• I. Сложные существительные типа el guardabosque
  • 2. Сложные существительные типа el duermevela
  • 3. Сложные существительные типа la compraventa (копулятивный тип)
  • 4. Сложные существительные типа la bocacalle
  • Глава XI

    СЛОЖНЫЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ СИНТАКСИКО—МОРФОЛОГИЧЕСКОГО СПОСОБА ОБРАЗОВАНИЯ

    I. Сложные существительные типа el guardabosque

    а. Происхождение и структура

    Можно без преувеличения сказать, что сложные существительные с первым глагольным элементом (тип el guardabosque) составляют наиболее яркий и интересный раздел в системе всего испанского словообразования.

    Этот способ словосложения в той или иной мере характерен для большинства индоевропейских языков. Ср. англ. pick—pocket, killjoy, kill—devil, нем. Kehraus, фр. chante—clair, cache—nez, cache—pot, cache—misere, итал. asciugamano, русск. сорви—голова, болг. клюви—дьрво, рум. pierde—vara, позднелат. vade—mecum, fac—simile и т. п.

    Однако в разных группах языков такой тип словосложения получил различный резонанс. Если в германских языках он в целом непродуктивен, если в славянских языках он также мало распространен, так как его вытеснил другой, близкий к нему по семантическому профилю способ словосложения (ср. ледоход, листопад), то в романских языках, особенно испанском, образование сложных слов с глаголом в качестве первого элемента получило широкое распространение.

    Испанское слово тяжеловесно. Его отягчает скопление суффиксов, инфиксов, префиксов и флексий. Но они не тяготят говорящих. Скорее наоборот: они позволяют манипулировать структурой слов и играть их смыслами. Испанцы хорошо ощущают заложенные в слове возможности творения. Они свободно варьируют состав слова и его отношения с другими словами. Слова для них эластичны. Они позволяют вылепливать все новые и новые смысловые скульптуры:

    персональные, имперсональные и групповые. В этом убеждают нас сложные слова «императивного» типа, которые хотя и терпят ущерб от популярности сокращений, сохраняют свои позиции в современном языке Испании и Латинской Америки. Они будут рассмотрены в данной главе. На их примере хорошо видно, что для испанцев обращение со словом – это искусство.

    Сложным словам этого типа в различных индоевропейских языках посвящено немало исследований.[186]

    Основная проблема, затрагивающаяся в них, касается формы их первого компонента, а следовательно, и происхождения данной модели словосложения. Так, глагольный компонент рассматривается то как форма 3 лица единственного числа настоящего времени индикатива (1), то как основа глагола (2), то как императив 3 лица единственного числа (3). Остановимся сначала коротко на первых двух версиях.

    Первой из них придерживались многие испанисты, в том числе современные: Розенблат [Rosenblat 1953], Индуран [Ynduran 1963; 1964], Ланг [Lang 1990] и др. На связь глагольного компонента с личной формой указывает, в частности, дифтонгизация гласного: ср. desollar, но desuellacaras.

    Однако основной аргумент, на который опирается эта точка зрения, состоит в следующем. В семантических перифразах сложных слов этого типа естественно прибегать к 3 лицу индикатива: el zampatortas означает el que zampa las tortas; el lameplatos – el que lame los platos. Такого рода перифразы говорят о том, что глагол стоит в личной форме. Следовательно, в структуру композита невыраженно входит указание на лицо или предмет – субъект действия, обозначенного глаголом. При этом именно агенс определяет значение композита, его денотацию: el (la) friegaplatos 'судомойка' означает el (la) que friega los platos 'тот (та), кто моет посуду'; el abrelatas 'консервный нож' означает lo que abre las latas 'то, чем открывают консервы'. Денотат, то есть субъект действия, в сложном слове прямо не выражен. Он как бы остается за кадром. Словосложение этого типа поэтому считают экзотерическим. Экзотерическими принято называть слова, ядро которых, определяющее их семантический тип, остается за их пределами или, иначе говоря, занимает внутри слова нулевое место.

    Противники анализируемой точки зрения обращают внимание на неизменяемость глагольного компонента по лицам. Так, 3 лицо множественного числа не может быть выражено формой глагола: ср. el limpiabotas – los limpiabotas, но не *los limpianbotas.

    Учитывая это, многие романисты интерпретируют первый компонент сложений как основу глагола. Такой точки зрения придерживался уже Алемани Балуфер [Alemany Balufer 1920], позднее Марузо [Marouzeau 1952] и Бустос [Bustos 1986]. Эта концепция, однако, сама по себе, без дополнительных агрументов, не разъясняет, почему сложное слово, ядром которого является основа глагола, регулярно получает предметные (субстантивные) значения. Э. Косерю мотивировал это тем, что в структуре сложения произошла элизия именного суффикса, присоединявшегося к основе глагола [Coseriu 1978]. Есть и другое объяснение субстантивного значения анализируемых имен. Обращают внимание на то, что некоторые из них сохранили оформление конечным суффиксом, например, picapedrero, cazatorpedero, cuentadante и немногие другие. Таким образом, нулевой знак субстантив—ности ассоциируют то с первым компонентом, то со всем словом.

    Идея субстантивности глагола и приписывание ему функции ядра побуждала относить глагольно—именные сложные слова к категории э н д о ц е н трических образований, то есть к классу слов, включающих в свой состав семантический центр. При этом иногда проводилась аналогия между анализируемыми композитами и словами типа manicura. Здесь можно отметить, что с идеей искони субстантивной природы слов типа guardabosque не согласуется их изначальное и сохранившееся до сих пор употребление в адъективной функции: cр. La empresa cazatalentos, la maquina quitanieves, el chaleco salvavidas, un programa salvapantallas. Такое употребление как бы высвечивает атрибутивную семантическую природу композитов, проявляющую себя в их внутренней форме. Это позволяет видеть в соответствующих сложных существительных как бы номинативный итог перехода от обозначения образных или функциональных признаков к номинации тех объектов – лиц или предметов, для которых они характерны. Такой взгляд согласуется с их употреблением в юмористических целях [Bustos 1986: 278–284]: в функции шутки, насмешки, остроты и даже издевательства, в которых на первый план выдвинуто образное значение слова. Оно будет проиллюстрировано ниже в специальном разделе. Сохранение композитами качественного значения подтверждается также их употреблением в предикатной позиции, часто в сопровождении градуирующих наречий. Например, Tu amigo es muy aguafiestas; Pedro es tan metepatas como tu; Su padre es bastante tragaldabas y goloso.

    Аналогия глагольных композитов с качественными прилагательными не является, однако, полной. Так, композиты не допускают, в отличие от прилагательных, субстантивации обобщающим артик—лем lo, придающим слову абстрактное значение. Ср. Lo pegajoso es molesto; Lo feo es despreciable, но не *Lo aguafiestas es intolerable (Gramatica descriptiva, § 4793). Это свидетельствует о сохранности их внутренней формы, сопротивляющейся опрощению.

    Был сделан краткий обзор интерпретаций глагольного компонента композитов как третьего лица единственного числа индикатива и как основы глагола. Вторая точка зрения сблизила субстантивные композиты с атрибутами, поставив акцент на сохранность их внутренней формы, иначе говоря, на близость словосложения к фразеологии – синтаксическим словосочетаниям, оберегающим свой словесный состав. Это делает естественным переход к «императивной» концепции, еще более приближающей композиты к фраземам. Согласно императивной теории глагольный компонент восходит к форме повелительного наклонения единственного числа. Такого мнения придерживались почти все крупные лингвисты прошлого: Я. Гримм, А. Дармстетер, Ф. Диц, В. Мейер—Любке, К. Нироп, А. Доза и многие другие. Аргументы, которые обычно приводятся за и против императивной теории, суммарно сводятся к следующему.

    В целом ряде случаев сама форма глагольного элемента указывает на то, что это повелительное наклонение. Например, исп. tentemozo, correvedile, hazmerreir и пр. Строго говоря, существование таких слов само по себе еще не имеет доказательной силы, так как, например, в романских языках наряду с ними встречаются лексические образования, первым элементом которых является глагол в индикативе, на что обычно и указывают противники этой теории. Ср. фр. abat—jour, meurt—de—faim (3 лицо ед. ч. изъявительного наклонения), исп. metomentodo, bienteveo (1 лицо ед. ч. индикатива), bienmesabe (3 лицо ед. ч. индикатива). Форма глагола в последнем случае подтверждается тем, что дополнение (me) предшествует ему, а не стоит в энклитике, как полагается в императиве, oislo (2 лицо мн. ч. индикатива).

    Однако число явно императивных образований превышает число существительных, первый элемент которых имеет форму какого—либо лица индикатива. Кроме того, в языках, в которых форма 3 лица ед. ч. индикатива не совпадает со 2 лицом ед. ч. повелительного наклонения (например, в славянских языках), глагол всегда стоит в императиве, ср. рус. сорвиголова, перекати—поле, горицвет, скопидом, болг. троши—глава, слети—коса, стани—седни и пр. Это свидетельствует также в пользу императивного понимания формы глагольного элемента.

    Другое доказательство, которое приводится в связи с определением формы первого компонента, касается только итальянского языка. В итальянском языке повелительная форма глаголов I спря—жения совпадает с 3 лицом ед. ч. индикатива, а для глаголов II и III спряжений – со 2 лицом. Поэтому только интерпретация первого элемента как императива дает возможность объединить по способу образования сложные существительные, в состав которых входят глаголы I, II и III спряжений. В противном случае пришлось бы признать функционирование в языке двух самостоятельных моделей словосложения.

    Таковы в общих чертах аргументы, приводимые в доказательство императивного происхождения глагольного элемента сложных слов этого типа в романских языках, которые часто так и называют «императивными».

    Почти все лингвисты указывают, однако, что речь идет только о происхождении данного способа словосложения, а не о современном значении формы его первого компонента.

    Так, К. Нироп пишет, что «ощущение императива постепенно стерлось».[187] В. Мейер—Любке замечает, что «с течением времени лингвистическое восприятие, забыв о происхождении формы первого компонента, стало признавать в нем просто основу глагола, а не повелительное наклонение».[188] А. Дармстетер признает также: «Во всяком случае ощущение императива исчезло в этих возникающих уже по аналогии образованиях, и народ вкладывает в них если и не грамматическую форму, то, по крайней мере, значение настоящего времени».[189]

    Противники императивной теории происхождения данного способа словообразования ссылаются также на малую вероятность самих условий возникновения модели словообразования из императивного предложения. Так, Ж. Марузо, оспаривая А. Дармстетера, указывает главным образом на неправдоподобие того, чтобы «место называли словами обращения к воображаемому существу, как бы приказывая ему делать именно то, что оно и без того делает».[190] Однако этот аргумент свидетельствует лишь о том, что с точки зрения современного сознания непонятно употребление императива в назывной функции. Об этом, и ни о чем другом, говорит и другой довод Марузо, приводимый в этой же статье. Марузо ссылается на то, что сложные слова этого типа без колебаний интерпретируются говорящими по—французски как содержащие глагол в индикативе и его дополнение или подлежащее.[191] По существу, однако, живое чувство носителей языка нисколько не противоречит теории императивного происхождения формы первого элемента, поскольку, как уже говорилось, все сторонники этой гипотезы признают, что глагольный компонент уже отказался от роли «повелителя» и даже «распорядителя».

    Условия, при которых императивное предложение выступало бы в функции названия, не представляются неправдоподобными. Многим индоевропейским языкам в живой речи и до сих пор свойственно использование обращения к лицу, а иногда и к предмету, для их обозначения. При этом часто в таком обращении заключается побуждение исполнять именно то действие, которое данное лицо или предмет и так исполняют. На этой почве возникли явно императивные образования типа correvedile 'сплетник' (букв. 'беги, повидай его и скажи ему'), hazmerreir 'посмешище' (букв. 'рассмеши меня'), являющиеся субстантивированными повелительными предложениями, сращениями.

    Нередко повелительное предложение встречается во всякого рода дразнилках, откуда оно постепенно начинает употребляться как прозвище лица. Сравни, например, такие имена—прозвища, как Ahorca—suegras, букв. «Перевешай—тещ» – кличка бандита в романе П. Гальдоса «Донья Перфекта» (Galdos 1952, 10) или Buscabeatas, букв. «Поищи святош» – прозвище старого огородника, героя повести П. Аларкона «El libro talonario» («Квитанционная книжка»), см. (Alarcon 1953, 115).

    Уместно вспомнить также прозвище пьяницы – персонажа одной из повестей А. Труэбы – «el tio Chupa—cepas» (букв. 'дядя Посо—си—лозу').

    Реальность подобного перехода повелительного предложения в имя—прозвище (apodo) подтверждается следующим примером, взятым у Труэбы:

    …este era un soldado, a quien llamaban Juan Cavila, no porque cavilase mucho, sino porque… el capitan de su compania… le estaba cencerreando siempre: Juan, cavila (Trueba 1864, 83) ('Это был солдат, которого называли Хуан Думай не потому, что он много думал, а потому, что его ротный капитан всегда ему напоминал: Хуан, думай!).

    Можно привести также примеры из русского языка. Так, словами «Дядя, достань воробышка» дети часто дразнят очень высоких мужчин. Отсюда слова «достань—воробышка» начинают также употребляться как кличка в назывной функции. Можно напомнить также фамилии—прозвища, образованные на базе обращения, которые упоминает Н. В. Гоголь в «Мертвых душах»: Неуважай—Корыто и Григорий Доезжай—не—доедешь, ср. также Держиморда.

    Такие прозвища, совершенно очевидно возникшие из повелительного предложения, легко могли превращаться в фамилию или имя данного лица, ср. например, украинские фамилии Нагнибеда, Хватаймуха, Потушисвечка, Забудько, Засядько и др.

    Не вызывает особого недоумения также использование императивных предложений для обозначения предметов, растений и животных.

    Очевидно, что пока императив сохранял свое значение, такое употребление включало момент персонификации и было распространено в сказках и вообще в народном творчестве. Однако постепенно персонификация предмета стала чисто условной. В испанском языке существует целый ряд совершенно явно императивных образований, которые используются для обозначения предмета, например, tentemozo ('опора, подпорка', букв. «держись, парень»), tentempie, (букв. 'держись на ногах') и некоторые другие.

    Сравни также русское шуточное название Астрахани «Разгуляй—город», название иконы «Утоли моя печали» и пр.

    Не кажется нам натяжкой и представление о предмете как о «говорящем», которое вытекает из семантического анализа внутренней формы ряда существительных типа el guardabosque. Мейер—Любке отмечал, что «еще встречаются случаи, когда обозначаемый сложным словом предмет рассматривается как говорящий. Продолжают употребляться лат. noli—me—tangere 'не тронь меня'.[192] В современном языке так врачи называют язву, к которой опасно прикасаться. В шутку это сочетание относят ко всему тому, с чем не следует иметь дело. Такое употребление основывается на чисто условной персонификации предмета, которая сплошь и рядом фиксируется в языке. Например, на шпагах, сделанных знаменитыми толедскими оружейниками, ставилась следующая надпись: No me saques sin razon, ni me envaines sin honor 'Не обнажай меня без нужды и не вкладывай меня в ножны без славы'. «Автором» повелительного предложения является как бы сама шпага.

    Ср. также следующий пример, взятый из одного из рассказов А. Труэбы: Esa sombria arboleda…. nos dice al ver el ansia con que la contemplamos: Mirame y no me toques! (Trueba 1865, 34) ('Тенистая роща говорит нам, видя, с каким вожделением мы любуемся ею: Смотри на меня, но не тронь меня!). Формула mirame y no me toques, восходящая к лат. noli—me—tangere, является как бы предостережением от лица самого предмета и употребляется часто в испанском языке в назывной функции в значении «недотрога». Mirame y no me toques характеризует хрупкие предметы или слабого человека. Повелительное предложение, «автором» которого как бы является сам предмет, начинает употребляться для его обозначения или характеристики: estar de mirame y no me toques значит 'быть хрупким, слабым'.

    В испанском языке можно также встретить случаи номинативного использования повелительных предложений, включающих обращение к предмету или лицу. Ср., например, такой оборот, употребляющийся в разговорной речи, как «tragame, tierra» – букв. 'проглоти меня, земля', который применяется для характеристики позорного, постыдного положения (Galdos 1952, 79); ср. рус. чтоб мне сквозь землю провалиться.

    Подобные случаи употребления императивных предложений проливают свет на происхождение сложных слов, у которых вторым компонентом является как бы обращение к лицу или предмету, переосмысленное в дальнейшем как субъект действия, выраженного глагольным элементом (например, andanino букв. 'иди, детка' – плетеная стойка для начинающих ходить детей).

    Приведенные выше примеры соответствуют двум основным вариантам семантических отношений между компонентами сложных слов, а именно сложным существительным, в которых именной компонент выступает в функции о б ъ е к т а и с у б ъ е к т а действия, выраженного глаголом. Были приведены также примеры, в которых лицо или предмет, обозначаемый всем существительным, является как бы «говорящим». Все это делает правдоподобным предположение, что модель словосложения типа el guardabosque сформировалась именно на основе повелительного предложения, употребленного в назывной функции.

    В подтверждение императивной теории можно привести также еще один случай. Сложные слова этого типа иногда употребляются как названия игр, например, el tocatorre – название игры, заключающейся в метании диска, el rompecabezas 'головоломка', el quebrantahuesos 'чехарда', el matarrata 'карточная игра' и др. В испанском Академическом словаре изд. 1726–1739 гг. встречаются названия некоторых игр еще в форме повелительного предложения, например, Arrancate, nabo, букв. 'выдернись, репа'.

    Таким образом, на приведенных примерах ясно видна связь сложных слов в значении названий игр с повелительным предложением. Поскольку, однако, трудно предположить, чтобы анализируемые слова в разных значениях имели самостоятельное происхождение, приведенные примеры проливают также некоторый свет и на происхождение данной модели словообразования вообще.

    Можно привести еще и другие случаи, в которых отчетливо выступает связь этого способа словосложения с повелительным пред—ложением. Например, некоторые сложные слова означают сигналы: botasilla – сигнал седлать коней (букв. 'седлай'), cubrefuego – сигнал к тушению огня (букв. 'покрывай огонь') и др.

    Первоначальным значением сложных слов этого типа были шуточные и фамильярные прозвища отдельных лиц, а также нарицательные имена. Инструментальное и другие значения «императивных» имен появились позднее в результате развития их многозначности, на что указывают многие исследователи, в частности В. Мейер—Любке.[193]

    Постепенно, в связи с формированием определенного способа словосложения, ощущение императива исчезло, поскольку в сложном слове ни один из компонентов не обладает самостоятельными грамматическими категориями.

    Вследствие этого первый элемент сложных слов типа el guardabosque в современном испанском языке воспринимается как о с н о в а глагола (см. выше).

    Говоря о происхождении данного способа словосложения, нельзя обойти молчанием остроумную гипотезу, выдвинутую Г. Остгофом, которая вкратце сводится к следующему. Можно думать, что праиндоевропейскому типу было чуждо словосложение с участием глаголов, рассуждает Г. Остгоф. Тем не менее, в целом ряде индоевропейских языков такие сложные слова встречаются. Следовательно, сложение имен и глаголов можно признать вторичным явлением, оформившимся на основе одного из общих индоевропейским языкам способов словообразования, а именно юкстапозиции двух имен. Первый именной компонент у таких сложных слов по форме с л у ч а й н о совпал с повелительным наклонением отыменного глагола. В результате этого совпадения его форма была интерпретирована как императив, т. е. слово получило как бы народную этимологию. В дальнейшем создание подобных существительных происходило по определенному образцу, в котором первым компонентом был императив.

    Если правильно подойти к этому вопросу, пишет далее Остгоф, то дело сводится к тому, что в результате стечения ряда благоприятных обстоятельств, касающихся языковой формы, постепенно носители языка стали понимать, что подобные существительные, образовавшиеся путем юкстапозиции имен, можно создавать от любого глагола, используя его императив или третье лицо ед. числа индикатива.[194]

    Далее Остгоф подчеркивает, что первый элемент был первоначально осмыслен именно как императив, а не как 3 лицо ед. ч., потому что в момент переосмысления окончание 3 лица ед. ч. глаголов 1–го спряжения было еще – at, в то время как в императиве конечного – t никогда не было, нет его также ни в одном из «императивных» сложных существительных.

    Среди недостатков теории Остгофа отмечалось, что он придает слишком большое значение моменту случайности в развитии языковых явлений. Этот упрек справедлив. Очевидно также, что переосмысление формы первого компонента сложного слова, на которое указывал Остгоф, можно представить себе только в случае, если в языке употреблялись императив и императивное предложение в именной функции, т. е. если такой способ обозначения предметов или их качеств существовал самостоятельно. На фоне этого можно допустить переосмысление о т д е л ь н ы х сложных слов, состоящих из двух существительных. Таким образом, гипотеза Остгофа не противоречит императивной концепции.

    В целом следует признать наиболее вероятной теорию формирования данного способа словосложения на базе повелительного предложения. В связи с этим встает вопрос о месте его в системе словообразования современных романских языков, в частности испанского. Необходимо указать, что большинство лингвистов, видя качественную разницу между данным способом образования сложных слов и императивным предложением, все же относили его к несобственному сложению. Я. Гримм,[195] мотивируя такую точку зрения, отмечал, что у существительных этого типа отсутствует органическая соединительная гласная. Правда, в романских языках между компонентами появляется гласная, но она, как подчеркивал Я. Гримм, имеет флективное, а не композиционное происхождение, будучи флексией 2 лица ед. ч. повелительного наклонения. Кроме того, Гримм указывал, что у таких сложных слов первый компонент является более сильным, управляющим по отношению ко второму, а это, по его мнению, не свойственно истинному (собственному) словосложению. Сама форма второго элемента (аккузатив) указывает на его зависимость от глагола, замечает Гримм. Гримм исходит из того, что к «истинному» словосложению принадлежит только древний, восходящий к праиндоевропейскому языку тип.

    Рассуждения Я. Гримма по этому вопросу определили во многом то место, которое отводится так называемому «императивному» словосложению в системе словообразования в сравнительных грамматиках романских языков. Так, Ф. Диц относит данный способ словосложения к сращению предложений. Такой же точки зрения придерживается К. Нироп. В. Мейер—Любке[196] хотя и замечает, что первый элемент сложных слов данного типа с точки зрения современного языка является не чем иным, как основой глагола, все же относит их также к «неистинному» словосложению. А. Дармстетер и все те, кто в той или иной форме развивали его теорию эллипса, относили этот способ образования сложных слов к эллиптическому, т. е. по существу «истинному» словосложению, видя в нем эллипс артикля перед вторым членом, а также эллипс существительного – носителя основного значения слова.

    С точки зрения выделения в современном испанском языке двух самостоятельных способов образования сложных слов – синтаксического и синтаксико—морфологического – следует признать, что словосложение по типу el guardabosque должно быть отнесено ко второму. Это подтверждается тем, что образование сложных существительных происходит в данном случае по определенному активному образцу, а не путем сращения императивных предложений. Кроме того, можно наблюдать, что в процессе формирования модели словосложения она во многом отошла от своего прототипа, попав в сферу действия законов словообразования. Такое отклонение намечается как в унификации структуры сложного слова, так и в отходе от лексических норм функционирования и сочетаемости слов в речи. Последнее также определяется спецификой словообразования.

    Посмотрим теперь на конкретном материале испанского языка, в чем заключается и как протекает этот процесс постепенной дифференциации сложного слова и повелительного предложения.

    Очевидно, что сложное слово отклоняется от норм построения предложения в оформлении второго компонента: в предложении он в большинстве случаев должен иметь при себе артикль, внутри сложного слова артикль отсутствует. Ср. el guardarropa, но guardar la ropa, el guardabosque, но guardar el bosque, el tapaboca, но tapar la boca.

    Выпадение артикля из состава сложного слова определяется тем, что при словосложении каждый из компонентов утрачивает присущие ему грамматические категории и все слово оформляется как одно неделимое целое.

    Унификация структуры сложного слова протекает и в другом направлении. Второй компонент начинает оформляться как беспредложное прямое дополнение, например, el portavoz, el matasanos, el tragahombres и др. Нормы синтаксиса отступают перед нормами словообразования. Все сложные слова, у которых второй компонент не является объектом действия, выраженного глаголом, начинают оформляться одинаково с основной массой сложных существительных этого типа. Ср.:

    el correcalles 'бездельник' и correr por las calles

    el andarrios 'трясогузка' и andar por los rios

    el pasacaballo 'понтон' и pasar a caballo

    el guardapolvo 'пыльник, чехол' и guardar del polvo

    el guardasol 'зонт от солнца' и guardar del sol

    el saltaprados 'кузнечик' и saltar por los prados.

    Наряду с формами saltaembanco и saltimbanco 'канатный плясун' появляется также слово saltabanco, в котором предлог исключается из структуры слова.

    Предложение, переходя в сферу действия норм словообразования, порывает с правилами синтаксиса, требующими точного и дифференцированного выражения отношений между словами. Внутри слова в такой расчлененности выражения нет необходимости, потому что понимание его семантики опирается не столько на ощущение структуры слова, сколько на знание его значения.

    Такая унификация структуры сложных слов проходит и в других языках. Однако конкретное выражение ее бывает разным. Например, в русском языке второй компонент, будучи по смыслу винительным падежом, начинает оформляться по именительному падежу. Ср. сорвиголова (а не голову); ср. также такие фамилии, как По—тушисвечка (а не свечку), Хватаймуха (а не муху), Держиморда (а не морду) и др.

    В результате длительного процесса унификации структуры «императивных» сложных слов в испанском языке вырабатывается определенная модель словосложения, состоящая из глагольного и именного компонентов. Последний в большинстве случаев оформлен по множественному числу. Такие существительные не изменяются по числам, и показателем множественности является у них только форма артикля. Например, el sacacorchos – los sacacorchos, el rompehielos – los rompehielos, el rompeolas – los rompeolas. Даже несчетные имена, т. е. обозначения масс, оформляются суффиксом множественного числа: guardaguas, paraguas, guardabrisas, quitamiedos и пр. Тяготение императивных имен к множественному числу иногда объясняют их семантикой, а именно значением обычности, повтор—ности действия (la reiteracion de la actividad expresada).

    Любопытно слово espantaochos 'хвастун' (обычно matasiete espan—taochos), второй компонент которого оформлен как мн. число, несмотря на то что форма ochos в самостоятельном употреблении не—возможна (восемь по—исп. ocho). Это указывает на то, что конечное – s начинает приобретать словообразовательное значение.

    В ряде случаев, однако, существительное может недифференцированно употребляться со вторым компонентом, стоящим как во множественном, так и в единственном числе. Например: el tapaboca и el tapabocas, el sacadinero и el sacadineros, el matafuego и el matafuegos, el buscapie и el buscapies, el taparrabo и el taparrabos, etc.

    В отдельных случаях при развитии многозначности слова разница в форме второго компонента используется в смыслоразличитель—ных целях. Например, el catavino 'стаканчик для вина', el catavinos 'дегустатор', el sacabalas 'шомпол', el sacabala 'вид хирургических щипцов', el matarratas 'отрава', el matarrata 'игра в карты'. Форма единственного числа обычно используется в словах, в которых второй компонент осознается как индивид: el girasol, el portaestandarte, el portabandera.

    Уже говорилось, что второй компонент сложных слов не оформляется артиклем. Имеется лишь три—четыре слова, нарушающих эту норму. Например, cagalaolla (устар.) 'ряженый, шут', besalamano 'официальное письмо, обычно приглашение или предложение, написанное в 3 лице и без подписи'. Слово besalamano является сращением слов, которые ставились в начале такого рода писем (сокращенно BLM). Этим и объясняется сохранение артикля. По условиям своего возникновения besalamano, следовательно, не принадлежит к императивным существительным. В слове besamanos 'торжественный прием во дворце', также 'целование руки' артикль отсутствует; ср. еще besapies 'целование ноги'.

    В современном испанском языке вторым компонентом сложных слов обычно бывает существительное. Лишь немногие слова являются в этом отношении исключениями. В состав некоторых из них входит наречие, например, cenaoscuras (малоупотр.) 'мрачный, нелюдимый человек, склонный ужинать в одиночестве и темноте', 'скупец', tornatras или saltatras (малоупотр.) 'потомок метисов, унаследовавший черты лишь одной расы', tirafuera 'приспособление для рыбной ловли с берега', mandamas 'заправила', pasavante 'пропуск', bogavante 'первый гребец на галере', tirafuera 'рыболовная сеть' и немногие другие. В редких случаях вторым компонентом бывает прилагательное, например, pisaverde 'щеголь, воображала, бездельник', matasanos 'коновал, плохой врач'. Ввиду редкости таких образований, а также неясности значения внутренней формы некоторых из них (например, pisaverde) трудно сказать, всегда ли происходит субстантивация второго компонента или нет. В немногих случаях в состав сложного слова входит числительное, выступающее в субстантивной функции (например, matasiete 'хвастун').

    Касаясь формы первого компонента, следует отметить, что у ди—фтонгизирующих глаголов, как правило, дифтонг не стягивается. Например, el cuelgacapas, el cuentagotas, el vierteaguas, el cuentapasos. Лишь очень редко глагол не дифтонгизирует, например el torcecuello 'вертишейка (порода птиц).

    Характеризуя далее морфологическую структуру сложных существительных этого типа, следует отметить, что несколько слов оформлены соединительной гласной i: batihoja 'золотобит', baticola 'хвостовой ремень' (сбруи), baticabeza – вид насекомых, baticor 'сердцебиение'. Последнее слово, очевидно, является заимствованием из итальянского языка, о чем свидетельствует форма второго элемента (cor, а не corazon). Все три слова практически не употребляются в современном испанском языке.

    Вот, по сути дела, те немногие отклонения от словообразовательной модели, которые встречаются в морфологической структуре сложных слов этого типа. Подавляющее большинство так называемых «императивных» имен (96–97 %) отвечает строго определенному образцу словосложения.

    В заключение морфологической характеристики сложных существительных этого типа следует коснуться проблемы их рода. Как правило, они бывают мужского рода, независимо от рода их именного компонента, например: el guardarropa, el cortacorriente, el tragaluz, el portavoz, el tapaboca, etc.

    Постановка во множественном числе второго компонента ряда существительных как бы нейтрализует их окончание, характерное для слов женского рода, например, el cuentagotas, el cuelgacapas. Если именной компонент оформлен как единственное число, нередко его родовая принадлежность передается всему слову, разумеется, если оно не означает лицо. Ср. el trabalenguas, но la trabacuenta, а также la tornaboda, la tornapunta, la tornaguia, la botavara, la botasilla, etc.

    Существительные этого типа со значением лица могут быть как мужского, так и женского рода, окончание их при этом не меняется, например, el, la zampatortas, el, la cаscarrabias, ср. Tu tambien, eres una cascarrabias (Trueba 1865, 52), Lo que me habia vuelto un cascarrabias… era un remordimiento (Ibid., 114). Интересно отметить, что слово vagamundo 'бродяга' в женском роде меняет окончание на – a vagamunda. Это объясняется тем, что оно возникло, по—видимому, в результате контаминации прилагательного vagabundo, – a 'бродячий' и существительного mundo. Vagabundo было переосмыслено, таким образом, как состоящее из глагола vagar и существительного mundo, но сохранило способность меняться по родам.

    Сделанный краткий обзор структуры сложных слов этого типа говорит о значительном единообразии их морфологического состава.

    Ввиду этого не представляется возможным отнести их к сращению предложений, т. е. к синтаксическому способу словообразования.

    Справедливость требует отметить, однако, что говорящими на испанском языке, видимо, все еще ощущается некоторая связь между сложными существительными этого типа и словообразованием путем субстантивации предложений, к которому они генетически восходят. Это заметно по тому, что вновь возникающие существительные не всегда сразу получают флексию множественного числа, если их второй компонент оформлен как единственное число. Приведем пример. В одной из статей, помещенных в газете Justicia, дважды встречается существительное el vendepatria 'предатель'. В одном случае автор призывает destruir la miserable campana de los vende—patria (т. е. 'сорвать гнусную кампанию торговцев родиной'). Существительное el vendepatria употреблено во множественном числе, причем второй компонент остается в форме единственного числа (los vende—patria). Несколько выше в этой же статье читаем: Entre yanquis y vende—patrias planean nuevos emprestitos. ('Американцы и предатели нашей родины обсуждают вопрос о предоставлении нам новых ссуд.). В приведенном отрывке существительное el vendepa—tria стоит без артикля, который выразил бы категорию множественности. Поэтому автор прибегает к морфологическому способу образования формы множественного числа (vendepatrias), тем более, что этим подчеркивается множественность обозначаемых лиц. Отсутствие флексии в первом из приведенных примеров сближает существительные данного типа со сложными словами, образованными путем субстантивации предложения, в частности повелительного, которые также обычно не сразу начинают принимать окончание – s, ср. el correvedile – los correvedile. Ср. также образование множественного числа у слова metome—en—todo: los mas impertinentes metome—en– todo (Caballero 1882, 36).

    Приведенные примеры показывают, что в языке еще не выработались вполне твердые нормы в оформлении второго компонента, в результате чего возможны колебания как в единственном (el vende—patria, el vendepatrias), так и во множественном числе (los vendepa—tria, los vendepatrias).

    Выше говорилось о структурной дифференциации сложных существительных типа el guardabosque и повелительного предложения. Такая дифференциация намечается и в другом направлении, а именно в отношении выбора слов и их значения. Наблюдения показывают, что словосложение этого типа тяготеет к использованию основ одних и тех же глаголов. Лишь очень немногие глагольные основы входят в состав 1–2 существительных, причем это, как правило, малоупотребительные слова, например, deshonrabuenos 'клевет—ник', mamacallos 'дурень', descuernacabras 'сильный ветер', derramaplaceres или derramasolaces 'тот, кто портит праздник', etc.

    Обычно же основа одного и того же глагола образует целые ряды сложных слов. Так, в современном испанском языке насчитывается по 50 слов с глаголами guardar и portar, 35 – с глаголом matar, 30 – с глаголом sacar, 20 – с глаголом tirar, по 10–15 слов с глаголами saltar, quitar, romper, tapar, tragar, tirar.[197]

    Попадая в круг словосложения, глагол может становиться продуктивным независимо от степени его распространенности в языке. Кроме того, иногда он получает новые семантические оттенки, отличные от его значения как самостоятельного слова. Следовательно, словообразовательная функция глагола часто расходится с его ролью в словарном составе. Так, например, глагол tornar, распространенный в староиспанском языке, сейчас почти полностью вытеснен глаголом volver. Несмотря на это, в словообразовании такой замены не произошло. В современном языке существует 10 сложных слов, в которых участвует глагол tornar, в то время как в Академическом словаре 1726–1739 гг. (1–е изд.) зарегистрировано всего 4 таких слова: tornaguia, tornasol, tornaboda, tornaviaje. Между тем глагол volver, значительно расширивший свою употребительность и свои функции в современном испанском языке, в словосложение почти не проник. Словарь фиксирует только одно слово, включающее глагол volver: el vuelvepiedras – название птички, живущей на скалистых морских берегах (Gran diccionario, 1834).

    Сходное явление можно наблюдать и в отношении глагола portar, который никогда не был особенно широко употребителен в испанском языке. В качестве компонента сложного слова он, видимо, получил распространение под влиянием французского языка, в котором образование сложных слов с porter исключительно продуктивно. Однако роль глагола portar в словарном составе испанского языка не изменилась: он остается по—прежнему малоупотребительным. В словосложении, особенно в технической терминологии, как указывалось выше, напротив, он является одним из самых продуктивных глаголов. Следует подчеркнуть, что значение глагола portar в словообразовании не совпадает с его семантикой как самостоятельной лексической единицы, употребляющейся преимущественно в возвратной форме со значением 'вести себя': portarse como un nino 'вести себя как ребенок'. В предложении оказывается невозможным сказать portar las cartas, los mapas и пр. Вместо portar следовало бы употребить глагол llevar. Однако в словосложении участвует именно глагол portar, который удобен тем, что снимает необходимость выбора между глаголами llevar и traer (ср. el portacartas).

    Аналогичную картину, т. е. закрепление в словосложении определенных элементов, можно наблюдать и в других языках, в частности, в русском. Сложные существительные типа пароход очень близки к испанским «императивным» именам по своему морфологическому составу и особенно по своему семантическому диапазону. Ср. такие соответствия, как el rapabarbas 'брадобрей', el sacamuelas 'зубодер', el lanzatorpedos 'миномет', el lameplatos 'блюдолиз', el chotacabras 'козодой' и пр. По приведенным примерам можно судить, что основные типы значений этих способов словосложения в русском и испанском языках совпадают. Обращает на себя внимание и сходство морфологического состава слов, образованных из основы глагола и обычно существительного. Все это дает право проводить некоторые параллели между испанскими существительными типа el guardabosque и русскими типа пароход. Устойчивость глагольного элемента, которая была отмечена для испанских сложных существительных, заметна также и в русском языке. Ср. ряды существительных, оканчивающихся на– ед (муравьед, сеноед, короед, людоед, сердцеед, самоед и пр.), – лов (рыболов, мухолов, зверолов, крысолов и др.), – бой (китобой, зверобой, ветробой, мордобой и пр.), – дер (живодер, зубодер, кожедер, шкуродер и др.); ср. также существительные, оканчивающиеся на– рез, – сос, – нос, – коп, – дел, – мер, – ход, и многие другие. Некоторые основы, встречающиеся в словосложении этого типа, порвали семантические связи с соответствующими глаголами в словарном составе русского языка, приобретя особое значение в качестве элемента сложных слов. Акад. В. В. Виноградов называет подобные глагольные основы словоэлементами;[198] например, – вод в таких словах, как садовод, коневод, хлопковод, скотовод и пр., в которых он употребляется для обозначения специалистов в области сельского хозяйства и сопоставляется по смыслу с глаголом разводить; ср. также словоэлемент– вед, весьма продуктивный в словосложении (языковед, правовед, славяновед, литературовед и пр.), в то время как соответствующий ему глагол ведать в значении 'знать' мало употребляется в современном русском языке.

    Таким образом, глагольный элемент приобретает новое качество, особую устойчивость в словообразовании. Эта тенденция и делает возможным формирование словопроизводства на основе словосложения. Русские глагольные элементы– вед и– вод почти уже завершили свое перерождение в аффиксы. В испанском языке, несмотря на продуктивность основ отдельных глаголов, такое превращение нельзя считать окончательным ни для одного из них. Этому, возможно, препятствует их место перед корнем слова.

    Следует поставить в связь с этой особенностью первого элемента сложного слова такой факт, как использование в целях словосложения глаголов, не принадлежащих основному словарному фонду испанского языка. Это видно уже из приведенных выше примеров с глаголами portar и tornar, которые, будучи малоупотребительными (во всяком случае последний) в словарном составе языка, сохраняют свою продуктивность в словосложении. Напротив, для образования сложных существительных этого типа не употребляются такие принадлежащие к основному словарному фонду глаголы, как comer 'есть', llevar 'нести', traer 'приносить', ir 'ходить', venir 'приходить', dar 'давать', coger 'брать' и т. д. Вместо них встречаются слова значительно менее распространенные, например, tornar вместо volver; zampar и papar вместо comer; portar вместо llevar, trotar вместо ir и пр. Такой выбор элементов объясняется в отдельных случаях стилистической принадлежностью образуемых слов к разговорной, фамильярной речи (например, papanatas, zampatortas и др.), но даже тогда, когда сложное существительное нейтрально в стилистическом отношении, оно может возникать на базе мало употребительных в языке глаголов.

    На разобранном материале можно было проследить, как нормы словообразования, формируясь, постепенно дифференцируют сложное слово от императивного предложения, к которому оно восходит. Это одновременно синтаксическая и лексическая дифференциация, в которой, как представляется, выступает один из законов развития языковой системы. Значение этого закона заключается в том, что при формировании языковых категорий используются как основа определенные категории других аспектов языкового единства. Борьба элементов нового качества с элементами старого качества сводится, таким образом, к борьбе норм разных сторон языка. Так, образование данной модели словосложения протекало в процессе ломки правил синтаксиса и лексики под влиянием норм словообразования. В дальнейшем можно было наблюдать, как в отдельных случаях сформированная уже модель словосложения обнаружила тенденцию к превращению одного из своих компонентов в слово—элемент, а затем в аффикс.

    В процессе развития языковой системы все время происходит перекрещивание различных ее аспектов, составляющих вместе опреде—ленное диалектическое единство, но отличающихся каждый своей спецификой. Языковое единство является диалектическим, потому что его элементы постоянно вступают между собою в противоречие, в конечном счете обусловливающее формирование новых языковых категорий. В одних случаях такое противоречие является пружиной, приводящей в движение всю языковую систему в целом. В других случаях оно может не вести к сдвигу в системе языка, как это имеет место при синтаксическом способе словообразования.

    Таким образом, с одной стороны, сила языковой традиции, рациональным зерном которой является стремление сохранить на протяжении веков литературное наследие прошлого; с другой стороны, новое понимание некоторых языковых форм, ищущее себе адекватное выражение и в конце концов создающее новые формы, – борьба этих двух тенденций обусловливает в значительной мере противоречивый характер языкового единства.

    В целом же сочетание словообразующих основ обычно сохраняет соответствие лексическим нормам соединения соответствующих слов в предложении. Эта зависимость хорошо видна тогда, когда словосочетание находится в тексте в непосредственном взаимодействии со сложным словом. Например, ?Pero quien ha dicho que porque haya tenido una desgracia va a ser malo? Como dice el refran: porque una vez mato una vieja lo llaman mataviеjas (Gallegos 1945, 247) 'Но кто сказал, что если человек раз поступил плохо, он уже стал плохим человеком? Как говорит пословица: если кто—нибудь убил старуху, его всегда будут называть не иначе, как убийцей старух' (букв. 'убей—старуху').

    Выражение desenterrar los muertos (букв. 'выкапывать покойников') фигурально означало 'порочить память умерших'. Ср. следующее употребление этого оборота у Кеведо, в котором сочетаются оба эти значения: …esta presa en la Inquisicion de Toledo, porque desenterraba los muertos sin ser murmuradora (Quevedo 1911, 90). … Она сидит в Толедо в тюрьме Инквизиции за то, что откапывала покойников, не будучи сплетницей'. На основе фигурального значения приведенного выражения возникло сложное слово desentierramuertos. Оно отмечается и современными словарями.

    Saltar paredes (букв. 'прыгать через стены') употреблялось для характеристики влюбленных безумцев, перелезавших через забор на свидание со своими возлюбленными. Ср. в «Селестине»: Senora, aqui esta quien me causo algun tiempo andar hecho otro Calisto, perdido el sentido, …saltando paredes, poniendo cada dia vida al tablero… (Rojas 1931, v. 2, 38). 'Сеньора, …вот та, из—за которой я некоторое время был похож на Калисто, потеряв голову, …прыгая через заборы, ставя каждый день жизнь на карту…. В этом же произведении встречаем и сложное слово el saltaparedes 'вертопрах': Jesu, no oiga yo mentar mas ese loco, saltaparedes, fantasma de noche… 'Боже, я больше не хочу слышать об этом безумце, вертопрахе, ночном призраке'. (См. также с. 27).

    Выражение llorar duelos употреблялось в значении 'оплакивать горе'; ср.: No seas lisonjero e jamas lloraras duelos ajenos 'Не будь льстецом, не будешь и проливать слез над чужими горестями'. На основе этого выражения возникло сложное слово el lloraduelos 'нытик', 'плакса'.

    Тесная связь образных «императивных» слов с лексикой и фразеологией живого языка может выражаться в том, что неупотребительность словосочетания приводит к выпадению из лексики языка и соответствующего сложного слова.


    б. Принципы функционирования и семантические классы

    Формирование модели словосложения кроме унификации ее морфологической структуры требует выработки принципов ее функционирования, основывающихся на регулярности соотношения между внутренней формой сложных слов и обозначаемыми ими предметами. Такая норма для анализируемых слов была выработана. За основу ее принята субъектно—предикатная связь между действием, выраженным глагольным элементом сложного слова, и предметом или лицом, обозначаемым всем словом. Лицо или предмет, к которым ранее относилось повелительное предложение, были осмыслены как субъект содержащегося в нем действия. Семантика анализируемых слов, следовательно, экзотерична, то есть их денотат не соотносится непосредственно с отдельно взятым значением компонентов сложения – действием или объектом. В плане такого понимания принципа функционирования модели словосложения и лежат семантические категории, обозначаемые сложными словами. Это прежде всего значение агенса активного действия. Наиболее продуктивно обозначение лица по его активности – профессиональной и социальной в широком и узком смысле, а также шуточные обозначения лиц и объектов по тому образу, который с ними ассоциируется. Например: el limpiachimeneas 'трубочист' мыслится как el que limpia las chimeneas, т. е. как 'тот, кто чистит трубы'; el lameplatos 'блюдолиз' означает el que lame los platos, т. е. 'тот, кто лижет блюда', la lavaplatos 'судомойка', т. е. la que lava los platos – 'та, которая моет посуду' и пр. Сложные существительные этого типа могут также обозначать инструменты, приспособления, аппараты и т. д. В этом случае предмет представляется как субъект активного действия. Например: el cazaclavos 'гвоздодер', т. е. 'инструмент, ко—торый дерет гвозди' (lo que caza los clavos), el montacargas – 'грузовой подъемник', т. е. 'машина, которая поднимает тяжести' (lo que monta la carga), el sacacorchos 'штопор', иначе – 'инструмент, который вытаскивает пробку' (lo que saca el corcho), и т. д. В пределах аналогичного соотношения внутренней формы сложных слов и их лексического значения лежат группы существительных, обозначающих растения и животных. Ср. el papamoscas 'мухолов', обозначает «el pajaro que papa las moscas» (птица, которая поедает мух), mata—sarna – означает «la planta que mata la sarna» (растение, которое уничтожает чесотку) и пр.

    Не противоречит также такому соотношению между действием и предметом значение места. Для объяснения местного значения «императивных» сложных слов можно воспользоваться замечанием акад. М. М. Покровского, который писал о существительных с инструментальными суффиксами: «Что касается локального значения данных имен, то оно, конечно, легко выводится из значения инструментального, так как место действия может служить средством к его выполнению».[199] Действительно, значение места, встречающееся у сложных существительных этого типа, сближается с инструментальным значением. Например, el guardamuebles 'мебельный склад', el guardajoyas 'сокровищница', т. е. сейф, в котором хранят драгоценности; el guardarropa 'гардероб', т. е. помещение для хранения одежды, и немногие другие. Местное значение существительных этого типа не выходит за пределы обозначения специальных помещений и в целом не противоречит положению о том, что предмет, означаемый словом, должен выступать как субъект действия, обозначенного глагольным элементом. Все приведенные существительные одновременно имеют также значение лица – субъекта действия. Ср. el guardajoyas означает: 1) лицо, которое guarda las joyas и 2) помещение или сейф, который guarda las joyas.

    Значение действия не свойственно сложным существительным этого типа. Если некоторые из них соприкасаются с nomina actionis, то они все же никогда не обозначают процесс, а указывают на конкретное содержание или характеристику какого—либо действия, например, поступка (ср. el pasavolante 'необдуманный поступок'), удара (ср. el tapaboca 'зуботычина'), игры (el rompecabezas 'головоломка') и др.

    То же самое можно сказать о существительных, обозначающих явления природы, например, el calabobos 'мелкий дождь', el matapolvo 'кратковременный дождь' и некоторые другие. Понятие, означаемое этими существительными, можно представить себе как свойство субъекта действия, выраженного глагольным элементом. Например, el calabobos означает такой дождь, который cala a los bobos (т. е. «промачивает дураков»), el matapolvo – такой дождь, который mata el polvo (т. е. «прибивает пыль»).

    Значение результата действия им не свойственно. В связи с этим можно привести следующее наблюдение акад. М. М. Покровского: «Дело в том, что в некоторых случаях язык не проводит резкой разницы между орудием и результатом действия под влиянием двойственности воззрения на орудие вообще»[200] (ср. язык, голос и др.). «Императивные» существительные, среди которых широко распространено инструментальное значение, почти не знают подобного изменения своей семантики. Очевидно, причину этого следует видеть в четкости связи между его семантической структурой и лексическим значением, которая поддерживается сопоставлением с соответствующей синтаксической конструкцией. Это мешает затемнению отношения между компонентами сложного слова, предшествующему обычно сдвигу в значении, переходу от инструментального значения к результативному.

    Однако все же имеются случаи, когда это соотношение смещается. Это происходит тогда, когда именной компонент сложного слова является субъектом действия, выраженного глаголом. Такое взаимоотношение возникло на базе императивного предложения, в котором второй компонент был обращением. Например, andanino – плетеная стойка, с которой дети учатся ходить, букв. 'иди, дитя', cantarrana, букв. 'пой, лягушка', – игрушка, сделанная из ореховой скорлупы и производящая звук, похожий на кваканье лягушки, (ср. также рус. горицвет, Звенигород). В связи с тем, что глагол потерял значение императива, именной компонент воспринимается как субъект действия, выраженного глаголом. Однако на базе этого типа императивного предложения не сформировался продуктивный вариант данной модели словообразования.

    Сдвиг принципа, лежащего в основе функционирования данной модели словосложения, можно наблюдать еще в нескольких словах. Их также не более 5–8. Второй элемент в таких существительных остается объектом действия, выраженного глагольным компонентом, но нарушается связь между последним и предметом, обозначаемым всем словом. Возможность такого сдвига также определяется тем, что глагол ранее осмыслялся как повелительное наклонение и все сложное слово представлялось как обращение. Если это обращение адресовалось лицу или предмету, обозначаемому данным словом, то между ним и действием, выраженным глагольным элементом, устанавливалась субъектно—предикативная связь. Если же обращение как бы делалось от имени лица или предмета, обозначаемого всем словом или вообще со стороны, то это соотношение нарушалось.

    Так, куст, из листьев которого в Центральной Америке добывают чернила, называется sacatinta 'якобиния' (букв. 'добудь—чернила'). В этом случае обозначаемый существительным предмет нельзя представить как субъект действия, выраженного глаголом; ср. также cuelgacapas или cuelgarropas 'вешалка' (букв. 'повесь—плащ' или 'по—весь—одежду'); pasamanos 'перила' (букв. 'проведи—рукой'), pasacalle 'уличная музыка, народный марш' (букв. 'проходи—по—улице'); pasa—caballo 'понтон' (букв. 'проезжай—на—лошади') и немногие другие. Внутренняя форма этих слов выражает своего рода приглашение совершить означенное действие.

    Из сделанного краткого обзора вытекает, что в подавляющем большинстве случаев означаемый сложным существительным предмет или лицо выступает как субъект действия, заключающегося в глагольном элементе сложного слова. Как правило, это бывает субъект активного действия, а не состояния. Последнее обстоятельство зависит от того, что обычно глагол, входящий в состав сложного слова, является переходным, имея прямое дополнение, выраженное во втором компоненте слова. Случаи, когда между элементами сложного слова устанавливается обстоятельственная связь, в целом редки.

    Поскольку денотат слова представляется как субъект активного действия, императивы прежде всего используются для обозначения лица. В зависимости от того, как характеризует человека внутренняя форма существительного – по исполняемой им общественной функции или по какой—либо черте характера, – среди сложных слов со значением лица можно выделить две группы: 1) названия профессии (функциональная характеристика), например, el limpiabotas 'чистильщик сапог', и 2) шуточные и фамильярные нарицательные имена (образная характеристика), например, el zampatortas 'обжора'. «Императивные» имена могут обозначать также предмет. В связи с тем, что носитель названия воспринимается как субъект действия, большинство существительных в этом случае обозначает инструменты, приспособления, машины, аппараты и пр. Внутренние формы таких существительных характеризуют предмет по основной функции, исполняемой им в практике человека. Однако есть случаи, когда внутренняя форма слова дает предмету образную характеристику, определяя его по какой—либо яркой, иногда забавной черте. Таким образом, сложные существительные, обозначающие предмет, также распадаются на две группы: 1) существительные с инструментальным значение (например, el tiralineas 'рейсфедер' (функциональная характеристика), 2) образные названия предметов (образная характеристика), например, el rascacielos 'небоскреб'.

    Кроме этих двух больших семантических классов, подразделяющихся каждый на две группы, выделяется еще один значительный класс, куда включаются названия растений и животных. Внутренняя форма сложных существительных, принадлежащих этому классу, может давать как функциональную, так и образную характеристику обозначаемому объекту. Например, matapulgas букв. 'то, что убивает блох', растение, употребляющееся против паразитов (функциональная характеристика) и quitameriendas, букв. 'то, что не дает завтракать, отбивает аппетит': внутренняя форма слова содержит намек на неприятный запах растения (образная характеристика).

    Таковы наиболее продуктивные для современного испанского языка семантические классы сложных существительных типа el guardabosque. Остальные группировки по значению невелики. Так, имеется небольшая группа существительных со значением места, несколько слов служат названиями игр, удара, явлений природы (дождя, ветра) и др. О них вкратце упоминалось выше.

    Вопрос об употреблении сложных слов этого типа в топонимике лежит за пределами данной работы. Отметим, что среди названий крупных городов они не встречаются. Названия мелких населенных пунктов, расположенных в той или иной области, иногда бывают построены по данному типу. Например, Miraflores (Мадрид), Mira—valles (Биская), Cantavieja (Теруэль), Guardamar (Аликанте), Torna—vacas (Эстремадура), Cantalapiedra (Саламанка) и некоторые другие. Особенно распространены названия, первым компонентом которых является основа глагола mirar: Miramar, Mirarrio, Mirafuentes, Miralcampo, Miracruz и др.

    Можно предположить, что среди названий деревень этот способ словосложения распространен шире. К сожалению, мы не располагали необходимым материалом, чтобы сделать более определенные выводы.


    в. Сложные существительные со значением лица (nomina agentis)

    01. Названия профессий

    Сложных существительных этого типа со значением профессии в современном испанском языке не так много, их менее 50. Обозначение профессии «императивными» словами делается через указание на ту функцию, которую определенное лицо выполняет в обществе; например, el guardabosque 'лесной сторож' (букв. 'тот, кто сторожит лес'), el limpiachimeneas 'трубочист' (букв. 'тот, кто чистит трубы'), el limpiabotas 'чистильщик сапог' (букв. 'тот, кто чистит сапоги') и др.

    В настоящий момент сложные существительные этого типа большей частью означают профессии невысокой квалификации. Ср. la lavaplatos и la friegaplatos 'судомойка', el guardacabras 'козопас', el pisauvas 'выжимальщик виноградного сока', el guardacaballos 'коновод', el guardabanderas мор. 'сигнальный старшина' и пр.

    Рабочий сцены называется по—испански el sacasillas, букв. 'тот, кто уносит стулья'. В этом же значении употребляется слово el metemuertos. Словари дают также двойную форму этого слова metesillas y sacamuertos. В литературе встречаются и другие его варианты. Ср. Tuvo piques con metesillas y saca—bancos (Valle—Inclan 1940, v. 1, 33) – 'У него были столкновения с рабочими сцены' (букв. 'теми, кто приносит стулья и уносит скамейки'). Этот пример свидетельствует, между прочим, о том, что некоторые образования этой семантики непрочны. Часто это прозвища. В только что цитированном романе Р. Валье—Инклана «Арена иберийского цирка» встречается также не зарегистрированное словарями слово vendemantas 'торговец шалями' (Ibid., 115), употребленное в ироническом смысле.

    Укрепились в языке старые названия ремесленников, кустарей и др. профессий невысокой квалификации. Однако встречаются и сравнительно недавние образования. Сохраняет продуктивность глагол guardar 'охранять, беречь, сторожить'. Ср. следующие названия железнодорожных служащих el guardagujas или el cambiavia 'стрелочник', el guardavia 'путевой сторож', el guardafrenos 'тормозной кондуктор', el guardabarrena 'будочник' и некоторые другие. Многие слова «охранительной» семантики возникли, по—видимому, под влиянием французского языка: ср. фр. garde—barriere, garde—frein, garde—voie. Заметим попутно, что словообразование с глаголом guardar весьма активно. В академическом словаре 1956 г. отмечено более 50 слов с этим глаголом. К ним можно добавить около 20 латиноамериканизмов, отмеченных в словаре 2004 г. (Испанско—русский словарь. Латинская Америка). Ср. guardavinas 'сторож виноградника', guardabrisa 'дверь', guardacomidas 'верхняя часть груди' и др. Трудно сказать, является ли последнее наименование образным или нет.

    Следует отметить, что прежде сложные слова подобного рода могли обозначать не только профессии кустарей и ремесленников. Они иногда означали и такие почетные должности, как el guar—dadamas 'придворный церемониймейстер', el portaguion 'офицер, который нес королевский штандарт', el portaestandarte 'знаменосец' и некоторые другие. Однако в дальнейшем, этот способ словообразования стал употребляться лишь для обозначения профессий невысокой квалификации. Названия ряда профессий были в связи с этим заменены новыми. Например, sacamuelas букв. 'зубодер', было раньше обычным названием зубных врачей. В первом издании словаря Испанской академии дано такое объяснение этого слова: el maestro dedicado a sacar las muelas.[201] И лишь тогда, когда появилось существительное el dentista (от лат. dens, dentis 'зуб'), слово el sacamuelas стало презрительной кличкой зубных врачей, а также начало употребляться в значении 'шарлатан, обманщик'.

    Одной из причин непродуктивности словосложения данного типа для обозначения профессий явился, возможно, его полисемантизм. Многозначность могла находить свое выражение в конкретных словах, служивших названием как профессии, так и инструмента, которым представитель данной профессии пользуется. Например, el matafuego означало 'пожарник' и 'огнетушитель'. В дальнейшем в первом значении стало предпочитаться существительное el bombero.

    Кроме того, сложные существительные этого типа часто являются насмешливыми кличками пьяниц, бездельников, фланеров, дураков, лентяев, болтунов, обманщиков и шарлатанов. Иногда одно и то же слово совмещало название профессии и подобное насмешливое прозвище. Например, el catavinos 'дегустатор' могло употребляться также в значении 'пьяница'. Поэтому для обозначения профессии дегустатора стало предпочтительным слово el degustador.

    В силу указанных обстоятельств данный способ словообразования практически не встречается среди названий высококвалифицированных специалистов.

    К названиям профессий типа el guardabosque примыкают также некоторые сложнопроизводные слова, например, el picapedrero 'каменотес'. Можно предположить, что это раннее образование, относящееся к периоду, когда императив с дополнением воспринимался еще как словосочетание, и для того, чтобы придать ему цельно—оформленность, необходим был суффикс. Ср. также cazatorpedero, misacantano, cuentadante, sacamolero (в значении sacamuelas) и др.

    02) Образная характеристика лица

    Многочисленную и яркую группу составляют «императивы», дающие образную характеристику человека. К именам этой категории подходит замечание акад. В. В. Виноградова о том, что «во внутренних формах слова выражается не только 'толкование действительности', но и ее оценка».[202] В них отражено презрение к порокам, насмешка над горе—специалистами, шутка над смешными качествами людей. Внутренняя форма таких слов обладает необычайной выразительностью.

    Алкала Самора—и—Торрес так характеризует сложные слова этого типа: «Народное происхождение и развитие нашего словосложения объясняет его тенденции. Ему свойственна дерзость, насмешливость, непочтительность: оно смеется над aguafiestas, perdonavidas, quitamotas; называет адвоката picapleitos, врача – matasanos, верующего – engarzacredos, чиновника – chupatintas, художника – pintamonas, музыканта – rascatripas…».[203] К этому можно добавить man—chacuartillas 'писатель', desuellacaras 'брадобрей', atropellaplatos 'служанка', rascatripas 'скрипач', sacamuertos 'машинист сцены', также 'обманщик, плут' и др.

    Бездельник, лодырь, ханжа, пьяница, дурак, сводник, болван, задира, попрошайка, обжора, льстец, фланер, воображала, гордец, неряха и пр. – таковы самые распространенные значения сложных слов, принадлежащих к данной группе. Например, echacuervos 'сводник', papanatas, mamacallos 'олух, молокосос', matasiete, perdonavidas, tragahombres 'фанфарон', 'забияка', azotacalles, rompesquinas, correcalles 'зевака', 'бездельник', tragavirotes 'чопорный человек', zampalimosnas, tragasopas 'попрошайка', rompegalas 'оборванец, неряха', pelafustan, pelagatos, pelagallos 'бездельник', 'ни к чему не годный человек', botafuego, cascarrabias 'злой, вспыльчивый человек', tragasantos, chupacirios, tragaavemarias 'ханжа', 'святоша', tragasangre 'сутенер', lameculos, quitamotas, tiralevitas 'льстец', vendepa– tria 'предатель', 'тот, кто продает родину'. Испанские рабочие назвали штрейкбрехера rompehuelga. На страницах латиноамериканских газет можно встретить слово tramaguerras 'поджигатель войны', букв. 'тот, кто затевает войну'.

    Словом quema—libros (букв. 'тот, кто сжигает книги') называют обскурантов, предающих огню «еретическую» литературу.

    Из приведенных примеров явствует, что почти все сложные существительные, дающие образную характеристику человека, обладают определенной экспрессивной окраской, указывающей на отрицательное отношение к характеризуемому явлению со стороны говорящих. Лицо, обозначаемое таким словом, всегда выступает как объект насмешки, осуждения, презрения. Такая направленность слов этой семантики настолько сильна, что подчас они почти совсем утрачивают специализацию своего значения и употребляются просто для выражения пренебрежения. Семантический центр тяжести при этом переносится на ту отрицательную эмоциональную оболочку, которой обладают сложные слова этой группы. Например, в романе Гальдоса «Кадикс» читаем: Ya andan por ahi los zampatortas con la cabeza inclinada como higo maduro desde que saben va a salir tu Diccionario (Galdos 1951, 176) 'С тех пор как стало известно, что выходит твой словарь, бродят здесь всякие болваны, свесив головы как спелые смоквы'. Слово el zampatortas, которое часто употребляется в значении 'обжора', означает в данном случае 'воображала, болван'. Такое объяснение дали ему и комментаторы русского издания этого романа (Idem., 287). Резкая негативная окрашенность слова привела к вуалированию его семантической конкретности. Аналогичное явление можно наблюдать на примере других слов этого типа. Так, tragamallas 'обжора' (букв. 'тот, кто заглатывает кольчугу') употреблялось также в значении 'шарлатан, обманщик'; ср. у Кеве—до: Yo conozco a estos, porque a otro vecino mio engano otro tragamallas, y en solo carbon le hizo gastar en dos meses mil ducados, diciendo que haria oro, y solo hizo humo y ceniza y, al cabo, robo cuanto tenia (Quevedo 1924, 174) 'Я этих типов хорошо знаю, потому что другого моего соседа обманул один такой шарлатан, заставив истратить в два месяца только на угле тысячу дукатов, говоря, что делает золото, а получился только дым и пепел. В конце концов, он украл у него все, что тот имел'. Слово el desuellacaras (букв. 'тот, кто обдирает лица') было кличкой скверных парикмахеров. Постепенно оно расширило область денотации и стало употребляться в значении 'нахал, негодяй'. Ср. у Сервантеса: Mal haya mi senor Anselmo, que tanta mano ha querido dar a este desuellacaras en su casa! (Cervantes 1947, 231) 'Да накажет Бог сеньора Ансельмо, давшего такую власть в доме этому наглецу'. Ср. также следующее грозное обращение «нимфы» к Санчо Пансе, не пожелавшему высечь себя ради спасения Дульсинеи: Si te mandaran, ladron, desuellacaras, que te arrojaras de una alta torre al suelo, si te pidieran, enemigo del genero humano, que te comieras una docena de sapos, dos de lagartas y tres de culebras…, no fuera maravilla que te mostraras melindroso y esquivo (Ibid., 527) 'Если бы тебе, бесстыжий разбойник, приказали броситься на землю с высокой башни, если бы тебя, враг рода человеческого, просили съесть дюжину жаб, две дюжины ящериц и три дюжины змей…, то тогда никто не стал бы удивляться твоему ломанью и твоим уверткам'. См. также (Cervantes 1914, v. 1, 195). В аналогичном значении употреблялось это слово и другими авторами XV–XVII вв. Ср.: (Rojas 1931, v. 2, 165).

    Таким образом, некоторые «императивные» имена могут употребляться без строгой семантической дифференциации. В них на первый план выдвигаются эмоционально—оценочные коннотации.

    Следует, впрочем, указать, что во многих словах преобладает шутливый, юмористический оттенок и негативная направленность их ослаблена; например, словом el trotamundo (букв. 'тот, кто бродит по миру') называют человека, который много ездит, словом el tragaleguas (букв. 'тот, кто глотает мили') называют скорохода.

    Приведенные выше сложные слова дают образную характеристику человека с точки зрения его моральных качеств, внутреннего облика, поведения, привычек и склонностей. Иногда сложное существительное подобного рода характеризует лицо по его физическим недостаткам. Примером таких слов может послужить el arrancapinos букв. 'тот, кто выдергивает сосны', употребляющееся применительно к человеку маленького роста.

    К этой же семантической группе, как ее разновидность, принадлежат насмешливые нарицательные имена, даваемые представителям определенных профессий вообще или горе—специалистам. Большей частью сложные слова этого рода имеют как тот, так и другой семантический оттенок. Точно так же, как и все другие существительные этой группы, презрительные клички профессионалов построены на образной характеристике, например, el matasanos (букв. 'тот, кто и здорового убьет') употребляется как презрительная кличка врачей, el sacamantas (букв. 'тот, кто стаскивает одеяла') служит кличкой сборщиков податей и судебных исполнителей, el matatias (букв. 'тот, кто убивает теток') употребляется как прозвище ростовщиков, el pintamonas (букв. 'тот, кто рисует обезьян') означает 'плохой художник', el chupatintas (букв. 'тот, кто сосет чернила') используется как кличка канцелярских чиновников, писцов, el rascatripas 'скверный музыкант' (букв. 'тот, кто раздирает внутренности'), el picapleitos (букв. 'тот, кто возбуждает судебные процессы') является кличкой адвокатов, юристов, el tapagujeros (букв. 'тот, кто затыкает дырки') – прозвище плохих каменщиков, el saltatumbas (букв. 'тот, кто прыгает по могилам') – прозвище священников, зарабатывающих на похоронных церемониях. Сюда же относятся такие слова, как sacamuelas и rapabarbas, не имевшие, по—видимому, раньше презрительного оттенка. Destripaterrones (букв. 'потрошитель земли') является презрительной кличкой крестьян. Иногда в народе это слово употребляется в испорченной форме estripaterrones. Ср. например, следующие куплеты, приводимые Ф. Кабальеро:

    El cielo nos de paciencia
    con estos hombres de campo
    que son estripaterrones
    sepulturas de gazpacho

    (Caballero 1882, 246)

    ('Да пошлет нам небо терпенье с этими мужиками, которые потрошат землю и наедаются похлебкой').

    Уже приведенные примеры показывают, что часть слов этой семантики является ироническими прозвищами представителей определенной специальности или категории людей, а не только горе—специалистов (например, sacamantas, chupatintas, matatias, apaga—candelas).

    В других случаях преобладающим является значение плохого специалиста (например, matasanos, pintamonas, rascatripas). Соответствующие слова также, впрочем, иногда означают представителей определенной профессии вообще. Ср. например, следующий пример употребления слова matasanos у Ф. Кабальеро: Digale Vd. a ese matasanos que si cuida bien a la chica le pagare a peseta la visita (Caballero 1860, 325) 'Передайте этому лекарю, что если он будет хорошо ухаживать за девушкой, я заплачу ему по песете за визит'.

    Внутренняя форма этих слов, как уже говорилось, дает образную, а не функциональную характеристику означаемому лицу. Иногда эта образность, обладающая выразительной силой гротеска, достигается тем, что внутренняя форма слова указывает на функцию, противоположную той, которую должен исполнять представитель данной профессии (например, el matasanos).

    Наблюдения над сложными словами, дающими образную характеристику лица, показывают, что среди них распространена синонимия. Причем специфика синонимов заключается преимущественно в оригинальности того образного представления, которое содержится в каждом. «В н у т р е н н я я ф о р м а слов есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Этим только можно объяснить, почему в одном и том же языке может быть много слов для обозначения одного и того же предмета…».[204]

    Это определение А. А. Потебни хорошо характеризует синонимику среди сложных существительных данной семантической группы. Синонимы, которые встречаются среди них, отличаются друг от друга именно своеобразием содержащегося в них представления. Например, имеется следующий ряд синонимов со значением 'льстец': quitamotas букв. 'тот, кто снимает пылинки', tiralevitas 'тот, кто одергивает сюртук', lavacaras 'тот, кто обмывает лица', alzafuelles 'тот, кто поднимает облака (лести), lameculos 'задолиз', quitapelillos букв. 'тот, кто обирает волоски'. Все эти синонимы отличаются от adulon и lisonjero тем, что являются словами с живым, колоритным образом, заключающимся внутри каждого из них и различающим их между собой.

    Ряд сложных слов этого типа имеют значение 'обжора': например, tragaldabas[205] букв. 'тот, кто глотает щеколды'; на близком к нему образе построено tragamallas – 'тот, кто глотает кольчугу'. Это же значение имеет zampabodigos – букв. 'тот, кто поедает буханки'. Слово bodigos, ставшее неупотребительным, было заменено близкими по значению словами, в результате чего возникли: zampabollos – 'тот, кто поедает булки' и zampatortas букв. 'тот, кто поедает пирожные'. Кроме перечисленных синонимов существует еще zampapalos – букв. 'тот, кто съедает палки' и, наконец, tumbaollas – букв. 'тот, кто опрокидывает горшки'. Наиболее употребительными из 7 перечисленных синонимов являются zampabollos и особенно zampatortas.

    Все различие между этими синонимами сконцентрировано в образах, на которых они построены. Специфика этих слов определяется, следовательно, их внутренней формой. Такие существительные, как azotacalles в отличие от vago, zampatortas, в отличие от gloton и tonto, tiralevitas, в отличие от lisonjero, echacuervos, в отличие от alcahuete и т. д. постоянно ощущаются в двух планах: со стороны своего лексического значения и того внутреннего образа, из которого оно вытекает. Поскольку основное значение этих слов для языка связано с их внутренней формой, последняя проявляет повышенную сопротивляемость опрoщению. Лишь очень немногие существительные этой группы функционируют теперь в языке в одном плане – в своем лексическом значении. Например, papanatas, pisaverde, cascarrabias фактически превратились в обычные безoбразные слова. Однако часто бывает иначе. Ослабление внутреннего образа ведет к замене данного сложного слова новым, построенным по тому же словообразовательному принципу. Разговорный язык стремится постоянно освежать, обновлять свои выразительные средства. Так, alzafuelles, lavacaras, quitamotas, сменяя друг друга в той или иной последовательности, отошли на второй план, оттесненные вновь возникшими синонимами lameculos и tiralevitas.

    Иногда на примерах употребления сложных слов этой семантики удается проследить, как отчетливо, наряду с лексическим значением, выступает их внутренняя форма. Существительное matacandelas – букв. 'тот, кто гасит свечи', означает 'церковный служка', а также является презрительной кличкой духовенства.

    Любопытен следующий случай его употребления в романе Галь—доса «Кадикс»: Los matacandelas de toda luz de la razon no quisieran que alumbrase al mundo mas luz que la de las hogueras inquisitoriales (Galdos 1951, 123.) 'Гасители светоча разума хотели бы, чтобы мир освещали только костры инквизиции'.

    На этом примере видно, как слово matacandelas функционирует в двух планах: автор пишет о «гасителях светоча разума» и одновременно сообщает, что ими являются «гасители церковных свечек». Роль внутренней формы заметна и в выборе варианта слова: это matacandelas, а не apagacandelas, потому что внутренняя форма первого из них является более выразительной, (matar значит 'убивать', но употребляется также в значении 'гасить', apagar означает просто 'гасить'). Интересно отметить, что через две страницы в менее экспрессивно насыщенном контексте автор употребляет слово apaga– candelas (Ibid., 125).

    Другим примером функционирования в двух планах сложных существительных этой семантики может служить следующий диалог между персонажами романа Валье—Инклана «El ruedo iberico» («Арена иберийского цирка»).

    – Tu no eres lo que aparentas – Vallin disimulo.

    – Ahi atras me han tomado por el saca—mantecas.

    – Ni eres saca—untos ni saca—bolsas.

    – Pues sere lo que tu quieras (Valle—Inclan 1940, vol. I, 104.)

    (– Ты не то, чем кажешься. – Вальин притворился: – Там меня приняли за вора—убийцу. – Нет, ты даже не взяточник и не карманник. – В таком случае, считай меня, кем хочешь').

    Внутренний смысл этого диалога строится на том, что один из собеседников, Вальин, употребляет слово sacamantecas (вор, убивающий своих жертв[206]), которое буквально значит 'тот, кто выпускает жир (т. е. потрошит, распарывает живот). Используя внутренний образ, содержащийся в данном существительном, цыганка, собеседница Вальина, отвечает ему, очевидно, ситуативным словом (оно не отмечается в словарях) saca—untos, второй компонент которого (unto) является синонимом manteca (жир), но употребляется также в жаргоне в смысле 'деньги'. Затем, продолжая игру слов, она заменяет в обычном cortabolsas 'карманник' первый элемент глаголом sacar по аналогии с saca—mantecas.

    Приведенные примеры показывают, какими стилистическими возможностями обладают существительные этого типа благодаря содержащемуся в них образу, позволяющему автору создать насыщенный смысловыми оттенками подтекст.

    Именно в силу прозрачности своей внутренней формы существительные этого типа часто возникают непосредственно в речи и не закрепляются в языке совсем или оказываются недолговечными. Другие имеют областной характер и варьируются от одной провинции к другой, не входя прочно в общенародный язык.

    В произведениях художественной литературы нередко встречаются слова этого типа, не отмеченные в словарях и не являющиеся стойкими лексическими соединениями. Это зафиксированные писателем различные разговорные словечки, а также результат его собственного словотворчества.

    Приведем несколько примеров.

    Один из персонажей Ф. Кабальеро называет Наполеона quita—reinos (Caballero 1882, 219) т. е. букв. 'тот, кто отнимает королевства'. У того же автора встречается слово enjuagavasos букв. 'тот, кто полощет стаканы'. Это существительное употреблено как презрительная кличка лакеев: – Oye, enjuaga—vasos, – le dijo a un criado que pasaba llevando unos candeleros a una mesa de tresillo, – llama de mi parte al senor don Fabian (Caballero 1860, 230) – Послушай ты, полоскатель стаканов, – сказал он лакею, который проходил мимо, неся подсвечники на карточный стол, – позови от моего имени сеньора Фабиана'.

    Не регистрируется словарями также слово tragacorazones 'сердцеед', букв. 'тот, кто глотает сердца'. Этим существительным Э. Пар—до Басан характеризует одного из своих героев: Miraba yo al vizconde con interes curioso buscando en su fisonomia la historia intima del terrible traga—corazones, por quien habitaba un manicomio una duquesa, y una infanta de Espana habia estado a punto de echar a rodar el infantazgo y cuanto echar a rodar se puede (Pardo—Bazan 1891, v. X, 94.) 'Я с интересом смотрела на виконта, стараясь прочесть на его лице тайную историю страшного сердцееда, из—за которого сидела в сумасшедшем доме некая герцогиня, а инфанта Испании едва не потеряла свои права и не пустила по ветру все, что можно пустить по ветру'.

    В цитированном уже рассказе Ф. Кабальеро жадного и безбожного человека называют roba—santos (Caballero 1860, 222), букв. 'тот, кто грабит святых'. В другой повести того же автора один из персонажей так описывает характер своего сына: Es un cena—a—oscuras, – decia el general a sus compinches, hablando de su hijo, – es apocado, no tiene nervio. Sus maestros dicen que tiene una gran inteligencia, mucha memoria, facil la comprension y deseos de instruirse (Ibid., 188) 'Это угрюмый, замкнутый человек, – говорил генерал своим приятелям о сыне, – малодушный и слабохарактерный. Его учителя говорят, что он обладает большим умом, памятью, легкостью понимания и желанием учиться'. El cena—a—oscuras (букв. 'тот, кто ужинает в потемках') употребляется для характеристики угрюмого, нелюдимого человека, а также человека скупого. Приведенные выше слова, очевидно, взяты из разговорной речи, а не изобретены автором.[207]

    В некоторых случаях трудно определить источник сложных слов данного типа. Например, одного из персонажей романа Гальдоса «Жена Брингаса» за мелочность, скопидомство, невероятный педантизм и аккуратность называют el pisahormigas букв. 'тот, кто давит муравьев': Esto no lo sabra nunca un poca—cosa, un pisa—hormigas, que me esta predicando tres horas porque puse o no puse siete garbanzas mas en el cocido (Galdos 1954, 77) 'Этого никогда не узнает это ничтожество, этот жалкий человек, который мне выговаривает по три часа за то, что я переложила или недоложила несколько горошин в жаркое'.

    Название pisa—hormigas закрепляется за Брингасом и употребляется далее как его прозвище. Например, одна из героинь говорит его жене: Metase en su rincon, a la vera del pisahormigas (Ibid., 232) 'Уходите лучше в свой угол под крылышко «давителя муравьев». Это слово не отмечается в словарях и не употребляется в современной речи, можно предположить, что оно принадлежало разговорному языку.

    Приведем примеры чисто ситуативного создания сложных существительных этого типа у различных авторов. Ср. у Труэбы: Bartolo subio anoche al cuarto de la hija del alcalde y al bajar por el balcon dejo alli el sombrero; por el sombrero se descubre el salta—balcones y atro—pella—doncellas… (Trueba 1865, 132) 'Бартоло поднялся вчера вечером в комнату дочери алькальда и, спускаясь с балкона, оставил там свою шляпу. Это и выдаст прыгуна по балконам и соблазнителя юных девушек'. Слово salta—balcones (букв. 'тот, кто прыгает по балконам') обусловлено всем контекстом. Оно как бы спонтанно возникло в момент речи персонажа. Atropella—doncellas ('соблазнитель девиц') могло принадлежать разговорному языку.

    Несомненно ситуативным является слово portabigotes в следующем отрывке:

    – No veis que es un portabigotes.

    – Es un facha.

    – Es un cursi» (Caballero 1860, 230)

    (– Разве вы не видите, что это не человек, а одни усы. – Это настоящее чучело. – Он вульгарен').

    Слово portabigotes образовано по аналогии с серией существительных, начинающихся с основы глагола portar и означающих 'приспособления для ношения чего—либо' (например, portamonedas 'кошелек', portaviandas 'судки' и т. д). Portabigotes употреблено в насмешку над человеком с большими усами, который сам как бы служит их «носителем».

    Приведенные примеры свидетельствуют о нестойкости сложных существительных данного типа, ряд которых не попадает даже в словари. Необходимо, впрочем, заметить, что, несмотря на большую текучесть сложных слов со значением образной характеристики лица, некоторые из них оказываются довольно устойчивыми. Так существительное trotaconventos 'сводня, ханжа', букв. 'тот (или та), кто бродит по монастырям' встречается уже у Хуана Руиса (XIV в.), написавшего сатирическое стихотворение под названием: «De como Trota—Conventos fablo con la Mora de parte del arcipreste e de la respuesta que le dio» (La literatura Espanola 1948, 48) 'О том, как сводня разговаривала с мавританкой от имени протопресвитера и какой ответ она получила'. Существительное trota—conventos употребляется и в современном языке. Ср., например, у Ф. Кабальеро: Perico no es celoso … ni es ningun trota—conventos gazmono (Caballero 1860, 62) 'Перико не ревнивец., но и не лицемерный ханжа'.

    Как видно из приведенного примера, длительное существование в языке сложных слов этого типа не ведет обычно к их опрoщению, как это случается с другими идиоматичными словами.

    В современном испанском языке согласно данным словаря Испанской академии изд. 1956 г. насчитывается несколько более 100 слов со значением образной характеристики лица. Однако эту цифру нельзя считать вполне достоверной. Большая текучесть сложных существительных данного типа приводит к тому, что в словарь попадает ряд устарелых, вышедших из употребления слов (например, derramaplaceres, deshonrabuenos etc.). С другой стороны, в нем не отмечены многие неологизмы, принадлежащие современному разговорному языку, такие как tiralevitas etc.

    В задачу настоящей работы не входит подробная стилистическая характеристика сложных слов. Однако уже сделанные наблюдения позволяют констатировать, что сложные существительные этой семантики принадлежат разговорной речи, а также используются в языке художественной литературы, являясь средством создания художественного образа, заключенного в рамки одной лексической единицы – слова.

    Любопытно отметить также, что сложные существительные этого типа, благодаря прозрачности своей семантической структуры, предоставляют богатые возможности для создания каламбуров, для игры словами. Использование их является также одним из приемов писателей—культистов. Такая стилистическая двойственность суще—ствительных этого типа вытекает из заложенных в них возможностей употребления: образ привлекает и простой народ и рафинированных эстетов.


    г. Названия предметов

    01. Имена существительные с инструментальным значением (nomina instrumenti)

    Одну из основных семантических группировок среди императивных сложных слов составляют существительные с инструментальным значением: названия всевозможных приспособлений, инструментов, аппаратов, машин, а также игрушек.

    Большое количество сложных слов этой группы означает предметы, употребляемые в быту, и не имеет терминологического значения. Например pisapapeles 'пресс—папье', cascanueces 'щипцы для колки орехов', cortaplumas 'перочинный нож', cortapapeles 'нож для резки бумаги', cortalapiz, sacapunta, afilalapices 'машинка для точки карандашей', sacacorchos 'штопор', mondadientes 'зубочистка', tirabotas 'крючок для снимания сапог', limpiaunas, limpiaplumas, limpiapeines 'приспособление для чистки соотв. ногтей, перьев и гребенок', abrelatas 'консервный нож', fijapelo 'бриолин', pasamon—tanas 'шлем', paraguas[208] 'зонт от дождя', parasol 'зонт от солнца', cubrecama 'покрывало', cecamanos 'кухонная тряпка для рук', calientaplatos 'ящик для подогревания тарелок', escurreplatos 'сушилка для тарелок', cortapuros 'щипцы для обрезывания сигар', alzapano 'металлические подхваты для занавесей', cazamoscas 'липкая бумага от мух', portafolio, portapliegos 'портфель' и много других. Эти существительные не принадлежат никакой специальной терминологии, обозначая предметы домашнего обихода. Большинство из них прочно вошло в язык.

    Наряду с ними к этой же семантической группе принадлежит значительное количество технических терминов. Функциональная характеристика, которую дает предмету внутренняя форма сложных слов, предопределяет их использование в терминологических целях. Действительно, этот способ словосложения нередко применяется для обозначения различных технических приспособлений, деталей машин, аппаратов и пр. например: cortatubos 'труборез', cortapernos 'болторезные ножницы', sacamuestras 'прибор для извлечения пробы со дна нефтяной скважины', pararrayos 'громоотвод', parachoques или paragolpes 'буфер', parachispas 'искроуловитель', cortafrio 'зубило', guardaengranajes 'предохранительное прикрытие передачи', tornapunta 'подкос', montacargas 'грузоподъемник', guar—dabarro 'крыло у автомашины', cortacable 'канатный нож', rompetron—cos 'топор', sacaraices 'корчевальная машина', cortarraices 'корнерезка', barretroncos 'скрепер для расчистки деревьев', pararrociada 'брызгоулавливатель в буровой вышке', sacabocados 'пробойник', tiralineas 'рейсфедер', lanzabombas 'бомбодержатель самолета', lanzallamas 'огнемет', guarda—escape 'предохранительный кожух выхлопа машин', lanzagases 'газовый прожектор' и много других. Интересно обратить внимание на такое образование, как limpia—parabrisas ('метелка для протирания ветрового стекла автомашины'), в котором именным компонентом является сложное существительное этого же способа образования (parabrisas).

    Особой продуктивностью в области технической терминологии обладает основа глагола portar, входящая в состав более половины технических терминов данной морфологической структуры. Например, porta—aislador 'изоляторная подставка', porta—matriz 'основание матрицы', porta—lampara 'патрон для лампы накаливания', porta—escobillas (электр.) 'щеткодержатель', porta—carbon 'угледержатель' (в сварочном аппарате), porta—placa 'рамка для диапозитивов', porta—electrodo 'электрододержатель', porta—herramienta 'черенок, ручка инструмента', также 'резцедержатель фрезерного станка', porta—barrena 'сверлильная бабка', porta—fresa 'бабка фрезера', portaalambre 'роликовый изолятор', porta—equipajes 'багажник' и множество других.

    Словосложение этого типа в той или иной мере характерно для большинства разделов технической терминологии. Как явствует из приведенных выше примеров, с ним можно встретиться среди названий различных станков, в строительном деле, в радиотехнике, среди электрических, военных, лесотехнических, авиационных и др. терминов. Трудно сказать при этом, в какой из областей терминологии данный способ словосложения является наиболее продуктивным. Однако следует отдельно указать на образование по данной модели существительных, связанных с мореплаванием. Сюда относятся прежде всего названия судов, например, escampavia 'разведывательное судно' guarda—costas 'сторожевой корабль', 'судно береговой охраны', guardapesca 'судно для охраны рыбной ловли', cazatorpedero 'истребитель эсминцев', porta—aviones 'авианосец', rompehielos 'ледокол', cazasubmarinos 'охотник за подводными лодками' и пр. К морской терминологии принадлежит и ряд других слов, таких как botavara 'бизань', lanzatorpedos 'миномет на корабле', salvavidas 'спасательный круг', cataviento 'флюгер', portaluz 'иллюминатор', а также ряд устарелых морских терминов, таких как guardacartuchos, guardaguas, guardavela, etc.

    Технические термины часто выступают в функции определения в составном обозначении, например: cabezal porta—cadena 'головка цепи', placa guardafuego 'предохранитель от огня', mandril portafresa 'стержень фреза', bobina portavoz 'каркас звуковой катушки (радио), arpon pescacable 'ловильный крючок при бурении', broca sacamues—tras 'колонковый бур', frasco cuentagotas 'капельница', martillo clavaestacas 'установка для забивания шпунтовых стенок', martillo rompepavimientos – вид лома, tablero portalente 'салазки объектива у фотоаппарата' и пр.

    Следует отметить, что при употреблении таких сложных терминов нередко опускается первый элемент (определяемое). Так, вместо frasco cuentagotas говорят просто el cuentagotas, вместо placa guardafuego – el guardafuego и пр.

    Работа с многоязычными словарями позволила сравнить словообразование технических терминов в различных романских языках. Наблюдения показали, что, хотя между отдельными романскими языками существует общность принципов словообразования технической терминологии, почти не встречается, однако, параллелизма в обозначении одних и тех же предметов и понятий. Так, например, испанскому rompetroncos соответствует фр. fendeuse de souches, порт. quebra—troncos,[209] корчевальная машина называется по—испански sacaraices; по—французски deracineur, по—португальски – charrua, по—итальянски sradicatore,[210] испанское cortarraices соответствует фр. extracteur de racines, ит. tagliaradici, португальскому cortador de raizes,[211] предохранитель от пыли называется по—испански protector de polvo, по—французски ecran depoussiereur, по—итальянски coper—chio parepolvere, по—португальски escudo guarda—po[212] и пр.

    Это позволяет сделать вывод о том, что образование технических терминов, как правило, происходит в отдельных романских языках, независимо друг от друга. Поэтому можно считать, что возникновение технической терминологии по данной словообразовательной модели в испанском языке характеризует закономерности развития его системы словообразования и не является отражением принципов словообразования других романских языков, в частности французского. В отдельных случаях, однако, такое влияние возможно.

    Использование сложных слов этого типа в технической терминологии, видимо, ведет свою традицию еще от терминологии ремесленников. Так в испанском академическом словаре 1726–1739 гг. отмечено значительное количество существительных данного способа образования, которые, несомненно, принадлежат ремесленной терминологии (например, tirapie 'шпандырь', sacabocado, sacanabo, guardafuego и пр.), а также много морских терминов (например, guardatimones, guardacadenas, guardacabo, guardacartuchos, cataviento и др.).

    Касаясь вопроса продуктивности данного способа словосложения в технической терминологии, следует отметить, что несмотря на свою распространенность, он все же уступает суффиксации. Иногда приходится наблюдать даже, как сложные существительные данного типа вытесняются суффиксальными образованиями. Так, слово cortacorriente 'выключатель' уступило место слову interruptor.

    Однако, словосложение данного типа, особенно с участием глагольного элемента porta– обладает немалой продуктивностью для образования технических терминов, так же как и для обозначения всевозможных предметов и приспособлений домашнего обихода. По данным испанского академического словаря 1956 г. с добавлением ряда существительных, в нем не зарегистрированных, можно примерно считать, что в современном испанском языке к этой группе принадлежит около 100 сложных слов. Кроме этого, более 100 слов дают технические словари.

    02. Образная характеристика предметов

    В особую семантическую подгруппу выделяются сложные существительные, внутренняя форма которых дает образную характеристику предмета, ими обозначаемого. Многие из них построены на оригинальном внутреннем образе, и их уместно сравнить со сложными существительными в значении образной характеристики человека. Эти семантические типы опираются на одинаковый принцип соотношения значения слова и его внутренней формы. И те и другие как бы представляют функцией предмета или лица то, что на самом деле ею не является. В результате этого слово получает презрительный, иронический, насмешливый, шутливый или юмористический оттенок. Рассмотрим несколько примеров существительных этой группы. Ahogaviejas (букв. 'то, что душит старушек') служит шуточным названием вставных челюстей. Как видно, внутренняя форма слова представляет функцией предмета его вредный эффект вместо полезного. Это придает существительному комический оттенок. Alzacuello (букв. 'то, что заставляет поднимать шею') 'брыжи' (в облачении духовных лиц), 'стоячий воротничок'. В современном языке слово alzacuello фактически потеряло свою образность.

    Слово ahorcaperros (букв. 'то, на чем вешают собак') означает мертвую петлю, затяжной узел. El pasapan употребляется как шуточное название глотки. Буквально это слово означает 'то (место), по которому проходит хлеб'. Ср. Por supuesto, manana me aprietan el pasapan o hacen salchicha conmigo (Trueba 1864, 88) 'Завтра мне, разумеется, свернут шею или сделают из меня колбасу'.

    В этот же класс, видимо, следует включить встретившееся в одном из романов Р. Валье—Инклана слово escalzaperros. Ср. Pero usted tiene el genio muy subito, y donde que se vea entre concurrencia, nos mueve usted el gran escalzaperros (Valle—Inclan 1940, v. 1, 113) 'Но у вас очень вспыльчивый характер, и как только вы оказываетесь среди людей, вы тотчас поднимаете шум'.

    Escalzaperros, очевидно, является испорченной формой descalza—perros букв. 'разуй—собак', которое, судя по контексту, следует интерпретировать как 'скандал', 'шумиха', возможно, 'преследование'. Это слово, видимо, является жаргонизмом. В современном языке оно неупотребительно.

    К этой же группе относится слово rascacielos 'небоскреб' (калька с англ. sky—scraper), буквальное значение которого совпадает со значением внутренней формы соответствующего русского слова.

    Существительное el matarrata (букв. 'то, что убивает крыс') употребляется для характеристики крепких спиртных напитков. В этом же значении встречается также desuella—paladar букв. 'то, что сдирает кожу с нёба'. Ср. El decano para opinar asi debe haber bebido un desuella—paladar catalan en lugar de excelente, exquisito deleitable, delicioso… (фраза не кончена) (Caballero 1860, 264) 'Чтобы высказать подобное мнение, декан должен был выпить каталонскую водку «вырви—глаз» вместо прекрасного, утонченного, восхитительного, очаровательного. Это сложное существительное не отмечается в словарях и, очевидно, не является прочным лексическим образованием.

    Слово el mataburro (букв. 'убей—осла', 'смерть ослам') также обозначает крепкую водку, а на Кубе служит шуточным названием толкового словаря.

    Существительное matasuegras (букв. 'убей—тещу') обозначает детскую игрушку. В северных провинциях Испании этим словом называют также большой кухонный нож. Всего с глаголом matar образовано около 40 существительных с агрессивным значением: matagal—legos, matajudios, matamoros, matahombre и др. Обычно эти слова имеют переносный смысл, называя растения, насекомых, агрессивных людей.

    Видимо, к этой группе следует отнести и такие слова, как hurta—dinero (малоупотр.) 'копилка' – букв. 'то, что крадет деньги', traga– luz 'слуховое окно' букв. 'то, что глотает свет', guardainfante 'кринолин' букв. 'то, что охраняет инфанту',[213] taparrabo 'плавки, набедренная повязка у индейцев', букв. 'то, что прикрывает хвост', sacadinero 'дешевка, барахло' и немногие другие.

    Внутренняя форма этих слов, как уже говорилось, не дает указания на функцию, выполняемую данным предметом. Наоборот, она часто содержит образное представление, придающее всему слову шутливый, иногда насмешливый оттенок. Это делает такие существительные не нейтральными в стилистическом отношении. Большинство из них принадлежит разговорному языку и имеет в словарях пометку fam. «фамильярное слово». Только немногие из слов этого типа постепенно становятся стилистически нейтральными (tragaluz, taparrabo, rascacielos).

    Такому переходу способствовало отсутствие у этих слов стилистически не окрашенных синонимов. Однако большинство сложных существительных этой группы имеет одним из своих синонимов стилистически нейтральное слово. Например, pasapan – la garganta, ahogaviejas – la dentadura postiza; hurtadinero – la hucha.

    В ряде случаев само употребление сложных существительных показывает, насколько отчетливо ощущается их внутренний образ. В своей повести «El sombrero de tres picos» («Треуголка») П. Аларкон так характеризует черную треуголку и пурпурный плащ – символы власти коррехидора:.una especie de espantapajaros, que en otro tiempo habia sido espantahombres (Alarcon 1953, 49) …своего рода огородное пугало, которое раньше могло пугать людей'. Пользуясь прозрачностью внутреннего образа слова el espantapajaros (букв. 'то, что пугает птиц'), автор создает параллельное ему существительное espantahombres, букв. 'то, что пугает людей'.

    Приведем еще один пример, подтверждающий, что сложные существительные этой группы воспринимаются не только с точки зрения своей семантики, но также и с точки зрения своей внутренней формы. Tragaldabas – т. е. 'пожиратель щеколд' – герой одноименной сказки Труэбы, прозванный так за обжорство, говорит о себе: Lo que me pasa es que no me pasa nada por el pasapan (Trueba 1875, 186) – букв. 'Со мной происходит то, что ничего не проходит через мою глотку'. В этом каламбуре используется внутренняя форма слова el pasapan 'горло, глотка' (букв. 'проходи—хлеб'). Первый компонент данного существительного глагол pasar употреблен дважды в приведенном предложении в качестве самостоятельной лексической единицы.


    03. Названия растений и животных

    Акад. М. М. Покровский писал: «У всех народов очень распространено сопоставление явлений мира растительного с явлениями мира животного».[214] Параллелизм, который существует между царствами животных и растений, проявляется в способах их номинаций. В современном испанском языке их около 80. Это слова, возникшие и употребляющиеся среди народа и обычно не входящие ни в биологическую, ни в зоологическую систему терминологии, с которой они бы дисгармонировали. Терминологические названия растений и животных обычно существуют наряду с народными. Большинство их латинского происхождения. Например, caudatremula употребляется в терминологии для обозначения трясогузки, в народе же ее называет aguzanieves. Народное название atrapamoscas соответствует терминологическому dionea; aconito существует в качестве термина параллельно с matalobos 'волчий корень', quitamerien—das как народное название существует рядом с ученым colquico; matagallinas соответствует терминологическому torvisco, picagallina можно поставить рядом с alsine и т. д.

    Следует отметить, что поскольку «императивные» названия растений и животных возникли в народе и не имеют терминологического значения, среди них встречается много синонимов, имеющих областной, диалектальный характер. Часто такие синонимы построены на основе разных образных представлений. Например, chotacabras – 'козодой' – построено на том же внутреннем образе, что и русское слово, его синоним enganapastores – букв. означает 'тот, кто обманывает пастухов'. В Аргентине эту птицу называют также tapacamino 'тот, кто преграждает путь'. Наряду со словосочетанием el pajaro carpintero 'дятел' существует ряд других названий этой птицы, имеющих областное употребление: picamaderos, picarrelincho, picaposte, picapalo (Уругвай).

    Все названия кузнечика построены на сходном образе. Это вызвано, очевидно, тем, что он диктовался наиболее заметной чертой этого насекомого – высоко прыгать. Существуют следующие областные названия кузнечика (grillo) – saltamontes, в Колумбии употребляется слово saltagatos, в Риохе – saltapajas, в Астурии – saltaprados. Приведенное выше слово aguzanieves 'трясогузка' имеет еще два синонима – apuranieves и andarrios.

    Принцип называния животных и растений, иначе, отношение внутренней формы сложного слова к означаемому им предмету, является смешанным. Некоторые существительные построены на функциональной характеристике растений и животных, и в этом смысле их можно сравнить с nomina instrumenti. У других (их меньше) внутренняя форма дает образную характеристику растению или животному. Их можно сблизить с образными номинациями лица или предмета.

    Большей частью внутренняя форма существительных, принадлежащих к этой группе, указывает на то свойство растений и животных, которое используется человеком, или, наоборот, на то их свойство, которое может нанести вред и которого следует остерегаться. Например, словом lavaplatos (букв. 'то, чем моют тарелки', 'мыльнянка') в Гондурасе называется растение, листья которого употребляются для мытья посуды; словом matasarna (букв. 'то, что уничтожает чесотку') в Перу и Эквадоре называют дерево, отвар из древесины которого используется для лечения чесотки; существительным matacallos (букв. 'то, что выводит мозоли') в Чили и Эквадоре называется растение, употребляемое для выведения мозолей; el sacatinta (Центральная Америка) 'якобиния', также 'фуксия' – название куста, из листьев которого добывается лиловая краска, употребляющаяся как чернила; papamoscas – птица—мухолов, которая легко приручается и живет в комнате, вылавливая мух; portaalmizcle 'кабарга' – животное, у которого в особом мешочке имеется душистое вещество almizcle 'мускус', добываемое человеком; matapulgas, как показывает само слово, обозначает растение, употребляемое от паразитов.

    Во всех перечисленных примерах растения и животные характеризуются по своему полезному для человека свойству. Иногда название может, напротив, указывать на вредное качество животного или растения. Например, mataojo – так называется дерево, у которого при сгорании бывает едкий, раздражающий глаза дым, mancacaballos – букв. 'то, что делает лошадь хромой', так называется насекомое, которое жалит лошадей между копытами, и пр.

    Существительных, внутренняя форма которых дает не функциональную, а образную характеристику растений и животных, не много. Обычно это названия растений и животных, которые никак не используются людьми. Например, quitameriendas – букв. 'то, что мешает завтракать', внутренняя форма слова в данном случае содержит намек на неприятный запах растения, который отравляет аппетит; chupaflor 'птица—муха' – так называется маленькая птичка типа колибри, высасывающая цветочный нектар; chotacabras 'козодой'. Внутренняя форма этого слова отражает ошибочное представление о том, что эта птица выдаивает молоко у коз.

    Первоначально название растений и животных императивными словами, возможно, предполагало их персонификацию. С превращением императивной структуры в обычную словообразовательную модель этот оттенок был утрачен.

    04. Внутренняя форма слова

    Обзор семантических групп сложных имен типа el guardabosque показывает, что этот способ словосложения является наиболее продуктивным для образования существительных со значением инструмента, приспособления, орудия, предмета быта, животных и растений, а также со значением образной характеристики человека. При этом среди существительных с инструментальным значением большой процент слов прочно вошел в язык. Среди существительных, дающих образную характеристику человека, напротив, много ситуативных номинаций.

    По данным словаря Испанской академии 1956 г.[215] в современном языке имеется около 500 сложных существительных типа el guardabosque. Разумеется, эта цифра дает лишь приблизительную ориентацию, так как испанские словари, в особенности академические, неполно отражают картину современного состояния словарного состава языка. В них нет многих употребительных существительных, таких как pasamontanas, fijapelo, rompehuelgas, secamanos, friegaplatos и др. Наоборот, в них много малоупотребительных слов, таких, как destripacuentos, desentierramuertos, descuernapadrastros, derramasolaces, rajabroqueles etc., принадлежащих арго или встречающихся в классической литературе.

    Сравнение данных 18–го издания академического словаря (1956 г.) с данными Diccionario de Autoridades (1726–1739) показывает значительный рост продуктивности данного способа словообразования. В первом шеститомном испанском академическом словаре, отличающемся большой тщательностью в составлении словника, отмечено всего около 120 сложных слов этого типа.

    Следует особо подчеркнуть, что лишь незначительный процент этих слов подвергся опрoщению. В этом нас убеждают следующие факты.

    Одной из характерных особенностей «императивных» имен является возможность замены их компонентов другими синонимичными основами. Это качество говорит нам о том, насколько живо и отчетливо остается в сознании говорящих ощущение структуры слова, каждый из элементов которой сохраняет свои семантические связи в словарном составе языка. В результате такой замены одного компонента сложного слова другим, ему синонимичным, создаются фактически не синонимы, а лексические варианты слова. Например, mondadientes, limpiadientes и escarbadientes – зубочистка'; sacacorchos и sacatapon 'штопор'; tiracantos и echacantos 'хвастун'; rompenueces и cascanueces 'щипцы для колки орехов'; pisapapeles и aplas tapapeles 'пресс папье'; cazaclavos, arrancaclavos, sacaclavos 'гвоздодер'; cortapuros и cortacigarros 'щипцы для обрезывания кончика сигар'; lavaplatos, friegaplatos 'судомойка'; matacandelas, apagacandelas, apagavelas 'гасильник (свечи); calabobos и mojabobos 'мелкий дождь' и много других.

    Выше приводился случай замены непосредственно в речи одного компонента другим: sacabolsas вместо cortabolsas; см. выше).

    На приведенных примерах видно, что компоненты сложения заменяются основами, синонимичными им с точки зрения смысла данного сочетания. Так, cascar и romper могут заменять друг друга только в слове rompenueces т. е. тогда, когда это возможно в плане сочетаемости с другим компонентом слова. В сложных существительных rompehielos, rompeolas, rompehuelgas и др. такой замены не происходит.

    Точно так же основы глаголов cazar и sacar заменяют друг друга только в сочетании с существительным clavos, но замена невозможна внутри других сложных слов (например, sacamuelas, sacamanchas), где это противоречило бы нормам сочетаемости слов в испанском языке. Это говорит о том, что данный процесс не носит специфически словообразовательного характера, а обусловливается прозрачностью существительного.

    При утрате словом его образности подмена компонентов перестает происходить с прежней легкостью. Семантические связи между вариантами слова иногда ослабевают, и закрепляется какой—нибудь один из них. Например, фактически не употребляется слово papahuevos – его вытеснило papanatas; перестало употребляться paparrabias, когда в словарном составе закрепилась форма cascarrabias, ставшая безoбразным словом. Catacaldos стало гораздо употребительнее, чем catasalsas.

    Наоборот, заменимость компонентов сложного слова синонимами свидетельствует о том, что данное существительное сохраняет свою образность.

    Изучение путей развития многозначности сложных существительных является другим фактором, свидетельствующим о том, что их внутренняя форма продолжает живо ощущаться говорящими. Если слово является безoбразным, если оно воспринимается как простой знак предмета, то развитие его семантики основано, как правило, на всякого рода ассоциациях, обусловленных свойствами самого предмета. Это, как известно, могут быть ассоциации по любому признаку: например, по форме (la sierra 'пила' и, в результате переноса названия, – 'горная цепь'), по прозрачности (el cristal 'кристалл' и затем 'стекло') и по другим признакам. Может случиться, что слово получает значение, исключаемое его внутренней формой.

    Например, la virtud (лат. virtus, virtutis) 'добродетель', обычно женская, восходит к слову vir 'мужчина', pecunia – металлические деньги – происходит от слова pecus—pecoris 'скот' и пр. Особенно часто развитие многозначности «императивных» имен протекает в направлении, определяемом семантической структурой слова. Иначе говоря, раз внутренняя форма сложных слов характеризует предмет с точки зрения выполняемого им действия, то перенос названия на другой предмет оказывается возможным только при условии, если последний исполняет аналогичную функцию. В результате нескольких переносов названия сложное слово начинает обозначать целый ряд предметов, объединенных сходством функции. Например, слово el guardapolvo(s) объединяет следующие значения: 1) чехол, 2) навес над балконом, 3) внутренняя крышка карманных часов, 4) пыльник, 5) накидка. Заметим, что навес над балконом предохраняет не столько от пыли, сколько от дождя. Общность функции пошатнулась. Возьмем другой пример. El tapaboca(s) букв. 'то, что закрывает рот' может значить: 1) удар в рот, т. е. зуботычина, 2) шарф, 3) довод, заставляющий замолчать, т. е. то, что 'затыкает рот' собеседника, 4) пыж для затыкания дула артиллерийских снарядов (слово boca употребляется также в значении отверстия), 5) мор. крышка клюза. Как видим, и здесь слово означает предметы, к которым в одинаковой мере применима характеристика, даваемая его внутренней формой. Сложное существительное «el matacan», букв. 'то, что убивает пса' – малоупотребительное в современном языке, объединяет следующие значения:

    1) отрава для собак,

    2) травленый заяц (очевидно, такой, что и сам собаку загонит),

    3) камень, который удобно взять рукой (очевидно, чтобы швырнуть в собаку),

    4) (фиг.) скучная работа (т. е. такая, от которой и «собака сдохнет»; ср. русск. образное определение чего—либо скучного – «мухи дохнут»), и некоторые другие значения, характерные для отдельных латиноамериканских стран, ср. 'молодой олень', 'крупный теленок' (Экв.) И здесь, как можно убедиться, перенос названия основывается на общности действия, исполняемого данными предметами, будь оно истолковано в прямом или переносном смысле. El cascanueces (букв. 'то, что колет орехи') означает 1) щипцы для колки орехов, 2) птица, «щелкающая орехи» ('ореховка', 'кедровка').

    Сложные существительные со значением образной характеристики лица или предмета развивают многозначность также в направлении, указываемом их внутренней формой. Например, el buscavidas (букв. 'тот, кто ищет жизни') означает 1) любопытный, т. е. тот, кто проявляет повышенный интерес к чужой жизни; 2) проныра, т. е. тот, кто стремится устроить себе «легкую жизнь»; 3) хозяйственный (домовитый) человек; 4) доносчик (Мекс). Alborotapueblos (букв. 'тот, что мутит народ') означает 1) бунтарь, смутьян и 2) весельчак, буян. Оба значения слова согласованы с его внутренним образом. Sacadinero(s) (букв. 'то, что вымогает деньги') означает: 1) дешевка, барахло, т. е. то, на что зря выбрасывают деньги, 2) вымогатель, т. е. тот, кто выманивает у других деньги.

    Как можно заметить, все приведенные слова, переосмысляясь, остаются в семантических рамках, поставленных их внутренней формой. Изучение семантики сложных существительных по испанским толковым словарям, в частности, по испанскому академическому словарю изд. 1956 г., дает всего несколько случаев переноса названия на основе ассоциации по форме денотата. Это el guardainfante: основное значение слова – 'фижмы', в результате расширения своей семантики стало также означать 'утолщение вокруг цилиндра ворота для увеличения его диаметра' (техн.). В современном языке это слово, по—видимому, неупотребительно. Существительное el tirabuzon 'штопор' на основе метафорического переноса стало употребляться в значении 'локон'. Однако, скорее всего, такое изменение значения произошло под влиянием французского языка, в котором соответствующее слово tire—bouchon имеет оба значения. Вместе с модой носить локоны в форме спирали, вероятно, было заимствовано из Франции и их название.

    В испанском языке слово el tirabuzon в значении 'штопор' мало употребительно. Интересно в этом смысле следующее место в романе Гальдоса «Кадикс»:

    Entonces usaban las mujeres un peinado en forma de sacacorchos cuyas ensortijadas guedejas se sostenian con plomo, y de esta moda y de las bombas francesas que proveian a las muchachas de un articulo de tocador, nacio el famosisimo cantar:

    Con las bombas que tiran
    los fanfarrones,
    hacen las gaditanas
    tirabuzones (Galdos 1951, 89)

    ('В то время женщины носили прическу в форме штопора. Завитые волосы поддерживались свинцовыми приспособлениями. Французские бомбы снабжали гадитанок этим предметом туалета, отсюда и пошли знаменитые куплеты: «Осколками снарядов, которые бросают фанфароны, гадитанки укрепляют свои локоны»).

    Из приведенного отрывка видно, что в значении 'штопор' автор употребляет слово el sacacorchos, а в значении 'локон' стоит существительное el tirabuzon. Очевидно также, что, хотя предмет, обозначаемый словом tirabuzon, и не отвечает той характеристике, которую дает ему внутренняя форма существительного, последняя вы—ступает весьма отчетливо, взаимодействуя с глаголом tirar, употребленным как самостоятельное слово.

    Однако, говоря о путях развития многозначности сложных слов этого типа, необходимо сделать одну оговорку: явление, о котором шла речь выше, не тождественно с так называемой функциональной семантикой. Между этими двумя процессами имеется различие. Функциональная семантика предполагает, что один предмет, пришедший на смену другому в исполнении определенной функции, получает название своего предшественника. Например, рус. перо, рубль, лат. pecunia, исп. pluma. Как нетрудно заметить, в этих случаях перенос названия определяется исключительно функцией предмета, а не характером внутренней формы слова. В разобранном выше явлении, напротив, нет никакой преемственности предметов в исполнении определенной функции. Собственно, даже и сама функция у обозначаемых предметов не тождественна. Ср. el tapaboca, имеющее значение 'шарф', 'зуботычина', 'довод', 'пыж' и др., или el guardapolvo 'пыльник', 'крыша над балконом' и пр. Конкретная функция у перечисленных предметов различна, хотя она отражена внутренней формой слова во всех его значениях.

    Ощущение внутренней формы слов этого типа всегда так отчетливо, что развитие их семантики можно себе представить лишь на основе следующей схемы: слово с прозрачным внутренним образом допускает произвольное употребление его по отношению ко всему тому, что отвечает этому образу. Так, el sacadinero или sacaperras может означать все то, что выманивает деньги, quitasueno применимо ко всему тому, что лишает сна, quitapesares – ко всему тому, что может утешить, принести облегчение. Значение этих слов, таким образом, оказывается общим и расплывчатым. Это как бы семантически не расчлененные слова. Однако значение сложных слов может, локализуясь, получать предметную отнесенность, сужаться. Но денотативное значение не убивает, как правило, ощущения внутренней формы слова. Поэтому существительное сохраняет способность закрепляться в языке как название других лиц, предметов или понятий, к которым также применима его внутренняя форма. Таким путем развивается многозначность сложных существительных этого типа. Анализ их семантики показывает, что ввиду того, что перенос названия не происходит на основе ассоциативных сопоставлений обозначаемых объектов, многозначность среди «императивных» имен развита несколько меньше, чем среди других слов современного языка.

    Подводя итог вышеизложенному, можно сделать общий вывод о том, что сложные существительные типа el guardabosque в современном испанском языке остаются образными словами. К этому за—ключению приводит, с одной стороны, возможность мены компонентов сложных слов их синонимами, а с другой стороны, анализ путей развития их многозначности. Для слов со значением образного представления лица об этом же свидетельствует характер синонимии. Номинация не отделилась от образности, а разговорная речь – от художественности.

    Заканчивая описание сложных существительных с первым глагольным элементом (оба варианта), следует указать на их отношение к словообразованию других частей речи. Прежде всего, обращает на себя внимание их связь со словообразованием прилагательных. Это явление опирается на общую и давнюю тенденцию к сближению словообразования имен. Приведем несколько примеров атрибутивного употребления сложных слов этого типа.

    Слово matarrata(s) 'отрава для крыс' (букв. 'убей крыс') в переносном смысле употребляется для характеристики крепких спиртных напитков, крепкого табака и пр. Так, говорят un tabaco matarrata или matarratas. По—видимому, в роли определения выступает слово matasiete в следующем предложении: Es un necio presumido y matasiete que con todo el mundo arma camorra (Galdos 1951, 115) 'Это чванливый и хвастливый дурак, который со всеми затевает драку'.

    Атрибутивно употреблено слово alzaprima 'рычаг' у А. Варелы: Alla como cien metros adelante habia aparecido el carro alzaprima (Varela 1951, 237) 'Там впереди, метрах в ста появилась телега с рычагом для поднятия тяжестей'. Другим примером употребления «императивных» сложных слов в функции определения может быть следующее предложение, взятое из одного из рассказов Э. Пардо—Басан: El primer chaleco salvavidas que nos arrojaron al extremo de un cabo se lo ofrecimos al capitan (Pardo—Bazan 1891, 48) 'Первый спасательный костюм, который нам бросили на конце троса, мы предложили капитану'. Любопытно, отметить, что на той же странице слово el salvavidas дважды употреблено как существительное. Приведем еще один пример из романа Рауля Ларры «Гран Чако»: Seria acaso un socialista tirabombas ese bigotudo que miraba fieramente (Larra 1947, 98) 'Возможно, этот усач с суровым взглядом какой—нибудь террорист из социалистической партии'. Выше указывалось, что в технической терминологии сложные слова этого типа также весьма употребительны в функции определения. В современном испанском языке такое употребление, по—видимому, не предполагает их полной адъективации,[216] так как встречаются сочетания, в которых отсутствует согласование в числе (например, las pinzas toma—corriente – 'зажим' (электр.)). Впрочем, бывает весьма затруднительно установить грамматические отношения между определением и определяемым, так как «императивные» существительные обычно морфологически не меняются, и форма на – s употребляется как вариант слова, а иногда закрепляется за одним из его значений, ср. el tapaboca 'зуботычина' и el tapabocas 'затычка ствола оружия'. В целом заметна общая тенденция к сочетанию сложных слов с определяемым по типу el pajaro mosca.[217]

    Обращает на себя внимание также связь словосложения существительных типа el guardabosque со словообразованием наречий. Ср. a rajatabla 'неукоснительно, любой ценой', a rodeabrazo 'махая рукой', a reganadientes 'сквозь зубы', a toca—teja (платить) наличными', coser a pasa perro 'переплетать книги маленького формата' и пр.

    Таким образом, словосложение существительных соприкасается с образованием прилагательных и наречий.

    2. Сложные существительные типа el duermevela

    К сложным существительным, которые были описаны, примыкает небольшая группа слов, состоящих из двух глагольных основ (тип el duermevela). Слова, принадлежащие к этой группе, отличаются от остальных «императивных» имен не только своим морфологическим составом, но также и своей семантической направленностью. Следует разделить эти два варианта одной словообразовательной модели и потому, что словосложение двух глагольных основ не продуктивно в современном испанском языке. В нем насчитывается не более 20 «двуглагольных» существительных, причем большинство из них малоупотребительно. Кроме того, их семантический диапазон отличен от императивных имен.

    Так, несколько сложных слов, состоящих из двух глаголов, имеют значение действия, которое в целом не свойственно «императивным» существительным. Например, duermevela 'беспокойный, чуткий сон' (букв. 'спи—бодрствуй'); pelamesa 'драка, потасовка' (от глаголов pelar 'ощипывать' и mesar 'таскать за волосы'); arrancasiega (жатва, при которой одновременно вырываются с корнем маленькие злаки, от глаголов arrancar 'вырывать' и segar 'жать'), и некоторые другие. Среди остальных сложных существительных этого типа трудно наметить семантическую линию ввиду их немногочисленности. Два три слова означают инструменты и приспособления, например, alzaprima – рычаг для поднятия тяжестей; два—три слова являются названиями игр, например, tocatoca – (Чили) детская игра в мяч, pasapasa – фокус, манипуляция; ganapierde – игра в поддавки.

    Среди сложных существительных этого типа есть случаи повторения одной и той же основы глагола (см. выше: pasapasa, tocatoca, а также picapica – пылинки, пух, листочки растений, вызывающие кожный зуд; также порошок, от которого чихают, pegapega – репей, фиг. приставала; chupachupa – детская игрушка; matamata – черепаха (разновидность)). Ср. также duermeduerme, pillapilla, huelehuele, pintapinta, lamelame, rascarasca, quemaquema и пр.

    Компоненты сложных слов этого типа соединены сочинительной связью. Иначе говоря, они независимы друг от друга. Однако, поскольку оба они стоят как бы в предикативном отношении к одному и тому же субъекту, между ними устанавливается то или другое семантическое соотношение. Иногда оба действия представляются в своем чередовании (альтернативная связь), например, el duermevela. Иногда связь между компонентами указывает на одновременное протекание обоих действий, например, ganapierde, pelamesa. Чаще всего существительные с повтором одного глагола имеют усилительное значение по аналогии с синтаксическими конструкциями: Es. muchacha lista lista; Eso es beber beber.

    Описывая двуглагольные существительные, следует подчеркнуть, что даже при их немногочисленности они не единообразны. Одно—два существительных имеют между своими компонентами союз у, превратившийся в соединительную гласную; ср. quitaipon букв. 'снимай—надевай' – украшение, которое надевают на лоб вьючных животных. Словари дают также форму quitapon. Одно—два слова сохраняют раздельное написание (pica—y—huye букв. 'кусает и убегает'– насекомое типа муравья). Раздельное оформление встречается и у quitaipon (quita—y—pon). У одного существительного второй компонент имеет окончание, не свойственное глаголам первого спряжения, участвующим в словосложении – picatoste 'гренок' (от глаголов picar и tostar).

    Все это свидетельствует о том, что в испанском языке не была выработана продуктивная модель сложения двух глагольных основ.

    3. Сложные существительные типа la compraventa (копулятивный тип)

    Копулятивное словосложение не было характерно для латыни. Нет его также в некоторых современных романских языках, напри—мер, во французском. Однако с ним можно встретиться в итальянском и испанском языках.

    Между компонентами сложного слова копулятивного типа устанавливаются сочинительные отношения, выражающиеся в синтаксисе союзом у. Из словосложения союз исключен. Грамматическая цельнооформленность сложных существительных этого типа выражается в образовании множественного числа флектированием только второго компонента, например, el calofrio 'озноб' – los calofrios.

    Следует отметить, что в испанском языке несомненно имеется связь между словосложением данного типа и сочинительными словосочетаниями. Так, наряду со сложным словом иногда встречается словосочетание в том же значении. El claroscuro 'светотень' – в Словаре 1726–1739 гг. изд. отмечается еще в форме словосочетания claro y oscuro.

    Компоненты некоторых существительных этого типа сочетаются между собою с помощью соединительной гласной – i-, например, los tripicallos 'блюдо из требухи', el capisayo 'епископское облачение' и др. Иногда эта гласная отождествляется с союзом у.[218] В действительности соединительная гласная встречается в испанском языке у сложных слов с разными взаимоотношениями между их компонентами, например, carricoche, manilargo. Если признать, что у существительных сочинительного типа элементы соединены союзом у, то этим самым допускалось бы разное качество соединительного звука в различных сложных словах.

    У копулятивных сложных существительных лексическое значение в равной степени связывается с семантикой их компонентов. Однако при определении грамматической характеристики слова предпочтение естественно отдается второму компоненту, по которому устанавливается род существительного, например, el aguaviento 'ливень с сильным ветром', букв. 'вода—ветер'. У существительных, включающих в свой состав соединительную гласную, грамматической основой слова в с е г д а бывает второй элемент, например, los tripicallos, el capisayo.

    Анализируя семантику сложных существительных типа «дван—два», А. Потебня сделал целый ряд ценных наблюдений. Так, между прочим, он указывал: «Частное значение возводится к общему или так, что одно частное получает значение общего. или так, что общее означается двумя или несколькими частными. В первом случае путь обобщения не указан, во втором обозначены посредствующие точки».[219]

    Можно констатировать, что испанскому языку присущи оба способа обобщения значений. Так, одно частное значение получает семантику общего в таких словах, как padres 'родители', букв. 'отцы', hijos 'дети', 'сыновья и дочери', букв. 'сыновья', hermanos 'братья и сестры', букв. 'братья' и пр. Такому способу обобщения способствовало совпадение фонетического состава слов, ср. hijo 'сын', hija 'дочь' и пр. Однако слово padres охватывает значения разных по своему звуковому составу существительных – el padre 'отец' и la madre 'мать'. В ряде других слов обобщение достигается указанием на составные части собирательного понятия, например, la compraventa 'купля—продажа', el calofrio 'озноб', букв. 'жар—холод', el claroscuro 'светотень' и пр.

    Однако в современном испанском языке более широкое распространение получили иные способы образования существительных с собирательным или обобщенным значением, в частности суффиксация, ср., например, такие суффиксы как – edo, – eda, – io, – esca, – ato, etc.

    Этим объясняется в целом небольшая продуктивность копулятив—ного словосложения.

    При сравнении значений составных элементов сложных существительных сочинительного типа, можно выделить следующие случаи:

    1) компоненты различны по своему значению, но не противоположны, например, el aguanieve f. – 'мокрый снег', букв. 'вода—снег', salpimienta 'приправа из соли и перца', букв. 'соль—перец', el aguaviento 'ливень с сильным ветром', букв. 'вода—ветер' и др.

    2) составные элементы обозначают противоположные, взаимно исключающие друг друга понятия, например, la compraventa 'купля—продажа', el claroscuro 'светотень', el calofrio 'озноб', букв. 'жар—холод'.

    3) составные элементы являются синонимами. Потебня называет такие соединения тождесловием. Например, tripicallos 'блюдо из требухи'. Оба компонента если и не вполне синонимичны, то во всяком случае очень близки по своему значению.

    Вариантом тождесловия является использование двух существительных разноязычного происхождения, но имеющих одинаковое значение. Примером может послужить употребляемое в латиноамериканской прессе el match—torneo 'турнир'. Первым компонентом является английское match 'турнир, состязание', вторым компонентом является испанское существительное того же значения.

    4) компоненты находятся в разделительном отношении друг к другу. Такие существительные не означают ни один из предметов, обозначенных в их компонентах, но нечто им подобное, нечто сходное как с тем, так и с другим. Например, la cervicabra – разновидность антилопы, букв. 'оленекоза', т. е. ни олень, ни коза, а какое—то другое животное похожее на того и на другую; el capisayo – епи—скопское облачение, букв. 'плащеблуза', т. е. такой вид одежды, который служит как бы и тем и другим одновременно.

    Среди перечисленных типов семантических отношений между компонентами копулятивных сложных существительных наиболее распространен первый. Остальные случаи представлены лишь отдельными словами.

    Характер связи между частями сложных слов этой группы определяет семантическую направленность большинства из них. Большинство из них обозначает различные вещества, смеси, блюда, состоящие из элементов, выраженных компонентами сложного слова. Например, ajiaceite соус из толченого чеснока с оливковым маслом, букв. 'чеснок—масло', la salpimienta приправа из соли и перца, букв. 'соль—перец', el ajoqueso блюдо из чеснока и сыра, букв. 'чеснок—сыр', el ajonuez соус из чеснока и орехов, букв. 'чеснок—орех', el aguagoma f. раствор гуммиарабика в воде, букв. 'вода—смола', el aguamiel f. 'мед (напиток), букв. 'вода—мед', el aguanieve f. 'мокрый снег', букв. 'вода—снег', la cerapez 'сапожный вар, вакса', букв. 'сера—смола' и др.

    У некоторых существительных этого типа связь между компонентами, оставаясь в целом сочинительной, получает несколько иной оттенок, указывая на чередование двух качеств, двух состояний, например, el claroscuro.

    Заканчивая описание копулятивных сложных существительных, необходимо отметить, что в современном испанском языке данный тип словосложения очень мало продуктивен. В словарном составе языка насчитывается не более 20 слов с сочинительной связью. Новых слов этого типа почти не образуется.

    4. Сложные существительные типа la bocacalle

    Как уже говорилось, второй компонент сложных существительных этого типа является атрибутом первого. Он может характеризовать первый компонент по принадлежности (например, la telarana 'паутина', букв. 'ткань паука') и по качеству (например, la canamiel 'сахарный тростник', букв. 'медовый тростник').

    Словосложение этого типа находится в живом взаимодействии со словосочетаниями, включающими в свой состав предлог de. Это заметно уже потому, что нередко образованию сложного существительного предшествует период, когда соответствующее понятие выражается словосочетанием, компоненты которого соединены предлогом. Так, испанский Академический Словарь изд. 1726–1739 гг. указывает на употребительность как словосочетания la boca de calle, так и сложного слова la bocacalle, отмечая, что в последнем случае имеет место синкопа предлога.[220] Такие сложные существительные как la hojalata 'жесть', la estrellamar 'актиния', la telarana 'паутина' и некоторые другие и в современном языке употребляются параллельно с соответствующими словосочетаниями: la hoja de lata, la estrella de mar, la tela de arana.

    При трансформации словосочетания в сложное слово происходит не просто сращение его членов, а сдвиг в самой конструкции, выражающийся прежде всего в выпадении предлога перед вторым компонентом. Это изменение качества отражается также на образовании множественного числа, так как флектирование переходит от первого компонента ко второму (ср. las telas de arana, но las telaranas). Кроме того, часто изменяется род существительного, являющегося основным членом словосочетания (ср. el zapapico и la zapa de pico). Все это свидетельствует о том, что нормы сочетания слов в предложении заменяются нормами словосложения.

    Касаясь вопроса происхождения данного словообразовательного типа, следует указать на общепринятое мнение, возводящее его к периоду, когда в староиспанском синтаксисе, так же как и в синтаксисе других романских языков, было возможно беспредложное выражение генитивных отношений. На базе такой синтаксической конструкции, как обычно думают, и сформировалась данная модель словосложения. Некоторые существительные этого типа, возможно, действительно связаны с латинским генитивом. В самом деле, можно себе представить, что в период распада флективной системы склонения существительных в устойчивых словосочетаниях с генитивом во второй части отпадение окончания не сопровождалось заменой его предлогом, поскольку все образование ощущалось как смысловое единство. Так, наряду с испанским la colapez 'рыбий клей' словари отмечают латинскую форму данного образования la colapiscis, второй компонент которого стоит, по—видимому, в генитиве.

    Некоторые испанисты, однако, объясняют выпадение предлога из состава сложного слова фонетической элизией.[221]

    В большинстве сложных существительных генитивные отношения продолжают отчетливо ощущаться. Это ощущение поддерживается параллельными синтаксическими конструкциями. Так, наряду с la bocamanga, la bocallave, la bocamina, la bocateja и некоторыми другими сложными словами, начинающимися с элемента boca 'рот, отверстие', имеется много свободных словосочетаний, в которых la boca также означает 'начало, отверстие', например, la boca del metro, la boca del estomago и др. Такое существительное, как el pun tapie 'пинок, удар ногой', также находится во взаимодействии с синтаксическими словосочетаниями; ср. dar un golpe con la punta del pie.

    Указанное обстоятельство мешает опрoщению сложных существительных данного типа. Этому препятствует также невысокая степень идиоматичности, не снимающая, как правило, мотивировку их значения. Наименее идиоматичными являются, пожалуй, существительные, первым элементом которых выступает слово la boca. Сохраняют мотивированность своего значения и такие существительные, как la madreperla 'перламутр', букв. 'мать жемчуга', el zapapico 'кирка', букв. 'мотыга с острием', el maestrescuela 'церковный учитель', букв. 'учитель школы', el aguamanos 'вода для мытья рук', букв. 'вода (для) рук' и пр. У существительного la madreselva 'жимолость', букв. 'мать леса' связь между лексическим значением и внутренней формой несколько завуалирована. Возможно, первый компонент выражает оценочное значение.

    Таким образом, невысокая степень идиоматичности сложных существительных данного типа, а также взаимодействие многих из них с параллельными синтаксическими конструкциями задерживает процесс их опрoщения.

    Интересно отметить, что даже в период формирования данного способа словосложения еще при сохранении флексии у первого компонента, вторая часть также получала окончание – s. Форма las bocas—calles встречается еще у А. Труэбы, т. е. вплоть до XIX в. (Trueba 1865, 125–128) В то же время множественное число слова la bocamanga у того же автора оформлено как las boca—mangas (Ibid., 132). Это был, следовательно, период, когда данные соединения не полностью еще утратили черты словосочетания.

    Следует, однако, подчеркнуть, что между сочетаниями типа el area dolar, el peso pluma и т. д., возникшими как беспредложное выражение генитивных отношений, и сложными существительными типа la bocacalle имеется определенное взаимодействие. Так, английские и немецкие сложные слова и словосочетания, состоящие из двух существительных, могут калькироваться на испанский язык как сложными словами типа la bocacalle, так и словосочетаниями типа el peso pluma. Ср. англ. the fountainpen и исп. la pluma—fuente, нем. Blitzkrieg и исп. la guerra relampago. Ср. также англ. basket—ball и исп. baloncesto, англ. football и исп. balompie, нем. Perlmutter и исп. madreperla и пр. В современном испанском языке более распространено калькирование словосочетаниями типа el peso pluma.

    Когда сложное существительное типа la bocacalle совпадает по своему лексическому составу со словосочетанием, элементы которого могут быть соединены беспредложно, оно обнаруживает тенденцию к распаду. Так, например, словари отмечают сложное слово verdemar 'цвет(а) морской воды'. В современном испанском языке оно совпало по своей структуре с принятым в синтаксисе способом обозначения цветов и вошло в их круг; ср.: rojo cereza, azul cielo, verde mar.

    Таким образом, заметно вытеснение сложных слов словосочетаниями беспредложного типа.

    В структурном отношении, однако, смешения сложных существительных типа la bocacalle с образованиями типа el peso pluma не происходит. Во французском языке, в котором категория множественности выражается преимущественно артиклем, разграничение словосочетания и сложного слова не так отчетливо. Однако все же нет оснований и для их полного отождествления, как это делают романисты, в частности А. Дармстетер, относящий к словосложению такие образования как cas regime.[222]

    Остановимся отдельно на проблеме рода сложных существительных. Если род обоих компонентов совпадает, то, понятно, что он сохраняется у всего сложного слова, например, la bocacalle, la bocamanga, la hojalata. Нам встретился лишь один случай, когда, несмотря на принадлежность обоих компонентов к женскому роду, все существительное оказывается мужского рода. Имеется в виду устарелое для современного языка слово el aguamanos 'вода для мытья рук'. Возможно, на изменение рода в данном случае повлияло употребление слова el agua с артиклем мужского рода, а также то обстоятельство, что второй компонент, будучи существительным женского рода, имеет окончание, типичное для слов мужского рода.

    Для сложных существительных, у которых род их элементов не совпадает, вопрос родовой принадлежности решается неодинаково. Если существительное означает лицо, то естественно, что его род определяется его лексическим значением, например, el maestresala 'дворецкий', el maestrescuala 'церковный учитель'. В остальных случаях имеется тенденция сохранить род второго компонента, например el puntapie, el zapapico, el aguapie (низкий сорт вина) и некоторые другие. Есть, однако, случаи, когда сохраняется род первого, т. е. главного компонента, например la estrellamar. Следует, впрочем, иметь в виду, что существительное mar употребляется также, правда, реже, в женском роде. Однако вероятнее предположить, что la estrellamar сохранило родовую принадлежность своего первого компонента в силу ассоциации со словосочетанием.

    Заканчивая описание сложных существительных типа la bocacalle, отметим, что данный способ словосложения непродуктивен в современном испанском языке. В нем насчитывается не более 30 существительных этого типа, причем ряд из них уже находится на грани выпадения из языка. Например, такие слова как el aguamanos, el aguapie, el maestresala, el maestrescuela сейчас почти неупотребительны. Незначительную активность обнаруживает, возможно, лишь образование существительных с первым элементом la boca, число которых пополняется.

    Среди неологизмов этого типа можно назвать уже упоминавшиеся в другой связи el balompie 'футбол', el baloncesto 'баскетбол', el balonvolea 'волейбол', el balonmano 'гандбол'. Все приведенные слова являеются кальками с английских названий игр.

    Следует отметить связь словосложения существительных типа la bocacalle с образованием сложных наречий (ср., например, a boca jarro 'в упор'). Однако сложные наречия этого типа также малочисленны в современном языке.









    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх