Комиссия



Даже тот, кто никогда не был в доме 1/3 на Лубянке — штаб-квартире КГБ, — наверняка заметил бы, что что-то здесь не так. Во всяком случае, не так, как представлялось. Коридоры опустели, а редкие встречные шарахались друг от друга или опускали глаза. Было стыдно за все.

И за нелепую суету с 19 по 21 августа. И за непоследовательность вождей. И за наивную веру в Горбачева.

И за его фактический сговор с Ельциным. То, что это был тройной заговор, в коридорах говорили в открытую. Да и как иначе? Зная осторожность Крючкова, можно было предположить, что шеф Лубянки не сделал бы ничего без высочайшей воли Генсека. А тот одним махом, без усилий избавился от всех неугодных людей и одиозных личностей в своем окружении. Правда, маска мученика его не спасла. И через несколько недель, празднуя победу, в его кабинете уже пили виски президент России Б. Ельцин, госсекретарь РФ Г. Бурбулис и начальник охраны президента А. Коржаков.

Было стыдно и за свою беспомощность. И за снесенный толпой хулиганов памятник Дзержинскому. Памятник только условно олицетворялся с образом железного рыцаря революции. Он был просто символом стойкости и мужества людей, которые ни при каких обстоятельствах не теряют холодной головы и горячего сердца. И все! Стоящий в центре площади пустой, изгаженный постамент был символом иного… Символом горячих голов и холодных сердец людей нового времени. Даже в варварские времена цивилизованные народы не позволяли себе такого. Невольно вспоминались кадры той трагической хроники — беснующаяся толпа вандалов и черные окна здания за спиной Феликса. Никто не пришел ему на помощь… Правда, через месяц на площади остановилось несколько автобусов. Курсанты-пограничники и молодые слушатели Высшей школы КГБ стали тряпками и ацетоном смывать позор своих старших товарищей, приводя инвалид-памятник в приличное состояние. Закончив работу, они начертали: «Феликс, прости». Прохожие недоумевали, восхищаясь мужеством молодых юнкеров. Милиция отводила глаза, а чекисты…

Настоящие опера, несмотря на строгие запреты демократов уничтожать архивы, вывозили тома дел в лес и жгли, жгли, жгли. Они знали, что ждет их, если это вскроется. Но иного пути не было. Важно было не допустить, чтобы кто-то копался в делах агентуры, разработках и материалах деликатного свойства. Это был их последний долг перед ушедшей эпохой.

Газеты просто рвали и метали… Журналисты, еще вчера лояльные системе, словно слетели с резьбы. Они прозрели! Все беды страны сегодня были связаны с деятельностью конторы. Ей припомнили все. И массовые репрессии, и гонения на диссидентов, и «холодную войну». Если вчера в эпоху борьбы с экономическим саботажем на них смотрели как на спасителей общества, то ныне… Никто, оказывается, не ждал от чекистов спасения. Не было, оказывается, никакой угрозы обществу, а напротив, все было прекрасно, как в песне о прекрасной маркизе.

А герои, противостоящие мифическому штурму Белого дома, стали сами о себе слагать легенды. Их легионы множились и крепли. В стройные ряды реальных бойцов за свободу втискивались жаждущие славы личности, независимо от вероисповедания, пола и расы. И политические воззрения не имели значения.

Партийные билеты сжигались сотнями. А вместе с ними маски и белые одежды бывших партвождей. Они старались перехватить инициативу у возбужденной экзальтированной толпы, зная, что имеют дело с политдилетантами. Примазавшиеся к «славе» военачальники разных уровней плюнули на своих подчиненных в ожидании новых кабинетов на Арбате, новых звезд, новых должностей…

21 августа на Лубянке все изменилось. Все дало трещину.

Рухнуло то, что цементировало всю систему. В мгновение ока исчез направляющий и мобилизующий орган — КПСС. Исчез легко, без мучений. Помощник мэра Москвы Г. Попова Евгений Савостьянов по местному радио в ЦК КПСС объявил о том, что КПСС прекратила свое существование и необходимо до 16 часов освободить помещения. «И они побежали», — вспоминал впоследствии Савостьянов.

В столичном управлении КГБ партком распустился за несколько минут. Надо было отгонять машины от здания, куда направлялась беснующаяся толпа.

Впрочем, рядовые сотрудники этого и не заметили. Опустели кабинеты политпросветработы. Исчезла паркомиссия — карающий орган партии. Ушли в прошлое партсобрания, персональные дела и дневники партгрупоргов. Учетные карточки членов КПСС были розданы на руки самим членам.

Изменился даже воздух. Он наполнился тревогой и смутным ожиданием. А ожидание порождало неуверенность, неуверенность требовала выхода. Выход был один — сороковой гастроном. Гонцы с разных концов Лубянки опустошали полки магазина, специфически позванивая посудой, мчались назад через Фуркасовский переулок. Туалеты блистали кристальной пустотой бутылок с яркими наклейками. Здесь было все — от примитивного «Жигулевского» до виски с черным лейблом из старых запасов. Глаза подернулись поволокой.

В кабинетах щелкали фишки домино — игры сантехников и таксистов. Шахматы пылились на шкафах. Глядя на это, один генерал сказал: «КГБ кончается тогда, когда опера перестают играть в шахматы!»

Прежняя демократичная по сравнению с другими военизированными структурами обстановка стала еще более демократичной. Кабинеты начальников были приоткрыты. Они стали доступнее, а строгие секретарши испуганней вздрагивали от звука открываемой двери.

Смолкли телефоны, на редкие звонки мало кто отвечал.

Ожидались большие перемены.

И это почувствовали практически все. Привычный размеренный ритм был сбит. Время остановилось. На смену уверенности в завтрашнем дне пришла тревожная неопределенность. Впервые Лубянка испытала такой удар. Впервые за тридцать лет — после ХХ съезда партии.

Наиболее ортодоксальные сотрудники достали бумагу и написали рапорты о своем увольнении. Первая строчка была незаполненной. Председателя КГБ уже не было, нового еще не назначили. И в этом была своя интрига. Кто придет? Хватит ли у Горбачева мужества и государственного прагматизма, чтобы не рушить иммунную систему страны? Встанет ли вместо Крючкова во главе системы человек уважаемый и профессиональный? Хватит ли у самой системы мужества, чтобы не отступить от своих принципов?

Наверное, не хватило. Стоило Крючкову оказаться в «Матросской тишине», как коллегия — те самые люди, которые если не впрямую, то косвенно точно, поддерживали все начинания бывшего председателя — выступили с письмом, осуждающим действия бывшего главы системы.

Но и это не помогло. Несколько членов коллегии КГБ, в том числе временно (сутки) исполнявший обязанности председателя КГБ Грушко, инициатор покаянного письма, оказались в соседних камерах того же СИЗО.

Назначение Леонида Шебаршина чекисты встретили с молчаливым одобрением. Профессионал, интеллектуал. Человек интеллигентный и осторожный. Но и. о. есть и. о. Какие у него полномочия, какие перспективы?

Оказалось — никаких. На смену ему, под обреченный вздох колеблющихся, в стены КГБ ввалился Вадим Бакатин. Растаяли последние надежды, и первая строчка рапорта об увольнении обрела своего адресата.

Когда Бакатин прибыл на Лубянку во время безвластия, единственный, кто его встретил, был комендант здания, четко отдавший рапорт: «…происшествий нет. (!) Исполняющий обязанности председателя КГБ капитан …».

Как говорится, «пост сдал — пост принял».

К счастью для системы, расследование участия руководства КГБ в событиях августа 1991 года было поручено людям другим.

Председателем этой комиссии указами Горбачева и Ельцина был назначен Сергей Степашин. Это было логично, так как он являлся председателем Комитета по обороне и безопасности Верховного Совета РСФСР. В комиссию также вошли действующий председатель КГБ РСФСР В. Иваненко, заместитель Бакатина А. Олейников, депутаты Ю. Рыжов, К. Лубенченко, Б. Большаков, А. Котенков, Н. Кузнецов.

Напутствуя Степашина, президент России Борис Ельцин говорил о необходимости объективного рассмотрения всех обстоятельств случившегося и предупреждал о недопустимости развала КГБ, разгона его сотрудников.

Удивительно, но это было именно так. Человек, с именем которого олицетворяются все самые драматические события в российских спецслужбах, говорил именно об этом. «Нельзя допустить, чтобы пострадали невинные офицеры, нельзя допустить, чтобы мы потеряли самую сильную спецслужбу в мире!» Что это? Истинная убежденность или противопоставление своей позиции точке зрения Горбачева, который, скорее всего под давлением А. Яковлева и под влиянием позиции США, требовал от Бакатина демонтажа российских спецслужб?

Трудно сказать. Потом было всякое… Но тогда ход работы комиссии Ельцин держал под своим контролем. И это, как ни странно, ощутили чекисты.

Комиссия работала плотно, по возможности гласно, нередко отступая от общепринятых в таких случаях мер.

Здесь уместно отметить повышенную активность созданного накануне ЦОС КГБ РСФСР, сотрудники которого (в большинстве далекие от работы PR-служб) словно сорвались с цепи. Они сдавали направо и налево все, что им становилось известно как о самой работе комиссии, так вокруг нее. К сожалению, и Виктор Иваненко не всегда проявлял должной рассудительности. Он поощрял действия своих подчиненных, не задумываясь о последствиях.

Сначала в коридорах Верховного Совета, а затем и в газете «Московские новости» были распространены полные тексты шифротелеграмм, которые рассылались КГБ в территориальные органы. Для людей непосвященных в этом не было ничего существенного, но профессионалы хватались за голову — это было вопиющим фактом. Полный текст давал возможность при известных обстоятельствах взломать шифры, которые охранялись как зеница ока. Но общий психоз самобичевания застил глаза. Некоторые нечистоплотные сотрудники спешили вывалить на страницы газет, экраны телевизоров то, что не подлежало оглашению, стремясь застолбить за собой нишу под сводами КГБ.

Некоторые откровения, опубликованные ими, были сродни стриптизу — с той лишь разницей, что одежды срывались сразу, обнажая непривлекательную душу самих доносчиков. Доносчика век недолог. Тем более в такой системе. Не прошло и двух месяцев, как они исчезли и с политического, и с оперативного небосклона.

Ельцин спешил перехватить инициативу у Горбачева и потому форсировал создание собственной спецслужбы. Первоначальный ее проект был прост и до крайности примитивен. 25 офицеров КГБ России должны были осуществлять координацию взаимодействия КГБ СССР и Верховного Совета РСФСР. Идея принадлежала Ельцину и в значительной степени была оправданна. Россия была единственной республикой, не имеющей своей собственной спецслужбы.

Август дал толчок к существенному разрастанию КГБ России, повышению его роли. Поспешность, с какой это делалось, губило идею на корню. И здесь был ряд причин. Первая заключалась в том, что наиболее профессиональная часть офицеров КГБ в той или иной степени была все-таки причастна к событиям августа. Безусловно, шансов, да и желания работать в республиканском органе у них было мало. Вторая причина была более прозаическая. Серость, у которой в нормальных условиях не было реальной возможности продвинуться по службе, увидела свой шанс. Кое-кто в неразберихе и суете его использовал по полной программе.

В приемной председателя КГБ России Виктора Иваненко толпились потенциальные начальники управлений и отделов стремительно расширяющегося ведомства. До августа желающих работать в республиканском органе, как мы уже отмечали, было немного. На памяти всех была история с созданием КПРФ во главе с В. Полозковым. Кроме того, прагматичные чекисты понимали, что работать под руководством Ельцина, с одной стороны, не мед, с другой… Фигура Ельцина в стенах КГБ имела негативный оттенок. Войти в его команду значило попасть под колпак своих же коллег. Но кое-кого перспектива работать там привлекала. Привлекали должности, которых получить в КГБ СССР было невозможно. Особенно стремились туда люди серые и неоплодотворенные интеллектом. Отсутствие интеллекта дополнялось отсутствием корректности, а потому люди без комплексов шли напролом. Как в «Республике ШКИД»: «выбирайте меня, кореши, я вас не обижу».

Впрочем, справедливости ради надо заметить, что КГБ России и персонально его председатель Виктор Иваненко сделали очень много в тот период для сохранения системы российских спецслужб, исключения какой-либо люстрации ее сотрудников. Уже на второй день после августовских событий Иваненко и Степашин публично заявили, что 90 процентов управлений КГБ СССР не поддержали идею ГКЧП. Что они с пониманием отнеслись к телеграмме, которую послал председатель КГБ РСФСР с призывом проявить стойкость и не поддаться на нелепую провокацию лидеров ГКЧП.

Сегодня по-разному можно относиться к этому заявлению, спорить о реальности этой цифры, тем более что уже после всех событий сотрудники ряда управлений, в том числе офицеры Челябинского УФСБ, выступили с открытыми письмами, осуждающими позицию коллегии КГБ СССР, сделавшей заявление в отношении Крючкова.

Но в той воспаленной атмосфере, когда кипит разум возмущенный (а кипение, как известно, признак высокой температуры), это заявление было просто необходимо. И Иваненко, и Степашин находились как бы по «эту» сторону баррикад вместе с КГБ РСФСР, имели определенное влияние на политиков, депутатов и общественных деятелей. С этой цифрой — 90 процентов — они вышли и на Ельцина, и на Горбачева, и она была обнародована. Это дало основание говорить о том, что офицеры органов госбезопасности, тем более после принятия Закона об органах госбезопасности СССР, строго следуют букве закона и Конституции. Это легло на душу президенту России.

Не менее важным для КГБ РСФСР было использовать все возможное, чтобы сохранить агентуру.

Для Иваненко это было аксиомой, Степашину пришлось осмысливать это буквально с колес. Как председатель комиссии он знакомился со всеми материалами КГБ, в том числе и в отношении высших должностных лиц. Читал он и сводки телефонных разговоров кандидата в члены Политбюро, а затем президента России. Не укладывалось в голове, что такое возможно в правовом государстве. И даже если мы не могли СССР отнести к таковому, то формально было все необходимое, чтобы этого не допускать. Был Закон об органах госбезопасности, пришедший на смену совершенно секретному Положению о КГБ от 1964 года. И в новом законе, и в старом положении, не говоря уже о множестве ведомственных нормативных актов, это было категорически запрещено. И снова нельзя поверить, что это делал Крючков без ведома Горбачева, Генсека и президента. Слушали всех! И Яковлева, и Шеварднадзе, и Назарбаева, и многих других…

На полях некоторых документов содержались пометки, многие из которых представлялись Степашину любопытными… Прочитав очередную сводку, он запечатывал пакет собственной печатью и передавал дежурному офицеру для возвращения в мощные сейфы самых глубоких подвалов Лубянки. С некоторыми материалами знакомился Борис Ельцин.

Это была серьезная пища для размышлений и о лидерах страны, и об обществе, и о процессах, которыми движут не всегда светлые силы. Но было и другое. Выкристаллизовывалось то, что впоследствии воплотилось в новых законах. Впрочем, об этом ниже.

Сам Иваненко, опиравшийся после переподчинения ему всех структур на профессионалов КГБ СССР, оценить это не успел. Возглавляемое им Агентство федеральной безопасности просуществовало чуть больше месяца — до 19 декабря 1991 года. Оно, как и Межреспубликанская служба безопасности СССР, кануло в Лету.

На Лубянке изменилось многое.

То и дело к зданию подъезжали автомашины, из которых выгружалась видеоаппаратура, и холл освещался мертвенным светом мощных софитов.

Кабинет (бывший кабинет первого заместителя КГБ СССР В. Грушко) был штаб-квартирой комиссии. Штабом в прямом смысле слова. Дым валил клубами. В приемной громоздились горы посуды из-под кофе, которое потреблялось в немыслимых количествах. Атмосфера, наполнявшая его, была необычной для Лубянки. Какая-то смесь подготовки к КВНу и сражению под Ватерлоо. Сам председатель задавал тон. В нем не было чопорности и присущего КГБ холодка. Степашин передвигался по кабинету с костылем, согнув в колене одетую в носок пострадавшую ногу.

Вызванные на заседание комиссии генералы КГБ неожиданно обнаруживали в нем человека искреннего и непредвзятого.

Первым, с кем встретился Степашин как председатель комиссии, был Виктор Карпухин — командир группы «А» Седьмого управления КГБ СССР («Альфа», как называли эту группу чекисты). Герой Советского Союза, заслуженный генерал, один из немногих в системе заслуживший это звание пóтом и кровью в буквальном смысле слова.

Неформальным контактам Степашин всегда придавал самое серьезное значение. До того как общаться через зеленое сукно, важно было понять самих людей, мотивацию их поступков, да и просто познакомиться. Через его кабинет еще до заседания комиссии прошли все руководители ведомств, так или иначе связанные с событиями августа, в том числе Павел Грачев — лучший, по мнению Бориса Ельцина, министр обороны всех времен и народов (Нельсон, Кутузов, не говоря о Жукове, в расчет не принимались). Причина той встречи была проста. Еще 4 августа Грачев как командующий Воздушно-десантными войсками принимал участие в совещании на даче КГБ «АВС», где решался вопрос о создании ГКЧП.

Из всех руководителей именно Карпухин больше всего поразил Степашина. Невысокий, коренастый, с жестким волевым взглядом, он глаз не отводил, не оправдывался и не прятался за строку устава.

Как впоследствии вспоминал Степашин, еще находясь там, на четвертом этаже Белого дома, в кабинете Геннадия Бурбулиса, откуда Виктор Иваненко вел переговоры с заместителем председателя КГБ Л. Шебаршиным, он буквально чувствовал взгляд этого человека, который, может быть, находился за много километров от места событий. Как военный, Степашин понимал: случись что — первыми, кого расстреляют, будут военные в форме (а он, несмотря на гипс и костыли, был именно в ней), пытавшиеся организовать хоть какую-то защиту символа свободы. Впрочем, как военный Степашин понимал и другое — если будет приказ, то никакие баррикады и живые кольца не спасут дом. (Впоследствии, ровно через два года, так и случилось. Возможно, что, отдавая в октябре 1993 года приказ о штурме российского парламента, Ельцин вспоминал август 91-го, понимая, что против лома нет приема, а энтузиазм масс — лишь фон, который может измениться после первого выстрела над головами.)

Эту встречу Степашин провел без членов комиссии. Ему хотелось познакомиться с генералом, о котором он много слышал и читал. Наверное, Карпухин испытывал в тот момент иные чувства. Но как бы то ни было, состоялась встреча двух офицеров, которые могли говорить без экивоков. «Он, наверное, пришел увидеть врага, — рассказывал Степашин, — но я, похоже, огорошил его уже первыми фразами. «У меня нет к вам вопросов, Владимир Федорович. Наверное, будет один вопрос, не для протокола: а что не штурманули? Вы бы нас за пять минут разметали»… На что тот ответил прямо по-солдатски: «Во-первых, не было приказа, а во-вторых, не было желания. Нас многому Афган научил».

Степашин сразу предложил ему остаться. Он понимал, что такими людьми нельзя бросаться, тем более сейчас. Карпухин сказал, что подумает…

Впоследствии Степашин не раз возвращался к личности Карпухина. Уже будучи начальником Ленинградского управления, он на просьбу Анатолия Собчака подобрать ему сильного волевого человека для курирования силовых структур северной столицы рекомендовал именно Карпухина, который, по его мнению, был эталоном офицерской порядочности и человеческого мужества.

Тогда не сложилось… Вторично к идее привлечения Карпухина в политику Степашин вернулся через несколько лет. Именно такой человек, по мнению Степашина, мог войти в команду вице-премьера правительства России Валентины Матвиенко, которая заявила о желании баллотироваться на выборах губернатора Санкт-Петербурга. Карпухин дал согласие. Но теперь не сложилось у Матвиенко.

Но это позже, а тогда важно было разобраться в ситуации. Перед членами комиссии прошли все руководители КГБ СССР. Безусловно, что первый контакт вызывал у них крайне противоречивые чувства. Кому-то, наверное, казалось, что вот сейчас на него наденут наручники и препроводят в свой же следственный изолятор «Лефортово». Но разговор шел в нормальных тонах, без экзальтации и угроз.

Более того, через неделю после начала работы комиссии по инициативе Степашина в КГБ было проведено совещание руководящего состава, на котором присутствовали и бывшие, и еще не назначенные руководители управлений. На совещании, естественно, были и В. Иваненко и В. Бакатин. О чем в тот день говорил Степашин? Он говорил о том, что в последующем повторял не раз. Органы госбезопасности были, есть и будут. Новая российская власть не допустит ни желаемых некоторыми люстраций, ни разгона, ни предвзятого отношения к офицерам КГБ.

Это было первое совещание после августа, на котором обсуждались уже практические задачи КГБ.

И Иваненко, и Степашин понимали, что нарастающие процессы требуют не просто приведения в чувство растерянных людей, но и мобилизации их на работу. А для этого надо было восстановить психологическую устойчивость личного состава. Все предпосылки для этого были.

В самый критический период многие подразделения работали в экстремальном режиме, выполняя свои ПРЯМЫЕ обязанности. Пока Москва жила тревогами и ожиданиями, сотрудники Управления по борьбе с организованной преступностью вместе с коллегами пяти республиканских КГБ блестяще завершили операцию «Карусель», осуществив контролируемую поставку около тонны героина, который был изъят на наших западных границах. Тысячи людей были задействованы для пресечения контрабанды. Стройная и жесткая система сработала отлично. И героин был изъят, и вся цепочка курьеров и посредников выявлена. Система! И такую систему рушить?!

И Иваненко, и Степашин понимали и другое. Три роковых дня дали мощный импульс для работы западных резидентур, которые уже не таились, не скрывали своих планов, а искренне злорадствовали по поводу грянувших перемен в КГБ. Западные эксперты предлагали свои услуги политическому руководству России, резидентура США, разгромленная Вторым главком КГБ СССР в середине восьмидесятых, расправила плечи.

В Москву прибыл Владимир Буковский, который встретился с Вадимом Бакатиным. Как надо было унизиться, чтобы руководителю спецслужбы СССР выслушивать советы бывшего террориста! Снова на горизонте появилась фигура Олега Калугина. Этот-то знал, как сводить счеты со своим бывшим руководством. Всерьез поговаривали о том, что он может вернуться в строй… Тогда держись контора!

Совещания совещаниями, но официальная точка зрения, пусть даже высказанная председателем комиссии Степашиным, энтузиазма не прибавила. В стране, да и в конторе перестали верить официальным заявлениям. Как правило, все они оказывались ложными. Случалось с точностью до наоборот. Говорят, не будет повышения цен — ан нет! Говорят, что не будет обмена денег — держи карман шире. Говорят, не будет дождя — бери зонт.

Самым надежным флюгером были слухи. К ним прислушивались, их анализировали. Гонцы из разных управлений под разными предлогами заглядывали в приемную Степашина, который к тому же и жил в комнате отдыха своего кабинета. Офицеры приемной охотно, но санкционированно, делились всей информацией. Впрочем, и секретов-то никаких особых не было. И так все знали о участии или неучастии тех или иных лиц в событиях. А потому и предугадать их судьбу было несложно. Всех волновало другое — что будет с КГБ? Из приемной Степашина опера уходили с затеплившейся искрой надежды — контора выживет.

Ночуя в здании на Лубянке, Степашин там же обедал и, естественно, ужинал. Подавали ему официантки, которые пережили многих руководителей. Естественно, что, общаясь с ними, председатель комиссии постигал и иную, теневую для большинства жизнь КГБ. И в этих разговорах он частенько «проговаривался», делясь то планами, то намерениями. Он знал, что сарафанное радио — самое надежное для распространения информации. И она уходила, передаваясь из уст в уста…

У председателя комиссии сложились рабочие отношения с помощником В. Крючкова Сергеем Дьяковым — доктором наук, профессором, который помог Степашину разобраться в отдельных деталях; с начальником инспекции Игорем Межаковым, знающим ситуацию на местах.

Комиссии важно было разобраться не только в том, кто виноват, но и почему это случилось. Почему система, верой и правдой служившая государству (а точнее, ее направляющему органу — КПСС), оказалась по другую сторону баррикад.

Во время работы комиссии из здания были удалены все посторонние, в первую очередь журналисты. Корреспондент газеты «Московские новости» Евгения Альбац взвизгнула и обмякла, навсегда затаив обиду и на Степашина, и на Лубянку, и на многих с ними связанных. Впрочем, свою щепотку славы она получила, собрав не без помощи отдельных «чекистов» досье на многое и многих в тот период.

Оцепенение, а точнее, паралич, охвативший КГБ, требовали решительных действий. Постановление комиссии необходимо было подготовить быстро и объективно. Кому-то это не нравилось. Не нравилось и Бакатину, который неожиданно осознал, что инициатива уходит из его рук. Принятое решение может осложнить его работу. Он несколько раз звонил Ельцину, вопия, что Степашин разваливает КГБ. Тот молчал. И, передавая суть беседы с Вадимом Викторовичем, вновь напутствовал Степашина — сделать все, чтобы сохранить кадры, не допустить демонтажа системы.

Вскоре указом Ельцина все оперативные подразделения были переподчинены КГБ России. Несмотря на спешку, кое-кто из профессионалов там уже работал. Кое-кто.

Докладывая президенту России о ходе работы комиссии, Степашин и Иваненко ставили, пожалуй, самый краеугольный вопрос для спецслужб — ничего из архивов, способное нанести урон личности, обществу и государству, не должно уйти. Ельцин с этим согласился. Он понимал, что если сегодня мы сдадим агентуру, то спецслужбы, как таковой, в России не будет.

Именно Иваненко и Степашин как председатель комиссии исключили разграбление архивов Лубянки, доступ к ним людей нечистоплотных, все идеи и помыслы которых были связаны со стремлением использовать материалы архивов в политических целях.

Не менее важным было провести и структурные изменения. Это было спасением. Выведенная из состава КГБ Служба внешней разведки зажила своей жизнью. Ее менее всего коснулись потрясения, обрушившиеся на Лубянку. Назначенный руководителем СВР академик Е. Примаков сделал все, чтобы вывести разведку из-под удара, максимально убрать ее от посторонних глаз.

Такую же точку зрения на роль и место разведки разделял и Леонид Шебаршин — ее прежний шеф. Но отношения с Бакатиным не сложились. Без согласия начальника разведки ему приказом Бакатина был назначен заместитель. Беспардонность, с какой это было сделано, требовала объяснений.

Трудно предположить, о чем и в каких тонах говорили Шебаршин с Бакатиным по данному вопросу, но уже на третий день царствования Вадима Викторовича Шебаршин ушел в отставку.

В своей книге «Избавление от КГБ» Бакатин это описывает это так.

«Почему ушел Шебаршин? Шебаршин ушел потому, что, будучи умным человеком, захотел уйти. Но заодно проверить, сможет ли мне диктовать. Хотя заранее догадывался, что не сможет. И зная, чем это кончится, хотел разыграть маленькую сцену: кто начальник разведки и почему без его ведома ему назначают заместителей. Я не обязательно должен спрашивать, кого и куда назначать. Разведке свойственна корпоративность. Чужих она не любит. Это мне понятно. Но я специально назначил туда человека со стороны. Честного человека. Шебаршин должен был это понять, если хотел остаться, а он попробовал сделать маленький демарш… Плохо или хорошо, но я никогда не останавливался перед теми, кто устраивает демарши. Не могу работать? Не можешь — не работай. И без обид». Но Шебаршин не обижался… по известной пословице.

Степашин искренне переживал это. Как председатель комиссии пытался говорить с Бакатиным, но нарвался на традиционно грубое: «Надо не рассуждать, а выполнять приказы!» Доложил Ельцину. Но реакция была вялая… Потеря таких профессионалов в своей области, как Карпухин, Шебаршин, Титов и других, могла горько аукнуться системе. Но тогда мало кто думал о последствиях.

Степашин вместе с коллегами по комиссии искал корни проблемы, причины, по которым спецслужба вышла из-под контроля. 23 октября на стол Ельцина и Горбачева легли результаты расследования и предложения по совершенствованию деятельности органов госбезопасности.

Документы Степашин докладывал лично.

Ельцин за прошедшие полтора месяца после событий несколько обмяк и расслабился. Эйфория утомила душу и надорвала сердце. Надо было двигаться дальше… Для него было все ясно. Он был в курсе всех материалов, изложенных эпистолярным жанром. Контакты и со Степашиным, и с другими членами комиссии были постоянными, а следовательно, постоянной была подпитка информацией.

Сегодня перед ним стояла проблема укрепления самой России. Развал СССР, дробление его на множество независимых государств были очевидны. И с этим надо было смириться. Важно было ничего не потерять при разделе имущества и, самое главное, не превратить суверенизацию России в свару развода с нелюбимой женой.

Прочитав документы, Ельцин снова подчеркнул необходимость укрепления российских органов безопасности, прозрачно намекнув, что сегодня им предстоят напряженные дни.

Горбачев, читая материалы, не скрывал досады. Он свято и наивно верил в нерушимость СССР, а потому даже не допускал мысли о возможности его развала. Его больше всего задевало «предательство» людей, которым он верил. А может, он хотел верить в это предательство, перекладывая вину за все происшедшее на своих бывших соратников. Еще тогда, во время приватных бесед с руководителями КГБ и других ведомств, Степашин ловил себя на мысли, что они что-то недоговаривают. Наивно было думать, что старый служака и честный воин Дмитрий Язов был способен на измену. Разве мог «тихий старичок с жестким взглядом» — как его назвал в своей книге Борис Ельцин — Владимир Крючков проявить столь странную инициативу без высочайшего повеления. Этого не мог понять Степашин, не могли понять и другие члены комиссии. То, что ситуация была обречена, ни у кого сомнений не вызывало. Но почему тогда так смело стали действовать «заговорщики»? Значит, в колоде было не четыре туза, а минимум шесть… И истина находится где-то посередине. Между недомолвками генералов и досадой самого Горбачева.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Государственной комиссии СССР о роли органов государственной безопасности в антиконституционном перевороте


Изучение деятельности Комитета государственной безопасности Союза ССР и его правового положения показало, что КГБ СССР как союзно-республиканский комитет под предлогом наиболее эффективного обеспечения государственной безопасности был основан на принципе сверхцентрализации и превращен в структуру, фактически обеспечивающую контроль всех сторон жизни общества. При отсутствии законодательного и общественного контроля в КГБ СССР сосредоточилась в одних руках огромная политическая и военная сила, создалась возможность для влияния на высшие органы власти и управления Союза ССР и республик. Не выполнил своих конституционных обязанностей Верховный Совет СССР, поскольку не были разработаны необходимые нормативные акты и не был обеспечен контроль за деятельностью КГБ СССР. За работой органов госбезопасности не осуществлялся и действенный прокурорский надзор со стороны Прокуратуры СССР. Все это в конечном итоге привело к тому, что КГБ СССР стал самостоятельной политической силой с собственными интересами и объективно превратился в надгосударственный институт.

В течение длительного времени органы и войска государственной безопасности работали под непосредственным руководством и контролем Центрального Комитета КПСС. С принятием Закона об органах государственной безопасности в СССР это руководство и контроль в определенной мере сохранились благодаря расстановке на ключевых руководящих должностях КГБ бывших ответственных работников партийных органов и наличию в центральном аппарате КГБ — УКГБ парткомов. Так, несмотря на конституционное изменение роли КПСС в обществе, действие закона «Об общественных организациях в СССР», Комитет госбезопасности направлял секретные материалы в адрес ЦК КПСС. В архивах секретарей ЦК имелись специальные фонды, которые назывались «документы КГБ СССР», где накапливались информационные справки, в том числе и особо секретного содержания. Секретариат ЦК систематически давал отдельные поручения Комитету государственной безопасности, направлял целевые запросы, в том числе и на политических деятелей, и получал ответы в виде справок. ЦК КПСС использовал структуры Первого главного управления КГБ для передачи денежных средств в валюте за рубеж коммунистическим и рабочим партиям. Все это в совокупности следует расценивать как незаконное руководство со стороны аппарата ЦК КПСС одним из ключевых государственных органов страны, как противоправные и противоречащие Конституции СССР действия.

Особенно опасным для государства, его законодательных структур и структур управления являлось то, что Комитет госбезопасности функционировал в условиях фактического отсутствия правовой базы, сколько-нибудь ограничивающей его деятельность. Принятый Верховным Советом СССР Закон об органах КГБ в СССР при сохранении прежних ведомственных положений и инструкций оставил широкое поле вседозволенности для прежнего руководства Комитета госбезопасности. Именно по этой причине руководство КГБ СССР игнорировало многочисленные предложения по реформированию комитета, переходу на новую нормативную базу. Ряд предложений исходил от сотрудников КГБ СССР, в частности Инспекторского управления и НИИ КГБ СССР, но реакции на них не было.

Все перечисленное позволило руководству КГБ СССР задействовать отдельные подразделения комитета для проведения ряда мероприятий накануне и в период попытки переворота, не объясняя действительных целей своих команд.

Вседозволенность и полное отсутствие контроля привели к тому, что органами государственной безопасности в нарушение собственных инструкций, не говоря уже о действующем законодательстве, проводились оперативно-технические мероприятия в отношении целого ряда государственных и общественных деятелей задолго до попытки государственного переворота. Так, с 1989 года велось наружное наблюдение за народными депутатами СССР Т. Гдляном, А. Ивановым, Б. Ельциным, практически за всеми лидерами межрегиональной депутатской группы. В целях получения информации прослушивались телефонные переговоры как указанных лиц, так и близких им граждан.

В последующем были поставлены на прослушивание телефоны ряда народных депутатов РСФСР, осуществлялись соответствующие мероприятия и в отношении народных депутатов местных Советов. У многих из них была установлена подслушивающая аппаратура в квартирах, прослушивание велось на дачах, в местах отдыха. При контроле за другими лицами, при выходе с ними на связь должностных лиц, прослушивание телефонных разговоров которых не допускается, прослушивание не прекращалось, вся информация фиксировалась.

Контроль продолжался и после принятия соответствующего законодательства о статусе народных депутатов РСФСР и местных Советов, в том числе и за Председателем Верховного Совета РСФСР (апрель 1991 года).

Руководством КГБ СССР давались указания о проведении мероприятий «провокационного характера» в отношении тех или иных лиц с целью их дискредитации. Примером этому может служить широко известное дело о 140 миллиардах.

В соответствии с имевшей место практикой отдачи «устных распоряжений» по указанию Крючкова В. А. от 16 августа с. г. бывшим начальником 12 отдела КГБ СССР Калгиным Е. И. был установлен контроль за абонентами правительственной связи из числа руководителей Союза ССР и России. Такие же указания были получены бывшим начальником УПС КГБ СССР Бедой А. Г. Подробный инструктаж по организации слухового контроля был проведен бывшим первым заместителем председателя КГБ СССР Агеевым Г. Е.

Контроль осуществлялся с 18 по 21 августа. Среди поставленных на контроль были высшие должностные лица РСФСР Ельцин Б. Н., Руцкой А. В., Силаев И. С., Хасбулатов Р. И., Бурбулис Г. Э., Лужков Ю. М., Полторанин М. Н. Контролировались также переговоры известных политических деятелей — Бакатина В. В., Шеварднадзе Э. А., Яковлева А. Н., Афанасьева Ю. Н.

Поставлены на «прослушивание» были также Янаев Г. И. — член ГКЧП, Лукьянов А. И. — Председатель Верховного Совета СССР, Лаптев И. Д. — Председатель Совета Союза, Дзасохов А. С. — член Политбюро ЦК КПСС.

Бывшее управление «З», реформированное из 5 управления (борьба с идеологической диверсией) и сменившее вывеску на Управление по защите конституционного строя, по сути своей продолжало работу, направленную на борьбу с так называемыми деструктивными элементами. Под ними понимались всевозможные демократические движения в СССР. Особый интерес вызывало движение «Демократическая Россия», вновь возникшие демократические партии. Управление собирало сведения о деятельности руководителей этих движений, готовило информацию руководству СССР, суть которой сводилась к тому, что именно эти силы представляют главную опасность для государства.

За лидерами демократических движений, Президентом РСФСР, Первым заместителем Председателя ВС РСФСР, народными депутатами СССР и РСФСР незаконно было установлено наблюдение.

Даже после принятия Верховным Советом СССР Закона об общественных организациях управление «З» в своей деятельности против демократических движений исходило из установок ортодоксальной части руководства ЦК КПСС.

В отчетах КГБ, в том числе и в адрес Президента СССР, постоянно проводилась мысль, что спасти Союз от развала в борьбе с деструктивными силами (демократическими движениями и руководством РСФСР) смогут только решительные, чрезвычайные меры, причем единственной опорой Президента остаются органы КГБ и Армия. Фальсифицировались «опросы», проводимые в ряде воинских соединений и учебных заведений, из которых следовало, что армия готова к решительным мерам. Все эти документы также направлялись в адрес Президента.

В то же время руководство КГБ использовало политические движения, противостоящие «Демократической России», оказывая им всестороннюю поддержку. Об этом свидетельствуют встречи руководства КГБ 30.01.91 с руководителями этих сил — Ворониным, Жириновским, Волковым и др.

Как показало проведенное Государственной комиссией расследование, последовательность действий и событий при подготовке и проведении переворота была следующей.

Бывший председатель КГБ СССР Крючков В. А. еще в декабре 1990 г. поручил узкому кругу своих подчиненных (Жижин В. И., Егоров А. Г.) осуществить проработку первичных мер по «стабилизации» обстановки в стране в случае введения чрезвычайного положения.

С 5 по I7 августа Крючков В. А. неоднократно встречался с некоторыми членами будущего ГКЧП. Планами заговорщиков КГБ СССР отводилась существенная роль в решении следующих задач:

— отстранение от власти Президента СССР путем его изоляции;

— блокирование вероятных попыток Президента РСФСР оказать сопротивление деятельности ГКЧП;

— установление постоянного контроля за местонахождением руководителей органов власти РСФСР и Москвы, известных своими демократическими взглядами народных депутатов СССР, РСФСР и Моссовета, крупных общественных деятелей с целью их последующего задержания;

— осуществление, при необходимости, совместно с частями Советской Армии и подразделениями МВД захвата здания Верховного Совета РСФСР с последующим интернированием оставшихся там после штурма лиц, включая руководство России.

Осуществляя общее руководство мероприятиями по проведению переворота, Крючков В. А. активно использовал приближенных к себе людей из числа руководства КГБ СССР (Грушко В. Ф., Агеев Г. Е., Петровас И. К., Прилуков В. М., Лебедев В. Ф., Беда А. Г., Жардецкий А. В., Воротников В. П., Расщепов Е. М., Калгин Е. И.), которые по его указанию задействовали отдельные подразделения центрального аппарата и войск КГБ СССР на конкретных участках и направлениях.

В период с 17 по 19 августа войска специального назначения КГБ СССР и спецподразделения ПГУ КГБ СССР были приведены в повышенную боевую готовность и часть из них передислоцирована в заранее выделенные места для участия совместно с подразделениями Советской Армии и МВД в обеспечении режима чрезвычайного положения. Силами специально созданных групп 9 Управления КГБ под руководством Генералова В. В. 18 августа Президент СССР был изолирован на даче в Крыму.

20 августа были даны указания к началу подготовки захвата здания Верховного Совета РСФСР группами спецназначения и спецвойск КГБ СССР, подразделениями Советской Армии и МВД СССР. В силу многочисленности защитников Белого дома, а значит, и ожидавшегося значительного числа человеческих жертв, а также отказа от участия в штурме дивизии особого назначения МВД СССР и частей ВДВ, непосредственные исполнители штурма здания — подразделения спецназначения КГБ также отказались от атаки.

За этот же период ряд подразделений центрального аппарата КГБ СССР по прямому указанию некоторых высших должностных лиц Комитета пошли на грубейшие нарушения конституционных положений Закона об органах государственной безопасности в СССР, нормативных актов КГБ, регламентирующих оперативно-розыскную деятельность, использование оперативно-технических средств и службы наружного наблюдения в отношении народных депутатов и руководства страны.

Необходимо отметить, что, несмотря на активное участие в заговоре ряда высших руководителей КГБ СССР, большинство сотрудников Комитета не поддержало заговорщиков. Вместе с тем лишь единицы из них 19 августа открыто заявили об антиконституционности действий заговорщиков.

Проведенные расследования по деятельности КГБ РСФСР и его органов показали, что фактов антиконституционной деятельности с их стороны не выявлено, в дни переворота они руководствовались Законами РСФСР и Указами Президента России. Вместе с тем необходимо отметить, что в некоторых регионах руководство органов занимало выжидательную позицию, показало свою неспособность на четкие действия в защиту Конституции. Так, пассивно-выжидательную, а иногда двойственную позицию в дни переворота занимало руководство УКГБ по Амурской, Брянской, Вологодской, Иркутской, Липецкой, Новосибирской, Псковской, Самарской, Саратовской областям и Приморскому краю. Руководители этих управлений отстранены от должности.

С учетом изложенного и в целях недопущения создания условий, в которых органы госбезопасности могли бы стать инструментом любых антиконституционных действий и тем более заговоров, а также для более эффективного обеспечения безопасности суверенных республик и Союза в целом представляется необходимым незамедлительно упразднить КГБ СССР и осуществить коренную реорганизацию его структур.

В первую очередь проводимая реорганизация должна исходить из принципа недопущения сосредоточения в структуре органов безопасности войсковых подразделений, частей и соединений, способных обеспечить захват власти силой, в интересах каких-либо политических групп или партий; недопущения сосредоточения опасного неконтролируемого потенциала влияния на властные структуры республик и Союза (в частности, имеется в виду монополия на информацию); недопущения контроля над всеми средствами и системами управления и связи, в особенности обеспечивающими руководство страной и ее вооруженными силами в случае войны или других чрезвычайных ситуаций.

Конкретным немедленным шагом в указанном выше направлении может быть формирование межреспубликанских органов на основе делегированных республиканскими органами безопасности функций.

При подготовке новых нормативных актов об органах безопасности предусмотреть соответствующие виды контроля за их деятельностью со стороны уполномоченных органов государственной власти и управления, прокуратуры, внутриведомственных структур, общественности. В правовом положении органов безопасности закрепить принципы их строгого подчинения соответствующим органам государственной власти, исключения возможности их использования в интересах любых политических партий, движений, групп и организаций.

Отстранить от руководства подразделениями органов безопасности лиц, скомпрометировавших себя в период попытки государственного переворота или имеющих низкий профессиональный уровень. В целях формирования межреспубликанских органов безопасности предложить уполномоченным представителям республик вступить в переговоры, в ходе которых определить:

— объем делегируемых им функций и полномочий, предусмотреть согласование межреспубликанских структур и их численность с республиками;

— порядок финансирования и использования материально-технической базы;

— решить вопросы правовой и социальной защиты сотрудников органов безопасности.


Предложения и рекомендации по реорганизации структур государственной безопасности, направленные вместе с этим заключением, впоследствии сам Степашин прокомметрировал в интервью газете «Аналитик-пресс» в сентябре 1991 г.

123









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх