Какая забота поэтам, узнает ли потомство историю их жизни. ...

Какая забота поэтам, узнает ли потомство историю их жизни.

Вся она – в славе их произведении

Пьер-Жан Беранже

Менгу-Тимуру (монг. Мунке-Тэмур) очень не повезло в историографии: исследователи обычно склонны представлять его довольно посредственным правителем на фоне таких ярких государей и государственных деятелей, как Бату, Берке, Ногай, Узбек, Токтамыш. И в самом деле, по сравнению с ними он выглядит весьма невыразительно. А между тем, уже тот факт, что именно Менгу-Тимур стал первым ханом Золотой Орды, официально принявшим этот титул, уже позволяет отнести его к числу наиболее выдающихся «царей ордынских».

I

Менгу-Тимур был вторым из пяти сыновей Тукана, второго сына Бату. Матерью его была Кучу-хатун, дочь (или сестра) Буга-Тимура из влиятельного монгольского племени ойрат. {57} Точная дата рождения Менгу-Тимура неизвестна, полагаем, что он родился в 1240-х гг. Его отец, которого Боракчин-хатун безуспешно пыталась возвести на трон после смерти Улагчи, скончался, вероятно, на рубеже 1250-1260-х гг., а к 1262/1263 г. умер и Тарбу, старший брат Менгу-Тимура.

В результате Менгу-Тимур остался к этому времени старшим в семействе Бату, которое, как считалось, имело некие преимущества в наследовании ордынского трона. Поэтому он стал кем-то вроде «наследного принца» при своем двоюродном деде Берке. Арабские дипломаты, посетившие Золотую Орду в 661 г. х. (1263 г.), сообщали, что Менгу-Тимур был «назначен в наследники» Берке и носил в качестве такового титул «Амир Оглу, то есть Амир Малый» По-видимому, «старшим эмиром» считался сам Берке, который не претендовал на ханский титул. Вполне вероятно, что признание Менгу-Тимура наследником стало тем условием, при котором другие Джучиды согласились признавать Берке правителем Золотой Орды. {58}

Тем не менее, несмотря на официальный статус «наследного принца», приход Менгу-Тимура к власти после смерти Берке оказался не таким уж гладким. Русские летописи под 1266 г. (год смерти Берке) сообщают: «Бысть мятежь великъ в самехъ Татарех. избишася сами промежи собою бещисленое множество акь песокъ Морьскы». {59} У Менгу-Тимура были соперники в борьбе за ордынский трон, за спиной которых стояли влиятельные силы.

Первым из них стал Туда-Менгу, родной младший брат Менгу-Тимура. Он был следующим по возрасту, отличался довольно покладистым характером и, подобно Берке, тяготел к исламу. Эти качества привлекали к Туда-Менгу, с одной стороны, мусульманское население Золотой Орды, с другой – тех монгольских нойонов, которые опасались властного нрава Менгу-Тимура. Вторым претендентом на трон был, вероятно, малолетний сын Берке, которого могли поддержать как мусульманские приверженцы его отца, так и те представители рода Джучидов, которые не желали возвращения к власти прямых потомков Бату. Наиболее влиятельным среди них был темник Ногай – любимец Берке, имевший большой вес в ордынских войсках. {60}

Однако происхождение Менгу-Тимура и формальный статус наследника Берке помогли ему добиться власти. И хотя вступление нового правителя на трон оказалось не бескровным, он не стал (или не имел возможности) проводить масштабные репрессии против тех, кто противился его воцарению, и ограничился тем, что удалил от двора наиболее влиятельных своих противников. В частности, Ногай был лишен командования ордынскими войсками, отправлен в свой удел на Дунае и в течение всего правления Менгу-Тимура не допускался к государственным делам. Впрочем, и Менгу-Тимур, со своей стороны, старался не вмешиваться в дела его улуса, позволив темнику создать нечто вроде автономного государства в составе Золотой Орды. {61} Исторические источники ничего не сообщают о дальнейшей судьбе малолетнего сына Берке, и это наводит на мысль, что он был устранен по приказу Менгу-Тимура.

Не желая всецело зависеть от какого-либо чрезмерно могущественного военачальника, Менгу-Тимур разделил вооруженные силы Золотой Орды на три части. Центр возглавил он сам, правое крыло поручил нойону Тайре. а левую – нойону Маву. Надо думать, оба эти полководца способствовали его приходу к власти и пользовались доверием внука Бату. {62}

Как мы помним, Берке провозгласил себя главой Золотой Орды самовольно, не получив согласия хана Мунке. Хубилай, преемник Мунке, был вынужден смириться с воцарением Берке и теперь с тревогой наблюдал, что и наследники Берке идут по его стопам и вовсе не нуждаются в подтверждении своей власти ханом. После некоторого размышления Хубилай попытался хоть как-нибудь исправить ситуацию и прислал Менгу-Тимуру ярлык, в котором назначал его правителем Золотой Орды. {63} Конечно, этот жест никого не мог обмануть: фактически Хубилай сам признал, что смиряется с фактом прихода к власти внука Бату и лишь признает его воцарение. Тем не менее, Менгу-Тимур принял этот ярлык: не взяв на себя никаких обязательств по отношению к центральной власти, он приобрел легитимность в глазах хана и правителей других монгольских улусов, а это укрепляло его позиции и внутри Золотой Орды. Отныне его слово и фактически, и формально становилось законом для всех подданных Джучидской державы.

II

Многие ожидали, что внук Бату, придя к власти, будет проводить политику, резко отличающуюся от политики Берке – хотя бы для того, чтобы показать, что к власти вернулась законная ветвь Джучидов, и заявить о себе как о самостоятельном политике. Однако в целом Менгу-Тимур продолжил политику своего двоюродного деда, лишь сместив некоторые акценты. Особенно ярко это проявилось в его внешней политике.

Так, подобно Берке, Менгу-Тимур стал поддерживать союзные отношения с Египтом. Султан Бейбарс обменивался с ним дружескими посланиями и богатыми дарами – несмотря на то, что Менгу-Тимур исповедовал традиционную монгольскую религию тенгрианство, а не ислам! {64} Было вполне очевидно, что Бейбарс надеется на продолжение войны Золотой Орды с Ираном Хулагуидов, а это сулило ему, султану, свободу действий на Ближнем Востоке.

Казалось, поначалу надежды Бейбарса вполне оправдываются: в первый год своего правления Менгу-Тимур продолжил войну с ильханом Абагой, начавшуюся еще при Берке. Но в 1268 г. новый ордынский правитель понес от ильхана серьезное поражение и поспешил заключить с Ираном мир. К большому огорчению Бейбарса, этот мир не нарушался до самой смерти Менгу-Тимура. {65} Египетский султан пытался повлиять на ордынских сановников и через них подтолкнуть Менгу-Тимура к новой войне с Ираном; но на инициативы Бейбарса положительно отреагировал только Ногай – и то, вероятно, потому, что в это время находился не у дел и всячески старался поддерживать свой престиж в глазах иностранных государей. В 1277 г. султан Бейбарс умер, так и не дождавшись возобновления войны Золотой Орды с Ираном. {66}С Русью Менгу-Тимур (опять же подобно Берке) находился в спокойных отношениях: уже в самом начале своего правления, в 1267 г., он выдал ярлык православной церкви, освободив ее от налогов и повинностей и предоставив автономию во внутренних ее делах. В дошедшем до нас виде ярлык Менгу-Тимура выглядит следующим образом: «Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгутемерьво слово людскым баскаком и князем и полъчным князем и к данщиком и к писцем и к мимояздящим послом и к соколником и к пардусником. Чингиз царь потом что будет дань или корм, ать не заммають их да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и длагосломяють нас. Тако молвя и последний цари по тому же пути пожаловали попов и черньцов. Дань ли или иное что ни будеть, тамга, поплужное, ям, воина кто чего ни попросить и рекли были дати, кто паки того у нас не ведаеть, вси ведаем. И мы, богу молясь, и их грамоты не изыначили. Тако молвя по первому пути, которая дань или поплужное, или подвода, или корм кто ни будеть, да не просять; ям, воина, тамга не дають. Или что церковное, земля, вода, огороди, винограды, мелници, зимовища, летовища – да не заимають их. И яже будуть поимали, – и они да въздадуть назад. А что церковное мастери, соколници, пардусници кто ни будеть, да не заимают их, ни стерегуть их. Или что в законе их книги или ино что – да не заимають, ни емлють, ни издеруть, ни погубять их. А кто иметь веру их хулити – тот человек извиниться и умреть. Попове един хлеб ядуще и во едином дому живущее, у кого брат или сын, и тем по тому же пути пожалование, ажь будуть от них не выступились. Будет же ли, от них выступились дань ли или ино что, – ино им дати. А попове от нас пожаловани по първои грамоте, бога молящи и благословляющее нас стоите. А иже имете не правым сердцем о нас молитесь, – богу тот грех на вас будеть. Так мълвя. Аж кто не поп будеть, иные луди, иметь у себе приимати, хотя богови молитись, что в том будеть. Так млъвя, сему митрополиту грамоту дали есьмя. Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черныцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть инее по велицеи язе извиняться и умруть. Тако млъвя заечего лета осеннего пръваго месяца в четвертый ветха на Талы писано». {67} Этот ярлык можно считать, с одной стороны, продолжением политики монгольских ханов по отношению к религии (начиная с Чингис-хана, еще в 1223 г. выдавшего первый такой ярлык даосам). С другой стороны, этот документ означал, что Менгу-Тимур уже намеревался провозгласить себя ханом, ибо только самостоятельные монархи-Чингизиды обладали правом выдачи ярлыков.

Русь была для Менгу-Тимура одновременно источником доходов и человеческих ресурсов, а также перевалочным пунктом на торговом пути с Европой. Наследник Берке всемерно покровительствовал развитию торговли и поэтому стремился создать западным торговцам максимально выгодные условия ведения дел в Золотой Орде. Так, около 1269 г. Менгу-Тимур выдал ярлык великому князю Ярославу Ярославичу, предписывающий тому дать «путь чист» ганзейским купцам, то есть пропускать их через свои земли без пошлин и сборов. {68}

Приблизительно тогда же Менгу-Тимур, первый из ордынских правителей, позволил итальянским торговцам обосноваться на юге золотоордынских владений – в Крыму и Северном Причерноморье, где в это время появляются фактории венецианцев, генуэзцев и пизанцев. Генуэзцы в эпоху Менгу-Тимура осуществляли торговые экспедиции даже в Каспийском море и прилегающих к нему областях. {69} А в 1278 г. в Судак прибыл уже и венецианский консул: первый официальный дипломатический представитель республики. {70}Во внутренней политике Менгу-Тимур старался следовать принципам своего деда Бату. Он прекрасно понимал опасность того, что владетельные Чингизиды и племенные предводители, укрепившись в отведенных им областях, могут «пустить корни», завести семейные и политические связи и, опираясь на поддержку местного населения, перестанут подчиняться власти правителей Сарая. Чтобы избежать этого, Менгу-Тимур периодически предписывал своим родичам и нойонам перекочевывать вместе с их подданными на новые места. Так, например, он перевел Уран-Тимура (сына Туга-Тимура, потомки которого традиционно имели владения в восточных областях Золотой Орды – Синей Орде), в Крым. {71} И не вина Менгу-Тимура, что его преемники на сарайском троне перестали практиковать подобную «перетасовку». В конце концов, удельным владетелям удалось-таки закрепиться на определенных территориях и добиться не только широкой автономии, но и самим претендовать на высшую власть. {72}Максимально укрепив свою, власть внутри страны и обеспечив безопасность Золотой Орды на международной арене, Менгу-Тимур приступил к делу всей своей жизни – приобретению Золотой Ордой полной независимости.

III

Прежде чем Менгу-Тимуру удалось провозгласить себя ханом, он вел не очень долгую по времени, но сложную и насыщенную событиями военно-дипломатическую игру.

Как мы помним, хан Хубилай в начале своего правления столкнулся с оппозицией в лице своего родного брата Арик-Буги и его сторонников. В 1264 г. Арик-Буга был разгромлен и сдался в плен, но на свободе остался его приверженец Хайду, внук Угедэя. Будучи поначалу безудельным царевичем, не имевшим, ни сторонников, ни владений, ни средств, к 1268 г. он сумел настолько усилиться, что осмелился бросить вызов самому Хубилаю. Созвав в Монголии курултай, Хайду провозгласил себя ханом, объявив при этом Хубилая незаконным правителем и в придачу обвинив в том, что тот нарушает все монгольские обычаи, приняв титул императора династии Юань. В результате на востоке Монгольской империи началась война, продолжавшаяся до самой смерти Хайду в 1301 г.

Менгу-Тимур, получив от Хубилая ярлык, подтверждавший его право на власть в Золотой Орде, поначалу не вмешивался в распри своих восточных родичей. Напротив, он даже пообещал императору, что будет поддерживать его в борьбе с мятежниками, и осудил действия Хайду. {73} Однако вскоре позиция Менгу-Тимура изменилась, и он решил поддержать Хайду.

В 1268 г. Борак, правитель Чагатаева улуса, ставленник и союзник Хубилая, начал войну с Хайду. Менгу-Тимура не устраивало усиление блока Хубилая и Чагатаидов, и он немедленно направил на помощь Хайду 30 000 воинов под командованием своего двоюродного деда Беркечара, родного брата Берке. Зажатый между двумя противниками, Борак, так и не дождавшийся помощи от Хубилая, завязшего в борьбе с южно-китайской империей Сун, был вынужден капитулировать. {74}В 1269 г. в долине реки Талас состоялся курултай, на который прибыли Хайду, Борак и ряд царевичей-Чингизидов из улусов Джучи. Чагатая и Угедэя. Менгу-Тимур по какой-то причине не счел возможным лично явиться на съезд и отправил представлять свои интересы вышеупомянутого Беркечара – с теми же тремя туменами войска, которые нанесли поражение Бораку.

Участники курултая приняли ряд решений, определивших дальнейшую судьбу Монгольской империи. Прежде всего, победители, Менгу-Тимур и Хайду, отделили от владений Борака добрую треть в свою пользу. Когда же он выразил возмущение их аппетитами, они предложили ему в качестве компенсации… совершить грабительский поход на владения ильхана Абаги – племянника и союзника императора Хубилая! {75}

Однако самым важным и судьбоносным из решений стало то, что участники курултая официально провозгласили свои владения независимыми от власти Хубилая, а сами приняли ханские титулы. Хотя Менгу-Тимур уже с начала своего правления вел себя как независимый монарх (чеканил монету с собственным именем и выдавал ярлыки), но теперь он получил формальное признание своего ханского титула в глазах родичей. Хайду, и ранее предъявлявший претензии на ханскую власть, также был признан родичами в ханском достоинстве. Борак последовал их примеру, поскольку был зол на Хубилая за то, что тот не оказал ему военной помощи в войне с Хайду и Менгу-Тимуром.

Получив признание ханского титула от восточных Чингизидов, Менгу-Тимур перестал вмешиваться в общеимперскую политику и с этого времени оказывал своим союзникам больше дипломатическую и моральную поддержку. Тем не менее, Хубилай и подвластные ему Чингизиды не раз отказывались от нападения на владения Хайду и Чагатаидов, когда до них доходили слухи, что Менгу-Тимур собирается направить свои войска на помощь союзникам. Однако золотоордынский хан, прежде всего, защищал свои интересы и не желал чрезмерного усиления любого из противоборствующих ханов. Так, например, в 1271 г., когда Хайду, не довольствуясь титулом независимого монарха в Улусе Угедэя, провозгласил себя великим ханом (хаканом), Менгу-Тимур не признал его верховенства. Напротив, когда Хубилай назначил наместником в Монголии своего сына Нумугана, хан Золотой Орды вступил с новым наместником в переговоры и выказал всяческую поддержку его планам по укреплению власти Хубилая в монгольских степях. По сведениям «Юань ши», Менгу-Тимур даже заключил с Хубилаем соглашение о совместной борьбе против внутренних мятежников, что едва не вызвало нападения Хайду на Улус Джучи: лишь убедившись, что золотоордынский хан готов к войне, внук Угедэя отказался от своих намерений. {76}

Но, увидев, что влияние Нумугана в Монголии усиливается и, в свою очередь, начинает угрожать балансу сил в империи, Менгу-Тимур в очередной раз принял сторону Хайду. В 1278 г. Нумуган и его верховный военачальник Хантун-нойон были преданы своими союзниками, царевичами-Чингизидами из рода Мунке и Угедэя, и выданы Хайду. Внук Угедэя отправил их к своему союзнику Менгу-Тимуру, при дворе которого оба пленника находились до самой его смерти. Столь ценные заложники обеспечили хану Золотой Орды в высшей степени миролюбивые отношения с Хубилаем! {77} Так, всего лишь однажды задействовав свои военные силы в междоусобной борьбе Чингизидов, Менгу-Тимур добился независимости Золотой Орды и стал ее первым ханом. Ему даже не пришлось сражаться за свою независимость: эта задача была переложена на плечи его союзников, которые создали Хубилаю столько проблем, что он просто не мог позволить себе войну с самым отдаленным улусом империи, каковым являлась Золотая Орда.

IV

Итак, уже за первые три года своего правления Менгу-Тимур сумел добиться независимости Золотой Орды и обезопасить свои владения на юге (заключив мир с ильханом Абагой) и на востоке (вступив в союз с Чагатаидом Бораком). Казалось, это должно было развязать ему руки для активной завоевательной политики на Западе. Однако этот осторожный и дальновидный монарх-прагматик чаще ограничивался демонстрацией силы, нежели ее реальным применением.

Так, в 1270 г., когда рыцари Тевтонского ордена, располагавшиеся в Ревеле (Таллинне), в очередной раз намеревались совершить поход против Великого Новгорода, и напуганный князь Ярослав Ярославич обратился за помощью к Менгу-Тимуру, хан приказал своему владимирскому баскаку Амрагану явиться на переговоры новгородцев с немцами. Решение хана оказалось эффективным: увидев среди русских монгольский отряд (свиту баскака), немцы сразу утратили агрессивность и подписали с Новгородом мир «на всей воле новгородской». {78}

В том же году великий князь Ярослав снова обратился к хану – на этот раз с жалобой на самих новгородцев. Новгородцы отказались признавать великого князя Ярослава своим князем и пригласили на княжение в Новгород его племянника Дмитрия Переяславского, сына Александра Невского. Несмотря на то, что племянник остался лоялен дяде и даже открыто принял его сторону в конфликте с Новгородом, великий князь вознамерился сурово наказать новгородцев. Ярослав выступил против них с владимирскими, тверскими, переяславскими и смоленскими дружинами, а также отправил к Менгу-Тимуру своего посланника, новгородского посадника Ратибора Клуксовича, с просьбой предоставить ордынские войска для восстановления порядка на Руси. И снова Менгу-Тимур лишь сделал вид, что собирается направить для решения проблемы свои войска. На самом деле он дождался приезда в Орду Василия Костромского (брата великого князя), который лично прибыл в ставку хана и убедил его в том, что «новгородци прави, а Ярославъ виноватъ». И хан «возврати татарьскую рать» Поход ордынских войск на Русь вновь не состоялся. {79}

Годом позже Ярослав Ярославич, вероятно, уже будучи больным и чувствуя приближение смерти, приехал к хану, чтобы по уже сложившейся практике согласовать кандидатуру своего преемника на великокняжеском столе. Поддержка хана на этот раз была очень важна, ибо законный наследник, Василий Ярославич Костромской, брат Ярослава, обладал куда меньшими способностями к великому княжению, нежели следующий по старшинству племянник – Дмитрий Переяславский, сын Александра Невского. Тем не менее, старинное лествичное право было за Василием, и Менгу-Тимур дал согласие поддержать именно его как наиболее легитимного претендента на владимирский трои. Авторитет хана на Руси был настолько высок, что Василий после смерти Ярослава в 1272 г. без каких-либо проблем утвердился во Владимире. {80}

Время от времени Менгу-Тимур направлял своих воинов на помощь русским князьям для борьбы против общих внешних врагов. Так, в 1274-1275 гг. хан по просьбе Льва Данииловича Галицкого направил ему на помощь воинов, которые приняли участие в походе Галицко-Волынских князей на Литву. {81} Подобная политика Менгу-Тимура имела несколько положительных последствий: во-первых, хан демонстрировал поддержку своим верным вассалам, русским князьям, во-вторых, настраивал против них литовцев (которые могли стать потенциальными союзниками Червонной Руси в борьбе с Ордой) и, наконец, позволял своим воинам захватывать добычу даже тогда, когда Золотая Орда формально не вела никаких войн.

В 1276 г. скончался и великий князь Василий Ярославич (за год до этого, как и его предшественники, согласовавший с ханом кандидатуру своего преемника {82}), и великий стол перешел, наконец, к его племяннику Дмитрию Александровичу. Однако Дмитрий, возможно, обиженный на хана, за то, что тот не пожелал поддержать его великокняжеские претензии в обход дяди Василия, не стремился тесно взаимодействовать с Сараем. Новый великий князь даже не пошел в поход, который Менгу-Тимур устроил против ясов (осетин) в 1277-1278 гг. и в котором весьма активное участие приняли многие русские князья. С их помощью хан сумел захватить осетинский город Джулат (в русских летописях – Дедяков). {83} Эта победа позволила Менгу-Тимуру укрепить позиции Золотой Орды на Северном Кавказе и тем самым в еще большей степени гарантировать мирные отношения с Хулагуидским Ираном.

Как можно увидеть, Менгу-Тимур поддерживал с Русью в целом благожелательные отношения. За время его правления погиб только один русский князь – рязанский владетель Роман Ольгович, и хотя в русских источниках в его гибели принято обвинять Менгу-Тимура, вряд ли хан на самом деле имел отношение к убийству князя.

По-видимому, Роман Ольгович пал в борьбе со своими соперниками – удельными пронскими князьями, которые в течение XIII-XV вв. неоднократно претендовали на верховную власть в Рязанском княжестве. Не исключено, что пронские владетели привлекли на свою сторону монгольские отряды местных баскаков и с их помощью покончили с рязанским князем. Известно, что как раз с 1270 г. в Пронске стал княжить Ярослав, сын Романа Ольговича: по-видимому, он вместе с братьями решил отомстить местным князьям за отца и выгнал их из собственного княжества. {84}

Однако позднее рязанской епархии понадобилось заполучить «собственного» христианского великомученика, и в результате появилась агиографическая легенда о «житии святого благоверного князя Романа Рязанского». Согласно «житию», кто-то донес на Романа Ольговича Менгу-Тимуру, будто князь отказывается выплачивать ордынский выход и хулит веру монголов. Хан вызвал князя в Сарай, а тот прямо в глаза хану осудил его язычество и стал расхваливать христианство. Разъяренный хан приказал предать его мучительной казни – «разъять по суставам», а затем отрубить голову и вздеть ее на копье. {85}Такова официальная версия православной церкви, но она появилась лишь в XVI в. и совершенно не имеет отношения к реальным событиям. Во-первых, неизвестно ни одного случая, чтобы какой-либо золотоордынский хан казнил князя или простолюдина за отстаивание своих религиозных убеждений. Во-вторых, сам Менгу-Тимур покровительствовал русской православной церкви, свидетельством чему является его ярлык 1267 г. Сарайский епископ Митрофан неоднократно выполнял дипломатические поручения хана в Византии. Более того, в течение всего своего правления Менгу-Тимур, лояльный к русской православной церкви, не позволял католическим миссионерам закрепиться в центральных областях Золотой Орды: в конце его правления несколько миссий действовало лишь на ордынских границах с Венгрией, тогда как в Сарае католики смогли обосноваться лишь при преемниках Менгу-Тимура. {86} Все эти факты заставляют отвергнуть версию о казни Романа Рязанского по приказу внука Бату.

Имея определенные религиозные предпочтении, первый золотоордынский хан, однако, не был силен в религиозных вопросах, и порой это его невежество приводило к нежелательным политическим последствиям. Это проявилось, в частности, в истории с сельджукским султаном Изз ад-Дином Кей-Кавусом и его сыном.

Как мы помним, Берке в конце своего правления удалось вызволить свергнутого султана Кей-Кавуса II из византийского плена. Надеясь вернуть султану трои и использовать его в качестве орудия своей политики на Ближнем Востоке, Берке осыпал Кей-Кавуса милостями, женил на своей дочери и пожаловал в управление крымский город Солхат. Однако Менгу-Тимур в 1268 г. заключил мир с ильханом Абагой и, вероятно, чтобы избежать поводов к возобновлению войны, отказался от плана Берке и изменил отношение к Кей-Кавусу. Он отозвал бывшего султана из Крыма и держал при себе, в Сарае. При его дворе Изз ад-Дин Кей-Кавус и скончался в 1277 или 1278 г.

Вот тут-то Менгу-Тимур и выказал свое незнание особенностей различных религий! Он предложил Масуду б. Кей-Кавусу жениться на Урбай-хатун, вдове его отца и дочери Берке. С точки зрения монгольской религии и степных обычаев такой брак не только допускался, но и приветствовался. Однако по канонам шариата он рассматривался едва ли не как кровосмесительство и потому был совершенно неприемлем для сельджукского принца. Недозволенному религией браку Масуд предпочел бегство из Золотой Орды. {87} Вместе со своим братом Фарамарзом он бежал из Сарая и добровольно явился к ильхану Абаге, который, как ни странно, отнесся к сельджукским принцам благожелательно и даже выделил им в качестве удела часть сельджукской державы. {88} В результате Менгу-Тимур лишился даже призрачной возможности возвести на сельджукский трон своего ставленника и вернуть Золотой Орде контроль над Малой Азией, которым она обладала в эпоху Бату.

Впрочем, несмотря на такие неудачи, в целом внешняя политика Менгу-Тимура оказалась весьма эффективной, и он сумел оставить своим преемникам державу, пользующуюся большим авторитетом на международной арене.

V

Держава Менгу-Тимура процветала и наслаждалась миром. Хан проявлял себя не только как дальновидный политик, но и как справедливый судья: в памяти потомков он остался под прозвищем Келек-хан, т. е. справедливый хан, при котором «все обиженные благодарили его природу, а обидчики жаловались». {89}Менгу-Тимур продолжил денежную политику Берке, последовательно обеспечивая выпуск на всей территории Золотой Орды единой монеты, которая обладала бы единым весом и единым оформлением. Он также приказал чеканить свой титул на монете, именуя себя «ханом высочайшим» и титулом «султан», который, вероятно, призван был поднять репутацию Менгу-Тимура в мусульманском мире. Кроме того, именно при Менгу-Тимуре на монетах Золотой Орды появляется так называемая «тамга дома Бату», показывавшая, что Золотая Орда является уделом уже не всего семейства Чингизидов, а именно потомков Бату. {90}

Говорят, что тот, к кому благоволят боги, умирает молодым. По-видимому, Менгу-Тимур в значительной степени пользовался их покровительством: он скончался, не достигнув 40 лет. Смерть хана наступила в результате неудачной операции: у него в горле появился нарыв, который неумело вскрыли придворные врачи, что и привело к смерти. Произошло это в 1280 г. {91}

Менгу-Тимур имел несколько жен, из которых старшей была Джиджек-хатун, ставшая супругой первого ордынского хана после смерти своего первого мужа Берке Других его жен звали Олджай-хатун (из рода кунграт, племянница Мунке-хана), Султан-хатун (из рода ушин) и Кутуй-хатун. От этих жен у него было десять сыновей (Алгуй, Токта, Тудан, Бурлюк, Абаджи, Сарай-Буга, Тогрул, Малакан, Кадан и Кутуган), которые, в свою очередь, оставили многочисленное потомство. Таким образом, сохранение и продолжение рода Бату было обеспечено. {92}Но это не означало сохранение власти в роду именно самого Менгу-Тимура – первого хана! Поскольку, даже приняв ханский титул, Менгу-Тимур не сумел (или не счел нужным) ввести в Золотой Орде какой-либо четкий порядок передачи власти, сразу после его смерти между его многочисленными родственниками началась очередная борьба за трон. Наиболее ярко проявил себя в ней темник Ногай.


Примечания:

5

В сочинении "Муизз ал-ансаб" ("Книга, прославляющая генеалогии") неизвестного автора, составленном при дворе Тимурида Шахруха около 1426-1427 гг., матерью Берке названа Султан-хатун, третья супруга Джучи, от которой у него родились также Беркечар и Бури [Муизз 2006, с. 38; см. также: СМИЗО 2006, с. 128] На наш взгляд, есть все основания отождествить Султан-хатун с Хан-Султан, дочерью хорезм-шаха Алла ад-Дина Мухаммада II, о которой Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави (секретарь и историк ее брата султана Джалал ад-Дина) сообщает следующее: "Хан-Султан – старшая из дочерей султана [Ала ад-Дина] Мухаммада – была взята в плен [татарами] вместе с Теркен-хатун. Ее взял к себе Души-хан, и она родила ему детей. Затем Души-хан умер, и она сообщила своему брату, султану [Джалал ад-Дину], сведения о татарах, о новостях у них и об их положении. Она сообщала брату, что ал-хакан уже приказал учить ее детей Корану…". [Насави 1996, с. 78-81]. Считать ее матерью Берке позволяет, во-первых, сообщение о рождении у нее детей (по-видимому, Берке, Беркечар и Бури). Во-вторых, ее дети с детства воспитывались в мусульманских традициях, а Берке и его брат Беркечар впоследствии первыми из сыновей Джучи приняли ислам.

Не находя в источниках точной даты рождения Берке. В. В. Бартольд предположил, что он "мог быть только на несколько лет моложе Батыя", другие исследователи идут дальше и указывают в качестве даты его рождения 1210 г. – следующий после наиболее вероятного года рождения его брата Бату [Бартольд 2002 Беркай, с. 503, см. также: Астайкин 1995, с. 601, Костюков 2008. с. 46]. Однако мы полагаем, что он родился около 1221 г, и это подтверждается рядом фактов. Так, хивинский историк середины XVI в. Утемиш-хаджи в своем сочинении "Чингиз-наме" сообщает, что Джучи ("Йочи-хан") умер спустя несколько лет после рождения Берке [Утемиш-хаджи 1992, с 96]: это также свидетельствует о его появлении на свет в начале 1220-х гг., а не в 1210 г., поскольку Джучи умер в 1227 г. Кроме того, Бату привлек Берке к участию в походе на Запад только в [238-1239 гг., и это также позволяет сделать вывод, что до этого времени Берке был слишком молод.

Уже когда книга была передана в издательство, автор ознакомился со статьей А. Н. Иванова, который пришел к таким же выводам относительно даты рождения и происхождения Берке [Иванов 2009, с. 105-106].



6

Абу Умар Минхадж ад-Дин ал-Джузджани, персоязычный историк сер. XIII в. при дворе делийских султанов в Индии, сообщает: "Некоторые заслуживающие доверия люди рассказывали, что обучение его Корану происходило в Ходженде, у одного из ученых благочестивцев этого города. По наступлении срока обрезания над ним (Берка) совершили этот обряд" [СМИЗО 2006, с. 43].



7

Большинство средневековых историков, а за ними и современные исследователи относят Берке к числу старших сыновей Джучи. Персидский автор середины XIII в. Алла ад-Дин Ата-Малик Джувейни перечисляет сыновей Джучи, "достигших возраста" к 1227 г., в следующем порядке: "Богал, Хорду, Бату, Сибакан, Тангут, Берке и Беркечар" [Juvaini 1997, р. 266-267], следует отметить, что Джувейни жил при дворе ильханов в Иране и. вероятно, спустя тридцать лет после описываемых событий, мог "прибавить возраст" Берке. Другой персидский историк Рашид ад-Дин в "Сборнике летописей", составленном в начале XIV в, называет Берке третьим сыном Джучи – следующим после Бату [Рашид ад-Дин 1960, с. 73]. Хивинский хан-историк Абу-л-Гази, составивший в середине XVII в. "Родословное древо тюрок", указывает при перечислении сыновей Джучи своего предка Шибана раньше, чем Берке [Абуль-Гази 1996. с. 98], что соответствует сведениям Джувейни, а не Рашид ад-Дина. Берке мог считаться третьим сыном Джучи (после Орду и Бату) не по возрасту, а, скорее, по статусу – в силу своего происхождения по линии матери. Можно также отметить, что к моменту смерти Бату Берке оставался старшим среди Джучидов и, соответственно, мог быть сочтен Рашид ад-Дином (труд которого появился полвека спустя) следующим братом после Бату.

Участие совсем юного Берке в курултае не должно вызывать недоумения, поскольку формально на общемонгольском сейме должны были присутствовать все члены правящего рода. Эта практика сохранялась и века спустя: так, например, когда бухарский хан Мухаммад Шайбани созвал курултай для обсуждения плана войны против казахов в 1509 г., среди его участников фигурировал даже Абу-х-Хайр-султан, грудной сын хана [см.: Ибн Рузбихан 1976, с. 58].



8

Утемиш-хаджи сообщает, что после смерти отца Берке "пришел в город Сыгнак, не будучи в состоянии находиться среди неверных" [Утемиш-хаджи 1992, с. 96]. Однако к этому сообщению следует отнестись критически: автор "Чингиз-наме" опирался в большей степени на устные предания, а не на письменные источники, и потому вполне мог изложить слухи, а не фактические обстоятельства. Более того, из дальнейшего повествования следует, что Берке пребывал в Сыгнаке вплоть до смерти Бату, хотя большинство других источников содержат абсолютно иную информацию: в последние годы жизни своего старшего брата Берке находился при нем.



9

Первое датированное сообщение о Берке (после его участия в курултае 1228/1229 г) встречается у Рашид ад-Дина при описании событий Западного похода: "После этого в нокай-ил, года собаки, соответствующий 635 г., осенью Мунке-каан и Кадан отправились на черкесов и зимой убили там государя по имени Тукар. Шейбан, Бучек и Бури отправились в область Крым… и у народа хыпчакан захватили холм Таткара. Берке направился в сторону кыпчак, а захватили Арджумака, Куранбаса, Капарана, а прежде того – Бекрути" [цит. по: Арсланова 2002, с. 175]. Мы разделяем точку зрения В. В. Бартольда о том, что Берке, вероятно, в силу своей молодости, не сыграл важной роли в походе на Запад [Бартольд 2002 Беркай, с. 503], хотя некоторые современные авторы придерживаются обратного мнения [см.: Grousset 2000, р. 264; Хрусталев 2004. с. 68]. Ни один источник не сообщает об участии Берке в военных действиях в Южной Руси или Центральной Европе. Нет сведений в источниках и о том, что Берке, после того как Бату с другими царевичами отправился далее на Запад, возглавил некую "приволжскую группировку" монгольских войск и продолжил покорение народов Поволжья, как полагает В. Б. Кощеев [Кощеев 1993, с. 133-134].



57

Рашид ад-Дин I960, с. 72-73. В "Муизз ал-ансаб" Менгу-Тимур назван пятым сыном Тукана [Муизз 2006, с. 40-41]



58

Ал-Муфаддал [СМИЗО 2005, с. 151]. Правда, эти сведения следует принять с несколькими оговорками. Во-первых, В. Г. Тизенгаузен, переводивший этот текст, не случайно поставил знак вопроса после титула "Амир Оглу". Вторая часть этого предполагаемого титула есть не что иное как "огул", т. е. "царевич": согласно персидским летописям, сам Берке, даже возглавив Улус Джучи, довольствовался таким титулом Первая же часть титула Менгу-Тимура вызывает большое сомнение. Прежде всего, слово "эмир" вошло в употребление в Золотой Орде лишь после принятия ислама Узбеком, т. е. в 1320-е гг., а до этого использовался его монгольский эквивалент "нойон". Таким образом, можно было бы предположить, что арабский автор "перевел" монгольский титул на арабский язык (что выглядит странно, поскольку речь идет об официальном титуле, да и вторая часть его осталась монгольской!). Но дело в том, что Чингизиды, стоявшие выше всех сословий, никогда не носили титула "нойон" – ни в Монгольской империи, ни в чиигизидских государствах! Во-вторых, весьма странно звучит выражение ал-Муфаддаля "назначенный ему в наследники". Кто мог назначить Менгу-Тимура наследником Берке? Назначением правителей Золотой Орды со времени Джучи ведал исключительно великий хан. Таковым в 1263 г. был Хубилай, но мог ли он назначить наследника Берке, который в течение всего своего правления не признавал его власти? Или сам Берке, отказавшись признавать первенство Хубилая, назначил Менгу-Тимура своим наследником? Тоже вряд ли, поскольку формально самостоятельным монархом он себя все же не считал и понимал, что его преемника, вероятно, назначит великий хан. Вышесказанное и позволяет сделать вывод, что Берке признал своим наследником Менгу-Тимура в качестве условия sine qua non, при котором власть Берке соглашались признать другие Джучиды (в том числе и потомки самого Бату). Подобные компромиссы имели место и в других государствах Чингизидов: даже великий хан Мунке в начале правления признавал своим наследником Хайду, сына Кашина, сына Угедэя, что, вероятно, обеспечило' его признание со стороны Угедэидов [Григорьев 1978, с. 24; Караев с. 20; Почекаев 2006а, с. 263].



59

ПСРЛ 1843, с. 202. Фраза весьма туманна и потому вызывает различные толкования исследователей. Так, например. Н И. Веселовский полагает, что речь идет о сражении Берке с ильханом Абагой [Веселовский 1922, с. 14]. Однако, повествуя о других Чингизидских государствах, русские авторы обычно уточняли, что речь идет "о Бухарской земле", "Тевризе граде", "Китайском государе" и т. п., тогда как форма "в Татарехъ" в ранних русских летописях означала именно Золотую Орду Поэтому нам ближе трактовка В. Л. Егорова, согласно которой летописец сообщил о борьбе, имевшей место в Орде после смерти Берке – о борьбе представителей разных аристократических кланов, а возможно, и противников ислама с его сторонниками [Егоров 1985, с. 199-200].



60

Источники прямо не называют соперников Менгу-Тимура, но они легко угадываются на основании косвенных сведений летописных сочинений. По мнению Е. П. Мыськова, Менгу-Тимур пришел к власти спокойно, без заговоров, переворотов и соперничества с другими царевичами – именно в силу того, что он был наиболее вероятным преемником Берке [Мыськов 2003, с. 104] Однако вышеприведенное сообщение Ипатьевской летописи опровергает мнение исследователя.



61

Г. В. Вернадский и Д. Феннел утверждают, что Ногай именно в правление Менгу-Тимура стал фактическим соправителем золотоордынских ханов [Вернадский 2000, с. 170-171; Феннел 1989, с. 189], однако свои утверждения ничем не подкрепляют. Источники ничего не сообщают о его активной деятельности при ханском дворе в эпоху Менгу-Тимура – напротив, он в это время целиком сосредотачивается на делах своего придунайского улуса. Его участие в политике Золотой Орды вновь активизируется лишь после смерти Менгу-Тимура и вступления на трон Туда-Менгу [см., напр.: Смирнов 2005, с. 113].



62

"Маву, начальника левого крыла" и "Таира, начальника правого крыла" упоминают автор "Биографии Калауна" и ан-Нувайри [СМИЗО 2005, с. 79. 126; см. также: Федоров-Давыдов 1973, с. 59-60; Трепавлов 1993, с 88].



63

Согласно Рашид ад-Дину, великий хан Хубилай, узнав о смерти Берке, "улус Берке пожаловал Менгу-Тимуру" [Рашид ад-Дин 1960, с. 168]



64

Весьма любопытно, что на монетах первого ордынского хана, не отличавшегося особенным благорасположением к исламу, нередко встречаются также надписи, традиционные для мусульманской нумизматики – символ веры "Нет иного бога кроме Аллаха единого, он не имеет сообщника". "Хвала богу", "Уповай на бога" и т. п. [Френ 1832, с. 2; Хромов 2005а, с 130].



65

Согласно Рашид ад-Дину, Менгу-Тимур "долгое время противился Абага-хану, и они несколько раз сражались, и Абага-хан одерживал победы. В конце концов, они в году… [пропуск в тексте. – Р. П.] в силу крайней необходимости заключили мир" [Рашид ад-Дин 1960, с. 82]. Не следует забывать, что Рашид ад-Дин был сановником и официальным историографом персидских ильханов и поэтому мог несколько преувеличить успехи Абаги. Тем не менее, по-видимому, в самом начале своего правления Менгу-Тимур действительно потерпел поражение от Абаги. Так, например, сирийский автор середины XIV в. Ибн Касир сообщает: "В 665 году (= 2 окт. 1266 – 21 сент. 1267 г.) встретились Абага и Менгу-Тимур. заступивший место Берке-хаиа. Абага разбил его, отнял у него большую добычу и возвратился в свою землю" [СМИЗО 2005, с 204] Правда, другие историки сообщают, будто боевые действия между Золотой Ордой и Ираном продолжались и потом. По сообщению того же Ибн Касира, "в 669 году (= 20 авг. 1270 – 9 авг. 1271 г.) прибыла к нему (султану Египетскому в Аскалоне) радостная весть, что Менгу-Тимур разбил войско Абаги. Обрадовался он (султан) этому"; сходное сообщение встречаем и у другого арабского историка аз-Заххаби. "В 669 году (= 20 авг. 1270 – 9 авг. 1271 г) дошло до султана аль-Малик аз-Захира (известие), что войско сына брата Берке разбило войско Абаги" [СМИЗО 2005, с. 165, 205]. Вассаф-хазрет также пишет, что "однажды 30 000 всадников мечебойцев и дротикометателей, принадлежавших Абака-хану, во время возвращения и переправы через реку, когда льдины разломались, все утонули и погибли, отпечатав на поверхности льда результат дней (своей) жизни" [СМИЗО 2006, с. 165]. В последнем сообщении, по-видимому, смешались сведения о двух разгромах войск ильхана: о котором упоминает и аз-Заххаби и о катастрофе при переправе через Куру, имевшей место еще во время войны Берке и Хулагу. Сведения арабских историков, как мы не раз имели возможность убедиться, часто неправильно датированы, поэтому не следует с полным доверием принимать их сообщения о победах Менгу-Тимура в начале 1270-х гг. В какой-то мере их можно соотнести с сообщением Хондемира, согласно которому в 1268 г. Абага вынужден был отвести свои войска с захваченных в результате прошлогодней победы территорий, поскольку получил известия о приготовлениях к военным действиям Чагатаида Борака – союзника Менгу-Тимура [Khondemir 1852, р. 258]. Вероятно, эти события практически свели на нет результаты победы Абаги, недавно одержанной над ордынским ханом, и были восприняты арабскими историками как победа золотоордынского правителя. Сведения арабских историков о победах Золотой Орды над Ираном в 1270-1271 гг. опровергаются сообщением более компетентного автора Рашид ад-Дина, согласно которому поздней осенью 1270 г. к Абаге "приехали гонцы от Менгу-Тимура с поздравлениями с победой над Бораком [и] с разного рода подарками и подношениями: соколами, сонкурами и шахипами. Абага-хан приказал, оказав им почет и уважение, отправить [обратно] и вместе с ними послал царские дары" [Рашид ад-Дин 1946, с. 86]. Весьма вероятно, что миролюбивая политика Абаги в значительной степени объяснялась его дипломатическими неудачами на Западе: еще в 1267 г он отправил письмо папе римскому Клименту IV, которому предлагал союз против Египта и Золотой Орды, но тот не отреагировал [см.: Mostaert, Cleaves 1952, p. 430- 445; Шталь 1961].



66

Единственный шанс возобновления войны появился у Бейбарса только в 671-672 гг. х. (1272-1273 гг.), когда между Менгу-Тимуром и Абагой, по-видимому, случилось очередное обострение отношений, и Менгу-Тимур направил в Египет своих послов с предложением о совместных действиях против Ирана Однако, согласно ал-Муфаддалу и Ибн ал-Фурату, эти послы были задержаны византийским императором, и только через год египетскому султану удалось освободить их. За это время Менгу-Тимур и Абага, вероятно, успели решить свои разногласия, и у Золотой Орды отпала необходимость в союзе с египтянами [СМИЗО 2005, с 152-153, 263-264, Закиров 1966, с. 61; Камалов 2007, с. 61-62].



67

Ярлыки 1955, с. 467-468. Текст ярлыка, по мнению исследователей, был весьма существенно "подредактирован" в канцелярии русских митрополитов более позднего времени и существенно отличался от выданного оригинала. А П. Григорьев, проанализировавший большое количество официальных актов Монгольской империи и выделившихся из нее государств (включая ярлыки ханов Золотой Орды), высказал весьма убедительное суждение о том, что русский текст не соответствует типовому формуляру ордынских ярлыков, имеет многочисленные повторения и т п., а потому предложил реконструкцию оригинального текста в следующем виде: "Предвечного бога силою, наш, Менгу-Тимура, указ даругам-князьям городов и селений, князьям войска, писцам, таможникам. проезжим послам, сокольникам и звериным ловцам. Чингис-хан и последующие ханы, наши старшие братья, говоря: "Священники и монахи, каких бы то ни было налогов не видя, пусть богу за нас молятся, благопожелания нам возносят! " – выдавали им ярлыки. И ныне мы, прежним ярлыкам согласно, сказали им: "Каких бы то ни было налогов не видя, богу за нас молитесь, благопожелания нам возносите! " – этому митрополиту ярлык дали В год зайчихи первого месяца осени в четвертый [день] старого [месяца], когда [наша ставка] находилась в степи, написан" [Григорьев 20046, с. 44] Реконструкция Л. П. Григорьева представляется вполне аргументированной, поскольку в значительной степени соответствует сохранившимся текстам других ханских грамот служителям различных конфессий. Впрочем, есть сведения, что проекты ярлыков нередко готовились самими будущими их получателями [см., напр.: Григорьев, Григорьев 2002, с. 9]. Поэтому в ярлыке Менгу-Тимура русскому духовенству могли содержаться определенные специфические положения, вписанные в проект ярлыка по требованию церковных иерархов в интересах именно русской православной церкви, а потому отсутствовавшие в ярлыках, например, великих ханов буддийскому или даосскому духовенству – при сохранении, конечно, общей структуры ярлыка.

Ю. В. Сочнев вслед за П. П. Соколовым полагает, что Менгу-Тимуром было выдано два ярлыка русской церкви, и до нас дошел второй, который исследователь датирует 1279 г. По его мнению, выдача этого второго ярлыка была связана с проведением в 1275 г. переписи населения и уточнением круга субъектов, облагаемых налогами и освобождаемых от них [Сочнев 2007, с. 18].

В историографической традиции ярлык Менгу-Тимура митрополиту Кириллу почему-то принято считать всего лишь наиболее ранним из сохранившихся ордынских ярлыков русской церкви. По-видимому, определенную путаницу внесло сообщение составителя Краткой редакции собрания ярлыков русским митрополитам, согласно которому "Суть же и инии мнози ярлыци предании быша к церкви божии и пречистыя его матере от безбожных онех царей и крепость бысть митрополиту и всему причту о нем [не реку от Саина, иже бе попленид Русскую землю, но паче рещи и всех царей еже по нем царствоваша…]" [Зимин 1955, с 471]. При этом историки не принимают во внимание, что предшествующие золотоордынские правители не носили ханского титула и потому не могли издавать ярлыки, таким образом, практически не подлежит сомнению, что рассматриваемый документ был именно первым ярлыком золотоордынского хана русскому духовенству, а не самым древним из дошедших до нас Если же буквально понимать слова составителя собрания ярлыков и признать, что русское духовенство получало ярлыки еще со времен Бату, то речь идет, по-видимому, о ярлыках великих ханов – Угедэя, Гуюка, Мунке, а возможно, и Хубилая; не исключено, что они впоследствии были уничтожены в связи с принятием ханского титула золотоордынскими правителями.



68

Текст этого ярлыка Менгу-Тимура сохранился в составе другого официального акта – грамоты самого великого князя Ярослава, содержание которой выглядит следующим образом: "Менгу Темерево слово къ Ярославу князю, дай путь немецкому гостю на свою волость. От князя Ярослава ко рижанам, и к болшим и к молодым, и кто гостить, и ко всем: путь ваш чист есть по моей волости; а кто мне ратный, с тим ся сам ведаю; а гостю чист путь по моей волости" [Грамоты 1949, с. 57].



69

Исследователи связывают возникновение генуэзских факторий в Крыму именно с Менгу-Тимуром или его наместником в Крыму Уран(Урук)- Тимуром [Григорьев 1844, с. 303; Гейд 1915, с. 77. Узлов 2004, с. 213; Canale 1855, р. 154]. О торговле генуэзцев в Каспийском море см.: Гекеньян 2001, с. 97.



70

См.: Малышев 2001, с. 141.



71

Согласно Абу-л-Гази, в отношении родственников своих, как старших, так и младших в роде, он [Менгу-Тимур. – Р. П.] действовал согласно распоряжениям Бату-хана, а потому владение в Белой Орде отдал он Багадур-хану, сыну Шибан-ханову; области Кафу и Крым отдал Уран-Тимуру. Уран-Тимур был сын Тукай-Тимура" [Абуль-Гази 1996, с. 99- 100]. Исследователи склонны толковать это сообщение в том смысле, что потомки Туга-Тимура еще со времен Бату имели владения в Крыму [так полагают, в частности, Й. Хаммер-Пургшталь и Г. Ховорт, см. подробнее: Сафаргалиев 1996, с. 312-313, Федоров-Давыдов 1973, с. 53]. Однако, на наш взгляд, следует понимать его именно так, что Менгу-Тимур следовал политике Бату в отношении постоянных "перетасовок" владений удельных Джучидов [см.: Почекаев 2006а, с. 157-158; ср.: Федоров-Давыдов 1973, с 54-55]. В частности. Г А Федоров-Давыдов отметил, что Маву, начальник левого крыла войск Менгу Тимура, принадлежал к вассалам Орду, старшего сына Джучи, и выразил в связи с этим недоумение [Федоров-Давыдов 1973, с. 59]- На наш взгляд, этот факт также свидетельствует в пользу того, что Менгу-Тимур периодически заставлял перекочевывать своих родичей и нойонов, не делая исключений и для представителей улуса Орду – Синей Орды.



72

Не случайно именно потомок Уран-Тимура, крымский хан Менгли-Гирей, в 1502 г. положил конец существованию Золотой Орды, разгромив хана Шейх-Ахмада, и провозгласил себя официальным преемником ханов Улуса Джучи.



73

См.: Далай 1977, с. 329.



74

См.: Рашид ад-Дин 1946, с. 70; Biran 1997, р. 25, 63.



75

Рашид ад-Дин 1946, с. 60. См. также Бартольд 1943, с. 54-55; Grousset 2000, р. 333, Biran 1997, р. 26, Цолмон 2006, т. 36.



76

См.: Далай 1983, с. 49; Biran 1997, р. 29-30.



77

Туда-Менгу, брат и преемник Менгу-Тимура на троне Золотой Орды, по-видимому, отказался от союза с Хайду и поэтому уже в 1280/ 1281 г освободил обоих пленников и отправил их к Хубилаю.



78

Согласно Новгородской первой летописи, немцы "прислаша послы с молъбою: "кланяемся на всей воли вашей, Нарове всей отступаемся, а крови не проливаите"; и тако новгородци, гадавшее, взяша миръ на всей воли своей" [НПЛ 2001, с. 319]. См. также: Насонов 2002, с. 229-230; Пашуто 1963, с. 107; Ливонская хроника 2002, с. 251-252.



79

НПЛ 2000, с. 320.



80

Василий Костромской даже носил прозвище Квашня, весьма точно отражавшее его характер и способности. Тем не менее, благодаря авторитету Менгу-Тимура на Руси, он сохранял великое княжение до самой смерти, хотя в великокняжеском семействе было немало более энергичных и деятельных претендентов – например, уже упоминавшийся его племянник и преемник Дмитрий Переяславский, сын Александра Невского.



81

ПСРЛ 1843, с. 205-206.



82

В летописи сообщается, что "лето 6784" (1276 г) "прииде князь велики ис Татар Василеи" и "тое же зимы преставися" [ПСРЛ 1949, с. 151]. Несомненно, визит больного Василия Ярославича в Орду состоялся в соответствии с уже сложившейся традицией, в соответствии с которой великие князья перед смертью рекомендовали хану своего преемника. В условиях "анархии" в вопросе передачи власти, начатой братьями и сыновьями Ярослава Всеволодовича в конце 1240-х гг., одобрение верховным сюзереном русских земель кандидатур князей-наследников служило своеобразной гарантией мира и стабильности на Руси.



83

См.: Крупнов. 1968, с. 292-294. По мнению исследователей, Менгу-Тимур просто-напросто приказал своим русским вассалам принять участие в этом походе, тем самым фактически перечеркнув договоренность Верке и Александра Невского о неучастии русских войск в ордынских военных предприятиях [см., напр.: Вернадский 2000, с 179] На наш взгляд, не следует обвинять Менгу-Тимура: он остался верен прежним соглашениям, и ни один русский ратник не участвовал в его балканских кампаниях или войне с Ираном, что же касается похода на осетин, то он был выгоден самим русским князьям. Еще с XI в. русские правители имели геополитические и экономические интересы в Предкавказье и на Северном Кавказе, были заинтересованы в мире в этом регионе, надежных торговых путях и пр. [см., напр.: Гадло 1994, с. 138 и след.]. Это подтверждается и тем, что русские участвовали в этом походе не как вспомогательные войска ордынского хана, а как самостоятельная армия, которую возглавили самые влиятельные князья Северо-Восточной Руси – Андрей Городецкий, Федор Ярославский, Глеб Ростовский "и инии князи мнози" Их дружины осадили и 8 февраля 1278 г. захватили Дедяков, причем все летописцы отмечают, что именно русские князья, а не ордынцы взяли этот город, что именно они "победыв Ясы" (т. е. осетинов), получили богатую добычу и удостоились похвалы Менгу-Тимура [ПСРЛ 1863, с. 405; ПСРЛ 1949, с. 152].

В связи с взятием Джулата небезынтересно отметить наблюдение исследователей о существенной смене религиозной политики в завоеванных аланских землях. Если до похода 1277-1278 гг. здесь активно действовали грузинские миссионеры, то после него их влияние резко ослабло, и на смену им пришли римско-католические миссионеры, действовавшие через Золотую Орду [см.: Нарожный 1989. с 109]. Очевидно, это было связано с тем, что Грузия являлась вассалом Хулагуидского Ирана, и Менгу-Тимур, укрепив власть в Алании, постарался заменить проводников хулагуидской политики на католических проповедников, имевших более тесные Связи с Золотой Ордой.



84

См.: Экземплярский 1891, с. 573-575.



85

Подобная версия излагается впервые лишь в Никоновской летописи: "Того же лета оклеветанъ бысть во Орде ко царю князь велики Рязанский Романъ Олговичъ, внук Ингваровъ, правнук Игоревь, праправнук Глебовъ, глаголющее, яко хулить тя великого царя и ругается вере твоей. Онъ же напусти на него Татаръ; они же начаша нудиги его к вере ихъ. Онь же глагола к нимъ: "не достоитъ православным христианом оставя веру свою православную и приимати веру бесерменскую поганую". Они же начаша его бити; онъ же глаголаше: "христианинъ есмь, и воистину христианская вера свята есть, и ваша Татарскаа вера погана есть'' Они же не хотяше от него таковыхъ речей слышати, и отрезаша языкь. и заткоша уста его убрусомъ, и начаша резати его по суставомъ и метати раздно, персты вся обрезоша и у ног и у рук, и устне и уши и прочая суставы розрезаша. и яко остася трупь единъ, они же одраша кожу отъ главы его и на копие взоткнуша. И ce убо сей новый мученикъ бысть подобен страстию Иакову Перскому" [ПСРЛ 2000а. с. 149; см. также. Афанасьев 2005, Борисов 2005, с 67].

Современный исследователь-монголист П. О. Рыкин посвятил специальную статью этому эпизоду русско-монгольских отношений, использовав сообщение Никоновской летописи и сделав вывод о том, что столь жестокая казнь носила ритуальный характер и была вызвана тяжкими преступлениями самого рязанского князя – "хулой на царя" и "поношением поганой татарской веры". При этом исследователь провел ряд параллелей из монгольской истории и истории взаимоотношений монголов с народами Кавказа, в которых также встречались примеры подобных казней [Рыкин 2005, с. 62-73] Отдавая должное наблюдательности П. О. Рыкина и его умению привлекать параллельные сюжеты из исторических источников различного происхождения, тем не менее, следует отметить, что он слишком принял на веру сообщение Никоновской летописи о похождениях Романа Рязанского в ставке Менгу-Тимура! Дело в том, что этот источник является гораздо более поздним источником, и многие сведения прежних летописцев, как можно увидеть при сравнении сообщений об убиении рязанского князя, подверглись агиографической обработке. Летописец, как видим, практически не скрывает своего намерения создать культ еще одного русского святого – этакой альтернативы упомянутому Иакову Персидскому (мученику IV в., расчлененному по приказу персидского шаха).

Так, согласно Московскому своду конца XV в., "того же лета убиенъ бысть князь Романъ Олгович Рязанскы от поганыхъ Татаръ, и бысть сиче убиение его. Заткоша уста его убрусомъ и начаша резати его по составом и метати разно, и, якорозоимаша его, остася трупъ единъ, они же одравше главу ему взоткоша на копие. Ce бысть новый мученикъ, подобен страстью Якову Персьскому, и купи си страстию царствие небесное, и венецъ прият от руки господня со сродникомъ своим князем Михаилом Черниговським; убиение же его бысть месяца иуля 19" [ПСРЛ 1949, с. 150; см также: ПСРЛ 1848, с. 42]. Тверской летописец XVI в. приводит примерно те же сведения, добавляя лишь нравоучительное увещевание князьям, чтобы они не прельщались мирской славой и возлюбили чистоту [ПСРЛ 1863. с. 403; см. также: Приселков 2002. с. 330; Софийский временник 1820, с. 283-284]. Как видим, в более ранних летописях нет ни слова о вызове князя Романа в Сарай, его "религиозном диспуте" с ханом и смертном приговоре. Нет сомнения, что князь пал жертвой не ханского гнева, а междоусобиц русских князей с участием монгольских войск, вполне вероятно, что и подробности его казни – позднейший вымысел летописцев, желавших причислить князя к христианским великомученикам.



86

См. подробнее: Малышев 2001, с. 143; Tanase 2004, р. 124-125.



87

См.: Рукн ад-Дин Бейбарс [СМИЗО 2005, с 92-93], Wittek 1952, р. 649. И. X. Камалов почему-то датирует это событие не 1277 или 1278, а 1272 г [Камалов 2007, с. 61].



88

Впоследствии Масуд четырежды вступал на трон всего Румского султаната.



89

Родословие тюрков [СМИЗО 2006, с. 393]; Улугбек 2007, с. 97; Утемиш-хаджи 1992, с. 101.



90

См.: Мухамадиев 1983, с. 49-50; Федоров-Давыдов 2003, с 21. Вес медных золотоордынских монет в эпоху Берке и Менгу-Тимура составлял 1, 56 г, а серебряных – 0, 52 г.



91

См.: Pelliot 1949, р. 62. В средневековых исторических сочинениях смерть Менгу-Тимура датируется либо 1280, либо 1282 г., и исследователи до сих пор дискутируют о верности той или иной даты. Нумизматические материалы, казалось бы, свидетельствуют в пользу более поздней даты – сохранилось несколько монет с именем Менгу-Тимура, чеканенных в 1281/1282 г. [см. подробнее: Мыськов 2003, с. 110-111] Однако можно допустить, что в течение какого-то времени, пока не были изготовлены образцы с именем преемника Менгу-Тимура, продолжалась чеканка монет с именем первого хана Золотой Орды. На наш взгляд, путаница относительно года смерти Менгу-Тимура объясняется двумя причинами: во-первых, тем, что до египетских властей сведения о его смерти дошли с опозданием на полтора-два года; во-вторых, в 1282 г. умер другой Менгу-Тимур (23. 10-1256-26. 04. 1282), сын ильхана Хулагу [Рашид ад-Дин 1946, с. 97]. Не исключено, что в более поздних исторических трудах смешались личности этих двух Чингизидов, являвшихся современниками, тезками и сравнительно близкими родственниками (Менгу-Тимур "иранский" приходился нашему герою троюродным дядей).



92

В сочинении Рукн ад-Дин Бейбарса Джиджек-хатун названа матерью Алгуя, старшего сына Менгу-Тимура [СМИЗО 2005, с. 93] Рашид ад-Дин же, перечисляя жен и сыновей первого ордынского хана, вообще не упоминает ханшу с таким именем, по его сведениям, старшей женой Менгу-Тимура была Олджай-хатун из рода кунграт, племянница Мунке-хана, второй – Султан-хатун из рода ушин, третьей – Кутуй-хатун. Менгу-Тимур оставил десять сыновей. От Олджай-хатун родились Алгуй и Токта, от Султан-хатун – Тудан и Баркук (Бурлюк) [Рашид ад-Дин I960, с. 72-73]. Согласно "Му'изз ал-ансаб", Султан-хатун была матерью Абаджи и Тудана, а Кутуй (Тутукуй)-хатун – матерью Бурлюка [Муизз 2005, с. 41]. Матери остальных сыновей – Сарай-Буги, Тогрула, Малагана, Кадана и Кутугана – неизвестны.

Одна из дочерей Менгу-Тимура уже после смерти хана была выдана замуж за Федора Ростиславича Чермного, князя Смоленского и Ярославского, и крещена под именем Анна. Таким образом, с 1299 по 1471 г (присоединение Ярославля к Московскому государству) Ярославским княжеством правили прямые потомки Менгу-Тимура по женской линии [см.: Экземплярский 1891, с. 83].

">







Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх