Рассказ двадцать восьмой

ЖИЛ-БЫЛ ОНЕГИН

Филька Хитров читал очень редко — у него попросту не хватало на это времени. Ну как тут будешь читать, когда по телевизору идет боевик, или в компьютерной игре ты всякий раз застреваешь на третьем уровне, или приятель зовёт на улицу обливаться из брызгалок?

Как-то раз Максим Максимыч задал выучить наизусть отрывок из «Евгения Онегина», тот самый, где поэт рассуждает о чьем-то хворающем дядюшке с правилами. Понадеявшись на русский авось, Филька ничего не выучил, а на следующий день, по-орлиному обозрев с высоты своего роста класс, Максим Максимыч вызвал его к доске.

«Ну вот, вляпался!» — уныло подумал Филька, но к доске всё же вышел и не менее громко, чем только что учитель, объявил:

— Александр Сергеевич Пушкин родился в 1799 году и вскоре написал замечательный шедевр русской словесности — «Евгения Онегина».

— Ты не в цирке! Читай отрывок! — потребовал Максим Максимыч.

— В сущности, что такое отрывок? — продолжал рассуждать Филька. — Разве он может выразить всю прелесть шедевра русской словесности?

Максим Максимыч полюбовался своими начищенными до блеска ботинками подождал, пока смех в классе утихнет, и сказал:

— Хитров, если ты думаешь, что ты тут самый умный, то ошибаешься. Самый умный здесь я. Ну признайся, ведь ты книги даже в руках не держал?

— Я не держал в руках книги? Да я книг тысячу в руках держал, если не больше! — возмутился Филька.

Максим Максимыч искоса взглянул на свое отражение в оконном стекле выпрямил спину и спросил:

— Так ты будешь читать отрывок или разглагольствовать?

— Я буду читать, но не сразу, — пообещал Филька. — Вначале мне хотелось бы изложить свой взгляд на литературу вообще. В прошлом веке почему так много читали? Потому что не было ни телевизора, не видака, не компьютеров. Тут уж волей-неволей зачитаешь, делать-то больше нечего. И вообще не могу я наслаждаться классикой из-под палки, когда меня заставляют. Вот вырасту тогда, может быть, наслажусь.

Рассуждая, Филька зорко наблюдал на Максим Максимычем. Заметив, что рука учителя потянулась к лежащей на журнале ручке, Хитров быстро выпалил первое что пришло ему в голову:

— Подождите, Максим Максимыч! Я не сказал самого главного! Я потому не читаю сейчас отрывок, что учу «Евгения Онегина» целиком!

Карающая ручка замерла в трех миллиметрах от журнала.

— Ты не мог бы повторить, что ты только что сказал, — попросил Максим Максимыч. — У меня, кажется, заложило сразу оба уха.

— Я учу «Евгения Онегина» целиком. По методу… э-э… ускоренного запоминания, — повторил Филька.

— Да? И когда же ты нам его прочтешь?

— Через неделю!

Максим Максимыч недоверчиво хмыкнул:

— Хорошо, Хитров, я подожду неделю. Но если к тому времени ты не вызубришь нам «Онегина» от точки до точки, я поставлю тебе столько двоек, сколько в «Онегине» глав. А их там десять.

Когда урок закончился, к Фильке подбежал его приятель Коля Егоров:

— Ну и влип же ты, гусь лапчатый! Кто тебя за язык дергал врать, что ты учишь «Онегина»?

— Как-то само вырвалось. У меня всегда так: вначале скажу, а потом уже думаю, — признался Филька.

— Как ты думаешь выкручиваться? Взаправду будешь «Онегина» учить?

— Не знаю, — протянул Филька. — А сколько в нем страниц?

— Кажется, страниц двести.

— Это по тридцать страниц в день? Мне столько не запомнить.

— А если притвориться больным?

— Не-а, не пойдет. Максимыч не поверит. И потом получится, что я вроде как струсил. Надо что-нибудь другое придумать.

И, озабоченно размышляя, Филька вышел из класса. Он думал, думал, думал, и чувствовал, что голова у него раздувается точно воздушный шар.

Через три дня вечером он позвонил Коле и спросил:

— У тебя есть магнитофон?

— Есть. А у тебя нет, что ли? — удивился Коля.

— И у меня есть, но мой без микрофона. А мне нужен такой, который голос пишет. Я хочу «Онегина» на кассеты начитать.

— А, понял… — засмеялся Коля. — Ты хочешь вставить кассеты в плеер засунуть наушник в ухо и на уроке вроде как сам себе подсказывать.

— Ничего ты не понял, — снисходительно заявил Филька. — Я тоже об этом думал, но этот фокус не сработает. Наушник Максимыч заметит, он же с проводом.

Лучше я засуну себе под свитер магнитофон на батарейках и незаметно включу его. Я все просчитал. Если правильно встать, то со своего стола Максимыч будет видеть только одно мое ухо и часть щеки.

— А губы?

— Чего губы? Губы ему со своего места не видно. Но на всякий случай, я конечно, буду ими шевелить. Если как следует все устроить, Максимыч ничего не заметит, а наши не выдадут.

Филька взял у Коли магнитофон, и в оставшиеся дни начитал на него всего «Онегина». У него ушло на это четыре девяностоминутные кассеты.

— Слушай, как ты будешь кассеты менять и на другую сторону переворачивать? — спросил его Коля.

— Я все просчитал. Урок длится сорок пять минут, и одна сторона кассеты тоже сорок пять минут. Должно хватить, — сказал Филька.

— А зачем ты тогда всего «Онегина» начитывал?

— На всякий случай. Мало ли какая ситуация сложится, — ответил Хитров.

Ровно через неделю Максим Максимыч вошел в класс и, весело взглянув на Фильку, сказал:

— Вот уж не думал, Хитров, что ты явишься. Даже гелевую ручку купил, чтобы тебе двоек покрасивее наставить. Ну чего, выучил «Онегина»?

— А то как же! Выучил! — сказал Филька.

— Ну читай! — учитель недоверчиво поднял брови и уселся за свой стол перелистывая журнал.

Филька вышел к доске, откашлялся и громко объявил:

— «Евгений Онегин». Роман в стихах. Глава первая. Эпиграф: И жить торопится и чувствовать спешит. Князь Вяземский. Мой дядя самых честных правил…

Тут Хитров еще раз кашлянул и нажал кнопку включения магнитофона спрятанного у него под свитером.

— Когда не в шутку занемог Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог… — заработал магнитофон.

Филька жестикулировал, шевелил губами, поэтично отбрасывал со лба волосы и изо всех сил старался, чтобы учитель не заметил выпячивающегося магнитофона.

Вначале Максим Максимыч смотрел на него недоверчиво и с удивлением, а потом подпер руками голову и стал слушать. Не перебивая, он слушал весь урок и только два или три раза отвлекся, чтобы поправить галстук и посмотреть на свое отражение в стекле. «Поверил! Сработало!» — торжествовал Филька, вовсю подмигивая ребятам в классе.

Когда до конца урока осталось всего минута, Максим Максимыч прервал его.

— Ладно, Хитров, хватит! Вижу, что знаешь. Иди сюда с дневником!

Филька показал Кольке язык и нажал на кнопку выключения. Нарочно сутулясь чтобы магнитофон не выпирал, он подошел к учительскому столу и протянул дневник. Сделав вид, что тянется за дневником, Максим Максимыч внезапно сунул руку Хитрову за ворот и вытащил магнитофон:

— Что, Хитров, думал провести меня своим чревовещанием? Я почти сразу сообразил, что тут что-то нечисто… Давай дневник! — и Максим Максимыч взялся за гелевую ручку.

Получив обратно свой дневник, Филька поплелся на место. Даже задребезжавший в эту секунду звонок уже не мог его спасти. Уже за партой пряча учебники в сумку, Филька решился заглянуть в дневник, ожидая увидеть там несколько двоек. Внезапно он оцепенел, словно приговоренный к смерти, которому прочитали помилование. В дневнике стояла четверка!

— Ну что, Хитров, говорил я тебе, что самый умный из нас я! Это тебе в награду, что прочитал всего «Евгения Онегина»! — крикнул ему Максим Максимыч.

— Но особенно не радуйся! Скоро мы будем проходить «Войну и мир», и ты тоже будешь учить ее наизусть.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх