «Одинаков ли вкус яиц?» — «Одинаков». — Тогда царевна сказала: «Точно так же и женщины: одеты ли они в парчу или нет — все одинаковы». (Русская жизнь, 1892, № 265, статья К. М-с).

Аналогичная турецкая сказка «Плотник и султан» приведена, между прочим, в книге Федора Эмина «Нравоучительные басни» (изд. 3-е, Спб. 1793, с. 15–23, № 6): Плотник работал неподалеку от султанского дворца, увидел султаншу и влюбился. Перестал работать и все караулил у дворца: не пойдет ли султанша на прогулку. Султан, переодетый в платье простолюдина, увидел плотника в грусти, спросил его. Тот, хотя и не сразу, но открылся в своей любви к султанше. На другой день султан, опять переодевшись, принес плотнику блюдо вареных яиц, на верху коих красовалось раскрашенное разными китайскими узорами яйцо, и попросил плотника взять то яйцо, которое ему больше всех нравится. Плотник тотчас же взял крашеное яйцо. «Почему ты выбрал это?» — «Красивое!» — «Положь его обратно; я его тебе скоро возвращу». Велел своему слуге вынести блюдо и все яйца очистить. Слуга понес яйца очистить. Слуга принес яйца без скорлупы. — «Теперь возьми свое красивое яйцо!» — «Как же я его узнаю? Все одинаковы!» — «Так и султанша: разодетая хороша, а в простом платье не лучше твоей жены!»

Рассказал Б. Дин-Мухаметов

Давно жил один старик. Бедный был шибко; ничего у него нету. Возьмет в руки палку и гуляет; да и гулять шибко круто не может. Ищет гнезда — хоть сороки, хоть короны, яички собирает из гнезд; этим и живет.

Один раз он шел из поля (ходил яички собирать). Встречу ему попадает Деу. Деу говорит: «Я тебя съем!» — Старик: «Нет еще, не съесть тебе меня. Посмотрим, кто кого сильнее! Вот, — говорит, — возьми этот камень и дави его: если у тебя пойдет из камня желтая вода, так ты съешь меня, а если у меня пойдет, так я тебя съем!» — Деу согласился.

Старик взял в руку вместо камня яичко; давил, у него желтая вода побежала. Деу взял камень, жмет его изо всей силы, весь камень изломал, только пыль из него летит, а воды нет.

Потом старик говорит: «Я тебя съем!» А старик сам тощий такой. Деу испугался: «Я, — говорит, — тебе золота дам, пожалуйста, не ешь». — Старик все бородой трясет: «Я тебя, — говорит, — съем!.. Ну, да ладно!» — говорит.

Потом Деу повел его к себе за золотом. Пошли. Шли долго, не один день. Пришли в избу; там одна мать Деу дома. Деу сказал матери: «Гость пришел; самовар поставь!» — Рассказал ей, как дело вышло. Наелись, напились.

Ночь стала. — «Спать, — говорит, — надо». — Деу: «Лида ложись, — говорит, — в избу». — Постлали ему постель. Старик говорит: «Нет, — говорит, — я в избе не привык спать: там блох, наверно, много. На потолок пойду», — говорит. — А сам думает, кабы чего-нибудь не сделали с ним. — Залез на потолок, лег.

Ночью старик потихоньку слез с потолка. У них в избе огонь горит. Смотрит в окно: Деу топор точит, — «Я, — говорит, — раз секу, другой раз сечь нечего будет!» — Матери говорит. — Мать говорит: «Не шевели! Не знаешь, какой человек, может быть, святой? Гляди, кабы худо не было тебе!» — «Нет, — говорит, — я не боюсь!» — Старик взял худой пенёк, с человека ростом; положил его на потолок, под крышу, завернул его в зипун: будто человек спит. Сам слез с потолка и опять в окошко глядит.

Деу залез на потолок с топором в руках. Раз он сек его, другой раз сек, только пыль летит от него. Не стал разговаривать, так слезал. Вошел в избу, потом матери говорит: «Вот какой старой он: только пыль летит от него!» — Потом легли они спать.

Как уснули, этот старик залез опять на потолок, взял зипун и надел на себя. Потом слез, пришел под окошко да и кричит: «Вставайте, — говорит. — Что вы долго спите? Отворяйте дверь!» — Так с характером, знаешь, кричит. Они испугались, торопились — отворяли дверь, огонь развели, самовар ставят.

Чай пьет старик. — «Вы, — говорит, — сказали блох нет! А я еще на потолок залез, и там блохи кусали меня! Кабы, — говорит, — в избу, так больше бы кусали меня!» — Царапается сам.

Чаю напились. Деу махан варил — человека колол. Этот старик сидит за обедом; Деу кладет ему голову, главной мосол; старик рвет рукой, тащит в рот себе, а сам прячет в дыру. Много ли, мало ли сидел: «Будет, — говорит, — наелся!»

«Ну, теперь, — говорит, — надо рассчитываться!» — Прямо весело говорит, что-что боится. Деу говорит: «Возьми, сколько поднимешь, сам тащи золота!» — А старик говорит: «Вот какой ты дурак! Я много дураков видел, этакого не видал!.. «Сколь подымаешь еще!» — Да я с матерью тебя тащу, с домом, — говорит, — всего тебя утащу! Тебя работником держать стану, мать стряпкой будет!.. Айда сам тащи, сколь поднимаешь!»

Деу шибко испугался. Кладет сам на себя золото, много кладет — согнулся даже. — «Айда еще клади!» — говорит старик. — Деу через силу себе клал, не может уже поднимать. Пошли они; старик сзади его идет. Пойдет, пойдет Деу, да и упадет; потом говорит: «Оставим хоть немного: шибко тяжело нести!» — «Айда, — говорит старик, — тащи, не оставляй!»

Пришли к старику. — «Стой, — говорит, — в воротах! Я бабу пошлю самовар ставить». — Старик своей бабе сказал: «Я, — говорит, — тебя заставлю: маханину клади варить! — Так ты спрашивай у меня: какую маханину?..»

Вышел старик и говорит Деу. «Айда заходи!» — Золото принес Деу в избу. Старуха самовар поставила, сели пить чай. Старик потом говорит бабе: «Айда мясо клади варить!» — Баба спрашивает: «Какое мясо, — говорит, — класть?» — У старшего Деу голова клади варить, а у середнего грудь клади, а у младшего нога. Не хватит — вот сидит» (руку протянул и хотел схватить Деу за горло). — Испугался Деу, угол у избы подымал и убежал.

Обрадовались они, старики. Старик пошел избу чинить.

Деу бегом бежит с испугу. Навстречу ему попала лиса: «Куда ты эдак круто идёшь?» — «Старик меня хотел поймать, убить». — Лиса говорит: «Эх ты, дурак, дурак! Я его соплями бью, он упадет; потом я молоко у него хлебаю, сметану хлебаю — и убегу! А ты, такой здоровый, боишься! Пойдем, я тебя поведу. Держи хвост мне!»

Взял Деу у лисы хвост, держит его. А старик починял избу. Оглянулся старик и видит Деу. — «А, — говорит, — лиса, ты тащишь мне долг, заплатить мне хочешь! Айда тащи скорее!» — Деу испугался, осердился на лису, завертел, завертел хвост и ударил лису о землю, а сам убежал с маху. — Старик взял лису и ободрал.

Рассказал М. Мухаметов

Давно был один старик со старухой. У них было три сына. Старуха умерла. И старик уже начал шибко хворать. Созвал старик своих сыновей в одно место и сказывает им последнее слово: «Когда я умру, тогда вы возьмите мою саблю и отправьтесь в тот город, где живет хан. Если придется вам на дороге ночевать в поле, то двое пусть отдыхают, а один стоит на карауле, не спит».

Старик умер. На третий день после его смерти сыновья собрались и пошли в город. Вечером остановились в поле, чаю напились (чайник у них с собой); большак стал на караул, а двое малых легли спать. В полночь время появился какой-то большой змей, летает вверху около них и хочет их всех троих проглотить. Который на карауле стоял брат, махнул саблей, промахнулся, а хвост отхватил да в карман положил. А им ничего не сказал.

Рассветало. Их разбудил. Чаю напились да и отправились опять в путь.

На другой день опять остановились ночевать. Двое легли спать, а середний брат на карауле стоял. Вдруг появился недалеко от них огонь и к ним приближается. — «Что такое? Пойду погляжу!» — Пришел туда: на огне сидит шайтан, у него семь голов. Шайтан говорит ему: «Зачем ты сюда пришел? Я было в вашу деревню отправился. Как вы родились, с тех пор я хорошего сна не видал!» (Видно, боялся.) «Всех вас проглочу!»

Выскочил, схватил его за горло. Середний брат вырвался, махнул саблей — семь голов отлетело. Он эти головы под камень, в одно место собрал; от каждой головы по одному уху отрезал, себе в карман положил. (Охота показать, кому случится.)

Пришел домой, разбудил их. Опять чаю напились, отправились дальше.

Близко к городу подходят. Советуются: «Ночуем здесь, чем в городе платить за фатеру!» — Остановились опять в поле. Малый брат на караул стал.

Стоит. Те спят. И слышит разговор, будто идет целая артель. Вышел на дорогу, ждет. Те пришли. Их сорок человек. — «Что тут стоишь?.. Хана нам охота кончать. Ты чем мастер? Пойдем с нами вместе». — «Я очень мастер вверх залезать: хоть как будь высоко, залезу». — «Ну, этого нам и надо!» — Пошел с ними.

Пришли они в город. К хану в дом лезть трудно. У малого брата была веревка с крючком. Он крючок кверху забросил и полез по веревке. Слез туда, вверх, и говорит им: «Кто вперед слезать будет?» — Стал по одному таскать на веревке; как вытащит, голову отсекает и бросает на сарай. Всех сорок зарубил и положил на сарай в кучу. Потом у каждого по одному уху отрезал и в карман себе положил.

Потом слез с крыши, пошел к хану в дом. Караульщика нету, ни одного солдата не видно; только стоит одна, привязана, маленькая горничная собака. Эта собака начала лаять, и ее малой брат кончал.

Потом залез к хану в дом. В первой комнате спят три дочери хана; он у каждой снял по колечку и взял по платку — себе положил в карман. — Потом пришел в канцелярию и написал записку. «Вот ты как не ладно делаешь, хан: не ставишь ни одного часового солдата около своего дома, надеешься на какую-ту собачку. Если бы сегодняшнюю ночь меня не было здесь, так тебе было бы последнее житие; если не веришь мне, то погляди утром на крышу сарая — увидишь!»

Сам отправился к братьям.

Пришли на другой день все три брата в город, стали в самый крайний дом на фатеру. Хан утром пришел к своему столу, увидал записку, прочитал и думает: «Что такое случилось у меня?» — Тут же пришли три его дочери: «Вот, отец, у нас сегодня ночью по колечку не стало и по платку не стало — потерялись». — «Я, — говорит, — тоже удивляюсь: вот кто-то записку тут оставил… Неужели это правда?»

Вызвал хан своих советников и солдат следствовать сарай: правда ли это? — Поглядели на сарай: народу полно, головы и тела в одной куче, у каждого по уху отрезано.

Стал еще больше народу собирать — всех, кто есть в городе. — «Кто это дело сделал, пусть тот не отпирается: я ему отдам свое государство и дочь свою отдам!» — Собрался весь народ. Стали спрашивать: «Кто это дело сделал?» — Никто не нашелся тут.

«Не остался ли кто-нибудь в городе еще?» — Кто ходил собирать народ, сказал: «Остались три брата; от них это дело не должно быть!» — «Кто его знает? Надо их тоже звать! Я велел вам всех собирать, никого не оставлять!»

Отправились к ним опять; сказали: «Вас зовет хан». — Два старших брата испугались: «Что, — говорит, — нас шибко крепко звал?» — А тот молчит, малой-то. Ну, они пришли, все трое. Их тут, в народе, хан не оставил, пустил в свою комнату, думает: от них это дело было.

Эти три братовья сели за столом и стали рассказывать между собою о том, что с ними было в дороге. А хан заставил караулить, что они станут говорить.

Этот большак рассказывает: «Вот что случилось первую ночь, когда я стоял на карауле. Появился большущий змей, хотел нас всех троих глотать. Я в него махнул саблей, мимо, только хвост отхватил. Вот хвост». — Вытащил из кармана и положил хвост на стол.

Потом середний говорит: «Я тоже убил змея; от каждой головы по уху взял, а самые головы положил под камень». — Тоже положил уши на стол.

А хан слушает, что они говорят.

Потом малой брат говорит: «Ну, у меня что случилось! Этакому случаю никогда не быть! Я стою на дороге. Идет артель народу. Как подошли ко мне ближе, я остановил их и спрашиваю: «Куда вы отправились?» — Они отвечали: «Вот куда, хана кончать». — Ну, я с ними отправился… Я вперед их слез наверх, потом по-одному их туда вытащил, у каждого голову отсек и положил. Пришел к ханскому дому; стоит одна собачка тут, а никакого часового нету. Сами спят. Счастлив хан, что я пришел; а то бы его сегодня кончали. Вот», — говорит. Вытащил из кармана сорок ушей и положил на стол.

И удивлялись братья друг на дружку. Хан всех их слушал. Пришел к ним. — «Вот какие молодцы ребята пришли! Какие дела делали: сроду так не придется никому делать!»

Как хан сказал свое слово, так и охота ему делать — свое государство отдать малому брату. А этот малой брат отпирается: «У меня есть большак. Вот, — говорит, — если желаешь, пусть большак будет на моем месте». — Хан отдал большую дочь большаку и свое государство ему отдал; середнему брату середнюю дочь отдал, малую — малому. Всех трех дочерей отдал. И живут теперь.

Рассказал М. Мухаметов

Был один рабочий человек. Он пошел работу искать. Дело было в Петропавловске в городе. На базаре подошел к нему один татарин: «Ты что, — говорит, — рабочий человек, наниматься будешь? Сколько, — говорит, — просишь?» — «10 рублей прошу, — говорит, — в месяц». — Согласился хозяин, с собой тащил домой работника. Пришел домой хозяин, сказал кухарке: «Вот, — говорит, — новой работник, ты его корми, пой!» — говорит.

Потом хозяин опять зашел, показал ему работу: — «Вот пара лошадей, вот повозка, вот еще пара лошадей. Ты утром рано, — говорит, — запрягай, в 12 часов утра. Вот, — говорит, — еще (привел его в другой сарай) есть кобыла жирная, ее привяжи, — говорит, — сзади». — Ну, работу показал хозяин, да сам пошел в избу, а работник пошел в другую избу, в куфню.

В 12 часов утра хозяин работника разбудил: «Запрягай, — говорит, — лошадей!» — Работник все как следует изготовил: запрег две пары лошадей, привязал сзади кобылу. Потом хозяин взял с собою четверть вина и гуся; кухарка работнику дала бутылку вина и утку. Сели, поехали.

Ехали, ехали; остановились около горы. Хозяин начал колоть кобылу. Потом отдал хозяин работнику хороший кусок, заставил махан варить. — «Поставь, — говорит, — самовар, готово будет, так меня скричи», — Работник все изготовил, хозяина скричал: «Все готово».

Хозяин пришел, налил ему стаканчик вина, потом другой, третий. Работник пил, пил да стал пьяный. Хозяин утащил его туда, где колол кобылу, да в кобылье брюхо и зашил. (Кобыла еще целая лежала, только кишки были вынуты: туда и положил работника.) Потом хозяин отошел от того места и смотрит. Прилетел орел и утащил работника, вместе с кобылой, на вершину горы.

Хозяин ждет, когда работник встанет. Он положил вместе с ним ножи: «Протрезвится, — говорит, — так выйдет (из кобыльего брюха)». — Много время стоял, ждал; потом работник вышел, встал и кричит хозяину: «Почему я здеся? — говорит. — Хозяин говорит: «Там, — говорит, — золотой камень (алтын-таш) есть, бросай его сюда!» — Работник зачинает прямо бросать, хозяин складывает в телегу. Потом работник спросил у хозяина: «Довольно ли, хозяин?» — «Довольно!» — говорит.

«Что, — говорит (работник), — у которого места я буду слезать? — говорит. — «Нет, — говорит, — не можешь ты слезать оттуда! Орел кобылу кончает, — говорит, — потом тебя кончить.

Ну, потом работник ищет низкого места, где бы слезать. Нашел один камень, поднял его; под камнем дыра. — «Ну, чё будет, так будет! Этой дырой пойду». — Пошел в дыру и вышел, наконец, как раз на то место, где хозяин кобылу колол. Ну, потом, значит, пошел домой.

Пришел опять в Петропавловский город, там гуляет на базаре опять.

Опять тот же хозяин подошел к нему, сказал: «Ну, рабочий человек, наниматься будешь ко мне?» — «Буду, — говорит. — Сколько дашь в месяц?» — «10 рублей, — говорит хозяин. — Согласился за 10 рублей. Хозяин тащил его домой. Кухарке сказал: «Пой-корми, работника, — говорит, — нанимал». — «Чай пей; потом, — говорит, — тебе работу, — говорит, — покажу». Зашел опять к работнику, показал ему: «Вот, — говорит, — пара лошадей тебе, повозка. Запрягай утром рано, в 12 часов поедем». Потом другую повозку показал и другую пару лошадей: «Вот и это, — говорит, — запрягай!» — Потом жирную кобылу показал: «Вот, — говорит, — сзади привяжи». — Хозяин пошел в свою комнату, работник пошел в куфню спать.

В 12 часов утра хозяин работника разбудил. — «Вот, — говорит, — вставай, запрягай, поедем!» — Работник все запрягал, как сказал хозяин. Потом хозяин взял четверть вина с собой; кухарка дала работнику бутылку вина да утку. Поехали.

Ехали, ехали, остановились опять около горы. Хозяин зачинал кобылу колоть, работника заставил мясо варить. Хозяин сказал ему: как поспеет, так меня скричи; я приду обедать». — Ну, работник все сготовил, сварил, да потом хозяину скричал, что, говорит, «все готово». — Ну, потом хозяин пришел обедать, садил вместе и работника, стаканчик вина наливал и подавал работнику. Работник выпил. Хозяин опять наливал стаканчик, опять подавал работнику. Работник этого вина не пил: «Хозяин, — говорит, — что сам не пьешь, все меня угощаешь?» — Хозяин зачинал пить, стаканчик выпил; опять малайку подавал, работнику. Малайко не пил его, выливал на землю. Потом хозяин себе наливал, выливал на землю. Работник сказал: «Что, хозяин, не пьешь? Что льешь на землю? Ведь деньги плачены у тебя?» — Хозяин другой наливал да пил.

Ну, потом хозяин стал пьяный, лежит без ума. А работник трезвый; пошел к кобыле. — «Что, — говорит, — там хозяин наделал?» — Видит: так приготовлена нитка, иголка, шило. — «Ну, — говорит работник, — как со мной хотел сделать, так с ним сделаю!» — Хозяин лежит пьяный. Работник кое-как дотащил его, затолкал кобыле в брюхо и зашил его. Вместе с ним положил ножик. Сделал все так, как с ним было. Сам ушел оттудова глядел (издали). Прилетел орел и утащил хозяина на гору вместе с кобылой.

Ждет работник хозяина. Много время прошло; хозяин встал, кричит работника: «Что? — говорит, — где будем слезать?» — Работник ему сказал: «Там есть камень золотой, бросай его сюда!» — Хозяин бросает, работник кладет; два воза наклал. Хозяин кричит ему: «Довольно ли?.. Где будем слезать?» — «Нет, — говорит, — хозяин! Где, — говорив — меня орел кончал, так и тебя кончит!»

Пошел работник домой. Пришел в Петропавловский город. Золотый камень-то весь продал. Потом пировал да все растерял. Сам стал босяком; босяком живет и теперь.

Рассказал С. Якупов

Давно-давно жил один старик со старухой. У них был один только сын, по имени Золотая Бабка (Алтын-сака). У этого мальчика была золотая бабка — биток; он играл с ребятами в бабки и всегда выигрывал.

Однажды отец его пошел на озеро поить скотину; пригнал табун на воду, а скотина не пьет: хвостами и ногами болтает и бородами трясет, а не пьет. В воде кто-то хватал скотину за бороду и начинал тянуть за губу. Это была старуха убыр (колдунья, ведьма).

Старик сказал ей: «Пусти мою скотину, не держи!» — «Отдай мне то, что у тебя одно только!» — «Стадо баранов отдам, отпусти!» — говорил старик. — «Нет, что одно только у тебя, то отдай!» — Старик: «Ну, отдам!» — говорит. — Тогда отпустила скотинку.

Старик решил тогда перекочевать с семьей на другое место. Взял на прежнем месте зарыл в золу золотую бабку сына и уехал.

Перекочевали они в другую землю. Сын и спрашивает отца: «Отец, где моя золотая бабка?» — Отец ответил: «Спроси у матери». — Спросил матери. Та сказала: «Она осталась в той земле, где мы прежде жили; в золу захоронили ее».

Сын спрашивает отца: «На какую лошадь садиться мне? (Чтобы ехать за золотой бабкой)». — Отец ответил: «Тряси арканом, тряси уздой!» — Сын тряс арканом, тряс уздой — один худой жеребенок взглянул на него. — «Отец, отец, на какую лошадь мне садиться?» — «Ай, е…» Говорил ведь я тебе: тряси арканом, тряси уздой!» — Стал опять трясти арканом, потом уздой — давешний плохой жеребенок опять взглянул на него. Тогда он оседлал этого жеребенка, сел на него — и стала хорошая лошадь. Сел и поехал.

Поехал, видит: какая-то старуха сидит и играет с его золотой бабкой. — «Бабушка, дай мне золотую бабку!» — «Нет, дитятко, у меня спина болит; слезай, бери сам!» — В это время лошадь у мальчика повернулась на коленках, взяла у убыра золотую бабку и убежала.

Тогда старуха убыр плюнула — стал пест, харкнула — стала ступа; села на пест верхом и погоняет ступой, гонит следом за Золотой Бабкой. Золотая Бабка сидел на малой буланой лошади, а убыр — на большой буланой. Едут. Лошадь у убыра пристала и запела:

Буланый братец, подожди!

Ноги у меня пристали!

Та отвечает:

Буланый братец, не буду ждать.

Пусть пристают твои ноги!

Убыр слушала, слушала да и говорит: «Что это такое?!» — Взяла да и съела свою лошадь.

Потом и молодой буланко остановился и сказал Золотой Бабке: «Теперь я не могу больше идти. Ты садись вот на это дерево!» — Сказал и нырнул в воду.

Старуха убыр пришла, плюнула — сделался брусок (точило), харкнула — сделался топор. Рубит то дерево, на котором сидит Золотая Бабка, и поет. Половину срубила. Пришла лисица и говорит: «Эй, бабушка, брось рубить! Давай я дорублю». — Убыр: «Нет, нет! Я сама дорублю!» — Лисица опять: «Эй, бабушка, брось! Давай я дорублю!» — Отдала, сама легла спать. Убыр старуха спит, а лисица топор и брусок бросила в воду, нас… на рубленное место, и дерево вновь стало цельным.

Старуха убыр встала: «Что это видят мои глаза?!» — Потом плюнула — стало точило, харкнула — стал топор; начала рубить. Половину срубила, прибежала другая лисица: «Эй, бабушка! Брось, я дорублю!» — Убыр: «Нет! Сейчас была одна (лисица), обманула меня и убежала». — «Нет, я не обману! Та какая была, бабушка? Красная? Я не обману!» — Тогда старуха отдала топор, сама легла спать. Лиса топор и точило бросила в воду, нас… на рубленное место, и дерево стало целым.

Старуха встала: «Что это видят мои глаза?» — Потом плюнула — стало точило, харкнула — сделался топор; начала рубить. Половину срубила; прибежала еще лисица: «Бабушка, давай я буду рубить!» — «Нет, два раза обманули меня и убежали», — сказала старуха. — «Какие же они были, бабушка?» — Убыр: «Одна красная, а другая черная». — «А я, видишь, другой масти. Та была вся черная — и сверху черная, и снизу черная — зло она думает; а я вся светленькая, не думаю зла». — «Ну, нет, так руби!» — сказала старуха и легла спать. — Лисица топор и точило бросила в воду, на рубленное место нас… и оно стало целым.

Убыр встала: «Что это видят мои глаза?» — Потом плюнула — стало точило, харкнула — стал топор, и начала рубить.

На вершину этого дерева к мальчику прилетела ворона и говорит. «Аккулак и Саккулак (собаки) поклон тебе прислали». — Парень в ответ: «Ты скажи моим собакам, чтобы они пришли ко мне». — Ворона на то: «Нет, пусть тебя убьет убыр: мне достанется тогда хоть одна ложка крови».

Потом прилетел к мальчику воробей: «Аккулак и Саккулак поклон тебе прислали», — «Скажи им: пусть они придут ко мне». — Воробей: «Если увижу, скажу». — А старуха убыр налила Аккулаку и Саккулаку в уши свинцу. Воробей этот свинец выклевал.

Пыль поднялась по дороге. Старуха убыр увидела ее и спрашивает Золотую Бабку: «Парень, парень, что это за пыль на дороге?» — «Это, бабушка, тебе радость, а мне горе!» — (А на самом деле) это собаки бегут во всю прыть.

Старуха опять спрашивает: «Парень, парень, что это за пыль на дороге?» — «Тебе радость, а мне горе».

Аккулак и Саккулак прибежали. Старуха убыр бросила топор в воду и сама в воду нырнула.

Аккулак и Саккулак сказали мальчику: «Если мы убьем убыра, черная кровь пойдет; если убыр убьет нас, бурая кровь пойдет». — Сказали и нырнули в воду. Через несколько времени бурая кровь пошла; мальчик заплакал. Потом через некоторое время черная кровь пошла; мальчик засмеялся.

Потом Аккулак и Саккулак вышли из воды; убыра убили. Бурая кровь пошла сначала потому, что убыр оторвала собаке ухо.

Вслед за собаками вышла из воды и лошадь, на которой ехал мальчик вперед. Золотая Бабка сел на нее и поехал. Приехал домой и сделал майдан на девять дней; лошадь свою пустил бегунцом. Стал жить еще богаче.

Рассказал Б. Дин-Мухаметов

Был старик со старухой. У них был один парень, по имени Быжырмарган. Бедные они были. Сын просит отца сделать ему стрелку. Тот сделал. Сын пошел и застрелил сороку. Принес домой; половину сороки сварили, половину на другой раз оставили. Наелись.

Сын опять пошел охотничать; попала ему утка. И так он мастер стал стрелять, первый охотник стал.

Один раз пошел он охотничать. Видит: на дороге огонь горит. Заходит Быжырмарган в огонь, а там лежит змея. Взял Быжырмарган стрелку и выбросил змею из огня.

Змея сказала ему: «Спасибо тебе за это. Пойдем к нам в гости». — Все рассказала ему, куда и как идти. «Как придешь в избу, говори отцу: саля маликам! (здравствуй!) Угощать он тебя будет. А когда пойдешь домой, то он даст тебе сундук — любой, какой душа желает: красный, зеленый, черный… Если черный сундук возьмешь, то там все змеи будут, если зеленый — ящерицы, если красный — огонь. Ты бери белый сундук».

Пришли в ихний дом. Быжырмарган сказал: «Саля маликам» (здравствуй). — «Если бы не этот селям, то я разорвал бы тебя на две части и проглотил бы!» — Стал его угощать. — «Спасибо тебе: сына тащил». — Сколь время гостил, домой пора. — «Прощайте», — говорит. — Отец змея и говорит ему: «Постой, я тебе подарок дам — любой сундук бери; который пожелаешь, отдам!» — Быжырмарган выбрал белый сундук. — «На свою землю пока не выйдешь, не отворяй сундук!» — «Ладно». — Попрощался и пошел домой.

Принес Быжырмарган сундук на свою землю и отворил. Как сундук отворил, тут дом построился, и баба ему, и всякое хозяйство — самовар и все. Дом шибко хороший: у царя нет такого. Богатый стал; отца и мать к себе жить тащил.

Царь осердился на него: зачем лучше царского дом построил? Послал солдата к Быжырмаргану: «Пускай готовится на войну со мной». — Солдат сказал. Быжырмарган на дверь взглянул — заплакал, в красный угол взглянул — рассмеялся. Баба говорит ему: «Сходи к моему отцу, попроси у него военных стрелок; он тебе даст», — говорит. — «Ладно». — Пошел. 10 дней только сроку дал ему царь.

Пришел к тестю и попросил у него стрелок. — «Ладно», — говорит. — Три тысячи стрелок дал ему. — «Там, — говорит, — дочь знает, что делать с ними». — Принес стрелки домой, отдал бабе. Баба понесла их на озеро мыть; белые стали, положила их на скамейку под окошко в ряд.

Время вышло. Собрались царские солдаты. Баба велела Быжырмаргану залезть на крышу и там сидеть. Стрелки эти стали шевелиться: им стреляться охота. Потом стали солдаты стрелять прямо в избу мужику. Тогда и стрелки стали сами стрелять: стреляют, попадают и все проходят через человека дальше; не остаются в теле, а стреляют потом другого и третьего. В 15 минут весь царский полк кончали, потом остановились.

Царь тоже не стал воевать. Он сказал: «Станем теперь бороться: у меня есть семигодовалый бык, ты с ним будешь бороться!» — Быжырмарган взглянул на дверь — заплакал, взглянул в красный угол — засмеялся. Баба ему говорит: «Что ревешь? Ничего не бойся. Неси отцу стрелки (а стрелки все воротились назад) и проси у него опояску».

Пошел Быжырмарган к тестю; отнес ему стрелки, гостил у него. — «Мне, — говорит, — надо опояску». — Тесть дал ему шелковую опояску. Взял и принес ее домой. Баба учит его: «Когда придешь на майдан, дадут тебе мяса — ешь, и не дадут — рви и ешь! Кто тебя толкнет, кто не толкнет, все равно падай. Когда будет тебя бык бодать, бросай ему на рога эту опояску».

Быжырмарган пришел на майдан, прямо рвет мясо и ест; кто-нибудь его толкнет, али маленько пошевелит, он падает. Народ смеется над ним: «Хорош, — говорит, — борец».

Время настало бороться. Царские слуги привели на опояске семигодовалого быка; бык шибко злой, бодается, идет к Быжырмаргану круто, прямо бодать. Как бык подошел, Быжырмарган бросил ему опояску прямо на рога и давай его вертеть. (Легко стал поднимать быка.) Вертел, вертел его и бросил на 17 сажен; до смерти кончал быка.

Весь народ удивился. Майдан кончился.

Дён 10 прошло. Опять царь посылает к Быжырмаргану: «Давай пускать бегунцов: если моя лошадь прежде придет, твою голову отсекем; твоя лошадь прежде придет, мою голову отсекём».

Быжырмарган на дверь посмотрел, заплакал; в красный угол взглянул — рассмеялся. Спрашивает у бабы: «Что будем делать теперь?» — «Айда, шелковую опояску неси отцу, а он даст тебе тулпара».

Сходил и попросил у тестя: «Бегунцов хотим пускать, лошадь мне надо бы». — «Вот, — говорит, — у меня малой тулпар, бери! Зажмурь глаза, бей его раз и потом гляди». — Зажмурил глаза, ударил тулпара; смотрит: дома, в свою избу пришел.

Майдан начался. Пустили бегунцов; идут они. У Быжырмаргана далеко вперед идет тулпар, царского бегунца не видать за ним. Семь шелковых веревок протянуто было на конце бега; шесть веревок порвал тулпар, только на последней остановился. Царский бегунец пришел много после.

Быжырмарган сделался царем.

Рассказал Б. Дин-Мухаметов

Был старик со старухой. У них было три парня. Жили богато. Два парня женились, а третий парень остался холостым. Старик умер, а он все холостой. Братья стали обиждать холостого брата; ему хочется жениться, а они его не женят.

Один раз холостой брат пошел на озеро. Гуляет по берегу, увидел кого-то вдали и пошел на него. Подошел ближе, видит: сидит девка до грудей в воде. — «Ты кто?» — спрашивает парень. — Она сказала: «Я водяная девка». — «Ты пойдешь за меня замуж?» — «А у тебя кто есть? Брат есть, отец есть?» — Молодец сказал. — «У тебя брат богатый, а я бедная. Как я пойду за тебя? Мне стыдно идти». — А девка сама баская. Говорили так сколько время, сговорились.

Молодец сходил домой, притащил ей одёжу женскую. Та оделась и пошла с ним домой.

Пришли. Живут. Свекровка хвалит девку: «Какая она бойкая! У нас 10 коров — она сейчас подоит, а раньше сноха у нас была — ух плохо работала… За какую работу ни возьмется, все хорошо!»

Пошла эта молодая сноха однажды доить коров. А у нее была одёжа из лягушечьей кожуры. Пошла она доить, повесила эту одёжу на гвоздь. Мужик взял эту одёжу и бросил на огонь. Сгорела одёжа, только маленько осталось, пришла эта девка. — «Эх, ты, чего ты наделал!» — осердилась она. Как встряхнулась и полетела. Мужик заревел.

Плохо стало жить мужику. Думал, думал он и надумал: надо идти искать жену. Наготовил себе много провианту и пошел. Идет, идет все в одну сторону, на юг. Шибко много дней прошел, много рек прошел и уральные места. Все идет дальше. Вся одёжа у него износилась; нашел он однажды старую кошму от коша, сшил из нее себе одёжу — шубу и шляпу; опять пошел.

Идёт и видит: далеко-далеко дом, как напёрсток, и дым, как леска[32]. Пошел туда. А провиант у него уже весь вышел. Подошел к дому, отворил дверь, затворил ее за собой и здоровается: «Бабушка, здравствуй!» — Та спросила: «Откуда ты?» — «У меня баба убежала… Я голоден шибко; дай мне чего-нибудь поесть, кусочек какой». — «Молодец, у меня у самой мало, я сама голодом». — Собрала ему черствые куски, дала простокиши: он поел и опять пошел своей дорогой.

Идёт; опять увидел далеко-далеко дом — как наперсток, дым — как леска. Пришел туда, зашел; отворил дверь, там бабушка сидит. — «Накорми меня, пожалуйста; я бабу свою потерял, ищу». «А, я, — говорит, — знаю ее; она дочь моей старшей сестры. Придешь ты к ней во двор, так не пройти: все заперто на запор. Вот я тебе дам ключ, ты брось его на крышу ограды».

Он взял ключ. Пришел туда; нашел дом. Как бросил ключ на крышу ограды, так дверь отворилась. Вышла бабушка и говорит: «Айда в избу… Зачем пришел?» (Она — знахарка, знает, а все-таки спрашивает.) — «Вот у меня баба убежала». «О, это моя дочь!» — «Как, — говорит, — теперь ее достать?» — «Вот ты мой зять, зачем ты ее сердил? Она сейчас придет сюда, тебя убьет!»

Бабушка его встряхнула, и он сделался маленький, как иголка. Она заткнула его в мох. Он все видит, что-что иголка. Видит: пришло 9 гусей, встряхнулись, стали девками и нюхают. И говорят: «Кто здесь есть?» — Сами сердятся. — «Я его сейчас убью!» — Эта бабушка говорит: «Нет, не надо убивать! Помиритесь, лучше будет!» — И подружкам сказала эта бабушка: «Уговаривайте ее». — Те уговаривают. Она согласилась.

Бабушка говорит: «Принимай присягу, а то обманешь!» — Та присягу приняла: «Не убью». — Тогда бабушка иголку вытащила, встряхнула и стал человек — плохой шибко: своробливы, грязный.

«Я не буду спать с ним». — Постлала себе другую постелю, и легли на разных постелях. А тот страшно царапается, зудит голова шибко, хворый стал.

Как он уснул, эта девка пришла, положила его на хлебную лопату, сонного, и бросила его прямо в огонь (а печь уже затоплена). И сгорел он там, кончался; осталась одна зола. Она эту золу смела, на чистой платок склала, потом встряхнула — и опять человек стал. Положила его опять на постель. А он чистый стал, много получше, и волоса у него выросли.

На другой день утром встали; бабушка и спрашивает его: «Ты сегодня что видел во сне?» — «Ох, как меня сёдни беспокоили! В огонь бросали, мяли, на тряпицу клали, привязывали, потом опять трясли». — Всё он помнит, только во сне. Стали жить вместе.

«Поедем, — говорит, — домой». — «Я еще не пойду, а ты иди домой. Ежли у тебя на дороге не хватит хлеба, то возьми вот этот мешок, тряхни — и будут деньги; только ты ничего не покупай, кроме хлеба».

Пошел он. Идет, идет. И видит: далеко-далеко дом, как напёрсток, и дым, как леска. Заходит. Там сидят старик со старухой. Кричит: «Хозяин дома?» — «Дома». — Вышел старик: «Ты кто?» — Он сказал. — «Продай всё строение». — «Продам. Три короба золотых денег полны клади, я продам». — Встряхнул мешок — полон короб денег. Так и другой, и третий. Три короба наполнил. Старик со старухой запрягли лошадь, ушли. «Нам, — говорит, — будет». — Стал хозяином, и жить стал тут; живёт, домой нейдет.

Его баба узнала об этом. Пришла и говорит: «Что ты делаешь?» — Все строение сожгла в пять минут. Остался один мужик. — «Зачем ты меня не послушал? На первый раз прощаю, а другой раз не прощу!»

Поехали вместе домой. Пришли на то место: «Где наша деревня? Ровно земля наша, а деревня где?» — Кричали, кричали — никого нет. Зашли в землянку, видят: сидит старик со старухой, походят на его брата и на его мать. — «Здравствуй, братец!» — Тот ничего не понимает, не слышит и не видит, и мать тоже. Шибко стары стали они. Сказал бабе: «Вот мой дядя и мать сидят, ничего не слышат».

Все именье сбросала в огонь, в чувал, потом брата и мать туда же бросила. Как мужика своего прежде, так и их; золу от них взяла в тряпку, встряхнула — и стал опять здоровый, как 17-летний молодец.

Жить стали хорошо, богато.

Рассказал Б. Дин-Мухаметов

Давно жил один богатый старик со старухой. У них был один только сын, по имени Алеука. Отец и мать посылают парня каждый день глядеть конный табун: «Гляди табун, гони его на елань Илкуар: если эта елань будет полна, то вся скотина цела; не полна елань — скотины не хватает». — Каждый день ходил парень, гонял табун на елань, елань все полна.

Однажды он лёг там спать и уснул. Мимо его проходила девица Жин пэри и надела ему на руку колечко. Когда парень пробудился и встал, он оказался без языка — не может ничего говорить.

Пришел домой, в избу, хочет говорить и не может. Отец с матерью спрашивают: «Чего тебе сделалося?» — Он ничего не отвечает: выговорил только одно слово: «Старика с белой бородой тащите!» — Никто не понимает, какого старика. Отец с матерью ревут: один только сын у них.

Думал, думал отец, сел на вершну и поехал искать белобородого старика. Долго ехал, наконец видит: сидит старик с белой курчавой бородой. — «Тебя мне и надо! Иди ко мне: у меня сын не может говорить». — Старик говорит: «Айда собирай больше народу и коли скотину — кормить гостей! Когда все у тебя будет готово, я приду».

Воротился отец Алеуки домой, позвал в гости всех своих однодеревенцев, заколол сколько там быков, овец. — Пришел и старик с белой бородой. А Алеука все не может говорить.

Нагостились. Хозяин говорит белобородому старику: «Вот у меня парень не может, тебя просил привести». — Старик подошел к Алеуке, взял его за правую руку, гладит. И говорит старик: «Айда скорее, выбирай из табуна шесть пар чубарых коней — догонять надо». — Отец Алеуки говорит: «Не только что шесть, шестьдесят пар чубарых коней можно отобрать у меня в табуне!» — Пошел в табун, смотрит: ни одной чубарой лошади нету; искал, искал, не мог найти. Воротился домой и говорит Алеуке: «Парень, ни одной чубарой лошади я не могу найти!» — Парень сказал: «На Гусиную гору ушла у нас одна кобыла; наверно, все туда ушли». — Пошел старик опять, смотрит: все чубарые кони собрались в одно место, а лошадей другой масти тут совсем нет. Давай ловить их; шесть пар поймал, привёл домой.

Старик с белой курчавой бородой говорит: «Давай скорее садись на вершну, надо ехать в погоню!» — Сам белобородый старик поймал рыжую лошадь, сел на нее и поехал впереди. Смаху гонит вперед. Пристала лошадь у Алеуки, и отцова лошадь пристала; пересели они на других коней. И эти кони пристали, пересели на новых, потом пересели на последнюю пару, и она уже не может идти. А у белобородого старика рыжко всё идет хорошо вперед.

Слез белобородый старик со своего коня и говорит Алеуке: «Садись на моего рыжка; назад не оглядывайся; хлыстиком бей коня так, что — по одному боку бьешь, а по другому чтобы кровь пошла. Доедешь до реки, остановись ночевать; утром встанешь, придет девица с чайником за водой — ты ей это колечко отдай».

Доехал Алеука до реки, остановился ночевать, коня привязал. Выспался, утром встал, глядит: одна девица идет с чайником за водой. Алеука подходит к ней и говорит: «Апай, у тебя сестра есть?» — «Есть». — Алеука показал ей свое колечко; та и говорит: «Это моей сестры колечко, где ты его взял? Моя сестра замуж выходит, свадьбу играет».

Алеука отдал ей колечко, сказал: «Когда будешь поливать сестре на руки воду, то спусти ей на руки вместе с водой это колечко». — Та взяла и ушла. Алеука остался; тоскливо стало ему.

Девица пришла домой; стала подавать воду — руки умывать. Пришла сестра, она спустила ей с водой колечко: как полила воды, так колечко само и наделось на руку. Сестра удивилась. — «Откуда это взялось у меня колечко?» — «Это тебе молодец послал». — «Покажи мне его».

Свела девица свою сестру на реку, показала ей Алеуку. Они познакомились и полюбили друг друга; сели на рыжка и угнали домой; сбежали.

Отец с зятем узнали об этом; кинулись в погоню. Зятя звали Кубыкты-кара (Черный гребень на водяной волне). Гонят они шибко; догоняют Алеуку.

Невеста спрашивает Алеуку: «Чего ты умеешь делать? Покажи мне». — Тот вместо ответа поет:

На острове растет тридцать осокорей (тирак):

Все они упадут, если я выстрелю!

Взял стрелу и выстрелил из лука; все тридцать осокорей упали: 29 срезала стрела, в тридцатом завязла. — И опять поехали вперед.

Сзади них идет погоня; едут тесть с зятем и думают: «Почему это осокори упали? Если бы их ветром уронило, то почему они все ровны? Если топором срублены, то почему нет щеп? Если пилой спилены — почему нет опилков?» Думают, дивятся; увидали в тридцатом осокоре стрелку, догадались: стрелой, видно, срезал!

Едут. Невеста опять спрашивает Алеуку: «Что ты умеешь делать? Покажи мне». — Алеука опять запел:

На краю стоят сорок сосен:

Все сорок упадут, если я выстрелю!

Выстрелил из лука, и все сорок сосен упали: в последней завязла стрелка. — Те увидели и опять думают: отчего сосны упали? — Думали, думали, увидели в последней сосне стрелку и догадались.

Гнал, гнал Алеука. Тесть его воротился домой, остался один зять Кубыкты-кара. Наконец, у Алеуки рыжко пристал. Слезли они с коня, пошли пешком. Много ли, мало ли шли, Кубыкты-кара их догнал и говорит Алеуке: «Застрелю я тебя до смерти!.. Оставь девку, так я не буду стрелять!» — Алеука говорит: «Давай, стреляй!» — Невеста стала на середине между ними и говорит: «Кто кого застрелит, за того я и пойду!»

Кубыкты-кара стрелил, не попал. Потом Алеука стрелял, попал Кубыкты-каре в стрелы: 10 стрелок было у Кубыкты-кары, осталось только две. Кубыкты-кара стрелял и тоже попал Алеуке в стрелы: три стрелы кончал, осталось у Алеуки 9 стрелок. Потом Алеука стрелял, попал в Кубыкты-кару, и тот умер.

Алеука с невестой поехал к тестю, воротился назад. Тесть их угощает; живут они тут долго; уже ребенок родился у молодой жены. Взяли они с собой девицу-няньку и поехали домой.

Подъезжают к дому; остановились у реки. Алеука и говорит: «Баба, я тебя оставлю здесь с нянькой, а сам схожу домой: близко уже дом-то». — Ушел. А жена у Алеуки была шибко баска, в одной щеке месяц, в другой солнце.

Алеука пришел домой. Поздоровался с отцом и матерью; говорит им: «Я женился; жена у меня шибко баска. Надо постлать ковры в ограде. У меня жена: раз плюнет — серебро, другой раз плюнет — золото. Вот какая у меня баба!» — Так сказал и ушел назад к бабе.

А баба его начала без него купаться. Сняла с себя всю одежду и как небак гуляет в воде. А у нее была очень хорошая одёжа из золота и серебра. Нянька взяла эту одёжу и надела на себя. Та вышла из воды; нянька ей одёжи не дает: «Моя», — говорит. — Просила, просила, не даёт. Стыдно ей стало нагишом. Была у ней другая одёжа: как ее надела, так и улетела, ровно гусь. — А эта нянька взяла ребенка, держит его, как будто своего, и песню поет.

Приехал Алеука и спрашивает ее: «А где апай? — «Она купалась и утонула; я искала, искала, не могла найти». — Заревел Алеука; сам пошел искать, не нашел. — «Унесло, видно, — говорит, — водой». — Пошли с нянькой и с ребенком домой; ребенок у нее реветь. Приехали в деревню; Алеуке стыдно: шибко хвалил он свою бабу, а смотрит народ: баба у него не шибко баская, середняя, значит. (Няньку он за бабу тащил.)

А у Алеуки все сердце болит: «Где моя баба!» И ночью он не спит.

Приехали путешественники и спрашивают: «Пустишь нас на фатеру?» — Алеука пустил. Сели обедать. Один путник и говорит: «Сегодня я шибко удивился — охотничал на болоте ночью: кричит там гусь жалобно-жалобно, ревет; видно, потерял пару. Я хотел застрелить, рука не поднимается: он ровно понимает, кланяется, жалобно кричит». — Алеука говорит: «Ох, — говорит, — это, наверно, моя баба гуляет. Где вы видели, в каком месте?» — «Вот такое-то место».

«Дайте мне совет, как ее поймать?» — «Вот как: всю свою деревню собери, весь молодяжник сначала спроси, а потом всех стариков: что они тебе скажут, как посоветуют».

Прошел этот день. Утром встали, Алеука давай собирать народ. Заколол быков, баранов. Молодяжник посадил в одно место, стариков в другое. Наелись, сидят. Алеука и спрашивает: «Вот, — говорит, — у меня баба улетела, как ее поймать? В лесу ее видел народ». — Молодяжник отвечает: «Давай поймаем ее: который палку возьмет, который на вершну сядет — окружим и возьмем».

Потом спросил у стариков: «Вы какой совет дадите?» — «Надо умно поймать. В том месте, где она гуляет, надо выкопать яму, чтобы туда человек ушел; постлать там хорошую постелю и положить ребенка. Садись сам туда, чтобы не видно было. Она к ребенку придет, ребенка возьмет и станет сосить. Когда станет сосить, тогда ее можно будет поймать».

Так и сделал Алеука. Баба пришла ближе к ребенку, хотела сесть, да опять улетела — боится. Кружалась, кружалась, садилась на деревья; спускалась все ниже. Наконец, сняла одежду и стала бабой; взяла ребенка и стала сосить. Ребенок сосал, сосал и уснул; потом и мать уснула. Алеука ее тихонько держал. Когда она разбудилась, узнала его. Надел на нее одежду и увел домой.

Рассказал М. Мухаметов

Был один богатый человек. У него было два работника — один башкир, а другой мещеряк. Мещеряк был бойкий, красивый, а башкир плохой какой-то, полоумный ли, чё ли. Они живут, робят.

Один раз мещеряк сидел на улице, а башкир мёл ограду. К мещеряку вышла дочь хозяина и села рядом с ним. И говорит девка мещеряку: «Возьмешь ли ты меня замуж? Любишь ли? Если любишь, так я пойду за тебя замуж». — Мещеряк отвечает: «Как не любить такую красивую девицу? Люблю», — говорит. — «Любишь, так сегодня ночью поедем вместе. Возьми у моего отца пару лошадей, запряги и потом постучи мне в окно. Тогда мы и поедем с тобой».

Сговорились. Работник-башкир, который мел в ограде, слышал их разговор.

Мещеряк на радости пошел пировать. Напился, пришел пьяный. Запрёг пару лошадей, изготовил все; потом зашел в избу, надел хорошую одёжу. Как он зашел в избу, тот, башкирин-то, и спрятал у него вожжи. Надел мещеряк хорошую одёжу, сел — поехал; раз ли, два ли лошадей ударил и поехал без вожжей.

Башкир ждет, ждет часа два, мещеряка нету. Потом пришли одни лошади, без мещеряка. Лошади увезли пьяного мещеряка, без вожжей, куда-то и там выронили.

Тогда башкир взял вожжи и поехал искать мещеряка. Нашел его в степи и стоптал совсем лошадями.

Потом пришел башкир домой; постучал в окно, где спала хозяйская дочь, и разбудил ее. Девка открыла окно и бросала свою одёжу; добро все бросала на повозку, а потом сама вышла. Сели и поехали вместе.

Ехали, ехали. Девка и спрашивает: «Что, — говорит, — ничего не говоришь?» — Остановились: посмотрела она и видит, что это не мещеряк. — «Как, — говорит, — так?

Я тебе ничего не говорила!» — Тот молчит. — «Ну, — дочь сказала: — Бог, видно, так велел! Чего тут поделаешь?»

Ехали, ехали. Нет ни одной деревни. Наконец, попался им мост. За мостом деревня, а проехать туда нельзя: мост плохой.

Посылает она его квартиру искать. Прошел он через мост пешком, зашел в деревню. Квартир там нету. Живет там хан. Он спрашивает у хана: «Нет ли тут простой квартиры?» — Хан сказал: «Вот, — говорит, — пятистенный дом, он простой: хочешь, так покупай». — Башкир купил этот дом за сто рублей. Потом пошел за бабой через мост; приехал на квартиру и живет.

Живет он, значит. Хан и думает: «Что это? — говорит: баба у мужика хорошая, а сам он плохой. Надо, — говорит, — взять бабу-ту». — Поговорил с советниками. Один советник сказал ему: «Вот, — говорит, — есть аул (город ли, чего ли), там есть хан, а у хана есть дочь. Пускай он тебе привезет эту дочь замуж. Она тоже красивая. Если он ее привезет, так тебе не надо брать у него бабы, а не привезет, так возьми у него бабу».

Послал хан одного советника за башкиром. Башкир пришел к хану. Хан сказал ему, что «вот там у хана дочь есть, тащи ее к нам: не тащишь, так добро не будет тебе!» — Башкир: «Ладно», — говорит.

Пришел домой. Баба его спрашивает: «Чего тебе приказал хан?» — Башкир рассказал ей. Баба сказала ему, что втащишь; я тебе бумагу напишу. Она будет сидеть в двухэтажной избе, в окно смотреть; ты давай ей эту бумагу».

Пошел; пришел туда; показал ей эту бумагу, которую написала ему баба\ та смотрела, читала и говорит башкиру: «Заходи сюда». — Зашел, сел. Девка и говорит: «Вот тебе ключ; ты поди под сарай, отпирай; там повозка и пара лошадей, запрягай, а ключ сюда подавай: положим на место, а то отец узнает». — Запрягли лошадей; сели, вместе поехали.

Девка эта училась вместе, в одном училище, с дочерью того хана; и, когда учились, они дали друг другу клятву, что — если одна сперва выйдет замуж, то обеим туда идти, в одно место, хоть, говорит, хороший муж, хоть плохой.

Приехали домой. Первая баба и говорит ему: «Поди к хану, скажи ему: дочь того хана приехала сюда, да не пойдет к хану, а пойдет к тому, кто ее привез». — Хан сказал: «Не придет, так не придет! Чево поделать? Пускай не придет».

Хан опять к советникам: что поделать? — Один советник сказал ему: «Вот в таком-то месте, за такой-то рекой, есть 6 штук золотоголовых зайцев; они такие дурные, что сами кончат башкира, если увидят: пусть он принесет их сюда». Так советовал. Послал хан одного советника звать башкира. Позвали; он пришел. — «В таком-то месте есть такие-то зайцы… Не притащишь, добро не будет тебе».

Пришел домой, плачет. Баба спрашивает: «Как? — говорит: — Чего приказал хан?» — Не может говорить, плачет, плачет. Баба говорит: «Отдыхай маленько, потом скажешь». — Спал: потом встал. Баба спрашивала…

«Ну, — говорит, — запишу бумагу, потом дам тебе кошму, белую, новую, чистую — никакой приметы нет. Когда через реку переходить будешь, тогда к подошве в сарык клади эту бумагу, а то утонешь. А как придешь на место, эту кошму клади; сам зайцам не показывайся. Через час смотри».

Он перешел реку, разостлал кошму; лежал час; потом смотрел: на кошме лежат шесть зайцев. Взял их с кошмы, потом кошму взял и пошел домой. Через реку перешел, опустил их всех на дорогу: они сами идут, играют, которой вперед идет, которой сзади идет.

Пришел в деревню, принес зайцев в свою избу, оставил их там, а сам пошел к хану, сказал ему: «Зайцы у того останутся, кто их притащил, а к вам, — говорит, — не пойдут». «Ну, не придут так не придут. Айда домой!» — Башкир ушел домой.

Хан опять советуется: «Надо как-нибудь взять его бабу». — Один советник говорит: «Вот в таком-то месте есть море; на этом море есть дракон, пусть он этого дракона притащит сюда».

Послал за ним. Башкир пришел. — «Вот так и так… Не притащишь, добра не будет вам!» — Башкир пошел домой, плачет. — «Отдыхай, потом скажешь». — Спал: потом встал. — «Чего сказал хан?» — «Вот в таком-то месте есть Дракон…» Опять плачет.

«Вот, — говорит, — бумагу напишу тебе, дам пешню. Эту бумагу, — говорит, — держи в руке; как дойдешь до него, пешней коли прямо; как колешь, — говорит, — садись на него верхом, бей хлыстиком».

Как сказала, так и сделал. Ударил пешней, сел верхом; как ударил хлыстиком, тот так и поехал прямо. Приехал верхом на звере в свою деревню, заехал прямо в ограду к хану. А зверь больно большой; половину деревни изломал зверь, как пришел. Кричит башкир хану: «Приказал, — говорит, — дракона тащить, — я тащил, бери!» — говорит. — Хан кричит: «Не тащи, не надо! Отпусти!» — «Сам, — говорит, — велел, а теперь: отпусти! Так нельзя маять человека! Прими присягу, — говорит, — что больше не пошлешь никуда!»

Хан не принимает присяги: «Без присяги, — говорит, — не буду посылать». — Потом принял присягу. Тогда башкир отпустил зверя, сам пошел домой.

Хан опять думает: «Одну присягу нарушу, ничего не будет». Опять советуется.

Выкопал яму глубины 40 сажен, набросали туда дров, налили керосину. Послал хан за башкиром. Тот пришел: «Чего прикажете?» — «Вот что прикажем: у меня отец живет на том свете: иди к нему, узнай, как живет, здоров ли? Придешь, так скажи мне». — «Ладно», — говорит башкир. — Пошел домой, рассказал бабе.

Баба говорит: «Иди. Дам я тебе колотушку и железную лопатку. Будешь ими копать землю и ляжешь мимо ямы, пока они сожгут дрова и керосин… Вот тебе золотая чашка, — говорит, — придешь, так отдай ее хану; скажи: отец подарил, тебя, говори, в гости звал. Потом дала еще серебряную чашку: это, мол, мать подарила. Шибко, мол, хают тебя, что «не придет мой сын», мол. Так скажи».

Пошел, значит. В яму толкнул его хан, зажег дрова и керосин. Сгорело там все. Через две недели хан пошел к его бабе: «Айда ко мне: твой мужик сгорел, кончал». — «Как сгорел? Ты его посылал на тот свет к отцу; он придет! Буду ждать еще». — «Ну, жди! Приду потом, возьму замуж».

Три недели прошло. Опять хан пришел: «Айда ко мне! Сколько время прошло, он не пришел! Не придет больше!»

На двадцать седьмой день опять пришел к бабе: «Айда ко мне! Все равно, — говорит, — не придет!» — «Еще три дня осталось. Месяц кончится, тогда, — говорит, — пойду замуж».

Месяц прошел. Башкир пришел, пошел прямо к хану. — «Вот, — говорит, — эту чашку тебе отец подарил. Эту чашку тебе мать подарила. Ругают тебя шибко, зачем ты сам не пришел!»

Хан говорит: «Я пойду, узнаю: здоров ли, как живет. Ты видел, я не видел!.. Копай, — говорит ему, — яму». — Башкир нанимал яму копать 40 сажен глубоко; сто сажен дров готовил, сколько пудов керосину готовил. Сказал хану: «Айда иди!» — Хан пошел к отцу. Тот бросил за ним дров и керосину, зажег. Хан сгорел.

Башкир остался, живет. Ханом сделался сам.

Рассказал Б. Дин-Мухаметов

Давно жил один старик со старухой. У них была сноха; у этой снохи было три брата. Старуха у старика была убыр (ведьма). Сноха печет лепешки — гостинцы, в гости хочет ехать к братьям; каждый день пекот, а свекровка у нее все кончает, ест. Сноха запряжет лошадь в гости ехать, глядит: гостинцев у нее нет, съедено. Замучилась сноха.

Один раз она затопила печь, приготовила все, только не пекла, а сначала лошадь запрягла, потом пекла. Испекла и поехала в гости. А у снохи было три парня.

Сколько-то там верст проехала, сноха, убыр ее догоняет, гонится за ней. Убыр поет:

Сношенька, подожди!

Ноги (у меня) пристали!

Убыр все ближе и ближе; руками уже хватает. Сноха бросила ей лепешку, убыр отстала было — ела, и опять идет. Опять поет:

Сношенька, подожди:

Ноги пристали!

Опять догоняет убыр. Опять сноха бросает ей лепешку. И так все лепешки бросала; лепешек больше у ней не стало. Бросила хлыстик; и хлыстик проглотила убыр; все идет, поет:

Сношенька, подожди:

Золотое копыто (у меня) пристало!

Сноха сняла с телеги одно колесо и бросила, едет на трех колесах. Убыр проглотила колесо. Тогда сноха бросила убыру своих сыновей — одного за другим, потом колеса телеги, потом и самую телегу; сама села на вершну и поехала. Все проглотила убыр. Телегу долго глотала, и сноха уехала далеко.

Глядит назад: опять видно стало убыра, опять гонится за нею и догоняет уже, сама поет:

Сношенька, подожди:

Золотое копыто пристало.

Боится сноха; сняла хомут с лошади, бросила. Немного отстала убыр, глотала и опять идет. Опять близко, только хватить. Сноха клала вдоль дороги вожжи. Долго глотала их убыр, далеко отстала и опять нагоняет. Платок с своей головы бросила сноха; потом всю свою одежду прибросала, в одной рубахе осталась.

Опять догоняет ее убыр. Нечего уже бросать. Убыр хватила за хвост лошади и оторвала хвост. Плохо бежит лошадь. Догоняет убыр, оторвала у лошади ногу. Лошадь на трех ногах бежит. Опять ногу оторвала убыр. Тогда сноха слезла с лошади, побежала пешком. Всю лошадь кончала убыр, далеко осталась. А деревня-та уже недалеко.

Добежала сноха до деревни. Там у ней три брата, у них три дома. Сноха поет:

Братец, отвори дверь:

Это я, твоя сестрица Биби-Гайша.

Убыр свекровка догоняет меня!

Старший брат отвечает ей: «Моя сестрица ночью не ходит». (Наступила уже ночь.) Не отворил дверей старший брат, а убыр уже близко.

Перед домом середнего брата поет:

Братец, отвори дверь:

Это я, твоя сестрица Биби-Гайша,

Убыр свекровка догоняет меня!

А тот отвечает: «Моя сестра ночью не ходит». — Не отворил дверей; а убыр настигает.

Перед окном третьего брата поет:

Братец, отвори дверь:

Это я, твоя сестра Биби-Гайша,

Убыр свекровка догоняет меня!

«Иди в овечью карду», — ответил ей малой брат. Он думает, что это не его сестра.

Зашла она в овечий пригон, спряталася. Убыр за ней пришла в пригон, ходит — нюхает. Поймала сноху и съела; остались одни кишки только. Кишки эти убыр повесила малому брату на столб, как вожжи, а сама ушла домой.

Утром встали братья. Середний брат идет к малому брату; смотрит: на столбе кишки висят. — «Вот, — говорит, — кого надо, того и Бог принес!» — А он игрок был, на скрипке играл. Взял кишки и утащил домой, сделал из них струны на скрипку.

Начал играть. Словно языком, его скрипка песню поет:

Не играй, не играй, братец:

Спина у меня болит.

Не играй, не играй, братец:

Я сестрица Биби-Гайша.

Играет, играет, а скрипка все одно свое поет. Удивился он. Принес скрипку к малому брату, позвал старшого брата. Начал играть — все братья заплакали: «Наверное, это наша сестра».

«Давай, — говорит, — в гости позовем свекровку и свекра!» Как те пришли, эти три брата поймали убыра и убили ее. А старик остался в гостях.

Рассказал М. Мухаметов

Были три солдата на службе; один из них унтер-офицер. Они втроем согласились не служить больше: «Прямо куда-нибудь уйдем». — Потом они ушли трое.

Была одна заимка, тут жили старик со старухой, и было у них три дочери. К ним и зашли солдаты. Хозяева угостили их и потом зачинали играть в карты. Унтер-офицер выиграл все деньги у старика. Легли спать; хозяева положили с солдатами спать и трех своих дочерей. Утром встали и опять зачинали играть в карты. Старшая дочь выиграла у унтер-офицера все деньги обратно; у него денег не стало, и солдаты собрались уезжать.

При прощании старшая дочь подарила унтер-офицеру шинель, середняя дочь подарила одному солдату кисет для денег, малая дочь подарила третьему солдату палку. Солдаты все трое ушли.

Стали на дороге смотреть кисет: что он; как трясет, все деньги прямо. Потом середний стал смотреть тросточку; как махнул палкой, все солдаты появились около него, много солдат. Положили палку; стали смотреть шинель; кто наденет шинель, того не видно.

Попал им какой-то большой город. Зашли в город, нашли квартиру. Младший солдат пошел за хлебом. Ждут, ждут его, не дождутся; не знают, куда ушел. Середней ушел его искать. Остался один офицер; ждет, ждет их — нету. Пошел искать их; кисет и трость, и шинель — все с собой взял. Товарищев не нашел.

Какая-то девка ему попалась. Стали в карты играть. Офицер у ней все деньги выиграл. Девка пошла за деньгами; деньги притащила; играет, играет, все деньги у офицера выиграла. Не стало у офицера денег на руках, достал он кисет, кисет трясет, деньги берет. Играет, опять деньги обратно выиграл. У девки деньги кончали.

Девка говорит офицеру: «Дай мне кисета: такой же кисет я сошью и завтра тебе принесу», — говорит. — Солдат отдал; девка ушла домой. Сшила девка такой же кисет и отдала солдату тот, которой сама шила, а солдатов кисет оставила у себя. Пришла опять играть с солдатом; выиграла у солдата все деньги. Солдат играть не стал; кисет в карман положил и ушел домой.

Не стало у солдата денег; трясет, трясет кисет, денег нету. — «Наверно, девка другой кисет мне отдала, не мой, наверно, этот!»

Нашел девку. Та говорит: «Нет, это, — говорит, — (у меня) мой кисет, что я сшила, твоего я не брала». (А сама опять новый кисет сшила, такой же, и держит у себя.) Ну, ладно. Опять играть стали в карты. У ней офицер опять все деньги выиграл. Девка ему говорит: «Ну, офицер, ты давай мне шинель: я такую же сошью, завтра тебе принесу; мне такую же шинель надо бы». — Офицер отдал ей шинель; она унесла домой, новую шинель такую же сшила, офицеру эту новую отдала. — «Вот тебе шинель. Я сама пойду за тебя замуж, бери меня». — «Возьму, — говорит, — давай пойдем гулять».

Пошли вместе гулять. Девка спрашивает его: «Это какая трость? Через нее что-нибудь строится или нет? Я посмотрю». — «Нет, ничего не строится. Нельзя держать тебе в руке». — «Ну, — говорит: — я замуж за тебя пойду, а ты жалеешь палку мне показать!» — «Ну, бери, — говорит, — смотри!» — Девка палку взяла, махнула — явилось много солдат: «Что прикажете, барыня?» — «Вот рядом со мной сидит солдат, вытолкай его! Не надо, — говорит, — нам!» — Они вытолкали. Девка ушла сама домой.

Офицер остался один прямо босиком, безо всего. Попался ему сад; там были яблоки. Одно яблоко взял и ел, и стал козёл. Лежит козёл, лежит, лежит. Взял еще одно яблоко, съел, стал человеком, опять такой же человек.

Стал он собирать яблоки; набрал две корзинки: одну корзинку одной породы, другую — другой.

Ушел в город, где живет девка, туда. Яблоки продает, по улицам гуляет. Из того дому, где живет девка, кухарка вышла к нему: «Что вы продаете?» — «Яблоки. Яблок у меня хороший: как ешь, станешь басинькой». — Один яблок он продал; его съела кухарка, стала хорошая.

Кухарка сказала девке: «Вот я купила яблоков, хорошая стала. Не купишь ли?» — «Ладно; надо, — говорит, — купить». — Пришла; ей солдат продал плохих яблоков, тех, от которых станешь козлом. Купила да съела, и стала козлом.

Солдат продал да ушел.

Потом опять пришел. Там, где живет девка, рядом ли, напротив ли, квартиру нанимал; заезжал. Чай пьет. Хозяин говорит ему: «Вот, какой-то человек продал яблоко; у соседа девка купила, стала козлом; не знай, какой яблок ему попал, лежит», — говорит. — Офицер сказал: «Я лечить ее стану; вылечу, опять девкой будет». — Хозяин сам пошел к соседу, сказал ему: «Такой-то человек лечить хочет твою девку». — «Ладно, — говорит, — пускай сюда придет, лечит».

Пришел к нему солдат. Хозяин сказал: «Лечить станешь?» «Станем». — «Как станешь лечить?» — «Баню ты топи; кругом бани пусть музыка играет». — Баню топили; полная музыка пришла. Завел он в баню козла, потом сам заходит. Прямо бьет козла; козел кричит, тот бьет.

Офицер спрашивает хозяина: «У твоей девки была шинель, был кисет, была трость, ты тащи сюда, а то не лечится», — говорит. — Тот все тащил. Зачал офицер тем яблоком кормить, от которого хорошими становятся; как яблоком кормил, стала хорошая девка.

Из бани вышли. Хозяин стал угощать его. Угостил, потом сказал: «Бери у меня девку, у меня никого больше нету. Я много ли проживу? Старик, умру скоро. Бери», — говорит. — Офицер сказал: «Ну, ладно». — Обвенчали.

Рассказал М. Мухаметов

Был богатый человек один. У него был парень, только один. Однажды отец сказал сыну: «Вот тебе тыщу рублей, деньги, иди в ярмарку, торговать будешь там». — Ну, ладно, пошел. Нашел двух ли, трех ли товарищей, стал вместе, с ними на фатеру в городе. Чай пили, потом пошли на базар; долго гуляли на базаре, ничего не купили.

Темно стало. Богатого человека сын увидел огонь где-то (не знаю, ресторан ли, что ли); сказал товарищу: «Там огонь, народу, видно, много; пойдем туда, чего там делают?» — Товарищ сказал: «Там игра, играют в шашки». — «Я пойду, ты не пойдешь так». — «Деньги кончашь».

Он пошел туда один. Пришел; хотел играть. — Можно ли играть?» — «У вас деньги есть?» — «Есть тыща рублей». — Мы научим тебя играть, за тыщу рублей, в месяц». — Научили. Месяц прошел, деньги кончал. Поехал домой: дали ему в ресторане осла.

Пришел домой, в свою деревню. Осла оставил на дороге, не тащил домой: «А то, — говорит, — народ будет смеяться». — Пришел. Отец его ругает: «Где, — говорит, — деньги? Чего тащил?» «Ничего, — говорит, — не тащил. Деньги потерял, — говорит, — на дороге».

Отец ему говорит: «Ну, бери еще тыщу рублей. Поди туда, торгуй, не потеряй деньги!» — Он деньги взял, пошел опять. Пришел в город; ночевал вместе с товарищами. Утром вместе с товарищами пошли на базар. Там стоял большой дом. Спросил товарища: «Какой это дом? Чего там делают — народу больно много?» «Там всякая игра есть: в карты больше всего играют». — Потом тот парень спросил товарища: «Пойдем туда в карты играть». — Товарищ его ругает: «Не ходи! Деньги только кончать!» — Товарища слова не слушал, пошел опять.

Пришел. В карты играет, играет; деньги все кончал опять, проиграл. Надо домой. Пешком идти далеко. Выпросил осла; дали ему; сел верхом и поехал. Пришел в свою деревню; осла оставил на дороге. Пришел домой. Отец говорит: «Чего тащил?» — «Ничего не тащил, потерял деньги». — Отец говорит: «Теперь нечем питаться».

Отец продал дом за тыщу рублей, без дома остался. Опять отдал деньги сыну: «Аида сходи, эти деньги не потеряй! Эти деньги потеряешь, тогда голодом буду».

Пошел опять. Пришел в город; сходил на базар; увидал: на скрипке играют. Спросил: «Меня учи, скрипку мне давай, тыщу рублей бери». — Тыщу рублей брал, месяц учил его. Месяц кончал, деньги кончал. Надо домой ехать, не на чем. Опять выпросил осла.

Осла оставил на дороге; пришел в свою деревню пешком. Не знает, где живет отец. Потом нашел отца. Тот спрашивает: «Где деньги? Чего тащил?» — «Ничего не тащил, потерял деньги». — «Куда теперь пойдем? Теперь все кончал — дом кончал, деньги кончал» — говорит.

Зачал сына в работники отдавать. Продал в работники навечно прямо.

Сын пошел с новым хозяином, с возами — много возов. На дороге есть ключ. Тут стали, выпрягли лошадей кормить, сами отдыхать, чай пить. Ключ больно глубок, воды не могут достать, веревки не хватает. — Как достать? Хозяин сказал работнику: «Ты слезай туда: тебе ведра отпущу с веревкой: воды наливай туда, потом сам выйдешь по веревке».

Спустился малайко вниз, к ключу. Там воды нету, а все золото. Наложил в ведро золота, скричал: «Поднимай!»

Полон воз наложил хозяин золота. Малайко тут оставил: веревки ему не спустил. Сам склал золото, пошел домой.

Малайко нашел какую-то дыру и пошел по этой дыре. Видит: там сидит один старик, сам слепой, а на руках скрипка. Малайко взял скрипку и стал играть; как заиграл, старик зачал глядеть, глаз у него здоровой стал.

Спросил старик: «Малайко, откуда пришел?» — «Я жил в работниках, пришел с хозяином; хозяин оставил меня здесь», — Старик сказал ему: «Айда тебя увезу к хозяину: он далёко не ушел, наверно». — Старик утащил его к хозяину.

Хозяин испугался: «Как ты пришел? На ключе я тебя оставил».

Хозяин написал бумагу и отдал малайку: «Ты иди вперед, у меня бабам скажи, что «скоро приду; поклон (селям) — говорит — скажешь». — Малайко пошел вперед; смотрит, что там написано; вскрывает, читает: «Как придет, так кончай этого малайка». — Оторвал это малайко, бросил, сам записал (ровно как хозяин: «Вот это малайко, говорит, — у меня девка есть, сию минуту венчай!»

Пришел малайко в деревню, отдал его бабе бумагу; та читала да звала муллу: той же минутой венчай! — Через три ли, через четыре ли часов пришел хозяин. — «Что так сделал?» — свою хозяйку спросил. — «Сам, — говорит, — так написал, вот, — говорит, — бумага!» — «Я не писал; наверно, сам писал… Ну, нечего делать, венчал так венчал», — говорит.

Прожил тут одну неделю. Девка сказала ему: «Тут в большом доме хан живет, он играет в шашки: кто у хана выиграет, тому девку дает; проиграет — голова резать». — Малайко сказал: «Я пойду туда; я играть хорошо умею». — Девка говорит: «Не ходи, кончать. — «Все равно!» — говорит.

Он пошел туды; пришел, спросил: «Какая тут игра? Я играть пришел». — «Согласен ли так играть: проиграешь — голова резать?» — Малайко говорит: «Согласен». — Зачали играть. Малайко выиграл у хана. Хан отдал ему девку, повенчали опять. Живет малайко у хана в доме зятем; когда хан умер, малайко остался вместо него.

Зовет малайко к себе своего старого хозяина. Тот пришел. — «Вот, — говорит, — ты на меня прежде какую бумагу написал? Это хорошо разве? Тогда я работником был, а теперь ханом, могу твою голову резать. Согласен ли ты?» — «Нет, — говорит, — так не делай. Сколько золота ты мне тогда тащил, все отдам!» — «Принеси», — говорит. — Тащил хозяин золота, не знаю, сколько пудов. — «Бери золото». — «Нет, для шутки я сказал тебе. Живи, бери золото; вперёд не делай так работнику. Золото не беру. Венчался я с твоей дочерью, тащи ее сюда». — Девку тащил, ему отдал. Малайко и теперь тут живет.

Рассказал С. Якупов

Давно жил один старик со старухой. Они были очень бедны. У них было три дочери, все маленькие — самой старшей 15 лет.

Однажды эти дочери жали хлеб на поле. А была уроза. Они жали и устали, есть захотели. Старшая говорит отцу: «Отец, я есть хочу; дай мне хлеба». — Отец ударил свою дочь и говорит ей: «Ешь, хорошо!» — Девица ответила: «Нет ли еще хлеба?». Тогда мать закричала на нее: «Если хочешь есть хлеб, так выходи замуж!» — Дочь говорит: «Хорошо, пойду».

Потом они пришли домой: поставили самовар, напились чаю. Старшая дочь и говорит: «Я теперь не пойду замуж: я сыта». — Середняя дочь сказала: «Я тоже не пойду: пусть сначала выдают старшую».

Потом старик со старухой разговаривают между собою: «Надо отдать старшую дочь замуж». — «Давай отдадим». — Скоро нашелся и сват; дал старику немного денег. Старик с радостью взял деньги. Отдал старшую дочь. А зять был обманщик.

Пожил немного зять; молодая жена у него захворала, а потом скоро и умерла. Обманщик мертвую посадил в телегу, запрег лошадь, сел рядом с покойницей и поехал в гости к тестю. Приехал, зашел в избу к тестю, а жену оставил в телеге, поздоровался с тестем и тещей, с свояченицами и говорит маленькой свояченице: «Поди, зови сюда мою жену». — Девочка пошла и зовет сестру: «Апай, иди домой». — Сестра нейдет и ничего не отвечает. Девочка воротилась и говорит: «Сердится, видно, апай: нейдет и ничего не отвечает».

Тогда обманщик посылает старшую свояченицу: «Иди, позови сюда мою жену; она больна немножко, не спит ли? Разбуди ее». — Девица пошла: сначала тихонько говорит: «Сестрица, иди домой!» — Не слышит. Тогда она сильно вскричала и схватила ее за руку, потянула. Покойница упала: телега соскрипела, старик и зять вышли. — «Умерла», — говорит.

Потом они взяли ее похоронили на кладбище. Старик и говорит: «Я тебе вторую дочь отдам (за прежний калым)». — Обманщик говорит: «Я не возьму; у меня первая жена была красивая, а эта некрасивая; мои соседи будут надо мной смеяться, что я сменял белую жену на черную».

Старик говорит: «Эй, зять! Не будем мы с тобой ссориться! Ты знаешь: у меня нет углей; привези мне завтра коробок углей; я тебе отдам обеих дочерей сразу». — Зять согласился.

Приехал зять домой; а соседи его, девять обманщиков, подожгли без него все дрова, сколько он нарубил для себя. Мужик думает: «Хорошо, что подожгли; мне как раз нужны угли, а не дрова». — Нагреб коробок углей и повез к тестю.

Привозит на другой день двух жен — молодых девиц. Соседи, девять обманщиков, спрашивают его: «Где взял девиц?» — «А у меня первая жена захворала да умерла: я ее мертвую возил по деревням, кричал: «Сменяйте мертвую бабу на живую девку. И выменял вот одну на двух».

Девять обманщиков сказали: «Ловко он сделал!» — У них у всех были живы матери. Они своих матерей убили топорами и поехали по деревням и кричат: «Меняйте мертвую бабу на живую!» — Мужики смеются над ними: «Вот дураки!» — Взяли прогнали их изо своей деревни.

Рассказал А. Шахатов

Был один старик; у него три сына. Старик собрался умирать и разделил свои деньги сыновьям: большому дал двести рублей и середнему дал двести рублей, а малому сыну денег совсем не дал: «Вот такой-то, — говорит старше — научит тебя уму-разуму». — Старик помер; его сыновья похоронили.

У одного богатого мужика была очень красивая дочь-невеста; кто даст сто рублей, тому она показывала свое лицо. Старший брат два раза сходил посмотреть на нее и двести рублей, свои деньги, кончал. Середний брат два раза сходил посмотреть и тоже двести рублей издержал. Теперь три брата сравнялись: ни у одного нет денег.

Младший брат пошел к тому старику, на которого указал ему отец, уму-разуму учиться. Старик сказал ему: «Айда, около озера ходит козел, веди его сюда!» — Младший брат пошел поймал козла за рога; тот упирается ногами, нейдет. Бился, бился, пошел домой без козла. Старик сказал ему: «Иди, у козла борода есть, тащи за бороду его». — Пошел, за бороду козла схватил — козел бежит.

Привел козла. Сели они двое на козла верхом: один вперед глядит, другой назад; поехали по улице, мимо окон той красивой девки.

Увидала их красивая девка, захохотала. Вместе с девкой дома была ещё сноха, а отец у ней уехал в город глаза лечить. — «Сноха, — говорит девка, — смотри-ка, какой смешной на козле едет!» — А у старика в руках было ведро вместо барабана.

Те говорят: «Мы заколем этого козла, ужинать будем». — Остановились под окнами, слезали; козла закололи. Ведро, в которое старик барабанил, повесили и стали в нем варить махан. Сумерки стали. Они съели мясо, надо спать ложиться, а окутаться нечем; одежи с собой никакой нет. Козлиной овчиной окутались и тянут ее друг у дружка. А дело осенью, замерзло.

Старик говорит: «Стукай в стену пуще». — Тот в стену стукает. Девка снохе говорит: «Шибко они в стену стукают, спроси: зачем?»

Сноха спросила: «Зачем стукаете?» — «Мы замерзаем, — говорит, — умираем от стужи. Если умрем, вам придется отвечать; пустите нас куда-нибудь в сени!» — Девка снохе сказала: «Умирать будут, нам придется отвечать; надо пустить их в сени». — Сноха пустила; те пришли, в сени легли.

Старик учит парня: «Ты в дверь стукай пуще». (А хозяина и хозяйки дома нет, только две — девка да сноха.) Девка говорит снохе: «Сестрица, спроси, зачем стукают». — Та спросила: «Мы замерзаем здесь. Пустите нас в избу». — Сноха: «Просятся в избу. Умирать будут, нам придется отвечать». — Позвали их в избу, положили их под самый порог.

Они и там стучат. Сноха спрашивает: «Зачем не спите?» — «Мы прямо умираем, замерзаем, у нас нечем окутаться». — Сноха передает девке. Девка сказала: «Ты со стариком спи, а я с молодым буду, тогда они не будут замерзать под одеялом». — Легли, старик со снохой, парень с девкой.

Старик уснул, а парень не спит, дрожит. — «Зачем дрожишь? — говорит. — «Весь согрелся, одно место не согрелось».

Утром встали. Самовар им поставили. — «Айда добрым порядком домой: мы вас не видали, вы нас не видали». — Старик говорит парню: «Не ходи домой!» — «Пошто, — говорит, — я пойду домой, когда женился здесь?» — «Идите домой!» — «Зачем я пойду? Вместе ночевал, так жена значит!» Старик говорит: «Спроси деньги у ней: отдаст деньги, которые у братьев взяла, тогда айда». — Девка: «Вот тебе сто рублей деньги! иди скорее: у меня отец придет». — «Давай побольше денег». — Девка двести рублей сулила, триста сулила. — «Не пойду!» — Четыреста посулила, парень говорит: «Давай!» — Получил: двести рублей старику отдал, двести себе взял. Ушли домой.

У девкина отца глаза болели, он ездил в город лечиться. Этот парень ему навстречу пошел, ихней дорогой. Слепой идет домой, глаз не вылечил. Парень попал ему навстречу, здоровался. Старик остановился. — «Ты откуда, молодец?» — «Я мала-мало лечить умею: у кого глаз болит, у кого рука болит, у кого ноги болят». — «У меня глаз один болит, не можешь ли вылечить?» — «Могу, — говорит. — Как не могу! Только жалованья меньше ста рублей не возьму».

Выпрягли лошадей тут же на степи, зачали глаз лечить. Лечил, лечил, ничего не вылечил. — «У тебя, видно, глаз давно болит, если бы не давно, я вылечил бы». — Наговорил на траву. — «Тащи траву домой, положь в шапку. Заходи в избу, шапку брось, скажи: «Хоть скажи, хоть не скажи, знаю дело!»

Отец так и сделал. Сноха ему ответила: «Я не хотела их звать, да девка говорит, что умрут — нам отвечать придется. Они спали с нами попросту, ничего не делали». — Старик: «Спасибо парню: меня обдул и вас обделал!»

Примечания:

3

Кстати заметить, что через служащих, свиту и дворню заводовладельцев Урала к местному крестьянскому населению могли легко проникнуть некоторые книжные сказочные сюжеты. Между прочим в Шадринском уезде Пермской губернии в 1860 году была записана А. Н. Зыряновым местная сказка с сюжетом, заимствованным из «Сатирикона» Петрония (Пермский сборник И, 1860. Отд. 2, N5 3. С. 165: «Жена забыла мужа», ср. о том статью Н. М. Благовещенского в «Русском Слове» 1861 г., N5 9. С. 132–150: Пермские сказочники и Петроний).

32

Обычная сказочная формула об отдаленном жилище.