ДРАГОЦЕННАЯ ВОДА.

Чичен-Ица лежала в центре раскаленной плиты Юкатана. Словно недостаточно было жара, льющегося с неба, кто-то еще поджег – а может, она загорелась сама – низкую, плотную, игольчатую сельву по сторонам шоссе. Километр за километром я ехал, овеваемый дымом, грязно-голубым или рыжим, вдыхая его горький запах. Порой обзор сокращался до нескольких метров – тогда я тормозил: дым, казалось, прилипал к шоссе, сплавлялся с мягким асфальтом, а я дышал взвесью копоти. Пепел истлевших листьев сыпался, касаясь рук и лица. Невидимые языки пламени источали потоки дрожащего жара. Я закрывал окно, но спустя минуту поспешно вновь отворял его.

Пожар вскрывал скалы. Белые известняковые чешуйки лежали у их оснований. Гигантская плита прикрывала"весь безводный полуостров. Воду поглотил известняк, вернее, она растворяла эти камни и пробуравливала сеть подземных проходов, чтобы спрятаться в них. Любой дождь, даже самый обильный, в разгар сезона дождей, по тысячам щелей проникал в глубь известняка И скрытыми каналами стекал в море. Только иногда обвалившиеся кровли туннелей или размытые расщелины раскрывали в двадцати – тридцати метрах ниже черный, как ночь, поток. Там была страна Тлалока, хозяина вод разместившегося там мира, дарителя жизненной влаги; там скрывался он, в пещерах подземелий.

Я уехал именно на Юкатан и прежде всего к нему. В его святилища, укрытые под землей индейцами майя, так отличающиеся от храмов остальных богов. По пути – Чичен-Ица, знаменитые, особенно посещаемые руины. С ними я не связывал больших надежд. Уже на фотографиях я изучил каждый квадратный метр их стен. Прекрасно знакомая символика по сути, повторяла, хоть и условно, стилистически иначе, сущность сообщений "народов науатль.

Змеи, Древа Жизни; ленты, сплетенные шнуры… Большинство из них композиционно больше похожи на аллегории, свод священных символов, нежели на записи, которые могли бы помочь открыть что-то новое…

Несколько домов у шоссе, торговцы сувенирами и напитками, современный отель под пальмами; другой, старый, вроде колониальной резиденции в большом саду; ряды автобусов. Над их крышами по одну сторону шоссе вздымалась пирамида с храмом на вершине, по другую, в просвете между деревьями, знаменитый Каракол-Улитка, храм, своей круговой проекцией – необычной для майя – свидетельствующий о том, что его создали тольтеки, точнее, только тольтекские строители.

Купив билет, я пошел туда, где, как мне казалось, будет меньше народу. Люди толпились на пирамиде и между высокими стенами арены для игры в каучуковый мяч. Я пошел напрямик по просторной площади к дорожке, ведущей через кусты к священному колодцу – сеноту. Все еще думая о Тлалоке, я хотел увидеть это творение природы, некогда почитаемое на территории всей Мезоамерики. Доказано, что к этому священному месту стекались с дарами пилигримы из самых отдаленных земель. А привлекали их вовсе не пирамиды, арены и храмы, возведенные людьми, а именно то, что создала сама природа.

Я уже приближался к провалу, когда какая-то экскурсия с гидом показалась из зарослей кустарника и, перейдя мне дорогу, облепила край колодца. Правда, я мог пройти дальше по гигантскому обводу, но решил дождаться своей очереди в скудной тени деревьев. Я глядел на красные, словно лишенные кожи, спины и такие же, слишком быстро загоревшие ноги. T-shirts и hot- pants * плотно облегали тела.

* Тенниски и плотно прилегающие брючки.

Совсем иных паломников, размышлял я, видела эта вода. Накидки из перьев, воздушные туники, венки, ожерелья, золотые украшения, шлемы с султанами, тотемы, трости с погремушками, священные луки и церемониальные стрелы, головы орлов и шкуры ягуаров на плечах рыцарей…

И юные девы, сталкиваемые в воду…

Наконец я увидел его. Непрозрачное, гигантского диаметра изумрудное зеркало, запавшее неожиданно глубоко, окруженное цилиндром стен. С них свисали лианы и корни сельвы, доходящие до воды. Поверхность воды была неподвижной, с островками листьев, культями торчащих из нее прутьев. Вода, очень глубокая – это было известно от ныряльщиков, казалась каким-то стеклянным зрачком, взирающим на небо из чрева земли.

Я сразу понял, что мои ожидания не оправдались. Это не владения Тлалока – он правил иными водами: холодными, свежими, ревущими в расщелинах, грохочущими водопадами, низвергающимися с неба, испаряющимися млечными клубами, тучами, блуждающими над вершинами гор.

Здешняя вода принадлежала другому божеству – Чальчиутлике, "богине живой, драгоценной воды и драгоценного сосуда". Прямо само собой напрашивалось такое представление. Разве этот естественный колодец не был идеально округлым, как и драгоценный камень на рисунках в кодексах, и не был заполнен изумрудной, драгоценной жидкостью? Разве не окружали его высокие, недоступные своды "сосуда", защищающие воду от жаждущих животных и людей? Она предназначалась не для питья – не для этого приоткрыли ее боги здесь, на безводных равнинах Юкатана. Она была изображением, огромным, могучим, священным изображением чего-то, что обычно сокрыто от глаз человеческих. Изображением драгоценного сосуда, из которого исходит каждое живое существо, изображением первой делящейся клетки – яйца.

Эта изумрудная жидкость, в которую сбрасывались жертвы, не могла быть водой! Я начинал понимать истинный смысл жертвоприношений…

"Господин был у колодца запада. Там были боги…" – неожиданно вспомнились мне слова из короткого текста, озаглавленного "Происхождение ица"1 (ица – это те, кто дал название: Чичен-ица), текста, входящего в состав книги "Чилам-Балам" из Чумайеля, записанной на языке майя Хуаном Хосе Хойлем в селении Чумайель в 1782 году, и столь необычайного, что стоило его прочесть несколько раз, и фразы его навсегда оставались в памяти. Его считают переполненным символикой, с трудом поддающимся переводу и объяснению. И однако в тот день, там, над сенотом, я попытался сделать это сам.

"Тринадцать раз восемь тысяч катунов отдыхали на своем камне. Тогда задвигалось семя Унак Кеел Аауа. Вот его песня: «Гей! Это люди как Солнце? Из камня, из которого состоит Желтизна?»"

Это поразительное утверждение! Ведь оно, сказал я себе, равнозначно научному открытию! Оно констатирует: человек создан из той же материи, что и мир неодушевленных предметов.

Желтизна – излучение Солнца – возникает благодаря соединению атомов водорода в атомы гелия, и человек состоит из атомов… Тут открывался широкий простор для размышлений, на этот раз над состоянием в той древности физических знаний. Но это была уже особая тема…

"Из камня, из которого состоит Желтизна? Гей, отсюда хорошие люди? Моя одежда, мой убор, сказали боги"*.

*3десь и ниже перевод с испанского сделан С. В. Мироновой (помечены знаком поскольку М. Кучиньский в ряде случаев дал лишь пересказ соответствующих текстов (см. Письмо автора переводчику).

Раньше я уже комментировал эти слова как убедительное указание на то, что боги для индейцев ица были процессами, протекающими внутри тела. После такого двойного вступления, рисующего биологическую и космическую подоплеку истории, излагались события не столь глобального, а малого – исторического – масштаба.

"На ласковую землю, что на берегу колодца, на мягкую землю пришли, завоевывая, воюя. В Чичен были ицы, еретики. Там они были и в день 1-Имиш достигли неба. Господин был здесь у колодца запада. Там были боги. Так было сказано, в день -1-Имиш "*'.

Я решил, что первая фраза касается прибытия испанцев. На это указывал и другой текст, записанный в той же Чумайели и говорящий о нашествии чужаков и необходимости "шнурам и лентам, упавшим с неба" покориться Господину христиан. Таким образом, здесь, у священного сенота, конкистадоры застали ица, еретиков, – это подчеркнуто особой, поскольку новой веры, как гласит дальнейший текст, они не приняли и предпочли уйти всем племенем "со своими богами спереди и сзади" в глубь страны. Так испанцы в день 1-Имиш достигли "неба", то есть колодца. Это Господь Бог христиан оказался "у колодца", а в нем были боги ица.

Небо – колодец – боги. Три понятия в идеальном согласии с гипотезой неба клеток, изображением которого, моделью, ковчегом был священный круговой сенот, разверзающийся в камне.

"Дух человеческий говорит: кто мы? Вот слово духа человеческого. Разгадай его, мудрец. Я зачат в темноте, откуда народился. Или это тоже неправда? Меня породил Мицита Аауа. И до конца я был надтреснутым. Огорчил ли я кого-нибудь своей песней? "щ

И эти слова автора текста, поэта, певца, а может и пророка народа ица, прекрасно согласовывались с тем видением мира, которое пронизывало и рисованные тексты, и все произведения искусства тех земель в те времена. Совершенно отчетливо увидел я здесь связь с уже известной мне идеей о человеке, который является не собой, а лишь маской для сокрытых от него самого явлений, лишь формой, им служащей. Формой, которая изначально, уже по самой идее, была чем-то преходящим, "сломанным", "надтреснутым", как ствол дерева из Тамоанчана, или чем-то "развратным", "испорченным", ибо так можно было понять слово roto.в испанском переводе текста. Однако я считал, что эта "сломанность" лучше.всего выражает судьбу человека: он побег, отросток, ветвь Древа Жизни, не имеющая никакой возможности выйти за назначенные ей природою пределы.

"Они там были:Я мертв, сказал жрец селения, я укрыт, сказал тот, кто теряет селение… Мудрец тот, кто теряет селение, наполняется горечью от моей песни. Там были!"*)

Смысл этих фраз напомнил мне другие строки: из легенды об изгнании Кецалькоатля. Там Тескатлипока сказал: "необходимо, чтобы ты покинул свое селение" (pueblo в испанском переводе с науатль). А Кецалькоатля он, обращаясь к нему, назвал "сыном моим, жрецом". В результате оговора богов наш герой – человек, – стеная покинул свое селение.

И вот здесь, на территории майя, отозвалось эхо тех слов. К тому же эхо своеобразно усиленное. Тогда я считал, что Кецалькоатль, на языке науки, покидает уединение клетки, чтобы обрести тело, преобразовать в него свою генетическую "запись". И здесь – если действительно речь шла о нем, – он снова повторял, что сокрыт, существует и, однако, не живет, а пребывает в виде духа. Иначе говоря, он выступал точно в том же значении, хорошо передающем сущность процесса, в котором "информация" в яйцеклетке имеет целью создание тела, развитие в нем потенции сознания'и вывод из яйца во внешний мир. Он разрывает свои путы в "драгоценном камне", покидает это ограниченное "селение", выходя в необъятный простор жизни.

"Это пение, все это пение служит истинному восхвалению Господа Бога". Последней фразой поэт, пророк признает, что возлюбил Бога испанцев и почтил его песней о побежденных родных богах…

Я смотрел в глубину сенота, на его живую воду, в которую сбрасывали девушек в расчете на то, что одна из них вынырнет с посланием от богов… Я думал, что церемония эта не казалась тогда столь жестокой, как теперь она представляется нам. Тот, кто хоть раз в жизни видел процессию, направляющуюся к вратам церкви, или странную фигуру со стертой на локтях й коленях кожей; фанатиков, истекающих кровью, разрезающих перочинными ножичками или расцарапывающих английскими булавками свои руки, чтобы этими кровоточащими стигмами подражать ранам Господа на кресте; слышал, как они при этом поют, с каким рвением стараются перещеголять друг друга, в причинении себе все больших страданий, видел, как готовы они увеличивать свои раны, язвы или уродства, лишь бы толпа смотрела на них, – тот поймет, что принесение в жертву себя, собственной жизни тогда не обязательно, было вынужденным, а могло быть – по порыву – и добровольным.

А если такой акт самопожертвования нравственно и духом поддерживался глубоко укоренившейся верой в особое значение этой воды… Тут я подошел к проблеме жертвоприношений вообще. Fíe вдаваясь сейчас в подробности, я ограничусь замечанием: боги Мезоамерики, по мифам, не были кровожадными и жертв не требовали. Наоборот, они жертвовали собою ради продолжения жизни. Поэтому и людей именовали макеуалес – те, которые возникли благодаря жертве богов.

Потребность в кровавых жертвах возникла у людей. Люди решили, что надо жертвовать собой, чтобы, во-первых, показать своим богам, что они благодарны им за их жертвы и поэтому тоже способны к самопожертвованию; а во-вторых, во имя… продолжения жизни. Они верили, что "жизненная энергия", сосредоточенная в живых существах, должна вновь поступать во всеобщее, вселенское обращение. Справедливо считалось, что Солнце является средоточием такой энергии. И еще: Солнце связано с драгоценным камнем-символом.

И здесь, в Чичен-Ице, в белой скале открывался глазам всех гигантский драгоценный камень. Невозможно было придумать жертвоприношение более непосредственное и экстатическое, ибо оно воспринималось всеми как действительное, а не символическое возвращение своего тела Драгоценной Живой Воде – все той же жизни…

Я подумал, что вот так замкнулся очередной круг подтверждений, а в результате я получаю ответ на мой вопрос: что же такое в действительности человек?

Итак, о Драгоценной Живой Воде.

У меня перед глазами встали десятки пиктограмм и целые страницы кодексов с изображениями изумрудной жидкости, до этого совершенно невразумительных, а теперь так неожиданно раскрывшихся, ставших понятными… Надо было набраться терпения. Тысячи километров отделяли меня от библиотек и изданных стараниями лорда Кингсборо толстенных многоцветных фолиантов с копиями кодексов – тех, увы, немногих, разворованных, оторванных от своей земли, от своего народа, блуждавших по миру, по Венам, Римам, Мадридам, Лондонам. Да и не совсем еще понятых, но зато уцелевших.

До вечера и весь следующий день я осматривал руины Чичен-ицы, потом двинулся к пещерам Баланканче, к дворцам Тлалока. Понадобился месяц, прежде чем мне удалось разобраться в символических подробностях миштекских Книг Жизни, а тогда…

Кодекс Виндобоненси, страница 47-я, пожалуй, чаще других воспроизводимая в качестве доиспанской еретической диковинки. Мне уже было ясно, что и они, да и весь сложенный гармошкой том, после того как они будут прочитаны, станут в один ряд с величайшими книгами человечества.

Одна из пиктограмм (см. рис. 63 и фото 8) изображала Кецалькоатля, держащего на плечах странное удлиненное сооружение. Я уже толковал его как небо, с коего был изгнан Кецалькоатль, и поинтересовался, проверяя себя, что видит в нем один из проницательнейших умов центральноамериканской археологии, Альфонсо Касо. Вот что говорит ученый: Кецалькоатль держит Небо Воды, упавшее на Землю.

Еще одно слово – и столь неясное утверждение стало бы совершенно понятным. Тут, конечно, ничего общего с библейским потопом. Стоило сказать: Небо Драгоценной Живой Воды! Это же ее изображение в виде текущей в обе стороны реки – не крови, как думал Зелер, не обычной воды, Н20 элемента атрибута Тлалока, а клеточной плазмы, живой полужидкой субстанции всех клеток мира. Знаками клеток увенчаны струи этого потока, поскольку их-то и образует цитоплазма: они замыкают ее в себе, окружая пленкой. От момента зарождения жизни на Земле количество живых клеток непрестанно возрастает – увеличивается и объем цитоплазмы. Так что перед нами настоящая река жизни, текущая во времени и в пространстве.

Общая биомасса всех организмов Земли, некогда столь ничтожная в первых ее немногочисленных клетках, ныне оценивается в 10'3 килограммов. В основном ее составляют растения, и прежде всего ее три четверти – бактерии. В тысячи раз меньше зооматерия, объем которой не превышает кубического километра, ну а тела людей тут можно было бы уместить в 0,1 кубического километра.

"Именно своему динамизму, согласованности как целое, притоку и аккумуляции энергии обязана биосфера своим существованием в течение миллиарда лет" 2, – писал Влодзимеж Кинастовский, и этой научной мысли вполне соответствует представление жизни во всех ее формах в виде текущей реки. Течет она, как рисовали ее миштеки, многими потоками. При каждом делении клетки капля ее цитоплазмы переходит в подобную же клетку, а из нее, пополненная, передается далее, новому поколению. Так продолжается неустанное движение полужидкой субстанции с ее органеллами, столь необходимыми для поддержания жизни образованиями, как митохондрии, центриоли, хромосомы. Но ни одно из этих удивительных образований природы, взятое порознь, не способно к самостоятельному существованию.

Надо еще добавить, что эта драгоценная вода связывала огромное количество обычной воды. В то время как все реки мира содержат 1,25 тысячи кубических километров жидкости, в растениях и животных организмах ее содержится 6 тысяч кубических километров. Стало быть, в них и течет эта сверхрека – гигантский поток.

Вода является основным по массе элементом живой субстанции, составляя от 60 до 98 процентов живого организма. Первые живые существа возникли в праморях – обширных водных растворах. После сотен миллионов лет эволюции потребный для жизни клетки водный раствор соответствующих солей замкнулся внутри нее. Так возникло одно из условий для выхода жизни на сушу. Организмы прихватили с собой растворы своего окружения; а со временем роль морской воды начали выполнять жидкости организма- такие, как кровь или лимфа. Кинастовский писал:

"Довольно приближенно, хоть и несколько преувеличивая, можно сказать, что в наших телах течет разбавленная морская вода "}.

Я занялся водой, когда понял, что именно этот ее, биологический аспект был решающим в объяснении могущества культа Тлалока. Я убедился, что Тлалока почитали не только как хозяина обыкновенной жидкости, утоляющей жажду растений, животных, людей, но и прежде всего как дарителя влаги в составе той драгоценной воды, которая внутри живых клеток этих драгоценных камней, где она составляет их основную "массу, материю. Отсюда понимание ее значения и изображение гор-организмов с внешностью Тлалока. Отсюда ее связь в мифах со змеем. Ибо "зверь из сосуда бога" был "живым зародышем воды", так что Тлалок, давая воду "драгоценным сосудам", создавал нужную среду их змееобразным созданиям – нитям хромосом.

Мифы упоминают о Небе Воды, которое некогда упало на Землю. Я понимал это не только в переносном, но и прямом значении. Земля в ранней фазе своего возникновения, когда образовывалась в пространстве как комок осколков, была сферическим минеральным объектом, который, уменьшаясь в диаметре под влиянием сил тяготения, повышал внутреннее давление, а тем самым и температуру. Высокая температура начала расплавлять первоначальное вещество, из которого через щели в коре вырывались газы, создавая первичную атмосферу. Можно сказать, что это был пот Земли. В полужидкой массе возникли условия для связывания различных элементов в более или менее сложные соединения. В частности, водород соединялся с кислородом, образуя воду в газообразном состоянии. Выделяемая неисчислимыми трещинами, она собиралась в тучи над Землей. Охлаждаясь, конденсировалась и опадала проливными дождями. Но в то время температура Земли была очень высока. Любая капля, коснувшись поверхности раскаленных камней, тотчас превращалась в пар. Небо над Землей тогда почти целиком состояло из водяного пара, оно было "небом воды", и кроме него, не существовало ни одного сборника воды: ни ручейка, ни озерка, ни, тем более, моря. Сотни тысяч лет ушли на охлаждение земной поверхности, и в конце концов вода в жидком состоянии начала заполнять углубления на планете. Вот что это значит: "Небо Воды упало на Землю". Кто знает, не по этой ли причине Тлалока издревле почитали и как бога огня – он даже носил на голове его знак. Почему? Может, ответ скрывается в древнем знании о происхождении воды из раскаленной лавы?

Но не это меня в тот момент интересовало. Воды упали на Землю, став средою для возникновения.первых органических клеток, а одновременно материальной их основой. Так что вместе с водой с неба упала и жизнь.

Именно под таким углом зрения, думалось, следует рассматривать рисунок на 47-й странице кодекса Виндобоненси (см. рис. 63 и фото 8). Река Драгоценной Воды – клеточной плазмы, – которую держит Кецалькоатль, несет в себе символы, связанные с рождением. Слева направо изображены похожая на раковину морской улитки круглая, с коричневым ядром прорастающая яйцеклетка; продолговатый, заостренный, тоже ростком, объект с двумя полосками генов, выражающий, быть может, идею сперматозоида; затем – помеченный такими же полосками символ тоже пустившей росток горы-организма в зачаточном состоянии.

Зачем здесь эти знаки – легко объяснить. Существование Реки Жизни зависит от половых клеток, обеспечивающих ее перетекание в последующие поколения. В отличие от них соматические клетки, "кирпичики" организмов, погибают, представляют собою тупиковые ответвления потока жизни, что тоже показано на рисунке.

\ Это вневременное движение жизни подчеркнуто на рисунке фризом со знаками Венеры, однозначно указывающими на то, что вода эта – в небе. Таким вот неожиданным, но, честно говоря, наиболее желанным для меня заключением закончилось мое толкование. Я давно пытался показать, что миш-текское небо, по крайней мере одно из тринадцати, а их было именно столько, сияло не в высях, а в телах, в их клетках, и заселяли его боги, управлявшие великим жизненным процессом. И вот наконец, после вереницы частных доказательств, оно явилось мне: нарисованное во всей красе Небо Драгоценной Воды – живой, изливающейся субстанции биомассы.

Рисунок принес для меня и другие сенсации. Дело в том, что это небо поддерживал плечами не кто иной, как Эекатль – Кецалькоатль в маске бога ветра и духа, символизирующей и сознание человека, единственного в нашей части космоса существа, которое благодаря способности мыслить перестало быть инертным творением этого потока бытия и обрело способности воздействовать на нее, тормозить либо ускорять ее движение, вполне ведая, что он творит.

Сознание поставило нас вне потока, за пределами неба, вне него. Это было… изгнанием.

И наконец, прямая связь с мифом. Жрец; покинувший свое селение, чтобы обрести тело, был Кецалькоатлем!

"Прибыв на небесное побережье божественной воды, сам разжег костер и спалил себя… "

Кецалькоатль, будучи еще, на языке науки, хромосомой, выбрал изгнание. "Спалив себя в процессах преобразования материи, он создал собственное тело, а вместе с ним – разум.

Замкнулись за ним пределы неба. С этого момента он мог только держать его на руках. Обладать сознанием – значит достойно нести на своих плечах груз жизни, ее тяготы, и не только в мученическом значении. Главное – нести ответственность за свою жизнь. В Древней Мексике чрезмерное чувство этой ответственности толкало людей приносить жертвы жизнями соплеменников. Сегодня эта ответственность понимается как путь к высшему бытию – от единичного, через видовое к планетарному уровню организованности жизни.

Следующие рисунки не оставляли места сомнениям относительно закономерности такого прочтения.

На страницах 40-й и 44-й кодекса Виндобоненси показано, что Драгоценная Живая Вода, изливающаяся из яйца, несет, как и гены, полосчатые ленты и умножающиеся скрученные шнуры.

Наряду с частичными пояснениями мексиканский мудрец обращался в своих рисунках также и к человеку.

Так вот на 5-й странице Бурбонского кодекса Река Живой Воды вытекала из-под трона Чальчиутлике, богини этой Драгоценной Воды, неся в своем потоке двух человек, двух созданий, которые были ее; богини, творением, еще одной разновидностью ее бесчисленных воплощений, ее новой маской, сосудом жизни в ее победоносном движении.

Чтобы не оставалось сомнений относительно роли, выполняемой человеком в этом потоке, кодекс Нутталь на 19-й странице так изображает бракосочетание княжны 3-кремень с князем 12-Ветер:

Двое сочетающихся обращены лицами друг к другу, стоят на коленях на двух связках палочек, несущих их имена. Тут, скорее, связано с чем-то таким очень важным, исходным, первопричинным, как генотип, "набор" генов человека, а не с таким вторичным, результативным, "поверхностным", "внешним", как его тело.


Рис. 98. Супруги княжна З-Кремелъ и князь 12-Ветер как два потока Живой Воды (кодекс Нутталь)

В брак вступают именно эти две связки палочек, два "набора" генов, которые свели, столкнули между собой своих носителей, эту человеческую пару. Сочетание на рисунке происходит под патронатом вытянутой полосчатой ленты, согнутой в виде ярма: не потому ли, что она изображает здесь хромосому? Сверху две жрицы, 10-Дом и 6-Кремень, выливают на головы врачующейся пары из драгоценных сосудов две струи живой воды, изображенной – и это знаменательно! – с генными полосками, попеременно узкими и широкими. Традиционное объяснение этой сцены как свадьбы, несомненно, вторично. Важнее то, что здесь символично изображено истинное значение брака. А в верхней части рисунка предстоит встретиться на супружеском ложе двум потокам живой воды, до этого протекавшим отдельно в двух разных телах.

Потребностям этой Драгоценной Живой Воды служили бракосочетания и в династических интересах царствующих домов. Конечно, не исключалась и любовь молодых. Однако они сами, их чувства, принципы их политики – все было эманацией этой особой Воды, ее творением, малым, бренным, преходящим, подчиненным лишь тому, чтобы она могла протекать во времени…

Но в этом был и проблеск надежды. Ибо хотя людям и была отведена некая служебная, второстепенная роль, они тем не менее были очень нужны этому потоку. Ах, если б они еще знали, куда он течет!…

Окончательный синтез знаний о драгоценной, живой воде, извечной реке клеточной плазмы и органической связи с нею человека я обнаружил на 21-й странице кодекса Лауд (см. фото 5).

Искиочительному значению представленных здесь сцен соответствовало графическое их исполнение. Идеально скомпанованный, прозрачный рисунок, восхищающий правильностью и точностью повторяющихся знаков, твердость, четкость и чистота линий, их элегантная выразительность заставляли думать о прекрасно разработанной, рафинированной технике, наверняка включавшей не только линейки, лекала и шаблоны, но и перья или приборы, близкие к рейсфедеру, которые, однако, и сегодня не дадут более совершенного результата.

Суть двух изображе ш внизу сцен представилась мне прекрасным итогом всего того, что я уже сказал себе о биологическом знании в Древней Мексике. Справа, в нижнем углу, темный, мглистый фон с перьями кецаля означает его укрытую, невидимую человеческому глазу сферу. Скелетоподобное существо с черепом и… отросшими человеческими руками и ногой были, счел я, теми костями, которые Кецалькоатль вынес из Миктлана. Это – время, когда генетический скелет облекается плотью. Вот второй череп… уже частью покрылся волосами, в которых светятся столь важные для воссоздания жизни "драгоценные камни" – клетки с ядрами. Тут же два змея, "живые зародыши воды" – символы бивалентных хромосом, полосчатых лент, – первоначальная ипостась Кецаль-коатля. И сам Кецалькоатль! Бог, как процесс творения человека, с палочкой полосчатой Х-хромосомы на лбу. Преобразовавшись из змееподобного создания – генетической "записи", – он уже выставил из невидимого мира свои человеческие руку и голову, под маской Эекатля – бога души, сознания, духа.

Таково происхождение каждого из нас.

Левый рисунок внизу изображает то же самое. Но уже как бы в глобальном масштабе. Река драгоценной воды – сама жизнь, течет по руслу, выстеленному перьями – хромосомами. В ее потоке плывут ножи, окровавленные с двух сторон, выражая идею бесконечных делений – сущность течения этой реки жизни. И тут вот высунутая из потока рука человека. Да, да! И та самая, которую на рисунке рядом выставляет Кецалькоатль. Но здесь она уже покрыта кожей и с браслетом на кисти.

Перед нами не взывающий о помощи утопающий, а человек, стремящийся выйти вовне из этой текучей, волнующейся массы. Она становится его телом от загустения краешка жидкости. А тело, другое, во всей красе уже шествует, облаченное в кожу, с маской Эекатля на животе, с покаянными остриями в одной руке. Повернувшись лицом к реке, из которой он вынырнул, человек многообещающим движением пальца второй руки вызывает другого, еще только возникающего, и что-то ему "говорит" лентою, явленною из его рта как струйки пара. Может, о тех лентах, в которых надежда на вечную жизнь?…

Вот окончательно, без оговорок изреченная правда о человеке! Не был он никакой колонией хромосом или генов. Если я об этом и размышлял, то только в мечтаниях своего существа, жаждущего быть всегда если не собой, то, во всяком случае, хоть чем-то, составленным из частичек фиксированных, постоянных и значительных.

Миштеки развеяли мои заблуждения. Они прекрасно знали, что мы есть нечто столь же преходящее, как водоворот или волна на воде. Одно из миллиардов воплощений этой воды. Она застывает на мгновение, сгущается, обволакивает свои полосчатые ленты, нарастает вокруг них, вздымается бурунчиком, складываясь в указанные ими формы. А потом, когда созданное ею существо оказывается на вершине своего бытия, откидывает его, как выброшенный на берег песок, отделяет от себя, чтобы оно распалось на мертвые составляющие, растворилось там и впиталось в нежную материю Земли.

Но при этом нечто сулит ему частичное вознаграждение: новое смешение с потоками великой Живой Воды, новое воплощение в иную, столь же невечную структуру.

В кодексе Виндобоненси я нашел страницу, которая эти сведения о живой воде повторяла и расширяла, показывая способ, к которому прибегает природа для поддержания жизни в мире. Эта рисованная "глава" книги показалась мне заслуживающей особого доверия, потому что говорила она относительно растения абсолютно то же самое, что кодекс Лауд сказал о человеке.

Начало – справа вверху – представляет собою как бы вступление, иллюстрирующее религиозный, мистический аспект биологического процесса. Два старых бога, ответственных за жизнь, сидят на драгоценном сосуде, в котором начала формироваться "гора" организма. Другие боги – ниже – держат необходимые для этого действия природы причиндалы. Уже дымится животворный двойной жезл Кецалькоатля. Тут и сосуд с дымящимся копалем, горение жизни, и, наконец,три листа травы малиналли для скручивания шнуров. Два божества – еще ниже – трубят в раковины, символизирующие рождение тела и духа.

Затем в дело вступает сама природа. В самом низу справа изображен знак клетки, а рядом – календарный символ солнечного луча, связанный шнуром. Два божка скручивают из двух нитей шнур, подобный двойной гелисе, содержащей генетический "план" созидаемого растения. Слева от них шагающий прямоугольник с полосками и лентой, что должно означать, что генетическая информация о растении является образцом, переходящим из.поколения в поколение. Пониже две пары двойных хромосом служат основаниями: одна для храма, другая для пирамиды – мест, посвященных культу жизни. Каменные блоки для этих строений связаны шнуром малиналли, подобно тому как информация о белковой материи заключена в структурах ДНК.

В нижнем углу слева храм со скрученным шнуром на крыше – место почитания змея (глаза) с его генетической мудростью. В этом левом ряду выше еще три храма. Первый, с аттиком в виде ступенчатых кирпичиков (символ белка) и с изображением драгоценных камней (клетки) на фризе, – место поклонения Солнечной птице – частичке Солнца, пребывающей на Земле. Второй – его фриз с изображением драгоценных камней, – священное место двойственности, где благодаря удвоению клеток возникает материя тела, символизированная в виде крови – двойной ее, в зеркальном отражении, струи. Третий храм, с "белковым" аттиком и фризом, – хранитель процесса, в котором материнский плод какао, отдавая собственное вещество, питает им возникающий дочерний плод.

В третьем ряду снизу – повторение: драгоценный сосуд – здесь семя какао, – разделившись порождает еще одну "гору" клеток – новый куст какао. Всему этому помогает отвечающее за гены божество, несущее ленточку с узкими и широкими полосками, а также три листка. И другое божество, добывающее жизнь с помощью тростника, вращая его в отверстии деревянного чурбачка.

Выше идет завершение "главы", содержащее ряд обобщений. Храм в середине с фрагментом драгоценного сосуда и покрытым точками шариком в нем оберегает генеративную клетку- семя какао, – служащую сохранению искры'жизни: ведь шарик копаля означает поддержание этого огня. Другой храм – первый в этом ряду – содержит внутри фрагментарно изображенного драгоценного сосуда некое семя как источник, из которого брызжет новая струя драгоценной воды – еще одно растение. Между двумя этими храмами, в рамке из ступенчатых кирпичиков (белков) вздымается волна великой Живой Воды, несущая знаки раковин: круглой, как яйцо; заостренной, как сперматозоид, и закругленной, подобно горе. Эта волна и есть растение. Ибо растение нестойко, как волна, и являет собой форму, временно принятую Живой Водой. Оно – всего лишь одна из форм, творимых богами из единой субстанции и предназначенных после короткой жизни к распаду.

А выше эта Живая Вода – тоже в обрамлении ступенчатых кирпичиков (белков): ведь и растения созидаемы из белков – закручивается в виде спирали, что говорит о том, что ее жизненная сила основана на внутренних свойствах материи, которые управляют и неживым миром. Спираль у древних мексиканцев была знаком камня.

Рядом еще два символических изображения: храм сломанного, мертвого какаового деревца: ведь смерть ждет на Земле каждое растение. И храм двух изломанных животворных жезлов Кецалькоатля, бивалентной хромосомы: ведь одновременно с разложением клеток гибнут и их хромосомы. Таков конец любого оживотворенного всплеска Живой; Воды.

И все же река течет дальше. Об этом возвещают деэ рисунка правее: нижний как будто только напоминает, что драгоценный сосуд созидает всего лишь неизбежно "горы" – смертные организмы, – зато верхний воспринимается как жизнеутверждение, показывая, как оплодотворенный драгоценный сосуд (раковина – сперматозоид внутри него) порождает другой такой же драгоценный сосуд – семя какао, благодаря чему и течет в будущее жизнь, и это символически показано в виде оберегаемой птицей кецаль бьющей ввысь драгоценной струи Живой Воды, несущей все те же сперматозоиды и яйца, творящие из все тех же клеток (они ее окаймление) все те же неисчислимые для этого мира тела.

Закончив эту свою попытку прочтения текста, я понял, что он мне дал гораздо больше, чем я мог ожидать. Он однозначно, так сказать, черным по белому, поведал о том, что существуют два рода клеток: генеративные и соматические. Первые, изображаемые в виде драгоценных сосудов, наполненных драгоценной водой, служат продолжению жизни; это – яйцеклетки. Вторые, рисуемые в •виде драгоценных камней из двух концентрических кружочков, создают временные структуры, что свойственно клеткам тела. Здесь на этой странице на одном рисунке показаны в действии сразу и те и другие. Предельно верно здесь изложение биологического принципа жизни высокоорганизованных многоклеточных существ как в растительном, так и животном мире: не каждая клетка тела участвует в размножении, а только особые половые клетки. Они и переносят генетическую информацию, образец будущего существа, из поколения в поколение вместе с определенным количеством протоплазмы. Остальным клеткам тела, хотя они тоже несут такую информацию, суждено погибнуть, а генетическим сведениям в их хромосомах – пропасть. Палочки переламываются…

И еще одно, не менее поразительное положение записано на этой странице: символы клетки (драгоценный сосуд или кружочки), мертвой материи (каме.нь), организма (гора), а также источника жизни (живая вода), используемые для описания биогенеза растения, совершенно такие же у миштеков и в применении к рождению человека. Ценность этой информации воистину высоконаучна. К выводу об идентичности определенных элементов размножения человека и растения биологи пришли лишь через несколько столетий после миштеков.

О том, как глубоко эти биологические знания укоренились в сознании древних мексиканцев, и не только у их мудрецов, свидетельствуют поэты. Вот что писал о бренности нашей жизни ацтек:

Ничем, только лишь цветком является человек на земле.

Очень краткий миг радуется человек весенним цветам… Я плачу, я грущу, я всего лишь певец. Если б когда-нибудь мог я покрыться цветами, если б мог украситься ими там, где те, что без тела!*

* Перевод С. Мироновой.

Значит, и он знал о том внутреннем громадном небе бестелесных созданий, откуда явился он сам, о потоках драгоценной воды клеток. Он хотел бы там зацвесть, иначе говоря, обрести сознание меж существ постоянных: лент хромосом и полосок-генов, живущих тысячи и миллионы лет. Погруженный в эту бесцветную жидкость, он не страдал бы от сознания своей смертности, был бы вечным вневременным в своих бесконечных копиях, повторяющих одна другую до мельчайших подробностей…

В свете этих свидетельств древнего знания, подумал я, могло бы показаться, что у миштеков не было надобности еще более растворять, обезличивать человека, лишать его какого-либо значения. Вероятно, это и так угнетало, заставляло искать забвения в песнях, танцах, цветах. Это даже толкало искать умозрительного возврата, фигурально говоря, под собственную кожу, в те сокровенные процессы, что протекают в теле. Иллюзию такого возврата давало состояние, вызываемое одурманивающими напитками из кактуса, еще сильнее – галлюциногенными грибами горных лесов, а также пей-отлем пустынь. Их употребление изменяло восприятие, обостряло зрение, слух и осязание, позволяло даже обращать действия органов чувств внутрь себя и переноситься в мир иного измерения в "обитель богов" **.

** Мысль о возможности такого способа познания самого себя более подробно освещена в книге М. Кучиньского "Диск из Атлантиды" (М.: Пангея, 1994).

Однако чувство тоски и отчаяния у мексиканцев древности имело более глубокое объяснение, нежели только осознание недолговечности личной жизни. Правда о Живой Воде, каплями которой, увы, обреченными на высыхание, являемся мы, не была последним словом ученых-философов миш-текских храмов. Они шли еще глубже, и эту драгоценную воду тоже "познали до дна" – до самого Миктлана.

Но на их пути была еще одна, выше царства мертвых, страна -









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх