4. СЕСТРЫ ПАПЕН

Двадцать девятого сентября 1933 года выдалось в Ле-Мане очень холодным. Однако не от морозов преждевременно наступившей зимы оцепенел суд присяжных департамента Сарт. Зал застыл от ужаса, слушая обвинительный акт против сестер Леи и Кристины Папен.

Шестого декабря 1932 года полицейский Делеа обнаружил на втором этаже прекрасного особняка в городе Ле-Ман изувеченные трупы матери и дочери Ланселен. Мать лежит на спине, ее лицо залито кровью, глаза кажутся открытыми… Нет, глаз нет вовсе. Их вырвали. Пустые черные глазницы словно смотрят в потусторонний мир. Дочь лежит ниц, ее юбки задраны. На теле следы многочисленных ножевых ран.

На скамье подсудимых две угрюмые молодые женщины — сестры Папен.

Кристине— двадцать восемь, ее сестре Лее — двадцать два. В семье Ланселен они были домашней прислугой.

Совершив убийство, сестры заперлись в своей комнате, разделись и легли в постель, крепко прижавшись друг к другу.

— Мы ждали вас, — сказала Кристина, когда полицейские взломали дверь.

Секретарь суда заканчивает чтение обвинительного заключения.

— Кристина Папен, встаньте!

Опустив глаза, Кристина стоит как истукан. Она в светлом, застегнутом до подбородка пальто. Черные густые брови, резко очерченный прямой нос — жесткое, почти мужское лицо.

Председатель суда Беше сообщает, что сестры Папен ранее не судились, в нескольких словах рассказывает об их детстве — два-три имени, десяток дат, развод родителей. Отец, Густав, исчез неведомо куда. Мать, Клеманс, работает, где придется. Кристина и Лея воспитывались на стороне: одна в сиротском доме Бон-Пастер, другая — в приюте Сен-Шарль. На хорошем счету, после того как обрели «положение», то есть определились с помощью матери в домашние прислуги.

— Кристина Папен, почему, до того как поступить к Ланселенам, вы сменили десять мест? — спрашивает председатель.

Кристина отвечает, не поднимая глаз. Ее голос едва слышен, и адвокат вынужден повторять ее слова.

— Она говорит, что ей там не нравилось. Между тем все предыдущие хозяева заявили, что были удовлетворены работой молодой женщины. Она чистоплотна, честна, трудолюбива, хотя мрачновата и очень скрытна… Но отказывается поступать на работу, если вместе с ней не берут и ее сестру Лею. Кристина — кухарка. Лея — горничная.

— У Лапселенов отличный дом и. похоже, вам жилось у них неплохо?

Кристина Папен молчит. Сбитый с толку председатель суда неуверенно продолжает:

— Вы проработали в этом доме семь лет. Вас здесь сытно кормили, давали вино, конечно в меру… Платили триста франков. Таким образом у вас скопилось двадцать тысяч франков… Чем же вам не угодила семья Лапселен?

Кристина Папен стоит, опустив голову, и, кажется, даже не слышит вопроса. О чем она думает? В душу этой женщины проникнуть невозможно, она загадка для окружающих…

Чем была для нее пекущаяся о респектабельности жена респектабельного поверенного? Она поддерживала в доме строгий уклад и жила старыми понятиями, но, в конце концов, хозяйка как хозяйка. Ни разу, по крайней мере до того вечера, когда произошла трагедия, Кристина не слышала от нее резких слов.

Председатель суда продолжает:

— Даже господин Ланселен, несмотря на свои переживания, не сказал о вас ничего плохого; он говорил о вас как о честной, трудолюбивой женщине хорошего поведения. Поэтому я повторяю вопрос: были ли у вас претензии к этому семейству? Имелись ли у вас причины мстить ему?

Ответа нет. Кристина замкнулась в молчании. Председатель в затруднении. Чувствуется, что он хочет помочь этому дикому, непроницаемому существу, застывшему в неудобной позе, но он делает это слишком робко.

— Если вы отказываетесь говорить, — продолжает Беше после некоторого молчания, — я сам скажу, что вам не нравилось в этой семье. Ваши хозяева держали себя высокомерно. Наверное, они сохранили замашки некоторой части старой буржуазии. По-видимому, не поняли. Что времена теперь другие. Но и вы были не особенно приветливы! Понятно, что в такой обстановке к вам обращались лишь по хозяйственным делам. Кристина Папен, настал час сказать, в чем состоит вина ваших жертв,.

— Ни в чем.

Итак, Кристина Папен зверски убила двух ни в чем не повинных женщин!..

— Говорите громче, — напоминает председатель. — Господа присяжные не слышат вас. Быть может, госпожа Лапселен угрожала вам?

— Я сама набросилась на нее, — едва слышно отвечает Кристина. — Да, я ей навесила…

«Навесила». Какое странное слово. Оно и пугает, и о чем-то напоминает. Оцепенение прошло, и Кристина заговорила. Но не о причинах (это ее тайна, их тайна) — о фактах.

В тот день до самого вечера сестры оставались в доме одни. Госпожа Лапселен с дочерью отправились по магазинам. Возвращаться домой они не собирались: их пригласили на обед. Когда стемнело, сестры перестали работать — не было электричества, Кристина и Лея поднялись к себе в комнату, которую никогда не покидали, даже в праздничные дни. Едва они разделись и улеглись в постель, как внизу послышался шум, Кристина накинула на плечи блузку и спустилась по лестнице. На площадке второго этажа босая девушка со всклокоченными волосами натолкнулась на свою хозяйку.

— Госпожа обругала меня, — говорит Кристина Панен, — но не угрожала мне. Когда она подошла ближе, я схватила оловянный кувшин и изо всех сил ударила ее по голове. Мадемуазель поспешила на помощь матери. Я бросилась на псе и пальцами вырвала ей глаза.

— Один глаз, — уточняет председатель суда.

— А! Мне показалось, я выдрала оба!

Эта фраза произнесена тем же глухим невыразительным тоном: по голосу чувствуется, что мысли обвиняемой витают где-то далеко. Публика в зале затаила дыхание. А Кристина продолжает:

— На шум прибежала Лея и занялась госпожой, которая пыталась встать. Она вырвала ей глаза и ударила головой о кувшин. Я тоже продолжала наносить удары. Когда мы отправились па кухню за ножом и молотком, с ними уже было покончено.

Об этом ноже речь пойдет позже, во время допроса Леи. Председатель же суда касается одного из главных вопросов на этом процессе: почему сестры так привязаны друг к другу? Родственная ли это связь или нечто большее?

— В вашей жизни есть много необъяснимого, — продолжает председатель. — С мужчинами вы не общаетесь. Каждый выходной день вы запираетесь в своей комнате. А то, что вас нашли голыми в одной постели?.. И наконец, кое-какие поступки и слова в тюрьме. Может быть, ваша привязанность имеет сексуальный характер? Вы меня понимаете? Или вы любите ее как сестру?

Кристина отвечает тут же, и достаточно громко, чтобы ее услышали:

— Между нами ничего не было.

— Хотите добавить еще что-нибудь? — спрашивает председатель суда.

— Нет…

Кристина садится на место. Teпepь все взгляды обращены в сторону Леи. Это робкая девушка с приятным овальным личиком, она ниже Кристины и похожа на школьницу, хотя ей уже двадцать два года. Лея также одета в зимнее пальто. Столь же немногословна, как и ее сестра. Ее ответы кратки и часто ужасающе жестоки.

— Чем вы вырвали глаза своей жертве?

— Пальцами!

— Зачем вам понадобился нож?

— Я сделала надрезы…

Еще одно странное слово. Глубокие резаные раны, следы побоев на телах жертв, а сказано «надрезы». Так говорит эта хрупкая на вид девушка. Словно речь идет о шитье. «Надрезы», сделанные на трупе, поскольку госпожа Ланселен к тому времени скончалась…

— Судебно-медицинский эксперт подтверждает этот факт, — отмечает председатель. — Именно поэтому вам предъявлено обвинение в убийстве госпожи Ланселен, а вашей сестре придется отвечать и за это убийство, и за убийство мадемуазель Ланселен.

В остальном Лея подтверждает слова сестры: они не испытывали никакой вражды к семье Ланселен. И не состояли в половой связи.

— Чувствуете ли вы сожаление по поводу случившегося? Может быть, хотите дать какие-либо объяснения?

Лея молчит.

— Тогда садитесь!..

Начинается допрос свидетелей. Между тем вещественные доказательства, в том числе и помятый кувшин со следами засохшей крови, переходят от одного присяжного к другому.

— Я еще ни разу не видел таких изуродованных трупов, — замечает судебно-медицинский эксперт доктор Шартье.

Публика негодует. Раздаются крики:

— Смерть им!

Кристина и Лея сидят будто каменные истуканы — ни малейшего движения, даже глазом не моргнут.

Кто же они такие, эти сестры Папен? Какой жестокий дьявол завладел их душами? Почему эти две девушки в мгновение ока превратились в разъяренных фурий-убийц? Все было бы ясно, если бы они были просто сумасшедшими…

— Доктор Шварзиммер, клянитесь говорить правду, только правду…

Доктор Шварзиммер — известный психиатр. Ему было поручено обследование обвиняемых. От эксперта ждут откровений или по крайней мере попытки объяснить, что произошло. Он начинает:

— Если на первый взгляд преступление наводит на мысль о том, что оно совершено сумасшедшими, эпилептиками, то я в состоянии доказать, что это но так. Психические заболевания здесь ни при чем…

Невозмутимый, уверенный в себе психиатр начинает перечислять доводы в подтверждение своих слов. Никаких мозговых травм, никакой дебильности. Напротив, у Кристины средний уровень умственного развития. Никаких проявлений бредового состояния, никакой порочной наследственности, однако эмоционально она существо ущербное, поскольку ее единственная привязанность — сестра. Что касается Леи, то хоть она и менее умна, чем Кристина, но тоже не дебил, как пытаются представить некоторые.

Как же так? А родственники? Дед — эпилептик, двоюродный брат умер в приюте для умалишенных, неврастеник дядя повесился у себя в комнате. Разве это ничего не значит? А как протекало детство сестер? Гулящая мать, впавшая со временем в истерический мистицизм; она не заботилась об отце, не заботилась о дочерях, а однажды и вовсе исчезла. Лея тогда была совсем маленькой. Алкоголик-отец был равнодушен к дочерям. Его интересовала лишь старшая, Эмилия.

Когда ей было одиннадцать лет, он силой склонил ее к сожительству. Став взрослой, Эмилия постриглась в монахини. Кристину, после того как родители разошлись, вырвали из дома ее тетки, которая с любовью воспитывала ребенка, и поместили в церковный приют. А Лея, забытая всеми девчушка, которую и любить некому? Некому… кроме Кристины. Весь мир Леи сосредоточился в Кристине.

Тем не менее доктор Шварзиммер явно отказывается принимать во внимание то, как сложилась жизнь сестер. Кристина и Лея несут за свое преступление ответственность, полную ответственность.

Кровосмесительная греховная связь между сестрами? Их любовь? Знаменитый доктор одним взмахом руки отметает и это. Кристина — симулянтка. Вспомните сцену в тюрьме, когда надзирательницы разрешили двум сестрам встретиться. Эта сцена была на редкость грубой и бесстыдной. Защита остановится на пей особо. А что было после этого? Психиатр с подъемом вопрошает; «Разве Кристина не призналась, что ломала комедию?» Ах, господа присяжные!

Увы! Доктор Шварзиммер не знает, что в окрестностях Ле-Мана «ломать комедию» означает «устраивать сцену». Да откуда ему это знать? Тогда пришлось бы разбираться в истории этих двух женщин, признать, что они корнями вросли в обычаи края, где до сих пор царят примитивные крестьянские нравы и где каждый живет сам по себе.

— Не греша против совести, — четко выговаривает доктор Шварзиммер, — заявляю, что за свое деяние они несут полную ответственность согласно духу статьи 64 Уголовного кодекса.

Если присяжные согласятся с экспертом, они вынесут смертный приговор.

Метр Шотан, защитник Лен, тут же задаст доктору Шварзиммеру каверзный вопрос на который тот отказывается отвечать, после чего председатель суда Беше разрешает ему покинуть свидетельское место.

Его сменяет свидетель со стороны защиты — доктор Логр, врач-психиатр префектуры полиции. Доктор Логр не ставит под сомнение высокий профессионализм своего именитого коллеги, но со своей стороны обращает внимание па ряд деталей, которые его собрат по профессии и два ассистента обошли молчанием. Прежде всего удивляет несоответствие между мотивами (гнев из-за укоров хозяйки) и изощренной жестокостью двойного убийства. Особенно поражает то, что у женщин были вырваны глаза — беспрецедентный случай в судебных анналах.

— Разве подобные увечья, — задает вопрос доктор Логр, — не свидетельствуют о сильнейшем половом импульсе, который нашел садистский выход? Занялся ли кто-либо мыслью исследовать странный дуэт, который образуют сестры? Не стоит ли рассматривать способ убийства в свете половой озабоченности Кристины в тюрьме?

И доктор Логр возвращается к так называемой «комедии» или «сцене» в тюрьме. Кристина с надрывом кричит в лицо охранницам: «Верните мне мужа». «Мужа»! Она говорит о Лее. Как только Лею приводят к ней в камеру, она принимается ласкать и обнимать сестру. Их тут же приходится разлучить.

Кристина и Лея вели себя не как сестры, а как любовники.

Любовники… Кто из судей осмелится произнести столь неприличное слово?

— Можно поставить и диагноз истерической эпилепсии, — продолжает доктор Логр. — Во всяком случае, я счнтаю необходимым провести дополнительное обследование. В противном случае останется сомнение в правильности вердикта.

Но выступление доктора Логра не поколебало позиции доктора Шварзиммера — он отказывается менять заключение.

Встает метр Шотап:

— Я требую провести новую экспертизу душевного состояния обвиняемых.

Метр Мульер, представитель потерпевшей стороны, тут же соглашается.

— Я не возражаю против обследования, но не вижу в нем необходимости.

Прокурор решительно протестует против любой отсрочки, и суд в конце концов отклоняет требование защиты. По-видимому, никто не желает верить в безумие сестер Папен. Тем не менее ни один человек по-прежнему пе понимает, почему они совершили убийство. Но слишком поздно стремиться к пониманию. Да и нужно ли это кому-нибудь? Настало время защитительных и обвинительных речей.

Адвокат — представитель потерпевшей стороны умело играет па чувствах публики и присяжных. Он восклицает:

— Кристина лжет. Мадам Лансслен не провоцировала ее. Сестры Папен устроили своим жертвам настоящую засаду. И если они вели себя как дикие звери, то и судите их. как диких зверей!

Он считает, что Кристина заслуживает смертной казни. Для Леи метр Мульер требует пожизненной каторги.

Объявляется перерыв. После возобновления заседания в 21 час прокурор республики Рижер поддерживает обвинение столь же яростно, что и предыдущий оратор:

— За нею спою долгую карьеру я ни разу не видел таких изувеченных тел… Эти девицы совершили свое преступление совершенно хладнокровно!

Сидящие на скамье подсудимых Кристина и Лея, похоже, даже не слушают. Может, говорит вовсе не о них?

— Эти женщины отнюдь не безумны, они просто не умеют сдерживать свои порывы! — надрывается прокурор. — Бешеные собаки кусают, поскольку они больны, а злые псы, которые могут питать и привязанность, кусают, когда им вздумается. Сестры Папен не бешеные собаки, а злые псы. Я призываю присяжных быть неумолимыми и требую максимального наказания: эшафот для Кристины, каторга для Леи.

Псы, собаки… Нервы присутствующих напряжены до предела, Встает метр Жермена Бриер, защитник Кристины.

— Когда я впервые увидела сестер Папен в тюрьме. — начинает она, — мне сразу стало ясно, что передо мной душевно больные женщины.

И адвокат с блеском перечисляет неточности и пробелы в докладе психиатров.

— Разве принята во внимание история семьи? Разве учтен образ крестьянского мышления? В деревне есть вещи, о которых не принято говорить.

И обвиняемые и свидетели молча выслушивают сообщение Жермены Бриер о том, что отец обвиняемых совратил старшую дочь.

Прокурор вскакивает с места:

— Протестую! Сейчас этот факт проверить невозможно.

Метр Бриер продолжает, обращаясь к присяжным:

— Я не могу поверить в то, что вы вынесете тяжкий приговор больным женщинам! Защита ведет себя лояльно, она не требует оправдания, она просит вас лишь о новой экспертизе, которая могла бы пролить свет на дело девиц Папен.

Жермена Бриер объясняет преступление Леи ее необыкновенной внушаемостью. В приступе безумия Кристина могла увлечь за собой юную сестру, которая очень впечатлительна и полностью находится под ее влиянием.

Затем слово берет метр Шотаи. Он также говорит о внезапном помешательстве Кристины, которой удалось увлечь за собой сестру.

— Известный врач утверждает: «Они не безумны и несут полную ответственность». Другой, столь же известный врач предупреждает: «Осторожно, существует сомнение в правильности диагноза…» Господа присяжные, сегодня невозможно вынести справедливый приговор. Мы даже не ссылаемся на смягчающие обстоятельства, мы просим только провести новую экспертизу.

Однако в заключение метр Шотан рискует просить о том, чтобы обвиняемых оправдали по причине невменяемости, В зале ропот.

Кристина неподвижно сидит на скамье; кажется, будто она спит. Лея тоже недвижима, но глаза ее странно блестят.

Ноль часов 15 минут. Председатель суда Беше объявляет, что прения закончены, и суд удаляется. Заседание возобновляется через сорок минут. Присяжные ответили «да» на каждый пункт обвинения. Кристина приговорена к смертной казни, Лея — к десяти годам каторжных работ и двадцати годам ссылки.

— Приговоренному к смертной казни отрубят голову. Казнь состоится на площади.

Кристина — это единственное с ее стороны проявление слабости — падает на колени. Адвокат поддерживает ее.

Один час 25 минут. Весь процесс длился всего несколько часов. Осужденных уводят, и небольшая Дверца зала суда закрывается за ними. Сестры уносят свою тайну с собой. Почему они убили? Почему совершили столь чудовищный поступок — вырвали глаза у своих жертв? Что могли видеть эти глаза, какое запретное зрелище открылось им?

Кристину не казнили. В начале 1934 года ее пришлось поместить в психиатрическую лечебницу Ренна, где она и умерла три года спустя.

Лее за хорошее поведение снизили срок на два года, а в 1941 году освободили. Она разыскала мать и где-то живет вместе с ней… Живет, вспоминает, Ждет смерти.