Нормализация евреев

Впрочем, если бы евреи сделались «нормальной» нацией…

Нормальной — это какой? Да такой, как все. Впрочем, «все» — понятие растяжимое, если говорить о целом мире. «Как все» в России долго означало «как русские». Был в советской торговле такой термин — «нормализация молока», доведение слишком жирного молока до положенной кондиции. Может, это было бы и неплохо, если бы стандарты, под которые требовалось подогнать народ, спускались откуда-то с всеведущих небес. Но правители-то исходили или из привычного, или из утопического…

В эпоху Николая Первого, когда перед Россией стояла историческая задача вестернизации, либерализации, формирования свободного рынка труда и его продуктов, формирования свободной финансовой системы, государь император именно ту часть населения, которая была к этому наиболее приспособлена (евреев), возжелал превратить в землепашцев, ибо в торговых и финансовых навыках евреев совершенно справедливо видел опасность для существующего уклада. Но разумеется, аграризация евреев, не вписывавшаяся ни в их привычки, ни в их национальные химеры, не принесла ни той, ни другой стороне почти ничего, кроме неприятностей и убытков. Тем не менее идея некоего Протобиробиджана начинала брезжить уже тогда: в 1835 году Николай, по предложению министра финансов Канкрина, утвердил проект переселения еврейского излишка (то есть чем больше, тем лучше) на пустующие земли Сибири. При этом еврейским переселенцам предполагалось за счет казны выделять по пятнадцать десятин удобной земли на мужского пола душу плюс земледельческие орудия и скотину.

Но с одной стороны, воспротивились кагалы, которым их беднота была нужна для исправления другой повинности, тоже связанной с еврейской нормализацией, — я имею в виду службу в армии. С другой стороны, одумалось и правительство: попробуй-ка переселить бог знает куда этакую уйму народа — и какого! Не имея «добрых примеров трудолюбия и хозяйства», евреи и в Сибири останутся евреями, продолжая уже среди тунгусов «тот же бесплодный, одними обманами поддерживаемый торг, который сделал столько вреда Западному краю империи — корчемствовать, разорять жителей легким удовлетворением склонностей к пьянству» — и прочая, и прочая, и прочая.

Солдатчина же при всех ее ужасах — возможно, оказалась более эффективным орудием включения еврейского народа в современную социальную реальность. По крайней мере, такой основательный исследователь, как Йоханан Петровский-Штерн («Евреи в русской армии». М., «НЛО», 2003), приходит именно к этому выводу: «армия сыграла решающую роль в модернизации евреев России» и даже подготовила заметную часть кадров будущей военной организации Хагана, впоследствии переросшей в армию обороны Израиля.

Евреям, равно как доброй свинье, в конце концов все идет впрок, с грустью вздохнут антисемиты.

Нормализовать евреев вознамерились, разумеется, и строители нового мира. Но что для них было нормой? Годилось и исчезновение, ассимиляция евреев — это было бы вполне по Марксу―Ленину―Сталину. Но неплохо было бы и предварительно переверстать их в пролетариев. Или сделать их нацией как нацией — со своей территорией, где они наконец могли бы сделаться большинством, а не меньшинством; причем большинством, имеющим собственное прикрепленное к земле крестьянство, — это тоже вписывалось в большевистские теории, всегда подгонявшиеся под злобу дня.

Хотя — зачем? Ведь все равно всем нациям предстояло слиться в одну? (В какую — вопрос тонко обходился.) Честно скажу: не знаю. Всякое решение вопросов такого масштаба возникает как компромисс множества направлений, ни одно из которых в итоге не бывает довольно результатом. Вообще однозначно сказать, чего хотели большевики, заведомо невозможно: утопические цели требовали одного, а задачи завоевания, удержания и укрепления власти совершенно другого. Как всякая мало-мальски приличная всемирная греза, марксизм-ленинизм представлял собой противоречивую систему, благодаря чему каждый, кто был ею зачарован, имел полную возможность очаровываться каким-то близким лично ему аспектом, не обращая внимания на отрицающие его иные аспекты, чарующие других. Однако при попытке построить что-то реальное по чертежам, разные листы которых отрицают друг друга, воплощения противостоящих аспектов начинали сталкиваться с катастрофическим грохотом.

Личность, намеревающаяся совершить прыжок в царство свободы, вдребезги расшибалась о тотальное планирование, исключающее свободу; стратегические цели пролетарской армии, долженствовавшей обеспечить ее авангарду (большевикам) мировое господство, требовали жесточайшей эксплуатации тех, из кого, собственно, и состоял рабочий класс, во имя которого все якобы и творилось (мало кто понимал, что борьба шла не за интересы реального пролетариата, а за интересы навязанной ему химеры); интернациональное единство страны требовало подавления пресловутого права наций на самоопределение — к которому сами национальные меньшинства и даже кое-кто из большевиков-идеалистов временами начинали относиться с опасной серьезностью. А наследство им досталось многообразнейшее: перечень всех этнических групп дотягивал до 800 наименований; в 1926 году примерно пятьсот упразднили, а в 1936-м — Сталин говорил уже о шестидесяти.

Сталин, глава Наркомата по делам национальностей, полагал, что армейская дисциплина — а учреждаемое государство и мыслилось чем-то вроде передового отряда будущей всемирной армии — несовместима с независимостью отдельных национальных полков и дивизий. А потому сразу выдвинул принцип, позволяющий при желании пресечь любые национальные вольности: уважаться может не самоопределение буржуазии, а самоопределение трудящихся масс (впоследствии всякую попытку заговорить об отдельных национальных интересах, хотя бы и культурных, всегда называли национализмом не каким-нибудь, а именно буржуазным). Поскрести иного коммуниста — и найдешь великорусского шовиниста, отреагировал Ленин; Ильич, разумеется, тоже прекрасно понимал, что первейшее условие политической борьбы — быть сильным, но вместе с тем он всерьез опасался, что русский патриотизм («великорусский шовинизм») сумеет борьбу за торжество международного рабочего класса трансформировать в борьбу за торжество русского государства — что русская национальная греза одолеет интернациональную. «Буржуазный национализм и пролетарский интернационализм — вот два непримиримых лозунга, соответствующие двум великим классовым лагерям всего мира». В. И. Ленин.

Армейская централизация внутри партии была для Ленина альфой и омегой государственной мудрости — центральные комитеты национальных компартий были приравнены к территориальным: все периферийные органы «ордена меченосцев» должны были быть идеально послушны центру. Но — центру общепролетарскому, а не русскому, «классовое» доминирование не должно было превращаться в национальное. Подчеркиваю: Ленин стоял вовсе не за чью-либо свободу, Ленин стоял за диктатуру. Но диктатуру классовую, а не национальную. Патриотические чувства, порождаемые национальными фантомами, были едва ли не самым могучим препятствием на пути к мировому господству фантомов пролетарских.

Сталин же занимал в этом вопросе более прагматическую позицию: почему бы не сгруппировать более слабые национальные отряды вокруг наиболее сильного — русского, если это улучшает управляемость да к тому же приближает идеальную цель неизбежного слияния наций в одну. В августе 1922 года, уже будучи генеральным секретарем ЦК РКП(б), Сталин подготовил проект резолюции пленума ЦК, который признал целесообразным формальное вступление независимых советских республик Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Армении в состав РСФСР (этим чрезвычайно усложнялась процедура их законного отделения). Далее чудесный грузин в письме к Ленину попытался убедить дряхлеющего льва в том, что хаос в отношениях между центром и окраинами становится нетерпимым, а потому пора прекратить игру в независимость: либо действительная независимость и тогда невмешательство центра, либо действительное объединение советских республик в одно хозяйственное целое.

Но Ленин грезил более пышными воздушными замками в виде некоего Союза советских республик Европы и Азии, куда вот-вот вольется пробуждающийся Восток, да и лозунг «Даешь Европу!», начиная с бурлящей Германии, призывно пел в его ушах…

Словом, если бы не все та же проклятая «та старушка», трудно сказать, что бы еще мог наворотить вождь мирового пролетариата, прежде чем его наконец связали — скорее всего, даже сами его верные ученики, видя, что он снова и снова готов ставить на карту чудом свалившуюся на них победу.

Покорить мир, став во главе Российской империи, но предварительно истребив в ней все русское (не людей, разумеется, а их национальные мнимости), — это было слишком смело даже для большевиков. А Сталин, хотя ни малейшей симпатии ни к русскому и ни к какому другому патриотизму не испытывал, все же не видел большой опасности в том, чтобы в так называемом интернациональном государстве доминировал русский язык, а главным столичным городом сделалась древняя русская столица — лишь бы сам русский народ оставался в безоговорочном у него повиновении. Поэтому он, с одной стороны, старался удержать в узде могучего русского медведя, которого они, большевики, хотя и сумели взнуздать, но продолжали опасаться, а потому по-прежнему называли великорусский шовинизм «основной опасностью»; с другой же стороны, он понимал, что опираться на безопасное, то есть на бессильное, невозможно. Он лишь пресекал национальные порывы железным принципом: право наций на самоопределение должно быть подчинено праву рабочего класса на укрепление своей власти.

А рабочий класс — это был он.

Прежде всего власть, теории подождут. Тем более что без власти они все равно ничего не стоят. И если для укрепления власти в минуту смертельной опасности со стороны поднявшегося на дыбы тевтонского фантома понадобится пришпорить русский патриотизм, еще вчера именуемый шовинизмом, он это сделает не колеблясь. Ставить нужно на сильнейшего, только узду следует держать рукой еще более железной, безжалостно истребляя тех мечтателей, которые вздумают обращать русскую мечту не только против чужеземного, но и против внутреннего деспотизма.

Двадцатые… Какие нации в те годы выглядят доминирующими, а какие угнетенными? Антисемиты, как известно, считают, что доминировали евреи, а угнетали русских. Двухтомник Солженицына «Двести лет вместе» не только резко расширил круг сторонников этого мнения, но и придал ему респектабельности. Но мое мнение вы знаете: угнетен тот народ, который вынужден стыдиться своего имени. Национальный подъем и национальный упадок происходят прежде всего не во внешнем мире, а во внутреннем мире людей, в их психике. И если членам какой-то нации становится опасно произнести вслух ее имя, признаться в гордости за ее прошлое, в надеждах на ее будущее — однако это рождает в них гнев и удвоенную любовь к своему униженному народу, — это для меня признак бесспорного национального подъема. Если же сколь угодно много отдельных индивидов из этого народа добиваются блестящих успехов на всех мыслимых поприщах, но становятся равнодушными к своей национальной мечте, к прошлому и будущему своего народа — для меня это несомненный национальный упадок.

Народ — это прежде всего греза; крепнет греза — подъем, слабеет — упадок. А потому все цифры — столько-то евреев проникли туда-то и туда-то, сюда-то и сюда-то, а столько-то русских расстреляно, сослано и проч., — это совершенно не говорит о чьем-то национальном торжестве или национальном поражении. Если, повторяю, евреи массами добиваются личного успеха, отпадая при этом от своего народа, — для народа это не успех, а поражение.

И наоборот. Доминирует та нация, чья греза является доминирующей. И чья же греза преобладала в двадцатые годы? По-моему, ничья. Под свирепым оком интернациональной химеры ни одна национальная фантазия не смела и шелохнуться.

Сколько бы тысяч евреев ни вливалось в большевистскую верхушку, пытавшуюся возглавить всемирную армию пролетариев против буржуев, о положении еврейского народа будут говорить не успехи этих идеалистов, карьеристов и ловкачей, а положение тех евреев, кто сознательно остался со своим народом, чтобы сохранить его язык и его выдумки, чтобы поэтизировать его прошлое и что-то делать для его воображаемого будущего. Иными словами, отношение советской власти к еврейскому народу определялось отношением не к тем, кто от него отпал, а к тем, кто отпасть не пожелал, к патриотам именно еврейского народа, или, как их называли большевики, к еврейским националистам. И вот они-то, «еврейские националисты», видели очень мало ласки от обновленной матери-родины.

Василий Витальевич Шульгин был человеком удивительной судьбы — блестящий публицист, один из многолетних лидеров думской «правой», он принимал отречение Николая II, участвовал в создании Белой армии, эмигрировал, в сорок четвертом попал в лапы чекистов в Югославии, сидел до пятьдесят шестого и скончался в семьдесят шестом на пике брежневщины, двух лет не дотянув до ста. А лет за семьдесят до того с оружием в руках защищал евреев во время киевского погрома — при том, что открыто и гордо называл себя антисемитом. Точнее, свое отношение к евреям он определял так: когда евреи выступают на стороне России, он стоит за евреев, а когда они против, то и он против. Не углубляясь в эту упрощенную схему (и евреи никогда не выступают заодно, и интересы России настолько противоречивы, что далеко не всегда ясно, что направлено против нее, а что за), заглянем в его знаменитую книгу «Что нам в них не нравится», изданную в Париже в 1929 году. В ней Шульгин констатирует неизбежную борьбу русских и евреев за первенство в российском обществе, но предлагает обеим сторонам принять некие «правила цивилизованной войны»: давайте действовать в рамках закона — мы не устраиваем погромов, вы не устраиваете революций.

Так вот, этот самый Шульгин роль евреев в революции и последующем десятилетии определяет приблизительно так: евреи сшибли с России русскую голову, а взамен приставили еврейскую. Примерно в этом же упрекает евреев и Солженицын — в желании и готовности в никак не малом числе сначала участвовать в «большевицком» перевороте, а затем и в сатанинской власти (см. те же «Двести лет вместе», эту энциклопедию еврейских провинностей перед русским народом). Правда, Шульгин оценивает последнее участие ровно противоположным образом: спасибо, что приставили хоть такую, а то Россия осталась бы и вовсе без головы. Здесь Василий Витальевич солидаризируется уже не с Александром Исаевичем, а скорее с Владимиром Ильичом, с признательностью вспоминавшим, что при повальном саботаже старорежимного чиновничества еврейская образованщина очень и очень выручила Советы, поставив им толковые и непьющие «кадры».

Солженицын на протяжении чрезвычайно плотно забитых цифрами и фактами тридцати пяти страниц повествует о массовом проникновении евреев в крупные города, в аппарат советского управления — причем вроде бы чем выше, тем гуще, — в учебные заведения, в комсомол… Да, и в нэпманы, но и в чека, и в армию, и в дипломатический корпус, — впрочем, все это читано у патриотов в кавычках и без не раз, не два и не двадцать. Но что думали, какие чувства испытывали эти выдвиженцы по отношению к тому народу, из которого вышли, об этом ни у кого из них нет ни слова. Хотя лишь эти чувства и определяли, было это торжество или поражение еврейского народа, а все ряды и колонки цифр не говорят и в принципе не могут сказать ровно ничего именно о том, что только и имеет значение.

Мне о чувствах раннесоветских еврейских деятелей, «просочивших» советские верхи, тоже ничего не известно. Но вполне правдоподобно, что новая еврейская элита была в массе своей патриотичной по отношению к новому интернациональному государству и антипатриотичной по отношению к тому народу, из которого она вышла, — кто еще писал о еврейской жизни с таким отвращением, как Багрицкий: еврейские павлины на обивке, еврейские скисающие сливки… Если так, то не исключено, что, начав вытеснение евреев из государственной элиты, советская власть упустила возможность окончательного решения еврейского вопроса. Да, конечно, евреи, если их не придержать, заполнили бы государственную, научную, финансовую, хозяйственную, культурную элиту далеко не пропорционально их доле среди населения. Это, разумеется, было бы неприятно, но — через одно-два поколения почти все они перестали бы быть евреями, вступив в смешанные браки, да и просто сами по себе утратив интерес к бесполезным и, как это всегда видится со стороны, бессмысленным еврейским сказкам. Неужели ради этой великой цели русскому народу не стоило потерпеть несколько десятилетий?.. Но терпение никогда не относилось к числу народных добродетелей…

Солженицын подробно повествует (впрочем, это можно сделать и вдесятеро подробнее), как массовый социальный рост евреев в двадцатые годы вызывал еще более массовую ненависть к ним; но он не особенно задумывается о том, что эти же годы были годами массового отпадения от еврейства. Была ли советская власть проеврейской или антиеврейской — этот вопрос решается не действительно шокирующими процентами евреев, уверенно шагавших в ее первых рядах вместе с русскими, латышами и грузинами, а, наоборот, тем, как она относилась к евреям, пожелавшим оставаться евреями. Поощрялось ли такое желание или становилось неудобным, а то и опасным для тех, кто подобное желание испытывал?

Вот как изображает положение евреев в двадцатые годы сам Солженицын, вообще-то склонный больше подчеркивать то, что сближало евреев с «большевицкой» властью, чем то, что их разделяло. Столь подробно я цитирую Солженицына именно потому, что он авторитетен и для антисемитов, которые постоянно используют его в качестве щита и уж никак не упрекают его в излишнем сочувствии и снисходительности к еврейскому племени.

«На жизни рядовых советских евреев почти от самого Октября и насквозь до конца 20-х годов ощутимейше отозвалась деятельность евсеков — членов Евсекций. Помимо государственного Еврейского комиссариата при Наркомнаце (с января 1918 по 1924 г.) — деятельно строилась активная еврейская организация при РКП(б). Евкомы и евсекции поспешно создавались в губерниях уже с весны 1918, едва ли не опережая центральную Евсекцию. Это была среда, фанатически увлеченная коммунистическими идеями, даже ярее, чем сами советские власти, и в известные моменты опережая их в проектах. Так, по настоянию Евсекции в начале 1919 Еврейский комиссариат издал декрет, объявлявший иврит „языком реакции и контрреволюции“ и предписывавший преподавание в еврейских школах на языке идиш. Центральное бюро евсекций состояло при ЦК компартии, много местных евсекций действовало в бывшей черте. Основное предназначение евсекций сводилось к коммунистическому воспитанию и советизации еврейского населения на родном языке идиш».

«Деятельность евсекций на протяжении 20-х годов была, однако, противоречивой. С одной стороны, чрезвычайно активная агитационно-пропагандистская работа по коммунистическому воспитанию на языке идиш, беспощадная борьба против иудаизма, традиционного еврейского образования, еврейских общинных структур, независимых еврейских организаций, политических партий и движений, сионизма, языка иврит. С другой — противодействие ассимиляции, поддержка языка идиш и культуры на нем, организация советского еврейского образования, еврейских научных исследований, деятельность по улучшению экономического положения советских евреев; при этом евсекции часто занимали даже более радикальные позиции, чем центральные партийные органы».

«Концом Евсекции и можно пометить окончательное растворение бундовского течения. Однако весьма многие из бывших евсеков и других социалистов-евреев — и после закрытия Евсекции не протрезвели, не оглянулись на соплеменников, поставили „социалистическое строительство“ выше блага своего народа или любого другого: остались служить в партийно-государственном аппарате. И эта многообильная служба была больше всего на виду».

«Судьба еврейской культуры в 20-е годы — это две расходящиеся судьбы: на иврите и на идише. Иврит сильно притеснялся, запрещался — потому что власти видели в нем носителя как религии, так и сионизма. По настоянию Евсекции Еврейский комиссариат объявил иврит „реакционным языком“, и уже в 1919 Наркомпрос запретил его преподавание во всех учебных заведениях. Началось изъятие из библиотек книг на иврите.

Культуру на идише ждала судьба гораздо оживленнее. Идиш все еще был языком еврейских масс. Отметим, что по переписи 1926 еще 73 процента евреев „в качестве своего родного языка назвали еврейский“ (по другому источнику — 66 процентов), — то есть еврейская масса еще могла сохранить культуру на идише. Этим и воспользовалась советская власть. Если в первые годы советской власти в большевизме господствовало мнение, что в котле революции евреи должны пренебречь своим языком и своей национальностью, то позже Еврейский комиссариат при Наркомнаце, и Евсекция, и Еврейские отделы при Наркомпросах республик стали создавать советскую культуру на идише».

«Еврейская культура продолжала существовать, и даже получила немалое содействие, — но на условиях советской власти. Глубина еврейской истории — была закрыта. Это происходило на фоне полного, с арестами ученых, разгрома русской исторической и философской наук».

«Литература на идише поощрялась, но, разумеется, с направлением: оторвать от еврейского исторического прошлого, „до Октября“ — это только мрачный пролог к эпохе счастья и расцвета; чернить все религиозное[4] и искать в советском еврее „нового человека“».

«„Буржуазная“ культура на иврите была подавлена. Группа писателей во главе с Х. Н. Бяликом уехала в Палестину в 1921. Другая группа писателей на „иврит“ просуществовала до середины 30-х годов. Изредка произведения ее членов появлялись в заграничных журналах. Некоторые из этих авторов вскоре подверглись аресту и исчезли бесследно, другим удалось вырваться из Советского Союза.

Что же до русскоязычной еврейской культуры, то евсеки трактовали ее „как порождение ассимиляторской политики властей в дореволюционной России“. Среди писателей на идише во 2-й половине 20-х годов произошло размежевание между „пролетарскими“ писателями и „попутчиками“, как и во всей советской литературе. Наиболее крупные еврейские писатели ушли в русскоязычную советскую литературу».

«Тем временем — в каком же состоянии находились в СССР организации сионистов? Они были коренным образом неприемлемы для коммунистической власти, обвинены в „сотрудничестве с Антантой“, с „мировым империализмом“, — но именно из-за их международного признания приходилось обращаться с ними сдержанно. С 1920 года была им объявлена Евсекцией „гражданская война на еврейской улице“. Притеснения сионизма усугублялись и запретами против иврита».

«В сентябре — октябре 1924 прошла волна арестов среди сионистов. Часть их судили, закрыто, с наказаниями от 3 до 10 лет в лагерях. А в 1925 сионистские делегаты получили заверения и от ВЦИКа (Смидович), и от Совнаркома (Рыков), и от самого ГПУ (Менжинский и Дерибас), что те ничего не имеют против сионистов, поскольку они не возбуждают еврейского населения против советской власти».

«Во второй половине 20-х годов преследования сионистов возобновились, резко сократилась замена приговоров на высылку из СССР. В 1928 власти распустили до тех пор полулегальную Поалей-Цион, ликвидировали „легальный“ Гехалуц и закрыли принадлежавшие ему фермы. К этому же времени были окончательно разгромлены почти все подпольные сионистские организации. Возможность уехать систематически уменьшалась после 1926. Часть сионистов оставалась в заключении и ссылке».

Солженицын отнюдь не скрывает и преследований, обрушившихся на иудейскую религию. Но предвзятому читателю (а много ли непредвзятых?) вполне может запомниться другой итог, взятый, по обыкновению, у еврейского автора 90-х годов XX века: «Евреи были элитой революции и выигравшей стороной. Это — особая сторона русской интернационально-социальной революции». Да, есть у этой цитаты и вторая половина: «Помимо того, еврейство в ходе модернизации было политически большевизировано и социально советизировано: еврейская община как этническая, религиозная и национальная структура — бесследно исчезла». Но перечисление звонких еврейских имен в советской культуре — евреи в кино, евреи в театре, евреи в живописи, евреи в музыке — способно создать впечатление успеха еврейского народа, хотя сам-то Солженицын этого впрямую не говорит.

«Разумеется, — пишет он, — евреи были лишь частью трубно шагавшей пролетарской культуры. И в победном воздухе раннесоветской эпохи искренно не замечалось, не ощущалось потерей, что советская культура интенсивно вытесняла культуру русскую — ее задушенные или вовсе не прозвучавшие имена».

Здесь Солженицыну возразить трудно. И незачем. Да, вытесняла. Но разве еврейскую не вытесняла? Это была открыто провозглашаемая цель — создание интернациональной культуры. И в итоге в чью культуру влились произведения, выдержавшие испытание временем, — в русскую или в еврейскую? Частью чьей культуры они сделались в глазах всего мира? Чья литература сумела впоследствии выделить наиболее мощную патриотическую ветвь — русская или еврейская? Еврейская почти не существовала, а потому и не смогла развиться во что-то стоящее хотя бы для собственного народа, а русская смогла. Ей было из чего возрождаться, а еврейской было не из чего.

Правда, я не знаю с полной точностью, кем мировая культурная общественность считает какого-нибудь Эйзенштейна. Но что советских людей постоянно называли русскими, известно всем. Русский фантом в мире продолжал преобладать над советским — и это бесспорно говорит о его авторитете. Большевики не сумели заслонить его новым фантомом.

Но можно ли в таком случае считать новую «голову» России еврейской? Иными словами — в большом ли почете пребывала собственная греза русских евреев? Замечал ли ее в мире кто-нибудь, кроме нацистов, приписывавших евреям собственные фантазии? Евреи-то, как частные лица, в обширном количестве действительно оказывались «выигравшей стороной» — но выиграл ли от этого еврейский народ, то есть его коллективная греза? Или эти годы массовых еврейских успехов были для нее годами величайших испытаний?

Мне кажется, что даже солженицынская картина явно говорит о последнем. Тем более что ответственность за подвиги тех, кто отпал от народа, переносилась на тех, кто от него не отпал. Не поленюсь повторить: ненависть к евреям, равно как и любая национальная неприязнь к чужакам, проистекает прежде всего не из их материальной вредоносности, а из той угрозы, которую в них усматривают для национальных фантомов, для воодушевляющей картины мира, для системы гордых иллюзий.

И чтобы унять тревогу национальных меньшинств за сохранность своих грез, Сталин объявил, что партия берет курс на «коренизацию» кадров, курс, намеченный еще в 1921 году X партийным съездом. Национальная политика Ленина―Сталина была избрана давно и дальновидно: чтобы победить врага или просто склонить на свою сторону несогласного, нужно прежде всего разрушить его грезу; чтобы разрушить его грезу, нужно прежде всего убедить его, что ей ничего не угрожает (об этом сейчас забывает Запад по отношению к России, тем самым мобилизуя русских вокруг своих грез, автоматически становящихся все более и более агрессивными: агрессия автоматически порождается страхом). Вы хозяева в своей республике, намекал новый курс тем национальным меньшинствам, чьи представители начинали проигрывать состязание за места в органах власти: принцип «имеют значение исключительно личные заслуги» никогда не принимается проигрывающей нацией — она всегда начинает требовать какой-то выгодной для нее процентной нормы.

Преимущественное право на карьерный рост в национальных «аппаратах» обретали люди «местные, знающие язык, быт, нравы и обычаи соответствующих народов». На Украине этот процесс было естественно назвать украинизацией, в Белоруссии — белорусизацией. Дело дошло до такой открытости, что даже на IV конгрессе Коминтерна в 1922 году его глава Г. Зиновьев «озвучил» слова Ленина, относящиеся к концу Гражданской войны: «У нас на Украине слишком много евреев. К осуществлению власти должны быть привлечены истинные украинские рабочие и крестьяне». Секретное же предписание вождя (ноябрь 1919-го) выглядело так: «Не допускать евреев в органы власти (разве в ничтожных процентах, в особо исключительных случаях, под классовый контроль)».

Однако к мудрому совету прислушались не сразу и не в достаточной степени: в 1923 году в украинском госаппарате украинцев было 14 процентов, русских 37 процентов, евреев 40 процентов (это превосходило незримую процентную норму даже страшно сказать, во сколько раз). В коллегиях республиканских наркоматов была сходная картина: украинцы — 12 процентов, русские — 47, евреи — 26. Будущее тоже не сулило ничего хорошего: среди слушателей Коммунистического университета в Харькове, который какое-то время был столицей Украины, евреи составляли 41 процент, русские 30 процентов, а украинцы всего лишь 23 процента. Тем не менее украинизация уже к 1926 году принесла заметные плоды: по словам генерального секретаря ЦК КП(б)У Л. М. Кагановича, в коллегиях республиканских наркоматов украинцы теперь были представлены 38 процентами, русские 35, а евреи уже только 18. Но, судя по всему, и этого притока украинцев и русских было недостаточно, чтобы нейтрализовать впечатление, производимое главой республики Лазарем Моисеевичем Кагановичем. Однако власть все-таки старалась: в Коммунистическом университете доля евреев снизилась до 11 процентов, а доля украинцев поднялась вдвое — до 46 процентов; русские же усилились незначительно — до 35 процентов. За эти годы и присутствие украинцев в коммунистической партии возросло примерно до той же цифры — с 33 до 47 процентов.

В Белоруссии «коренизация» протекала гораздо более вяло. К тому же, в отличие от Украины, где украинский язык с 1 августа 1923 года был объявлен основным, в Белоруссии в 1924 году было подтверждено равноправие четырех языков: белорусского, русского, еврейского и польского (как только они там выкручивались хотя бы чисто технически?..). В компартии же Белоруссии евреи в 1926 году составляли почти четверть, а в высшем законодательном органе ЦИК БССР их число с 1925 по 1929 год даже возросло с 14 до 20,7 процента.

«Коренизация» являлась лишь одной из компонент общего процесса «нормализации» евреев, доведения их доли в органах власти до какой-то более терпимой процентной нормы. Но трудно даже сказать, какой должна была бы сделаться эта норма, чтобы совсем не вызывать раздражения: народное сознание слишком уж склонно рассматривать достижения чужаков внутри своей страны через увеличительное стекло, а их лишения — через уменьшительное.

Солженицын стремится быть предельно обоесторонним рупором народной совести и положение еврейской «неначальствующей» массы он живописует самыми безрадостными красками: «„Еврейская трибуна“ приводит доклад уполномоченного о поездке в 1923 по городам и местечкам юго-западного края России: „Материальное положение местечек и городов в сущности безвыходное. Наиболее приспособляющиеся и живые элементы большею частью выехали и разбрелись, на местах остались главным образом многосемейные, пожилые, сросшиеся со своими насиженными местами. Но заработков нет… Местечки, поражавшие раньше обилием лавчонок, поражают теперь, наоборот, отсутствием их и бестоварьем“». — Чем же живет население, «без работы, без торговли, без запасов? — …большая масса живет Америкой… слухами об Америке, надеждами на Америку… И действительно, значительная часть живет на счет Америки — на деньги и посылки американских родных и американских благотворительных обществ».

Правда, те, кто обладал капиталом и энергией, прорывались в большие города, вызывая дополнительное раздражение уже в качестве противостоящей большевизму силы — в качестве нэпманов: цифры Солженицын приводит и верные, и впечатляющие. Однако…

«Однако с конца НЭПа по евреям, более всего и занятым финансами, торговлей и ремеслами, прокатились противокапиталистические мероприятия советской власти. Теперь многие из них переходили в „совторгслужащие“ — по тем же самым финансам, кредиту и торговле. Катил на частную торговлю вал конфискаций и ограблений — отнятие и товаров и домов, зачисление в отверженных „лишенцев“ (лишенных прав). Часть евреев-торговцев, стремясь избежать дискриминационного, постоянно возраставшего налогообложения, декларировала себя при переписи как не имеющих определенных занятий. Тем не менее в начале 30-х при вымогании золота и драгоценностей в маленьких городах и местечках через застенки ГПУ практически проходило все мужское еврейское население. И в страшных снах не могли бы представить такое еврейские торговцы при царе. Многие еврейские семьи, чтобы избавиться от статуса „лишенцев“, переселялись из местечек в большие города. В 1930 в местечках осталось менее одной пятой еврейского населения СССР.

Социально-экономические эксперименты советской власти, национализации и социализации разного рода не только не пощадили среднюю буржуазию, но и ударили по источникам существования мелких лавочников и ремесленников. В местечках нечем торговать и некому продавать; торговцы принуждены были свои лавочки закрыть, — как вследствие отсутствия оборотных средств, так и вследствие чрезвычайных налогов; наиболее здоровые и работоспособные рассосались, а оставшаяся масса толчется бессмысленно по полуразрушенным улицам, попрошайничает, громко жалуется на свою судьбу, на людей, на бога».

И это была «выигравшая сторона»…

Тем не менее даже на этом фоне Солженицын изображает попытки «советских властей» пересадить евреев «на землю» вполне иронически.

«А еще из излюбленных советских идей 20-х годов, — не столько еврейской идеей, сколько намеченной для евреев, — была еврейская земельная колонизация. Мол, всю свою историю рассеяния лишенные возможности быть земледельцами, и лишь по проклятой вынужденности занимаясь ростовщичеством, коммерцией и торговлей, — наконец-то евреи осядут на земле, отрекутся от вредных привычек прошлого и своим производительным трудом, под советским небом, развеют недоброжелательные о себе легенды!

Советские власти обратились к идее еврейской колонизации отчасти по производственным соображениям, но больше по политическим: вызвать с Запада волну симпатии и, еще важней, большой денежной помощи… К осени 1924 был создан правительственный Комитет по Землеустройству Евреев Трудящихся (КомЗЕТ), впримык к нему — ОЗЕТ (Всесоюзное добровольное Общество по Землеустройству Евреев Трудящихся). (Помню, в 1927–1928 — нас, малых школьников, всех сплошь заставляли вступать и платить — просить у родителей, приносить из дому — членские взносы в ОДД, Общество Друзей Детей, и… в ОЗЕТ.) Во многих странах мира создавались вспомогательные ОЗЕТу организации.

Сразу было понято и учтено: „Помощь советской власти… переходу [еврейской бедноты] на землю“ — это „явление международного значения“: по ней заграничные рабочие судят о „мощи и прочности советской власти“. В развитии замысла активно участвовал и финансово поддержал мощный американский „Джойнт“[5]».

«Мировая еврейская общественность взбудоражилась радостной надеждой на реабилитацию еврейского земледельческого труда. В сентябре 1925 общегерманский съезд еврейской буржуазии под председательством директора германского государственного банка Ялмара Шахта принимал решение о поддержке. Леон Блюм во Франции создал „Еврейский конструктивный фонд“, и тот слал новым еврейским поселенцам тракторы. В Нью-Йорке создалось „Общество помощи еврейскому земледелию в СССР“. По многим странам мира, вплоть до Южной Африки, собирали деньги для еврейского земледелия, делали взносы социал-демократы, анархисты, пишут — и простые рабочие. — А когда редактор американского журнала „Морнинг журналь“ Фишман поставил, как и многие другие, вопрос: „этично ли со стороны русского еврейства воспользоваться для своей колонизации экспроприированной землей“,а „Джуиш кроникл“ еще напомнила, что из бывших-то владельцев большинство заключено в тюрьмы, расстреляно или сослано, — им ответил сам Луи Маршалл, крупный американский юрист, председатель мирового „Джойнта“: он признавал благодетельное право революционных конфискаций»[6].

«И выделился международный еврейский Агро-Джойнт. Агро-Джойнт заключил соглашение с КомЗЕТом — о поставке тракторов, сельскохозяйственных машин, высокосортных семян, строительстве артезианских колодцев, профессиональной подготовке еврейской молодежи. — В эту помощь вложилось и ЕКО.

На съезде ОЗЕТа в 1926 Калинин резко выступил против ассимиляции советских евреев и выдвинул широковещательную программу еврейской автономии (прозванную на западе „Декларация Калинина“). Первоначальные планы предусматривали переселение на юг Украины и север Крыма около 100 тыс. семей, или около 20 процентов всего еврейского населения СССР; предусматривалось создать и отдельные еврейские национальные районы. (Но и многие, оставаясь безработными, тем не менее отказывались от возможности занятия с/х трудом и лишь около половины всех евреев, согласившихся на переселение, действительно закрепилось на жительство в переселенческих поселках.)

Однако против программы ОЗЕТа были и критические выступления американских сионистов, усмотревших в пропаганде проектов широкой еврейской с.-х. колонизации в Советском Союзе альтернативу сионизму с его идеей заселения Эрец-Исраэль. ОЗЕТ неискренно оправдывался, что нисколько не противоречит колонизации Палестины.

Большие надежды тут возлагались на Крым. Отводилось 455 тыс. гектаров земли под еврейскую колонизацию на Украине, в Белоруссии и 697 тыс. гектаров в Крыму. „Согласно десятилетнему плану земледельческого и промышленного переселения евреев в Крым“ — еврейская доля в населении должна была вырасти от 8 процентов в 1929 до 25 процентов в 1939 (предполагалось, что число евреев заметно превзойдет число татар), — и „не может быть никаких принципиальных препятствий“ к созданию „в составе Крымской АССР особой Северокрымской автономной еврейской республики или области“[7].

Расселение евреев в Крыму вызвало враждебность у татар („евреям отдают Крым“?) и недовольство множества тамошних безземельных крестьян. И вот, пишет Ларин, уже по всей стране расходятся злостные выдумки об отводе лучших земель, о лишении их из-за этого нееврейского трудового населения и нееврейских переселенцев, об особо усиленной помощи власти именно еврейским переселенцам и т. д. Дошло до того, что председатель ЦИКа Крымской АССР Вели Ибраимов опубликовал интервью в симферопольской газете „Красный Крым“ (26 сент. 1926), которое Ю. Ларин не приводит, но называет „натравливающе-погромным“ проявлением „злостного буржуазного шовинизма“, притом Ибраимов обнародовал постановления и проекты, „не подлежащие пока публикации“[8]. По этому поводу Ларин написал донос в Центральную Контрольную Комиссию и в ЦК ВКП(б) (гордясь им, приводит в своей книге). В результате Ибраимов был „смещен и затем расстрелян“, после чего еврейская колонизация Крыма усилилась. Весьма характерно для приемов коммунистического режима: закрытый суд над Ибраимовым шел не по политическому обвинению, а „за выяснившуюся связь его с кулацко-бандитской шайкой“, за бандитизм[9]. А „расстрелянный затем вместе с Ибраимовым некто Мустафа“, его единомышленник и зампред ЦИКа, тоже был зачтен в бандиты».

«Маяковскому виделось так:

Трудом упорным
                         еврей
                                  в Крыму
возделывает
                   почву―камень.

Однако программа еврейского земледелия осталась практически безуспешной. Для многих поселенцев — не было побуждений оставаться. Ведь само переселение (и постройка домов) производилось по приказу сверху и за счет западных организаций. <…>

Наконец, надвигалась и коллективизация. <…> Почти одновременно под лозунгом „интернационализации“ произошло слияние еврейских колхозов с нееврейскими и программа еврейского земледелия на Украине и в Крыму окончательно прекратилась.

Но главным советским замыслом по еврейской колонизации был, как известно, Биробиджан, территория между двумя притоками Амура у китайской границы, почти достигающая размеров Швейцарии. Ее характеризовали впоследствии по-разному. Хрущев в 1956 в беседе с канадскими коммунистами хвастал: почва — из самых плодородных, климат южный, „много воды и солнца“, „реки полны рыбы“, „огромные леса“. „Социалистический вестник“ описывает Биробиджан как территорию, покрытую дикой тайгой, в значительной части заболоченную. Британская энциклопедия: равнина, с обширными болотами, местами заболоченный лес, но и плодородная земля вдоль Амура. — Проект возник в КомЗЕТе (при ЦИКе СССР) в 1927: не только „превратить значительную часть еврейского населения в оседлое крестьянское земледельческое компактное население“ (Калинин), но и создавать (в противовес реакционному сионизму) национальный очаг, Еврейскую автономную республику, по крайней мере с полумиллионным населением. (Не исключен и мотив: вклинить советско-верное население во враждебном казачьем краю.)».

«ЦИК СССР в марте 1928 отвел Биробиджан специально для еврейской колонизации, и тут же стали формировать первые туда эшелоны поселенцев — это были впервые вообще переходящие к земледелию горожане Украины и Белоруссии, совсем не готовые к сельскохозяйственному труду. (Приманкой для едущих было снятие „лишенства“.) Комсомол (как всегда, судорожно) проводил „ежемесячник ОЗЕТа“, пионерские делегации ездили по всей стране собирать средства на биробиджанское переселение.

Отправленные так спешно еврейские семьи — приехали и ужаснулись условиям. Они были поселены в бараках на станции Тихонькой (будущий город Биробиджан). „Среди барачных жителей… некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют“. <…> И многие жить в Биробиджане не остались: весной 1928 приехала тысяча работников, и уже к концу июля 25 процентов, разочарованные, уехали; из приехавших за весь 1928 к февралю 1929 г. уже более половины бросили Биробиджан. От 1928 по 1933 туда приехало свыше 18 тысяч переселенцев, а еврейское население выросло только до 6 тысяч; по другим данным, лишь 14 процентов намеченного к поселению числа евреев остались на жительство в 1929 г. Уезжали либо на свои прежние места, либо в Хабаровск и Владивосток.

Ларин, посвящая немало разумных и страстных страниц доводам о наилучшем устройстве еврейского земледелия, однако, негодует: „Нездоровая шумиха… поднята вокруг Биробиджана… утопия о поселении [там] миллиона евреев… Заселение его было понято чуть не как национальная обязанность советских евреев“, „сионизм наизнанку“, „какое-то народничество“. А международные еврейские организации — Биробиджана не финансировали от начала, считая его для себя слишком дорогим и рискованным. Вернее, западные еврейские организации, Агро-Джойнт, ОРТ и ЕКО, вовсе не сочувствовали этому далекому зауральскому проекту. Он никак не был „еврейским“, а затеей советских властей, бурно взявшихся разрушать и строить заново всю жизнь страны».

Такой итог биробиджанской «затее» подводит Солженицын. И все же немало еврейских романтиков (а именно они, служители грез, и составляют так называемую душу всякого народа) потянулось вместо Ближнего Востока на Дальний, — какую-то грезу, стало быть, создать удалось.

Но кто же, наконец, такой этот Ларин, которого Солженицын столь многообильно цитирует? И как этот Ларин сам видел проблему еврейской нормализации?

В Малой советской энциклопедии 37-го года выпуска о нем написано буквально следующее: Ларин Ю. (Лурье, Михаил Александрович, 1882–1932) — экономист, коммунист. В 1901–1902 — один из организаторов Крымского союза РСДРП. В 1902 сослан на 8 лет в Якутскую обл. В 1904 бежал за границу и примкнул к меньшевикам. В 1905–1913 работал в Петербурге, на Украине, в Крыму и на Кавказе. В годы реакции — ликвидатор. В 1913 выслан за границу после почти годичного тюремного заключения. В годы Первой мировой войны Л. — меньшевик-интернационалист. После Февральской бурж.‐демократич. революции 1917 вернулся… играл значительную… Вошел в большевистскую… Находился на ответственной хозяйственной…

А главное — вовремя умер и был похоронен в Кремлевской стене, неподалеку от Сталина, которого называл Кобой и даже позволял себе дружески поучать, так что 37-й год он вряд ли пережил бы. К слову сказать, и простые люди, и аналитики до сих пор гадают, что заставляло Сталина уничтожать не только потенциальных врагов, но и пламенных соратников, и очень часто приходят к стандартному выводу: параноидальная подозрительность, Сталин никому не верил.

Однако не мог же он верить и всевозможным бредовым обвинениям о связях с разведками, о намерениях передать Биробиджан Японии и тому подобной ахинее. Взгляд на историю как на борьбу грез подсказывает другой ответ: Сталин истреблял все альтернативные грезы. Поэтому его врагами были решительно все идеалисты, способные мечтать о чем-либо, помимо исполнения верховной воли. Казалось бы, зачем уничтожать какой-нибудь кружок эсперантистов или поклонников кавалергардской формы столетней давности? Садизм, отвечают наивные люди. Прополка, отвечаю я. Макиавелли учил уничтожать любые объекты, способные сделаться центрами сопротивления. Но в последние десятилетия жизни Сталина о сопротивлении ему мог помыслить только сумасшедший, а уж ответственные деятели государства, экономики и культуры что-что, но сумасшедшими не были. Однако кое-кто из них был способен — не на бесконтрольные поступки, таких уже не водилось, но — на бесконтрольные мечты, на бесконтрольные грезы, и вот их-то и требовалось уничтожить. Сталин был действительно политиком нового типа: все убивали за дела — он убивал за несанкционированные фантазии. В этом он действительно превосходил рядовых тиранов.

Ларин же был способен не только на бесконтрольные мечты, но еще и на бесконтрольные планы, а то и поступки и потому был обречен. Он был пассионарием, то есть человеком, живущим грезами, и потому даже Ленин, высоко ценивший ларинскую кипучесть и организаторские дарования, считал нужным притормаживать его склонность к разного рода авантюрам, наградив Михаила Александровича в одной из своих бесчисленных записок высоким комплиментом: плут архиловок.

Завершить этот беглый набросок можно такой деталью: Ю. Ларин страдал прогрессирующей атрофией мышц, передвигался на костылях, а разговаривая по телефону, был вынужден держать трубку двумя руками. Орел, конечно, хотя, как и все социальные пассионарии, личность весьма опасная, привлекательная более в эстетическом, нежели в прагматическом отношении.

Трудно сказать, почему Ларин, принципиальный интернационалист, принял так близко к сердцу историческую задачу «Как нам обустроить евреев в России?». Антисемиты, конечно, скажут: сколько еврея ни корми, Иехиеля-Михоэла Залмановича не отмоешь до Юрия Александровича, если даже он свой псевдоним получил у Пушкина, хитростью изъяв у простого русского дворянина и смиренного грешника Дмитрия Ларина. Яблочко не упадет далеко от яблони — от Шнеура Залмана Лурье, писателя-палестинофила, дослужившегося под конец жизни (умер в 1908 году) до чина казенного раввина в городе Киеве — матери городов русских. Ларин-Лурье входил и в КомЗЕТ, и возглавлял ОЗЕТ, энергично раскручивал, и не без успеха, «крымский проект», за что благодарное еврейство в 1935 году присвоило одному из еврейских национальных райончиков в Крыму гордое имя Ларинсдорф.

Однако в Малой советской энциклопедии хрущевской поры — конец пятидесятых — имя Ларина уже не фигурирует; нет его и во Всемирном биографическом энциклопедическом словаре (М., «Большая Российская энциклопедия», 1998), вообще-то настолько полном, что в нем нашлось место даже такой мелкой рыбешке, вроде вашего покорного слуги. Есть Ларин-языковед, есть Ларин-луговод, а Ларин-Крымский отсутствует. Тем не менее истинно русские патриоты его прекрасно помнят. Когда годом позже выхода в свет упомянутого словаря наметился некий очередной проект вновь посадить какую-то кучку евреев на землю, одна русская национал-патриотическая газета опубликовала следующее воззвание, — я привожу его с совершенно спокойной совестью, ибо с точки зрения прокуратуры в нем нет ни искорки разжигания национальной розни:

Соотечественники!

Русские люди!

Злейший враг Великой России — интернациональный сионизм, вновь открыто продемонстрировал свой хищнический аппетит в отношении Русской Земли — на этот раз в Среднем Поволжье.

Как стало известно, возглавляемый неким М. Беренбоймом просионистский «Самарский благотворительный фонд в помощь поволжским евреям» недавно официально обратился к главе администрации города Сызрань В. Янину с хитрым предложением «выделить участок земли площадью 3 тысячи гектаров для организации на нем агропромышленной коммуны по опыту и подобию израильского „кибуца“. „Кибуц“ — это колхоз, община…»

В ответ, «вниманию фонда были предложены два объекта под Сызранью: животноводческий комплекс в селе Ивашевка и тепличный комбинат в районе села Демидовка. Оба предприятия, по сути, банкроты…» (см. «Волжская коммуна», 1999, 38, с. 1).

Однако, в данном ответе ничего не говорится о том, кто же конкретно довел до полного банкротства упомянутые русские села, как и вообще все отечественное сельское хозяйство, поэтому давайте подробно разберемся с этой проблемой.

Русские люди!

Знайте, что сионистские планы по массовой колонизации нашей страны иудейскими «гешефтмахерами» имеют очень давнюю историю. Еще на заре большевистской диктатуры возглавлявший так называемый «Общественный комитет по земельному устройству еврейских трудящихся» (ОЗЕТ) ярый русофоб Ю. Ларин (Михаил Зальмонович Лурье) быстренько разработал расистскую идею «организации еврейской республики в Крыму и поселения на ее территории — для создания большинства в этом районе — 280 тыс. евреев». Тогда же было «задумано создание еврейской Белорусской республики». А заклятые ненавистники Русского народа Л. Троцкий (Лейба Давидович Бронштейн) и Л. Каменев (Лев Борисович Розенфельд) вообще вознамеривались «образовать автономную область евреев на территории Северного Крыма, степной южной полосы Украины и Черноморского побережья вплоть до границ Абхазии». Дабы реализовать сии колонизаторские программы, большевистское руководство объявило об изъятии у местного славянского населения «удобной для пользования земли, чтобы эти земли могли быть заселены трудящимися евреями…» (см. «Отечественная история», 1993, 4, с. 176). Вскоре в Крыму и на Украине было законодательно учреждено 5 особых еврейских административных районов, в которых иудеи пользовались множеством различных привилегий. Туда же без числа стали переселяться и зарубежные евреи, лично направляемые и щедро финансируемые сионистскими спецфондами из США и Западной Европы.

Одновременно кремлевские сионисты развязали чудовищный геноцид российского крестьянства, проведя с помощью жесточайшего террора принудительную коллективизацию сельского хозяйства. В результате многие миллионы «раскулаченных» крестьян были физически уничтожены или сосланы на верную смерть в северные края. Славными виновниками их мучительной гибели являлись кровожадные еврейские изуверы: заведующий Сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович, нарком земледелия Яков Аркадьевич Эпштейн, председатель Колхозцентра Григорий Нехемьевич Каминский, обер-чекист Генах Гиршевич Ягода (Иегуда) и начальники ГУЛАГа Лазарь Иосифович Коган и Мотя Давидович Берман.

Чтобы полностью сломить активное и пассивное сопротивление крестьянства насильственной коллективизации, иудо-большевистский кагал умышленно организовал в 1932–1933 годах жуткий голодомор, от которого только в Поволжье вымерли целые селения. Как цинично заявил бывший «вождь» самарских большевиков Мендель Маркович Хатаевич, «понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но мы выиграли».

Среди профессиональных сионистских палачей, планомерно и люто истреблявших поволжских крестьян, также необходимо назвать и матерого чекистского убийцу — начальника УНКВД по Куйбышевской области Бориса Аркадьевича Бака.

Именно из-за преступной расистской политики сионистов русская деревня и оказалась в бездонном омуте глубочайшего кризиса, из которого она полностью так и не вышла… Забывать об этом нельзя никогда!

Окончательно же обанкротили народное хозяйство России нынешние небезызвестные еврейские «демореформаторы»: Е. Гайдар-Соломянский, А. Чубайс-Сегал, А. Лившиц, Б. Немцов, Я. Уринсон, Е. Ясин и КО, которые нагло и безнаказанно дочиста ограбили замордованных бесконечными «перестройками» долготерпеливых «гоев» (так сионисты презрительно именуют всех неевреев).

И вот теперь шустрые соплеменники сих картавоязычных «отцов демократических реформ» лихорадочно спешат скупить по дешевке последнее не «прихватизированное» ими богатство нашего народа — наиболее плодородные сельскохозяйственные угодья. В этом, между прочим, и заключалась конечная цель затеянных сионистами радикальных «экономических преобразований»…

Русские люди!

Скорее встряхнитесь, ибо Вам сейчас грозит зримая опасность превратиться в бесплатных сионистских рабов на родной земле. Многоопытные «сионские мудрецы» не зря хотят устраивать свой пресловутый «колхоз-кибуц» не на территории Израиля, а в самом центре России — в Поволжье. Было бы очень наивно думать, что пронырливые еврейские «колхозники» лично начнут трудиться на полях и фермах. И не случайно в цитируемом обращении Беренбойма прямо указывается, что планируемый им «кибуц» должен стать «интернациональным образованием». На практике это означает, что непрестанно гнуть спину на тяжелых сельхозработах в «кибуце» будут исключительно ивановы, петровы и сидоровы, а юркие абрамсоны станут только требовательно командовать ими, безмерно наживаясь на жесточайшей эксплуатации подневольных русских батраков.

Кстати, и в самом Израиле на сборе урожая в сионистских «кибуцах» вместо евреев неизменно работают низкооплачиваемые «гои» — тамошние арабы-палестинцы. Ведь как открыто провозглашает иудейский Талмуд: «Гои сотворены, чтобы служить евреям. Они должны пахать, сеять, копать, косить, молотить, просевать и молоть. Евреи сотворены, чтобы получать все готовое» (см. Давис Я. Иудейство. Б.М., б.г.[10], с. 166).

Теперь вот и русским крестьянам сионистские расисты хотят уготовить печальную судьбу несчастного арабского народа Палестины…

И еще. Возникают законные вопросы: откуда у вечно прибедняющегося самарского еврейского фонда вдруг внезапно нашлись громадные капиталы для приобретения огромных земельных участков? Кто конкретно стоит за спиной упомянутого М. Беренбойма и чью злую волю он усердно выполняет, спешно собираясь «отмывать» явно сомнительные деньги?

Думается, что этими вопросами в обязательном порядке обязаны заинтересоваться правоохранительные органы и налоговые инспекторы.

Как видим, вконец распоясавшиеся сионистские экстремисты явно хотят создать в России собственное расистское «государство в государстве» («Status in statu»). И рекламная акция по развертыванию сызранского «кибуца» — это лишь первый пробный шаг талмудических интернационалистов: если удачно выгорит «гешефт» — в Поволжье, то тогда аналогичные «кибуцы», подобно тифозной сыпи, моментально покроют и другие русские местности.

Поэтому непременным патриотическим долгом всех честных коренных жителей Волжского региона является решительное противодействие расистским планам сионистской колонизации родимого края.

Земляки-волжане!

Постоянно заявляйте в полный голос о своем законном праве быть хозяевами в собственной стране.

Пусть безродные временщики из властных структур навсегда запомнят, что если они предательски продадут за 30 иудиных сребреников неприкосновенное достояние наших детей, то народ навеки проклянет их!

Не допустим сионистской колонизации России!

Русская земля — русским крестьянам!

Русские, объединяйтесь для спасения Родины под боевыми стягами патриотического движения «Русское Национальное Единство» (РНЕ) — передового отряда великой русской нации!

Я не собираюсь здесь, да и где угодно оспаривать фактическую ложь этого воззвания, — всякий, кому хоть сколько-нибудь известна история — разумеется, небезупречного — Израиля, прекрасно знает, каких палестинских Павлов Корчагиных породило слияние двух грез — социализма и сионизма: мало того что они практически голыми руками возвращали к жизни до крайности неласковую почву и жили в бараках, но они еще из принципа не позволяли себе хоть чуточку украсить свой аскетический быт какой-нибудь оживляющей вещицей или вкусной едой, если даже это ничего не стоило. «Антибуржуазность» владела их умами куда более чем спартанская. Кто сейчас работает в кибуцах — тоже можно съездить и посмотреть. Но политическая и в том числе межнациональная борьба — не научный семинар, там добиваются не истины, а победы. Торжества своего фантома над всеми прочими. А в войне фантомов все средства хороши. Можно на крайняк изготовить и свой талмуд, не говоря уже об отдельных цитатах из воображаемого текста. Разумеется, в Талмуде нет ничего подобного, напротив, там целые разделы посвящены правилам работы евреев на земле, а в одной из главных молитв («Шма»), читающейся ежедневно, есть такие слова: «И соберешь ты свой хлеб и вино свое, и масло своих олив. И дам траву на поле твоем для скота твоего». Но любой жизнеспособный фантом неуязвим для критики. Покажи этим господам реальный Талмуд, они тут же скажут, что это липовый, для отвода гойских глаз, а промеж себя евреи для внутреннего употребления держат втайне от всех другой. Нелепость коллективных (да и персональных) фантомов становится заметной только тогда, когда они перестают чаровать.

Я привел это воззвание лишь затем, чтобы показать, как даже в наш прагматический век, когда ни у кого не осталось ничего святого — ни чести, ни отечества, когда корысть разъела все идеалы и так далее, и так далее, — как даже сейчас национальный организм в лице своих фагоцитов противится проникновению в него энергичных сметливых чужаков. А что же было в двадцатые годы, когда у миллионов людей отняли любимые грезы, разрушили привычный уклад, и притом не в обмен на комфорт и безопасность, а, наоборот, в обмен на бедность, государственную эксплуатацию и террор!..

Книга Ю. Ларина «Евреи и антисемитизм в СССР» (М.—Л., ГИЗ, 1929) писалась как донельзя актуальная. И любопытно — все-таки официоз еще не затянулся в двубортную советскую скуку — в каком футуристическом стиле она оформлена: «ЕВРЕИ» наверху, а «СССР» в самом низу, да еще все разным цветом — евреи белым, СССР бледно-зеленым, антисемитизм свекольным на буром…

Очень интересно сопоставлять Ю. Ларина с Солженицыным: Солженицын стремится подвести рациональные обоснования под субъективные чувства русского народа («глас народа — глас Божий»), а Ларин старается смотреть на вещи исключительно с точки зрения интересов общепролетарского дела. Солженицын проводит ту мысль, что у новой власти сделалось слишком уж еврейское лицо (с тем многими прочитывающимся подтекстом, иногда проникающим и в самый текст, что это происходило не без государственной поддержки); Ларин же настаивает, что советская власть стремилась исключительно к тому, чтобы превратить евреев в нормальных, не отклоняющихся ни в ту, ни в другую сторону, участников «социалистического строительства», постепенно перемалывающего все нации в одну. Я думаю, Ларин был ближе к истине: не такая это была власть, чтобы кому-то подыгрывать в ущерб собственным целям.

Причем на заре своей она этого не только не скрывала, но даже всячески подчеркивала. Ларин-Лурье тоже начинает с граммофонной речи товарища Ленина: капиталисты разжигают вражду к евреям, чтобы закрыть глаза рабочего, отвлечь его взор от настоящего врага трудящихся — капитала. Это и есть лейтмотив ларинской книги: агитируют против евреев, а метят в советскую власть; поэтому борьба с антисемитизмом не только защита еврейских трудящихся (исключительно трудящихся!) от несправедливости, но защита всей революции от буржуазии. На самом же деле никаких единых национальных интересов не существует но, чтобы трудящиеся массы угнетенных наций побыстрее это поняли, надо поскорее предоставить им полное национальное равноправие, чтобы они со спокойной душой могли обрушиться на своих классовых угнетателей. Свободное развитие национальных культур необходимо для того, чтобы все нации когда-нибудь исчезли. Развитие национальных культур отсталых народов является средством втянуть их в мир «наших» понятий, перетянуть на сторону социализма против угнетателей всех стран.

Словом, антисемитизм подлежит искоренению, поскольку он отвлекает от классовой борьбы — в том числе с еврейской буржуазией, которую царское правительство, всячески тесня еврейских трудящихся, наоборот, пригревало. «Ограничение прав евреев при царе было направлено против трудящихся» — так Ю. Ларин трактует направленные против еврейской конкуренции ограничения (которые богатым преодолеть было действительно намного легче, чем бедным, хотя направлены они были именно против всех).

В общем, все это уже понятно и довольно скучно, ибо слишком уж однообразно и предсказуемо. Упрощенно, как весь марксизм, все сводящий к конфликту интересов, не замечая ничуть не менее важного конфликта грез. Несопоставимо более интересен у Ларина анализ реальной ситуации — особенно интересный после картины, нарисованной Солженицыным. Например: к 1923 году вместо ожидаемых 3644 тысяч евреев на территории СССР их оказалось на 900 тысяч меньше: примерно 600 тысяч эмигрировало, до 200 тысяч было вырезано во время погромов на Украине, а еще тысяч сто вымерло «вследствие тяжелых условий жизни». Такова была оборотная сторона успеха тех, кого Солженицын устами цитируемого им автора называет выигравшей стороной революции. Триста тысяч убитых и умерших — приемлема ли для народа такая плата за социальный прорыв какой-то другой его части?

Да и части ли? Ведь народ — это вовсе не рассыпчатая груда составляющих его индивидов, народ — это целостная структура, хранящая и хранимая какой-то наследуемой системой коллективных грез. И что же сталось со структурой? Во-первых, она сделалась, если так можно выразиться, еще меньшим меньшинством: доля евреев в народонаселении упала с 2,4 до 2 процентов. Во-вторых, во время переписи 1926 года лишь менее 70 процентов евреев назвали своим родным языком еврейский (в 1897 году таких было 97 процентов), а 10 процентов и вовсе отказались считать себя евреями. При этом своим родным языком назвали еврейский в Белоруссии 90 процентов, на Украине менее 80 процентов, а в РСФСР — менее 50 процентов. Иными словами, столь раздражавшее русское национальное чувство массовое переселение евреев в российские города было вместе с тем массовым отпадением евреев от своего языка.

Число евреев в крупных городах Украины и Белоруссии тоже возросло на 350 тысяч, ибо в местечках не хватало работы ни для ремесленников, ни для тех оборванцев, кто продолжал носить гордое имя торговца. (Так что к концу 20-х более трети обитателей местечек оказались «лишенцами» — лишенными избирательного права.) И чем крупнее был город, тем больше шансов устроиться в нем видели обломки разрушенных еврейских общин (хотя 150 тысяч евреев за годы советской власти обратились в крестьян). Только в Москву переселилось 100 тысяч человек из тех 500 тысяч евреев, вообще переселившихся в другие советские республики из черты оседлости, когда это сделалось возможным. И это явление совершенно естественное, неизбежное, необходимое, пишет Ю. Ларин, которое в ослабленной степени и дальше будет продолжаться. Если бы, например, долю евреев в московском населении нормализовать до уровня Нью-Йорка, то в Москве оказалось бы не 130 тысяч евреев, а 460 тысяч — 23 процента от 2 миллионов населения Москвы, а не 6,5 процента, как в 1926 году. «И тем не менее не только ни Америка, ни Нью-Йорк не погибают от этого, но там незаметно и антисемитской агитации». Почему? Понятно почему: нет классовых групп, заинтересованных в антисемитской агитации. Как будто хоть где-то финансовая и прочая активность евреев может не раздражать! Но действия конкурента способны вызвать лишь раздражение, злость, — святую же ненависть вызывает только покушение на святыни, то есть коллективные грезы. И в Америке эти грезы либо вообще переживались уже с меньшей интенсивностью, либо присутствие евреев как-то в них вписалось и уже не ощущалось как угроза.

Процесс расселения местечек, предупреждает Ю. Ларин, и дальше будет продолжаться, пока социальная, профессиональная их структура не изменится до обычной в других местностях нормы. Это означает, что постепенно еще не менее 600 тысяч человек расселится из городков и местечек по всей стране. И «для хозяйственного развития СССР в целом это является выгодным. Уничтожаются очаги хозяйственного застоя, нищеты и разложения, искусственно переполненные людьми свыше потребности соответственных районов. Перестанут пропадать бесплодно полезные навыки ремесленников и служащих обмена. Нуждающиеся в квалифицированных работниках местности СССР, поскольку не имеют готовых, смогут получить их без затраты многих лет и средств на подготовку. Больше будет в государстве производиться сельскохозяйственных продуктов (поскольку бывшие еврейские торговцы превратятся в земледельцев) и других полезных изделий, — вместо того, чтобы те же самые люди бесплодно толклись на одном месте „впятером около одной селедочной головки“, как сказано в одном рассказе».

Вот мотивы — как положено у марксистов, чисто экономические — «нормализации» черты оседлости. Вопрос только в том, куда направить упомянутые 600 тысяч лишних еврейских душ. Хорошо бы, конечно, превратить их в крестьян, поднимающих невозделанные земли где-нибудь в Сибири или в Крыму, да мало ли еще где. Но на все 600 тысяч не хватит средств, ибо не одни евреи страдают от чрезмерной скученности. Так что евреев хорошо бы посадить на землю за десять лет тысяч хотя 350. А остальных придется-таки распихивать по городам, как там на них ни косится национально озабоченное ядро.

«Размер ожидающей еще решения части задачи позволяет дать ответ и на вопрос, вероятно ли создание каких-либо крупных еврейских республик или сплошных национальных областей в пределах нашей страны, путем земледельческого переселения туда евреев из пределов самого СССР. Применительно к данным переписи 1926 г. общая численность нуждающихся в переходе на землю составляет несколько свыше 20 процентов еврейского населения СССР, т. е., как мы видели, около шестисот тысяч человек. Такого запаса людей может хватить, чтобы существенно пополнить население какого-либо небольшого и слабо заселенного района (например, Крыма, куда теперь направлена, как известно, заметная часть еврейского земледельческого переселения). Но когда параллельно с этим возникают еще проекты создания специальных еврейских национальных областей на Дальнем Востоке и т. д., то позволительно выразить большое сомнение в обоснованности подобных предприятий. Например, не так давно распубликовано постановление президиума ЦИК СССР от 28 марта 1928 г. о закреплении по реке Амуру, западнее Хабаровска, около 4 млн. гектаров для заселения евреями, с тем, чтобы „при благоприятных результатах сплошного заселения иметь в виду возможность образования на территории указанного района еврейской национальной административно-территориальной единицы“.

Конечно, переселение на Амур не хуже и не лучше всякого иного переселения, поскольку оно приводит к основной цели — к улучшению положения нуждающейся бедноты. Но сама небольшая численность еврейского населения в СССР и происшедшее уже в заметной степени переливание его в крупные города и в деревни европейской части страны — делают весьма маловероятным образование на Амуре „еврейской национальной административно-территориальной единицы“, если не понимать под этим только несколько волостей с общим населением в одну или две сотни тысяч человек. Широкий размах такое предприятие могло бы получить лишь в том случае, если бы предположить — не особенно пока вероятное — широкое переселение на Амур евреев из-за границы — из Польши, Литвы и Румынии».

Ю. Ларин подходит к еврейскому вопросу как последовательный марксист-интернационалист: ради спасения такого фантома, как еврейская нация (марксисты действительно не понимали, что нет ничего важнее фантомов), не стоит шевельнуть и пальцем. «Государство подходит к вопросу сейчас преимущественно в общих народно-хозяйственных и политических целях. С этой точки зрения особенность западной полосы СССР не в том, что именно там много бедных евреев, несправедливо преследовавшихся царизмом, а в следующих трех пунктах:

1) сосредоточение там чрезмерных масс несельскохозяйственного населения, не требующихся экономикой этого района, и вытекающее отсюда сплошное обнищание, загнивание и разложение городских центров этих местностей;

2) пограничный характер этой полосы (по той стороне границы — Польша, Румыния и Латвия), делающий особо нетерпимым и опасным длительное пребывание масс несельскохозяйственного населения района в состоянии упадка и разложения;

3) желательность (и выгодность) использовать для какой-либо полезной работы немалые технические, культурные и организаторские навыки этого населения для нашей страны в целом, бедной к таким навыкам.

Наличие таких особых условий в западной полосе европейской части СССР побудили бы советское государство принимать и особые меры, какой бы национальности ни было скопившееся здесь излишнее несельскохозяйственное население». Так что если бы даже западные местечки населяли негры преклонных годов, их все равно ждала бы ровно та же участь. «Впоследствии перед нами станет, например, задача превращения всей великорусской буржуазии (и всех деревенских кулаков) в производительное трудовое население, организованное в общественное хозяйство». (Многие ли понимали, во что предстоит превратиться миллионам «частников»?..)

А что же, по Ларину, представляло собой российское еврейство, которому предстояло вписаться в организованное общественное хозяйство?

«Социальная структура еврейского населения СССР теперь совсем иная, чем это было до революции. Тогда основным занятием еврейского населения была торговля. Теперь основным занятием является уже работа по найму. Для дореволюционного времени у нас есть данные переписи 1897 г., для современного состояния — итоги переписи 1926 г. и данные специальных обследований (профсоюзов, ремесла и прочее).

Еврейскому населению царским правительством, как правило, было запрещено жить в деревне и заниматься сельским хозяйством и крестьянством. Сохранились только те немногие еврейские деревни, которые существовали уже в течение ряда десятков лет. Но таких было очень немного. Ко времени Октябрьской революции 1917 г. в этих еврейских деревнях жило всего 52 тысячи еврейских крестьян, т. е. всего около 2,2 процента тогдашнего еврейского населения. Еврейскому трудовому населению было запрещено заниматься сельским хозяйством и иметь землю, но еврейским помещикам иметь землю разрешалось. Крупные еврейские помещики к концу царизма имели более 2 млн. гектаров лучшей черноземной земли. Например, в Крыму еврейскому помещику барону Гинзбургу принадлежало в Джанкойском районе имение в 87 тысяч гектаров. Еврейским помещикам принадлежали также крупные лесные площади (и частью они еще арендовали леса даже в тех губерниях, где обыкновенным евреям запрещено было жить). Крупному еврейскому фабриканту Бродскому, у которого был целый ряд сахарных заводов, принадлежали десятки тысяч гектаров земли, состоявшей при этих заводах на Украине. В Киевской губернии и в целом ряде других губерний имелись подобные же крупные имения при сахарных заводах, принадлежавших еврейским капиталистам. Далее, хотя трудовому еврейскому населению при царизме запрещено было жить в тех губерниях, где сосредоточены фабрики и заводы (Москва, Ленинград, Донбасс, Урал и т. д.), и тем самым было запрещено быть фабрично-заводскими рабочими (и специальным постановлением было запрещено принимать евреев в качестве рабочих на железные дороги, на почту, на военные заводы, на ряд горных и металлургических заводов и т. д.), но еврейским капиталистам разрешено было иметь фабрики, железные дороги, банки. Целый ряд крупных банков принадлежал еврейским банкирам в тех же самых городах — Москве, Ленинграде и др., — где обыкновенным евреям и еврейским рабочим было запрещено жить. Это запрещение распространялось даже и почти на всех торговцев и ремесленников. Обыкновенным мелким торговцам запрещено было жить в крупных городах, как Москва и Ленинград, и только крупные купцы, так называемые купцы первой гильдии (оптовики и подобные), имели право жить везде, где им угодно. Из всего еврейского населения на помещиков, банкиров, фабрикантов, заводчиков и купцов первой гильдии с их семьями приходился всего один процент.

Крестьянского населения среди евреев было, как сказано, около 2 процентов. Чем занимались остальные 97 процентов еврейского населения до революции? Им было запрещено заниматься сельским хозяйством и запрещено было заниматься фабричным трудом, за исключением немногих небольших фабрик, находившихся в тех городах, где им можно было жить. В этих городах — в Минске, Витебске, Гомеле и т. п. — были только небольшие табачные, кожевенные и т. п. фабрики. На государственную службу евреев также не принимали.

При таких условиях главной массе еврейского населения оставалось заниматься почти одной торговлей. И действительно, до революции из всего еврейского населения на нынешней территории СССР торговлей занималось 42 процента, т. е. почти половина[11]. Причем из них 34 процента приходилось на хозяев, т. е. преимущественно на мелких торговцев, которые торгуют за свой счет без приказчиков, и отчасти на средних торговцев, которые имеют приказчиков. Остальные 8 процентов из живших торговлей приходилось на торговых служащих, т. е. на приказчиков, счетоводов и т. п.

Из торговцев-хозяев больше половины занималось исключительно хлебной торговлей, так что из всего еврейского населения СССР до революции целых 18 процентов, почти пятая часть, приходилось на тех, кто занимался хлебной торговлей самостоятельно как хозяин, и на членов их семей. Это обстоятельство создавало известное нерасположение к еврейскому населению со стороны крестьян, ибо евреи приходили к крестьянину прежде всего как скупщики его хлеба, т. е. как те лица, которые стремятся всячески понизить цены на хлеб для того, чтобы потом продать его повыгоднее в свою пользу, или для того, чтобы доставить его заграничному покупателю по такой цене, какую заграничные покупатели диктуют. В этом обстоятельстве и нужно искать прежде всего объяснение антисемитских настроений до революции в той части крестьянства Украины, Белоруссии и других мест, для которой представление о скупщике хлеба было однозначно с представлением о еврее.

К тому же, кроме лиц, занятых в торговле, часть евреев служила приказчиками, доверенными и другими уполномоченными у помещиков, будучи исполнителями противокрестьянской линии помещиков. Общее количество евреев, живших службой (кроме службы в торговле), вместе с членами их семей составляло 2 процента всего еврейского населения страны. Правда, из них лишь меньшая часть служила доверенными лицами помещиков, но все же и это имело значение для образования крестьянского настроения.

Весьма заметная часть еврейского населения была занята, далее, до революции в ремесле — около 36 процентов всех евреев страны (считая с семьями). Почти ровно половина (около 18 процентов) приходилось в том числе на швейное и обувно-кожевенное производство. Почти пятую часть всего еврейского населения страны составляли таким образом семьи портных и сапожников. Из всех занятых в ремесле около двух третей, а именно несколько более 23 процентов, были самостоятельными ремесленниками, т. е. такими, которые были или одиночками кустарями, или имели одного-двух-трех вспомогательных наемных рабочих и учеников или подмастерьев. Остальные почти 13 процентов составлял ремесленный пролетариат, т. е. занятые в ремесле наемные рабочие (включая подмастерьев и учеников). Таких наемных ремесленных еврейских рабочих перед революцией на территории СССР было всего около 130 тысяч человек (не считая членов их семей).

Собственно фабричного еврейского пролетариата было небольшое количество. Это те евреи, которые были заняты на фабриках в Минске, Гомеле, Витебске и других местах западной полосы. Их было всего 23 тысячи (без членов семей), а вместе с членами своих семейств они составляли несколько более 2 процентов тогдашнего еврейского населения. Таким образом всех еврейских рабочих как ремесленников, так и промышленных всего было менее 160 тысяч человек, не считая членов их семей, а вместе с семьями они составляли 15 процентов всего еврейского населения. Если прибавить еще торговых служащих, составлявших с семьями, как указано, 8 процентов населения, и служащих неторговых, которых было с семьями 2 процента, то вся рабочая и служащая часть составляла до 25 процентов, т. е. четверть всего еврейского населения страны. Из этих слоев и рекрутировались еврейские члены различных революционных организаций, ведших в то время борьбу против царизма.

Далее около 14 процентов еврейского населения приходилось отчасти на так называемые свободные профессии (врачи, адвокаты, писатели и т. п. люди с их семьями), которые не состояли на службе, а работали самостоятельно, применяя знания, полученные в учебных заведениях. По своему классовому положению и взглядам они относились к мелкой и отчасти средней буржуазии. Преимущественно же эти 14 процентов приходились на деклассированные буржуазные и мелкобуржуазные элементы, на нищих, приютских, проституток, арестантов и т. д. и на лиц без определенных профессий.

Наконец один процент всего еврейского населения приходился на солдат царской армии. Если бы количество евреев в царской армии было соответственно проценту их во всем населении, то число их должно было бы быть больше, чем было (в царской армии было около 1,5 млн. солдат). Но значительная часть укрывалась от военной службы, эмигрировала за границу и т. п. В ответ на преследования евреев царским правительством еврейская молодежь уклонялась от службы в царской армии.

Такова была социальная структура еврейского населения СССР до революции. Теперь, через 10 лет после революции, как оказывается, изменения произошли громадные. Эти изменения имеют интерес не только сами по себе, но и могут помочь уяснению обстановки роста антисемитизма за последнее время. Изменения произошли в трех основных направлениях.

До революции на всех рабочих и служащих с их семьями приходилось 25 процентов еврейского населения страны. В настоящее время на них приходится уже более 47 процентов еврейского населения. Произошла громадная социальная передвижка части еврейского населения, которая раньше не была рабочими и служащими, а теперь вошла в этот слой. Во-вторых, до революции еврейское крестьянство составляло около 2,2 процента всего еврейского населения, а сейчас оно составляет уже более 8 процентов. Увеличение еврейского крестьянства произошло, примерно, вчетверо. Обе эти основные трудовые группы населения до революции вместе составляли 27 процентов, а теперь составляют 56 процентов всего еврейского населения, т. е. более половины его (вместо прежней четверти). В-третьих, доля самостоятельных торговцев (с фабрикантами и т. п.) понизилась с 35 до 12 процентов, т. е. почти втрое. Уменьшилась также группа свободных профессий и прочих (деклассированных и т. п.) с 14 до около 10 процентов. Немного сократился и процент кустарей (с 23 до 20,8 процента). Что касается военных, то сейчас число красноармейцев евреев значительно меньше, чем было солдат-евреев в царской армии. Это объясняется тем, что численность советской армии в настоящее время в 2,5 раза меньше, чем была численность царской армии. Если же мы сравним, какой процент составляют евреи в армии и какой в населении всей страны, то окажется, что при царизме в армии евреев было меньше на 25 процентов, чем следовало бы быть по численности еврейского населения. А если взять теперешнее положение, то в настоящее время в советской армии имеется на 10 процентов больше евреев, чем следовало бы по численности еврейского населения в стране. Таким образом, в то время как при царизме евреи уклонялись от военной службы, — в настоящее время не только полностью заполняется то количество, которое следует, но еще есть известное поступление добровольцев и сверхсрочных свыше полагающихся по призыву

Что до служащих, то почти весь прирост их (сравнительно с дореволюционным временем) приходится на первые годы революции, потом наступила стабильность. <…> Торговцы и „прочие“ уменьшились в общем более чем вдвое, а утерянные ими почти 27 процентов населения прибавились в первую очередь к служащим (18 процентов), затем к крестьянам (около 6 процентов) и лишь в небольшой части к рабочим. К рабочим, по-видимому, перешли и те 2 процента, что потеряли кустари. Таким образом, рассасывание торгового слоя было очень значительным, но не путем превращения его в физических рабочих по найму.

Число рабочих вообще увеличилось не особенно значительно, всего на треть (со 153 тысяч до 203 тысяч человек). Это не может и в сравнение идти с произошедшим одновременно увеличением в несколько раз как служащих, так и крестьян. Но зато произошла большая перемена внутри самой группы рабочих: в ней значительно возросла доля крупнопромышленного пролетариата.

Выше указывалось, что до революции из еврейских пролетариев около 130 тысяч приходилось на ремесленных (из них только три четверти взрослых, остальные — ученики и юные подмастерья) и лишь 23 тысячи на фабрично-заводских. В настоящее время фабричных уже втрое больше, около 70 тысяч человек, а ремесленных примерно прежнее количество. На одной Украине (по неполным данным) имеется 182 крупных промышленных предприятия, где работают 42 тысячи евреев, а в среднем по 245 евреев на одну фабрику[12]. На этих фабриках в среднем около тысячи рабочих на каждой, в том числе около четверти приходится на каждой в среднем на евреев.

Процесс формирования крупно-индустриального пролетариата среди трудовых слоев евреев шел до сих пор почти чисто стихийным путем. Отсутствовали почти совершенно попытки регулировать или содействовать ему со стороны государства. Этим и объясняются столь небольшие пока его результаты.

Совершенно несомненен ущерб для советской промышленности от невнимания к этому делу. Фабрики и заводы растут и нуждаются в искусных квалифицированных рабочих. Ремесло во всех странах служило и служит поставщиком обученного труда для индустрии. Бедность массы еврейских городских кустарей и ремесленных рабочих давала легкую возможность снабжать развивающуюся промышленность уже подготовленными силами. Но эти ресурсы остались почти неисчерпанными. Промышленность и транспорт пополняли свои кадры главным образом за счет необученных или малообученных выходцев из деревни, теряя большие средства и время на их постепенное обучение и получая меньшую производительность труда, чем какая получается при переводе на фабрики людей с ремесленными навыками. На заводы и фабрики попадала лишь часть тех еврейских кустарей и ремесленных рабочих, которые сами постепенно расселялись после революции по разным городам в поисках занятия. Организованной же вербовки из ремесла для индустрии, организованного воздействия на рынок труда в этом смысле пока вовсе не было. Эта часть возможных резервов квалифицированного труда для промышленности и транспорта оставалась почти неиспользованной, несмотря на нарастающую остроту потребности в обученном труде.

По данным ЦСУ только за два года (1925/26 и 1926/27 годы) число постоянных несельскохозяйственных рабочих возросло на миллион человек (без членов семей и без служащих, см. Ю. Ларин, Социальная структура СССР. М. 1928 г., стр. 13). А число фабрично-заводских рабочих евреев за целые десять лет возросло лишь на сорок тысяч с небольшим. Еще и сейчас имеется около 350 тысяч человек еврейских кустарей-ремесленников и ремесленных рабочих (не считая членов семей), которые в значительной мере могли бы быть использованы для пополнения и роста подготовленных и легко подготавливаемых квалифицированных кадров промышленности.

В 1928 г. союзным советским правительством утверждено новое положение о Комзете (Комитет земледельческого труда евреев при ЦИК СССР), в котором предусмотрены заботы по линии вовлечения еврейских рабочих в промышленность. <…>

Сейчас еврейские ремесленные рабочие (и кустари) не в малом количестве стремятся превратиться в земледельцев, разочаровавшись в возможности далее продержаться в ремесле и не будучи вовлекаемы в крупную промышленность. Но явно нецелесообразно с точки зрения общих интересов государства превращать в начинающих земледельцев уже обученных мастеров и подмастерьев, когда в них нуждается развивающаяся фабрично-заводская, горная и лесная промышленность страны. В земледельцев надо обращать торговцев и другие непроизводительные элементы, а лиц с ремесленными навыками надо использовать для удовлетворения требований растущей промышленности. Географически места, где надо приложить новый труд в промышленности, не совпадают с местами, где имеется избыточное кустарное и ремесленное население. Отсюда — нарастающая задача: наряду с сельскохозяйственным переселением организовать промышленное переселение ремесленников и кустарей в места возможного индустриального приложения их труда. Частным случаем этого должно быть и промышленное переселение еврейского ремесленного люда. Комзет в 1928/29 г. приступил к первому плановому опыту в этом направлении, по соглашению с Дальневосточным краем, направив на Амур осенью 1928 г. несколько сот лесных рабочих из еврейских кустарей Белоруссии и Украины, которым затем может быть обеспечено там постоянное занятие. Расходы по промышленному переселению гораздо ниже расходов по переселению сельскохозяйственному (даже засчитывая стоимость постройки новых жилищ и определенного технического оборудования). <…>

Если брать СССР в целом (или отдельно наиболее населенные евреями Украину и Белоруссию), то развитие антисемитских настроений среди части городских рабочих и служащих, ясно обозначившееся в 1928 г., никак нельзя объяснить чрезмерным переполнением евреями работы по найму и службы, якобы далеко превышающим их удельный вес в городском населении. Наоборот, в общей массе городских рабочих и служащих евреи составляют пока еще меньший процент, чем в населении всех городских поселений СССР. Антисемитские настроения являются здесь ответом не на чрезмерность участия евреев в наемной работе и службе, а на начало исправления той неправильности, какая существовала при царизме до революции. В самом деле, при царизме на территории СССР было лишь около 270 тысяч человек еврейских рабочих и служащих, а теперь почти 500 тысяч человек. Этого прироста еще недостаточно, чтобы сравнять долю евреев в городской работе по найму с долей их в городском населении.

Но уже довольно, чтобы вызвать рост антисемитских настроений среди некоторых слоев в тех пунктах, где этот прирост особенно заметен в абсолютных величинах (как Москва).

Если взять отдельно рабочих и отдельно служащих, то получатся такие соотношения. Среди всех несельскохозяйственных служащих (3600 тысяч человек) евреи составляют около 8 процентов (почти 300 тысяч человек). Среди всех несельскохозяйственных рабочих (7400 тысяч человек) евреи составляют около 2,7 процента (около 200 тысяч человек), а в том числе среди городских рабочих — 4 процента.

Во все эти сведения включены по данным ЦСУ также безработные (и для евреев и для всех вообще). Среди еврейских рабочих и служащих безработица оказалась гораздо более значительной, чем среди всех рабочих и служащих вообще. На полмиллиона еврейских рабочих и служащих приходится почти сто тысяч безработных или до 20 процентов. А для всех рабочих и служащих этот процент чуть не вдвое меньше. Впрочем, о таком соотношении было известно и раньше: уже более полугода назад опубликованы были сводные данные по биржам труда Украины, согласно которым число евреев на биржах труда составляло 24 процента к еврейским членам профсоюзов, а количество остальных рабочих и служащих на биржах труда Украины составляло только 12 процентов к соответственной сумме членов украинских профсоюзов. По Белоруссии опубликован по национальностям итог переписи безработных профсоюзами в ноябре 1927 г., причем процент евреев среди безработных (35,7 процента) оказался значительно выше процента евреев среди членов союзов (причем не вошел еще в перепись союз совторгслужащих, см. № 2 „Бюллетеня“ Орта, стр. 19). По переписи ЦСУ 16 декабря 1926 г. в Белоруссии безработных среди еврейских рабочих и служащих 17 процентов, а среди прочих рабочих и служащих только 8 процентов. В Москве по переписи 16 декабря 1927 г. безработных среди еврейских рабочих и служащих около 20 процентов, среди остальных — 15 процентов (там же).

Гораздо большее развитие безработицы среди еврейских рабочих и служащих, чем среди прочих, объясняется двумя причинами. Во-первых, еврейские рабочие в гораздо большей мере сосредоточены в отсталых ремеслах, где процент безработных особенно высок в силу конкуренции фабрики и унаследованной от царизма чрезмерной искусственной скученности трудящихся в ремесленно-торговых городках и местечках Белоруссии и Украины. Во-вторых, еврейские служащие на Украине, в Белоруссии и РСФСР при сокращении штатов и рационализации аппарата, как показывает результат, подвергались увольнениям и встречали затруднений в новом приискании работы значительно больше, чем служащие украинцы, великороссы и т. д.

Гораздо большее развитие безработицы среди еврейских рабочих и служащих в сравнении с остальным пролетариатом страны; устойчиво-безнадежное состояние безработицы в силу самого состояния некоторых отраслей ремесла и курса на нерасширение служебного аппарата; отсутствие мер по вовлечению обученных технически или культурно рук в нуждающуюся в них промышленность географически других районов СССР; невозможность существовавшей до революции эмиграции за границу для получения там занятия в промышленности — эти четыре причины создали совершенно новое, экономически реакционное, но вполне понятное явление в советской хозяйственной действительности. Именно, в наш век индустриализации начался отлив индустриального еврейского населения СССР в сельское хозяйство, началось „распромышливание“, деиндустриализация части советского пролетариата и кустарей-ремесленников.

Дело перехода значительной части городского еврейского населения СССР к занятию сельским хозяйством постепенно, вообще говоря, все более прочно становится на ноги. Многих с самого начала смущал вопрос: насколько такое явление, как переход горожан к занятию земледелием и животноводством, вообще лежит по линии исторического прогресса. До сих пор экономическое развитие сопровождалось обычно отливом населения из деревни в города, индустриализацией страны, а не аграризацией.

Как общее правило, это верно и для современного Союза ССР — его путь на ряд лет вперед есть именно путь роста индустриализации. Однако в отдельных частях громадной страны и для отдельных групп населения может одновременно наблюдаться переход новых слоев к земледелию, не нарушая этим общей картины. Лишь бы речь шла о таких группах, переход которых к земледелию означал бы движение вперед от доиндустриальных форм экономики, а не возврат назад от индустрии к сельскому хозяйству.

Когда в 1918–1920 гг. — вследствие разорения страны контрреволюционными мятежами и частичной потери в связи с этим сырьевых и топливных источников — фабрично-заводские рабочие Москвы и Ленинграда уходили в деревню, это было реакционным в хозяйственном отношении событием, проявлением развала. Когда же в 1928 г. к земледелию переходит кочевое население Казахстана (бывшей Киргизии) — никому не придет в голову видеть в этом политику, противоречащую линии на индустриализацию СССР.

Но одной рукой воспитывать новые индустриальные кадры (ценой немалых затрат), в то же время другой рукой окрестьянивая часть уже наличных индустриальных кадров (тоже не без заметных затрат на это странное занятие) — таково одно из противоречий и проявлений недостатка плановости советской действительности. Когда к земледелию переходит общественно-бесполезный мелкий торговец, вытесняемый кооперацией, и другие деклассирующиеся непроизводительные элементы — это хозяйственно прогрессивно. Но когда к земледелию стремится перейти, не видя другого выхода, обученный промышленному мастерству ремесленник или ремесленный рабочий, то для нашей страны с ее недостатком промышленной культуры — это неразумная растрата накопленного у нас уже капитала промышленных навыков и опыта.

(Ларин совершенно прав с экономической точки зрения и совершенно не прав с точки зрения пропагандистской: евреи, работающие на земле, порождают некий поэтический образ, который не порождается работой в промышленности, ибо только земледелие в России овеяно поэтической грезой. — А.М.)

Остается еще остановиться на вопросе об удельном весе еврейских классовых групп в соответственных классовых группировках страны в целом.

Относительно рабочих и служащих относящиеся сюда данные уже приведены. Составляя во всем населении страны менее 2 процентов и в городском населении 8,3 процента, евреи среди несельскохозяйственных рабочих составляют менее 3 процентов (точнее 2,7 процента) и среди служащих почти ровно 8 процентов.

Доля евреев в сельскохозяйственном населении совершенно ничтожна и не достигает сейчас даже полных 0,2 процента.

Кустарей и ремесленников всех национальностей во всех поселениях городского типа СССР, как не имеющих рабочих, так и нанимающих рабочих по данным ЦСУ в 1926/27 г. имелось всего менее 560 тысяч человек. А евреев кустарей и ремесленников имеется (по данным переписи 16 декабря 1926 г.) около 216 тысяч человек. Значит, на евреев, составляющих лишь около 8 процентов городского населения СССР, приходится около сорока процентов всех городских кустарей и ремесленников. При этом по данным ЦСУ целых 93 процента кустарей и ремесленников вовсе не имеют наемных рабочих.

Что касается частных торговцев (включая выбирающих патенты промышленных предпринимателей), то по всему СССР, в городах и деревнях вместе, в 1926/27 г. по тем же данным ЦСУ их имелось 634 тысячи человек. А среди евреев (по данным переписи 16 декабря 1926 г.) торговцев оказывается 125 тысяч человек. Торговцы как все вообще, так и еврейские в частности размещаются в городах и деревнях, причем и у тех, и у других на города приходится значительно более половины. На долю евреев, составляющих 2 процента населения страны, приходится таким образом почти 20 процентов всех торговцев страны (в частности, по переписи 16 декабря 1926 г. — по Белоруссии — 90 процентов, по Украине — 66 процентов, по Москве — 15 процентов). Это сопоставление особенно ярко показывает далеко еще не изжитую ненормальность нынешней социальной структуры еврейского населения СССР.

Наконец, что касается „прочих“ (кроме военных), то из таблиц ЦСУ сюда попадают из несельскохозяйственного населения, во-первых, 170 тысяч человек „трудящихся не по найму“ не из числа кустарей, а во-вторых, 1200 тысяч человек разных групп фактически буржуазного и мелкобуржуазного характера: живущие доходом от своих домовладений и аренды домов, комиссионеры и рантье, лица „свободных профессий“ (преимущественно духовенство), лица „с неопределенным источником нетрудового дохода“ и деклассированные. У евреев на все эти группы приходится около 106 тысяч человек, что по отношению к общей величине в 1370 тысяч человек дает почти 8 процентов, т. е. весьма близко к проценту евреев во всем населении поселений городского типа (по СССР в среднем 8,3 процента).

Каков процент евреев среди сравнительно крупных нэпманов? Трудно ответить на этот вопрос сколько-нибудь точно. По данным налоговой статистики вообще по СССР в 1926/27 г. имелось только 25 тысяч частных лиц, выбиравших торговый патент четвертого и высших разрядов, либо соответственный промышленный патент. Конечно, есть такие капиталисты, даже из средней руки спекулянтов, ростовщиков и валютчиков, которым удается вовсе скрыться от обложения. Если даже предположить число их равным количеству выявленных — дальше никто не шел в своих расчетах, да и трудно при стремлении фиска к их уловлению ожидать большего, — то вся масса сравнительно крупных нэпманов составит в СССР около 50 тысяч человек (а с членами семей около четверти миллиона населения). Сюда входят все оптовики и полуоптовики, фабриканты и т. п. всех национальностей. Это составит около 8 процентов всех торговцев и капиталистов, установленных переписью 16 декабря 1926 г. в СССР (само собой, что у этих 8 процентов сосредоточивается во много раз большая часть всего буржуазного имущества и всех буржуазных доходов — см. об этом подробнее в моей книжке „Частный капитал“).

Какая часть этих сравнительно крупных нэпманов приходится на евреев, — об этом у нас есть пока хотя бы некоторые материалы только по Москве. Правда, в Москве живет только около 5 процентов всего еврейского населения страны и только 2,8 процента всех еврейских частных торговцев СССР. В то же время в Москве живет около 8 процентов всего городского населения СССР и почти 4 процента всех частных торговцев страны. Но если вспомнить, что на Москву приходится более четверти всего частного торгового оборота (не считая внутрикрестьянских сделок) и здесь сосредоточено больше нэпманов, чем где-либо в другом месте, то можно уделить некоторое внимание и только московским сведениям.

По переписи 16 декабря 1926 г. в Москве всего 24 126 частных торговцев (из них 3437 евреев). У нас есть сведения о разделении по национальностям 2469 из них, являющихся более крупными частными торговцами Москвы, т. е. примерно 10 процентов всех московских частных торговцев (что близко подходит к 8 процентам, какие ориентировочно составляют сравнительно крупные нэпманы по отношению ко всем частным торговцам страны). Сведения эти не совпадают во времени с датой переписи (16 декабря 1926 г.), но все же могут быть сравниваемы.

Оказывается, что из этих 2469 нэпманов Москвы на евреев приходится 810 человек, или почти треть. Если это соотношение принять для всей страны (что, вероятно, несколько преувеличено), то на евреев придется, примерно, около 15 тысяч сравнительно крупных нэпманов. В частности, в Москве из еврейских торговцев на этот круг нэпманов приходится почти 25 процентов, а из всех остальных торговцев только около 8 процентов. Само собой ясно, как должно разжигать антисемитские настроения это обстоятельство среди русских торговцев Москвы и близких к ним в этом отношении по духу кругов. Такой подбор еврейских торговцев Москвы объясняется прежде всего тем, что все они — приезжие. А переехать на свой счет в Москву из провинции, обосноваться здесь и открыть собственное нетрудовое предприятие могла лишь более имущая часть еврейских провинциальных торговцев. Наоборот, в небольших городках и местечках Украины и Белоруссии, где сосредоточена главная часть еврейских торговцев, количество сравнительно крупных представителей буржуазии (в связи с переездом их в главные центры) даже уменьшилось».

Словом, нормализация евреев шла полным ходом: число рабочих за десять лет возросло на треть, а к 1939 году должно было удвоиться (до 28 процентов); число служащих почти утроилось, но это должно было и остаться их потолком (те же 28 процентов); количество крестьян учетверилось, но ему предстояло удесятериться (20 процентов); число же торговцев упало вполовину, а предстояло ему снизиться более чем в пять раз (9 процентов). На деле же оно упало до нуля. Здесь снова возникает вопрос: можно ли счесть социальным успехом принадлежность к сословию, обреченному на истребление? Зачла ли это евреям антисемитская мысль? Нет, разумеется, ее дело подсчитывать исключительно еврейские успехи.

Я цитирую Ю. Ларина так подробно для того, чтобы показать, что положение советского еврейства в целом вовсе не было столь безоблачным, как это может представиться тем, для кого «Двести лет» Солженицына оказались единственным источником. Я вовсе не хочу этим упрекнуть Солженицына в подтасовках, как это часто делается, — одностороннего освещения требовала сама цель его книги: показать евреям их лицо в зеркале русских обид. Но его намеки на то, что советская власть каким-то образом подыгрывала евреям, мне кажется, довольно наивны: защищала и продвигала евреев она исключительно в той степени, в какой это соответствовало ее собственным видам. А виды эти были таковы, что она сразу же взялась за их нормализацию, превращение в «нацию как нацию». И действительно, особенности евреев как народа с каждым годом становились все менее и менее выражены. Из года в год убывал и столь раздражавший население «излишек» евреев во власти. И очень может быть, что, если бы народ и партия не начали столь откровенную и грубую борьбу с «еврейским засильем», евреи как нация, как носители отдельной грезы, к настоящему времени просто бы исчезли — превратились в ничем особым не выделяющуюся часть городского населения, как многие другие меньшинства.

Ю. Ларин, возведенный антисемитской фантазией в лидеры «русофобов», именно этого и желал. Еврейский вопрос интересовал его прежде всего как хозяйственный и политический. Но вместе с тем он невольно собрал ценные материалы для борьбы с антисемитскими фантомами. Разумеется, все мало-мальски приличные фантомы неуязвимы для цифр и фактов, но, к счастью, очень многие люди в России хотели бы знать правду, но не знают, где ее прочесть. Вот для них еще одна возможность.

«Нищета еврейского населения в мелких городах и поселениях Украины и Белоруссии совершенно иного типа, чем, например, состояние безработицы в Москве или Харькове. В Харькове, Одессе, Киеве, Минске и вообще по всем биржам труда СССР в целом процент безработных евреев по отношению к еврейским членам профсоюзов гораздо выше, чем процент безработных неевреев по отношению к нееврейским членам профсоюзов. Перепись 16 декабря 1926 года показала это с полной очевидностью (см. главу „Социальная структура еврейского населения СССР“). Однако по отношению к еврейским безработным Харькова, Киева, Минска, Москвы и т. д. не принимается никаких особых мер помощи или специальной постановки на работу. Что делается для всех безработных, то распространяется в том числе и на еврейских безработных.

Безработица Харькова, Москвы, Минска и прочих средних и крупных городских центров СССР должна постепенно естественно рассасываться по мере роста промышленности и культурного обслуживания населения и по мере улучшения положения в деревне. Совсем в другом положении мелкие города и местечки в широкой полосе вдоль польской и румынской границы. Здесь нет и не предвидится никакого выхода, кроме создания для большей половины их населения других занятий и кроме выселения с этою целью. Отсюда появление большой программы переселения и перевода еврейской бедноты на занятие земледелием. Она принята Комзетом при ЦИК СССР (комитетом ЦИК по делам еврейского переселения) в октябре 1924 г. в размере пятисот тысяч человек, и в этом размере утверждена затем Президиумом ЦИК СССР.

В конце июня 1928 года при ЦК компартии Украины состоялось совещание по вопросам экономического положения еврейских местечек и переселения еврейской бедноты на землю. <…> В большинстве окружных парткомов, участвовавших в совещании, вопрос о местечках предварительно обсуждался в бюро или пленумах. Таким образом, работы и выводы совещания опирались на обширный и хорошо проработанный материал. Нам любезно доставлена сводка материалов и сообщений, сделанных на совещании, составленная заведующим АПО ЦК компартии Украины тов. Маркитаном.

Согласно этой сводке, совещание нарисовало чрезвычайно тяжелую картину экономического положения местечка, происходящий быстрый процесс его обнищания и вырождения. Положение различных групп местечкового населения рисуется по материалам обследования и выступлений на совещании в следующем виде:

„Рабочие. В большинстве местечек количество наемных рабочих чрезвычайно ограничено, составляя 5–8 процентов всего населения. Это преимущественно ремесленные рабочие (портные, сапожники, деревообделочники и другие), в своем большинстве переживающие длительную безработицу. Значительное количество работающих не состоят членами профсоюзов и жестоко эксплоатируются. Количественного роста рабочих и даже подростков нет, за исключением тех немногих местечек, вблизи которых находятся фабрики и заводы.

Кустари и ремесленники — составляют до 40 процентов местечкового населения. Среди этой группы населения происходит довольно заметный процесс расслоения. Кулацко-эксплуататорская часть составляет около 10 процентов всех кустарей и ремесленников. Подавляющее же большинство состоит из малоквалифицированных бедняков, бюджет которых составляет 15–25 рублей в месяц на семью из 4–6 и больше человек[13]. Подавляющее большинство местечковых кустарей переживает хроническую безработицу. Основная причина этого явления — избыток рабочих рук в некоторых отраслях ремесленного труда (портные, сапожники, парикмахеры), вытеснение ряда отраслей кустарной промышленности госпромышленностью (кожевенное, табачное, маслобойное и другие производства). Кроме того, дает себя чувствовать товарный голод и почти полное отсутствие снабжения местечковых кустарей сырьем и кредитами.

Мелкие торговцы и посредники, составлявшие в прошлом около 50 процентов местечкового населения, в настоящее время почти полностью вытеснены из своих прежних занятий. В настоящее время лавочники составляют до 20 процентов всего местечкового населения. За исключением небольшой верхушечной части спекулянтов, подавляющее большинство мелких лавочников продолжает „торговать“ только по инерции, потому что нет другого выхода, обороты же их ничтожны. Материально подавляющее большинство мелких лавочников живет гораздо хуже кустарей и рабочих. Средний чистый доход в месяц лавочника первого и нередко даже второго разряда исчисляется в 10–15 рублей.

Лица без определенных профессий и деклассированные составляют в настоящее время до 30 и больше процентов местечкового населения. Большинство из этих категорий состоит из бывших мелких торговых посредников, бывших лиц духовного звания, ремесленников и т. д. Значительное количество этой категории занимается попрошайничеством. Часть содержится за счет благотворительных организаций, и незначительная часть получает поддержку от американских родственников. Надо заметить, что во всех местечках имеется большое количество вдов и сирот, как результат белобандитских погромов, иногда до 10 процентов всего населения местечка.

Положение молодежи может быть охарактеризовано как катастрофическое и бесперспективное. Подавляющее большинство подрастающего поколения обречено на безделье, не имея никакой возможности обучаться какому-нибудь ремеслу. В местечке Рашков (Молдавия) из 307 подростков имеют некоторое занятие только 90 чел., в местечке Валегоцулово (также Молдавия) из 243 подростков занято только 150, в местечке Романов (Волынь) из 359 — имеют занятие 144, в местечке Пулин того же округа на 188 — только 35 человек, в местечке Виноград (Уманский округ) из 236 подростков имеют занятия 75. Такая же картина во всех других местечках. Необходимо при этом подчеркнуть, что в число имеющих занятие зачислены помогающие родителям и безработные, имеющие определенную квалификацию.

На основе всего этого обнищания широких слоев населения еврейских местечек пограничной полосы появляются среди их жителей болезненные в общественно-политическом отношении явления, как рост национализма, клерикализма, противосоветских настроений и т. п. В этих же условиях особенно усиливается экплоатация бедноты и мелких кустарей немногочисленной имущей частью населения“.

Картины, подобные нарисованной этим весьма ответственным совещанием, и все изложенные выше обстоятельства и соображения хозяйственные, политические, военные и классовые — сделали необходимым для Советского государства принятие каких-либо особых мер по рассасыванию всей этой бедноты.

Все это привело к тому, что советское правительство с осени 1924 года в плановом порядке пошло навстречу желанию беднейшей части этого еврейского населения бросить свои местечки и превратиться в крестьян. <…>

Общее количество еврейских земледельцев в СССР росло следующим образом. В итоге первого столетия попыток организации трудового еврейского сельского хозяйства — по переписи 1917 года всего оказалось 52 тыс. человек еврейского земледельческого населения (Украина и Белоруссия). В 1918–1924 гг. около трети их, под влиянием погромов, сначала распылилась, но затем (с 1920 г.) вернулась, и еще сверх того самотеком перешло к земледелию 40 тыс. человек. Затем в четырехлетие планового переселения 1925–1928 гг. прибавилось еще около 100 тысяч человек (из них около 15 тысяч „самотеком“ и до 5 тысяч — горско-кавказских и узбекистанских евреев). Вместе с приростом населения это дает на 1 февраля 1929 г. несколько более двухсот тысяч человек еврейского земледельческого населения в СССР.

Каков результат опыта организации нового еврейского земледелия в смысле судьбы антисемитских настроений среди крестьян тех районов, где эта организация осуществлялась? Сначала это начинание встречено было недоверием крестьянских масс. Они не представляли себе, что такие „наследственные горожане“, как евреи, окажутся вдруг способными к тяжелому земледельческому труду. Кулаки жужжали им в уши, что евреи станут помещиками, а крестьяне будут на них работать по найму[14].

Но такие разговоры могли иметь успех только до тех пор, пока крестьянские массы этих районов не увидели, что происходит на деле и какие получаются результаты. Специальные обследования установили, что недоверие крестьянских масс к способности еврейских переселенцев стать земледельцами в каждом районе поселения держалось только 1–2 года. Достаточно было новым еврейским переселенцам проработать 2–3 года, как со стороны соседних крестьян устанавливалось к ним самое лучшее отношение, как к обыкновенным крестьянам, — доверие и даже уважение. Крестьяне убеждались, что приехали не помещики, а нищета, голяки, которые живут в трудных условиях и работают своими руками, не щадя себя. Первый год, иногда больше, еврейские переселенцы обычно жили в ямах, выкопанных в земле, в очень суровых условиях, отказывая себе решительно во всем и питаясь впроголодь. По правилам еврейским переселенцам запрещено нанимать рабочих для полевых работ. Это сделано для того, чтобы проверить, кто идет трудиться, а кто под этим видом хочет пролезть, чтобы спекулировать правом на землю. По правилам отбирается земля у всякого, кто нанимает рабочего для полевых работ. Крестьяне увидели, что еврейские переселенцы и их жены, какие-нибудь бывшие лавочницы, горожанки, — теперь стоят босиком и месят ногами глину для того, чтобы делать избы. В основных районах поселения (юг Украины, Крым) нет дешевого дерева, и потому подавляющее большинство крестьянских изб делается из глиняных кирпичей. Местное крестьянское население утрамбовывает эту глину копытами лошадей.

Новые еврейские поселенцы производят эту работу часто собственными ногами. То, что люди идут на такие усилия, на такие большие лишения, на жизнь впроголодь и все-таки начатого дела не бросают, — это снискало среди старой трудовой крестьянской массы доверие и расположение к новым земледельцам. И потому первоначальная агитация кулаков против евреев потерпела в этих районах в конце концов неудачу, так как крестьяне видели, что эти бывшие лавочники и ремесленники заслужили своим трудом лучшее к себе отношение. Кроме того, так как у еврейских горожан мало опыта в земледелии, то они охотно следуют всем агрономическим указаниям. Между тем русский или украинский крестьянин послушать послушает агронома, но не всегда так сделает, как агроном советует, потому что у старого крестьянина есть свои навыки, свой строй хозяйства, ему материально и идейно трудно начать сразу делать по-новому. Евреи, бывшие лавочники или ремесленники, которые до сих пор не занимались земледелием, делают сразу так, как им укажет агроном или инструктор. Поэтому в новых еврейских деревнях гораздо более, чем у старых крестьян, распространена общественная обработка полей и вспашка под зябь, больше внимания к чистосортности семян и т. д. Одним словом, более распространены те приемы, которые при затрате тех же средств дают лучшие результаты и больший урожай. В итоге старые крестьяне увидели: хотя евреи — земледельцы новые, но у них получаются результаты не только не хуже, чем у старых крестьян, а иногда даже лучше. В ряде мест новые еврейские деревни получили на местных выставках даже премии за достижения. Старые крестьяне стали охотно брать чистосортные семена в новых еврейских деревнях, учиться в них сеять впервые введенные в этих районах еврейским земледелием засухоустойчивые травы и т. д. Таким образом, на опыте, на практике работы крестьянское население тех мест, где происходила плановая организация еврейского земледелия, убедилось, что приезжает действительно нищета, беднота, что еврейские земледельцы действительно работают своими руками и что эта работа не баловство, а из нее выходит толк. Поэтому антисемитские настроения, недоверие среди крестьян этих районов и т. п. настолько исчезли, что при последних перевыборах деревенских органов, весной 1929 года, в целом ряде мест в сельсоветы, в крестьянские комитеты взаимопомощи, в комитеты маломощных и в органы кооперации выбирали наряду с русскими и украинскими крестьянами также и евреев. Это служит ясным признаком установившихся отношений. <…> Потому антисемитизм в СССР теперь существует в основном только как городское движение, а не как деревенское. В этом одно из значительных отличий антисемитизма наших дней от антисемитизма дореволюционного. Всякое ослабление кулацких элементов в деревне; всякое ослабление торговой буржуазии в торговле между гордом и деревней; всякое увеличение сознательности приходящих в города на заработки деревенских выходцев и рост спроса на них в связи с ростом индустриализации; всякий шаг в общем развитии сельскохозяйственной продукции и в уменьшении тем остроты аграрного перенаселения, — все это способствует скорейшему изживанию в рядовой крестьянской массе и возможностей влияния пережитков религиозных и т. п. противоеврейских настроений, экономические основания которых для рядовой крестьянской массы уже отпали».

Увы, это писалось на самом пороге «сплошной коллективизации»… И участие в ней вновь бросавшейся в глаза социально активной части еврейства снова подбросило в топку антисемитизма угля еще на много лет вперед.

Но пока евреев самих старались обратить в крестьян.

«Досоветская история знает вообще лишь два случая попыток массового превращения горожан в земледельцев. Первая попытка кончилась удачей в большом масштабе, но существенно отличалась от стоящих перед советской властью задач социальным составом своих участников.

Это большое выселение английских рабочих в САСШ (Северо-Американские Соединенные Штаты. — А.М.) после поражения чартистов и европейской революции 1848 г. <…> Но в данном случае речь шла о переходе к земледелию хотя и горожан, но людей физического труда, пролетариев. Между тем при переводе на сельское хозяйство еврейских мелких торговцев и т. п., а в дальнейшем более широких слоев городской буржуазии вообще, придется иметь дело с составом переселенцев другого рода.

Вторая попытка — это опыт организации переселения евреев из старой России для занятия земледелием в Палестине и Аргентине. Опыт этот был предпринят буржуазными еврейскими организациями после еврейских погромов начала 80-х гг. прошлого века (первая волна вдохновленных царизмом противоеврейских погромов[15]). Опыт этот был подобен нашему нынешнему по социальному составу переселенцев, но окончился полной неудачей. Более сорока лет работы (и чрезвычайно большие затраты), по отчетам сионистов, дали к настоящему времени в Палестине лишь немногим более пятнадцати тысяч человек еврейского земледельческого населения, считая уже всех младенцев, старух и т. д. — небольшую часть всего еврейского населения в Палестине, составляющего более 100 тысяч человек[16]. Еще меньшие результаты получились в Аргентине (Южная Америка).

У нас в СССР в настоящее время имеется уже около двухсот тысяч человек еврейского трудового земледельческого населения. Процесс увеличения его идет все быстрее: в 1920 г. — всего 35 тыс. чел., 1924 г. около 92 тыс. чел. и к началу 1929 г. уже около 200 тыс. чел. Причем на ближайшее пятилетие 1929–1933 гг. правительственными органами намечено к переходу к земледелию еще свыше 200 тыс. чел., что обеспечено уже в основном территорией и наличностью зарегистрировавшихся к переселению кандидатов, а равно опытом проделанной работы.

При таких условиях своевременно дать более подробное описание и оценку положительных и отрицательных сторон развернувшегося дела и его перспектив.

Первым вопросом является здесь количественный рост еврейского сельского хозяйства в СССР как в отношении уже предоставленной ему площади и числа наличных земледельцев, так и в отношении определенности дальнейших перспектив.

Перед революцией (по собранным Агроджойнтом сведениям) в царской России на территории нынешней СССР небольшой кучке еврейских помещиков принадлежало 1200 тыс. га удобной для сельского хозяйства земли. В том числе 88 тыс. га в Крыму (крупное имение барона Гинзбурга в Северном Крыму в несколько десятков тысяч га и др.).

Далее, 120 тыс. га удобной земли находилось в надельном пользовании еврейских крестьянских деревень. Таких деревень было 36 на Украине и четыре в Белоруссии (сведения о них в книжке т. Гольде „Земельное устройство труд. евреев“. М. 1925 г.).

В 1917 г. в этих деревнях было 52 тыс. чел. населения (по сельскохозяйственной переписи 1917 г.), но под влиянием погромной резни времен белогвардейской, польской и петлюровской власти и бегства от погромов — в 1920 г. в них оказалось налицо при переписи лишь 35 тыс. чел. Эти несколько десятков еврейских земледельческих деревень основаны преимущественно в начале и в первой половине прошлого XIX века. Потом продолжение организации таких поселений царизмом было прекращено и воспрещено. Историю этих первых еврейских деревень можно найти в книге проф. Борового „Еврейская земледельческая колонизация“. М., 1927 г.

Интересно, что под впечатлением организации этих первых еврейских деревень — в программу декабристов включен был перевод евреев на сельское хозяйство, причем районом для этого был намечен Крым (см. не опубликованную пока работу т. Когана „Еврейский вопрос в движении декабристов по архивным материалам“).

Наконец, принадлежавшие еврейским капиталистам (Бродские и др.) сахарные заводы и лесные предприятия владели сел.―хоз. площадью до 872 тыс. га. Всего таким образом еврейское землевладение в старой России составляло около 2,2 млн. га. В том числе лишь около 5 процентов приходилось на трудовое землепользование. При этом мы совершенно не считаем небольшое землепользование горских евреев на Кавказе, почти полностью уничтоженное в годы господства там контрреволюции.

Пролетарская революция Октября 1917 года уничтожила землевладение всех капиталистов и помещиков, в том числе и еврейских. Сохранилось лишь надельное землепользование еврейских деревень. Затем до настоящего времени в европейской части СССР, как приведено выше, отведено свыше полмиллиона га[17] и кроме того обширный, но суровый и мало поддающийся заселению Биробиджанский район (к северу от Амура в Азиатской части СССР). В начале 1929 г. к этому прибавилось еще соглашение с Зернотрестом, по которому отведенный последнему в Крыму совхоз в 42 тыс. га заселяется отчасти постоянными рабочими из числа переселяемых туда с этой целью евреев (всего будет несколько сот человек), из них 160 еврейских трактористов уже приняты весной 1929 г. на работу».

Но о Крыме Ю. Ларин может говорить без конца, временами превращаясь прямо-таки в поэта. Его пленяют природа жаждущих степей и заболоченных плавней, с необычайным аппетитом он приглядывается к «Гнилому морю» — Сивашу и рассуждает о дурно пахнущих островках сорной травы, именуемых «джурчи», в безводных землях Северного Крыма — следах бог весть когда сожженных татарских аулов — он обращает внимание на скифские курганы, расставленные — кто бы мог подумать! — по линиям водоразделов. С упоением перечисляет он сорта пшеницы и гектары выгонов и злостных солонцов, сыроварни, пекарни, медпункты, кинопередвижки, избы-читальни и школы первой ступени. А там уже маячит и вожделенная промышленность, произрастающая из залежей нефти, серы, металла и камня. Доставить бы только рабочих рук — и через четыре года здесь будет цементный завод и прядильная фабрика!

Все это и впрямь очень увлекательно, но нам, обычным людям, интереснее не бухгалтерская история заводов и посевов, а психологическая история, изображающая столкновения воль, честолюбий, грез, — и трудно удержаться, чтобы не дать хотя бы беглый очерк политических страстей, сопровождавших первую волну еврейской колонизации.

В мае 22-го среди голода и разрухи наконец-то наступившей новой жизни руководство евсекций накляузничало в Центральный Комитет, что «Джойнт» норовит поддерживать не просто голодающих евреев, но социально близких сионистов, правых бундовцев и клерикалов, занимаясь тем самым реставрацией религиозных общин. Зампред Совнаркома Л. Б. Каменев-Розенфельд поддержал, однако, компромиссное решение: поступающие средства делятся пополам между еврейским и нееврейским населением. Большевики были все же слишком материалистичны, чтобы отказаться от миллиона с четвертью долларов, обещанных на землеустройство своих российских соплеменников еврейскими благотворительными организациями (которые, конечно, не могло не настораживать, что их стремление помогать именно своим соплеменникам считается неполиткорректным: или всем, или никому, — что совершенно соответствовало принципам интернационализма).

Евсекции, в которых еще держались «психологические остатки» бундовского автономизма, в принципе желали возрождения еврейской национальной жизни в привычной черте оседлости и ее окрестностях, а потому были против переселения евреев на Дальний Восток, столь далекий от исконных еврейских корней. Они искренне не понимали, что корни нации заключаются прежде всего в поэтизации ее прошлого, а потому левой рукой неукоснительно разрушали то, что пытались строить правой, — пытались пробуждать нацию к жизни, насаждая одновременно ненависть и презрение к самым основам ее истории. Евсекции и в других фундаментальных вопросах желали быть одновременно сухими и мокрыми, двигаться одновременно и внутрь, и наружу: создавать интернациональное единство, культивируя какие-то особые еврейские интересы.

Однако те последовательные большевики, чей взор не был затуманен национальными грезами (по крайней мере, чужими), прекрасно понимали несовместимость этих целей. В феврале 24-го нарком земледелия РСФСР А. П. Смирнов резко возражал даже и против создания КомЗЕТА, не говоря уже о крымской автономии: «Сильное выпячивание устройства еврейских масс было бы явной несправедливостью по отношению к остальному населению и политически совершенно недопустимым делом, так как сыграло бы на руку антисемитам»; «образование автономной еврейской единицы на чуждой территории из пришлых со стороны элементов явится совершенно искусственным и в этом отношении самым резким образом разойдется с принятым порядком образования автономных областей в СССР, который основывается на началах самоопределения национальностей». (Надо ли добавлять, что последнее возражение полностью относится и к Биробиджанскому проекту.)

Секретарь ЦК компартии Украины Э. И. Квиринг тоже заявлял в самом высоком собрании: «Специально собирать евреев в одно место — это не логично, это пахнет сионизмом». Разумеется, пахнет, и еще как.

В самом деле: если уж решено без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем — с какой такой радости начинать обустройство какой-то отдельной еврейской квартиры? Солидарность, взаимовыручка внутри любой части общества всегда приходит в некоторое противоречие с единством целостного социума, и все порядочные утописты, стремящиеся к максимальному единству, всегда старались сделать общество бесструктурным, добираясь не то что до национальных, но даже до семейных коллективов. Легендарный Ликург стремился каждого спартанца оторвать от семьи, превратив в непосредственную государственную собственность. Робеспьер на пике террористического энтузиазма представил Конвенту проект отнятия детей у родителей во имя единоразового государственного перевоспитания нации, закосневшей в феодальных предрассудках; нечто в этом роде уже в хрущевское время предлагал академик Струмилин: поголовное помещение детей в детские сады с круглосуточным содержанием — с последующим переводом в школы-интернаты. Сегодняшние идеологи Русского Национального Единства тоже с подозрением относятся к социальной неоднородности общества, к стремлению каких-то групп иметь особые интересы. И они совершенно правы: частичная солидарность всегда приходит в противоречие с тотальной.

Другое дело — достижима ли последняя? А если да, то какой ценой? Опыт, к сожалению, показывает, что, отрываясь от преданности какому-то исторически сложившемуся социуму (освобождаясь от власти каких-то групповых химер), индивид, как правило, не переходит к преданности чему-то более широкому, но, напротив, впадает в чистое шкурничество. Как семейные коллективы все-таки ведут свое частное хозяйство, которое при обобществлении приходит в упадок, так и национальные сообщества худо-бедно хранят свою культуру, до которой гипотетическому единому человечеству дело еще то ли будет, то ли нет. Двадцатый век с чудовищной жестокостью постарался внушить нам: берегите то, что есть, — сломать легко, улучшить невероятно трудно.

Еврейские патриоты (патриоты для себя и националисты для интернационалистов) понимали национальную солидарность традиционным образом — поддерживали своих. Большевистские прагматики от Троцкого и Каменева до Калинина и Сталина на фоне всеобщей разрухи тоже не боялись союза с зарубежным еврейством, принципиально сохраняя за собой право разрывать любые союзы в тот миг, когда они становятся невыгодными. Тогда-то, на рубеже 24-25-го годов, в Америке был создан «Агроджойнт», а в Советском Союзе КомЗЕТ во главе со старым большевиком П. Г. Смидовичем — ни малейшей примеси еврейской крови, исключительно русско-польская, да еще и голубая, — заслужившим в высших сферах полупочтенное прозвище «ученого еврея при губернаторе». Тогда же, в основном для пропаганды и собирания добровольных даяний, был учрежден и его верный общественный спутник ОЗЕТ с уже известным нам Ю. Лариным во главе. «Джойнт» обещал 15 млн. долларов на землеустройство евреев, требуя взамен более снисходительного отношения к братьям-сионистам, а также к традиционной еврейской культуре. Большевики кое-что пообещали, так что в конце 1924 года принципиальное соглашение было достигнуто.

Однако на Украине еврейская колонизация, даже смазанная таким количеством долларов, была встречена без восторга. Зам. наркома земледелия М. Вольф (типично юдофобская фамилия), вынужденный объясняться с представителем контролирующих органов Е. М. Ярославским-Губельманом, оправдывался тем, что боится всплеска антисемитизма, поскольку коренным земледельцам-колонистам никто кредитов не дает (государство действительно балансировало на грани полной нищеты), а евреям дают. В такие тонкости, что евреям помогают богатые родственники за границей, народное чувство (глас Божий) входить, разумеется, не собиралось. Евреи-идеалисты снова могли бы убедиться, что даже не правительство, а прежде всего народ не позволит им устраиваться как-то по отдельности от прочих, но они были ослеплены своей грезой, как все идеалисты, не замечая того, что одни ее части отрицаются другими.

Крымские татары, у которых за националистическе настроения («контрреволюционный заговор») только что расстреляли 132 человека, были настроены еще менее гостеприимно — снова подтвердилось предостережение Жаботинского: на земле нет свободных территорий. Но вместе с тем нелояльность крымских татар давала советскому руководству дополнительный стимул укрепить стратегически важный район более благонадежным населением, которое, вознагражденное собственной автономной областью, должно было превратиться в еще более благонадежное. В марте 26-го с подачи КомЗЕТа при поддержке Калинина Политбюро приняло постановление: «Держать курс на возможность организации автономной еврейской единицы при благоприятных условиях переселения».

Нарком Смирнов снова пугал недовольством крымских татар и кубанских казаков, обиженных за свои плавни, но до более или менее открытого конфликта дело дошло, кажется, только с крымскими татарами, — хотя принят был широковещательный план посадить на землю в течение ближайших десяти лет 100 тысяч еврейских семей, которые Ларин предложил уравновесить таким же количеством славян, чтобы не плодить новые поговорки типа «Для евреев Крым, а для русских Нарым». При соблюдении подобных мер предосторожности Ларин считал возможным учредить в Северном Крыму национальную еврейскую республику, что было поддержано Калининым (именно это его заявление и было названо западной печатью декларацией Калинина по аналогии с декларацией Бальфура о намерении возродить в Палестине еврейское государство). Трудно сказать, насколько сами авторы подобных деклараций верили в свои прожекты, а насколько пудрили мозги Западу вообще и американскому еврейству в особенности: уж слишком маленькое меньшинство образовывали евреи даже в Крыму, где в 1927 году русские составляли 44 процента, а крымские татары 37 процентов населения; в оставшейся же пятой части евреям принадлежала даже меньшая доля, чем немцам, — о выделении которых в самостоятельную «единицу» никто даже и не заикался. Евреи обречены были постоянно наталкиваться на резонный вопрос: а чем вы лучше каких-нибудь болгар или греков, которых здесь побольше вашего и которые живут здесь подольше вашего?

Кроме того, успеху предприятия не способствовал ни мировой экономический кризис 1929 года, ударивший по «Агроджойнту», ни сочетание засушливого климата с засоленной почвой. И все же главным препятствием, похоже, оказалось нарастание антисемитизма.

Однако энтузиасты крымско-украинской еврейской колонизации и в Союзе, и за его пределами, по-видимому, не сумели оценить силу возрастающего сопротивления, до поры до времени относясь к дальневосточному проекту в лучшем случае скептически. Вот что писал о Биробиджане тот же Ларин-Крымский:

«Кроме площадей в Европейской части СССР Комзет получил еще в 1928 г. для планового переселения еврейских земледельцев в азиатской части СССР Биробиджанский район к северу от реки Амура (западнее города Хабаровска). Общая площадь Биробиджанского района, закрепленная за Комзетом в 1928 г., составляет около 4 млн. га. Однако земель, пригодных в течение предстоящего десятилетия для приступа к сельскому хозяйству, даже при условии некоторой мелиорации, там во много раз меньше. При царизме старым переселенческим управлением после некоторых обследований Биробиджан признан был вообще почти непригодным для земледельческой колонизации. Посланная туда Комзетом специальная комиссия, обследовавшая район под руководством проф. Брука, ориентировочно допускала в своем докладе возможность постепенного поселения 35 тыс. семей. В том числе до 10 тыс. семей на землях, не требующих больших мелиораций (необходимо лишь озаботиться о дорогах и т. п.). Однако практическое ознакомление с районом показало, что эти надежды были слишком радужными. Комзет включил в свой пятилетний план (1929–1933 гг.) переселение в Биробиджан для занятия сельским хозяйством лишь девяти тысяч семей. Но уже и для них приходится включать в программу работ проведение оросительных магистралей, осушительные работы и т. п. Однако, нет серьезных шансов для полного выполнения и такой урезанной программы. Их нет по суровости края, по дороговизне операций и по выяснившимся гораздо большим трудностям дела, чем какие предполагались при отводе этого района для заселения Президиумом ЦИК'а в марте 1928 г. Достаточно сказать, что для выполнения программы земледельческого переселения в Биробиджан хотя бы девяти тыс. семей в первое пятилетие — для этого понадобился бы отпуск государством возвратных и безвозвратных кредитов (по госбюджету и через Цсхбанк) не менее 20 млн. руб. Пока в 1928 г. было израсходовано около 1 млн. руб. и на 1929 г. назначено 1300 тыс. руб. Уже одно это делает программу нереальной (в отличие от программы по Крыму и Украине, обеспеченной также средствами иностранных организаций). Да и нельзя ожидать отпуска государством таких больших средств при возможности достичь гораздо больших результатов в более близких районах, где дело обходится дешевле и результаты в смысле прочности организации еврейского земледелия не столь гадательны. Ибо Биробиджан, — с его вечно мерзлой подпочвой, заболоченностью, гнусом, наводнениями, длительными сорокаградусными морозами, культурной оторванностью, расстоянием свыше тысячи верст от моря, неизбежной экстенсивностью хозяйства, коротким растительным периодом при неблагоприятном распределении осадков по временам года и т. д., — вряд ли может оказаться вполне подходящим местом для такого людского материала, как впервые вообще переходящие к земледелию горожане. Обратный отход с.-х. переселенцев, и без того довольно заметный при поселении евреев на землю, — в условиях Биробиджана неминуемо должен оказаться еще более значительным, обрекая тем на пропажу немалую часть затрачиваемых средств (в первый год он оказался около 50 процентов). К тому же при заселении Биробиджана государству приходится вкладывать почти исключительно свои средства, тогда как при переселенческой работе в европейской части страны (Крым, Украина) возможно крупное финансовое участие иностранных еврейских благотворительных обществ. Вкладывать же средства в Биробиджан они считают для себя слишком дорогим и рискованным. При природных и хозяйственных данных Биробиджана заселение его вообще задача, доступная сейчас только государству, поскольку оно по общим соображениям считает необходимым возможное заселение этого района.

Биробиджан в сельскохозяйственном отношении в ближайшее десятилетие, конечно, может стать одной из местностей, заселяемых распоряжением и средствами государства. Потому что иначе останутся незанятыми могущие быть действительно использованными там участки — и это обстоятельство будет лишним моментом, который будет манить японский империализм к Советскому Дальнему Востоку. Но речь может идти при этом лишь об участках, пригодных для сельского хозяйства (в том числе в некоторых местах для рисосеяния) без особенно дорого стоящих мелиоративных затрат. И притом о таких участках, более благоприятные особенности которых в отношении природных условий (заболоченность, гнус и т. д.) и в отношении связи с обжитыми районами уменьшают вообще рискованность, присущую опытам организации в широком масштабе сельского хозяйства в Биробиджане. По этим причинам, если удастся за все десятилетие, — какое вообще будет продолжаться работа по созданию новых еврейских земледельческих поселений, — поселить в Биробиджане хотя бы те девять тысяч еврейских земледельческих семей, какие намечены Комзетом на первую пятилетку, это уже будет хорошо. Это соответствует более или менее полному освоению, примерно, 218 тыс. га. В Биробиджане намечен средний надел на хозяйство около 21,80 га. В эту величину можно ориентировочно оценить реальное значение Биробиджана для еврейского земледелия.

Если когда-либо после ближайшего десятилетия государство пойдет на крупные затраты для осушительных и прочих работ, необходимых для дальнейшего расширения земледельческих поселений в Биробиджане, то во всяком случае речь будет идти уже не об еврейском земледельческом переселении из СССР. Ибо избыточные людские резервы, какие может представить еврейская беднота СССР, — около 600 тыс. человек, включая естественный прирост бедняцкой части населения, — по намеченным перспективам должны быть полностью исчерпаны и устроены уже до того, в ближайшее же десятилетие (1929–1938 гг.).

Мы видели, что возможные к заселению свободные фонды в европейской части СССР дают возможность поселения около 400 тыс. чел. еврейской бедноты. Если засчитать еще до 50 тыс. чел. по Биробиджану, то получится 450 тыс. чел. Затем, конечно, за предстоящее десятилетие никак не менее 200 тыс. чел. избыточного еврейского населения рассосется в неземледельческих занятиях. Судя по опыту первого послереволюционного десятилетия — даже гораздо больше. А тогда в СССР вообще не хватит еврейского людского бедняцкого материала для дальнейшего поселения и в Биробиджане, и где бы то ни было вообще. А так как дешевле и выгоднее, ближе и легче поселяться на свободных фондах европейской части СССР, то недостаточная продуманность всего начинания с Биробиджаном прямо бросается в глаза. Нездоровая шумиха, какая была поднята вокруг Биробиджана, находится в обратной пропорции с реальным значением этого района для еврейской бедноты. К заселению Биробиджана многие подошли не как к хозяйственной, а как к национальной задаче — повторялась, в советских условиях, своего рода история с Угандой[18].

В 1928 г. о Биробиджане в еврейских городах и местечках СССР делалось много докладов, писались статьи в еврейских газетах, распространялись иногда даже утопии о поселении в Биробиджане миллиона евреев и т. д. Однако для той еврейской бедноты, на какую рассчитана в основном вообще организация еврейского земледелия, — привлекательность Биробиджана оказалась, по-видимому, пока довольно сомнительной. Переселение рассчитано в основном на мелкого торговца, на деклассированного, на не занимавшегося до переселения производственным трудом. Опыт показал, что эти элементы шли на землю и в крупном проценте прочно оседали на ней в 1924–1928 гг. при поселении в Крыму, на Украине и т. д. даже в случаях чрезвычайной тяжести условий первых лет. Потому что была надежда вслед за трудностями первых лет потом прочно стать на ноги. Пошли бы они и во всякий район, как бы далеко он ни был расположен, если он внушает доверие к возможности постепенно достичь там обеспеченности существования. Это достаточно доказывается многолетним опытом дореволюционной эмиграции подобных элементов в еще более далеко отстоящую Америку. Расстоянием и временными лишениями нельзя испугать еврейскую бедноту при нынешнем ее положении. Но необходимо доверие к „рентабельности“ самого предприятия, к тому, что игра стоит свеч.

Этой веры, видимо, не оказалось у тех элементов, о которых идет речь — старая репутация „страны каторги“ пока победила. Весной и летом 1928 г. был произведен набор нескольких сот семей, а осенью еще 400, желающих попробовать сделаться пионерами переселения в Биробиджан; всего Комзетом было выдано свыше тысячи нарядов. Тов. Мережин, один из наиболее ответственных руководителей Комзета, побывав в Биробиджане летом 1928 г., пишет в своем отчете о социальном составе учтенных им работников 416 семей: „бросается в глаза, что в этом составе вопреки инструкции Комзета нет ни одного бывшего мелкого торговца, ни одного деклассированного, не занимавшегося до переселения производительным трудом“ (стр. 51 брошюры т. Мережина „О Биробиджане“, изданной в конце августа 1928 г.). Все учтенные 416 семей оказались рабочими и кустарями[19]. Тов. Мережин объясняет это националистическим искривлением у организаторов отбора переселенцев на местах выхода, которые как будто ударились „в какое-то народничество“ и земледелие для них „становится каким-то священным занятием, самоцелью“ (там же). Поскольку инструкция Комзета предписывала, как всегда, подбирать для переселения прежде всего деклассированные и деклассирующиеся элементы, поскольку представители Комзета на местах, производившие подбор переселенцев для Биробиджана, в то же самое время самым благополучным образом отправляли разоряющиеся нетрудовые элементы на переселенческие фонды Украины и Крыма (ср. выше о социальном прошлом переселившихся в Крым), — это неожиданное „народничество“ в применении только к биробиджанскому земледелию надо понимать очень определенно. Нетрудовые деклассированные элементы, несмотря на пропаганду Биробиджана в еврейской среде (доходившей иногда до неуместной шумливой рекламы некоторых газетных корреспондентов, когда на практике дела шли плохо) — не торопились ехать, выжидали. Но оставить невыполненным наряд на Биробиджан казалось многим недопустимым, так как заселение его было понято чуть не как национальная обязанность советских евреев. В § 5 опубликованного постановления Президиума ЦИК СССР от 28 марта 1928 г. сказано о Биробиджане: „при благоприятных результатах сплошного заселения означенного района трудящимися евреями — иметь в виду возможность образования на территории указанного района еврейской национальной административно-территориальной единицы“ (там же, стр. 77). Националистическое искривление, поскольку уж можно говорить вслед за т. Мережиным о появлении священных „самоцелей“, выразилось в том, что вместо перевода нетрудовых и деклассирующихся, разоряющихся мелкобуржуазных элементов городского типа на земледелие, — священной самоцелью сделалось обязательное заселение Биробиджана кем бы то ни было. Отсюда получилась такая нелепость, как отправка туда рабочих для превращения их на государственный счет в земледельцев, при полном отсутствии переселившихся торговцев и т. п. Это есть своего рода сионизм наизнанку, подставивший Биробиджан вместо Палестины. На будущее время должен быть установлен тщательный контроль над социальным составом направляемых в Биробиджан для организации земледелия, чтобы классовая хозяйственная политика советской власти не подменялась ложно понятой национальной.

Опыт приехавшей в Биробиджан весной, летом и осенью 1928 г. тысячи еврейских работников, в силу стечения ряда отчасти случайных обстоятельств, не мог создать в настроенной по-деловому мелкобуржуазной бедноте той веры в Биробиджан, какая не была в ней создана предшествовавшей пропагандой. Уже к концу июля 1928 г. из всех приехавших в Биробиджан 25 процентов разочаровались и, бросив дело, вернулись обратно в Белоруссию и на Украину. Затем началось большое наводнение и повторилось дважды. Лошади поражены были сапом, и много лошадей погибло. Люди стали болеть дизентерией и т. п. Из поехавших в Биробиджан в течение 1928 г. около тысячи переселенцев (в том числе 400 осенью) к февралю 1929 г. уже более половины бросили Биробиджан и вернулись на родину или расселились по городам Дальнего Востока, находя себе городские занятия (в Крыму невыполнение наряда даже в неурожайный 1928 г. составило только 20 процентов).

Неустройства, неизбежные при начале новой работы в далеком, малоизвестном крае, также, понятно, давали себя знать. При таких условиях вызвать подъем настроения в пользу Биробиджана как раз в разоряющихся нетрудовых элементах довольно мудрено. Идеалисты из рабочих и служащих, увлеченные национальными задачами, в „упрощенно-биробиджанском“ их понимании, могут идти при всяких условиях, оставляя даже для этого иногда уже имеющиеся занятия. Обычная же беднота, стремящаяся прежде всего улучшить свое материальное положение, подходит к делу настороженнее. Неудача переселенцев 1928 г. должна побудить рядовую массу относиться к биробиджанской пропаганде с еще более выжидательным настроением. За первый год работы в Биробиджане построено только 25 изб, вспахано только 125 гектаров и из них ни один не засеян и т. д. Неудача, как указано выше, обозначилась уже до наводнения — и наводнение еще более усугубило ее.

Между тем, несомненно, Биробиджан может постепенно дать обеспеченное существование довольно большому количеству земледельческих переселенцев, как об этом уже выше сказано. Переселение туда, подготовка территории и устройство там хозяйства будет стоить, правда, значительно дороже, чем на Украине или в Крыму. Но поскольку государству желательно заселение этого края по общеполитическим соображениям, оно придет в этом отношении на помощь любым трудовым переселенцам на Дальний Восток, в том числе и еврейским в Биробиджан. Конечно, для этого переселение туда надо ставить не в порядке инсценировки на курьерских националистического блефа, а по-деловому: до приезда каждого переселенца год поработать над подготовкой для него площади, дома, пашни (подъем целины), дорог, медицинской помощи; разворачивать заселение района с той медленностью, какая соответствует имеющимся средствам, а не пытаться „на грош купить пятаков“; подходить к организации работ, исходя из соображений хозяйственной целесообразности, а не стремления сразу охватывать много пунктов для видимости охвата района и т. д. Все эти ошибки делались. Конечно, смешно говорить также о земледельческом переселении в Биробиджан миллиона евреев, до чего договаривались опьяненные национальным чувством ораторы и писатели. Нельзя будет в предстоящее десятилетие переселить и десятков тысяч семей земледельцев. Но для нескольких десятков тысяч человек там, при некоторых мелиорациях, найдутся достаточно приемлемые земли и условия, чтобы при энергичной помощи и крупных затратах государства привести этих переселенцев к обеспеченному существованию. Насколько целесообразно выбрать в качестве материала для опыта земледельческого заселения этого особо трудного к освоению края именно горожан-евреев, покажут ближайшие годы. Выбор этот был продиктован увлечениями еврейских работников, стремлением к „большой территории“, а не серьезным изучением края, подобным, например, большой длительной экспедиции по изучению приазовских плавней, богато обставленной научными силами и средствами. Над изучением небольшой площади плавней работали десятки научных работников более года, затрачено было более двухсот тысяч рублей. А выделению Биробиджана, площадь которого в несколько десятков раз больше, предшествовал кратковременный проезд края несколькими человеками и расход на изучение в несколько раз меньший. Соответственные получаются и результаты.

Поскольку речь идет о переселении евреев на Дальний Восток, реально преимущественно иметь в виду не создание массового еврейского земледелия в Биробиджане, а переселение еврейских кустарей на Дальний Восток. Край нуждается в ремесленниках, туда намечено переселение разных их групп. В том числе найдется место и для нескольких тысяч семей портных, сапожников и т. п., имеющихся в избытке среди еврейской кустарной бедноты западных округов СССР. На ближайшую пятилетку Комзет включил в свой план такое переселение 3 тыс. кустарных семей. Не исключена возможность, что это количество может оказаться значительно больше, если главное внимание с опытов биробиджанского земледелия будет перенесено в эту совершенно реальную область».

Думал ли тогда кто-нибудь, что еврейские колонии в Крыму окажутся могилой для их обитателей, а Биробиджан с его гнусом и наводнениями сохранит жизнь тысячам евреев? И сохранил бы жизнь большинству из тех, кто пошел бы на переселенческие мытарства, покинув насиженный местечковый Запад, первым попавший в когти Гитлеру…

Ю. Ларин не случайно так прочно сплетает проблему еврейского землеустройства с проблемой антисемитизма: как ни раздражало народ то обстоятельство, что евреи не работают на земле, их попытка приступить к такой работе раздражала еще сильнее. И Ю. Ларин на десятках страниц пытается убедить, что не так страшен еврей, как его малюют. Да, повторяет он, евреи там-то и там-то пока еще не совсем такие же, как все, но движение-то происходит в сторону нормализации. А индустриализация, всеобщее образование и вовсе уничтожат национальную конкуренцию.

Ю. Ларин как истый марксист не догадывался, что главная национальная конкуренция — конкуренция фантомов, конкуренция грез — не может быть уничтожена выравниванием социальных статусов, ее может ослабить либо сближение грез, либо их угасание. Не понимая этого, Ларин заполняет многие страницы почти не отражающими сути проблемы, но все-таки интересными цифрами. Объективными, а потому бесполезными, ибо объективность в национальных отношениях играет еще меньшую роль, чем в любовных.

Но все же.

В городском населении евреи составляют около 8 процентов; среди служащих примерно столько же. Следовательно, недовольство служилого слоя, заключает Ларин, направлено вовсе не против «еврейского засилья», а против еврейского равенства. Перебор евреев имеется только в Москве, но и он является следствием массового притока евреев в ответ на массовый саботаж прежнего чиновничества. В целом же евреи среди всех городских служащих составляют меньший процент, чем среди всего городского населения.

Чаще прочих профессий евреев до сих пор влечет область коммерции, но это пережитки проклятого царского прошлого. Оно же сказывается в том, что евреи все еще реже встречаются в тех областях, куда доступ им прежде был закрыт. Кстати, в командном составе Красной армии антисемитские настроения почти не заметны, хотя присутствие евреев в комсоставе более чем в два раза превышает их долю среди населения, а в военных академиях так даже более чем в четыре раза, — и ничего. Поскольку краскомы по своему происхождению слабо связаны с буржуазией и проходят хорошую политическую выучку.

«К группе служилой интеллигенции примыкает и должна еще вместе с ней рассматриваться и группа учащихся в вузах. Ибо пока рабочие и дети рабочих во всех вузах СССР, взятых вместе (кроме военных), составляют лишь менее одной пятой части. Поступает их более значительный процент, но по недостатку собственных средств и из-за незначительности государственных стипендий много снова выбывает обратно. Состав учащихся в вузах поэтому пока еще в большинстве дети той же интеллигенции без производственного прошлого и отчасти даже сами служащие. К мотивам опасения конкуренции в будущем из-за мест тут прибавляется еще жалобы на якобы чрезмерное переполнение евреями вузов, которого при царизме не было. При царизме действительно запрещено было принимать в вузы евреев более 5 процентов всех учащихся (а в некоторые вузы даже вовсе не принимали или не более 3 процентов). А в настоящее время, например, на Украине евреи составляют почти целых 26 процентов всех вузовцев — впятеро более крупную долю. В частности, по отдельным факультетам и группам украинских вузов в 1926/27 г., по данным Наркомпроса, евреев было: по сельскохозяйственным 8 процентов, по педагогическим 22,4 процента, по художественным 28,5 процента, по индустриально-техническим 31,9 процента, по социально-экономическим 32,1 процента и по медицинским 44,8 процента, а в среднем по всем почти 26 процентов.

На первый взгляд величина в 26 процентов может произвести впечатление почти еврейского наводнения в вузах. Но надо вспомнить две вещи. Во-первых, вузовцы рекрутируются главным образом из семей служащих и, во-вторых, из городского населения. В этой и другой величине евреи на Украине составляют, в круглых цифрах, по 23 процента (по переписи 1926 г., причем служащих, и еврейских и нееврейских, беру со включением безработных служащих). А в таком случае 26 процентов в вузах находится в пределах естественного нормального процента, пропорционального еврейскому населению в городах Украины.

Некоторое превышение объясняется тем, что в первые годы в вузы Украины поступили также те подходящие по возрасту евреи, которые подходили по образовательному цензу (выпуски гимназий последних досоветских лет), но не допускались в вузы царизмом. С каждым годом этот небольшой излишек постепенно оканчивает или выбывает, и в настоящее время имеется уже почти полное соответствие между процентом евреев в вузах и в городском населении.

По Украине опубликованы данные о национальном составе только по вузам. По РСФСР Наркомпрос сообщил мне сведения и по рабфакам и по вузам. Рабфаки у нас действительно завоеваны рабочим классом. Процент интеллигенции на рабфаках сравнительно невелик. Можно считать, что не менее двух третей всего состава рабфаков приходится действительно на рабочих и детей рабочих. Общее количество обучающихся на рабфаках евреев в 1926/27 г. по РСФСР составляло по этим данным 2,6 процента. Это чрезвычайно близко соответствует тому проценту, который евреи составляют среди рабочих (2,7 процента). Таким образом, на рабфаках переполнения евреями вообще не заметно. Корни проявлений антисемитизма надо искать не в настроениях служилой интеллигенции, а в тех же обстоятельствах, чему следует приписать появление их среди рабочих (о чем выше). Возьмем теперь данные по вузам РСФСР. Наркомпрос дает сведения по 34 вузам (из 39) по состоянию их на 15 сентября 1926 г. В этих вузах обучалось 103 тысячи студентов и студенток. На различных отделениях процент евреев различен: по сельскохозяйственным 4,7 процента, педагогическим 11,3 процента, индустриально-техническим 14,7 процента, медицинским 15,3 процента, социально-экономическим 17,3 процента и по художественным 21,3 процента, а в среднем по всем вузам РСФСР, вместе с военными вузами — 11,4 процента.

Но рабочее население РСФСР, как сказано, в вузах еще, к сожалению, почти не учится, а учится на рабфаках. Если взять остальное городское население РСФСР (т. е. кроме рабочих семей) и исключить из него также не поставляющие в вузы слои (население приютов, тюрем и т. д.), то окажется, что среди служащих, торговцев, ремесленников, лиц свободных профессий и т. п. евреи составляют лишь до 6 процентов, т. е. примерно вдвое меньше процента, какой они составляют в вузах РСФСР. То есть здесь имеет место более сильное проявление того временного процесса, какой слабее заметен на Украине. Вместе по РСФСР и Украине в вузах 13,5 процента евреев из всех учащихся. Этот процент почти совпадает с процентом, какой евреи составляют среди всей мелкой, средней и крупной несельскохозяйственной буржуазии (кроме сельских кустарей), всех лиц свободных профессий, городских деклассированных и всех служащих СССР, если все это население взять вместе (около 14 процентов).

Таким образом, сравнительно с дореволюционным временем у нас произошли такие перемены. Значительно повысился процент евреев в вузах, во-первых. Он повысился, во-вторых, в среднем до того процента, какой евреи составляют в городском нерабочем населении, поставляющем в основном учащихся в вузы. В-третьих, на рабфаках процент евреев почти точно равен тому проценту, который евреи составляют в рабочем населении.

В-четвертых, заметно, что в вузах, обслуживающих те отрасли работы, куда доступ для евреев был сравнительно свободен и при царизме, имеется и большой процент евреев. Скажем, художественная работа. Быть артистом, или музыкантом, или танцовщицей евреям до революции не запрещалось. И из всех вузов РСФСР больше всего процент евреев — на художественных. Из каждых 5 будущих артисток или танцовщиц (на Украине даже из каждых 4-х) одна оказывается еврейкой. Затем среди евреев до революции больше распространены были так называемые свободные профессии: медицина, литература и т. д. Параллельные цифры находим и в нынешних вузах. В вузах произошло, с одной стороны, чрезвычайное увеличение количества евреев сравнительно с царским временем. С другой стороны, это количество в среднем по стране только доведено до той цифры, которая приходится на долю евреев согласно численности их среди слоев, поставляющих в основном в вузы учащихся.

Конечно, очень плохо, что у нас в вузах рабочие не составляют большинства, и крестьян середняков и бедняков тоже меньше, чем следует. Необходимо идти дорогой крупного и быстрого повышения в вузах процента рабочих и крестьян. Тем самым, кстати сказать, понизится, между прочим, и процент евреев, ибо в этой части населения евреи составляют (и неизбежно по своей малочисленности будут составлять) меньший процент, чем в тех слоях населения, какие теперь преимущественно поставляют учащихся в вузы. Но пока этого нет, мы не можем, как царское правительство, издать закон, чтобы из еврейского населения, скажем из рабочего населения, брать на рабфаки меньший процент, чем из русского рабочего населения, как это полагается по количеству рабочих. Или, чтоб из еврейских интеллигентов и ремесленников брать меньший процент в вузы по отношению к их численности, чем из русских. А если брать среди одинаковых социальных групп всех наций одинаковый процент, то процент евреев, учащихся в вузах, должен был приблизиться (и он приблизился) к проценту еврейского населения среди соответствующих частей городского населения СССР. Плохо здесь не то, что процент евреев стал больше, чем до революции, а плохо то, что не стал еще в несколько раз больше процент рабочих, батраков и бедноты. Введение стипендий в школах второй ступени и увеличение числа и размера стипендий в вузах и на рабфаках решит этот вопрос. А тем самым и процент евреев в вузах станет равняться по проценту их в основных производственных массах страны, а не в некоторых только слоях городского населения.

Внимание нееврейской интеллигенции к числу евреев в вузах особенно увеличилось в последние годы в связи с тем, что у нас несколько лет общее количество учащихся в вузах почти не растет. По финансовым соображениям в последние несколько лет количество студентов и студенток государство почти не увеличивало. Вместо этого государство стремилось лучше поставить уже существующие вузы, повышало постепенно размер стипендии уже установленному контингенту учащихся, улучшало оборудование вузов, повышало жалованье профессорам и т. д. (на 1928/29 г., например, на это дополнительно назначено около 40 млн. рублей). Эта политика последних лет привела к задержке возможности удовлетворить все стремления попасть в вуз. Очень многие, особенно из оканчивающих школы второй ступени, прежде всего из интеллигенции, не имеют теперь возможности попасть в вузы так легко, как раньше. Поэтому они обращают внимание на то, скажем, что на Украине евреями занято 26 процентов всех мест в вузах, в то время как до революции евреи занимали там только 5 процентов вакансий. Таким образом, произошедшее доведение процента евреев до величины, какую они составляют в соответственных слоях населения — в связи с замедлением роста числа вузов и численности учащихся в них, — должно было также увеличить недовольство уравнением евреев в правах и относительно учения. Все равно как среди служащих появилось недовольство тем, что евреи уравнены в правах по службе. Как видно из приведенных данных, в обоих случаях здесь в основном имеет место недовольство не созданием преимуществ и привилегий, которых на деле не оказывается, а недовольство просто нормальным уравнением в правах.

Интеллигентский, служебно-вузовский антисемитизм оперирует обычно также указанием на то, будто евреи составляют очень большой процент в высших правительственных органах, и этим „объясняет“ воображаемое или измышляемое „засилье“ евреев на службе вообще. Приведу ввиду этого сводку по некоторым учреждениям об их национальном составе. В подсчеты вошли: ЦК партии и Центральная контрольная комиссия (как члены, так и кандидаты), президиум ЦИК СССР и ВЦИК РСФСР, два Совнаркома — Союзный и РСФСР (все народные комиссары) и, наконец, все председатели губернских и окружных исполкомов и Совнаркомов и ЦИКов национальных республик, которые входят в состав нашей страны. Во всю эту головку вместе входят всего 417 человек, из которых евреев 27 человек, т. е. 6 процентов (стр. 64 Сборника ЦИК „К перевыборам советов“. М., 1927 г.). Следовательно, среди высшего партийного и советского аппарата, т. е. самого ответственного аппарата страны, евреев имеется 6 процентов — меньше, чем вообще среди служащих и чем в городах в целом.

Далее, недавно опубликован подсчет национального состава членов и кандидатов ЦИКа Союза ССР (издание ЦИК СССР „Состав ЦИК СССР“. М. Кремль). Их всего 833 человека, в том числе членов ЦИК 581 человек и 282 кандидата. Они выбраны отовсюду, от всех советских республик и губерний, причем каждая губерния, конечно, выбирает наиболее видных своих людей. У нас всего более сотни губерний и округов, значит, от каждой губернии в среднем входит около 7 или 8 человек, в том числе наиболее видные местные люди: секретарь губкома, председатели губисполкома, губпрофсовета и т. д. Это вся основная местная верхушка. В составе всех этих 833 членов и кандидатов ЦИКа Союза евреев имеется только 46 человек, т. е. 5,5 процента. Таким образом среди всей верхушки как советской, так и партийной, как центральной, так и местной процент евреев составляет только от 5,5 до 6 процентов, т. е. даже меньше, чем евреи составляют среди городского населения (8,3 процента), и значительно меньше, чем среди служащих вообще.

По Москве, на которую со стороны антисемитских кругов особенно много киваний, можно привести (по стр. 4 брошюры т. Е. Кочеткова „Враги ли нам евреи“. М., 1927 г.) данные о составе на 1 января 1926 г. следующих организаций: в исполкоме Моссовета 209 членов, из них 14 евреев, или 6,7 процента; в Московском комитете ВКП(б) 153 человека, из них евреев 17, или 11 процентов; в Московской организации партии 121 700 человек, из них евреев 7 тысяч, или 5,7 процента. А в населении Москвы евреи составляют 6,5 процента (по переписи 1926 г.). Наконец, беру еще одну сводку о высших хозяйственных органах (по книге тов. М. Горева „Против антисемитов“, стр. 180. М., 1928 г.). В эту сводку вошли все председатели трестов и синдикатов и председатели центральных органов кооперации (Центросоюз, Сельхозсоюз, жилкооперация, промысловая кооперация и т. д.). Их вместе имеется 248 человек, из которых евреи составляют 25 человек, или 10 процентов. Таким образом, среди высших партийных и советских органов евреи составляют 6 процентов, среди руководителей высших местных органов 5,5 процента и среди руководителей хозяйства 10 процентов. От преобладания, переполнения, засилья и т. д., как видим, довольно далеко. Свести антисемитские настроения к чрезмерной роли евреев в общественной и государственной жизни СССР, как это хотели бы идеологи буржуазии, оказывается невозможным. Не говоря уже о заведомой для этих идеологов нелепости взять всех евреев за одну скобку, безотносительно к социальной природе каждой их группы».

Среди московских нэпманов количество евреев действительно ошарашивает, даже если перечитывать после Солженицына. Среди средних и крупных лавок и магазинов евреям принадлежало: аптекарских и парфюмерных товаров 75,4 процента, мануфактурных 54,6 процента, ювелирных 48,6 процента, галантерейных 39,4 процента, дровяных и лесных складов 36 процентов, кожевенно-обувных 23 процентов, готового платья 14,5 процента, съестных припасов 69,4 процента.

Это при том, что в населении Москвы евреи составляли лишь немногим более 5 процентов. В целом же среди 5 млн. «буржуазии» в СССР евреи в 1927 году составляли примерно 18 процентов. Однако здесь оставалось ждать совсем недолго: «буржуазному антисемитизму» предстояло в ближайшие годы отправиться под нож вместе с самой «буржуазией».

Хуже дело обстояло с рабочими. При проклятом царизме рабочие в лице своих наиболее передовых представителей близко сталкивались с наиболее передовыми евреями главным образом в тюрьмах и ссылках, производя друг на друга самое отрадное впечатление. Советская власть положила конец этой позитивной практике, в результате чего русские и евреи стали соприкасаться своими более отсталыми слоями: малокультурные выходцы из деревень (в 30-м году почти треть населения была неграмотной) столкнулись с наиболее пронырливыми выходцами из черты оседлости.

Даже среди членов московских профсоюзов «выходки антисемитов иногда находят сочувствие и не встречают отпора. Часто рабочие, замеченные в антисемитских выражениях, недостаточно уясняют себе его контрреволюционное значение. Имеется много фактов, когда в числе антисемитов встречаются комсомольцы и члены партии. Особенно распространены толки о еврейском засилье. Широко распространены оскорбительные выпады, передразнивания, насмешки по адресу работающих евреев. Распространено рассказывание разных анекдотов о евреях. Антисемиты-администраторы используют свое положение для травли и выживания евреев. Злостные антисемиты избивают евреев и стараются втянуть их… Выкрики, угрозы и призывы… Преследуют всякого похожего по внешности… Подвергающиеся травле молчат… Отсутствует постановка организованной борьбы… Отмечаются факты примиренческого…»

«Тяжело устанавливать наличие антисемитских настроений хотя бы в части рабочей среды, — вздыхает Ларин, — ведь это для нас вынужденное признание в явном торжестве буржуазной идеологии в рабочих головах». Бедняжка, как ему хочется общенародное объявить всего лишь буржуазным! Ларин приводит десятки записок рабочего актива, явившегося на его доклад об антисемитизме, — записок в том числе довольно любопытных.

«Почему не занимаются хлебопашеством, хотя теперь евреям разрешено».

«Почему евреям дали хорошую землю в Крыму, а русским дают где похуже».

«Почему евреи раньше жили хорошо и теперь живут так же».

«Почему евреи, приезжая из Бердичева и других городов, сразу получают квартиры, есть даже анекдот, что приехал из Бердичева последний еврей и передал ключи Калинину».

«Почему евреи не хотят заниматься тяжелым трудом».

«Настолько искренне относятся евреи к советской власти и к пролетариату вообще».

«Почему партийная оппозиция на 76 процентов была из евреев».

«Почему евреи везде устраиваются на хорошие места».

«Почему евреев мало на бирже труда».

«Почему их так много в вузах, не подделывают ли они документы».

«Не изменят ли евреи в случае войны и не уклоняются ли от военной службы».

«Почему русский рабочий больше пренебрегает еврейской национальностью, чем грузинской, немецкой и другими».

«Как понимать Энгельса, когда он говорит, что евреи имеют тенденцию приспосабливаться и что к ним нужно подходить очень осторожно».

«Почему раввины помогают еврейским уголовным, как какой-либо МОПР».

«Почему возникла ненависть к евреям в других странах».

«Почему много анекдотов и рассказов как раз о евреях».

«Какое участие евреи принимают во всех странах в коммунистических партиях».

«Почему царское правительство относилось хорошо к еврейским колониям до революции».

«Чем объясняется отъезд евреев из СССР, ведь теперь здесь полная свобода».

«Можно ли назвать антисемитом того, который шутя говорит „жид“ и как следует относиться к подобным шуткам вообще».

«Почему Бухарин, Сталин и другие члены политбюро никогда не пишут в „Правде“ об антисемитизме».

«Почему партия слабо борется с антисемитизмом, партийцы-антисемиты считают это знаменательным».

«Чем объяснить помощь американской еврейской буржуазии еврейскому земледелию в СССР».

«Что делать, если беспартийные рабочие поднимают вопрос об антисемитизме, а партийцы совсем не реагируют».

«Почему антисемитизм развился только по отношению к евреям, а не к другим национальностям».

«Почему царское правительство натравливало на евреев, а не на другой народ».

«Почему буржуазия Сев.―Амер. Соед. Штатов презрительно относится к такой же буржуазии, но вышедшей из евреев».

«Что хотел сказать академик Павлов своими словами, что у евреев создалась „рефлексология нахальства“».

«Отыскивать причину антисемитизма следовало бы в самой нации, в ее нравственном и психологическом воспитании».

«Нынешнее участие евреев в различных организациях получилось благодаря сознательному регулированию, влиянию парт- и соворганов или же это процесс естественный».

«Почему евреи при приходе в Европу были по преимуществу торговцами и ремесленниками».

«Чем была вызвана при царизме причина гонения на евреев».

«Евреи с древних времен считают себя избранным народом».

«Евреи живут замкнуто, придерживаются особых верований и обычаев, в частности обряда обрезания, что особенно отталкивает от евреев».

«Известны ли в истории примеры свирепой ненависти одной нации к другой, подобные антисемитизму».

«Что делать групповику-агитатору, когда собирается большое количество рабочих с антисемитским настроением».

«Почему партия не ведет в газетах кампании против антисемитского течения».

«Почему некоторые евреи любят, чтобы их считали русскими, тоже считают свою нацию нехорошей».

Последний вопрос особенно прелестен в свете оскорбительных выпадов, передразниваний, выкриков, угроз и призывов. Этот вопрос, пожалуй, и является лучшим ответом на другой важнейший вопрос, относящийся к русско-еврейским отношениям двадцатых годов: были это годы распрямления еврейского народа или годы его угнетения? Мой критерий читателю известен: угнетен не тот народ, который потребляет мало жиров, белков и служебных автомобилей на душу населения, а тот, который вынужден стыдиться своего имени. Если русским было стыдно чувствовать себя русскими, значит, это и для них были годы национального угнетения. Если же открыто и с гордостью называть себя русским было опасно, но не стыдно, значит, для русского народа это были годы не распада, отказа от своего народа, а годы накапливания сил и гневной любви к нему.

А гневаться было из-за чего: полной жизни национальной грезе предложили раствориться в свалившейся как снег на голову новой, интернациональной, среди носителей коей приговоренная к исчезновению греза прежде всего различала чужаков, которые в ее системе фантомов веками считались презренными и враждебными. Ее же, кстати сказать, никто презренной не считал — ее считали опасной, а то, что вызывает страх, презирать невозможно. Для народа же самым тяжким испытанием является не всеобщая ненависть, а именно презрение — и его, похоже, русские евреи в годы своего квазиуспеха (успеха для индивидов, не для народа) вкусили от пуза. И напрасно как Солженицын, так и Ларин перечисляют один всяческие еврейские превышения среднего уровня, а другой еврейские сближения с оным, — это ничего не говорит, да и не может, как любил выражаться Ильич, ничего сказать ни о национальном подъеме, ни о национальном упадке: ответы на эти вопросы лежат не в цифрах внешнего мира, а в чувствах мира внутреннего. И вот об этом-то, о самом главном, Солженицын не говорит ничего, а Ларин почти ничего: как положено марксисту, он касается самого главного — мира человеческих чувств, мира грез и фантазий — только случайно. Но когда касается — этот мир то и дело оказывается враждебным по отношению к еврейскому народу.

Не к отдельным, пускай сколь угодно многочисленным прагматикам, которых хоть горшком назови, только дай должность и квартиру, — но именно к народу, для которого то, как его называют, может быть, и есть самое главное. А называли евреев — пускай бы ненавидящими, но нет — презрительными кличками. Что совершенный пустяк для прагматика-индивидуалиста и совершенно непереносимое страдание для патриота-коллективиста.

И нельзя сказать, что компартия этим была вовсе не озабочена, нет, она понимала, что евреев ненавидят прежде всего как первых ласточек всего нового уклада. Осенью 26-го Агитпроп после специального совещания отправил в Секретариат ЦК аналитическую записку, где говорилось в том числе следующее: «Представление о том, что советская власть мирволит к евреям, что она „жидовская власть“, что из-за евреев безработица и жилищная нужда, нехватка мест в вузах и рост розничных цен, спекуляция — это представление широко прививается всеми враждебными элементами трудовым массам. Разговоры о „еврейском засилье“… о необходимости устроить еще одну революцию против „жидов“ — эти разговоры встречаются сплошь и рядом. События внутрипартийной борьбы воспринимаются некоторыми коммунистами и всей обывательщиной как национальная борьба на верхах партии. В распространении антисемитизма видна направляющая рука монархических группировок, ставящих борьбу с „жидовской властью“ краеугольным камнем почти всех листовок и прокламаций… Не встречая никакого сопротивления, антисемитская волна грозит в самом недалеком будущем предстать пред нами в виде серьезного политического вопроса».

Наверняка все так и было — сомнительна только монархическая направляющая рука: любой великий фантом, дарящий миллионам людей чувство причастности к чему-то грандиозному и бессмертному, и без всякой направляющей руки оказывает отчаянное сопротивление при попытке радикальной его трансформации, граничащей с уничтожением. Антисемитизм — инстинкт самосохранения народа, примитивный и неразборчивый, как все инстинкты, бросающийся истреблять поверхностные проявления опасной новизны, не замечая, что они лишь орудия главной «закулисы» — фантома-соперника, который все равно не исчезнет, если даже перебить всех евреев до единого. Интернациональный коммунистический фантом уже давно разрастался и бродил по Европе, и погибнуть, как все великие фантомы, он тоже мог уж никак не от ненависти, а только от равнодушия и презрения к нему.

Большевики развернули довольно активную борьбу с антисемитизмом, справедливо усматривая в нем, повторяю, лишь боевое острие мощного оружия, направленного на всю их грезу, которую сами они принимали за идею. Они и разворачивали диспуты, и стыдили (сам Горький называл антисемитизм религией дураков), и выгоняли из партии, доходили и до репрессий… Которые любви к евреям, разумеется, не прибавляли. Да и кто кого, между нами говоря, особенно любит? Любим мы только собственные выдумки, а реальность — лишь в той степени, в какой ее удается преобразить фантазией, вокруг песчинки факта нарастить светлую или черную жемчужину мечты.

Но рационалисту Ларину приходили в голову только рацпредложения: злостных карать, запутавшимся — разъяснять. Вплоть до того, что водить их на экскурсии, — словно в зоопарке, любоваться евреями-трудящимися (трудом, напоминаю, считалась только такая деятельность, которая пребывала на самых нижних ступеньках социальной пирамиды). И сам разъяснял неустанно, наивно полагая, что фантом можно разрушить цифрами. Увы (или «к счастью»?) — фантом может быть вытеснен только другим фантомом, сближение наций может произойти уж никак не через сближение их социальных функций (сближение функций вполне способно и усилить национальную конкуренцию), а лишь через сближение их коллективных сказок.

За создание новой грезы большевики, впрочем, тоже принялись с чрезвычайным азартом, сумев, в отличие от нынешних либеральных революционеров, поставить себе на службу первоклассные художественные таланты, — но они способны были зачаровать только романтически настроенную часть молодежи. Хотя и это было очень много, но далеко еще не все, консервативная часть народа оставалась гораздо более многочисленной, только менее организованной и, пожалуй, менее пассионарной, готовой на смертельный риск во имя мечты. Тем не менее всплеск антисемитизма 20-х являлся признаком усиления русской национальной грезы — что является необходимой предпосылкой национального подъема, — или национального безумия, в зависимости от того, на что будет направлена накопленная страсть — на созидание или на месть. Антисемитизм вообще настолько часто является сопутствующим признаком национального подъема, что поверхностные наблюдатели бывают склонны объявлять его причиной или даже целью национальных движений. Хотя это, повторяю, всего лишь побочный эффект. Истинная причина национального подъема всегда какая-то чарующая греза, а антисемитизм возникает уже как следствие страха за ее сохранность.

Статистик Ларин тоже немножко пытался чаровать: все нации сольются в одну, все языки в один — да хоть и эсперанто, — уже лет через 20 (в 1949 году) трудящиеся смогут слетать на аэроплане в социалистический Лондон… Такой вот ангсоц, Страна Советов от Лондона до Ганга…

Но поэзия не его стихия. Ларин предпочитает вновь и вновь перечислять цифры еврейских солдат, еврейских безработных, еврейских нищих — цифры, неизменно превосходящие средний уровень. Еврей не опасен; если он чем-то и отличается от вас, то это наследие царизма, а при нашей национальной политике он становится все более и более неотличим от окружающей среды. Успокойтесь, он даже вымирает: прирост населения среди евреев повсюду оказывается в полтора-два раза ниже среднего, несмотря на «более обильные рождения, так как больше вымирают из-за тяжелой жизни».

«Или взять, например, итоги обследования Одесским губздравом летом 1925 г. нескольких старых еврейских деревень в Херсонском округе с населением свыше трех тысяч человек (напечатаны в сборнике „Биология евреев“, Ленинград, 1927 г.). Как широко использовали контрреволюционные агитаторы поселение евреев на земле для распространения слухов, что советская власть „на русскую голову“ насаждает в лице еврейских земледельцев чуть ли не новых помещиков. Оказывается, по итоговым данным обследования старых еврейских деревень эти земледельцы отличаются следующим уровнем и особенностями своего быта в отношении жилищ, питания и хозяйственных построек.

Полы в избах земляные у 94,4 процента и деревянные только у 5,6 процента семей. Крыши соломенные у 45 процентов, глиняные у 28 процентов, черепичные у 11 процентов, железные у 16 процентов. Внутренние стены штукатуреные у 1,5 процента и нештукатуреные у 98,5 процента. Сырые квартиры у 24 процентов и несырые у 76 процентов. Оконные рамы одинарные у 95,5 процента, двойные у 4,5 процента — иначе сказать, почти у всех даже зимою одинарные окна. При этом открывающиеся рамы только у 28 процентов и вовсе не открывающиеся у 72 процентов. Фортки оконные в квартирах есть у 4,6 процента и нет у 95,4 процента — почти ни у кого нет. Живут по одной семье в избе 72 процентов, а по 2 и 3 вместе — 28 процентов; это уже через длинный ряд лет существования данной группы деревень. Площадь всего пола (включая „кухню“) на одного человека: у 43 процентов менее 5 кв. метров, у 33 процентов от 5 до 8 кв. метров и только у 24 процентов выше 8 кв. метров, а в среднем для всех 5 кв. метров. Между тем в городах СССР даже у рабочих (которые живут теснее интеллигенции и нэпманов) на душу приходится в среднем 6 кв. метров чистой площади (т. е. без кухни, коридора и т. д.), а с кухнями и прочим не менее 7 кв. метров. Высота стен внутри комнат по санитарной норме должна быть не ниже 2¹/₂ метров. В обследованных еврейских деревнях у 82 процентов семей она ниже 2¹/₂ метров, а достигает этой нормы или превышает ее только у 18 процентов. Освещение, т. е. отношение площади окон к площади пола, по санитарной норме должно быть не ниже одной десятой. А в обследованных деревнях у 4 процентов семей оно ниже одной тридцатой, у 33 процентов от тридцатой до двадцатой, у 18,2 процента от двадцатой до одной двенадцатой и только у 4,7 процента не меньше одной двенадцатой. Иначе сказать, нормальным освещением не пользуется почти никто. Выгребной ямы — ни одной.

Что касается хозяйственных построек, то 1 амбар приходится на 6 дворов, 1 сарай на 10 дворов, 1 половник на 20 дворов, 1 погреб на 25 дворов, 1 коровник на 41 двор. Таковы эти „помещики“ уже через ряд лет своего существования на земле. Имеют умывальники 7 процентов, не имеют 93 процентов. Умываются ежедневно мылом 30 процентов, вовсе не употребляют мыла 4 процента, остальные 66 процентов употребляют мыло не ежедневно. Имеют полотенце: общее для всей семьи 84,2 процента и отдельное для каждого человека 0,4 процента, а вовсе не имеют полотенец 15,4 процента семей. Меняют белье взрослые раз в неделю 71 процент, реже 13 процентов и вовсе нет белья у 16 процентов. Спят на кровати 61 процент, на кушетках 15 процентов, на деревянных скамьях 8 процентов и на полу и печи 16 процентов. Купаются взрослые — раз в неделю или чаще 11 процентов, не реже раза в месяц 14 процентов и реже раза в месяц 74 процентов.

Но всего более показательные результаты дало то же обследование по питанию. Принимая во внимание детей и считая нормой для взрослого только 3 тысячи калорий в день (что для земледельцев является исключительно низкой нормой), обследование считало, что норма в среднем для всех должна была бы составлять не менее 2¹/₂ тысячи калорий в день на душу. А оказалось, что фактически имеют 29 процентов ниже 1¹/₂ тыс. калорий, 12 процентов имеют от 2¹/₂ до 3 тыс. кал. и только 13 процентов получают более 3 тыс. калорий. Иначе сказать питается ниже минимальной физиологической нормы три четверти, 75 процентов семей (а вернее, 87 процентов, если считать до 3 тыс. кал.). При этом никогда не потребляют ни мяса, ни птицы, ни рыбы 40 процентов; никогда не потребляют коровьего масла 70 процентов, растительных жиров 35 процентов, сахара 30 процентов, никогда не потребляют ни чая, ни кофе 34 процентов. Понятно из всех этих цифр, какое серьезное, длительное и тяжелое испытание представляет собой „переход на землю“ и каково должно быть состояние этой массы, если она все же бешено к нему стремится».

Но фантомы, повторяю, а особенно те, которые ощущают угрозу своему существованию, способны видеть и слышать только то, что мобилизует их на борьбу. И перед большевиками как людьми, принципиально презирающими предрассудки, рано или поздно должен был встать простой вопрос: а стоят ли евреи того, чтобы из-за них ссориться с самым могущественным народом страны? Когда у народа и без того есть тысячи поводов для недовольства. Не разумнее ли насиловать его по-прежнему, убрав у него из-под носа хотя бы не такую уж и нужную, раздражающую его красную тряпку? (Не путать с красным флагом.)

Я думаю, еврейский вопрос, как и все прочие, был для большевиков прежде всего вопросом укрепления их собственной власти: полезны евреи для ее укрепления — приблизим, вредны — отдалим. Подозреваю, что биробиджанский проект не случайно возник на пике народного антисемитизма: он позволял сохранить почти все выгоды (по крайней мере, пропагандистские) и не требовал защиты евреев от какого-то плотно живущего и издавна неприязненного (обладающего укоренившейся системой антисемитских сказок) местного населения — ведь почти всюду оказались бы какие-то свои «палестинцы». Можно, пожалуй, даже сказать, что биробиджанский проект был организованным отступлением евреев из Крыма на Дальний Восток под натиском народного антисемитизма (что с позиции сегодняшнего дня можно расценить только положительно: каково было бы сейчас расхлебывать неизбежные конфликты между, скажем, крымскими татарами и потомками тех евреев, которым удалось ускользнуть от зондеркоманд!)

А выгоды, помимо постоянно подчеркиваемых Лариным, хозяйственных и внутриполитических, программа создания автономных еврейских «единиц» сулила еще и международные. Об этом есть и у Солженицына, но Ларин приводит проницательные мнения «врагов» гораздо более обильно.

В октябре 1925-го лондонская «Джуиш кроникл» писала о том, что именно в Англии большевики видят ту единственную силу, которая может остановить их нашествие в Азии и предотвратить тем самым их окончательную победу. Поэтому нельзя терять ни единой возможности сопротивляться и вредить ей. Англия — центр, вокруг которого сосредоточена русская иностранная политика. (Все-таки русская, не советская! — A.M.)

«Покровительствуя сионизму и являясь доброй защитницей Палестины, Англия завоевала — в этом московские политики уже убедились — все еврейство, а вместе с евреями — ценные симпатии и моральную поддержку. „Крымский проект“, представленный миру в виде самого великодушного и щедрого оказания помощи евреям, имеет целью лишить Англию ее престижа — единственной покровительницы евреев и поместить Россию рядом, как равную ей соперницу.

Крым предположено сделать теперь заместителем Палестины. Зачем посылать евреев в Палестину, столь непроизводительную и не оправдывающую те большие жертвы и неимоверно тяжелый труд, которого она требует. Богатая земля Украины открыта для них, и плодородные поля Крыма улыбаются страждущему еврею. Нет никаких затруднений ни политического, ни национального характера у финансодателей; отсутствие национального еврейского вопроса[20], национально взаимной ответственности, — одним словом, всего того, что делает устройство Палестины таким сложным и трудным. Зачем идти так далеко, когда Крым так близок.

Два зайца таким образом могут быть убиты с одного удара. Во-первых, Москва явится покровительницей русского еврейства и потому может претендовать на моральную поддержку евреев всех стран. Во-вторых, этот план ей ничего не стоит, потому что американские евреи покрывают расход.

Советское правительство достаточно хорошо знает стратегическое значение Палестины в моральном и еще больше в военном смысле в связи с британскими владениями на Востоке, и оно стремится к тому, чтобы предотвратить образование в лице самой богатой и преуспевающей Палестины сильной, сопротивляющейся большевизму, крепости, каковой могут ее сделать евреи, если только им дать к тому возможность».

Редакция журнала, помещая эту статью Р. Страйкера, от себя в передовой пишет:

«М-р Гарольд Бегби написал в „Рефери“ (английский журнал) за прошлое воскресенье, что цель американских финансистов в настоящее время — разрушить Британскую империю. М-р Бегби утверждает, что эти финансисты — все еврейского происхождения, и он ограничивает их „четырьмя фирмами Нью-Йорка, имеющими доминирующее влияние в финансовой политике Соединенных Штатов и вынуждающими правителей исполнять их волю“. Заявление, сделанное м-ром Бегби в отношении кампании, проводимой американскими финансистами против Англии, поразительно совпадает с доводами, приведенными м-ром Страйкером, касающимися враждебного направления „Крымского проекта“ против Великобритании».

Эмигрантские подголоски в свою очередь спешат «разоблачить» советские намерения «Крымским проектом» склонить на свою сторону Америку и ослабить международные позиции Англии. Маститый ренегат Петр Струве в № 145 парижского «Возрождения» писал:

«Для советской власти этот проект есть экономическая и политическая установка… Но здесь есть еще другая, быть может, еще более опасная сторона: вся эта затея может демонстративно связать еврейство — и русское и международное — с коммунистической властью, явно враждебной вековому укладу европейской цивилизации вообще. Этот безумный план грозит окончательно наложить на еврейство коммунистическое клеймо».

Ему вторит Милюков в передовице № 1699 «Последних новостей», заявляющий:

«Неизбежно, что (американские) еврейские сотрудники в этом деле явятся пособниками замыслов советской власти и популяризаторами этой власти среди международного еврейства. Аргумент о прочности советской власти уже стал ходячим в среде этой, ибо иначе стоило ли затевать с непрочной властью предприятие, рассчитанное на долгий срок!»

А распространение в Соединенных Штатах представления о прочности советской власти Милюкову решительно не нравится. Небезызвестный «Руль» в передовой от 1 октября 1925 г. «углубляет» мысль Милюкова следующим образом:

«Задачи советской власти ясны до прозрачности… Можно будет шантажировать богатых американских евреев угрозой: падет советская власть — и грандиозный погром сметет ею созданные еврейские поселения, — значит, надо во что бы то ни стало поддерживать советскую власть. Это хорошее основание, чтобы требовать воздействия на общественное мнение».

А милюковская газета в том же № 1699 кончает так:

«В этом проекте по иронии судьбы встретились большевистский блеф с американским размахом, и в результате скромный в сущности вопрос филантропического масштаба искусственно вырос в грандиозную проблему, вызывающую неосновательные иллюзии у одних и преувеличенные страхи у других.

Советская дипломатия учла эти настроения американского, отчасти, конечно, и европейского, еврейства и выступила с проектом, делающим честь ее планетарной выдумке.

Сотни тысяч десятин бесплатной земли, миллион колонистов… Требуются только деньги — пусть дадут их американские евреи. На этот раз „клюнуло“. Слабость американцев к большим цифрам и их полное невежество по части того, что происходит в Советской России — сделали свое дело. Еврейство Соединенных Штатов ухватилось за этот план, благо — на всякого мудреца довольно простоты.

Большевики надеются завоевать этим планом симпатии еврейского общественного мнения в Европе, а главное — в Америке. Учитывая влияние американского еврейства, советское правительство надеется таким путем упрочить свои позиции в Соединенных Штатах. Более того, большевики, сейчас доказывающие неосновательность опасений еврейских погромов, используют вовсю этот аргумент, когда их положение пошатнется.

Большевикам, конечно, выгодно, чтобы еврейство боялось свержения советской власти. И новые еврейские колонисты могут очутиться в роли своеобразных заложников.

Как один из результатов „крымского политического маневра“ советской власти, белогвардейцы указывают „советофильскую“ ориентировку с 1924–1925 г. не только американской, но и европейской крупной еврейской буржуазии. В виде иллюстрации приводится, например, известный факт созыва в Германии в сентябре 1925 г. общегерманского съезда еврейской буржуазии под председательством директора германского государственного банка Шахта. Этот съезд специально был посвящен вопросу об еврейском земледелии в СССР и постановил поддержать новое начинание. Поддержка пока выражается в том, что ежегодно берлинское центральное правление еврейской организации ОРТ вкладывает в еврейское земледелие СССР 65 тыс. долларов.

Со своей стороны враги признания СССР в Америке пробовали двумя доводами воздействовать на американо-еврейские круги, пошедшие на кредитную помощь еврейскому земледелию в СССР. Непримиримый враг СССР Стефан Вейс заявил: „Большевики желают глубоко заинтересовать в России американских евреев; разве можно выдумать лучший путь для проведения этих намерений, чем под флагом ‘Крымского проекта’! Это совершенно новая вещь для нас — войти в официальные отношения с советским правительством относительно земли и цели колонизации, так как наша страна еще не признала Советскую республику“ (Филадельфия, 12 сентября 1925 г.). А редактор американского журнала „Морнинг журналь“ Фишман поставил, как и многие другие, вопрос: „этично ли со стороны русского еврейства воспользоваться для своей колонизации экспроприированной землей?“ Ведь таким образом евреям навязывается клеймо бесчестья в присвоении имущества их же соотечественников».

Ответ известен: рано или поздно всякую «революционную законность» приходится признавать просто законностью.

Но что интересно, задачу сохранения еврейского народа Ларин-Лурье открыто объявляет ненужной. Да, переход еврейской бедноты к земледелию задержит ассимиляцию — и что хорошего? Ассимиляция с 17-го года идет ударными темпами (уже 300 тыс. евреев, каждый десятый, к 1926 году начали считать себя русскими, а от еврейского языка отказалось еще намного больше); каждый пятый еврейский брак в РСФСР — смешанный, а в целом по стране — каждый двенадцатый. «В длинном ряде случаев это оформляется и переменой фамилии, чрезвычайно облегченной советским законодательством».

А есть еще и «национальная мимикрия» — заведомый еврей хочет, чтобы думали, что он русский, украинец и т. п. (рабочие постоянно указывают на такие явления и «требуют их объяснения»). Это, разумеется, во-первых, пережитки дореволюционной психологии угнетенной (царизмом, кем же еще, народ ведь всегда ни при чем) нации. Во-вторых, русская культура в глазах еврейской интеллигенции была более высокой, мировой, с громадной литературой — художественной, научной, технической. А потому личностный рост неизбежно связывался с переходом на русский язык, с максимально полным слиянием с русской средой.

Остатки этой рабской психологии сохранились у некоторых евреев еще и сейчас. «И сейчас некоторые евреи, даже коммунисты, страшно рады, когда кто-нибудь скажет: „Вы совсем как русский“, — словно его по головке погладили». «Обратной стороной этого явления служит также распространенная практика, когда евреи-коммунисты, ни слова не понимающие по-еврейски, иногда полностью перешедшие на русскую или немецкую (в Германии) культуру, — упорно продолжают называть себя евреями из нежелания уйти из-под обстрела антисемитов до окончательного искоренения антисемитизма».

Между тем создание сплошных территорий еврейского земледелия создает географическое обособление занимающих их частей еврейского населения. Уменьшается возможность смешанных браков, прекращается рассеяние сравнительно небольших групп евреев среди громадных масс русских, украинцев и т. д. Наоборот, евреи поселяются вместе компактной массой, образуют в этих местах громадное большинство всего населения.

Создаются поэтому на еврейском языке сельсоветы и райисполкомы, школы, суды, милиция. Отдельные украинские или русские семьи, попадающие в эту обстановку, сами быстро усваивают еврейский язык.

«Делегация пионеров, посетившая в 1929 году еврейский Калининдорфский район Херсонского округа, рассказывает в своем отчете о русских детях, учащихся в еврейских школах (на вопрос, как тебя зовут, мальчик отвечает: „Лейбеле“, — и прибавляет: „А по-русски — Лева“). Ибо для одной нееврейской семьи в еврейской деревне нельзя открыть специальную нееврейскую школу.

Сравнительная замкнутость деревенской жизни вообще способствует сохранению национальных особенностей. Особенно если цепь однонациональных деревень охватывает целый район, хотя бы и небольшой. Между тем при намечающемся темпе перехода еврейской бедноты к земледелию может создаться целый ряд таких районов. Тем более если сочетать в определенных районах насаждение земледелия с развитием промышленности, возможности для чего имеются и в Северном Крыму (металл, нефть, сера, цемент, консервная и рыбная промышленность и пр.), и в Биробиджане (металл, золото, графит). Особенно если район так слабо заселен нееврейским населением, как Северный Крым или Биробиджан. В Биробиджане, например, на площади около 4 тыс. км² имеется всего около 30 тыс. чел. нееврейского населения. Район закрыт теперь для нееврейского населения. Отбросим нереальные мечтания о поселении здесь в ближайшие годы масс еврейской бедноты — на что по-видимому уже никто не рассчитывает, и ограничимся только скромной программой пятилетки Комзета: 9 тыс. семей земледельцев и 3 тыс. промысловых, — итого 60 тыс. человек. Уже абсолютное большинство, даже если эта программа осуществится только в десятилетие. А еще в Биробиджане предполагается организовать совхоз на тысячу еврейских рабочих, Зернотрест, да по перспективному плану развития дальневосточной промышленности здесь же во второй пятилетке в отрогах Хингана намечается постройка металлического завода на 2 тыс. рабочих. Конечно, это не керченский гигант и не природные ресурсы Северного Крыма, но все же может создаться оазис в несколько десятков тысяч человек еврейского населения, прочно сохраняющего свой язык и национальную культуру[21].

Какова цена таким небольшим оазисам?

Правильно не придавать им особой цены. В горах Кавказа сохраняется целый ряд отдельных племен по нескольку десятков тысяч человек, сохранившихся обособленными в национальном отношении благодаря географической обособленности (горные хребты, ледники и пр., место которых в Биробиджане занимает административный запрет нееврейского переселения). Но историческое будущее этих небольших племен заключается, конечно, в приобщении к создающейся мировой культуре и на пути к ней — к культуре громадных человеческих массивов, а не в обособлении. Само развитие их национальной культуры, которое мы энергично теперь проводим (создание азбуки на их языке, школ, газет и т. д.), является объективно орудием для облегчения дальнейшего приобщения их к постепенно созидающейся единой мировой культуре пролетариата. Ясно, что на язык даргинцев или хевсуров, на татский язык горских евреев Кавказа и т. п. нельзя перевести всю мировую литературу, научную, техническую и т. д., нельзя открыть средние и высшие учебные заведения всех видов. Единственный исход для таких маленьких национальных групп для овладения более высшими культурными достижениями — приобщение к языку и культуре более громадных масс, где все эти возможности могут быть созданы.

То же, конечно, относится и к созданию таких национальных еврейских районов, как образуемые в Биробиджане, в Херсонском, Криворожском и иных округах и даже к крупнейшему из них — к Крымскому. Если бы смысл создания еврейского земледелия в СССР заключался специально в создании таких небольших национальных единиц для непременного увековечения еврейского народа, как такового, — пальцем о палец не стоило бы ударить ради этого по исторической безнадежности дела. Основной смысл работы заключается в переводе деклассирующейся бедноты на рельсы общественно-полезного труда. А создание при этом сплошных районов заселения, как Северокрымский, хотя он по возможной величине еврейского населения далеко превышает например Палестину, — является лишь сопутствующим продуктом этой основной работы. Конечно, в СССР есть ряд национальных республик или автономных областей, по количеству населения уступающих будущему возможному населению Северного Крыма. Не может быть никаких принципиальных препятствий для образования в составе Крымской АССР особой Северокрымской автономной еврейской республики или области (с Сивашем и плавнями), раз для этого создадутся предпосылки в составе местного населения. Но в этом нельзя будет видеть разрешение задачи, — буде, кто ее ставит, — увековечения навсегда особого существования еврейской национальной культуры. Для этого речь идет о слишком небольших сравнительно людских массах.

Тем более, что основная масса еврейского населения СССР будет жить не в районах еврейского земледелия, а по всему лицу СССР. Она будет все больше втягиваться в промышленность, в обслуживание культурной, кооперативной и т. п. работы, в жизнь больших городов.

Следовательно, процесс ассимиляции (культурного слияния) ее с окружающими сплошными массами нееврейского населения, получивший уже такой толчок при советской власти, будет все ускоряться. Распад религиозного обособления, смешанные браки и т. п. — такие явления, естественно, должны все нарастать. Самые успехи борьбы против антисемитизма будут облегчать растворение небольших еврейских групп в русском и украинском море людей, — вернее, создание какой-то новой общей амальгамы из разных наций, населяющих страну, создание нового народа. Каким-то процентом в состав крови и культуры этого будущего нового народа войдет и кровь и культура нашего еврейского населения.

Мы ведь не думаем, что каждый нынешний народ будет существовать вечно, как неизменная особая национальная единица. Мы думаем, наоборот, что все народы в конце концов сольются в один народ, а по пути к этому будет совершаться образование новых народов на различных территориях земного шара из населяющей эти участки смеси народов».

И это было вполне по-марксистски и даже по-ленински. Но пожалуй, без достаточного учета марксистско-ленинской диалектики, которая учила для слияния наций в единое целое прежде всего усыплять их бдительность подчеркнутым признанием их прав на независимое существование. Ларин же, классифицируя евреев заодно с даргинцами и хевсурами и открыто провозглашая их историческую обреченность, немножко преждевременно раскрывал карты, тогда как более политичный отец народов именно в 1929 году написал статью «Национальный вопрос и ленинизм», содержащую серьезные поправки к его дореволюционному установочному труду. Статья была написана в виде ответа безвестным товарищам Мешкову, Ковальчуку и «другим», якобы предлагавшим считать «нациями» только те этносы, которые имеют собственное государство, и впервые была опубликована в сталинском собрании сочинений примерно за год до его смерти. Но кому надо, я думаю, ее содержание было хорошо известно, вряд ли товарищ Сталин был расположен писать «в стол», для любознательного потомства.

Суть статьи в следующем. Ликвидация капитализма уничтожила и прежние, порожденные им буржуазные нации. Теперь на их месте оказались совсем другие нации — социалистические, и с ними следует обращаться совершенно по-новому. Вернее, они когда-нибудь, несомненно, все равно сольются в одну, но — только при победе социализма и осуществлении диктатуры пролетариата в мировом масштабе. А победа социализма в одной стране, наоборот, создает благоприятную обстановку для расцвета всех наций, ранее угнетавшихся царским империализмом, и это тов. Сталин утверждал, ежели поискать, еще в 25-м году. В полном, разумеется, соответствии с Лениным.

Мало того, даже после поражения мирового империализма пытаться произвести слияние наций путем принуждения означало бы сыграть на руку империалистам, похоронить дело организации сотрудничества и братства наций. Такая политика была бы равносильна политике ассимиляции — политике антинародной, контрреволюционной и пагубной. Кроме того, нации и национальные языки отличаются колоссальной силой сопротивления политике ассимиляции. Поэтому первый этап периода всемирной диктатуры пролетариата будет этапом роста и расцвета ранее угнетенных наций и национальных языков, этапом ликвидации взаимного национального недоверия, этапом налаживания и укрепления интернациональных связей между нациями.

И только когда возникнет единое мировое социалистическое хозяйство, когда нации убедятся на практике в преимуществах общего языка перед национальными языками, — национальные различия и языки начнут отмирать, уступая место общему для всех мировому языку.

Да, да, все именно так и написано, я излагаю с предельной близостью к тексту: люди будут выбирать язык не в силу иррациональной привязанности к языку отцов и матерей, к языку детства, к языку любимых поэтов и писателей, к языку, нераздельно вплетенному в систему любимых грез, а из соображений удобства, хозяйственной целесообразности!..

Нет, марксизм и вправду был разработан какими-то недочеловеками для других недочеловеков! Надо же было додуматься обожествить то, что для любого нормального человека является докукой, от которой он стремится поскорее отделаться, чтобы заняться настоящим своим делом — жизнью в мире воображения, в мире символов и образов. А эти… не знаю, как их назвать… верили, будто главный мир красоты и величия подчинен хозяйственной деятельности! Нет, марксизм был, что ни говори, гениальнейшим мошенничеством всех времен и народов: явить миру вечную грезу под маской обыденной скуки!..

Тем не менее картина «первого этапа» у товарища Сталина возникает вполне идиллическая: новым, социалистическим нациям партия считает необходимым помочь оживить и развить свою национальную культуру, развернуть школы, театры и другие культурные учреждения на родном языке, сделать национальными по составу партийный, профсоюзный, кооперативный, государственный, хозяйственный аппараты, выращивать свои, национальные партийные и советские кадры, — ну и, разумеется, обуздать тех, кто попытается затормозить подобную политику партии.

Необходимо покрыть страну богатой сетью школ на родном языке, развернуть прессу, театры, кино и другие культурные учреждения на родном языке.

«Почему — спрашивают — на родном языке? Да потому, что миллионные массы народа могут преуспевать в деле культурного, политического и хозяйственного развития только на родном, на национальном языке».

Но почему «только» на родном? И как быть, если для национальных школ не хватит учеников, для национальных театров и кино — зрителей, для национальной прессы — читателей? Кто и с каким качеством переведет на языки малых, да и не очень малых наций всю громадную массу художественной и научной литературы, необходимой для включения нации в мировую культуру? Гадайте сами, а мы оставим за собой возможность в случае необходимости вас поправить и наказать. Сталин был далеко не глуп, он хорошо понимал, что коллективная греза должна допускать прямо противоположные толкования, чтобы во всех без исключения случаях оказаться безгрешной. А что думал он сам — он не дурак был сковывать себя какими-то принципами, он всегда предпочитал свободу маневра. И если он что-то наговорил про расцвет всего национального, значит, как-то собирался этим воспользоваться. Возможно, даже в экспортном варианте. Как декорацией поддержки всего национального, уничтожая всякого, кто примет декорацию всерьез. Декорация должна была обольщать лишь внешних простаков.

И Биробиджан был, по-видимому, одним из таких декоративных элементов. Компактная, полностью якобы принадлежащая евреям территория, где они могут все начать с нуля, в качестве противовеса сионистской грезе выглядела грезой более заманчивой, чем исконно русско-украинские территории, особая, специально учрежденная национальная единица как нельзя лучше иллюстрировала идею расцвета наций при социализме, тем самым усыпляя бдительность национальных меньшинств во всем мире; при этом национальное еврейское строительство, происходившее где-то в дикой тайге на другом конце света, переставало служить столь острым стимулом антисемитизма (стимул — заостренная палка, которой погоняют скот), — не знаю уж, к каким временам относится шутка: переселение евреев на Дальний Восток — неосуществившаяся мечта русского народа.

Сталин, по-видимому, тоже был не прочь убрать с глаз долой — из сердца вон доставляющий слишком уж много хлопот народец, однако он при его трезвом уме вряд ли верил, что таким путем удастся существенно избавиться хотя бы от излишка населения бывшей черты оседлости (эту проблему и правда удалось решить только его стратегическому партнеру — Гитлеру; фюрер же добил и остатки крымского проекта). А вот хоть немного оживить дикий край, укрепить почти безлюдную границу с крайне нестабильным Китаем, вот-вот готовым впасть в зависимость от пассионарной Японии, — это было все-таки возможно, причем, если выгорит, в значительной степени на еврейские деньги, ибо еврейское квазигосударство еще в большей степени создавало образ Советского Союза как главного заступника многострадального еврейского народа.

И потом, аграризация — это было очень уж несовременно, надо было поднимать все разом — сельское хозяйство, промышленность, культуру, чтобы заманить не только еврейскую голытьбу, но и публику почище. Вот тут-то и встает главный вопрос: понятно, что могло потянуть на Дальний Восток еврейскую рвань — надежда на какой-то более верный кусок хлеба; понятно, что могло привлечь еврейских карьеристов — новые служебные перспективы; но вот зачем туда потянулись еврейские идеалисты?..

Как зачем? Чтобы не оглядываться, не понижать голос, произнося вслух имя своего народа, чтобы, стараясь реализовать свои дарования, не подсчитывать, не слишком ли густо нас здесь набилось, — словом, чтобы, оставаясь евреями, жить, не замечая своей национальности, как здоровые люди не замечают своего сердца. Чтобы жить, как живут все нормальные люди у себя на родине. Которые, когда хотят, гордятся своим народом, когда хотят — оплакивают, когда хотят — кроют его последними словами, но никогда не оглядываются, кто стоит у них за спиной. И всегда чувствуют себя, по крайней мере, ничуть не менее правыми, чем их любые национальные недоброжелатели. А сохранить чувство правоты в одиночку необыкновенно трудно…

Обрести родину — так они понимали нормализацию евреев. А социалистическая греза убеждала их, что можно обрести свой национальный дом, не покидая дома интернационального. Поэтому, когда в начале тридцатого были без шума прикрыты евсекции с их так и не выветрившимся чесночным духом бундовского автономизма, этого почти никто даже не заметил. Да в этих евсектах и всегда-то еврейского люда было раз в пятнадцать — двадцать меньше, чем в стержневой партии. Интернациональной. Общенародной.

Примечания:

1

Сталин намеренно употребляет слово «националистические», означающее ровно то же, что «национальные», но вызывающее негативные ассоциации. Никогда не формулируя и, может быть, не осознавая, что ассоциации часто бывают важнее буквального смысла, он, однако, постоянно этим пользуется.

2

Ни юный Сосо, ни пожилой Иосиф Виссарионович так и не поняли, что культурная атмосфера — это не внешний, а внутренний мир человека, мир его воображения. Поэтому можно жить под одной крышей, читать одни и те же книги, смотреть один и тот же телевизор, но жить в разных культурных атмосферах.

4

Не забудем, что вся еврейская культура была пропитана религиозным началом.

5

За 1928–1929 годы вложения еврейских благотворительных организаций превосходили правительственные более чем вдвое.

6

Цитата неточная. Л. Маршалл сказал примерно следующее: в России произошла революция, так же, как (когда-то) и в Соединенных Штатах; Соединенные Штаты — великая страна — конфисковала земли всех тори, бежавших из Соединенных Штатов во время революции; я не знаю, как много нужно времени, чтобы превратить революцию в правительство; за восемь лет Советская республика превратилась в правительство; народ решил, что земля должна быть отнята у тиранов, завладевших ею; одно достоверно — это то, что земля будет принадлежать тем, которые готовы ее обрабатывать, не имея права продавать или закладывать ее; это вовсе не такая уж глупая система.

7

Ю. Ларин.

8

Ибраимов решался настаивать на репатриации в Крыму сотен тысяч крымских татар, на рубеже веков эмигрировавших в Турцию и другие страны. А после практических решений о переселении первых восьми тысяч еврейских семей печатно призвал крымских татар самовольно заселять пустующие земли, — Сталин расстреливал и за гораздо меньшее. Поведение Ибраимова нельзя не признать героическим.

9

И растрату. В 1990 году в деле В. Ибраимова состав преступления был признан отсутствующим.

10

Что это за тайные аббревиатуры, разгадать не удалось.

11

По переписи 1897 г., в частности, на Украине даже 44 процента.

12

Мережин. Вопросы земельного устройства евреев. М., 1927 г., стр. 15.

13

Если помните, Зося Синицкая считала крайне недостаточным жалованье Александра Ивановича Корейко размером 46 рублей в месяц.

14

Какая все-таки монотонность аргументации… Но Адольф Алоизович Гитлер этому и учил: не умничать, а вдалбливать одно и то же.

15

Руководящая роль «царизма» не доказана.

16

Данные известного сионистского деятеля и идеолога Руппина о количестве еврейского земледельческого населения в Палестине приведены в № 16 за 1928 г. журнала Озета «Трибуна».

17

В Белоруссии отводимые земли подлежат предварительной очистке от древесных корней (так наз. «ляды», т. е. площадь выгоревших лесов), отчасти мелиорируемые болота. На Украине часть земель, более 20 тыс. гектаров — это пески в Днепровском районе (за городом Алешками, по восточную сторону Днепра, по направлению к Крыму). Эти пески, при условии их закрепления на месте от переноса ветром, можно при надлежащих мелиорациях превращать в виноградники. Такой опыт по договору с Комзетом уже произвел Агроджойнт, и на этих песках имеется уже 285 га посаженного и принявшегося виноградника, которым существуют около 200 семей.

18

Уганда — большая, слабо населенная, дикая страна в отдаленных частях Африки. Одно время еврейская буржуазия подняла большой шум вокруг мысли о переселении туда еврейской бедноты, но кроме шумихи ничего из этого не вышло.

19

Впоследствии оказалось, что эти краски были несколько сгущены.

20

Что это, ирония или наивность?

21

Между прочим, ход переселенческих работ в Биробиджане летом 1929 г. оказывается благоприятнее, чем летом 1928 г. Тов. Мережин сообщает также, что дальнейшая проверка показала неправильность приведенного выше его сообщения, что среди приехавших в Биробиджан в 1928 г. вовсе не было бывших нетрудовых элементов. Все это не меняет, конечно, данной выше основной установки.