ЗАРЯ РЕФОРМ

Значение «собора примирения» не исчерпывается приговором о прерогативах наместничьего суда. Была выдвинута широкая программа реформ управления, таможенной и земельной политики, в согласии с нею был составлен Судебник, проведены земская и другие реформы.

Однако эта программа реформ не была единственной. 8 сентября 1549 г. проект государственных преобразований подал Иван Семенович Пересветов, «выеждей» (выходец) из Великого княжества Литовского, который прибыл в Россию около 1539 г. Он выступил в начале 40-х годов с проектом создания нового защитного оружия — гусарских щитов, мастерская по изготовлению которых была создана по распоряжению боярина М. Ю. Захарьина. А в 1549 г. И. С. Пересветов подал царю свои сочинения, в которых излагал широкий проект реформ — военной, социальной и т. д. Кем только ни считали автора этих проектов: «затейником» (Н. М. Карамзин), «сатириком», скрывавшимся под псевдонимом (С. М. Соловьев), «официозным памфлетистом», который «новыми аргументами защищал точку зрения Грозного» (П. Н. Милюков), «теоретиком помещичьего класса» (Г. В. Плеханов), «воинником, ищущим личной наживы» (С. А. Щеглова), «абсолютистом» (М. Н. Покровский), И. И. Полосин предполагал, что под именем Пересветова скрывался сам царь.

Две темы пронизывают сочинения И. С. Пересветова — критика боярского произвола в годы малолетства Грозного и необходимость коренных реформ общественно-политического строя. Рассказывая о завоевании Византии в 1453 г. турками во главе с Мухаммед-султаном и злоключениях Византии в малолетство последнего императора Константина, Пересветов намекал на современные ему русские порядки. Вельможи — «ленивыя богатыя» — брали взятки за осуждение невинных, отпускали на свободу «татей и разбойников». Фактически именно они «обладали царством», разоряя его непомерными поборами и не думая о войске. Страна страдала от их междоусобий, ибо вельможи «сипели друг на друга яко змии».1 Однако Пересветов не ограничивается сравнением России с Византией. Он открыто пишет о засилии бояр, об отсутствии «правды» (т. е. справедливого государственного строя). Публицист надеялся, что «грозный и мудрый царь», опираясь на воинников, будет управлять независимо от вельмож: «Не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы».2

Подобно европейским мыслителям (Ульриху фон Гуттену, Макиавелли, Ж. Бодену), Пересветов обращался к примеру Османского султаната для критики порядков в России. На примере «Магмет-салтана» Пересветов рисует свой идеал монарха. Правитель сам издает законы, определяет величину денежного жалования воинникам, вельможам, рассылает по всем землям судей и сборщиков налогов и, наконец, является главой вооруженных сил. Однако все это он производит после совета с «верной думой», в которой нетрудно заметить сходство с Избранной радой Ивана IV.

Истинный сын своего времени, Пересветов признает феодальную иерархию, но при этом хочет заменить принцип родовитости личными заслугами, храбростью и мудростью.

Главным героем сочинений Пересветова были не вельможи и даже не государь, как ни мудр и грозен он был, а «воинники», т. е. дворяне. Именно они, по мысли Пересветова, должны были стать наиболее прочной опорой царя. «Воинником царь силен и славен», — писал публицист. Поддерживая дворянство, Пересветов резко выступал против участия в войске холопов, из которых к середине XVI в. русское войско состояло не менее чем на три четверти. Предлагая ввести постоянное денежное жалование войску, Пересветов намного опередил время. Он был единственным мыслителем своего времени, кто сумел понять значение постоянного войска, получающего регулярное денежное жалование.

В интересах дворянства были и предлагаемые Пересветовым судебные реформы. Введение справедливого («правого») суда, отправляемого по своду законов специально назначенными царем судьями, находившимися на жаловании, при существовании отдельного суда для воинников — таков идеал Пересветова. «Прямой», т. е. «правый, беспосульный и безволокитный», суд должен контролироваться царем, который за любое нарушение, в особенности за взятки, мог беспощадно наказывать вплоть до того, что с живых сдирать кожу. Смертною казнью, по его мысли, полагалось наказывать трусливого воинника, нечестного торговца, «лихих людей» и их укрывателей. Жестокие наказания, в особенности за покушения на имущество, были вполне в духе русского законодательства, когда в нем все большее и большее место стала занимать смертная казнь как мера наказания. И в области правовых взглядов Пересветов выступил горячим защитником дворянства и самодержавия, обеспечивающего дворянству его права и привилегии.

В области финансов Пересветов, подобно своему современнику Ж. Бодену, предлагал провести строжайшую централизацию. Он настаивал, чтобы все доходы поступали в государственную казну прежде всего на нужды войска, а не самого царя. Финансовые реформы должны были быть проведены для пополнения государственной казны, откуда происходит выплата жалования воинникам, для уменьшения власти наместников, которые должны превратиться в обычных чиновников, для борьбы с коррупцией судей. Защита идеи централизации финансов вытекала из самого существа общественно-политических воззрений И. С. Пересветова.

Жгучие вопросы современной ему жизни поставил и один из выдающихся мыслителей середины XVI в. Ермолай Еразм, псковский монах, в начале 50-х годов переселившийся в Москву и ставший священником дворцового собора Спаса на Бору. В ряде произведений, в первую очередь «Благохотящим царем правительница и землемерие» (1549), он обратил внимание на тяжелое положение крестьян-ратаев (землепашцев). На царя, по мысли Ермолая Еразма, возлагается обязанность заботиться не только о вельможах, но и о крестьянах, творцах основных материальных благ. «В начале же всего потребни сут ратаеве; от их бо трудов ест хлеб, от сего же всех благих главизна». Еще точнее высказал он эту мысль в другом месте: «Вся земля от царя и до простых людей тех труды питаема».3 Никто до Ермолая Еразма столь отчетливо не выразил мысли о значении трудящегося люда деревни для общества. Положение же крестьян внушало серьезные опасения публицисту, поскольку они «всегда в волнениях скорбных пребывающе, еще не единого ярма тяготу всегда носяще…». Особенно велики были, по его мнению, денежная рента и ямская подать.

Стремясь улучшить положение землепашцев, Ермолай Еразм предложил ряд реформ. Первая изних сводилась к замене всех повинностей, лежавших на крестьянах, натуральной рентой из расчета платежа одной пятой части урожая. Как птицы, звери и скоты один раз в год «изнемогают линством» (линяют), так и ратаям следует нести «един тяжетелный ярем» в году. Это значительно улучшило бы положение крестьян, реальные повинности которых намного превышали устанавливаемую Ермолаем Еразмом норму. Но феодалы отнюдь не стремились уменьшить свои доходы ради улучшения положения крестьян, Кроме того, реформа, предусматривавшая возвращение к натуральной ренте от денежной, господствовавшей в это время в России, была утопичной, ибо была в противоречии с тенденцией социально-экономического развития России.

Более реальными были другие предложения Ермолая Еразма, в частности проект изменения поземельного устройства. Вместо четверти как земельной единицы Ермолай Еразм предлагал «скорости ради мерный» и устранения поземельных тяжеб ввести новую единицу — «четверогранное поприще» (квадратную версту), соответствовавшую обычному поместному окладу (т. е. 250 четвертей в одном поле). Вопрос об изменении единиц измерения земли был очень актуален. Правительство А. Адашева как раз задумало описание всей земли. Однако направленность реформы земельного измерения у Ермолая Еразма и правительства Адашева была равная. Сохи имели податное значение, «поприще» же Еразма было его лишено, поскольку частновладельческие крестьяне, по мнению публициста, не должны были платить никаких налогов.

Предлагал Ермолай Еразм и новую систему верстания (обеспечения) служилых людей, которые должны были постоянно жить в городе, куда крестьяне обязаны были доставлять им все продукты. Служилым людям предназначалась только земля, денежное жалование им отменялось. Все это должно было облегчить положение крестьянства, но одновременно и уменьшало доходы дворянства.

Ермолай Еразм увидел наиболее страшные язвы социального строя России и пытался залечить их реформами, предусматривавшими возврат к давно исчезнувшим порядкам. Он отозвался на вопросы, поставленные ходом исторического процесса России, учитывая интересы крестьянства. И это — главное — в его проекте реформ услышано не было.

Реформы, проведенные в жизнь Избранной радой, прежде всего касались вопросов управления и суда. Царский суд детям боярским должен был даваться после того, как они обратятся к царю, «учнут бити челом» (подавать жалобы) на бояр, казначеев и дворецких. Для приема этих просьб была создана специальная Челобитная изба, которой ведал Алексей Адашев. Порядок ее деятельности был установлен довольно строгий. Наказание ждало того боярина, который будет уличен в плутовстве. За проволочку в решении дела боярину, «кой… челобитной волочит», нельзя было избегнуть «кручины» (опалы) от государя.4 Челобитная изба как высшее апелляционное ведомство и контрольный орган осуществляла контроль над другими правительственными учреждениями, боролась со злоупотреблениями наместников.

Вторым центральным органом управления была Посольская изба, ведавшая дипломатическими сношениями Русского государства. Во главе ее стоял И. М. Висковатый. Для организации ямского дела (службы связи) в 1550 г. была учреждена Ямская изба. Население отныне переставало выполнять ямскую повинность, поставляя подводы и сооружая дворы, но должно было приискивать особых лиц (ямских охотников), на содержание которых оно платило наряду с ямскими деньгами еще и дополнительную «подмогу». Специальные ямские слободы содействовали налаживанию службы связи. Из ведения казны, которой раньше подлежали все дела дворцового ведомства, выделились Сытный дворец (1547–1548 гг.), Конюшенная изба (1548 г.) и др. Постепенно территориальный принцип управления заменялся функциональным. Лишь управление вновь присоединенными землями оставалось в руках территориальных ведомств (Казанский, Сибирский дворец).

Члены Освященного Собора, принимавшие участие в работе Собора примирения, на своем заседании в феврале-марте 1549 г. снова пополнили пантеон русских святых. Было канонизировано еще 16 «святых», это — князья Всеволод-Гавриил Псковский, Михаил Ярославич Тверской, церковные иерархи — новгородские архиепископы Нифонт и Евфимий, епископ Стефан Пермский, основатели монастырей — Савва Вишерский, Евфросин Псковский, Григорий Пельшемский, именами которых освящалось обращение в православие земель севера и северо-востока.

Идеологическим обоснованием этого пантеона должны были служить Великие Минеи Четьи, своеобразная церковная энциклопедия. Над объединением всех памятников церковной литературы в течение 20 лет под руководством Макария в бытность его новгородским архиепископом работало большое количество писателей, художников и писцов. Плодом их деятельности оказались 12 больших томов, включавших основную читаемую церковную литературу, переработанную в духе прославления Русской земли как единственного центра истинного христианства.

Содействуя росту идеологического престижа церкви, государство одновременно начало наступление на ее права — финансовые и поземельные. Это стало важным источником пополнения государственной казны. С 1549 г. прекратилась выдача тарханных (льготных) грамот. Большинство монастырей отныне лишались права беспошлинной торговли и обязаны были платить главные прямые налоги — ямские деньги и посоху. Лишь крупнейшие из них — Троице-Сергиев, Соловецкий, Кириллов и Новодевичий — сохранили свои привилегии, финансовые и поземельные.

Упорядочивая систему государственного управления, систему взимания налогов и создавая новые основы финансовой политики, сокращая привилегии духовных феодалов, правительство Избранной рады не забывало о главной задаче — укреплении господства над массами крестьянства и холопства. Было продолжено проведение губной реформы, задержанное в период правления Шуйских. Осенью 1549 г. правительство Адашева вернулось к выдаче губных грамот; губной наказ отличался от предшествующих: разбойные дела передавались в руки выборных губных старост не из крестьян, а из детей боярских. Полностью восстанавливалось центральное ведомство по разбойным делам — комиссия бояр, «которым разбойные дела приказаны». Эта комиссия послужила костяком Разбойной избы, первое упоминание о которой относится к 1555 г.

Деятельность правительства Адашева в 1549 г. ясно показывает быстрые успехи централизации управления страною, финансов, борьбы с непокорным крестьянством. Однако этим одним не исчерпывались задачи преобразования государства.

Включив в свой состав Новгород и Псков, Россия унаследовала и их внешнеполитические задачи, главной из которых была борьба с Ливонским орденом и Швецией за пограничные территории в Карелии и свободу торговых отношений. По-прежнему оставался открытым вопрос о воссоединении украинских и белорусских земель, находившихся в составе Великого княжества Литовского. Необходимо было организовать и борьбу с набегами казанских и крымских феодалов на востоке и юге страны. Для этого была предпринята реорганизация войска. Из старых отрядов пищальников летом 1550 г. выделились стрельцы — новый тип вооруженных сил. «Выборные стрельцы», располагавшие огнестрельным оружием, должны были жить в Воробьевой слободе, в непосредственной близости от резиденции царя. Это войско и по социальному составу отличалось от дворянской конницы. Оно набиралось из лишенного постоянных источников дохода городского населения. Для выплаты ему строго установленного денежного вознаграждения (по 4 руб. в год) был введен подворный налог — «пищальные деньги». Эта постоянная личная охрана царя стала костяком будущей регулярной армии.

Правительство Избранной рады пыталось упорядочить отношения между служилыми людьми, участвовавшими в походах. В июле 1550 г. был издан приговор о местничестве, согласно которому устанавливалось старшинство первого (большого) воеводы большого полка по отношению к воеводам всех других полков, правой и левой руки, сторожевого и передового. Заключительная часть приговора категорически запрещала местнические споры во время военных действий. Ограничение местничества и создание стрелецкого войска подняли его боеспособность.

Важным вопросом было и обеспечение поместного войска землей. Новый Судебник, принятый в июне 1550 г., лишь подчеркнул остроту этой проблемы, но не решил ее. Статья 85, содержавшая особое уложение «О вотчинах суд», предусматривала лишение права выкупа отчужденной земельной собственности. Этим она содействовала переходу вотчинно-боярской собственности в руки предприимчивых помещиков и, самое главное, монастырей. Законодатели сделали уступку именитым родственникам. Родичи, не подписавшие купчей грамоты, которой оформлялся акт купли-продажи, сохраняли в течение 40 лет право выкупа. Этот срок ясно показал компромиссный характер статьи. В целом уложение о вотчинах не ставило проблемы наделения землею служилых людей. Правительство обратилось к этому вопросу в октябре 1550 г., когда был выработан проект решения земельного вопроса. Тысяча дворян, выбранная из состава государева двора, должна была получить поместья в ближайших к Москве уездах, т. е. Московском, Звенигородском, Дмитровском. «Избранная тысяча» должна была составить тот основной костяк дворянства, из среды которого формировались военачальники и высшие чины судебной администрации. Находясь под Москвой, они могли в случае надобности быстро попасть ко двору для получения назначений. Замысел осуществлен не был, по-видимому, из-за недостатка свободных земель. Со следующего года была заведена так называемая Дворовая тетрадь, куда заносились все служилые люди государева двора, поставлявшие основные кадры для комплектования командного состава армии и замещения высших правительственных должностей. Строгий учет наличного состава верхушки дворянства способствовал оформлению в особую группу привилегированной части служилых людей. Однако вопрос о земельном их испомещении (наделении землей) оставался открытым.

Самым крупным начинанием правительства компромисса было составление в июне 1550 г. нового Судебника, который заменил устаревший Судебник 1497 г. Исследования советских историков Б. А. Романова и И. И. Смирнова раскрыли правовое и социально-политическое значение этого выдающегося памятника русского законодательства. Если вспомнить жалобы, прозвучавшие на Соборе примирения, то можно было бы ожидать, что упорядочение судопроизводства будет отвечать чаяниям широких масс населения. Судебник предписал под угрозой «опалы» не «волочить дела», а давать управу жалобщикам «своего приказу». Взяточничество каралось в основном денежными штрафами — получатель их должен был выплатить «истцов иск», заплатить втрое судебные пошлины, выплатить «пеню», «что государь укажет». Тем не менее Судебник 1550 г. сохранил старую систему управления и суда на местах, но с поправками: власть наместников и волостелей сокращалась за счет уменьшения полномочий в области суда и усиления контроля над ними со стороны местной и центральной администрации. Впервые в общегосударственном масштабе была введена губная реформа, и дела о «ведомых известных разбойниках» передавались в ведение губных старост. В судопроизводстве наместников и волостелей отныне должны были участвовать старосты и целовальники — своеобразные присяжные заседатели, защищавшие интересы дворянства, черного крестьянства и посадских людей, что, впрочем, не способствовало упорядочению отношений между кормленщиками и детьми боярскими и всеми «христианами», а, напротив, еще больше накаляло атмосферу.

Центральная власть начинала отныне строго контролировать деятельность наместников: без доклада государю наместники не имели права «татя и душегубца и всякаго лихого человека… не продати (наказать штрафом. — Авт.), ни казнити, ни отпустити».5 Каждодневный контроль над деятельностью наместников должны были осуществлять в центре царские дьяки, выдававшие наместникам уставные грамоты, а местному населению доходные списки, т. е. документы, которыми определялись судебные и финансовые прерогативы наместников. Устанавливался единый размер наместничьих судебных пошлин.

Были также отменены торговые привилегии феодалов. Право сбора тамги (основной торговой пошлины того времени) переходило к царской администрации. Отмена торговых привилегий феодалов удовлетворяла требованиям посадской и волостной верхушки (купцов и ремесленников), все больше втягивавшихся в торговлю.

В отношении крестьянства Судебник 1550 г. сохранил старые права выхода крестьян один раз в году (за неделю до и неделю после Юрьева дня — 24 ноября) после уплаты так называемого пожилого{8}. Стоя на защите интересов холоповладельцев, Судебник разрешил обращать крестьян в холопов, не считаясь с Юрьевым днем, даже без уплаты господину «пожилого». Однако в интересах создания поместного войска он запретил холопить детей боярских, годных исполнять служилые обязанности.

Судебник впервые обратил внимание и на посадских людей. В их интересах он постановил «торговым людям городцким в манастырех в городских дворах не жити». Этим ограничивались возможности заклада посадских людей и затруднялось существование городских монастырских дворов. Новые законы должны были приниматься «с государева докладу и со всех бояр приговору» (статья 98).6 Дела должны были докладываться государю, а потом при участии Боярской думы принимался окончательный приговор.

В целом Судебник 1550 г. отражал компромисс между растущим дворянством, сторонником укрепления царского самодержавия, и феодальной знатью, цеплявшейся за права и прерогативы Боярской думы.

Царская власть, источники доходов которой были немногочисленны, а расходы велики, с завистью смотрела на богатства церкви и монастырей. Старец Артемий, представитель крайнего течения нестяжателей, писал в послании церковному собору 1551 г., что следует «села отнимати у монастырей».7 На совещании молодого царя с митрополитом Макарием 15 сентября 1550 г. была достигнута договоренность: монастырям запрещалось основывать новые слободы в городе, а в старых слободах ставить новые дворы. Посадские люди, бежавшие от тягла в монастырские слободы, возвращались на посад.

В январе-феврале 1551 г. церковный собор утвердил новый Судебник. На соборе были также зачитаны царские вопросы, составленные Сильвестром и проникнутые нестяжательским духом. Ответы на них составили сто глав приговора собора, получившего название Стоглавого или Стоглава. Царя и его окружение волновало, «достойно ли» монастырям приобретать земли, получать различные льготные грамоты.8 Прекращение царского вспомоществования монастырям, имеющим села и другие владения, лишало их постоянного дохода. Пекущихся об устройстве «небесных дел» постигло еще одно разочарование: Стоглав запретил из монастырской казны давать деньги в «рост» и хлеб «в насп», т. е. под проценты, чем лишил монастыри верного и постоянного дохода. Наконец, монастыри вместе со всей землей должны были участвовать в сборе «полоннничных денег» (налога на выкуп пленных), хотя церковнослужителей устраивало больше возносить к небу молитвы о спасении «плененных свободе».

Ряд участников Стоглавого собора — сторонники иосифлянства — встретили программу, изложенную в царских вопросах, ожесточенным сопротивлением. Церковно-монастырское землевладение объявлялось незыблемым, а покушавшиеся на него — «хищниками» и «разбойниками». Митрополит Макарий, сославшись на такие фальшивки, как грамота римского императора Константина («Константинов дар»), ярлык хана Узбека, якобы выданный митрополиту Петру, и др., дал понять, что церковные иерархи всеми средствами будут противиться поползновениям «земного царя» покуситься на собственность служителей «царя небесного».

Программу церковных реформ, намеченную Избранной радой, в наиболее существенных пунктах Стоглавый собор отклонил, Гнев Ивана IV после собора обрушился на наиболее видных представителей иосифлянства, 11 мая 1551 г., т. е. через несколько дней после завершения работы собора, была запрещена покупка монастырями вотчинных земель «без доклада» царю. У монастырей отбирались все земли бояр, переданные ими туда в малолетство Ивана. На царя отписывались поместные и черные земли, захваченные «насильством» у детей боярских и крестьян за долги. Суздальским, ярославским и стародубским княжатам запрещалось делать вклады в монастыри. Правда, одновременно монастырям удалось добиться отмены прав выкупа родовых вотчин во всех случаях, за исключением, когда это было оговорено в данной грамоте или завещании.

Наконец, в мае 1551 г. была произведена массовая «подпись» (подтверждение) старых жалованных грамот. Как правило, указывалось, что вновь подписанные грамоты не давали освобождения от ямских денег, посошной службы, мыта и тамги. Таким образом проводилось в жизнь решение Судебника об отмене тарханных грамот. В целом, несмотря на сопротивление церковников, правительству Избранной рады удалось нанести серьезный удар по церковно-монастырскому землевладению и податным привилегиям монастырей-вотчинников.

Ход Стоглавого собора показал, что чисто церковная идеология не могла удовлетворительно справиться с задачей теоретического обоснования самодержавия, более того, она даже приходила в некоторый конфликт с ним. Ф. Энгельс писал, что «…последовательный католик не может быть полезным гражданином. Это положение, подтверждаемое всей историей средних веков, действительно не только для протестантского, но и для всякого государства вообще. Кто все свое бытие, всю свою жизнь рассматривает как преддверие неба, не может относиться к земным делам с тем интересом, которого государство требует от своих граждан».9 То же можно сказать и о русской православной церкви.

Не решив финансового вопроса за счет секуляризации монастырской и церковной собственности, правительство Ивана IV вынуждено было изыскивать иные источники доходов. Введение новых прямых налогов — пищальных и полоняничных денег — потребовало произвести учет земель, с населения которых шли доходы в казну. Перепись, начатая в 1550 г., принципиально отличалась от предшествующих. Она сопровождалась реформой поземельного обложения: подворное обложение было заменено поземельным. На основных территориях вводилась новая единица — «большая соха», размеры которой колебались в зависимости от социального положения землевладельца. У служилых людей большая соха соответствовала 800 четвертям «доброй земли» в одном поле, у монастырей и церквей — 600 четвертям, у черносошных крестьян — 500. Таким образом, при равном количестве земли больше сох было у черносошных крестьян, которые, следовательно, и платили больше податей. Новая реформа несколько ущемляла интересы церковного землевладения. Это соответствовало общему духу реформ.

Вторым мероприятием по упорядочению финансовой системы была таможенная реформа. Наметился переход к единой рублевой пошлине, которая должна была заменить основные подати и пошлины — торговые, ямские, пищальные деньги. Тенденция унификации таможенного обложения и постепенное введение откупной системы сбора косвенных налогов, восторжествовавшей в соседних государствах, в частности Великом княжестве Литовском, содействовала развитию товарно-денежных отношений в стране, ликвидируя мелочную опеку наместничьей администрации. Одновременно происходила и унификация мер. Результаты реформ в этой области охарактеризовал немец-опричник Штаден: «Нынешний великий князь достиг того, что по всей Русской земле, по всей его державе одна вера, один вес, одна мера».10 Таможенная, так же как и губная, реформа, подводила к ликвидации кормленой системы.

Реформа, получившая название земской, проводилась крайне медленно. Она охватывала лишь районы черносошного крестьянства, где отсутствовало вотчинное и поместное землевладение. Как показал Н. Е. Носов, реформа отвечала интересам зажиточной верхушки деревни, верхов посада, а также дворянства, для которых отныне создавалась возможность участия в сословно-представительных учреждениях на местах.

Реформы 50-х годов должны были захватить и область культуры, подчинив строгой регламентации духовную жизнь светских и духовных лиц, упорядочив быт монахов и монахинь.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх