Когда я рассказываю о своей теории мозга, слушатели почти всегда соглашаются со значением прогнозирования как ядра человеческой деятельности. Но обычно мне задают много дополнительных вопросов: что такое сознание? что такое воображение? как рождается творчество? как отличить реальность от ложных представлений и так далее. Хотя мотивацией для создания моей теории мозга послужили совсем не перечисленные вопросы, тем не менее они интересны практически каждому из нас. При обсуждении подобных тем я не претендую на роль знатока, но модель «Память-предсказание» интеллекта может послужить основой для ответов на некоторые вопросы. В этой главе я хотел бы обратиться к наиболее часто задаваемым.

Есть ли интеллект у крысы? Или у кошки? На какой стадии эволюции у живых существ возник разум? Я люблю отвечать на подобные вопросы, потому что ответы бывают весьма неожиданными. Все, что я рассказал вам о коре головного мозга и ее функционировании, справедливо благодаря важной предпосылке: окружающий мир структурирован, и, следовательно, прогноз может быть осуществим. В мире существуют модели и формы: у любого лица есть глаза, у глаз есть зрачки, огонь обжигает, благодаря силе гравитации предметы падают на землю, дверь закрывается и открывается и так далее. Мир является упорядоченным, но не однородным. Память, прогнозирование и поведение были бы бессмысленны, если бы в мире царил хаос. Все виды поведения, будь то человеческая деятельность, или поведение улитки, или функционирование одноклеточных и даже растений, есть не что иное, как разные способы исследования структуры мира с целью воспроизведения.

Представьте себе одноклеточное, обитающее в пруду. У простейшего есть жгутики, позволяющие ему плавать. Поверхность его образована молекулами, выявляющими наличие или отсутствие питательных веществ. Поскольку не все зоны пруда имеют одинаковую концентрацию последних, то восприятие одноклеточным организмом питательности окружающей среды неоднородно, оно может меняться от одной стороны клетки к другой. Перемещаясь по пруду, простейшее распознает эти изменения. Как видите, мир одноклеточных чрезвычайно прост. Клетка пополняет свою «осведомленность», перемещаясь в зоны с более высокой концентрацией питательных веществ. Можно сказать, что даже этот простейший организм способен осуществлять прогностическую функцию: он «предвидит», что, перемещаясь в определенном направлении, получит из окружающей среды больше питательных веществ. Включена ли в данный примитивнейший процесс прогнозирования память? Да. Запоминание сохраняется в ДНК простейшего организма, причем обучение происходит не на протяжении жизни конкретной особи, а в процессе эволюционного развития. Если бы структура мира внезапно изменилась, то одноклеточный организм не смог бы приспособиться, поскольку ему не удалось бы изменить свою ДНК и обусловленное ею поведение. Для этих простейших видов процесс обучения реализуется исключительно посредством эволюционного развития на протяжении многих поколений.

Разумен ли одноклеточный организм? Если под «разумом» понимать человеческий интеллект, то ответ будет отрицательным. Однако, если использовать академический подход к понятию разума и учесть, что это одноклеточное находится в самом дальнем конце континуума видов, использующих прогнозирование и память для оптимизации репродуктивных процессов, ответ будет положительным. Суть ведь не в том, чтобы представителей одних видов окрестить «разумными», а других, наоборот, «лишенными интеллекта». Память и прогнозирование используются абсолютно всеми живыми существами. Разница в методах – от простых до самых изощренных, – которые они используют.

Растения также используют память и прогнозирование для исследования структуры мира. Когда дерево посылает свои корни глубоко под землю, а листья – к небу, оно тоже составляет определенный прогноз. Генетическая память дерева позволяет ему прогнозировать, где можно получить воду и необходимые минеральные вещества. Конечно, дерево не думает, его поведение, или познание структуры окружающей среды, осуществляется автоматически.

В процессе филогенеза у растений развились системы коммуникации, преимущественно базирующиеся на медленном высвобождении химических сигналов. Если какую-то часть коры повредило насекомое, дерево посылает по своей сосудистой системе химические элементы, активизирующие защитную систему, что, в свою очередь, стимулирует выработку токсинов. Благодаря такой системе коммуникации дерево может проявлять и немного более сложные формы поведения.

Возможно, нейроны возникли из-за необходимости передавать информацию с большей скоростью, чем посредством сосудистой системы растений. Нейрон можно представить себе как клетку со своими собственными сосудистыми отростками. В какой-то момент, вместо того чтобы передавать химические элементы по этим отросткам, нейроны начали использовать электрохимические импульсы, имеющие намного более высокую скорость передвижения. В самом начале синаптическая передача и простые нервные системы, вероятно, не были способны к обучению. Их задача состояла лишь в том, чтобы как можно быстрее передать сигналы.

Однако со временем, в процессе эволюционного развития, произошло нечто весьма интересное. Связи между нейронами стали модифицируемыми. Нервные клетки обрели возможность посылать или не посылать сигнал – в зависимости от текущей ситуации. Совершенствовалась система памяти, и, следовательно, живые организмы стали обучаться и познавать структуру мира на протяжении своей собственной жизни, а не исключительно в процессе филогенеза. Таким образом, нервная система стала более гибкой, а поведение – модифицируемым. При внезапном изменении окружающей среды (скажем, появлении нового хищника) животные больше не были обречены неуклонно следовать генетически обусловленной модели поведения, а могли находить более уместные в данной ситуации схемы и следовать им. Гибкая нервная система дала толчок эволюционному развитию, привела к появлению новых видов, начиная рыбами и улитками и заканчивая человеком.

Как мы помним из главы 3, у всех млекопитающих есть «старый» мозг, покрытый сверху неокортексом – корой головного мозга. Кора головного мозга – это нервная ткань, развившаяся в процессе эволюции позже всего. Благодаря своей иерархической структуре, наличию инвариантных репрезентаций и прогностической функции, опирающейся на приобретенный опыт, кора головного мозга позволяет млекопитающим намного более полно (по сравнению с животными без таковой) исследовать структуру мира. Благодаря неокортексу наши предки научились плести сети и ловить рыбу. Но рыба не смогла выучить, что сеть означает опасность, или придумать инструменты, позволяющие ее разрезать. Кора головного мозга есть у всех млекопитающих – крыс, кошек, людей, – все они разумны, но в разной степени.

Модель «Память-предсказание» предполагает два ответа на поставленный вопрос. Первый достаточно очевиден: кора нашего головного мозга больше по размеру, чем неокортекс обезьяны или собаки. Когда в процессе эволюции кора головного мозга Homo sapience увеличилась до размеров большой обеденной салфетки (в распластанном виде), люди научились строить многоплановые и всеобъемлющие модели мира, а также формировать сложные прогнозы. Нам доступны гораздо более глубокие аналогии, чем другим млекопитающим. Мы осознаем и анализируем сложнейшие структуры. В поисках своей второй половины мы не только рассматриваем такую характеристику претендентов или претенденток как здоровье, но также знакомимся и общаемся с его или ее родителями и друзьями, оцениваем поведение и нравственные качества будущего мужа или жены. На основании указанных вторичных характеристик мы строим прогноз о том, как девушка или парень поведет себя в будущем. Трейдеры на рынке недвижимости ищут структуру в торговле. Математики ищут структуру в цифрах и уравнениях. Астрономы ищут структуру в расположении планет и звезд. Большая кора головного мозга позволяет нам воспринимать свой дом как часть города, который является частью региона, который является частью планеты, который является частью Вселенной. Другими словами, речь идет о восприятии структуры в структуре. Ни одно другое млекопитающее не может углубиться в размышления такого уровня. Например, я убежден, что моя кошка не имеет представления об устройстве мира за дверью нашего дома.

Второе отличие человеческого интеллекта от разума других млекопитающих состоит в том, что у последних отсутствует система речи. Языку как феномену, присущему исключительно человеку, были посвящены сотни исследований, о нем были написаны тома литературы. Однако система речи точно соответствует модели «Память-предсказание», причем понимание ее в подобном ключе не требует разработки и использования специальной терминологической базы, привязанной исключительно к речи. Слова, написанные от руки, напечатанные или произнесенные вслух, являются не чем иным, как сигналами внешнего мира, точно так же, как и мелодии, автомобили, дома. Синтаксис и семантика языка мало отличаются от иерархической структуры остальных объектов, привычных нам. И, подобно тому как звук приближающегося поезда вызывает появление визуального прогноза – «картинки» прибытия состава на вокзал, – слова ассоциируются с их физическими и семантическими аналогами, сохраняющимися в нашей памяти. Посредством языка один человек может активизировать воспоминания и создавать противопоставления мысленных объектов у другого человека. По сути, язык – это череда аналогий, благодаря которым люди могут представлять и познавать объекты окружающей действительности, не воспринимаемые ими непосредственно. В филогенезе появление речи требовало увеличения у предков человека неокортекса, а также развития моторной зоны коры головного мозга и скелетной мускулатуры, в частности артикуляционной. Владея языком, мы можем передавать свой жизненный опыт другим людям, а также своим потомкам. Как письменность, так и устная речь, отражаясь в культурных традициях, стали средством передачи знаний о мире из поколения в поколение. В наши дни печатные и коммуникационные средства позволяют нам иметь доступ к знаниям миллионов людей во всем мире. Остальные млекопитающие, не имеющие системы речи, даже в самом грубом приближении не могут передать такое количество информации своим отпрыскам. Крыса на протяжении своей жизни способна выучить и запомнить значения множества сигналов, но она не научит этому своих детенышей. А все потому, что она не может сказать: «Смотри, малыш, вот так и так мой отец учил меня избегать ударов электрического тока».

Таким образом, в развитии интеллекта можно выделить три этапа, причем на каждом из них использовалась память и прогнозирование. На первом этапе простейшие организмы использовали ДНК как средство запоминания и прогнозирования. Каждая отдельная особь не могла обучиться и приспособиться в течение своей жизни, она была способна лишь передать своим потомкам информацию о мире, полученную посредством ДНК от предков.

Второй этап начался, когда природа изобрела модифицируемые нервные системы, способные быстро усваивать сведения, получаемые из внешней среды, и сохранять их в памяти. На данном этапе отдельные особи могли усваивать структуру мира и адаптироваться к ней в рамках своей жизни. Но механизмы передачи приобретенных знаний, навыков и умений другим представителям своего вида, равно как и потомкам, отсутствовали (частично это было осуществимо путем непосредственного наблюдения). Именно на втором этапе у живых существ появилась (а со временем и увеличилась) кора головного мозга, но это было только начало.

Третьего и последнего этапа развития интеллекта достиг только человек. Этот этап ознаменовался значительным увеличением неокортекса и возникновением системы речи. Мы, люди, способны не только глубоко изучить структуру мира и наследие предков, но также посредством речи передать свои знания другим. Так осуществляется связь между поколениями.

Мы с вами как раз сейчас принимаем участие в подобном процессе. Значительную часть своей жизни я посвятил исследованию головного мозга и интеллекта. Конечно, я не достиг бы своей цели, если бы не имел доступа к информации, собранной сотнями ученых, у которых, в свою очередь, тоже были учителя, – и так на протяжении многих веков. Я изучил опыт своих предшественников, усвоил и переработал полученные от них знания, дополнил их, а теперь надеюсь поделиться своими открытиями с вами, дорогие читатели этой книги.

Люди – наиболее приспосабливающиеся создания на планете и единственные, кто обладает способностью широко обмениваться знаниями о мире в пределах своей популяции. Человечество пережило взрывное развитие, потому что мы в состоянии глубоко познавать структуру мира и передавать накопленную информацию друг другу. Благодаря развитой коре головного мозга и системе речи мы способны выжить везде – в лесу, в пустыне, в вечной мерзлоте или в джунглях.

Мне часто задают этот вопрос. Подозреваю, что люди думают, будто творчество – нечто такое, на что машины не способны, и именно поэтому вся идея создания искусственного интеллекта ставится под сомнение. Что же такое творчество? Мы уже несколько раз встречали ответ в этой книге. Творчество не является чем-то свойственным исключительно одной области коры головного мозга. Оно отличается от эмоций или координации, формирующихся в отдельных структурах вне коры головного мозга. Творчество, скорее, присуще каждой зоне неокортекса и является неотъемлемым элементом прогнозирования.

Как такое возможно? Разве творчество – не удел избранных, одаренных высочайшим интеллектом и выдающимися характеристиками? Не совсем. Творчество можно определить как способность прогнозирования на основе аналогий. Иногда данный процесс происходит во всех областях коры головного мозга, он непрерывен на протяжении всего времени, пока вы бодрствуете. Творчество присутствует в самых простых, обыденных процессах восприятия, происходящих в сенсорных зонах коры головного мозга (вспомните прослушивание знакомой песни в новой тональности), и в сложнейших проявлениях гениальности, рождающихся в высших зонах (например, создание симфонии). Фундаментальная основа повседневных примеров сенсорного восприятия та же, что и редких проявлений гениальности. Просто повседневные события для нас настолько обыденны, что мы этого не замечаем.

В предыдущих главах вы получили основное представление о том, как формируются наши инвариантные представления и как мы используем их для составления прогнозов будущих событий, которые всегда хотя бы немного, но отличаются от нашего прошлого опыта. Вы также знаете, что наши инвариантные представления сохраняются в памяти как последовательности событий. Мы создаем прогнозы, сопоставляя инвариантные представления об ожидаемых событиях и особенности текущей ситуации (вспомните историю о встрече поезда). По сути, прогнозирование – это применение инвариантных последовательностей к новым ситуациям. Таким образом, все прогнозы, создаваемые неокортексом, основаны на аналогиях. Мы прогнозируем будущее по аналогии с прошлым.

Представьте себе, что вы собираетесь поужинать в незнакомом ресторане и хотите вымыть руки. Вы никогда прежде не бывали здесь, но ваш мозг прогнозирует, что где-то в ресторане есть туалетная комната с умывальником. Откуда вашему мозгу это известно? Просто в других ресторанах, где вам доводилось побывать, всегда была такая комната. По аналогии мозг приходит к выводу, что в этом ресторане тоже должно быть нечто подобное. Вы уже знаете, где и что вам нужно искать. Вы прогнозируете, что должна быть дверь со значком, указывающим на то, мужская это или женская туалетная комната. Вы прогнозируете, что эта комната должна находиться где-то в дальней части главного помещения, возможно, позади барной стойки или на лестничной клетке, но точно не в зоне непосредственной видимости посетителей ресторана. Так, по аналогии с другими ресторанами, в которых вам довелось побывать, вы легко найдете то, что вам нужно. Вы не оглядываетесь по сторонам наугад, а наоборот, ищете ожидаемые указатели и значки, которые быстро помогли бы вам найти туалетную комнату. Поведение такого типа тоже является проявлением творчества, поскольку вы прогнозируете будущее по аналогии с прошлым. Подобный процесс не принято считать творческим, но, тем не менее, таковым он и является.

Недавно я купил виброфон[17]. У нас есть пианино, но вот на виброфоне я не играл никогда. Когда мы доставили инструмент домой, я взял ноты с пианино, раскрыл их, положил на подставку перед виброфоном и начал наигрывать простую мелодию. Разумеется, качество моего исполнения оставляло желать лучшего, но на фундаментальном уровне это был творческий поступок. Задумайтесь о том, что в нем присутствовало. У меня появился инструмент, который очень сильно отличается от пианино, – у виброфона золотистые металлические пластинки, у пианино белые и черные клавиши. Золотистые пластинки крупные и имеют различные размеры, клавиши невелики и всегда имеют только один из двух возможных размеров. Золотистые пластинки упорядочены в два отдельных ряда, черные и белые клавиши расположены в чередующемся порядке. При игре на одном инструменте я использую пальцы, а при игре на другом – ударные палочки. На одном инструменте я играю стоя, на втором – сидя. Для игры на виброфоне и на пианино требуется задействовать различные группы мышц и выполнять совершенно разные движения.

Как же мне удалось наиграть мелодию на незнакомом инструменте? Дело в том, что мой мозг нашел соответствие между клавишами пианино и пластинками виброфона. По этой аналогии я и наиграл мелодию – подобно тому, как узнал бы песню, исполненную в разных тональностях. В обоих случаях мы познаем действительность и действуем по аналогии с прошлым полученным опытом. Я понимаю, что для вас сходство двух инструментов может показаться очевидным, но это возможно лишь потому, что человеческий мозг автоматически распознает аналогии. Попробуйте запрограммировать компьютер на поиск сходства между такими объектами, как пианино и виброфон, и вы убедитесь, что эта задача невероятно сложна. Прогнозирование на основе аналогий, т. е. творчество, настолько неуловимо, что в обыденной жизни мы его даже не замечаем.

С другой стороны, мы считаем, что проявляем творчество, когда наша запоминающе-прогностическая система оперирует на высших уровнях абстрагирования, когда она создает незаурядные прогнозы, используя незаурядные аналогии. Например, большинство людей согласятся, что решение математиком сложной задачи – творческий процесс. Но давайте поговорим об этом подробнее. Наш математик изучает замысловатое уравнение и думает: «Интересно, как бы мне его решить?» Не найдя очевидного ответа, он пробует изменить форму уравнения. Переписывая его несколько раз, ученый рассматривает его с разных точек зрения. Наконец, одна часть уравнения кажется ему очень знакомой. Он думает примерно так: «О, это напоминает мне элемент другого уравнения, которое я решал несколько лет тому назад». Затем математик создает прогноз на основе аналогий: «Возможно, я смогу решить это уравнение используя тот же подход, который оказался успешным в прошлый раз». Так, решая уравнение по аналогии с задачей, выполненной ранее, ученый совершает творческий поступок.

У моего отца было какое-то загадочное заболевание крови, и врачам долго не удавалось установить правильный диагноз. Как же они выбирали метод лечения? Они взяли результаты ежемесячных анализов крови отца с тем, чтобы отследить определенные закономерности. (Мой отец даже распечатал их в виде графика, чтобы картина была более четкой.) Хотя симптомы болезни не сочетались в единую клиническую картину, присутствовали признаки целого ряда патологических состояний. Врачи сошлись на том, чтобы применить лечение, основанное на комбинации стратегий, которые оказались успешными при лечении других заболеваний крови. Методы лечения были выведены по аналогии с успешными методами, которые использовались для лечения заболеваний, встречавшихся раньше во врачебной практике.

Примером творчества могут служить метафоры Шекспира. Когда вы их читаете, они вызывают восхищение, но придумать их самому крайне сложно, поэтому Шекспира считают гением. Чтобы создать подобные метафоры, нужно увидеть последовательность удачных аналогий. Когда Шекспир пишет: «Ножи в улыбке у него», то он на самом деле не говорит о ножах или об улыбке. Ножи служат аналогией злых намерений, а улыбка – аналогом лживости. Вы только подумайте – целых две искусных аналогии всего в пяти словах! Талантливые поэты обладают даром сочетания слов или понятий, позволяющим взглянуть на мир под новым углом. Они создают неожиданные аналогии как способ познания структур высшего уровня.

Искусство ценно потому, что его творческая сила позволяет временно приостановить прогностическую функцию. Если вы смотрите фильм, который нарушает привычные каноны, он вам нравится, потому что это – не давно известное старье. Полотна живописцев, музыкальные произведения, поэзия, романы – все формы искусства призваны разрушать привычные стереотипы и обманывать ожидания публики. Не существует единого определения высокого искусства. С одной стороны, мы хотим наслаждаться знакомыми явлениями, пусть и поданными под необычным углом, и в то же время ждем чего-то особенного и неожиданного. Перевес знакомого оценивается как дешевка; избыток новизны утомляет, и ее очень трудно оценить по достоинству. Например, привлекательность для слуха музыкального произведения определяется довольно простыми свойствами – четким ритмом и гармоничным звучанием музыкальных фраз. Насладиться такой музыкой может любой. В то же время она несколько необычна и неожиданна, однако чем больше вы ее слушаете, тем лучше понимаете, что непредсказуемой ее назвать нельзя. Даже в неожиданной части музыкального произведения тоже существует своя структура, включающая, например, повторение музыкального рисунка или смену тональности. Точно так же обстоит дело с литературными или кинематографическими шедеврами. Чем более искушенным читателем или зрителем вы становитесь, тем точнее различаете творческие ходы создателей или сложность структуры их творений.

Наверняка, вам случалось смотреть на что-то и отмечать про себя: «Хм, по-моему, я уже где-то что-то подобное видел… Но где и когда?» Во многих случаях вы не пытаетесь разрешить возникшую задачу сознательно, просто вследствие неожиданной ситуации в вашем мозге активизируется инвариантная репрезентация. Сознание подсказывает вам аналогию между двумя, как правило, не связанными между собой событиями или фактами. Мне кажется, что продвижение новых идей в науке и в бизнесе протекают по одним и тем же законам, а лоббирование политической реформы во многом подобно воспитанию детей. Если я поэт, пожалуйста, вот вам моя новая метафора! Если я инженер или ученый, то предлагаю решение давно существующей проблемы. Творчество – это поиск соответствия между сигналами, которые вам доводилось встречать на своем жизненном пути, и их сопоставление. Нейронный механизм осуществления такой деятельности функционирует во всех отделах коры головного мозга.

Когда речь заходит о творчестве в целом, меня нередко спрашивают: «Если творчество присуще мозгу любого человека, то как можно объяснить различия в степени выраженности творческих способностей?» Модель «Память-предсказание» предлагает два возможных ответа. Первый опирается на природные задатки, а второй – на обстоятельства воспитания. Начнем со второго. Каждый из нас в процессе жизни формирует свой уникальный жизненный опыт. Это значит, что нет двух одинаковых моделей мира, что в одной и той же ситуации у разных людей возникают совершенно различные аналогии, а их прогнозы могут быть противоположными. Если я рос в музыкальной среде, то могу спеть песню в другой тональности или наиграть хорошо знакомую мне мелодию на новом музыкальном инструменте. Если я не имел ничего общего с музыкой, то не сделаю этого, поскольку не смогу осуществить прогнозы такого уровня. Если я изучал физику, я могу объяснить поведение обыденных объектов по аналогии с физическими законами. Если мои родители занимались разведением собак, то у меня будут развиты способности проведения аналогий в их поведении, таким образом, я смогу точнее прогнозировать их поведение. Некоторые люди имеют выдающиеся способности к творчеству, языкам, математике, дипломатии. Во всем этом присутствует значительная доля влияния среды – обстановки, в которой они росли и воспитывались. Особенности прогностического процесса, а значит, и наши дарования, базируются на нашем опыте.

В главе 6 мы говорили о том, как сохраняющиеся в памяти единицы информации передвигаются вниз по иерархическим зонам коры головного мозга. Чем чаще вы подвергаетесь воздействию определенного сигнала, тем скорее информация о его значении передается в более низкие в иерархии коры головного мозга зоны. Это позволяет вам изучать взаимосвязи между абстрактными понятиями высшего порядка в верхней части иерархии. В этом суть компетентности. Специалиста, который благодаря своему опыту и постоянному контакту с объектами определенной сферы может распознавать более тонкие сигналы, незаметные непосвященным, называют профессионалом, мастером своего дела, знатоком. В качестве примера таких незаметных сигналов можно привести форму крыла автомобиля середины 1950-х годов или размер пятнышка на клюве чайки. Мастера способны распознавать сверхструктуры. И, хотя физический предел способности к обучению существует (он ограничен размерами неокортекса), мы, люди, обладаем чрезвычайно большой по сравнению с другими видами корой головного мозга, а следовательно, значительной гибкостью в том, чему можем научиться. И самая важная роль во всем этом отводится опыту, который приобретаем на протяжении своей жизни.

Существуют, разумеется, и врожденные задатки, в частности – обусловленные различиями в строении головного мозга. Например, размером областей коры головного мозга (наиболее заметны различия в размерах зоны V1) и латерализацией полушарий (у женщин связи между правым и левым полушариями более прочны, чем у мужчин). Не исключены также различия в числе нервных клеток в нервной ткани и связях между ними. Скорее всего, творческий гений Альберта Эйнштейна нельзя объяснить исключительно благоприятной внешней средой патентного бюро, в котором он работал в молодости. В недавних исследованиях мозга гения, долгое время считавшегося утерянным, обнаружилось много необычного. В мозге создателя теории относительности на один нейрон приходилось существенно больше поддерживающих клеток (глий[18]), чем у обычных людей. Кроме того, были выявлены борозды необычной формы в теменных выступах, т. е. зонах, которые считаются ответственными за математические способности и пространственное воображение. У Эйнштейна эти зоны были примерно на 15% шире, чем у большинства людей. Вероятно, нам так и не удастся до конца разгадать загадку творчества и интеллектуальных способностей Эйнштейна, но можно с уверенностью утверждать, что отчасти в их основе лежали генетические факторы.

Независимо от различий в строении головного мозга гения и среднестатистического человека, мы все креативны, а посредством практики и обучения можем отточить наши способности и таланты.

Скорее всего, да. Я обнаружил, что существуют способы, помогающие найти полезные аналогии при решении задач. Во-первых, нужно исходить из предположения, что поставленная задача является разрешимой. Слишком часто люди бросают начатое на полпути. Вы должны быть уверены в том, что решение просто ждет, и готовыми к тому, что упорно размышлять о поставленной задаче придется достаточно долго.

Во-вторых, не нужно останавливать блуждания собственной мысли. Вашему мозгу нужны время и пространство для того, чтобы найти решение. Поиск решения равнозначен для мозга поиску аналогии, существующей во внешнем мире или хранящейся в вашей коре головного мозга. Согласно модели «Память-предсказание», в работе над любой проблемой вы должны искать разные перспективы ее рассмотрения, повышая тем самым вероятность найти аналогию с прошлым опытом. Не зацикливайтесь на якобы единственно возможном подходе! Попробуйте разбить задачу на несколько частей и переставить их в другом порядке, как в буквальном, так и в переносном смысле. Когда я играю в составление слов из букв одного длинного слова, то периодически меняю порядок составляющих. Дело совсем не в том, что перестановка букв помогает мне придумать новое слово, а в том, что разные комбинации букв могут напомнить мне слова или их части, которые станут частью решения задачи. Если вы смотрите на изображение чего-либо, и рисунок ни о чем вам не говорит, попробуйте представить его перевернутым, или изменить цвета, или взглянуть на него под другим углом. Например, в процессе размышлений о том, как поступающие из окружающей среды в зону V1 сигналы вызывают активизацию инвариантных репрезентаций в зоне IT, я зашел в тупик. Тогда я задал себе обратный вопрос: как постоянный сигнал из зоны IT может приводить к возникновению различных прогнозов в V1? В конечном счете я понял, что V1 не стоит рассматривать как однородную зону коры головного мозга.

Чем бы вы ни занимались, порой вы можете зайти в тупик. В таком случае отвлекитесь немного, смените вид деятельности. Потом попытайтесь переформулировать свою задачу. Возможно, поиск верного решения займет дни или недели, но рано или поздно вы добьетесь своего. Цель состоит в том, чтобы найти аналогичную ситуацию в вашем прошлом или настоящем опыте. Чтобы достичь успеха, вы должны постоянно держать свою цель в голове, но при этом иногда отвлекаться, чтобы ваш мозг имел возможность поискать аналогичное воспоминание.

Приведу еще один пример того, как переформулирование задачи способствовало нахождению правильного решения. В 1994 году мы с коллегами искали способ ввода текста в карманных компьютерах. Все сосредоточились на создании программного обеспечения для распознавания написанного от руки текста. Мысль была такая: раз человек может писать от руки на листе бумаги, точно так же можно писать и на мониторе компьютера. К сожалению, оказалось, что данная задача крайне сложна – еще один пример того, что способности компьютера и человеческого мозга несравнимы. Причина в том, что мозг использует как информацию, хранящуюся в памяти, так и текущий контекст, чтобы прогнозировать, что будет написано дальше. Буквы и слова, трудно распознаваемые по отдельности, очень легко идентифицируются в контексте. Набор сигналов, распознаваемых компьютером, не является достаточным для решения поставленной задачи. Я разработал архитектуру нескольких компьютеров, использующих традиционное распознавание почерка, но ни одна из них не оказалась достаточно функциональной.

Несколько лет я бился над тем, чтобы улучшить работу этого программного обеспечения, пока не понял, что зашел в тупик. Тогда я решил сменить угол зрения на проблему и задумался над аналогичными задачами. Я спросил себя: «Как мы вводим текст в стационарных компьютерах? Печатаем на клавиатуре. А откуда мы знаем, как нам нужно печатать на клавиатуре? В общем-то это не так просто. Ведь это сравнительно новое изобретение, требующее времени для обучения. Печатать на клавиатуре посредством ударов пальцами непросто, это не интуитивное знание, оно нисколько не напоминает письмо от руки, однако миллионы людей смогли овладеть им. Почему? Потому, что это работает». Дальше мои размышления сместились к построению аналогий: «Возможно, я придумаю систему текстового ввода, не обязательно интуитивную, которую придется изучить, но люди будут ее использовать, потому что она окажется работающей».

Я прошел через описанный процесс, используя печатание на клавиатуре как аналогию для решения задачи введения текста в компьютер с помощью письма ручкой по дисплею. Я учитывал, что пользователи с готовностью берутся за освоение печати на клавиатуре, потому что это надежный и быстрый способ ввода текста в компьютер. Значит, если мы сможем придумать новый способ ввода текста при помощи ручки, который будет быстрым и надежным, то люди согласятся его использовать, даже если потребуется обучение. И вот я придумал алфавит, который надежно переводил рукописный текст в компьютерный. Впоследствии мы назвали его Graffiti. В традиционной системе распознавания рукописного текста вы не можете выяснить причины возможных ошибок компьютера. Система Graffiti всегда воссоздает правильные буквы – при условии, что при письме не допущено ошибок. Наш мозг ненавидит неопределенность, именно поэтому традиционные системы распознавания рукописного текста не пользуются популярностью.

Многие считали Graffiti исключительно глупым изобретением. Я пошел наперекор всем ожиданиям в отношении компьютеров. Сакральным заклинанием того периода было: компьютер должен приспосабливаться к пользователю, а не наоборот. Тем не менее я был полон уверенности, что люди примут мое нововведение точно так же, как они приняли клавиатуру. Система Graffiti оказалась хорошим инженерным решением и вскоре обрела широкую популярность. И хотя я до сих пор нередко слышу мнение, что компьютеры должны приспосабливаться к пользователям, а не наоборот, это не всегда верно. Наш мозг отдает предпочтение системам, которые являются последовательными и прогнозируемыми, к тому же нам нравиться приобретать новые навыки.

Опасность ложной аналогии существует всегда. История науки богата примерами разоблачения великолепных на первый взгляд аналогий. Так, например, известный астроном Иоганн Кеплер убедил себя в том, что орбиты шести известных на то время планет предопределяются Платоновыми многогранниками. Платоновы многогранники – это единственные трехмерные фигуры, которые можно полностью создать из правильных многоугольников. В частности, это тетраэдр, октаэдр, додекаэдр, икосаэдр, куб, открытые древними греками, которые уделяли пристальное внимание взаимосвязям математики и космоса.

Как и все классики эпохи Ренессанса, Кеплер находился под сильным влиянием греков. Ему казалось, что факт существования пяти правильных трехмерных фигур и шести планет не был случайным. В своем труде Космическая загадка (1596) ученый писал: «Динамический мир представлен пятью правильными многоугольниками с плоской поверхностью. Если их рассматривать как границы, то они определяют шесть объектов, т. е. шесть планет, вращающихся вокруг Солнца. Именно в этом и состоит причина того, почему существует только шесть планет». Как видите, аналогия, найденная Кеплером, была очень изящной, но совершенно не соответствующей истине.

Далее Кеплер продолжал размышлять об орбитах планет в рамках вложенных правильных многогранников, центрированных вокруг Солнца. Взяв за основу орбиту Меркурия, ученый описал ее правильным восьмиугольником. Края октаэдра обозначали большую по размерам сферу, образующую орбиту Венеры. Вокруг орбиты Венеры Кеплер описывал икосаэдр, края которого обозначали орбиту Земли. А дальше прогрессия продолжалась: по представлениям Кеплера, додекаэдр, описанный вокруг орбиты Земли, очерчивал орбиту Марса, тетраэдр вокруг орбиты Марса – орбиту Юпитера, а куб вокруг Юпитера – орбиту Сатурна. Так просто и красиво! Принимая во внимания скудность астрономических сведений в те дни, такая схема действительно казалась реальной. (Кеплеру посчастливилось понять свою ошибку, когда через несколько лет другой ученый, Тихо Браге, доказал, что орбиты планет имеют эллипсовидную форму.)

Пусть заблуждение Кеплера послужит хорошим уроком для всех ученых, да и не только для них. Мозг – это орган, создающий модели и ставящий творческие прогнозы. Эти прогнозы и модели могут как прояснить истину, так и сбить с правильного пути познания мира. Причем, при отсутствии правильных корреляций человеческий мозг склонен к тому, чтобы принять ошибочные предположения. Псевдонаука, фанатизм, религиозность, нетерпимость очень часто имеют общий корень – ошибочные аналогии.

Это один из тех вопросов, которых большинство нейробиологов понапрасну опасаются и относят к разделу философии, граничащему с псевдонаукой. Тему человеческого сознания готовы обсуждать лишь немногие из них, например, Кристоф Кох. Я тоже считаю данный вопрос заслуживающим внимания. К сожалению, у меня нет полной и исчерпывающей теории, которая полностью бы объясняла феномен сознания, но я полагаю, что отчасти его можно понять, опираясь на все те же ключевые процессы деятельности головного мозга – память и прогнозирование. (Не кажется ли вам, что теперь я привнес в нашу дискуссию оттенок загадочности?)

Недавно мне довелось посетить научную конференцию в Лонг-Айленд Саунд. Вечером порядка дюжины ее участников спустились к пирсу, чтобы поболтать возле воды перед обедом и следующим за ним вечерним отделением конференции. Незаметно разговор перешел на тему сознания. Как я уже отмечал, нейрологи не любят этой темы, но мы находились в чудном местечке, выпили немного отличного вина, и расслабились. Коллега из Британии заявила: «Человеческое сознание непостижимо». Я возразил: «Сознание не такая большая загадка. Это просто осознание того, что значит иметь кору головного мозга». Воцарилась тишина. Затем несколько ученых попытались вывести меня из заблуждения, в котором я, по их мнению, пребывал. «Согласитесь, что вы воспринимаете мир как нечто живое и прекрасное. Как вы можете отрицать существование вашего сознания, которое воспринимает внешний мир? Согласитесь, вы ведь ощущаете себя чем-то особенным». Чтобы доказать свою точку зрения, я настаивал: «Не понимаю, о чем выговорите. Если принять тот угол, под которым вы рассматриваете сознание, то я от вас, должно быть, очень сильно отличаюсь. Я не чувствую того, что чувствуете вы, значит, я создание без сознания или вообще зомби». Должен заметить, что понятие «зомби» очень часто всплывает в дискуссиях философов на тему сознания. Согласно общепринятому определению, зомби – это физический аналог человека, у которого отсутствует сознание. Британская коллега с интересом на меня посмотрела:

Конечно же, у вас есть сознание.

Нет, я так не думаю. Возможно, внешне я похож на вас, но я не сознательное человеческое создание. Пусть вас это не беспокоит, я ведь не переживаю.

Разве вы не замечаете всю эту красоту? – сказала она, показывая рукой на линию горизонта, где закат солнца отливал оранжево-розовой дорожкой на поверхности моря.

Вижу. Ну и что?

Опишите свое субъективное восприятие.

Я знаю, что нахожусь здесь. Моя память сохранит многие из подробностей этого вечера. Однако я не чувствую, что происходит нечто особенное, и если вы что-то особенное ощущаете, то, стало быть, у меня нет сознания.

Так я хотел припереть ее к стенке, чтобы она ответила, что, по ее мнению, было необъяснимого и таинственного в сознании. Я хотел заставить ее дать определение понятию сознания!

Мы препирались до тех пор, пока не подошло время ужина. Не думаю, что мне удалось изменить мнение кого-либо из присутствующих о том, что такое сознание и в чем оно проявляется. Я просто пытался подвести их к мысли о том, что считать сознание неким магическим «соусом», который прилагается к мозгу, в корне неверно. Кстати, этот подход невероятно распространен: мозг, состоящий из нервных клеток, следует полить магическим «соусом» сознания, чтобы в результате получился человек. При таком подходе сознание является таинственной субстанцией, которая существует независимо от мозга. Именно поэтому у зомби есть мозг, но нет сознания. У них имеются все механические составляющие, нейроны и синапсы, но у них нет того особенного «соуса». Они могут делать все то же, что делают люди. По внешним признакам зомби не отличишь от человека.

Представление о том, что сознание – это нечто особенное, происходит из верований в дух жизни, т. е. особенную силу, которая, как считалось, делает живое живым. Люди верили, что присутствие этой силы объясняет различия между скалой и растением, каменным изваянием и живым существом. На сегодняшний день мы достаточно хорошо понимаем различия между живыми и неживыми объектами, чтобы понять, что никакого особенного «соуса» нет и в помине. Нам многое известно о ДНК, белковой природе человеческого организма, генетическом коде и метаболизме. Все тайны живых систем пока что не раскрыты, но мы достаточно искушены в биологии, чтобы не искушаться мифом магии.

Но и в наше время, несмотря на сказанное выше, многие люди продолжают верить, что сознание – это нечто особенное, то, что невозможно объяснить в редукционистских биологических терминах. И, хотя я не занимаюсь непосредственно исследованием человеческого сознания и не изучил досконально все философские воззрения на сей счет, у меня есть обоснованное суждение по этому поводу. Я считаю, что между присутствием у живого существа сознания и наличием у него неокортекса можно поставить знак равенства. Но это еще не все. Мы можем подразделить сознание на две основные категории. Первая – самосознание, т. е. обыденное ощущение собственной идентичности; его понять нетрудно. Вторая категория сознания – квалия, т. е. представление о том, что чувства и ощущения являются частично независимыми друг от друга в потоке сенсорных входных сигналов. Вот ее понять сложнее.

Чаще всего, употребляя слово сознание, люди обращаются к первой категории. «Вы осознаете, что прошли мимо меня, даже не поздоровавшись?», «Ты был в сознании, когда преступник скрылся?» и проч. Нередко возникает путаница в понятиях «сознание» и «осведомленность». Они действительно очень близки, однако я полагаю, что первое гораздо шире. По моему мнению, сознание тождественно способности сохранять единицы информации в декларативном виде так, чтобы вы могли вызвать их из памяти по своему желанию и пересказать кому-то другому посредством устной или письменной речи. Давайте расшифруем, что представляет собой эта декларативная память. Если вы спросите меня, где я был в прошлую субботу, я вам смогу рассказать об этом. Вот вам пример единицы информации, сохраненной в мозге в декларативном виде. С другой стороны, если вы спросите меня, как при езде на велосипеде удерживать его в состоянии равновесия, я порекомендую вам крепче держаться за руль и давить на педали, но не смогу предоставить более точных объяснений. Дело в том, что удержание равновесия на велосипеде обеспечивается нейронной деятельностью «старого» мозга, т. е. воспоминание об этом процессе не сохраняется в декларативной форме.

Проведите небольшой мысленный эксперимент, подтверждающий приведенную выше информацию. Как вы помните, вся наша система памяти обусловлена физическими изменениями синапсов и нейронов, к которым они привязаны. Если бы я изобрел метод, позволяющий повернуть эти физические изменения вспять, то хранилище памяти оказалось бы стертым. Только представьте себе: я поворачиваю рычаг, и ваш мозг оказывается точно в таком же физическом состоянии, в каком он был в определенный момент прошлого – скажем, час или двадцать четыре часа назад. Осуществив такую процедуру, я стираю всю информацию, хранившуюся в вашем мозге с того момента времени.

Допустим, вы прожили сегодняшний день и проснулись завтра. Но как раз перед вашим пробуждением я стер последние двадцать четыре часа. У вас не осталось бы совершенно никаких воспоминаний о предыдущем дне. С точки зрения вашего мозга, «вчера» не было вообще. Я бы вам сказал, что сегодня среда, но вы бы протестовали: «Нет, это неправда. Сегодня вторник, и я уверен в этом. Кто-то изменил календарь. Даже не пытайтесь обмануть меня!» Я могу предоставить вам свидетелей, готовых подтвердить, что они встречались с вами во вторник и что вы были в сознании. Они видели вас, обедали с вами, общались с вами. Неужели вы этого не помните? Вы скажете, что ничего такого не было. Когда вам, наконец, покажут видеопленку, на которой записано, как вы обедали, вы осознаете, что вас не водят за нос, что на самом деле вчера был вторник – день, о котором у вас не сохранилось ни единого воспоминания. Похоже, вчера вы были зомби, а не человеком. Тем не менее на протяжении всего дня вы пребывали в полном сознании. Ваша убежденность в том, что вы были в сознании, исчезла только тогда, когда была стерта декларативная память.

Рассмотренный мысленный эксперимент показывает равнозначность декларативных воспоминаний и обыденного восприятия собственного сознания. Если на протяжении партии в теннис и в конце игры я спросил бы вас, в сознании ли вы, то, разумеется, получил бы утвердительный ответ. Если бы я стер вашу память за последние два часа, вы бы сказали, что все это время находились в бессознательном состоянии, а значит, не можете отвечать за свои действия. Таким образом, ключевую роль играет то, сохраняется ли информация об определенном временном промежутке в системе вашей памяти. Иными словами, значение сознания не является абсолютным. Его можно изменить путем стирания памяти.

Более сложная интерпретация сознания связана с понятием квалия, которое наиболее полно отражается в вопросах в стиле дзен, например: «Почему красный бывает красным, а зеленый зеленым? Выглядит ли красный цвет для меня точно таким же, как и для вас? Почему красный цвет вызывает определенные чувства? Красный цвет всегда обладает для меня неотделимым свойством эмоциональности. А какие чувства вызывает он у вас?»

В нейробиологии подобные вопросы некорректны, поэтому позволю себе несколько их перефразировать. С моей точки зрения, эквивалентным и ничуть не менее простым вопросом будет такой: «Почему разные ощущения воспринимаются как отличающиеся качественно? Почему воспринимаемые нами зрительные образы отличны от слуховых, а также от тактильных ощущений?». Кора головного мозга везде одинакова, в ней везде происходят одни и те же процессы, она имеет дело только со стимулами, поступающими извне. Аксоны, по которым передаются звуковые и визуальные сигналы, по характеру своего функционирования полностью идентичны – аксон сенсорного нейрона не переносит «свет» или «звук». Но откуда берутся эти различия, которые трудно описать словами, но не признать их наличия невозможно?

У людей, страдающих синестезией[19], в головном мозге размыты различия между чувствами восприятия. У таких людей некоторые звуки имеют цвет и тактильные ощущения. Это говорит о том, что качественный аспект любого ощущения не является неизменным. В результате некоторых физических преобразований мозг может присвоить аудиальному входному сигналу качественный аспект зрения.

Так как же можно объяснить феномен квалия? Существуют два предположения, хотя ни одно из них не является вполне удовлетворительным. Вариант первый: зрительное, слуховое и осязательное восприятие осуществляются по одинаковым принципам, но подлежат различным формам обработки в коре головного мозга. Звуковое восприятие рождается в специфических звуковых подструктурах неокортекса, которые обрабатывают слуховые сигналы до того, как они собственно попадают в кору головного мозга. Соматосенсорные сигналы тоже проходят обработку в соответствующих подструктурах коры головного мозга. Возможно, феномен квалия, подобно эмоциям, не передается исключительно корой головного мозга. В случае если он как-то связан с подструктурами коры головного мозга, в которых существуют уникальные нейронные связи с эмоциональными центрами, это может объяснить, почему мы воспринимаем чувства и эмоции по-разному, хотя это и не объясняет явления квалия.

Второе возможное объяснение таково: восприятие качественных аспектов информации обусловлено структурой входных сигналов, т. е. их различиями. Природа пространственно-временных сигналов, воспринимаемых слуховым нервом, отличается от природы пространственно-временных сигналов, фиксируемых зрительным нервом. Зрительный нерв, содержащий миллионы волокон, воспринимает преимущественно пространственную информацию. У слухового нерва, содержащего тридцать тысяч волокон, отчетливо выражен приоритет временной информации. Эти различия могут быть связаны с тем, что мы называем квалия. Одно мы можем утверждать с полной уверенностью: независимо от определения сознания, память и прогнозирование играют в его формировании критическую роль.

С понятием сознания связаны понятия разума и души. В детстве я часто фантазировал о том, что было бы, если бы я родился в теле другого ребенка в другой стране. В тех фантазиях мое «я» было независимым от тела. Это широко распространенное чувство независимости разума от физического тела вызвано особенностями функционирования коры головного мозга. Как вам уже известно, неокортекс создает в своей иерархической памяти модель окружающего мира. Непосредственным результатом работы данной модели являются мысли. Извлечение из памяти хранящейся в ней информации (воспоминаний) приводит к формированию прогнозов, действующих, в свою очередь, подобно сенсорным сигналам, вызывающим новые воспоминания и так далее. Некоторые наши мысли не зависят от событий реального мира и не связаны с ними, они являются чистыми продуктами нашей модели. Мы закрываем глаза и размышляем в тишине с тем, чтобы наши размышления не были прерваны сенсорным входным сигналом. Конечно, изначально модель формировалась в процессе и посредством познания реального мира органами чувств, однако, размышляя о мире и осуществляя планирование, пользуемся преимущественно моделью коры головного мозга, а не непосредственными сигналами, поступающими из окружающей среды.

Даже собственное тело для вашего неокортекса является лишь частью внешнего мира. Не забывайте, что головной мозг – это ящик, в котором царят кромешная тьма и тишина. Мозг познает окружающую среду только посредством сигналов, поступающих по сенсорным нервным волокнам. Мозг как сигнальное устройство не воспринимает тело своего хозяина как нечто особенное, отличное от остального внешнего мира. Иными словами, границы между вашим телом и оставшейся частью внешнего мира для мозга не существует. В то же время кора мозга не может построить модель собственно головного мозга, потому что у мозга нет ощущений. Теперь становится понятным, почему наши мысли появляются независимо от наших тел, почему нам кажется, что душа или разум независимы. Ваши мысли существуют в мозге, они физически отделены от тела и остальной части внешнего мира. Разум независим от тела, но является продуктом деятельности мозга.

Эта дифференциация наглядно проявляется во время травм и заболеваний. Так, у пациентов, перенесших ампутацию нижней конечности, нередко возникает фантом утерянной конечности – человек якобы чувствует свою ногу. Возможен и обратный вариант: у человека, пережившего травму коры головного мозга, может быть утеряна модель руки. И хоть данная часть тела остается неповрежденной, пациент страдает синдромом отчуждения конечности. Это состояние проявляется неприятным, порой даже невыносимым чувством утраты контроля над собственной рукой. Известны случаи, когда страдания вынуждают пациентов просить ампутировать «отчужденную» конечность. Если при каком-то заболевании мозг остается здоровым, то пациенту кажется, будто его здоровый разум заключен в ловушку больного тела, хотя на самом деле речь идет о здоровом мозге. Представление о том, что разум продолжает свое существование после смерти тела, вполне естественно. Однако сознание не может существовать после смерти головного мозга. Достоверность такого утверждения становится очевидной, когда мозг подводит организм. Люди, страдающие болезнью Альцгеймера или другими серьезными заболеваниями головного мозга, теряют разум, даже если их тела при этом остаются здоровыми.

По сути, понятие воображения очень простое. От органов чувств в соответствующие зоны коры головного мозга поступают сигналы, которые затем передаются в более высокие по иерархии зоны. Формирующиеся прогнозы спускаются вниз по этой иерархии. Процесс воображение основан на «разворачивании» прогнозов и превращении их во входные сигналы, причем для этого не требуется никаких физических действий. «Если случится это, то потом случится вот это, а затем произойдет то-то», – размышляем мы по ходу подготовки к деловой встрече или к спортивным соревнованиям, во время шахматной парии и в тысячах других случаев.

В шахматах вы предполагаете, что поставите слона на определенную клетку, а потом мысленно представляете, как будет выглядеть расклад фигур вашего противника и каким будет последующий вид шахматной доски. Потом вы прогнозируете свой следующий ход и так далее. В конечном счете на основе воображаемой последовательности событий вы решаете для себя, был ли выбранный вами ход удачным. Некоторые спортсмены – например, те, кто занимается горными лыжами, – стараются улучшить свои результаты, многократно мысленно проигрывая прохождение спуска. Закрывая глаза и представляя каждый поворот, каждую преграду, даже то, как им вручают медаль, спортсмены могут значительно увеличить свои шансы на успех. Воображение – это, по сути, вариант планирования, или реализации прогностической функции неокортекса, позволяющее судить о последствиях действий еще до их совершения. Воображение обусловлено действием нейронного механизма, преобразующего прогноз во входной сигнал. В главе 6 я изложил свое предположение, что точные прогнозы формируются клетками слоя 6. Клетки этого слоя посылают проекцию в низшие уровни иерархии, но они также посылают проекцию назад, ко входным клеткам слоя 4. Таким образом, исходящие сигналы могут стать входящими. Как я уже отмечал, Стефен Гроссберг называет подобный кругооборот совмещенной обратной связью. Если вы закроете глаза и представите себе гиппопотама, зрительная зона коры вашего головного мозга активизируется точно так же, как если бы вы сейчас и вправду смотрели на гиппопотама. Вы видите то, что воображаете.

Потрясенные данной информацией, слушатели часто спрашивают меня: «Вы в самом деле считаете, что создаваемая мозгом модель мира может оказаться более значимой, чем объективная реальность?»

В целом – да, – соглашаюсь я.

Вы хотите сказать, что вне моей головы мир не существует?

Ну конечно же, он существует. Люди, окружающие вас, – это объективная реальность. Моя кошка, общественные ситуации, в которые мы попадаем, – все это тоже вполне осязаемая реальность. Однако ваше понимание мира и ваша реакция на него основаны на прогнозах, создаваемых вашей внутренней моделью. Каждое мгновение вы можете непосредственно ощущать только крошечную часть окружающей среды. Эта толика информации предопределяет, какие воспоминания всплывут из памяти, но ее одной недостаточно для того, чтобы у вас возникло текущее восприятие ситуации. Например, сейчас я сижу в офисе, печатаю и слышу стук во входную дверь. Я знаю, что это зашла в гости моя мать, и представляю себе, как она стоит внизу, хотя на самом деле я ее не вижу и не слышу. Ни один непосредственный входной сенсорный сигнал не был связан с моей матерью. Ее образ был вызван запоминающей моделью мира, спрогнозирован по аналогии с предшествующим опытом. В целом восприятие не построено исключительно на информации, получаемой из ваших органов чувств, а генерируется внутренней моделью памяти.

Итак, ответ на вопрос «Что такое объективная реальность?» во многом зависит от того, насколько адекватно ваша модель коры головного мозга отражает настоящую природу мира.

Многие особенности мира, окружающего нас, настолько последовательны, что практически каждый человек имеет одну и ту же внутреннюю модель мира. В детстве вы усвоили, каковы бывают поверхности, цвета и формы разных предметов. Вы знаете о том, что чередование дня и ночи, дней недели и времен года неизбежно. Вы знаете, что при попадании света на предмет возникает тень определенной формы. Такие простые физические свойства мира последовательно усваивают все люди. Тем не менее формирование модели мира во многом основано на обычаях, культуре и влиянии ближайшего окружения. Эти части нашей модели менее последовательны. Они могут полностью отличаться для разных людей. Если ребенок вырос в доме, где его любят, где о нем проявляют заботу, с родителями, которые чутко относятся к его эмоциональным потребностям, он, становясь взрослым, как правило, прогнозирует, что мир – это дружественное и безопасное место. Дети, подвергавшиеся жестокому обращению со стороны одного или обоих родителей, склонны прогнозировать будущие события как опасные или жестокие и считать, что никому не стоит доверять (причем независимо от того, насколько хорошо с ними обращаются). Психология, в основном, обращается к последствиям раннего жизненного опыта, привязанностей и воспитания, поскольку именно в этот период мозг «закладывает фундамент» своей модели мира.

Ваша культура в очень большой степени предопределяет вашу модель мира. Например, полевые исследования показывают, что люди Востока и Запада по-разному воспринимают пространство и объекты. Азиаты больше внимания уделяют пространству между объектами, а представители западного мира больше внимания обращают на сами объекты. Это различие выливается в разное эстетическое восприятие и различные подходы к решению задач. Исследования показывают, что в некоторых культурах, например, у народностей, населяющих Афганистан и Южную Америку, превыше всего принципы чести. В результате возникает отношение к насилию как к вполне естественному явлению. Различные религиозные верования, усвоенные в раннем возрасте, могут вести к совершенно различным моделям морали, различному отношению к мужчинам и женщинам, и даже разному осознанию ценности самой жизни. Не существует абсолютной, универсальной модели мира. Понимание того, что такое хорошо и что такое плохо, формируется обучением.

Ваша культура (и опыт, полученный в семье) прививает вам стереотипы, которые, к сожалению, являются неотъемлемой частью вашей жизни. В этой книге вполне можно заменить словосочетание инвариантная репрезентация (или инвариантное запоминание) на стереотип, при этом смысл мало изменится. Прогнозирование на основе аналогии – в значительной степени то же самое, что и оценка на основе стереотипа. Негативные стереотипы могут иметь страшные последствия для общества. Если моя теория разума верна, то мы не сможем избавить людей от склонности к употреблению стереотипов, поскольку кора головного мозга работает на их основе. Создание стереотипов – это врожденное свойство мозга.

Способ, к которому мы должны прибегать для предотвращения ущерба, наносимого стереотипами, при воспитании своих детей, – это учить их распознавать ложные стереотипы, проявлять больше эмпатии и скептицизма. Нам нужно развивать эти навыки критического мышления в придачу к прививанию лучших качеств, нам известных. Скептицизм, являющийся основой научного метода, – единственный способ отличить факты от фикции.

Надеюсь, мне удалось убедить вас в том, что интеллект – это просто определение того, чем занимается неокортекс. Это не какая-то отдельная субстанция, сотрудничающая с нервными клетками головного мозга. Нейроны – это просто нервные клетки, и они остаются таковыми все время своего существования. Нет никакой мистической силы, заставляющей отдельные нейроны или их совокупность делать что-либо такое, чего они обычно не делают. Признав этот факт, мы можем сосредоточиться на поиске возможностей воссоздания способности клеток мозга к запоминанию и прогнозированию, т. е. на составлении алгоритма, имитирующего работу коры головного мозга, для воссоздания в кремнии.

Примечания:

1

В Силиконовой долине, которая протянулась на 40 км от г. Сан-Хосе на юго-западе до г. Пало-Алто на северо-западе США, расположены ведущие американские высокотехнологичные фирмы. – Примеч. ред.

17

Вибрафон – тип ксилофона; ударный музыкальный инструмент. – Примеч. ред.

18

Глия – от греч. glia – клей, ткань, заполняющая пространства между нервными клетками, их отростками и сосудами в центральной нервной системе. – Примеч. ред.

19

Синестезия (от греческого synaisthesis – соощущение) – явление восприятия, когда при раздражении определенного органа чувств наряду со специфическими для него ощущениями возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств (например, «цветной слух» – звуковые переживания при восприятии цвета и т. п.). – Примеч. ред.