…с 1914 года из жизни людей исчезли безопасность и спокойствие.

(Конрад АДЕНАУЭР)

Всякое ожидание означает уменьшение наших шансов.

(Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке Старший)

Единственное сбывшееся предположение из числа множества других, «благополучно» несбывшихся прогнозов Маркса — о неизбежности войны между самыми крупными и могущественными государствами Европы. Коммунисты считают это его невероятной заслугой.

Только вот что-то сомнительно насчет гениальности предсказателя. Потому что в конце XIX века о грядущей всеобщей войне в Европе не говорил разве что совсем уж ленивый.

Особенность предсказания Маркса совсем в другом… Он считал, что Большая Европейская Война будет не просто вооруженным конфликтом разных государств с целью передела влияния, рынков сбыта и источников сырья. Он полагал, что воевать начнут буржуазные государства, а стало быть — разные кланы буржуазии. Пролетариату воевать за интересы буржуазии не нужно, у него свои интересы — построить государство рабочих и крестьян, царство трудящихся, коммунизм.

Что же до самой войны — я уже показывал, что такая война и до 1914 г. могла вспыхнуть несколько раз. Впервые — еще в 1899 г., во время «кризиса в Фашода». Точно так же в Мировую вполне могли перерасти и Русско-японская война 1904–1905 гг., и Марокканские кризисы 1905–1906 г. и 1911 г., и Боснийский кризис 1908–1909 гг., и Итало-турецкая война 1911–1912 гг., и Балканские войны 1912–1913 г. Каждый из этих полузабытые эпизодов вполне мог бы заполыхать Мировой войной. Европа балансировала на грани войны слишком долго, чтобы она не началась. Безо всяких «гениальных предсказаний», в том числе — Маркса.

Война казалась чем-то невероятным, нереальным. Ее никак не может быть. Но и не могло не быть — сразу по трем важнейшим причинам.

Во-первых, мир начала XX века был устроен как совокупность империй, колониальных или территориальных. Едва мир оказался поделенным, появилась идея его передела. Для одних это было стремление удержать свои колониальные империи, для других — отнять у более удачливых. Великие державы, определявшие тогда лицо мира, сложились как могучие механизмы захвата и раздела Земного шара. Когда мир поделен, эти машины продолжают работать. Выходов два: или демонтировать механизмы, или применить их друг против друга.

Мировая война — война за передел Мира.

Во-вторых, к началу XX века европейская цивилизация оказалась в полном идеологическом и моральном тупике. Каждая держава предлагала свой вариант того, как жить дальше. Ни у одной не было другого способа навязать свою волю остальным, кроме войны.

Мировая война — война за пути дальнейшего развития.

В-третьих, цивилизация столкнулась со множеством проблем, которые была совершенно не готова решать. Тут можно упомянуть вопросы социальной справедливости, освобождения колониальных народов, экологические… Воевать проще и привычней, чем ломать головы над решением сложных задач.

Мировая война — война ухода от непривычных и пугающих проблем.

Именно поэтому началась война, которую мы называем Первой мировой. Но ведь современники не знали, что будет еще и Вторая. Эту они с самого начала называли Мировой. Еще — Великой. Еще — Германской. А в России — Великой Отечественной войной. Сто лет назад была Отечественная война 1812 г. Теперь — Великая Отечественная. Радиальные социалисты и коммунисты называли войну Империалистической.

Начало войны было совершенно неправильным решением проблем Европейской цивилизации. Не решив ни одной из назревших проблем, европейцы обрекли самих себя все равно решать их — но уже в худших условиях.

И еще… Без этой войны стала бы почти невозможной коммунистическая революция. А вот в условиях войны она делалась уже вероятной. И чем страшнее, чем свирепее война — тем сильнее провоцировала начать радикальное переустройство мира. Так и получилось: Мировая война сделала возможными коммунистические революции во всех странах Европы. Кошмар, но могло кончиться еще хуже — например, их повсеместной победой. А так они почти никогда не побеждали… Наше счастье.

К 1914 г. Европа была разбита на два лагеря: Антанту (Франция, Британия, Российская империя) и Тройственный союз — Германская империя, Италия, Австро-Венгрия. Оба лагеря искали поводов начать друг с другом войну.

Поводом стала Сербия. 28 июня^{164} член националистической сербской террористической организации «Молодая Босния» Гаврила Принцип (1894–1918) убил наследника австро-венгерского престола — Франца Фердинанда Карла Людвига Йозефа фон Габсбурга, эрцгерцога д’Эсте (1863–1914).

После Мировой войны сложился однозначный стереотип: Сербия — жертва, Австрия — агрессор, не имеющий никаких оправданий, убитый эрцгерцог Франц Фердинанд — напыщенный дурак и солдафон, лютый враг славян, Гаврило Принцип — красавец и герой.

Скажем с полной определенностью: эта картина имеет к реальности отношение не больше, чем «рассказы о Ленине» для советских школьников — к реальному Ленину.

Прежде всего, Сербия в начале XX века была основным террористом Европы. Спецслужбы Сербии возникали на основе бывших заговорщицких организаций: были у них и опыт, и необходимые навыки. Они пользовались полнейшей поддержкой и царя Петра из династии Обреновичей, и всего правительства.

По всем Балканам создавались культурные, научные, спортивные организации — как сказали бы сегодня, для «крышевания» экстремистских организаций вроде «Черной руки» (она же — «Единство или смерть»), «Белой руки», «Молодой Боснии», «Старой Боснии» и сотни других.

Еще в 1910 г. студент Богдан Жераич выстрелил в австрийского губернатора Боснии Иосипа Верешанина. Ухитрился не попасть в упитанного генерала с трех метров и покончил с собой. На болгарского царя Фердинанда I покушались полдюжины раз, все неудачно.

А цель была понятна: дестабилизация обстановки. Если начнется война, за Сербию тут же вступится Франция, которая вложила в ее экономику не один миллион франков. А уж русские «братушки», конечно, помогут не за страх, а за совесть!

Правда, еще в начале очередной Балканской войны министр иностранных дел Российской империи Сергей Дмитриевич Сазонов (1860–1927) предал в Белград очень однозначную ноту: «Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой».

В ходе Балканских войн Сербия справилась и без России. Но аппетит приходит во время еды. В стране верили, что создание Великой Сербии, объединившей земли всех южных славян, уже близко.

Противостояние Тройственного союза и Антанты было шансом, которым грех не воспользоваться. Летом 1914 г. Австро-Венгрия объявила, что проведет маневры в Боснии, а инспектировать их будет наследник престола и главнокомандующий эрцгерцог Франц Фердинанд.

Сербия подняла невероятный шум, объявляя, что против нее готовят агрессию — явная ложь, но выгодная Антанте, потому ее и подхватили.

Франц Фердинанд. У нас он известен в основном как объект идиотского зубоскальства анархиста Ярослава Гашека. А был это человек очень образованный, умный. Больше всего принц любил музеи, а меньше всего — официальные выступления и банкеты. К тому же большой друг славян. Женат был на чешке Софии Хотек. Император Франц-Иосиф устроил племяннику несколько истерик, требуя развестись, а одно время думал упечь Софию в монастырь.

Фердинанд же подумывал о том, чтобы сделать империю Австро-Венгро-Славянией. Это вызывало особое бешенство сербских террористов: они прекрасно понимали, что мало найдется дураков жить в нищей вздорной Сербии, если можно быть равноправными гражданами богатой и могучей Австрийской империи. Фердинанд вызывал у сербских экстремистов такие же чувства, какие Александр II у народовольцев.

Убийство 28 июня совершила «Черная рука». Ее целью было организовать восстание сербов, находившихся под властью Австро-Венгрии, и включить их в Сербию, а в перспективе — вообще объединение южных славян и создание Великой Сербии. Эта тайная организация была построена на основе строжайшей конспирации. Имена ее членов были известны только центральному комитету — рядовые участники не знали друг друга. При этом каждый был обязан привлечь в общество нового члена и жизнью отвечал за его верность.

Сербские власти пытались представить дело так, будто убийцы — частные лица, и к правительству никакого отношения не имеют. Но главой «Черной руки» был начальник сербской контрразведки, полковник Драгутин Дмитриевич по кличке Апис. Правительство премьер-министра (и одновремннно идеолога Великой Сербии) Николы Пашича (1845–1926) его побаивалось.

Единственный совершеннолетний преступник в группе — Данило Илич, близкий по взглядам к народовольцам. Для него наследный принц, богатый и образованный человек — классовый враг.

Другие же были младше 20 лет — по австрийским законам, несовершеннолетних нельзя было казнить ни за какие преступления. А дожить до конца войны — реально. И выйти из тюрьмы героем — тоже реально. Экзальтированные сопляки сами не знали, чего хотели больше — мученичества или лавров героя. Об их психологическом состоянии говорит поведение главного убийцы, Гаврилы Принципа: перед выходом на дело он несколько ночей подряд ночевал на могиле неудачливого террориста Жераича. Там он общался с его духом, впадая в экстаз.

Доказательства связи террористов со спецслужбами Сербии у австрийцев были с момента ареста группы: ампулы с цианистым калием, револьверы из государственного арсенала, привычка называть старших в группе по воинским званиям. Все они перед выходом на «мокрое» побывали на тайной аудиенции у принца Александра.

Что характерно, жители Сараево встречали эрцгерцога с семьей очень тепло. За несколько дней неофициального визита — ни одного недружелюбного слова или жеста.

В последний день кортеж машин медленно двигался сквозь плотную толпу, кричавшую приветствия и кидавшую букеты. Маршрут движения был опубликован в газетах.

Для начала террорист Неделько Чабринович швырнул бомбу. Фердинанд увидел, что от одного из букетов идет дым, понял, в чем дело, и рукой отбил бомбу. Она взорвалась под третьей машиной кортежа — погиб шофер, ранения получили ее пассажиры, а также полицейский и несколько человек из толпы. Эрцгерцог категорически отказался прекратить визит и поехал в больницу — навестить раненых при покушении.

Но почему-то забыли предупредить шофера об изменении маршрута. Гаврило Принцип с револьвером поджидал там — и дождался. Машина стала разворачиваться, в плотной толпе это было трудно сделать… Мерзавец подошел вплотную и стрелял в упор. Снайпер был еще тот: две первые пули попали в живот беременной Софии, третья вошла в шею Фердинанду. Оба супруга считали, что другой ранен тяжелее.

— Не хочу жить без тебя, — сказала женщина.

— София, ты обязана жить ради наших детей… — было последними словами эрцгерцога. Истекая кровью, он опустил голову на плечо жены и умер. София скончалась спустя полчаса.

Борец за счастье народов, ниспровергатель династии Габсбургов, большой писатель и великий революционер Ярослав Гашек долго и гаденько хихикал по поводу смерти эрцгерцога Фердинанда. Что характерно, ни упоминания о смерти своей соотечественницы Софии Хотек, ни последнего диалога супругов у Гашека нет. Подоночная все же это литература — революционная, вполне в духе Нечаева.

Все подробности подготовки теракта стали известны сразу: террористы мгновенно раскололись. Пытки? О них много кричали, вот только пытать ублюдков не было нужды — говорили они много и охотно. Не было и полицейской охоты на потенциальных убийц, о которой с таким смаком писал все тот же Гашек. Он врал, никто никого не ловил, потому что убийцы были известны сразу.

Осенью 1918 г., сразу после распада Австро-Венгрии, таинственно исчезли протоколы Сараевского процесса. Однако связь преступников с сербской охранкой известна и из захваченных Австро-Венгрией государственных архивов Сербии. В 1919 г. австрийцы возвращали сербам их архивы… Катер, перевозивший их по Дунаю, бесследно и таинственно исчез.

Грязное дело, и концы в буквальном смысле в воду.

Мировую войну готовили абсолютно все государства и правительства. Конечно, каждая сторона считала и старалась уверить остальных, что виновата не она, а противник. Победителям это удалось э на то они и они победители. Германия и Австро-Венгрия были ославлены, как самые страшные агрессоры. Империи у них тоже отняли.

Но при подготовке войны приличнее всех вела себя именно Австро-Венгрия. Судите сами: почти месяц, до 23 июля 1914 г., Австро-Венгрия раскачивалась. Она несколько раз обращалась к Сербии с требованием расследовать обстоятельства убийства и наказать виновных. Лишь убедившись, что сербское правительство упорно покрывает главных преступников, предъявили ультиматум. Среди прочих пунктов был и такой: право Австро-Венгрии искать и арестовывать преступников на территории Сербии. Было и требование разоружения сербской армии — явно не имевшее к расследованию убийства эрцгерцога совершенно никакого отношения. Правда, Австро-Венгрия могла опасаться агрессии со стороны сербов… Но это уже другой вопрос.

До 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия была права… или почти права в своих требованиях. Но тут не выдержали нервы. Австро-Венгрия тоже хотела воевать. Ее правительство очень боялось, что сербы все-таки примут ультиматум, и исчезнет предлог для начала войны. Больше всего Австро-Венгрия опасалась, что Российская империя все же вступится за братьев-славян.

Австро-Венгрия советуется с Германией… Но ведь Россия к войне не готова! В июле 1914 г. статс-секретарь немецкого ведомства иностранных дел Готлиб фон Ягов весьма откровенно писал послу в Лондон: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, все более слабеет. [Здесь Ягов намекал на разложение Австро-Венгрии — А. Б.] В России это хорошо знают и поэтому безусловно хотят еще на несколько лет покоя. Я охотно верю вашему кузену Бенкендорфу, что Россия сейчас не хочет войны с нами».

Если Россия не вмешается, тогда сожрать Сербию — означает ослабить Россию на Балканах, нанести удар по вложенным в сербскую экономику французским капиталам. То есть косвенно ослабить и всю Антанту.

Если Россия все же начнет войну — то Германия готова к ней лучше. Тогда можно привести в действие план «блицкрига». Этот план «молниеносной войны» разрабатывался еще с восьмидесятых годов XIX в. Правда, Бисмарк категорически протестовал против его принятия. Великий канцлер считал, что с Россией надо дружить при любых обстоятельствах. Тем не менее, в 1905 г. начальник немецкого Генерального штаба, генерал-фельдмаршал граф Альфред фон Шлиффен (1833–1913) переработал и довел этот план до совершенства, вследствие чего документ получил название Плана Шлиффена.

В соответствии с ним надлежало бросить войска через Бельгию (поправ ее суверенитет и нейтралитет) на Францию — германские армии с двух сторон охватывают французские, гонят на запад и юг. Двух недель на Францию хватит. За этот срок Россия не сможет прорвать укреплений в Восточной Пруссии и Польше. К тому же ее будут сдерживать войска Австро-Венгрии.

После капитуляции Франции все силы бросить против России, и через 8–10… самое большее, через 12 недель ликующая германская армия похлопывает по плечу капитулирующих русских в Москве: надо же морально поддержать младших братьев, чья судьба отныне — подчиняться германским братьям — строгим, но справедливым.

5 июля Вильгельм II пригласил к себе австро-венгерского посла Сегени и посоветовал «не мешкать с выступлением». Не бойтесь: если Россия вмешается, Германия поддержит!

Что, согласно германским планам, австровенгерские войска должны были полечь, ценой своей крови задерживая русские армии, кайзер промолчал… Наверное, щадил нервы своих утонченного аристократического гостя.

После этих бесед и консультаций австрийцы больше всего боялись, что Сербия примет ультиматум, и предлог для начала войны исчезнет.

Утром 24 июля Сазонов прочитал телеграмму с текстом австрийского ультиматума. «Это европейская война!» — воскликнул он.

25 июля Сербия приняла все пункты ультиматума, и только по одному из них просила отсрочки. Тут же посол Австро-Венгрии покидает страну. Дипломатические отношения разорваны!

На всякий случай австрийцы начали войну 28 июля 1914 г., обстреляв Белград.

Совсем недавно Российская империя предупреждала, что Сербия может не надеяться втравить ее в войну с Австро-Венгрией. Времена меняются! И 29 июня 1914 г. Россия начала частичную мобилизацию, чтобы защищать братьев-славян.

Частичную, направленную исключительно против Австро-Венгрии — потому что англичане заявили, наконец: они не останутся нейтральны.

«Англия открывает свои карты, — писал Вильгельм II, — в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом: „Мы останемся нейтральными и постараемся держаться в стороне сколь возможно дольше“. Грей^{165} определенно знает, — продолжал кайзер, — что стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!»

Германия шлет в Петербург телеграммы, обещая «утихомирить» Австро-Венгрию. Но Грей выиграл дипломатическую игру — отступать уже поздно.

30 июня Германская империя снова требует от Российской прекратить мобилизацию — она готова защищать братьев-германцев. В ответ Россия пере ходит от частичной мобилизации ко всеобщей. Еще бы! 20 июля в Россию приехали президент Франции Раймон Пуанкаре по прозвищу «Пуанкаре-война» и премьер-министр Рене Вивиани. Они заверяют Николая II, что в случае войны Франция выполнит союзнический долг и ни в коем случае не отступится от «вечной дружбы» с Россией.

Получив поддержку, правительство Российской империи решило на этот раз не отступать перед опасностью большой войны, как оно трижды делало это прежде — в 1909-м, 1912 м и 1913 гг.

И Великобритания уверяла союзников, Францию и Россию, что в войну вступит. Одновременно делались и туманные публичные заверения, которые можно было трактовать и так, что Британия в войну ни в коем случае не вступит. Союзникам при этом объяснялось, что Британия просто наводит тень на плетень, усыпляя бдительность общего врага.

Реально такая позиция была максимально провокационной.

Британия — это почти половина всех судов в мире. Самый могучий в мире военно-морской флот. Если такая сила вступает в войну, она гарантировано отрежет Германию от подвозок извне, блокирует ее от колоний и других стран, обречет на затяжную войну с неопределенным исходом. Достаточно было одного ясного предупреждения со стороны Британии, и война вполне могла не начаться.

Когда в 1911 г. возникла угроза общеевропейской войны, английское правительство публично предупредило Германию, что Англия выступит на стороне Франции. И Германия ретировалась. Так же обстояло дело и в конце 1912 г.: заявление Англии, что она не останется нейтральной, вызвало умеряющее воздействие Германии на Австро-Венгрию.

А теперь лорд Грей неоднократно публично говорил о войне, которую будут вести Франция, Германия, Россия и Австро-Венгрия. Это был почти намек, что Британия в войне не будет участвовать.

Германия не хочет вступать в войну, не получив гарантий.

Вильгельм II едет в Лондон. Английский король заявил: «Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными». Обтекаемо… Уклончиво… Неофициально германцам дают более серьезные обещания. Британия создавала иллюзию, будто не вмешается. Ей хотелось подтолкнуть Германию к войне.

Но 29 июля лорд Грей заявил: в случае войны между Францией и Германией Великобритании «было бы невозможно долго оставаться в стороне».

Россия и Германия ведут всеобщую мобилизацию.

30 июля. Император Вильгельм II направил телеграмму Николаю II:

«Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну». Призыв резервистов шести возрастов. Приказ о выдвижении полевых войск к границам.

31 июля. Император Франц-Иосиф получил телеграмму кайзера Вильгельма II: «Великое значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их на одновременное наступление против Сербии».

31 июля Германия потребовала, чтобы к 12 часам дня 1 августа Россия остановила мобилизацию.

1 августа германский посол граф Фридрих фон Пурталес явился к министру иностранных дел Сазонову: «Намерено ли русское правительство дать удовлетворительный ответ на германские требования?»

Сазонов ответил отрицательно.

Посол повторил свой вопрос еще два раза.

«Я не могу дать вам другой ответ» — сказал Сазонов.

Дрожащими от волнения руками германский посол вручил Сазонову бумагу: ноту об объявлении войны.

1 августа 1914 г. считается официальной датой начала Первой мировой войны. Начало конца эпохи Просвещения. Начало конца цивилизации XVII-го — начала XX вв.

Почему Германия так торопилась? Во-первых, хотела воевать. Во-вторых, правительство вполне логично хотело начать войну не против «передовой» Франции, а против «отсталой» России: это давало поддержку социал-демократов. С Францией тоже придется воевать — но это потом. Главное начать так, чтобы социал-демократы поддержали, не нанесли удара в спину. Подобно французским собратьям, немецкие социал-демократы колебались.

Франция затягивала начало войны — не хотела брать на себя ответственность. 30 июля она отвела свои войска на 10 км от границы — чтобы не провоцировать никаких конфликтов.

31 июля, одновременно с предъявлением в Петербурге требования прекратить мобилизацию, германский посол в Париже вручил ноту французскому министру иностранных дел. Этой нотой германское правительство сообщало о требованиях, предъявленных им России, и требовала обязательства соблюдать нейтралитет. Срок ответа — 18 часов.

На случай, если французы не решатся воевать, посол Шен должен был предъявить французам новые требования: передать Германии крепости Туль и Верден. Это был бы залог, что Франция и вправду останется нейтральной.

1 августа Франция начала массовую мобилизацию.

Тут же Германия объявила, что французская авиация бомбила окрестности Нюрнберга. Это было заведомой ложью, но очень уж хотелось воевать. 3 августа Германия объявила войну Франции. И тут же двинула войска согласно плану Шлиффена.

2 августа Германия вручает ультиматум Бельгии: мол, есть сведения, что Франция готовит удар по Бельгии. Германия требует пропустить ее войска навстречу французским. Срок для ответа — 1 сутки.

Данные об агрессии французов — явная ложь. Бельгия провела мобилизацию еще 31 июля. Брюссельское правительство отклонило ультиматум и обратилось к Британии за помощью. Значение бельгийского побережья для безопасности Британии со Средневековья известно было каждому англичанину.

4 августа Британия предъявила Германии ультиматум: соблюдать нейтралитет Бельгии. Срок — до 11 часов вечера. Кабинет министров напряженно ждал: вдруг все же на ультиматум будет ответ? Биг-Бен начал бить! Министры отерли пот со лба: «Правительство его величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера 4 августа существует состояние войны».

4 августа войну Германии объявила не только Великобритания, но и все ее доминионы — то есть Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз и самоуправляющаяся колония Индия. Кого защищала в Первой мировой войне Новая Зеландия, и каким жизненным интересам Индии угрожала Австро-Венгрия, понять трудно.

Конечно же, если бы великим державам не хотелось воевать, никакой войны никогда бы и не было. Но по поводу причин одной из войн в Средневековье говорили: «Шел слепой нищий, споткнулся о камень, и упал. Он упал не из-за камня, конечно, но все-таки и потому, что тут лежал камень…». Первая мировая разразилась, конечно, не потому, что стрелял Гаврило Принцип; предлоги могли быть любые. Но получилось так, что именно он стал тем камнем.

Именно 28 июня 1914 г и именно в 16 часов завершилась культурно-историческая эпоха Просвещения. Причем не только для Австро-Венгрии, Германии и Российской империи. Она бесповоротно закончилась для всего мира.

В России первый всплеск массового энтузиазма начался с выходом Манифеста о мобилизации 20 июля 1914 г. Приведу его основную часть:

«…Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особой силой пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты все внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия <…> дерзкий натиск врага.

С глубокой верой в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел…»

Внутренние распри не были забыты хотя бы в том смысле, что началась травля многочисленных и в массе своей совершенно лояльных русских немцев.

20 июля Николай II подписал Манифест о начале войны.

«Россия радостно встретила объявление войны, — писала „Петербургская газета“. — Массы населения повергают к стопам Государя Императора одушевляющие их чувства любви и преданности и свидетельствуют свою готовность принести жизни за спасение родины, за славу Государя и отечество».

1 августа Николай II держит речь, выйдя на балкон Зимнего дворца. Его слушает огромная толпа. После молебна о даровании победы царь обратился к людям с торжественным обещанием не кончать войны, «пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем».

Новый всплеск массового энтузиазма, крики. Стоны и плач из толпы. Студенты, стоя на коленях, поют «Боже, царя храни».

Целыми днями по городу ходили многотысячные манифестации, славившие Святую Русь и русское воинство и проклинавшие немцев и австрийцев, которых иначе, чем «швабами», никто не называл. Женская демонстрация вышла под лозунгом: «Мы тоже пойдем сражаться против немцев!»

В поисках ненавистного врага люди множили самые невероятные слухи. Говорили, что в здании немецкого посольства на Исаакиевской площади спрятаны радиопередатчики. 4 августа толпа ринулась к посольству, смела вялые кордоны полиции, и ворвалась внутрь.

До сих пор спорят о художественной ценности Прусского и Тронного залов посольства и украшавших посольство скульптур держащих коней под уздцы братьев Диоскуров. Одни считают статуи шедеврами, другие — «голыми немцами» и проявлением германской безвкусицы. К чести толпы — она не грабила. Толпа сожгла убранство залов, уничтожила произведения искусства, в том числе уникальную коллекцию севрского фарфора. Что же до скульптурной группы, то ее сбросили с крыши и долго искали внутри разбитых статуй германские «передатчики». После этого обломки статуй утопили в Мойке с криками: «Такая же смерть ждет немцев в Балтийском море!». На флагштоке посольства был поднят русский флаг.

С огромными усилиями полиция выдворила погромщиков из посольства, после чего на крыше здания, возле уцелевших статуй, был обнаружен труп чиновника — тайного секретаря МИД Германии, шестидесятилетнего Альфреда Катнера.

Больше ста активнейших погромщиков арестовали, но убийц в конце концов «не нашли».

Назавтра посол США выразил протест против такого вандализма. «Погром германского посольства — ответ на зверства немцев», — заявил министр иностранных дел Сазонов. О каких зверствах речь шла на третий день войны, мне неизвестно.

А на другой день толпа с воплями: «Долой немцев!» — разгромила «немецкий» мебельный магазин братьев Тонет, разбила витрины кафе, принадлежащего немецкому подданному Рейтеру, и магазина «Венский шик», забросала камнями редакцию немецкой газеты «St.-Petersburg Zeitung».

В Берлине и Вене творилось примерно то же самое: выступления Вильгельма II и Франца-Иосифа вызвали приступ массового энтузиазма, демонстрации, волну погромов.

Пока рядовые петербуржцы швыряют камни и бьют витрины, министерство путей сообщения решило отказаться от «нерусских слов», коими были сочтены «бухгалтер», «бухгалтерия» и т. д.

Дирекция Императорских театров сняла с репертуара всех опер Вагнера, а дирекция концертов Русского музыкального общества решила заменить все включенные в программу произведения немецких композиторов сочинениями русских авторов.

Из столицы в массовом порядке стали выселять немецких и австрийских подданных. По сообщению «Петербургского листка» от 5 августа, «вчера около ста человек наших врагов были доставлены в бронированных автомобилях под охраной… и отправлены по Северной железной дороге».

Позже было еще веселее: этнических немцев призывали в армию на общих основаниях, а членов их семей «на всякий случай» отправляли в отдаленные губернии. Мой дед, Вальтер Шмидт, был сослан под административный надзор в Карелию, а его родной брат, Курт Шмидт, воевал в составе русской императорской армии, был отравлен газами и умер от туберкулеза в 1922 г.

14 августа столичные газеты подняли вой, что «сотни обывателей» ходатайствуют о «восстановлении русского исторического названия столицы». Вообще-то историческим названием города как раз и было «Санкт-Петербург», но в приступе «патриотического» остервенения на такие «мелочи» внимания не обращают.

19 августа «Государь император 18-го сего августа высочайше повелеть соизволили именовать впредь город Петербург Петроградом». Петроградом этот город отродясь не назывался. Никакое это не историческое название.

И позже в России вспыхивали немецкие погромы. Как, например, погром 27–29 мая 1915 г. в Москве. Убили «всего» 5 человек с «нерусскими» фамилиями, еще погибли 16 участников погрома: 6 из них от выстрелов введенных в Москву войск, остальные — от драк друг с другом. Кроме того, «пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов, 113 германских и австрийских подданных и 489 русских подданных (с иностранными или похожими на иностранные фамилиями)». Общая сумма убытков составила более пятидесяти миллионов рублей.

Уже в августе 1914 г. создаются «батальоны смерти». Их члены давали клятву умереть на фронте и нашивали на рукава специальные шевроны, чаще всего в виде молний или свастик. Были и добровольческие «батальоны смерти», и создаваемые государством. Были даже женские «батальоны смерти», вроде созданных Марией Семеновной Бочкаревой.^{166}

Можно спорить о причинах охватившего Европу массового безумия. Я вижу в этом проявление цивилизационного тупика. Когда исчезает общепринятое понимание смысла человеческого существования, одни ищут его в собственных душах, другие — в идеологиях, третьим проще объявить, что мир обречен, и умирать вместе с ним.

Лишившись ориентиров, люди совершают совершенно безумные поступки. Взять хотя бы «борьбу» со словом «бухгалтер» или поиски передатчика в голове конной статуи.

Во всяком случае, военно-патриотическое безумие стало вернейшим путем к смерти. Те, кто рвался на фронт, обычно туда попадал. Тот, кто рвался в бой и хотел совершать подвиги во имя царя-батюшки (императора Австро-Венгрии, великого кайзера, Прекрасной Франции, Британии — Владычицы морей… нужное вставить) намного реже возвращался домой, чем человек, равнодушный к военной фразеологии.

Что же сказать о том, кто нашивал на рукав шевроны с изображением молнии или свастики? Он сам заявлял о желании умереть. И обычно достигал желаемого.

Гибель подстерегала целые народы, охваченные этим военным энтузиазмом. Сербы начали мировую войну. Большинство из них поддерживали идею Великой Сербии и готовы были умирать за нее. Были и традиции многовекового сопротивления туркам, войны как образа жизни поколений. Несомненно, сербы вели себя очень храбро. Как сказал бы Лев Гумилев, они были очень пассионарны: т. е. предпочитали идеальные цели реальным.

Любая война дает примеры самого высокого героизма. И все же мало в истории примеров поголовной добровольной мобилизации целого народа. Один из таких примеров — сербы. Практически все мужское население пошло воевать с августа 1914 г. Кто и не рвался умирать за Великую Сербию, был готов сложить голову за ту Сербию, которая есть. За то, чтобы ее не оккупировал враг.

Сербская армия дважды отбрасывала лучше вооруженные, лучше подготовленные австрийские части. До начала 1915 г. при населении Сербии порядка 2 000 000 человек погибло около 80 000 солдат на фронтах, и еще 130 000 мирных жителей умерли от голода и тифа. В 1915 г. немцы перебросили в помощь австрийцам корпус Макензена, и Болгария тоже начала военные действия. Фронт рухнул. Невероятно усталая, вымиравшая от голода и поразивших ее бедствий страна продолжала вести партизанские бои, а 120 000 солдат, избежав окружения и плена, горными перевалами стали уходить в Черногорию и Албанию. С армией шли беженцы — не менее 120–150 000 человек. Никто не знает, сколько именно пошло и сколько погибло. Во главе исхода брел сам старый царь Петр — в крестьянских опанках-лаптях, с посохом, в солдатской шинели.

Самое невероятное: планы безумных заговорщиков, гибрида ополченцев, офицеров спецслужб и бандитов, сбылись полностью. После Великой войны победителям нужно было осудить и заклеймить побежденных, обвинить их во множестве преступлений. Следовало и вознаградить верных союзников, а также «невинных жертв». Сербы идеально подходили и на роль невинной жертвы, и на роль верного, отважного союзника.

Хорватия, Босния, Словения, Герцеговина, Черногория, Македония были объединены в Королевстве СХС — то есть Сербов-хорватов-словенцев. С 1929 г. это государство стало называться Югославией. Великая Сербия увеличилась по территории с 28 до почти 300 000 км².

В 1920 г. останки участников убийства эрцгерцога Фердинанда и его жены перезахоронили в Сараево и возвели в ранг «национальных героев». При коммунистическом правительстве Тито, с 1953 г., была признана и роль спецслужб Сербии в убийстве, причем деятельность Дмитриевича-Аписа и его соратников была признана «полезной для освобождения балканских народов».

Ценой же безумия стали жизни сотен тысяч людей, включая беременных женщин и совсем маленьких детей.

Ах, как будет славно, когда мы оба падем во славу государя-императора!

(Бравый солдат Швейк)

Великая, Мировая или Германская война поразила современников своими масштабами, новыми средствами массового поражения, своей жестокостью.

«…русские войска безостановочно шли на запад, захватывая десятки тысяч пленных, огромные запасы продовольствия, снарядов, оружия и одежды. В прежних войнах лишь часть подобной добычи, лишь одно из этих непрерывных кровавых сражений, где ложились целые корпуса, решило бы участь кампании. И несмотря даже на то, что в первых же битвах погибли регулярные армии, ожесточение только росло. <…> Было в этой войне что-то выше человеческого понимания. Казалось, враг разгромлен, изошел кровью, еще усилие — и будет решительная победа. Усилие совершалось, но на месте растаявших армий вырастали новые, с унылым упрямством шли на смерть и гибли. Ни татарские орды, ни полчища персов не дрались так жестоко и не умирали так легко, как слабые телом, изнеженные европейцы или хитрые русские мужики, видевшие, что они только бессловесный скот, — мясо в той войне, затеянной господами».^{167}

Такая война поставила под сомнение всю систему ценностей европейской цивилизации.

Всегда были войны с целью что-то приобрести — например, колониальные войны. Воюя в Индии или в Африке, приобретала вся Британия. В первую очередь, приобретали устроители войны, но также и ее участники. Солдат, а уж тем более офицер колониальной армии возвращался домой обеспеченным, а то и богатым. В такой войне был риск — но была и прибыль, а число вернувшихся всегда превышало число погибших, причем намного.

Всегда были «войны чести» — войны между европейцами за престиж своего государства и своей страны. Не принимать участия в такой войне значило поставить под сомнение свои храбрость и патриотизм. А быть трусом и не быть патриотом во всех странах и всегда было далеко не почтенно. «Войны чести» вплоть до войн с Наполеоном в начале XIX века велись «рыцарскими» методами: всегда были комбатанты — то есть люди вооруженные, обмундированные, принесшие присягу. И нонкомбатанты — то есть все остальное население. Комбатанты воевали, а к нонкомбатантам все это почти не имело отношения.

В сущности, в войнах принимал участие тот, кто сам этого захотел — и в войнах ради добычи, и в «войнах чести».

В «рыцарских» войнах сражения ведутся «по правилам», а победитель, захвативший поле боя, оказывает помощь раненым наравне — своим и врагам. В «войнах чести» главное — показать себе и противнику свой высокий дух, а пленных сажают за общий стол со взявшими их в плен — естественно, солдат с солдатами, а офицеров с офицерами.

Европейцы привыкли, что грязь и жестокость колониальной войны существует далеко от Европы. К туземцам не применимы цивилизованные нормы, да и сами они не придерживаются рыцарских правил. В 1856 г. в Индии восставшие сипаи вырезали семьи англичан, добивали раненых, пытали пленных. Это вызывало в Европе сильнейшее отвращение к туземцам, но почти не вызывало удивления: дикари, что с них взять.

В 1914 г. воевали армии массового призыва. Не те, кто хотел, а кого призвали — каково бы ни было их собственное отношение к войнам вообще и к данной в частности. Правительства сообщили своим гражданам, что они — патриоты, а раз так — пожалуйте на фронт. Это важнейший психологический момент — участие в войне тех, кто ее не хотел, кто не выбирал такой судьбы.

В 1914 г. уже не туземные Азия и Африка, но сама Европа стала ареной раздела и передела. Поделив мир, европейцы перенесли нормы колониальной войны друг на друга. В этой войне исчезла строгая грань меду фронтом и тылом, комбатантами и нонкомбатантами. В этой войне подводные лодки топили гражданские суда. Сохранились фотографии — на борту тонущего лайнера «Лузитания» женщина поднимает вверх, показывает ребенка лет трех. Им не была оказана помощь, оба погибли. В 1914–1918 гг. мирные жители Европы погибали под артиллерийским огнем, под бомбежками, в пожарах, от ран, от голода и болезней — как раньше только туземцы в Африке и на Востоке.

В Первой мировой войне артиллерия била по поездам с красными крестами и по гражданским сооружениям. Сдающиеся в плен вполне могли быть расстреляны, и было много случаев, когда, ворвавшись в окопы, озверелые победители добивали раненых врагов штыками и прикладами.

Европе пришлось пересмотреть слепую веру в собственные цивилизованность и разумность.

Основой вооруженных сил Первой мировой с начала и до конца войны оставался солдат массового призыва — рядовой с винтовкой. В России и Германии он был вторым или третьим сыном — единственные сыновья и первые сыновья призыву не подлежали. В Британии и во Франции солдат мог быть и единственным, и первым — в этих странах семьи поменьше, призыв распространялся и на них.

Такой солдат обычно или отбывал воинскую повинность к моменту объявления войны, или, отбыв ее раньше, числился в резерве и был призван. Типичному солдату Первой мировой в 1914–1915 гг. было от 20 до 25 лет. К 1916 г. его средний возраст поднялся, появилось много тридцати пяти и даже сорокалетних. Такие «пожилые» солдаты были особенно озлоблены — их оторвали от семей, которые теперь они не могли прокормить, от какого-то важного дела. Мало кого один голый патриотизм делал лояльными к правительству.

Солдат не проходил длительной подготовки: он умел стрелять из винтовки, ходить строем, колол штыком и бил прикладом чучело на плацу — считалось, что он уже умеет все необходимое.

Этого солдатика почти сразу вооружали винтовкой и посылали на фронт.

Винтовка — это ружье, в стволе которого сделаны винтовые нарезы, чтобы удлиненная коническая пуля вращалась и тем самым приобретала устойчивость, летела дальше и могла быть послана точнее.

Первые винтовки появились еще в XV в., но их было трудно заряжать с дула. Нарезное ружье заряжали в пять-шесть раз медленнее, чем гладкоствольное. Поэтому винтовками вооружались только лучшие стрелки и — чаще всего — во время осад: стрелять с крепостных стен. Нарезные ружья — штуцера — состояли на вооружении в особых элитных, «штуцерных» частях, в кавалерии и в артиллерии.

В середине XIX века изобрели унитарный патрон. В наше время он хорошо известен можно сказать, всем: металлическая гильза, в которую вставляется капсюль, засыпается порох, вставляется пуля. Если вставлять патрон в казенную часть ствола, ближе к прикладу, то заряжать можно быстро. Отныне нарезные ружья ставятся на вооружение всех европейских армий.

Винтовка обеспечивала точность и дальность стрельбы. Прусская армия в 1870 г. одержала победу еще и потому, что на ее вооружении стояли винтовки, бившие на 1800 м, а французские ружья стреляли только на 1200.

В 1868–1869 гг. на вооружении Российской армии была принята однозарядная винтовка с шириной нарезок в стволе в 4,2 линии.^{168} Ее стали называть «Бердан № 1», поскольку откидной затвор был сконструирован американским изобретателем полковником Хайрамом Берданом совместно со специально командированными в США русскими инженерами — полковником А. П. Горловым и поручиком К. И. Гуниусом (в Америке это оружие называли «русской винтовкой»).

В 1870 г. на вооружение принимается усовершенствованный вариант этой винтовки — «Скорострельная малокалиберная винтовка Бердана № 2» со скользящим затвором и улучшенным прицелом, что обеспечивало стрельбу на 200–1000 м.

Изобретение магазина, бездымного пороха и пуль с цинковой оболочкой заставили еще раз усовершенствовать оружие. В 1891 г. появляется пятизарядная магазинная винтовка инженера, капитана Сергея Ивановича Мосина (1849–1902). Нарезки в ее стволе имеют ширину в 3 линии, то есть в 7,62 мм. Это и есть знаменитая «трехлинейка» — основное оружие Первой мировой и Гражданской войн.

Она была трижды усовершенствована — в 1910-м, 1930-м и 1933 гг. — но всякий раз несущественно. После Второй мировой она будет постепенно вытеснена пистолет-пулеметом, который у нас называют «автоматом». Но будет производиться до 1965 г. и находиться на вооружении до середины семидесятых годов XX в. то самое оружие, созданное в 1891 г. Мосиным: калибр — 7,62 мм, скользящий затвор, магазин на пять патронов, дальность прицельной стрельбы — 2000 м, максимальная ее результативность — до 400 м, боевая скорострельность — 10–12 выстрелов в минуту. Вес без штыка — 4 кг, со штыком — 4,5 кг. Эта же винтовка с оптическим прицелом позволяла вести точный прицельный огонь на расстояние до 800 м (так и называлась — «снайперская винтовка»).

Винтовка стала основным оружием и во всех европейских армиях Первой и даже Второй мировой войн. Не надо судить о Второй мировой по фильмам киностудии Довженко, где нацисты лихо бегут в атаки в рогатых шлемах, сажая в белый свет, как в копеечку, из автоматов: в вермахте пистолет-пулеметов было мало. Малосерийное производство — уже не опытные образцы, но еще не массовые серии. Основным оружием служила все та же винтовка — в основном, системы «маузер».

Кстати, и пистолеты производились той же фирмой «Маузер». Типичное оружие Первой мировой и Гражданской войн — калибр 7,63, 6,35 и 9 мм, магазин на 6 или 10 патронов, в деревянной кобуре. «Маузер» надежно поражал цель на расстоянии до 100 м и находился на вооружении ряда армий Европы с 1908 г.

В Первой мировой участвовали 33 страны с общим населением в миллиард человек. В армию были призваны порядка 75 миллионов человек. В странах Антанты — 27 миллионов (10,7 % населения Великобритании, 17 % населения Франции; в России призвали 15 700 000 человек — 8,7 % всего населения). В Германии и Австро-Венгрии 23 миллиона призванных составили 20,7 % и 17,1 % всего населения соответственно.

Из этих призванных офицеров было лишь два миллиона и только три миллиона артиллеристов, авиаторов, танкистов, подводников, шоферов, мастеров железнодорожных путей или корабельных инженеров и специалистов. Самый типичный участник Первой мировой — около 45 миллионов молодых мужчин — это рядовые солдаты с винтовками.

Это 80 % участников Первой мировой сидели в окопе, шли в бой, вооруженные простеньким стрелковым оружием, а ведь приходилось атаковывать сложно устроенные, эшелонированные траншеи с колючей проволокой и насыпанными перед окопами валами. Эдакие земляно-деревянные городки с тремя рядами «колючки» впереди. Солдат с винтовкой бегом пересекал пространство перед траншеями, резал проволоку, взбирался на валы, прыгал в траншеи.

Кроме того, средневековые крепости показались бы детской игрушкой в сравнении с укрепрайонами, где на километры и десятки километров тянулись изломанные линии бетонных укреплений — заглубленных в землю, отделенных от противника колючей проволокой и бетонированными серыми рвами глубиной метра по 3–4, с могучими огневыми точками и пулеметными гнездами, укрытыми в толще бетона.

Средств разрушения таких укреплений еще не возникло, снаряды и бомбы с аэропланов их не брали. Штурмовать приходилось способом, получившим красочное и жуткое название в 1980-е в ходе Ирано-иракской войны — «метод живой волны». Попросту говоря — атакующие цепями солдаты с винтовками совершенно беззащитными шли против почти целых, неповрежденных бетонных укреплений, мало поврежденных окопов и траншей.

Все решал солдатик с винтовкой, он был везде — а убить его было легко.

Ведь уже появились средства массового уничтожения — пулеметы, артиллерия и авиация.

Как и во многих других случаях, война и подготовка к ней способствовала развитию техники. Примитивная авиация, «летающие этажерки» Балканской войны 1912 г., в кратчайший срок, чуть ли не месяцы превращались в достаточно совершенные самолеты.

Использовались аэропланы не только для разведки. Правда, поначалу не так уж и грозен был аэроплан, из которого летчик брал рукой и бросал бомбу — по сути, ту же самую гранату. Хорошо, если кабина предназначалась для двоих — тогда штурман мог еще и стрелять из пулемета.

Применялись и дирижабли — огромные баллоны, надутые водородом, под ней — гондола с экипажем человек тридцать. Немцы порой очень остроумно применяли дирижабли — например, при бомбежках Лондона зависали… над облаком. Наблюдателя в специальной корзине спускали сквозь облако — и он по телефону корректировал бомбардировку. Дирижабль очень уязвим: одна зажигательная пуля — и конец. Но сквозь облако его еще найди…

Однако главное, конечно, не дирижабли, а самолеты. В ходе войны, уже к 1915 г., появились двух— и четырехмоторные, несшие экипаж в 6–10 человек, из них два пулеметчика, и до двух тонн бомб. С 1915 г. появляется и настоящий бомбосбрасыватель. Сначала его открывают, поворачивая рукоятку и откидывая люк. С 1916 г. появляется электрический привод. У хищно вытянутых, обтекаемых бомб появляется стабилизатор, от летчика требуется точность: рассчитать скорость, направление, в нужный момент нажать кнопку бомбосбрасывателя.

В середине 1916 г. у немецких летчиков появился теплый комбинезон с электрическим подогревом и кислородные маски: ведь самолеты уже могли лететь в тех разреженных слоях атмосферы, где царит леденящий мороз.

Самолеты того времени имели очень небольшой ресурс беспосадочного полета — порядка 600 км. Но Европа невелика! Первыми бомбанули противника доблестные англосаксы — разнесли вдребезги рождественскую мессу 1915 г. в Кельне.

Ответ не заставил себя ждать: немцы на своих четырехмоторных «готах» и «эльфаугенах» с высоты 7000 м бомбили Лондон, долетали до севера Англии, проникали в центр и даже на юг Франции. На жителей Эдинбурга, Лиона и Бордо могли с пронзительным воем упасть бомбы. Бомбили в основном по ночам — это имело больший психологический эффект.

Кстати говоря, хваленный четырехмоторный «Илья Муромец» — не самый лучший из самолетов Первой мировой войны. При его размерах и экипаже в 10 человек при двух пулеметах он нес всего 500 кг бомбовой нагрузки.

Вот сбить «Илью Муромца» было трудно, за все годы войны сбили всего два или три самолета… Причем один из них — в тот момент, когда экипаж, выполнив задание, летел назад и уже расписывал пульку в преферанс.^{169} Отвлеклись ребята.

На Восточном фронте авиация не стала по-настоящему грозной силой: тут большие расстояния, меньше концентрация людей. А вот на Западном, особенно к концу войны, году к 1916-му, — стала. Особенно фронтовая авиация. Скажем, британские «Эйч-9» с двумя пулеметами и 100–200 кг бомб, показали себя прекрасным самолетом взаимодействия с пехотой.

К концу Первой мировой на фронтах находилось больше 7000 самолетов разного типа — притом, что не менее 3000 к тому времени сбили.

Более грозной силой, чем самолет, на фронтах Первой мировой войны являлся одно время бронепоезд. Рельсы могли нести колоссальную тяжесть, до нескольких сотен тонн; это позволяло использовать очень толстый броневой лист, до 30–40 мм. Бронепоезд выдерживал прямые попадания орудий даже крупного калибра.

Четыре-пять вагонов, откуда ведут огонь до тридцати орудий и пулеметов! Грозная сила. Одно мешало распространению бронепоездов — необходимость двигаться только по рельсам. Разобрать их — и стоп! Разобрать рельсы позади поезда — и он в ловушке. После того, как немцы «поймали» два французских бронепоезда, на Западном фронте их практически перестали применять.

Вот на Восточном фронте бронепоезд свое слово сказал еще в 1916–1917 гг.: разбирать рельсы в малонаселенной стране, где необходимы железные дороги, было очень уж накладно. То есть разбирали, конечно — но редко. И потому бронепоезда стали грозной реалией на фронтах Гражданской войны.

Вот если бы бронепоезд мог ездить без рельсов… Из этой мечты и из бронеавтомобиля, похоже, и рождается танк. Саму идею разрабатывали еще в 1911–1915 гг. в России, в 1912-м — в Англии, в 1913-м — в Австро-Венгрии. Если бы артиллерийское орудие могло само двигаться и притом было бы защищено!

В Российской империи в 1915 г. даже изготовили боевую машину «Вездеход» по проекту инженера-авиаконструктора Александра Александровича Пороховщикова (1892–1941). Но впервые применили эти страшные машины англичане в сражении на Сомме — 15 сентября 1915 г. пустили в бой 32 боевые машины «Марк-I». Танки шли со скоростью 1–3 км/час, стреляя из двух орудий и четырех пулеметов каждый.

К апрелю 1916 г. французы применили свои танки «Шнейдер» и «Сен-Шамон». Впрочем, это были скорее самоходные орудия на гусеничном шасси. «То же самое можно сказать и о британских „ромбах“. Лишь появившийся к концу 1917 г. легкий танк „Рено Ф-17“ представляет собой образец классического танка, компоновка которого так и не изменилась за последние 85 лет».^{170}

Танк рождается в огне Первой мировой. Вслед за «Сен-Шамонами» французы начали производство легких, более подвижных (9 км/час) танков «Рено» весом 6,5 т, орудием и пулеметом. К концу войны американцы выпускали тяжелые танки «Марк-V» и «Марк-VIII» с экипажем из 12 человек, 5 пулеметами и 2 орудиями калибра 57 мм.

Вот немцы с танками запоздали — только к 1918 г. изготовили около ста тяжелых танков, по типу американских. В то время как к 1918 г. англичане выпустили 2900, французы — 6200, американцы — 1000 этих страшных машин.

Если читателю нужны подробности, он легко найдет их в справочной литературе, ее сейчас много… Например, в книге А. Быстрова «Танки».^{171}

К началу войны страны Европы имели около 28 000 орудий.

Франция начала войну с четырьмя тысячами 30 мм и 75-мм дивизионных пушек и небольшим количеством 155-мм гаубиц.

Российская империя — с несколькими тысячами полковых пушек калибром 37 мм и 45 мм, с несколькими типами гаубиц калибров 122 мм и 152 мм и 102 мм тяжелой пушкой.

Германская империя вступила в войну, имея 9388 орудий. В их числе 77-мм и 105-мм дивизионные пушки и мощная тяжелая артиллерия в корпусах и армиях.

Артиллерия того времени, как правило, была малокалиберной, только Германия обладала большим парком тяжелых орудий. А бетонные укрепления были очень мощными, и в результате в сражении на Сомме в 1915 г. английскому наступлению предшествовала семидневная артиллерийская подготовка. В сражении на Ипре в 1915 г. — десятидневная.

На войне все совершенствуется быстро. Стремительно росла дальнобойность (на 25 % и 30 %) и калибр артиллерии (в среднем в 2,5 раза), солдаты учились вести стрельбу с закрытых позиций, корректировать огонь по ненаблюдаемым целям с самолетов.

В конце войны с появлением более мощной артиллерии, танков и авиации, время артподготовки сократилось.

К концу Первой мировой на фронтах находилось около 47 000 орудийных стволов. На некоторых участках фронта на 1 км сосредоточивалось до 120–160 орудий (напомню — в основном они били по солдатам с винтовками). При этом число стволов тяжелой артиллерии выросло не в два раза, а в шесть.

Во время Первой мировой войны применялись разные, но в главном очень похожие типы пулеметов. Все они восходили к образцам британского инженера американского происхождения Хайрама Стивенса Максима^{172} (1840–1916).

Этот вид оружия массового поражения мало изменился за время войны. Разве что к 1918 г. в германской армии появились крупнокалиберные пулеметы (калибр 13,35 мм).

Вот число пулеметов очень выросло: с примерно 20 000 стволов в 1914 г. до 100 000 стволов к 1918-му. Появились даже пулеметные школы и специальные пулеметные роты.

Пулемет — особый тип оружия Первой мировой войны, для использования он требовал особого психотипа; солдата — но особого солдата!

Учили пулеметчика не меньше 2–3 месяцев. Не специалист (артиллериста учили полгода), но солдат квалифицированный. Причем с самого начала надо было еще угадать человека, способного к обучению, потому что в сражениях «годных» от «негодных» сразу же отделит сама жизнь (или смерть). Пулеметчик должен хорошо знать и чувствовать технику, быть очень хладнокровным, спокойным. Вокруг все взрывается и горит — а его дело стрелять. Ему должен быть особенно свойствен цинизм фронтовика Первой мировой: в каждом сражении он убивает многих, что его и кормит. И спасает.

Да, спасает! У пулеметчика было намного больше шансов уцелеть, чем у пехотинцев: он ведь не бежал с винтовкой, не дрался в рукопашной. Он лежал, прикрытый броневым щитком, и стрелял. Конечно, в пулеметчиков попадали осколки снарядов, их редко, но убивали из винтовок или подрывали гранатами, но даже в рукопашной ценного специалиста-пулеметчика обычно старались увести, унести, утащить от греха подальше. Ведь учить и воспитывать нового пришлось бы долго и вдумчиво.

Есть замечательная фотография тех времен: немецкие солдаты волокут своего пулеметчика с позиций, захваченных британцами. Страшно подумать, что творится сейчас в окопах, но молодой пулеметчик вырывается, явно рвется к любимому оружию, чуть ли не лягается; а его, бедолагу, волокут втроем, схватив за руки и поперек туловища. Сохранить пулеметчика важнее, чем пулемет. Живому еще найдется работа.

Пулеметчиков, как и артиллеристов, было немного: на миллионы воевавших — около 100 000 тысяч квалифицированных истребителей пехоты. Если пулеметчик участвовал хотя бы в одном-двух крупных сражениях, можно было ручаться за 50–100 убитых им людей. Впрочем, на броневых щитках некоторых пулеметов Первой мировой войны сделано и по 200–300 отметин.

А многие из тех, кто наносили напильником эти риски, дожили до 1918-го и даже до 1920 гг. Дожили, впрочем, и до 1930-х, до Второй мировой… Патриархальными дедушками дожили до тихих послевоенных времен. Если не думать о цене их долголетия — все совершенно замечательно.

В краеведческом музее Ростова-на-Дону я видел удивительный памятник истории: объявление 1919 года о наборе пулеметчиков. Все просто — бумажка в стандартный лист А4, крупные буквы: «Требуются пулеметчики!». А ниже — подробное описание, как будут пулеметчикам платить, какой обеспечат едой и каким обмундированием, как часто будут отпускать в увольнительную… Одного не сказано: для какой армии пулеметчики набираются. Такой вот любопытный документ.

Артиллерия и пулеметы были грозным оружием массового поражения. Особенно снаряды, при взрыве которых разлетелась шрапнель, и пулеметы. Немцы использовали разрывные пули, англосаксы предпочитали пули дум-дум со смещенным центром тяжести. Попав в любую точку человеческого организма, они начинали как бы кувыркаться в теле и наносили чудовищные раны, а при попадании в руки и ноги чаще всего отрывали конечности. Снаряды, начиненные шрапнелью, и пулеметы, стрелявшие пулями дум-дум, применялись против солдат с винтовками, которые атаковали цепями или лежали в окопах. Из этих выживала треть участников атаки. В лучшем случае.

В 1915 г. немцы применили это оружие: солдат, защищенный асбестовой пленкой, нес на спине баллон со сжиженным газом и выпускал перед собой столб огня из раструба.

Новинка оказалась сложна в применении: огнеметчиков легко расстреливали задолго до того, как они могли применить свое оружие. К тому же, оно было опасно для самого же солдата: при попадании пули в баллон со сжиженным газом огнеметчик мгновенно превращался в пылающий факел. А часто шквал огня из взорвавшегося баллона накрывал сразу двоих-троих.

Особой роли в Первой мировой огнеметы не сыграли — важно отметить, что такое жуткое оружие тоже разрабатывали и пытались применять на полях сражений.

22 апреля 1915 г. на реке Ипр немцы выпустили из баллонов странное зеленовато-желтое облако. Ветер понес его прямо на англо-французские позиции. Ничего не подозревавшие люди были бессильны против отравляющего газа, затекавшего в окопы и в любые углубления — хлора. Выпустив 180 т хлора, немцы за считанные минуты поразили 15 000 человек, из которых 5000 (треть!) погибли.

Но разве хлор — это так уж эффективно? Он не так уж токсичен, распространяется медленно, а после изобретения русским химиком Николаем Дмитриевичем Зелинским (1861–1953) в конце 1915 г. угольного противогаза сделался не слишком опасен.

За годы Первой мировой войны страны Антанты и Германия создали и применили более 50 разных ядовитых соединений. Они произвели 150 000 т отравляющих веществ, из которых 125 000 т успели использовать. В основном применялись химические снаряды, которые выпускали из артиллерийских орудий.

«Применение отравляющих веществ оказалось весьма эффективным; поражено было около 1 млн. человек; в отдельных операциях число пораженных достигало 90 %».^{173}

При этом замечу — еще не существовало никаких запретов и ограничений на применение всех этих варварских средств ведения войны. Ни в законах, ни в международных договорах, ни в сознании людей. Есть оружие? Надо его применять! И применяли. До миллиона человек…

Хорошо, не появилось бактериологическое оружие, его еще только разрабатывали.

Опыт первых же боев в 1914 г. ясно дал понять, что победа Антанты станет возможной лишь в случае, если союзники смогут значительно превзойти Германию в производстве вооружений, боеприпасов и техники. Единые интересы Антанты побудили ее весной 1917 г. признать принцип общности военных материалов и предметов снабжения. Развертывание военной промышленности во Франции и Англии шло быстрым темпом. Во Франции производство тяжелых орудий с 1914 г. увеличилось в 35 раз (с 10 до 350 в месяц), а для легких орудий дошло до 1000 в месяц. Тот же процесс роста продукции происходил и в отношении снарядов (с 10 000 в сутки в 1914 г. до 320 000 к концу 1917 г.), винтовок, пулеметов и патронов к ним. В этом отношении одна Франция почти не отставала от Германии. Самолетов же, моторов к ним и танков первая вырабатывала значительно больше, чем вторая.

Особенно успешно развернула свою военную промышленность Англия. Если за пять месяцев 1914 г. там было выпущено 91 орудие, 274 пулемета и 120 000 винтовок, то за десять месяцев 1918 г. ее заводы выпустили 4000 орудий, 120 000 пулеметов и 1 062 000 винтовок. Число вырабатываемых снарядов (свыше 300 000 в сутки) в полной мере удовлетворяло потребности армии.

Изоляция Германии от внешнего мира вызвала к началу 1918 г. острый недостаток съестных припасов, сырья, искусственных удобрений. В 1918 г. сбор хлебов дошел до 41 % мирной нормы. Скотоводство было в лучшем состоянии, но все же поголовье уменьшилось, а вес их упал. В соответствии с падением сельского хозяйства, калорийность нормального пайка мирного жителя не превышала 1400 калорий. При этом качество продуктов стало весьма низким. Надежды Германии на продовольственные запасы Украины и Румынии не сбылись.

Промышленность работала несколько лучше, чем сельское хозяйство, чему способствовал захват Германией Бельгии, северо-восточной Франции с железными и угольными копями и развитой металлургией, а также Домбровского угольного района. Тем не менее, уменьшение числа рабочих рук и отсутствие многих видов сырья серьезно отразились на состоянии мирной промышленности. Зато военная цвела. В августе 1916 г. главное командование выставило требование интенсификации промышленности, известное под названием «программы Гинденбурга». По ней выпуск патронов и минометов должен был быть удвоен, а орудий и пулеметов утроен. В результате производство снарядов по сравнению с 1914 г. увеличилось в 15 раз, тяжелых орудий — в 20 раз, легких — в 200 раз, а пулеметов — в 230 раз. Уже в 1917-м и 1918 гг. главное командование было вынуждено настаивать на уменьшении производства орудий, пулеметов и винтовок, но полного успеха не имело, так как промышленное производство обладает громадной инерцией, а в данном случае оно к тому же поддерживалось заинтересованными лицами. В июне 1917 г., в связи со вступлением в войну США, была создана «американская программа» усиления воздушного флота, в соответствии с которой ежемесячное производство самолетов дошло до 2000, а авиамоторов до 2500 штук.

— Солдаты! Прежде чем листья упадут с этих лип, вы вернетесь домой с победой!

Такими словами император Вильгельм II напутствовал солдат, уходящих на фронт. Было это в августе 1914 г. Доктрину «блицкрига» разрабатывали всерьез. Немецкие генералы были уверены, что к осени 1914 г. «все будет кончено», а Вильгельм II станет властелином мира.

21 августа, преодолев Голландию и Бельгию, германские армии ворвались на территорию Франции, а к концу месяца были уже на подступах к Парижу. Французское правительство переехало в Бордо, казалось — еще совсем немного… Но тут натиск германцев ослабел. Английские и французские войска остановили, а потом даже потеснили противника. Почему?

Одной причине в России придают даже слишком большое значение: Российская империя ответила на призывы союзников и нанесла удар в Восточной Пруссии. Еще не готовая к войне, она полностью выполнила обязательства. Германцы были вынуждены снимать войска с Западного фронта и перекидывать на Восточный.

Вторая причина: на реке Марне впервые проявился характер вооружений и техники Первой мировой. Ни одна сторона не могла преодолеть укрепленных районов и добиться коренного успеха. Безуспешные атаки губили тысячи людей, но под огнем пулеметов и артиллерии пехота все глубже зарывалась в землю. К октябрю 1914 г. на Марне погибло больше 400 000 человек. Успеха не было ни у кого.

К октябрю 1914 г. Западный фронт представлял собой невиданное еще в истории зрелище: примерно на 700 км от Северного моря до границ нейтральной Швейцарии протянулись сплошные линии окопов, траншей, проволочных заграждений и бетонных укреплений. Маневренная, динамичная война превратилась в позиционную, «окопную». Такой она и оставалась все остальные четыре года.

К этому же времени давно иссякли кадровые армии. Первая мировая окончательно стала войной вооруженного народа. Раньше войну мог выиграть более храбрый или более умный. Но эту, затяжную, невероятно ожесточенную — лишь тот, у кого больше ресурсов. Немцы решили перенести главный удар на восток — чтобы получить в разгромленной России как можно больше продовольствия и сырья. И уже потом обрушиться на Англию и Францию.

Техническое превосходство у немцев было громадным — в 9–10 раз по пулеметам и артиллерии. Они продвинулись в Польше, Литве, Белоруссии — но нанести Российской империи решительного поражения не смогли. Война и на Востоке тоже стала позиционной — хотя и не в такой степени, как на Западе. К концу 1915 г. и тут на полторы тысячи километров протянулись линии окопов и заграждений.

В феврале 1916 г. немцы опять наступают в Северной Франции, под Верденом. «Верденская мясорубка» унесла жизни полутора миллионов человек, но противники не смогли сокрушить друг друга, даже просто продвинуться больше, чем на несколько километров. Появилось понятие «беллигеративный ландшафт» — то есть участок земной поверхности, изуродованный войной. В таких ландшафтах до сих пор ничего не растет — слишком много в земле металла.

Опять Российская империя наступает в Западной Украине и в Буковине, отвлекая противника. Австро-Венгрия на грани поражения.

Германия буквально задыхается без сырья и продовольствия. О планах «молниеносной войны» смешно и вспоминать. Немцы идут на страшные преступления: используют отравляющие газы, а на море в феврале 1917 г. объявляют «неограниченную подводную войну» — заявляют, что будут топить суда всех стран, везущие в Англию продовольствие и сырье. Еще в мае 1915 г. немецкая подводная лодка торпедировала трансатлантический лайнер «Лузитания». Погибло больше тысячи человек — в том числе молодая женщина и малыш, о которых я уже рассказывал. В 1917–1918 гг. были потоплены сотни судов; в океане утонули десятки тысяч мирных людей. Францию и особенно Англию хватает за горло костлявая рука голода. Не хватает топлива, еды, самого необходимого. Сотни тысяч умерли от нехватки продовольствия и топлива, от вызванных этим болезней.

До 1914 г. 80 % продовольствия в Британию ввозили из стран Империи, в самой Англии село из области ведения сельского хозяйства превратилось в своего рода дачный ландшафт. Это видно и по произведениям английской классики — хотя бы Джона Голсуорси. Со страниц «Саги о Форсайтах» явственно встает чисто городская страна — 90 % горожан, а из 10 % сельских жителей 7 или 8 % — не крестьяне, а джентльмены, живущие в загородных домах. Империя убила сельскую Англию, и во время Первой мировой страна поплатилась за это. Весной 1917 г. сняты кадры: женщина в длинной юбке пашет на слоне из Лондонского зоопарка.

Нехватки всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 г. стали чем-то привычным для всей Европы. Плач голодных детей и вой бездомных собак стали столь же обычными звуками городской жизни, как звонки трамвая или крики разносчиков газет.

Люди невольно очерствели: в первую очередь приходилось заботиться о себе. Европа стала менее гуманной не только на фронте, не только по отношению к противнику, но и в тыловом быту.

Тот уровень нищеты, неблагополучия, несправедливости, который Европа уже стала забывать, за годы войны вернулся в жизнь. И потому революционные призывы, которые совсем было перестали слушать, опять находили внимательных слушателей.

Фронт не знал настоящего голода, но временами и на там становилось не сыто. Тем более, пища была с малым количеством овощей и фруктов, однообразной и грубой. А ведь ели ее месяцами и годами. Вспыхивали цинга и пеллагра, заболевшие заполняли плохо оборудованные, не рассчитанные на такое число больных госпитали.

В походе солдаты хотя бы быстро миновали места, которые сами же поневоле загаживали. При позиционной войне линия фронта месяцами не сдвигалась с места. У старших офицеров еще были дощатые хижины, но и у них — не на самой линии фронта: слишком хорошая цель. Солдаты же и младшие офицеры месяцами жили в блиндажах, палатках, под навесами в окопах, а то и под открытым небом. В траншеях после каждого дождя стояла вода. После нескольких дождливых дней приходилось рыть водоотводные канавы, и все равно в окопах было ни сесть, ни лечь, а из них не всегда можно было высунуть нос. Миллионы людей, скученных на полосе фронта шириной в считанные километры. Тысячи, десятки тысяч людей на квадратный километр, на головах друг у друга. Раненые и больные тут же, их не всегда можно эвакуировать.

Уборных нет. Испражнения, моча, рвота, плевки невероятно скученных людей никуда не девались, отравляя всю линию окопов, окутывая их жутким зловонием.

В этой скученности и антисанитарии любая инфекция разносилась мгновенно. Тем более — вши, блохи, клопы, уховертки. От вшей носили шелковое белье, но оно и было не у всех, и помогало не всегда. Вспыхивали эпидемии брюшного и возвратного тифа, гриппа, солдат мучили бронхиты, кишечные инфекции, отравления, фурункулез, поносы.

Опять переполнялись госпитали, где невозможно было даже разместить такое множество людей, не то что оказать им реальную помощь. Да и раненым помогали почти без применения наркоза или обезболивающих средств — их попросту не хватало. Резали и шили по живому, и к тому же очень торопились. После боев из операционных всегда неслись дикие крики, вой, стоны, проклятия.

Солдаты видели, что они предоставлены самим себе, что на них всем наплевать, их страдания и смерть не волнуют совершенно никого.

На фронте все происходит очень быстро, и не зря год в зоне ведения боевых действий засчитывается за пять лет обычной армейской службы. Те изменения, для которых потребовались бы годы и которые прошли бы мягко, почти незаметно, на войне происходят за считанные недели, а меняется человек быстро и жестко.

Если я менялся годами, то я сегодняшний могу и не очень помнить, каким был вчера. Это не актуально.

Если я изменился за считанные дни и недели, под влиянием ужасов фронтовой жизни, я сегодняшний прекрасно помню себя вчерашнего, и никогда не забуду, почему и как изменился.

Великая война выковала новый тип солдата и младшего офицера. Этот военнослужащий не был профессионалом. Он попал на фронт по призыву. Если и был какой-то энтузиазм, то прошел очень быстро. Солдат научился выживать: вовремя наклоняться, падать, приседать, укрываться, стрелять. Он заранее видел, а часто интуитивно чувствовал опасность, не шел на лишний риск, упорно держась в стороне ото всего непривычного и непонятного. Терпеливый и выносливый, он легко выдерживал самые суровые условия. Он хорошо видел, где безопаснее, хорошо стрелял и дрался разным оружием. Такой человек был равнодушен и к собственным страданиям, и к страданиям других: слишком много испытал и слишком много видел страшного.

Этот человек был довольно эгоистичен и не испытывал особых угрызений совести, заняв самое безопасное или самое удобное место, даже за счет того, кому не досталось. Но одновременно был хорошим товарищем, прекрасно усвоив, что без спин надежных друзей и хороших отношений с коллективом — легко пропадешь.

Этот человек был довольно циничен. Он считал, что если погибнет — это будет почти незаметно на фоне гибели миллионов. А если погибнет кто-то другой — это тоже не станет трагедией.

Совсем молодой парень, который верил начальству, школьному учителю, родителям, священнику, журналистам, королю и вообще старшим, испытывал на фронте чудовищный шок. Изначально он верил, что священная война совершенно необходима, ведется против полнейшего зла и вскоре закончится. И, конечно, верил, что лично он кому-то нужен, представляет какую-то ценность и его не дадут в обиду.

Реалии Мировой войны быстро избавляли от иллюзий. Когда выясняется, что котелок с кашей важнее высоких идеалов, а голова, вместилище разума, легко разлетается при попадании пули дум-дум, человек сильно меняется. Слабак превращается в животное, принимающее мир таким, каков он есть в данный момент, стремящееся выжить любой ценой. Сильный начинает думать, и мысли его вряд ли понравятся начальству. Потому что он обязательно поставит под сомнение систему идей, которая довела людей до этих залитых водой окопов, на дне которых человеческая кровь кощунственно смешивается с фекалиями в гниющей, кишащей червями воде.

15 миллионов из 74 призванных в европейские армии погибли — но остальные миллионы солдат Первой мировой понесли свой опыт и свое новое сознание назад, в мирную жизнь.

Первый переворот в массовом сознании — это четкое осознание, что мир кардинально изменился. Такого никогда еще не было. Апокалипсис не будет, не вероятен — он происходит здесь и сейчас. Мир никогда не будет таким же, как до войны.

Это убеждение во многом разделяли все, пережившие Мировую войну.

Если мир допустил такое — этот мир не был «хорошим» и «правильным».

Вторым переворотом в массовой психологии обстрелянных солдат стало разочарование в цивилизации. Не случайно все, что писали европейцы про Первую мировую, окрашено в очень мрачные тона. Таковы и победители, и побежденные. В Германии ведущим «певцом» Первой мировой войны стал Эрих Ремарк.^{174} В Британии Герберт Уэллс написал «Мистера Блетсуорси на острове Рэмполь»^{175} и появилось целое поколение «рассерженных молодых людей», среди которых самый яркий — Ричард Олдингтон с его знаменитым: «Англия… Англия, сука… Опять ты пожираешь своих детей».^{176} В другом романе Олдингтона главный герой сравнивает свое тело, использованное для войны, с телом проститутки. Его любимая занималась проституцией после войны — а он был солдатом, то есть проституткой для своего правительства.^{177}

Есть свидетельства, которым трудно верить, но похоже, они достоверны: в 1917–1918 гг. немецкие солдаты насиловали своих офицеров. Вряд ли тут дело в сексуальной озабоченности или развращенности. Скорее, сексуальное насилие было формой предельно жестокого оскорбления общественной иерархии и проявлением отношения к обществу, пославшему их в окопы. Матерщина действием.

Солдат переставал верить в то, что делало осмысленной жизнь его отцов и дедов. Но тогда было бы странно, если бы он не начинал искать каких-то других ценностей и идеалов.

Этот поиск в какой-то мере разделяло все общество.

Третий переворот: если солдата все предали, то и он ничего не должен пославшим его в бой. Разрываются связи с верой, семьей, цивилизацией, государством обществом. На него всем наплевать — но и ему наплевать на всех.

Солдат убеждался, что в оставленной им жизни многие, часто даже члены собственной семьи, не понимают его. У этих людей — совершенно другой жизненный опыт. Они не лежали в поле под артиллерийским огнем, среди еще теплых обрывков человеческих тел, не отхлебывали из фляжки возле разложившихся трупов, им не шили по живому рваную рану, они не били на себе вшей и не всаживали штык в живое человеческое тело.

Солдат убеждался, что его понимают только такие же, как он. Они — носители истин, которых не видит остальное общество. Почему бы тогда не изменить общество, опираясь на тех, кого он хорошо знает? На людей такой же трагичной судьбы?

Четвертый поворот массового сознания связан с тем, что за время войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих газов, гибель многих, невероятные увечья стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы — деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног — которые уже были запланированы, как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» — то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли.

Если мир так жесток, почему нельзя изменять его такими же жестокими средствами? Если даже переворот и построение нового мира потребуют страданий и потерь — чем это отличается от войны, которая уже произошла? Хуже не будет, и ради даже малой возможности улучшения стоит стараться.

Это ощущение конца истории, негативное отношение к миру, необходимости изменять его, действовать сплоченным коллективом единомышленников, готовность испытывать лишения и причинять страдания, нести потери и убивать во имя идеалов… что это, если не революционность?

Мировая война революционизировала общество в целом, и особенно действующую армию. Она оказалась лучшим агитатором, чем все вместе взятые «ходившие в народ» и писавшие любые «Манифесты…». Для революционизации Европы любой пьяный ефрейтор Мировой войны сделал не меньше, чем Карл Маркс.

Ну за что нас забрали в солдаты,

Угоняют на Дальний Восток?!

Неужели мы в том виноваты,

Что рослее на целый вершок?!

(Солдатская песня 1905 г.)

Для Российской империи вступление в Первую мировую войну — это очень загадочное событие. Ведь эта война была ей совершенно не нужна. Россию и Германию не разделяли какие-то важные экономические противоречия. Эти две страны не сталкивались из-за колоний или международного влияния.

В Германии число русофилов всегда превышало число русофобов, а в России германофилия — с XVII в. и до XXI столетия есть типичная форма массового сознания. Гораздо типичнее германофобии.

В России жило три миллиона этнических немцев, а в Германии — больше миллиона русских. Россия перенимала у Германии так много научных, медицинских, инженерных, управленческих технологий, что профессиональная терминология в горном деле, лесоводстве, биологической науке у нас до сих пор — сплошь немецкая. Без немецкого языка трудно было заниматься науками и искусствами. На немецком языке читались курсы даже в Петербургском университете, не говоря уже о Юрьевском-Тартусском-Дерптском.^{178} В общем, война России с Германией была странностью не только политический, но и психологической, и культурной.

Российская империя была совершенно не готова к большой войне. Казалось бы, уж правительство должно бы это осознавать — но в том-то и дело, что оно с каким-то остервенением готовило как раз большую европейскую войну. В 1914 г. оно пыталось затянуть начало войны, но не для того, чтобы вообще воевать, а чтобы довести до конца военную реформу (планировали к 1917 г.).

— Нам нельзя воевать! — Много раз и по разным поводам говорил А. П. Столыпин. Аркадий Петрович был крайний пацифист, великий противник имперской политики и массового призыва.

Ныне его редкий патриот не зачисляет в «свои» — разве что уж полные отморозки, для которых и Столыпин — чуть ли не коммунист. Только вот отношение Столыпина к армии, к строительству империи и к военным действиям как-то не очень раскрывают. Не афишируют они его, не анализируют подробно!

Потому что отношение к этому было у Столыпина очень простым: сохранить армию лишь такой, чтоб не напали. Лучше всего — профессиональную, на контрактной основе, без массового призыва. Нечего делать парням в армии! Им надо учиться и работать, а армия их только отвлекает.

Никаких имперских задач! Надо осваивать то, что уже назавоевывали, и к тому же нечего раздражать соседей. России надо любой ценой, даже ценой унижения, сокращения международных амбиций, избегать участия в войнах. Будет большая война — придется отвлекаться на нее, тратить время, силы и материальные средства. А надо бы их потратить на развитие.

Большая война — это неустойчивость, это угроза бунтов и революций. «Вам нужны великие потрясения? А нам нужна великая Россия!» — Бросил Столыпин социалистам с трибуны Государственной Думы. Чтобы Россия стала великой, надо развиваться, надо помочь громадной стране превратиться из аграрной в индустриальную. На это и нужно время, силы, материальные ресурсы.

— Дайте нам двадцать лет без войны — и вы не узнаете Россию! — Так тоже высказывался Аркадий Петрович.

Социалисты ненавидели в Столыпине умного и честного охранителя. Правые, особенно придворные круги — тоже ненавидели и примерно за то же самое — за честность.

— Война с участием России? Нельзя! Все, что угодно, украдут! — Говаривал Столыпин, и не раз.

Правоту Столыпина целиком и полностью подтверждал опыт Русско-японской войны 27 января 1904-го — 23 августа 1905 гг. После Франко-прусской войны 1870 г., с перерывом в несколько десятков лет Нити-Ро Сэнсу, как называли ее японцы, стала первой большой войной с применением новейшего оружия — дальнобойной артиллерии, броненосцев, миноносцев.

Русско-японская война показала, что Россия не готова к большой войне даже чисто организационно, в военном отношении. В конце концов, армия — только часть общества. В верхушке армии царили точно такая же бюрократия и формализм, чинопочитание и некомпетентность, как и в управлении всей Российской империей. Солдаты — точно так же как все низы Империи — не понимали, почему должны подчиняться начальству и еще больше были готовы к бунту.

Во время Русско-японской войны неповоротливый армейский маховик оказался на редкость неэффективным. Не раз и не два русская армия получала возможность наступать — и получала приказ к отступлению из-за неуверенности командования.

Что характерно: Русско-японская война не дала примера светлых подвигов сухопутной армии, которые типичны для всех, казалось бы, ведшихся Россией войн. Народ воевать не хотел. Война на Дальнем Востоке не имела для простонародья особого смысла. Но и офицерство особого энтузиазма не проявляло.

История с эскадренным миноносцем «Стерегущий» показывает, до какой степени разложилось кадровое офицерство. На рассвете 26 февраля 1905 г. эскадренные миноносцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались в Порт-Артур после ночной разведки. На них вышли четыре японских миноносца — «Акебоно», «Сазанами», «Синономе» и «Усугумо». Вскоре к ним подошли крейсера «Токива» и «Читосе».

Командиры русских миноносцев пытались оторваться и уйти, но на «Стерегущем» оказалась повреждена паровая машина. И тогда «Решительный» ушел в Порт-Артур, оставив «Стерегущий» на неизбежную гибель. Окруженный превосходящими силами противника, миноносец вел огонь до тех пор, пока в живых остались 4 человека из 49 матросов и 4 офицеров.

Японцы уже поднялись на борт «Стерегущего», когда стало видно: миноносец тонет, и они отошли, подняв на борт четверых уцелевших членов экипажа погибшего корбля.

Подвиг «Стерегущего» превратился в легенду. 26 апреля 1911 г. в Александровском парке, в самом центре Петербурга, открыли памятник, посвященный геройской гибели миноносца. Памятник, отлитый В. З. Гавриловым по проекту скульпторов К. В. Изенберга А. И. фон Гогена, изображает двух матросов, открывающих кингстоны. Легенда о том, что последние защитники «Стерегущего» сами затопили корабль, не имеет под собой никаких оснований: на «Стерегущем» кингстонов не было. Но в легенду поверили все; памятник открывали в присутствии Николая II.

В Японии команде «Стерегущего» тоже был воздвигнут памятник — стела из черного гранита, на которой по-русски и по-японски выгравировано: «Тем, кто больше жизни чтил Родину».

Очень похожая история произошла с крейсером «Рюрик». 14 августа 1905 г. три крейсера Владивостокского отряда — «Россия», «Громобой» и «Рюрик» — шли через Корейский пролив на помощь осажденному Порт-Артуру и блокированной там эскадре. Путь им преградила японская эскадра в составе четырех броненосных и двух бронепалубных крейсеров.

Японские броненосные крейсера по огневой мощи значительно превосходили российские и имели намного лучшую броневую защиту. Скорострельность японских орудий в 4–5 раз превышала российскую. Мощность используемой японцами шимозы (мелинита) была в полтора раза больше, чем мощность взрывчатого вещества, используемого в русских снарядах.

Российские крейсера повернули обратно, на Владивосток. Уже в самом начале боя «Рюрик», самый тихоходный и вооруженный давно устаревшими орудиями, был сильно повреждён. Потеряв скорость и управляемость, он постоянно отставал. И тогда два более быстроходных и современных крейсера его бросили.

После пятичасового боя в живых на «Рюрике» из старших офицеров остался только один лейтенант Иванов, действовало лишь одно орудие. Японцы просигналили, что требуют капитуляции. И тогда Иванов приказал затопить крейсер. Подрывные заряды оказались поврежденными, и команда открыла кингстоны. «Рюрик» лег на дно близ корейского острова Ульсан. Из 796 его матросов погибли 193, ранено было 229 человек. Из 22 офицеров 9 было убито, 9 ранено.

Можно (и нужно) гордиться подвигами предков. Героям необходимо ставить памятники. Но памятники памятниками, легенды легендами, а в этих двух случаях происходило невиданное, неслыханное. Впервые в истории Российского флота его корабли не помогали своим. Бросить своих на произвол судьбы было не просто чудовищным преступлением. Тем более на флоте, где и офицерство было более кастовым, и настроения экипажей намного корпоративнее. Это был индикатор того, что офицерство изменилось. Что-то важное в людях сломалось.

Это — патриоты и офицеры. А русская интеллигенция во время Русско-японской войны хотела «поражения царизма». Интеллигенты собирали деньги на лечение раненых на фронте японских солдат, слали поздравительные телеграммы японскому императору. Интеллигенты вели пропаганду среди солдат, чтобы поднять их на вооруженное восстание.

Японская разведка охотно финансировала и национальные группы польских и грузинских социал-демократов, и вообще всех «борцов с проклятым царизмом». Когда грянула Революция 19 051 907 гг., у японской разведки были все основания считать ее свершившейся акцией внутреннего подрыва России.

Причем война окончилась к осени 1905 г., а революция еще почти два года вспыхивала и взрывалась в разных городах и регионах. Всем было ясно — не будь Русско-японской войны, и революции не было бы.

Понимал ли Столыпин связь великих войн и великих социальных потрясений? Конечно, и не он один.

Сказанное не означает, будто ничего нельзя было исправить. Можно! Но чтобы поднять дух офицерства, нужно было поднять дух всего народа. Провести те самые изменения, которые хотел осуществить Столыпин.

Столыпин прекрасно знал, что во время Русско-японской войны высшие сановники Империи оказались очень своеобразными патриотами: наживались на поставках в действующую армию. Война показала колоссальный масштаб лихоимства. Так с чего этому масштабу уменьшиться во время войны с Германией?

Поставки в армию всегда были золотым дном для подонков в офицерских мундирах и в шитых золотом придворных аксельбантах. Действительно — как бедный немецкий мальчик Генрих Шлиман сделался в России миллионером? Поколениями у нас рассказывали трогательную сказочку — как десятилетний Генрих услышал от вечно пьяного соседа стихи на греческом языке: спившийся, но получивший хорошее образование человек читал наизусть Гомера. Мальчик Шлиман поверил, что в «Илиаде» и «Одиссее» содержится историческое зерно, и в конце концов нашел Трою, про которую писал Гомер….^{179} Правда, нашел он вовсе не Трою, а совсем другой город. Шлиман по неграмотности перепутал,^{180} Но зато назидательную сказочку про невероятно целенаправленного Шлимана знает весь мир!

В этой Шлиманиаде, назидательной сказочке про Шлимана, важное место занимает история про то, как бедный мальчик разбогател в России. Как? Ясное дело, за счет предприимчивости и трудолюбия.

К сожалению, история богатства Шлимана несколько менее прилична: шла Крымская война 1853–1855 гг., и он поставлял в русскую армию продовольствие и снаряжение, Солдаты умирали на Малаховом кургане, женщины и подростки катили ядра на батареи, матросы топили свои корабли на рейде Севастопольской бухты. Город горел, его тушили, а он вспыхивал снова. Нахимов рассчитывал траектории ядер, легендарный матрос Кошка совершал очередной подвиг, Пирогов делал свои фантастические операции, руководил первыми русскими медсестрами.

А Генрих Шлиман поставлял в действующую армию гнилую крупу, тухлую солонину, разлезав шиеся мундиры, сапоги, от которых отваливались картонные подметки. И сделал на этом гешефте таки неплохое состояньице!

Кстати, из России он уехал несколько торопливо: очень уж его личностью интересовались иные фронтовики. Вроде и был искренний интерес к истории Древней Греции, Гомеру, Трое. Но раскопки Шлимана не только фантастически неграмотны — они еще и оплачены вот такими деньгами. Нажитыми буквально на голоде и холоде тех, кто защищал наше Отечество в бою.

Впрочем, если во время Крымской войны армейские поставщики украли «всего» три-четыре миллиона рублей, то во время Русско-японской — не меньше двадцати-двадцати пяти миллионов. Прогресс, однако.

Да что там поставки! Сам мир с Российской Империей японцы купили. До сих пор никто не может назвать точной цифры, которую заплатили они О. Ю. Витте за подписание Портсмутского мира. То есть Российская Империя все равно проиграла войну, ясное дело — мир был бы подписан, и совсем не такой, какой подписывают победители.

Но можно ведь было торговаться, можно было много чего сказать по поводу пунктов договора о контрибуции, о концессиях в Китае и особенно в Корее. Чтобы Российская Империя ничего по этому поводу не сказала, Витте предложили фантастическую взятку: по разным данным от пяти до пятнадцати миллионов рублей золотом.

Можете считать меня врагом своего отечества и русофобом, но вот факт — история не знает другого такого случая. Ну, отродясь не получал премьер-министр никакого государства взятки за то, чтобы помогать на переговорах другому государству, радеть не об интересах своей страны, а враждебной, Уникальный случай в истории, и Витте без разговоров повесили бы все. Решительно все — от древних римлян до современных Витте немцев и англичан.

Знал ли Столыпин об истории богатства Шлимана? О взятке, полученной Витте? Шутить изволите — конечно, знал! Столыпин не мог не знать об удивительной закономерности России — малые войны на ее периферии вызывают к жизни самые лучшие качества и у рядовых, и в руководстве.

Но стоит России участвовать в большой европейской войне — и рядовые продолжают проявлять чудеса героизма, а вот высшие почему-то становятся если и не прямыми предателями, то уж во всяком случае, ведут себя глубоко эгоистично и непорядочно.

Разумеется, Столыпин понимал, как легко перевернуть лодку Государства Российского именно во время большой войны. Странно как раз, что этого не понимало высшее руководство Империи — хотя бы из чувства самосохранения.

Как тут не вспомнить глубоко мистическую, но сколько раз подтверждавшуюся поговорку древних греков: «Кого боги хотят погубить, того лишают разума». Воистину, чтобы готовиться к Первой мировой войне, руководство Российской Империи должно было полностью позабыть весь исторический опыт, накопленный за триста лет, перестать понимать экономику и текущую политику, утратить малейшее чутье и интуицию, а психологически опуститься до уровня детишек лет десяти, самое большее.

Материалистическое же объяснение такого поведения может быть только одно: и Российская Империя, и Германская, накопили колоссальную инерцию расширения. Обе они сформировались как боевые машины, которые не могут существовать без решения военных задач, без территориального роста, без завоевания новых колоний, покорения и натиска. Мир для каждой из этих систем — ненормальное состояние, которого необходимо избежать всеми силами. Длительный мир означает для такого государства застой, одеревенение, скуку, постепенный развал. Как в СССР при Брежневе.

Ну вот системы и нашли каждая — достойного противника. Германии необходима была Российская Империя, Российской Империи — Германия, примем именно как враги. Для реализации всего, к чему готовились десятилетиями.

Обе империи надорвались на этой войне; для обоих Первая мировая стала причиной конца. В обеих странах произошло по нескольку революций.

Только похоже, Российской Империи война обошлась даже дороже, чем немецкой. И намного.

Массовая мобилизация во всех странах была чем-то новым. В России она воспринималась особенно тяжело.

Причина первая. Российская экономика была чрезвычайно напряженной. 70 % населения — крестьяне, ведущие хозяйство самыми примитивными средствами. Для них и вторые-третьи сыновья — вовсе не избыточная, а самая что ни на есть необходимая рабочая сила. Изъять их из производства — и даже обеспеченная по крестьянским меркам семья окажется на грани краха.

Политику продразверстки до сих пор считают изобретением большевиков. Это совершенно неверно! Большевики ничего не придумали. С 1915 г. правительство распорядилось сдавать государству весь хлеб, кроме необходимого крестьянам. Соблюдался закон слабо, хотя в целом принимался с пониманием: мол, фронт-то надо кормить!

В этом же году ввели и «сухой закон» — чтобы крестьяне не перегоняли хлеб на самогон. Этот закон никогда и никем не соблюдался, а должностные лица охотно позволяли себя подкупить. В низовых звеньях, на уровне волостей, подкуп осуществлялся самогоном.

Царское правительство платило за сданный хлеб и ни разу за все время своего существования не посылало вооруженных отрядов для выколачивания из крестьян хлебных запасов. Тут разница между царским правительством и большевиками — огромная. Но придумали-то все равно не большевики, и можно ли привести лучший пример бедности и напряженности экономики? Получалось, уже в 1915 г. экономика страны находилась на пределе.

Причина вторая. Три-четыре миллиона образованных россиян — те, кто и осознавал себя, да во многом и был русскими европейцами, относятся к Первой мировой войне так же, как и все остальные европейцы. Для них это «война чести», на нее стараются попасть и первые сыновья, и единственные. Во всей Европе начало войны породило приступ массового энтузиазма, Во многом потому, что люди еще не понимали, какая это война, и что им предстоит пережить. Но энтузиазм был, и не только в Париже, Берлине и Лондоне, но и в Москве, Петербурге, в Киеве, Казани, прочих провинциальных городах России.

Но эта война совершенно непонятна и не нужна русским туземцам, — а их 70 % населения, да еще 15–20 % европейцев первого поколения.

Русское простонародье вовсе не хочет воевать! Сегодня трудно передать словами и описать просто иррациональный страх пред массовой мобилизацией, охвативший русскую деревню. Уже осенью 1914 г. число дезертиров составило 15 % призванных, а к 1917-му — до 35 %. Для сравнения — в Германии процент дезертиров не превышал 1–2 % призванных, во Франции — не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно меньший процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба — кроме России.

Потери Российской империи в Первой мировой указываются с огромной «вилкой» — то десять миллионов погибших, то семь. Почему? Откуда такое различие? А очень просто. Долгое время старались не указывать числа военнопленных, а было их три миллиона. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и сдавшихся в плен.

Изо всех воюющих стран только в Австро-Венгрии военнопленных было так же неправдоподобно много. К 1917 г. в России накопилось их до 600 000 человек. Это тоже породило странную «двойную статистику» — когда население Красноярска в 1917 г. показывают то как 70 000 человек, то как 120 000. Все правильно: в лагере для военнопленных под Красноярском было около 50 000 человек. Считать можно или с ними, или без них — как удобнее.

Но в австро-венгерской армии пачками сдавались в плен славяне. Те, кто не хотел жить в империи Габсбургов, под властью Австрии, не желал воевать с другими славянами. Численность таких доходила до 43–44 % — чехи, словаки, поляки, хорваты, сербы. В апреле 1915 г. на российскую сторону почти в полном составе перешел 28-й Пражский полк, а в мае — значительная часть 36-го Младоболеславского. Всего же за годы Первой мировой добровольно сдалось в русский плен около полумиллиона солдат-славян австро-венгерской армии. Они содержались в особых лагерях — отдельно от немцев, австрийцев и венгров. И отношение к ним было другое.^{181}

Эту обстановку чешского национализма, резко отрицательного отношения к Первой мировой, нежелания воевать за австрийцев хорошо показал в «Бравом солдате Швейке» Гашек.^{182}

Но с российской-то стороны сдавались в плен представители титульной нации! И сдавались иноязыким, инокультурным немцам, Получается — довольно большая часть подданных Российской империи относилась к своему правительству примерно так же, как инородцы, покоренные Габсбургами, Даже хуже.

Тех, кто воевать совершенно не хотел, гнали на фронт во всех странах. В России это принимало наиболее страшные и непривлекательные формы. Особенно сильно давал себя знать раскол на европейцев и туземцев.

Война велась в таких масштабах и такими методами, что кадровых офицеров вскоре выбили на 60–70 %. К 1917 г. офицеры — в основном, полуобученные призывники из образованной верхушки, которым не хотели подчиняться солдаты — вчерашние крестьяне. Для них офицеры, «золотопогонники», были «барами», людьми из более благополучной, сытой и образованной городской России.

О царской семье ходили отвратительные слухи: и о любовной связи императрицы с Распутиным, и о том, что в спальне у императрицы стоит телефонный аппарат, по которому она передает секретные сведения в германский Генеральный штаб.

Есть великое множество анекдотов начала XX века, сведенных в серию «Брусиловский анекдот». Идет, мол, Брусилов после аудиенции у государя по Зимнему дворцу. За колонной рыдает цесаревич Алексей. Брусилов к нему:

— О чем плачете, ваше высочество?

— Как мне не плакать? Немцы наших бьют — папенька плачет, наши немцев бьют — маменька плачет.

Смешно, да не очень.

К 1917 г. в армии находятся порядка десяти миллионов человек. И почти все не хотят воевать! Матросы Балтийского флота, солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт.

Семь миллионов погибших.

Полтора миллиона дезертиров.

Три миллиона военнопленных.

Одно скажу — до чего же прав был Столыпин!

Сделать революцию в России невозможной можно было легко и просто, проведя необходимые реформы. Два-три года — и угроза снята. Маяковский может писать что угодно, Филонов и Троцкий пусть заходятся в пароксизмах злобы. Они уже не опасны.

Столыпин хотел, не меняя политического строя, довести модернизацию страны до конца. Это было возможно, но требовало очень много времени. Причем только мирного. Глубоко правы были и он, и другие политические деятели, старавшиеся любой ценой удержать Российскую империю от крупных войн. Они если и не понимали, то интуитивно чувствовали — война приведет к упрощению и экономики, и человеческих отношений.

Сила цивилизации — в организации, сложности, умении делать квалифицированную работу, способности учиться. Первая Мировая страшно упростила мир, заставила играть по примитивным правилам. Преимущества русских европейцев над туземцами стали намного меньше, А то и исчезли совсем.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего воюют — страшная сила.

К 1916 г. все фронты заколебались, поплыли, Солдаты бежали с фронта чуть ли не целыми частями. Не бежали — уходили с оружием. Эти солдаты подчинялись только тем приказам, которым им нравились, охотно братались с противником и пили водку с немцами. Они отказывались отдавать честь офицерам, ходили расхристанные и пьяные, а на замечания отвечали, размахивая оружием. Должность младшего офицера стала чуть ли не самой опасной в России — и угроза исходила уже не от противника.

В конце 1916 г. с фронта бежала вооруженная толпа, понимая или чувствуя: это не их война. Дезертиры из крестьян стали грозной политической силой. Они пытались смести все, что появилось после Петра — частную собственность, например. Рассказывая об «аграрных беспорядках», в СССР изо всех сил старались преуменьшить их кровавый характер. Мол, крестьяне делили землю, и в этом-то состояло главное.

Но, во-первых, крестьяне вовсе не только захватывали помещичью землю, они грабили и убивали самих помещиков и членов их семей. Не всегда и не всех, разумеется, но при плохих отношениях с деревней самым разумным для помещика уже в конце 1916 г. было бежать в город — конечно же, всей семьей. Про еврейские погромы писали много, про помещичьи — можно сказать, ничего. А ведь было помещиков около три тысяч; с членами семей и с прислугой — десятки тысяч людей на Россию. До сих пор мало известна книга о событиях того времени, а жаль.^{183}

Во-вторых, в этих помещичьих погромах активнейшим образом участвовали как раз беглецы с фронтов. Без таких беглецов даже как-то сомнительно, чтобы погромы могли осуществиться. Если же в семье помещика было несколько взрослых мужчин с оружием, то очень сомнительно. Но ведь были семьи, где все мужчины были на фронте. А тут появляются в деревне наглые, пьяноватые (при сухом законе) рожи с винтовками, становятся центром притяжения для еще не призванной молодежи: пацанов лет 16–17. Эта молодежь вовсе не хочет на фронт, но развращена войной, безнаказанностью, оружием. Она легко готова идти за агитаторами.

В-третьих — крестьяне и дезертиры жгут, убивают и грабят вовсе не одних помещиков. Точно так же поступают они и с теми, кто вышел «на отруба» после столыпинской аграрной реформы — то есть отре зал свою землю от общинной и стал вести собственное частное хозяйство. Земли «частников» крестьяне обобществляют, делают общей землей общины. Самих частников то не трогают, то (при сопротивлении) убивают.

Так же поступают порой и с «кулаками» — т. е. со всеми «справными», сколько-нибудь обеспеченными крестьянами, не обязательно даже вышедшими из общины.

И наконец, в-четвертых: гарнизоны в больших городах, включая Москву и Петербург, тоже охватывает революционное движение! Крестьянские парни призваны в армию, их то ли отправят, то ли не отправят на фронт, и если отправят, то неизвестно, когда.

А тут поток таких же точно крестьянских мобилизованных парней, но в обратном направлении — с фронта! Эти парни, по крайней мере, некоторые из них, охотно покажут бумажку-листовку, сагитируют за анархистов или эсеров. Но даже если и не будут агитировать, то их пример — другим соблазн: можно-то на фронт и не попасть! А способ какой? Да простой — участие в политических событиях. Вы сколько будете пить нашу кровь, эксплуататоры проклятые?! Вот мы вас!

Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила совсем по-другому — по крайней мере, в деревнях.

В 1914 г. в русской армии к моменту мобилизации насчитывалось 1 300 000 человек, плюс 1 000 000 мобилизованные солдат, унтер-офицеров и офицеров запаса.

Эту кадровую армию выбили уже к середине, а то и к началу 1915 г.

На место выбывших из строя кадровых или хотя бы офицеров запаса пришли наспех обученные в так называемых четырехмесячных школах прапорщиков пехоты. В основном, это были недоучившиеся студенты. Они не отличались ни дисциплинированностью, ни особой лояльностью ко власти. У абсолютного большинства из них не было 3–4–5 поколений предков, истово служивших Отечеству.

Армия 1917 г. — это другая армия, чем была в 1914-м.

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки в действующую армию. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становятся «верными» правительству: тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми.

Балтфлот в Первой мировой почти не воевал. В тесноте кубриков матросы подыхали со скуки, устанавливали примерно такие же нравы, какие возникают в заключении. Давно известно: если запереть вместе молодых парней примерно одного возраста, у них установятся нравы «человека, лишенного современной культуры… нравы дикаря».^{184}

Балтийские матросы к 1917 г. сделались не только самыми революционными во всей русской армии. Они были ближе всего к уголовному миру. Почитайте любой рассказ Леонида Соболева или Бориса Лавренева — у них все «братцы-матросики» изъясняются на жаргоне каторжников и ходят («хиляют») развалисто-бесшумной воровской походочкой.

Десятки тысяч парней, развращенных бездельем, агитацией, собственными лагерными нравами. Жуткая гремучая смесь.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так полагали и в России, и в любой другой стране — армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! — отвечали большевики, да и другие „левые“. — Вы что же, не считаете солдат гражданами?»

Армия воевать не хотела, агитаторов же — слушала и листовки читала.

К концу 1916 г. те, кто оставались в частях — уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих.

В конце 1917 г. вооруженные толпы бежали с фронта, но бежали-то в основном куда? Делать революцию, естественно!

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос — кто поведет и куда?

Примечания:

Часть II

Мир на развилке

С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.

— Представление окончилось.

Публика встала.

— Пора надевать шубы и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось.

(Василий РОЗАНОВ)

Глава 1. Утопия светлого будущего

Российская империя не была в мировой истории исключением: у всех более или менее цивилизованных народов водились милостивые государи, подготовлявшие революцию.

(Сергей Рафальский)

Социализм — очень неопределенное понятие. Первым употребил это слово французский журналист Пьер Леру (1797–1871) в 1834 г., в статье «Об индивидуализме и социализме». Индивидуализм — это плохо, социализм — хорошо. Социализм — это гармония. При социализме принципы свободы и равенства не должны мешать друг другу. Чтобы осуществить это, нужно братство. Как автор предлагает достигать мировой гармонии, не очень понятно…

Но социалисты, конечно же, поняли. Последватели английского утописта Роберта Оуэна стали употреблять слово с 1835 г. В 1836 г. французский публицист Луи Рейбо уже поставил слово «социализм» в заголовке серии статей, а потом книги, где впервые изложил учения разных социалистов. С тех пор ясности не прибавилось: под этим словом подразумеваются иногда прямо противоположные явления.

Чаще всего говорят, что социализм — это некий общественный строй, и что при социализме:

• отсутствуют эксплуатация человека человеком и социальное угнетение,

• утверждаются социальное равенство и справедливость и

• отсутствует частная собственность на средства производства.

Последний пункт — и есть способ уничтожить эксплуатацию и утвердить равенство и справедливость. Такое «социалистическое» общество приходится строить на месте разрушенного капитализма.

Иногда социализмом называют строй, при котором собственность остается в частных руках, но налоги очень высоки, и потому значительная часть доходов частных лиц перераспределяется государством. Оно же, естественно, заботится о пенсионерах, учащихся, многодетных и так далее. В этом смысле говорят, например, о «шведской модели социализма». Ее сторонники порой заявляют, что это и есть «истинный социализм». Не буду спорить. Скажу только, что любая модель социализма всегда имеет и друзей, и врагов, и всегда объявляется одними — истинной, и другими — неистинной.

«Реальный социализм» в СССР изначально являлся предметом ожесточеннейших споров. Для Брежнева и членов его правительства это был социализм, построенный в полном соответствии с догматами Карла Маркса. Очень хороший социализм.

Противники марксизма не возражали против того, что социализм в СССР построен по Марксу. Потому он и так плох, этот брежневский социализм, что сам марксизм совершенно отвратителен.

Марксисты же Европы оценивали социализм в СССР в зависимости от того, как они относились к России и к русским, к сталинизму, репрессиям, исторической России и еще много к чему.

Это правильный социализм, говорили одни: он почти полностью соответствует классическому учению марксизма-ленинизма! К тому же он отвечает насущным интересам нации и государства. Должен же он сохранять и развивать исторические российские традиции?!

«Нет! Политический строй СССР не имел ничего общего с марксистским пониманием социализма! — кричали другие. — При нем не было ни самоуправления трудящихся, ни отмирания государства, ни общественной собственности на средства производства».

Третьи заявляли, что социализм в СССР был хорошим общественным строем, за некоторыми мелкими исключениями. Например, за исключением «чрезмерных» репрессий. Если бы коммунисты в СССР убили на миллион или на два меньше людей — стало бы и вовсе хорошо.

Четвертые полагали, что если даже социализм в СССР и хорош, то это особый социализм, он к Марксу отношения не имеет. Это «чисто русское» явление. Не дай Маркс воспроизвести его в Европе.

А может, в СССР социализма вообще не было? Социализм — это в Швеции, а в СССР была эта… как ее… А! Командно-административная система! Авторитаризм же — извращение социализма, только русские на него и способны.

Объясняя, чем нехорош «русский социализм», европейские марксисты называли его «первоначальным», «деформированным», «мутантным», «феодальным», «гибридным» и другими обидными словами. Все они спорили до сипоты, какие именно стороны этого «реального социализма» сочетались с предначертаниями Маркса.

Я привел пример ожесточенных споров о явлении хорошо известном, всемирно-значимом, жизненно важном для спорящих. В целом же определений социализма насчитывается больше сотни.

Скажу откровенно: для меня нет ни малейшей разницы ни между этими определениями социализма, ни между его «моделями», я не усматриваю ни малейшей разницы и в том, насколько эти «модели» близки к представлениям Карла Маркса или далеки от его писаний.

Любители пусть выясняют, в чем тонкое различие между «феодальным» социализмом и «гибридным», и какие великие идеи, обязательные для всего человечества, начертаны на той иной странице какого-то из творений Маркса. Я не буду вникать в этот бред глубже, чем необходимо для понимания сути дела.

Для дела же важно начать с того, что социализм понимается очень по-разному и что социалисты бешено враждуют друг с другом, выясняя, кто из них отстаивает «правильную» утопию.

Второе, что необходимо понять: все разнообразие «социализмов» в конце концов укладывается в три принципиально разных направления: реформизм, анархизм и утопический социализм.

Реформизм предполагает, что если общество несправедливо и плохо заботится о своих гражданах, надо изменить существующие законы.

Анархизм полагает, что государство вообще не нужно. Вместо государства нужно завести самоуправляющиеся общины.

Третью форму социализма Шафаревич назвал красиво: «хилиастический социализм». От греческого «хилиазм» — «спасение». Социализм, претендующий спасти человечество.^{87} Однако назвать его можно намного проще и точнее: утопический. Потому что «спасает» социализм только одним способом: уводя в утопию.

Все три типа социализма сильно различаются в разных странах Европы. Порой они даже вступают между собой в конфликты.

Вот французские социалисты пишут в интернете, что «так называемый научный социализм Маркса, с его догматическими централистскими идеями, раздавил гуманистическую, реформистскую и республиканскую французскую традицию».^{88}

Так же точно противостоят друг другу британский тред-юнионизм и германский государственный социализм.

Анархизм во Франции — учение революционное и смертельно опасное. В Германии в XX в. он стал скорее эпатажным. А в Британии это страшненькое учение было вполне приличным, даже забавным. И перестало быть опасным для общества.

В советское время историю социалистов-утопистов подробно изучали в школах и ВУЗ’ах в рамках курсов «Истории КПСС» и особенно «Научного коммунизма». При этом учения социалистов препарировали так, что они и сами себя не узнали бы. Да и зачем было советскому студенту знать, что социалисты и анархисты отрицали семью и хотели «свободной любви» всех со всеми? Аморально как-то, неприлично, бросает тень на отцов-основателей. Или что они придавали огромное значение борьбе за единое мировое государство, патриотизм считали нелепым пережитком, а службу в армии — преступлением? СССР был страной, где речи о «здоровой семье» велись с трибун ЦК, а служба в Советской армии рассматривалась, как «священная обязанность». Так что и эти, и многие другие детали эдак стыдливо опускали.

Сегодня об учениях социалистов XIX в. не знает почти никто и почти ничего, потому что они никому не нужны.

Коммунисты ухитрялись найти ростки социализма в сочинениях Платона, Френсиса Бэкона, многих писателей средневековья, в различных религиозных сектах. Независимо от Платона, социалисты считают своими предшественниками ранних социалистов-утопистов XV–XVII веков — Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы.

Томас Мор (1478–1535) сделал блестящую карьеру, став лордом-канцлером, вторым человеком после короля. Убежденный католик, он пошел против короля Генриха VIII лишь тогда, когда тот захотел сделаться главой церкви в Британии. На этом его карьера окончилась, он был отстранен от власти, обвинен в измене и казнен. Социалистические же идеи Томаса Мора воплотились в «Золотой книжечке, столь же полезной, сколь и забавной, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».^{89}

«Утопия» в переводе с греческого — «нигде нет»; «остров Нигдения».

На этом удивительном острове отменены частная собственность и деньги, уничтожена всякая эксплуатация.

Коллективный труд обязателен для всех, но трудятся семьями всего по 6 часов в день. Чтобы не способствовать развитию собственнических инстинктов, семьи регулярно обмениваются домами. Из золота делают исключительно унитазы — чтобы все проникались презрением к этому гадкому металлу. Продукты распределяются по потребностям, без каких-либо ограничений.

Автор много раз подчеркивает, что большинство граждан никто ни к чему не принуждает и в Утопии царит полнейшая гармония. Живут же утопийцы в 54 городах (столько насчитывалось в Англии начала XVI века), по 6000 семейств в каждом. Во главе каждых 30 семейств стоит выбранный ими филарх, или сифогрант. Главная задача сифогрантов — следить, чтобы никто не сидел праздно. Если после работы хочешь гулять — спроси разрешения у жены/мужа и отца. Поехал в гости в другой город — спроси разрешения у отца, сифогранта и князя, с указанием времени, когда вернешься. Уехал больше, чем на день — работай и там. За нарушение этих правил утопийцев обращают в рабство.

Во главе каждый 10 семей филархов стоит протофиларх. Избирают его на год, но если нет веских причин — не меняют. Короля избирают пожизненно. Сенат состоит из короля, протофилархов и части филархов. Принятие любых решений в обход Сената — государственное преступление, за это обращают в рабство.

По 500 человек в каждом городе могут и не работать, они изучают разные науки. В это сословие ученых входят те, за кого тайно проголосовали сифогранты. А если не проголосовали? То и не имеешь права не работать! За нарушение — рабство.

В Утопии царит религиозная терпимость. Но тот, кто не верит в бессмертие души и в то, что воздаянием за зло является ад, а за добродетель — рай, обращается в рабство.

Браки прочные, причем не жениться и не выходить замуж нельзя. За прелюбодеяние виновные обращаются в рабство.

В сущности, на Утопии создано корпоративное общество, каждый член которого всю жизнь контролируется семьей, производственной корпорацией и государством. Его члены свободны намного в меньшей степени, чем в Британии конца XV — начала XVI веков. Такой уровень зависимости человека от общества и государства существовал разве что в Древнем Шумере. Да еще сплошные рабы…

Самое интересное в этой сказке про остров Утопия — до сих пор считается, что в ней описано очень свободное общество.

Вторая культовая личность социалистов — Томмазо Кампанелла (1568–1639), автор книги «Город Солнца».^{90}

Кампанелла родился в итальянской провинции Калабрия, в местечке Стило, и смолоду вступил в доминиканский орден. Это был странный католик: верил в колдовство, в мистические откровения иудаизма и пользу гаданий. Вскоре он бежал во Францию, где много и подробно рассказывал французской разведке, о самых разных сторонах жизни Испании, которой принадлежал тогда Неаполь. В 1598 году Кампанелла вместе с несколькими другими неосторожно монахами вернулся на родину. Его схватили и отдали под суд как колдуна, шпиона и заговорщика-республиканца. Под пытками он признал вину, и был приговорен к пожизненному заключению. Однако, проведя в тюрьме двадцать семь лет, в 1626 г. все-таки вышел на свободу по личному распоряжению папы Урбана VIII. Последние тринадцать лет жизни Кампанелла провел во Франции, где получал пенсию от кардинала Ришелье. Маловероятно, что французы платили ему за философские сочинения — наверное, очень уж много интересного он рассказал первый раз.

Что же до Города Солнца, то он лишь в одном совершенно не похож на остров Утопию: жены в нем общие. И вообще устройство браков — дело не частное, а государственное. А то вот собак и лошадей мы разводим, стараясь вывести породы получше, а как же с людьми?! В Городе Солнца специальные жрецы ведут строгий подбор брачующихся, чтобы получить как можно лучшее потомство. А бесплодных женщин делают «общими женами», проститутками.

Неприличные фантазии доминиканского монаха Кампанеллы невольно напоминают стишок из Альфонса Додэ:

Веселый монашек Парижу знаком,
Потатэн-потатон, тарабен-тарабом!
Тру-ту-ту-ту, в монастырском саду
Пляшет с монашками он!

Управляется Город Солнца верховным первосвященником, которого называют Метафизиком. Население само выбирает его из числа мудрейших и ученейших граждан. Правит Метафизик с тремя помощниками, которых назначает сам.

Под управлением этих четырех абсолютных диктаторов население Города Солнца ведет «философскую жизнь в коммунизме». Все общее? Значит, уничтожаются и все пороки! У людей исчезает всякое самолюбие и развивается любовь к общине.

Начальники распределяют работы согласно способностям каждого, а продукцию — согласно его же потребностям, причем они очень справедливы и никогда не лишают необходимого. Рабочий день здесь — всего-навсего четырехчасовой, однако непослушание исключено абсолютно. Религия жителей Города Солнца обходится без общепринятых обрядов. В ней нет даже упоминания о Христе, зато присутствуют магические ритуалы и мистическое созерцание.

Кампанелла откровенно писал, что Город Солнца — образец для нашего мира, где рано или поздно по его образцу возникнет Всемирное государство. Ведь Испания неизбежно станет господствовать во всем мире, а вместе с королем править будет папа римский, Видимо, тоже мистически созерцая нечто, среди пляшущих общих жен.

Эту «Город солнца», то есть казарму, публичный дом и концентрационный лагерь одновременно, до сих пор тоже восхваляли и восхваляют, как высшее достижение идей человеческой свободы.

В XVIII веке ссылки на разум и науку стали обязательными. Проповедовать можно было буквально что угодно — лишь бы «наука подтверждала». Социалисты принялись утверждать примерно то же, что и Томас Мор — но на «научной» основе!

Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон (1760–1825) являлся представителем знатного дворянского рода, родственником герцога Сен-Симона.

Уже в тринадцать лет он заявил своему глубоко верующему отцу Бальтазару Анри де Рувруа, графу де Сен-Симону, маркизу Сендрикур (1721–1783), что не желает исполнять религиозных обрядов, поскольку не верит в Бога. Зато он с юности мечтал и об основании особой «науки об обществе». Такой, чтобы с ее помощью можно было само общество преобразовать.

Похоже, правда, что больше всего он жаждал славы. Еще подростком он рассказывал о таких своих приключениях и свершениях, что возникало сомнение в его вменяемости. Это он велел лакею будить себя фразой, которая сделалась крылатой: «вставайте, граф, вас ждут великие дела».

Франция посылает военный отряд в Северную Америку: помогать колониям, восставшим против Британии. В составе этого отряда Сен-Симон труса не праздновал, но и не совершил ничего выдающегося. Так, обычный служака. Ничем не прославившись, он попал в плен к британцам и пробыл у них два года. Вроде, британцы его лечили, но от чего — доподлинно неизвестно.

По окончании войны Сен-Симона освобождают, но едет он не во Францию, а сначала отправляется в Мексику, где предлагает прокопать канал из Тихого океана в Атлантику. Копать никто не согласился, и граф все же вынужден был вернуться на родину. Во Франции его делают комендантом крепости в Меце — титулованная знать, как-никак.

Но служить ведь так скучно! И, бросив службу, Сен-Симон едет в Голландию. Он тратит кучу денег и сил, чтобы создать какой-то никому и низачем не нужный франко-голландский колониальный союз против Британии. Славы это ему не прибавляет.

Потом кидается в Испанию, — с идеей нового канала: на этот раз он хочет соединить с морем Мадрид, Достаточно сказать, что Мадрид находится на высоте 667 м над уровнем моря и на расстоянии более 400 км от ближайшего побережья. Графу крутят пальцем у виска, он возвращается во Францию, Там как раз начинается революция, и у него начинаются несколько очень насыщенных лет.

Что характерно, и во время революции он не прославился. По собственным словам его сиятельства, он не изволил хотеть активно вмешиваться в революционное движение: ведь старый порядок и так недолговечен, Что ж его целенаправленно уничтожать? Сам развалится.

К началу XIX века Сен-Симон составляет ни много, ни мало — «новую религию», причем основополагающие постулаты ее открыл графу лично Господь Бог (в которого он вроде бы еще недавно не верил). На место Христа в этой религии становится, Ньютон. Согласно «ньютонизму», Бог поручил Ньютону «руководить светом и управлять жителями всех планет». Нам же надлежит на место христианских храмов водрузить «мавзолеи Ньютона» и вместо Библии читать его сочинения.

Богатый человек, Сен-Симон легко тратил любые средства на пропаганду своих идей. После путешествия по Германии и Англии, к 1802 г., деньги иссякли. Короля, который мог бы дать пенсию, больше не было. Работы тем более. За работу переписчика в ломбарде платили около тысячи франков в год. Не нищета, но и по Германии не поездишь, раздавая собственные книги, напечатанные за свой же счет.

Вскоре появился некий поклонник Сен-Симона, Диар, и граф до 1810 г. жил за его счет. После смерти Диара Сен-Симон страшно бедствует, постоянно клянчит деньги, пока семья не стала выплачивать ему небольшую пенсию за отказ от основного наследства. До самой смерти в 1825 г. стареющий граф пишет, печатает и рассылает разным ученым и высокопоставленным лицам свои труды. Не на что печатать? Он собственноручно переписывает свои творения и опять же рассылает их всем! Всем! Всем! Никто этой чуши не читает — от разочарования Сен-Симон даже покушается на самоубийство, но берет себя в руки и снова пишет и рассылает, рассылает, рассылает…

Главные идеи «Писем женевского обитателя к современникам» (1802), «Реорганизации европейского общества» (1815), «Катехизиса промышленников» (1823), «Нового христианства» (1825)^{91} просты: сформировать общеевропейский парламент, который разработал бы общий кодекс морали, начал строить по всей Европе каналы, перевел часть населения в другие страны… И вообще создал бы «промышленно-научные» государство и общество — чтобы копать каналы и возводить храмы Ньютону.

Франсуа Мари Шарль Фурье (1772–1837) был не знатен, но тоже богат. Он — единственный сын безансонского купца. Болезненный, хилый, зато много читающий. После смерти отца он вынужден работать. Торговец он неплохой, но нигде не уживается, везде ему «скучно». По страсти к разнообразию Фурье переменил несколько хозяев и посетил многое французские города — Лион, Руан, Марсель, Бордо, Париж. Ездил в Германию, Бельгию, Голландию.

К 1789 г. он — уже владелец магазина. В годы революции он лишился всего имущества, дважды подвергался аресту и едва не был расстрелян. Потом — насильно завербован в отряд конных егерей. Только в 1795 г. Фурье смог выйти в отставку и снова заняться торговлей.

С этого времени и до кончины он занят одним: пытается «исправить» этот несовершенный мир. И поступает, как Сен-Симон: все время пишет, предлагая то новый способ строить железные дороги, то правильный способ маршировать в армии, то способы транспортировать грузы. Фурье буквально мечтает осчастливить все человечество, и быстро понимает: буржуазный строй, цивилизация — очень плохи. Надо заменить их «гармонией».

«Гармонию» же Фурье видит в создании «фаланг». Членов каждой фаланги немного, не более 2000 человек — примерно как в одном городе утопийцев. У них все общее, они живут в общих помещениях — «фаланстерах». Там же и работают. Доход от коллективного труда распределяется по «труду, капиталу и таланту». Женщины — свободны, любовь свободна, у каждой дамы по нескольку любовников, никакой семьи, детей воспитывают сообща.

Совместный труд улучшит человека, творческие способности невероятно раскроются. В мире будут жить тридцать семь миллионов поэтов, равных Гомеру, по стольку же математиков, равных Ньютону, и писателей, равных Мольеру. Труд преобразит и мир. На орбите Земли появятся шесть лун, климат Северного полюса станет мягче, нежели в Средиземноморье, а воды морей превратятся в лимонад.

Воистину, Фурье пошел дальше Сен-Симона. Моря из лимонада — это вам не канал из Средиземного моря в Мадрид. Он убежден: стоит создать хоть одну фалангу — и тут же вся Европа кинется строить столь замечательное общество! По мнению Фурье, если бы удалось в 1823 г. приступить к организации фаланги, то в 1828-м цивилизацию (т. е. капитализм) уже заменил бы «гармонический строй» (т. е. социализм). Что же, приступили: на средства последователей Фурье первый фаланстер устроили в 1832 г., купив 500 га земли в 60 км от Парижа, в местечке Конде-сюр-Вегре. Впоследствии более сорока раз сторонники Фурье принимались строить фаланстеры. В среднем они существовали от трех до пяти лет и лишь один — аж целых двенадцать. Правда, в ряде газет и журналов пропаганда фаланстеров, социализма и коллективной жизни продолжалась до 1852 г.

Однако ни одного короля или премьер-министра писанина Фурье не вдохновила — никто не помчался запускать пять лун и превращать воду в лимонад. Зато в России горячим поклонником Фурье был Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский (1821–1866). Не из патриотизма ли? Ведь Фурье предрекал, что сперва Австрия и Россия разделят между собой Пруссию, потом Россия и Франция — Австрию, а затем Россия победит Францию, завоюет Индию и примется управлять всей Европой.

Сочинения Фурье «Теория четырех движений и всеобщих судеб» (1808), «Теория всемирного единства» (1822), «Новый хозяйственный социетарный мир» (1829) иногда издаются до сих пор.

Роберт Оуэн (1771–1858) происходил из семьи мелких лавочников. Он работал с десят лет, окончил приходскую школу, много читал. В конце восьмидесятых — начале девяностых годов XVIII века сблизился с английским ученым Джоном Дальтоном, вступил в литературнофилософское общество. С 1791 г. стал предпринимателем. Будучи человеком несомненно способным, к двадцати годам он уже основал Чорлтонскую хлопкопрядильную компанию и стал ее директором. А к двадцати девяти — управлял в качестве совладельца крупным текстильным предприятием в Нью-Ланарке (Шотландия). Там Оуэн ввел сравнительно короткий для того времени рабочий день, в десять с половиной часов, создал ясли, детский сад и образцовую школу для детей и взрослых, провел ряд мер для улучшения условий труда и быта рабочих.

Враг чартизма и политической борьбы, он до самой смерти пропагандирует социализм. С 1815 г. Оуэн регулярно пишет докладные записки в Парламент о все более радикальном переустройстве общества, страдающего от «троицы зла»: религии, собственности и брака. Необходимо создать общество без частной собственности, с полным равенством в правах всех членов и на основе коллективного труда. Лучше всего — не более, чем трехтысячные общины, где и работа, и продукты распределяются между гражданами в соответствии с потребностями.

В таких общинах сам собой родится некий «новый человек»: ведь человек — продукт общественной среды. Эгоистические привычки исчезнут, потому что правильное воспитание и здоровая общественная среда научат чувствовать и мыслить рационально. Суды, тюрьмы, наказания станут не нужны.

Оуэн, как и Фурье, был убежден: достаточно основать одну общину — и ее преимущества неизбежно вызовут стремление к организации других. В 1824 г. в США, где земли много, Оуэн организовал такую колонию. Просуществовала она года три, а потом еще столько же Оуэн не мог отделаться от дармоедов — некоторым колонистам очень понравился социализм: можно получать подачки и решительно ничего не делать.

Как правило, социалистов не разочаровывают провалы их экспериментов. Они только делают выводы, что на этот раз строили неправильно, А вот если правильно, все получится превосходно!

Оуэн создал новую колонию. Потом еще одну… И еще… Когда деньги кончились, он вернулся в Британию, и продолжал пропагандировать те же идеи. До самой смерти.

При любых различиях, между всеми утопистами много сходства:

1) Все они — социопаты, органически не способные жить в реальном обществе. Мир, в котором живут утописты, их категорически не устраивает. Религия, семья, производство, человеческие взаимоотношения, даже природа — словом, решительно все, окрашивается у них в черные, негативные цвета. Мир — плох! Неправилен. Отсюда ведь и неверие в Бога: если сотворенное им гадко, то или Бога нет, или он сам так же отвратителен, как сотворенный им материальный мир.

2) Эти люди не способны к самореализации, причем не из-за тупости, лености или нехватки способностей. Люди это, как правило, как раз одаренные, яркие, энергичные. Судьба часто им улыбается одаренным и энергичным. Но всякий раз, когда она улыбается утопистам, те незамедлительно отворачиваются и устремляются за горизонт. Утописты экономически несостоятельны. Даже если Оуэн зарабатывал деньги, то вскоре все терял. Фурье начинал богатеть — и тут же бежал в другие города и страны. Утописты хотят быть изгоями — и становятся таковыми, независимо от обстоятельств. Томасу Мору надо было очень постараться, чтобы окончить дни на эшафоте. Сен-Симону, Оуэну и Фурье пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы умереть в нищете. Очень последовательные люди.

3) Утописты не склонны и не способны к созданию семей. Чаще всего семья для них — что-то бессмысленное. Ее надо заменить одной из крайностей: или свободной любовью, или чугунным официозом, за уклонение от которого утопийцев переводят в рабы. Томас Мор в частной жизни так себя и вел — второй раз он женился спустя считанные недели после смерти первой жены. Ни один из утопистов не женился по любви и не имел красивого романа, который продолжался бы много лет.

4) Утописты ставят идеи выше любой реальности. Они хотят построить «правильное» общество на «научных» началах. Этот идеальный мир кажется им воплощением свободы — но в их фантазиях упорно возникает царство самого жуткого подчинения, внешних ограничений и просто садистской жестокости. Свобода понимается ими исключительно как вручение самого себя коллективу, группе или начальнику — пусть даже начальнику, которого люди сами же выбирают. Этот мир кажется им построенным на основах разума и справедливости, но по существу — это мир несправедливый и безумный.

5) Они так убеждены в преимуществах своего идеала, что последовательно считают: людям нужно просто рассказать о преимуществах нового мира, и те сами, добровольно и убежденно пойдут за отцами-основателями. Ведь надо лишь найти истину в последней инстанции! Каждый из них стоит в позе гения, который такую нашел. А раз истина уже найдена, изобретена новая и совершенная форма человеческих отношений — нужно только пропагандировать ее или самое большее, создать «работающий» образец.

6) Убеждения социалистов совершенно иррациональны. Они пишут книги и статьи, красиво и убедительно обличающие реальный мир и строящий образы мира «правильного». Но вот «позитивная» часть, То навязчивая мания каналов, то лимонадные моря. При попытке воплотить свои идеи в жизнь они всякий раз убеждаются в их бесперспективности. Но никогда не задумываются о «качестве» самих идей. Нет! Причина неудачи лежит исключительно во внешних обстоятельствах или в способе реализации. Ценность же выдуманного ими и другими социалистами идеального мира под сомнение не ставится никогда.

Глава 2. Социалисты множества сортов

Социализм быстро овладеет обществом и поведет его по новой дороге с непреодолимой силой.

(Пьер Жозеф Прудон)

Социалисты и в конце XIX века продолжают писать романы-утопии! Они даже имеют общественный резонанс, Американец Эдуард Беллами написал более трех десятков рассказов и три романа, но подлинную славу принесла ему книга «Взгляд назад». Ее главный герой засыпает летаргическим сном в 1887 г. и просыпается в 2000-м. Он видит социалистическое общество, где промышленность национализирована, рабочие объединены в индустриальные армии, и все люди стали очень активными патриотами. Роман выдержал массу изданий на всех европейских языках. На русском — под названиями «Взгляд на прошлое», «Золотой век», «В 2000 году» и др.). Она породила целую библиотеку подражаний. В США и других странах возникли политические и общественные движения, ставившие целью реализацию описанной в романе общественной системы. Это политическое движение просуществовало более пятидесяти лет. Возникшая в Нидерландах Партия Беллами оказалась самой долговечной — скончалась она только в 1947 г.

В США в 1933 г. Фанклин Д. Рузвельт написал книгу «Взгляд вперед» (о преодолении американцами Великой Депрессии), явно отталкиваясь от названия книги Беллами.

В 1892 г., на Дне Колумба (отмечающемся в США 12 октября), писатель предложил сопровождать подъем государственного флага США чем-то вроде молитвы — «торжественной клятвой верности»: «…я обещаю хранить преданность своему флагу и республике, которую он символизирует». А вместе с молитвой, то бишь с клятвой, Беллами предложил делать особый жест: правая рука поднимается вверх и направляется прямо на флаг. Жест тут же прозвали «салютом Беллами» и стали использовать в пионерских (простите, скаутских) лагерях. Так родилось приветствие, которое позаимствуют нацисты, из-за чего позже его назовут «фашистским».

Почти такой же резонанс имели романы австрийца Теодора Герцки, особенно «Земля свободных» (1890) и «Заброшенный в будущее». Последний роман написан в 1895 г., а Мировая революция в нем назначалась на 1918-й.

Эти романы-утопии тоже читали и обсуждали, они оказывали большое влияние на развитие общественной мысли. Но все же Беллами и Герцка сыграли заметно меньшую роль в истории, чем Мор или Сен-Симон.

Причин две:

1) Место отцов-основателей уже занято.

2) До 1840-х годов утопический социализм был отвлеченной теорией, не имевшей к реальной жизни никакого отношения. Теперь же он превращается в фактор реальной политики — лозунги социализма провозглашают различные политические партии. Они заявляют, что опираются на трудящиеся массы и ставят своей задачей защиту их интересов.

Поскольку у социализма есть уже и общественная практика, последние романы-утопии сравнительно мало востребованы.

Начиная с 1840-х годов в Европе появляется невероятное количество различных социалистических учений. В их числе много довольно-таки экзотических, по большей части — совершенно забытых.

Таков, например, катедер-социализм (кафедральный социализм) — термин предложил немецкий экономист Генрих Бернгард Оппенгейм (1819–1880). Члены Союза социальной политики (1872–1938) хотели вмешательства государства в экономику и постепенного перехода к государственному социализму. В числе кафедральных социалистов были такие известные деятели культуры и науки, как Адольф Вагнер и Вернер Зомбарт. Со временем Союз превратился в клуб, где либеральные профессора дискутировали с представителями промышленной буржуазии и бюрократии.

Немецкое общество социальных реформ, основанное в 1890 г. Зомбартом, было немного менее академичным. Оно предлагало провести реформы для улучшения положения рабочих, но к революциям относилось отрицательно.

В 1878 г. была основана Христианско-социальная рабочая партия, программа которой гласила: «…партия основывается на принципах христианской веры, любви к императору и отечеству. <…> Партия стремится к мирной организации рабочих для того, чтобы совместно с другими факторами государственной жизни проложить путь действительным практическим реформам». В реальности эти самые «практические реформы» полностью совпадали с тем, что предлагали социал-демократы.

Христианский социализм исходил из того, что христианство указывает путь не только к личному спасению, но и к благодатному социально-экономическому строю. И вообще Христос — первый социалист.

Очень быстро в рядах христианских социалистов выросло «правое» крыло под руководством пастора Адольфа Штёккера (1835–1909). С 1874 г. он стал священником при германском императорском дворе. В середине 1870-х гг. начал выступать на митингах с речами, в которых утверждал, что в Библии содержатся призывы к социальному равенству и поэтому «социалисты вовсе не должны быть в политическом отношении радикалами, а в религиозном — атеистами». Штёккер — один из основателей Христианско-социальной партии. Ни один ее депутат не прошел в рейхстаг, социалисты оставались маргиналами.

Вскоре в статьях и выступлениях Штёккер взялся утверждать, что евреи опасны немецкому государству, поскольку исповедуют враждебную христианству религию. Он полагал, будто евреи хотят «захватить в свои руки богатства нашего народа и с помощью продажной прессы подорвать благосостояние страны».

Эта пропаганда имела намного больший успех. В 1879 г. Штёккера избрали в парламент Пруссии, а в 1881 г. — в рейхстаг. Здесь сложилась целая фракция Христианско-социальной партии.

Причин, по которым в Германии социал-христианское течение стало антисемитским, две:

1) Уравнивание в правах евреев с христианами в Германии было проведено Наполеоном в годы оккупации (1805–1813). Дело к тому и шло, так что после изгнания французов евреям очень быстро дали единые с христианами гражданские права. Тем не менее получалось, что евреи — своего рода агентура внешнего врага. В условиях, когда они начали играть исключительную роль в экономике и политике, обвинение становилось политически заостренным и опасным. Германский антисемитизм превращался в фактор реальной политики.

2) Национализм — часть социализма в любой стране. Вопрос, какое место он занимает в социалистическом движении и в политической жизни государства в целом.

Франция и тем более Британия — страны, начавшие модернизацию. Германия — страна «догоняющей модернизации». Для Франции и Британии естественно считать себя настолько сильными и вырвавшимися вперед, что идеи национального объединения и национальной обороны против какого-то внутреннего или внешнего врага не актуальны. Образ злого китайца Фу Манчи — чисто теоретическая спекуляция, на уровне писаний Мора про золотые унитазы или превращения вод Мирового океана в лимонад по Фурье. Но творения социалистов на каком-то этапе перестали быть пустой болтовней и стали фактором политики Точно так же и образ внешнего врага, идея сплочения нации может стать политической идеей. В Германии это и произошло. Немцы боялись конкуренции французов и англичан и хотели сплочения против них.

В Британии антисемитские лозунги для политиков любого направления не характерны — потому что антисемитизм вообще не актуален. Немцы XIX века мотивированно боялись конкуренции более интеллектуальных, более активных и лучше адаптированных к рынку евреев. Потому вместо далекого и неактуального китайца Фу Манчи появился образ более чем реального еврея, которому в реальной жизни приписывались такие же гадости, что и Фу Манчи в фантастических романах и в кинофильмах.

А в социализме появилось и быстро росло национально-социалистическое направление.

В 1882 г. в Дрездене состоялся первый международный Антисемитский конгресс, который утвердил в качестве программного документа восемь тезисов Штёккера. В них говорилось, что необходимо создать международный антисемитский союз для борьбы с «господством евреев»; что эмансипация евреев должна быть отменена как противоречащая самому существу христианских идей; евреям следует запретить занимать любые руководящие посты и преподавать в христианских учебных заведениях. «Торжество евреев» объяснялось ослаблением «христианского духа в христианских народах». Одним из идеологов антисемитизма стал социалист Карл Евгений Дюринг^{92} (1833–1921). Одновременно Антисемитский конгресс требовал многих реформ в интересах рабочих, в том числе их социальной защищенности.

Сам Штёккер обижался, когда его называли антисемитом, и решительно выступал против расовой теории. Он заявлял, что является противником мнения о «наследственной предрасположенности» евреев ко вражде с христианами. Но и он требовал от евреев отойти от их традиционных занятий ко всем отраслям экономики «включая тяжелую физическую работу», а также перестать влиять на общественное мнение через журналистику. Он предлагал отменить право залога земли, пересмотреть систему ссуд в пользу заемщиков, уменьшить количество евреев-судей, удалить евреев-учителей из немецких школ.

Из-за этого в 1889 г.: противники Штёккера основали Германскую партию реформ, сторонники — Немецкую социально-антисемитскую партию. Германская партия реформ тоже требовала радикальных экономических преобразований. И — одновременно — более решительной борьбы с евреями, в том числе и путем организации погромов, настаивая на расовом обосновании антисемитизма. Сам Штёккер сошел с политической арены, поскольку вступил в конфликт с Бисмарком. Оказалось, что новый император, Вильгельм II (1888–1918) не разделяет его взглядов и поддерживает Бисмарка. В 1891 г. Штёккер вынужден подать в отставку с поста придворного священника. На выборах в рейхстаг в 1893 г. были избраны только трое представителей Германской социально-антисемитской партии, а вот Германская партия реформ провела в рейхстаг тринадцать своих представителей. Расизм, как видите, вовсе не препятствует социализму, а порой вполне гармонично с ним сочетается.

В 1896 г., оставаясь сторонником реформ и изменения статуса рабочих, пастор и политический деятель Фридрих Науман (1860–1919) откололся от христианских социалистов и основал «Национал-социальный союз» — фактически предтечу национальных социалистов.

А ведь разновидностей социализма было гораздо больше!

Сторонники феодального или консервативного социализма критиковали капитализм и видели выход в возвращении к феодально-патриархальным отношениям, общине и коллективизму.

К 1840-м годам община в Европе сохранялась разве что в Черногории да в горах острова Корсика. Общество, где король опирался бы не на дворянство и верхушку города, а непосредственно на крестьянство, существовало разве что в Норвегии и у южных славян. Поэтому феодальные социалисты — такие же революционеры и утописты, как все другие. Под своими консервативными лозунгами они предлагают строить общество, которого никогда не существовало.

В середине 1870-х годов в Германии возник так называемый государственный социализм. Он с самого начала приобрел чисто консервативную окраску, в чем его сходство с феодальным социализмом. Но тут на место крестьян встают рабочие — это с ними должен дружить монарх! Пусть монархия законодательно охраняет «четвертое сословие» — рабочих — путем социальных реформ. Тогда буржуазия будет знать свое место, а монархия сможет опереться на рабочий класс и очень окрепнет.

Этический социализм обосновывал социалистический идеал, исходя из нравственных принципов. Его сторонники утверждали, что переход к социализму должен осуществляться путем нравственной эволюции человечества. Они были убеждены, что «идеи социализма» органически присущи людям.

Во Франции в начале XIX века большинство революционеров составляли неоякобинцы. Они хотели «довести до конца» революцию 1789–1793 гг., но идеалом было не искусственное общество утопистов, а беспредельное расширение демократии. Видный неоякобинец Луи-Шарль Делеклюз (1809–1871) писал: «Социализм — не что иное, как республика в действии». Неоякобинцы не хотели ни обобществления собственности, ни жизни в фаланстерах и иных общинах. Революция — во имя демократии.

К концу XIX века большинство французских социалистов были сторонниками Луи Огюста Бланки (1805–1881).

Он родился в семье чиновника и по окончании гимназии преподавал в коммерческом училище, сотрудничая одновременно в газете «Курьер». Однако, будучи по убеждениям и по натуре клиническим революционером, уже в 1824 г. (т. е. в 19 лет) присоединился к обществу карбонариев, целью которого было объединение Италии. Напомню, что Франция поддерживала идеи объединения Италии. Пока что Бланки — почти не крамольник.

В 1827 г. он участвует в вооруженных выступлениях против решения правительства Франции выделить субсидию в миллиард франков для эмигрантов-аристократов, у которых в 1793 г. отняли имения и вообще всю собственность. В ходе боев на баррикадах он ранен пулей в шею.

В 1830 г. Бланки участвует в Июльской революции, заставившей сменить не только короля (Карла Х на Луи-Филиппа I), но и ввести более демократический строй. Сам же Бланки описывал революцию так: «В те дни, когда мы, опьяненные и оглушенные своей победой, с сердцем, переполненным счастьем, блуждали с ружьем на плече по разрытым мостовым улиц, по их баррикадам, мечтая о том, как побледнеют короли и как обрадуются народы, когда до их ушей долетит далекий шум нашей „Марсельезы“…»^{93}

Как видно, программа не демократизации общества, а радикальных преобразований. И очень, очень романтическое отношение ко всему происходящему. В редакции «буржуазной» газеты Бланки стучал в пол прикладом и кричал: «Смерть реакционерам!».

И после революции Бланки беспрерывно протестует. Он организует манифестацию студентов Сор бонны. Лионские ткачи ведут уличные бои с Национальной гвардией, убито, по разным данным, от восьмисот до двух-трех тысяч человек с обеих сторон. Бланки весело участвует в событиях.

За подстрекательство ко свержению правительства и создание революционного «Общества друзей народа» Бланки приговаривается к году тюрьмы и 200 франкам штрафа. По выходе из тюрьмы он опять арестовывается — за создание незаконных вооруженных сил и изготовление пороха. В 1836 г. получает два года тюрьмы и платит 3000 франков штрафа. В тюрьме он проводит восемь месяцев — вплоть до амнистии 1837 г., после чего следует ссылка.

Не успев выйти на свободу, Бланки создает организацию революционеров-заговорщиков — «Общество времен года». 12 мая 1839 г. это общество в составе 850 человек пытается захватить власть в Париже, овладевает ратушей. Бланки надеется на массовое восстание… Но никто не поддерживает кучку заговорщиков. Он бежит от правительственных войск. Его арестовывают только через полгода нелегальной жизни и вместе с другими лидерами организации приговаривают к смертной казни, замененной пожизненным заключением в замке Сен-Мишель. В тюрьме он заболевает, врачи признают болезнь Бланки неизлечимой, в связи с чем его переводят в госпиталь.

В январе 1844 г. Бланки был помилован, совсем как на карикатуре Гюстава Доре: «Этого можно выпустить на свободу: он уже не опасен». На карикатуре врач говорит это тюремщику у постели смертельно больного революционера, закованного в кандалы. Бланки отказывается от освобождения: он болен, ему некуда идти и нечего есть.

Но едва грянула революция 1848 г., он тут же выходит на свободу и прибывает в Париж. Там он основывает Центральное Республиканское Общество (ЦРО), объединяя революционеров всех мастей. Днем Бланки лихорадочно посещает рабочие предместья, агитируя за революцию, вечером пропагандирует то же самое в ЦРО. Там против Бланки выступает человек, с которым он организовывал «Общество времен года» — Барбес. Он сообщает, что Бланки давал показания полиции против партийных друзей. Правда ли это, неизвестно до сих пор: Бланки категорически отрицал двурушничество и обвинял Барбеса в сотрудничестве с полицией, многоженстве и вранье. «Полемика» на таком уровне продолжалась несколько месяцев.

15 мая 1848 г. Бланки, после демонстрации, во главе вооруженного отряда и возбужденных демонстрантов, врывается в Национальное собрание. С трибуны он обращается к народу и депутатам, требуя революции, демократии… Хорошо хоть, на этот раз не прокапывания каналов на Северный полюс и обобществления женщин. Никто его не поддерживает — ни депутатам, ни «народным массам» он не нужен. Бланки приговаривают к десяти годам тюрьмы, которые он отбывает в Бель-Иле. И в самой тюрьме, и в газетах продолжается борьба между сторонниками Бланки и Барбеса: выясняют, кто тут предатель, а кто истинный сын трудового народа.

Бланки безуспешно пытается бежать в 1853 г. Его амнистируют в 1859-м.

Вскоре он основывает тайную типографию, где печатает листовку против империи Наполеона III, за что в 1861 г. вновь арестован и приговорен к четырем годам тюрьмы.

В 1865 г. он бежит в Брюссель, где живет очень скромно на подачки сторонников и ведет переписку с другими революционерами. В 1866 г. он участвует в первом Конгрессе Интернационала. Затем опять создает новую революционную организацию.

В августе 1870 г. (идет Франко-прусская война!) Бланки с отрядом нападает на пожарные казармы — хочет отнять оружие и вооружить народ. Как и в 1839-м, и в 1848-м, никто не присоединяется к революционерам. Ему удалось бежать, но только чтобы попытаться поднять новое восстание 31 октября 1870 г. За этим последовали арест и пожизненное заключение.

Во время Парижской Коммуны 1871 г. Бланки, находившийся в тюрьме, был заочно избран членом Коммуны: бланкисты составили большинство в правительстве Коммуны, но попытки добиться у Версальского правительства его освобождения успеха не имели.

Из последнего заключения Бланки вышел только в 1879 г., в возрасте 74 лет, за два года до смерти. В общей сложности он провел в тюрьмах больше 34 лет. Последние годы он тоже вел революционную пропаганду и старался сплотить сторонников в единую партийную организацию, но популярностью уже не пользовался. О нем ходили слухи, что он носит черные перчатки, скрывая следы проказы, что глаза у него страшные, налиты желчью и кровью, что на нем — кровь десятков тысяч человек (уже не слух, а чистая правда).

К концу жизни Бланки полагал, что «…любой прогресс есть победа коммунизма, любой регресс есть его поражение, развитие коммунизма совпадает с развитием цивилизации. <…> Все улучшения налоговой системы, налог на табак и алкоголь, который пришел на смену феодальным налогам, почта — все эти меры есть коммунизм. Промышленные компании, торговые общества, страхования всех видов, армия, образовательные институты, тюрьма и казармы — все это коммунизм, детский, грубый но необходимый».

Получается, что прогресс — это и есть коммунизм.

Там же: «Коммунизму вменяется в вину то, что он жертвует индивидуумом; ему также вменяется отрицание свободы. Конечно же, если он родится прежде своего времени, этот безобразный ублюдок заставит нас убежать как можно скорее, и мы будем сожалеть об его рождении. Но если это сын науки, кто посмеет замахнуться на сына такой матери?»

В общем, подавлять свободу можно и нужно — лишь бы на научной основе и вовремя.

Отказ от демократии? Но «разве олигархия не называет себя демократией?». Вот-вот — и от демократии отказаться вполне можно, лишь бы был коммунизм.

С одной стороны, коммунизм — дитя просвещения. «Это последнее слово в общественной организации не будет сказано, пока большинство людей остаются невежественными. Скорее Луна упадет на Землю, чем коммунизм победит без своего необходимого элемента — просвещения. Для нас также тяжело дышать без кислорода, как для этой системы существовать без образования, которое есть его атмосфера и гид. Между просвещением и коммунизмом такая близкая связь, что одно не может сделать шаг без другого. В истории человечества они всегда идут вместе, в одной шеренге…»^{94}

С другой стороны, коммунизм не настанет без активной революционной организации. «Главная причина провала прошлых восстаний — в отсутствии организованности среди рабочих, в отсутствии признанных вождей и дисциплины. В результате каждый отряд действовал сам по себе, изолированно».^{95}

Значит, надо сплотиться, создать железную организацию, изучать военное дело, действовать вместе. Захватив власть, необходимо разоружить контрреволюционные классы, вооружить пролетариат и создать диктатуру пролетариата. А там уже и упразднять эксплуатацию, национализировать всю крупную собственность, а мелких собственников гнать в кооперативы.

Судьба бланкизма такова, что в СССР о ней предпочитали не распространяться. По мнению самих французов, «Бланки же, в свою очередь, можно считать отцом-основателем как фашизма, так и ленинизма». Ведь в 1890-е годы «произошел раскол среди французских бланкистов. Одна часть пришла к „протофашизму“, а другая предпочла „демократический социализм“».^{96} Сторонник и продолжатель Бланки, Эдм Мари Гюстав Тридон (1841–1871), был радикальным социалистом и революционером, а одновременно — мистиком неоязыческого толка, убежденным французским националистом… Бланкисты «боролись с религиозными предрассудками», а одновременно хотели вернуться к древним индоевропейским ритуалам. Например, они настаивали на кремации трупов: и вопреки учению церкви, назло «попам», и ближе к «арийским предкам».

Когда крайний националист и военный министр генерал Жорж Буланже (1837–1891) предлагал разогнать парламент и начать войну с Германией, его поддержала часть бланкистов.

В таких организациях, как «Аксьон Франсез» или «кружок Прудона», активно сотрудничали бланкисты, другие социал-демократы, анархисты, националисты. В середине двадцатых годов XX в. участник этих организаций Жорж Валуа создал первую французскую фашистскую организацию — «Фасции».

Что это доказывает? Ничего… Кроме того, что социализм и во Франции частенько становился национальным, приобретал мистический и расистский душок. Национал-социализм — одна из разновидностей социализма, а фашизм прямо вышел из социализма. В этом тоже нет ничего нового.

Глава 3. Анархисты множества толков

Собственность — это кража!

(Пьер-Жозеф Прудон)

Теоретики анархизма считают своим предшественником англичанина Уильяма Годвина (1756–1836). Он не пользовался термином анархизм, но 1793 г. опубликовал труд «Исследование политической справедливости и ее влияния на общественную нравственность», где выступил первым теоретиком социализма без правительства, то есть анархизма.

Второй отец-основатель анархизма — Иоганн Каспар Шмидт (1806–1856), который в 1844 г. под псевдонимом Макс Штирнер опубликовал книгу «Единственный и его собственность». Штирнер считал, что единственный ограничитель прав человека — это его сила, ограничиваемая силой других: «Дети не имеют права на совершеннолетие, потому что они несовершеннолетние: то есть потому что они дети. Народы, не добившиеся полноправия, не имеют права на полноправие; выйдя из состояния бесправия, они приобретают права на полноправие. Другими словами: то, чем ты в силах стать, на то ты имеешь право. Все права и все полномочия я черпаю в самом себе. Я имею право на все, что могу осилить. Я имею право низвергнуть Зевса, Иегову, Бога и т. д., если могу это сделать, если же не могу, то эти боги всегда останутся относительно меня правыми и сильными, я же должен буду преклониться перед их правом и силой в бессильном „страхе Божием“, должен буду соблюдать их заповеди и считать себя правым во всем, что ни совершу согласно их праву, как русская пограничная стража считает себя вправе застрелить убегающих от нее подозрительных людей, действуя по приказу „высшего начальства“, то есть убивая „по праву“. Я же сам даю себе право убивать, пока сам того не воспрещу себе, пока сам не буду избегать убийства, не буду бояться его как „нарушения права“. Подобная мысль проводится в стихотворении Шамиссо „Долина убийств“, где седой убийца, краснокожий, вызывает благоговейное чувство у европейца, у которого убил товарищей. Я только на то не имею право, чего я не делаю вполне свободно и сознательно, то есть на то, на что я сам себя не уполномочиваю».^{97}

Сказано по-немецки многословно, но вполне внятно.

Штирнер — предтеча и анархистов, и нацистов. Он исходил из права силы и выступал защитником собственности, приобретенной физической силой, властью, но не моральным правом. Нечто подобное позже будет утверждать Ницше, впоследствии обожествленный национал-социалистами.

Анархизм справедливо считают «социализмом без власти». Анархисты считают своими тех, кто признает семь базовых принципов: отсутствие государственной власти; свобода от принуждения; свобода ассоциаций; взаимопомощь; разнообразие; равенство; братство.

В 1840-е годы многие социалисты ставили вопрос об уничтожении (или отмирании) государства не только в будущем, но и уже в настоящем. Ведь государство — аппарат насилия и подавления. Эксплуатация, господство, подчинение и государство — явления одного порядка. Уничтожить!

В Германии анархизм прижился слабо, Штирнера быстро забыли. А вот француза Пьера Жозефа Прудона (1809–1865) порой называют «отцом анархизма».

Он был одним из немногих вождей социалистического движения XIX века, которые не вышли из господствующего класса. Сын крестьянина (по другим версиям, рабочего и даже пивовара) из-под Безансона, он учился и местной средней школе, а в девятнадцать лет поступил корректором в городскую типографию. Там-то в 1837 г. Прудон и опубликовал первый опус — брошюру «Опыт всеобщей грамматики», в результате чего на следующий год получил стипендию Безансонской академии, которой едва не лишился после публикации трактата «Что такое собственность?».

Он провел жизнь в тяжелом труде и крайней бедности. А. И. Герцен называл его «действительным главой революционного принципа во Франции» и «одним из величайших мыслителей нашего века». Он провел жизнь в тяжелом труде и крайней бедности. А. И. Герцен называл его «действительным главой революционного принципа во Франции» и «одним из величайших мыслителей нашего века».

Прудон называл себя анархистом и разработал основы этого учения. Он написал множество книг и статей, из которых наиболее известны «Что такое собственность?» (1840), «Система экономических противоречий, или Философия нищеты» (1846), «Исповедь революционера» (1849) и «О политической способности рабочих классов» (1865). Ученый и публицист, издатель газет и депутат Национального собрания, участник революции 1848 г., он вынужден был провести свои последние годы в эмиграции.

Штирнер и Голдвин теоретизировали. Прудон тоже. Например, заявлял: «Мы овладеваем знанием, несмотря на Бога. Мы овладеваем обществом помимо Бога. Каждый шаг вперед это победа, которой мы одолеваем Божество». Прудон восклицает: «Бог — это глупость и трусость! Бог — лицемерие и фальшь! Бог — это тирания и нищета! Бог — это зло! Я клянусь, Бог, подняв к небу руку, что Ты не что иное, как плач моего разума, жезл моей совести».

В этом к Прудону был очень близок Михаил Бакунин (1814–1876), для которого дьявол был первым вольнодумцем и спасителем мира. Дьявол освободил Адама от власти скверного Бога. Теперь пусть освобождает все человечество! «В этой революции нам придется разбудить дьявола, чтобы возбудить самые низкие страсти».^{98}

У Прудона это звучало так: «… я поклялся и останусь верен своему разрушительному делу, буду искать истину на развалинах старого строя. Я ненавижу половинчатую работу… Надо развенчать таинства святая святых несправедливости, разбить скрижали старого завета и бросить все предметы старого культа на съедение свиньям».^{99} Но Прудон не только дружил с дьяволом, он еще объяснял, что такое анархизм и как хорошо быть анархистом. В нашумевшей брошюре «Что такое собственность?» есть воистину крылатая фраза: «Собственность — это кража».

На опыте революции 1848 г. Прудон сделал вывод: революция несовместима с государством. Социалисты хотят захватить власть и использовать ее как инструмент преобразований. Но это ведь тоже насилие! А насилие ведет к победе реакции и к поражению революции. Насилие — это всегда только плохо. Революционная диктатура ничем не лучше буржуазной республики или империи Наполеона.

Никто последовательнее Прудона не отрицал самую идею собственности. Никто яростнее него не обрушивался на идею любой вообще власти. Никакой власти не нужно! Каждый человек свободен ото всего на свете и свободно договаривается с другим о правилах общежития и об обмене своего труда и его плодов на плоды трудов другого человека.

Некоторую слабость этой идеи Прудон, похоже, чувствовал. Незадолго до смерти, в 1865 г., он создал более или менее стройное учение о «мутуализме» — каком-то очень сложном обмене взаимными услуга ми и товарами с помощью кредитных квитанций. Чем эти «квитанции» будут отличаться от денег, Прудон не объяснял, да и вряд ли мог бы.

Как и все революционеры, он хорошо мог рассказать, против чего выступает. А вот за что борется — оставалось как-то не очень ясно. Он говорил: «Я не предлагаю никакой системы; я требую уничтожения привилегий и рабства, я хочу равноправия… Предоставляю другим дисциплинировать мир».

Вот сторонником «свободной любви» Прудон не был, он выступал против женской эмансипации и пропагандировал идею вечного и неискоренимого неравенства полов.

Огромную роль в развитии идей анархизма сыграли два россиянина: Михаил Бакунин и «князь-бунтовщик», Петр Алексеевич Кропоткин (1842–1921). Последний высоко ценил женщин и восхищался девушками, которых «родители заставляли быть куклой в кукольном домике и по расчету выйти замуж, а они предпочитали лучше оставить свои наряды и уйти из дома с целью добиться личной независимости».^{100}

Кропоткин — князь из рода Рюриковичей, сын генерал-майора, владевшего более чем тремя тысячами душ. По материнской линии — внук героя Отечественной войны 1812 года Николая Семеновича Сулимы. Он окончил 1-ю Московскую гимназию, Пажеский корпус, добровольно выбрал службу в Сибири и служил в Амурском казачьем войске. Он и его брат Константин ушли со службы, чтобы не участвовать в подавлении восстания польских ссыльных в Забайкалье.

Участвовал в экспедициях в Восточной Сибири и Маньчжурии в бассейне Амура, Ингоды, Шилки, Уссури.

Выдающийся геолог, разработавший теорию оледенений и введший в науку термин «вечная мерзлота». Крупная личность, привлекавшая внимание на всех митингах и собраниях.

Петр Алексеевич и в анархизме заявил себя очень определенно.

21 марта 1874 г. 31-летний Петр Кропоткин сделал сенсационный доклад в Географическом обществе о существовании в недалеком прошлом ледниковой эпохи. А на следующий день он был арестован за принадлежность к тайному революционному кружку и заключен в Петропавловскую крепость.

Значимость сделанного Кропоткиным в науке была столь велика, что ему, по личному распоряжению Александра II, были предоставлены перо, бумага и возможность работать в тюрьме. Здесь он написал «Исследования о ледниковом периоде», заложившие основы ледниковой теории — одной из важнейших в науках о Земле.

Условия тюремного заключения и напряженный умственный труд подорвали здоровье Кропоткина. С признаками цинги он был переведен в тюремный госпиталь, откуда летом 1876 г. при помощи С. М. Степняка-Кравчинского бежал: вышел за ворота и впрыгнул в пролетку. Рысак Варвар считался самым быстрым жеребцом Российской империи; во всяком случае, пролетку не догнали, а Кропоткин вскоре покинул Россию.

В Европе он жил то в Швейцарии, то в Бельгии, то во Франции. Не раз арестовывался и ссылался, поспешно переезжал и бежал. Так и состарился, но принципами не поступался. В 1917 г. отказался от должности министра в правительстве Керенского: сказал, что считает «ремесло чистильщика сапог более честным и полезным». Он также отказался от ежегодной пенсии в 10 000 рублей, предложенной ему Временным правительством.^{101}

П. А. Кропоткин был разочарован Февральской революцией — она явно не несла того, чему он учил всю свою долгую жизнь. Не понравились ему и русские анархисты, среди которых был и Нестор Махно. Блестяще образованный князь, писавший на нескольких языках, счел посетителей «грубыми развязными молодыми людьми, принявшими за основу принцип вседозволенности». Действительно, вклад Махно в революционную теорию хорошо показывают его собственные стихи:

Кинулась тачанка полем на Воронеж,
Падали под пулями, как спелая рожь.
Сзади у тачанки надпись: «Хрен догонишь!»
Спереди тачанки: «Живым не уйдешь!»

Этот куплет Нестор Махно сочинил лично и пел его вместе с другими словами из своей любимой песни «Любо братцы, любо…».

Теоретик «безгосударственного коммунизма», П. А. Кропоткин пытался подвести под анархизм какую-либо научную основу. Для него анархия была своего рода философией истории. Ведь государство — только один из способов человеческого общежития! Будущее виделось ему как вольная и «безначальная» общность самоуправляющихся общин, территорий, городов.

Совсем не такова была практика жуткого террористического государства Махно.

Странно, что господин Веллер в своей книге пишет про встречу Махно с отцом-основателем анархизма, но не упоминает, какое негативное впечатление тот произвел на «князя-бунтовщика».^{102}

Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) — тоже из дворян, один из десяти детей тверского помещика А. М. Бакунина. Отвратительный характер и патологическую неуживчивость отмечали в нем с подростковых лет. По окончании Петербургского артиллерийского училища он был произведен в прапорщики и оставлен в офицерских классах, но в июне 1834 г. отчислен с первого офицерского курса за нерадивость и дерзость, допущенную в отношении главноуправляющего Артиллерийским и Инженерным училищами Ивана Онуфриевича Сухозанета.

Служил в Гродненской губернии, затем ударился в политику, взял взаймы 2000 рублей у Герцена и тут же поссорился с ним, а с другим революционером, Катковым, учинил публичную драку.

9 октября 1842 г. Бакунина писал брату Николаю: «Я не гожусь теперешней России, я испорчен для нее, а здесь я чувствую, что я хочу еще жить, я могу здесь действовать, во мне еще много юности и энергии для Европы». Но и в Европе он постоянно то ссорился с Марксом, то переводил на русский язык его «Манифест коммунистической партии» (1869).

В 1847 г. на банкете, устроенном в Париже в честь участников Польского восстания 1830–1831 гг., Бакунин произнес речь с резкими нападками на русское правительство. Об этом становится известно правительству России, и вскоре по требованию русского посла в Париже его выслали из Франции. Он провел несколько месяцев в Брюсселе, но едва во Франции вспыхнула февральская революция 1848 г., тотчас вернулся в Париж и принялся за организацию рабочих. Его энергия показалась опасной даже членам временного правительства, и они поспешили удалить его из Парижа, дав поручение в Германию и славянские земли.

Это было не слишком удачно, потому что Михаил Александрович жаждал сплочения славян в единое государство, отрыва их от Австрии и Пруссии. Эти идеи он развивал в статье «Основы славянской политики», напечатанной по-польски и по-немецки. В июне 1848 г. Бакунин принял активное участие в Пражском восстании. Первоначально он прибыл на Пражский славянский съезд… А тут восстание! Как же не поучаствовать? После подавления восстания в Праге он бежал в Германию, но конечно же, не угомонился — издал по-немецки «Воззвание к славянам», призывая к «учреждению всеобщей федерации европейских республик».

В мае 1849 года он сделался одним из руководителей восстания в Дрездене, а после его подавления бежал в Хемниц. Там его арестовали, саксонский суд приговорил Бакунина к смерти. Он отказался подписать просьбу к королю о помиловании, но смертная казнь все же была заменена пожизненным заключением.

Вскоре, однако, саксонское правительство выдало его Австрии, где в 1851 г. Бакунин был вторично осужден на смертную казнь — за участие в Пражском восстании. Но и на этот раз смерть заменили пожизненным заключением.

В этом же 1851 г. он был выдан царскому правительству России, после чего отбывал заключение в Алексеевском равелине Петропавловской (1851–1854) и Шлиссельбургской крепостях (1854–1857).

Николай I просит Бакунина: напиши о своих взглядах. Для чего мутишь воду во всей Европе? Тот пишет «Исповедь», довольно откровенно излагая свое понимание революционного движения.^{103} Из этой «исповеди» легко понять, против чего борются революционеры, но совершенно невозможно постичь, чего, собственно, им надо.

Осенью 1861 г. Бакунин бежит из Сибири через Японию и Америку в Англию. В Лондоне Герцен принимает его в состав издателей «Колокола». С Герценом он тоже ссорится несколько раз.

В конце 1862 г. он выпустил брошюру «Народное Дело. Романов, Пугачев или Пестель?», где писал, что Александр II не понял своего назначения и губит дело своей династии. Бакунин утверждал, что если бы царь искренне решился сделаться «земским царем», созвал земский собор и принял программу «Земли и Воли», то передовые русские люди и русский народ охотнее всего пошли бы именно за ним, а не за Пугачевым и Пестелем.^{104} Эту брошюру часто считают началом народничества.

1862–1863 гг. Бушует новое польское восстание — неужто остаться в стороне? 24 февраля 1863 г. Бакунин приехал в Стокгольм для подготовки польского десанта в районе Паланги. Десант оказался неудачен — не привел к большим разрушениям и потерям. Но Бакунин в этом не виноват, он сделал все, что мог.

В 1872–1876 гг. Бакунин жил в Лугано и Локарно. Хотя один из его итальянских последователей, Карло Кафиеро, купил для него небольшую виллу, а братья выделили ему к этому времени часть наследственного имущества, жил он как всегда — в большой нужде.

За четыре года Бакунин организовал до десяти попыток восстаний в Италии. Били его неоднократно, что даже как-то негуманно: все-таки он разменял шестой десяток. Из Болоньи Бакунин бежал от итальянских жандармов, зарывшись в воз сена. Но ис кали его и крестьяне: им совершенно не нравилась пропаганда «коммунистической анархии».

Завершилась эта бурная и никчемная жизнь толстой книгой «Государственность и анархия. Борьба двух партий в интернациональном обществе рабочих» (1874). Здесь Бакунин утверждал, что в современном мире есть два главных, борющихся между собою течения: государственное, реакционное и социал-революционное, анархическое. К реакционному он причисляет равным образом и королей, и вообще монархистов, и Бисмарка, и Карла Маркса, и социал-демократа Лассаля. Всех, кто «за государство».

Вторая навязчивая идея — что борьба с германизмом является главной задачей для всех славянских и романских народов. Но успешно бороться с немцами путем создания даже самых могущественных государств невозможно: ведь немцы, благодаря их государственным талантам и природной способности к политической дисциплине, всегда создадут государство могущественнее.

Единственной силой, способной бороться с чудовищными поработителями славян, Бакунин считал социальную революцию. Она разрушит исторические централизованные государства, заменив свободной, не признающей писаного закона федерацией коммунистических. Такую федерацию немцы никогда не завоюют, нет!

В Европе Бакунин признан одним из теоретиков анархизма, в России среди русских революционеров-народников начала семидесятых годов XIX века бакунисты стали одной из самых многочисленных групп.

Глава 4. Коммунистическая утопия

Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

(Манифест коммунистической партии)

Само слово «коммунизм» происходит от «коммуна», то есть административно-территориальная единица, имеющая некоторые права самоуправления.

Долгое время между социалистами и коммунистами не было разницы — фактически это были два названия одного и того же.

Но в 1840-е годы появилось движение, которое четко заявило, что они — коммунисты, и единственно последовательные революционеры. А социалисты — их предшественники. Автором такой трактовки термина был Карл Генрих Маркс (1818–1883). С ним следует познакомиться поближе.

В СССР полагалось считать, что Маркс — выдающийся философ, экономист, историк, политический деятель, затмевающий собой Коперника и Дарвина. Что он — основоположник в философии — диалектического и исторического материализма, в экономике — теории прибавочной стоимости, в политике — теории классовой борьбы. Что его учения в этих областях знания послужили основой коммунистического и социалистического движения и получили название «марксизм».

Про марксизм поговорим отдельно, сам же великий теоретик был третьим ребенком в семье трирского адвоката. Родился он еще в семье иудаиста, но в 1824 г. его отец, Генрих Маркс, урожденный Гиршль Мордехай Маркс, принял протестантизм. Дед Карла Маркса, Леви бен Шмуэль Маркс, был раввином. Брат отца Карла Маркса, Самуил Маркс — тоже.

А выкрещенный в шестилетнем возрасте Карл тем временем с трудом окончил гимназию. Подростком был религиозен, но вскоре встал на путь мистического бунта, и прославился хулиганством и буйными выходками. Гуляка, кутила и драчун, он регулярно участвовал в массовых потасовках, бил уличные фонари. После того, как веселая компания стала швырять булыжниками в окна домов, только слезные просьбы Генриха Маркса и личное знакомство с судьей спасло Карла Маркса от тюрьмы.

В 1835 г. Маркс учится сначала в Бонне, потом в Берлине. Изучал юриспруденцию, потом историю и философию… Высшее образование он завершил своеобразно: представил в Йенский университет диссертацию на степень доктора философии.

В 1836 г. Маркс обручился с баронессой Женни фон Вестфален, но по причине полнейшего безденежья жениться на ней смог лишь тринадцать лет спустя. Странно: отец ведь высылал ему деньги — до 700 марок ежегодно. Но весной 1938 г. Маркс отказался приехать к умиравшему отцу — даже на похороны. С этого времени деньги на жизнь высылали то мама, то дядя.

С апреля 1842 г. Маркс начал сотрудничать в оппозиционной «Рейнской газете» и быстро стал в ней журналистом, потом дорос до редактора. Он так открыто критиковал правительство, что многие его статьи были запрещены, другие жестко исправлены цензором. Через год Маркс уже открыто призывал к свержению правительства. Сначала ему пришлось уйти с поста редактора, потом (в марте 1843 г.) газету закрыли.

После многочисленных приездов в Лондон, весной 1847 г. Маркс и Энгельс примкнули к созданному немецкими эмигрантами в Англии тайному пропагандистскому обществу Лига справедливых. Кроме пропаганды революции, члены общества практиковали какие-то магические ритуалы, о которых почти ничего не известно. Во всяком случае, духов они вызывали, это точно.

Еще на материке, в Брюсселе, Маркс начал организовывать международную сеть комитетов для связи между немецкими, французскими и английскими коммунистами и социалистами, для обмена информацией и координацией действий. Теперь этот опыт особенно пригодился.

В июне 1847 г. на 1-м конгрессе Лиги она была полностью преобразована. На ее основе была образована новая организация — международный Союз коммунистов, в котором могли состоять единомышленники из всех народов.

Прежний девиз союза «Все люди братья» был заменен выдвинутым Марксом и Энгельсом призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Конгресс исключил из Союза коммунистов сторонников Вейтлинга, Бланки и вообще всех, кто не признавал учения Маркса.

Основные опорные пункты Союз коммунистов находились в Лондоне, Париже, Брюсселе, Швейцарии; около 30 общин (низовых организаций) имелось в Германии — на нелегальном положении.

На 2-й конгресс 29 ноября — 8 декабря 1847 г. в Лондон съехались до 40 делегатов из Германии, Франции, Бельгии, Великобритании, Швейцарии, Польши. Конгресс изменил первую статью устава. Ранее она гласила: «Целью союза является раскрепощение человечества путем распространения теории общности имущества и возможно скорейшего ее практического претворения в жизнь». Теперь была принята другая формулировка: «Целью Союза является: свержение буржуазии, господство пролетариата, уничтожение старого, основанного на антагонизме классов буржуазного общества и основание нового общества, без классов и без частной собственности».^{105}

2-й конгресс Союза поручил Марксу и Энгельсу составить программу Союза. Ею стал знаменитый «Манифест коммунистической партии», опубликованный 21 февраля 1848 г. — одна из самых опасных книг за всю историю человечества.

Только высохла типографская краска на «Манифесте…», как началась революция 1848 г. Маркс тут же едет в Париж, потом в Кельн, где издает «Новую рейнскую газету». Он призывает к революции, к установлению демократии, войне с реакционной Россией, а одновременно к войне Австрии против восставшей Венгрии — это при том, что русские войска громят венгров на стороне Австрии. Он ругает евреев, славян и другие «неисторические» народы, поносит легитимную власть во всех государствах, грозит террором, пугает обобществлением всего на свете.

Союз коммунистов ведет пропаганду по всей Германии. Коммунисты распространяют «Манифест…» и конкретизацию своих идей, написанную Марксом и Энгельсом в марте 1848 г. — «Требования коммунистической партии в Германии». Сложность была в том, что даже среди социалистов мало кто читал эти судьбоносные документы.

После поражения революции Маркс был отдан под суд. Каких только мерзостей не писал он про Пруссию и ее суды! А гуманный прусский суд лишь выслал его из Германии вместе с семьей — 16 мая 1849 г. Сначала он отправился в Париж, но и оттуда был выслан — после организованной коммунистами провокационной демонстрации 13 июня 1849 г. Тогда Маркс переехал в Лондон. Вскоре почти все члены Союза коммунистов собрались в английской столице. Сам Маркс больше никогда не покидал гостеприимной, демократической Британии. Чем же еще можно объяснить готовность, с которой Соединенное Королевство предоставляло политическое убежище всем крамольникам-социалистам? И из России, и из Франции, и из Германии? Конечно же, демократией и борьбой за права человека. Понимать политику Британии как подлую тайную борьбу с державами-конкурентами путем поддержки внутренних очагов мятежей могут только самые испорченные, гадкие люди.

Коммунисты спорят: вести ли борьбу до конца? Большинство членов ЦК Союза коммунистов за борьбу! На заседании 15 сентября 1850 г. большинство ЦК приняло решение перенести его местопребывание из Лондона в Кельн. На этот раз прусские власти действовали решительнее: арестовали коммунистов. Процесс, проходивший в Кельне с 4 октября по 12 ноября 1852 г., показал их как заговорщиков, стремившихся разрушить государство и внедрить в практику опаснейшую утопию.

И на этот раз все было очень гуманно: четверых подсудимых — Р. Даниельса, И. Клейна, И. Эрхардта, А. Якоби — суд оправдал. Ф. Фрейлиграт избежал ареста — вовремя предупрежденный, он бежал в уютный дружественный Лондон. Обвинительный приговор вынесли только семерым: Г. Беккеру, Г. Бюргерсу, Ф. Лесснеру, П. Нотюнгу, К. Отто, В. Рейфу, П. Резеру. Но никого из них не казнили: все семеро получили разные сроки заключения.

Несмотря на это, 17 ноября Союз коммунистов объявил о самороспуске. Современные коммунисты рассказывают, что предложил это мудрый Маркс. Врут. Дальнейшее существование Союза стало невозможным после разоблачений Кельнского процесса.

Сам же Маркс с 1949 г. года благоразумно не покидал Британии. Он жил там до самой смерти — разумеется, в нищете. Маркс вообще заработал в жизни не так уж много. Написаны им десятки томов, но почти ничто не приносило дохода. За статьи платили мало, потому что выходили они в маргинальных нищих газетках. Работа Маркса в серьезных изданиях всегда оказывалась эпизодической — он быстро уходил или его прогоняли. Книги микроскопическими тиражами издавались за счет приверженцев его идей. Пропагандистские брошюрки раздавались даром.

Заработанное лично Марксом вряд ли составляет больше 5 % бюджета семьи. Биографы пишут весьма аккуратно: «Маркс не только не имел необходимых средств к существованию, но и не умел распоряжаться деньгами, когда они появлялись». Называя вещи своими именами, он произвольно тратил деньги, как в голову взбредет, совершенно не думая о нуждах семьи.

Доставал же деньги Маркс занятиями не особо почтенными. Однажды его арестовали при попытке заложить фамильное серебро фон Вестфаленов — очень уж непохож на аристократа. Другие источники — подачки сторонников или наследства: в 1856 г. Марксы получили сразу три наследства от скончавшихся родственников.

«Весьма радостное событие! — писал Маркс Энгельсу 8 марта 1855 г. — Вчера нам сообщили о смерти 90-летнего дяди моей жены. Моя жена получит, приблизительно, 100 фунтов стерлингов. Могло бы быть и больше, если бы старый пес не оставил часть денег своей экономке».

Но уже 20 января 1857 г. он пишет Энгельсу: «Я полностью на мели…». Фридрих недоумевал: «Твое письмо для меня, как удар грома среди ясного неба. Я-то думал, что все, наконец, в радужном свете; ты живешь в приличной квартире… а теперь выясняется, что все под вопросом».

В мае 1864 г. Марксам завещает крупную сумму их друг Вильгельм Вольф. Уже через год Карл просит Энгельса срочно выслать денег, утверждая притом, что «легче было бы отрубить большой палец руки, чем писать» письмо о помощи. 5 августа он получает 50 фунтов, а через две недели он снова — в просителях. В год Маркс по собственным признаниям тратит 500 фунтов. При этом жене он выдает на хозяйство мизерную часть (например, 5 фунтов из 60).

С ноября 1868 г. года пятидесятилетний Маркс обретает постоянный доход — Энгельс продал свою долю в манчестерском хлопчатобумажном бизнесе и положил Марксу ежемесячную стипендию в 35 фунтов. Большая сумма, она соответствует примерно 2500–2800 долларам 2010 г. Вообще же Энгельс дал Марксу в общей сложности около 6 000 000 тогдашних франков золотом.

Куда же деваются деньги? Идеолог равенства и братства не мог вообразить существования без личного секретаря и отдыха на респектабельных курортах. К тому же великий враг капитализма регулярно играл на бирже и занимался денежными спекуляциями. Но вот незадача — его родственники все время зарабатывали деньги, а он их только терял. Именно биржевые махинации поглотили большую часть средств, полученных от Вольфа.

Сначала Маркс жил за счет Энгельса, потом за счет жены, потом опять за счет Энгельса, потом за счет любовницы, потом опять за счет Энгельса. Довольно много дал ему дядя Филипп Маркс, основатель поныне существующей фирмы «Филипс».

Из шестерых детей Женни фон Вестфален выжили трое. В 1856 г. Маркс писал Энгельсу: «Моя жена больна, моя маленькая Женни больна… я не могу вызвать врача, так как не имею денег на лечение. Восемь дней я кормил семью хлебом и картофелем…». Это было одно из многих писем о помощи. Но когда приходил очередной перевод, деньги тратились на что угодно, кроме еды и лечения.

Из трех дочерей Маркса две наложили на себя руки.

Лаура — в 66 лет покончила с собой вместе с мужем, французским коммунистом Полем Лафаргом (1842–1911). Эта пара похоронила троих детей, не сохранив ни одного. По официальной коммунистической версии, Лафарг задолго до смерти решил умереть до семидесяти лет, чтобы не жить стариком. Он оставил посмертное письмо, было опубликованное в главной коммунистической газете Франции, «Юманите», 4 декабря 1911 г. Оно заканчивается словами: «Я умираю с радостной уверенностью, что дело, которому я посвятил вот уже 45 лет, восторжествует. Да здравствует коммунизм, да здравствует международный социализм». На похоронах этой пары от имени РСДРП выступил В. И. Ленин, лично знавший Лафарга.

Элеонора покончила с собой в 42 года. Ее муж, публицист-социалист Эвелинг, в последний момент испугался, она же умерла.

Законных внуков у Маркса не было.

Правда, был еще внебрачный сын Фредерик, прижитый с экономкой Еленой Демут. Эта служанка — своего рода свадебный подарок мамы Женни фон Вестфален. Она и платила Елене Демут жалование, пока была жива.

Эта удивительная женщина вела хозяйство, и даже распределяла деньги, полученные от фон Вестфален-старшей. Временами она даже содержала Маркса и всю его семью. Женни фон Вестфален и дети считали ее близким другом. По решению дочерей Маркса, в могиле Маркса и его жены похоронена также Елена Демут.

Возможно, существовали и другие внебрачные дети. Известно, что у Маркса было много интрижек разной продолжительности. Как-то он соблазнил юную племянницу своей служанки, и та умерла от неудачного аборта.

Но история ребенка Елены Демут хорошо известна.

Официально Маркс от Фредерика отрекся. Никогда даже не пытался с ним встретиться. Мальчика отдали на воспитание в приемную семью. Тогда Энгельс официально признал себя отцом ребенка, и платил приемной семье алименты на его воспитание.

Этот мальчик вырос в Англии душевно здоровым человеком, стал механиком по ремонту машин. Умер в 1929 г. в возрасте 78 лет. Он знал, кто его родители, но общался только с официальным отцом, Энгельсом. Елена Демут после смерти Маркса хотела повидать сына — тот отказался от встречи.

У Фредерика родился сын Гарри. У Гарри — Конрад. Правнук Карла Маркса, Конрад, принял фамилию своей немецкой жены, Платтен, и в 1933 г. уехал в Германию. Он служил в гестапо и погиб на Восточном фронте в 1943 г., в возрасте 27 лет. Интересно, что сказал бы по этому поводу вождь пролетариев всего мира? И его неродная бабушка Элеонора — выступая на митингах, она любила подчеркнуть свое еврейское происхождение.

Пра-правнучка Карла Маркса родилась в 1942 г. и работает администратором в книжном магазине. Пра-праправнучка преподает в Гамбургском университете, есть и пра-пра-праправнуки.^{106}

Живя в Лондоне, Маркс занимался двумя делами: трудился в 1-м Интернационале и писал свой главный труд — «Капитал». По собственным словам, он принес в жертву «Капиталу» «здоровье, счастье и семью».

В Интернационале в течение восьми лет он был самым влиятельным членом Генерального совета. Он пропагандировал отделение Польши от Российской империи и Ирландии от Британии, призывал к сокращению рабочего дня, выступал за передачу земли в общественную собственность. Воевал с Бакуниным, которого считал агентом царской охранки.

Что до «Капитала»… При жизни Маркса опубликовали (1867) только первый том тиражом в тысячу экземпляров. Второй и третий тома «Капитала» собраны в основном Энгельсом, получившим в свое распоряжение лишь «сплошные наброски, за исключением примерно двух глав». «Рукопись, которую только я мог прочитать — и то с трудом», — напишет позднее Энгельс Августу Бебелю. Эти тома, в которых неизвестно, чьего текста больше, Маркса или Энгельса, опубликованы в 1885-м и 1894-м. Четвертый том, «Теории прибавочной стоимости», был опубликован Карлом Каутским (1854–1938) в 1902 г.

«Капитал» переведен на более чем 50 языков и переиздавался более 220 раз. В СССР за годы советской власти три тома «Капитала» были изданы 165 раз на 18 языках тиражом свыше 6 000 000 экземпляров.

Этот труд коммунисты тоже называют «гениальным». Однако трудно даже представить книгу более скверно написанную и нелепую. Ее невероятное многословие Герберт Уэллс сравнивал с бородой Карла Маркса — такой же избыточной, клочковатой и неаккуратной.

Фактологических ошибок в первом томе капитала автор сих строк нашел полсотни на первых двух страницах, после чего считать ошибки и читать книгу перестал.

Смысловые ошибки. Среди всего прочего, Маркс уверял, что капитализм совершенно безличен, от хозяина предприятия ничего не зависит. Основал он производство — и с тех пор получает саму собой появляющуюся «прибавочную стоимость». Это совершенно несправедливая плата за труд, который перестал выполняться.^{107}

Любой, кто хоть когда-то занимался бизнесом, прекрасно знает: от личности владельца предприятия зависит, по сути дела, абсолютно все. Занимаясь одним и тем же, вкладывая одинаковые деньги, предприниматели получают совершенно разные доходы. Причем доход одного и того же предпринимателя на одном и том же производстве может очень сильно меняться год от года. А если вложить капитал и ничего не делать — капитал работать и не будет, доход будет минимальным, и даже возможно уменьшение основного капитала.

Высокий доход — это и есть плата за труд предпринимателя. Все это знают, ничего нового.

Впрочем, Маркс и не занимался бизнесом, а если занимался, то исключительно неудачно. Было бы интересно знать мнение о «Капитале» его дядюшки Филиппа, основателя фирмы «Филипс».

Не нужно думать, будто Карл Маркс так уж надрывался над «Капиталом». Первый том он редактировал… четыре года. До «Капитала» не доходили руки, потому что Маркс проявлял великий интерес к математике и писал великое множество конспектов по дифференциальному исчислению. За пять лет до смерти он увлекся… геологией и составил целый том геологических конспектов. За два года до смерти — историей первобытного общества, и опять написал много текстов конспективного характера. А в промежутке между этими занятиями у него был еще интерес к сельскому хозяйству, физике и химии. Все эти работы Маркса не представляют никакого интереса для науки: упорные, судорожные попытки сделать хоть что-то «великое», дабы прославиться. Чем бы ни занимался «великий ученый», ничего-то у него не получается. И он судорожно хватается за что-то другое.

Так хоть пожить в свое удовольствие! Последний год перед смертью, уже похоронив жену, Маркс посещает один курорт за другим: Алжир, Аржантей, Веве, Вентнор, Лозанну, Монте-Карло, Энгиен, южный берег Англии. Ведь у него есть постоянное «жалование» от Энгельса.

Здоровье научного светила, отца мировой революции ухудшается. Уже много лет его мучают жуткие гнойники, фурункулы по всему телу. Болит печень, смолоду мучит геморрой.

Поклонники Маркса намекают, что он зарос болезнями от тоски по неправильному устройству мира.

Люди, менее отягощенные обязанностью его любить, произносят неуважительные слова про ревность и злобную зависть к тем, у кого «получилось» прославиться.

В январе 1883 г. Карл Маркс неожиданно заболел бронхитом, повлекшим ряд осложнений, и уже 14 марта умер. За гробом гения и классика на Хайгейтском кладбище в Лондоне шло по одним данным, одиннадцать, по другим — шесть человек. Единственного сына в их числе не было.

Сам Маркс характеризовал свою концепцию как «материалистическое понимание истории»: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому способствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание».

По-своему теория Маркса очень логична. Вся история человечества разделяется на пять «общественно-экономических формаций». Первая — первобытно-общинная или первобытно-коммунистическая. Тут все бедны, экономика примитивна, все равны в нищете. Потом следуют рабовладельческая, феодальная и капиталистическая. В каждой формации есть два главных класса: эксплуататоры и эксплуатируемые. При рабовладельческом строе — это рабы и рабовладельцы. При феодализме — крестьяне и помещики. При капитализме — рабочие и буржуазия-капиталисты. Отношения между основными классами антагонистические, а попросту говоря — непримиримые: все, что дано одному, тем самым отнято у другого. Классовая борьба идет всегда, вся история почти полностью сводится к ней.

После капитализма должен настать коммунистический строй. Это будет совершенно замечательный строй, при котором не станет ни эксплуатации человека человеком, ни государства и системы принуждения. Все станут очень идейными, каждый будет работать по своим способностям и каждому будет даваться по его потребностям.

Между прочим, я нисколько не шучу! Весь этот бред, достойный пера Фурье и Кампанеллы, вполне серьезно утверждался Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии».^{108}

Для торжества этого замечательного строя необходимо, чтобы возникла организация передового класса, пролетариата, и чтобы эта партия произвела социалистическую революцию.

Настанет «первая фаза коммунизма (социализм)», который в XIX веке «чаще назывался коллективизмом».^{109} «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».^{110}

В общем, мира и покоя не будет и после революции. Будет классовая борьба, в ходе которой социалистическое государство уничтожит буржуазию, обобществит всю собственность, а само постепенно отомрет, потому что ни государство, ни вообще никакое насилие им не будет нужно, все сами все будут делать.

Маркс считал, что коммунистическая революция может состояться только как мировая.

Она произойдет в самых индустриально развитых странах Западной Европы. Для Великобритании и США Маркс допускал возможность мирного перехода к социализму, но и на них особых надежд не возлагал. В Германии же и Франции революция может быть только насильственной. И даже мирно взяв власть, пролетариат начнет искоренять буржуазию самым насильственным образом.

Но главное — нигде у Карла Маркса нет ни слова о 90 % человечества. Схема из пяти «формаций» откровенно сформирована на материале только европейской истории. Правда, кроме вышеназванных формаций есть у Карла Маркса еще одна, которую в СССР очень не любили вспоминать: «азиатский способ производства».^{111} Сам этот способ был описан с таким «профессионализмом», что советские историки обычно легко доказывали, что именно к изучаемой ими стране или периоду «азиатский способ производства» не имеет никакого отношения.^{112}

Советские историки тем самым «доказывали», что у них-то, в изучаемой ими стране и в «их» эпоху все происходит «как у всех»: есть рабовладельческий строй или феодализм. При всей наивности этих построений советские историки отстаивали то, на чем полагалось настаивать в СССР, и чего нет у Маркса: универсальность истории человечества. Маркс следовал идеям Гегеля. А Гегель ясно писал, что есть народы «исторические» и «неисторические». И что «неисторические» народы могут играть в истории только одну роль — рабов, а в лучшем случае помощников народов «исторических».

Потому с точки зрения основоположника марксизма, до мировой революции не может идти и речи об освобождении колониально зависимых стран. Страны эти «неисторические», отсталые, в них нет ни «нормальной» буржуазии, ни «качественного» сформировавшегося пролетариата. А значит, и к революции они не способны.

Только когда в Европе, в «центре мира», восстанет пролетариат и начнет строить счастливое коммунистическое далеко, он сможет освободить и эти неисторические неевропейские народы, помочь им преодолеть историческую отсталость. Или уничтожить их за ненадобностью, как уничтожают «вредных» животных. Если читатель думает, будто я преувеличиваю, то отсылаю его к статьям Карла Маркса и Фридриха Энгельса, посвященным как раз колониализму.^{113} Только читать лучше по-немецки: в русских переводах проектов уничтожения «неисторических» народов нет: от русского читателя в СССР эти идеи Маркса коммунисты скрыли.

В любом случае, «Манифест коммунистической партии» не писался ни для китайцев, ни для индусов. Только для белых!

Славян и особенно русских Маркс тоже активно не любил и считал народом «неисторическим». Вся история Руси вызывала у него активное отторжение. Ивана Калиту он оценивал как «смесь татарского заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа».^{114} Таких оценок у него не «удостоился» ни один король или герцог Запада — а среди них были личности совершенно жуткие.

Если речь шла о столкновении славян и других народов, Маркс тут же призывал к решительному террору по отношению к славянам. Во время революции 1848 г. он призывал немецких и австрийских милитаристов «растоптать нежные цветки славянской независимости». Ведь: «…мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в австрийских славянских землях, и никакие фразы, никакие указания на неопределенное будущее этих земель не возбранят нам считать их друзьями наших врагов».^{115}

Но как только речь шла о столкновении русских и западных славян, он тут же всерьез утверждал, что «ненависть к русским была и продолжает быть первой революционной страстью». Он всегда был на стороне Польши во всех ее восстаниях против Российской империи, но на стороне немцев, австрийцев и венгров, когда они душили поляков, чехов и словаков.

Правда, постепенно его мнение становилось более русофильским. Ведь русское издание первого тома, вышедшее в Петербурге в 1872 г., было первым переводом «Капитала» на иностранный язык!

Маркс очень одобрял русскую революционную литературу, особенно труды Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова. Он восхищался терроризмом и хождением в народ революционных народников. Постепенно народники переубедили Маркса во многом. Он начал предполагать, что Россия может вообще миновать капиталистическую стадию развития и тем не менее построить коммунизм — на базе традиционной крестьянской общины.

А ведь именно так и считал Александр Герцен, а вслед за ним и «агент царской охранки» Бакунин! Герцен полагал, что Россия неким непостижимым путем обогнала весь мир, и что крестьянская община — это и есть стихийный социализм. Надо только объяснить это крестьянам, и сразу же все станет хорошо.

У социалистов Европы идеи Герцена вызывали огромное раздражение. Маркс и Дюринг очень редко совпадали во мнениях, но оба они дружно оценили взгляды Герцена как русский национализм. По мнению Энгельса, Герцен был «социалистом в лучшем случае на словах»^{116} и про социализм говорил исключительно с целью выхвалиться и подчеркнуть, что Россия (его «святая Русь») лучше Европы.

Об особом русском пути любили порассуждать и знаменитые русские анархисты, от Лаврова и Бакунина до батьки Махно.

В общем, Маркс порой отказывался от марксизма. В предисловии к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1882 г. Маркс и Энгельс назвали революционную Россию передовым отрядом революционного движения в Европе.

Маркс планировал гражданскую войну в Европе и пропагандировал диктатуру пролетариата. В своем «Манифесте коммунистической партии» он писал обо многих видах социализма, включая и «феодальный». В самом манифесте как-то не очень объясняется, что это такое, но зато разъясняется в других творениях Карла Маркса и его последователей. Изволите ли видеть, это социализм, который в Средние века пропагандировали альбигойцы в XIII в., народные ересиархи в XIV–XV вв., анабаптисты в XVI столетии. Эта публика мало известна в современной России. Мне придется немного отвлечься от основной темы и внести разъяснения, иначе ведь вообще все останется непонятным.

Собственно, члены секты, в XII–XIII вв. распространенной в Северной Италии, а также на Юге Франции, называли себя катарами, т. е. «добрыми людьми»; второе же название — альбигойцы — заимствованное от расположенного в Тарнском департаменте Франции города Альби. Вослед манихейцам, Они считали, что Бог и дьявол играют в этом мире равные роли, а материальный мир создан сатаной. Божественное — это чистый дух, внематериальная идея, и самое разумное для человека — как можно скорее избавиться от привязанности к миру. Как? А как угодно! Лучше всего — разрушая свою плоть, прибежище дьявола, с помощью пьянства, наркотиков, анонимного разврата — чтобы ничего уже не хотелось, да и нечему было хотеть.

Для организации такого саморазрушения альбигойцы создавали общежития для молодежи и очень поощряли своих приспешников ко всем формам общинной жизни. Во-первых для того, чтобы, опять же, упражнялись в рафинированном самоуничтожении, во-вторых потому, что ведь частная собственность и семья тоже держат человека в этом мире. Так обобществить и собственность, и женщин, чтобы поменьше держало! Чтобы светлый нематериальный дух побыстрее покидал отвратительное материальное тело, и воспарял ввысь. Альбигойцы полагали, что к Престолу Господню.^{117}

Христиане же очень сильно сомневались, что к Господу, и активно воевали с альбигойцами, против них был даже организован папой Иннокентием III крестовый поход (1209–1229). В конечном счете главный город альбигойцев, Тулуза, был взят, ересь раздавлена.

Похоже, что кроме «общинности», альбигойцы чаровали Карла Маркса еще и своей войной с официальной церковью, с католицизмом.

В Средние века не раз поднимались народные восстания, руководители которых своеобразно трактовали Священное писание. «Когда Адам пахал, а Ева пряла — кто был дворянином?» — спрашивали они.

Раз некому быть дворянином — так и дворянства не надо! Логично? То-то… Надо жечь замки, убивать дворян и делить их землю — ведь имущество придумал сатана. Зачем Богу имущество? Оно ему совершенно не нужно, и так все кругом Богово. Вот и надо «все поделить», отменив собственность и деньги, чтобы Богова земля обрабатывалась правильными людьми, правильно почитающими Бога. А продавать ничего нельзя, как и копить любую собственность.

Примерно под такими лозунгами выступали, например, повстанцы из отряда брата Дольчино Торниелли из города Новары в Италии в начале XIV века. Дольчино проповедовал братскую любовь и бедность, а для наступления царства истинной справедливости — истребление папы римского, кардиналов, священников, монахов и вообще всех, кто не захочет отдать свою собственность в общину. Он считал, что не должно быть частной собственности, а жены должны быть общими.

В начале 1304 г. Торниелли возглавил в Ломбардии восстание местных крестьян. Дольчино хотел захватить долину р. Сезия, отделиться от владевшего этой землей города Верчелли, и создать там некую общину с общими женами и землями. Чтобы подавить это движение, в 1305 г. году папа Климент V объявил крестовый поход. Дольчино стойко отбивался в неприступных горах от папских войск, состоявших главным образом из жителей Верчелли и Новары, но полное истощение припасов и наступившая зима принудили его к сдаче в марте 1307 г. После пыток, которые не хочется описывать, Дольчино был сожжен на костре. Он этого заслуживал, да методы очень уж страшные.

В России имя Дольчино стало известно благодаря роману Умберто Эко «Имя розы»,^{118} но были ведь и другие народные вожди с тем же набором идей.

Дико? Но ведь атеистов в те времена не было, люди нуждались в какой-то идеологии, даже чтобы доить коров, а не то чтобы воевать с «классовым врагом». Такой вот «религиозно-феодальный» социализм.

Члены этой секты во время Реформации отрицали всякую церковную организацию и иерархию, иконы, таинства, а заодно и необходимость платить налоги, нести военную службу, осуждали социальное неравенство и призывали к обобществлению имущества.

В городе Мюнстере речи анабаптистов так подействовали на народ, что католического епископа изгнали из города. Настал период, который Маркс, вероятно, назвал бы социализмом — первая стадия построения утопии.

25 февраля 1534 г. всех несогласных с анабаптистами выгнали из города. Целую неделю посреди морозной зимы люди уходили в ледяные поля. Вскоре стало известно — им повезло. Изгнанный епископ с помощью нескольких князей собрал армию и осадил «Новый Иерусалим». Однако сдаваться анабаптисты и не думали: в городе имелись огромные запасы продовольствия, действовала железная дисциплина, к нему толпами стекались новые и новые анабаптисты. Некоторые были задержаны войском легитимных князей церкви и мира, но большая часть все же прорвалась в город.

Как всегда бывает в таких случаях, начавшие смуту вожди быстро оказались недостаточно радикальными. Первых проповедников оттеснил некий Матисс, и при нем Мюнстер объявили коммуной «истинных христиан». Католические храмы были разграблены, алтари разбиты, мощи святых осквернены. Муниципальную библиотеку и городские архивы анабаптисты сожгли. Из-за них историю Мюнстера до XVI века приходится изучать по архивам других городов.

Имущество церквей, монастырей, изгнанных горожан конфисковывалось. Были отменены деньги, запрещена торговля. Браки и рождение детей запрещалось: скоро Конец Света! Мир — место дьявольское, нечего плодить его слуг!

Коммуна и есть коммуна. Все жители обязаны были трудиться и участвовать в обороне города. Продовольствие и все предметы потребления и обихода подлежали обобществлению и распределению по строго установленным нормам. Нарушения общественного порядка, пьянство, аморальные поступки, трусость в бою наказывались смертной казнью.

Интересно, что в сектантские бредни верили сами «пророки». Матисс так уверовал в свою неуязвимость и помощь Горних сил, что попытался с небольшой группой сторонников вырваться из осады. Рыцари легко убили приплясывавшего и завывавшего «пророка», а труп бросили напоказ прямо перед городскими воротами. Это мало кого отрезвило.

После гибели Маттиса главой Мюнстера стал портной из Лейдена Ян Лейденский, вождь еще более радикальный. Он заявил, что, наверное, Матисс не был достаточно святым, а город погряз во грехах. Потому Господь и не даровал ему победы. Ян объявил себя новым Царем Давидом и начал пасти горожан «жезлом железным». На город обрушились террор, взаимное доносительство, постоянные казни.

Революционный порядок включал в себя и многоженство. Протестовавшие были казнены — и мужчины, и женщины. Гарем Яна Лейденского менял состав, потому что за малейшие проступки «жен» немедленно казнили. Но редко их было меньше пятнадцати одновременно.

Все ценное имущество Ян велел снести в бывшую ратушу, а теперь «царский дворец». Его облачение и одежда его жен-цариц блистали золотом и драгоценными камнями. Вождь каждый день сидел на площади Мюнстера и отправлял суд. Помимо уголовных преступлений, смертная казнь полагалась за богохульство, неповиновение власти, бунтарские речи, непочтение к родителям, прелюбодеяние, сплетни и жалобы. Казни совершались ежедневно и сопровождались страшными оргиями. В Мюнстере исчезали последние следы общественного порядка. Вандализм достиг крайнего развития. Царили анархия, насилия и смешение полов.

Видя, что происходит, войска епископа перестали ходить на штурмы. Осаждавшие просто ждали, когда все кончится само собой. Попытки поднять восстание в поддержку Мюнстера в других городах Вестфалии были подавлены. Запасы продовольствия заканчивались. В ночь на 25 июня года город был взят епископскими войсками. Резня в павшем городе продолжалась два дня. Ян Лейденский и двое его соратников, Бернард Книппердоллинг и Бернард Крехтинг, были взяты в плен. Странно, что они сдались, а не покончили с собой.

Этих троих возили из города в город, устраивая публичные экзекуции. 20 января 1536 г. на площади Мюнстера, пред ратушей, их приковали к столбам железными ошейниками и разорвали раскаленными щипцами. После чего тела поместили в клетки и подняли на башню церкви Святого Ламберта.

Мюнстерская коммуна просуществовала чуть больше года: с 25 февраля 1534-го по 25 июня 1535 г.

Коммунизм ли это? Да. И альбигойцы, и Дольчино, и анабаптисты исходили из того, что надо построить новое общество равных, совместно живущих и работающих. Такое, чтобы в нем люди как можно меньше отличались друг от друга.

Очень интересно исследование В. Р. Шафаревича о том, что «хилиастический», он же утопический социализм — своего рода заболевание культуры. Общество существует, история движется за счет того, что люди разные — за счет своего рода «разности потенциалов». Как ни старайся, до конца «всех уравнять» и «все поделить» не удается. Но чем в большей степени реализуется эта утопия, тем больше общество лишается способности к саморазвитию. Владимир Ростиславович приводит устрашающе длинный список примеров, когда коммунистическая утопия реализовывалась — и неизменно губила пораженное утопией общество. Своего рода раковая опухоль цивилизации.^{119}

Похожее явление отметил и Лев Гумилев: он поэтично и метко назвал такие объединения «антисистемами», то есть врагами реально существующего мироздания. Реальные народы подобны полнокровным и разным телам, но антисистемы подобны теням: они плоски, серы и везде одинаковы. Их цель — уничтожение и самоуничтожение.^{120}

Став поклонником антисистем, Карл Маркс сумел пойти дальше предшественников.

Действительно, у всех революционеров реальный мир вызывал только ненависть. Коммунисты отрицали и стремились разрушить все исторически возникшие отношения и связи: отношения в семье, индивидуальной любви, материнства и отцовства, собственности, денег и экономических отношений.

Но никто прямо не призывает к его разрушению. От Томаса Мора до Фурье социалисты в основном рассуждали о том, как прекрасна утопия, противопоставленная реальности. Этим продолжали заниматься Беллами и Герцка. У анархистов — Прудона, Бакунина, Кропоткина, — тоже много говорится о чудесном завтрашнем дне анархии, матери порядка.

Бланки уже почти не рассказывает о прекрасном будущем. Он в основном критикует реальность и дает весьма практичные советы, как захватывать власть, готовить оружие и так далее.

Карл Маркс совершил следующий шаг: окончательно стал теоретизировать не о самой утопии, а о том, как получше внедрить ее в реальность. Не просто отрицать мир, а говорить об его уничтожении, как важнейшей цели.

У Маркса вы не найдете сладких описаний коммунизма. Но он нашел предшественников, которые внедряли в реальность коммунизм, уничтожали реальный мир, и предлагал учиться именно у них.

Была, конечно, и явная личная предрасположенность к разрушению.

«Сочетание со Христом внутренне возвышает, утешает в страданиях, успокаивает и дает сердце открытое человеческой любви, всему великому, благородному не из-за честолюбия, не из стремления к славе, а только ради Христа!»^{121} — писал Карл Маркс в год окончания гимназии.

А потом юноша стал писать стихи. Наверное, он рассчитывал таким способом прославиться, но стихи, мягко говоря, его имени не обессмертили. Зато по ним можно судить об его внутреннем мире. Вот, например, «Скрипач»:

Мне не осталось ничего, кроме мести,
Я высоко воздвигну мой престол,
Холодной и ужасной будет его вершина,
Основание его — суеверная дрожь.
Церемониймейстер! Самая черная агония!
Кто посмотрит здравым взором —
Отвернется, смертельно побледнев и онемев,
Охваченный слепой и холодной смертью.

Или другое:

Адские испарения поднимаются
И наполняют мой мозг до тех пор,
Пока я не сойду с ума
  и сердце в корне не переменится.
Видишь этот меч?
Князь тьмы продал его мне.^{122}

Стоит добавить, что в ритуалах посвящения в некоторых сатанистских обществах посвящаемому подается «волшебный» меч.

В стихотворении «Бледная девочка» меньше больной изломанной символики сатанистского культа, но сказано еще откровеннее:

Я утратил небо и прекрасно знаю это.
Моя душа, некогда верная Богу,
Предопределена для ада.

А вот целая поэма «Оуланем». Само название — анаграмма библейского имени Иисуса Христа — Емануил, что на иврите означает «с нами Бог». Вот слова из поэмы:

Все сильнее и смелее я играю танец смерти,
И он тоже, Оуланем, Оуланем —
Это имя звучит как смерть.
Звучит, пока не замрет в жалких корчах.
Скоро я прижму вечность к моей груди
И диким воплем изреку проклятие
  всему человечеству.^{123}

И уж совсем хорошо еще одно раннее стихотворение Маркса:

И так я буду спускаться все ниже и ниже,
А за мной будет идти огромная толпа людей.
Они пойдут, издавая сильный шум и не заметят,
Как за ними проход заваливают огромные камни,
А отсветы моего факела на стенах
Сменяются отсветами совсем другого огня.^{124}

В духе антисистем и чудовищное отношение Маркса к своей семье, в том числе к собственным детям, которых он пустил по миру и к которым был устрашающе жесток.

Карл Маркс — вполне типичный революционер: социопат, не принимающий окружающего, физически не способный вести семейную жизнь и систематически работать. Он материально несостоятелен, живет в мире своих и групповых выдумок, причем эти выдумки искренне считает реальностью и готов навязывать всем окружающим. Независимо от результатов. Как и все революционеры, он считал себя гением, а свои теории — истиной в последней инстанции.

Но и здесь он пошел дальше других: стал последовательным богоборцем и сатанистом.

Не случайно другой любовью Карла Маркса, кроме анабаптистов и альбигойцев, был уголовный мир. Рабочих, бродяг и уголовников он одинаково называл «пролетариями», что далеко от реальности.

Вообще-то пролетарии, люмпен-пролетарии, люмпены — это все вообще неимущие. Карл Маркс последовательно объединял под этим словом два весьма разных явления: рабочий класс — то есть работников наемного труда, и пролетариев по слабости духа или по убеждениям, то есть бродяг и людей преступного мира.

Любой человек, хоть когда-нибудь общавшийся с рабочими, хорошо знает — это обобщение неверно. Для рабочих часто очень важно как раз то, что они, может, и люди маленькие, но зато могут сами себя обеспечить честным трудом, а их семьи ни в чем не нуждаются. Никакой поэтизации люмпенства и нищеты, никакого воспевания бедности и вражды к частной собственности вы у рабочего не найдете.

В сущности, кто они — массы неквалифицированных рабочих конце XVIII-го и XIX вв.? Совершенно нормальные, в основной массе душевно здоровые люди, которые выброшены из мира патриархальной деревни и нашли в индустриальном обществе лишь такое, очень скромное место. У подавляющего большинства рабочих было весьма слабое тяготение к уголовному образу жизни, к разврату и отрицанию общепринятых ценностей. Очень хорошо это показано хотя бы в «Маленьком оборвыше» Джеймса Гринвуда,^{125} где пьянство и воровство осуждаются самым решительным образом, а стать рабочим — совсем неплохой вариант для маленького бродяги.

Люмпены, люди с уголовного дна или просто с улицы — неимущие, и в этом смысле тоже пролетарии. Но никак не рабочие. В основном — люди, которым либо просто не хватает энергии для труда и нормальной жизни, либо психологически больные создания, для которых нет особой разницы между заработанным, выпрошенным и украденным. Они закономерно оказываются на дне жизни; в XIX столетии это «дно» даже территориально отделялось от мест обитания нормальных людей — в том числе, от рабочих слободок. «Хитров рынок» в Москве и Двор отбросов в Лондоне — это и есть места скопления люмпенов.

Если же совсем коротко, то люди, не имеющие собственности, могут или работать и зарабатывать на жизнь этим неквалифицированным, но честным трудом. Тогда это рабочие. Или они не работают, а клянчат или воруют. Тогда это подонки общества; в нормальные эпохи и в нормальных обществах с ними не церемонятся.

Но в представлении Карла Маркса, рабочие прочно отождествлялись с подонками общества, а преступные элементы именовались к ним «классово близкими». Не думаю, что многие рабочие согласились бы с «основоположником».

Не случайно Маркс пишет Энгельсу: «Он (пролетариат) вынужден меня защищать от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие, т. е. болваны». Оценку Маркса разделять не обязательно, но знать полезно.

Если рабочие Маркса ненавидят, то кто же эти самые пролетарии, которые его спасают? «Демократические элементы»? Но и он них Маркс пишет Энгельсу: «Стая новой демократической сволочи. Демократические собаки и либеральные негодяи». А Энгельс поддакивает: «Любить нас никогда не будет демократическая, красная или коммунистическая чернь».

Может, защитники Маркса — его партия? Партайгеноссен? Но о них тоже пишет Энгельс Марксу: «Какое значение имеет партия, т. е. банда ослов, слепо верящих в нас? Воистину, мы ничего не потеряем от того, что нас перестанут считать адекватным выражением тех ограниченных собак, с которыми нас свели вместе последние годы».

Тогда кто же эти самые «пролетарии»?

Скажу откровенно — не знаю. Во всяком случае, никак не рабочие.

Глава 5. Потуги на мировую революцию

Не признавая другой какой-либо деятельности кроме дела истребления, мы соглашаемся, что форма, в которой должна проявляться эта деятельность — яд, кинжал, петля и тому подобное. Революция благословляет все в равной мере.

(Михаил Бакунин)

На протяжении конца XVIII-го и почти всего XIX вв. в Европе неоднократно пытались воплотить в жизнь коммунистическую утопию. И всякий раз — именно как глобальную, начало новой истории человечества и грандиозный поворот к чему-то замечательному. Карл Маркс откровенно писал, что «…французская революция вызвала к жизни идеи, которые выводят за пределы идей всего старого миропорядка. Революционное движение, которое началось в 1789 г. вызвало к жизни коммунистическую идею».^{126}

Во время Французской революции «бешеные» поднимают восстание в Париже 4–5 сентября 1793 г. Они требуют введения «максимума», то есть установления предельной цены продуктов: цены-то растут и растут. Разгромив восстание и перестреляв-пересажав «бешеных», якобинцы взяли многие их лозунги. В том числе с 29 сентября 1793 г. они ввели максимум. Теперь нельзя было повышать стоимость продуктов выше установленного. Нельзя было, правда, еще и платить выше установленной зарплаты.

Подвоз продуктов в города окончательно пресекся: не было смысла. Если продукты и появлялись, то по астрономическим ценам. Якобинцы стали выставлять заградительные отряды, чтобы не пропускать в города спекулянтов. Если торговцев ловили, то сразу же убивали (интересно, а куда девали товар? Неужели сами съедали, феодализм их побери? Ах, негодные нарушители идеалов равенства!).

В Ла-Рошели, Нанте, Бордо, Лионе отряды вооруженных людей прочесывали город, чтобы выловить торговцев. Обычно на рынок выходили крестьянки или мешанки-перекупщицы, как правило, вместе с детьми. Этих женщин вместе с их ребятишками, иногда с несколькими сразу, убивали самыми разнообразными способами. Чаще всего их связывали попарно, привязывали к ним детей и топили. Если мужья этих торговок и отцы детей брались за оружие, их поступки, конечно, объяснялись исключительно отсталостью, пропагандой «попов» и непониманием, как невыразимо прекрасна революция.

Становилось ли в городах больше хлеба? Сомнительно.

Специальные отряды грабили крестьян, но в те времена средства транспорта позволяли делать набеги только на ближайшие окрестности. Захватывали, ценой голодной смерти сельского населения, каплю в море.

Еще одной мерой, необходимой для счастья народа, оказался новый календарь. Французский республиканский (революционный) календарь был введен декретом Национального конвента от 1 вандемъера II года (5 октября 1793 г.), и отменен только Наполеоном с 1 января 1806 г. 1792 г. был объявлен началом эры Свободы, Равенства и Братства. Эра «от Рождества Христова» и начало года с 1 января упразднялись. Отсчет лет начинался с 22 сентября 1792 г., даты уничтожения королевской власти и провозглашения республики. Названия новых месяцев высасывались из пальца: вроде нивоза, фруктоза, жерминаля или прериаля.

Якобинцы сочли нужным демонстративно разорвать со всеми традициями, отменить исповедание Христа и ввести «естественную религию», которой почему-то считался культ Разума.

На Марсовом поле в Париже поставили алтарь Отечества, где 8 июня 1794 г. отмечался праздник Верховного существа: этот культ провозгласили, официально упразднив католицизм. На соборе Парижской Богоматери изображены Цари Иудейские. Эти фигуры сбили, перепутав с изображениями французских королей. Совершив это революционное деяние, «народ» расколол алтари, осквернил храм, а потом и в соборе начал «поклоняться Разуму». Этот последний представал в виде Богини Разума — красивой девицы в белой полупрозрачной рубашке. Девицу спускали на канате, и она венчала лаврами самых достойных якобинцев.

Бушевал террор, людей убивали по самым ничтожным поводам и просто за факт происхождения. Время якобинской диктатуры — период быстрого снижения и так невысокого уровня жизни народа. Только террором против «врагов народа» якобинцы удерживали власть в нищей, все больше голодающей стране.

По закону от 22 прериаля II года (10 июня 1794 года), принятому Конвентом, врагами народа были объявлены сторонники возврата королевской власти, вредители, препятствующие снабжению Парижа продовольствием, укрывающие заговорщиков и аристократов, преследователи и клеветники на патриотов, злоупотребляющие законами революции, обманщики народа, способствующие упадку революционного духа, распространители ложных известий с целью вызвать смуту, направляющие народ на ложный путь, мешающие его просвещению.

По этому закону враги народа наказывались смертной казнью (в точности, как в Мюнстере анабаптистов). Революционный трибунал якобинцев в одном Париже ежедневно выносил по 50 смертных приговоров.

Удостоверение о гражданской благонадежности выдавалось революционными комитетами коммун и секций. Такое удостоверение должен был иметь каждый гражданин согласно Декрету от 17 сентября 1793 г. Те, кому революционные комитеты отказывали в выдаче удостоверения о благонадежности, объявлялись «подозрительными» и подлежали аресту.

Враги народа арестовывались по анонимным доносам, судебная процедура была упрощена: не было ни защитника, ни прений сторон. Процесс занимал не более часа, остальное становилось делом техники.

Система террора не просто помогала удерживаться у власти. Она помогала все время держать все общество в напряжении. Обязанностью гражданина стало быть «беспокойным», все время радеть за общественные интересы и находиться в напряжении по любым поводам. Тот, кто не был все время напряжен и подозрителен, не выискивал врагов народа и не искал опасностей существующему строю извне и внутри государства, сразу же сам вызывал подозрения. По гениальной формуле Шамбарова, террор заставлял проявлять энтузиазм и проникаться «прогрессивной» революционной идеологией. Проникаться под угрозой смерти. Уверуй, или уничтожим!^{127} Кроме того, террор позволял не замечать ничтожности реальных дел якобинцев и явного вреда многих их мер. Ведь малейшее сомнение в пользе работы правительства для «народа» сразу делала человека «подозрительным».

Заключение в тюрьму само по себе могло стоить жизни. Как-то в Нанте пересажали городских чиновников. Спустя два месяца выпустили, но из 127 человек 39 уже умерли с голоду. Заключенный и не должен был долго жить, его путь и должен был как можно быстрее закончиться на гильотине.

Народ для якобинцев был умозрительным понятием, воплощением кабинетных теорий. Реальные люди не представляли для них существенной ценности.

Мало известный факт: в Париже действовали мастерские, в которых из кожи татуированных казненных изготавливались абажуры и другие красивые вещицы. Волосы казненных женщин использовались для изготовления париков. Сначала их сбривали с отрубленных голов, потом, видимо для удобства, стали сбривать перед казнью. Палач сам продавал волосы в мастерские.^{128}

«Прогрессивные люди» обожают рассказывать о том, что страшные немецкие нацисты только и делали, что вываривали мыло изо всех пойманных ими евреев, набивали матрацы женскими волосами и понаделали абажуров из заключенных концлагерей. Сложность положения вралей… я хотел сказать, прогрессивных людей в том, что до сих пор не представлено ни одного матраца с человеческими волосами. В Бухенвальде, превращенном в музей, были выставлены абажуры из человеческой кожи и человеческие сердца жертв медицинских экспериментов. Но в 1989 г., после падения ГДР, эти экспонаты изучили и выяснилось — и кожа на абажурах свиная, и сердца тоже свиные.^{129} Какие-то странные экспонаты, «неправильные». Что же до мыла. До сих по не существует методики варения мыла из человеческого жира.

А вот преступления «прогрессивных» людей, «борцов за светлое будущее» и «героических коммунаров» — доказуема. И не только сами преступления, но и нечеловеческое отношение коммунистов ко всем, кто не разделял их идеологии. Фактически — ко всему человечеству.

Луи-Антуан Сент-Жюст призывал «карать не только врагов, но и равнодушных, всех, кто пассивен к республике и ничего не делает для нее». «Друг народа» (по названию издававшейся им газеты) Жан-Поль Марат призывал обезглавить сто тысяч врагов народа. Жорж Жак Дантон считал, что во Франции можно оставить и пять миллионов человек из двадцати восьми, а Максимилиан Робеспьер наставал на двенадцати миллионах казней.

Якобинская диктатура — период, когда во Франции действительно пытались внедрить диктатуру вполне коммунистического свойства, как у мюнстерских анабаптистов. Якобинцы были непоследовательны, да и времени им не хватило: продержались они у власти чуть больше года, до июля 1794 г.

Французская революция осмысливала себя как начало нового этапа не только французской, но и мировой истории. Вопреки тому, что официально утверждалось в СССР, «революционные войны» начались не с агрессии сопредельных государств. Они начались по инициативе французских революционеров, стремившихся принести всей Европе такое же неслыханное счастье, какое обрушилось на Францию. Уравнения всех со всеми не принесли. Но и в Кракове при Тадеуше Костюшко на площади Рынок поставили гильотину, а идеи французской революции сильнейшим образом сказались во всех странах Европы.

И в двадцатых — сороковых годах XIX века Франция была горнилом, где выковывались все новые направления социализма… и распространялись по всей Европе. В Париже возникали, получали популярность, смешивались с другими идеи социализма (коллективизма) и коммунизма с самой разной политической окраской: от мистически-религиозной до ультрареволюционной, от диктаторской до анархистской.

В этом горниле порой причудливо сочетались идеи Фурье и Бабефа, Прудона и Маркса, Сен-Симона и апостола Павла. В Париж приезжал изучать идеи социализма и коммунизма буржуазный либерал Лоренц фон Штейн, в Париже Карл Маркс перешел от революционного демократизма к коммунизму, в Париже возникла и вскоре разрушилась его дружба с Прудоном, там же зародилась пожизненная взаимная неприязнь Маркса и основателя теории «русского социализма» Герцена.

Июльская революция 1830 г. шла даже не во всей Франции, а только в Париже. 5 июня над баррикадами впервые взвилось красное знамя — до сих пор революционеры поднимали черное знамя анархии.

К вечеру баррикады разбили артиллерийским огнем, а около сотни самых упертых революционеров заперлись в монастыре Сен-Мери и покончили с собой. Правительственные войска вошли в заваленный трупами, залитый кровью монастырь.

Эти события повлияли на всю Европу. Южные Нидерланды восстали против господства Севера и провозгласили себя независимым королевством Бельгия. Принятая Бельгией конституция считается одной из наиболее передовых в Европе того времени. Французский парламент даже рассматривал вопрос: а не принять ли Бельгию в состав Франции? Окончательные границы Бельгии были определены после войны с Нидерландами в 1839 г.

В 1830 началась смута в Польше, которую поляки называют Войной за независимость, а в России — польским восстанием 1830–1831 гг.

В некоторых государствах Германского союза начались беспорядки, вылившиеся в поправки или переиздания действующих конституций.

Волнения начались и в некоторых итальянских государствах, в том числе и в Папской области.

Неурожаи 1845–1846 гг. и экономический кризис 1847 г. создали напряжение во всей Европе. Но началось все опять во Франции.

Для начала 23–24 февраля произошло народное восстание, так называемая Февральская революция. Военные действия велись только в Париже. Повстанцы требовали признания красного знамени государственным. Они одержали в уличной борьбе в Париже победу над правительственными войсками. Покойников — до 14 000 человек с обеих сторон.

Революция 1848 г. свергла Июльскую монархию. 25 февраля была провозглашена Вторая республика (1848–1852). Естественно, прошли «демократические реформы». Декретом от 2 марта рабочий день был сокращен на час — до десяти часов в Париже и до одиннадцати в провинции. Декретом от 4 марта во Франции введено всеобщее избирательное право для мужчин.

Социалистам, правда, ничего не отломилось: на выборах в Учредительное собрание (23–24 апреля 1848 г.) победили республиканцы, было избрано значительное число монархистов. Все анархисты и социалисты потерпели полное поражение и в новое правительство не были включены — причем самым демократическим путем.

Вот тогда-то Бланки и бросил 15 мая 1848 г. демонстрантов на Учредительное собрание. «Революционных вождей» — Бланки, Барбеса и прочих — арестовали. А 23 июня — новое восстание, опять под черными и красными тряпками, с требованием «демократической и социальной республики», и отмену «эксплуатации человека человеком».

Казалось бы — внутренние французские разборки? Но «дело, которое мы защищаем есть дело всего мира», — писалось в листовках. Про весь мир — мягко говоря, преувеличение, а вот всю Европу тряхнуло.

Революционные события в Германии начались сразу же после того, как стало известно о провозглашении 25 февраля 1848 г. республики во Франции.

Может, и Германию провозгласить республикой? Волнения начались 27 февраля массовыми народными собраниями и демонстрациями в Бадене, продолжились в других государствах Западной и Юго-Западной Германии. Начиная с 6 марта сходки и демонстрации происходили в Берлине. 18 марта они вылились в восстание.

В середине апреля началось вооруженное восстание в Бадене — с целью провозгласить республику во всей Германии.

Вскоре возникли две конституции: Франкфуртская, более демократичная, и Прусская, монархическая. Учредительное собрание во Франкфурте поддержали и австрийские немцы: их вдохновляли идеи пангерманизма — объединения всех немцев в единое государство. Другие же народы Австрийской империи франкфуртскую конституцию игнорировали.

Можно долго описывать восстания, расстрелы, уличные бои между сторонниками этих двух конституций в разных государствах Германии. Уже в 1849 г. сторонники Франкфуртской конституции подняли восстания в Дрездене (в нем активно участвовал Бакунин) и в Бадене-Пфальце, но потерпели поражение.

В марте — мае 1848 г. восставали прусские поляки, требуя национальной автономии. Восстание подавили, проблемы остались.

Во всех этих событиях анархисты и социалисты очень хотели принять деятельное участие. Но никто их особенно не слушал.

Революция 1848–1849 гг. была здесь особенно пестрой. Тут и народные массы, жаждущие конституции. Тут и жаждущие «освободиться» народы Австрийской империи.

В ходе Венского восстания 13–15 марта 1848 г. 14 марта была отменена цензура, учреждены Национальная гвардия и Академический легион студентов. 15 марта, под давлением восставших, осадивших императорский дворец, Фердинанд I провозгласил созыв конституционного собрания для принятия конституции. Это означало победу революции.

По проекту Конституции от 25 апреля признавались свобода совести, печати, собраний, петиций, союзов, равенство граждан. Создавался двухпалатный рейхстаг — не хуже, чем в Британии.

Победу на выборах в рейхстаг одержали умеренные либералы. 1 сентября 1848 г. рейхстаг утвердил закон об отмене феодальных повинностей. Этот закон был подписан императором 7 сентября и означал ликвидацию личной зависимости и феодальных повинностей крестьянства.

В октябре начались новые события — из-за революции в Венгрии: «прогрессивная общественность» очень сочувствовала венграм, правительство не хотело их отделения от Австрии.

6 октября студенты венских учебных заведений разобрали железнодорожные рельсы, чтобы не дать армии ехать в Венгрию. На восстановление порядка были посланы правительственные войска — пешком. Их разбили рабочие венских предместий, австрийский военный министр Теодор фон Латур был схвачен и повешен. Победоносные отряды рабочих и студентов направились к центру города, где начались бои с Национальной гвардией и правительственными войсками. Восставшие захватили цейхгауз с большим количеством оружия, император и его приближенные бежали из столицы в Оломоуц.

Венские революционеры обратились к Венгрии с просьбой о помощи. После некоторого колебания глава венгерской революции Лайош Кошут согласился оказать помощь и направил одну из армий к австрийской столице. В Вену также прибыли отряды добровольцев из Брно, Зальцбурга, Линца и Граца. 19 октября венгерские войска разбили армию австрийского главнокомандующего Елачича и вступили на территорию страны.

Соединение национальных и социальных революций оказалось особенно грозным. Счастье, что к этому времени Вена уже была осаждена 70-тысячной армией фельдмаршала Альфреда-Кандида-Фердинанда Виндишгреца. 22 октября мятежный рейхстаг Австрии покинул столицу, оставив на произвол судьбы доверившихся революционерам людей. На следующий день Виндишгрец предъявил ультиматум с требованием безоговорочной капитуляции и начал артиллерийский обстрел города.

26 октября правительственные войска ворвались в Вену в районе Дунайского канала, но были отбиты отрядами Академического легиона. Студенты сражались против своего императора отчаянно и беспощадно. До 30 октября шли не менее жестокие уличные бои, чем в Париже. Если Вена не стала символом революции, а Париж стал — то лишь потому, что в Париже всегда все начиналось.

30 октября подошли венгры. Революционеры очень рассчитывали на их помощь, но разбитые венгры отступили. На следующий день имперские войска вступили в столицу.

После поражения Октябрьского восстания в Вене установилась диктатура Виндишгреца: начались массовые аресты, расстрелы революционеров. Члены Академического легиона и мобильной гвардии отправлены солдатами на итальянский фронт. Торжество реакции? Еще какое! Новый кабинет министров во главе с князем Феликсом Шварценбергом — сплошные интеллигенты-консерваторы и титулованные аристократы.

Да вот беда… Страна все же получила Конституцию, и никакая «реакция» не отменила повышения заработной платы, введения социального страхования, сокращения рабочего дня.

В этой Австрийской революции роль социалистов и анархистов ничтожна. Уже 23 августа 1848 г. была расстреляна организованная ими демонстрация рабочих в Леопольдштадте и разогнаны манифестации в венских предместьях. Тем их вклад и ограничился: гибелью людей, которых они вовлекли в бессмысленную бойню.

Фактически вся Австрийская империя оказалась охваченной революционным движением, которое распадается на несколько национальных революций: в Австрии, Венгрии, Италии, а также в Чехии, Словакии, Галиции, Трансильвании, Хорватии, Воеводине, Истрии и Далмации.

Можно долго рассказывать о каждой из них… Да что толку? Повествование утонет во множестве частностей. Главное — все были подавлены, но их требования были удовлетворены. Если так — то зачем были сами революции?

Характерна ситуация в Венгрии. Революционеры в ней победила, и в марте 1848 г. даровала населению демократические свободы, ликвидировала личную зависимость крестьян и феодальные повинности.

При этом венгерское правительство стремилось во-первых, подавить славян, во-вторых, завоевать власть в Австрийской империи. Так, чтобы не немцы, а венгры стали главным народом империи, а их язык — государственным.

В результате сербы создали автономную сербскую Воеводину в союзе с австрийским императором.

5 июня 1848 г. Хорватский Собор заявил о выходе страны из состава Венгерского королевства и присоединении к Австрии.

Словаки, румыны, карпатороссы тоже требовали признать себя равноправными с венграми. Венгерская артиллерия сметала с лица земли славянские и румынские деревни, «врагов демократии» расстреливали на месте.

А хорваты и сербы воевали с венграми — автономно, однако под знаменами Австрии.

В начале апреля 1849 г. начался знаменитый «весенний поход» венгерской армии на Вену. 14 апреля была принята Декларация независимости Венгрии, Габсбурги низложены, а правителем страны избран «революционный» адвокат Лайош Кошут.

Но 21 мая Австрийская империя подписала Варшавский договор с Россией… Посылая в Венгрию стотысячную армию И. Ф. Паскевича, Николай I вместо инструкции главнокомандующему сказал всего три слова: «Не щади каналий».

После короткой летней кампании, в которой австрийцы, русские и славянские народы сражались вместе, 13 августа 1849 г. венгерская армия капитулировала под Виллагоушем. Паскевич послал Николаю I донесение: «Венгрия у ног Вашего Величества», — после чего передал всех пленных австрийскому правительству. Вешали венгров австрийцы. Во всех учебниках этот эпизод подается исключительно как проявление «реакционности» Николая I и его стремления стать «жандармом Европы». А была ведь и помощь славянам, которым венгерское владычество ничего хорошего не сулило.

Воевали между собой и другие народы империи. Например, в Далмации — итальянцы и хорваты.

По всей Италии тоже шли восстания, о которых можно много чего рассказать. Но это будет очень однообразный рассказ о мятежах, убийствах и предательствах.

В 1848–1849 гг. катилось по всей Европе… А началось во Франции, в Париже.

Франко-Прусская война окончилась бесславным поражением Франции. Луи-Наполеон отрекся от престола 4 сентября 1870 г., и в этот же день в Париже была провозглашена Третья Республика.

Уже 19 сентября прусские войска осадили Париж. Во время артиллерийского обстрела были уничтожены окаменелости, в том числе — уникальные отпечатки ихтиозавров. Счет потерь шел на тысячи людей. Запасов продовольствия не было. Гусь стоил 70 000 франков, фунт пшена — тысячу. Все животные из зоопарка были съедены, кроме обезьян: к тому времени теория Дарвина была широко известна, и поедать ближайших родственников казалось невозможным. В лавках стали продавать мясо собак, кошек и крыс, блюда из их мяса подавались в парижских ресторанах.

Удивительно, но факт: город продержался четыре месяца, до 28 января 1871 г. После этого с Пруссией был заключили унизительный мирный договор, а Франция оказалась фактически в состоянии гражданской войны.

Во время Франко-прусской войны все желающие граждане были вооружены, избрали себе офицеров и составили Национальную гвардию. К моменту капитуляции гвардейцев было 300 000 человек. Национальные гвардейцы получали жалованье.

Бисмарк требовал, чтобы все без исключения войска, находившиеся в Париже, были разоружены. Французы резонно отвечали, что правительство может обезоружить Национальную гвардию только посредством уличных боев. После этого решили, что регулярные части сложат оружие, а Национальная гвардия его сохранит.

8 февраля 1871 г. состоялись выборы в новое Национальное собрание. В Париже подавляющим большинством голосов избраны были представители радикальной демократии, в том числе писатель Виктор Гюго. Демократы обещали децентрализовать управление Францией, и дать больше свобод общинам-коммунам. Социалистов в Национальном собрании было трое, провинция же избирала в основном монархистов.

17 февраля громадным большинством голосов Национальное собрание избрало «главой исполнительной власти» историка — профессора Луи Адольфа Тьера (1797–1877). Он убеждал все партии соединиться и действовать заодно, пока не будет заключен окончательный мир — и добился временного перемирия между почти всеми партиями. Сумел он и составить коалиционное правительство.

Но Париж фактически жил автономно, решения правительства почти игнорируя.

Одним из первых декретов Тьера было: сохранить жалованье только за теми национальными гвардейцами, которые не имеют другого дохода (это имело целью ослабить мятежный Париж). Но получилось наоборот: 100 000 зажиточных и умеренных национальных гвардейцев покинули службу и город. А радикалы остались.

15 марта 1871 г. Тьер прибыл в Париж и приказал увезти пушки Национальной гвардии. Орудия стояли на высотах Монмартра почти без охраны. 18 марта правительственные войска легко вошли на Монмартр, но оказалось: никто не подумал взять лошадей и упряжь. Пока войска дожидались упряжи, собралась Национальная гвардия. Гвардия не воевала — она агитировала, и это оказалось эффективнее всего: солдаты стали переходить на ее сторону.

Судьба начальников, пытавшихся остановить анархию, печальна: толпа расстреляла и армейского генерала Леконта, и командующего Национальной гвардией генерала Клемана Тома, который не хотел воевать с законным правительством. К тому же в 1848 г. он выступал против революции. Припомнили и убили.

После этих событий Тьер приказал всем верным правительству войскам отойти в Версаль. Там и заседало правительство, собирая армию и пользуясь полной поддержкой всех провинций.

Параллельное и совершенно незаконное «Правительство народной обороны» создано было исключительно населением Парижа. Под прямым влиянием Парижской коммуны были провозглашены революционные коммуны и в ряде провинциальных городов — в Лионе, Марселе, Тулузе и других. Самой долговечной оказалась Марсельская — она продержалась целых 10 дней. Причина проста: эти коммуны никто не поддерживал.

Вот в Париже «Правительство народной обороны» провозгласило отдельную от Франции Парижскую коммуну на 72 дня, с 18 марта по 28 мая. Потом коммунисты рассказывали сказки, что Парижская коммуна — первое государство, построенное на социалистических принципах. Это не так: ведь намного раньше «феодальные социалисты», включая и анабаптистов, делали примерно то же самое.

Парижская коммуна — первое социалистическое государство Нового времени, построенное на основах не религиозного, а «научного» коммунизма. Революционеры сразу же ввели республиканский календарь якобинцев вместе григорианского, «Марсельезу» как государственный гимн, и красную тряпку в качестве знамени.

Центральный Комитет позволил каждому округу и каждой общине устанавливать свой политический и социальный строй. В результате в Париже окончательно воцарился полный бардак, отец порядка.

Общее руководство должен был осуществить Конгресс, или Совет делегатов отдельных общин. 26 марта провели выборы в общинный совет. Из 485 000 избирателей в выборах участвовали 229 000. В Совет выбрали 71 сторонника коммуны и 21 противника. Противники дружно сложили с себя полномочия под угрозой расправы. 16 апреля «доизбрали» еще 7 сторонников коммуны. Причем до 80 % избирателей старались не участвовать в выборах — боялись: кого не выбери, а неизбранные тоже вооружены.^{130}

Из 78 (по другим данным — 86) членов Совета коммуны 32 были неоякобинцами (двое из них — дожившими до 1871 г. престарелые якобинцами), 23 последователя Прудона, 12 бланкистов (з них пятеро имели уголовное прошлое, семеро — писатели, врачи и журналисты, безо всякого политического опыта, а еще пятеро — уличные болтуны, честолюбцы без знания людей и истории), 4 бакуниста, 10 беспартийных. По другим данным, 19 принадлежали к международной ассоциации, подчинявшейся Первому интернационалу. Социалисты других фракций были еще более случайными людьми.

Дожившие до 1871 г. якобинцы Французской революции «представляли собой только развалины», а неоякобинцы просто не знали, что дальше делать. Действительно: и они, и бланкисты, и анархисты ненавидели империю. И вот ее уже нет! Они хотели диктатуры пролетариата, но цели ее видели очень уж по разному.

Вообще-то Центральный комитет, как Временное правительство, должен был сложить с себя полномочия после избрания Совета. Но не сложил. В обоих одновременно действовавших правительствах бесконечно ругались разные партии и группировки.

22 дня обсуждалась общая программа коммуны. Результатом трехнедельной болтовни стала «Декларация ко французскому народу» от 19 апреля. В ней нет ничего, кроме самых общих мест. Вопли о свободе и братстве, никаких конкретных решений по любому из общественно важных вопросов. С такой «программой» и думать нечего было поднять провинцию.

Развалить экономику и общественную жизнь у коммунаров получилось неплохо. Они разрешили не платить за квартиру и не выплачивать долгов, бесплатно забирать вещи, раньше заложенные в ломбарде. Запрещены были вычеты из заработной платы, ночная работа в пекарнях; определен минимальный размер вознаграждения для лиц, состоящих в услужении. В результате даже то производство, что было — приостановилось. Например, по утрам не стало хлеба, раз ночью его было нельзя выпекать.

Вот с построением нового общества дела обстояли более кисло. Декрет от 16 апреля передавал производительным ассоциациям все промышленные заведения, покинутые владельцами. Все чудесно, только эти заведения без владельцев все равно не работали. Организация рабочего контроля над производством и открытие общественных мастерских для безработных не дали решительно ничего.

Коммуна признала за незаконнорожденными все права законных детей, отделила церковь от государства, прекратила платить священникам и объявила «достоянием нации» все церковные имущества. Религиозные «христианские социалисты» оказались в оппозиции.

В подвалах Французского банка хранилось тогда наличными деньгами, ценными бумагами, вкладами и т. д. около трех миллиардов франков. Депутаты… не нашли этих денег. Комиссар Белэ был симпатичным и добродушным старым инженером, который не имел никакого представления о финансах. Вице-директор банка легко обманывал его, и в результате деньги французского государства дожили до конца коммуны не тронутыми.

Даже инстинкт самосохранения у коммунаров не срабатывал. Комиссия общественной безопасности работала так, что в Париже все время появлялись агенты версальского правительства. Антикоммунистические газеты запрещались, но назавтра, даже без изменения названия, свободно продавались на бульварах.

Общее руководство военными действиями совершенно отсутствовало. Отдельные отряды делали вылазки, ставили пушки, наступали и отступали, куда и как хотели. После убийства командующего Национальной гвардией его место занял морской офицер Люллье — алкоголик, он почти никогда не просыхал. Комендант Парижа, типографский наборщик Бержере… забыл приказать занять ведущий форт Парижа, Мон-Валерьян. Узнав, что он пуст, версальцы немедленно его захватили.

Новый комендант Парижа, поляк Ярослав Домбровский, провел через Совет коммуны декрет об обязательной службе в Национальной гвардии всех граждан от 17 до 40 лет. Реально кто хотел — тот не служил.

3 апреля отряды Национальной гвардии двинулись на Версаль. Шла расхристанная толпа — никакой организации, много пьяных. 4 апреля наступавшие были остановлены и покатились назад, не принимая штыкового боя. До тысячи трупов оставили революционеры между Парижем и Версалем.

Не в силах воевать, коммунары ввели систему заложников: с 6 апреля всех, кто в любой форме общался с версальцами, заключали в тюрьмы. За всякую смерть коммунаров от рук версальцев должны были по жребию казнить трех заложников. К счастью, творившийся бардак не дал последовательно реализовывать это решение.

21 мая версальские войска вошли в Париж. До сих пор спорят, почему ворота остались открытыми: оплошность это или измена. Начались восьмидневные уличные бои на кривых парижских улицах, загроможденных баррикадами. На баррикадах стояло 1600 пушек. Коммунары получили приказ поджигать или взрывать всякий дом, который вынуждены были оставлять. Если жильцы сопротивлялись, их убивали на месте.

Виктор Гюго сочинил красивую жалостную историю про маленького, но очень героического коммунара Гавроша. Прототип его неизвестен. Но известны случаи, когда дети пытались тушить пожары и растаскивали костры у стен своих домов… Старших дома не было: пап угнали «строить светлое будущее», а мам — баррикады. В результате дети лет 10–12 лет оставались одни; они старались спасти семейное имущество и свой кров от пожара. А коммунары их расстреливали.

Коммунисты! Анархисты! Все «прогрессивные» люди! Радетели о народе! Сочинители бредовых сказочек об ужасах «буржуазного строя»! Жалельщики убиенных «реакцией» деток! Что же вы не рассказали об этих преступлениях? Что же вы придумываете гаврошей, и в упор не видите убитых коммунистами детей? Детей обоего пола, умиравших под пулями строителей вашей ненаглядной утопии?

Париж в эту неделю затянуло дымом бесчисленных пожаров, по многим улицам нельзя было пройти. Если сгорел не весь город, то по одной причине: версальцы двигались очень быстро. А население частенько нападало на коммунаров, чтобы не дать им поджечь здание. Особенно печальна была участь коммунистов и анархистов, которые забирались на высокие этажи, чтобы стрелять оттуда по солдатам законной армии: очень часто жители оккупированных ими квартир сбрасывали их с балконов или выкидывали в окна. А потом жители срывали красную тряпку и вывешивали из окна белое полотнище. Версальцы шли между окон, из которых свисали белые полотнища.

Тем не менее здания Тюильри, ратуши, министерства финансов и Счетной палаты пришлось восстанавливать. Одного из самых агрессивных коммунаров, Варлена, захватили живым на последней баррикаде, на улице Рампоно. Его час водили по улицам Монмартра. Не знаю, как «пролетариат» из теоретических брошюрок, но реальные рабочие и мелкие буржуа проклинали его и плевали в него. Чтобы расстрелять негодяя, солдатам пришлось отгонять от него толпу: все хотели сами прикончить коммунара. Варлен тоненько скулил, не мог держаться на подламывающихся ногах. Посадили и стреляли в сидящего, а труп унесли, отбивая у разъяренной толпы.

После уличных боев правительство тайно отпустило на свободу членов Совета Белэ, Малона и Тейсса: по закону они подлежали суду, как изменники и соучастники убийств и насилий. Но, занимая высокие должности в коммуне, эти люди спасли целые кварталы Парижа от разрушения. Запомним имена честных людей, пусть и запятнавших себя соучастием в деяниях безумных и преступных. Не одних же мерзавцев надо помнить.

В последние три дня коммуны из нескольких сот заложников, содержавшихся в тюрьмах Парижа, федералисты расстреляли 63 человека. 24 мая были убиты шестеро, из них только один мирянин: чиновник Бонжан. Остальные пятеро: известный теолог, очень интеллигентный священник парижский архиепископ Дарбуа (1813–1871), образованный аббат Дегерри, еще трое священников, имен которых я не знаю. Будете в Париже, поставьте им свечу в Соборе Парижской Богоматери: долг честного человека помнить жертвы преступлений коммунистов.

Последнее сражение произошло 28 мая на кладбище Пер-Лашез. До 1600 убитых оставили обе стороны. Последние 147 еще живых коммунаров засели за стеной. Они были окружены и здесь же, на месте, расстреляны.

Коммунисты называют совершенно фантастические цифры сосланных и расстрелянных «жертв реакции»: семьдесят тысяч, а если считать с вынужденными эмигрировать, то около ста тысяч.

В действительности число убитых в ходе боев 2128 мая определяют страшной вилкой 15–30 тысяч человек. Из них 5000 — версальцы. Из руководства коммуны пали в бою Флуранс, Верморель, Делеклюз и Домбровский; расстреляны без суда Варлен, Мильер, Риго, Дюваль.

А вот по суду расстреляли 21 человека из 13 000 отданных под суд. В их числе — Россель и Ферре. В Новую Каледонию сослали 7500 человек.

Парижская коммуна была осуждена всем цивилизованным человечеством. Немцы выпустили из плена до 60 000 французских солдат, если они соглашались служить версальскому правительству Тьера. Эти войска они пропускали сквозь свои позиции. Впрочем, пропускали они и коммунаров, но не вооруженными отрядами, а безоружных и по одному, когда они драпали от французской армии.

Если верить легенде, Эжен Потье, автор «Интернационала», неделю жил в уже отбитом у коммунаров Париже. Скрывался — и в этих-то героических условиях писал «Интернационал». А потом уже уехал в Британию.

Но есть и другая легенда: что Эжен Потье был в числе тех, кто как раз просочился сквозь немецкие кордоны. Если верить легенде, добрые немецкие солдаты даже дали ему бутерброд и запасные штаны взамен испачканных. Пока Потье их переодевал, солдатам как раз принесли еду… И героический спаситель человечества от самого себя протянул руку за еще одной подачкой.

Прошло всего несколько месяцев после конца безумия, и Франция снова заняла место в ряду великих держав. «С социализмом покончено навсегда!» — произнес наивный Тьер. Жаль, что большинство коммунаров не могли видеть всеобщего признания и уважения, которым пользовалась Франция под управлением законного президента, ученого-историка Тьера.

Коммунары верили, что их революция — начало мировой. На улицах Парижа воевали венгр Лео Франкель, поляки Ярослав Домбровский и Валерий Врублевский, итальянцы, бельгийцы, русские — Елизавета Дмитриева, А. Корвин-Круковская (Жаклар), Петр Лавров, М. Сажин.

Но на этот раз Европа не заполыхала, как это было в 1848 г.

Глава 6. Объединения социалистов

Однажды Лебедь, Рак и Щука Везти с поклажей воз взялись.

(И. А. Крылов)

Социалисты разделялись по многим признакам. Один из них — отношение к национальности и исторической традиции. Национальные социалисты хотели сделать равными в первую очередь представителей своего народа. Социализм — как национальный выбор. У них не было лозунга международного объединения.

Интернациональные коммунисты плевать хотели на культурное и историческое наследие всех народов. Им было важно объединить «пролетариев» всего мира для интернациональной коммунистической революции.

Союз таких социалистов возник внешне почти случайно в 1864 г: 28 сентября в Лондоне собрался многолюдный митинг в поддержку польского национально-освободительного восстания. Присутствовало не менее двух тысяч человек. Здесь были рабочие Англии, Франции, Германии и других стран, революционеры-эмигранты, жившие в Лондоне. Участники митинга с воодушевлением приняли решение создать международную организацию, названную вскоре Международным товариществом рабочих.

Фактически Международное товарищество четко продолжало Союз коммунистов. Карл Маркс на митинге не выступал, но был избран в состав руководства. Вскоре руководящий орган назвали Генеральным советом. Постепенно Маркс и Энгельс полностью взяли на себя руководство этой крайне разношерстной организацией. Именно Маркс подготовил Учредительный манифест и Временный устав товарищества, единодушно утвержденные 1 ноября того же года.

Генеральный Совет находился в Лондоне. В 1865 г. секции Интернационала были созданы во многих странах Европы.

Интернационал хотел руководить стачечной борьбой рабочих, чтобы подтолкнуть их к мировой революции. Реально он организовал взаимопомощь забастовщиков разных стран. В 1867 г. вспыхнула забастовка бронзовщиков в Париже. В ответ хозяева уволили всех рабочих. Но Интернационал пришел к ним на помощь: собрал средства среди английских рабочих и переслали во Францию. Узнав об этом, «буржуазия» отступила. Такого рода новость мгновенно облетала всю Францию. Авторитет Интернационала рос, росло и число его членов.

В 1866 Г. в Женеве состоялся I конгресс Интернационала. В 1867-м в Лозанне собрался II конгресс, а в 1868-м в Брюсселе — III конгресс. В результате острых споров и горячих дискуссий было принято решение, что не только рудники, шахты, леса, фабрики и т. п. должны быть обращены в общественную собственность, но и земля. IV конгресс в Базеле в 1869 г. подтвердил это решение.

Интернационал взрывали изнутри споры разных социалистов — сторонников Маркса, Прудона, Бакунина. На каждом из конгрессов они выясняли, что такое «правильный» социализм, и как должно быть устроено общество будущего.

Марксисты отводили особую роль промышленным рабочим.

Бакунинцы и прудонисты такую же роль отводили всем трудящимся, включая крестьян и мелких собственников города.

Марксисты считали, что неизбежна «диктатура пролетариата», и только потом государство отомрет.

Бакунинцы и прудонисты полагали, что любая государственная власть, в том числе власть коммунистов над народом, есть зло, а главное зло, которое надо устранить — это государство.

Все группировки уверяли, что их теория — единственно-верная.

В течение IV конгресса в Базеле (6–12 сентября 1869 г.) голосования по различным резолюциям и поправкам выявили следующий «расклад сил»:

63 % делегатов сгруппировались под текстами так называемого антиавторитарного крыла («бакунистов»),

31 % сгруппировались под текстами марксистов,

6% поддержали прудонистов.

Окончательный раскол произошел в начале сентября 1872 г. в ходе V конгресса Интернационала в Гааге. Уже при определении места его проведения возникли споры. Одни предлагали Швейцарию, другие — Голландию. Конгресс объединил 65 делегатов из 10 стран.

Марксисты в XX веке не стеснялись писать, будто «победили в I Интернационале». Странная это была «победа», когда треть делегатов «исключила» из своих рядов две трети, после чего переехала в Нью-Йорк. Руководить рабочим движением Европы из Америки оказалось невозможным. Деятельность Интернационала прогрессивно угасала 4 года. Это уже была агония, и в 1876 г. было принято решение об его роспуске.

Наверное, это покажется странным марксистам и их сторонникам, но часть I Интернационала, отвергнутая марксистами, не провалилась сквозь землю. Организация стала называться Международной Ассоциацией Трудящихся, или Анархистским Интернационалом. В 1877 г. деятельность этой организации замерла, однако в 1922 г. она возродилась под тем же названием. Еще ее называют Берлинским интернационалом профсоюзов, она существует и поныне.

II Интернационал, называемый еще Социалистическим или Рабочим Итернационалом — международное объединение социалистических рабочих партий, созданное в 1889 г. Теоретически он продолжил традиции Первого интернационала, но анархисты в нем были в меньшинстве, а с 1893 года не участвовали вообще. Да и зачем? У них свой Интернационал уже был.

Коллективными членами II Интернационала были отдельные партии. Для постоянной связи между партиями-членами в 1900 г. было учреждено Международное социалистическое бюро в Брюсселе. Но решения Бюро не были обязательны для всех членов.

Интернационал ввел празднование 1 Мая и 8 Марта. Стоит напомнить, что это за праздники.

1 мая 1886 г. социалистические, коммунистические и анархические организации США и Канады устроили ряд митингов и демонстраций. При разгоне такой демонстрации 4 мая в Чикаго погибло шесть демонстрантов.

Революционеры провели новые массовые выступления, со стрельбой и взрывами бомб. Было убито восемь полицейских и то ли четверо, то ли даже пятьдесят рабочих. По обвинению в организации взрыва четверо рабочих-анархистов были приговорены к смерти. До сих пор до конца неясно, были виновны именно эти четверо или нет.

В 1889 г. на соцконгрессе в Париже решили считать 1 мая днем международной солидарности трудящихся и Днем борьбы трудящихся за восьмичасовой рабочий день. Коммунисты впервые отметили 1 Мая в 1890 г. в Варшаве.

Этот праздник признавали и национальные социалисты. Нацисты праздновали его как День национального труда.

В 1923 г. Гитлер говорил в Мюнхене: «1 мая может быть в жизни народа лишь прославлением национальной творческой свободы, в противовес интернациональной идее разложения, и освобождением национального духа и хозяйского порядка от интернациональной заразы. Это в конце концов вопрос выздоровления народов».

В 1910 г. II Интернационал объявил 8 марта Международным женским днем. Возник этот праздник 8 марта 1857 г. в Нью-Йорке, когда собрались на манифестацию работницы швейных и обувных фабрик. Они требовали десятичасового рабочего дня, светлых и сухих рабочих помещений, равной с мужчинами заработной платы. В этот день во многих районах Нью-Йорка сотни женщин вышли на демонстрации, требуя представления им избирательного права.

В том же году на Международной конференции женщин-социалисток в Копенгагене Клара Цеткин выступила с предложением о праздновании 8 марта Международного женского дня.

В 1911 г. этот праздник впервые отмечался — правда, 19 марта. В Австрии, Дании, Германии и Швейцарии в манифестациях приняли участие более миллиона женщин и мужчин.

До начала 1900-х годов в Интернационале преобладала линия на подготовку мировой революции. На конгрессах принимались решения о невозможности союза с буржуазией, недопустимости вхождения в буржуазные правительства, протесты против милитаризма и войн и т. п. Но чем дальше, тем более значительную роль в Интернационале стали играть реформисты. Левые кричали про оппортунизм, их воплей никто не боялся.

С началом Первой мировой войны в большая часть партий и профсоюзов, отказавшись от классовой борьбы, встала на точку зрения классового мира внутри государства и защиты отечества. Отдельные вожди оказались в рядах коалиционных национальных правительств. Сторонники продолжения революционной борьбы стали называть Второй Интернационал «Желтым Интернационалом», т. е. «Интернационалом проституток».

Один из лидеров французских социалистов, Жан Жорес (1859–1914), пал жертвой своих убеждений: за упорное стремление поддерживать отношения с немецкими социал-демократами его прозвали «герр Жорес» — весьма ядовито для страны, собирающейся воевать с Германией.

Под его руководством социалисты добились крупного успеха на выборах в апреле — мае 1914 г., получив 1 385 000 голосов и выиграв 102 депутатских мандата. Жорес — против войны! Премьер-министр Рене Вивиани (1863–1925) не раз предлагал Жоресу войти в правительство: надо же содействовать единству нации перед лицом германской опасности. Тот категорически отказывался.

В июне 1914 г. по его инициативе социалистическая фракция проголосовала против предоставления правительству крупного военного займа. На чрезвычайном съезде социалистической партии Франции именно Жорес добился резолюции, что в случае войны пролетариат начнет всеобщую стачку. 25 июля в речи в Лионе он призывает к совместному антивоенному выступлению пролетариата всех европейских стран. Не дадим начать войну! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Жореса называют первой жертвой еще не начавшейся войны: накануне объявления всеобщей мобилизации, 31 июля 1914 г. он был убит в парижском кафе — в него трижды стрелял из револьвера националист Рауль Вилен. Всю войну убийца провел в заключении, но в 1919 году предстал перед судом и… был оправдан — суд посчитал убийство противника войны вкладом в победу.

Любители конспирологии порой считают его смерть убедительным доказательством того, что Великую войну спровоцировала «мировая закулиса». Ведь Жорес был единственным человеком, который мог остановить войну. Вот его и убили. После его смерти руководство социалистов начало переходить к поддержке правительства в начинающейся Первой мировой. По словам президента Франции Раймона Пуанкаре (1860–1934), «священный союз» политических партий возник «на крови Жореса».

В 1914–1918 гг. Интернационал, естественно, не функционировал. Деятельность Международного социалистического бюро была прекращена.

Те, кто продолжали не поддерживать свои правительства, провели в 1915 г. в Циммервальде (Швейцария) собственную конференцию, положив начало Циммервальдскому объединению. Много позже, в 1919 г. в Советской России на основе этого объединения стали создавать Третий Коммунистический Интернационал (Коминтерн).

Второй же Интернационал начал возрождаться в феврале 1919 г. Часть партий вошла в него позже, и с 1923 г. по сей день существует Рабочий социалистический интернационал.

Глава 7. Социал-демократия — могильщик утопии

Желающий изменить какой-нибудь дурной закон, не проповедует восстания против этого закона.

(Джереми Бентам)

Почему же социалисты в 1914 г. поддержали свои правительства? Ведь как будто война — прекрасная возможность стать еще большими радикалами, поднять восстание и придти к власти?

Причина в том, что в начале XX века цели социалистов оказались реализованными. Я имею в виду, конечно, не построение Утопии или Города Солнца. Канала Мадрид — Париж тоже не прокопали, женщин не обобществили. Утопические лозунги остались утопией, никому не интересные. Но реальные цели социалистов воплотились в реальную жизнь.

Долгое время они вовсе не считали ценностью либерализм, а либералы плохо относились к демократии. Но вот в 1835 г. выходит книга Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке». Оказывается, личная свобода и частная собственность в США сосуществуют с демократией!^{131} А раз так, то и социализм может бороться за демократию. Особенно если он против вмешательства государства в экономику. Это открывало социалистам колоссальное поле деятельности в реальной политике.

В 1847 г. вышла книга сторонника Фурье Виктора Консидерана «Манифест демократии в XIX веке». Карл Маркс явно писал свой «Манифест…» в противовес «Манифесту…» Консидерана. Сам же Консидеран призывал прекратить политическую борьбу и вообще борьбу классов, чтобы демократическим путем добиваться строительства фаланстеров. Действительно: зачем воевать, если можно получить то же самое мирным путем?

Главным же отцом-основателем социал-демократии называют публициста и адвоката Фердинанда Лассаля (1825–1864). Исключительно яркий и талантливый человек, Лассаль сделал необычайно много. Он написал ряд книг и статей по вопросам юриспруденции, экономики и истории. Он был настолько популярен и влиятелен, что за поддержку включения в Пруссию Шлезвиг-Голштинии канцлер Бисмарк обещал Лассалю учредить всеобщее избирательное право в Германии. Лассаль поддержал включение. Бисмарк тоже сдержал обещание. Их взаимное уважение (если не симпатия) не удивительны — ведь оба желали объединения Германии. Правда, Лассаль считал, что все немецкие земли, в том числе и Австрия, должны объединиться (не исключая и австрийских) в единую республику. При этом рабочий класс — носитель чистой идеи государства.

Государство же — духовное единство индивидуумов, основное назначение которого — создавать условия, когда все граждане государства могут быть свободны. Лишенный же романтики Бисмарк намеревался строить империю.

В переписке с Бисмарком Лассаль даже рассуждал о возможности поддержки рабочим классом монархии, если бы она не была эгоистична, как буржуазия. Если бы монархия встала на подлинно революционный и притом национальный путь «и превратилась из монархии привилегированных сословий в социальную и революционную монархию».

Лассаль заявил себя убежденным социалистом и сторонником Карла Маркса. В 1848 г. он сотрудничал в «Новой Рейнской газете» и даже получил за это тюремный срок. Интересно, что присяжные оправдали Лассаля, но суд исправительной полиции присудил его к тюремному заключению.

Талантливый агитатор и пропагандист, Лассаль называл себя учеником Маркса. По существу, само имя Маркса стало известным в Германии благодаря Лассалю: ведь Маркс и не умел, и не хотел делать что-либо для пропаганды своих мыслей. По-видимому, считал их столь сверхценными, что не прилагал усилий ради усвоения их другими. Пусть воспринимают все как есть! Даже самые туманные и невнятные тексты.

Зная чуть ли не наизусть «Манифест коммунистической партии» и экономические труды Маркса, Лассаль так активно пропагандировал его взгляды, что после гибели Лассаля Маркс счел необходимым на первой же странице «Капитала» (1867) заявить о своем авторстве идей, им распространенных.

Лассаль всегда заявлял себя учеником и последователем Маркса, хотя был младше его всего на семь лет. А вот Маркс поносил его последними словами и бранил на все корки: «чванливая обезьяна», «бахвал», «скотина» и «осел» — это при том, что Лассаль присылал ему на отзыв все свои пропагандистские материалы и охотно советовался по различным вопросам.

По мнению Маркса, Лассаль и еврей «неправильный»: судя по форме черепа он происходит от тех евреев, которые во время Египетского плена скрещивались с неграми.

Частично дело в зависти Маркса: усилиями Лассаля была создана в 1863 г. первая рабочая социалистическая партия — Всеобщий германский рабочий союз. Она оказалась успешной и вскоре стала получать свою толику власти. Маркс невероятно завидовал. Говорили, что после каждой удачной статьи Лассаля у Маркса становится больше прыщей и фурункулов.

Расходились Лассаль и Маркс в сущей «мелочи»: Лассаль ни на минуту не верил в успех насильственной коммунистической революции. Он не хотел повторения «ужасов июньских дней» — реалий восстания парижского пролетариата в 1848 г… Он считал, что если все население Германии получит избирательные права, коммунисты придут к власти парламентским путем. Решать проблемы нужно путем «науки и согласия», «а не ненависти и дикой санкюлотской ярости».

Так социализм оказался окончательно соединен с либерализмом. Никакой диктатуры пролетариата и вообще господства рабочих! Ни в какой форме! Только равенство и классовый мир!

Лассаль призывал рабочий класс, интеллигенцию, все классы и сословия к легальной политической борьбе за всеобщее избирательное право — к митингам, петициям, демонстрациям. «Поднятое мною знамя есть знамя демократии вообще, — говорил Лассаль. — Я вызываю движение общее, демократическое, народное, а не классовое только».

Если бы не гибель Лассаля в возрасте 39 лет, трудно сказать, каких высот он мог бы достигнуть. А погиб Лассаль на дуэли. В 1864 г., находясь в Швейцарии, он влюбился в шестнадцатилетнюю Елену, католичку, дочь известного баварского дипломата. Ради этого брака он готов был на любые жертвы, вплоть до выкрещивания в католичество. Отец же невесты пришел в ужас, узнав о еврейском происхождении и особенно о революционных взглядах Лассаля. Он запретил дочери и думать об этом браке и срочно выдал ее за валашского дворянина Янко Раковицу. Обезумев от горя, Фердинанд Лассаль вызвал жениха на дуэль, в результате которой был ранен и через несколько дней умер в Женеве. Возлюбленная Лассаля вышла замуж за его убийцу и дожила до глубокой старости. Лассаль же, увы, был похоронен на еврейском кладбище в родном городе Бреслау-Вроцлаве.

Характерна реакция Маркса на смерть «конкурента»: «Я заявляю, что лассалевская партия должна быть распущена, потому что она не нужна рабочему движению». То есть он требует ликвидировать Общегерманский рабочий союз.

В свое время Лассаль начал с того, что предлагал Марксу начать практически реализовывать его, Маркса, идеи. Маркс отказался. И теперь — ликвидировать!

Никто, конечно, Общегерманский рабочий союз не закрыл.

Тогда Маркс решил создать собственную «правильную» организацию — Интернационал. А потом на правах секции Интернационала возникает Социал-демократическая партия Германии в Эйзенахе (1869). В 1875 г. эта партия объединилась со Общегерманским рабочим союзом на съезде в г. Готе. И объединилась на платформе не Маркса, а Лассаля!

Маркс подверг эту платформу уничтожающей критике в работе «Критика Готской программы». Нет и не может быть никакого народного государства! — вещает Маркс. Только диктатура пролетариата даст свободу рабочим!

Маркс вопит, социал-демократы добиваются своих целей и постепенно становятся одной из правящих партий.

В 1899 г. вышло в свет сочинение Эдуарда Бернштейна (1850–1932) «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии». Сточки зрения автора, в социологи Маркса многовато «утопизма», а цель социал-демократов — построение «демократического социализма», законного наследия либерализма. Демократия, по Бернштейну, есть «средство и в то же время цель. Она есть средство проведения социализма, и она есть форма осуществления этого социализма».

Русскую революцию 1905–1907 гг. многие немецкие социал-демократы считали бессмысленным путчем.

Как ни удивительно, в Британии социал-демократия начиналась с отрицания парламентской борьбы. Организованный оуэнистами конгресс кооператоров и тред-юнионистов в 1833 г. пошел под знаменами антипарламентаризма. Доказывая бесполезность политических реформ, оуэнисты настойчиво пропагандировали планы организации производственных кооперативов для постепенного перехода к строю коммунистических общин.

К такому строю Британия до сих пор «почему-то» не перешла, но тред-юнионы и разные формы кооперации трудящихся стали частью политический и экономической системы страны.

Долгое время все английское общество делилось на собственников, которые обладали правами и свободами, а несобственники фактически находились почти вне закона.

Средства профсоюзов и добровольных объединений трудящихся не охранялись законом, их как бы и не существовало. Доходило до прямой дискриминации трудящихся по найму в сфере культуры: еще в середине XIX в. все музеи, художественные галереи и т. п. были закрыты по воскресеньям в соответствии с требованием церкви о соблюдении завета об отдыхе в этот день. Но это означало, что рабочие не могли их посещать!

В 1855 г. при поддержке профсоюзов была организована Национальная воскресная лига, поставившая задачу добиться больших возможностей для образования и развития культуры в воскресные дни.

Архиепископ Кентерберийский был яростным противником каких-либо изменений, однако в 1877 г. в Манчестере открылись гражданский музей и библиотека, работавшие по воскресеньям. Этому примеру последовали Бирмингем и другие промышленные города.

Только Акт о профсоюзах 1871 г. узаконил профсоюзы и обеспечил их защиту, а в 1875 г. специальным Актом парламента были легализованы уставы профсоюзов и добровольных обществ взаимопомощи.

«Богатые» профсоюзы имели высокие членские взносы и могли экономически защищать своих членов. А «бедные» — работников низкой квалификации — поневоле стали бороться за политические реформы: за право проводить своих представителей в парламент, уменьшение рабочей недели и продолжительности рабочего дня, установление минимума зарплаты.

Первый тред-юнион такого типа был организован в 1887 г. докерами Лондона. Их успешная стачечная борьба привела к появлению в конце восьмидесятых — начале девяностых годов XIX века множества подобных профсоюзов по всей Великобритании. С 1888-го по 1892 гг. число членов профсоюзов удвоилось и достигло полутора миллионов человек.

Тред-юнионизм делал примерно то же, что лассальянство в Германии. До конца XIX века в несколько приемов были реформированы парламент, местное управление, введены законы об охране фабричного труда, тред-юнионы получили окончательное право на существование и т. д. С ростом политической культуры и активной деятельности рабочих промышленники вынуждены были искать и находить новые формы руководства обществом.

Чартисты в двадцатые — сороковые годы столетия тоже думали, почти как Лассаль. Они не были сторонниками социализма, но хотели добиться всеобщего избирательного права, по крайней мере для мужчин. «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель», — говорили чартисты. Тред-юнионы продолжили их линию.

Демократическая федерация профсоюзов, образованная в 1881 г., требовала всеобщего избирательного права, равенства избирательных округов, зарплаты членам парламента, аннулирования палаты лордов, трехлетнего срока полномочий каждого состава парламента. Все это было продолжением требований чартистов.

Другая часть программы партии выдвигала требования всеобщего бесплатного образования с организацией питания в школах, восьмичасового рабочего дня, государственной поддержки системы обеспечения рабочих жильем, общественных работ для безработных, налогообложения в пользу беднейших налогоплательщиков.

Третья часть программы предусматривала национализацию земель, железных дорог и шахт.

13 и 14 января 1893 г. в Бредфорде 121 делегат от Демократической федерации, рабочих клубов, тред-юнионов и других организаций образовали первую в истории Независимую лейбористскую партию. Существующая сегодня британская лейбористская партия родилась по решению Конгресса тред-юнионов в 1899 г. о создании «своей» парламентской организации.

С 1906-го до 1913 г. лейбористская партия существует полулегально: профсоюзам было запрещено заниматься политикой. Но в 1913 г. Актом о профсоюзах тред-юнионам было разрешено заниматься политической деятельностью. Условия очень демократичны: нужно, чтобы большинство членов профсоюза проголосовало за участие в парламенте, каждый мог отказаться от участия в политической деятельности, а средства нее сосредоточивались в особых фондах.

Получается, к началу XX века в Британии сложилась новая политическая структура общества. Шагами к ней стала парламентская реформа 1867 г., избирательная реформа 1884 г., легализация тред-юнионов в 1875 г., рождение лейбористской партии. Сфера любых насильственных форм социального протеста резко уменьшилась: зачем бороться за то, что уже есть? Какой дурак побежит с ружьем устанавливать «диктатуру пролетариата», если обладает совершенно законными политическими правами? Разве что маниакальный любитель пострелять в живых людей вроде Бланки.

Так же обстояло дело во всех крупных государствах Европы.

Социал-демократия взяла отдельные принципы марксистской теории, многие идеалы христианского социализма, а еще больше идей либерализма. Она настояла, чтобы распространить либеральные правила на всех членов общества, независимо от собственности и богатства.

Социал-демократия сделала так, что в начале XX века в индустриально развитых странах Запада общество сделалось намного более справедливым. Революционное движение тут же стремительно пошло на убыль.

Глава 8

Россия — слабое звено в цепи империализма

Общая сила цепи определяется ее слабейшим звеном.

(Теория слабого звена в цепи)

К началу XX века цивилизация не вышла из тупика. Скорее она все глубже в этот тупик заходила. Множество опасностей висело над нею. Но вот опасность утопического социализма явственно сделалась слабее. Она практически исчезла там, где оказались решены основные проблемы XIX столетия.

Это:

• пережитки феодализма в сельском хозяйстве,

• пережитки феодализма в общественной и политической жизни,

• политическое неравенство членов общества,

• неравенство народов, религий и рас,

• отсутствие политической демократии.

Беда в том, что главные проблемы XIX века решаются не везде. Всякое государство, в котором у большинства населения нет избирательных прав, где нет способов легально и гласно решать личные и общественные проблемы, потенциально может быть взорвано изнутри — классовой борьбой своих граждан, революционной пропагандой и попыткой организовать социалистические эксперименты.

В основных странах Европы такая опасность была реальной в 1850 г., но к 1900 г. ее уже нет. Зато существует множество государств, где такая опасность очень даже есть. Конечно, это все страны неевропейского мира. И действительно, самые крупные государства Востока взорвались революциями: Мейдзи — в Японии, Синьхайской — в Китае в 1911 г., в 1906-м — в Персии, в 1908-м — в Турции. Влияние этих революций на мир пока невелико, но поистине лиха беда начало.

А кроме того, на периферии Европы есть Ирландия, Греция, Португалия, Испания, Румыния, где основные проблемы XIX века не решены. Эти страны оказывают не очень большое влияние на континент, но есть еще громадная Россия. Она оставалась полуфеодальной, а все революционные группировки в России проявляли просто запредельную агрессию. Не меньшую, чем якобинцы и коммунары.

Не случайно Карл Маркс в последние годы жизни решительно переменил отношение к России, даже выучил русский язык.

Общенациональных революций наподобие европейских 1848-го или 1871 гг. в России до 1905 г. не было. Революционный процесс шел как бы тремя параллельными, не пересекающимися линиями.

Первая — национальные идеологии отделения от Российской империи. У каждого из народов — от поляков до корейцев — было свое представление о том, нужно ли выходить из Империи, и если нужно, то как именно.

Вторая — бунтарство русских туземцев, находившееся вне идеологии Нового времени. Крестьяне и городские низы осмысливали свои восстания совершенно в других категориях.

Передают совершенно потрясающий случай, когда в ходе «холерных бунтов» задержали очень неглупого крестьянского парня. Бунтовали крестьяне потому, что власти заключали больных холерой в холерные бараки… а оттуда мало кто возвращался. Парень выглядел и вел себя так, что следователи не могли поверить, будто он всерьез верил во врачей, «травящих народ» холерой. В конце концов у парня вырвалось:

— Кому мор да холера, а нам надо, чтобы вашего козьего дворянского племени не было!

К сожалению, я не могу ничего сказать о судьбе этого «бунтовщика»… Во всяком случае, ни Фурье, ни Прудона, ни других больных на голову французов он явно не читал.

Наконец, третья — теоретизирование дворян и интеллигентов, русских европейцев, которые долгое время просто не знали, как им нести народу свет столь необходимых ему знаний о социализме.

У Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского (1821–1866) в советское время не было определенной официальной репутации. Так, некий мелкий эпизод революционной пропаганды.

Выходец из хорошей семьи придворного врача, крестник Александра I, Петрашевский окончил Царскосельский лицей в 1839 г. По окончании университета в 1841 г., служил переводчиком в Министерстве иностранных дел.

В 1848-м, году европейской революции, у него собираются по пятницам приятели.

Читают — в том числе, запрещенные в России книги по истории революционных движений, утопическому социализму, материалистической философии.

Ведут речи о социализме, анархизме, об освобождении крестьян с землей, о создании тайного общества и подготовке народа к революционной борьбе. С подготовкой народа дело обстоит хуже всего: Петрашевский не раз приводит на собрания дворников, а те от речей социалистов засыпают. Приходится платить им по полтиннику за вечер: лишь бы не спали и слушали.

Заговорщики особенно не скрывались. По поручению Министра внутренних дел больше года на собрания ходил и слушал все речи агент Иван Петрович Липранди (между прочим, участник Отечественной войны 1812 г., генерал и видный историк).

Согласно его докладу, «члены общества предполагали идти путем пропаганды, действующей на массы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа негодование против правительства, как вооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, в Сибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, где умы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенных сочинениями Шевченки. Из всего этого я извлек убеждение, что тут был не столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общего движения, переворота и разрушения».

С заговорщиками поступили сурово. В 1849 г. Петрашевский и несколько десятков связанных с ним человек были арестованы. Восемь месяцев они провели в одиночном заключении, а 22 декабря Петрашевский и еще 20 человек были привезены из Петропавловской крепости на Семеновский плац.

Им прочли смертный приговор; подошел с крестом в руке священник в черной ризе, переломили шпаги над головами дворян; на всех надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться.

И только после этого ударили отбой; привязанным к столбу развязали глаза и прочли приговор в том виде, в каком он окончательно состоялся. Затем всех отправили обратно в крепость, за исключением Петрашевского, которого тут же на плацу усадили в сани и с фельдъегерем отправили прямо в Сибирь.

Там Петрашевский ухитрился поссориться даже с губернатором Восточной Сибири Николаем Николаевичем Муравьевым-Амурским, который всегда помогал ссыльным и пригрел декабристов. Его несколько раз переводили из села в село, пока, наконец, 2 мая 1866 г. он спьяну не угорел насмерть в бане в селе Бельском Енисейского округа.

По общему мнению, особый «русский социализм» создал внебрачный сын помещика Ивана Алексеевича Яковлева, Александр Иванович Герцен (1812–1870). Сама фамилия его — производная от «сердечный» — Александр родился от немецкой любовницы Яковлева, Генриетты-Вильгельмины-Луизы Гааг из Штутгарта. В 1833 г. он закончил физико-математическое отделение Московского университета.

Еще студентом он подружился с Николаем Платоновичем Огаревым и поклялся «умереть за свободу». Оба они вошли в кружок, члены которого занимались изучением русской истории и идей социалистов. В 1834 г. все члены кружка были арестованы. Герцена сослали в Пермь, а оттуда в Вятку, где определили на службу в канцелярию губернатора. Только в 1840 г. ему разрешено вернуться в Москву, где он принимал активное участие в спорах славянофилов и западников.

Вместе с другом — и мужем одной из своих любовниц — Огаревым Герцен вел пропаганду очень неопределенных, пестрых «вольнодумных» идей. Со славянофилами вроде бы ругался, но одновременно считал, что русский крестьянин — стихийный социалист. Дай ему землю и волю — он тут же построит социализм, а может, даже коммунизм и анархизм в одной отдельно взятой деревне. Или возникнет государство, непонятно как вырастающее из крестьянской общины.

В 1847 г. после смерти отца Герцен уехал за границу и никогда не вернулся.

Его очень разочаровало скучное «мещанство» Европы: даже во время революций 1848 г. европейцы вели себя «слишком» законопослушно, мало убивали друг друга. К «русскому социализму» европейцы относились по-разному…

Энгельс писал о Герцене: «…Герцен, который был социалистом в лучшем случае на словах, увидел в общине новый предлог для того, чтобы в еще более ярком свете выставить перед гнилым Западом свою „святую“ Русь и ее миссию — омолодить и возродить в случае необходимости даже силой оружия этот прогнивший, отживший свой век Запад. То, чего не могут осуществить, несмотря на все свои усилия, одряхлевшие французы и англичане, русские имеют в готовом виде у себя дома».

Чтобы пропагандировать свою идею русского социализма, Герцен в 1853 г. основал в Лондоне Вольную русскую типографию где в 1856–1867 издавал «бесцензурную газету» «Колокол». Она выходила от 1 до 4 раз в месяц; всего вышло 245 номеров. Первый журнал каждого нового номера посылался лично императору. «Колокол» обличал российское самодержавие, издевательски и сатирически комментируя факты русской истории и политики — от убийства императора Павла I до деятельности Крестьянских комитетов при Николае I и освобождения 1861 г. Он вела революционную пропаганду, требовал освобождения крестьян с землей, отмены цензуры, гласного суда и других реформ.

Герцен был невероятно популярен до того, как поддержал польское восстание 1863 г. Русские интеллигенты хотели анархизма и коммунизма, но не отделения Польши от Российской империи. Из примерно трех тысяч подписчиков «Колокол» сохранил не более пятисот.

В 1865 г. царское правительство добилось, чтобы Британия выслала Герцена из Лондона. Он умер в 1870 г. от воспаления легких, не желая серьезно лечиться.

Личная жизнь Герцена типична для революционеров: первая жена, которую он обожал, изменила с приятелем. Доходило до дуэли. Но в конце концов соблазнитель отказался от Натальи Герцен. Она умерла в мучениях, муж ее не простил. Вторая жена, бывшая Огарева, оказалась злобной и истеричной.

Из 12 детей Герцена семеро умерли во младенчестве, один из сыновей родился глухонемым и 8 лет от роду погиб при кораблекрушении, одна из дочерей покончила с собой в 17 лет.

Благополучные же дети Герцена были очень далеки от отца. Дочь Ольга прожила 103 года, в старости почти не помня отца.

«Александр Герцен II», Александр Александрович, преуспел в науке, стал профессором-физиоло-гом. Но зря возлагались на него большие надежды, как на преемника. Он вырос просто хорошим швейцарцем, Россией интересовался, но издалека, и помнил историческую родину только по детским годам.

Первая организация «Земля и воля» возникла в 1861–1864 гг. при участии самого Герцена. Участники, около 200 человек, руководствовались опубликованной в «Колоколе» статьей Огарева «Что нужно народу», где говорилось о необходимости предоставления крестьянам собственной земли. Они готовили крестьянскую революцию и хотели «общего бессословного собрания». Восстание в Польше в 1863 г. одни сочли началом революции, другие были решительно против.

Из-за внутренних противоречий в 1864 г. общество распалось. Но начало было положено, русские социалисты взялись за работу. Родилось такое массовое явление, как «хождения в народ» 1873–1875 гг.

Впервые лозунг «В народ!» выдвинул А. И. Герцен в связи со студенческими волнениями 1861 г. Он призвал интеллигенцию «уплатить свой долг народу». Под «уплатой долга» понималось не образование и не равенство прав, а революционная пропаганда.

В кружке «чайковцев» Николая Васильевича Чайковского распространяли литературу, шили специальную «крестьянскую» одежду и овладевали ремеслами. Идя в народ как пропагандисты, одни хотели постепенно готовить его к революции, другие, как советовал Бакунин, тут же поднимать бунты. В Чигирине они попытались поднять восстание. Крестьяне легко разоблачали в «крестьянах» интеллигентов — по акценту, по бытовым привычкам. Они сдавали в полицию и тех и других.^{132}

Во второй половине 1870-х «Хождение в народ» приняло форму «поселений» — народовольцы пошли в народ в качестве земских врачей, учителей, инженеров. Это крестьянам нравилось, только пропаганды они все равно не слушали и быстро сдавали в полицию агитаторов.

Доходило до анекдотов: крестьяне просили давать им побольше революционных книг, да потолще. Оказалось, используют они эти книги на самокрутки, или еще более неуважительно: в сортирах.

С 1873-го по март 1879 г. арестовали более 4000 человек, из них к суду были привлечены 2564 человека — по знаменитому «Процессу 193».

Официальное название процесса: «Дело о пропаганде в Империи». Оно рассматривалось в Петербурге в Особом присутствии Правительствующего сената с 18 октября 1877-го по 23 января 1878 г. Фантастика — но людей, как и петрашевцев, судили именно за пропаганду.

Корреспондент британской «Таймс» демонстративно уехал после второго дня суда, заявив: «Я присутствую здесь вот уже два дня и слышу пока только, что один прочитал Лассаля, другой вез с собой в вагоне „Капитал“ Маркса, третий просто передал какую-то книгу своему товарищу».^{133}

Для революционеров типично, что 97 арестованных сошли с ума еще до начала процесса — притом, что никого из них не запугивали, не избивали и не пытали.

Суд приговорил 28 человек к каторге на срок от 3 до 10 лет, 36 — к ссылке, более 30 человек — к менее тяжелым формам наказания. Остальные были оправданы или освобождены от наказания ввиду продолжительности нахождения в предварительном заключении.^{134}

Процесс показал:

• правительство Российской империи считает государственным преступлением пропаганду и вообще любой «непозволительный образ мыслей», никакой легальной оппозиции в России оно не допустит;

• пропагандистские организации в Российской империи неэффективны, их быстро разоблачат и прикроют.

Раз так, быстро появляются организации законспирированные, жестокие и кровожадные.

Организация, созданная Николаем Андреевичем Ишутиным (1840–1879) называлась довольно откровенно: «Ад».

Оставшись сиротой, Ишутин воспитывался в семье мелкопоместных дворян Каракозовых, вместе со своим двоюродным братом, Дмитрием Владимировичем Каракозовым (1840–1866). В 1855 г. оба они окончили Чембарское уездное училище и поступили в Пензенскую гимназию, но вынуждены были уйти из седьмого класса, не в силах закончить курса.

В 1863 г. Ишутин приехал в Москву, где посещал лекции в университете в качестве вольнослушателя. Они с Каракозовым вели революционную пропаганду и даже пытались организовать в Москве коммуну.

Из практических дел ишутинцев наиболее известно одно — в 1864 г. они помогли выехать за границу бежавшему из московской пересыльной тюрьмы польскому революционеру Ярославу Домбровскому. Тому самому, что кончил свои дни на булыжниках парижских улиц в качестве генерала Парижской коммуны.

4 апреля 1866 г. Каракозов стрелял в Александра II у ворот Летнего сада, но промахнулся: его толкнул крестьянин Осип Комиссаров. Свои мотивы он объяснял в прокламации «Друзьям-рабочим»: по его мнению, после смерти царя должны были начаться революция и установиться социалистический строй.

Сначала террорист отказывался давать показания и утверждал, что он — крестьянский сын Алексей Петров. В ходе следствия было установлено, что проживал он в 65-м номере в Знаменской гостинице. Произведенный там обыск дал следствию возможность выйти на московского сообщника Каракозова, от которого и узнали его имя.

Следствие по делу Каракозова возглавлял граф Михаил Николаевич Муравьев-Виленский («Муравьев-вешатель»), государственный деятель, генерал от инфантерии, министр государственных имуществ, весьма достойный, замечу, человек. Он не дожил двух дней до вынесения приговора.

С 10 августа — по 1 октября 1866 г. в Верховном уголовном суде шел процесс над ишутинцами. Каракозова повесили 3 сентября в Петербурге. Во время казни народ проклинал цареубийцу.

Ишутина тоже приговорили к казни, но смерть была заменена пожизненной каторгой. Одна из причин: его признали душевнобольным. На каторге он и помер.

На месте покушения на царя в ограде Летнего сада была установлена часовня, снесенная при советской власти в 1930 г.

Журнал Некрасова «Современник» закрыли, хотя поэт и разразился в нем восторженными стихами, посвященными Муравьеву и Комиссарову.

5 февраля 1880 г. организатор Северного союза русских рабочих Степан Николаевич Халтурин (1857–1882) взорвал бомбу в Зимнем дворце, чтобы убить Александра II. Вместо царя погибли 11 солдат — все они были героями недавно закончившейся войны с Турцией за освобождение Болгарии. За отличия в войне они были переведены на службу во дворец.

За свои революционные подвиги по спасению народа от царизма Халтурин был направлен народовольцами в Москву и с 1 марта 1881 г. стал членом Исполкома «Народной воли». Годом позже он вместе с Н. А. Желваковым участвовал в Одессе в убийстве жандармского генерал-майора В. С. Стрельникова. Оба были арестованы на месте, назвались ненастоящими именами и были повешены в Одессе 22 марта 1882 г. без установления личности.

Еще ярче кружок Сергея Геннадиевича Нечаева (1847–1882).

Он был небрачным сыном помещика Петра Епишева и по рождению крепостным. Потом (вероятно, по договоренности с отцом) его усыновил маляр Г. П. Павлов и записал приемыша под фамилией Нечаев, то есть «нечаянный». Грамоте он научился только в 16 лет в школе для взрослых. Переехал в Москву в 1865 г., занимался самообразованием, выдержал экзамен на учителя церковноприходской школы. С осени 1868 г. вел революционную пропаганду среди студентов Санкт-Петербургского университета и Медицинской академии, организовал студенческие волнения в феврале 1869 г.

Потом он уехал за границу, где установил отношения с Бакуниным и Огаревым. Он вступил в Интернационал и получил от Герцена тысячу фунтов стерлингов «на дело революции».

В сентябре 1869 г. Нечаев вернулся в Россию и основал революционное «Общество народной расправы» — его отделения вскоре были образованы не только в Петербурге и Москве, но и нескольких других городах. В основу он положил простую идею: время мирной пропаганды кончено, близится страшная революция. Готовиться к ней надо нелегально и очень жестко. Как именно, показывает его знаменитый «Катехизис революционера», напечатанный летом 1869 г. в Женеве. Этот документ включает идеи не только Нечаева, но также Бакунина и Петра Лаврова.

Я привожу документ полностью.

«Отношение революционера к самому себе

§ 1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.

§ 2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.

§ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

§ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

§ 5. Революционер — человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ея достижению.

§ 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции. Отношение революционера к товарищам по революции

§ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§ 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.

§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела.

Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем — с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.

Отношение революционера к обществу

§ 12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, товариществом не может быть решено иначе, как единодушно.

§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором — все и вся должны быть ему равно ненавистны.

Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.

§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все сле [?] высшия и средние [сословия], в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в третье отделение и даже в Зимний дворец.

§ 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.

§ 16. При составлении такого списка и для установления вышереченаго порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.

Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и кремего [?] полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу.

§ 17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницею и сильною помощью для разных революционных предприятий.

§ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их до нельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.

§ 20. Пятая категория — доктринеры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломныя заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.

§ 21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда.

Одне — пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвертою категориею мужчин.

Другия — горячия, преданныя, способныя, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории.

Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященныя и принявшия всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.

Отношение товарищества к народу

§ 22. У товарищества ведь [нет] другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.

§ 23. Под революциею народною товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образу — движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низложением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.

§ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это — дело будущих поколений. Наше дело — страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.

§ 25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гильдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.

§ 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу — вот вся наша организация, конспирация, задача».^{135}

Когда студент Иван Иванов перестал беспрекословно повиноваться Нечаеву, члены «Народной расправы» Нечаев, Прыжов, Кузнецов и Николаев убили его в гроте Петровской академии, близ Москвы.

Сам Нечаев успел бежать за границу, но его товарищи были найдены и преданы суду в 1871 г. К делу привлечено было 87 человек, в том числе В. И. Ковалевский (впоследствии товарищ министра финансов). Участники убийства Иванова приговорены к каторжным работам на разные сроки, другие обвиняемые — к более мягким наказаниям, некоторые (в том числе Ковалевский) оправданы.

Резонанс был огромный. Герцен крайне негативно отзывался о молодом поколении революционеров. Бакунин писал о нем как о бесчестном человеке, способном шпионить, вскрывать чужие письма, лгать. Для Достоевского Нечаев послужил прототипом Петра Верховенского в романе «Бесы».

В 1872 г. швейцарское правительство выдало Нечаева России с условием, что его будут судить как уголовного, а не политического преступника. Судил его в 1873 г. суд присяжных, Нечаев же заявлял, что не признает этого «шемякина суда», несколько раз кричал: «Да здравствует Земский Собор» и отказался от защиты.

Признанный присяжными виновным в убийстве Иванова, он был приговорен к каторжным работам в рудниках на 20 лет. Но обращались с ним все же как с политическим: не отправили в рудники, а посадили в Петропавловскую крепость.

Ходит много историй про сношения Нечаева с «Народной волей» через якобы очарованных им караульных солдат гарнизона Петропавловской крепости. В 1882 г. народоволец Леон Мирский выдал их связи с Нечаевым, и солдат судили за организацию сношений Нечаева с волей, приговорили к разным наказаниям. Но речь шла не о демонической личности, подчинившей себе караульных, а о банальном подкупе. Сам Нечаев умер незадолго до этого процесса.

Все кружковцы-террористы очень хорошо понимают, против чего они выступают: против всего человечества. А вот за что? Этого они сами толком не могут объяснить.

В 1876 г. возникает новая «Земля и воля». По составу — ничего общего с первой. Общее — название и цели. Программа этой организации так красочна, что ее стоит привести полностью.

«Конечный политический и экономический наш идеал — анархия и коллективизм.

Но, признавая, с одной стороны, что партия может быть влиятельною и сильною только тогда, когда она опирается на народные требования и не насилует выработанного историей экономического и политического народного идеала, а с другой — что коронные черты характера русского народа настолько социалистичны, что если бы желания и стремления народа были в данное время осуществлены, то это легло бы крепким фундаментом дальнейшего успешного хода социального дела в России, мы суживаем наши требования до реально осуществимых в ближайшем будущем, т. е. до народных требований, каковы они есть в данную минуту. По нашему мнению, они сводятся к четырем главнейшим пунктам.

1. Правовые народные воззрения признают несправедливым тот порядок, при котором земля находится во владении тех, которые ее не обрабатывают. По народному понятию, „земля Божья“ и каждый земледелец имеет право на землю в том количестве, которое он своим трудом может обработать. Поэтому мы должны требовать перехода всей земли в руки сельского рабочего сословия и равномерного ее распределения. (Мы убеждены, что две трети России будут владеть землею на общинном начале).

2. Что касается политического идеала, то мы признаем, что в русском народе существует стремление к полному мирскому самоуправлению, хотя относительно междуобщинных и внешних отношений вряд ли существуют в народе одинаковые определенные воззрения. По нашему мнению, каждый союз общин определит сам, какую долю общественных функций он отдаст тому правительству, которое каждая из них образует для себя. Наша обязанность только стараться уменьшить возможно более эту долю.

3. В области религиозной в народе русском замечаются веротерпимость и вообще стремление к религиозной свободе; поэтому мы должны добиваться полнейшей свободы исповеданий.

4. В состав теперешней Российской империи входят такие местности и даже национальности, которые при первой возможности готовы отделиться, каковы, напр[имер], Малороссия, Польша, Кавказ и пр. Следовательно, наша обязанность — содействовать разделению теперешней Рос[сийской] империи на части соответственно местным желаниям.

Таким образом, „земля и воля“, служившая девизом стольких народных движений, служившая принципом организации при заселении тех наших окраин, куда еще не проникало влияние современного этим заселениям русского правительства, — эта формула, по нашему мнению, и теперь служит наилучшим выражением народных взглядов на владение землею и устройство своего общежития. Признавая невозможным привить народу при настоящих условиях другие, с точки зрения отвлеченной, может быть, и лучшие, идеалы, мы решаемся написать на своем знамени исторически выработанную формулу „земля и воля“.

Само собою разумеется, что эта формула может быть воплощена в жизнь только путем насильставенного переворота, и притом возможно скорейшего, так как развитие капитализма и все большее и большее проникновение в народную жизнь (благодаря протекторату и стараниям русского правительства) разных язв буржуазной цивилизации угрожают разрушением общины и большим или меньшим искажением народного миросозерцания по вышеуказанным вопросам.

Указанное противоречие между народным идеалом и требованиями правительства создавало и создает в России ту массу крупных и мелких народных движений, сект религиозно-революционного характера, а подчас и разбойничьих шаек, которые выражают собою активный протест русского народа против существующего порядка. Но эта борьба с организованной силой государства, в руках которого около миллиона войск, оказывается слишком неравною, тем более что народ в значительном большинстве разъединен и так обставлен со стороны разных властей, а главным образом со стороны экономической, что ему и очень мудрено подготовить и противопоставить правительственной организации широкую народную организацию.

Из предыдущего вытекают две главные общие задачи, на которые должно быть устремлено все внимание русской соцально-революционной партии:

1) помочь организоваться элементам недовольства в народе и слиться с существующими уже народными организациями революционного характера, агитацией же усилить интенсивность этого недовольства, и

2) ослабить, расшатать, т. е. дезорганизовать силу государства, без чего, по нашему мнению, не будет обеспечен успех никакого, даже самого широкого и хорошо задуманного, плана восстания.

Отсюда таковы наши ближайшие практические задачи.

А. Часть организаторская

а) Тесная и стройная организация уже готовых революционеров, согласных действовать в духе нашей программы, как из среды интеллигенции, так и из среды находившихся в непосредственном соприкосновении с нею рабочих.

б) Сближение и даже слияние со враждебными правительству сектами религиозно-революционного характера, каковы, напр[имер], бегуны, неплательщики, штунда и пр.

в) Заведение возможно более широких и прочных связей в местностях, где недовольство наиболее заострено, и устройство прочных поселений и притонов среди крестьянского населения этих районов.

г) Привлечение на свою сторону по временам появляющихся в разных местах разбойничьих шаек типа понизовой вольницы.

д) Заведение сношений и связей в центрах скопления промышленных рабочих — заводских и фабричных.

Деятельность людей, взявшихся за исполнение этих пунктов, должна заключаться в видах заострения и обобщения народных стремлений, в агитации в самом широком смысле этого слова, начиная с легального протеста против местных властей и кончая вооруженным восстанием, т. е. бунтом. В личных знакомствах как с рабочими, так и с крестьянами (в особенности с раскольниками) агитаторы, конечно, не могут отрицать важности обмена идей и пропаганды.

е) Пропаганда и агитация в университетских центрах среди интеллигенции, которая в первое время является главным контингентом для пополнения рядов нашей организации и отчасти источником средств.

ж) Заведение связей с либералами с целью их эксплуатации в свою пользу.

з) Пропаганда наших идей и агитация литературою: издание собственного органа и распространение листков зажигательного характера в возможно большем количестве.

Б. Часть дезорганизаторская

а) Заведение связей и своей организации в войсках, и главным образом среди офицерства.

б) Привлечение на свою сторону лиц, служащих в тех или других правительственных учреждениях.

в) Систематическое истребление наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный нам порядок».

Не удивительно, что в СССР этого документа не печатали: всякому читателю пришлось бы изменить мнение о народовольцах.

По части террора: 4 августа 1878 г. члены «Земли и воли» убили шефа жандармов Николая Владимировича Мезенцева (1827–1878). Это была как бы месть за казнь революционера И. М. Ковальского.^{136}

Остается сказать, что Н. В. Мезенцев — участник Крымской войны и член Государственного совета, отец пятерых детей.

«Земля и воля» вела пропаганду и агитацию среди рабочих. Землевольцы участвовали в проведении нескольких рабочих стачек и студенческих демонстраций в Петербурге в 1878–1879 гг.

Во время Казанской демонстрации — публичного митинга у входа в Казанский собор в день Николая Угодника в декабре 1876 г. — член «Земли и Воли» Фелиция Шефтель впервые в России подняла красную тряпку на палке.

Организация просуществовала до 1879 г., а после Воронежского съезда в июне 1879 г. распалась на «Народную волю» и «Черный передел».

«Народная воля» искренне верила, что надо только убить царя, и тут же вся Россия поднимется строить социализм.

Александра II (и вместе с ним быстро забытого двенадцатилетнего мальчика) убивают в Петербурге, на набережной Екатерининского канала 1 марта 1881 г. После взрыва первой бомбы государь склонился над раненым казаком. Это дало возможность бросить вторую.

Уже на эшафоте народовольцы недоуменно озирались: где же ликующие толпы? где же благодарность народа выразителям его, народа, воли? Они искренне не понимали, почему в них летят плевки и проклятия.

Мне доводилось общаться с последним потомком единственного раскаявшегося и помилованного убийцы — Гриневицкого. Цитирую потомка, которого не хочу называть: «Фамилия в истории, но гордиться нечем». Это высказывание с воздушным поцелуем адресую всей народовольческой, марксистской и прочей революционной сволочи. Потомки не с вами, придурки.

О повороте же в сознании народа было сказано, и не раз.

В постановлении экстренного заседания Московской городской думы удалось сказать максимально емко: «Совершилось событие неслыханное и ужасающее: Русский Царь, Освободитель народов, пал жертвою шайки злодеев среди многомиллионного, беззаветно преданного ему народа. Несколько людей, порождение мрака и крамолы, осмелились святотатственною рукой посягнуть на вековое предание великой земли, запятнать ее историю, знамя которой есть Русский Царь. Негодованием и гневом содрогнулся Русский народ при вести о страшном событии».^{137}

Великий князь Александр Михайлович, племянник Александра II, довольно точно писал о том, что произошло тогда с Россией: «Ночью, сидя на наших кроватях, мы продолжали обсуждать катастрофу минувшего воскресенья и опрашивали друг друга, что же будет дальше? Образ покойного Государя, склонившегося над телом раненого казака и не думающего о возможности вторичного покушения, не покидал нас. Мы понимали, что что-то несоизмеримо большее, чем наш любящий дядя и мужественный монарх, ушло вместе с ним невозвратимо в прошлое. Идиллическая Россия с Царем-Батюшкой и его верноподданным народом перестала существовать 1 марта 1881 г. Мы понимали, что Русский Царь никогда более не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием. Не сможет, забыв цареубийство, всецело отдаться государственным делам. Романтические традиции прошлого и идеалистическое понимание русского самодержавия в духе славянофилов — все это будет погребено, вместе с убитым императором, в склепе Петропавловской крепости. Взрывом прошлого воскресенья был нанесен смертельный удар прежним принципам, и никто не мог отрицать, что будущее не только Российской Империи, но и всего мира, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским Царем и стихиями отрицания и разрушения».^{138}

«Черный Передел» придерживался идеи пропаганды. Но когда юг России в 1881–1882 гг. захлестнула волна еврейских погромов, многие сочли: вот она, революция.

Петр Никитич Ткачев (1844–1886), литературный критик и публицист, идеолог якобинского направления в народничестве, приветствовал из парижской эмиграции погромы, но оговаривал: это лишь самое начало революции. Многие представители «Черного передела» не только агитировали за погромы, но и сами лично в них участвовали: «предполагалось, что погромы приучают народ к революционным выступлениям».^{139}

Во время погромов правительство не раз говорило, что раздувают их революционеры. Действительно, революционеры считали, что «движение, которое легче всего было направить против евреев, в дальнейшем развитии обрушится на дворян и чиновников. В соответствии с этим были написаны прокламации, призывавшие к нападению на евреев».^{140}

Известно немало народовольческих листовок, которые распространялись разными организациями, от «Черного Передела» до «Южнорусского Рабочего Союза». Исполнительный Комитет «Народной воли» писал: «Хто забрав у своі рукі землі, ліса та корчми? — Жиди. — У кого мужик, часом скрізь слезы, просить доступить до своего лану? У жидів. Куда не глянешь, до чого ні приступиш, — жиди усюди». И завершал призывом: «Підимайтесь же, честні робочі люде!»

В Листке «Народной воли» (уже в 1883 г.): «Погромы — начало всенародного движения…»

Листок «Зерно», издаваемый «Черным Переделом»: «Невтерпеж стало рабочему люду еврейское обирательство. Куда не пойдет он, почти всюду наталкивается на еврея-кулака».

В перспективе из народовольцев выросла партия социалистов-революционеров («эсеров»). На базе же «Черного передела» появляются первые социал-демократические организации.

Просто поражает, какой чудовищный по силе негативный потенциал разрушения зреет в русском народовольчестве. Русским социал-демократам этот потенциал разрушения предается даже усиленным.

В отличие от Герцена, Маркс и Энгельс признали в Ткачеве первого русского марксиста. Однако Ткачев додумался до такого, что и Марксу не дойти: в порядке революции он предлагал «истребить все население России старше 25-летнего возраста», а остальную часть «подвергнуть перевоспитанию для изменения самой природы человека». Последние три года жизни Ткачев провел в сумасшедшем доме в Париже, где и умер в 1885 г. в возрасте 41 года.

Другой предтеча — Николай Иванович Кибальчич. Он, к сожалению, не только разрабатывал летательные аппараты, но еще и вошел в группу «Свобода или смерть», образовавшуюся внутри «Земли и воли». Затем стал агентом Исполнительного комитета «Народной воли». Являясь «главным техником» организации, участвовал в подготовке покушений на Александра II — именно он изобрел и изготовил метательные снаряды, которые были использованы И. И. Гриневицким и Н. И. Рысаковым во время покушения на Екатерининском канале в Петербурге.

Кибальчичу принадлежит одна из важнейших теоретических статей в народовольческой публицистике — «Политическая революция и экономический вопрос»,^{141} посвященная соотношению экономики и политики в революционном движении. Она явно отмечена влиянием марксизма. Два-три года — и состоялся бы еще один русский марксист.

Формально русская социал-демократия рождается поздно — в 1883 г. в Женеве. У истоков первой русской социал-демократической группы «Освобождение труда» стоят чернопередельцы Георгий Плеханов, Вера Засулич, Лев Дейч, Любовь Аксельрод. В их активе уже была созданная в 1878 г. организация «Северный Союз Русских Рабочих», выставившая широкую политическую и экономическую программу.

Но вот две важные особенности русской социал-демократии.

Во-первых, они с самого начала ставят целью не парламентские методы, а создание и организацию «боевой народной партии». Революционные, террористические методы в работе такой партии изначально предполагаются как основные.

Во-вторых, огромную роль в российской социал-демократии играют выходцы из еврейства. В 1896 г. Плеханов на конгрессе Социалистического Интернационала назвал еврейскую социал-демократию — Бунд — «авангардом рабочей армии в России».

Бунд возник в 1897 г., на полгода раньше Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), и был типично революционной организацией. Это к 1917 г. он намертво перессорился с РСДРП, а начинали-то они очень дружно. Бунд вел пропаганду на идиш и даже одно время отстаивал право любого еврея, где бы он ни жил, вести на идиш любые деловые документы. Зрелище еврейского ремесленника, пишущего на идиш прошение о допущении вне черты оседлости… (и станового, который это внимательно читает!) радует необыкновенно, но само по себе требование сугубо популистское; такие, как ни странно, порой сильно действуют. Вспомним хотя бы идею Жириновского снабдить каждую женщину мужиком, а каждого мужика бутылкой водки… Действовало ведь!

В остальном же Бунд действовал вполне как революционная партия: подучивал подмастерьев лет 14–15 гадить мастерам, потому что те их эксплуатируют, или выбивать стекла в домах более или менее зажиточных евреев. В Вильно «В день Йом-Кипура бундистская молодежь толпою ворвалась в большую синагогу, стала мешать продолжению молитвы и устроила невероятный дебош, распивая пиво».^{142}

То есть действовали совершенно так же, как спустя короткое время члены Союза воинствующих безбожников в православных церквах.

Нам бывает трудно представить масштаб «дикой охоты» революционеров на верхушку Российской империи. А они впечатляют: Царь Александр II Освободитель, великий князь Сергей Александрович, премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин, министры внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин и Вячеслав Константинович фон Плеве, министр просвещения Николай Павлович Благолепов, 33 губернатора, генерал-губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников охранных отделений, прокуроров, полицмейстеров, 24 начальника тюрем, околоточных и тюремных надзирателя, 26 приставов и исправников, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 68 присяжных поверенных, 26 агентов охранного отделения.

Многих убили «по ошибке». Случайно убили генерала Козлова — внешне очень походил на петербургского градоначальника, генерала Федора Федоровича Трепова. В Пензе вместо жандармского генерала Прозоровского убили генерала от инфантерии Лисовского. Отставного армейского генерала зарезали вместо жандарма Новицкого.

Уже впечатляет. Общее же число жертв террора называют разное, но счет — всегда на тысячи. Гибли люди «при исполнении»: солдаты оцеплений и конвойные, охранники банков, рядовые полицейские — как те солдаты в Зимнем дворце от бомбы Халтурина. В 1905 г. в Одессе толпа с красными флагами долго гонялась за двумя городовыми. Один убежал через чердак и крышу; другой же, Губия, сдуру спрятался на чердаке. Его так изувечили «колами, топорами, железными палками», что он по дороге в больницу умер, а отрубленные пальцы потом нашел во дворе дворник.

Гибли люди, просто случайно оказавшиеся рядом.

14 мая 1906 г. в Севастополе рванула бомба: эсеры пытались убить коменданта города генерала Неплюева. Генерал уцелел, но восемь случайных людей погибло, до 30 ранено. Левая пресса заклинает родственников убитых «отбросить эмоции» и не требовать суда над бомбистами: они ведь делали великое дело.

Убивали друг друга по малейшему подозрению — как Нечаев убил Иванова. Позже на каторге в Каре повесили мужа сестры Веры Засулич, некого П. Г. Успенского — впоследствии выяснилось, что не был ни в чем виноват. Но повесить — успели. В Киеве заподозренных в «шпионстве» сбросили в бак с кипятком. В Польше отрезали у заподозренных носы и уши.

Происходит опаснейшее смещение сознания и у самих верхов Российской империи. Есть много примеров, когда высшие сановники империи сводили друг с другом счеты руками революционного подполья.

Шло и не мене опасное сращивание охранки с революционным подпольем. Правая рука эсеровского бомбиста Бориса Савинкова — агент охранки Евно Азеф. Есть сведения, что Азеф подозрительно хорошо был осведомлен обо всех передвижениях императора. В ближайшем окружении Николая II у революционеров был, как говорят в спецслужбах, «источник». Зубов и священник Гапон — откровенные агенты охранки и одновременно — революционеры.

Террор стал возможен, по словам Сергея Юльевича Витте, в силу «особого вида умственного помешательства масс». Любые действия революционеров левая печать оправдывает. Любые попытки самообороны рассматривает как агрессию и зверство.

Невероятно, но факт: либералы буквально требовали от Александра III помиловать убийц его отца. Они де сами не знали, что творят. И если их помилуют — раскаются.

В Томске революционеры стреляют из револьверов по крестному ходу. Верующие бросились на убийц. У одних отняли оружие и сдали полиции. Других загнали в здание «Народного дома» и здание это подожгли. Эти события пресса называла «зверствами черносотенцев».

В Одессе в 1905 г. погибло около пятисот человек. «Еврейская самооборона» стреляет из пулеметов по нарядной толпе. Молодцы! Вершат великие революционные дела! Полиция напала на погромщиков, убила двоих, скрутила троих, поволокла. «Зверства антисемитов!»

Фантастика, но статьи «политэмигрантов» Троцкого, Чернова, Савинкова и так далее свободно печатались в России. Гонорары за них перечислялись за границу… Получить эти гонорары было можно, а вот арестовать получавших их — нельзя.

При этом «реакционеров» наподобие Николая Семеновича Лескова, Василия Васильевича Розанова или Михаила Осиповича Меншикова не печатали. Знаменитому издателю Сытину устроили обструкцию: как он смеет печатать Розанова в своем «Русском слове»? И пригрозили уйти все журналисты: или он, или мы! Розанов ушел…

В 1909 году выходит сборник «Вехи», происхождение которого таково: издатели заказали статьи об интеллигенции нескольким самым известным ученым и публицистам того времени. Все будущие авторы «Вех» — люди известные, яркие, к фамилии каждого из них прочно добавлено слово «известный» или «выдающийся»: С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев. Цитировать «Вехи» не буду, отсылая заинтересовавшихся к первоисточнику.^{143} Почитать же «Вехи» очень советую — впечатляющая книга, и желания называться интеллигентом сразу становится меньше. Но стоило этой ей попасть на прилавке — и поднялся многоголосый вой, прямо какой-то шабаш!

«Мерзейшая книжица за всю историю русской литературы», — писал Горький.

Кадет Милюков — вовсе не единомышленник и партайгеноссе Горького, но поехал в лекционное турне по России, чтобы «опровергнуть „Вехи“».

Мережковский в религиозно-назидательном стиле «обличал» авторов «Вех» — они «соблазняют малых сих» (правда, в чем соблазн — не объяснил).

Общество распространения технических знаний вынесло резолюцию со словами: «продукт романтически-реакционного настроения».

Это еще ничего! «Духовный маразм», «подгнившие вехи», «плоская, недостойная книга», «нестерпимое зловоние реакции», «ядовитые семена» — это все их отзывов на «Вехи».

Черносотенцы орали про «козни злобесного Бердяева», а Ленин разразился картавыми воплями про «энциклопедию либерального ренегатства».

По особому сборнику, направленному против «Вех», выпустили такие разные партии, как кадеты и эсеры.

Причем никто из оппонентов не спорил с «Вехами» по существу. Для интеллигенции важно было не прочитать сборник и выработать собственное отношение, а «занять позицию» — то есть присягнуть ордену «своих».

Действительно, какое-то поветрие, умственное затемнение, делавшее революцию все более реальной. Как во Франции 1780-х.

Но причину поветрия, увы, заметно сразу: упорное нежелание властей изменять хоть что-нибудь. Не случайно же в апреле 1905 г. гвардейские офицеры из тайной организации «Лига красного орла» встречались с социал-демократами: для выработки общих действий в революции, свержении Николая II и установления в России конституционного строя.

Безумие? Но правительство Российской империи само старательно создавало условия для безумия такого рода.

Глава 9. Большевики — самые последовательные революционеры

Мы варвары и мы хотим остаться варварами. Это почетный титул. Мы те, кто омолодит мир. Нынешний мир умирает. Наша единственная задача — доконать его.

(А. Гитлер)

Социал-демократия в России зародилась в среде народников и долго существовала в виде не связанных между собой кружков и союзов. В 1898 г. в Минске прошел Первый съезд Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). На съезде присутствовало… шесть человек. Началось…

Народники не любили капитализма и считали, что Россия может придти к коммунизму, минуя капитализм. Зачем он нужен, если русский мужик — и так стихийный социалист? Эсеры считали так же или почти так же.

Социал-демократы дали себе труд заметить, что капитализм можно любить или там не любить, а он уже существует. Россия все больше становится капиталистической страной, и все тут!

По определению Г. В. Плеханова, меньшевики и большевики были всего лишь «враждующие между собой братья». Не очень разбираясь в тонкостях идеологии, рядовые члены РСДРП неоднократно требовали «убрать фракции» — то есть объединиться. В годы Первой русской революции 1905–1907 гг. РСДРП объединилась. Но после опять сразу же распалась.

Одним из самых важных расхождений было отношение к «экспроприациям экспроприаторов», а говоря попросту — к ограблениям банков. Большевики занимались этим очень активно. У них были специальные банды, относительно которых не очень понятно, кто это: прикормленные уголовники или «идейные» коммунисты, окончательно перешедшие к уголовным методам.

Такой была банда Симона Аршаковича Тер-Петросяна по кличке Камо (1882–1922). Шесть арестов, три побега, четыре смертных приговора. Называя вещи своими именами — матерый бандит-рецидивист. Члены его банды хорошо известны, и далеко не все они были «идейными»: хватало и профессиональных рецидивистов не с одной «ходкой».

Известны и конкретные «эксы», то есть ограбления, проведенные этой группой. На Коджорской дороге (принесло 8000 руб.), в Кутаиси (15 000), в Квирили (201 000), в Душети (315 000).^{144} Ограбление Государственного банка в Тифлисе принесло по одним данным, 250 000 рублей,^{145} по другим — 341 000.^{146}

Правда, с этими деньгами вышла незадача: были они в основном в купюрах по 500 рублей. В банках же всегда были списки номеров взятых при экспроприации пятисоток. Тогда купюры попытались разменять за границей. На этом дельце попался Максим Максимович Литвинов — в будущем нарком иностранных дел (по одним данным, произошло это в Париже, по другим — в Берлине). В Женеве арестовали будущего наркома здравоохранения Николая Александровича Семашко. Часть пятисоток удалось разменять в Мюнхене и в Стокгольме, остальные же так и лежали мертвым грузом до 1909 г., когда «по настоянию меньшевиков оставшиеся не разменянные билеты решено было сжечь».^{147}

Известно, что при этом «эксе» коммунисты убили более 50 человек. По загубленной жизни за то ли пять, то ли семь тысяч рублей.

Искусство преступников и вместе с ним похищенные суммы возрастали. 7 марта 1906 г. в Москве банда из 20 человек ограбила Банк купеческого общества взаимного кредита на суму 875 000 рублей.^{148} С этими деньгами сложностей как будто не было.

Осенью 1907 г. Тер-Петросян приехал в Берлин — грабить банки и закупать оружие для кавказских боевиков. Оказалось, берлинская полиция отлично знала, с кем имеет дело. При аресте у Камо нашли «сундук с двойным дном, в котором хранилось 8 коробок с двумястами электрических запальников, 11 ртутных запальников, 1 коробка с черным прессованным листовым порохом, большое количество приспособлений для закладки взрывчатых вещей в здания, а также в железнодорожное полотно».^{149} С большим трудом Тер-Петросяну удалось бежать, симулировав сумасшествие.

Что характерно: в это время коммунисты и не думали скрывать своего участия в ограблении банков, сопровождавшихся убийствами. И вовсе не только малограмотные кавказские воры. Коммунист-интеллектуал Леонид Борисович Красин сам делал бомбы и организовывал их изготовление, Ленин писал письма в местные отделения РСДРП, прямо советуя не только убивать «шпиков» и взрывать полицейские участки, но и совершать «нападения на банк для конфискации средств для восстания».^{150}

Потом в Проекте резолюции Объединительного съезда РСДРП включили пункт 4 «Партизанские боевые действия»: «Допустимы также боевые действия для захвата денежных средств, предназначенных неприятелю, т. е. самодержавному правительству».^{151} Здесь интересны два момента:

Первое: только самые упертые и злобные политические радикалы называют себя партизанами, правительство — противником и рассматривают свои операции как ведение боевых действий. Таковы деятели Интифады, а в цивилизованном мире — пожалуй, только Ирландская революционная армия и американские нацисты. Эти последние называют самих себя «вооруженным отрядом белой расы», а сидящих в тюрьмах США «товарищей по партии» официально называют на своем сайте «военнопленными».

Второе: именно организатор «эксов», которого Марк Алданов называл «верховным вождем боевиков Закавказья», старался как можно меньше говорить об ограблениях и убийствах. Сталин-Джугашвили отказывался рассказывать об этом до конца жизни, не отвечал на прямые вопросы. Есть даже основания полагать, что именно он стоит за катастрофой 1922 г., когда на Тер-Петросяна — Камо налетела машина: Сталин «убирал» свидетеля, который знал очень многое.^{152}

А вот остальные коммунисты — как раз высоколобые интеллектуалы — не стеснялись! Они ведь — марксисты. А Маркс ясно сказал, что главная цель — это не познание, а изменение мира. И что всякая мораль — не более, чем классовая.

Энгельс произнес еще решительнее: «Для меня как для революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое кажется самым мирным». В России Бакунин призывал «решительно порвать с нравственностью этого мира», и задолго до Ленина много что говорил и делал С. Г. Нечаев.

А вот меньшевики были против! В резолюции IV съезда РСДРП записали: «Съезд постановляет: а) бороться против выступлений отдельных лиц или групп с целью захвата денег под именем или девизом с.-д. партии; б) избегать нарушений личной безопасности или частной собственности мирных граждан; <…> Съезд отвергает экспроприацию денежных капиталов в частных банках и все формы принудительных взносов для целей революции».^{153}

V Лондонский Съезд РСДРП в апреле-мае 1907 тоже категорически запретил «эксы».

Штутгартский конгресс II Интернационала, 866 делегатов от 25 партий, в августе 1907 г. категорически запретил проводить грабежи от имени социал-демократов. В ответ Ленин и Роза Люксембург попытались создать особую фракцию «левых социал-демократов». А Камо приезжал в Берлин и грабил банки на Кавказе и после Лондона и Штутгарта.

Возникает вопрос: а являются ли большевики социал-демократами? Формально — пока являются… Но получается — большевики и меньшевики предлагают два совершенно разных проекта. Один — примерно то же, что предлагают европейские социал-демократы во всех странах. А второй только условно можно назвать социал-демократическим. Это план построения некого разработанного теоретиками общества, грандиозного эксперимента. Для реализации их плана необходимо взять Россию (или любую другую страну), переделать до неузнаваемости и создать на ее месте нечто совершенно новое, невиданное и неслыханное. Причем любыми методами.

В. И. Ленин первым произнес слова про «партию нового типа». Мол, все прежние были партиями болтунов, а вот эта — большевиков — преобразователи мира. Но ведь примерно таковы же и другие революционные партии: эсеры, анархисты, черносотенцы, десятки региональных местных. Большевики обычно отличаются от них в худшую сторону, но не всегда значительно.

В Российской империи есть, конечно, и «партии старого типа», наподобие европейских. Из крупных — кадеты и меньшевики. Остальные же, как на подбор — партии нового типа, не имеющие ничего общего с тем, что понималось под этим термином в Европе.

Это в первую очередь носители своего особого образа мира, который может не иметь ничего общего с образами мира других партий. «Партия нового типа» несет миссию: устроить мир «правильно», по своим «единственно верным» представлениям. Это не объединение тех, кому выгодно, а союз идейных, сплоченной железной дисциплиной орден борцов за идею, орудие преобразования мира.

В известном мне мире есть лишь одна аналогия таким «партиям нового типа» — религиозные партии древней Иудеи. В этой маленькой стране спорили садуккеи, фарисеи, ессеи, зелоты, секарии. Разъяснять разногласия между ними будет долго и не к месту, а тех, кто заинтересуется я отсылаю к другой своей книге.^{154}

У греков, современников этих иудейских партий, тоже были и партии, и философские споры. Но партии — политические объединения — возникали у них на базе общих интересов, по отношению к чему-то очень простому, приземленному. Скажем, была в Афинах «морская» партия: в нее объединялись все, кормившиеся от моря — моряки, рыбаки, судовладельцы, торговцы заморскими товарами и рыбой. Эта партия считала, что накопленные в войнах средства Афин надо потратить на строительство новых кораблей. Была другая партия — эвпатридов-землевладельцев, и ее представители считали, что деньги государства надо тратить не на морские суда, а на поддержку тех, кто производит оливковое масло и вино. При этом никак нельзя сказать, что философские споры греков переставали волновать из-за столкновения и борьбы партий. Ни в коем разе! Греки сходились на главной площади города-государства, агоре, и спорили до хрипоты: из атомов состоит мир или все произошло из воды? Порой начиналась даже рукопашная — и таким способом «доказывались» философические истины.

Но никому их греков не приходило в голову написать трактат и доказать: раз мир порожден водой — значит, должна победить морская партия! Или — если мир состоит из земли, то и деньги надо потратить в интересах партии эвпатридов. Их партии были очень прагматичными и существовали независимо от философских споров про то, как и из чего возникла Вселенная. Греки отделяли материальное от идеального.

Иудейские же партии были идейными. Если Бог сказал так и мы правильно поняли Его слова, переданные через пророка — ничего не поделаешь, надо переделывать и весь материальный мир. Иудеи, сами того не ведая, изобрели феномен идеологии. А где идеология — там и раскол, вплоть до гражданской войны, потому что люди всегда принимают разные идеологии.

Насколько жестоко воевали между собой эти партии, показывает хотя бы такой факт: в 69 г. Веспасиана Флавия осуждали — почему он осаждает Иерусалим уже несколько месяцев и не хочет брать его штурмом?

— Зачем? — пожимал плечами тот. — Евреи скоро сами перебьют друг друга.

Так и получилось: зелоты резали верноподданных, секарии ополчились на фарисеев и саддукеев; когда в городе осталось не больше третьей части прежнего населения, сын Веспасиана, Тит, начал штурм, захватил город и сжег Иерусалимский храм.

«Партии нового типа» в Российской империи чем-то неуловимо напоминают эти еврейские религиозные партии. И у них нет ничего общего с политическими партиями Эллады, а равным образом — ничего общего с современными им европейскими. Они имеют не только свои политические, но и свои философские идеи, на основании которых убеждены, что обязаны переустроить мир. В этом переустройстве они не считают себя связанными нормами морали или закона. И выступают в политике как агрессивные, жестокие банды.

Сейчас очень трудно даже восстановить и ту пропаганду, которой пользовались большевики, и чаяния народных масс, с восторгом обрушивших в 1917 г. собственное государство. Трудно найти тексты, которые писались тогда, и понять, что же так воодушевляло людей.

Просто поразительно, как сильно владело массами ощущение, что их поколение живет в «конце времен», что «старый мир» умирает, что грядет перелом, катаклизм, катастрофа, и что из нее мир выйдет обновленным.

Это мироощущение очень хорошо выражено в текстах самых неожиданных авторов — от Валерия Брюсова до Адольфа Гитлера (один из них я предпослал этой части в качестве эпиграфа). Оба они очень любили обращаться к теме варварского мира, падения Римской империи, «конца времен» и всеобщего разрушения.

Это ощущение бессмысленности то ли прошлого, то ли настоящего порождало чувство бессмысленности и труда, и строительства семьи, и рождения детей… вообще любых проявлений нормальной человеческой жизни.

Тексты тогдашних идеологов революции чаще всего вызывают у современного человека недоумение. Во-первых, пресно и скучно. Странно, что такой чепухой могли увлекаться, зачитываться, вообще принимать ее всерьез. Во-вторых, очень странно видеть в числе рассказов Алексея Толстого и Ильи Эренбурга откровенно воспевающие бродяжничество и уголовный образ жизни. Потомкам будет не слишком просто понять и грешившего анархизмом Александра Куприна с его навязчивыми мечтами о «Всеземной анархической республике».^{155}

Персонажи «революционных» рассказов времен Первой мировой войны и революции с упоением жгут в топках паровозов «золотопогонную сволочь» и устраивают погромы в богатых квартирах. То есть пропаганда взывает к самым темным сторонам человеческого естества, она построена на ненависти к «хозяевам жизни», на стремлении совершать по отношению к ним какие угодно преступления.

Именно в эти годы Алексей Толстой написал и свою «Аэлиту». Красноармеец Гусев, лихо бегающий по Марсу и вполне серьезно собирающийся то ли учредить на Марсе советскую власть, то ли присоединить Марс к РСФСР — персонаж с таким агрессивным зарядом, что никакая «белокурая бестия» ему и в подметки не годится.

Сложность в том, что разваливать государства, науськивая одну часть народа на другую, можно, а вот строить и охранять государства таким способом — никак не получится.

Захватили большевики власть случайно или по тщательно подготовленному плану — но захватили. Были большевики готовы к управлению государством или не готовы — они должны были или немедленно отказаться от захваченной власти и уйти в политическое небытие или научиться править государством так, чтобы не оказаться быстро сброшенными.

Это потребовало очень быстрой перестройки идеологии; требовалось хотя бы пригладить ее, сделать более приемлемой внешне. Ведь одно дело — разваливать систему, чтобы захватить в ней власть, и совсем другое — управлять уже захваченной системой. Новые задачи потребовали и очень быстрой перестройки идеологии; первые признаки чего проявились уже в 1922–1923 гг.

В начале 1920-х годов уже «они» убивают и жгут живьем «нас» — как в рассказах Бориса Лавренева и Бориса Пильняка. Пропаганда построена на идее «их» преступности, а «наша задача» формулируется как необходимость «их» остановить.

Но возьмем литературу более раннюю — то, что понаписали большевики или «классово близкие» к ним попутчики уже с конца XIX века. И везде мы увидим совершенно другую картину, в которой как раз мы (то есть коммунисты, пролетарии, рабочий класс, наши, одним словом) избивают, пытают, насилуют, сжигают в паровозных топках их (то есть представителей буржуазии).

Созданием образа врага грешит и сталинская пропаганда, поднимавшая на щит рассказы Лавренева и романную жвачку Эренбурга — но там враг потому отвратителен, что жесток и иррационально ненавидит рабочих и крестьян. С чего у него такая ненависть — непонятно, видимо, от антагонистических отношений. Но вот ненавидит, смертельно опасен — потому и враг, тем и вызывает ответную ненависть.

А в пропаганде большевизма буржуя ненавидят по более простой причине — он существует. Других причин нет, но положительные герои Бабеля, Багрицкого, Алтаузена ненавидят «буржуев», то есть всех, у кого есть образование и хоть какая-то собственность. И постоянно совершают по отношению к ним поступки, мягко говоря, непозволительные — вплоть до убийства.

В творениях писателей-большевиков (Красиков, Иванов, Шагинян) или близких к ним (Федин, Чуковский, Эренбург, Горький) мир вообще не особенно привлекателен. Большая часть названных мною писателей вряд ли известна читателю — разве что он специально интересовался историей литературы. Но уж Горького-то знают все! Своим талантом этот человек завоевал право остаться в истории даже тогда, когда схлынула породившая его волна. Почитаем?

Так вот: в автобиографических романах Горького нет буквально ни одного привлекательного персонажа. Даже внешне привлекательного. Иногда мелькают «не знакомые с медициной» или «загорелые» тела пролетариев. Но как лавочник — жирное пузо, нездоровая кожа, «жирный смех». Как инженер — козлиная бородка, прыщи, нелепая улыбка, косорукий, кособокий, вечно что-нибудь теряет и роняет.

Женские персонажи еще противнее, поскольку вечно добавляются то косо застегнутая кофта, то испачканные вареньем щеки, то еще что-нибудь в том же духе.

Если я не прав — покажите мне у Горького хотя бы одно приятное, вдохновляющее описание людей или их отношений. Их нет.

Самые сильные, запоминающиеся описания у Горького — сцены порки, сцены драк, убийства кошки каким-то дворником. Не спорю: абсолютно все в этом мире заслуживает описания. В конце концов, живописания Горького, помимо всего прочего, вызывают отвращение к жестокости — и уже этим полезны. Но ведь противовеса жестокости, грязи и гадости у Горького попросту нет. И ничего, кроме грязи и жестокости, тоже. Разве что описание теплых отношений мальчика с бабушкой — но это единственный «светлый луч в темном царстве». Все остальное — просто мрак. Даже если описывается любовное свидание — то это «кошелками свисают» груди, нелепое пыхтение, ругань, неприятные телодвижения, противные звуки и запахи.

Что-то красивое у Горького бывает только в некоем параллельном, выдуманном мире, в мире его ранних романтических произведений («Данко», «Старуха Изергиль», «Песня о Соколе»). В реальном мире ничего хорошего автор замечать не способен.

Анабаптистам, наверное, произведения Горького тоже очень понравились бы; такая картина мира очень соответствовала их вере, Но вообще-то хочется хотя бы перерыва в живописании мерзостей. И в мерзком описании того, что должно бы, по идее, осмысливать человеческую жизнь.

Все «буржуи» у Горького противны — в том числе и все интеллигенты. А положительный герой кто? Конечно же, «борец за правое дело» — профессиональный революционер, как Павел в «Матери» или, на худой конец, бунтовщик Фома Гордеев — он-то хороший, а все остальные — дрянь дрянью. Но не обязательно борец. Весьма положителен и уголовник Челкаш, противопоставленный отвратительному крестьянскому сыну, который хочет собственности. Челкаш — это социально близкий!^{156}

И у других писателей околобольшевицкого круга то же самое. Единственные привлекательные герои у Ильи Эренбурга — или революционеры, или уголовники. Вроде некоего молодого человека, который вернулся с фронтов Первой мировой и с тех пор живет воровством и подачками, ночует в парках, словом, ведет жизнь бродяги.^{157} Очень положительный персонаж, в отличие от его нелепых глупых родственников, предпринимателя и профессора. Старые дураки не понимают, что старый мир кончился, и тем более не радуются этому. А юноша проникся и живет соответственно.

Мир Горького и Эренбурга — типичный пример авторской фантазии, в которой жить ну совершенно не хочется. Дело даже не в том, что описываются вещи очень непривлекательные, а в том, как они описываются. Опыт авторов? Но ведь и Олдингтон, и Толкиен — тоже солдаты Первой мировой. Оба бежали в редеющей цепи; оба слышали, как чавкают пулеметные пули в тех, кому повезло меньше; оба мучились «медвежьей болезнью» от стресса и скверной пищи под артиллерийским огнем, в загаженных мокрых окопах. Опыт одинаковый — но первый вышел через него на «Англию-суку», а второй почему-то создал новое направление в литературе, фэнтези, и написал несколько на удивление светлых книг.^{158}

Мир романов и рассказов Алексея Толстого хоть чуть приятнее колорита Эренбурга. Но стоит ему написать нечто «партийное» — и появляется странный мир, в котором после сближения с некой звездой почему-то никому не хочется работать и зарабатывать деньги, рабочие не слушаются буржуев и вообще весело бродяжничают и пьянствуют, а поддержание порядка, создание каких-то ценностей полностью перестало интересовать людей.

Позже, когда Сталин начал строить некую систему хотя бы относительно нормальной жизни в одной отдельно взятой стране, пришлось еще последовательнее изъять из оборота многие тексты большевиков, а оставляемые очень сильно подкорректировать. Скажем, «Конармия» Иосифа Бабеля с каждым изданием становилась все более бесцветной и «политкорректной». Сцены немотивированных убийств, массовых расстрелов, истребления близких родственников врагов, групповых изнасилований, самых разнообразных преступлений вымарывались из сочинений оплота советской литературы и строителя светлого будущего. Только после 1991 г. тексты «Конармии» стали печатать без сокращений и вымарываний.^{159} У Бабеля почти нет сцен, в которых они глумятся над «нами», но много сцен кровавого торжества нас над ними.

В литературе 1930-х годов и более поздней все наоборот. Они — то есть классовые враги — невероятно жестоки: избивают, пытают, сжигают живьем положительных рабочих и коммунистов, насилуют пролетарочек, и только что не закусывают детишками рабочего класса.

Причина изменений понятна. Чтобы строить нормальную жизнь, нужен человек с нормальной психикой. Тот, кто будет строить, созидать, и охранять созидаемое от разрушителей. Вот чтобы разрушать — нужен человек антисистемы. Только жизнь антисистемы поневоле недолгая — пока все созданное сожрут и разрушат. Потому и трудно сейчас изучать идеологию разрушения: век у нее очень короток.

Дух большевиков-коммунистов хорошо передается не только литературными произведениями, но даже их официальными гимнами. Вот «Интернационал». Первоначальный французский текст этой песни был написан коммунаром Эженом Потье. По легенде, еще в 1871 г. в Париже. Если это правда, текст пролежал «в столе» 16 лет: впервые он был опубликован в сборнике «Революционные песни» в 1887 г. Уже в 1888-м композитор Пьер Дегейтер положил текст на музыку, сделав его вступление-заключение («Это будет последний…») припевом к каждой строфе. В том же году «Интернационал» был впервые исполнен на рабочем празднике в городе Лилле.

В 1902 г. опубликован русский перевод «Интернационала» Арона Яковлевича Коца — в русскоязычном журнале «Листки жизни», выпускавшемся в Женеве и Лондоне. С тех пор этот текст много раз исполнялся по-русски и сделался официальным гимном Коммунистической партии. Вот он:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир рабочих и рабов!
Кипит наш разум возмущенный,
И в смертный бой идти готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

Никто не даст нам избавленья —
Ни бог ни царь и не герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело
Пока железо горячо.

Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
А паразиты никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Светить огнем своих лучей!

Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

А что? Вполне законченная программа. Под ней и впрямь подписались бы анабаптисты, а Дольчино залил бы текст «Интернационала» слезами восторга. Ибо он полон мрачной, зловещей символики антисистемы.

«Проклятьем заклейменный…» Вроде бы, первый из заклейменных вечным проклятием — это падший ангел, имя которому Люцифер, он же Сатана?

Другое заклейменное проклятьем существо — братоубийца Каин. И Вечный Жид, который обречен вечно бродить по Земле, пока Господь не призовет человечество на Свой последний Страшный суд.

Любопытно еще, что же это за мир «рабочих и рабов»? У рабочих с рабами мало общего.

И — у кого конкретно «кипит разум возмущенный»? С чего это он закипел? Лично мой возмущенный ум кипит, когда грабят или уничтожают чужое имущество, сжигают дома и убивают детей. А у этих… у «армии труда»? У них отчего возникает готовность идти на смертный бой?

Интересно было бы узнать, и кто такие «работники всемирной армии труда». Относятся ли к их числу, например, организаторы производства, преподаватели и врачи? Или они тоже паразиты, которые ничем владеть не могут? Которых надо побыстрее убить, как псов и палачей?

Ясно, что «гром великий» никак не может быть Страшным судом: ведь «никто не даст нам избавленья», в том числе — и Господь Бог. Так что же это за «гром великий»? Что ему первопричина, и кто собрался над кем «грохотать»?

В общем, довольно странный текст, наводящий на многие размышления. К тому же, в русском переводе кое-что приобретший. У Потье было сказано: «Это будет последний и решительный бой». «Это есть наш последний…» — уточнили российские большевики.

Был в русской версии «Интернационала» еще один куплет, который то появлялся, то исчезал… Привести стоит и его:

Мы все взорвем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем.
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем.

В тексте Эжена Потье этих слов не было. Они позаимствованы из стихотворения некого Павла Арского, которое полностью выглядит так:

Взрывая горные громады,
Корчуя дебри и леса,
На бой зовем мы силы ада,
На бой зовем мы небеса.
Пожаром светлого восстанья
Мы опояшем Шар Земной,
Мы вырвем из цепей страданья
Дух человеческий больной.
Мы все взорвем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем…
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем,
Мы, разнося грозу и пламень,
Зовем к восстанью, к мятежам,
Огонь, вода, железо, камень —
Все, все подвластно в мире нам,
Мы страсть, мы — сила, мы — движенье,
Мы — буйство хмеля, мы — порыв,
В грозе и буре наши звенья
Сковал могучий коллектив.

Стихов такого рода появлялось великое множество и в первые годы XX века, еще в нормальном человеческом мире, и после Гражданской войны в России. Все они чудовищно бездарные, так что Арский на общем фоне просто гений. Но кое-какие выдержки привести стоит.

За столетия, убитые сном.
Не личности, не единицы,
А сотни тысяч на костре;
И души — огненные птицы
Летели к солнцу в октябре.
Ах, было радостно до боли
Взорвать сердцами будни лет,
Из черной, вековой неволи
Вдруг погрузиться в яркий свет,
Мы временно смерть призвали
Гниющее прошлое сжечь,
Наш меч и руки — из стали,
Земля — пепелящая печь.

А вот еще одно творение — В. Александровского:

Это я, — Октябрь.
Горящий, поющий, звенящий;
Кто не жил вчера, будет завтра жить!
За мною: со мной навсегда добить
И прошлое, и настоящее,
Вот так!
Так!
Москва богомольная рада ли?
Мы забили твои «святые места»
Белогвардейской падалью!..
Кровь не даст отступить назад,
Да и души — горящие факелы;
У повстанцев выцветшие глаза,
Но они никогда не плакали!
О, Октябрь!..

А вот Демьян Бедный, он же Ефим Алексеевич Придворов (1883–1945):

Движутся, движутся, движутся, движутся,
В цепи железными звеньями нижутся,
Поступью гулкою грозно идут,
Идут,
Идут,
На последний, на главный редут!
Наша сила — в единеньи.
В одиночку каждый — парий.
Сердце мира — пролетарий.
Мы — вселенной рычаги.
Все, что есть — созданье наше.
Мы разрушим, мы построим.
Так вперед же бодрым строем!
Пусть погибнут все враги.

А вот Маяковский:

Мы спустились с гор,
Мы из леса сползлись
От полей, годами голодных.
Мы пришли —
Миллионы,
Миллионы скотов,
Одичавших,
Тупых
Голодных,
Пули, погуще!
По оробелым!
В гущу бегущим
Грянь, парабеллум!
Самое это!
С донышка душ!
Жаром,
Жженьем,
Железом,
Светом Жарь,
Жги,
Режь,
Рушь!
Мы тебя доконаем,
Мир романтик.
Вместо вер
В душе
Электричество,
Пар.
Вместо нищих —
Всех миров богатство прикарманьте.
Стар — убивать!
На пепельницы черепа!..
Залпом глоток гремим гимн!
Миллион плюс!
Умножим на сто!..
Россия
Вся
Единый Иван,
И рука
У него —
Нева,
А пятки — каспийские степи.
Эй, стальногрудые!
Крепкие, ей!
Бей барабан!
Барабан бей!
Или — или.
Пропал, или пан.
Будем бить.
Бьем.
Били.
В барабан!
В барабан!
В барабан!

А вот знаменитая «Варшавянка». Написана она сначала по-польски поэтом Вацлавом Свенцицким в 1883 г., а в 1897-м переведена на русский Г. М. Кржижановским. Впрочем, «Варшавянка» в русском переводе — вполне самостоятельное произведение.

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.

Припев:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.

Мрет в наши дни с голодухи рабочий,
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей.
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей.

Припев:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.

Нам ненавистны тиранов короны,
Цепи народа-страдальца мы чтим.
Кровью народной залитые троны
Кровью мы наших врагов обагрим!
Смерть беспощадная всем супостатам!
Всем паразитам трудящихся масс!
Мщенье и смерть всем царям-плутократам!
Близок победы торжественный час.

Припев:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.

Вопрос, конечно, почему бой «роковой», а скажем, не «победоносный»? Откуда такой пессимизм? Почему судьбы «безвестные» а не «славные», не «героические»? Во всех приведенных стихах видно, что их авторы для себя и себе подобных не запрограммировали лучшей участи, чем для побежденных и истребляемых.

О том, что антисистемное мышление разрушительно, что антисистемщики стремятся разрушить не только весь мир, но и самих себя, писали и Шафаревич, и Гумилев. Отрицая реальность, люди антисистемы видят что-то привлекательное только в идеальных, отвлеченных образах. Реальные люди и реальные отношения им несимпатичны, даже малопонятны. Естественно, что главный герой антисистемы — разрушитель-революционер, на худой конец — уголовный преступник, бродяга, проститутка, деклассированный элемент. Так же естественно, что писатели антисистемы воспевают гибель, разрушение, отступничество: мир для них однозначно плох, и потому разрушение его для них — заслуга и доблесть. Сплошные призывы к «смертному бою», к «бою кровавому».

Но получается, что и самих большевиков не ждет ничего хорошего, по их представлениям.

Социализм хотел построить новые экономические и новые классовые отношения. Коммунизм «копнул» намного глубже: он отрицал саму историю, саму культуру. Долой все, что создано человечеством!

Характерно, что именно в России на рубеже XIX-го и XX вв. появились причудливые теории «нового искусства». И абстракционизм ведь родом из России, а если быть точным, то из Петербурга. В этом великом городе в 1913 г. Василий Кандинский (1866–1944) нарисовал первую в мире абстрактную картину «Восход». Гордиться ли такого рода достижением соплеменного гения — не знаю, как-то не уверен. Но не в одном абстракционизме дело! Было их много: супрематизм, футуризм, симультанизм, кубизм, дизумбрационизм… Надеюсь, читатель простит, если я не назову еще парочки революционных направлений в искусстве? Каждое из них имело свою теорию, порой запутанную и сложную, свой дух и традиции. Знатоки ухитрялись различать творения симультанистов и футуристов. Но я позволю себе не излагать теории этих, замечательных направлений. Да и понимаю в них не очень много.

Новое искусство представлялось «художникам» способом изменения мира — прямо как Марксу. В эпоху неладной нашей «перестройки» русские авангардисты: Василий Кандинский, Казимир Малевич, Натан Альтман, Марк Шагал, Давид Штеренберг, Павел Филонов оказались великими художниками, которых из каких-то подлых соображений раздавил нехороший, злой Сталин. Самих же авангардистов изображали невинными жертвами гонений.

О нет! Они не были невинными жертвами. В последние годы перед Первой мировой и во время нее, в ходе Гражданской войны и в первые годы Советской власти все они занимали очень даже активную позицию. Были учителями народов и провозвестниками новой эры. В чем-то даже революционнее «политических» коммунистов: те-то считали, что гениальные теории Маркса вытекают изо всей прежней духовной истории человечества. И что коммунизм станет естественным продолжением истории. Далеко не все коммунисты полагали нужным и полезным отказаться от культуры предшествовавших эпох. Наоборот — многие призывали к изучению истории и приобщению масс к культуре.

А вот авангардисты хотели всю предшествующую культуру — уничтожить. В самом буквальном смысле слова. Штеренберг одно время занимал пост комиссара по делам искусств. Что тут началось! Было велено вышвырнуть из музеев «всякую рухлядь» — всех этих Суриковых и Левитанов, а на их место повесить творения «передового искусства». В конечном счете, нужного количества «передовых» безобразий все равно не нашлось, бесценные произведения «отсталого искусства» какое-то время повисели в запасниках и тихонько вернулись на подобающие им места. Но какова попытка!

В ту же пору Малевич в своих статьях прямо требовал «создания мирового коллектива по делам искусства» и учреждения «посольств искусств во всех странах», «назначения комиссаров по делам искусства в губернских городах России», «проведения новых реформ в искусстве страны». Потому что «кубизм, футуризм, симультанизм, супрематизм, беспредметное творчество» — это искусство революционное, позарез необходимое народным массам. И необходимо «свержение всего академического хлама и плюнуть на алтарь его святыни».

Не могу сказать, что именно отражают несовпадение спряжений и падежей в этих выкриках Малевича — революционную форму или попросту плохое владение русским языком. Во всяком случае, так он видел роль того, что малевали эти лихие ребята. Скажем, бесценного полотна «Черный квадрат» самого Малевича, порхающего над городом Деда-Мороза у Шагала, и прочего авангардистского безумия.

Уже после того, как советская власть перестала безоговорочно поддерживать и совать во все дырки «авангардизм», Павел Филонов возмущенно писал: «Класс, вооруженный высшей школой ИЗО, даст для революции больше, чем деклассированная куча кремлевских придворных изо-карьеристов. Правое крыло ИЗО, как черная сотня, выслеживает и громит „изожидов“, идя в первых рядах советского искусства, как при царе оно ходило с трехцветным флагом. Заплывшая желтым жиром сменовеховская сволочь, разряженная в английское сукно, в кольцах и перстнях, при цепочках, при часах, администрирует изо-фронт, как ей будет угодно: морит голодом, кого захочет, объявляет меня и мою школу вне закона, и раздает своим собутыльникам заказы».^{160}

Наверное, Филонова больше устраивала жизнь, при которой именно он и его приятели и собутыльники объявляли вне закона и морили голодом «не своих», а сами заплывали желтым жиром и шли в первых рядах советского искусства.

А перед Первой мировой войной они были необычайно модны — и как раз в кругах столичной интеллигенции. Вешать на стену «классические» картины было как бы даже и неприлично, стало признаком неразвитого вкуса. А вот какой-нибудь «зеленый треугольник» или нечто, состоящее из нелепых разноцветных пятен — это да!

То же самое творилось в литературе: тот же футуризм, авангардизм. В духе знаменитого однострочия Валерия Брюсова:

О, закрой свои бледные ноги!

Авангардисты прямо требовали уничтожить культуру. Зачем она «прекрасному новому миру»? Вот стихотворение некого В. Кириллова:

Мы во власти мятежного страстного хмеля;
Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты»:
Во имя нашего завтра — сожжем Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
О, поэты, эстеты, кляните Великого Хама,
Целуйте обломки былого под нашей пятой,
Омойте слезами руины разбитого храма,
Мы вольны, мы смелы, мы дышим иной красотой.

Как видите, призыв к разрушению музеев и уничтожению искусства — вовсе не в переносном смысле. Но лучше всех сказал, конечно же, Маяковский. Такого заряда ненависти никто не сумел перекрыть:

Старье охраняем искусства именем.
Или
зуб революций ступился о короны?
Скорее!
Дым развейте над Зимним —
фабрики макаронной!

Белогвардейца
найдете — и к стенке.
А Рафаэля забыли?
Забыли Растрелли вы?
Время
пулям
по стенке музея тенькать.
Стодюймовками глоток старье расстреливай!

Для Ленина все же Рафаэль не был белогвардейцем… А для Маяковского — был. Футуризм же он понимал так:

Фермами ног отмахивая мили,
кранами рук расчищая пути,
футуристы
прошлое разгромили,
пустив по ветру культуришки конфетти.

Трудно поверить, но Маяковский даже на Сталина посмел тявкнуть — до такой степени он ненавидел Булгакова:

На ложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым,
он
дает
социальный заказ
на «Дни Турбиных»
Булгаковым.

Это ведь Сталин покровительствовал Булгакову, велел ставить в театрах его пьесы. А Маяковский не только хочет расстрела «всяких там рафаэлей» — ему бы и Булгакова запретить. Тут, конечно, идейные разногласия. Но идейные разногласия есть и у Булгакова со Сталиным. Видимо, еще важнее идейных — эстетические. Чтобы не было всяких там «культуришек конфетти».

Культ науки, прогресса неотделим от социал-демократии и вообще всякой «революционности». Вопрос в степени. У большевиков-коммунистов и антисистемности больше, и веры в науку. Причем вовсе не только в то, что обычно называется наукой.

Для русских революционеров очень характерны поиски тайных знаний, которые принесут им власть над миром. Такие тайные знания можно было искать и в «забытых знаниях древних», и в малоизвестных открытиях ученых.

Глава знаменитого общества «Аненербе» («Наследие предков») Вольфрам Сиверс полагал, что «для необразованных людей, таких как Гитлер и его товарищи, слово „наука“ имеет магический привкус». Но разве только для Гитлера?

Нацисты старались изучить и «тайную доктрину» Елены Блаватской и провести собственные исследования «тайных знаний». «Аненербе», полное название которого — «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков», включало «Отделение исследований оккультных наук», занимавшееся изучением парапсихологии, спиритизма, оккультизма и других запрещенных в Германии «наук».

Подчеркну — занимались этим очень серьезно, порукой чему и экспедиции в Тибет, и работа с колдунами и экстрасенсами в самой Германии.

Дань поиску мистических откровений отдали и коммунисты в России. Не только тем, что из СССР посылались экспедиции в Тибет на поиски Шамбалы, конкурируя с нацистами.

Но и тем, что многие большевики, в том числе Ф. Э. Дзержинский, активно интересовались мистическими откровениями, собирали в Литве «тайные знания» у деревенских старух, приносивших жертвы ужам и ручейкам.

Что же до веры в науку… В возможность продлять индивидуальную жизнь на сотни лет, а быть может, и достигать личного бессмертия, был убежден даже такой образованный большевик, как Александр Александрович Богданов (1873–1928; настоящая фамилия — Малиновский; другие псевдонимы — Вернер, Максимов, Рядовой). Прочие большевики особых успехов в науках не имели, а вот Богданов — врач, естествоиспытатель, философ.

Основой своих философских обобщений Богданов всегда считал учение Маркса, прежде всего «социальный материализм». В то же время он был убежден, что в самом современном естествознании рождаются новые философские идеи, переводящие материалистическую философию на новый уровень.

Член РСДРП в 1896–1909 гг., большевик, с 1905-го — член ЦК, глава группы «Вперед», организатор партийных школ РСДРП в Болонье и на Капри, с 1918-го — идеолог Пролеткульта, Богданов пытался создать новую дисциплину — тектологию (или «всеобщую организационную науку»), тем самым предвосхищая, кстати, многие положения кибернетики.

С 1926 г. он — организатор и директор первого в мире Института переливания крови. Богданов и погиб 7 апреля 1928 г., ставя на себе очередной эксперимент в ходе уже восьмого переливания крови.

Еще один образованнейший большевик — Леонид Борисович Красин. С 1924 г. он — член ЦК ВКП(б), но не пользовался большим влиянием в партии: в 1909-м от большевиков отошел, имел обширные «буржуазные» связи и был по уровню образования, взглядам и вкусам очень уж «европейским» человеком.

Сохранился весьма резкий ответ Григория Зиновьева на очередное красинское обвинение большевистской верхушки в некомпетентности: «Мы просим некоторых товарищей, которые суются к нам со словом „некомпетентность“, чтобы они забыли это слово».

Так вот, не малообразованные большевики, а как раз высокообразованный Красин верил в грядущее воскрешение покойных «великих исторических личностей». На основе вполне материалистической — достижений науки и техники.

Само создание мавзолея — заслуга Красина. Он был убежден в необходимости сохранить тело Ленина до тех времен, когда вождя можно будет оживить.

Самого Красина после его смерти в 1926 г. кремировали, а урну с прахом поместили в кремлевскую стену. Это было жестоким нарушением его собственной мечты — когда-нибудь оказаться оживленным.

Юный Карл Маркс гордо поднял факел, чтобы освещать стены подземелья, ведущего в преисподнюю… Полвека европейские коммунисты держали этот факел высоко поднятым. Они соглашались — у пролетариев нет отечества. Им нечего терять, кроме своих цепей. Они должны использовать любую возможность для захвата власти. Если будет война — то тем лучше, надо превратить войну империалистическую в войну гражданскую.

В начале XX века сменилась эпоха… Мир стал другим, а вслед за ним — и социал-демократия.

С тех пор в Европе существуют, конечно, разного рода левацкие группки, готовят мировую революцию силами своих трех с половиной членов, но основное русло развития левых идей — это социал-демократия и чуть более радикальный еврокоммунизм. Политическое направление, входящее в европейскую парламентскую политическую систему.

Советские комми, например, С. А. Кара-Мурза очень обижаются на еврокоммунистов, не желающих признавать абсолютной правоты таких, как он. Сергей Александрович даже пугает еврокоммунистов, что потребует денег за путевку в Артек: в 1940 г. он отдал одному из них свою путевку. В этом далеком году юный Кара-Мурза искренне считал еврокоммунистов «своими», «собратьями по борьбе», единым целым с коммунистами СССР. Если бы он только знал, какие они все сволочи и как плохо поступят потом!^{161} Возможно, в штаб-квартирах еврокоммунистов до сих пор валяются в обмороке перепуганные функционеры. Может статься, все они рыдают и бьются головами об пол, напуганные Кара-Мурзой.

Но даже если и валяются в обмороках и если даже рыдают, просят Кара-Мурзу их простить, все равно еврокоммунисты — это одно, а российские большевики-коммунисты — это совершенно другое. И кстати говоря, в 1940 г. это было уже прекрасно известно; если юный Кара-Мурза не знал — значит, его обманули, не дали важной для него информации. Типичная «манипуляция сознанием», о которой он сам пишет очень гневно — по крайней мере, когда манипулируют сознанием «не свои»; те, кого Кара-Мурза не одобряет.^{162} Вот манипуляцию собственным сознанием прощает, потому что его-то обманули «свои», ненаглядные коммунисты. Виноваты у него злые европейцы, которые смеют не соответствовать выдумкам про них — то ли выдумкам советских коммунистов, то ли обманутых ими пацанов.

Если реально смотреть на вещи, то с конца XIX века единым словом «социал-демократия» пользуются две совершенно разные политические силы. Сторонники социальных изменений и сторонники внедрения утопии. Первые охотно обойдутся без революции, а если и пойдут на нее — то на революцию социальную. Вторые же никак не могут обойтись без утопической. В России меньшевики относились к первой силе, большевики — ко второй.

Россия начала XX века смотрела на Европу, как на старшую сестру, училась у нее всему — и хорошему, и не особенно. Русская интеллигенция того времени не меньше Горбачева хотела «войти в европейский дом», а входить-то было уже некуда. Ничуть не меньше хотели войти в европейский дом и коммунисты-большевики. РСДРП(б) возникает в 1902 г. — как раз тогда, когда в Европе резко меняется дух.

Факел, освещающий путь в ад, начал вываливаться из слабеющих рук толпы все редеющих европейских… чудаков (более подходящий эпитет пусть читатель подберет сам). В самой Европе уже не стало достаточного числа тех, кто хотел двигаться по извилистому подземному тоннелю, который заваливается огромными камнями позади. Но «зато» последователи нашлись в России! Здесь факел юного Маркса подхватили.

Утописты-революционеры довольно равнодушны к лучшему, что выработала социал-демократия — например, к росту благосостояния и образования народа. Но они заимствуют, а может быть, и усугубляют худшие черты, сформированные в революционном движении Европы XIX века:

• резко негативное отношение к реальному миру; абсолютную убежденность, что этот мир «кончается» и ему надо только «помочь» умереть;

• такую же убежденность, что необходимо воплотить в жизнь придуманную ими утопию;

• активную готовность убивать и разрушать решительно все существующее для торжества этой утопии.

Радикальные партии стремились разрушить если и не весь этот «мир насилья до основанья», то по крайней мере — многие его стороны. Все хотели на выдуманных теоретиками основаниях построить свой, новый мир — искусственный. За всю известную нам историю большевики больше всех хотели изменить реальный мир. Больше — и в смысле, желание сильнее, и в смысле — изменить в большей степени. Им ничего не жаль в реальном мире. Они решительно ничего не хотят взять с собой в свой новый мир — даже личной собственности и семьи, даже индивидуальной умственной деятельности.

Похоже, большевики перехватили пресловутый факел, с которым Карл Маркс собирался заманить человечество в ад.

Эсеры и меньшевики стояли за революцию… За национальную, в масштабах России. Остальные народы пусть выбирают путь сами.

Анархисты не сомневались в мировом масштабе своих идей, но революции устраивать не собирались. Мол, все случится само собой, стихийно.

Большевики хотели мировой революции, готовили ее. С самого начала, строго по Марксу, революция должна была свершиться в группе наиболее развитых, наиболее передовых стран. Сразу — или почти сразу! Никакой национальной революции! Пролетарии — не националисты, они интернационалисты. Дружба с пролетариями других стран для них — дело естественное. Поддержка же своего правительства — измена делу пролетариата. Если даже пролетарии одной страны раньше других захватят власть, они тут же пойдут войной на буржуазию соседних государств и помогут своим братьям-пролетариям освободиться.

И не успела грянуть революция в России, как большевики попытались плеснуть кипятком на все окрестные страны.

Лозунг мировой революции был включен решительно во все официальные, все программные документы пришедших к власти большевиков.

Рукой Ленина в преамбуле «Конституции СССР» 1924 г. написано прямо: «Новое советское государство явится <…> решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Советскую Социалистическую Республику».^{163}

Формально этот лозунг сняли только в 1989 г.; до того весь мир из официальных советских документов четко знал: СССР с его громадной армией и ядерной мощью ждет мировой революции. Какой бы политический строй ни был в вашей стране, как бы у вас ни было все спокойно и прочно — в СССР верят, что дождутся и под вашей задницей революции, взрыва, обвала, национальной катастрофы, ликующих толп, пулеметных очередей, энтузиазма штурма и натиска. Ну, и готовы помогать, разумеется.

Да, приходится, как ни страшно, сказать еще раз: факел Карла Маркса оказался в надежных руках. До 1989 г. этот факел они крепко держали и поднимали так высоко, как только могли — в надежде осветить путь всему человечеству. До появления на стенах отсветов совсем иного огня.

Разумеется, не так и важно, чего именно хотят те или иные отпетые политические экстремисты.

Но важно, во-первых, где именно они появляются. Ведь экстремизм — следствие общественного неблагополучия. В России начала XX века экстремис ты многочисленнее, сплоченнее, последовательнее, агрессивнее всех остальных. Значит, Российская империя — самое неблагополучное государство Европы. Неблагополучно же оно потому, что здесь не решаются проблемы, стоящие перед всеми народами континента. Правительство Российской империи прямо повинно в том, что в стране формируется самый крупный и сильный в мире отряд революционеров.

Во-вторых, важно, могут ли господа строители светлого будущего перейти от теории к практике. Мало ли, чего они хотят, к чему стремятся, чем бредят? Циолковский бредил космическими перелетами, Федоров — оживлением покойников, а вот господа строители утопии хотят мировой революции. Так же можно захотеть и Луну с неба.

Мы уже видим — там, где решаются насущные проблемы людей, экстремизм не находит поддержки. Какой же дурак побежит крушить собственное государство, обладая хоть какой-то социальной защищенностью? Тем более, если благосостояние и защищенность растут? Пусть медленно, но растут — и за счет новых технических достижений, роста уровня производства, и за счет новых социальных гарантий. Кому же надо тогда отрекаться от такого мира?

Вот если благосостояние начнет ухудшаться, а социальная защита уменьшиться — тогда у экстремистов есть шанс. Самих революционеров может быть кучка, но если все пойдет вниз, тогда

• некоторые начнут воспринимать пропаганду революционеров — раньше они ее не слушали, а тут начнут; ядро революционной партии вырастет: это активное меньшинство организаторов смуты.

• другие захотят присоединиться к уже начинающемуся бунту, распаду, смуте: не потому, что глубоко прониклись философскими идеями Маркса и начитались Кропоткина, а потому, что уже выброшены из нормальной жизни или на глазах теряют в ней место, а в смуте рассчитывают его обрести или на худой конец — пограбить, ведь хуже не будет; это ударный кулак революции, агрессивная злобная толпа.

• третьи — причем их больше всех — не будут участвовать в бунте, в движении расхристанных толп, не станут жечь костров и пить спирт на площадях, тем более никого не ограбят и не убьют, но и защищать прежнюю власть не возьмутся — им окажется нечего и некого защищать; это пассивное большинство, которое в любой момент могло бы остановить смуту — но не захотело остановить.

• за 10–12 % цивилизованных жителей Земли просматриваются остальные 88–90 %; как они воспримут революционную пропаганду — неизвестно; однако в любом случае крушение цивилизации станет для них сигналом — для кого бить ненавистных богатых и образованных, для кого — утверждать свои идеи, выношенные вне цивилизации; это абсолютное большинство, не участвующее в «разборках» 1012 % населения Земли, но лояльное к любой государственности только до тех пор, пока она в силе.

Подчеркиваю: к любой. И к социалистической тоже.

Казалось бы, всем ведущим государствам мира просто из чувства самосохранения надо:

• решать назревающие проблемы, и беспрестанно давать народным массам все больше.

• любой ценой избегать большой войны, тем более друг с другом.

Но великие державы сделали другой вывод. Сработала инерция, политики и правители двигались вперед — но упорно смотрели назад.

В итоге Первая мировая война стала тем спусковым механизмом, который позволил утопии реализоваться.

Часть III

Мировая война — преддверие апокалипсиса

…с 1914 года из жизни людей исчезли безопасность и спокойствие.

(Конрад АДЕНАУЭР)

Глава 1

Подготовленная война

Всякое ожидание означает уменьшение наших шансов.

(Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке Старший)

Единственное сбывшееся предположение из числа множества других, «благополучно» несбывшихся прогнозов Маркса — о неизбежности войны между самыми крупными и могущественными государствами Европы. Коммунисты считают это его невероятной заслугой.

Только вот что-то сомнительно насчет гениальности предсказателя. Потому что в конце XIX века о грядущей всеобщей войне в Европе не говорил разве что совсем уж ленивый.

Особенность предсказания Маркса совсем в другом… Он считал, что Большая Европейская Война будет не просто вооруженным конфликтом разных государств с целью передела влияния, рынков сбыта и источников сырья. Он полагал, что воевать начнут буржуазные государства, а стало быть — разные кланы буржуазии. Пролетариату воевать за интересы буржуазии не нужно, у него свои интересы — построить государство рабочих и крестьян, царство трудящихся, коммунизм.

Что же до самой войны — я уже показывал, что такая война и до 1914 г. могла вспыхнуть несколько раз. Впервые — еще в 1899 г., во время «кризиса в Фашода». Точно так же в Мировую вполне могли перерасти и Русско-японская война 1904–1905 гг., и Марокканские кризисы 1905–1906 г. и 1911 г., и Боснийский кризис 1908–1909 гг., и Итало-турецкая война 1911–1912 гг., и Балканские войны 1912–1913 г. Каждый из этих полузабытые эпизодов вполне мог бы заполыхать Мировой войной. Европа балансировала на грани войны слишком долго, чтобы она не началась. Безо всяких «гениальных предсказаний», в том числе — Маркса.

Война казалась чем-то невероятным, нереальным. Ее никак не может быть. Но и не могло не быть — сразу по трем важнейшим причинам.

Во-первых, мир начала XX века был устроен как совокупность империй, колониальных или территориальных. Едва мир оказался поделенным, появилась идея его передела. Для одних это было стремление удержать свои колониальные империи, для других — отнять у более удачливых. Великие державы, определявшие тогда лицо мира, сложились как могучие механизмы захвата и раздела Земного шара. Когда мир поделен, эти машины продолжают работать. Выходов два: или демонтировать механизмы, или применить их друг против друга.

Мировая война — война за передел Мира.

Во-вторых, к началу XX века европейская цивилизация оказалась в полном идеологическом и моральном тупике. Каждая держава предлагала свой вариант того, как жить дальше. Ни у одной не было другого способа навязать свою волю остальным, кроме войны.

Мировая война — война за пути дальнейшего развития.

В-третьих, цивилизация столкнулась со множеством проблем, которые была совершенно не готова решать. Тут можно упомянуть вопросы социальной справедливости, освобождения колониальных народов, экологические… Воевать проще и привычней, чем ломать головы над решением сложных задач.

Мировая война — война ухода от непривычных и пугающих проблем.

Именно поэтому началась война, которую мы называем Первой мировой. Но ведь современники не знали, что будет еще и Вторая. Эту они с самого начала называли Мировой. Еще — Великой. Еще — Германской. А в России — Великой Отечественной войной. Сто лет назад была Отечественная война 1812 г. Теперь — Великая Отечественная. Радиальные социалисты и коммунисты называли войну Империалистической.

Начало войны было совершенно неправильным решением проблем Европейской цивилизации. Не решив ни одной из назревших проблем, европейцы обрекли самих себя все равно решать их — но уже в худших условиях.

И еще… Без этой войны стала бы почти невозможной коммунистическая революция. А вот в условиях войны она делалась уже вероятной. И чем страшнее, чем свирепее война — тем сильнее провоцировала начать радикальное переустройство мира. Так и получилось: Мировая война сделала возможными коммунистические революции во всех странах Европы. Кошмар, но могло кончиться еще хуже — например, их повсеместной победой. А так они почти никогда не побеждали… Наше счастье.

К 1914 г. Европа была разбита на два лагеря: Антанту (Франция, Британия, Российская империя) и Тройственный союз — Германская империя, Италия, Австро-Венгрия. Оба лагеря искали поводов начать друг с другом войну.

Поводом стала Сербия. 28 июня^{164} член националистической сербской террористической организации «Молодая Босния» Гаврила Принцип (1894–1918) убил наследника австро-венгерского престола — Франца Фердинанда Карла Людвига Йозефа фон Габсбурга, эрцгерцога д’Эсте (1863–1914).

После Мировой войны сложился однозначный стереотип: Сербия — жертва, Австрия — агрессор, не имеющий никаких оправданий, убитый эрцгерцог Франц Фердинанд — напыщенный дурак и солдафон, лютый враг славян, Гаврило Принцип — красавец и герой.

Скажем с полной определенностью: эта картина имеет к реальности отношение не больше, чем «рассказы о Ленине» для советских школьников — к реальному Ленину.

Прежде всего, Сербия в начале XX века была основным террористом Европы. Спецслужбы Сербии возникали на основе бывших заговорщицких организаций: были у них и опыт, и необходимые навыки. Они пользовались полнейшей поддержкой и царя Петра из династии Обреновичей, и всего правительства.

По всем Балканам создавались культурные, научные, спортивные организации — как сказали бы сегодня, для «крышевания» экстремистских организаций вроде «Черной руки» (она же — «Единство или смерть»), «Белой руки», «Молодой Боснии», «Старой Боснии» и сотни других.

Еще в 1910 г. студент Богдан Жераич выстрелил в австрийского губернатора Боснии Иосипа Верешанина. Ухитрился не попасть в упитанного генерала с трех метров и покончил с собой. На болгарского царя Фердинанда I покушались полдюжины раз, все неудачно.

А цель была понятна: дестабилизация обстановки. Если начнется война, за Сербию тут же вступится Франция, которая вложила в ее экономику не один миллион франков. А уж русские «братушки», конечно, помогут не за страх, а за совесть!

Правда, еще в начале очередной Балканской войны министр иностранных дел Российской империи Сергей Дмитриевич Сазонов (1860–1927) предал в Белград очень однозначную ноту: «Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой».

В ходе Балканских войн Сербия справилась и без России. Но аппетит приходит во время еды. В стране верили, что создание Великой Сербии, объединившей земли всех южных славян, уже близко.

Противостояние Тройственного союза и Антанты было шансом, которым грех не воспользоваться. Летом 1914 г. Австро-Венгрия объявила, что проведет маневры в Боснии, а инспектировать их будет наследник престола и главнокомандующий эрцгерцог Франц Фердинанд.

Сербия подняла невероятный шум, объявляя, что против нее готовят агрессию — явная ложь, но выгодная Антанте, потому ее и подхватили.

Франц Фердинанд. У нас он известен в основном как объект идиотского зубоскальства анархиста Ярослава Гашека. А был это человек очень образованный, умный. Больше всего принц любил музеи, а меньше всего — официальные выступления и банкеты. К тому же большой друг славян. Женат был на чешке Софии Хотек. Император Франц-Иосиф устроил племяннику несколько истерик, требуя развестись, а одно время думал упечь Софию в монастырь.

Фердинанд же подумывал о том, чтобы сделать империю Австро-Венгро-Славянией. Это вызывало особое бешенство сербских террористов: они прекрасно понимали, что мало найдется дураков жить в нищей вздорной Сербии, если можно быть равноправными гражданами богатой и могучей Австрийской империи. Фердинанд вызывал у сербских экстремистов такие же чувства, какие Александр II у народовольцев.

Убийство 28 июня совершила «Черная рука». Ее целью было организовать восстание сербов, находившихся под властью Австро-Венгрии, и включить их в Сербию, а в перспективе — вообще объединение южных славян и создание Великой Сербии. Эта тайная организация была построена на основе строжайшей конспирации. Имена ее членов были известны только центральному комитету — рядовые участники не знали друг друга. При этом каждый был обязан привлечь в общество нового члена и жизнью отвечал за его верность.

Сербские власти пытались представить дело так, будто убийцы — частные лица, и к правительству никакого отношения не имеют. Но главой «Черной руки» был начальник сербской контрразведки, полковник Драгутин Дмитриевич по кличке Апис. Правительство премьер-министра (и одновремннно идеолога Великой Сербии) Николы Пашича (1845–1926) его побаивалось.

Единственный совершеннолетний преступник в группе — Данило Илич, близкий по взглядам к народовольцам. Для него наследный принц, богатый и образованный человек — классовый враг.

Другие же были младше 20 лет — по австрийским законам, несовершеннолетних нельзя было казнить ни за какие преступления. А дожить до конца войны — реально. И выйти из тюрьмы героем — тоже реально. Экзальтированные сопляки сами не знали, чего хотели больше — мученичества или лавров героя. Об их психологическом состоянии говорит поведение главного убийцы, Гаврилы Принципа: перед выходом на дело он несколько ночей подряд ночевал на могиле неудачливого террориста Жераича. Там он общался с его духом, впадая в экстаз.

Доказательства связи террористов со спецслужбами Сербии у австрийцев были с момента ареста группы: ампулы с цианистым калием, револьверы из государственного арсенала, привычка называть старших в группе по воинским званиям. Все они перед выходом на «мокрое» побывали на тайной аудиенции у принца Александра.

Что характерно, жители Сараево встречали эрцгерцога с семьей очень тепло. За несколько дней неофициального визита — ни одного недружелюбного слова или жеста.

В последний день кортеж машин медленно двигался сквозь плотную толпу, кричавшую приветствия и кидавшую букеты. Маршрут движения был опубликован в газетах.

Для начала террорист Неделько Чабринович швырнул бомбу. Фердинанд увидел, что от одного из букетов идет дым, понял, в чем дело, и рукой отбил бомбу. Она взорвалась под третьей машиной кортежа — погиб шофер, ранения получили ее пассажиры, а также полицейский и несколько человек из толпы. Эрцгерцог категорически отказался прекратить визит и поехал в больницу — навестить раненых при покушении.

Но почему-то забыли предупредить шофера об изменении маршрута. Гаврило Принцип с револьвером поджидал там — и дождался. Машина стала разворачиваться, в плотной толпе это было трудно сделать… Мерзавец подошел вплотную и стрелял в упор. Снайпер был еще тот: две первые пули попали в живот беременной Софии, третья вошла в шею Фердинанду. Оба супруга считали, что другой ранен тяжелее.

— Не хочу жить без тебя, — сказала женщина.

— София, ты обязана жить ради наших детей… — было последними словами эрцгерцога. Истекая кровью, он опустил голову на плечо жены и умер. София скончалась спустя полчаса.

Борец за счастье народов, ниспровергатель династии Габсбургов, большой писатель и великий революционер Ярослав Гашек долго и гаденько хихикал по поводу смерти эрцгерцога Фердинанда. Что характерно, ни упоминания о смерти своей соотечественницы Софии Хотек, ни последнего диалога супругов у Гашека нет. Подоночная все же это литература — революционная, вполне в духе Нечаева.

Все подробности подготовки теракта стали известны сразу: террористы мгновенно раскололись. Пытки? О них много кричали, вот только пытать ублюдков не было нужды — говорили они много и охотно. Не было и полицейской охоты на потенциальных убийц, о которой с таким смаком писал все тот же Гашек. Он врал, никто никого не ловил, потому что убийцы были известны сразу.

Осенью 1918 г., сразу после распада Австро-Венгрии, таинственно исчезли протоколы Сараевского процесса. Однако связь преступников с сербской охранкой известна и из захваченных Австро-Венгрией государственных архивов Сербии. В 1919 г. австрийцы возвращали сербам их архивы… Катер, перевозивший их по Дунаю, бесследно и таинственно исчез.

Грязное дело, и концы в буквальном смысле в воду.

Мировую войну готовили абсолютно все государства и правительства. Конечно, каждая сторона считала и старалась уверить остальных, что виновата не она, а противник. Победителям это удалось э на то они и они победители. Германия и Австро-Венгрия были ославлены, как самые страшные агрессоры. Империи у них тоже отняли.

Но при подготовке войны приличнее всех вела себя именно Австро-Венгрия. Судите сами: почти месяц, до 23 июля 1914 г., Австро-Венгрия раскачивалась. Она несколько раз обращалась к Сербии с требованием расследовать обстоятельства убийства и наказать виновных. Лишь убедившись, что сербское правительство упорно покрывает главных преступников, предъявили ультиматум. Среди прочих пунктов был и такой: право Австро-Венгрии искать и арестовывать преступников на территории Сербии. Было и требование разоружения сербской армии — явно не имевшее к расследованию убийства эрцгерцога совершенно никакого отношения. Правда, Австро-Венгрия могла опасаться агрессии со стороны сербов… Но это уже другой вопрос.

До 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия была права… или почти права в своих требованиях. Но тут не выдержали нервы. Австро-Венгрия тоже хотела воевать. Ее правительство очень боялось, что сербы все-таки примут ультиматум, и исчезнет предлог для начала войны. Больше всего Австро-Венгрия опасалась, что Российская империя все же вступится за братьев-славян.

Австро-Венгрия советуется с Германией… Но ведь Россия к войне не готова! В июле 1914 г. статс-секретарь немецкого ведомства иностранных дел Готлиб фон Ягов весьма откровенно писал послу в Лондон: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, все более слабеет. [Здесь Ягов намекал на разложение Австро-Венгрии — А. Б.] В России это хорошо знают и поэтому безусловно хотят еще на несколько лет покоя. Я охотно верю вашему кузену Бенкендорфу, что Россия сейчас не хочет войны с нами».

Если Россия не вмешается, тогда сожрать Сербию — означает ослабить Россию на Балканах, нанести удар по вложенным в сербскую экономику французским капиталам. То есть косвенно ослабить и всю Антанту.

Если Россия все же начнет войну — то Германия готова к ней лучше. Тогда можно привести в действие план «блицкрига». Этот план «молниеносной войны» разрабатывался еще с восьмидесятых годов XIX в. Правда, Бисмарк категорически протестовал против его принятия. Великий канцлер считал, что с Россией надо дружить при любых обстоятельствах. Тем не менее, в 1905 г. начальник немецкого Генерального штаба, генерал-фельдмаршал граф Альфред фон Шлиффен (1833–1913) переработал и довел этот план до совершенства, вследствие чего документ получил название Плана Шлиффена.

В соответствии с ним надлежало бросить войска через Бельгию (поправ ее суверенитет и нейтралитет) на Францию — германские армии с двух сторон охватывают французские, гонят на запад и юг. Двух недель на Францию хватит. За этот срок Россия не сможет прорвать укреплений в Восточной Пруссии и Польше. К тому же ее будут сдерживать войска Австро-Венгрии.

После капитуляции Франции все силы бросить против России, и через 8–10… самое большее, через 12 недель ликующая германская армия похлопывает по плечу капитулирующих русских в Москве: надо же морально поддержать младших братьев, чья судьба отныне — подчиняться германским братьям — строгим, но справедливым.

5 июля Вильгельм II пригласил к себе австро-венгерского посла Сегени и посоветовал «не мешкать с выступлением». Не бойтесь: если Россия вмешается, Германия поддержит!

Что, согласно германским планам, австровенгерские войска должны были полечь, ценой своей крови задерживая русские армии, кайзер промолчал… Наверное, щадил нервы своих утонченного аристократического гостя.

После этих бесед и консультаций австрийцы больше всего боялись, что Сербия примет ультиматум, и предлог для начала войны исчезнет.

Утром 24 июля Сазонов прочитал телеграмму с текстом австрийского ультиматума. «Это европейская война!» — воскликнул он.

25 июля Сербия приняла все пункты ультиматума, и только по одному из них просила отсрочки. Тут же посол Австро-Венгрии покидает страну. Дипломатические отношения разорваны!

На всякий случай австрийцы начали войну 28 июля 1914 г., обстреляв Белград.

Совсем недавно Российская империя предупреждала, что Сербия может не надеяться втравить ее в войну с Австро-Венгрией. Времена меняются! И 29 июня 1914 г. Россия начала частичную мобилизацию, чтобы защищать братьев-славян.

Частичную, направленную исключительно против Австро-Венгрии — потому что англичане заявили, наконец: они не останутся нейтральны.

«Англия открывает свои карты, — писал Вильгельм II, — в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом: „Мы останемся нейтральными и постараемся держаться в стороне сколь возможно дольше“. Грей^{165} определенно знает, — продолжал кайзер, — что стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!»

Германия шлет в Петербург телеграммы, обещая «утихомирить» Австро-Венгрию. Но Грей выиграл дипломатическую игру — отступать уже поздно.

30 июня Германская империя снова требует от Российской прекратить мобилизацию — она готова защищать братьев-германцев. В ответ Россия пере ходит от частичной мобилизации ко всеобщей. Еще бы! 20 июля в Россию приехали президент Франции Раймон Пуанкаре по прозвищу «Пуанкаре-война» и премьер-министр Рене Вивиани. Они заверяют Николая II, что в случае войны Франция выполнит союзнический долг и ни в коем случае не отступится от «вечной дружбы» с Россией.

Получив поддержку, правительство Российской империи решило на этот раз не отступать перед опасностью большой войны, как оно трижды делало это прежде — в 1909-м, 1912 м и 1913 гг.

И Великобритания уверяла союзников, Францию и Россию, что в войну вступит. Одновременно делались и туманные публичные заверения, которые можно было трактовать и так, что Британия в войну ни в коем случае не вступит. Союзникам при этом объяснялось, что Британия просто наводит тень на плетень, усыпляя бдительность общего врага.

Реально такая позиция была максимально провокационной.

Британия — это почти половина всех судов в мире. Самый могучий в мире военно-морской флот. Если такая сила вступает в войну, она гарантировано отрежет Германию от подвозок извне, блокирует ее от колоний и других стран, обречет на затяжную войну с неопределенным исходом. Достаточно было одного ясного предупреждения со стороны Британии, и война вполне могла не начаться.

Когда в 1911 г. возникла угроза общеевропейской войны, английское правительство публично предупредило Германию, что Англия выступит на стороне Франции. И Германия ретировалась. Так же обстояло дело и в конце 1912 г.: заявление Англии, что она не останется нейтральной, вызвало умеряющее воздействие Германии на Австро-Венгрию.

А теперь лорд Грей неоднократно публично говорил о войне, которую будут вести Франция, Германия, Россия и Австро-Венгрия. Это был почти намек, что Британия в войне не будет участвовать.

Германия не хочет вступать в войну, не получив гарантий.

Вильгельм II едет в Лондон. Английский король заявил: «Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными». Обтекаемо… Уклончиво… Неофициально германцам дают более серьезные обещания. Британия создавала иллюзию, будто не вмешается. Ей хотелось подтолкнуть Германию к войне.

Но 29 июля лорд Грей заявил: в случае войны между Францией и Германией Великобритании «было бы невозможно долго оставаться в стороне».

Россия и Германия ведут всеобщую мобилизацию.

30 июля. Император Вильгельм II направил телеграмму Николаю II:

«Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну». Призыв резервистов шести возрастов. Приказ о выдвижении полевых войск к границам.

31 июля. Император Франц-Иосиф получил телеграмму кайзера Вильгельма II: «Великое значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их на одновременное наступление против Сербии».

31 июля Германия потребовала, чтобы к 12 часам дня 1 августа Россия остановила мобилизацию.

1 августа германский посол граф Фридрих фон Пурталес явился к министру иностранных дел Сазонову: «Намерено ли русское правительство дать удовлетворительный ответ на германские требования?»

Сазонов ответил отрицательно.

Посол повторил свой вопрос еще два раза.

«Я не могу дать вам другой ответ» — сказал Сазонов.

Дрожащими от волнения руками германский посол вручил Сазонову бумагу: ноту об объявлении войны.

1 августа 1914 г. считается официальной датой начала Первой мировой войны. Начало конца эпохи Просвещения. Начало конца цивилизации XVII-го — начала XX вв.

Почему Германия так торопилась? Во-первых, хотела воевать. Во-вторых, правительство вполне логично хотело начать войну не против «передовой» Франции, а против «отсталой» России: это давало поддержку социал-демократов. С Францией тоже придется воевать — но это потом. Главное начать так, чтобы социал-демократы поддержали, не нанесли удара в спину. Подобно французским собратьям, немецкие социал-демократы колебались.

Франция затягивала начало войны — не хотела брать на себя ответственность. 30 июля она отвела свои войска на 10 км от границы — чтобы не провоцировать никаких конфликтов.

31 июля, одновременно с предъявлением в Петербурге требования прекратить мобилизацию, германский посол в Париже вручил ноту французскому министру иностранных дел. Этой нотой германское правительство сообщало о требованиях, предъявленных им России, и требовала обязательства соблюдать нейтралитет. Срок ответа — 18 часов.

На случай, если французы не решатся воевать, посол Шен должен был предъявить французам новые требования: передать Германии крепости Туль и Верден. Это был бы залог, что Франция и вправду останется нейтральной.

1 августа Франция начала массовую мобилизацию.

Тут же Германия объявила, что французская авиация бомбила окрестности Нюрнберга. Это было заведомой ложью, но очень уж хотелось воевать. 3 августа Германия объявила войну Франции. И тут же двинула войска согласно плану Шлиффена.

2 августа Германия вручает ультиматум Бельгии: мол, есть сведения, что Франция готовит удар по Бельгии. Германия требует пропустить ее войска навстречу французским. Срок для ответа — 1 сутки.

Данные об агрессии французов — явная ложь. Бельгия провела мобилизацию еще 31 июля. Брюссельское правительство отклонило ультиматум и обратилось к Британии за помощью. Значение бельгийского побережья для безопасности Британии со Средневековья известно было каждому англичанину.

4 августа Британия предъявила Германии ультиматум: соблюдать нейтралитет Бельгии. Срок — до 11 часов вечера. Кабинет министров напряженно ждал: вдруг все же на ультиматум будет ответ? Биг-Бен начал бить! Министры отерли пот со лба: «Правительство его величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера 4 августа существует состояние войны».

4 августа войну Германии объявила не только Великобритания, но и все ее доминионы — то есть Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз и самоуправляющаяся колония Индия. Кого защищала в Первой мировой войне Новая Зеландия, и каким жизненным интересам Индии угрожала Австро-Венгрия, понять трудно.

Конечно же, если бы великим державам не хотелось воевать, никакой войны никогда бы и не было. Но по поводу причин одной из войн в Средневековье говорили: «Шел слепой нищий, споткнулся о камень, и упал. Он упал не из-за камня, конечно, но все-таки и потому, что тут лежал камень…». Первая мировая разразилась, конечно, не потому, что стрелял Гаврило Принцип; предлоги могли быть любые. Но получилось так, что именно он стал тем камнем.

Именно 28 июня 1914 г и именно в 16 часов завершилась культурно-историческая эпоха Просвещения. Причем не только для Австро-Венгрии, Германии и Российской империи. Она бесповоротно закончилась для всего мира.

В России первый всплеск массового энтузиазма начался с выходом Манифеста о мобилизации 20 июля 1914 г. Приведу его основную часть:

«…Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особой силой пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты все внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия <…> дерзкий натиск врага.

С глубокой верой в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел…»

Внутренние распри не были забыты хотя бы в том смысле, что началась травля многочисленных и в массе своей совершенно лояльных русских немцев.

20 июля Николай II подписал Манифест о начале войны.

«Россия радостно встретила объявление войны, — писала „Петербургская газета“. — Массы населения повергают к стопам Государя Императора одушевляющие их чувства любви и преданности и свидетельствуют свою готовность принести жизни за спасение родины, за славу Государя и отечество».

1 августа Николай II держит речь, выйдя на балкон Зимнего дворца. Его слушает огромная толпа. После молебна о даровании победы царь обратился к людям с торжественным обещанием не кончать войны, «пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем».

Новый всплеск массового энтузиазма, крики. Стоны и плач из толпы. Студенты, стоя на коленях, поют «Боже, царя храни».

Целыми днями по городу ходили многотысячные манифестации, славившие Святую Русь и русское воинство и проклинавшие немцев и австрийцев, которых иначе, чем «швабами», никто не называл. Женская демонстрация вышла под лозунгом: «Мы тоже пойдем сражаться против немцев!»

В поисках ненавистного врага люди множили самые невероятные слухи. Говорили, что в здании немецкого посольства на Исаакиевской площади спрятаны радиопередатчики. 4 августа толпа ринулась к посольству, смела вялые кордоны полиции, и ворвалась внутрь.

До сих пор спорят о художественной ценности Прусского и Тронного залов посольства и украшавших посольство скульптур держащих коней под уздцы братьев Диоскуров. Одни считают статуи шедеврами, другие — «голыми немцами» и проявлением германской безвкусицы. К чести толпы — она не грабила. Толпа сожгла убранство залов, уничтожила произведения искусства, в том числе уникальную коллекцию севрского фарфора. Что же до скульптурной группы, то ее сбросили с крыши и долго искали внутри разбитых статуй германские «передатчики». После этого обломки статуй утопили в Мойке с криками: «Такая же смерть ждет немцев в Балтийском море!». На флагштоке посольства был поднят русский флаг.

С огромными усилиями полиция выдворила погромщиков из посольства, после чего на крыше здания, возле уцелевших статуй, был обнаружен труп чиновника — тайного секретаря МИД Германии, шестидесятилетнего Альфреда Катнера.

Больше ста активнейших погромщиков арестовали, но убийц в конце концов «не нашли».

Назавтра посол США выразил протест против такого вандализма. «Погром германского посольства — ответ на зверства немцев», — заявил министр иностранных дел Сазонов. О каких зверствах речь шла на третий день войны, мне неизвестно.

А на другой день толпа с воплями: «Долой немцев!» — разгромила «немецкий» мебельный магазин братьев Тонет, разбила витрины кафе, принадлежащего немецкому подданному Рейтеру, и магазина «Венский шик», забросала камнями редакцию немецкой газеты «St.-Petersburg Zeitung».

В Берлине и Вене творилось примерно то же самое: выступления Вильгельма II и Франца-Иосифа вызвали приступ массового энтузиазма, демонстрации, волну погромов.

Пока рядовые петербуржцы швыряют камни и бьют витрины, министерство путей сообщения решило отказаться от «нерусских слов», коими были сочтены «бухгалтер», «бухгалтерия» и т. д.

Дирекция Императорских театров сняла с репертуара всех опер Вагнера, а дирекция концертов Русского музыкального общества решила заменить все включенные в программу произведения немецких композиторов сочинениями русских авторов.

Из столицы в массовом порядке стали выселять немецких и австрийских подданных. По сообщению «Петербургского листка» от 5 августа, «вчера около ста человек наших врагов были доставлены в бронированных автомобилях под охраной… и отправлены по Северной железной дороге».

Позже было еще веселее: этнических немцев призывали в армию на общих основаниях, а членов их семей «на всякий случай» отправляли в отдаленные губернии. Мой дед, Вальтер Шмидт, был сослан под административный надзор в Карелию, а его родной брат, Курт Шмидт, воевал в составе русской императорской армии, был отравлен газами и умер от туберкулеза в 1922 г.

14 августа столичные газеты подняли вой, что «сотни обывателей» ходатайствуют о «восстановлении русского исторического названия столицы». Вообще-то историческим названием города как раз и было «Санкт-Петербург», но в приступе «патриотического» остервенения на такие «мелочи» внимания не обращают.

19 августа «Государь император 18-го сего августа высочайше повелеть соизволили именовать впредь город Петербург Петроградом». Петроградом этот город отродясь не назывался. Никакое это не историческое название.

И позже в России вспыхивали немецкие погромы. Как, например, погром 27–29 мая 1915 г. в Москве. Убили «всего» 5 человек с «нерусскими» фамилиями, еще погибли 16 участников погрома: 6 из них от выстрелов введенных в Москву войск, остальные — от драк друг с другом. Кроме того, «пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов, 113 германских и австрийских подданных и 489 русских подданных (с иностранными или похожими на иностранные фамилиями)». Общая сумма убытков составила более пятидесяти миллионов рублей.

Уже в августе 1914 г. создаются «батальоны смерти». Их члены давали клятву умереть на фронте и нашивали на рукава специальные шевроны, чаще всего в виде молний или свастик. Были и добровольческие «батальоны смерти», и создаваемые государством. Были даже женские «батальоны смерти», вроде созданных Марией Семеновной Бочкаревой.^{166}

Можно спорить о причинах охватившего Европу массового безумия. Я вижу в этом проявление цивилизационного тупика. Когда исчезает общепринятое понимание смысла человеческого существования, одни ищут его в собственных душах, другие — в идеологиях, третьим проще объявить, что мир обречен, и умирать вместе с ним.

Лишившись ориентиров, люди совершают совершенно безумные поступки. Взять хотя бы «борьбу» со словом «бухгалтер» или поиски передатчика в голове конной статуи.

Во всяком случае, военно-патриотическое безумие стало вернейшим путем к смерти. Те, кто рвался на фронт, обычно туда попадал. Тот, кто рвался в бой и хотел совершать подвиги во имя царя-батюшки (императора Австро-Венгрии, великого кайзера, Прекрасной Франции, Британии — Владычицы морей… нужное вставить) намного реже возвращался домой, чем человек, равнодушный к военной фразеологии.

Что же сказать о том, кто нашивал на рукав шевроны с изображением молнии или свастики? Он сам заявлял о желании умереть. И обычно достигал желаемого.

Гибель подстерегала целые народы, охваченные этим военным энтузиазмом. Сербы начали мировую войну. Большинство из них поддерживали идею Великой Сербии и готовы были умирать за нее. Были и традиции многовекового сопротивления туркам, войны как образа жизни поколений. Несомненно, сербы вели себя очень храбро. Как сказал бы Лев Гумилев, они были очень пассионарны: т. е. предпочитали идеальные цели реальным.

Любая война дает примеры самого высокого героизма. И все же мало в истории примеров поголовной добровольной мобилизации целого народа. Один из таких примеров — сербы. Практически все мужское население пошло воевать с августа 1914 г. Кто и не рвался умирать за Великую Сербию, был готов сложить голову за ту Сербию, которая есть. За то, чтобы ее не оккупировал враг.

Сербская армия дважды отбрасывала лучше вооруженные, лучше подготовленные австрийские части. До начала 1915 г. при населении Сербии порядка 2 000 000 человек погибло около 80 000 солдат на фронтах, и еще 130 000 мирных жителей умерли от голода и тифа. В 1915 г. немцы перебросили в помощь австрийцам корпус Макензена, и Болгария тоже начала военные действия. Фронт рухнул. Невероятно усталая, вымиравшая от голода и поразивших ее бедствий страна продолжала вести партизанские бои, а 120 000 солдат, избежав окружения и плена, горными перевалами стали уходить в Черногорию и Албанию. С армией шли беженцы — не менее 120–150 000 человек. Никто не знает, сколько именно пошло и сколько погибло. Во главе исхода брел сам старый царь Петр — в крестьянских опанках-лаптях, с посохом, в солдатской шинели.

Самое невероятное: планы безумных заговорщиков, гибрида ополченцев, офицеров спецслужб и бандитов, сбылись полностью. После Великой войны победителям нужно было осудить и заклеймить побежденных, обвинить их во множестве преступлений. Следовало и вознаградить верных союзников, а также «невинных жертв». Сербы идеально подходили и на роль невинной жертвы, и на роль верного, отважного союзника.

Хорватия, Босния, Словения, Герцеговина, Черногория, Македония были объединены в Королевстве СХС — то есть Сербов-хорватов-словенцев. С 1929 г. это государство стало называться Югославией. Великая Сербия увеличилась по территории с 28 до почти 300 000 км².

В 1920 г. останки участников убийства эрцгерцога Фердинанда и его жены перезахоронили в Сараево и возвели в ранг «национальных героев». При коммунистическом правительстве Тито, с 1953 г., была признана и роль спецслужб Сербии в убийстве, причем деятельность Дмитриевича-Аписа и его соратников была признана «полезной для освобождения балканских народов».

Ценой же безумия стали жизни сотен тысяч людей, включая беременных женщин и совсем маленьких детей.

Глава 2

Война, к которой не были готовы

Ах, как будет славно, когда мы оба падем во славу государя-императора!

(Бравый солдат Швейк)

Великая, Мировая или Германская война поразила современников своими масштабами, новыми средствами массового поражения, своей жестокостью.

«…русские войска безостановочно шли на запад, захватывая десятки тысяч пленных, огромные запасы продовольствия, снарядов, оружия и одежды. В прежних войнах лишь часть подобной добычи, лишь одно из этих непрерывных кровавых сражений, где ложились целые корпуса, решило бы участь кампании. И несмотря даже на то, что в первых же битвах погибли регулярные армии, ожесточение только росло. <…> Было в этой войне что-то выше человеческого понимания. Казалось, враг разгромлен, изошел кровью, еще усилие — и будет решительная победа. Усилие совершалось, но на месте растаявших армий вырастали новые, с унылым упрямством шли на смерть и гибли. Ни татарские орды, ни полчища персов не дрались так жестоко и не умирали так легко, как слабые телом, изнеженные европейцы или хитрые русские мужики, видевшие, что они только бессловесный скот, — мясо в той войне, затеянной господами».^{167}

Такая война поставила под сомнение всю систему ценностей европейской цивилизации.

Всегда были войны с целью что-то приобрести — например, колониальные войны. Воюя в Индии или в Африке, приобретала вся Британия. В первую очередь, приобретали устроители войны, но также и ее участники. Солдат, а уж тем более офицер колониальной армии возвращался домой обеспеченным, а то и богатым. В такой войне был риск — но была и прибыль, а число вернувшихся всегда превышало число погибших, причем намного.

Всегда были «войны чести» — войны между европейцами за престиж своего государства и своей страны. Не принимать участия в такой войне значило поставить под сомнение свои храбрость и патриотизм. А быть трусом и не быть патриотом во всех странах и всегда было далеко не почтенно. «Войны чести» вплоть до войн с Наполеоном в начале XIX века велись «рыцарскими» методами: всегда были комбатанты — то есть люди вооруженные, обмундированные, принесшие присягу. И нонкомбатанты — то есть все остальное население. Комбатанты воевали, а к нонкомбатантам все это почти не имело отношения.

В сущности, в войнах принимал участие тот, кто сам этого захотел — и в войнах ради добычи, и в «войнах чести».

В «рыцарских» войнах сражения ведутся «по правилам», а победитель, захвативший поле боя, оказывает помощь раненым наравне — своим и врагам. В «войнах чести» главное — показать себе и противнику свой высокий дух, а пленных сажают за общий стол со взявшими их в плен — естественно, солдат с солдатами, а офицеров с офицерами.

Европейцы привыкли, что грязь и жестокость колониальной войны существует далеко от Европы. К туземцам не применимы цивилизованные нормы, да и сами они не придерживаются рыцарских правил. В 1856 г. в Индии восставшие сипаи вырезали семьи англичан, добивали раненых, пытали пленных. Это вызывало в Европе сильнейшее отвращение к туземцам, но почти не вызывало удивления: дикари, что с них взять.

В 1914 г. воевали армии массового призыва. Не те, кто хотел, а кого призвали — каково бы ни было их собственное отношение к войнам вообще и к данной в частности. Правительства сообщили своим гражданам, что они — патриоты, а раз так — пожалуйте на фронт. Это важнейший психологический момент — участие в войне тех, кто ее не хотел, кто не выбирал такой судьбы.

В 1914 г. уже не туземные Азия и Африка, но сама Европа стала ареной раздела и передела. Поделив мир, европейцы перенесли нормы колониальной войны друг на друга. В этой войне исчезла строгая грань меду фронтом и тылом, комбатантами и нонкомбатантами. В этой войне подводные лодки топили гражданские суда. Сохранились фотографии — на борту тонущего лайнера «Лузитания» женщина поднимает вверх, показывает ребенка лет трех. Им не была оказана помощь, оба погибли. В 1914–1918 гг. мирные жители Европы погибали под артиллерийским огнем, под бомбежками, в пожарах, от ран, от голода и болезней — как раньше только туземцы в Африке и на Востоке.

В Первой мировой войне артиллерия била по поездам с красными крестами и по гражданским сооружениям. Сдающиеся в плен вполне могли быть расстреляны, и было много случаев, когда, ворвавшись в окопы, озверелые победители добивали раненых врагов штыками и прикладами.

Европе пришлось пересмотреть слепую веру в собственные цивилизованность и разумность.

Основой вооруженных сил Первой мировой с начала и до конца войны оставался солдат массового призыва — рядовой с винтовкой. В России и Германии он был вторым или третьим сыном — единственные сыновья и первые сыновья призыву не подлежали. В Британии и во Франции солдат мог быть и единственным, и первым — в этих странах семьи поменьше, призыв распространялся и на них.

Такой солдат обычно или отбывал воинскую повинность к моменту объявления войны, или, отбыв ее раньше, числился в резерве и был призван. Типичному солдату Первой мировой в 1914–1915 гг. было от 20 до 25 лет. К 1916 г. его средний возраст поднялся, появилось много тридцати пяти и даже сорокалетних. Такие «пожилые» солдаты были особенно озлоблены — их оторвали от семей, которые теперь они не могли прокормить, от какого-то важного дела. Мало кого один голый патриотизм делал лояльными к правительству.

Солдат не проходил длительной подготовки: он умел стрелять из винтовки, ходить строем, колол штыком и бил прикладом чучело на плацу — считалось, что он уже умеет все необходимое.

Этого солдатика почти сразу вооружали винтовкой и посылали на фронт.

Винтовка — это ружье, в стволе которого сделаны винтовые нарезы, чтобы удлиненная коническая пуля вращалась и тем самым приобретала устойчивость, летела дальше и могла быть послана точнее.

Первые винтовки появились еще в XV в., но их было трудно заряжать с дула. Нарезное ружье заряжали в пять-шесть раз медленнее, чем гладкоствольное. Поэтому винтовками вооружались только лучшие стрелки и — чаще всего — во время осад: стрелять с крепостных стен. Нарезные ружья — штуцера — состояли на вооружении в особых элитных, «штуцерных» частях, в кавалерии и в артиллерии.

В середине XIX века изобрели унитарный патрон. В наше время он хорошо известен можно сказать, всем: металлическая гильза, в которую вставляется капсюль, засыпается порох, вставляется пуля. Если вставлять патрон в казенную часть ствола, ближе к прикладу, то заряжать можно быстро. Отныне нарезные ружья ставятся на вооружение всех европейских армий.

Винтовка обеспечивала точность и дальность стрельбы. Прусская армия в 1870 г. одержала победу еще и потому, что на ее вооружении стояли винтовки, бившие на 1800 м, а французские ружья стреляли только на 1200.

В 1868–1869 гг. на вооружении Российской армии была принята однозарядная винтовка с шириной нарезок в стволе в 4,2 линии.^{168} Ее стали называть «Бердан № 1», поскольку откидной затвор был сконструирован американским изобретателем полковником Хайрамом Берданом совместно со специально командированными в США русскими инженерами — полковником А. П. Горловым и поручиком К. И. Гуниусом (в Америке это оружие называли «русской винтовкой»).

В 1870 г. на вооружение принимается усовершенствованный вариант этой винтовки — «Скорострельная малокалиберная винтовка Бердана № 2» со скользящим затвором и улучшенным прицелом, что обеспечивало стрельбу на 200–1000 м.

Изобретение магазина, бездымного пороха и пуль с цинковой оболочкой заставили еще раз усовершенствовать оружие. В 1891 г. появляется пятизарядная магазинная винтовка инженера, капитана Сергея Ивановича Мосина (1849–1902). Нарезки в ее стволе имеют ширину в 3 линии, то есть в 7,62 мм. Это и есть знаменитая «трехлинейка» — основное оружие Первой мировой и Гражданской войн.

Она была трижды усовершенствована — в 1910-м, 1930-м и 1933 гг. — но всякий раз несущественно. После Второй мировой она будет постепенно вытеснена пистолет-пулеметом, который у нас называют «автоматом». Но будет производиться до 1965 г. и находиться на вооружении до середины семидесятых годов XX в. то самое оружие, созданное в 1891 г. Мосиным: калибр — 7,62 мм, скользящий затвор, магазин на пять патронов, дальность прицельной стрельбы — 2000 м, максимальная ее результативность — до 400 м, боевая скорострельность — 10–12 выстрелов в минуту. Вес без штыка — 4 кг, со штыком — 4,5 кг. Эта же винтовка с оптическим прицелом позволяла вести точный прицельный огонь на расстояние до 800 м (так и называлась — «снайперская винтовка»).

Винтовка стала основным оружием и во всех европейских армиях Первой и даже Второй мировой войн. Не надо судить о Второй мировой по фильмам киностудии Довженко, где нацисты лихо бегут в атаки в рогатых шлемах, сажая в белый свет, как в копеечку, из автоматов: в вермахте пистолет-пулеметов было мало. Малосерийное производство — уже не опытные образцы, но еще не массовые серии. Основным оружием служила все та же винтовка — в основном, системы «маузер».

Кстати, и пистолеты производились той же фирмой «Маузер». Типичное оружие Первой мировой и Гражданской войн — калибр 7,63, 6,35 и 9 мм, магазин на 6 или 10 патронов, в деревянной кобуре. «Маузер» надежно поражал цель на расстоянии до 100 м и находился на вооружении ряда армий Европы с 1908 г.

В Первой мировой участвовали 33 страны с общим населением в миллиард человек. В армию были призваны порядка 75 миллионов человек. В странах Антанты — 27 миллионов (10,7 % населения Великобритании, 17 % населения Франции; в России призвали 15 700 000 человек — 8,7 % всего населения). В Германии и Австро-Венгрии 23 миллиона призванных составили 20,7 % и 17,1 % всего населения соответственно.

Из этих призванных офицеров было лишь два миллиона и только три миллиона артиллеристов, авиаторов, танкистов, подводников, шоферов, мастеров железнодорожных путей или корабельных инженеров и специалистов. Самый типичный участник Первой мировой — около 45 миллионов молодых мужчин — это рядовые солдаты с винтовками.

Это 80 % участников Первой мировой сидели в окопе, шли в бой, вооруженные простеньким стрелковым оружием, а ведь приходилось атаковывать сложно устроенные, эшелонированные траншеи с колючей проволокой и насыпанными перед окопами валами. Эдакие земляно-деревянные городки с тремя рядами «колючки» впереди. Солдат с винтовкой бегом пересекал пространство перед траншеями, резал проволоку, взбирался на валы, прыгал в траншеи.

Кроме того, средневековые крепости показались бы детской игрушкой в сравнении с укрепрайонами, где на километры и десятки километров тянулись изломанные линии бетонных укреплений — заглубленных в землю, отделенных от противника колючей проволокой и бетонированными серыми рвами глубиной метра по 3–4, с могучими огневыми точками и пулеметными гнездами, укрытыми в толще бетона.

Средств разрушения таких укреплений еще не возникло, снаряды и бомбы с аэропланов их не брали. Штурмовать приходилось способом, получившим красочное и жуткое название в 1980-е в ходе Ирано-иракской войны — «метод живой волны». Попросту говоря — атакующие цепями солдаты с винтовками совершенно беззащитными шли против почти целых, неповрежденных бетонных укреплений, мало поврежденных окопов и траншей.

Все решал солдатик с винтовкой, он был везде — а убить его было легко.

Ведь уже появились средства массового уничтожения — пулеметы, артиллерия и авиация.

Как и во многих других случаях, война и подготовка к ней способствовала развитию техники. Примитивная авиация, «летающие этажерки» Балканской войны 1912 г., в кратчайший срок, чуть ли не месяцы превращались в достаточно совершенные самолеты.

Использовались аэропланы не только для разведки. Правда, поначалу не так уж и грозен был аэроплан, из которого летчик брал рукой и бросал бомбу — по сути, ту же самую гранату. Хорошо, если кабина предназначалась для двоих — тогда штурман мог еще и стрелять из пулемета.

Применялись и дирижабли — огромные баллоны, надутые водородом, под ней — гондола с экипажем человек тридцать. Немцы порой очень остроумно применяли дирижабли — например, при бомбежках Лондона зависали… над облаком. Наблюдателя в специальной корзине спускали сквозь облако — и он по телефону корректировал бомбардировку. Дирижабль очень уязвим: одна зажигательная пуля — и конец. Но сквозь облако его еще найди…

Однако главное, конечно, не дирижабли, а самолеты. В ходе войны, уже к 1915 г., появились двух— и четырехмоторные, несшие экипаж в 6–10 человек, из них два пулеметчика, и до двух тонн бомб. С 1915 г. появляется и настоящий бомбосбрасыватель. Сначала его открывают, поворачивая рукоятку и откидывая люк. С 1916 г. появляется электрический привод. У хищно вытянутых, обтекаемых бомб появляется стабилизатор, от летчика требуется точность: рассчитать скорость, направление, в нужный момент нажать кнопку бомбосбрасывателя.

В середине 1916 г. у немецких летчиков появился теплый комбинезон с электрическим подогревом и кислородные маски: ведь самолеты уже могли лететь в тех разреженных слоях атмосферы, где царит леденящий мороз.

Самолеты того времени имели очень небольшой ресурс беспосадочного полета — порядка 600 км. Но Европа невелика! Первыми бомбанули противника доблестные англосаксы — разнесли вдребезги рождественскую мессу 1915 г. в Кельне.

Ответ не заставил себя ждать: немцы на своих четырехмоторных «готах» и «эльфаугенах» с высоты 7000 м бомбили Лондон, долетали до севера Англии, проникали в центр и даже на юг Франции. На жителей Эдинбурга, Лиона и Бордо могли с пронзительным воем упасть бомбы. Бомбили в основном по ночам — это имело больший психологический эффект.

Кстати говоря, хваленный четырехмоторный «Илья Муромец» — не самый лучший из самолетов Первой мировой войны. При его размерах и экипаже в 10 человек при двух пулеметах он нес всего 500 кг бомбовой нагрузки.

Вот сбить «Илью Муромца» было трудно, за все годы войны сбили всего два или три самолета… Причем один из них — в тот момент, когда экипаж, выполнив задание, летел назад и уже расписывал пульку в преферанс.^{169} Отвлеклись ребята.

На Восточном фронте авиация не стала по-настоящему грозной силой: тут большие расстояния, меньше концентрация людей. А вот на Западном, особенно к концу войны, году к 1916-му, — стала. Особенно фронтовая авиация. Скажем, британские «Эйч-9» с двумя пулеметами и 100–200 кг бомб, показали себя прекрасным самолетом взаимодействия с пехотой.

К концу Первой мировой на фронтах находилось больше 7000 самолетов разного типа — притом, что не менее 3000 к тому времени сбили.

Более грозной силой, чем самолет, на фронтах Первой мировой войны являлся одно время бронепоезд. Рельсы могли нести колоссальную тяжесть, до нескольких сотен тонн; это позволяло использовать очень толстый броневой лист, до 30–40 мм. Бронепоезд выдерживал прямые попадания орудий даже крупного калибра.

Четыре-пять вагонов, откуда ведут огонь до тридцати орудий и пулеметов! Грозная сила. Одно мешало распространению бронепоездов — необходимость двигаться только по рельсам. Разобрать их — и стоп! Разобрать рельсы позади поезда — и он в ловушке. После того, как немцы «поймали» два французских бронепоезда, на Западном фронте их практически перестали применять.

Вот на Восточном фронте бронепоезд свое слово сказал еще в 1916–1917 гг.: разбирать рельсы в малонаселенной стране, где необходимы железные дороги, было очень уж накладно. То есть разбирали, конечно — но редко. И потому бронепоезда стали грозной реалией на фронтах Гражданской войны.

Вот если бы бронепоезд мог ездить без рельсов… Из этой мечты и из бронеавтомобиля, похоже, и рождается танк. Саму идею разрабатывали еще в 1911–1915 гг. в России, в 1912-м — в Англии, в 1913-м — в Австро-Венгрии. Если бы артиллерийское орудие могло само двигаться и притом было бы защищено!

В Российской империи в 1915 г. даже изготовили боевую машину «Вездеход» по проекту инженера-авиаконструктора Александра Александровича Пороховщикова (1892–1941). Но впервые применили эти страшные машины англичане в сражении на Сомме — 15 сентября 1915 г. пустили в бой 32 боевые машины «Марк-I». Танки шли со скоростью 1–3 км/час, стреляя из двух орудий и четырех пулеметов каждый.

К апрелю 1916 г. французы применили свои танки «Шнейдер» и «Сен-Шамон». Впрочем, это были скорее самоходные орудия на гусеничном шасси. «То же самое можно сказать и о британских „ромбах“. Лишь появившийся к концу 1917 г. легкий танк „Рено Ф-17“ представляет собой образец классического танка, компоновка которого так и не изменилась за последние 85 лет».^{170}

Танк рождается в огне Первой мировой. Вслед за «Сен-Шамонами» французы начали производство легких, более подвижных (9 км/час) танков «Рено» весом 6,5 т, орудием и пулеметом. К концу войны американцы выпускали тяжелые танки «Марк-V» и «Марк-VIII» с экипажем из 12 человек, 5 пулеметами и 2 орудиями калибра 57 мм.

Вот немцы с танками запоздали — только к 1918 г. изготовили около ста тяжелых танков, по типу американских. В то время как к 1918 г. англичане выпустили 2900, французы — 6200, американцы — 1000 этих страшных машин.

Если читателю нужны подробности, он легко найдет их в справочной литературе, ее сейчас много… Например, в книге А. Быстрова «Танки».^{171}

К началу войны страны Европы имели около 28 000 орудий.

Франция начала войну с четырьмя тысячами 30 мм и 75-мм дивизионных пушек и небольшим количеством 155-мм гаубиц.

Российская империя — с несколькими тысячами полковых пушек калибром 37 мм и 45 мм, с несколькими типами гаубиц калибров 122 мм и 152 мм и 102 мм тяжелой пушкой.

Германская империя вступила в войну, имея 9388 орудий. В их числе 77-мм и 105-мм дивизионные пушки и мощная тяжелая артиллерия в корпусах и армиях.

Артиллерия того времени, как правило, была малокалиберной, только Германия обладала большим парком тяжелых орудий. А бетонные укрепления были очень мощными, и в результате в сражении на Сомме в 1915 г. английскому наступлению предшествовала семидневная артиллерийская подготовка. В сражении на Ипре в 1915 г. — десятидневная.

На войне все совершенствуется быстро. Стремительно росла дальнобойность (на 25 % и 30 %) и калибр артиллерии (в среднем в 2,5 раза), солдаты учились вести стрельбу с закрытых позиций, корректировать огонь по ненаблюдаемым целям с самолетов.

В конце войны с появлением более мощной артиллерии, танков и авиации, время артподготовки сократилось.

К концу Первой мировой на фронтах находилось около 47 000 орудийных стволов. На некоторых участках фронта на 1 км сосредоточивалось до 120–160 орудий (напомню — в основном они били по солдатам с винтовками). При этом число стволов тяжелой артиллерии выросло не в два раза, а в шесть.

Во время Первой мировой войны применялись разные, но в главном очень похожие типы пулеметов. Все они восходили к образцам британского инженера американского происхождения Хайрама Стивенса Максима^{172} (1840–1916).

Этот вид оружия массового поражения мало изменился за время войны. Разве что к 1918 г. в германской армии появились крупнокалиберные пулеметы (калибр 13,35 мм).

Вот число пулеметов очень выросло: с примерно 20 000 стволов в 1914 г. до 100 000 стволов к 1918-му. Появились даже пулеметные школы и специальные пулеметные роты.

Пулемет — особый тип оружия Первой мировой войны, для использования он требовал особого психотипа; солдата — но особого солдата!

Учили пулеметчика не меньше 2–3 месяцев. Не специалист (артиллериста учили полгода), но солдат квалифицированный. Причем с самого начала надо было еще угадать человека, способного к обучению, потому что в сражениях «годных» от «негодных» сразу же отделит сама жизнь (или смерть). Пулеметчик должен хорошо знать и чувствовать технику, быть очень хладнокровным, спокойным. Вокруг все взрывается и горит — а его дело стрелять. Ему должен быть особенно свойствен цинизм фронтовика Первой мировой: в каждом сражении он убивает многих, что его и кормит. И спасает.

Да, спасает! У пулеметчика было намного больше шансов уцелеть, чем у пехотинцев: он ведь не бежал с винтовкой, не дрался в рукопашной. Он лежал, прикрытый броневым щитком, и стрелял. Конечно, в пулеметчиков попадали осколки снарядов, их редко, но убивали из винтовок или подрывали гранатами, но даже в рукопашной ценного специалиста-пулеметчика обычно старались увести, унести, утащить от греха подальше. Ведь учить и воспитывать нового пришлось бы долго и вдумчиво.

Есть замечательная фотография тех времен: немецкие солдаты волокут своего пулеметчика с позиций, захваченных британцами. Страшно подумать, что творится сейчас в окопах, но молодой пулеметчик вырывается, явно рвется к любимому оружию, чуть ли не лягается; а его, бедолагу, волокут втроем, схватив за руки и поперек туловища. Сохранить пулеметчика важнее, чем пулемет. Живому еще найдется работа.

Пулеметчиков, как и артиллеристов, было немного: на миллионы воевавших — около 100 000 тысяч квалифицированных истребителей пехоты. Если пулеметчик участвовал хотя бы в одном-двух крупных сражениях, можно было ручаться за 50–100 убитых им людей. Впрочем, на броневых щитках некоторых пулеметов Первой мировой войны сделано и по 200–300 отметин.

А многие из тех, кто наносили напильником эти риски, дожили до 1918-го и даже до 1920 гг. Дожили, впрочем, и до 1930-х, до Второй мировой… Патриархальными дедушками дожили до тихих послевоенных времен. Если не думать о цене их долголетия — все совершенно замечательно.

В краеведческом музее Ростова-на-Дону я видел удивительный памятник истории: объявление 1919 года о наборе пулеметчиков. Все просто — бумажка в стандартный лист А4, крупные буквы: «Требуются пулеметчики!». А ниже — подробное описание, как будут пулеметчикам платить, какой обеспечат едой и каким обмундированием, как часто будут отпускать в увольнительную… Одного не сказано: для какой армии пулеметчики набираются. Такой вот любопытный документ.

Артиллерия и пулеметы были грозным оружием массового поражения. Особенно снаряды, при взрыве которых разлетелась шрапнель, и пулеметы. Немцы использовали разрывные пули, англосаксы предпочитали пули дум-дум со смещенным центром тяжести. Попав в любую точку человеческого организма, они начинали как бы кувыркаться в теле и наносили чудовищные раны, а при попадании в руки и ноги чаще всего отрывали конечности. Снаряды, начиненные шрапнелью, и пулеметы, стрелявшие пулями дум-дум, применялись против солдат с винтовками, которые атаковали цепями или лежали в окопах. Из этих выживала треть участников атаки. В лучшем случае.

В 1915 г. немцы применили это оружие: солдат, защищенный асбестовой пленкой, нес на спине баллон со сжиженным газом и выпускал перед собой столб огня из раструба.

Новинка оказалась сложна в применении: огнеметчиков легко расстреливали задолго до того, как они могли применить свое оружие. К тому же, оно было опасно для самого же солдата: при попадании пули в баллон со сжиженным газом огнеметчик мгновенно превращался в пылающий факел. А часто шквал огня из взорвавшегося баллона накрывал сразу двоих-троих.

Особой роли в Первой мировой огнеметы не сыграли — важно отметить, что такое жуткое оружие тоже разрабатывали и пытались применять на полях сражений.

22 апреля 1915 г. на реке Ипр немцы выпустили из баллонов странное зеленовато-желтое облако. Ветер понес его прямо на англо-французские позиции. Ничего не подозревавшие люди были бессильны против отравляющего газа, затекавшего в окопы и в любые углубления — хлора. Выпустив 180 т хлора, немцы за считанные минуты поразили 15 000 человек, из которых 5000 (треть!) погибли.

Но разве хлор — это так уж эффективно? Он не так уж токсичен, распространяется медленно, а после изобретения русским химиком Николаем Дмитриевичем Зелинским (1861–1953) в конце 1915 г. угольного противогаза сделался не слишком опасен.

За годы Первой мировой войны страны Антанты и Германия создали и применили более 50 разных ядовитых соединений. Они произвели 150 000 т отравляющих веществ, из которых 125 000 т успели использовать. В основном применялись химические снаряды, которые выпускали из артиллерийских орудий.

«Применение отравляющих веществ оказалось весьма эффективным; поражено было около 1 млн. человек; в отдельных операциях число пораженных достигало 90 %».^{173}

При этом замечу — еще не существовало никаких запретов и ограничений на применение всех этих варварских средств ведения войны. Ни в законах, ни в международных договорах, ни в сознании людей. Есть оружие? Надо его применять! И применяли. До миллиона человек…

Хорошо, не появилось бактериологическое оружие, его еще только разрабатывали.

Опыт первых же боев в 1914 г. ясно дал понять, что победа Антанты станет возможной лишь в случае, если союзники смогут значительно превзойти Германию в производстве вооружений, боеприпасов и техники. Единые интересы Антанты побудили ее весной 1917 г. признать принцип общности военных материалов и предметов снабжения. Развертывание военной промышленности во Франции и Англии шло быстрым темпом. Во Франции производство тяжелых орудий с 1914 г. увеличилось в 35 раз (с 10 до 350 в месяц), а для легких орудий дошло до 1000 в месяц. Тот же процесс роста продукции происходил и в отношении снарядов (с 10 000 в сутки в 1914 г. до 320 000 к концу 1917 г.), винтовок, пулеметов и патронов к ним. В этом отношении одна Франция почти не отставала от Германии. Самолетов же, моторов к ним и танков первая вырабатывала значительно больше, чем вторая.

Особенно успешно развернула свою военную промышленность Англия. Если за пять месяцев 1914 г. там было выпущено 91 орудие, 274 пулемета и 120 000 винтовок, то за десять месяцев 1918 г. ее заводы выпустили 4000 орудий, 120 000 пулеметов и 1 062 000 винтовок. Число вырабатываемых снарядов (свыше 300 000 в сутки) в полной мере удовлетворяло потребности армии.

Изоляция Германии от внешнего мира вызвала к началу 1918 г. острый недостаток съестных припасов, сырья, искусственных удобрений. В 1918 г. сбор хлебов дошел до 41 % мирной нормы. Скотоводство было в лучшем состоянии, но все же поголовье уменьшилось, а вес их упал. В соответствии с падением сельского хозяйства, калорийность нормального пайка мирного жителя не превышала 1400 калорий. При этом качество продуктов стало весьма низким. Надежды Германии на продовольственные запасы Украины и Румынии не сбылись.

Промышленность работала несколько лучше, чем сельское хозяйство, чему способствовал захват Германией Бельгии, северо-восточной Франции с железными и угольными копями и развитой металлургией, а также Домбровского угольного района. Тем не менее, уменьшение числа рабочих рук и отсутствие многих видов сырья серьезно отразились на состоянии мирной промышленности. Зато военная цвела. В августе 1916 г. главное командование выставило требование интенсификации промышленности, известное под названием «программы Гинденбурга». По ней выпуск патронов и минометов должен был быть удвоен, а орудий и пулеметов утроен. В результате производство снарядов по сравнению с 1914 г. увеличилось в 15 раз, тяжелых орудий — в 20 раз, легких — в 200 раз, а пулеметов — в 230 раз. Уже в 1917-м и 1918 гг. главное командование было вынуждено настаивать на уменьшении производства орудий, пулеметов и винтовок, но полного успеха не имело, так как промышленное производство обладает громадной инерцией, а в данном случае оно к тому же поддерживалось заинтересованными лицами. В июне 1917 г., в связи со вступлением в войну США, была создана «американская программа» усиления воздушного флота, в соответствии с которой ежемесячное производство самолетов дошло до 2000, а авиамоторов до 2500 штук.

— Солдаты! Прежде чем листья упадут с этих лип, вы вернетесь домой с победой!

Такими словами император Вильгельм II напутствовал солдат, уходящих на фронт. Было это в августе 1914 г. Доктрину «блицкрига» разрабатывали всерьез. Немецкие генералы были уверены, что к осени 1914 г. «все будет кончено», а Вильгельм II станет властелином мира.

21 августа, преодолев Голландию и Бельгию, германские армии ворвались на территорию Франции, а к концу месяца были уже на подступах к Парижу. Французское правительство переехало в Бордо, казалось — еще совсем немного… Но тут натиск германцев ослабел. Английские и французские войска остановили, а потом даже потеснили противника. Почему?

Одной причине в России придают даже слишком большое значение: Российская империя ответила на призывы союзников и нанесла удар в Восточной Пруссии. Еще не готовая к войне, она полностью выполнила обязательства. Германцы были вынуждены снимать войска с Западного фронта и перекидывать на Восточный.

Вторая причина: на реке Марне впервые проявился характер вооружений и техники Первой мировой. Ни одна сторона не могла преодолеть укрепленных районов и добиться коренного успеха. Безуспешные атаки губили тысячи людей, но под огнем пулеметов и артиллерии пехота все глубже зарывалась в землю. К октябрю 1914 г. на Марне погибло больше 400 000 человек. Успеха не было ни у кого.

К октябрю 1914 г. Западный фронт представлял собой невиданное еще в истории зрелище: примерно на 700 км от Северного моря до границ нейтральной Швейцарии протянулись сплошные линии окопов, траншей, проволочных заграждений и бетонных укреплений. Маневренная, динамичная война превратилась в позиционную, «окопную». Такой она и оставалась все остальные четыре года.

К этому же времени давно иссякли кадровые армии. Первая мировая окончательно стала войной вооруженного народа. Раньше войну мог выиграть более храбрый или более умный. Но эту, затяжную, невероятно ожесточенную — лишь тот, у кого больше ресурсов. Немцы решили перенести главный удар на восток — чтобы получить в разгромленной России как можно больше продовольствия и сырья. И уже потом обрушиться на Англию и Францию.

Техническое превосходство у немцев было громадным — в 9–10 раз по пулеметам и артиллерии. Они продвинулись в Польше, Литве, Белоруссии — но нанести Российской империи решительного поражения не смогли. Война и на Востоке тоже стала позиционной — хотя и не в такой степени, как на Западе. К концу 1915 г. и тут на полторы тысячи километров протянулись линии окопов и заграждений.

В феврале 1916 г. немцы опять наступают в Северной Франции, под Верденом. «Верденская мясорубка» унесла жизни полутора миллионов человек, но противники не смогли сокрушить друг друга, даже просто продвинуться больше, чем на несколько километров. Появилось понятие «беллигеративный ландшафт» — то есть участок земной поверхности, изуродованный войной. В таких ландшафтах до сих пор ничего не растет — слишком много в земле металла.

Опять Российская империя наступает в Западной Украине и в Буковине, отвлекая противника. Австро-Венгрия на грани поражения.

Германия буквально задыхается без сырья и продовольствия. О планах «молниеносной войны» смешно и вспоминать. Немцы идут на страшные преступления: используют отравляющие газы, а на море в феврале 1917 г. объявляют «неограниченную подводную войну» — заявляют, что будут топить суда всех стран, везущие в Англию продовольствие и сырье. Еще в мае 1915 г. немецкая подводная лодка торпедировала трансатлантический лайнер «Лузитания». Погибло больше тысячи человек — в том числе молодая женщина и малыш, о которых я уже рассказывал. В 1917–1918 гг. были потоплены сотни судов; в океане утонули десятки тысяч мирных людей. Францию и особенно Англию хватает за горло костлявая рука голода. Не хватает топлива, еды, самого необходимого. Сотни тысяч умерли от нехватки продовольствия и топлива, от вызванных этим болезней.

До 1914 г. 80 % продовольствия в Британию ввозили из стран Империи, в самой Англии село из области ведения сельского хозяйства превратилось в своего рода дачный ландшафт. Это видно и по произведениям английской классики — хотя бы Джона Голсуорси. Со страниц «Саги о Форсайтах» явственно встает чисто городская страна — 90 % горожан, а из 10 % сельских жителей 7 или 8 % — не крестьяне, а джентльмены, живущие в загородных домах. Империя убила сельскую Англию, и во время Первой мировой страна поплатилась за это. Весной 1917 г. сняты кадры: женщина в длинной юбке пашет на слоне из Лондонского зоопарка.

Нехватки всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 г. стали чем-то привычным для всей Европы. Плач голодных детей и вой бездомных собак стали столь же обычными звуками городской жизни, как звонки трамвая или крики разносчиков газет.

Люди невольно очерствели: в первую очередь приходилось заботиться о себе. Европа стала менее гуманной не только на фронте, не только по отношению к противнику, но и в тыловом быту.

Тот уровень нищеты, неблагополучия, несправедливости, который Европа уже стала забывать, за годы войны вернулся в жизнь. И потому революционные призывы, которые совсем было перестали слушать, опять находили внимательных слушателей.

Фронт не знал настоящего голода, но временами и на там становилось не сыто. Тем более, пища была с малым количеством овощей и фруктов, однообразной и грубой. А ведь ели ее месяцами и годами. Вспыхивали цинга и пеллагра, заболевшие заполняли плохо оборудованные, не рассчитанные на такое число больных госпитали.

В походе солдаты хотя бы быстро миновали места, которые сами же поневоле загаживали. При позиционной войне линия фронта месяцами не сдвигалась с места. У старших офицеров еще были дощатые хижины, но и у них — не на самой линии фронта: слишком хорошая цель. Солдаты же и младшие офицеры месяцами жили в блиндажах, палатках, под навесами в окопах, а то и под открытым небом. В траншеях после каждого дождя стояла вода. После нескольких дождливых дней приходилось рыть водоотводные канавы, и все равно в окопах было ни сесть, ни лечь, а из них не всегда можно было высунуть нос. Миллионы людей, скученных на полосе фронта шириной в считанные километры. Тысячи, десятки тысяч людей на квадратный километр, на головах друг у друга. Раненые и больные тут же, их не всегда можно эвакуировать.

Уборных нет. Испражнения, моча, рвота, плевки невероятно скученных людей никуда не девались, отравляя всю линию окопов, окутывая их жутким зловонием.

В этой скученности и антисанитарии любая инфекция разносилась мгновенно. Тем более — вши, блохи, клопы, уховертки. От вшей носили шелковое белье, но оно и было не у всех, и помогало не всегда. Вспыхивали эпидемии брюшного и возвратного тифа, гриппа, солдат мучили бронхиты, кишечные инфекции, отравления, фурункулез, поносы.

Опять переполнялись госпитали, где невозможно было даже разместить такое множество людей, не то что оказать им реальную помощь. Да и раненым помогали почти без применения наркоза или обезболивающих средств — их попросту не хватало. Резали и шили по живому, и к тому же очень торопились. После боев из операционных всегда неслись дикие крики, вой, стоны, проклятия.

Солдаты видели, что они предоставлены самим себе, что на них всем наплевать, их страдания и смерть не волнуют совершенно никого.

На фронте все происходит очень быстро, и не зря год в зоне ведения боевых действий засчитывается за пять лет обычной армейской службы. Те изменения, для которых потребовались бы годы и которые прошли бы мягко, почти незаметно, на войне происходят за считанные недели, а меняется человек быстро и жестко.

Если я менялся годами, то я сегодняшний могу и не очень помнить, каким был вчера. Это не актуально.

Если я изменился за считанные дни и недели, под влиянием ужасов фронтовой жизни, я сегодняшний прекрасно помню себя вчерашнего, и никогда не забуду, почему и как изменился.

Великая война выковала новый тип солдата и младшего офицера. Этот военнослужащий не был профессионалом. Он попал на фронт по призыву. Если и был какой-то энтузиазм, то прошел очень быстро. Солдат научился выживать: вовремя наклоняться, падать, приседать, укрываться, стрелять. Он заранее видел, а часто интуитивно чувствовал опасность, не шел на лишний риск, упорно держась в стороне ото всего непривычного и непонятного. Терпеливый и выносливый, он легко выдерживал самые суровые условия. Он хорошо видел, где безопаснее, хорошо стрелял и дрался разным оружием. Такой человек был равнодушен и к собственным страданиям, и к страданиям других: слишком много испытал и слишком много видел страшного.

Этот человек был довольно эгоистичен и не испытывал особых угрызений совести, заняв самое безопасное или самое удобное место, даже за счет того, кому не досталось. Но одновременно был хорошим товарищем, прекрасно усвоив, что без спин надежных друзей и хороших отношений с коллективом — легко пропадешь.

Этот человек был довольно циничен. Он считал, что если погибнет — это будет почти незаметно на фоне гибели миллионов. А если погибнет кто-то другой — это тоже не станет трагедией.

Совсем молодой парень, который верил начальству, школьному учителю, родителям, священнику, журналистам, королю и вообще старшим, испытывал на фронте чудовищный шок. Изначально он верил, что священная война совершенно необходима, ведется против полнейшего зла и вскоре закончится. И, конечно, верил, что лично он кому-то нужен, представляет какую-то ценность и его не дадут в обиду.

Реалии Мировой войны быстро избавляли от иллюзий. Когда выясняется, что котелок с кашей важнее высоких идеалов, а голова, вместилище разума, легко разлетается при попадании пули дум-дум, человек сильно меняется. Слабак превращается в животное, принимающее мир таким, каков он есть в данный момент, стремящееся выжить любой ценой. Сильный начинает думать, и мысли его вряд ли понравятся начальству. Потому что он обязательно поставит под сомнение систему идей, которая довела людей до этих залитых водой окопов, на дне которых человеческая кровь кощунственно смешивается с фекалиями в гниющей, кишащей червями воде.

15 миллионов из 74 призванных в европейские армии погибли — но остальные миллионы солдат Первой мировой понесли свой опыт и свое новое сознание назад, в мирную жизнь.

Первый переворот в массовом сознании — это четкое осознание, что мир кардинально изменился. Такого никогда еще не было. Апокалипсис не будет, не вероятен — он происходит здесь и сейчас. Мир никогда не будет таким же, как до войны.

Это убеждение во многом разделяли все, пережившие Мировую войну.

Если мир допустил такое — этот мир не был «хорошим» и «правильным».

Вторым переворотом в массовой психологии обстрелянных солдат стало разочарование в цивилизации. Не случайно все, что писали европейцы про Первую мировую, окрашено в очень мрачные тона. Таковы и победители, и побежденные. В Германии ведущим «певцом» Первой мировой войны стал Эрих Ремарк.^{174} В Британии Герберт Уэллс написал «Мистера Блетсуорси на острове Рэмполь»^{175} и появилось целое поколение «рассерженных молодых людей», среди которых самый яркий — Ричард Олдингтон с его знаменитым: «Англия… Англия, сука… Опять ты пожираешь своих детей».^{176} В другом романе Олдингтона главный герой сравнивает свое тело, использованное для войны, с телом проститутки. Его любимая занималась проституцией после войны — а он был солдатом, то есть проституткой для своего правительства.^{177}

Есть свидетельства, которым трудно верить, но похоже, они достоверны: в 1917–1918 гг. немецкие солдаты насиловали своих офицеров. Вряд ли тут дело в сексуальной озабоченности или развращенности. Скорее, сексуальное насилие было формой предельно жестокого оскорбления общественной иерархии и проявлением отношения к обществу, пославшему их в окопы. Матерщина действием.

Солдат переставал верить в то, что делало осмысленной жизнь его отцов и дедов. Но тогда было бы странно, если бы он не начинал искать каких-то других ценностей и идеалов.

Этот поиск в какой-то мере разделяло все общество.

Третий переворот: если солдата все предали, то и он ничего не должен пославшим его в бой. Разрываются связи с верой, семьей, цивилизацией, государством обществом. На него всем наплевать — но и ему наплевать на всех.

Солдат убеждался, что в оставленной им жизни многие, часто даже члены собственной семьи, не понимают его. У этих людей — совершенно другой жизненный опыт. Они не лежали в поле под артиллерийским огнем, среди еще теплых обрывков человеческих тел, не отхлебывали из фляжки возле разложившихся трупов, им не шили по живому рваную рану, они не били на себе вшей и не всаживали штык в живое человеческое тело.

Солдат убеждался, что его понимают только такие же, как он. Они — носители истин, которых не видит остальное общество. Почему бы тогда не изменить общество, опираясь на тех, кого он хорошо знает? На людей такой же трагичной судьбы?

Четвертый поворот массового сознания связан с тем, что за время войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих газов, гибель многих, невероятные увечья стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы — деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног — которые уже были запланированы, как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» — то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли.

Если мир так жесток, почему нельзя изменять его такими же жестокими средствами? Если даже переворот и построение нового мира потребуют страданий и потерь — чем это отличается от войны, которая уже произошла? Хуже не будет, и ради даже малой возможности улучшения стоит стараться.

Это ощущение конца истории, негативное отношение к миру, необходимости изменять его, действовать сплоченным коллективом единомышленников, готовность испытывать лишения и причинять страдания, нести потери и убивать во имя идеалов… что это, если не революционность?

Мировая война революционизировала общество в целом, и особенно действующую армию. Она оказалась лучшим агитатором, чем все вместе взятые «ходившие в народ» и писавшие любые «Манифесты…». Для революционизации Европы любой пьяный ефрейтор Мировой войны сделал не меньше, чем Карл Маркс.

Глава 3

Россия в Мировой войне

Ну за что нас забрали в солдаты,

Угоняют на Дальний Восток?!

Неужели мы в том виноваты,

Что рослее на целый вершок?!

(Солдатская песня 1905 г.)

Для Российской империи вступление в Первую мировую войну — это очень загадочное событие. Ведь эта война была ей совершенно не нужна. Россию и Германию не разделяли какие-то важные экономические противоречия. Эти две страны не сталкивались из-за колоний или международного влияния.

В Германии число русофилов всегда превышало число русофобов, а в России германофилия — с XVII в. и до XXI столетия есть типичная форма массового сознания. Гораздо типичнее германофобии.

В России жило три миллиона этнических немцев, а в Германии — больше миллиона русских. Россия перенимала у Германии так много научных, медицинских, инженерных, управленческих технологий, что профессиональная терминология в горном деле, лесоводстве, биологической науке у нас до сих пор — сплошь немецкая. Без немецкого языка трудно было заниматься науками и искусствами. На немецком языке читались курсы даже в Петербургском университете, не говоря уже о Юрьевском-Тартусском-Дерптском.^{178} В общем, война России с Германией была странностью не только политический, но и психологической, и культурной.

Российская империя была совершенно не готова к большой войне. Казалось бы, уж правительство должно бы это осознавать — но в том-то и дело, что оно с каким-то остервенением готовило как раз большую европейскую войну. В 1914 г. оно пыталось затянуть начало войны, но не для того, чтобы вообще воевать, а чтобы довести до конца военную реформу (планировали к 1917 г.).

— Нам нельзя воевать! — Много раз и по разным поводам говорил А. П. Столыпин. Аркадий Петрович был крайний пацифист, великий противник имперской политики и массового призыва.

Ныне его редкий патриот не зачисляет в «свои» — разве что уж полные отморозки, для которых и Столыпин — чуть ли не коммунист. Только вот отношение Столыпина к армии, к строительству империи и к военным действиям как-то не очень раскрывают. Не афишируют они его, не анализируют подробно!

Потому что отношение к этому было у Столыпина очень простым: сохранить армию лишь такой, чтоб не напали. Лучше всего — профессиональную, на контрактной основе, без массового призыва. Нечего делать парням в армии! Им надо учиться и работать, а армия их только отвлекает.

Никаких имперских задач! Надо осваивать то, что уже назавоевывали, и к тому же нечего раздражать соседей. России надо любой ценой, даже ценой унижения, сокращения международных амбиций, избегать участия в войнах. Будет большая война — придется отвлекаться на нее, тратить время, силы и материальные средства. А надо бы их потратить на развитие.

Большая война — это неустойчивость, это угроза бунтов и революций. «Вам нужны великие потрясения? А нам нужна великая Россия!» — Бросил Столыпин социалистам с трибуны Государственной Думы. Чтобы Россия стала великой, надо развиваться, надо помочь громадной стране превратиться из аграрной в индустриальную. На это и нужно время, силы, материальные ресурсы.

— Дайте нам двадцать лет без войны — и вы не узнаете Россию! — Так тоже высказывался Аркадий Петрович.

Социалисты ненавидели в Столыпине умного и честного охранителя. Правые, особенно придворные круги — тоже ненавидели и примерно за то же самое — за честность.

— Война с участием России? Нельзя! Все, что угодно, украдут! — Говаривал Столыпин, и не раз.

Правоту Столыпина целиком и полностью подтверждал опыт Русско-японской войны 27 января 1904-го — 23 августа 1905 гг. После Франко-прусской войны 1870 г., с перерывом в несколько десятков лет Нити-Ро Сэнсу, как называли ее японцы, стала первой большой войной с применением новейшего оружия — дальнобойной артиллерии, броненосцев, миноносцев.

Русско-японская война показала, что Россия не готова к большой войне даже чисто организационно, в военном отношении. В конце концов, армия — только часть общества. В верхушке армии царили точно такая же бюрократия и формализм, чинопочитание и некомпетентность, как и в управлении всей Российской империей. Солдаты — точно так же как все низы Империи — не понимали, почему должны подчиняться начальству и еще больше были готовы к бунту.

Во время Русско-японской войны неповоротливый армейский маховик оказался на редкость неэффективным. Не раз и не два русская армия получала возможность наступать — и получала приказ к отступлению из-за неуверенности командования.

Что характерно: Русско-японская война не дала примера светлых подвигов сухопутной армии, которые типичны для всех, казалось бы, ведшихся Россией войн. Народ воевать не хотел. Война на Дальнем Востоке не имела для простонародья особого смысла. Но и офицерство особого энтузиазма не проявляло.

История с эскадренным миноносцем «Стерегущий» показывает, до какой степени разложилось кадровое офицерство. На рассвете 26 февраля 1905 г. эскадренные миноносцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались в Порт-Артур после ночной разведки. На них вышли четыре японских миноносца — «Акебоно», «Сазанами», «Синономе» и «Усугумо». Вскоре к ним подошли крейсера «Токива» и «Читосе».

Командиры русских миноносцев пытались оторваться и уйти, но на «Стерегущем» оказалась повреждена паровая машина. И тогда «Решительный» ушел в Порт-Артур, оставив «Стерегущий» на неизбежную гибель. Окруженный превосходящими силами противника, миноносец вел огонь до тех пор, пока в живых остались 4 человека из 49 матросов и 4 офицеров.

Японцы уже поднялись на борт «Стерегущего», когда стало видно: миноносец тонет, и они отошли, подняв на борт четверых уцелевших членов экипажа погибшего корбля.

Подвиг «Стерегущего» превратился в легенду. 26 апреля 1911 г. в Александровском парке, в самом центре Петербурга, открыли памятник, посвященный геройской гибели миноносца. Памятник, отлитый В. З. Гавриловым по проекту скульпторов К. В. Изенберга А. И. фон Гогена, изображает двух матросов, открывающих кингстоны. Легенда о том, что последние защитники «Стерегущего» сами затопили корабль, не имеет под собой никаких оснований: на «Стерегущем» кингстонов не было. Но в легенду поверили все; памятник открывали в присутствии Николая II.

В Японии команде «Стерегущего» тоже был воздвигнут памятник — стела из черного гранита, на которой по-русски и по-японски выгравировано: «Тем, кто больше жизни чтил Родину».

Очень похожая история произошла с крейсером «Рюрик». 14 августа 1905 г. три крейсера Владивостокского отряда — «Россия», «Громобой» и «Рюрик» — шли через Корейский пролив на помощь осажденному Порт-Артуру и блокированной там эскадре. Путь им преградила японская эскадра в составе четырех броненосных и двух бронепалубных крейсеров.

Японские броненосные крейсера по огневой мощи значительно превосходили российские и имели намного лучшую броневую защиту. Скорострельность японских орудий в 4–5 раз превышала российскую. Мощность используемой японцами шимозы (мелинита) была в полтора раза больше, чем мощность взрывчатого вещества, используемого в русских снарядах.

Российские крейсера повернули обратно, на Владивосток. Уже в самом начале боя «Рюрик», самый тихоходный и вооруженный давно устаревшими орудиями, был сильно повреждён. Потеряв скорость и управляемость, он постоянно отставал. И тогда два более быстроходных и современных крейсера его бросили.

После пятичасового боя в живых на «Рюрике» из старших офицеров остался только один лейтенант Иванов, действовало лишь одно орудие. Японцы просигналили, что требуют капитуляции. И тогда Иванов приказал затопить крейсер. Подрывные заряды оказались поврежденными, и команда открыла кингстоны. «Рюрик» лег на дно близ корейского острова Ульсан. Из 796 его матросов погибли 193, ранено было 229 человек. Из 22 офицеров 9 было убито, 9 ранено.

Можно (и нужно) гордиться подвигами предков. Героям необходимо ставить памятники. Но памятники памятниками, легенды легендами, а в этих двух случаях происходило невиданное, неслыханное. Впервые в истории Российского флота его корабли не помогали своим. Бросить своих на произвол судьбы было не просто чудовищным преступлением. Тем более на флоте, где и офицерство было более кастовым, и настроения экипажей намного корпоративнее. Это был индикатор того, что офицерство изменилось. Что-то важное в людях сломалось.

Это — патриоты и офицеры. А русская интеллигенция во время Русско-японской войны хотела «поражения царизма». Интеллигенты собирали деньги на лечение раненых на фронте японских солдат, слали поздравительные телеграммы японскому императору. Интеллигенты вели пропаганду среди солдат, чтобы поднять их на вооруженное восстание.

Японская разведка охотно финансировала и национальные группы польских и грузинских социал-демократов, и вообще всех «борцов с проклятым царизмом». Когда грянула Революция 19 051 907 гг., у японской разведки были все основания считать ее свершившейся акцией внутреннего подрыва России.

Причем война окончилась к осени 1905 г., а революция еще почти два года вспыхивала и взрывалась в разных городах и регионах. Всем было ясно — не будь Русско-японской войны, и революции не было бы.

Понимал ли Столыпин связь великих войн и великих социальных потрясений? Конечно, и не он один.

Сказанное не означает, будто ничего нельзя было исправить. Можно! Но чтобы поднять дух офицерства, нужно было поднять дух всего народа. Провести те самые изменения, которые хотел осуществить Столыпин.

Столыпин прекрасно знал, что во время Русско-японской войны высшие сановники Империи оказались очень своеобразными патриотами: наживались на поставках в действующую армию. Война показала колоссальный масштаб лихоимства. Так с чего этому масштабу уменьшиться во время войны с Германией?

Поставки в армию всегда были золотым дном для подонков в офицерских мундирах и в шитых золотом придворных аксельбантах. Действительно — как бедный немецкий мальчик Генрих Шлиман сделался в России миллионером? Поколениями у нас рассказывали трогательную сказочку — как десятилетний Генрих услышал от вечно пьяного соседа стихи на греческом языке: спившийся, но получивший хорошее образование человек читал наизусть Гомера. Мальчик Шлиман поверил, что в «Илиаде» и «Одиссее» содержится историческое зерно, и в конце концов нашел Трою, про которую писал Гомер….^{179} Правда, нашел он вовсе не Трою, а совсем другой город. Шлиман по неграмотности перепутал,^{180} Но зато назидательную сказочку про невероятно целенаправленного Шлимана знает весь мир!

В этой Шлиманиаде, назидательной сказочке про Шлимана, важное место занимает история про то, как бедный мальчик разбогател в России. Как? Ясное дело, за счет предприимчивости и трудолюбия.

К сожалению, история богатства Шлимана несколько менее прилична: шла Крымская война 1853–1855 гг., и он поставлял в русскую армию продовольствие и снаряжение, Солдаты умирали на Малаховом кургане, женщины и подростки катили ядра на батареи, матросы топили свои корабли на рейде Севастопольской бухты. Город горел, его тушили, а он вспыхивал снова. Нахимов рассчитывал траектории ядер, легендарный матрос Кошка совершал очередной подвиг, Пирогов делал свои фантастические операции, руководил первыми русскими медсестрами.

А Генрих Шлиман поставлял в действующую армию гнилую крупу, тухлую солонину, разлезав шиеся мундиры, сапоги, от которых отваливались картонные подметки. И сделал на этом гешефте таки неплохое состояньице!

Кстати, из России он уехал несколько торопливо: очень уж его личностью интересовались иные фронтовики. Вроде и был искренний интерес к истории Древней Греции, Гомеру, Трое. Но раскопки Шлимана не только фантастически неграмотны — они еще и оплачены вот такими деньгами. Нажитыми буквально на голоде и холоде тех, кто защищал наше Отечество в бою.

Впрочем, если во время Крымской войны армейские поставщики украли «всего» три-четыре миллиона рублей, то во время Русско-японской — не меньше двадцати-двадцати пяти миллионов. Прогресс, однако.

Да что там поставки! Сам мир с Российской Империей японцы купили. До сих пор никто не может назвать точной цифры, которую заплатили они О. Ю. Витте за подписание Портсмутского мира. То есть Российская Империя все равно проиграла войну, ясное дело — мир был бы подписан, и совсем не такой, какой подписывают победители.

Но можно ведь было торговаться, можно было много чего сказать по поводу пунктов договора о контрибуции, о концессиях в Китае и особенно в Корее. Чтобы Российская Империя ничего по этому поводу не сказала, Витте предложили фантастическую взятку: по разным данным от пяти до пятнадцати миллионов рублей золотом.

Можете считать меня врагом своего отечества и русофобом, но вот факт — история не знает другого такого случая. Ну, отродясь не получал премьер-министр никакого государства взятки за то, чтобы помогать на переговорах другому государству, радеть не об интересах своей страны, а враждебной, Уникальный случай в истории, и Витте без разговоров повесили бы все. Решительно все — от древних римлян до современных Витте немцев и англичан.

Знал ли Столыпин об истории богатства Шлимана? О взятке, полученной Витте? Шутить изволите — конечно, знал! Столыпин не мог не знать об удивительной закономерности России — малые войны на ее периферии вызывают к жизни самые лучшие качества и у рядовых, и в руководстве.

Но стоит России участвовать в большой европейской войне — и рядовые продолжают проявлять чудеса героизма, а вот высшие почему-то становятся если и не прямыми предателями, то уж во всяком случае, ведут себя глубоко эгоистично и непорядочно.

Разумеется, Столыпин понимал, как легко перевернуть лодку Государства Российского именно во время большой войны. Странно как раз, что этого не понимало высшее руководство Империи — хотя бы из чувства самосохранения.

Как тут не вспомнить глубоко мистическую, но сколько раз подтверждавшуюся поговорку древних греков: «Кого боги хотят погубить, того лишают разума». Воистину, чтобы готовиться к Первой мировой войне, руководство Российской Империи должно было полностью позабыть весь исторический опыт, накопленный за триста лет, перестать понимать экономику и текущую политику, утратить малейшее чутье и интуицию, а психологически опуститься до уровня детишек лет десяти, самое большее.

Материалистическое же объяснение такого поведения может быть только одно: и Российская Империя, и Германская, накопили колоссальную инерцию расширения. Обе они сформировались как боевые машины, которые не могут существовать без решения военных задач, без территориального роста, без завоевания новых колоний, покорения и натиска. Мир для каждой из этих систем — ненормальное состояние, которого необходимо избежать всеми силами. Длительный мир означает для такого государства застой, одеревенение, скуку, постепенный развал. Как в СССР при Брежневе.

Ну вот системы и нашли каждая — достойного противника. Германии необходима была Российская Империя, Российской Империи — Германия, примем именно как враги. Для реализации всего, к чему готовились десятилетиями.

Обе империи надорвались на этой войне; для обоих Первая мировая стала причиной конца. В обеих странах произошло по нескольку революций.

Только похоже, Российской Империи война обошлась даже дороже, чем немецкой. И намного.

Массовая мобилизация во всех странах была чем-то новым. В России она воспринималась особенно тяжело.

Причина первая. Российская экономика была чрезвычайно напряженной. 70 % населения — крестьяне, ведущие хозяйство самыми примитивными средствами. Для них и вторые-третьи сыновья — вовсе не избыточная, а самая что ни на есть необходимая рабочая сила. Изъять их из производства — и даже обеспеченная по крестьянским меркам семья окажется на грани краха.

Политику продразверстки до сих пор считают изобретением большевиков. Это совершенно неверно! Большевики ничего не придумали. С 1915 г. правительство распорядилось сдавать государству весь хлеб, кроме необходимого крестьянам. Соблюдался закон слабо, хотя в целом принимался с пониманием: мол, фронт-то надо кормить!

В этом же году ввели и «сухой закон» — чтобы крестьяне не перегоняли хлеб на самогон. Этот закон никогда и никем не соблюдался, а должностные лица охотно позволяли себя подкупить. В низовых звеньях, на уровне волостей, подкуп осуществлялся самогоном.

Царское правительство платило за сданный хлеб и ни разу за все время своего существования не посылало вооруженных отрядов для выколачивания из крестьян хлебных запасов. Тут разница между царским правительством и большевиками — огромная. Но придумали-то все равно не большевики, и можно ли привести лучший пример бедности и напряженности экономики? Получалось, уже в 1915 г. экономика страны находилась на пределе.

Причина вторая. Три-четыре миллиона образованных россиян — те, кто и осознавал себя, да во многом и был русскими европейцами, относятся к Первой мировой войне так же, как и все остальные европейцы. Для них это «война чести», на нее стараются попасть и первые сыновья, и единственные. Во всей Европе начало войны породило приступ массового энтузиазма, Во многом потому, что люди еще не понимали, какая это война, и что им предстоит пережить. Но энтузиазм был, и не только в Париже, Берлине и Лондоне, но и в Москве, Петербурге, в Киеве, Казани, прочих провинциальных городах России.

Но эта война совершенно непонятна и не нужна русским туземцам, — а их 70 % населения, да еще 15–20 % европейцев первого поколения.

Русское простонародье вовсе не хочет воевать! Сегодня трудно передать словами и описать просто иррациональный страх пред массовой мобилизацией, охвативший русскую деревню. Уже осенью 1914 г. число дезертиров составило 15 % призванных, а к 1917-му — до 35 %. Для сравнения — в Германии процент дезертиров не превышал 1–2 % призванных, во Франции — не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно меньший процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба — кроме России.

Потери Российской империи в Первой мировой указываются с огромной «вилкой» — то десять миллионов погибших, то семь. Почему? Откуда такое различие? А очень просто. Долгое время старались не указывать числа военнопленных, а было их три миллиона. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и сдавшихся в плен.

Изо всех воюющих стран только в Австро-Венгрии военнопленных было так же неправдоподобно много. К 1917 г. в России накопилось их до 600 000 человек. Это тоже породило странную «двойную статистику» — когда население Красноярска в 1917 г. показывают то как 70 000 человек, то как 120 000. Все правильно: в лагере для военнопленных под Красноярском было около 50 000 человек. Считать можно или с ними, или без них — как удобнее.

Но в австро-венгерской армии пачками сдавались в плен славяне. Те, кто не хотел жить в империи Габсбургов, под властью Австрии, не желал воевать с другими славянами. Численность таких доходила до 43–44 % — чехи, словаки, поляки, хорваты, сербы. В апреле 1915 г. на российскую сторону почти в полном составе перешел 28-й Пражский полк, а в мае — значительная часть 36-го Младоболеславского. Всего же за годы Первой мировой добровольно сдалось в русский плен около полумиллиона солдат-славян австро-венгерской армии. Они содержались в особых лагерях — отдельно от немцев, австрийцев и венгров. И отношение к ним было другое.^{181}

Эту обстановку чешского национализма, резко отрицательного отношения к Первой мировой, нежелания воевать за австрийцев хорошо показал в «Бравом солдате Швейке» Гашек.^{182}

Но с российской-то стороны сдавались в плен представители титульной нации! И сдавались иноязыким, инокультурным немцам, Получается — довольно большая часть подданных Российской империи относилась к своему правительству примерно так же, как инородцы, покоренные Габсбургами, Даже хуже.

Тех, кто воевать совершенно не хотел, гнали на фронт во всех странах. В России это принимало наиболее страшные и непривлекательные формы. Особенно сильно давал себя знать раскол на европейцев и туземцев.

Война велась в таких масштабах и такими методами, что кадровых офицеров вскоре выбили на 60–70 %. К 1917 г. офицеры — в основном, полуобученные призывники из образованной верхушки, которым не хотели подчиняться солдаты — вчерашние крестьяне. Для них офицеры, «золотопогонники», были «барами», людьми из более благополучной, сытой и образованной городской России.

О царской семье ходили отвратительные слухи: и о любовной связи императрицы с Распутиным, и о том, что в спальне у императрицы стоит телефонный аппарат, по которому она передает секретные сведения в германский Генеральный штаб.

Есть великое множество анекдотов начала XX века, сведенных в серию «Брусиловский анекдот». Идет, мол, Брусилов после аудиенции у государя по Зимнему дворцу. За колонной рыдает цесаревич Алексей. Брусилов к нему:

— О чем плачете, ваше высочество?

— Как мне не плакать? Немцы наших бьют — папенька плачет, наши немцев бьют — маменька плачет.

Смешно, да не очень.

К 1917 г. в армии находятся порядка десяти миллионов человек. И почти все не хотят воевать! Матросы Балтийского флота, солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт.

Семь миллионов погибших.

Полтора миллиона дезертиров.

Три миллиона военнопленных.

Одно скажу — до чего же прав был Столыпин!

Сделать революцию в России невозможной можно было легко и просто, проведя необходимые реформы. Два-три года — и угроза снята. Маяковский может писать что угодно, Филонов и Троцкий пусть заходятся в пароксизмах злобы. Они уже не опасны.

Столыпин хотел, не меняя политического строя, довести модернизацию страны до конца. Это было возможно, но требовало очень много времени. Причем только мирного. Глубоко правы были и он, и другие политические деятели, старавшиеся любой ценой удержать Российскую империю от крупных войн. Они если и не понимали, то интуитивно чувствовали — война приведет к упрощению и экономики, и человеческих отношений.

Сила цивилизации — в организации, сложности, умении делать квалифицированную работу, способности учиться. Первая Мировая страшно упростила мир, заставила играть по примитивным правилам. Преимущества русских европейцев над туземцами стали намного меньше, А то и исчезли совсем.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего воюют — страшная сила.

К 1916 г. все фронты заколебались, поплыли, Солдаты бежали с фронта чуть ли не целыми частями. Не бежали — уходили с оружием. Эти солдаты подчинялись только тем приказам, которым им нравились, охотно братались с противником и пили водку с немцами. Они отказывались отдавать честь офицерам, ходили расхристанные и пьяные, а на замечания отвечали, размахивая оружием. Должность младшего офицера стала чуть ли не самой опасной в России — и угроза исходила уже не от противника.

В конце 1916 г. с фронта бежала вооруженная толпа, понимая или чувствуя: это не их война. Дезертиры из крестьян стали грозной политической силой. Они пытались смести все, что появилось после Петра — частную собственность, например. Рассказывая об «аграрных беспорядках», в СССР изо всех сил старались преуменьшить их кровавый характер. Мол, крестьяне делили землю, и в этом-то состояло главное.

Но, во-первых, крестьяне вовсе не только захватывали помещичью землю, они грабили и убивали самих помещиков и членов их семей. Не всегда и не всех, разумеется, но при плохих отношениях с деревней самым разумным для помещика уже в конце 1916 г. было бежать в город — конечно же, всей семьей. Про еврейские погромы писали много, про помещичьи — можно сказать, ничего. А ведь было помещиков около три тысяч; с членами семей и с прислугой — десятки тысяч людей на Россию. До сих пор мало известна книга о событиях того времени, а жаль.^{183}

Во-вторых, в этих помещичьих погромах активнейшим образом участвовали как раз беглецы с фронтов. Без таких беглецов даже как-то сомнительно, чтобы погромы могли осуществиться. Если же в семье помещика было несколько взрослых мужчин с оружием, то очень сомнительно. Но ведь были семьи, где все мужчины были на фронте. А тут появляются в деревне наглые, пьяноватые (при сухом законе) рожи с винтовками, становятся центром притяжения для еще не призванной молодежи: пацанов лет 16–17. Эта молодежь вовсе не хочет на фронт, но развращена войной, безнаказанностью, оружием. Она легко готова идти за агитаторами.

В-третьих — крестьяне и дезертиры жгут, убивают и грабят вовсе не одних помещиков. Точно так же поступают они и с теми, кто вышел «на отруба» после столыпинской аграрной реформы — то есть отре зал свою землю от общинной и стал вести собственное частное хозяйство. Земли «частников» крестьяне обобществляют, делают общей землей общины. Самих частников то не трогают, то (при сопротивлении) убивают.

Так же поступают порой и с «кулаками» — т. е. со всеми «справными», сколько-нибудь обеспеченными крестьянами, не обязательно даже вышедшими из общины.

И наконец, в-четвертых: гарнизоны в больших городах, включая Москву и Петербург, тоже охватывает революционное движение! Крестьянские парни призваны в армию, их то ли отправят, то ли не отправят на фронт, и если отправят, то неизвестно, когда.

А тут поток таких же точно крестьянских мобилизованных парней, но в обратном направлении — с фронта! Эти парни, по крайней мере, некоторые из них, охотно покажут бумажку-листовку, сагитируют за анархистов или эсеров. Но даже если и не будут агитировать, то их пример — другим соблазн: можно-то на фронт и не попасть! А способ какой? Да простой — участие в политических событиях. Вы сколько будете пить нашу кровь, эксплуататоры проклятые?! Вот мы вас!

Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила совсем по-другому — по крайней мере, в деревнях.

В 1914 г. в русской армии к моменту мобилизации насчитывалось 1 300 000 человек, плюс 1 000 000 мобилизованные солдат, унтер-офицеров и офицеров запаса.

Эту кадровую армию выбили уже к середине, а то и к началу 1915 г.

На место выбывших из строя кадровых или хотя бы офицеров запаса пришли наспех обученные в так называемых четырехмесячных школах прапорщиков пехоты. В основном, это были недоучившиеся студенты. Они не отличались ни дисциплинированностью, ни особой лояльностью ко власти. У абсолютного большинства из них не было 3–4–5 поколений предков, истово служивших Отечеству.

Армия 1917 г. — это другая армия, чем была в 1914-м.

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки в действующую армию. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становятся «верными» правительству: тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми.

Балтфлот в Первой мировой почти не воевал. В тесноте кубриков матросы подыхали со скуки, устанавливали примерно такие же нравы, какие возникают в заключении. Давно известно: если запереть вместе молодых парней примерно одного возраста, у них установятся нравы «человека, лишенного современной культуры… нравы дикаря».^{184}

Балтийские матросы к 1917 г. сделались не только самыми революционными во всей русской армии. Они были ближе всего к уголовному миру. Почитайте любой рассказ Леонида Соболева или Бориса Лавренева — у них все «братцы-матросики» изъясняются на жаргоне каторжников и ходят («хиляют») развалисто-бесшумной воровской походочкой.

Десятки тысяч парней, развращенных бездельем, агитацией, собственными лагерными нравами. Жуткая гремучая смесь.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так полагали и в России, и в любой другой стране — армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! — отвечали большевики, да и другие „левые“. — Вы что же, не считаете солдат гражданами?»

Армия воевать не хотела, агитаторов же — слушала и листовки читала.

К концу 1916 г. те, кто оставались в частях — уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих.

В конце 1917 г. вооруженные толпы бежали с фронта, но бежали-то в основном куда? Делать революцию, естественно!

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос — кто поведет и куда?

Часть IV

Начало апокалипсиса

Скоро ад вырвется на поверхность Земли!

(П. Н. ТКАЧЕВ)

Глава 1. Катастрофа. Кто делал и кто не делал революции

Сбылась бессмысленная мечта террористов.

(А. и Б. Стругацкие)

Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы.

(Ф. М. Достоевский)

К началу 1917 г. революции в России хотят все — чуть ли не члены самой императорской фамилии. Конечно же, не массового смертоубийства и уж тем более не советской власти. но конца царизма — хотят. Армия просто не может оказаться в стороне от событий. И не оказывается.

Волею неисповедимой исторической судьбы основную роль в революциях 1917 г. сыграли матросы Балтийского флота и части Петроградского гарнизона. Потому что накапливались в столице или поблизости? И поэтому тоже, но не только. После Моонзундского сражения 1915 г. Балтфлот почти не участвовали в боевых действиях, стоял грозной защитой Петрограда. Кстати, противник за всю войну ни разу даже не сунулся к Питеру. Видимо, защита все же была и вправду грозная.

Матросы получали не очень плохое довольствие, в увольнительные ходили часто и не в худшие места: городки Прибалтики, Кронштадт, Петербург. Но не воевали. У этих людей был не очень высокий образовательный уровень, но много возможностей читать агитационную литературу любых партий. Особенно много среди них было сторонников анархистов и левых эсеров. Злые языки говаривали, что в анархистах их привлекает идея безвластия, а у эсеров — идея терактов.

Части Петроградского гарнизона, до 120 000 человек, не сменялись по крайней мере год. Что произошло? Набрали крестьянских парней в армию, поставили в теплых казармах с приличным пайком и к тому же в столице. Петербург они видели бы разве в кино да на картинке, а теперь вот могли гулять по улицам Питера довольно часто — отпускали их раз в неделю.

Естественно, солдатики совершенно не намеревались менять эту безопасную, спокойную жизнь на кромешный ад обстрелов и атак на фронте. А проклятые царские сатрапы стали планировать перевести их на фронт! Сразу стало окончательно ясно: Россией управляют враги народа и эксплуататоры, пора делать революцию!

А тут еще наложилось событие такое же «важное»: в булочных возникли перебои со свежими белыми булками. О «нехватках хлеба» как причине февральской революции в СССР писалось очень много. В фильмах производства 1936 г. вообще показано, как жители Петрограда валяются на улицах, умирая от голода: по карточкам дают полфунта хлеба. (то есть двести двадцать пять граммов), потом четверть фунта… осьмушку… Вот и лежат на улицах умирающие.

По сему поводу должен сообщить всем читавшим, учившимся и смотревшим: никакой нехватки хлеба не было. Вообще. Не было даже нехватки белых булок — так называемых французских. Как продавались они в каждой булочной, так и продолжали; как стоили пятак, так и продолжали.

Единственное, что произошло: два дня подряд привозили мало белой муки. Не совсем ее не стало, а меньше прежнего, и притом не навсегда, а временно; чуть меньше обычного — и только. В результате французские булки продавались (о, ужас!) вчерашние, чуть ли не черствые. Серьезная причина для революции.

Нет-нет! Разумеется, причина не во французских булках, даже не в плохом подвозе пшеничной муки. Дело в том, что в стране сложилась революционная ситуация. Вождь мирового пролетариата, Владимир Ульянов, так определял ее: «Когда верхи не могут управлять по-старому, когда низы не желают жить по-старому».^{185}

Сказано хорошо, но несколько неопределенно. Действительно: почему верхи вдруг уже не могут управлять по-старому, а низы не желают по-старому жить? Почему именно в этот момент?

Самая распространенная точка зрения: «усиливаются, больше обычного, страдания и лишения широких народных масс».^{186} Эта точка зрения была в СССР традиционной; она хорошо объясняла, как правильно и вовремя большевики делали революцию. Однако она принципиально и полностью неверна.

В 1789 г. французские простолюдины были самыми богатыми простолюдинами в Европе. А парижские лавочники — самыми богатыми простолюдинами во Франции. Тем не менее, именно они-то и начали Французскую революцию, которую у меня не достанет душевных сил назвать «великой».

Так же точно в 1917 г. российское простонародье уж по крайней мере не голодало. Подданный Российской империи 1917 г. даже в условиях войны жил лучше, чем в 1907-м, а тем более — в 1897 г. И тем не менее.

В чем же дело?

В том, что у революций есть своя закономерность, свой спусковой крючок. Они происходят там и тогда, когда соблюдается важнейшее психологическое условие: люди живут все лучше и лучше, ждут дальнейшего улучшения — а их ожидания не сбываются. Об этом тоже написано не раз, но — увы! — не для массового читателя.^{187}

XIX столетие стало веком сплошных революций потому, что было временем стремительного улучшения жизни. В XVII–XVIII вв. люди обитали в мире, где каждое поколение живло примерно так же, как предки. Люди XIX века привыкли, что год от года, буквально на глазах, жить становится все интереснее, удобнее, приятнее, безопаснее. Если на пути этих непрерывных улучшений возникала остановка — она воспринималась как чудовищная несправедливость, в которой обязательно кто-то персонально виновен.

Российская империя начала XX века изменялась с невероятной скоростью. Мало рукотворных чудес науки и техники: с 1905 г. в стране появился какой-никакой, но парламент — Государственная дума. Все подданные были уравнены — хотя бы формально; крестьяне перестали быть сословием неравноправным. В прессе свободно обсуждалось то, что было под запретом десятилетия и века.

Люди ждали, что дальше будет только лучше: богаче, справедливее, свободнее. А тут война. Естественно, во время войны и материальные условия жизни ухудшаются, и быт солдата в самой комфортабельной казарме хуже, чем дома. Не говоря об ограничениях свободы (еще раз скажу — до чего же прав был Столыпин!).

Конечно, ухудшение условий жизни можно пережить и без бунтов да революций — если видеть в этих ухудшениях смысл и доверять своему правительству. Но правительству в Российской империи давно и никто не доверял, а смысла в войне не видели по крайней мере 70 % населения, в том числе 90 % участвовавших в войне солдат.

Конечно, революции в конце концов грянули и в других странах Европы — но позже, чем в России и чаще всего — под влиянием событий в России. Это произошло потому, что в России слишком долго не проводили необходимых изменений. В России меньше верили правительству. В России революционная пропаганда больше действовала на людей. В России слишком многие жили вне цивилизации.

Стали черствыми французские булки? А чем этот предлог хуже другого?

В декабре 1916-го — январе 1917 гг. бастовали и «протестовали» до 700 000 человек по всей России, особенно в Москве и Петрограде.

23 февраля 1917 г. на улицах Петрограда появляются взволнованные толпы. Выкрикиваются лозунги: «Долой!», «Конец войне!» и «Свергнем царское правительство!». То есть люди выбрасывают политические лозунги, а вовсе не требуют свежих французских булок.

Этим пользуются агитаторы. Родственники (которых, увы, уже нет на этом свете) рассказывали мне, как, несмотря на строгие запреты, бегали «смотреть революцию». Как конные казаки пытались преградить дорогу толпе, прущей к Зимнему дворцу, как агитаторы с красными бантами, присев от напряжения, обеими руками наводили револьверные стволы на казаков. Выстрелы, огонь, страшный крик толпы, скачущие всадники, блеск обнаженных сабель, кровь на мостовой, Любители такого рода зрелищ могут радоваться.

Ситуация выходит из-под контроля стремительно. Население Петрограда не хочет подчиняться правительству — и не подчиняется, хоть ты тресни!

Солдаты гарнизона? Они не мешают восставшим толпам, они сочувственно слушают. Не все они такие уж страшные враги царизма, тем более — не все убежденные эсеры и коммунисты, но ведь на фронт не хочется никому, 27 февраля к восстанию примкнуло до 70 000 солдат Петроградского гарнизона. Они захватывают Арсенал, раздают восставшим рабочим до 40 000 винтовок.

Еще 25 февраля командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Сергей Семенович Хабалов (1858–1924) получил грозный царский приказ: «Завтра же прекратить в столице беспорядки». 26 февраля он, опираясь на снятые с фронта «надежные» войска, рапортовал: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно». Вечером того же дня он приказывает стрелять в демонстрантов. Убито больше сорока человек. А 28 февраля Хабалова уже арестовывают — «надежные» войска переходят на сторону восставших, а немногих оставшихся верными правительству разоружают.

Так «произошло то, что обычно называют революцией, но что не было ею. Революция началась после падения монархии, а самодержавие самосильно рассыпалось во прах».^{188} Говоря попросту, «…стихийно обрушилась, словно источенный термитами деревянный дом, внешне могучая империя наша…».^{189}

Что характерно: никто не ожидал такого поворота событий. Никто не готовил падения «источенного термитами дома».

— Это что, бунт?! — вскричал Николай II 23 февраля 1917 г.

— Нет, ваше величество, это революция, — почтительно ответили ему.

Придворные хотя бы поняли, что это начало революции. Вот большевики были куда менее проницательны.

Буквально за два месяца до Февральской революции Ленин встречается со швейцарскими социал-демократами. Слова его вроде и оптимистичны, но скорее в отдаленной перспективе: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».^{190}

«Накануне революции большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания», — полагал историк-большевик Михаил Николаевич Покровский (1868–1932), а уж он-то многое знал и очень обо многом мог судить.

Так же не готовы к событиям и другие партии:

— Что за дурацкий бунт?! Нет и не может быть никакого бунта, — поморщился лидер кадетов Милюков, когда ему доложили о событиях 23 февраля 1917 г.

«Нет и не будет никакой революции, движение в войсках идет на убыль, и надо готовиться к долгому периоду реакции», — говорил другой кадет, Петр Петрович Юренев, 25 февраля 1917 г. (в июле-августе он станет министром путей сообщения во Временном правительстве).

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими», — признавался эсер (и писатель) Сергей Дмитриевич Масловский-Мстиславский (1876–1943).

«Революция ударила как гром с неба и застала существующие общественные организации врасплох», — это слова еще одного эсера, Владимира Михайловича Зензинова (1880–1953).

— Не иначе, жиды придумали, — пожимал плечами князь Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918), крайний националист и антисемит (действительно — куда же без «жидов» в государстве российском).

В общем, «ни одна партия не готовилась к перевороту… То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции», — признавался меньшевик, экономист и публицист Николай Николаевич Суханов (настоящая фамилия Гиммер; 1882–1940).

И даже когда стало понятно, что это революция, а не случайный кратковременный бунт, события оставались грозно-непонятными даже для самых активных участников. «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет», — произнес кадет Павел Николаевич Милюков (1859–1943), принимая Министерство иностранных дел в 1917 г.

О революции много говорили все предшествующие годы, но когда она грянула — к ней оказались совершенно не готовы. Никто.

Потом победители в Гражданской войне начнут рассказывать, как они планировали события, как вели агитацию в массах и как у них все получилось. Как «революционная инициатива масс была подхвачена большевиками».^{191} Но это будет поздняя и не очень умная попытка привязать себя к уже произошедшему.

У Февральской революции 1917 г. не было организатора. У начавшего заваливаться строя не оказалось защитников.

27 февраля начались первые забастовки. К 1 марта прошли уже массовые забастовки и демонстрации, участвовало до 128 000 человек. Казаки хранили нейтралитет и не стали разгонять толпу. Взбунтовалась рота лейб-гвардии Волынского полка; части, верные и не верные правительству, вяло перестреливались через Неву.

Ширина Невы между стрелкой Васильевского острова и Троицким мостом — около 900 м. Расстояние убойного выстрела из винтовки — 1700 метров; прицельного — 500–800 м. Значит, стрельба была чисто бутафорская — палили в белый свет, как в копеечку; то ли показывали начальству рвение, то ли просто хотелось пострелять.

Еще многое можно сделать — но тем, кто делает, отчаянно мешают, в том числе члены царской семьи. Вот командир гвардии Преображенского полка полковник (впоследствии — генерал от инфантерии, один из лидеров Белого движения) Александр Павлович Кутепов (1882–1930) с двумя тысячами людей, при двенадцати орудиях и с большим количеством пулеметов занял Зимний. И тогда великий князь Михаил Александрович потребовал немедленно «очистить» дворец — ведь если начнется бой, могут пострадать культурные ценности, Отряд Кутепова перешел в Адмиралтейство, но морской министр — герой-артурец, генерал-адъютант, адмирал Иван Константинович Григорович (1853–1930) — умолял его удалиться, потому что тоже боялся боя и штурма: могла пострадать его квартира. Кутепов хотел утвердиться в Петропавловской крепости, Но военный министр, генерал от инфантерии Михаил Алексеевич Беляев (1863–1918), плача навзрыд, приказал отряду разойтись.

Именно так «пали последние бастионы царизма: Петропавловская крепость, Зимний дворец».^{192} Под рыдания царских министров и великих князей.

Конечно, в окрестностях Петрограда еще много войск, в том числе верных правительству! Но «попытка царя организовать карательную экспедицию во главе с генералом Н. И. Ивановым потерпела крах».^{193}

Официальный советский справочник не хочет сообщить подробностей. Но у нас нет причин не сделать этого. Генерал-адъютант, генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов (1851–1919), очень близкий к семье царя человек (Николай II считал его своим личным другом). 27 февраля император назначил его главнокомандующим войсками Петроградского военного округа с чрезвычайными полномочиями и с подчинением ему всех министров. 28 февраля Иванов с эшелоном Георгиевского батальона выехал из ставки в Могилеве в Царское Село для охраны монаршей семьи: царица сидела у постели заболевших великих княжон и цесаревича. В ночь на 2 марта навстречу Иванову на станцию Вырица прибыл командированный начальником Генерального штаба, генерал-майором Занкевичем, полковник Доманевский, доложивший ему обстановку в Петрограде — прошли слухи, что толпа собирается напасть на дворец. Узнав об этом, Иванов отказался от активных действий и 3 марта отправился назад в Могилёв. Так «друг» царя, генерал Иванов защищал семью своего государя, которому присягал.

В окрестностях Петрограда стояли два учебных пулеметных полка — 20 000 человек, подготовлявших пулеметные команды для действующей армии. Узнав о событиях в столице, генералы повели своих людей не в город, а подальше от него, чтобы «в случае чего» их не бросили на усмирение взбунтовавшихся.

Как объяснить поступки министров и генералов, которые не хотят подавлять революцию — боятся за полотна Сезанна или, того лучше, за сохранность собственной квартиры? Как назвать генерала Иванова? Что это: трусость? зоологический эгоизм? патологическая тупость? Во всяком случае, было так — при первых же сполохах революции, первые лица государства проявили полный паралич воли.

Могу предложить одно объяснение: все эти лица попросту не знали, за что им воевать. Получается, вести военные действия попросту не за что. И не за кого — это сегодня царя и царскую семью начали судорожно любить. Но в начале XX века никто не проявлял особенно верноподданнических чувств. Все знали, что великие князья — никакие не патриоты, что они воры и презирают свой народ да и самих себя (а что — вор и подонок может уважать себя? каким образом?). Все знали, что царскую власть не уважает никто, что даже рьяные монархисты хотели бы на престоле другой династии.

Этот фон делал защиту рушащегося строя очень трудной.

Да и сам царь вел себя поразительно неуверенно. Много лет он категорически настаивал на том, что самодержавная неограниченная власть — это «завет предков» и «Божье предначертание». С упрямством, которого хватило бы на все поголовье ослов Российской империи, он не хотел поступиться даже самой ничтожной толикой власти. Но едва его трон стал валиться всерьез — он даже не попробовал его удержать, не стал бороться за этот самый «завет предков». С «окаменелым нечувствием» подписывал этот человек одно отречение за другим, «сдавал Россию, будто эскадрон сдавал».^{194}

Почему? События вышли из-под контроля, и он, слабый человек, пошатнулся? Или в глубине души и он, по обязанности сопротивляясь изо всех сил, не имел ничего простив революции? В конце концов, ведь царей воспитывали на тех же образцах, включая братьев Гракхов и «героев Французской революции».

А тут еще ближайшие к Николаю II генералы, члены его свиты заявляют: надо отречься от престола. Ждут отречения. Особенно сильное впечатление на императора произвел переход его личного конвоя на сторону восставших.

28 февраля Николай II утратил связь со Ставкой, а проехать в Царское село не смог. 1 марта он прибыл во Псков, где находился штаб главнокомандующего армиями Северного фронта генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Николая Владимировича Рузского (1854–1919). Полная неопределенность, и все окружение — за отречение.

2 марта около 15 часов он отрекается от престола в пользу сына, при регентстве великого князя Михаила Александровича. К вечеру приезжают делегаты Государственной думы — член Государственного совета Александр Иванович Гучков (1862–1936) и националист и монархист (!) Василий Витальевич Шульгин (1878–1976). При них царь пишет еще одно отречение, за себя и а сына.

Само по себе отречение было совершенно незаконным: император отрекался от престола от своего имени и от имени цесаревича Алексея не в пользу Государственной думы или народа, а в пользу брата Михаила.

Отречение вообще не предусмотрено Законом о престолонаследии. Сперва надо бы изменить закон, а потом уже и отрекаться, Но времени нет!

Согласно законам Российской империи, опекун, а именно таковым государь являлся по отношению к сыну, не мог отказаться за наследника от его прав до достижения им совершеннолетия. Не мог Николай II отречься от имени сына, не попирая законов своего же собственного государства.

Более того. Никакого Манифеста от отречении не было. В мартовских газетах 1917 г. был опубликован Манифест, начинавшийся словами: «Мы, Божией Милостию Николай Второй…». Но это подлог. Николай II написал не Манифест, а телеграмму в Ставку — начальнику штаба, генерал-адъютанту, Генерального штаба генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву (впоследствии — создатель и Верховный руководитель Добровольческой армии, активный участник Белого движения; 1857–1918).

«Ставка

Начальнику Штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными Нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

г. Псков

2-е марта 15 час.____мин. 1917 г.

(Николай»)

Незаконность отречения очевидна всем, однако оно всех устраивает.

Гучков и Шульгин просят Николая II подписать два последних указа: о назначении князя Георгия Евгеньевича Львова (Рюриковича, кстати, чей род подревнее Романовых будет; 1861–1925), члена Московского комитета партии «прогрессистов» (ранее, с 1905 г., состоял в партии кадетов) председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Младшего (1856–1929) — верховным главнокомандующим. Уже бывший (после отречения!) государь подписал указы, датировав 14-ю часами — то есть временем, когда императором еще был.

А 3 марта в Могилева Николай заявляет главе штаба генералу Алексееву:

— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком государь собственноручно писал о согласии на вступление на престол сына своего Алексея.

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «„чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование».^{195}

Опираясь на первое и единственно известное отречение, 3 марта Михаил Александрович в свою очередь отрекся от престола.

И не нашлось в многочисленном роду Романовых человека, который осмелился бы сказать: «Теперь престол мой». Никто не объявил себя царем, никто не поднял армию, чтобы самому взойти на престол.

Великий князь Кирилл Владимирович лично привел в Таврический дворец гвардейский экипаж императорской яхты «Штандарт», всегда стоявшей у Дворцовой набережной — присягать новому трон.

Присягнули Временному правительству великие князья Александр Михайлович, Борис Владимирович, Сергей Михайлович, Дмитрий Константинович, Николай Константинович, Гавриил Константинович и Игорь Константинович.

Генералы свиты его императорского величества украсили себя красными бантами «изрядной величины».

Может быть, сами великие князья, высшая аристократия Российской империи, не имели ничего против революции?

Все, конец. И «…вроде как глубокий вздох облегчения прошел по стране, когда строй так бесславно покончил с собой».^{196}

Но ведь в стране есть армия! Есть же верные правительству гарнизоны! Есть еще силы задавить революцию в зародыше!

Да, есть. Но они придут в действие при условии, что будет для этого воля. Будет уверенность в смысле совершаемых действий. А этого нет ни у кого, Вернее, почти ни у кого.

В Москве жандармский полковник Мартынов предложил командующему войсками Московского военного округа, генералу от артиллерии Иосифу Ивановичу Мрозовскому (1857–1934) «в обстоятельствах, грозящих гибелью государству» взять власть в свои руки, объявить осаду взбунтовавшегося Петроградского гарнизона и присоединившихся к нему врагов Отечества. Он предлагал распустить и разоружить ненадежные части московского гарнизона, а надежных, придав юнкеров, полицию и кадетов, бросить на Петроград.

Генерал выслушал, но совершенно ничего не сделал. Собранные им военные слушали хмуро и, по словам Мартынова, «как-то апатично». Мартынову показалось, что «на деле они спасуют», Он оказался совершенно прав.

В итоге никто не поднял оружия, чтобы защитить историческую Россию. При советской власти Февральская революция как-то всегда оказывалась в тени, виделась только предшественницей для событий 26 октября 1917 г.

Но именно Февральская революция была рубежом: в одночасье рухнул политический строй, развивавшийся с раннего Средневековья. Сейчас трудно даже представить себе, каким колоссальным психологическим шоком оказалось отречение царя для великого множества людей. До сих пор во Франции показывают останки церквей, огаженных и разнесенных вдребезги прихожанами в 1790 г.: если король отрекся от престола, то и Бога нет! Стоит ли удивляться примерно таким же поступкам россиян? Они что, из другого теста?

Не в одном лишь «восстании масс», не в «смене строя» дело — наступила эпоха полного непонимания, что делать дальше. Время совершеннейшей растерянности. «Хай будэ республика — або цар був добрий».

К вопросу о «смене строя» — вот чего не было, того не было.

Глава 2. По законам всех революций

Берите суверенитета столько, сколько можете взять!

(Б. Н. Ельцин)

Февральская революция свершилась странно, Это одновременно и социальная революция, и какой-то запоздавший дворцовый переворот. На окраинах страны начинают шевелиться национальные революции, но пока они о себе громко не заявили. Вроде бы, ничто не предвещает быстрого прыжка в утопию.

Тем более, в России есть законнейшее правительство, Пусть временное — но законнейшее.

Члены Государственной думы с осени 1915 г. обсуждали список на случай согласия императора создать «министерство доверия». В апреле 1916 г. состоялось общее совещание всех оппозиционных партий (даже большевики участвовали в качестве наблюдателей). Обсуждался возможный «переворот», отречение императора в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Там же договорились, что будущее «правительство доверия» возглавит председатель Земско-городского союза князь Львов.

Когда 23 февраля 1917 г. в Петрограде началась забастовка, уже 25 февраля указом Николая II заседания Государственной думы были прекращены — с 26 февраля до апреля того же года. Царь с царицей искренне верили, что именно дума накаляет обстановку и «сеет мятеж».

Это, мягко говоря, не справедливо. Председатель Государственной думы и лидер партии октябристов Михаил Владимирович Родзянко (1859–1924) направил ряд телеграмм императору о событиях в Петрограде. Телеграмма, полученная в Ставке 26 февраля 1917 г. в 22:40 гласила: «Всеподданнейше доношу Вашему величеству, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения».

В телеграмме от 27 февраля 1917 г. он сообщал: «Гражданская война началась и разгорается. <…> Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты Если движение перебросится в армию <…> крушение России, а с ней и династии — неминуемо».

Дума и не подумала разойтись. Вечером 27 февраля она создала Временный комитет Государственной думы. А этот орган взял на себя функции верховной власти.^{197} Полномочия на создание такого комитета князь Львов получил от Николая II. Об этом, что характерно, ни в каких газетах не писалось: царь не хотел «сознаваться», что делится властью, а Временный комитет на хотел «засвечивать» своей связи с царем. Позже члены Временного правительства всячески подчеркивали, что взяли власть сами. Пусть незаконно — но сами! Видимо, таков уж был дух времени. Тем не менее, Временный комитет Государственной думы был самой что ни на есть легитимной властью — то есть наиболее законной, преемственной от прежней.

Почему Временный комитет? Сначала потому, что царь вроде велел Думе разойтись до апреля. Но название пришлось ко двору: ведь народ России еще не выбрал для себя формы правления. Не было никакого обсуждения, никакого выбора: быть ли ей монархией или республикой, каких министров назначать и каких депутатов выбирать. Необходимо Учредительное собрание, которое и создаст новое и притом вполне законное правительство России. А до того должно же быть в России правительство! Но — Временное.

Вся страна мгновенно поддержала Временное правительство. В ночь на 28 февраля 1917 г. комиссар Временного правительства, инженер-путеец и член партии «прогрессистов» Александр Александрович Бубликов (1875–1941) разослал по всей России депешу о том, что Государственная дума взяла на себя организацию власти в стране. И тут же все легко и просто подчиняются новой власти: и армия, и администрация на местах, и выборные лица в городах. Страна ликует, все ходят с красными гвоздиками в петлицах, люди обнимаются и целуются, танцуют на улицах и вообще очень радуются.

Никакой гражданской войны. Ни малейших попыток реставрировать царизм. Никаких столкновений представителей разных политических сил.

Лидер партии конституционалистов-демократов (кадетов) Милюков занял пост министра иностранных дел. Портфели получили и другие кадеты: министра путей сообщения — Николай Виссарионович Некрасов (последний генерал-губернатор Финляндии; 1879–1940), министра народного просвещения — Александр Аполлонович Мануйлов (1861–1929), министра земледелия — врач Андрей Иванович Шингарев (1869–1918). Пост военного и морского министра занял лидер октябристов Гучков. Министром финансов — юрист, издатель, крупный землевладелец и сахарозаводчик, беспартийный либерал Михаил Иванович Терещенко (1886–1956).

В Европе весь XIX век неуклонно ширилось число тех, кто мог участвовать во власти. В реальной, а не в шептании на ушко губернатору или в выпуске фиктивных законов, которые никто не собирается исполнять. Во Франции, Британии и Германии социал-демократы брали власть и пользовались ею ответственно и решительно.

В России же пришли к власти интеллигенты. Они не имели никакого опыта государственной работы. Или опыт хозяйственной и организационной работы в земствах (как французские провинциальные буржуа в XVI–XVIII веках). Или опыт безответственного сочинения «проектов», которые никто никогда и не собирался реализовывать. Или опыт консультаций, советов, подсказок. Опять же, совершенно безответственных.

Милюков, вероятно, видел себя эдаким современным Тьером: тоже профессор-историк. И тоже на фоне войны с Германией. Но Тьер сплачивал нацию и двигал войска, а Милюков только болтал.

Не менее характерны и переносы сроков выборов в Учредительное собрание. Провести такие выборы означает создать уже постоянное правительство России. Логично было бы провести такие выборы, скажем, в апреле 1917 г. Но они назначаются на май… август. ноябрь. «Временные» одновременно боятся принимать ответственные решения и тянут, чтобы дольше красоваться в роли «народных вождей».

До сентября 1917 г. Россия даже не объявлена республикой, и вообще непонятно, что же она из себя представляет. Монархия? Но царя нет. Империя? Но императора нет, завоеванные страны рвутся создавать собственные правительства, фактически империя разваливается. Михаил Булгаков прекрасно описал в «Белой гвардии» царских офицеров, служащих в Киеве. Которые ходят в форме императорской армии, но с красными бантами, а вокруг бушует революционная стихия и происходит немецкая оккупация.

Так, в неопределенном состоянии, Россия и плыла без руля и без ветрил весь 1917 г. Она и чуть ли не все правление Николая II плыла, доживая больше по инерции, а уж тут-то инерция сделалась совершенно очевидной. Подданные бывшей империи, ныне же граждане непонятно чего, разводили руками, окончательно переставая понимать: кто же они, какими должны быть, куда теперь плыть и каких берегов держаться.

Разумеется, утопической революции еще вполне можно избежать. Но для этого власть, пришедшая после социальной революции, должна быть решительной, жесткой и грозной. Чтобы одной рукой вела социальную политику, убеждала людей, что им нужна именно она, а другой подавляла сопротивление. Чтобы любители утопий знали: им не дадут проводить экспериментов. Чтобы все любители потрясений знали: всякий протест возможен только в строго отмеренных рамках.

Но власть Временного правительства — иная, 3 марта во всех газетах появилось сообщение, что «Временный комитет Государственной думы достиг такой степени успеха над темными силами старого режима, что это дозволяет ему приступить к более прочному устройству государственной власти». Правительство излагало программу:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям.

2. Свобода слова, печати, союзов, собрания и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и несении военной службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленным всем остальным гражданам.

Замечательный манифест! Просто блеск. В одночасье Россия становилась невероятно свободной страной. Слишком свободной для воюющей — ведь Первая мировая в разгаре, необходима концентрация власти, а не разгул прав и свобод. Широчайшая амнистия, под которую попало 100 000 человек, в их числе немало и уголовников, и законченных террористов. Один Махно чего стоит. Ловить же преступников некому — полиция «отменена», милиция еще не создана.

А тут еще «неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении». Это ведь уже прямой подкуп солдатиков петроградского гарнизона, которые так не хотели на фронт. Многие из них и против «гнилого царизма» выступали только потому, что очень уж не хотели менять сытую гарнизонную жизнь с увольнениями в Петроград на фронт, где страшно и опасно. Эти солдатики получили то, чего добивались. И тем самым приобрели опыт получения от властей поблажек. Что стало, может быть, самой опасной из мин, заложенных Манифестом 3 марта под всю дальнейшую жизнь России: солдаты и матросы, слишком не хотевшие на фронт, стали основной вооруженной поддержкой большевиков. Тем более, большевики имеют немалые деньги и просто покупают гарнизоны.

Период с февраля по октябрь 1917 г. и советские, и «буржуазные» историки называют словом «двоевластие». Потому что в стране одновременно существуют и Временное правительство, и Советы. Советы — крайне примитивная форма власти, некий гибрид митинга с парламентом, исполнительной властью и даже с элементами суда.

Первым в истории Советом стал Совет уполномоченных в Иваново, в мае 1905 г. Всего же за годы революции 1905–1907 гг. появились 62 Совета, в том числе Совет солдатских и казачьих депутатов в Чите, Советы матросских, рабочих и солдатских депутатов в Севастополе, в Тверской губернии образовались Советы крестьянских депутатов.

Первые Советы не только выясняли, какая власть лучше, но руководили военными действиями, хозяйством, общественной жизнью, даже женили и разводили. А одновременно выборы в них велись разными партиями, и получалось — внутри советской системы был возможен какой-то своеобразный парламентаризм, даже партийная борьба.

Примитивно? Привет из прошлого? Из эпохи Земских соборов XVII века? Несомненно. Но в условиях войны, нехваток во всем, экстремальных обстоятельств «чем проще, тем лучше». Вовсе не нужно расчленения власти по функциям, разделения ее ветвей.

В феврале 1917 г. начали расти, как грибы, Советы рабочих и солдатских депутатов, а в провинции — Советы крестьянских депутатов: волостные, уездные и губернские. Уже в марте действует больше 600 Советов разного уровня. К Октябрьскому перевороту существуют уже 1429 Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, 33 Совета солдатских депутатов, 455 Советов крестьянских депутатов. Депутаты избирались на сходках рабочих, крестьян или солдат — всех, кто явился.

Весной 1917 г. еще нет никакой системы советской власти, все это неопределенно и рыхло. Но и тогда Петроградский Совет фактически выполняет функции правительства, пытается играть роль Всероссийского.^{198} Уже 2 марта он издает знаменитый «Приказ № 1 Петроградского Совета по гарнизону Петроградского округа», которым объявлялось, что воинские части подчиняются ему, Петросовету, а «приказы военной комиссии Государственной думы должны выполняться за исключением тех случаев, когда противоречат приказам и решениям Совета». Этим же приказом Петросовет вводит «новые отношения» в армии. Вот такие: «…Вставание во фронт и отдавание чести вне службы отменяется. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, ваше благородие и т. д. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д. Грубое обращение с солдатами <…> и в частности, обращение к ним на „ты“ воспрещаются».

Все воинские подразделения, начиная с роты, согласно этому «Приказу № 1», обязаны были избрать свои солдатские комитеты. Оружие должно «находиться в распоряжении и под контролем <…> комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам». А обо всех случаях «недоразумений между офицерами и солдатами» надо тоже доносить в комитеты.

Действие «Приказа № 1» мгновенно переносится на всю остальную армию — в том числе, и на фронтовые части. При каждом командире учреждается эдакий солдатский парламент, парализующий работу командного состава — но зато тешащий сознание рядовых.

Политические руководство Советов изо всех сил стремится навести в этом анархическом многообразии порядок. 1 июня 1917 г. собирается Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов; 25 октября, в канун Октябрьского переворота — Второй. А ведь есть еще и крестьянские Советы, 10–25 ноября проходит Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов. С 26 ноября по 10 декабря — Второй. Началось объединение Советов разных групп населения, выстраивание стройной системы Советов.

Временное правительство было невероятно популярно в марте и апреле, ибо стало символом обрушившейся на народ свободы. К маю оно начало утрачивать популярность — потому что было не в состоянии решить ни одной из стоявших перед Россией проблем. Его даже в Петрограде слушаются ровно настолько, насколько хотят. А уж в провинции — тем более.

Полиция разогнана, в армии разрушена вертикаль власти. После «Приказа № 1» правительство может использовать войска только с их согласия.

9 марта 1917 года (царизм пал чуть больше месяца назад!) Гучков писал генералу Алексееву: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов».

Само слово «двоевластие» придумал для этого времени В. И. Ленин. Его верный соратник Лев Троцкий называл систему иначе: «двоебезвластием». Князь Львов говорил, что Временное правительство — власть без силы, а Советы — это сила без власти.

Коммунисты в СССР рассказывали сказки, что советы изначально противостояли Временному правительству и хотели его свергнуть. Чепуха. Коммунисты очень хотели бы использовать Советы для борьбы со Временным правительством, но и у Советов, и у Временного правительства было много общего:

• во-первых, желание не допустить кровопролития, договориться мирным путем, и создать новую твердую власть;

• во-вторых, общий идеал: Учредительное собрание.

В ночь на 2 марта Временный комитет и Исполком Петросовета заседают в кабинете Родзянко. Совместно.

3 марта 1917 г. в тех же газетах и рядом с манифестом Временного правительства печатается заявление Исполкома Петросовета: «демократия должна оказать свою поддержку» Временному правительству — в том числе, и в подготовке Учредительного собрания. Тон заявления весьма холоден — но и никакой враждебности, никаких выпадов, тем более призывов к борьбе. Наоборот…

Временное правительство предлагает Исполкому участвовать в своей работе. Исполком отказывается. Тогда думцы предлагают министерские портфели председателю социал-демократу Совета Николаю Семеновичу Чхеидзе (1864–1926) и его заместителю — Александру Федоровичу Керенскому (1881–1970). Чхеидзе отказался, Керенский же согласился принять портфель министра юстиции — вопреки решению Исполкома!

Почему это сошло ему с рук? А такова уж Советская власть:

— На пленуме Петросовета выступали меньшевики, и предлагали «революционный контроль» над деятельностью Временного правительства. (Зал встречает их предложения восторженным ревом и овацией.)

— Выступают большевики: «никаких сделок с буржуазией!!!» (Зал опять ревет и аплодирует.)

— Исполком докладывает, что решил не входить в правительство. (Восторг, овация зала.)

— Выступает Керенский: он вынужден был принять решение за пять минут. И решил идти во власть, чтобы войти в правительство, как защитник рабочих и выразитель их интересов. (Зал опять орет, аплодирует, ликует.)

В результате Керенский получает санкции войти в правительство от пленума Петросовета через голову Исполкома.

Наверное, Советы хорошо работали бы в XVII веке, в эпоху Земских соборов, или в аграрных странах со спокойной, неторопливой жизнью. Там, где люди руководствуются в основном традициями, их поведение просто и хорошо предсказуемо. В динамичном же обществе начала XX века такая форма власти оказывается очень уж аморфной, шумной, неопределенной. Гибрид парламента, правительства и митинга оказывается в руках любого ловкого демагога, а уж тем более — в руках достаточно шумной, уверенной в себе группировки крикунов и демагогов.

Большевики считали, что двоевластие продолжалось до сентября 1917 г. Но это не так. С конца апреля — мая года Временное правительство и Советы сближаются, неся общую ответственность за происходящее.

Толчком послужила нота Временного правительства от 19 апреля. Правительство разъясняло союзникам, что Россия не собирается выходить из войны. В советах содержание ноты вызвало возмущение: мол, воевать надо только для защиты завоеванной свободы (найти бы еще того, кто на нее посягает.).

Обсуждая с Советами ноту, 26 апреля Временное правительство предлагает им непосредственное участие в делах управления. И возникает общее правительство — из министров первого Временного правительства (10 мест из 16 осталось у либералов, которых левая пресса тут же окрестила «министрами-капиталистами») и представителей Советов.

Из Советов же перешли: трудовик Павел Николаевич Переверзев (министр юстиции; 1871–1944), эсер Виктор Михайлович Чернов (министр земледелия; 1873–1952), меньшевик Матвей Иванович Скобелев (министр труда; 1885–1938), меньшевик Ираклий Георгиевич Церетели (министр почт и телеграфов; 1881–1959), народный социалист Алексей Васильевич Пошехонов (министр продовольствия; 1867–1934).

Самую зловещую роль из этих новых министров сыграл вступивший в партию эсеров Керенский (военный и морской министр). Изначально он был лидером так называемой «трудовой группы», близкой к народникам. По его инициативе в Петрограде в июне 1915 года произошло совещание народников. Пришли к заключению, что самодержавие не способно защитить страну, предотвратить внутреннюю разруху, и потому «наступил момент взяться за решительное изменение системы государственного управления». Сейчас новоиспеченный эсер Керенский переходит от теории к практике. Лучше бы он этого не делал!

Разумеется, новое коалиционное правительство не может в единый момент решить всех проблем, стоящих перед Россией. Россияне по-прежнему так различны по интересам, взглядам, политическим убеждениям, что им крайне трудно договориться. После февраля власть в стране оказалась рассредоточенной. Многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытается урвать частичку власти.

Но главное — возникает некое общее правительство, признаваемое большинством населения.

Собственно говоря, это конец двоевластия.

…А это зависит от целей. Если нужны изменения, которых хотят миллионы людей и которые этим людям полезны, то революция закончена. Власть — у нового и законного правительства, две формы новой власти объединяются, пора переходить к решению насущных задач.

Если же хотеть воплощения в реальность утопии, то революция вовсе не закончена: для построения утопии власть еще не захвачена.

Не пустить утопистов ко власти вполне реально, но для этого нужно строить государство и решать текущие задачи. А как раз этого прекраснодушные интеллигенты делать не умеют и не хотят.

«Второй революции» хотят четыре политические силы.

Во-первых, левые социалисты-революционеры (эсеры), прямые потомки радикальных народовольцев, своего рода национальные социалисты России. В марте 1917 г. они порывают с остальной партией, требуя выхода из войны, прекращения сотрудничества со Временным правительством, немедленной социализации земли.

Во-вторых, черная сотня — эта сила хочет социализма для русского народа и очищения России от «инородцев»; то и другое можно получить только революционным путем.

В-третьих, анархисты. Это вовсе не теоретики из кружка князя Кропоткина и не мирные последователи Прудона. Впрочем, даже анархисты мирного времени были далеко не безобидны. Мужчины на демонстрациях шагали в черной коже или чуть ли не в карнавальных нарядах: — в охотничьих шапочках с беличьими хвостиками, во фраках, надетых поверх простонародных поддевок, в татарских халатах и малахаях. Дамы щеголяли или в крайне «смелых» нарядах (скажем, в юбках, едва прикрывавших колено), или в пышных ночных рубашках того времени. Иные размалевывали лица, как индейцы. Официальным гимном анархистов было:

По улицам ходила большая крокодила,
Она, она голодная была!
Во рту она держала
Кусочек одеяла
И думала она,
Что это ветчина.

Во время революции 1905–1907 гг. анархисты собрали «беспартийный рабочий съезд». Многие боевые организации рабочих выступали под их знаменами. Реяло черное знамя и над Красной Пресней в декабре 1905 г.

В марте 1917 г. анархисты захватили дачу Дурново на Полюстровской набережной, д. 22, и сделали ее своим штабом.

В представлении анархистов, переход от капитализма к коммунизму, а затем и к полному безвластию требует буквально нескольких дней. «Борьба за коммунистический строй должна начаться немедленно», — писал один из их лидеров, А. Ге.

Анархистов поддерживало до полумиллиона человек, в основном вооруженных — солдат и матросов. Поведение их было таково, что появился термин «анархо-бандитизм».

Наконец, в четвертых, большевики.

Они последовательнее других. Еще в 1915 г. Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую».^{199}

Лозунги неизбежности, желательности, полезности Гражданской войны, необходимости ввести диктатуру пролетариата и строить коммунизм большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

Большевики были готовы на любые преступления, включая национальную измену. Про «пломбированный вагон» в СССР знать людям не полагалось. Из цикла «Звездные часы человечества» Стефана Цвейга вырезали рассказ «Пломбированный вагон». Ни в одном сборнике, ни в шеститомном Собрании сочинений Цвейга на русском языке его нет. Писал Цвейг довольно романтически: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети».^{200}

Почему скрывали? А потому, что ехали большевики, договорившись с германской разведкой. Потому, что вместе с большевиками ехали два офицера германской разведки — для работы в России. Потому, что большевики регулярно получали очень большие деньги от немцев на революционную пропаганду: Генеральный штаб Германской империи считал, что пораженцы — естественные союзники. Чем больше будет смута в России, тем лучше для Германии во время войны. В апреле-октябре 1917 г. в штабы большевиков неоднократно заходили сотрудники германской разведки и вели долгие беседы.

Называя вещи своими именами — большевики были изменниками и немецкими агентами влияния, а их организация — «крышей» для германской разведки. Об этом откровенно писали газеты, в том числе и советские. По мнению «Русской воли» «то, что Ленин — предатель, всякому честному рассуждающему человеку было понятно еще до его приезда в Россию».^{201} В «Живом слове» печатали заметку «Оплеуха большевикам», утверждая, что они «не товарищи, а шакалы и черные вороны — соратники провокаций и братаний с врагами».^{202}

Даже в рядах самих рядовых большевиков раздавались голоса, что предателя Ленина «надо повесить».^{203}

Зато большевики нисколько не стеснены в деньгах. В феврале 1917 г. они захватили особняк известной балерины и царской любовницы Матильды Кшесинской и оттуда руководили подготовкой ко «второй революции». В том числе, уже в апреле-мае 1917 г. нанимая китайцев, латышских стрелков и легко вооружая Красную Гвардию.

Богатые и сильные большевики легко управляли черносотенцами — в своих интересах. Левые эсеры и эсеры-максималисты мгновенно оказались в положении мелких, не самостоятельных группок. Анархисты сами не хотели создавать никакой организации — из идейных соображений. Естественно, все революционеры группируются вокруг большевиков.

Долгое время большевики вовсе не были многочисленнее и сильнее меньшевиков. Во время Первой русской революции 1905–1907 гг. численность партии меньшевиков — порядка десяти-пятнадцати тысяч человек. Большевиков — около десяти тысяч, в том числе в Петербурге — три тысячи, и в Москве — две тысячи.

Во время Первой мировой войны меньшевики поддержали свое правительство — в точности, как европейские социал-демократы. А вот большевики всячески желали ему поражения и вели антивоенную агитацию. В результате они и пострадали куда больше — к февралю 1917 г. меньшевиков было порядка ста тысяч человек, большевиков — не более сорока тысяч.

Между февралем и октябрем 1917 г. произошло удивительное — большевики стремительно выросли и численно, и по значению. А меньшевики резко пошли вниз и фактически сошли с политической сцены. На выборах в Учредительное собрание в конце 1917 г. меньшевики набрали только 2,3 % голосов, причем больше половины дало Закавказье — в Грузии они даже стали правящей партией.

Утверждая право своей партии на власть, Ленин писал: «Марксизм как единственно правильную революционную теорию Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханный мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».^{204}

Даже если принимать всерьез его высказывания, все же непонятно: почему именно большевики? почему не реформы, а построение утопии?

Ответ будет простым и жестким. Потому что большевики (как и другие революционеры) открыто «работают на понижение» — апеллируют к самым темным стремлениям, обращаются к самым безответственным и неприятным элементам в обществе: к тем, кто и не хочет никакой ответственности.

Большевики нанимают служить себе китайцев и латышей именно потому, что инородцы нимало не чувствуют себя связанными со страной и народом. Они готовы честно служить тому, кто платит.

Кто из рабочих записывается в Красную Гвардию — то есть в незаконные вооруженные формирования? Вряд ли хорошие рабочие высокой квалификации. Скорее пойдет городская шпана, скрывающаяся от призыва на военных предприятиях, за «бронью». И конечно же, охотно пойдут всяческие криминальные элементы, «социально близкие» для революционеров.

Так большевики готовят тот «кулак» из инородцев и городской шпаны, которым хотят нанести удар по законной власти.

А население страны большевики всячески стараются разложить и деморализовать. И без их пропаганды народ и Временному правительству и Советам подчиняется ровно постольку, поскольку этого хочет.

Советы чаруют массы тем, что дают больше «свободы» самого странного толка: права не делать совершенно ничего для общества и государства, ни от кого и ни от чего не зависеть, никому не подчиняться и вообще творить, что угодно.

Временное же правительство стремится сохранить в стране хоть какой-то порядок и хоть какую-то управляемость.

Помните, в свое время П. А. Столыпин, обращаясь к социалистам, произнес с трибуны Второй Государственной думы свое знаменитое: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия»?

Большевики поддерживают и поощряют даже не тех, кому нужны великие потрясения, а тех, кто лучше других себя именно в эпоху великих потрясений чувствует.

Любое правительство, любая власть оказываются заложниками этой массовой безответственности. Власть получает тот, кто последовательнее других отказывается от власти и терпит больше безобразия и беззакония. Это «и так существует»? Да. Но есть огромная разница между попытками не дать обществу развалиться и сознательной работой на развал. Именно это последнее революционеры и делают, а большевики среди них первые.

Вроде бы, власть пока существует, гражданской войны пока нет, Но во многих регионах — например, в Финляндии, Польше, на Кавказе — уже и постреливают; во многих областях страны вообще нет никакой определенной власти. Даже в самом Петербурге можно наблюдать такого рода сцены: «…в ранний утренний час, в пустынном парке на Крестовском острове, возле дворца, я видел, как матросы охотились на человека. Как на дичь… Человек в разорванной морской тужурке, с непокрытой головой и залитым кровью лицом, задыхаясь, бежал рывками, из последних сил».^{205}

В ноябре 1917 г. на Перинной линии, в самом сердце Санкт-Петербурга, балтийские матросы насадили на штыки двух девочек — примерно трех и пяти лет. Насадили и довольно долго носили еще живых, страшно кричащих детей. А их маму, жену офицера («золотопогонника» — так они называли), долго кололи штыками, резали ножами и в конце концов оставили на снегу, перерезав сухожилия на руках и ногах — чтобы не могла уползти, чтобы наверняка замерзла. Она и умерла — от потери крови, от холода, ужаса и отчаяния.^{206}

Глава 3. Кто делал революцию и зачем?

Борцы с человечеством за идею.

(Д. Шидловский)

Сохранилось довольно много рассказов, в которых революционеры весьма откровенно повествуют, зачем и почему начали борьбу с окружающим миром. Истории довольно однообразные.

Начать стоит с того, что ни один из них не рисует сколько-нибудь осмысленного проекта будущего. В лучшем случае, ведутся расплывчатые, неопределенные речи о «светлом будущем» — но всегда без конкретизации. Прекрасный пример тому «сны Веры Павловны» из творения Н. Г. Чернышевского «Что делать?». В снах выведен некий идеальный мир, но он даже менее конкретен, нежели остров Утопия или Город Солнца. Некая абстракция, предназначенная не для воплощения в жизнь, а для эмоционального переживания.

Революционеры-утописты Нового времени ссылаются на науку столь же рьяно, как средневековые утописты — на «истинную» религию. Но очень многое в их текстах предназначено именно для эмоционального восприятия. Но что характерно — все прекрасное у них отвлечено от реального мира и принадлежит к области чистых идей. Революционер — тот, кто выбрал некие абстрактные идеи и готов идти за них на смерть. Но что реально означает «идти на смерть»? В первую очередь — готовность убивать.

Революция для них — нечто прекрасное. Описывая совершенно отвратительную бойню в Вандее 1793 г., Виктор Гюго утверждает: «Над революциями, как звездное небо над бурями, сияют Истина и Справедливость». А свору убийц описывает как «…воинский стан человечества, атакуемый всеми темными силами; сторожевой огонь осажденной армии идей; великий бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны».^{207}

Абстрактные идеи — прекрасны. Реальный мир — только поле торжества или гибели этих абстракций. А сцены разрушения и гибели реального мира вызывают восторг.

В 1970-е годы были написаны, а в 1990-е опубликованы мемуары двух свидетельниц Большого Террора. Обе — коммунистки со стажем. У обеих мужья тоже коммунисты, и оба уничтожены. Обе они из тех, кто уже в 1918 г. организовывал и проводил в жизнь обрушившийся на страну кошмар. «Всем хорошим в своей жизни я обязана революции! — экспрессивно восклицает Евгения Гинзбург — уже не восторженной девицей, а почтенной матроной, мамой двух врослых сыновей. — Ох, как нам тогда было хорошо! Как нам было весело!»

Когда было до такой степени весело неуважаемой Евгении Семеновне? В 1918–1919 гг. Как раз когда работало на полную катушку Киевское ЧК. Работало так, что пришлось проделать специальный сток для крови.

Кое-какие сцены проскальзывают и у Надежды Мандельштам: и грузовики, полные трупов, и человек, которого волокут на расстрел. Но особенно впечатляет момент, когда юный художник Эпштейн лепит бюст еще более юной Надежды и мимоходом показывает ей с балкона сцену — седого, как лунь, мужчину ведут на казнь. Каждый день водят, а не расстреливают, только имитируют, и это ему такое наказание — потому что он бывший полицмейстер и был жесток с революционерами. Он еще не стар, этот обреченный, он поседел от пыток.^{208}

Но саму Надежду Мандельштам и ее «табунок» все это волновало очень мало. В «карнавальном» (именно так: «в карнавальном») Киеве 1918 г. эти развращенные пацаны «врывались в чужие квартиры, распахивая окна и балконные двери, крепко привязывали свое декоративное произведение [на глядную агитацию к демонстрации — плакаты, портреты Ленина и Троцкого, красные тряпки и прочую гадость — А. Б.] к балконной решетке».^{209}

«Мы орали, а не говорили, и очень гордились, что иногда нам выдают ночные пропуска и мы ходим по улицам в запретные часы».^{210} Словом, этим… (эпитет пусть вставит читатель) было очень, очень весело в заваленном трупами, изнасилованном городе. Весело оттого, что можно было «орать, а не говорить», терроризировать нормальных людей и как бы участвовать в чем-то грандиозном — в «переустройстве мира».

Про портреты Ленина и Троцкого… По рассказам моей бабушки, Веры Васильевны Сидоровой, в Киеве 1918–1919 гг. эти портреты производили на русскую интеллигенцию особенное впечатление. Монгольское лицо Ленина будило в памяти блоковских «Скифов», восторженные бредни Брюсова про «Грядущих гуннов», модные разговоры о «конце цивилизации». Мефистофельский лик Троцкого будил другие, и тоже литературные ассоциации. Монгол и сатана смотрели с этих портретов, развешанных беснующимися прогрессенмахерами.

«Юность ни во что не вдумывается?»^{211} А вот это уже прямая ложь! И еще — типичный пример вранья коммунистов: свои глупости и заблуждения они относят ко всему человечеству. Остальных людей как бы и нет. Не задумывается? Это смотря какая юность.

За работу по изготовлению и развешиванию «наглядной агитации» «табунку» платили, а «бежавшие с севера настоящие дамы давали необычайные домашние пирожки и сами обслуживали посетителей».^{212}

Наверное, и у этих «настоящих дам», и у обитателей квартир, в которые врывался «табунок», были дочки-сверстницы этих «орущих, а не говорящих». Эти люди тоже ни о чем не задумывались? И их дети тоже? Кстати, дочки этих дам, среди прочего, учились печь «необычайные пирожки». Тоже совсем другой опыт, а не опыт «орать, а не говорить».

Но этих людей Надежда Мандельштам не замечает. Их нет. Их жизненного опыта тоже нет. «Двадцатые годы оставили нам такое наследство, с которым справиться почти невозможно».^{213} Это навязчивое, стократ повторенное «мы»! «Проливая кровь, мы твердили, что это делается для счастья людей».^{214} Все навязчивые варианты: «Мы все потеряли себя…», «с нами всеми произошло…».

Тут возникает все тот же вопрос: почему малопочтенная Надежда Яковлевна так упорно не видит вокруг себя людей с совершенно другим жизненным опытом? Людей, которым в 1918-м и 1919 гг. вовсе не было весело? Помните начало «Белой гвардии» Михаила Булгакова? «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй».^{215} И у него же сказано, что год 1919 г. был еще страшнее предшественника (не для Мандельштам и ей подобных).

Почему не возникает вопроса, даже в старости: а что думали жильцы квартир, в которые среди ночи врывался «табунок»? Им что, тоже было так невероятно весело? Они тоже проливали кровь для счастья человечества? Это их жизнь оставила такое наследство, с которым справиться почти невозможно? И юность бывает разная, и зрелость. Медленно убиваемый полицмейстер, может быть, и был жесток с революционерами (а что, он их медом должен было потчевать?). Однако и для него, и для бежавших с севера дам и их дочерей (интересно, а где были мужья и сыновья этих дам?) Киев был каким угодно, но только не «карнавальным». В любом случае, эти люди не «проливали кровь, утверждая, что делают это для счастья человечества». Они не теряли себя, с ними не произошло ничего такого, что поставило бы их за грань цивилизации. Они не оставили наследства, с которым «почти невозможно справиться».

Но в том-то и дело, что эти люди для Надежды Яковлевны не существуют. Нельзя даже сказать, что они для нее не важны или что она придает мало значения людям с другими биографиями и другой исторической судьбы. Она просто отрицает самый факт их существования.

Или вот… У некоего Мстиславского «на балконе всегда сушились кучи детских носочков, и я удивлялась, зачем это люди заводят детей в такой заварухе».^{216} Но она и после «заварухи» не заводила детей.

Нет худа без добра — детей у этой наследницы двадцатых годов нет. Не было и у Екатерины Михайловны Плетневой, дочери убитого коммунистами полицмейстера, но по совершенно другой причине. Екатерина Михайловна разницу между женой и вокзальной блядью прекрасно осознавала, детей хотела. Но… «Какое право я имею привести ребенка в этот ад?!» — говаривала она в годы, пока было не поздно. Когда стало не страшно иметь детей — в том числе и дворянам — было поздно.

Две ровесницы, обе бездетные. Но какие разные по смыслу судьбы! Какие разные жизни они прожили!

Так же точно и веселая коммунистическая дама Евгения Гинзбург ничего не забыла, но ничему и не научилась. В свое время Александр Твардовский не захотел печатать в «Новом мире» ее автобиографический роман: «Она заметила, что не все в порядке только тогда, когда стали сажать коммунистов. А когда истребляли русское крестьянство, она считала это вполне естественным». Эти слова Твардовского в послесловии к американскому изданию «Крутого маршрута» доносят до читателей друзья Евгении Гинзбург, Орлова и Лев Копелев (своего рода форма печатного доноса).^{217}

Но ведь в ее книге и вправду нет ни слова покаяния. Даже ни слова разочарования в том, чему служила всю жизнь! Если там и появляется мотив раскаяния, то исключительно покаяния стукачей, причем конкретно тех, кто сажал ее близких. Или «фашистского» офицера Фихтенгольца, оказавшегося в советском лагере на Колыме.^{218}

По поводу же собственной судьбы — только ахи и охи про то, как все было замечательно. И никакой переоценки! Вот только трудно поверить, что так уж обязана Евгения Семеновна революции прочитанными книгами. «Мой дед, фармацевт Гинзбург, холеный джентльмен с большими пушистыми усами, решил, что когда девочки (моя мама и сестра Наташа) вырастут, он отправит их учиться в Женеву» — свидетельствует Василий Аксенов в предисловии, написанном к книге матери.^{219} В русском издании этого предисловия нет.

Впрочем, и сама Евгения Семеновна проговаривается об отце: «учил в гимназии не только латынь, но и греческий».^{220} Неужели такой отец и безо всякой революции помешал бы ей читать книги, самой получать образование? Смешно и подумать.

Вот первый вывод, который приходится сделать, Для революционеров созидать, делать хоть что-то полезное попросту не интересно и не весело. Их эмоциональная жизнь никак не связана с любым созданием чего бы то ни было. Это люди, которые не испытают удовольствия от мастерства другого человека. Не порадуются возделанному полю, первым росткам или красивому зданию. Ни Киев у Мандельштам, ни Казань у Гинзбург никак вообще не описаны. Этих старинных прекрасных городов для них просто не существует. Они — только фон для суечения революционеров, и только.

Второе — они патологически бесплодны. Ведь семейная жизнь, рождение и ращение детей — тоже форма созидания. У них же ненормально мало детей. На сто революционеров придется намного меньше потомков, чем на любые сто человек сравнимого уровня образования и материального достатка. А среди детей очень много тех, кто вырос вдали от отцов и матерей и не имеет с ними ничего общего.

Они не остановятся посмотреть, как играют жеребята или как утка учит плавать утят. Их не умилит красивый дед с длинной сивой бородой или малыш, обнявший младшего братика. У них не возникает никакого чувственного переживания, тем более не увлажнятся глаза при виде беременной, за юбку которой цепляется ребенок чуть постарше, или матери, которая кормит грудью.

Если они и отметят сделанный труд или красоту человека — скорее всего, это «от головы». А эмоции спят.

Третье — их эмоциональная жизнь связана исключительно с разрушением. Революционерам весело разрушать и убивать. Чувственные переживания, приятное волнение, учащение пульса появится у них при звуках артиллерийской дуэли, при виде пожаров и взрывов, от звука выстрелов, гула скачущей конницы, диких криков гибнущих в огне людей. Вот от этого у них адреналин тут же оказывается в крови! Вероятно, коммунары тоже ликовали, переживали своего рода восторг, когда поджигали Париж.

Четвертое — они не считают людьми никого, кроме себя и себе подобных. Мы все для революционеров — только двуногая фауна, фон для них самих. Как те «настоящие дамы» и их дочки для Надежды Мандельштам.

Пятое — они никогда не раскаиваются в своих преступлениях. Да и с чего бы раскаиваться? «Мы» — невыразимо прекрасны и правы по определению. А «не мы» — все равно скоты и ничтожества.

Разумеется, такое отношение к жизни ставит революционеров на грань, даже за грань психической нормы. В их среде невероятное число сумасшедших. В психиатрических лечебницах окончили свои жизни венгр Бела Кун и чех Карел Гинек Маха, чекист Михаил Сергеевич Кедров и первый русский марксист Петр Никитич Ткачев, там побывала треть народовольцев, проходивших по процессам 1870-х. Необычайно высокий процент. Назвать революционеров «ненормальными» — отнюдь не преувеличение.

Глава 4. От социальной революции — к утопической

— Народ этого не позволит…

— Так уничтожить народ!

(Ф. М. Достоевский)

В мае 1917 г. анархисты устроили две вооруженные демонстрации. Их ораторы призывали к террору и анархии. Вскоре предводители перешли к боевым действиям, чтобы спровоцировать вооруженные выступления.

Уже 5 июня около полусотни анархистов захватили редакцию, контору и типографию газеты «Русская воля». И тут же издали листовку:

«К рабочим и солдатам. Граждане, старый режим запятнал себя преступлением и предательством. Если мы хотим, чтобы свобода, завоеванная народом, не была украдена лжецами и тюремщиками, мы должны ликвидировать старый режим, иначе он опять поднимет свою голову. <…> газета „Русская воля“ (Протопопов) сознательно сеет смуту и междоусобицы <…> мы, рабочие и солдаты, <…> хотим возвратить народу его достояние и потому конфискуем типографию „Русской воли“ для нужд анархизма. Предательская газета не будет существовать.

Но пусть никто не усмотрит в нашем акте угрозу для себя, свобода прежде всего. Каждый может писать, что ему заблагорассудится. Конфискуя „Русскую волю“, мы боремся не с печатным словом, а только ликвидируем наследие старого режима, о чем и доводим до общего сведения.

Исполнительный комитет по ликвидации газеты „Русская воля“».

Временное правительство, естественно, послало в типографию отряд войск. Окруженные анархисты в конце концов сдались, были арестованы и доставлены под конвоем — но не в тюрьму, а, на съезд Советов.

Затем, 7 июня, в ответ на захват типографии министр юстиции Временного правительства Переверзев отдал приказ очистить дачу Дурново. Сложность заключалась в том, что к февралю 1917 г. дача принадлежала члену Государственного совета, генерал-адъютанту. Генералу от инфантерии Петру Павловичу Дурново (1835–1919). После Февральской революции там разместились не только Петроградская федерация анархистов-коммунистов и организация эсеров-максималистов, но и правление профсоюзов Выборгского района, профсоюз булочников, комиссариат рабочей милиции 2-го Выборгского подрайона, Совет Петроградской народной милиции, и рабочий клуб «Просвет».

Поднялась волна возмущения и протеста. В тот же день начали забастовки четыре предприятия Выборгской стороны, а к 8 июня их количество возросло до 28.

Через день, 9 июня, анархисты созвали на даче Дурново конференцию, на которой присутствовали представители 95 заводов и воинских частей Петрограда. Они создали Временный революционный комитет и решили 10 июня захватить несколько типографий и помещений, тем самым начав «Вторую революцию».

В то же время большевики приурочили свое выступление к работе I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (3–24 июня 1917 г.) — туда было делегировано 533 эсера и меньшевика и всего 105 большевиков.

Но тут возникла проблема: большевики хотели выступать под лозунгами «Вся власть Советам!», а Советы этого как раз не хотели. Большевики назначают на 10 июня «демонстрацию», то есть вооруженное выступление. Съезд запретил ее и обвинил большевиков в «военном заговоре».

Большевики планировали выйти к Мариинскому дворцу в Петербурге — там заседало Временное правительство. Предполагалось вызвать министров из здания для «общения с народом», а специальные группы людей должны были орать и свистеть, выражая «народный гнев» и подогревая толпу.

При благоприятном развитии событий предполагалось тут же арестовать Временное правительство. Конечно, «…столица должна была немедленно на это отреагировать. И в зависимости от этой реакции ЦК большевиков <. > должен был объявить себя властью».^{221}

А если начнется сопротивление? Временное правительство арестовано, а идут манифестации с требованием: «Отпустить!»? Что, если верные правительству военные части выступят в защиту правительства с оружием в руках? Такое сопротивление предполагалось «подавить силой большевистских полков и орудий».^{222} Полки и орудия были — к этому времени большевики на деньги германского Генерального штаба наняли латышских стрелков и начали вооружать Красную Гвардию.

Вот она и Гражданская война, Уже сияет улыбкой «Веселого Роджера».

На этот раз устроить бойню не удалось: оказалось, все политические силы решительно против большевистских планов. Правительство заявило, что «всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти». С 9 июня по Петрограду разъезжали вооруженные патрули.

Съезд же Советов выпустил воззвание, в котором заявлял, что демонстрация подготавливается большевиками без воли и участия Советов.

Большевики вынуждены были пойти на попятный.

Меньшевик Церетели писал: «Ни у кого из нас нет сомнений, что мы стояли перед возможностью кровавых столкновений на улицах Петрограда, подготовлявшихся большевистской партией, чтобы в случае недостаточного отпора со стороны демократии, захватить власть и установить свою диктатуру. Нет никакого сомнения, что большевики держат в готовности свои силы, чтобы при более благоприятных условиях предпринять новую авантюру».^{223}

Советы готовятся провести демонстрацию 18 июня под лозунгами доверия Временному правительству. Большевики тоже готовятся — печатается огромное количество плакатов и транспарантов, ведется пропаганда.

К этому времени у них выходит 27 газет на русском языке и еще 14 — на языках народов бывшей Империи. Большевики даже приобрели собственную типографию — за 260 000 рублей.

В демонстрации участвовало до 500 000 человек. Лозунги: «Полная поддержка Временному правительству!» «Война до победного конца» и «Да здравствует коалиционное правительство!» — тонут в океане большевистских: «Вся власть Советам!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Хлеба, мира, свободы!». Так же проходят демонстрации в Москве, Минске, Иваново-Вознесенске, Твери, Нижнем Новгороде, Харькове и других городах. Анархисты сначала заявили, что «протестуют против демонстрации с буржуазными социалистами», но к часу дня вышли на Марсово поле с черными знаменами и плакатами.

Реально это был вотум недоверия коалиционному правительству, и от отставки его спасло одно: 19 июня началось наступление на фронте. В Петрограде прошли демонстрации под лозунгами: «Война до победного конца!». Тем самым «кризис неслыханных размеров надвинулся на Россию…».^{224} Увы, наступление захлебнулось. Когда потребовалось ввести в дело подразделения второй линии, резервы, большинство полков, еще недавно полностью поддерживавшие Керенского, принялись митинговать, а наступать отказались. Прорвавшиеся было части первой линии вынуждены были отойти.

Во-вторых, демонстрация 18 июня 1917 г. стала новой репетицией путча. Пока одни анархисты и большевики демонстрировали, их сотоварищи напали на тюрьму «Кресты» и освободили четверых известных анархистов и близким к ним уголовников. Вместе с «идейными» сбежали еще около 400 человек.

На следующий день казачья сотня и батальон пехоты с бронемашиной во главе с министром юстиции Переверзевым, прокурором Петроградской судебной палаты Р. Каринским и командующим Петроградским военным округом генерал-майором Петром Александровичем Половцевым (1874–1964) направились на дачу Дурново. Они требовали выдать освобожденных из тюрьмы.

Гражданская война? Несомненно! Ведь власти являются в резиденцию анархистов во главе целого войска. Те — во главе, кстати с небезызвестным Железняковым, тем самым прославившимся впоследствии «матросом Железняком» — сопротивляются, ведут военные действия. Железняков метнул в дверь четыре гранаты, но повезло ему не больше, чем в конце жизни под Херсоном — ни одна не взорвалась: скорее всего, то ли в горячке боя, то ли спьяну, то ли по неопытности он забывал выдергивать чеки (так что песенные «десять гранат — не пустяк» не про него). Войска арестовали 59 человек, случайной пулей оказался убит известный анархист Асин.^{225}

Анархисты попытались вывести на улицы 1-ый пулеметный полк. Но солдаты ответили отказом: «Мы не разделяем ни взглядов, ни действий анархистов и не склонны их поддерживать, но вместе с тем мы не одобряем и расправы властей над анархистами и готовы выступить на защиту свободы от внутреннего врага».

Казалось бы — тут и покончить с очагами мятежа, но коалиционное правительство медлит, теряет время. Дача Дурново и особняк Кшесинской остались рассадником утопической революции. Для революционеров поведение «коалиционных» и «временных» есть признак слабости и трубный зов к действию.

В июле 1917 г. политическая обстановка в Петрограде сильно обострилась: в город пришли сообщения о провале наступления на фронте. К тому же Временное правительство согласилось предоставить Украине широкую автономию, а Центральную Раду фактически признать правительством. Это вызвало правительственный кризис. Все кадетские министры Временного правительства подали в отставку.

2 июля опять выступили солдаты Петроградского гарнизона: они узнали, что 1-й пулеметный полк, а потом и другие, собираются расформировать отправить на фронт. Армия в очередной раз показала, что хочет чего угодно, только не воевать: 2 июля солдаты устроили несколько митингов, требуя «прекратить насилия над революционными войсками».

В ночь на 2 июля тайное совещание анархистов-коммунистов в «красной комнате» дачи Дурново постановило организовать вооруженное выступление против Временного правительства под лозунгами: «Долой Временное правительство!», «Безвластие и самоустройство!». Анархисты начали разворачивать пропаганду среди населения, послали агитаторов в полки.

Казармы 1-го пулеметного полка находились неподалеку от дачи Дурново, и анархисты пользовались там большим влиянием.^{226} На этот раз поднять полк удалось, не то что 18 июня! Никакого конкретного плана у анархистов не было. «Цель покажет улица», — говорили они.

Анархисты и беспартийные пулеметчики послали делегатов на многие заводы и фабрики, а также в воинские части Петрограда, в том числе, и в Кронштадт: «Мы умираем за свободу. А вы тут читаете лекции!» Там на Якорной площади собралось 8–10 тысяч человек. Анархисты сообщили, что целью их восстания является свержение Временного правительства. Взбудораженная толпа с нетерпением ждала выступления.

3 июля по всему Петрограду шли митинги и демонстрации солдат и Красной Гвардии под лозунгами: «Против немедленного отправления на фронт!» и «Долой десять министров-капиталистов!». В ответ на приказ сдать оружие солдаты на митинге постановили: оружие не сдавать, а использовать, чтобы заставить правительство никого не отправлять на фронт.

Планы анархистов полностью согласуются с целями большевиков, которые не были готовы к выступлениям 3 июля, но вскоре развернули свою агитацию.

Пулеметный полк начинал возводить баррикады еще днем. За пулеметчиками выступили Гренадерский, Московский и другие полки. К 9 часам вечера 3 июля уже семь полков выступило из казарм. Одни строили баррикады, а другие двинулись к особняку Кшесинской, где размещалась ЦК и ПК большевистской партии. Туда же потянулась и Красная Гвардия от Путиловского завода и предприятий Выборгской стороны.

Одновременно генерал Половцев развесил объявления, запрещающие любые вооруженные демонстрации и выступления. Он предлагал войскам сохранять дисциплину и «приступить к восстановлению порядка». Большая часть гарнизона «сохраняла нейтралитет» — не шла с анархистами и большевиками, но и на стороне правительства не выступала.

Тогда генерал Половцев договорился с представителями офицерских организаций, выступавших против большевиков — и тем самым против развала фронта и перехода «войны империалистической в войну гражданскую». Члены этих организаций засели на верхних этажах и чердаках зданий на предполагаемом пути «мирной демонстрации» и оборудовали пулеметные гнезда.

С утра 4 июля улицы начали заполняться «мирными демонстрантами» — все почему-то с винтовками, и как правило, уже навеселе. Среди лозунгов были как большевистские («Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!») на красных знаменах, так и анархистские («Долой Временное правительство», «Да здравствует анархия!») — на черных. Невский проспект наполнили «рабочие» (Красная Гвардия) и «революционные солдаты», то есть пьяная вольница и нанятые большевиками части.

В полдень к ним присоединились кронштадтские матросы: к набережной подле Николаевского моста пришвартовались до 40 судов, с которых ссыпалось от 10 до 20 тысяч матросов, в основном анархистов. Во главе с заместителем председателя Кронштадтского Совета мичманом Федором Федоровичем Раскольниковым (настоящая фамилия Ильин; 1892–1939)^{227} они направились к особняку Кшесинской. Ленин выступал перед ними с идеей «всей власти советам». «Мирная демонстрация» направилась к Таврическому дворцу.

К тому времени революционные войска уже захватили Финляндский и Николаевский вокзалы и редакции многих «враждебных народу» газет. Гарнизон Петропавловской крепости, 9000 человек, заявил о присоединении к восстанию.

По официальным данным того времени, на улицы вышли до 300 000 человек. Советские историки сообщали о 500 000. Самогона было хоть залейся. По свидетельствам полицейских, задержанные участники событий были пьяны, у каждого второго находили пробирки с порошком кокаина. Имеется много свидетельств, что кокаином снабжали солдат и матросов большевики. Один из писавших об этом — академик Д. С. Лихачев.

Около полудня в разных частях города началась стрельба: на Васильевском острове, на Суворовском проспекте, на Каменноостровском, но особенно интенсивно — на Невском, у Садовой и Литейного. «Мирные демонстранты» палили из винтовок и привезенных на автомобилях пулеметов. Открыли стрельбу и засевшие на чердаках офицеры.

Ударный отряд большевиков направился к зданию контрразведки Генерального штаба, но остановился, увидев броневики.

Конные разъезды юнкеров, казаков, павловцев остались верными правительству и пытались сдержать «демонстрацию». По ним стреляли из револьверов и винтовок, всадники огрызались огнем.

Страшнее всего пальба была на Невском, там по официальным данным погибло 56 человек и было ранено 650. Цифры очень примерные, потому что не учитывались ни потери офицеров, ни трупы случайных прохожих. «Революционный народ» считал только «своих».

В СССР официальные историки писали, что это правительственные войска открыли огонь по «мирной демонстрации». Но будь так, палящие по плотной толпе пулеметы принесли бы во много раз большие потери.

…а в Таврический дворец, где заседал Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов, являлись делегация за делегацией. Все требовали взятия всей полноты власти, отказа от союза со Временным правительством. Около 5 часов подошли матросы и потребовали «своих» министров, то есть министров-социалистов. Для объяснений. Не успел к ним выйти министр земледелия Чернов, как его схватили, и поднося к лицу кулаки, орали: «Принимай власть, сукин сын, коли дают!». Чернова втащили в автомобиль и объявили заложником.

Выручил Чернова, Троцкий. Он тогда еще не был большевиком и вообще не очень понятно, чего хотел. Троцкий произнес пылкую речь о революционном правосознании, и Чернова отпустили.

К вечеру стало известно, что с фронта движется сводный отряд для наведения порядка. Это внесло большое смущение в революционные массы. Еще больше смущения внесла информация от министра юстиции Переверзева…

Еще 28 апреля в Генеральный штаб русской армии явился с повинной прапорщик Д. С. Ермоленко. Он показал, что в плену был завербован немцами и заброшен в Россию с заданием вести пропаганду против Временного правительства.

Правительство поручило членам кабинета министров Керенскому, Некрасову и Терещенко «содействовать расследованию» столь страшного обвинения. Неизвестно, как и чему содействовали министры, но к июлю следствие еще не было закончено. Почему — непостижимо для ума, потому что в архиве начальника контрразведки Б. В. Никтина содержалось 29 перехваченных телеграмм В. И. Ленина, Якуба Ганецкого (настоящее имя — Яков Станиславович Фюрстенберг; 1879–1937), Александры Михайловны Коллонтай (урожденной Домонтович; 1872–1952), Григория Евсеевича Зиновьева (настоящая фамилия — настоящая фамилия Радомысльский, по другим данным — Апфельбаум; 1883–1936) и других — речь в этих телеграммах шла о получении денег или содержала просьбы о деньгах.

Переверзев, как выражаются в спецслужбах, «дал утечку» информации: пригласил к себе нескольких социалистов и ознакомил их с материалами незаконченного дела. И до этого ходило много слухов, что Ленин является одним из многих действующих в России агентов германской разведки. Теперь это стало очевидно.

5 июля 1917 г. газета «Живое слово» опубликовала заявление социалистов Григория Алексеевича Алексинского (1879–1967) и Панкратова о материалах дела большевиков. На другой день питерские газеты вышли с комментариями этого заявления. Статья в «Голосе солдата» от 6 июля называлась «К позорному столбу!»

6 июля юнкера захватили редакцию и типографию «Правды». Среди прочего там было найдено письмо на немецком языке, в котором некий Барон «приветствовал большевиков за их действия и выражал надежду, что они получат преобладание в Петрограде, чем доставят большую радость в Германии». Сообщение об этой находке тоже было опубликовано.

7 июля в «Петроградской газете» народник Владимир Львович Бурцев (1862–1942) писал: «В те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал. За эти три дня Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры».

Мало того, что сводный отряд вошел в город, но многие нейтральные прежде части и даже многие участники восстания 3–4 июля отшатнулись от германских агентов.

Правительство официально назвало события 3–4 июля «заговором большевиков с целью вооруженного захвата власти».

В ночь на 7 июля на заседании Кабинета министров принято: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывающих и подстрекающих к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родины и предательстве революции». Наутро правительство отдало приказ об аресте Ленина и его ближайших сподвижников.

Объединенное заседание ЦИК Советов заявило о полной поддержке мер Временного правительства, которые «соответствуют интересам революции».

Меня квартиры, переодевшись женщиной, Ленин бежит и прячется в Разливе. Потом в Финляндии. Многие большевики и Троцкий в компании с ними оказываются в тюрьме.

Власти начинают разоружение антиправительственных сил, захватывают особняк Кшесинской. Казалось бы, все. Как говорил Тьер, «с социализмом покончено навсегда».

Дальнейшее кажется уже полным абсурдом, но вот факты: Переверзева… увольняют: он-де не имел права публиковать материалов незаконченного дела. Это было безнравственно и не соответствовало моральному кодексу интеллигентного человека.

Так власть уволила того, кто ее только что спас.

Советы требуют скорейшего созыва Учредительного собрания, объявления России республикой, роспуске Временного комитета Государственной думы.

Временное правительство не делает решительно ничего. Но премьер-министр князь Львов изволят уйти в отставку. На его место избирают Керенского. Князь объясняет свое решение так: «Мне ничего не оставалось делать. Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не смог этого сделать, а Керенский это может».

Зачем вообще брал власть этот жалкий человек, честно сознающийся, что он — убогий безвольный слизняк? Непостижимо.

Советы объявили кабинет Керенского «правительством спасения революции» и признали за новым премьером «неограниченные полномочия для восстановления дисциплины в армии, решительной борьбы со всеми проявлениями анархии».

К 22 июля создали новое коалиционное правительство: семеро социалистов, четверо кадетов, трое членов радикально-демократической партии.

Не забудем, что революция произошла в воевавшей стране. Армия начала разваливаться еще в конце 1916 г… Весь 1917-й она металась между лозунгами «войны до победного конца» и братаниями, то есть попытками прекратить войну тут же, явочным порядком.

Первое братание произошло на Западном фронте на Рождество 1914 г. между английскими и немецкими солдатами. На Восточном фронте оно было впервые официально зарегистрировано командованием в апреле 1915 г. перед Святой Пасхой и в дальнейшем происходило довольно редко,^{228} чаще всего — тоже в Пасхальные дни. На Кавказском фронте, где Россия тогда сражалась с мусульманской Турцией, ничего подобного не было.

Но после Февральской революции началась поистине эпидемия братаний. Большевики относились к этому очень положительно. 28 апреля «Правда» напечатала статью Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину <…> подчинения солдат „своим“ офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Отсюда ясно, что братание есть «…одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».^{229}

Летом 1917 г. братаний стало поменьше — русская армия наступала пред тем, как побежать. Но в начале июля наступление захлебнулось. Погибло более 150 000 человек. Нарастал вал самосудов и расправ над офицерами и унтер-офицерами.

К ноябрю 1917 г. из девяти миллионов солдат действующей армии дезертировало два.

После нескольких месяцев сползания в анархию, революционных эксцессов и уличных побоищ страна остро нуждалась в порядке. И не только в укрощении идейных грабителей и убийц, но и в острастке для самых обычных, безыдейных уголовников. Ведь полицию то ли отменили, то ли оставили временно, до замены «народной милицией». При этом никто толком не знал, что такое «народная милиция», как она должна формироваться и на каких основаниях работать. К лету-осени 1917 г. разгул беззакония, насилия, грабежей захлестнул даже крупные города. В глубине Великороссии оставалось сравнительно спокойно, но на юге России, и особенно на национальных окраинах начали сводить вековые счеты между племенами. Подняли голову круговая порука, кровная месть и прочие пережитки родового строя.

Страна переживала настоящий экономический кризис. К осени 1917 г. выпуск промышленной продукции составил 30–35 % от уровня 1916-го. Притом, что и тот — уровень нищающей страны, где всего хватает еле-еле. Покупательная способность рубля составила 6–7 довоенных копеек. Если в феврале революция началась из-за перебоев в продаже белых булок, то с августа стали вводить карточки на хлеб и муку.

В деревнях к осени 1917 г. 15 % помещичьих земель были явочным порядком захвачены. Правительство пыталось бороться с «аграрными беспорядками», посылая воинские команды и карательные отряды. Популярности ему это не прибавило.

Вдобавок железнодорожное сообщение оказалось почти полностью парализовано. С мест не было информации, приказы центра не выполнялись. Россия становилась все менее управляемой.

На окраинах начиналась национальная революция.

О своей автономии заявила Украина.

Польша давно намеревалась выйти из состава Российской империи.

Финский парламент 18 июля 1917 г. принял Закон о власти, тем самым объявив носителем верховной власти себя. В тот же день Временное правительство парламент распустило, и что характерно — финны поступили очень законопослушно: в октябре провели новые выборы. Но 6 декабря 1917 г. новый финский парламент принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством.

В Прибалтике Латвия, Эстония и Литва стремились к независимости. Только немецкая оккупация мешала им начать национальные революции.

А Временное правительство продолжает вести себя неуверенно и тянет, тянет, тянет… Вроде, происходят какие-то события… Например, Советы переезжают из Таврического дворца, освобождаемого под будущее Учредительное собрание, в Смольный институт благородных девиц: Выборы в Учредительное собрание, после многих проволочек, назначают на 12 ноября.

12–15 августа в Москве проходит Государственное совещание с участием всех партий и групп. 14 сентября в Александринском театре Петербурга собралось Всероссийское демократическое совещание. Среди делегатов — 134 большевика, 305 меньшевиков, 592 эсера, 55 народных социалистов, 17 беспартийных и 4 кадета. 25 сентября, после долгой ругани разных партий, создали Временный совет республики, или Предпарламент. В него вошли 10 социалистов и 6 либералов. В предпарламенте шла партийная и фракционная борьба, спорили о распределении функций предпарламента и Временного правительства…

Но все это — верхушечные, косметические меры: страна разваливается, управляемость исчезает, популярность правительства стремится к нулю, в народе Предпарламент частенько называют «бредпарламентом».

К концу лета 1917 г. многие стали ностальгически вспоминать царское время: тогда было и сытее, и понятнее, и безопаснее. Общее мнение все сильнее склонялось в пользу авторитарной власти. При этом было очевидно, что возвращаться к царизму и политической системе образца 1913 г. никто не хочет. Да это и невозможно.

Речь шла лишь о том, в каких формах можно остановить страну, в которой уже произошла социальная революция. И как будут звать человека, который остановит Россию на грани новой революции — утопической.

Во Франции такими диктаторами стали два человека. Одного звали Наполеоном Бонапартом — он был генералом, и установил диктатуру армии. Другого звали Адольфом Тьером — он был премьер-министром. Армия признавала его главой гражданского правительства и подчинялась ему.

Керенский мог стать диктатором, если бы за ним пошла армия.

Армия могла выставить своего вождя.

Альтернативой этих двух вариантов диктатуры была только утопическая революция и установление диктатуры пролетариата.

С лета 1917 г. усиливаются офицерские организации — Союз георгиевских кавалеров, Союз бежавших из плена, Союз воинского долга, Союз чести и Родины, Союз спасения Родины и многие другие. Предприниматели создали Общество экономического возрождения России. Все они усиленно ищут лидера. «Единственной властью, которая поможет спасти Россию является диктатура» — откровенно заявляет даже Петр Дмитриевич Долгоруков (1866–1951), лидер «партии народной свободы», кадетов.

Керенский в основном болтает. А в армии восходит звезда Генерального штаба генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова (1870–1918). Верховные главнокомандующие — генерал Алексеев и сменивший его на посту генерал от кавалерии, генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926) — отказались понимать намеки: не стать ли им диктаторами. А Корнилов эти намеки понимает.

Корнилов знаменит своими подвигами, побегом из плена, широко известен, популярен в войсках. Он получил 8-ю армию в мае 1917-го, и сразу заявил, что по братаниям будет открывать артиллерийский огонь.

19 мая 1917 года Корнилов приказом по 8-й армии разрешает сформировать 1-й Ударный отряд из добровольцев (первая добровольческая часть в Русской армии). За короткий срок был сформирован трехтысячный отряд, и 10 июня Корнилов произвел ему смотр. Генерального штаба полковник. Митрофан Осипович Неженцев (1886–1918) блестяще провел боевое крещение своей части 26 июня 1917 г., прорвав австрийские позиции под деревней Ямшицы, благодаря чему был взят город Калуш.

11 августа приказом Корнилова отряд был переформирован в четырехбатальонный Корниловский ударный полк. Его форма включала в себя букву «К» на погонах и нарукавный знак с надписью «Корниловцы». Был сформирован также Текинский полк из мусульман Северного Кавказа, сделавшийся личной охраной Корнилова.

Корнилов становится близким другом комиссара той же армии, эсера, бывшего террориста Савинкова. Под их руководством 8-я армия быстро делается единственной, сохраняющей боеспособность в июле.

Корнилов становится командующим Юго-Западным фронтом. На этой должности он пробыл с 7 по 18 июля и стал Верховным главнокомандующим вместо Брусилова.

Корнилов предлагает ограничить власть комиссаров Временного правительства и войсковых комитетов хозяйственными вопросами, ввести смертную казнь, расформировать неповинующиеся части, запретить в армии митинги и партийную деятельность.

Профессиональный военный, он видит путь спасения России в создании единого правового режима для фронта и тыла: перевод на военное положение промышленности и железных дорог, запрет митингов, демонстраций, забастовок. А за нарушение законов и саботаж — отправка на фронт.

Идеи Корнилова принимаются. Во время Государственного совещания Корнилову не раз устраивают восторженную овацию. Газета деловых кругов «Утро России» писала 12 августа 1917 г.: «сильная власть должна начаться с армии и распространиться на всю страну».

Не надо считать Корнилова реакционером и монархистом. По свидетельству генерал-лейтенанта, начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем командующего Западным и Юго-Западным фронтами Антона Иванович Деникина (1872–1947), Корнилов отверг всякие переговоры с Романовыми и сажать их на престол не хотел. Он стремился «довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду».^{230} Может, и ушел бы. Может, и нет… когда Союз офицеров предложил Лавру Георгиевичу «спасти Россию», он ответил: «Власти я не ищу, но если тяжкий крест выпадает на мою долю, то что же делать». Возможно, долг перед Отечеством помешал бы скромному Корнилову отстраниться от власти и после Учредительного собрания. И… что? В любом случае, с его приходом ко власти утопическая революция становилась в России невозможной.

Корниловские офицеры первыми в России стали называть себя белыми: как роялисты во время Французской революции — по цвету королевских лилий на гербе Франции.

Керенский ведет с Корниловым переговоры через Савинкова. Предполагалось ли, что Керенский останется правителем России, а Корнилов — «только» главнокомандующим? Или это должен был быть некий причудливый «дуумвират»? Содержание договоренностей неизвестно. Во всяком случае, Керенский от власти не отказывался.

От Корнилова Савинков получил заверения, что Керенский сохранит свой пост министра-председателя в новом «диктаторском» коалиционном правительстве, в состав которого предполагалось пригласить опытных финансово-промышленных деятелей — Алексея Ивановича Путилова (1866–1937) и Сергея Николаевича Третьякова (1882–1944), министра вероисповеданий, выдающегося богослова, кадета Антона Владимировича Карташева (1875–1960); «экспертов» царского режима — последнего министра иностранных дел Российской империи Николая Николаевича Покровского (1865–1930) и дипломата, генерал-майора, военного агента во Франции и одновременно представителя русской армии при французской главной квартире графа Алексея Алексеевича Игнатьева (1877–1954). «Несоветских социалистов» в составе корниловского кабинета должен был представлять Плеханов.

Керенский принял план Корнилова, но от нерешительности медлил с представлением чрезвычайных законов правительству. Корнилов между тем начал переброску с фронта войск, которые должны были обеспечить порядок в столице и подавить в случае нужды выступления большевиков.

25 августа 1917 г. Корнилов направил из Могилева в Петроград 3-й кавалерийский корпус и Туземную дивизию. Эти части должны были стать основой Отдельной Петроградской армии под командованием генерал-майора Александра Михайловича Крымова (1871–1917), подчиненной непосредственно Ставке.

20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками». Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках всю правительственную власть, во время корниловского выступления очутился в трудном положении. Он понимал, что только жесткие меры, предложенные Корниловым, могли еще спасти экономику от развала, армию от анархии, Временное правительство освободить от советской зависимости и установить, в конце концов, внутренний порядок в стране. Но понимал также, что с установлением военной диктатуры он лишится полноты власти. Добровольно отдавать ее — даже ради блага России — он не захотел. К этому присоединилась и личная антипатия между министром-председателем Керенским и главнокомандующим генералом Корниловым, они не стеснялись высказывать свое отношение друг к другу.^{231}

В результате возникает интрига, словно пришедшая из скверного водевиля. Важнейшим действующим лицом его становится думский деятель Владимир Николаевич Львов, в первом и втором (первом коалиционном) составах Временного правительства занимавший пост обер-прокурора Святейшего синода. 8 июля 1917 г. Львов подал в отставку, поддерживая создание нового правительства во главе с Александром Керенским. Он явно рассчитывал на место и в этом правительстве, но Керенский предпочел назначить обер-прокурором тактичного и ученого профессора Антона Карташева, а не дерзкого и своевольного Львова. Последний пришел в ярость и не раз говаривал, что «Керенский ему теперь смертельный враг». После Октябрьского переворота Львов уезжал за границу, вернулся, стал организовывать удобную для властей «живую церковь» и в конце концов вступил в Союз воинствующих безбожников.

Этот-то темный интриган для начала добился встречи с Керенским, на которой предложил тому войти в контакт с группой неназванных общественных деятелей, которая имеет «достаточно реальную силу», чтобы обеспечить его правительству поддержку справа. На это Керенский согласился.

24 августа Львов приехал к Корнилову «с поручением от Керенского». Никакого поручения Керенский Львову не давал. Он только согласился встретиться с теми, кто может его поддержать. Но Львов, самозваный посредник, от имени Керенского предлагает Корнилову диктаторские полномочия. Корнилов излагает Львову условия, которые он подробно оговаривал с Савинковым. В том числе повторяет, что не стремится к власти и «готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А. Ф. Керенский… или другое лицо».

Но 26 августа Львов, вернувшись в Петроград, заявляет Керенскому от имени Корнилова: тот должен немедленно «передать всю власть военную и гражданскую в руки Верховного главнокомандующего» и явиться в Ставку. Как бы от себя он добавляет, что Керенского в Ставке «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».

Керенский действует весьма коварно. По его словам, «было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер <…> заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор со мной».

Как доказать? С помощью свидетеля. Керенский зовет помощника начальника милиции Булавинского, и прячет его за занавеской в своем кабинете. И опять зовет Львова. Львов читает вслух некую «записку» от имени Корнилова с требованиями Керенскому и Савинкову немедленно приехать в ставку.

Позже Львов заявит, что «никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была простая беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования (ему) я не предъявлял и не мог предъявить, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал, а он меня арестовал. Я не успел даже прочесть написанную мною бумагу, как он, Керенский, вырвал ее у меня и положил в карман».

Записка есть? Есть. Свидетель Булавинский все слышал? Слышал. И Керенский приказывает арестовать Львова как соучастника «мятежника» Корнилова. Самого же Корнилова немедленно увольняет с должности Верховного главнокомандующего и объявляет мятежником.

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной».

Кстати, легендарная записка и вправду написана рукой Львова, а не Корнилова. Подписи Корнилова нигде нет.

Все влиятельные политики, даже послы союзных держав уговаривают Керенского лично встретиться с Корниловым, чтобы «рассеять недоразумение». Но Керенский твердо стоит на своем: Корнилов преступник!

Большинство исследователей пытаются понять мотивы самого Львова: была ли это сознательная провокация, неудачная попытка вернуться в большую политику или коварная месть Керенскому. Выдвигают даже версию «помутнения рассудка».

И лишь немногие допускают, что главный и хитрейший интриган тут не Львов, а сам Керенский. Ведь что получается? Керенский через Савинкова ведет переговоры с Корниловым, а потом руками неизвестно откуда взявшегося Львова расправляется с «конкурентом» и устраняет угрозу собственной власти. Очень в духе Керенского.

Во всяком случае позже, уже когда Корнилов сидел в тюрьме, Керенский произнес: «Корнилов должен быть казнен; но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом».

Корнилов страшно удивлен таким поворотом дел, но продолжает действовать, как было договорено: двигает войска, делает сообщение по радио об «укреплении власти».

Ночь на 28 августа Керенский провел почти один в Зимнем дворце. Все дистанцировались от него, сбежали из обреченного места, зная, что корпус Крымова — самая боеспособная часть армии. Если это интрига самого Керенского, то обернулась она против него же.

Но оказалось, боялся Керенский напрасно. На его стороне были по крайней мере три силы:

• убежденные социалисты и демократы, для которых Корнилов был «солдафоном» и «реакционным генералом»;

• сторонники утопической революции;

• расхристанная полупьяная масса солдат петроградского гарнизона, солдат на фронте, балтийских матросов, городского люмпенства, уголовников и анархо-бандитов — те, для кого установление порядка означало социальную смерть.

Эти силы не дали Керенского в обиду.

Уже вечером 28-го поднимались враги Корнилова, предлагали свои услуги Временному правительству. С утра 29 августа началась раздача винтовок желающим, формирование рабочих дружин.

Керенский выпустил из тюрьмы большевиков, сидевших там после июльских событий. Они подняли Красную Гвардию. В результате возле Вырицы войска Корнилова остановили силы, в несколько раз превышавшие весь корпус Крымова.

А генералу Крымову Керенский 30 августа направил приглашение лично прибыть для переговоров. Приглашение было передано через полковника Самарина: приятель Крымова, он занимал должность помощника начальника кабинета Керенского. Войска могут двигаться на Петроград, только вступив в гражданскую войну с разношерстными защитниками Временного правительства. Крымов поехал в столицу. О чем они беседовали с Керенским, неизвестно. Известно, что пока начальник отсутствовал, войска удалось разагитировать и разложить, и они окончательно встали под Лугой. Еще известно, что вскоре после ухода от Керенского сорокашестилетний генерал Крымов застрелился.

Одновременно в армии поднялся стихийный мятеж против Корнилова. Офицеров, известных как его сторонники, убивали и изгоняли. Солдатские комитеты отстраняли офицеров от власти, расстреливали непокорных.

Военно-революционный комитет, в составе социалистов и анархистов, фактически изолировал Ставку от остальной армии. Управляемость упала до нуля, армия митинговала и разваливалась.

Ему предлагают поднять уже настоящий мятеж силами Корниловского полка. «Передайте Корниловскому полку, — отвечает Лавр Георгиевич, — что я приказываю ему соблюдать полное спокойствие, я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови».

Ему предлагают покинуть Ставку и бежать. Отказывается.

В конце концов, глава Генерального штаба генерал Алексеев соглашается стать представителем Керенского. Он признает Керенского новым Верховным главнокомандующим, от его имени 1 сентября 1917 арестовывает в Ставке генерала Корнилова и его сподвижников и отправляет арестованных в Быховскую тюрьму — переделанный для военных целей бывший католический монастырь.

За жизнь арестованных есть основания опасаться, Но внутренняя охрана поручена сформированному Корниловым Текинскому полку. По мнению многих, Алексеев спасает жизнь Корнилову и его сторонникам. В дальнейшем Алексеев и Корнилов находились в самых лучших отношениях.

Для расследования «мятежа» была назначена следственная комиссия. Керенский и его новые сторонники, Совет рабочих депутатов, требовали военно-полевого суда над Корниловым и его сподвижниками и скорейшего их расстрела.

Но члены следственной комиссии не находили в действиях арестованных никакого состава преступления.

18 ноября, когда армия окончательно развалится, а большевики поставят своего Главкомверха Крыленко, председатель следственной комиссии Шабловский, основываясь на данных следствия, освободил всех арестованных, кроме пятерых: самого Корнилова, Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Сергеевича Лукомского (1868–1939), генерал-майора Ивана Павловича Романовского (1877–1920), Деникина и Генерального штаба генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова (1878–1918).

Этих пятерых велел освободить Верховный главнокомандующий Духонин 20 ноября 1917 г., за считанные часы до своего зверского убийства.

Что тут сказать? Наметившийся было блок правых и социалистов канул в небытие. Менее чем через два месяца Временное правительство, предавшее своих военачальников, будет низложено большевиками и в свою очередь окажется в роли арестованного.

Само же Временное правительство оказывается в полной зависимости от Советов, фактически — от большевиков. Интересно мнение Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской (1843–1934), эсерки, начинавшей еще в 1874 г. хождениями в народ. «Бабушка русской революции» хорошо относилась к Керенскому и, по ее собственным словам, «сколько раз я говорила Керенскому: Саша! Возьми Ленина! А он не хотел. Все хотел по закону… А надо бы посадить их на баржи с пробками, вывезти в море — и пробки открыть… Страшное это дело, но необходимое и неизбежное».^{232}

Большевики же готовят новый переворот. Ведь «Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева».^{233}

Сначала назначали восстание на 15 октября. Потом пришлось переносить. 18 октября Лев Борисович Каменев (настоящая фамилия Розенфельд; 1883–1936) и Зиновьев пишут в «Новой жизни», что подготовку восстания до съезда Советов считают ошибочной. Ленин пришел в ярость и требовал исключить обоих из партии, но ЦК счел, что «не произошло ничего особенного».

Самое же интересное, что подготовка к восстанию открыто обсуждается в печати, а правительство по прежнему не делает решительно ничего.

Сценарий обычный: 9 октября прошел слух об отправке части Петроградского гарнизона на фронт. Большевики и анархисты активно используют и распространяют этот слух, добавляя новый: Керенский собирается сдать Петроград немцам. Чтобы противодействовать этим его предательским планам, большевики и другие социалисты создают Военно-революционный комитет (ВРК). Всем было очевидно, что ВРК занимается подготовкой переворота, но никто не препятствует.

Конечно же, большевикам очень помогают старые хозяева. Есть потрясающий рассказ владелицы конспиративной квартиры М. В. Фофановой: «Эйно спросил: „Владимир Ильич, а не подавят нас присланные с фронта войска, как в июле?“ Вдруг Владимир Ильич встал, положил руку на бедро и, слегка наклонившись к Эйно, сказал: „Немцы не позволят Керенскому снять с фронта даже одного солдата“».^{234}

В точности как в июле, немцы начали наступление точно перед переворотом. Более того — в Петрограде во время переворота было много германских солдат, переодетых во флотскую форму. Большинство экипажей кораблей Балтийского флота, даже поддержавшие большевиков, прибыли в Петрограф с опозданием. Немцы и финские сепаратисты в русской матроской форме хорошо «вписались» в ситуацию.^{235}

Все висело на волоске, вопрос был только — когда выступать. 24 октября Керенский велел юнкерам занять важнейшие пункты города. Захватили и большевистскую типографию.

Большевики легко отбили типографию и в срок выпустили очередной номер газеты «Рабочий путь». Началось…

Что характерно для всех гражданских войн, участвовало в событиях очень немного людей. ВРК имел под ружьем лишь 2500 солдат и около 2000 красногвардейцев. Число немцев и финнов неизвестно.

У правительства нет и этого: всего около 2000 курсантов и юнкеров. Гарнизон же объявил себя нейтральным.

Новый начальник Генерального штаба генерал Алексеев предложил Керенскому собрать офицерские части… Тот отказался. Потом он будет говорить, что офицерство мстило ему за Корнилова, и потому не пошло воевать. Но изначально отказался он сам.

Керенский требует от Предпарламента резолюции, осуждающей «состояние восстания», и полной поддержки действий правительства. Предпарламент принимает очень уклончивую резолюцию.

После этого Керенский под предлогом встречи войск, верных правительству, бежит на фронт в машине американского посла.

Вечером 24 октября большая часть петроградской инфраструктуры была у большевиков. А город жил совершенно обычно: гарнизон сидел в казармах, по улицам шли мирные прохожие.

«Буржуазные классы ждали баррикад, пламени пожаров, грабежей, потоков крови. На само деле царила тишина более страшная, чем все грохоты мира. Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, унося вчерашних господ в преисподнюю». Так писал Троцкий, очень в духе анабаптистов и коммунаров к месту вспоминая преисподнюю.

В 3 часа 30 минут 25 октября отряд моряков с крейсера «Аврора» взял Николаевский мост — последний, бывший в руках временного правительства. К 18 часам 25-го Зимний полностью окружен.

Кто защищает Зимний дворец? 400 юнкеров 3-й Петергофской школы прапорщиков, 500 юнкеров 2-й Ораниенбаумской школы, отдельные юнкера из Николаевского инженерного, Артиллерийского и других училищ, отряд студентов из 20–30 человек, 130 женщин из «батальона смерти», 40 георгиевских кавалеров из Отряда комитета увечных воинов.

Даже артиллерия — учебная: батарея Михайловского артиллерийского училища с 4 броневиками и 6 орудиями. Было то ли 50–70, то ли даже 200 казаков. Казаки ушли, увидев во дворце «пацанов»-юнкеров и «баб». Еще одна страшная черта гражданской войны: взрослые «нейтральны», все стороны воюют детьми и полудетьми.

Юнкера выложили поленницу передо входом во дворец и установили там пулеметы.

В 19 часов последовал первый ультиматум о сдаче. Во дворце ждали верных войск во главе с Керенским и ничего не ответили.

В 20:40 последовал знаменитый холостой выстрел «Авроры». По этому сигналу начался обстрел дворца из ружей и пулеметов. Часть юнкеров и «женский батальон смерти» сразу сдались. Остальным предъявили новый ультиматум. Молчание.

Большевики хотели открыть огонь из орудий Петропавловской крепости. Крепость отказалась стрелять. Большевики привели своих артиллеристов — вроде бы, балтийских матросов… Или солдат совсем другой армии, переодетых в матросскую форму. Они были пьяны вусмерть и сделали 30–40 боевых выстрелов, но в само здание попали только два шрапнельных снаряда, слегка повредив карнизы. И только. Снаряды летели через дворец, рвались на Дворцовой площади. Большевики отхлынули от здания.

В 0:50 последовал приказ атаковать. Юнкера пулеметным огнем из-за поленницы легко отогнали «революционные массы».

Патовая ситуация… Но вскоре выяснилось: вход со стороны Невы не охранялся. Сперва приникавших во дворец солдат и матросов юнкера разоружали и вместе с ними курили на лестницах. Постепенно их стало больше, теперь уже они разоружали юнкеров.

В 2 часа Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (1883–1939) начал новые переговоры. Они увенчались успехом: в 2:10, пройдя в Малую столовую, где сидели министры Временного правительства, Антонов-Овсеенко объявил правительство низложенным. Министров арестовали и отправили в Петропавловскую крепость, откуда они через несколько дней были освобождены.

Вот, собственно, и весь переворот. Штурма Зимнего попросту не было. Все красивые картинки, на которых рабочие и матросы курят на лестницах Зимнего дворца, — чистейшей воды советская «липа». Как и фильм Эйзенштейна, в котором толпа повисает на кованых чугунных воротах, в котором красные, оставляя десятки трупов, ломятся во дворец под пулеметным огнем… «Липа», все «липа».

И что единственный артиллерийский выстрел по дворцу был холостым — тоже вранье. В СССР коммунисты рассказывали сказки, будто большевики опасались за культурные и художественные сокровища Дворца, потому, мол, и не стреляли. На деле выстрелов было много, просто почти все снаряды прошли мимо.

Насчет же бережного отношения к сокровищам культуры и искусства… Был такой Жак Садуль — военный атташе Франции в России, который вступил в РСДРП(б). Приведу слова не белых, а этого члена партии большевиков: «Зимний дворец был обстрелян из пушек, взят, затем разграблен. Все предметы искусств, мебель, картины варварски разрушены. Женский батальон, оборонявший дворец, отведен в казарму, где несчастные были зверски изнасилованы…».^{236}

Писал об этом и канонизированный большевиками американский коммунист Джон Рид.^{237}

Естественно, большевистского переворота не признавали все сторонники Временного правительства. Но и социалисты его не спешили признавать. Не случайно Ленин изо всех сил оттягивал начало II Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов: чтобы он начался уже после переворота. «Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд», — говорил Ленин.

Съезд открылся 25 октября 1917 года, в 22 часа 40 минут, в Смольном дворце. Эсеры и меньшевики ушли со съезда, не признавая захвата Зимнего дворца и произведенного переворота. Остались только левые эсеры.

Некоторые анархисты входили в основные большевистские революционные организации: Петроградский Совет, ВЦИК Советов. Анархист И. П. Жук возглавил отряд шлиссельбургских красногвардейцев. А. В. Мокроусов участвовал в штурме Зимнего дворца. Анархисты И. Блейхман, Г. Боргацкий, В. Шатов и Е. Ярчук входили в штаб восстания. А. Г. Железняков (помните, мы с ним уже встречались) стоял во главе отряда матросов. Усилиями «Железняка» и его старшего брата казарма 2-го балтийского флотского экипажа превратилась в один из очагов анархо-бандитизма в Петрограде.

Вскоре «Железняку» с группой приспешников пришлось бежать на Юг. Некоторое время он разбойничал на Украине, но вскоре его убили другие бандиты.

После Октябрьского переворота некоторые анархисты частично поменяли прежние взгляды и перешли на сторону большевиков. Но в большинстве своем русские анархисты были против диктатуры пролетариата. Они выдвинули лозунг «третьей революции». По их мнению, Февральская свергла самодержавие, власть помещиков, Октябрьская — Временное правительство, власть буржуазии. Теперь нужна «третья», чтобы свергнуть Советскую власть, власть рабочего класса, и устранить государство вообще.

Получалось — Съезд советов выражал волю большевиков и только большевиков.

Под утро 26 октября Съезд принял написанное Лениным обращение «Рабочим, солдатам и крестьянам». В нем заявлялось о переходе всей власти ко II Съезду советов, а на местах — к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Съезд утвердил список Временного рабочего и крестьянского правительства — Совет народных комиссаров (СНК, или Совнарком).

Заметьте — и у большевиков Временное правительство. Временное — до Учредительного собрания. Сам же Октябрьский переворот стали называть Великой Октябрьской социалистической революцией только с 1927 г.

В СНК собрались исключительно большевики — левые эсеры отказались войти в правительство без других социалистических партий.

Утвержден и новый ВЦИК — главный постоянно действующий орган государственной власти между съездами.

3 января 1918 г. большевистский Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она провозгласила Россию государством диктатуры пролетариата в форме Советов. Советам и только Советам должна была принадлежать вся власть в центре и на местах.

Тем самым появилось новое правительство России. Оно требовало признания и подчинения.

Но 90 % населения России заведомо не признавало этого правительства.

Провозглашалась диктатура пролетариата — то есть курс на кровавое, страшное внедрение в жизнь утопии Карла Маркса. 99 % населения России вовсе не стремилось ко внедрению этой утопии.

Уже утром 26 октября делегаты без обсуждения приняли по докладу Ленина Декрет о мире и Декрет о земле.

Декрет о мире провозглашал выход России из Первой мировой войны и «мир без аннексий и контрибуций». То есть нарушение Россией союзнических обязательств, отказ и от воинской славы участников Великой войны, и от любых результатов победы в этой войне.

Этот Декрет был неприемлем для 200 000 офицеров Русской армии и огромного числа ее солдат. Этим Декретом большевики создали для себя армию в сотни тысяч вооруженных и подготовленных врагов.

В 1917 г. землей владели больше двадцати пяти миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам же и обрабатывал, кто дачным участком. Но все это были собственники. Теперь они лишились своего законного достояния.

С точки зрения организации Гражданской войны, Декрет просто вынуждал собственников бороться с теми, кто их собственность отнимал. А тем, кто мог получить даром чужую землю — великий соблазн. С одной стороны — как не взять? А с другой — если возьмешь, то делаешься соучастником беззакония. И будешь вынужден защищать взятое у законного владельца. Опять — Гражданская война.

Декреты об упразднении сословий, отмене званий, различий, орденов и знаков отличия, Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви не только создавали миллионную армию врагов. Они показывали, насколько серьезно большевики готовы ломать все, что было дорого миллионам людей.

Миллионам, которым навязывалась Гражданская война.

Керенский прибыл в штаб Северного фронта во Псков вечером 25 октября 1917 г. Ему очень повезло: в войсках его не пристрелили, хотя руки не подавали. Он отдал приказ идти на Петроград. Приказа никто не собирался выполнять. Единственным генералом, согласившимся вести войска против большевиков, был командир 3-го конного корпуса генерал-лейтенант Петр Николаевич Краснов (1869–1947). Он уже однажды шел на Петроград в составе армии Корнилова.

За Красновым пошла лишь часть 3-го конного корпуса, расположенная в районе его штаба в г. Остров. Это были 12 казачьих эскадронов 1-й Донской и Уссурийской казачьих дивизий, численностью около 70 человек каждый, 18 орудий, 1 бронепоезд и 1 броневик.

Двинувшись днем 26 октября из Острова на Петроград, Краснов 27-го занял Гатчину, а 28-го — Царское Село, выйдя на ближайшие подступы к столице. Керенский въехал в Царское Село на белом коне, под звон колоколов.

Опять сработало желание «народных масс» избегать любого укрепления власти.

Петроградский ВРК 26 октября приказал железнодорожникам не допускать продвижения войск на Петроград. Этот приказ исполнялся. 27-го ВРК отдал приказ о боевой готовности Петроградского гарнизона. Этот приказ не исполнялся, но к Царскому Селу и Пулкову были выдвинуты отряды балтийских моряков и Красной Гвардии.

Центробалт направил в Петроград боевые корабли и отряды моряков. С представителями Военноморского революционного комитета Ленин разработал план расстановки кораблей на Неве, чтобы их мощной артиллерией прикрыть подходы к городу; в Кронштадте формировались дополнительные отряды моряков.

Каждый завод, район, полк получил конкретное задание по обороне Петрограда. Около 20 000 человек были посланы на рытье окопов и в короткий срок создали оборонительный рубеж «Залив — Нева».

30 октября на Пулковских высотах армии встретились: около 700 казаков Краснова — и больше 10 000 солдат Петроградского гарнизона, балтийских моряков, красногвардейцев. К вечеру Краснов начал отступать на Гатчину — у казаков кончились патроны. Удивляет не это — самое странное, что при десятикратном превосходстве большевики так долго с ним возились. Да и то успех им обеспечил переход на их сторону полковника П. Б. Вальдена, так ненавидевшего Керенского, что он готов был помогать большевикам.

1 ноября в Гатчину вошли революционные войска. Активно действовали агитаторы. Председатель Центробалта матрос Павел Ефимович Дыбенко (1889–1938) буквально очаровал казаков. Они даже согласились выдать Керенского, если им гарантируют отъезд в родные станицы. Узнав об этом, Керенский бежал, переодевшись матросом. Краснов и его штаб были арестованы.

В ночь на 26 октября в Петрограде члены городской Думы, прежнего ЦИК и ушедшие со II Съезда делегаты создали Комитет спасения родины и революции. Он призвал чиновников и население не подчиняться советской власти и заявил о своем праве вновь призвать Временное правительство.

В ночь на 29 октября под руководством Комитета в Петрограде вспыхнул юнкерский мятеж. Юнкера ожидали Краснова. Они захватили Госбанк, гостиницу «Астория» и телефонный узел. На этом их силы иссякли. Уже днем юнкеров отбили и изолировали в окруженных зданиях военных училищ. По зданиям стреляли из пушек и пулеметов. Юнкерам предложили сдаться и обещали распустить по домам. Те поверили. Большевики перестреляли сдавшихся; было убито до 800 человек. Мало кому из них было больше 19 лет.

Керенский еще долго пытался вернуться в политику. Но его не стали слушать ни на заседании Учредительного собрания, ни в одном из Белых правительств России. Отношение к нему хорошо показывает миф, будто он бежал из Зимнего дворца, переодевшись медсестрой или горничной.

С 1918 г. Керенский жил в эмиграции. В 1921 г. к нему выпустили и семью — жену и сына. Он и в эмиграции много интриговал, призывал ко «крестовому походу против Советов», заявлял о признании Гитлера… Что характерно, гитлеровцы тоже его не слушали.

Умер Керенский от рака, 11 июня 1970 г., в своем доме в Нью-Йорке, в возрасте 89 лет. Русская православная церковь отказалась от его погребения, назвав виновником падения России. Сербская Православная церковь — тоже. Тело было переправлено в Лондон и похоронено на кладбище, не принадлежащем какой-либо вере.

Сын, Олег Александрович Керенский (1905–1984), прославился в Британии как инженер-мостостроитель. Под его руководством были спроектированы и построены множество мостов в Великобритании и других странах мира, в том числе мост через Босфор, соединяющий Европу и Азию, и знаменитый мост Харбор-Бридж в Сиднее. Внук — Олег Олегович Керенский (1930–1993), писатель, публицист, балетный и театральный критик, стал, как деликатно выражаются, «близким другом» известного балетного танцора-педераста Рудольфа Нуриева. Правнуков нет.

27 октября 1917 г. московский ВРК сделал то же, что и Питерский: захватил Кремль и объявил все остальные власти, кроме самого себя, низложенными. Тогда городская Дума, опираясь на юнкеров, студентов и кадетов, создает Комитет общественной безопасности (КОБ) и объявляет, что принимает на себя власть в городе.

Юнкера и казаки сами осадили занявших Кремль большевиков, и те 28 октября сдались, не найдя поддержки у гарнизона. Но очаг большевистского восстания был сохранен. 29 октября ВРК выпускает воззвание: «К оружию!» — и переходит в наступление. Два дня идут уличные бои, а с 12 часов 30 октября начинается артиллерийский обстрел Кремля.

Узнав об этом, Луначарский плакал и кричал, что не может вынести «такое разрушение истории и традиции», что «жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы». И — достойный интеллигентский вывод: «Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен».^{238} И подал в отставку из большевистского правительства.

2 ноября, «видя как Кремль превращается в руины, КОБ запросил условия ВРК для перемирия».^{239} В пять часов вечера В. М. Смирнов, П. Г. Смидович со стороны ВРК и В. Руднев, Сорокин и Студенецкий со стороны КОБ подписали перемирие.

Число жертв «московской недели» называют очень разное. От «до тысячи человек»^{240} до очень «точных» цифр: «белые потеряли убитыми 55, красные — 238 человек».^{241}

Первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А вон еще люди, Огонь!».^{242}

Разве это не гражданская война?

Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 г.

К сентябрю она полыхает уже на полную катушку. Красное и черное знамена реют над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».

Красным был фригийский колпак — символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 г. Вот Красная Гвардия движется навстречу Корнилову.

Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика — белые против красных. К декабрю счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч.

Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 г. это можно было сделать и мирным путем, В июле и тем более в сентябре — только самыми решительными средствами.

Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» — и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, рас стреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть. Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Они стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Не подавали бы руки тем, кто вешал коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. «Гуманисты» устраивали бы истерики на паперти, а невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания судьбам России. В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему «Почему лично я против диктатуры».

Но! Но при этом повороте событий в перспективе была бы — свободная демократичная Россия. Так Испания прошла период диктатуры генерала Франко и вышла из него обновленной и свободной.

Войди Корнилов в Петроград — и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.

Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 г. Историки гадали бы — целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять.

В реальной же истории эта «первая гражданская война» оказалась только прологом ко второй — несравненно более ужасной. И не только в России.

Старый друг Ленина Георгий Александрович Соломон (1868–1934), пламенный большевик и один из первых советских невозвращенцев, писал: «Следующее мое свидание было с Лениным <…> Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впечатление. Это был сплошной максималистский бред.

— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров „Утопия“, только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю.

— Никакого острова „Утопии“ здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществленным в ней социалистическим строем. А!.. вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции!..».^{243}

Так и было. Большевики провозглашали Мировую революцию и активно ее готовили.

Заключение

Отходная эпохе

Какую песню испортил!

(Максим Горький)

После «первой гражданской» и «второй революции» в России возникло государство, ставившее целью построение утопии. Такие несколько раз возникали в Средние века, но это были маленькие общины, не игравшие роли в большой политике. Их достаточно быстро задавили.

В 1871 г. такое государство вспыхнуло в Париже, но тоже было небольшим, внутренне непрочным и продержалось недолго. Теперь государство-утопия возникло в огромной, богатой и могущественной стране.

Следствием этого стали:

• внутренняя война в Российской империи — война разных утопистов друг с другом, врагов утопии с утопией, война сторонников разного государственного строя; это Гражданская война 1917–1922 гг.;

• внутренние гражданские войны в разных странах Европы, в которых местных утопистов будет поддерживать победившая утопия из Советской России; это гражданская война Европы;

• выбор дальнейшего пути Европы и всего мира оказался отягощен революционной утопией.

Европейская цивилизация в начале XX века находилась в кризисе. Она стояла на пороге больших перемен, ей в любом случае предстояло сильно и быстро меняться. Но без очага утопизма эти перемены шли бы по-другому, были бы менее кровавыми, не вели бы к таким кардинальным разрывам с историей и традицией.

Если происходит революция, ее главный виновник — правительство, против которого она направлена. Обвинять в революции самих революционеров — то же самое, что обвинять чумную бациллу в пандемии чумы. Никто не призывает симпатизировать чумной бацилле, истреблять их необходимо. Но лучший способ уничтожения бацилл — это ликвидация условий для их размножения. Если люди позволяют им размножаться и губить народ, виноваты сами люди, а не бациллы.

Везде и всегда, у всех народов и во все времена есть маргинальные типы, революционеры, политические бандюганы, радикалы, уголовники, проститутки и экстремисты. Это слабые, нелепые, мало приспособленные к жизни люди. Личные качества отбрасывают их на дно жизни при любом политическом строе. Они и рвутся к революциям потому, что неспособны жить в нормальном мире. А построив какой-то другой, жить в нем тоже окажутся неспособны.

Россия оказалась «слабым звеном» того Старого Мира, который существовал до Первой мировой войны. Ее правительство прямо виновато в том, что революционные группы оказались в стране столь многочисленными, сильными и привлекательными для населения.

Правительство Российской империи уже в 1805 г. могло осуществить реформы, которые провело только в 1905-м. Оно даже после 1905 г. не хотело ничего менять и словно нарочно делало все, чтобы погубить собственную государственность. Эти люди могут вызывать симпатию своей высокой культурой, знанием языков, умом и личными качествами. Но они — главные виновники победы и «первой революции», и «первой гражданской войны», и «второй революции» 1917 г.

Очень может статься, что не будь Первой мировой, Россия, несмотря на патологическое бездействие правительства, смогла бы решить свои социальные проблемы. В этом случае в России в цивилизацию вошли бы не десять-двенадцать, а тридцать сорок процентов населения, в перспективе — и большинство. Это сделало бы Россию государством, где победа утопической революции почти невозможна. Не «слабым звеном», а одним из самых «сильных».

Мировая война стала детонатором взрыва в России — но не только. После нее по всей Европе и многим странам Азии прошла волна революций и гражданских войн.

Кто виноват в кошмаре Мировой войны, в ее чудовищных потерях, в ее зловещих последствиях? Те, кто ее организовывал и готовил — то есть правители Старой Европы. На руководителях всех пяти великих держав лежит не меньшая вина, чем на правительстве Российской империи. Эти люди решали задачи завтрашнего дня вчерашними средствами. В начале XX века они жили так, словно на дворе — даже не конец, а середина XIX-го. Мировая война стала для них способом не решать проблемы, а уходить от них. Они создали ситуацию, в которой революционная утопия смогла выйти на поверхность и стать фактором мировой политики. И потому они прямые виновники того, что исчезли Старая Европа, Старый Мир.

Мировая война не стала концом Вселенной и концом цивилизации. После нее было и есть много хорошего. Но после нее навсегда исчез Старый Мир — с пятью великими державами и Россией в их числе, великими империями, Европой как центром мироздания, культом науки и прогресса, с наивным восторгом по поводу рукотворных чудес. Можно долго спорить, хорошо это или плохо, но история пошла именно так.

В 1914 г. начался Апокалипсис Европы.

В 1917 г. началась Мировая Гражданская война.

О том, как она происходила — наши следующие книги.

Примечания

¹ Автор отдает себе отчет в условности самого термина «европейская культура». Норвегию и Португалию, Англию и Италию трудно рассматривать как единое целое. Речь может идти только об общих чертах культурного развития этого неоднородного региона.

² Впрочем, некоторые историки полагают, что только до Африканского Рога.

³ Свет Я. М. За кормой сто тысяч ли. — М.: 1960.

⁴ Акимушкин И. И. Следы невиданных зверей. — М.: 1966.

⁵ Большаков А. А. За столпами Геракла. Канарские острова. — М.: Наука, 1988.

⁶ Гуанчи имели счастье увидеть первый корабль испанцев в 1402 году.

⁷ Бартоломе де Лас Касас. История Индий. — М.: Наука, 2007.

⁸ Коллинз У. Лунный камень. — М.: АСТ, 2004, с. 6 (и другие издания).

⁹ Гашек Я. В деревне у реки Рабы… — Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.3. М.: Правда, 1966, с. 285.

¹⁰ Руднев В. В. Великобритания накануне XXI века. Европейский союз и процесс эволюции в Шотландии. — Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства. Сб. статей под ред. М. Ю. Мартыновой, Н. Н. Грацианской. — М., 2000.

¹¹ Черкасов П. П. Судьба империи. Очерк колониальной экспансии Франции в XVI–XX вв. — М.: Наука, 1983.

¹² Буссенар Л. Капитан Сорви-голова. — М.: АСТ, 2002 (и другие издания).

¹³ Киплинг Р. Ким. — М.: 1993 (и другие издания).

¹⁴ Wesel, U. Geschichte des Rechts. Von den Frühformen bis zur Gegenwart. — München, 2001.

¹⁵ Гашек Я. Суп для бедных детей. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т. 4. — М.: Правда, 1966., с. 60.

¹⁶ Гашек Я. Карл был в Праге. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.5. — М.: Правда, 1966, с. 141.

¹⁷ Гашек Я. Школа для сыщиков. // Там же, т. 5, сс. 135–136.

¹⁸ Kubin, E. Die Reichskleinödien, Ihr tausendjähriger Weg. — Wien und München, 1991.

¹⁹ Klein F. Deutschland von 1897/98 bis 1917. — Berlin, 1961, s. 10.

²⁰ Erinnern und urteilen. Band 3. — Stuttgart, 1980, s. 82.

²¹ Кадомцев Б. П. Профессиональный и социальный состав населения Европейской России по данным переписи 1897 года. — СПб, 1909.

²² Куропятник Г. П. Вторая американская революция. — М.: 1961.

²³ Слезкин Л. Ю. Испано-американская война 1898 г. — М.: 1956.

²⁴ Губер А. А. Филиппинская республика 1898 года и американский империализм. — М.: 1961.

²⁵ Елисеефф В., Елисеефф Д. Японская цивилизация. — Екатеринбург: 2006.

²⁶ Бутаков А. М., Тизенгаузен А. Е. Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах. — М.: 2002.

²⁷ Джером К. Джером Следует ли женатому человеку играть в гольф? \\ Джером К. Джером. Собр. Соч. в 2 т.т., том 1. — М.: 1957.

²⁸ Буровский А. М. Вся правда о русских: два народа в одном. — М.: 2009.

²⁹ Кучиньский М. Сельва. — М.: Мысль, 1976.

³⁰ Чехов А. П. Злоумышленник // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т.3. — М.: Худлитиздат, 1955, с.с. 360–364.

³¹ Булгаков М. А. Тьма египетская // Булгаков М. А. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. — М.: Правда, 1989, с. 524–546.

³² Чехов А. П. Злоумышленники // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т. 2. — М.: Худлитиздат, 1955, с. 310–314.

³³ Островский А. Н. Гроза \\ А. Грибоедов. Горе от ума. А. Сухово-Кобылин. Пьесы. А. Островский. Пьесы. — М, Худлит, 1974.

³⁴ Бланки Ж. Руководство к политической экономии. — СПб: изд-во Порошина, 1838.

³⁵ Паустовский К. Г. Повесть о лесах. — М., 1956.

³⁶ Пиленко А. А. Право изобретателя. — М.: Статут: 2008.

³⁷ Хикс Дж. В поисках институциональных характеристик экономического роста — В ж.: Вопросы экономики, 2008, № 8, с. 17.

³⁸ Джек Лондон Люди бездны \\ Джек Лондон, Собр. Соч. в 8 т.т., т 2. — М.: Правда, 1968.

³⁹ Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба. — М.: 2009.

⁴⁰ Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848 гг. — Ростов-на-Дону, 1999.

⁴¹ Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., т. 3, — М.: 1992.

⁴² http://www.calend.ru/event/4766/

⁴³ Новая история, т. 1, 1640–1789 гг. Под ред. Б. Ф. Поршнева. — М.: 1953.

⁴⁴ Лондон Джек. Люди бездны \\ Лондон Джек. Собр. Соч. в 8 тт., т. 2. — М.: Правда, 1968.

⁴⁵ Новая история, ч. 1, 1640–1870 гг., под ред. А. Л. Нарочницкого. — М.: 1978.

⁴⁶ Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М.: 1994.

⁴⁷ Диккенс Ч. Холодный дом. — М.: Худлит, 1956.

⁴⁸ Сергеев В. С. История Древней Греции. — М.: ОГИЗ, 1948.

⁴⁹ Конан-Дойл А. Затерянный мир. — М.: 1958 (и др. издания).

⁵⁰ Дозоров. Экспресс (Сибирская фантазия). — В ж.: Сибирские записки, 1916, № 1, сс. 34–35.

⁵¹ Тайлор Э. Б. Первобытная культура. — М.: Политиздат, 1989.

⁵² Уэллс Г. \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵³ Уэллс Г. Война миров \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵⁴ Ромер С. Зловещий доктор Фу Манчи. — М.: Деком, 1993.

⁵⁵ Коллинз У. Лунный камень. — М.: 1958.

⁵⁶ Уэллс Г. Война в воздухе \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 259.

⁵⁷ Уэллс Г. Предисловие к роману «Война в воздухе» \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т 14. — М.: Правда, 1964, с. 340–341.

⁵⁸ Джек Лондон. Алая чума \\ Полн. Собр. соч. в 23 тт., то 18. — М.: 2007.

⁵⁹ Корбетт Дж. Храмовый тигр. — М.: Дрофа, 1994. Корбетт Дж. Кумаонские людоеды. — М.: Географгиз, 1957. Корбетт Дж. Леопард из Рудрапраяга. — М.: Географгиз, 1958.

⁶⁰ Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь. — СПб: Типография Е. Евдокимова, 1892.

⁶¹ Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника оренбургской губернии \\ Аксаков С. Т. Собр. соч. в 5 тт., т. 5. — М.: Правда, 1966.

⁶² Толстой Л. Н. Анна Каренина. \\ Толстой Л. Н. Собр. соч. в 22 тт., т. 8. — М., Художественная литература, 1981.

⁶³ Макаренко В. П. Главные идеологии современности. — Ростов на Дону: Феникс, 2000.

⁶⁴ https://help.ubuntu.com/9.04/about-ubuntu/C/about-ubuntu-name.html

⁶⁵ Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007

⁶⁶ Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения. — М.: Мысль, 1988, сс. 137–405.

⁶⁷ Большой иллюстрированный энциклопедический словарь. — М.: Астрель, 2003.

⁶⁸ Льюис, С. Кингсблад, потомок королей. Рассказы. М.: Правда, 1989.

⁶⁹ Пьюзо М. Крестный отец. — Красноярск: 1990 (и др. издания).

⁷⁰ Уэллс Г. Киппс. В дни кометы. \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 7. — М.: Правда, 1964.

⁷¹ Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 73.

⁷² Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 82.

⁷³ Стейнбек Дж. Гроздья гнева. — М.: Эксмо, 2009 (и др. изд.).

⁷⁴ Бержерак, Сирано де. Иной свет. Государства и империи Луны. — СПб: 2002.

⁷⁵ Правда, «колумбиада» в романе Жюля Верна была построена на полуострове Флорида, не так уж далеко от современного космодрома им. Кеннеди. Правда, размеры и масса снаряда в романе соответствуют размерам и массе корабля «Аполлон-11», на котором трое (как и в романе) астронавтов за тот же, что у французского фантаста, срок облетели Луну и вернулись на Землю. Причем после приводнения «Аполлона-8» в Тихом океане моряки с авианосца «Йорктаун» приняли его экипаж на борт всего в нескольких морских милях от места, указанного у Жюля Верна. И, наконец, сегодня всерьез обсуждаются проекты доставки на орбиту некоторых грузов с помощью не ракет, а снарядов, выстреливаемых из специального орудия.

⁷⁶ Правда, сегодня антигравитация — уже не столько фантастика, сколько проблема, над которой ученые всерьез размышляют, пусть даже дальше размышлений дело пока не идет.

⁷⁷ Черняк А. Я. Николай Кибальчич — революционер и ученый. — М: 1960.

⁷⁸ Толстой А. Н. Аэлита. — М.: 1987 (и др. изд.).

⁷⁹ Циолковский К. Э. Исследование мировых пространств реактивными приборами (дополнение к I и II частям труда того же названия). Калуга, Коровинская, д. № 61, К. Э. Циолковскому. Издание и собственность автора. Цена 15 коп. — Калуга: тип. С. А. Семенова, 1914, 16 с.

⁸⁰ Вивисекция — проведение хирургических операций над живым животным (или человеком) с целью исследования функций организма (либо извлеченных отдельных органов), изучения механизмов действия лекарственных средств, разработки методов хирургического или же в образовательных целях.

⁸¹ Уэллс Г. Остров доктора Моро \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., то. 1. — М.: Правда, 1964 (и др. изд.).

⁸² Беляев А. Р. Романы. Повести. Рассказы \\ Библиотека всемирной литературы. — М.: Эксмо, 2008 (и др. изд.).

⁸³ Конан-Дойл А. Встать на четвереньки \\ Конан-Дойл А. Перстень Тота. — М: Клуб семейного чтения, 2007(и др. изд.).

⁸⁴ Федоров Н. Ф. Философия общего дела. — М.: Эксмо, 2008.

⁸⁵ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 410.

⁸⁶ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях. // Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 412.

⁸⁷ Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории. — Paris, 1977.

⁸⁸ http://www.rfi.fr/acturu/articles/111/article_2677.asp

⁸⁹ Мор Томас. Утопия. — М.: «Academia», 1935.

⁹⁰ Кампанелла Томмазо. Город Солнца. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947.

⁹¹ Сен-Симон А. Избранные сочинения, тт. 1–2. — М.-Л.: 1948.

⁹² Дюринг Евгений. Еврейский вопрос, как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру. Перевод (с последнего, пятого, издания) Виктора Правдина. — М.: 1906.

⁹³ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 1952.

⁹⁴ Луи П. История социализма во Франции. Перевод с французского. 2-е изд. — М.: 1906.

⁹⁵ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 2008.

⁹⁶ http://www.b52b.ru/iipipjY.htm

⁹⁷ Штирнер М. Единственный и его собственность. Пер. с нем. Б. В. Гиммельфарба, М. Л. Гохшиллера. — СПб: Азбука, 2001.

⁹⁸ Бакунин М. А. Принципы революции. М. Bakunine. Oeuvres. — Paris: 1895, vol. I.

⁹⁹ Прудон П.-Ж. Что такое собственность. — Лейпциг-СПб: 1907, с. 140.

¹⁰⁰ Кропоткин П. А. Этика. — М.: 1921, с. 86.

¹⁰¹ Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. — М.: Наука, 1972.

¹⁰² Веллер М. И. Махно. — М.: 2008.

¹⁰³ Бакунин М. А. Исповедь \\ М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем. 1828–1876. Т. 4. — М.: 1935.

¹⁰⁴ Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т. I. Государственность и анархия. — Пг.: Голос труда, 1919.

¹⁰⁵ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т 4, с. 524.

¹⁰⁶ http://www.peoples.ru/family/children/marx/

¹⁰⁷ Маркс К. Капитал. — М.: 2009.

¹⁰⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: Политиздат, 1980.

¹⁰⁹ Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей. Первая половина XIX в. — М.: 1976, с. 341.

¹¹⁰ Там же.

¹¹¹ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: 1980.

¹¹² Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. — М.: 1985.

¹¹³ Маркс К., Фридрих Э. О колониализме. [Сборник]. 7-е изд. — М.: Прогресс, 1978.

¹¹⁴ Diplomatie History of Eighteenth Century. — London: 1969, s. 114.

¹¹⁵ Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. — Пг.: 1920, с. 132.

¹¹⁶ Седов А. Д. К истокам тоталитарного сознания \\ Тоталитаризм как исторический феномен. — М.: 1989, с. 158.

¹¹⁷ По крайней мере, христиане приписывали альбигойцами именно такие воззрения и поведение, что и ббыло зафиксировано официальной историографией. Сегодня об учении альбигойцев известно значительно больше, однако Маркс мог представлять их себе исключительно такими.

¹¹⁸ Эко У. Имя розы. — М.: 1996

¹¹⁹ Шафаревич В. Р. Социализм как явление мировой истории. — М.: 1991.

¹²⁰ Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: 1989.

¹²¹ Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Под ред. Д. Рязанова. Кн. 3. — М.-Л.: 1927.

¹²² Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. — М.: 1956.

¹²³ К. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — М.-Л.: 1927–1931.

¹²⁴ http://lib.aldebaran.ru/author/volodskii_i/.

¹²⁵ Гринвуд Д. Маленький оборвыш. — М., Детгиз: 1956.

¹²⁶ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3. — М.: 1957, с. 147.

¹²⁷ Шамбаров В. Е. Государство и революция. — М.: 2001.

¹²⁸ Лебедев С. В. Русские идеи и русское дело: национально-патриотическое движение в России в прошлом и настоящем. — СПб: 2007.

¹²⁹ Агафонов (Глянцев) А. М. Записки бойца Армии теней. — СПб: 1998.

¹³⁰ http://ru.wikipedia.org/wiki/Парижская_коммуна.

¹³¹ Токвиль, А. де. Демократия в Америке. — М.: Прогресс, 1994.

¹³² Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов. — М.: 1912.

¹³³ Прокофьев В. А. Желябов. — М.: 1965.

¹³⁴ Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. — М.: 1928.

¹³⁵ Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация. Ред. Е. Л. Рудницкая. — М: 1997.

¹³⁶ Кравчинский С. М. Смерть за смерть — Пг.: 1920.

¹³⁷ Московские ведомости от 11 марта 1881, № 70, с. 3.

¹³⁸ Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. — Париж: 1933.

¹³⁹ Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах. — М.: Терра-Тегга, 1991, т. 12, с. 618 (Репринтное издание Общества для Научных Еврейских Знаний и изд-ва Брокгауз-Ефрон).

¹⁴⁰ Гессен Ю. И. История еврейского народа в России в 2 тт. — Л.: Тип. кооп. об-ва, 1927, т. 2, с. 217.

¹⁴¹ «Народная воля» от 5 февраля 1881 г.

¹⁴² Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея. В 3 тт. — Париж: б/изд-ва, 1933, т. 2, с. 156.

¹⁴³ Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. — М.: 1909.

¹⁴⁴ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; сс. 21–22; с 27; с. 31; с. 62.

¹⁴⁵ Там же, с.87.

¹⁴⁶ Алданов М. Сталин. \\ В ж.: Простор, 1994, № 4.

¹⁴⁷ Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — СПб.: 1991, с. 63.

¹⁴⁸ Ленин В. И. ПСС, т. 14. с. 118.

¹⁴⁹ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; с 21–22; с. 27; с. 31; с. 42.

¹⁵⁰ Ленин В. И. ПСС, т. 9, с. 338.

¹⁵¹ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. — М.: 1970, с. 154.

¹⁵² Авторханов А. Загадка смерти Сталина. — М.: 1992, с. 23.

¹⁵³ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Том 3. — М.: 1970, с. 177.

¹⁵⁴ Буровский А. М. Евреи, которых не было. Книга 1. — М.: АСТ, 2004.

¹⁵⁵ Куприн А. И. Тост \\ Куприн А. И. Собр. соч. в 6 тт., т 4. — М.: 1958.

¹⁵⁶ Горький М. Челкаш \\ Горький М. Избр. соч. — М.: 1986.

¹⁵⁷ Эренбург И. Г. Трубка солдата. — Киев: 1922.

¹⁵⁸ Толкиен Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно. — М.: 1992.

¹⁵⁹ Бабель И. Конармия. — М., 1992.

¹⁶⁰ Алексеев В. Павел Филонов. «Крестьянская семья». — В ж.: Семья и школа, 1989, № 4, с. 64.

¹⁶¹ Кара-Мурза С. А. Евреи, Диссиденты, Еврокоммунисты. — М.: 2004.

¹⁶² Кара-Мурза С. А. Манипуляция сознанием. — М.: 1991.

¹⁶³ Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. — Франкфурт: Посев, 1988, с. 12.

¹⁶⁴ Даты даются по «новому стилю» — то есть по григорианскому календарю, который был тогда принят во всем мире, кроме Российской империи.

¹⁶⁵ Имеется в виду Эдуард Грей (1862–1933), виконт Фаллодон, британский государственный деятель и дипломат, в 1905–1916 гг. — министр иностранных дел Соединенного Королевства.

¹⁶⁶ Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

¹⁶⁷ Толстой А. Н. Сестры // Толстой А. Н. Собр. соч. в тт., т. III. — М.: Советский писатель, 1951, сс. 133–134.

¹⁶⁸ Линия — мера длины, равная либо 1/12 доле (малая линия), либо 1/10 (большая линия) доле дюйма (2,54 мм). Калибр оружия измеряется в больших линиях. Таким образом, 4,2 линии — это 2,54 V 4,2 = 10,67 мм.

¹⁶⁹ Одна из удивительных особенностей психологии военных: летчики в 1916 г. не были наказаны за свое фантастическое разгильдяйство. У современных военных их поступок тоже вызывает полное понимание и принятие. А что? Люди сделали дело, пора расслабиться…

¹⁷⁰ Быстров А. А. Энциклопедия самоходных орудий (рукопись), с. 1.

¹⁷¹ Быстров А. А. Энциклопедия танков. 1916–1945. — М.: ОЛМА, 2000.

¹⁷² Почему-то считается, что Максим — француз, и ударение в его фамилии ставится на последний слог. Это неверно. Максим — американец, и ударение делается на первом слоге.

¹⁷³ Большая Советская энциклопедия. Изд. 3-е. т. 19, с. 9. — М: Советская энциклопедия, 1973. Т. 19, с. 9. Статья «Отравляющие вещества».

¹⁷⁴ Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. — М.: 2008.

¹⁷⁵ Уэллс Г. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь. — М.: Правда, 1976.

¹⁷⁶ Олдингтон Р. Смерть героя. — М.: 1980.

¹⁷⁷ Олдингтон Р. Все люди — враги. — Киев: 1956.

¹⁷⁸ Город Тарту в современной Эстонии — не что иное, как немецкий Дерпт, где Александр I в 1806 г. открыл университет; немцы составили основную массу его преподавателей даже в XX в. А вообще-то город Тарту основан русским князем Ярославом в 1024 г. и назван Юрьевом по крестильному имени князя Юрия — Ярослава. Эстонцы, правда, рассказывают, будто Ярослав взял штурмом эстонский город Тарпату. Русские летописи про Тарпату умалчивают, но что у одного города возникло сразу три имени — факт.

¹⁷⁹ Богданов И. Генрих Шлиман: торжество мифа. — М.: 2008.

¹⁸⁰ Клейн Л. С. Бесплотные герои. — СПб: 1994.

¹⁸¹ Военнопленные периода Первой мировой войны // Северная энциклопедия. — М.: Европейские издания; Северные просторы. 2004, сс. 156–157.

¹⁸² Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. — М.: 1982.

¹⁸³ Зуров А. Б. Древний путь. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987.

¹⁸⁴ Клейн Л. С. Перевернутый мир. — СПб: 1992.

¹⁸⁵ Ленин В. И. Крах II Интернационала // Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26. — М.: 1972, с 218.

¹⁸⁶ Там же.

¹⁸⁷ Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. — М.: Бином, 2007.

¹⁸⁸ Рафальский Сергей. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 49

¹⁸⁹ Там же, с. 39.

¹⁹⁰ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 30. — М.: 1975, сс. 306–328.

¹⁹¹ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 227.

¹⁹² Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹³ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹⁴ Солженицын А. И. «Русский вопрос» к концу XX века. // Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Рассказы. Крохотки. Публицистика. — Екатеринбург: 1999, с. 741.

¹⁹⁵ Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том первый. Выпуск первый. — Paris: 1921, с. 54.

¹⁹⁶ Рафальский С. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 52

¹⁹⁷ Государственная дума Российской империи. 1906–1917. Энциклопедия. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2008, с. 108.

¹⁹⁸ Так и в Московии Земский Собор иногда избирался меньшинством населения, голосами жителей только одной Москвы и ее окрестностей — но считался полноценным Земским собором — то есть Собором всей русской земли.

¹⁹⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 49. — М.: Политиздат, 1954, с. 14.

²⁰⁰ Цвейг С. Пломбированный вагон // Цвейг С. Звездные часы человечества. — М.: 2006.

²⁰¹ Русская воля. 15 июня 1917.

²⁰² Живое слово. 11 июня 1917.

²⁰³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 года: Протоколы и материалы / Под общ. ред. и с предисл. П. Ф.Куделли; подгот. к печати Г. Л. Шидловский. — М.-Л.: 1927, с. 29.

²⁰⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд. т. 41. — М.: 1971, с. 8.

²⁰⁵ Волков О. В. Погружение во тьму. Из пережитого. — М.: Советская Россия, 1992, с. 27.

²⁰⁶ Мне часто приходится слышать рассуждения о необходимости «национального примирения», и что «должны же были дворяне понимать правду народа». Перейдем же от общего к частному: пусть мне объяснят, какую такую «народную правду» должен был постигнуть муж этой женщины, папа убитых девочек, и каким конкретно способом он должен был бы примиряться с матросами, зверски убившими его семью.

²⁰⁷ Гюго В. Девяносто третий год. — М.: Политиздат, 1956.

²⁰⁸ Полицмейстером был отец Екатерины Михайловны, жены старого друга нашей семьи, Александра Владимировича Плетнева. Одаренная певица (меццо-сопрано), она пела с Собиновым, но после переворота о сцене не могло быть и речи. Екатерина Михайловна вынуждена была отказаться от сцены, скрываться в глуши вместе с мужем-лесоводом. Читая это место у Надежды Мандельштам, не могу отделать от мысли — а не был ли это Михаил Владимирович Римский-Корсаков, папа этой достойной женщины?

²⁰⁹ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 11.

²¹⁰ Там же.

²¹¹ Там же, с. 12.

²¹² Там же, с. 11.

²¹³ Там же, с. 130.

²¹⁴ Там же, с. 119.

²¹⁵ Булгаков М. А. Белая гвардия. — Баку: 1988, с. 5.

²¹⁶ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 12.

²¹⁷ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 690.

²¹⁸ Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — М.: Книга, 1991, с. 446.

²¹⁹ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 3.

²²⁰ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 186.

²²¹ Суханов Н. Н. Записки о революции, т. 1. — Берлин-Пг.-М.: 1922, с. 41.

²²² Суханов Н. Н. Записки революции, т. 2 (книги 3–4). — М., Политиздат: 1991.

²²³ Церетели И. Г. Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917–1918. — М.: 2007.

²²⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 32, с. 362.

²²⁵ Газета «Известия» тогда посвятили его смерти с десяток заметок, но фамилия каждый раз писалась по-разному — Аснин, Астин, Аскина, Бог весть, как его звали. Но по Выборгской стороне поползли слухи, будто дачу Дурново разгромили, что один из анархистов в знак протеста застрелился, нет, расстрелян, нет, поднят на штыки. Тело Асина, обложенное льдом и накрытое черным знаменем, лежало во дворе дачи, рядом стоял почетный караул, собирались толпы. Заводы пригрозили забастовкой. С превеликим трудом властям удалось вытребовать труп для вскрытия — с обещанием обнародовать результаты. Вот они: пуля попала в правое плечо, вышла через левое, порвав легкие. При этом, как писали в газете, «фотографии с трупа Аснина производят гнетущее впечатление. На спине имеется татуировка такого циничного свойства, что криминалисты говорят о полной вероятности того, что убитый долго жил в среде уголовных преступников». В кармане обнаружилось письмо из Сибири от приятеля — тот писал, что сидит за разбой и просил помочь с освобождением, поскольку теперь тоже «политический»: «вошел в группу федерации анархистов», Но так или иначе, а павший герой был похоронен с почестями.

²²⁶ Знаменский О. Н., Июльский кризис 1917 г. — М.-Л.: 1964

²²⁷ Интересная судьба. В ходе октябрьского переворота он принимал участие в подавлении так называемого похода Краснова — Керенского на Петроград, участвовал в боях в Москве, был избран в Учредительное собрание, на заседании которого в ночь на 6 января 1918 г. огласил декларацию об уходе большевистской фракции. Затем назначен комиссаром Морского Генерального штаба, весной 1918 г. стал заместителем наркомвоенмора Троцкого. В июне 1918 г. по поручению Совнаркома топил Черноморский флот. С июля — член Реввоенсовета Восточного фронта, с августа — командующий Волжской военной флотилией, осенью стал членом Реввоенсовета Республики. Не повезло: по Новый год был взят в плен британскими моряками после неудачного похода миноносца «Спартак» на столицу Эстонии — Таллин. Пять месяцев провел в лондонской Брикстонской тюрьме, после чего был обменян на группу арестованных граждан Британии. Сразу же назначен командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, участвовал в обороне Царицына (1919) и высадке десанта в иранском порту Энзели (1920). С июня 1920-го по март 1921-го являлся командующим Балтийским флотом.

Затем по велению партии сменил военную карьеру на дипломатическую — полпред СССР в Афганистане, Эстонии, Болгарии, Дании, А в 1938 г. стал невозвращенцем, обосновался в Париже, опубликовал знаменитое «Открытое письмо Сталину», после чего был убит агентами НКВД. Путь революционера…

²²⁸ Базанов С. Н. Феномен братания в Первой мировой войне. // Новые научные направления. 2003/2004. — М.: РОССПЭН, 2005, с. 287–301.

²²⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 40. — М.: 1970, сс. 8–9.

²³⁰ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³¹ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³² Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. — N.-Y: Изд. имени Чехова, 1953, с. 129–131.

²³³ Плеханов Г. В. Год на родине. Том II. — Париж: 1921, с. 267.

²³⁴ Арутюнов А. А. Ленин. Личностная и политическая биография. Том I. — М.: 2002, с 212.

²³⁵ Суханов Н. Записки о революции. Том 7, кн. 1. — Париж: 1923, с. 235.

²³⁶ Садуль Ж. Записки о большевистской революции. — М.: Книга, 1990.

²³⁷ Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959.

²³⁸ Рид Д. Десять дней которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959, с. 58.

²³⁹ Малинин Н. Вступление // Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского Кремля. — М.: Столица, 1995, с. 9.

²⁴⁰ Скобов А. В. История России. 1917–1940. — СПб: Иван Федоров, 2001.

²⁴¹ Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть. — Париж: 1953.

²⁴² Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского кремля. — М.: Столица, 1995, с. 41.

²⁴³ Соломон Г. А. Среди красных вождей. Т. 1. — Париж: 1930, с. 15.

Часть III

Мировая война — преддверие апокалипсиса

…с 1914 года из жизни людей исчезли безопасность и спокойствие.

(Конрад АДЕНАУЭР)

Глава 1

Подготовленная война

Всякое ожидание означает уменьшение наших шансов.

(Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке Старший)

Единственное сбывшееся предположение из числа множества других, «благополучно» несбывшихся прогнозов Маркса — о неизбежности войны между самыми крупными и могущественными государствами Европы. Коммунисты считают это его невероятной заслугой.

Только вот что-то сомнительно насчет гениальности предсказателя. Потому что в конце XIX века о грядущей всеобщей войне в Европе не говорил разве что совсем уж ленивый.

Особенность предсказания Маркса совсем в другом… Он считал, что Большая Европейская Война будет не просто вооруженным конфликтом разных государств с целью передела влияния, рынков сбыта и источников сырья. Он полагал, что воевать начнут буржуазные государства, а стало быть — разные кланы буржуазии. Пролетариату воевать за интересы буржуазии не нужно, у него свои интересы — построить государство рабочих и крестьян, царство трудящихся, коммунизм.

Что же до самой войны — я уже показывал, что такая война и до 1914 г. могла вспыхнуть несколько раз. Впервые — еще в 1899 г., во время «кризиса в Фашода». Точно так же в Мировую вполне могли перерасти и Русско-японская война 1904–1905 гг., и Марокканские кризисы 1905–1906 г. и 1911 г., и Боснийский кризис 1908–1909 гг., и Итало-турецкая война 1911–1912 гг., и Балканские войны 1912–1913 г. Каждый из этих полузабытые эпизодов вполне мог бы заполыхать Мировой войной. Европа балансировала на грани войны слишком долго, чтобы она не началась. Безо всяких «гениальных предсказаний», в том числе — Маркса.

Война казалась чем-то невероятным, нереальным. Ее никак не может быть. Но и не могло не быть — сразу по трем важнейшим причинам.

Во-первых, мир начала XX века был устроен как совокупность империй, колониальных или территориальных. Едва мир оказался поделенным, появилась идея его передела. Для одних это было стремление удержать свои колониальные империи, для других — отнять у более удачливых. Великие державы, определявшие тогда лицо мира, сложились как могучие механизмы захвата и раздела Земного шара. Когда мир поделен, эти машины продолжают работать. Выходов два: или демонтировать механизмы, или применить их друг против друга.

Мировая война — война за передел Мира.

Во-вторых, к началу XX века европейская цивилизация оказалась в полном идеологическом и моральном тупике. Каждая держава предлагала свой вариант того, как жить дальше. Ни у одной не было другого способа навязать свою волю остальным, кроме войны.

Мировая война — война за пути дальнейшего развития.

В-третьих, цивилизация столкнулась со множеством проблем, которые была совершенно не готова решать. Тут можно упомянуть вопросы социальной справедливости, освобождения колониальных народов, экологические… Воевать проще и привычней, чем ломать головы над решением сложных задач.

Мировая война — война ухода от непривычных и пугающих проблем.

Именно поэтому началась война, которую мы называем Первой мировой. Но ведь современники не знали, что будет еще и Вторая. Эту они с самого начала называли Мировой. Еще — Великой. Еще — Германской. А в России — Великой Отечественной войной. Сто лет назад была Отечественная война 1812 г. Теперь — Великая Отечественная. Радиальные социалисты и коммунисты называли войну Империалистической.

Начало войны было совершенно неправильным решением проблем Европейской цивилизации. Не решив ни одной из назревших проблем, европейцы обрекли самих себя все равно решать их — но уже в худших условиях.

И еще… Без этой войны стала бы почти невозможной коммунистическая революция. А вот в условиях войны она делалась уже вероятной. И чем страшнее, чем свирепее война — тем сильнее провоцировала начать радикальное переустройство мира. Так и получилось: Мировая война сделала возможными коммунистические революции во всех странах Европы. Кошмар, но могло кончиться еще хуже — например, их повсеместной победой. А так они почти никогда не побеждали… Наше счастье.

К 1914 г. Европа была разбита на два лагеря: Антанту (Франция, Британия, Российская империя) и Тройственный союз — Германская империя, Италия, Австро-Венгрия. Оба лагеря искали поводов начать друг с другом войну.

Поводом стала Сербия. 28 июня^{164} член националистической сербской террористической организации «Молодая Босния» Гаврила Принцип (1894–1918) убил наследника австро-венгерского престола — Франца Фердинанда Карла Людвига Йозефа фон Габсбурга, эрцгерцога д’Эсте (1863–1914).

После Мировой войны сложился однозначный стереотип: Сербия — жертва, Австрия — агрессор, не имеющий никаких оправданий, убитый эрцгерцог Франц Фердинанд — напыщенный дурак и солдафон, лютый враг славян, Гаврило Принцип — красавец и герой.

Скажем с полной определенностью: эта картина имеет к реальности отношение не больше, чем «рассказы о Ленине» для советских школьников — к реальному Ленину.

Прежде всего, Сербия в начале XX века была основным террористом Европы. Спецслужбы Сербии возникали на основе бывших заговорщицких организаций: были у них и опыт, и необходимые навыки. Они пользовались полнейшей поддержкой и царя Петра из династии Обреновичей, и всего правительства.

По всем Балканам создавались культурные, научные, спортивные организации — как сказали бы сегодня, для «крышевания» экстремистских организаций вроде «Черной руки» (она же — «Единство или смерть»), «Белой руки», «Молодой Боснии», «Старой Боснии» и сотни других.

Еще в 1910 г. студент Богдан Жераич выстрелил в австрийского губернатора Боснии Иосипа Верешанина. Ухитрился не попасть в упитанного генерала с трех метров и покончил с собой. На болгарского царя Фердинанда I покушались полдюжины раз, все неудачно.

А цель была понятна: дестабилизация обстановки. Если начнется война, за Сербию тут же вступится Франция, которая вложила в ее экономику не один миллион франков. А уж русские «братушки», конечно, помогут не за страх, а за совесть!

Правда, еще в начале очередной Балканской войны министр иностранных дел Российской империи Сергей Дмитриевич Сазонов (1860–1927) предал в Белград очень однозначную ноту: «Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой».

В ходе Балканских войн Сербия справилась и без России. Но аппетит приходит во время еды. В стране верили, что создание Великой Сербии, объединившей земли всех южных славян, уже близко.

Противостояние Тройственного союза и Антанты было шансом, которым грех не воспользоваться. Летом 1914 г. Австро-Венгрия объявила, что проведет маневры в Боснии, а инспектировать их будет наследник престола и главнокомандующий эрцгерцог Франц Фердинанд.

Сербия подняла невероятный шум, объявляя, что против нее готовят агрессию — явная ложь, но выгодная Антанте, потому ее и подхватили.

Франц Фердинанд. У нас он известен в основном как объект идиотского зубоскальства анархиста Ярослава Гашека. А был это человек очень образованный, умный. Больше всего принц любил музеи, а меньше всего — официальные выступления и банкеты. К тому же большой друг славян. Женат был на чешке Софии Хотек. Император Франц-Иосиф устроил племяннику несколько истерик, требуя развестись, а одно время думал упечь Софию в монастырь.

Фердинанд же подумывал о том, чтобы сделать империю Австро-Венгро-Славянией. Это вызывало особое бешенство сербских террористов: они прекрасно понимали, что мало найдется дураков жить в нищей вздорной Сербии, если можно быть равноправными гражданами богатой и могучей Австрийской империи. Фердинанд вызывал у сербских экстремистов такие же чувства, какие Александр II у народовольцев.

Убийство 28 июня совершила «Черная рука». Ее целью было организовать восстание сербов, находившихся под властью Австро-Венгрии, и включить их в Сербию, а в перспективе — вообще объединение южных славян и создание Великой Сербии. Эта тайная организация была построена на основе строжайшей конспирации. Имена ее членов были известны только центральному комитету — рядовые участники не знали друг друга. При этом каждый был обязан привлечь в общество нового члена и жизнью отвечал за его верность.

Сербские власти пытались представить дело так, будто убийцы — частные лица, и к правительству никакого отношения не имеют. Но главой «Черной руки» был начальник сербской контрразведки, полковник Драгутин Дмитриевич по кличке Апис. Правительство премьер-министра (и одновремннно идеолога Великой Сербии) Николы Пашича (1845–1926) его побаивалось.

Единственный совершеннолетний преступник в группе — Данило Илич, близкий по взглядам к народовольцам. Для него наследный принц, богатый и образованный человек — классовый враг.

Другие же были младше 20 лет — по австрийским законам, несовершеннолетних нельзя было казнить ни за какие преступления. А дожить до конца войны — реально. И выйти из тюрьмы героем — тоже реально. Экзальтированные сопляки сами не знали, чего хотели больше — мученичества или лавров героя. Об их психологическом состоянии говорит поведение главного убийцы, Гаврилы Принципа: перед выходом на дело он несколько ночей подряд ночевал на могиле неудачливого террориста Жераича. Там он общался с его духом, впадая в экстаз.

Доказательства связи террористов со спецслужбами Сербии у австрийцев были с момента ареста группы: ампулы с цианистым калием, револьверы из государственного арсенала, привычка называть старших в группе по воинским званиям. Все они перед выходом на «мокрое» побывали на тайной аудиенции у принца Александра.

Что характерно, жители Сараево встречали эрцгерцога с семьей очень тепло. За несколько дней неофициального визита — ни одного недружелюбного слова или жеста.

В последний день кортеж машин медленно двигался сквозь плотную толпу, кричавшую приветствия и кидавшую букеты. Маршрут движения был опубликован в газетах.

Для начала террорист Неделько Чабринович швырнул бомбу. Фердинанд увидел, что от одного из букетов идет дым, понял, в чем дело, и рукой отбил бомбу. Она взорвалась под третьей машиной кортежа — погиб шофер, ранения получили ее пассажиры, а также полицейский и несколько человек из толпы. Эрцгерцог категорически отказался прекратить визит и поехал в больницу — навестить раненых при покушении.

Но почему-то забыли предупредить шофера об изменении маршрута. Гаврило Принцип с револьвером поджидал там — и дождался. Машина стала разворачиваться, в плотной толпе это было трудно сделать… Мерзавец подошел вплотную и стрелял в упор. Снайпер был еще тот: две первые пули попали в живот беременной Софии, третья вошла в шею Фердинанду. Оба супруга считали, что другой ранен тяжелее.

— Не хочу жить без тебя, — сказала женщина.

— София, ты обязана жить ради наших детей… — было последними словами эрцгерцога. Истекая кровью, он опустил голову на плечо жены и умер. София скончалась спустя полчаса.

Борец за счастье народов, ниспровергатель династии Габсбургов, большой писатель и великий революционер Ярослав Гашек долго и гаденько хихикал по поводу смерти эрцгерцога Фердинанда. Что характерно, ни упоминания о смерти своей соотечественницы Софии Хотек, ни последнего диалога супругов у Гашека нет. Подоночная все же это литература — революционная, вполне в духе Нечаева.

Все подробности подготовки теракта стали известны сразу: террористы мгновенно раскололись. Пытки? О них много кричали, вот только пытать ублюдков не было нужды — говорили они много и охотно. Не было и полицейской охоты на потенциальных убийц, о которой с таким смаком писал все тот же Гашек. Он врал, никто никого не ловил, потому что убийцы были известны сразу.

Осенью 1918 г., сразу после распада Австро-Венгрии, таинственно исчезли протоколы Сараевского процесса. Однако связь преступников с сербской охранкой известна и из захваченных Австро-Венгрией государственных архивов Сербии. В 1919 г. австрийцы возвращали сербам их архивы… Катер, перевозивший их по Дунаю, бесследно и таинственно исчез.

Грязное дело, и концы в буквальном смысле в воду.

Мировую войну готовили абсолютно все государства и правительства. Конечно, каждая сторона считала и старалась уверить остальных, что виновата не она, а противник. Победителям это удалось э на то они и они победители. Германия и Австро-Венгрия были ославлены, как самые страшные агрессоры. Империи у них тоже отняли.

Но при подготовке войны приличнее всех вела себя именно Австро-Венгрия. Судите сами: почти месяц, до 23 июля 1914 г., Австро-Венгрия раскачивалась. Она несколько раз обращалась к Сербии с требованием расследовать обстоятельства убийства и наказать виновных. Лишь убедившись, что сербское правительство упорно покрывает главных преступников, предъявили ультиматум. Среди прочих пунктов был и такой: право Австро-Венгрии искать и арестовывать преступников на территории Сербии. Было и требование разоружения сербской армии — явно не имевшее к расследованию убийства эрцгерцога совершенно никакого отношения. Правда, Австро-Венгрия могла опасаться агрессии со стороны сербов… Но это уже другой вопрос.

До 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия была права… или почти права в своих требованиях. Но тут не выдержали нервы. Австро-Венгрия тоже хотела воевать. Ее правительство очень боялось, что сербы все-таки примут ультиматум, и исчезнет предлог для начала войны. Больше всего Австро-Венгрия опасалась, что Российская империя все же вступится за братьев-славян.

Австро-Венгрия советуется с Германией… Но ведь Россия к войне не готова! В июле 1914 г. статс-секретарь немецкого ведомства иностранных дел Готлиб фон Ягов весьма откровенно писал послу в Лондон: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, все более слабеет. [Здесь Ягов намекал на разложение Австро-Венгрии — А. Б.] В России это хорошо знают и поэтому безусловно хотят еще на несколько лет покоя. Я охотно верю вашему кузену Бенкендорфу, что Россия сейчас не хочет войны с нами».

Если Россия не вмешается, тогда сожрать Сербию — означает ослабить Россию на Балканах, нанести удар по вложенным в сербскую экономику французским капиталам. То есть косвенно ослабить и всю Антанту.

Если Россия все же начнет войну — то Германия готова к ней лучше. Тогда можно привести в действие план «блицкрига». Этот план «молниеносной войны» разрабатывался еще с восьмидесятых годов XIX в. Правда, Бисмарк категорически протестовал против его принятия. Великий канцлер считал, что с Россией надо дружить при любых обстоятельствах. Тем не менее, в 1905 г. начальник немецкого Генерального штаба, генерал-фельдмаршал граф Альфред фон Шлиффен (1833–1913) переработал и довел этот план до совершенства, вследствие чего документ получил название Плана Шлиффена.

В соответствии с ним надлежало бросить войска через Бельгию (поправ ее суверенитет и нейтралитет) на Францию — германские армии с двух сторон охватывают французские, гонят на запад и юг. Двух недель на Францию хватит. За этот срок Россия не сможет прорвать укреплений в Восточной Пруссии и Польше. К тому же ее будут сдерживать войска Австро-Венгрии.

После капитуляции Франции все силы бросить против России, и через 8–10… самое большее, через 12 недель ликующая германская армия похлопывает по плечу капитулирующих русских в Москве: надо же морально поддержать младших братьев, чья судьба отныне — подчиняться германским братьям — строгим, но справедливым.

5 июля Вильгельм II пригласил к себе австро-венгерского посла Сегени и посоветовал «не мешкать с выступлением». Не бойтесь: если Россия вмешается, Германия поддержит!

Что, согласно германским планам, австровенгерские войска должны были полечь, ценой своей крови задерживая русские армии, кайзер промолчал… Наверное, щадил нервы своих утонченного аристократического гостя.

После этих бесед и консультаций австрийцы больше всего боялись, что Сербия примет ультиматум, и предлог для начала войны исчезнет.

Утром 24 июля Сазонов прочитал телеграмму с текстом австрийского ультиматума. «Это европейская война!» — воскликнул он.

25 июля Сербия приняла все пункты ультиматума, и только по одному из них просила отсрочки. Тут же посол Австро-Венгрии покидает страну. Дипломатические отношения разорваны!

На всякий случай австрийцы начали войну 28 июля 1914 г., обстреляв Белград.

Совсем недавно Российская империя предупреждала, что Сербия может не надеяться втравить ее в войну с Австро-Венгрией. Времена меняются! И 29 июня 1914 г. Россия начала частичную мобилизацию, чтобы защищать братьев-славян.

Частичную, направленную исключительно против Австро-Венгрии — потому что англичане заявили, наконец: они не останутся нейтральны.

«Англия открывает свои карты, — писал Вильгельм II, — в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом: „Мы останемся нейтральными и постараемся держаться в стороне сколь возможно дольше“. Грей^{165} определенно знает, — продолжал кайзер, — что стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!»

Германия шлет в Петербург телеграммы, обещая «утихомирить» Австро-Венгрию. Но Грей выиграл дипломатическую игру — отступать уже поздно.

30 июня Германская империя снова требует от Российской прекратить мобилизацию — она готова защищать братьев-германцев. В ответ Россия пере ходит от частичной мобилизации ко всеобщей. Еще бы! 20 июля в Россию приехали президент Франции Раймон Пуанкаре по прозвищу «Пуанкаре-война» и премьер-министр Рене Вивиани. Они заверяют Николая II, что в случае войны Франция выполнит союзнический долг и ни в коем случае не отступится от «вечной дружбы» с Россией.

Получив поддержку, правительство Российской империи решило на этот раз не отступать перед опасностью большой войны, как оно трижды делало это прежде — в 1909-м, 1912 м и 1913 гг.

И Великобритания уверяла союзников, Францию и Россию, что в войну вступит. Одновременно делались и туманные публичные заверения, которые можно было трактовать и так, что Британия в войну ни в коем случае не вступит. Союзникам при этом объяснялось, что Британия просто наводит тень на плетень, усыпляя бдительность общего врага.

Реально такая позиция была максимально провокационной.

Британия — это почти половина всех судов в мире. Самый могучий в мире военно-морской флот. Если такая сила вступает в войну, она гарантировано отрежет Германию от подвозок извне, блокирует ее от колоний и других стран, обречет на затяжную войну с неопределенным исходом. Достаточно было одного ясного предупреждения со стороны Британии, и война вполне могла не начаться.

Когда в 1911 г. возникла угроза общеевропейской войны, английское правительство публично предупредило Германию, что Англия выступит на стороне Франции. И Германия ретировалась. Так же обстояло дело и в конце 1912 г.: заявление Англии, что она не останется нейтральной, вызвало умеряющее воздействие Германии на Австро-Венгрию.

А теперь лорд Грей неоднократно публично говорил о войне, которую будут вести Франция, Германия, Россия и Австро-Венгрия. Это был почти намек, что Британия в войне не будет участвовать.

Германия не хочет вступать в войну, не получив гарантий.

Вильгельм II едет в Лондон. Английский король заявил: «Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными». Обтекаемо… Уклончиво… Неофициально германцам дают более серьезные обещания. Британия создавала иллюзию, будто не вмешается. Ей хотелось подтолкнуть Германию к войне.

Но 29 июля лорд Грей заявил: в случае войны между Францией и Германией Великобритании «было бы невозможно долго оставаться в стороне».

Россия и Германия ведут всеобщую мобилизацию.

30 июля. Император Вильгельм II направил телеграмму Николаю II:

«Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну». Призыв резервистов шести возрастов. Приказ о выдвижении полевых войск к границам.

31 июля. Император Франц-Иосиф получил телеграмму кайзера Вильгельма II: «Великое значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их на одновременное наступление против Сербии».

31 июля Германия потребовала, чтобы к 12 часам дня 1 августа Россия остановила мобилизацию.

1 августа германский посол граф Фридрих фон Пурталес явился к министру иностранных дел Сазонову: «Намерено ли русское правительство дать удовлетворительный ответ на германские требования?»

Сазонов ответил отрицательно.

Посол повторил свой вопрос еще два раза.

«Я не могу дать вам другой ответ» — сказал Сазонов.

Дрожащими от волнения руками германский посол вручил Сазонову бумагу: ноту об объявлении войны.

1 августа 1914 г. считается официальной датой начала Первой мировой войны. Начало конца эпохи Просвещения. Начало конца цивилизации XVII-го — начала XX вв.

Почему Германия так торопилась? Во-первых, хотела воевать. Во-вторых, правительство вполне логично хотело начать войну не против «передовой» Франции, а против «отсталой» России: это давало поддержку социал-демократов. С Францией тоже придется воевать — но это потом. Главное начать так, чтобы социал-демократы поддержали, не нанесли удара в спину. Подобно французским собратьям, немецкие социал-демократы колебались.

Франция затягивала начало войны — не хотела брать на себя ответственность. 30 июля она отвела свои войска на 10 км от границы — чтобы не провоцировать никаких конфликтов.

31 июля, одновременно с предъявлением в Петербурге требования прекратить мобилизацию, германский посол в Париже вручил ноту французскому министру иностранных дел. Этой нотой германское правительство сообщало о требованиях, предъявленных им России, и требовала обязательства соблюдать нейтралитет. Срок ответа — 18 часов.

На случай, если французы не решатся воевать, посол Шен должен был предъявить французам новые требования: передать Германии крепости Туль и Верден. Это был бы залог, что Франция и вправду останется нейтральной.

1 августа Франция начала массовую мобилизацию.

Тут же Германия объявила, что французская авиация бомбила окрестности Нюрнберга. Это было заведомой ложью, но очень уж хотелось воевать. 3 августа Германия объявила войну Франции. И тут же двинула войска согласно плану Шлиффена.

2 августа Германия вручает ультиматум Бельгии: мол, есть сведения, что Франция готовит удар по Бельгии. Германия требует пропустить ее войска навстречу французским. Срок для ответа — 1 сутки.

Данные об агрессии французов — явная ложь. Бельгия провела мобилизацию еще 31 июля. Брюссельское правительство отклонило ультиматум и обратилось к Британии за помощью. Значение бельгийского побережья для безопасности Британии со Средневековья известно было каждому англичанину.

4 августа Британия предъявила Германии ультиматум: соблюдать нейтралитет Бельгии. Срок — до 11 часов вечера. Кабинет министров напряженно ждал: вдруг все же на ультиматум будет ответ? Биг-Бен начал бить! Министры отерли пот со лба: «Правительство его величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера 4 августа существует состояние войны».

4 августа войну Германии объявила не только Великобритания, но и все ее доминионы — то есть Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз и самоуправляющаяся колония Индия. Кого защищала в Первой мировой войне Новая Зеландия, и каким жизненным интересам Индии угрожала Австро-Венгрия, понять трудно.

Конечно же, если бы великим державам не хотелось воевать, никакой войны никогда бы и не было. Но по поводу причин одной из войн в Средневековье говорили: «Шел слепой нищий, споткнулся о камень, и упал. Он упал не из-за камня, конечно, но все-таки и потому, что тут лежал камень…». Первая мировая разразилась, конечно, не потому, что стрелял Гаврило Принцип; предлоги могли быть любые. Но получилось так, что именно он стал тем камнем.

Именно 28 июня 1914 г и именно в 16 часов завершилась культурно-историческая эпоха Просвещения. Причем не только для Австро-Венгрии, Германии и Российской империи. Она бесповоротно закончилась для всего мира.

В России первый всплеск массового энтузиазма начался с выходом Манифеста о мобилизации 20 июля 1914 г. Приведу его основную часть:

«…Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особой силой пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты все внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия <…> дерзкий натиск врага.

С глубокой верой в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел…»

Внутренние распри не были забыты хотя бы в том смысле, что началась травля многочисленных и в массе своей совершенно лояльных русских немцев.

20 июля Николай II подписал Манифест о начале войны.

«Россия радостно встретила объявление войны, — писала „Петербургская газета“. — Массы населения повергают к стопам Государя Императора одушевляющие их чувства любви и преданности и свидетельствуют свою готовность принести жизни за спасение родины, за славу Государя и отечество».

1 августа Николай II держит речь, выйдя на балкон Зимнего дворца. Его слушает огромная толпа. После молебна о даровании победы царь обратился к людям с торжественным обещанием не кончать войны, «пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем».

Новый всплеск массового энтузиазма, крики. Стоны и плач из толпы. Студенты, стоя на коленях, поют «Боже, царя храни».

Целыми днями по городу ходили многотысячные манифестации, славившие Святую Русь и русское воинство и проклинавшие немцев и австрийцев, которых иначе, чем «швабами», никто не называл. Женская демонстрация вышла под лозунгом: «Мы тоже пойдем сражаться против немцев!»

В поисках ненавистного врага люди множили самые невероятные слухи. Говорили, что в здании немецкого посольства на Исаакиевской площади спрятаны радиопередатчики. 4 августа толпа ринулась к посольству, смела вялые кордоны полиции, и ворвалась внутрь.

До сих пор спорят о художественной ценности Прусского и Тронного залов посольства и украшавших посольство скульптур держащих коней под уздцы братьев Диоскуров. Одни считают статуи шедеврами, другие — «голыми немцами» и проявлением германской безвкусицы. К чести толпы — она не грабила. Толпа сожгла убранство залов, уничтожила произведения искусства, в том числе уникальную коллекцию севрского фарфора. Что же до скульптурной группы, то ее сбросили с крыши и долго искали внутри разбитых статуй германские «передатчики». После этого обломки статуй утопили в Мойке с криками: «Такая же смерть ждет немцев в Балтийском море!». На флагштоке посольства был поднят русский флаг.

С огромными усилиями полиция выдворила погромщиков из посольства, после чего на крыше здания, возле уцелевших статуй, был обнаружен труп чиновника — тайного секретаря МИД Германии, шестидесятилетнего Альфреда Катнера.

Больше ста активнейших погромщиков арестовали, но убийц в конце концов «не нашли».

Назавтра посол США выразил протест против такого вандализма. «Погром германского посольства — ответ на зверства немцев», — заявил министр иностранных дел Сазонов. О каких зверствах речь шла на третий день войны, мне неизвестно.

А на другой день толпа с воплями: «Долой немцев!» — разгромила «немецкий» мебельный магазин братьев Тонет, разбила витрины кафе, принадлежащего немецкому подданному Рейтеру, и магазина «Венский шик», забросала камнями редакцию немецкой газеты «St.-Petersburg Zeitung».

В Берлине и Вене творилось примерно то же самое: выступления Вильгельма II и Франца-Иосифа вызвали приступ массового энтузиазма, демонстрации, волну погромов.

Пока рядовые петербуржцы швыряют камни и бьют витрины, министерство путей сообщения решило отказаться от «нерусских слов», коими были сочтены «бухгалтер», «бухгалтерия» и т. д.

Дирекция Императорских театров сняла с репертуара всех опер Вагнера, а дирекция концертов Русского музыкального общества решила заменить все включенные в программу произведения немецких композиторов сочинениями русских авторов.

Из столицы в массовом порядке стали выселять немецких и австрийских подданных. По сообщению «Петербургского листка» от 5 августа, «вчера около ста человек наших врагов были доставлены в бронированных автомобилях под охраной… и отправлены по Северной железной дороге».

Позже было еще веселее: этнических немцев призывали в армию на общих основаниях, а членов их семей «на всякий случай» отправляли в отдаленные губернии. Мой дед, Вальтер Шмидт, был сослан под административный надзор в Карелию, а его родной брат, Курт Шмидт, воевал в составе русской императорской армии, был отравлен газами и умер от туберкулеза в 1922 г.

14 августа столичные газеты подняли вой, что «сотни обывателей» ходатайствуют о «восстановлении русского исторического названия столицы». Вообще-то историческим названием города как раз и было «Санкт-Петербург», но в приступе «патриотического» остервенения на такие «мелочи» внимания не обращают.

19 августа «Государь император 18-го сего августа высочайше повелеть соизволили именовать впредь город Петербург Петроградом». Петроградом этот город отродясь не назывался. Никакое это не историческое название.

И позже в России вспыхивали немецкие погромы. Как, например, погром 27–29 мая 1915 г. в Москве. Убили «всего» 5 человек с «нерусскими» фамилиями, еще погибли 16 участников погрома: 6 из них от выстрелов введенных в Москву войск, остальные — от драк друг с другом. Кроме того, «пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов, 113 германских и австрийских подданных и 489 русских подданных (с иностранными или похожими на иностранные фамилиями)». Общая сумма убытков составила более пятидесяти миллионов рублей.

Уже в августе 1914 г. создаются «батальоны смерти». Их члены давали клятву умереть на фронте и нашивали на рукава специальные шевроны, чаще всего в виде молний или свастик. Были и добровольческие «батальоны смерти», и создаваемые государством. Были даже женские «батальоны смерти», вроде созданных Марией Семеновной Бочкаревой.^{166}

Можно спорить о причинах охватившего Европу массового безумия. Я вижу в этом проявление цивилизационного тупика. Когда исчезает общепринятое понимание смысла человеческого существования, одни ищут его в собственных душах, другие — в идеологиях, третьим проще объявить, что мир обречен, и умирать вместе с ним.

Лишившись ориентиров, люди совершают совершенно безумные поступки. Взять хотя бы «борьбу» со словом «бухгалтер» или поиски передатчика в голове конной статуи.

Во всяком случае, военно-патриотическое безумие стало вернейшим путем к смерти. Те, кто рвался на фронт, обычно туда попадал. Тот, кто рвался в бой и хотел совершать подвиги во имя царя-батюшки (императора Австро-Венгрии, великого кайзера, Прекрасной Франции, Британии — Владычицы морей… нужное вставить) намного реже возвращался домой, чем человек, равнодушный к военной фразеологии.

Что же сказать о том, кто нашивал на рукав шевроны с изображением молнии или свастики? Он сам заявлял о желании умереть. И обычно достигал желаемого.

Гибель подстерегала целые народы, охваченные этим военным энтузиазмом. Сербы начали мировую войну. Большинство из них поддерживали идею Великой Сербии и готовы были умирать за нее. Были и традиции многовекового сопротивления туркам, войны как образа жизни поколений. Несомненно, сербы вели себя очень храбро. Как сказал бы Лев Гумилев, они были очень пассионарны: т. е. предпочитали идеальные цели реальным.

Любая война дает примеры самого высокого героизма. И все же мало в истории примеров поголовной добровольной мобилизации целого народа. Один из таких примеров — сербы. Практически все мужское население пошло воевать с августа 1914 г. Кто и не рвался умирать за Великую Сербию, был готов сложить голову за ту Сербию, которая есть. За то, чтобы ее не оккупировал враг.

Сербская армия дважды отбрасывала лучше вооруженные, лучше подготовленные австрийские части. До начала 1915 г. при населении Сербии порядка 2 000 000 человек погибло около 80 000 солдат на фронтах, и еще 130 000 мирных жителей умерли от голода и тифа. В 1915 г. немцы перебросили в помощь австрийцам корпус Макензена, и Болгария тоже начала военные действия. Фронт рухнул. Невероятно усталая, вымиравшая от голода и поразивших ее бедствий страна продолжала вести партизанские бои, а 120 000 солдат, избежав окружения и плена, горными перевалами стали уходить в Черногорию и Албанию. С армией шли беженцы — не менее 120–150 000 человек. Никто не знает, сколько именно пошло и сколько погибло. Во главе исхода брел сам старый царь Петр — в крестьянских опанках-лаптях, с посохом, в солдатской шинели.

Самое невероятное: планы безумных заговорщиков, гибрида ополченцев, офицеров спецслужб и бандитов, сбылись полностью. После Великой войны победителям нужно было осудить и заклеймить побежденных, обвинить их во множестве преступлений. Следовало и вознаградить верных союзников, а также «невинных жертв». Сербы идеально подходили и на роль невинной жертвы, и на роль верного, отважного союзника.

Хорватия, Босния, Словения, Герцеговина, Черногория, Македония были объединены в Королевстве СХС — то есть Сербов-хорватов-словенцев. С 1929 г. это государство стало называться Югославией. Великая Сербия увеличилась по территории с 28 до почти 300 000 км².

В 1920 г. останки участников убийства эрцгерцога Фердинанда и его жены перезахоронили в Сараево и возвели в ранг «национальных героев». При коммунистическом правительстве Тито, с 1953 г., была признана и роль спецслужб Сербии в убийстве, причем деятельность Дмитриевича-Аписа и его соратников была признана «полезной для освобождения балканских народов».

Ценой же безумия стали жизни сотен тысяч людей, включая беременных женщин и совсем маленьких детей.

Глава 2

Война, к которой не были готовы

Ах, как будет славно, когда мы оба падем во славу государя-императора!

(Бравый солдат Швейк)

Великая, Мировая или Германская война поразила современников своими масштабами, новыми средствами массового поражения, своей жестокостью.

«…русские войска безостановочно шли на запад, захватывая десятки тысяч пленных, огромные запасы продовольствия, снарядов, оружия и одежды. В прежних войнах лишь часть подобной добычи, лишь одно из этих непрерывных кровавых сражений, где ложились целые корпуса, решило бы участь кампании. И несмотря даже на то, что в первых же битвах погибли регулярные армии, ожесточение только росло. <…> Было в этой войне что-то выше человеческого понимания. Казалось, враг разгромлен, изошел кровью, еще усилие — и будет решительная победа. Усилие совершалось, но на месте растаявших армий вырастали новые, с унылым упрямством шли на смерть и гибли. Ни татарские орды, ни полчища персов не дрались так жестоко и не умирали так легко, как слабые телом, изнеженные европейцы или хитрые русские мужики, видевшие, что они только бессловесный скот, — мясо в той войне, затеянной господами».^{167}

Такая война поставила под сомнение всю систему ценностей европейской цивилизации.

Всегда были войны с целью что-то приобрести — например, колониальные войны. Воюя в Индии или в Африке, приобретала вся Британия. В первую очередь, приобретали устроители войны, но также и ее участники. Солдат, а уж тем более офицер колониальной армии возвращался домой обеспеченным, а то и богатым. В такой войне был риск — но была и прибыль, а число вернувшихся всегда превышало число погибших, причем намного.

Всегда были «войны чести» — войны между европейцами за престиж своего государства и своей страны. Не принимать участия в такой войне значило поставить под сомнение свои храбрость и патриотизм. А быть трусом и не быть патриотом во всех странах и всегда было далеко не почтенно. «Войны чести» вплоть до войн с Наполеоном в начале XIX века велись «рыцарскими» методами: всегда были комбатанты — то есть люди вооруженные, обмундированные, принесшие присягу. И нонкомбатанты — то есть все остальное население. Комбатанты воевали, а к нонкомбатантам все это почти не имело отношения.

В сущности, в войнах принимал участие тот, кто сам этого захотел — и в войнах ради добычи, и в «войнах чести».

В «рыцарских» войнах сражения ведутся «по правилам», а победитель, захвативший поле боя, оказывает помощь раненым наравне — своим и врагам. В «войнах чести» главное — показать себе и противнику свой высокий дух, а пленных сажают за общий стол со взявшими их в плен — естественно, солдат с солдатами, а офицеров с офицерами.

Европейцы привыкли, что грязь и жестокость колониальной войны существует далеко от Европы. К туземцам не применимы цивилизованные нормы, да и сами они не придерживаются рыцарских правил. В 1856 г. в Индии восставшие сипаи вырезали семьи англичан, добивали раненых, пытали пленных. Это вызывало в Европе сильнейшее отвращение к туземцам, но почти не вызывало удивления: дикари, что с них взять.

В 1914 г. воевали армии массового призыва. Не те, кто хотел, а кого призвали — каково бы ни было их собственное отношение к войнам вообще и к данной в частности. Правительства сообщили своим гражданам, что они — патриоты, а раз так — пожалуйте на фронт. Это важнейший психологический момент — участие в войне тех, кто ее не хотел, кто не выбирал такой судьбы.

В 1914 г. уже не туземные Азия и Африка, но сама Европа стала ареной раздела и передела. Поделив мир, европейцы перенесли нормы колониальной войны друг на друга. В этой войне исчезла строгая грань меду фронтом и тылом, комбатантами и нонкомбатантами. В этой войне подводные лодки топили гражданские суда. Сохранились фотографии — на борту тонущего лайнера «Лузитания» женщина поднимает вверх, показывает ребенка лет трех. Им не была оказана помощь, оба погибли. В 1914–1918 гг. мирные жители Европы погибали под артиллерийским огнем, под бомбежками, в пожарах, от ран, от голода и болезней — как раньше только туземцы в Африке и на Востоке.

В Первой мировой войне артиллерия била по поездам с красными крестами и по гражданским сооружениям. Сдающиеся в плен вполне могли быть расстреляны, и было много случаев, когда, ворвавшись в окопы, озверелые победители добивали раненых врагов штыками и прикладами.

Европе пришлось пересмотреть слепую веру в собственные цивилизованность и разумность.

Основой вооруженных сил Первой мировой с начала и до конца войны оставался солдат массового призыва — рядовой с винтовкой. В России и Германии он был вторым или третьим сыном — единственные сыновья и первые сыновья призыву не подлежали. В Британии и во Франции солдат мог быть и единственным, и первым — в этих странах семьи поменьше, призыв распространялся и на них.

Такой солдат обычно или отбывал воинскую повинность к моменту объявления войны, или, отбыв ее раньше, числился в резерве и был призван. Типичному солдату Первой мировой в 1914–1915 гг. было от 20 до 25 лет. К 1916 г. его средний возраст поднялся, появилось много тридцати пяти и даже сорокалетних. Такие «пожилые» солдаты были особенно озлоблены — их оторвали от семей, которые теперь они не могли прокормить, от какого-то важного дела. Мало кого один голый патриотизм делал лояльными к правительству.

Солдат не проходил длительной подготовки: он умел стрелять из винтовки, ходить строем, колол штыком и бил прикладом чучело на плацу — считалось, что он уже умеет все необходимое.

Этого солдатика почти сразу вооружали винтовкой и посылали на фронт.

Винтовка — это ружье, в стволе которого сделаны винтовые нарезы, чтобы удлиненная коническая пуля вращалась и тем самым приобретала устойчивость, летела дальше и могла быть послана точнее.

Первые винтовки появились еще в XV в., но их было трудно заряжать с дула. Нарезное ружье заряжали в пять-шесть раз медленнее, чем гладкоствольное. Поэтому винтовками вооружались только лучшие стрелки и — чаще всего — во время осад: стрелять с крепостных стен. Нарезные ружья — штуцера — состояли на вооружении в особых элитных, «штуцерных» частях, в кавалерии и в артиллерии.

В середине XIX века изобрели унитарный патрон. В наше время он хорошо известен можно сказать, всем: металлическая гильза, в которую вставляется капсюль, засыпается порох, вставляется пуля. Если вставлять патрон в казенную часть ствола, ближе к прикладу, то заряжать можно быстро. Отныне нарезные ружья ставятся на вооружение всех европейских армий.

Винтовка обеспечивала точность и дальность стрельбы. Прусская армия в 1870 г. одержала победу еще и потому, что на ее вооружении стояли винтовки, бившие на 1800 м, а французские ружья стреляли только на 1200.

В 1868–1869 гг. на вооружении Российской армии была принята однозарядная винтовка с шириной нарезок в стволе в 4,2 линии.^{168} Ее стали называть «Бердан № 1», поскольку откидной затвор был сконструирован американским изобретателем полковником Хайрамом Берданом совместно со специально командированными в США русскими инженерами — полковником А. П. Горловым и поручиком К. И. Гуниусом (в Америке это оружие называли «русской винтовкой»).

В 1870 г. на вооружение принимается усовершенствованный вариант этой винтовки — «Скорострельная малокалиберная винтовка Бердана № 2» со скользящим затвором и улучшенным прицелом, что обеспечивало стрельбу на 200–1000 м.

Изобретение магазина, бездымного пороха и пуль с цинковой оболочкой заставили еще раз усовершенствовать оружие. В 1891 г. появляется пятизарядная магазинная винтовка инженера, капитана Сергея Ивановича Мосина (1849–1902). Нарезки в ее стволе имеют ширину в 3 линии, то есть в 7,62 мм. Это и есть знаменитая «трехлинейка» — основное оружие Первой мировой и Гражданской войн.

Она была трижды усовершенствована — в 1910-м, 1930-м и 1933 гг. — но всякий раз несущественно. После Второй мировой она будет постепенно вытеснена пистолет-пулеметом, который у нас называют «автоматом». Но будет производиться до 1965 г. и находиться на вооружении до середины семидесятых годов XX в. то самое оружие, созданное в 1891 г. Мосиным: калибр — 7,62 мм, скользящий затвор, магазин на пять патронов, дальность прицельной стрельбы — 2000 м, максимальная ее результативность — до 400 м, боевая скорострельность — 10–12 выстрелов в минуту. Вес без штыка — 4 кг, со штыком — 4,5 кг. Эта же винтовка с оптическим прицелом позволяла вести точный прицельный огонь на расстояние до 800 м (так и называлась — «снайперская винтовка»).

Винтовка стала основным оружием и во всех европейских армиях Первой и даже Второй мировой войн. Не надо судить о Второй мировой по фильмам киностудии Довженко, где нацисты лихо бегут в атаки в рогатых шлемах, сажая в белый свет, как в копеечку, из автоматов: в вермахте пистолет-пулеметов было мало. Малосерийное производство — уже не опытные образцы, но еще не массовые серии. Основным оружием служила все та же винтовка — в основном, системы «маузер».

Кстати, и пистолеты производились той же фирмой «Маузер». Типичное оружие Первой мировой и Гражданской войн — калибр 7,63, 6,35 и 9 мм, магазин на 6 или 10 патронов, в деревянной кобуре. «Маузер» надежно поражал цель на расстоянии до 100 м и находился на вооружении ряда армий Европы с 1908 г.

В Первой мировой участвовали 33 страны с общим населением в миллиард человек. В армию были призваны порядка 75 миллионов человек. В странах Антанты — 27 миллионов (10,7 % населения Великобритании, 17 % населения Франции; в России призвали 15 700 000 человек — 8,7 % всего населения). В Германии и Австро-Венгрии 23 миллиона призванных составили 20,7 % и 17,1 % всего населения соответственно.

Из этих призванных офицеров было лишь два миллиона и только три миллиона артиллеристов, авиаторов, танкистов, подводников, шоферов, мастеров железнодорожных путей или корабельных инженеров и специалистов. Самый типичный участник Первой мировой — около 45 миллионов молодых мужчин — это рядовые солдаты с винтовками.

Это 80 % участников Первой мировой сидели в окопе, шли в бой, вооруженные простеньким стрелковым оружием, а ведь приходилось атаковывать сложно устроенные, эшелонированные траншеи с колючей проволокой и насыпанными перед окопами валами. Эдакие земляно-деревянные городки с тремя рядами «колючки» впереди. Солдат с винтовкой бегом пересекал пространство перед траншеями, резал проволоку, взбирался на валы, прыгал в траншеи.

Кроме того, средневековые крепости показались бы детской игрушкой в сравнении с укрепрайонами, где на километры и десятки километров тянулись изломанные линии бетонных укреплений — заглубленных в землю, отделенных от противника колючей проволокой и бетонированными серыми рвами глубиной метра по 3–4, с могучими огневыми точками и пулеметными гнездами, укрытыми в толще бетона.

Средств разрушения таких укреплений еще не возникло, снаряды и бомбы с аэропланов их не брали. Штурмовать приходилось способом, получившим красочное и жуткое название в 1980-е в ходе Ирано-иракской войны — «метод живой волны». Попросту говоря — атакующие цепями солдаты с винтовками совершенно беззащитными шли против почти целых, неповрежденных бетонных укреплений, мало поврежденных окопов и траншей.

Все решал солдатик с винтовкой, он был везде — а убить его было легко.

Ведь уже появились средства массового уничтожения — пулеметы, артиллерия и авиация.

Как и во многих других случаях, война и подготовка к ней способствовала развитию техники. Примитивная авиация, «летающие этажерки» Балканской войны 1912 г., в кратчайший срок, чуть ли не месяцы превращались в достаточно совершенные самолеты.

Использовались аэропланы не только для разведки. Правда, поначалу не так уж и грозен был аэроплан, из которого летчик брал рукой и бросал бомбу — по сути, ту же самую гранату. Хорошо, если кабина предназначалась для двоих — тогда штурман мог еще и стрелять из пулемета.

Применялись и дирижабли — огромные баллоны, надутые водородом, под ней — гондола с экипажем человек тридцать. Немцы порой очень остроумно применяли дирижабли — например, при бомбежках Лондона зависали… над облаком. Наблюдателя в специальной корзине спускали сквозь облако — и он по телефону корректировал бомбардировку. Дирижабль очень уязвим: одна зажигательная пуля — и конец. Но сквозь облако его еще найди…

Однако главное, конечно, не дирижабли, а самолеты. В ходе войны, уже к 1915 г., появились двух— и четырехмоторные, несшие экипаж в 6–10 человек, из них два пулеметчика, и до двух тонн бомб. С 1915 г. появляется и настоящий бомбосбрасыватель. Сначала его открывают, поворачивая рукоятку и откидывая люк. С 1916 г. появляется электрический привод. У хищно вытянутых, обтекаемых бомб появляется стабилизатор, от летчика требуется точность: рассчитать скорость, направление, в нужный момент нажать кнопку бомбосбрасывателя.

В середине 1916 г. у немецких летчиков появился теплый комбинезон с электрическим подогревом и кислородные маски: ведь самолеты уже могли лететь в тех разреженных слоях атмосферы, где царит леденящий мороз.

Самолеты того времени имели очень небольшой ресурс беспосадочного полета — порядка 600 км. Но Европа невелика! Первыми бомбанули противника доблестные англосаксы — разнесли вдребезги рождественскую мессу 1915 г. в Кельне.

Ответ не заставил себя ждать: немцы на своих четырехмоторных «готах» и «эльфаугенах» с высоты 7000 м бомбили Лондон, долетали до севера Англии, проникали в центр и даже на юг Франции. На жителей Эдинбурга, Лиона и Бордо могли с пронзительным воем упасть бомбы. Бомбили в основном по ночам — это имело больший психологический эффект.

Кстати говоря, хваленный четырехмоторный «Илья Муромец» — не самый лучший из самолетов Первой мировой войны. При его размерах и экипаже в 10 человек при двух пулеметах он нес всего 500 кг бомбовой нагрузки.

Вот сбить «Илью Муромца» было трудно, за все годы войны сбили всего два или три самолета… Причем один из них — в тот момент, когда экипаж, выполнив задание, летел назад и уже расписывал пульку в преферанс.^{169} Отвлеклись ребята.

На Восточном фронте авиация не стала по-настоящему грозной силой: тут большие расстояния, меньше концентрация людей. А вот на Западном, особенно к концу войны, году к 1916-му, — стала. Особенно фронтовая авиация. Скажем, британские «Эйч-9» с двумя пулеметами и 100–200 кг бомб, показали себя прекрасным самолетом взаимодействия с пехотой.

К концу Первой мировой на фронтах находилось больше 7000 самолетов разного типа — притом, что не менее 3000 к тому времени сбили.

Более грозной силой, чем самолет, на фронтах Первой мировой войны являлся одно время бронепоезд. Рельсы могли нести колоссальную тяжесть, до нескольких сотен тонн; это позволяло использовать очень толстый броневой лист, до 30–40 мм. Бронепоезд выдерживал прямые попадания орудий даже крупного калибра.

Четыре-пять вагонов, откуда ведут огонь до тридцати орудий и пулеметов! Грозная сила. Одно мешало распространению бронепоездов — необходимость двигаться только по рельсам. Разобрать их — и стоп! Разобрать рельсы позади поезда — и он в ловушке. После того, как немцы «поймали» два французских бронепоезда, на Западном фронте их практически перестали применять.

Вот на Восточном фронте бронепоезд свое слово сказал еще в 1916–1917 гг.: разбирать рельсы в малонаселенной стране, где необходимы железные дороги, было очень уж накладно. То есть разбирали, конечно — но редко. И потому бронепоезда стали грозной реалией на фронтах Гражданской войны.

Вот если бы бронепоезд мог ездить без рельсов… Из этой мечты и из бронеавтомобиля, похоже, и рождается танк. Саму идею разрабатывали еще в 1911–1915 гг. в России, в 1912-м — в Англии, в 1913-м — в Австро-Венгрии. Если бы артиллерийское орудие могло само двигаться и притом было бы защищено!

В Российской империи в 1915 г. даже изготовили боевую машину «Вездеход» по проекту инженера-авиаконструктора Александра Александровича Пороховщикова (1892–1941). Но впервые применили эти страшные машины англичане в сражении на Сомме — 15 сентября 1915 г. пустили в бой 32 боевые машины «Марк-I». Танки шли со скоростью 1–3 км/час, стреляя из двух орудий и четырех пулеметов каждый.

К апрелю 1916 г. французы применили свои танки «Шнейдер» и «Сен-Шамон». Впрочем, это были скорее самоходные орудия на гусеничном шасси. «То же самое можно сказать и о британских „ромбах“. Лишь появившийся к концу 1917 г. легкий танк „Рено Ф-17“ представляет собой образец классического танка, компоновка которого так и не изменилась за последние 85 лет».^{170}

Танк рождается в огне Первой мировой. Вслед за «Сен-Шамонами» французы начали производство легких, более подвижных (9 км/час) танков «Рено» весом 6,5 т, орудием и пулеметом. К концу войны американцы выпускали тяжелые танки «Марк-V» и «Марк-VIII» с экипажем из 12 человек, 5 пулеметами и 2 орудиями калибра 57 мм.

Вот немцы с танками запоздали — только к 1918 г. изготовили около ста тяжелых танков, по типу американских. В то время как к 1918 г. англичане выпустили 2900, французы — 6200, американцы — 1000 этих страшных машин.

Если читателю нужны подробности, он легко найдет их в справочной литературе, ее сейчас много… Например, в книге А. Быстрова «Танки».^{171}

К началу войны страны Европы имели около 28 000 орудий.

Франция начала войну с четырьмя тысячами 30 мм и 75-мм дивизионных пушек и небольшим количеством 155-мм гаубиц.

Российская империя — с несколькими тысячами полковых пушек калибром 37 мм и 45 мм, с несколькими типами гаубиц калибров 122 мм и 152 мм и 102 мм тяжелой пушкой.

Германская империя вступила в войну, имея 9388 орудий. В их числе 77-мм и 105-мм дивизионные пушки и мощная тяжелая артиллерия в корпусах и армиях.

Артиллерия того времени, как правило, была малокалиберной, только Германия обладала большим парком тяжелых орудий. А бетонные укрепления были очень мощными, и в результате в сражении на Сомме в 1915 г. английскому наступлению предшествовала семидневная артиллерийская подготовка. В сражении на Ипре в 1915 г. — десятидневная.

На войне все совершенствуется быстро. Стремительно росла дальнобойность (на 25 % и 30 %) и калибр артиллерии (в среднем в 2,5 раза), солдаты учились вести стрельбу с закрытых позиций, корректировать огонь по ненаблюдаемым целям с самолетов.

В конце войны с появлением более мощной артиллерии, танков и авиации, время артподготовки сократилось.

К концу Первой мировой на фронтах находилось около 47 000 орудийных стволов. На некоторых участках фронта на 1 км сосредоточивалось до 120–160 орудий (напомню — в основном они били по солдатам с винтовками). При этом число стволов тяжелой артиллерии выросло не в два раза, а в шесть.

Во время Первой мировой войны применялись разные, но в главном очень похожие типы пулеметов. Все они восходили к образцам британского инженера американского происхождения Хайрама Стивенса Максима^{172} (1840–1916).

Этот вид оружия массового поражения мало изменился за время войны. Разве что к 1918 г. в германской армии появились крупнокалиберные пулеметы (калибр 13,35 мм).

Вот число пулеметов очень выросло: с примерно 20 000 стволов в 1914 г. до 100 000 стволов к 1918-му. Появились даже пулеметные школы и специальные пулеметные роты.

Пулемет — особый тип оружия Первой мировой войны, для использования он требовал особого психотипа; солдата — но особого солдата!

Учили пулеметчика не меньше 2–3 месяцев. Не специалист (артиллериста учили полгода), но солдат квалифицированный. Причем с самого начала надо было еще угадать человека, способного к обучению, потому что в сражениях «годных» от «негодных» сразу же отделит сама жизнь (или смерть). Пулеметчик должен хорошо знать и чувствовать технику, быть очень хладнокровным, спокойным. Вокруг все взрывается и горит — а его дело стрелять. Ему должен быть особенно свойствен цинизм фронтовика Первой мировой: в каждом сражении он убивает многих, что его и кормит. И спасает.

Да, спасает! У пулеметчика было намного больше шансов уцелеть, чем у пехотинцев: он ведь не бежал с винтовкой, не дрался в рукопашной. Он лежал, прикрытый броневым щитком, и стрелял. Конечно, в пулеметчиков попадали осколки снарядов, их редко, но убивали из винтовок или подрывали гранатами, но даже в рукопашной ценного специалиста-пулеметчика обычно старались увести, унести, утащить от греха подальше. Ведь учить и воспитывать нового пришлось бы долго и вдумчиво.

Есть замечательная фотография тех времен: немецкие солдаты волокут своего пулеметчика с позиций, захваченных британцами. Страшно подумать, что творится сейчас в окопах, но молодой пулеметчик вырывается, явно рвется к любимому оружию, чуть ли не лягается; а его, бедолагу, волокут втроем, схватив за руки и поперек туловища. Сохранить пулеметчика важнее, чем пулемет. Живому еще найдется работа.

Пулеметчиков, как и артиллеристов, было немного: на миллионы воевавших — около 100 000 тысяч квалифицированных истребителей пехоты. Если пулеметчик участвовал хотя бы в одном-двух крупных сражениях, можно было ручаться за 50–100 убитых им людей. Впрочем, на броневых щитках некоторых пулеметов Первой мировой войны сделано и по 200–300 отметин.

А многие из тех, кто наносили напильником эти риски, дожили до 1918-го и даже до 1920 гг. Дожили, впрочем, и до 1930-х, до Второй мировой… Патриархальными дедушками дожили до тихих послевоенных времен. Если не думать о цене их долголетия — все совершенно замечательно.

В краеведческом музее Ростова-на-Дону я видел удивительный памятник истории: объявление 1919 года о наборе пулеметчиков. Все просто — бумажка в стандартный лист А4, крупные буквы: «Требуются пулеметчики!». А ниже — подробное описание, как будут пулеметчикам платить, какой обеспечат едой и каким обмундированием, как часто будут отпускать в увольнительную… Одного не сказано: для какой армии пулеметчики набираются. Такой вот любопытный документ.

Артиллерия и пулеметы были грозным оружием массового поражения. Особенно снаряды, при взрыве которых разлетелась шрапнель, и пулеметы. Немцы использовали разрывные пули, англосаксы предпочитали пули дум-дум со смещенным центром тяжести. Попав в любую точку человеческого организма, они начинали как бы кувыркаться в теле и наносили чудовищные раны, а при попадании в руки и ноги чаще всего отрывали конечности. Снаряды, начиненные шрапнелью, и пулеметы, стрелявшие пулями дум-дум, применялись против солдат с винтовками, которые атаковали цепями или лежали в окопах. Из этих выживала треть участников атаки. В лучшем случае.

В 1915 г. немцы применили это оружие: солдат, защищенный асбестовой пленкой, нес на спине баллон со сжиженным газом и выпускал перед собой столб огня из раструба.

Новинка оказалась сложна в применении: огнеметчиков легко расстреливали задолго до того, как они могли применить свое оружие. К тому же, оно было опасно для самого же солдата: при попадании пули в баллон со сжиженным газом огнеметчик мгновенно превращался в пылающий факел. А часто шквал огня из взорвавшегося баллона накрывал сразу двоих-троих.

Особой роли в Первой мировой огнеметы не сыграли — важно отметить, что такое жуткое оружие тоже разрабатывали и пытались применять на полях сражений.

22 апреля 1915 г. на реке Ипр немцы выпустили из баллонов странное зеленовато-желтое облако. Ветер понес его прямо на англо-французские позиции. Ничего не подозревавшие люди были бессильны против отравляющего газа, затекавшего в окопы и в любые углубления — хлора. Выпустив 180 т хлора, немцы за считанные минуты поразили 15 000 человек, из которых 5000 (треть!) погибли.

Но разве хлор — это так уж эффективно? Он не так уж токсичен, распространяется медленно, а после изобретения русским химиком Николаем Дмитриевичем Зелинским (1861–1953) в конце 1915 г. угольного противогаза сделался не слишком опасен.

За годы Первой мировой войны страны Антанты и Германия создали и применили более 50 разных ядовитых соединений. Они произвели 150 000 т отравляющих веществ, из которых 125 000 т успели использовать. В основном применялись химические снаряды, которые выпускали из артиллерийских орудий.

«Применение отравляющих веществ оказалось весьма эффективным; поражено было около 1 млн. человек; в отдельных операциях число пораженных достигало 90 %».^{173}

При этом замечу — еще не существовало никаких запретов и ограничений на применение всех этих варварских средств ведения войны. Ни в законах, ни в международных договорах, ни в сознании людей. Есть оружие? Надо его применять! И применяли. До миллиона человек…

Хорошо, не появилось бактериологическое оружие, его еще только разрабатывали.

Опыт первых же боев в 1914 г. ясно дал понять, что победа Антанты станет возможной лишь в случае, если союзники смогут значительно превзойти Германию в производстве вооружений, боеприпасов и техники. Единые интересы Антанты побудили ее весной 1917 г. признать принцип общности военных материалов и предметов снабжения. Развертывание военной промышленности во Франции и Англии шло быстрым темпом. Во Франции производство тяжелых орудий с 1914 г. увеличилось в 35 раз (с 10 до 350 в месяц), а для легких орудий дошло до 1000 в месяц. Тот же процесс роста продукции происходил и в отношении снарядов (с 10 000 в сутки в 1914 г. до 320 000 к концу 1917 г.), винтовок, пулеметов и патронов к ним. В этом отношении одна Франция почти не отставала от Германии. Самолетов же, моторов к ним и танков первая вырабатывала значительно больше, чем вторая.

Особенно успешно развернула свою военную промышленность Англия. Если за пять месяцев 1914 г. там было выпущено 91 орудие, 274 пулемета и 120 000 винтовок, то за десять месяцев 1918 г. ее заводы выпустили 4000 орудий, 120 000 пулеметов и 1 062 000 винтовок. Число вырабатываемых снарядов (свыше 300 000 в сутки) в полной мере удовлетворяло потребности армии.

Изоляция Германии от внешнего мира вызвала к началу 1918 г. острый недостаток съестных припасов, сырья, искусственных удобрений. В 1918 г. сбор хлебов дошел до 41 % мирной нормы. Скотоводство было в лучшем состоянии, но все же поголовье уменьшилось, а вес их упал. В соответствии с падением сельского хозяйства, калорийность нормального пайка мирного жителя не превышала 1400 калорий. При этом качество продуктов стало весьма низким. Надежды Германии на продовольственные запасы Украины и Румынии не сбылись.

Промышленность работала несколько лучше, чем сельское хозяйство, чему способствовал захват Германией Бельгии, северо-восточной Франции с железными и угольными копями и развитой металлургией, а также Домбровского угольного района. Тем не менее, уменьшение числа рабочих рук и отсутствие многих видов сырья серьезно отразились на состоянии мирной промышленности. Зато военная цвела. В августе 1916 г. главное командование выставило требование интенсификации промышленности, известное под названием «программы Гинденбурга». По ней выпуск патронов и минометов должен был быть удвоен, а орудий и пулеметов утроен. В результате производство снарядов по сравнению с 1914 г. увеличилось в 15 раз, тяжелых орудий — в 20 раз, легких — в 200 раз, а пулеметов — в 230 раз. Уже в 1917-м и 1918 гг. главное командование было вынуждено настаивать на уменьшении производства орудий, пулеметов и винтовок, но полного успеха не имело, так как промышленное производство обладает громадной инерцией, а в данном случае оно к тому же поддерживалось заинтересованными лицами. В июне 1917 г., в связи со вступлением в войну США, была создана «американская программа» усиления воздушного флота, в соответствии с которой ежемесячное производство самолетов дошло до 2000, а авиамоторов до 2500 штук.

— Солдаты! Прежде чем листья упадут с этих лип, вы вернетесь домой с победой!

Такими словами император Вильгельм II напутствовал солдат, уходящих на фронт. Было это в августе 1914 г. Доктрину «блицкрига» разрабатывали всерьез. Немецкие генералы были уверены, что к осени 1914 г. «все будет кончено», а Вильгельм II станет властелином мира.

21 августа, преодолев Голландию и Бельгию, германские армии ворвались на территорию Франции, а к концу месяца были уже на подступах к Парижу. Французское правительство переехало в Бордо, казалось — еще совсем немного… Но тут натиск германцев ослабел. Английские и французские войска остановили, а потом даже потеснили противника. Почему?

Одной причине в России придают даже слишком большое значение: Российская империя ответила на призывы союзников и нанесла удар в Восточной Пруссии. Еще не готовая к войне, она полностью выполнила обязательства. Германцы были вынуждены снимать войска с Западного фронта и перекидывать на Восточный.

Вторая причина: на реке Марне впервые проявился характер вооружений и техники Первой мировой. Ни одна сторона не могла преодолеть укрепленных районов и добиться коренного успеха. Безуспешные атаки губили тысячи людей, но под огнем пулеметов и артиллерии пехота все глубже зарывалась в землю. К октябрю 1914 г. на Марне погибло больше 400 000 человек. Успеха не было ни у кого.

К октябрю 1914 г. Западный фронт представлял собой невиданное еще в истории зрелище: примерно на 700 км от Северного моря до границ нейтральной Швейцарии протянулись сплошные линии окопов, траншей, проволочных заграждений и бетонных укреплений. Маневренная, динамичная война превратилась в позиционную, «окопную». Такой она и оставалась все остальные четыре года.

К этому же времени давно иссякли кадровые армии. Первая мировая окончательно стала войной вооруженного народа. Раньше войну мог выиграть более храбрый или более умный. Но эту, затяжную, невероятно ожесточенную — лишь тот, у кого больше ресурсов. Немцы решили перенести главный удар на восток — чтобы получить в разгромленной России как можно больше продовольствия и сырья. И уже потом обрушиться на Англию и Францию.

Техническое превосходство у немцев было громадным — в 9–10 раз по пулеметам и артиллерии. Они продвинулись в Польше, Литве, Белоруссии — но нанести Российской империи решительного поражения не смогли. Война и на Востоке тоже стала позиционной — хотя и не в такой степени, как на Западе. К концу 1915 г. и тут на полторы тысячи километров протянулись линии окопов и заграждений.

В феврале 1916 г. немцы опять наступают в Северной Франции, под Верденом. «Верденская мясорубка» унесла жизни полутора миллионов человек, но противники не смогли сокрушить друг друга, даже просто продвинуться больше, чем на несколько километров. Появилось понятие «беллигеративный ландшафт» — то есть участок земной поверхности, изуродованный войной. В таких ландшафтах до сих пор ничего не растет — слишком много в земле металла.

Опять Российская империя наступает в Западной Украине и в Буковине, отвлекая противника. Австро-Венгрия на грани поражения.

Германия буквально задыхается без сырья и продовольствия. О планах «молниеносной войны» смешно и вспоминать. Немцы идут на страшные преступления: используют отравляющие газы, а на море в феврале 1917 г. объявляют «неограниченную подводную войну» — заявляют, что будут топить суда всех стран, везущие в Англию продовольствие и сырье. Еще в мае 1915 г. немецкая подводная лодка торпедировала трансатлантический лайнер «Лузитания». Погибло больше тысячи человек — в том числе молодая женщина и малыш, о которых я уже рассказывал. В 1917–1918 гг. были потоплены сотни судов; в океане утонули десятки тысяч мирных людей. Францию и особенно Англию хватает за горло костлявая рука голода. Не хватает топлива, еды, самого необходимого. Сотни тысяч умерли от нехватки продовольствия и топлива, от вызванных этим болезней.

До 1914 г. 80 % продовольствия в Британию ввозили из стран Империи, в самой Англии село из области ведения сельского хозяйства превратилось в своего рода дачный ландшафт. Это видно и по произведениям английской классики — хотя бы Джона Голсуорси. Со страниц «Саги о Форсайтах» явственно встает чисто городская страна — 90 % горожан, а из 10 % сельских жителей 7 или 8 % — не крестьяне, а джентльмены, живущие в загородных домах. Империя убила сельскую Англию, и во время Первой мировой страна поплатилась за это. Весной 1917 г. сняты кадры: женщина в длинной юбке пашет на слоне из Лондонского зоопарка.

Нехватки всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 г. стали чем-то привычным для всей Европы. Плач голодных детей и вой бездомных собак стали столь же обычными звуками городской жизни, как звонки трамвая или крики разносчиков газет.

Люди невольно очерствели: в первую очередь приходилось заботиться о себе. Европа стала менее гуманной не только на фронте, не только по отношению к противнику, но и в тыловом быту.

Тот уровень нищеты, неблагополучия, несправедливости, который Европа уже стала забывать, за годы войны вернулся в жизнь. И потому революционные призывы, которые совсем было перестали слушать, опять находили внимательных слушателей.

Фронт не знал настоящего голода, но временами и на там становилось не сыто. Тем более, пища была с малым количеством овощей и фруктов, однообразной и грубой. А ведь ели ее месяцами и годами. Вспыхивали цинга и пеллагра, заболевшие заполняли плохо оборудованные, не рассчитанные на такое число больных госпитали.

В походе солдаты хотя бы быстро миновали места, которые сами же поневоле загаживали. При позиционной войне линия фронта месяцами не сдвигалась с места. У старших офицеров еще были дощатые хижины, но и у них — не на самой линии фронта: слишком хорошая цель. Солдаты же и младшие офицеры месяцами жили в блиндажах, палатках, под навесами в окопах, а то и под открытым небом. В траншеях после каждого дождя стояла вода. После нескольких дождливых дней приходилось рыть водоотводные канавы, и все равно в окопах было ни сесть, ни лечь, а из них не всегда можно было высунуть нос. Миллионы людей, скученных на полосе фронта шириной в считанные километры. Тысячи, десятки тысяч людей на квадратный километр, на головах друг у друга. Раненые и больные тут же, их не всегда можно эвакуировать.

Уборных нет. Испражнения, моча, рвота, плевки невероятно скученных людей никуда не девались, отравляя всю линию окопов, окутывая их жутким зловонием.

В этой скученности и антисанитарии любая инфекция разносилась мгновенно. Тем более — вши, блохи, клопы, уховертки. От вшей носили шелковое белье, но оно и было не у всех, и помогало не всегда. Вспыхивали эпидемии брюшного и возвратного тифа, гриппа, солдат мучили бронхиты, кишечные инфекции, отравления, фурункулез, поносы.

Опять переполнялись госпитали, где невозможно было даже разместить такое множество людей, не то что оказать им реальную помощь. Да и раненым помогали почти без применения наркоза или обезболивающих средств — их попросту не хватало. Резали и шили по живому, и к тому же очень торопились. После боев из операционных всегда неслись дикие крики, вой, стоны, проклятия.

Солдаты видели, что они предоставлены самим себе, что на них всем наплевать, их страдания и смерть не волнуют совершенно никого.

На фронте все происходит очень быстро, и не зря год в зоне ведения боевых действий засчитывается за пять лет обычной армейской службы. Те изменения, для которых потребовались бы годы и которые прошли бы мягко, почти незаметно, на войне происходят за считанные недели, а меняется человек быстро и жестко.

Если я менялся годами, то я сегодняшний могу и не очень помнить, каким был вчера. Это не актуально.

Если я изменился за считанные дни и недели, под влиянием ужасов фронтовой жизни, я сегодняшний прекрасно помню себя вчерашнего, и никогда не забуду, почему и как изменился.

Великая война выковала новый тип солдата и младшего офицера. Этот военнослужащий не был профессионалом. Он попал на фронт по призыву. Если и был какой-то энтузиазм, то прошел очень быстро. Солдат научился выживать: вовремя наклоняться, падать, приседать, укрываться, стрелять. Он заранее видел, а часто интуитивно чувствовал опасность, не шел на лишний риск, упорно держась в стороне ото всего непривычного и непонятного. Терпеливый и выносливый, он легко выдерживал самые суровые условия. Он хорошо видел, где безопаснее, хорошо стрелял и дрался разным оружием. Такой человек был равнодушен и к собственным страданиям, и к страданиям других: слишком много испытал и слишком много видел страшного.

Этот человек был довольно эгоистичен и не испытывал особых угрызений совести, заняв самое безопасное или самое удобное место, даже за счет того, кому не досталось. Но одновременно был хорошим товарищем, прекрасно усвоив, что без спин надежных друзей и хороших отношений с коллективом — легко пропадешь.

Этот человек был довольно циничен. Он считал, что если погибнет — это будет почти незаметно на фоне гибели миллионов. А если погибнет кто-то другой — это тоже не станет трагедией.

Совсем молодой парень, который верил начальству, школьному учителю, родителям, священнику, журналистам, королю и вообще старшим, испытывал на фронте чудовищный шок. Изначально он верил, что священная война совершенно необходима, ведется против полнейшего зла и вскоре закончится. И, конечно, верил, что лично он кому-то нужен, представляет какую-то ценность и его не дадут в обиду.

Реалии Мировой войны быстро избавляли от иллюзий. Когда выясняется, что котелок с кашей важнее высоких идеалов, а голова, вместилище разума, легко разлетается при попадании пули дум-дум, человек сильно меняется. Слабак превращается в животное, принимающее мир таким, каков он есть в данный момент, стремящееся выжить любой ценой. Сильный начинает думать, и мысли его вряд ли понравятся начальству. Потому что он обязательно поставит под сомнение систему идей, которая довела людей до этих залитых водой окопов, на дне которых человеческая кровь кощунственно смешивается с фекалиями в гниющей, кишащей червями воде.

15 миллионов из 74 призванных в европейские армии погибли — но остальные миллионы солдат Первой мировой понесли свой опыт и свое новое сознание назад, в мирную жизнь.

Первый переворот в массовом сознании — это четкое осознание, что мир кардинально изменился. Такого никогда еще не было. Апокалипсис не будет, не вероятен — он происходит здесь и сейчас. Мир никогда не будет таким же, как до войны.

Это убеждение во многом разделяли все, пережившие Мировую войну.

Если мир допустил такое — этот мир не был «хорошим» и «правильным».

Вторым переворотом в массовой психологии обстрелянных солдат стало разочарование в цивилизации. Не случайно все, что писали европейцы про Первую мировую, окрашено в очень мрачные тона. Таковы и победители, и побежденные. В Германии ведущим «певцом» Первой мировой войны стал Эрих Ремарк.^{174} В Британии Герберт Уэллс написал «Мистера Блетсуорси на острове Рэмполь»^{175} и появилось целое поколение «рассерженных молодых людей», среди которых самый яркий — Ричард Олдингтон с его знаменитым: «Англия… Англия, сука… Опять ты пожираешь своих детей».^{176} В другом романе Олдингтона главный герой сравнивает свое тело, использованное для войны, с телом проститутки. Его любимая занималась проституцией после войны — а он был солдатом, то есть проституткой для своего правительства.^{177}

Есть свидетельства, которым трудно верить, но похоже, они достоверны: в 1917–1918 гг. немецкие солдаты насиловали своих офицеров. Вряд ли тут дело в сексуальной озабоченности или развращенности. Скорее, сексуальное насилие было формой предельно жестокого оскорбления общественной иерархии и проявлением отношения к обществу, пославшему их в окопы. Матерщина действием.

Солдат переставал верить в то, что делало осмысленной жизнь его отцов и дедов. Но тогда было бы странно, если бы он не начинал искать каких-то других ценностей и идеалов.

Этот поиск в какой-то мере разделяло все общество.

Третий переворот: если солдата все предали, то и он ничего не должен пославшим его в бой. Разрываются связи с верой, семьей, цивилизацией, государством обществом. На него всем наплевать — но и ему наплевать на всех.

Солдат убеждался, что в оставленной им жизни многие, часто даже члены собственной семьи, не понимают его. У этих людей — совершенно другой жизненный опыт. Они не лежали в поле под артиллерийским огнем, среди еще теплых обрывков человеческих тел, не отхлебывали из фляжки возле разложившихся трупов, им не шили по живому рваную рану, они не били на себе вшей и не всаживали штык в живое человеческое тело.

Солдат убеждался, что его понимают только такие же, как он. Они — носители истин, которых не видит остальное общество. Почему бы тогда не изменить общество, опираясь на тех, кого он хорошо знает? На людей такой же трагичной судьбы?

Четвертый поворот массового сознания связан с тем, что за время войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих газов, гибель многих, невероятные увечья стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы — деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног — которые уже были запланированы, как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» — то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли.

Если мир так жесток, почему нельзя изменять его такими же жестокими средствами? Если даже переворот и построение нового мира потребуют страданий и потерь — чем это отличается от войны, которая уже произошла? Хуже не будет, и ради даже малой возможности улучшения стоит стараться.

Это ощущение конца истории, негативное отношение к миру, необходимости изменять его, действовать сплоченным коллективом единомышленников, готовность испытывать лишения и причинять страдания, нести потери и убивать во имя идеалов… что это, если не революционность?

Мировая война революционизировала общество в целом, и особенно действующую армию. Она оказалась лучшим агитатором, чем все вместе взятые «ходившие в народ» и писавшие любые «Манифесты…». Для революционизации Европы любой пьяный ефрейтор Мировой войны сделал не меньше, чем Карл Маркс.

Глава 3

Россия в Мировой войне

Ну за что нас забрали в солдаты,

Угоняют на Дальний Восток?!

Неужели мы в том виноваты,

Что рослее на целый вершок?!

(Солдатская песня 1905 г.)

Для Российской империи вступление в Первую мировую войну — это очень загадочное событие. Ведь эта война была ей совершенно не нужна. Россию и Германию не разделяли какие-то важные экономические противоречия. Эти две страны не сталкивались из-за колоний или международного влияния.

В Германии число русофилов всегда превышало число русофобов, а в России германофилия — с XVII в. и до XXI столетия есть типичная форма массового сознания. Гораздо типичнее германофобии.

В России жило три миллиона этнических немцев, а в Германии — больше миллиона русских. Россия перенимала у Германии так много научных, медицинских, инженерных, управленческих технологий, что профессиональная терминология в горном деле, лесоводстве, биологической науке у нас до сих пор — сплошь немецкая. Без немецкого языка трудно было заниматься науками и искусствами. На немецком языке читались курсы даже в Петербургском университете, не говоря уже о Юрьевском-Тартусском-Дерптском.^{178} В общем, война России с Германией была странностью не только политический, но и психологической, и культурной.

Российская империя была совершенно не готова к большой войне. Казалось бы, уж правительство должно бы это осознавать — но в том-то и дело, что оно с каким-то остервенением готовило как раз большую европейскую войну. В 1914 г. оно пыталось затянуть начало войны, но не для того, чтобы вообще воевать, а чтобы довести до конца военную реформу (планировали к 1917 г.).

— Нам нельзя воевать! — Много раз и по разным поводам говорил А. П. Столыпин. Аркадий Петрович был крайний пацифист, великий противник имперской политики и массового призыва.

Ныне его редкий патриот не зачисляет в «свои» — разве что уж полные отморозки, для которых и Столыпин — чуть ли не коммунист. Только вот отношение Столыпина к армии, к строительству империи и к военным действиям как-то не очень раскрывают. Не афишируют они его, не анализируют подробно!

Потому что отношение к этому было у Столыпина очень простым: сохранить армию лишь такой, чтоб не напали. Лучше всего — профессиональную, на контрактной основе, без массового призыва. Нечего делать парням в армии! Им надо учиться и работать, а армия их только отвлекает.

Никаких имперских задач! Надо осваивать то, что уже назавоевывали, и к тому же нечего раздражать соседей. России надо любой ценой, даже ценой унижения, сокращения международных амбиций, избегать участия в войнах. Будет большая война — придется отвлекаться на нее, тратить время, силы и материальные средства. А надо бы их потратить на развитие.

Большая война — это неустойчивость, это угроза бунтов и революций. «Вам нужны великие потрясения? А нам нужна великая Россия!» — Бросил Столыпин социалистам с трибуны Государственной Думы. Чтобы Россия стала великой, надо развиваться, надо помочь громадной стране превратиться из аграрной в индустриальную. На это и нужно время, силы, материальные ресурсы.

— Дайте нам двадцать лет без войны — и вы не узнаете Россию! — Так тоже высказывался Аркадий Петрович.

Социалисты ненавидели в Столыпине умного и честного охранителя. Правые, особенно придворные круги — тоже ненавидели и примерно за то же самое — за честность.

— Война с участием России? Нельзя! Все, что угодно, украдут! — Говаривал Столыпин, и не раз.

Правоту Столыпина целиком и полностью подтверждал опыт Русско-японской войны 27 января 1904-го — 23 августа 1905 гг. После Франко-прусской войны 1870 г., с перерывом в несколько десятков лет Нити-Ро Сэнсу, как называли ее японцы, стала первой большой войной с применением новейшего оружия — дальнобойной артиллерии, броненосцев, миноносцев.

Русско-японская война показала, что Россия не готова к большой войне даже чисто организационно, в военном отношении. В конце концов, армия — только часть общества. В верхушке армии царили точно такая же бюрократия и формализм, чинопочитание и некомпетентность, как и в управлении всей Российской империей. Солдаты — точно так же как все низы Империи — не понимали, почему должны подчиняться начальству и еще больше были готовы к бунту.

Во время Русско-японской войны неповоротливый армейский маховик оказался на редкость неэффективным. Не раз и не два русская армия получала возможность наступать — и получала приказ к отступлению из-за неуверенности командования.

Что характерно: Русско-японская война не дала примера светлых подвигов сухопутной армии, которые типичны для всех, казалось бы, ведшихся Россией войн. Народ воевать не хотел. Война на Дальнем Востоке не имела для простонародья особого смысла. Но и офицерство особого энтузиазма не проявляло.

История с эскадренным миноносцем «Стерегущий» показывает, до какой степени разложилось кадровое офицерство. На рассвете 26 февраля 1905 г. эскадренные миноносцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались в Порт-Артур после ночной разведки. На них вышли четыре японских миноносца — «Акебоно», «Сазанами», «Синономе» и «Усугумо». Вскоре к ним подошли крейсера «Токива» и «Читосе».

Командиры русских миноносцев пытались оторваться и уйти, но на «Стерегущем» оказалась повреждена паровая машина. И тогда «Решительный» ушел в Порт-Артур, оставив «Стерегущий» на неизбежную гибель. Окруженный превосходящими силами противника, миноносец вел огонь до тех пор, пока в живых остались 4 человека из 49 матросов и 4 офицеров.

Японцы уже поднялись на борт «Стерегущего», когда стало видно: миноносец тонет, и они отошли, подняв на борт четверых уцелевших членов экипажа погибшего корбля.

Подвиг «Стерегущего» превратился в легенду. 26 апреля 1911 г. в Александровском парке, в самом центре Петербурга, открыли памятник, посвященный геройской гибели миноносца. Памятник, отлитый В. З. Гавриловым по проекту скульпторов К. В. Изенберга А. И. фон Гогена, изображает двух матросов, открывающих кингстоны. Легенда о том, что последние защитники «Стерегущего» сами затопили корабль, не имеет под собой никаких оснований: на «Стерегущем» кингстонов не было. Но в легенду поверили все; памятник открывали в присутствии Николая II.

В Японии команде «Стерегущего» тоже был воздвигнут памятник — стела из черного гранита, на которой по-русски и по-японски выгравировано: «Тем, кто больше жизни чтил Родину».

Очень похожая история произошла с крейсером «Рюрик». 14 августа 1905 г. три крейсера Владивостокского отряда — «Россия», «Громобой» и «Рюрик» — шли через Корейский пролив на помощь осажденному Порт-Артуру и блокированной там эскадре. Путь им преградила японская эскадра в составе четырех броненосных и двух бронепалубных крейсеров.

Японские броненосные крейсера по огневой мощи значительно превосходили российские и имели намного лучшую броневую защиту. Скорострельность японских орудий в 4–5 раз превышала российскую. Мощность используемой японцами шимозы (мелинита) была в полтора раза больше, чем мощность взрывчатого вещества, используемого в русских снарядах.

Российские крейсера повернули обратно, на Владивосток. Уже в самом начале боя «Рюрик», самый тихоходный и вооруженный давно устаревшими орудиями, был сильно повреждён. Потеряв скорость и управляемость, он постоянно отставал. И тогда два более быстроходных и современных крейсера его бросили.

После пятичасового боя в живых на «Рюрике» из старших офицеров остался только один лейтенант Иванов, действовало лишь одно орудие. Японцы просигналили, что требуют капитуляции. И тогда Иванов приказал затопить крейсер. Подрывные заряды оказались поврежденными, и команда открыла кингстоны. «Рюрик» лег на дно близ корейского острова Ульсан. Из 796 его матросов погибли 193, ранено было 229 человек. Из 22 офицеров 9 было убито, 9 ранено.

Можно (и нужно) гордиться подвигами предков. Героям необходимо ставить памятники. Но памятники памятниками, легенды легендами, а в этих двух случаях происходило невиданное, неслыханное. Впервые в истории Российского флота его корабли не помогали своим. Бросить своих на произвол судьбы было не просто чудовищным преступлением. Тем более на флоте, где и офицерство было более кастовым, и настроения экипажей намного корпоративнее. Это был индикатор того, что офицерство изменилось. Что-то важное в людях сломалось.

Это — патриоты и офицеры. А русская интеллигенция во время Русско-японской войны хотела «поражения царизма». Интеллигенты собирали деньги на лечение раненых на фронте японских солдат, слали поздравительные телеграммы японскому императору. Интеллигенты вели пропаганду среди солдат, чтобы поднять их на вооруженное восстание.

Японская разведка охотно финансировала и национальные группы польских и грузинских социал-демократов, и вообще всех «борцов с проклятым царизмом». Когда грянула Революция 19 051 907 гг., у японской разведки были все основания считать ее свершившейся акцией внутреннего подрыва России.

Причем война окончилась к осени 1905 г., а революция еще почти два года вспыхивала и взрывалась в разных городах и регионах. Всем было ясно — не будь Русско-японской войны, и революции не было бы.

Понимал ли Столыпин связь великих войн и великих социальных потрясений? Конечно, и не он один.

Сказанное не означает, будто ничего нельзя было исправить. Можно! Но чтобы поднять дух офицерства, нужно было поднять дух всего народа. Провести те самые изменения, которые хотел осуществить Столыпин.

Столыпин прекрасно знал, что во время Русско-японской войны высшие сановники Империи оказались очень своеобразными патриотами: наживались на поставках в действующую армию. Война показала колоссальный масштаб лихоимства. Так с чего этому масштабу уменьшиться во время войны с Германией?

Поставки в армию всегда были золотым дном для подонков в офицерских мундирах и в шитых золотом придворных аксельбантах. Действительно — как бедный немецкий мальчик Генрих Шлиман сделался в России миллионером? Поколениями у нас рассказывали трогательную сказочку — как десятилетний Генрих услышал от вечно пьяного соседа стихи на греческом языке: спившийся, но получивший хорошее образование человек читал наизусть Гомера. Мальчик Шлиман поверил, что в «Илиаде» и «Одиссее» содержится историческое зерно, и в конце концов нашел Трою, про которую писал Гомер….^{179} Правда, нашел он вовсе не Трою, а совсем другой город. Шлиман по неграмотности перепутал,^{180} Но зато назидательную сказочку про невероятно целенаправленного Шлимана знает весь мир!

В этой Шлиманиаде, назидательной сказочке про Шлимана, важное место занимает история про то, как бедный мальчик разбогател в России. Как? Ясное дело, за счет предприимчивости и трудолюбия.

К сожалению, история богатства Шлимана несколько менее прилична: шла Крымская война 1853–1855 гг., и он поставлял в русскую армию продовольствие и снаряжение, Солдаты умирали на Малаховом кургане, женщины и подростки катили ядра на батареи, матросы топили свои корабли на рейде Севастопольской бухты. Город горел, его тушили, а он вспыхивал снова. Нахимов рассчитывал траектории ядер, легендарный матрос Кошка совершал очередной подвиг, Пирогов делал свои фантастические операции, руководил первыми русскими медсестрами.

А Генрих Шлиман поставлял в действующую армию гнилую крупу, тухлую солонину, разлезав шиеся мундиры, сапоги, от которых отваливались картонные подметки. И сделал на этом гешефте таки неплохое состояньице!

Кстати, из России он уехал несколько торопливо: очень уж его личностью интересовались иные фронтовики. Вроде и был искренний интерес к истории Древней Греции, Гомеру, Трое. Но раскопки Шлимана не только фантастически неграмотны — они еще и оплачены вот такими деньгами. Нажитыми буквально на голоде и холоде тех, кто защищал наше Отечество в бою.

Впрочем, если во время Крымской войны армейские поставщики украли «всего» три-четыре миллиона рублей, то во время Русско-японской — не меньше двадцати-двадцати пяти миллионов. Прогресс, однако.

Да что там поставки! Сам мир с Российской Империей японцы купили. До сих пор никто не может назвать точной цифры, которую заплатили они О. Ю. Витте за подписание Портсмутского мира. То есть Российская Империя все равно проиграла войну, ясное дело — мир был бы подписан, и совсем не такой, какой подписывают победители.

Но можно ведь было торговаться, можно было много чего сказать по поводу пунктов договора о контрибуции, о концессиях в Китае и особенно в Корее. Чтобы Российская Империя ничего по этому поводу не сказала, Витте предложили фантастическую взятку: по разным данным от пяти до пятнадцати миллионов рублей золотом.

Можете считать меня врагом своего отечества и русофобом, но вот факт — история не знает другого такого случая. Ну, отродясь не получал премьер-министр никакого государства взятки за то, чтобы помогать на переговорах другому государству, радеть не об интересах своей страны, а враждебной, Уникальный случай в истории, и Витте без разговоров повесили бы все. Решительно все — от древних римлян до современных Витте немцев и англичан.

Знал ли Столыпин об истории богатства Шлимана? О взятке, полученной Витте? Шутить изволите — конечно, знал! Столыпин не мог не знать об удивительной закономерности России — малые войны на ее периферии вызывают к жизни самые лучшие качества и у рядовых, и в руководстве.

Но стоит России участвовать в большой европейской войне — и рядовые продолжают проявлять чудеса героизма, а вот высшие почему-то становятся если и не прямыми предателями, то уж во всяком случае, ведут себя глубоко эгоистично и непорядочно.

Разумеется, Столыпин понимал, как легко перевернуть лодку Государства Российского именно во время большой войны. Странно как раз, что этого не понимало высшее руководство Империи — хотя бы из чувства самосохранения.

Как тут не вспомнить глубоко мистическую, но сколько раз подтверждавшуюся поговорку древних греков: «Кого боги хотят погубить, того лишают разума». Воистину, чтобы готовиться к Первой мировой войне, руководство Российской Империи должно было полностью позабыть весь исторический опыт, накопленный за триста лет, перестать понимать экономику и текущую политику, утратить малейшее чутье и интуицию, а психологически опуститься до уровня детишек лет десяти, самое большее.

Материалистическое же объяснение такого поведения может быть только одно: и Российская Империя, и Германская, накопили колоссальную инерцию расширения. Обе они сформировались как боевые машины, которые не могут существовать без решения военных задач, без территориального роста, без завоевания новых колоний, покорения и натиска. Мир для каждой из этих систем — ненормальное состояние, которого необходимо избежать всеми силами. Длительный мир означает для такого государства застой, одеревенение, скуку, постепенный развал. Как в СССР при Брежневе.

Ну вот системы и нашли каждая — достойного противника. Германии необходима была Российская Империя, Российской Империи — Германия, примем именно как враги. Для реализации всего, к чему готовились десятилетиями.

Обе империи надорвались на этой войне; для обоих Первая мировая стала причиной конца. В обеих странах произошло по нескольку революций.

Только похоже, Российской Империи война обошлась даже дороже, чем немецкой. И намного.

Массовая мобилизация во всех странах была чем-то новым. В России она воспринималась особенно тяжело.

Причина первая. Российская экономика была чрезвычайно напряженной. 70 % населения — крестьяне, ведущие хозяйство самыми примитивными средствами. Для них и вторые-третьи сыновья — вовсе не избыточная, а самая что ни на есть необходимая рабочая сила. Изъять их из производства — и даже обеспеченная по крестьянским меркам семья окажется на грани краха.

Политику продразверстки до сих пор считают изобретением большевиков. Это совершенно неверно! Большевики ничего не придумали. С 1915 г. правительство распорядилось сдавать государству весь хлеб, кроме необходимого крестьянам. Соблюдался закон слабо, хотя в целом принимался с пониманием: мол, фронт-то надо кормить!

В этом же году ввели и «сухой закон» — чтобы крестьяне не перегоняли хлеб на самогон. Этот закон никогда и никем не соблюдался, а должностные лица охотно позволяли себя подкупить. В низовых звеньях, на уровне волостей, подкуп осуществлялся самогоном.

Царское правительство платило за сданный хлеб и ни разу за все время своего существования не посылало вооруженных отрядов для выколачивания из крестьян хлебных запасов. Тут разница между царским правительством и большевиками — огромная. Но придумали-то все равно не большевики, и можно ли привести лучший пример бедности и напряженности экономики? Получалось, уже в 1915 г. экономика страны находилась на пределе.

Причина вторая. Три-четыре миллиона образованных россиян — те, кто и осознавал себя, да во многом и был русскими европейцами, относятся к Первой мировой войне так же, как и все остальные европейцы. Для них это «война чести», на нее стараются попасть и первые сыновья, и единственные. Во всей Европе начало войны породило приступ массового энтузиазма, Во многом потому, что люди еще не понимали, какая это война, и что им предстоит пережить. Но энтузиазм был, и не только в Париже, Берлине и Лондоне, но и в Москве, Петербурге, в Киеве, Казани, прочих провинциальных городах России.

Но эта война совершенно непонятна и не нужна русским туземцам, — а их 70 % населения, да еще 15–20 % европейцев первого поколения.

Русское простонародье вовсе не хочет воевать! Сегодня трудно передать словами и описать просто иррациональный страх пред массовой мобилизацией, охвативший русскую деревню. Уже осенью 1914 г. число дезертиров составило 15 % призванных, а к 1917-му — до 35 %. Для сравнения — в Германии процент дезертиров не превышал 1–2 % призванных, во Франции — не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно меньший процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба — кроме России.

Потери Российской империи в Первой мировой указываются с огромной «вилкой» — то десять миллионов погибших, то семь. Почему? Откуда такое различие? А очень просто. Долгое время старались не указывать числа военнопленных, а было их три миллиона. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и сдавшихся в плен.

Изо всех воюющих стран только в Австро-Венгрии военнопленных было так же неправдоподобно много. К 1917 г. в России накопилось их до 600 000 человек. Это тоже породило странную «двойную статистику» — когда население Красноярска в 1917 г. показывают то как 70 000 человек, то как 120 000. Все правильно: в лагере для военнопленных под Красноярском было около 50 000 человек. Считать можно или с ними, или без них — как удобнее.

Но в австро-венгерской армии пачками сдавались в плен славяне. Те, кто не хотел жить в империи Габсбургов, под властью Австрии, не желал воевать с другими славянами. Численность таких доходила до 43–44 % — чехи, словаки, поляки, хорваты, сербы. В апреле 1915 г. на российскую сторону почти в полном составе перешел 28-й Пражский полк, а в мае — значительная часть 36-го Младоболеславского. Всего же за годы Первой мировой добровольно сдалось в русский плен около полумиллиона солдат-славян австро-венгерской армии. Они содержались в особых лагерях — отдельно от немцев, австрийцев и венгров. И отношение к ним было другое.^{181}

Эту обстановку чешского национализма, резко отрицательного отношения к Первой мировой, нежелания воевать за австрийцев хорошо показал в «Бравом солдате Швейке» Гашек.^{182}

Но с российской-то стороны сдавались в плен представители титульной нации! И сдавались иноязыким, инокультурным немцам, Получается — довольно большая часть подданных Российской империи относилась к своему правительству примерно так же, как инородцы, покоренные Габсбургами, Даже хуже.

Тех, кто воевать совершенно не хотел, гнали на фронт во всех странах. В России это принимало наиболее страшные и непривлекательные формы. Особенно сильно давал себя знать раскол на европейцев и туземцев.

Война велась в таких масштабах и такими методами, что кадровых офицеров вскоре выбили на 60–70 %. К 1917 г. офицеры — в основном, полуобученные призывники из образованной верхушки, которым не хотели подчиняться солдаты — вчерашние крестьяне. Для них офицеры, «золотопогонники», были «барами», людьми из более благополучной, сытой и образованной городской России.

О царской семье ходили отвратительные слухи: и о любовной связи императрицы с Распутиным, и о том, что в спальне у императрицы стоит телефонный аппарат, по которому она передает секретные сведения в германский Генеральный штаб.

Есть великое множество анекдотов начала XX века, сведенных в серию «Брусиловский анекдот». Идет, мол, Брусилов после аудиенции у государя по Зимнему дворцу. За колонной рыдает цесаревич Алексей. Брусилов к нему:

— О чем плачете, ваше высочество?

— Как мне не плакать? Немцы наших бьют — папенька плачет, наши немцев бьют — маменька плачет.

Смешно, да не очень.

К 1917 г. в армии находятся порядка десяти миллионов человек. И почти все не хотят воевать! Матросы Балтийского флота, солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт.

Семь миллионов погибших.

Полтора миллиона дезертиров.

Три миллиона военнопленных.

Одно скажу — до чего же прав был Столыпин!

Сделать революцию в России невозможной можно было легко и просто, проведя необходимые реформы. Два-три года — и угроза снята. Маяковский может писать что угодно, Филонов и Троцкий пусть заходятся в пароксизмах злобы. Они уже не опасны.

Столыпин хотел, не меняя политического строя, довести модернизацию страны до конца. Это было возможно, но требовало очень много времени. Причем только мирного. Глубоко правы были и он, и другие политические деятели, старавшиеся любой ценой удержать Российскую империю от крупных войн. Они если и не понимали, то интуитивно чувствовали — война приведет к упрощению и экономики, и человеческих отношений.

Сила цивилизации — в организации, сложности, умении делать квалифицированную работу, способности учиться. Первая Мировая страшно упростила мир, заставила играть по примитивным правилам. Преимущества русских европейцев над туземцами стали намного меньше, А то и исчезли совсем.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего воюют — страшная сила.

К 1916 г. все фронты заколебались, поплыли, Солдаты бежали с фронта чуть ли не целыми частями. Не бежали — уходили с оружием. Эти солдаты подчинялись только тем приказам, которым им нравились, охотно братались с противником и пили водку с немцами. Они отказывались отдавать честь офицерам, ходили расхристанные и пьяные, а на замечания отвечали, размахивая оружием. Должность младшего офицера стала чуть ли не самой опасной в России — и угроза исходила уже не от противника.

В конце 1916 г. с фронта бежала вооруженная толпа, понимая или чувствуя: это не их война. Дезертиры из крестьян стали грозной политической силой. Они пытались смести все, что появилось после Петра — частную собственность, например. Рассказывая об «аграрных беспорядках», в СССР изо всех сил старались преуменьшить их кровавый характер. Мол, крестьяне делили землю, и в этом-то состояло главное.

Но, во-первых, крестьяне вовсе не только захватывали помещичью землю, они грабили и убивали самих помещиков и членов их семей. Не всегда и не всех, разумеется, но при плохих отношениях с деревней самым разумным для помещика уже в конце 1916 г. было бежать в город — конечно же, всей семьей. Про еврейские погромы писали много, про помещичьи — можно сказать, ничего. А ведь было помещиков около три тысяч; с членами семей и с прислугой — десятки тысяч людей на Россию. До сих пор мало известна книга о событиях того времени, а жаль.^{183}

Во-вторых, в этих помещичьих погромах активнейшим образом участвовали как раз беглецы с фронтов. Без таких беглецов даже как-то сомнительно, чтобы погромы могли осуществиться. Если же в семье помещика было несколько взрослых мужчин с оружием, то очень сомнительно. Но ведь были семьи, где все мужчины были на фронте. А тут появляются в деревне наглые, пьяноватые (при сухом законе) рожи с винтовками, становятся центром притяжения для еще не призванной молодежи: пацанов лет 16–17. Эта молодежь вовсе не хочет на фронт, но развращена войной, безнаказанностью, оружием. Она легко готова идти за агитаторами.

В-третьих — крестьяне и дезертиры жгут, убивают и грабят вовсе не одних помещиков. Точно так же поступают они и с теми, кто вышел «на отруба» после столыпинской аграрной реформы — то есть отре зал свою землю от общинной и стал вести собственное частное хозяйство. Земли «частников» крестьяне обобществляют, делают общей землей общины. Самих частников то не трогают, то (при сопротивлении) убивают.

Так же поступают порой и с «кулаками» — т. е. со всеми «справными», сколько-нибудь обеспеченными крестьянами, не обязательно даже вышедшими из общины.

И наконец, в-четвертых: гарнизоны в больших городах, включая Москву и Петербург, тоже охватывает революционное движение! Крестьянские парни призваны в армию, их то ли отправят, то ли не отправят на фронт, и если отправят, то неизвестно, когда.

А тут поток таких же точно крестьянских мобилизованных парней, но в обратном направлении — с фронта! Эти парни, по крайней мере, некоторые из них, охотно покажут бумажку-листовку, сагитируют за анархистов или эсеров. Но даже если и не будут агитировать, то их пример — другим соблазн: можно-то на фронт и не попасть! А способ какой? Да простой — участие в политических событиях. Вы сколько будете пить нашу кровь, эксплуататоры проклятые?! Вот мы вас!

Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила совсем по-другому — по крайней мере, в деревнях.

В 1914 г. в русской армии к моменту мобилизации насчитывалось 1 300 000 человек, плюс 1 000 000 мобилизованные солдат, унтер-офицеров и офицеров запаса.

Эту кадровую армию выбили уже к середине, а то и к началу 1915 г.

На место выбывших из строя кадровых или хотя бы офицеров запаса пришли наспех обученные в так называемых четырехмесячных школах прапорщиков пехоты. В основном, это были недоучившиеся студенты. Они не отличались ни дисциплинированностью, ни особой лояльностью ко власти. У абсолютного большинства из них не было 3–4–5 поколений предков, истово служивших Отечеству.

Армия 1917 г. — это другая армия, чем была в 1914-м.

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки в действующую армию. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становятся «верными» правительству: тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми.

Балтфлот в Первой мировой почти не воевал. В тесноте кубриков матросы подыхали со скуки, устанавливали примерно такие же нравы, какие возникают в заключении. Давно известно: если запереть вместе молодых парней примерно одного возраста, у них установятся нравы «человека, лишенного современной культуры… нравы дикаря».^{184}

Балтийские матросы к 1917 г. сделались не только самыми революционными во всей русской армии. Они были ближе всего к уголовному миру. Почитайте любой рассказ Леонида Соболева или Бориса Лавренева — у них все «братцы-матросики» изъясняются на жаргоне каторжников и ходят («хиляют») развалисто-бесшумной воровской походочкой.

Десятки тысяч парней, развращенных бездельем, агитацией, собственными лагерными нравами. Жуткая гремучая смесь.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так полагали и в России, и в любой другой стране — армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! — отвечали большевики, да и другие „левые“. — Вы что же, не считаете солдат гражданами?»

Армия воевать не хотела, агитаторов же — слушала и листовки читала.

К концу 1916 г. те, кто оставались в частях — уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих.

В конце 1917 г. вооруженные толпы бежали с фронта, но бежали-то в основном куда? Делать революцию, естественно!

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос — кто поведет и куда?

Часть IV

Начало апокалипсиса

Скоро ад вырвется на поверхность Земли!

(П. Н. ТКАЧЕВ)

Глава 1. Катастрофа. Кто делал и кто не делал революции

Сбылась бессмысленная мечта террористов.

(А. и Б. Стругацкие)

Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы.

(Ф. М. Достоевский)

К началу 1917 г. революции в России хотят все — чуть ли не члены самой императорской фамилии. Конечно же, не массового смертоубийства и уж тем более не советской власти. но конца царизма — хотят. Армия просто не может оказаться в стороне от событий. И не оказывается.

Волею неисповедимой исторической судьбы основную роль в революциях 1917 г. сыграли матросы Балтийского флота и части Петроградского гарнизона. Потому что накапливались в столице или поблизости? И поэтому тоже, но не только. После Моонзундского сражения 1915 г. Балтфлот почти не участвовали в боевых действиях, стоял грозной защитой Петрограда. Кстати, противник за всю войну ни разу даже не сунулся к Питеру. Видимо, защита все же была и вправду грозная.

Матросы получали не очень плохое довольствие, в увольнительные ходили часто и не в худшие места: городки Прибалтики, Кронштадт, Петербург. Но не воевали. У этих людей был не очень высокий образовательный уровень, но много возможностей читать агитационную литературу любых партий. Особенно много среди них было сторонников анархистов и левых эсеров. Злые языки говаривали, что в анархистах их привлекает идея безвластия, а у эсеров — идея терактов.

Части Петроградского гарнизона, до 120 000 человек, не сменялись по крайней мере год. Что произошло? Набрали крестьянских парней в армию, поставили в теплых казармах с приличным пайком и к тому же в столице. Петербург они видели бы разве в кино да на картинке, а теперь вот могли гулять по улицам Питера довольно часто — отпускали их раз в неделю.

Естественно, солдатики совершенно не намеревались менять эту безопасную, спокойную жизнь на кромешный ад обстрелов и атак на фронте. А проклятые царские сатрапы стали планировать перевести их на фронт! Сразу стало окончательно ясно: Россией управляют враги народа и эксплуататоры, пора делать революцию!

А тут еще наложилось событие такое же «важное»: в булочных возникли перебои со свежими белыми булками. О «нехватках хлеба» как причине февральской революции в СССР писалось очень много. В фильмах производства 1936 г. вообще показано, как жители Петрограда валяются на улицах, умирая от голода: по карточкам дают полфунта хлеба. (то есть двести двадцать пять граммов), потом четверть фунта… осьмушку… Вот и лежат на улицах умирающие.

По сему поводу должен сообщить всем читавшим, учившимся и смотревшим: никакой нехватки хлеба не было. Вообще. Не было даже нехватки белых булок — так называемых французских. Как продавались они в каждой булочной, так и продолжали; как стоили пятак, так и продолжали.

Единственное, что произошло: два дня подряд привозили мало белой муки. Не совсем ее не стало, а меньше прежнего, и притом не навсегда, а временно; чуть меньше обычного — и только. В результате французские булки продавались (о, ужас!) вчерашние, чуть ли не черствые. Серьезная причина для революции.

Нет-нет! Разумеется, причина не во французских булках, даже не в плохом подвозе пшеничной муки. Дело в том, что в стране сложилась революционная ситуация. Вождь мирового пролетариата, Владимир Ульянов, так определял ее: «Когда верхи не могут управлять по-старому, когда низы не желают жить по-старому».^{185}

Сказано хорошо, но несколько неопределенно. Действительно: почему верхи вдруг уже не могут управлять по-старому, а низы не желают по-старому жить? Почему именно в этот момент?

Самая распространенная точка зрения: «усиливаются, больше обычного, страдания и лишения широких народных масс».^{186} Эта точка зрения была в СССР традиционной; она хорошо объясняла, как правильно и вовремя большевики делали революцию. Однако она принципиально и полностью неверна.

В 1789 г. французские простолюдины были самыми богатыми простолюдинами в Европе. А парижские лавочники — самыми богатыми простолюдинами во Франции. Тем не менее, именно они-то и начали Французскую революцию, которую у меня не достанет душевных сил назвать «великой».

Так же точно в 1917 г. российское простонародье уж по крайней мере не голодало. Подданный Российской империи 1917 г. даже в условиях войны жил лучше, чем в 1907-м, а тем более — в 1897 г. И тем не менее.

В чем же дело?

В том, что у революций есть своя закономерность, свой спусковой крючок. Они происходят там и тогда, когда соблюдается важнейшее психологическое условие: люди живут все лучше и лучше, ждут дальнейшего улучшения — а их ожидания не сбываются. Об этом тоже написано не раз, но — увы! — не для массового читателя.^{187}

XIX столетие стало веком сплошных революций потому, что было временем стремительного улучшения жизни. В XVII–XVIII вв. люди обитали в мире, где каждое поколение живло примерно так же, как предки. Люди XIX века привыкли, что год от года, буквально на глазах, жить становится все интереснее, удобнее, приятнее, безопаснее. Если на пути этих непрерывных улучшений возникала остановка — она воспринималась как чудовищная несправедливость, в которой обязательно кто-то персонально виновен.

Российская империя начала XX века изменялась с невероятной скоростью. Мало рукотворных чудес науки и техники: с 1905 г. в стране появился какой-никакой, но парламент — Государственная дума. Все подданные были уравнены — хотя бы формально; крестьяне перестали быть сословием неравноправным. В прессе свободно обсуждалось то, что было под запретом десятилетия и века.

Люди ждали, что дальше будет только лучше: богаче, справедливее, свободнее. А тут война. Естественно, во время войны и материальные условия жизни ухудшаются, и быт солдата в самой комфортабельной казарме хуже, чем дома. Не говоря об ограничениях свободы (еще раз скажу — до чего же прав был Столыпин!).

Конечно, ухудшение условий жизни можно пережить и без бунтов да революций — если видеть в этих ухудшениях смысл и доверять своему правительству. Но правительству в Российской империи давно и никто не доверял, а смысла в войне не видели по крайней мере 70 % населения, в том числе 90 % участвовавших в войне солдат.

Конечно, революции в конце концов грянули и в других странах Европы — но позже, чем в России и чаще всего — под влиянием событий в России. Это произошло потому, что в России слишком долго не проводили необходимых изменений. В России меньше верили правительству. В России революционная пропаганда больше действовала на людей. В России слишком многие жили вне цивилизации.

Стали черствыми французские булки? А чем этот предлог хуже другого?

В декабре 1916-го — январе 1917 гг. бастовали и «протестовали» до 700 000 человек по всей России, особенно в Москве и Петрограде.

23 февраля 1917 г. на улицах Петрограда появляются взволнованные толпы. Выкрикиваются лозунги: «Долой!», «Конец войне!» и «Свергнем царское правительство!». То есть люди выбрасывают политические лозунги, а вовсе не требуют свежих французских булок.

Этим пользуются агитаторы. Родственники (которых, увы, уже нет на этом свете) рассказывали мне, как, несмотря на строгие запреты, бегали «смотреть революцию». Как конные казаки пытались преградить дорогу толпе, прущей к Зимнему дворцу, как агитаторы с красными бантами, присев от напряжения, обеими руками наводили револьверные стволы на казаков. Выстрелы, огонь, страшный крик толпы, скачущие всадники, блеск обнаженных сабель, кровь на мостовой, Любители такого рода зрелищ могут радоваться.

Ситуация выходит из-под контроля стремительно. Население Петрограда не хочет подчиняться правительству — и не подчиняется, хоть ты тресни!

Солдаты гарнизона? Они не мешают восставшим толпам, они сочувственно слушают. Не все они такие уж страшные враги царизма, тем более — не все убежденные эсеры и коммунисты, но ведь на фронт не хочется никому, 27 февраля к восстанию примкнуло до 70 000 солдат Петроградского гарнизона. Они захватывают Арсенал, раздают восставшим рабочим до 40 000 винтовок.

Еще 25 февраля командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Сергей Семенович Хабалов (1858–1924) получил грозный царский приказ: «Завтра же прекратить в столице беспорядки». 26 февраля он, опираясь на снятые с фронта «надежные» войска, рапортовал: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно». Вечером того же дня он приказывает стрелять в демонстрантов. Убито больше сорока человек. А 28 февраля Хабалова уже арестовывают — «надежные» войска переходят на сторону восставших, а немногих оставшихся верными правительству разоружают.

Так «произошло то, что обычно называют революцией, но что не было ею. Революция началась после падения монархии, а самодержавие самосильно рассыпалось во прах».^{188} Говоря попросту, «…стихийно обрушилась, словно источенный термитами деревянный дом, внешне могучая империя наша…».^{189}

Что характерно: никто не ожидал такого поворота событий. Никто не готовил падения «источенного термитами дома».

— Это что, бунт?! — вскричал Николай II 23 февраля 1917 г.

— Нет, ваше величество, это революция, — почтительно ответили ему.

Придворные хотя бы поняли, что это начало революции. Вот большевики были куда менее проницательны.

Буквально за два месяца до Февральской революции Ленин встречается со швейцарскими социал-демократами. Слова его вроде и оптимистичны, но скорее в отдаленной перспективе: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».^{190}

«Накануне революции большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания», — полагал историк-большевик Михаил Николаевич Покровский (1868–1932), а уж он-то многое знал и очень обо многом мог судить.

Так же не готовы к событиям и другие партии:

— Что за дурацкий бунт?! Нет и не может быть никакого бунта, — поморщился лидер кадетов Милюков, когда ему доложили о событиях 23 февраля 1917 г.

«Нет и не будет никакой революции, движение в войсках идет на убыль, и надо готовиться к долгому периоду реакции», — говорил другой кадет, Петр Петрович Юренев, 25 февраля 1917 г. (в июле-августе он станет министром путей сообщения во Временном правительстве).

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими», — признавался эсер (и писатель) Сергей Дмитриевич Масловский-Мстиславский (1876–1943).

«Революция ударила как гром с неба и застала существующие общественные организации врасплох», — это слова еще одного эсера, Владимира Михайловича Зензинова (1880–1953).

— Не иначе, жиды придумали, — пожимал плечами князь Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918), крайний националист и антисемит (действительно — куда же без «жидов» в государстве российском).

В общем, «ни одна партия не готовилась к перевороту… То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции», — признавался меньшевик, экономист и публицист Николай Николаевич Суханов (настоящая фамилия Гиммер; 1882–1940).

И даже когда стало понятно, что это революция, а не случайный кратковременный бунт, события оставались грозно-непонятными даже для самых активных участников. «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет», — произнес кадет Павел Николаевич Милюков (1859–1943), принимая Министерство иностранных дел в 1917 г.

О революции много говорили все предшествующие годы, но когда она грянула — к ней оказались совершенно не готовы. Никто.

Потом победители в Гражданской войне начнут рассказывать, как они планировали события, как вели агитацию в массах и как у них все получилось. Как «революционная инициатива масс была подхвачена большевиками».^{191} Но это будет поздняя и не очень умная попытка привязать себя к уже произошедшему.

У Февральской революции 1917 г. не было организатора. У начавшего заваливаться строя не оказалось защитников.

27 февраля начались первые забастовки. К 1 марта прошли уже массовые забастовки и демонстрации, участвовало до 128 000 человек. Казаки хранили нейтралитет и не стали разгонять толпу. Взбунтовалась рота лейб-гвардии Волынского полка; части, верные и не верные правительству, вяло перестреливались через Неву.

Ширина Невы между стрелкой Васильевского острова и Троицким мостом — около 900 м. Расстояние убойного выстрела из винтовки — 1700 метров; прицельного — 500–800 м. Значит, стрельба была чисто бутафорская — палили в белый свет, как в копеечку; то ли показывали начальству рвение, то ли просто хотелось пострелять.

Еще многое можно сделать — но тем, кто делает, отчаянно мешают, в том числе члены царской семьи. Вот командир гвардии Преображенского полка полковник (впоследствии — генерал от инфантерии, один из лидеров Белого движения) Александр Павлович Кутепов (1882–1930) с двумя тысячами людей, при двенадцати орудиях и с большим количеством пулеметов занял Зимний. И тогда великий князь Михаил Александрович потребовал немедленно «очистить» дворец — ведь если начнется бой, могут пострадать культурные ценности, Отряд Кутепова перешел в Адмиралтейство, но морской министр — герой-артурец, генерал-адъютант, адмирал Иван Константинович Григорович (1853–1930) — умолял его удалиться, потому что тоже боялся боя и штурма: могла пострадать его квартира. Кутепов хотел утвердиться в Петропавловской крепости, Но военный министр, генерал от инфантерии Михаил Алексеевич Беляев (1863–1918), плача навзрыд, приказал отряду разойтись.

Именно так «пали последние бастионы царизма: Петропавловская крепость, Зимний дворец».^{192} Под рыдания царских министров и великих князей.

Конечно, в окрестностях Петрограда еще много войск, в том числе верных правительству! Но «попытка царя организовать карательную экспедицию во главе с генералом Н. И. Ивановым потерпела крах».^{193}

Официальный советский справочник не хочет сообщить подробностей. Но у нас нет причин не сделать этого. Генерал-адъютант, генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов (1851–1919), очень близкий к семье царя человек (Николай II считал его своим личным другом). 27 февраля император назначил его главнокомандующим войсками Петроградского военного округа с чрезвычайными полномочиями и с подчинением ему всех министров. 28 февраля Иванов с эшелоном Георгиевского батальона выехал из ставки в Могилеве в Царское Село для охраны монаршей семьи: царица сидела у постели заболевших великих княжон и цесаревича. В ночь на 2 марта навстречу Иванову на станцию Вырица прибыл командированный начальником Генерального штаба, генерал-майором Занкевичем, полковник Доманевский, доложивший ему обстановку в Петрограде — прошли слухи, что толпа собирается напасть на дворец. Узнав об этом, Иванов отказался от активных действий и 3 марта отправился назад в Могилёв. Так «друг» царя, генерал Иванов защищал семью своего государя, которому присягал.

В окрестностях Петрограда стояли два учебных пулеметных полка — 20 000 человек, подготовлявших пулеметные команды для действующей армии. Узнав о событиях в столице, генералы повели своих людей не в город, а подальше от него, чтобы «в случае чего» их не бросили на усмирение взбунтовавшихся.

Как объяснить поступки министров и генералов, которые не хотят подавлять революцию — боятся за полотна Сезанна или, того лучше, за сохранность собственной квартиры? Как назвать генерала Иванова? Что это: трусость? зоологический эгоизм? патологическая тупость? Во всяком случае, было так — при первых же сполохах революции, первые лица государства проявили полный паралич воли.

Могу предложить одно объяснение: все эти лица попросту не знали, за что им воевать. Получается, вести военные действия попросту не за что. И не за кого — это сегодня царя и царскую семью начали судорожно любить. Но в начале XX века никто не проявлял особенно верноподданнических чувств. Все знали, что великие князья — никакие не патриоты, что они воры и презирают свой народ да и самих себя (а что — вор и подонок может уважать себя? каким образом?). Все знали, что царскую власть не уважает никто, что даже рьяные монархисты хотели бы на престоле другой династии.

Этот фон делал защиту рушащегося строя очень трудной.

Да и сам царь вел себя поразительно неуверенно. Много лет он категорически настаивал на том, что самодержавная неограниченная власть — это «завет предков» и «Божье предначертание». С упрямством, которого хватило бы на все поголовье ослов Российской империи, он не хотел поступиться даже самой ничтожной толикой власти. Но едва его трон стал валиться всерьез — он даже не попробовал его удержать, не стал бороться за этот самый «завет предков». С «окаменелым нечувствием» подписывал этот человек одно отречение за другим, «сдавал Россию, будто эскадрон сдавал».^{194}

Почему? События вышли из-под контроля, и он, слабый человек, пошатнулся? Или в глубине души и он, по обязанности сопротивляясь изо всех сил, не имел ничего простив революции? В конце концов, ведь царей воспитывали на тех же образцах, включая братьев Гракхов и «героев Французской революции».

А тут еще ближайшие к Николаю II генералы, члены его свиты заявляют: надо отречься от престола. Ждут отречения. Особенно сильное впечатление на императора произвел переход его личного конвоя на сторону восставших.

28 февраля Николай II утратил связь со Ставкой, а проехать в Царское село не смог. 1 марта он прибыл во Псков, где находился штаб главнокомандующего армиями Северного фронта генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Николая Владимировича Рузского (1854–1919). Полная неопределенность, и все окружение — за отречение.

2 марта около 15 часов он отрекается от престола в пользу сына, при регентстве великого князя Михаила Александровича. К вечеру приезжают делегаты Государственной думы — член Государственного совета Александр Иванович Гучков (1862–1936) и националист и монархист (!) Василий Витальевич Шульгин (1878–1976). При них царь пишет еще одно отречение, за себя и а сына.

Само по себе отречение было совершенно незаконным: император отрекался от престола от своего имени и от имени цесаревича Алексея не в пользу Государственной думы или народа, а в пользу брата Михаила.

Отречение вообще не предусмотрено Законом о престолонаследии. Сперва надо бы изменить закон, а потом уже и отрекаться, Но времени нет!

Согласно законам Российской империи, опекун, а именно таковым государь являлся по отношению к сыну, не мог отказаться за наследника от его прав до достижения им совершеннолетия. Не мог Николай II отречься от имени сына, не попирая законов своего же собственного государства.

Более того. Никакого Манифеста от отречении не было. В мартовских газетах 1917 г. был опубликован Манифест, начинавшийся словами: «Мы, Божией Милостию Николай Второй…». Но это подлог. Николай II написал не Манифест, а телеграмму в Ставку — начальнику штаба, генерал-адъютанту, Генерального штаба генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву (впоследствии — создатель и Верховный руководитель Добровольческой армии, активный участник Белого движения; 1857–1918).

«Ставка

Начальнику Штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными Нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

г. Псков

2-е марта 15 час.____мин. 1917 г.

(Николай»)

Незаконность отречения очевидна всем, однако оно всех устраивает.

Гучков и Шульгин просят Николая II подписать два последних указа: о назначении князя Георгия Евгеньевича Львова (Рюриковича, кстати, чей род подревнее Романовых будет; 1861–1925), члена Московского комитета партии «прогрессистов» (ранее, с 1905 г., состоял в партии кадетов) председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Младшего (1856–1929) — верховным главнокомандующим. Уже бывший (после отречения!) государь подписал указы, датировав 14-ю часами — то есть временем, когда императором еще был.

А 3 марта в Могилева Николай заявляет главе штаба генералу Алексееву:

— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком государь собственноручно писал о согласии на вступление на престол сына своего Алексея.

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «„чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование».^{195}

Опираясь на первое и единственно известное отречение, 3 марта Михаил Александрович в свою очередь отрекся от престола.

И не нашлось в многочисленном роду Романовых человека, который осмелился бы сказать: «Теперь престол мой». Никто не объявил себя царем, никто не поднял армию, чтобы самому взойти на престол.

Великий князь Кирилл Владимирович лично привел в Таврический дворец гвардейский экипаж императорской яхты «Штандарт», всегда стоявшей у Дворцовой набережной — присягать новому трон.

Присягнули Временному правительству великие князья Александр Михайлович, Борис Владимирович, Сергей Михайлович, Дмитрий Константинович, Николай Константинович, Гавриил Константинович и Игорь Константинович.

Генералы свиты его императорского величества украсили себя красными бантами «изрядной величины».

Может быть, сами великие князья, высшая аристократия Российской империи, не имели ничего против революции?

Все, конец. И «…вроде как глубокий вздох облегчения прошел по стране, когда строй так бесславно покончил с собой».^{196}

Но ведь в стране есть армия! Есть же верные правительству гарнизоны! Есть еще силы задавить революцию в зародыше!

Да, есть. Но они придут в действие при условии, что будет для этого воля. Будет уверенность в смысле совершаемых действий. А этого нет ни у кого, Вернее, почти ни у кого.

В Москве жандармский полковник Мартынов предложил командующему войсками Московского военного округа, генералу от артиллерии Иосифу Ивановичу Мрозовскому (1857–1934) «в обстоятельствах, грозящих гибелью государству» взять власть в свои руки, объявить осаду взбунтовавшегося Петроградского гарнизона и присоединившихся к нему врагов Отечества. Он предлагал распустить и разоружить ненадежные части московского гарнизона, а надежных, придав юнкеров, полицию и кадетов, бросить на Петроград.

Генерал выслушал, но совершенно ничего не сделал. Собранные им военные слушали хмуро и, по словам Мартынова, «как-то апатично». Мартынову показалось, что «на деле они спасуют», Он оказался совершенно прав.

В итоге никто не поднял оружия, чтобы защитить историческую Россию. При советской власти Февральская революция как-то всегда оказывалась в тени, виделась только предшественницей для событий 26 октября 1917 г.

Но именно Февральская революция была рубежом: в одночасье рухнул политический строй, развивавшийся с раннего Средневековья. Сейчас трудно даже представить себе, каким колоссальным психологическим шоком оказалось отречение царя для великого множества людей. До сих пор во Франции показывают останки церквей, огаженных и разнесенных вдребезги прихожанами в 1790 г.: если король отрекся от престола, то и Бога нет! Стоит ли удивляться примерно таким же поступкам россиян? Они что, из другого теста?

Не в одном лишь «восстании масс», не в «смене строя» дело — наступила эпоха полного непонимания, что делать дальше. Время совершеннейшей растерянности. «Хай будэ республика — або цар був добрий».

К вопросу о «смене строя» — вот чего не было, того не было.

Глава 2. По законам всех революций

Берите суверенитета столько, сколько можете взять!

(Б. Н. Ельцин)

Февральская революция свершилась странно, Это одновременно и социальная революция, и какой-то запоздавший дворцовый переворот. На окраинах страны начинают шевелиться национальные революции, но пока они о себе громко не заявили. Вроде бы, ничто не предвещает быстрого прыжка в утопию.

Тем более, в России есть законнейшее правительство, Пусть временное — но законнейшее.

Члены Государственной думы с осени 1915 г. обсуждали список на случай согласия императора создать «министерство доверия». В апреле 1916 г. состоялось общее совещание всех оппозиционных партий (даже большевики участвовали в качестве наблюдателей). Обсуждался возможный «переворот», отречение императора в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Там же договорились, что будущее «правительство доверия» возглавит председатель Земско-городского союза князь Львов.

Когда 23 февраля 1917 г. в Петрограде началась забастовка, уже 25 февраля указом Николая II заседания Государственной думы были прекращены — с 26 февраля до апреля того же года. Царь с царицей искренне верили, что именно дума накаляет обстановку и «сеет мятеж».

Это, мягко говоря, не справедливо. Председатель Государственной думы и лидер партии октябристов Михаил Владимирович Родзянко (1859–1924) направил ряд телеграмм императору о событиях в Петрограде. Телеграмма, полученная в Ставке 26 февраля 1917 г. в 22:40 гласила: «Всеподданнейше доношу Вашему величеству, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения».

В телеграмме от 27 февраля 1917 г. он сообщал: «Гражданская война началась и разгорается. <…> Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты Если движение перебросится в армию <…> крушение России, а с ней и династии — неминуемо».

Дума и не подумала разойтись. Вечером 27 февраля она создала Временный комитет Государственной думы. А этот орган взял на себя функции верховной власти.^{197} Полномочия на создание такого комитета князь Львов получил от Николая II. Об этом, что характерно, ни в каких газетах не писалось: царь не хотел «сознаваться», что делится властью, а Временный комитет на хотел «засвечивать» своей связи с царем. Позже члены Временного правительства всячески подчеркивали, что взяли власть сами. Пусть незаконно — но сами! Видимо, таков уж был дух времени. Тем не менее, Временный комитет Государственной думы был самой что ни на есть легитимной властью — то есть наиболее законной, преемственной от прежней.

Почему Временный комитет? Сначала потому, что царь вроде велел Думе разойтись до апреля. Но название пришлось ко двору: ведь народ России еще не выбрал для себя формы правления. Не было никакого обсуждения, никакого выбора: быть ли ей монархией или республикой, каких министров назначать и каких депутатов выбирать. Необходимо Учредительное собрание, которое и создаст новое и притом вполне законное правительство России. А до того должно же быть в России правительство! Но — Временное.

Вся страна мгновенно поддержала Временное правительство. В ночь на 28 февраля 1917 г. комиссар Временного правительства, инженер-путеец и член партии «прогрессистов» Александр Александрович Бубликов (1875–1941) разослал по всей России депешу о том, что Государственная дума взяла на себя организацию власти в стране. И тут же все легко и просто подчиняются новой власти: и армия, и администрация на местах, и выборные лица в городах. Страна ликует, все ходят с красными гвоздиками в петлицах, люди обнимаются и целуются, танцуют на улицах и вообще очень радуются.

Никакой гражданской войны. Ни малейших попыток реставрировать царизм. Никаких столкновений представителей разных политических сил.

Лидер партии конституционалистов-демократов (кадетов) Милюков занял пост министра иностранных дел. Портфели получили и другие кадеты: министра путей сообщения — Николай Виссарионович Некрасов (последний генерал-губернатор Финляндии; 1879–1940), министра народного просвещения — Александр Аполлонович Мануйлов (1861–1929), министра земледелия — врач Андрей Иванович Шингарев (1869–1918). Пост военного и морского министра занял лидер октябристов Гучков. Министром финансов — юрист, издатель, крупный землевладелец и сахарозаводчик, беспартийный либерал Михаил Иванович Терещенко (1886–1956).

В Европе весь XIX век неуклонно ширилось число тех, кто мог участвовать во власти. В реальной, а не в шептании на ушко губернатору или в выпуске фиктивных законов, которые никто не собирается исполнять. Во Франции, Британии и Германии социал-демократы брали власть и пользовались ею ответственно и решительно.

В России же пришли к власти интеллигенты. Они не имели никакого опыта государственной работы. Или опыт хозяйственной и организационной работы в земствах (как французские провинциальные буржуа в XVI–XVIII веках). Или опыт безответственного сочинения «проектов», которые никто никогда и не собирался реализовывать. Или опыт консультаций, советов, подсказок. Опять же, совершенно безответственных.

Милюков, вероятно, видел себя эдаким современным Тьером: тоже профессор-историк. И тоже на фоне войны с Германией. Но Тьер сплачивал нацию и двигал войска, а Милюков только болтал.

Не менее характерны и переносы сроков выборов в Учредительное собрание. Провести такие выборы означает создать уже постоянное правительство России. Логично было бы провести такие выборы, скажем, в апреле 1917 г. Но они назначаются на май… август. ноябрь. «Временные» одновременно боятся принимать ответственные решения и тянут, чтобы дольше красоваться в роли «народных вождей».

До сентября 1917 г. Россия даже не объявлена республикой, и вообще непонятно, что же она из себя представляет. Монархия? Но царя нет. Империя? Но императора нет, завоеванные страны рвутся создавать собственные правительства, фактически империя разваливается. Михаил Булгаков прекрасно описал в «Белой гвардии» царских офицеров, служащих в Киеве. Которые ходят в форме императорской армии, но с красными бантами, а вокруг бушует революционная стихия и происходит немецкая оккупация.

Так, в неопределенном состоянии, Россия и плыла без руля и без ветрил весь 1917 г. Она и чуть ли не все правление Николая II плыла, доживая больше по инерции, а уж тут-то инерция сделалась совершенно очевидной. Подданные бывшей империи, ныне же граждане непонятно чего, разводили руками, окончательно переставая понимать: кто же они, какими должны быть, куда теперь плыть и каких берегов держаться.

Разумеется, утопической революции еще вполне можно избежать. Но для этого власть, пришедшая после социальной революции, должна быть решительной, жесткой и грозной. Чтобы одной рукой вела социальную политику, убеждала людей, что им нужна именно она, а другой подавляла сопротивление. Чтобы любители утопий знали: им не дадут проводить экспериментов. Чтобы все любители потрясений знали: всякий протест возможен только в строго отмеренных рамках.

Но власть Временного правительства — иная, 3 марта во всех газетах появилось сообщение, что «Временный комитет Государственной думы достиг такой степени успеха над темными силами старого режима, что это дозволяет ему приступить к более прочному устройству государственной власти». Правительство излагало программу:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям.

2. Свобода слова, печати, союзов, собрания и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и несении военной службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленным всем остальным гражданам.

Замечательный манифест! Просто блеск. В одночасье Россия становилась невероятно свободной страной. Слишком свободной для воюющей — ведь Первая мировая в разгаре, необходима концентрация власти, а не разгул прав и свобод. Широчайшая амнистия, под которую попало 100 000 человек, в их числе немало и уголовников, и законченных террористов. Один Махно чего стоит. Ловить же преступников некому — полиция «отменена», милиция еще не создана.

А тут еще «неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении». Это ведь уже прямой подкуп солдатиков петроградского гарнизона, которые так не хотели на фронт. Многие из них и против «гнилого царизма» выступали только потому, что очень уж не хотели менять сытую гарнизонную жизнь с увольнениями в Петроград на фронт, где страшно и опасно. Эти солдатики получили то, чего добивались. И тем самым приобрели опыт получения от властей поблажек. Что стало, может быть, самой опасной из мин, заложенных Манифестом 3 марта под всю дальнейшую жизнь России: солдаты и матросы, слишком не хотевшие на фронт, стали основной вооруженной поддержкой большевиков. Тем более, большевики имеют немалые деньги и просто покупают гарнизоны.

Период с февраля по октябрь 1917 г. и советские, и «буржуазные» историки называют словом «двоевластие». Потому что в стране одновременно существуют и Временное правительство, и Советы. Советы — крайне примитивная форма власти, некий гибрид митинга с парламентом, исполнительной властью и даже с элементами суда.

Первым в истории Советом стал Совет уполномоченных в Иваново, в мае 1905 г. Всего же за годы революции 1905–1907 гг. появились 62 Совета, в том числе Совет солдатских и казачьих депутатов в Чите, Советы матросских, рабочих и солдатских депутатов в Севастополе, в Тверской губернии образовались Советы крестьянских депутатов.

Первые Советы не только выясняли, какая власть лучше, но руководили военными действиями, хозяйством, общественной жизнью, даже женили и разводили. А одновременно выборы в них велись разными партиями, и получалось — внутри советской системы был возможен какой-то своеобразный парламентаризм, даже партийная борьба.

Примитивно? Привет из прошлого? Из эпохи Земских соборов XVII века? Несомненно. Но в условиях войны, нехваток во всем, экстремальных обстоятельств «чем проще, тем лучше». Вовсе не нужно расчленения власти по функциям, разделения ее ветвей.

В феврале 1917 г. начали расти, как грибы, Советы рабочих и солдатских депутатов, а в провинции — Советы крестьянских депутатов: волостные, уездные и губернские. Уже в марте действует больше 600 Советов разного уровня. К Октябрьскому перевороту существуют уже 1429 Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, 33 Совета солдатских депутатов, 455 Советов крестьянских депутатов. Депутаты избирались на сходках рабочих, крестьян или солдат — всех, кто явился.

Весной 1917 г. еще нет никакой системы советской власти, все это неопределенно и рыхло. Но и тогда Петроградский Совет фактически выполняет функции правительства, пытается играть роль Всероссийского.^{198} Уже 2 марта он издает знаменитый «Приказ № 1 Петроградского Совета по гарнизону Петроградского округа», которым объявлялось, что воинские части подчиняются ему, Петросовету, а «приказы военной комиссии Государственной думы должны выполняться за исключением тех случаев, когда противоречат приказам и решениям Совета». Этим же приказом Петросовет вводит «новые отношения» в армии. Вот такие: «…Вставание во фронт и отдавание чести вне службы отменяется. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, ваше благородие и т. д. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д. Грубое обращение с солдатами <…> и в частности, обращение к ним на „ты“ воспрещаются».

Все воинские подразделения, начиная с роты, согласно этому «Приказу № 1», обязаны были избрать свои солдатские комитеты. Оружие должно «находиться в распоряжении и под контролем <…> комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам». А обо всех случаях «недоразумений между офицерами и солдатами» надо тоже доносить в комитеты.

Действие «Приказа № 1» мгновенно переносится на всю остальную армию — в том числе, и на фронтовые части. При каждом командире учреждается эдакий солдатский парламент, парализующий работу командного состава — но зато тешащий сознание рядовых.

Политические руководство Советов изо всех сил стремится навести в этом анархическом многообразии порядок. 1 июня 1917 г. собирается Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов; 25 октября, в канун Октябрьского переворота — Второй. А ведь есть еще и крестьянские Советы, 10–25 ноября проходит Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов. С 26 ноября по 10 декабря — Второй. Началось объединение Советов разных групп населения, выстраивание стройной системы Советов.

Временное правительство было невероятно популярно в марте и апреле, ибо стало символом обрушившейся на народ свободы. К маю оно начало утрачивать популярность — потому что было не в состоянии решить ни одной из стоявших перед Россией проблем. Его даже в Петрограде слушаются ровно настолько, насколько хотят. А уж в провинции — тем более.

Полиция разогнана, в армии разрушена вертикаль власти. После «Приказа № 1» правительство может использовать войска только с их согласия.

9 марта 1917 года (царизм пал чуть больше месяца назад!) Гучков писал генералу Алексееву: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов».

Само слово «двоевластие» придумал для этого времени В. И. Ленин. Его верный соратник Лев Троцкий называл систему иначе: «двоебезвластием». Князь Львов говорил, что Временное правительство — власть без силы, а Советы — это сила без власти.

Коммунисты в СССР рассказывали сказки, что советы изначально противостояли Временному правительству и хотели его свергнуть. Чепуха. Коммунисты очень хотели бы использовать Советы для борьбы со Временным правительством, но и у Советов, и у Временного правительства было много общего:

• во-первых, желание не допустить кровопролития, договориться мирным путем, и создать новую твердую власть;

• во-вторых, общий идеал: Учредительное собрание.

В ночь на 2 марта Временный комитет и Исполком Петросовета заседают в кабинете Родзянко. Совместно.

3 марта 1917 г. в тех же газетах и рядом с манифестом Временного правительства печатается заявление Исполкома Петросовета: «демократия должна оказать свою поддержку» Временному правительству — в том числе, и в подготовке Учредительного собрания. Тон заявления весьма холоден — но и никакой враждебности, никаких выпадов, тем более призывов к борьбе. Наоборот…

Временное правительство предлагает Исполкому участвовать в своей работе. Исполком отказывается. Тогда думцы предлагают министерские портфели председателю социал-демократу Совета Николаю Семеновичу Чхеидзе (1864–1926) и его заместителю — Александру Федоровичу Керенскому (1881–1970). Чхеидзе отказался, Керенский же согласился принять портфель министра юстиции — вопреки решению Исполкома!

Почему это сошло ему с рук? А такова уж Советская власть:

— На пленуме Петросовета выступали меньшевики, и предлагали «революционный контроль» над деятельностью Временного правительства. (Зал встречает их предложения восторженным ревом и овацией.)

— Выступают большевики: «никаких сделок с буржуазией!!!» (Зал опять ревет и аплодирует.)

— Исполком докладывает, что решил не входить в правительство. (Восторг, овация зала.)

— Выступает Керенский: он вынужден был принять решение за пять минут. И решил идти во власть, чтобы войти в правительство, как защитник рабочих и выразитель их интересов. (Зал опять орет, аплодирует, ликует.)

В результате Керенский получает санкции войти в правительство от пленума Петросовета через голову Исполкома.

Наверное, Советы хорошо работали бы в XVII веке, в эпоху Земских соборов, или в аграрных странах со спокойной, неторопливой жизнью. Там, где люди руководствуются в основном традициями, их поведение просто и хорошо предсказуемо. В динамичном же обществе начала XX века такая форма власти оказывается очень уж аморфной, шумной, неопределенной. Гибрид парламента, правительства и митинга оказывается в руках любого ловкого демагога, а уж тем более — в руках достаточно шумной, уверенной в себе группировки крикунов и демагогов.

Большевики считали, что двоевластие продолжалось до сентября 1917 г. Но это не так. С конца апреля — мая года Временное правительство и Советы сближаются, неся общую ответственность за происходящее.

Толчком послужила нота Временного правительства от 19 апреля. Правительство разъясняло союзникам, что Россия не собирается выходить из войны. В советах содержание ноты вызвало возмущение: мол, воевать надо только для защиты завоеванной свободы (найти бы еще того, кто на нее посягает.).

Обсуждая с Советами ноту, 26 апреля Временное правительство предлагает им непосредственное участие в делах управления. И возникает общее правительство — из министров первого Временного правительства (10 мест из 16 осталось у либералов, которых левая пресса тут же окрестила «министрами-капиталистами») и представителей Советов.

Из Советов же перешли: трудовик Павел Николаевич Переверзев (министр юстиции; 1871–1944), эсер Виктор Михайлович Чернов (министр земледелия; 1873–1952), меньшевик Матвей Иванович Скобелев (министр труда; 1885–1938), меньшевик Ираклий Георгиевич Церетели (министр почт и телеграфов; 1881–1959), народный социалист Алексей Васильевич Пошехонов (министр продовольствия; 1867–1934).

Самую зловещую роль из этих новых министров сыграл вступивший в партию эсеров Керенский (военный и морской министр). Изначально он был лидером так называемой «трудовой группы», близкой к народникам. По его инициативе в Петрограде в июне 1915 года произошло совещание народников. Пришли к заключению, что самодержавие не способно защитить страну, предотвратить внутреннюю разруху, и потому «наступил момент взяться за решительное изменение системы государственного управления». Сейчас новоиспеченный эсер Керенский переходит от теории к практике. Лучше бы он этого не делал!

Разумеется, новое коалиционное правительство не может в единый момент решить всех проблем, стоящих перед Россией. Россияне по-прежнему так различны по интересам, взглядам, политическим убеждениям, что им крайне трудно договориться. После февраля власть в стране оказалась рассредоточенной. Многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытается урвать частичку власти.

Но главное — возникает некое общее правительство, признаваемое большинством населения.

Собственно говоря, это конец двоевластия.

…А это зависит от целей. Если нужны изменения, которых хотят миллионы людей и которые этим людям полезны, то революция закончена. Власть — у нового и законного правительства, две формы новой власти объединяются, пора переходить к решению насущных задач.

Если же хотеть воплощения в реальность утопии, то революция вовсе не закончена: для построения утопии власть еще не захвачена.

Не пустить утопистов ко власти вполне реально, но для этого нужно строить государство и решать текущие задачи. А как раз этого прекраснодушные интеллигенты делать не умеют и не хотят.

«Второй революции» хотят четыре политические силы.

Во-первых, левые социалисты-революционеры (эсеры), прямые потомки радикальных народовольцев, своего рода национальные социалисты России. В марте 1917 г. они порывают с остальной партией, требуя выхода из войны, прекращения сотрудничества со Временным правительством, немедленной социализации земли.

Во-вторых, черная сотня — эта сила хочет социализма для русского народа и очищения России от «инородцев»; то и другое можно получить только революционным путем.

В-третьих, анархисты. Это вовсе не теоретики из кружка князя Кропоткина и не мирные последователи Прудона. Впрочем, даже анархисты мирного времени были далеко не безобидны. Мужчины на демонстрациях шагали в черной коже или чуть ли не в карнавальных нарядах: — в охотничьих шапочках с беличьими хвостиками, во фраках, надетых поверх простонародных поддевок, в татарских халатах и малахаях. Дамы щеголяли или в крайне «смелых» нарядах (скажем, в юбках, едва прикрывавших колено), или в пышных ночных рубашках того времени. Иные размалевывали лица, как индейцы. Официальным гимном анархистов было:

По улицам ходила большая крокодила,
Она, она голодная была!
Во рту она держала
Кусочек одеяла
И думала она,
Что это ветчина.

Во время революции 1905–1907 гг. анархисты собрали «беспартийный рабочий съезд». Многие боевые организации рабочих выступали под их знаменами. Реяло черное знамя и над Красной Пресней в декабре 1905 г.

В марте 1917 г. анархисты захватили дачу Дурново на Полюстровской набережной, д. 22, и сделали ее своим штабом.

В представлении анархистов, переход от капитализма к коммунизму, а затем и к полному безвластию требует буквально нескольких дней. «Борьба за коммунистический строй должна начаться немедленно», — писал один из их лидеров, А. Ге.

Анархистов поддерживало до полумиллиона человек, в основном вооруженных — солдат и матросов. Поведение их было таково, что появился термин «анархо-бандитизм».

Наконец, в четвертых, большевики.

Они последовательнее других. Еще в 1915 г. Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую».^{199}

Лозунги неизбежности, желательности, полезности Гражданской войны, необходимости ввести диктатуру пролетариата и строить коммунизм большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

Большевики были готовы на любые преступления, включая национальную измену. Про «пломбированный вагон» в СССР знать людям не полагалось. Из цикла «Звездные часы человечества» Стефана Цвейга вырезали рассказ «Пломбированный вагон». Ни в одном сборнике, ни в шеститомном Собрании сочинений Цвейга на русском языке его нет. Писал Цвейг довольно романтически: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети».^{200}

Почему скрывали? А потому, что ехали большевики, договорившись с германской разведкой. Потому, что вместе с большевиками ехали два офицера германской разведки — для работы в России. Потому, что большевики регулярно получали очень большие деньги от немцев на революционную пропаганду: Генеральный штаб Германской империи считал, что пораженцы — естественные союзники. Чем больше будет смута в России, тем лучше для Германии во время войны. В апреле-октябре 1917 г. в штабы большевиков неоднократно заходили сотрудники германской разведки и вели долгие беседы.

Называя вещи своими именами — большевики были изменниками и немецкими агентами влияния, а их организация — «крышей» для германской разведки. Об этом откровенно писали газеты, в том числе и советские. По мнению «Русской воли» «то, что Ленин — предатель, всякому честному рассуждающему человеку было понятно еще до его приезда в Россию».^{201} В «Живом слове» печатали заметку «Оплеуха большевикам», утверждая, что они «не товарищи, а шакалы и черные вороны — соратники провокаций и братаний с врагами».^{202}

Даже в рядах самих рядовых большевиков раздавались голоса, что предателя Ленина «надо повесить».^{203}

Зато большевики нисколько не стеснены в деньгах. В феврале 1917 г. они захватили особняк известной балерины и царской любовницы Матильды Кшесинской и оттуда руководили подготовкой ко «второй революции». В том числе, уже в апреле-мае 1917 г. нанимая китайцев, латышских стрелков и легко вооружая Красную Гвардию.

Богатые и сильные большевики легко управляли черносотенцами — в своих интересах. Левые эсеры и эсеры-максималисты мгновенно оказались в положении мелких, не самостоятельных группок. Анархисты сами не хотели создавать никакой организации — из идейных соображений. Естественно, все революционеры группируются вокруг большевиков.

Долгое время большевики вовсе не были многочисленнее и сильнее меньшевиков. Во время Первой русской революции 1905–1907 гг. численность партии меньшевиков — порядка десяти-пятнадцати тысяч человек. Большевиков — около десяти тысяч, в том числе в Петербурге — три тысячи, и в Москве — две тысячи.

Во время Первой мировой войны меньшевики поддержали свое правительство — в точности, как европейские социал-демократы. А вот большевики всячески желали ему поражения и вели антивоенную агитацию. В результате они и пострадали куда больше — к февралю 1917 г. меньшевиков было порядка ста тысяч человек, большевиков — не более сорока тысяч.

Между февралем и октябрем 1917 г. произошло удивительное — большевики стремительно выросли и численно, и по значению. А меньшевики резко пошли вниз и фактически сошли с политической сцены. На выборах в Учредительное собрание в конце 1917 г. меньшевики набрали только 2,3 % голосов, причем больше половины дало Закавказье — в Грузии они даже стали правящей партией.

Утверждая право своей партии на власть, Ленин писал: «Марксизм как единственно правильную революционную теорию Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханный мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».^{204}

Даже если принимать всерьез его высказывания, все же непонятно: почему именно большевики? почему не реформы, а построение утопии?

Ответ будет простым и жестким. Потому что большевики (как и другие революционеры) открыто «работают на понижение» — апеллируют к самым темным стремлениям, обращаются к самым безответственным и неприятным элементам в обществе: к тем, кто и не хочет никакой ответственности.

Большевики нанимают служить себе китайцев и латышей именно потому, что инородцы нимало не чувствуют себя связанными со страной и народом. Они готовы честно служить тому, кто платит.

Кто из рабочих записывается в Красную Гвардию — то есть в незаконные вооруженные формирования? Вряд ли хорошие рабочие высокой квалификации. Скорее пойдет городская шпана, скрывающаяся от призыва на военных предприятиях, за «бронью». И конечно же, охотно пойдут всяческие криминальные элементы, «социально близкие» для революционеров.

Так большевики готовят тот «кулак» из инородцев и городской шпаны, которым хотят нанести удар по законной власти.

А население страны большевики всячески стараются разложить и деморализовать. И без их пропаганды народ и Временному правительству и Советам подчиняется ровно постольку, поскольку этого хочет.

Советы чаруют массы тем, что дают больше «свободы» самого странного толка: права не делать совершенно ничего для общества и государства, ни от кого и ни от чего не зависеть, никому не подчиняться и вообще творить, что угодно.

Временное же правительство стремится сохранить в стране хоть какой-то порядок и хоть какую-то управляемость.

Помните, в свое время П. А. Столыпин, обращаясь к социалистам, произнес с трибуны Второй Государственной думы свое знаменитое: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия»?

Большевики поддерживают и поощряют даже не тех, кому нужны великие потрясения, а тех, кто лучше других себя именно в эпоху великих потрясений чувствует.

Любое правительство, любая власть оказываются заложниками этой массовой безответственности. Власть получает тот, кто последовательнее других отказывается от власти и терпит больше безобразия и беззакония. Это «и так существует»? Да. Но есть огромная разница между попытками не дать обществу развалиться и сознательной работой на развал. Именно это последнее революционеры и делают, а большевики среди них первые.

Вроде бы, власть пока существует, гражданской войны пока нет, Но во многих регионах — например, в Финляндии, Польше, на Кавказе — уже и постреливают; во многих областях страны вообще нет никакой определенной власти. Даже в самом Петербурге можно наблюдать такого рода сцены: «…в ранний утренний час, в пустынном парке на Крестовском острове, возле дворца, я видел, как матросы охотились на человека. Как на дичь… Человек в разорванной морской тужурке, с непокрытой головой и залитым кровью лицом, задыхаясь, бежал рывками, из последних сил».^{205}

В ноябре 1917 г. на Перинной линии, в самом сердце Санкт-Петербурга, балтийские матросы насадили на штыки двух девочек — примерно трех и пяти лет. Насадили и довольно долго носили еще живых, страшно кричащих детей. А их маму, жену офицера («золотопогонника» — так они называли), долго кололи штыками, резали ножами и в конце концов оставили на снегу, перерезав сухожилия на руках и ногах — чтобы не могла уползти, чтобы наверняка замерзла. Она и умерла — от потери крови, от холода, ужаса и отчаяния.^{206}

Глава 3. Кто делал революцию и зачем?

Борцы с человечеством за идею.

(Д. Шидловский)

Сохранилось довольно много рассказов, в которых революционеры весьма откровенно повествуют, зачем и почему начали борьбу с окружающим миром. Истории довольно однообразные.

Начать стоит с того, что ни один из них не рисует сколько-нибудь осмысленного проекта будущего. В лучшем случае, ведутся расплывчатые, неопределенные речи о «светлом будущем» — но всегда без конкретизации. Прекрасный пример тому «сны Веры Павловны» из творения Н. Г. Чернышевского «Что делать?». В снах выведен некий идеальный мир, но он даже менее конкретен, нежели остров Утопия или Город Солнца. Некая абстракция, предназначенная не для воплощения в жизнь, а для эмоционального переживания.

Революционеры-утописты Нового времени ссылаются на науку столь же рьяно, как средневековые утописты — на «истинную» религию. Но очень многое в их текстах предназначено именно для эмоционального восприятия. Но что характерно — все прекрасное у них отвлечено от реального мира и принадлежит к области чистых идей. Революционер — тот, кто выбрал некие абстрактные идеи и готов идти за них на смерть. Но что реально означает «идти на смерть»? В первую очередь — готовность убивать.

Революция для них — нечто прекрасное. Описывая совершенно отвратительную бойню в Вандее 1793 г., Виктор Гюго утверждает: «Над революциями, как звездное небо над бурями, сияют Истина и Справедливость». А свору убийц описывает как «…воинский стан человечества, атакуемый всеми темными силами; сторожевой огонь осажденной армии идей; великий бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны».^{207}

Абстрактные идеи — прекрасны. Реальный мир — только поле торжества или гибели этих абстракций. А сцены разрушения и гибели реального мира вызывают восторг.

В 1970-е годы были написаны, а в 1990-е опубликованы мемуары двух свидетельниц Большого Террора. Обе — коммунистки со стажем. У обеих мужья тоже коммунисты, и оба уничтожены. Обе они из тех, кто уже в 1918 г. организовывал и проводил в жизнь обрушившийся на страну кошмар. «Всем хорошим в своей жизни я обязана революции! — экспрессивно восклицает Евгения Гинзбург — уже не восторженной девицей, а почтенной матроной, мамой двух врослых сыновей. — Ох, как нам тогда было хорошо! Как нам было весело!»

Когда было до такой степени весело неуважаемой Евгении Семеновне? В 1918–1919 гг. Как раз когда работало на полную катушку Киевское ЧК. Работало так, что пришлось проделать специальный сток для крови.

Кое-какие сцены проскальзывают и у Надежды Мандельштам: и грузовики, полные трупов, и человек, которого волокут на расстрел. Но особенно впечатляет момент, когда юный художник Эпштейн лепит бюст еще более юной Надежды и мимоходом показывает ей с балкона сцену — седого, как лунь, мужчину ведут на казнь. Каждый день водят, а не расстреливают, только имитируют, и это ему такое наказание — потому что он бывший полицмейстер и был жесток с революционерами. Он еще не стар, этот обреченный, он поседел от пыток.^{208}

Но саму Надежду Мандельштам и ее «табунок» все это волновало очень мало. В «карнавальном» (именно так: «в карнавальном») Киеве 1918 г. эти развращенные пацаны «врывались в чужие квартиры, распахивая окна и балконные двери, крепко привязывали свое декоративное произведение [на глядную агитацию к демонстрации — плакаты, портреты Ленина и Троцкого, красные тряпки и прочую гадость — А. Б.] к балконной решетке».^{209}

«Мы орали, а не говорили, и очень гордились, что иногда нам выдают ночные пропуска и мы ходим по улицам в запретные часы».^{210} Словом, этим… (эпитет пусть вставит читатель) было очень, очень весело в заваленном трупами, изнасилованном городе. Весело оттого, что можно было «орать, а не говорить», терроризировать нормальных людей и как бы участвовать в чем-то грандиозном — в «переустройстве мира».

Про портреты Ленина и Троцкого… По рассказам моей бабушки, Веры Васильевны Сидоровой, в Киеве 1918–1919 гг. эти портреты производили на русскую интеллигенцию особенное впечатление. Монгольское лицо Ленина будило в памяти блоковских «Скифов», восторженные бредни Брюсова про «Грядущих гуннов», модные разговоры о «конце цивилизации». Мефистофельский лик Троцкого будил другие, и тоже литературные ассоциации. Монгол и сатана смотрели с этих портретов, развешанных беснующимися прогрессенмахерами.

«Юность ни во что не вдумывается?»^{211} А вот это уже прямая ложь! И еще — типичный пример вранья коммунистов: свои глупости и заблуждения они относят ко всему человечеству. Остальных людей как бы и нет. Не задумывается? Это смотря какая юность.

За работу по изготовлению и развешиванию «наглядной агитации» «табунку» платили, а «бежавшие с севера настоящие дамы давали необычайные домашние пирожки и сами обслуживали посетителей».^{212}

Наверное, и у этих «настоящих дам», и у обитателей квартир, в которые врывался «табунок», были дочки-сверстницы этих «орущих, а не говорящих». Эти люди тоже ни о чем не задумывались? И их дети тоже? Кстати, дочки этих дам, среди прочего, учились печь «необычайные пирожки». Тоже совсем другой опыт, а не опыт «орать, а не говорить».

Но этих людей Надежда Мандельштам не замечает. Их нет. Их жизненного опыта тоже нет. «Двадцатые годы оставили нам такое наследство, с которым справиться почти невозможно».^{213} Это навязчивое, стократ повторенное «мы»! «Проливая кровь, мы твердили, что это делается для счастья людей».^{214} Все навязчивые варианты: «Мы все потеряли себя…», «с нами всеми произошло…».

Тут возникает все тот же вопрос: почему малопочтенная Надежда Яковлевна так упорно не видит вокруг себя людей с совершенно другим жизненным опытом? Людей, которым в 1918-м и 1919 гг. вовсе не было весело? Помните начало «Белой гвардии» Михаила Булгакова? «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй».^{215} И у него же сказано, что год 1919 г. был еще страшнее предшественника (не для Мандельштам и ей подобных).

Почему не возникает вопроса, даже в старости: а что думали жильцы квартир, в которые среди ночи врывался «табунок»? Им что, тоже было так невероятно весело? Они тоже проливали кровь для счастья человечества? Это их жизнь оставила такое наследство, с которым справиться почти невозможно? И юность бывает разная, и зрелость. Медленно убиваемый полицмейстер, может быть, и был жесток с революционерами (а что, он их медом должен было потчевать?). Однако и для него, и для бежавших с севера дам и их дочерей (интересно, а где были мужья и сыновья этих дам?) Киев был каким угодно, но только не «карнавальным». В любом случае, эти люди не «проливали кровь, утверждая, что делают это для счастья человечества». Они не теряли себя, с ними не произошло ничего такого, что поставило бы их за грань цивилизации. Они не оставили наследства, с которым «почти невозможно справиться».

Но в том-то и дело, что эти люди для Надежды Яковлевны не существуют. Нельзя даже сказать, что они для нее не важны или что она придает мало значения людям с другими биографиями и другой исторической судьбы. Она просто отрицает самый факт их существования.

Или вот… У некоего Мстиславского «на балконе всегда сушились кучи детских носочков, и я удивлялась, зачем это люди заводят детей в такой заварухе».^{216} Но она и после «заварухи» не заводила детей.

Нет худа без добра — детей у этой наследницы двадцатых годов нет. Не было и у Екатерины Михайловны Плетневой, дочери убитого коммунистами полицмейстера, но по совершенно другой причине. Екатерина Михайловна разницу между женой и вокзальной блядью прекрасно осознавала, детей хотела. Но… «Какое право я имею привести ребенка в этот ад?!» — говаривала она в годы, пока было не поздно. Когда стало не страшно иметь детей — в том числе и дворянам — было поздно.

Две ровесницы, обе бездетные. Но какие разные по смыслу судьбы! Какие разные жизни они прожили!

Так же точно и веселая коммунистическая дама Евгения Гинзбург ничего не забыла, но ничему и не научилась. В свое время Александр Твардовский не захотел печатать в «Новом мире» ее автобиографический роман: «Она заметила, что не все в порядке только тогда, когда стали сажать коммунистов. А когда истребляли русское крестьянство, она считала это вполне естественным». Эти слова Твардовского в послесловии к американскому изданию «Крутого маршрута» доносят до читателей друзья Евгении Гинзбург, Орлова и Лев Копелев (своего рода форма печатного доноса).^{217}

Но ведь в ее книге и вправду нет ни слова покаяния. Даже ни слова разочарования в том, чему служила всю жизнь! Если там и появляется мотив раскаяния, то исключительно покаяния стукачей, причем конкретно тех, кто сажал ее близких. Или «фашистского» офицера Фихтенгольца, оказавшегося в советском лагере на Колыме.^{218}

По поводу же собственной судьбы — только ахи и охи про то, как все было замечательно. И никакой переоценки! Вот только трудно поверить, что так уж обязана Евгения Семеновна революции прочитанными книгами. «Мой дед, фармацевт Гинзбург, холеный джентльмен с большими пушистыми усами, решил, что когда девочки (моя мама и сестра Наташа) вырастут, он отправит их учиться в Женеву» — свидетельствует Василий Аксенов в предисловии, написанном к книге матери.^{219} В русском издании этого предисловия нет.

Впрочем, и сама Евгения Семеновна проговаривается об отце: «учил в гимназии не только латынь, но и греческий».^{220} Неужели такой отец и безо всякой революции помешал бы ей читать книги, самой получать образование? Смешно и подумать.

Вот первый вывод, который приходится сделать, Для революционеров созидать, делать хоть что-то полезное попросту не интересно и не весело. Их эмоциональная жизнь никак не связана с любым созданием чего бы то ни было. Это люди, которые не испытают удовольствия от мастерства другого человека. Не порадуются возделанному полю, первым росткам или красивому зданию. Ни Киев у Мандельштам, ни Казань у Гинзбург никак вообще не описаны. Этих старинных прекрасных городов для них просто не существует. Они — только фон для суечения революционеров, и только.

Второе — они патологически бесплодны. Ведь семейная жизнь, рождение и ращение детей — тоже форма созидания. У них же ненормально мало детей. На сто революционеров придется намного меньше потомков, чем на любые сто человек сравнимого уровня образования и материального достатка. А среди детей очень много тех, кто вырос вдали от отцов и матерей и не имеет с ними ничего общего.

Они не остановятся посмотреть, как играют жеребята или как утка учит плавать утят. Их не умилит красивый дед с длинной сивой бородой или малыш, обнявший младшего братика. У них не возникает никакого чувственного переживания, тем более не увлажнятся глаза при виде беременной, за юбку которой цепляется ребенок чуть постарше, или матери, которая кормит грудью.

Если они и отметят сделанный труд или красоту человека — скорее всего, это «от головы». А эмоции спят.

Третье — их эмоциональная жизнь связана исключительно с разрушением. Революционерам весело разрушать и убивать. Чувственные переживания, приятное волнение, учащение пульса появится у них при звуках артиллерийской дуэли, при виде пожаров и взрывов, от звука выстрелов, гула скачущей конницы, диких криков гибнущих в огне людей. Вот от этого у них адреналин тут же оказывается в крови! Вероятно, коммунары тоже ликовали, переживали своего рода восторг, когда поджигали Париж.

Четвертое — они не считают людьми никого, кроме себя и себе подобных. Мы все для революционеров — только двуногая фауна, фон для них самих. Как те «настоящие дамы» и их дочки для Надежды Мандельштам.

Пятое — они никогда не раскаиваются в своих преступлениях. Да и с чего бы раскаиваться? «Мы» — невыразимо прекрасны и правы по определению. А «не мы» — все равно скоты и ничтожества.

Разумеется, такое отношение к жизни ставит революционеров на грань, даже за грань психической нормы. В их среде невероятное число сумасшедших. В психиатрических лечебницах окончили свои жизни венгр Бела Кун и чех Карел Гинек Маха, чекист Михаил Сергеевич Кедров и первый русский марксист Петр Никитич Ткачев, там побывала треть народовольцев, проходивших по процессам 1870-х. Необычайно высокий процент. Назвать революционеров «ненормальными» — отнюдь не преувеличение.

Глава 4. От социальной революции — к утопической

— Народ этого не позволит…

— Так уничтожить народ!

(Ф. М. Достоевский)

В мае 1917 г. анархисты устроили две вооруженные демонстрации. Их ораторы призывали к террору и анархии. Вскоре предводители перешли к боевым действиям, чтобы спровоцировать вооруженные выступления.

Уже 5 июня около полусотни анархистов захватили редакцию, контору и типографию газеты «Русская воля». И тут же издали листовку:

«К рабочим и солдатам. Граждане, старый режим запятнал себя преступлением и предательством. Если мы хотим, чтобы свобода, завоеванная народом, не была украдена лжецами и тюремщиками, мы должны ликвидировать старый режим, иначе он опять поднимет свою голову. <…> газета „Русская воля“ (Протопопов) сознательно сеет смуту и междоусобицы <…> мы, рабочие и солдаты, <…> хотим возвратить народу его достояние и потому конфискуем типографию „Русской воли“ для нужд анархизма. Предательская газета не будет существовать.

Но пусть никто не усмотрит в нашем акте угрозу для себя, свобода прежде всего. Каждый может писать, что ему заблагорассудится. Конфискуя „Русскую волю“, мы боремся не с печатным словом, а только ликвидируем наследие старого режима, о чем и доводим до общего сведения.

Исполнительный комитет по ликвидации газеты „Русская воля“».

Временное правительство, естественно, послало в типографию отряд войск. Окруженные анархисты в конце концов сдались, были арестованы и доставлены под конвоем — но не в тюрьму, а, на съезд Советов.

Затем, 7 июня, в ответ на захват типографии министр юстиции Временного правительства Переверзев отдал приказ очистить дачу Дурново. Сложность заключалась в том, что к февралю 1917 г. дача принадлежала члену Государственного совета, генерал-адъютанту. Генералу от инфантерии Петру Павловичу Дурново (1835–1919). После Февральской революции там разместились не только Петроградская федерация анархистов-коммунистов и организация эсеров-максималистов, но и правление профсоюзов Выборгского района, профсоюз булочников, комиссариат рабочей милиции 2-го Выборгского подрайона, Совет Петроградской народной милиции, и рабочий клуб «Просвет».

Поднялась волна возмущения и протеста. В тот же день начали забастовки четыре предприятия Выборгской стороны, а к 8 июня их количество возросло до 28.

Через день, 9 июня, анархисты созвали на даче Дурново конференцию, на которой присутствовали представители 95 заводов и воинских частей Петрограда. Они создали Временный революционный комитет и решили 10 июня захватить несколько типографий и помещений, тем самым начав «Вторую революцию».

В то же время большевики приурочили свое выступление к работе I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (3–24 июня 1917 г.) — туда было делегировано 533 эсера и меньшевика и всего 105 большевиков.

Но тут возникла проблема: большевики хотели выступать под лозунгами «Вся власть Советам!», а Советы этого как раз не хотели. Большевики назначают на 10 июня «демонстрацию», то есть вооруженное выступление. Съезд запретил ее и обвинил большевиков в «военном заговоре».

Большевики планировали выйти к Мариинскому дворцу в Петербурге — там заседало Временное правительство. Предполагалось вызвать министров из здания для «общения с народом», а специальные группы людей должны были орать и свистеть, выражая «народный гнев» и подогревая толпу.

При благоприятном развитии событий предполагалось тут же арестовать Временное правительство. Конечно, «…столица должна была немедленно на это отреагировать. И в зависимости от этой реакции ЦК большевиков <. > должен был объявить себя властью».^{221}

А если начнется сопротивление? Временное правительство арестовано, а идут манифестации с требованием: «Отпустить!»? Что, если верные правительству военные части выступят в защиту правительства с оружием в руках? Такое сопротивление предполагалось «подавить силой большевистских полков и орудий».^{222} Полки и орудия были — к этому времени большевики на деньги германского Генерального штаба наняли латышских стрелков и начали вооружать Красную Гвардию.

Вот она и Гражданская война, Уже сияет улыбкой «Веселого Роджера».

На этот раз устроить бойню не удалось: оказалось, все политические силы решительно против большевистских планов. Правительство заявило, что «всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти». С 9 июня по Петрограду разъезжали вооруженные патрули.

Съезд же Советов выпустил воззвание, в котором заявлял, что демонстрация подготавливается большевиками без воли и участия Советов.

Большевики вынуждены были пойти на попятный.

Меньшевик Церетели писал: «Ни у кого из нас нет сомнений, что мы стояли перед возможностью кровавых столкновений на улицах Петрограда, подготовлявшихся большевистской партией, чтобы в случае недостаточного отпора со стороны демократии, захватить власть и установить свою диктатуру. Нет никакого сомнения, что большевики держат в готовности свои силы, чтобы при более благоприятных условиях предпринять новую авантюру».^{223}

Советы готовятся провести демонстрацию 18 июня под лозунгами доверия Временному правительству. Большевики тоже готовятся — печатается огромное количество плакатов и транспарантов, ведется пропаганда.

К этому времени у них выходит 27 газет на русском языке и еще 14 — на языках народов бывшей Империи. Большевики даже приобрели собственную типографию — за 260 000 рублей.

В демонстрации участвовало до 500 000 человек. Лозунги: «Полная поддержка Временному правительству!» «Война до победного конца» и «Да здравствует коалиционное правительство!» — тонут в океане большевистских: «Вся власть Советам!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Хлеба, мира, свободы!». Так же проходят демонстрации в Москве, Минске, Иваново-Вознесенске, Твери, Нижнем Новгороде, Харькове и других городах. Анархисты сначала заявили, что «протестуют против демонстрации с буржуазными социалистами», но к часу дня вышли на Марсово поле с черными знаменами и плакатами.

Реально это был вотум недоверия коалиционному правительству, и от отставки его спасло одно: 19 июня началось наступление на фронте. В Петрограде прошли демонстрации под лозунгами: «Война до победного конца!». Тем самым «кризис неслыханных размеров надвинулся на Россию…».^{224} Увы, наступление захлебнулось. Когда потребовалось ввести в дело подразделения второй линии, резервы, большинство полков, еще недавно полностью поддерживавшие Керенского, принялись митинговать, а наступать отказались. Прорвавшиеся было части первой линии вынуждены были отойти.

Во-вторых, демонстрация 18 июня 1917 г. стала новой репетицией путча. Пока одни анархисты и большевики демонстрировали, их сотоварищи напали на тюрьму «Кресты» и освободили четверых известных анархистов и близким к ним уголовников. Вместе с «идейными» сбежали еще около 400 человек.

На следующий день казачья сотня и батальон пехоты с бронемашиной во главе с министром юстиции Переверзевым, прокурором Петроградской судебной палаты Р. Каринским и командующим Петроградским военным округом генерал-майором Петром Александровичем Половцевым (1874–1964) направились на дачу Дурново. Они требовали выдать освобожденных из тюрьмы.

Гражданская война? Несомненно! Ведь власти являются в резиденцию анархистов во главе целого войска. Те — во главе, кстати с небезызвестным Железняковым, тем самым прославившимся впоследствии «матросом Железняком» — сопротивляются, ведут военные действия. Железняков метнул в дверь четыре гранаты, но повезло ему не больше, чем в конце жизни под Херсоном — ни одна не взорвалась: скорее всего, то ли в горячке боя, то ли спьяну, то ли по неопытности он забывал выдергивать чеки (так что песенные «десять гранат — не пустяк» не про него). Войска арестовали 59 человек, случайной пулей оказался убит известный анархист Асин.^{225}

Анархисты попытались вывести на улицы 1-ый пулеметный полк. Но солдаты ответили отказом: «Мы не разделяем ни взглядов, ни действий анархистов и не склонны их поддерживать, но вместе с тем мы не одобряем и расправы властей над анархистами и готовы выступить на защиту свободы от внутреннего врага».

Казалось бы — тут и покончить с очагами мятежа, но коалиционное правительство медлит, теряет время. Дача Дурново и особняк Кшесинской остались рассадником утопической революции. Для революционеров поведение «коалиционных» и «временных» есть признак слабости и трубный зов к действию.

В июле 1917 г. политическая обстановка в Петрограде сильно обострилась: в город пришли сообщения о провале наступления на фронте. К тому же Временное правительство согласилось предоставить Украине широкую автономию, а Центральную Раду фактически признать правительством. Это вызвало правительственный кризис. Все кадетские министры Временного правительства подали в отставку.

2 июля опять выступили солдаты Петроградского гарнизона: они узнали, что 1-й пулеметный полк, а потом и другие, собираются расформировать отправить на фронт. Армия в очередной раз показала, что хочет чего угодно, только не воевать: 2 июля солдаты устроили несколько митингов, требуя «прекратить насилия над революционными войсками».

В ночь на 2 июля тайное совещание анархистов-коммунистов в «красной комнате» дачи Дурново постановило организовать вооруженное выступление против Временного правительства под лозунгами: «Долой Временное правительство!», «Безвластие и самоустройство!». Анархисты начали разворачивать пропаганду среди населения, послали агитаторов в полки.

Казармы 1-го пулеметного полка находились неподалеку от дачи Дурново, и анархисты пользовались там большим влиянием.^{226} На этот раз поднять полк удалось, не то что 18 июня! Никакого конкретного плана у анархистов не было. «Цель покажет улица», — говорили они.

Анархисты и беспартийные пулеметчики послали делегатов на многие заводы и фабрики, а также в воинские части Петрограда, в том числе, и в Кронштадт: «Мы умираем за свободу. А вы тут читаете лекции!» Там на Якорной площади собралось 8–10 тысяч человек. Анархисты сообщили, что целью их восстания является свержение Временного правительства. Взбудораженная толпа с нетерпением ждала выступления.

3 июля по всему Петрограду шли митинги и демонстрации солдат и Красной Гвардии под лозунгами: «Против немедленного отправления на фронт!» и «Долой десять министров-капиталистов!». В ответ на приказ сдать оружие солдаты на митинге постановили: оружие не сдавать, а использовать, чтобы заставить правительство никого не отправлять на фронт.

Планы анархистов полностью согласуются с целями большевиков, которые не были готовы к выступлениям 3 июля, но вскоре развернули свою агитацию.

Пулеметный полк начинал возводить баррикады еще днем. За пулеметчиками выступили Гренадерский, Московский и другие полки. К 9 часам вечера 3 июля уже семь полков выступило из казарм. Одни строили баррикады, а другие двинулись к особняку Кшесинской, где размещалась ЦК и ПК большевистской партии. Туда же потянулась и Красная Гвардия от Путиловского завода и предприятий Выборгской стороны.

Одновременно генерал Половцев развесил объявления, запрещающие любые вооруженные демонстрации и выступления. Он предлагал войскам сохранять дисциплину и «приступить к восстановлению порядка». Большая часть гарнизона «сохраняла нейтралитет» — не шла с анархистами и большевиками, но и на стороне правительства не выступала.

Тогда генерал Половцев договорился с представителями офицерских организаций, выступавших против большевиков — и тем самым против развала фронта и перехода «войны империалистической в войну гражданскую». Члены этих организаций засели на верхних этажах и чердаках зданий на предполагаемом пути «мирной демонстрации» и оборудовали пулеметные гнезда.

С утра 4 июля улицы начали заполняться «мирными демонстрантами» — все почему-то с винтовками, и как правило, уже навеселе. Среди лозунгов были как большевистские («Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!») на красных знаменах, так и анархистские («Долой Временное правительство», «Да здравствует анархия!») — на черных. Невский проспект наполнили «рабочие» (Красная Гвардия) и «революционные солдаты», то есть пьяная вольница и нанятые большевиками части.

В полдень к ним присоединились кронштадтские матросы: к набережной подле Николаевского моста пришвартовались до 40 судов, с которых ссыпалось от 10 до 20 тысяч матросов, в основном анархистов. Во главе с заместителем председателя Кронштадтского Совета мичманом Федором Федоровичем Раскольниковым (настоящая фамилия Ильин; 1892–1939)^{227} они направились к особняку Кшесинской. Ленин выступал перед ними с идеей «всей власти советам». «Мирная демонстрация» направилась к Таврическому дворцу.

К тому времени революционные войска уже захватили Финляндский и Николаевский вокзалы и редакции многих «враждебных народу» газет. Гарнизон Петропавловской крепости, 9000 человек, заявил о присоединении к восстанию.

По официальным данным того времени, на улицы вышли до 300 000 человек. Советские историки сообщали о 500 000. Самогона было хоть залейся. По свидетельствам полицейских, задержанные участники событий были пьяны, у каждого второго находили пробирки с порошком кокаина. Имеется много свидетельств, что кокаином снабжали солдат и матросов большевики. Один из писавших об этом — академик Д. С. Лихачев.

Около полудня в разных частях города началась стрельба: на Васильевском острове, на Суворовском проспекте, на Каменноостровском, но особенно интенсивно — на Невском, у Садовой и Литейного. «Мирные демонстранты» палили из винтовок и привезенных на автомобилях пулеметов. Открыли стрельбу и засевшие на чердаках офицеры.

Ударный отряд большевиков направился к зданию контрразведки Генерального штаба, но остановился, увидев броневики.

Конные разъезды юнкеров, казаков, павловцев остались верными правительству и пытались сдержать «демонстрацию». По ним стреляли из револьверов и винтовок, всадники огрызались огнем.

Страшнее всего пальба была на Невском, там по официальным данным погибло 56 человек и было ранено 650. Цифры очень примерные, потому что не учитывались ни потери офицеров, ни трупы случайных прохожих. «Революционный народ» считал только «своих».

В СССР официальные историки писали, что это правительственные войска открыли огонь по «мирной демонстрации». Но будь так, палящие по плотной толпе пулеметы принесли бы во много раз большие потери.

…а в Таврический дворец, где заседал Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов, являлись делегация за делегацией. Все требовали взятия всей полноты власти, отказа от союза со Временным правительством. Около 5 часов подошли матросы и потребовали «своих» министров, то есть министров-социалистов. Для объяснений. Не успел к ним выйти министр земледелия Чернов, как его схватили, и поднося к лицу кулаки, орали: «Принимай власть, сукин сын, коли дают!». Чернова втащили в автомобиль и объявили заложником.

Выручил Чернова, Троцкий. Он тогда еще не был большевиком и вообще не очень понятно, чего хотел. Троцкий произнес пылкую речь о революционном правосознании, и Чернова отпустили.

К вечеру стало известно, что с фронта движется сводный отряд для наведения порядка. Это внесло большое смущение в революционные массы. Еще больше смущения внесла информация от министра юстиции Переверзева…

Еще 28 апреля в Генеральный штаб русской армии явился с повинной прапорщик Д. С. Ермоленко. Он показал, что в плену был завербован немцами и заброшен в Россию с заданием вести пропаганду против Временного правительства.

Правительство поручило членам кабинета министров Керенскому, Некрасову и Терещенко «содействовать расследованию» столь страшного обвинения. Неизвестно, как и чему содействовали министры, но к июлю следствие еще не было закончено. Почему — непостижимо для ума, потому что в архиве начальника контрразведки Б. В. Никтина содержалось 29 перехваченных телеграмм В. И. Ленина, Якуба Ганецкого (настоящее имя — Яков Станиславович Фюрстенберг; 1879–1937), Александры Михайловны Коллонтай (урожденной Домонтович; 1872–1952), Григория Евсеевича Зиновьева (настоящая фамилия — настоящая фамилия Радомысльский, по другим данным — Апфельбаум; 1883–1936) и других — речь в этих телеграммах шла о получении денег или содержала просьбы о деньгах.

Переверзев, как выражаются в спецслужбах, «дал утечку» информации: пригласил к себе нескольких социалистов и ознакомил их с материалами незаконченного дела. И до этого ходило много слухов, что Ленин является одним из многих действующих в России агентов германской разведки. Теперь это стало очевидно.

5 июля 1917 г. газета «Живое слово» опубликовала заявление социалистов Григория Алексеевича Алексинского (1879–1967) и Панкратова о материалах дела большевиков. На другой день питерские газеты вышли с комментариями этого заявления. Статья в «Голосе солдата» от 6 июля называлась «К позорному столбу!»

6 июля юнкера захватили редакцию и типографию «Правды». Среди прочего там было найдено письмо на немецком языке, в котором некий Барон «приветствовал большевиков за их действия и выражал надежду, что они получат преобладание в Петрограде, чем доставят большую радость в Германии». Сообщение об этой находке тоже было опубликовано.

7 июля в «Петроградской газете» народник Владимир Львович Бурцев (1862–1942) писал: «В те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал. За эти три дня Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры».

Мало того, что сводный отряд вошел в город, но многие нейтральные прежде части и даже многие участники восстания 3–4 июля отшатнулись от германских агентов.

Правительство официально назвало события 3–4 июля «заговором большевиков с целью вооруженного захвата власти».

В ночь на 7 июля на заседании Кабинета министров принято: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывающих и подстрекающих к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родины и предательстве революции». Наутро правительство отдало приказ об аресте Ленина и его ближайших сподвижников.

Объединенное заседание ЦИК Советов заявило о полной поддержке мер Временного правительства, которые «соответствуют интересам революции».

Меня квартиры, переодевшись женщиной, Ленин бежит и прячется в Разливе. Потом в Финляндии. Многие большевики и Троцкий в компании с ними оказываются в тюрьме.

Власти начинают разоружение антиправительственных сил, захватывают особняк Кшесинской. Казалось бы, все. Как говорил Тьер, «с социализмом покончено навсегда».

Дальнейшее кажется уже полным абсурдом, но вот факты: Переверзева… увольняют: он-де не имел права публиковать материалов незаконченного дела. Это было безнравственно и не соответствовало моральному кодексу интеллигентного человека.

Так власть уволила того, кто ее только что спас.

Советы требуют скорейшего созыва Учредительного собрания, объявления России республикой, роспуске Временного комитета Государственной думы.

Временное правительство не делает решительно ничего. Но премьер-министр князь Львов изволят уйти в отставку. На его место избирают Керенского. Князь объясняет свое решение так: «Мне ничего не оставалось делать. Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не смог этого сделать, а Керенский это может».

Зачем вообще брал власть этот жалкий человек, честно сознающийся, что он — убогий безвольный слизняк? Непостижимо.

Советы объявили кабинет Керенского «правительством спасения революции» и признали за новым премьером «неограниченные полномочия для восстановления дисциплины в армии, решительной борьбы со всеми проявлениями анархии».

К 22 июля создали новое коалиционное правительство: семеро социалистов, четверо кадетов, трое членов радикально-демократической партии.

Не забудем, что революция произошла в воевавшей стране. Армия начала разваливаться еще в конце 1916 г… Весь 1917-й она металась между лозунгами «войны до победного конца» и братаниями, то есть попытками прекратить войну тут же, явочным порядком.

Первое братание произошло на Западном фронте на Рождество 1914 г. между английскими и немецкими солдатами. На Восточном фронте оно было впервые официально зарегистрировано командованием в апреле 1915 г. перед Святой Пасхой и в дальнейшем происходило довольно редко,^{228} чаще всего — тоже в Пасхальные дни. На Кавказском фронте, где Россия тогда сражалась с мусульманской Турцией, ничего подобного не было.

Но после Февральской революции началась поистине эпидемия братаний. Большевики относились к этому очень положительно. 28 апреля «Правда» напечатала статью Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину <…> подчинения солдат „своим“ офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Отсюда ясно, что братание есть «…одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».^{229}

Летом 1917 г. братаний стало поменьше — русская армия наступала пред тем, как побежать. Но в начале июля наступление захлебнулось. Погибло более 150 000 человек. Нарастал вал самосудов и расправ над офицерами и унтер-офицерами.

К ноябрю 1917 г. из девяти миллионов солдат действующей армии дезертировало два.

После нескольких месяцев сползания в анархию, революционных эксцессов и уличных побоищ страна остро нуждалась в порядке. И не только в укрощении идейных грабителей и убийц, но и в острастке для самых обычных, безыдейных уголовников. Ведь полицию то ли отменили, то ли оставили временно, до замены «народной милицией». При этом никто толком не знал, что такое «народная милиция», как она должна формироваться и на каких основаниях работать. К лету-осени 1917 г. разгул беззакония, насилия, грабежей захлестнул даже крупные города. В глубине Великороссии оставалось сравнительно спокойно, но на юге России, и особенно на национальных окраинах начали сводить вековые счеты между племенами. Подняли голову круговая порука, кровная месть и прочие пережитки родового строя.

Страна переживала настоящий экономический кризис. К осени 1917 г. выпуск промышленной продукции составил 30–35 % от уровня 1916-го. Притом, что и тот — уровень нищающей страны, где всего хватает еле-еле. Покупательная способность рубля составила 6–7 довоенных копеек. Если в феврале революция началась из-за перебоев в продаже белых булок, то с августа стали вводить карточки на хлеб и муку.

В деревнях к осени 1917 г. 15 % помещичьих земель были явочным порядком захвачены. Правительство пыталось бороться с «аграрными беспорядками», посылая воинские команды и карательные отряды. Популярности ему это не прибавило.

Вдобавок железнодорожное сообщение оказалось почти полностью парализовано. С мест не было информации, приказы центра не выполнялись. Россия становилась все менее управляемой.

На окраинах начиналась национальная революция.

О своей автономии заявила Украина.

Польша давно намеревалась выйти из состава Российской империи.

Финский парламент 18 июля 1917 г. принял Закон о власти, тем самым объявив носителем верховной власти себя. В тот же день Временное правительство парламент распустило, и что характерно — финны поступили очень законопослушно: в октябре провели новые выборы. Но 6 декабря 1917 г. новый финский парламент принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством.

В Прибалтике Латвия, Эстония и Литва стремились к независимости. Только немецкая оккупация мешала им начать национальные революции.

А Временное правительство продолжает вести себя неуверенно и тянет, тянет, тянет… Вроде, происходят какие-то события… Например, Советы переезжают из Таврического дворца, освобождаемого под будущее Учредительное собрание, в Смольный институт благородных девиц: Выборы в Учредительное собрание, после многих проволочек, назначают на 12 ноября.

12–15 августа в Москве проходит Государственное совещание с участием всех партий и групп. 14 сентября в Александринском театре Петербурга собралось Всероссийское демократическое совещание. Среди делегатов — 134 большевика, 305 меньшевиков, 592 эсера, 55 народных социалистов, 17 беспартийных и 4 кадета. 25 сентября, после долгой ругани разных партий, создали Временный совет республики, или Предпарламент. В него вошли 10 социалистов и 6 либералов. В предпарламенте шла партийная и фракционная борьба, спорили о распределении функций предпарламента и Временного правительства…

Но все это — верхушечные, косметические меры: страна разваливается, управляемость исчезает, популярность правительства стремится к нулю, в народе Предпарламент частенько называют «бредпарламентом».

К концу лета 1917 г. многие стали ностальгически вспоминать царское время: тогда было и сытее, и понятнее, и безопаснее. Общее мнение все сильнее склонялось в пользу авторитарной власти. При этом было очевидно, что возвращаться к царизму и политической системе образца 1913 г. никто не хочет. Да это и невозможно.

Речь шла лишь о том, в каких формах можно остановить страну, в которой уже произошла социальная революция. И как будут звать человека, который остановит Россию на грани новой революции — утопической.

Во Франции такими диктаторами стали два человека. Одного звали Наполеоном Бонапартом — он был генералом, и установил диктатуру армии. Другого звали Адольфом Тьером — он был премьер-министром. Армия признавала его главой гражданского правительства и подчинялась ему.

Керенский мог стать диктатором, если бы за ним пошла армия.

Армия могла выставить своего вождя.

Альтернативой этих двух вариантов диктатуры была только утопическая революция и установление диктатуры пролетариата.

С лета 1917 г. усиливаются офицерские организации — Союз георгиевских кавалеров, Союз бежавших из плена, Союз воинского долга, Союз чести и Родины, Союз спасения Родины и многие другие. Предприниматели создали Общество экономического возрождения России. Все они усиленно ищут лидера. «Единственной властью, которая поможет спасти Россию является диктатура» — откровенно заявляет даже Петр Дмитриевич Долгоруков (1866–1951), лидер «партии народной свободы», кадетов.

Керенский в основном болтает. А в армии восходит звезда Генерального штаба генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова (1870–1918). Верховные главнокомандующие — генерал Алексеев и сменивший его на посту генерал от кавалерии, генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926) — отказались понимать намеки: не стать ли им диктаторами. А Корнилов эти намеки понимает.

Корнилов знаменит своими подвигами, побегом из плена, широко известен, популярен в войсках. Он получил 8-ю армию в мае 1917-го, и сразу заявил, что по братаниям будет открывать артиллерийский огонь.

19 мая 1917 года Корнилов приказом по 8-й армии разрешает сформировать 1-й Ударный отряд из добровольцев (первая добровольческая часть в Русской армии). За короткий срок был сформирован трехтысячный отряд, и 10 июня Корнилов произвел ему смотр. Генерального штаба полковник. Митрофан Осипович Неженцев (1886–1918) блестяще провел боевое крещение своей части 26 июня 1917 г., прорвав австрийские позиции под деревней Ямшицы, благодаря чему был взят город Калуш.

11 августа приказом Корнилова отряд был переформирован в четырехбатальонный Корниловский ударный полк. Его форма включала в себя букву «К» на погонах и нарукавный знак с надписью «Корниловцы». Был сформирован также Текинский полк из мусульман Северного Кавказа, сделавшийся личной охраной Корнилова.

Корнилов становится близким другом комиссара той же армии, эсера, бывшего террориста Савинкова. Под их руководством 8-я армия быстро делается единственной, сохраняющей боеспособность в июле.

Корнилов становится командующим Юго-Западным фронтом. На этой должности он пробыл с 7 по 18 июля и стал Верховным главнокомандующим вместо Брусилова.

Корнилов предлагает ограничить власть комиссаров Временного правительства и войсковых комитетов хозяйственными вопросами, ввести смертную казнь, расформировать неповинующиеся части, запретить в армии митинги и партийную деятельность.

Профессиональный военный, он видит путь спасения России в создании единого правового режима для фронта и тыла: перевод на военное положение промышленности и железных дорог, запрет митингов, демонстраций, забастовок. А за нарушение законов и саботаж — отправка на фронт.

Идеи Корнилова принимаются. Во время Государственного совещания Корнилову не раз устраивают восторженную овацию. Газета деловых кругов «Утро России» писала 12 августа 1917 г.: «сильная власть должна начаться с армии и распространиться на всю страну».

Не надо считать Корнилова реакционером и монархистом. По свидетельству генерал-лейтенанта, начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем командующего Западным и Юго-Западным фронтами Антона Иванович Деникина (1872–1947), Корнилов отверг всякие переговоры с Романовыми и сажать их на престол не хотел. Он стремился «довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду».^{230} Может, и ушел бы. Может, и нет… когда Союз офицеров предложил Лавру Георгиевичу «спасти Россию», он ответил: «Власти я не ищу, но если тяжкий крест выпадает на мою долю, то что же делать». Возможно, долг перед Отечеством помешал бы скромному Корнилову отстраниться от власти и после Учредительного собрания. И… что? В любом случае, с его приходом ко власти утопическая революция становилась в России невозможной.

Корниловские офицеры первыми в России стали называть себя белыми: как роялисты во время Французской революции — по цвету королевских лилий на гербе Франции.

Керенский ведет с Корниловым переговоры через Савинкова. Предполагалось ли, что Керенский останется правителем России, а Корнилов — «только» главнокомандующим? Или это должен был быть некий причудливый «дуумвират»? Содержание договоренностей неизвестно. Во всяком случае, Керенский от власти не отказывался.

От Корнилова Савинков получил заверения, что Керенский сохранит свой пост министра-председателя в новом «диктаторском» коалиционном правительстве, в состав которого предполагалось пригласить опытных финансово-промышленных деятелей — Алексея Ивановича Путилова (1866–1937) и Сергея Николаевича Третьякова (1882–1944), министра вероисповеданий, выдающегося богослова, кадета Антона Владимировича Карташева (1875–1960); «экспертов» царского режима — последнего министра иностранных дел Российской империи Николая Николаевича Покровского (1865–1930) и дипломата, генерал-майора, военного агента во Франции и одновременно представителя русской армии при французской главной квартире графа Алексея Алексеевича Игнатьева (1877–1954). «Несоветских социалистов» в составе корниловского кабинета должен был представлять Плеханов.

Керенский принял план Корнилова, но от нерешительности медлил с представлением чрезвычайных законов правительству. Корнилов между тем начал переброску с фронта войск, которые должны были обеспечить порядок в столице и подавить в случае нужды выступления большевиков.

25 августа 1917 г. Корнилов направил из Могилева в Петроград 3-й кавалерийский корпус и Туземную дивизию. Эти части должны были стать основой Отдельной Петроградской армии под командованием генерал-майора Александра Михайловича Крымова (1871–1917), подчиненной непосредственно Ставке.

20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками». Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках всю правительственную власть, во время корниловского выступления очутился в трудном положении. Он понимал, что только жесткие меры, предложенные Корниловым, могли еще спасти экономику от развала, армию от анархии, Временное правительство освободить от советской зависимости и установить, в конце концов, внутренний порядок в стране. Но понимал также, что с установлением военной диктатуры он лишится полноты власти. Добровольно отдавать ее — даже ради блага России — он не захотел. К этому присоединилась и личная антипатия между министром-председателем Керенским и главнокомандующим генералом Корниловым, они не стеснялись высказывать свое отношение друг к другу.^{231}

В результате возникает интрига, словно пришедшая из скверного водевиля. Важнейшим действующим лицом его становится думский деятель Владимир Николаевич Львов, в первом и втором (первом коалиционном) составах Временного правительства занимавший пост обер-прокурора Святейшего синода. 8 июля 1917 г. Львов подал в отставку, поддерживая создание нового правительства во главе с Александром Керенским. Он явно рассчитывал на место и в этом правительстве, но Керенский предпочел назначить обер-прокурором тактичного и ученого профессора Антона Карташева, а не дерзкого и своевольного Львова. Последний пришел в ярость и не раз говаривал, что «Керенский ему теперь смертельный враг». После Октябрьского переворота Львов уезжал за границу, вернулся, стал организовывать удобную для властей «живую церковь» и в конце концов вступил в Союз воинствующих безбожников.

Этот-то темный интриган для начала добился встречи с Керенским, на которой предложил тому войти в контакт с группой неназванных общественных деятелей, которая имеет «достаточно реальную силу», чтобы обеспечить его правительству поддержку справа. На это Керенский согласился.

24 августа Львов приехал к Корнилову «с поручением от Керенского». Никакого поручения Керенский Львову не давал. Он только согласился встретиться с теми, кто может его поддержать. Но Львов, самозваный посредник, от имени Керенского предлагает Корнилову диктаторские полномочия. Корнилов излагает Львову условия, которые он подробно оговаривал с Савинковым. В том числе повторяет, что не стремится к власти и «готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А. Ф. Керенский… или другое лицо».

Но 26 августа Львов, вернувшись в Петроград, заявляет Керенскому от имени Корнилова: тот должен немедленно «передать всю власть военную и гражданскую в руки Верховного главнокомандующего» и явиться в Ставку. Как бы от себя он добавляет, что Керенского в Ставке «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».

Керенский действует весьма коварно. По его словам, «было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер <…> заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор со мной».

Как доказать? С помощью свидетеля. Керенский зовет помощника начальника милиции Булавинского, и прячет его за занавеской в своем кабинете. И опять зовет Львова. Львов читает вслух некую «записку» от имени Корнилова с требованиями Керенскому и Савинкову немедленно приехать в ставку.

Позже Львов заявит, что «никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была простая беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования (ему) я не предъявлял и не мог предъявить, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал, а он меня арестовал. Я не успел даже прочесть написанную мною бумагу, как он, Керенский, вырвал ее у меня и положил в карман».

Записка есть? Есть. Свидетель Булавинский все слышал? Слышал. И Керенский приказывает арестовать Львова как соучастника «мятежника» Корнилова. Самого же Корнилова немедленно увольняет с должности Верховного главнокомандующего и объявляет мятежником.

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной».

Кстати, легендарная записка и вправду написана рукой Львова, а не Корнилова. Подписи Корнилова нигде нет.

Все влиятельные политики, даже послы союзных держав уговаривают Керенского лично встретиться с Корниловым, чтобы «рассеять недоразумение». Но Керенский твердо стоит на своем: Корнилов преступник!

Большинство исследователей пытаются понять мотивы самого Львова: была ли это сознательная провокация, неудачная попытка вернуться в большую политику или коварная месть Керенскому. Выдвигают даже версию «помутнения рассудка».

И лишь немногие допускают, что главный и хитрейший интриган тут не Львов, а сам Керенский. Ведь что получается? Керенский через Савинкова ведет переговоры с Корниловым, а потом руками неизвестно откуда взявшегося Львова расправляется с «конкурентом» и устраняет угрозу собственной власти. Очень в духе Керенского.

Во всяком случае позже, уже когда Корнилов сидел в тюрьме, Керенский произнес: «Корнилов должен быть казнен; но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом».

Корнилов страшно удивлен таким поворотом дел, но продолжает действовать, как было договорено: двигает войска, делает сообщение по радио об «укреплении власти».

Ночь на 28 августа Керенский провел почти один в Зимнем дворце. Все дистанцировались от него, сбежали из обреченного места, зная, что корпус Крымова — самая боеспособная часть армии. Если это интрига самого Керенского, то обернулась она против него же.

Но оказалось, боялся Керенский напрасно. На его стороне были по крайней мере три силы:

• убежденные социалисты и демократы, для которых Корнилов был «солдафоном» и «реакционным генералом»;

• сторонники утопической революции;

• расхристанная полупьяная масса солдат петроградского гарнизона, солдат на фронте, балтийских матросов, городского люмпенства, уголовников и анархо-бандитов — те, для кого установление порядка означало социальную смерть.

Эти силы не дали Керенского в обиду.

Уже вечером 28-го поднимались враги Корнилова, предлагали свои услуги Временному правительству. С утра 29 августа началась раздача винтовок желающим, формирование рабочих дружин.

Керенский выпустил из тюрьмы большевиков, сидевших там после июльских событий. Они подняли Красную Гвардию. В результате возле Вырицы войска Корнилова остановили силы, в несколько раз превышавшие весь корпус Крымова.

А генералу Крымову Керенский 30 августа направил приглашение лично прибыть для переговоров. Приглашение было передано через полковника Самарина: приятель Крымова, он занимал должность помощника начальника кабинета Керенского. Войска могут двигаться на Петроград, только вступив в гражданскую войну с разношерстными защитниками Временного правительства. Крымов поехал в столицу. О чем они беседовали с Керенским, неизвестно. Известно, что пока начальник отсутствовал, войска удалось разагитировать и разложить, и они окончательно встали под Лугой. Еще известно, что вскоре после ухода от Керенского сорокашестилетний генерал Крымов застрелился.

Одновременно в армии поднялся стихийный мятеж против Корнилова. Офицеров, известных как его сторонники, убивали и изгоняли. Солдатские комитеты отстраняли офицеров от власти, расстреливали непокорных.

Военно-революционный комитет, в составе социалистов и анархистов, фактически изолировал Ставку от остальной армии. Управляемость упала до нуля, армия митинговала и разваливалась.

Ему предлагают поднять уже настоящий мятеж силами Корниловского полка. «Передайте Корниловскому полку, — отвечает Лавр Георгиевич, — что я приказываю ему соблюдать полное спокойствие, я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови».

Ему предлагают покинуть Ставку и бежать. Отказывается.

В конце концов, глава Генерального штаба генерал Алексеев соглашается стать представителем Керенского. Он признает Керенского новым Верховным главнокомандующим, от его имени 1 сентября 1917 арестовывает в Ставке генерала Корнилова и его сподвижников и отправляет арестованных в Быховскую тюрьму — переделанный для военных целей бывший католический монастырь.

За жизнь арестованных есть основания опасаться, Но внутренняя охрана поручена сформированному Корниловым Текинскому полку. По мнению многих, Алексеев спасает жизнь Корнилову и его сторонникам. В дальнейшем Алексеев и Корнилов находились в самых лучших отношениях.

Для расследования «мятежа» была назначена следственная комиссия. Керенский и его новые сторонники, Совет рабочих депутатов, требовали военно-полевого суда над Корниловым и его сподвижниками и скорейшего их расстрела.

Но члены следственной комиссии не находили в действиях арестованных никакого состава преступления.

18 ноября, когда армия окончательно развалится, а большевики поставят своего Главкомверха Крыленко, председатель следственной комиссии Шабловский, основываясь на данных следствия, освободил всех арестованных, кроме пятерых: самого Корнилова, Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Сергеевича Лукомского (1868–1939), генерал-майора Ивана Павловича Романовского (1877–1920), Деникина и Генерального штаба генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова (1878–1918).

Этих пятерых велел освободить Верховный главнокомандующий Духонин 20 ноября 1917 г., за считанные часы до своего зверского убийства.

Что тут сказать? Наметившийся было блок правых и социалистов канул в небытие. Менее чем через два месяца Временное правительство, предавшее своих военачальников, будет низложено большевиками и в свою очередь окажется в роли арестованного.

Само же Временное правительство оказывается в полной зависимости от Советов, фактически — от большевиков. Интересно мнение Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской (1843–1934), эсерки, начинавшей еще в 1874 г. хождениями в народ. «Бабушка русской революции» хорошо относилась к Керенскому и, по ее собственным словам, «сколько раз я говорила Керенскому: Саша! Возьми Ленина! А он не хотел. Все хотел по закону… А надо бы посадить их на баржи с пробками, вывезти в море — и пробки открыть… Страшное это дело, но необходимое и неизбежное».^{232}

Большевики же готовят новый переворот. Ведь «Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева».^{233}

Сначала назначали восстание на 15 октября. Потом пришлось переносить. 18 октября Лев Борисович Каменев (настоящая фамилия Розенфельд; 1883–1936) и Зиновьев пишут в «Новой жизни», что подготовку восстания до съезда Советов считают ошибочной. Ленин пришел в ярость и требовал исключить обоих из партии, но ЦК счел, что «не произошло ничего особенного».

Самое же интересное, что подготовка к восстанию открыто обсуждается в печати, а правительство по прежнему не делает решительно ничего.

Сценарий обычный: 9 октября прошел слух об отправке части Петроградского гарнизона на фронт. Большевики и анархисты активно используют и распространяют этот слух, добавляя новый: Керенский собирается сдать Петроград немцам. Чтобы противодействовать этим его предательским планам, большевики и другие социалисты создают Военно-революционный комитет (ВРК). Всем было очевидно, что ВРК занимается подготовкой переворота, но никто не препятствует.

Конечно же, большевикам очень помогают старые хозяева. Есть потрясающий рассказ владелицы конспиративной квартиры М. В. Фофановой: «Эйно спросил: „Владимир Ильич, а не подавят нас присланные с фронта войска, как в июле?“ Вдруг Владимир Ильич встал, положил руку на бедро и, слегка наклонившись к Эйно, сказал: „Немцы не позволят Керенскому снять с фронта даже одного солдата“».^{234}

В точности как в июле, немцы начали наступление точно перед переворотом. Более того — в Петрограде во время переворота было много германских солдат, переодетых во флотскую форму. Большинство экипажей кораблей Балтийского флота, даже поддержавшие большевиков, прибыли в Петрограф с опозданием. Немцы и финские сепаратисты в русской матроской форме хорошо «вписались» в ситуацию.^{235}

Все висело на волоске, вопрос был только — когда выступать. 24 октября Керенский велел юнкерам занять важнейшие пункты города. Захватили и большевистскую типографию.

Большевики легко отбили типографию и в срок выпустили очередной номер газеты «Рабочий путь». Началось…

Что характерно для всех гражданских войн, участвовало в событиях очень немного людей. ВРК имел под ружьем лишь 2500 солдат и около 2000 красногвардейцев. Число немцев и финнов неизвестно.

У правительства нет и этого: всего около 2000 курсантов и юнкеров. Гарнизон же объявил себя нейтральным.

Новый начальник Генерального штаба генерал Алексеев предложил Керенскому собрать офицерские части… Тот отказался. Потом он будет говорить, что офицерство мстило ему за Корнилова, и потому не пошло воевать. Но изначально отказался он сам.

Керенский требует от Предпарламента резолюции, осуждающей «состояние восстания», и полной поддержки действий правительства. Предпарламент принимает очень уклончивую резолюцию.

После этого Керенский под предлогом встречи войск, верных правительству, бежит на фронт в машине американского посла.

Вечером 24 октября большая часть петроградской инфраструктуры была у большевиков. А город жил совершенно обычно: гарнизон сидел в казармах, по улицам шли мирные прохожие.

«Буржуазные классы ждали баррикад, пламени пожаров, грабежей, потоков крови. На само деле царила тишина более страшная, чем все грохоты мира. Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, унося вчерашних господ в преисподнюю». Так писал Троцкий, очень в духе анабаптистов и коммунаров к месту вспоминая преисподнюю.

В 3 часа 30 минут 25 октября отряд моряков с крейсера «Аврора» взял Николаевский мост — последний, бывший в руках временного правительства. К 18 часам 25-го Зимний полностью окружен.

Кто защищает Зимний дворец? 400 юнкеров 3-й Петергофской школы прапорщиков, 500 юнкеров 2-й Ораниенбаумской школы, отдельные юнкера из Николаевского инженерного, Артиллерийского и других училищ, отряд студентов из 20–30 человек, 130 женщин из «батальона смерти», 40 георгиевских кавалеров из Отряда комитета увечных воинов.

Даже артиллерия — учебная: батарея Михайловского артиллерийского училища с 4 броневиками и 6 орудиями. Было то ли 50–70, то ли даже 200 казаков. Казаки ушли, увидев во дворце «пацанов»-юнкеров и «баб». Еще одна страшная черта гражданской войны: взрослые «нейтральны», все стороны воюют детьми и полудетьми.

Юнкера выложили поленницу передо входом во дворец и установили там пулеметы.

В 19 часов последовал первый ультиматум о сдаче. Во дворце ждали верных войск во главе с Керенским и ничего не ответили.

В 20:40 последовал знаменитый холостой выстрел «Авроры». По этому сигналу начался обстрел дворца из ружей и пулеметов. Часть юнкеров и «женский батальон смерти» сразу сдались. Остальным предъявили новый ультиматум. Молчание.

Большевики хотели открыть огонь из орудий Петропавловской крепости. Крепость отказалась стрелять. Большевики привели своих артиллеристов — вроде бы, балтийских матросов… Или солдат совсем другой армии, переодетых в матросскую форму. Они были пьяны вусмерть и сделали 30–40 боевых выстрелов, но в само здание попали только два шрапнельных снаряда, слегка повредив карнизы. И только. Снаряды летели через дворец, рвались на Дворцовой площади. Большевики отхлынули от здания.

В 0:50 последовал приказ атаковать. Юнкера пулеметным огнем из-за поленницы легко отогнали «революционные массы».

Патовая ситуация… Но вскоре выяснилось: вход со стороны Невы не охранялся. Сперва приникавших во дворец солдат и матросов юнкера разоружали и вместе с ними курили на лестницах. Постепенно их стало больше, теперь уже они разоружали юнкеров.

В 2 часа Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (1883–1939) начал новые переговоры. Они увенчались успехом: в 2:10, пройдя в Малую столовую, где сидели министры Временного правительства, Антонов-Овсеенко объявил правительство низложенным. Министров арестовали и отправили в Петропавловскую крепость, откуда они через несколько дней были освобождены.

Вот, собственно, и весь переворот. Штурма Зимнего попросту не было. Все красивые картинки, на которых рабочие и матросы курят на лестницах Зимнего дворца, — чистейшей воды советская «липа». Как и фильм Эйзенштейна, в котором толпа повисает на кованых чугунных воротах, в котором красные, оставляя десятки трупов, ломятся во дворец под пулеметным огнем… «Липа», все «липа».

И что единственный артиллерийский выстрел по дворцу был холостым — тоже вранье. В СССР коммунисты рассказывали сказки, будто большевики опасались за культурные и художественные сокровища Дворца, потому, мол, и не стреляли. На деле выстрелов было много, просто почти все снаряды прошли мимо.

Насчет же бережного отношения к сокровищам культуры и искусства… Был такой Жак Садуль — военный атташе Франции в России, который вступил в РСДРП(б). Приведу слова не белых, а этого члена партии большевиков: «Зимний дворец был обстрелян из пушек, взят, затем разграблен. Все предметы искусств, мебель, картины варварски разрушены. Женский батальон, оборонявший дворец, отведен в казарму, где несчастные были зверски изнасилованы…».^{236}

Писал об этом и канонизированный большевиками американский коммунист Джон Рид.^{237}

Естественно, большевистского переворота не признавали все сторонники Временного правительства. Но и социалисты его не спешили признавать. Не случайно Ленин изо всех сил оттягивал начало II Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов: чтобы он начался уже после переворота. «Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд», — говорил Ленин.

Съезд открылся 25 октября 1917 года, в 22 часа 40 минут, в Смольном дворце. Эсеры и меньшевики ушли со съезда, не признавая захвата Зимнего дворца и произведенного переворота. Остались только левые эсеры.

Некоторые анархисты входили в основные большевистские революционные организации: Петроградский Совет, ВЦИК Советов. Анархист И. П. Жук возглавил отряд шлиссельбургских красногвардейцев. А. В. Мокроусов участвовал в штурме Зимнего дворца. Анархисты И. Блейхман, Г. Боргацкий, В. Шатов и Е. Ярчук входили в штаб восстания. А. Г. Железняков (помните, мы с ним уже встречались) стоял во главе отряда матросов. Усилиями «Железняка» и его старшего брата казарма 2-го балтийского флотского экипажа превратилась в один из очагов анархо-бандитизма в Петрограде.

Вскоре «Железняку» с группой приспешников пришлось бежать на Юг. Некоторое время он разбойничал на Украине, но вскоре его убили другие бандиты.

После Октябрьского переворота некоторые анархисты частично поменяли прежние взгляды и перешли на сторону большевиков. Но в большинстве своем русские анархисты были против диктатуры пролетариата. Они выдвинули лозунг «третьей революции». По их мнению, Февральская свергла самодержавие, власть помещиков, Октябрьская — Временное правительство, власть буржуазии. Теперь нужна «третья», чтобы свергнуть Советскую власть, власть рабочего класса, и устранить государство вообще.

Получалось — Съезд советов выражал волю большевиков и только большевиков.

Под утро 26 октября Съезд принял написанное Лениным обращение «Рабочим, солдатам и крестьянам». В нем заявлялось о переходе всей власти ко II Съезду советов, а на местах — к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Съезд утвердил список Временного рабочего и крестьянского правительства — Совет народных комиссаров (СНК, или Совнарком).

Заметьте — и у большевиков Временное правительство. Временное — до Учредительного собрания. Сам же Октябрьский переворот стали называть Великой Октябрьской социалистической революцией только с 1927 г.

В СНК собрались исключительно большевики — левые эсеры отказались войти в правительство без других социалистических партий.

Утвержден и новый ВЦИК — главный постоянно действующий орган государственной власти между съездами.

3 января 1918 г. большевистский Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она провозгласила Россию государством диктатуры пролетариата в форме Советов. Советам и только Советам должна была принадлежать вся власть в центре и на местах.

Тем самым появилось новое правительство России. Оно требовало признания и подчинения.

Но 90 % населения России заведомо не признавало этого правительства.

Провозглашалась диктатура пролетариата — то есть курс на кровавое, страшное внедрение в жизнь утопии Карла Маркса. 99 % населения России вовсе не стремилось ко внедрению этой утопии.

Уже утром 26 октября делегаты без обсуждения приняли по докладу Ленина Декрет о мире и Декрет о земле.

Декрет о мире провозглашал выход России из Первой мировой войны и «мир без аннексий и контрибуций». То есть нарушение Россией союзнических обязательств, отказ и от воинской славы участников Великой войны, и от любых результатов победы в этой войне.

Этот Декрет был неприемлем для 200 000 офицеров Русской армии и огромного числа ее солдат. Этим Декретом большевики создали для себя армию в сотни тысяч вооруженных и подготовленных врагов.

В 1917 г. землей владели больше двадцати пяти миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам же и обрабатывал, кто дачным участком. Но все это были собственники. Теперь они лишились своего законного достояния.

С точки зрения организации Гражданской войны, Декрет просто вынуждал собственников бороться с теми, кто их собственность отнимал. А тем, кто мог получить даром чужую землю — великий соблазн. С одной стороны — как не взять? А с другой — если возьмешь, то делаешься соучастником беззакония. И будешь вынужден защищать взятое у законного владельца. Опять — Гражданская война.

Декреты об упразднении сословий, отмене званий, различий, орденов и знаков отличия, Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви не только создавали миллионную армию врагов. Они показывали, насколько серьезно большевики готовы ломать все, что было дорого миллионам людей.

Миллионам, которым навязывалась Гражданская война.

Керенский прибыл в штаб Северного фронта во Псков вечером 25 октября 1917 г. Ему очень повезло: в войсках его не пристрелили, хотя руки не подавали. Он отдал приказ идти на Петроград. Приказа никто не собирался выполнять. Единственным генералом, согласившимся вести войска против большевиков, был командир 3-го конного корпуса генерал-лейтенант Петр Николаевич Краснов (1869–1947). Он уже однажды шел на Петроград в составе армии Корнилова.

За Красновым пошла лишь часть 3-го конного корпуса, расположенная в районе его штаба в г. Остров. Это были 12 казачьих эскадронов 1-й Донской и Уссурийской казачьих дивизий, численностью около 70 человек каждый, 18 орудий, 1 бронепоезд и 1 броневик.

Двинувшись днем 26 октября из Острова на Петроград, Краснов 27-го занял Гатчину, а 28-го — Царское Село, выйдя на ближайшие подступы к столице. Керенский въехал в Царское Село на белом коне, под звон колоколов.

Опять сработало желание «народных масс» избегать любого укрепления власти.

Петроградский ВРК 26 октября приказал железнодорожникам не допускать продвижения войск на Петроград. Этот приказ исполнялся. 27-го ВРК отдал приказ о боевой готовности Петроградского гарнизона. Этот приказ не исполнялся, но к Царскому Селу и Пулкову были выдвинуты отряды балтийских моряков и Красной Гвардии.

Центробалт направил в Петроград боевые корабли и отряды моряков. С представителями Военноморского революционного комитета Ленин разработал план расстановки кораблей на Неве, чтобы их мощной артиллерией прикрыть подходы к городу; в Кронштадте формировались дополнительные отряды моряков.

Каждый завод, район, полк получил конкретное задание по обороне Петрограда. Около 20 000 человек были посланы на рытье окопов и в короткий срок создали оборонительный рубеж «Залив — Нева».

30 октября на Пулковских высотах армии встретились: около 700 казаков Краснова — и больше 10 000 солдат Петроградского гарнизона, балтийских моряков, красногвардейцев. К вечеру Краснов начал отступать на Гатчину — у казаков кончились патроны. Удивляет не это — самое странное, что при десятикратном превосходстве большевики так долго с ним возились. Да и то успех им обеспечил переход на их сторону полковника П. Б. Вальдена, так ненавидевшего Керенского, что он готов был помогать большевикам.

1 ноября в Гатчину вошли революционные войска. Активно действовали агитаторы. Председатель Центробалта матрос Павел Ефимович Дыбенко (1889–1938) буквально очаровал казаков. Они даже согласились выдать Керенского, если им гарантируют отъезд в родные станицы. Узнав об этом, Керенский бежал, переодевшись матросом. Краснов и его штаб были арестованы.

В ночь на 26 октября в Петрограде члены городской Думы, прежнего ЦИК и ушедшие со II Съезда делегаты создали Комитет спасения родины и революции. Он призвал чиновников и население не подчиняться советской власти и заявил о своем праве вновь призвать Временное правительство.

В ночь на 29 октября под руководством Комитета в Петрограде вспыхнул юнкерский мятеж. Юнкера ожидали Краснова. Они захватили Госбанк, гостиницу «Астория» и телефонный узел. На этом их силы иссякли. Уже днем юнкеров отбили и изолировали в окруженных зданиях военных училищ. По зданиям стреляли из пушек и пулеметов. Юнкерам предложили сдаться и обещали распустить по домам. Те поверили. Большевики перестреляли сдавшихся; было убито до 800 человек. Мало кому из них было больше 19 лет.

Керенский еще долго пытался вернуться в политику. Но его не стали слушать ни на заседании Учредительного собрания, ни в одном из Белых правительств России. Отношение к нему хорошо показывает миф, будто он бежал из Зимнего дворца, переодевшись медсестрой или горничной.

С 1918 г. Керенский жил в эмиграции. В 1921 г. к нему выпустили и семью — жену и сына. Он и в эмиграции много интриговал, призывал ко «крестовому походу против Советов», заявлял о признании Гитлера… Что характерно, гитлеровцы тоже его не слушали.

Умер Керенский от рака, 11 июня 1970 г., в своем доме в Нью-Йорке, в возрасте 89 лет. Русская православная церковь отказалась от его погребения, назвав виновником падения России. Сербская Православная церковь — тоже. Тело было переправлено в Лондон и похоронено на кладбище, не принадлежащем какой-либо вере.

Сын, Олег Александрович Керенский (1905–1984), прославился в Британии как инженер-мостостроитель. Под его руководством были спроектированы и построены множество мостов в Великобритании и других странах мира, в том числе мост через Босфор, соединяющий Европу и Азию, и знаменитый мост Харбор-Бридж в Сиднее. Внук — Олег Олегович Керенский (1930–1993), писатель, публицист, балетный и театральный критик, стал, как деликатно выражаются, «близким другом» известного балетного танцора-педераста Рудольфа Нуриева. Правнуков нет.

27 октября 1917 г. московский ВРК сделал то же, что и Питерский: захватил Кремль и объявил все остальные власти, кроме самого себя, низложенными. Тогда городская Дума, опираясь на юнкеров, студентов и кадетов, создает Комитет общественной безопасности (КОБ) и объявляет, что принимает на себя власть в городе.

Юнкера и казаки сами осадили занявших Кремль большевиков, и те 28 октября сдались, не найдя поддержки у гарнизона. Но очаг большевистского восстания был сохранен. 29 октября ВРК выпускает воззвание: «К оружию!» — и переходит в наступление. Два дня идут уличные бои, а с 12 часов 30 октября начинается артиллерийский обстрел Кремля.

Узнав об этом, Луначарский плакал и кричал, что не может вынести «такое разрушение истории и традиции», что «жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы». И — достойный интеллигентский вывод: «Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен».^{238} И подал в отставку из большевистского правительства.

2 ноября, «видя как Кремль превращается в руины, КОБ запросил условия ВРК для перемирия».^{239} В пять часов вечера В. М. Смирнов, П. Г. Смидович со стороны ВРК и В. Руднев, Сорокин и Студенецкий со стороны КОБ подписали перемирие.

Число жертв «московской недели» называют очень разное. От «до тысячи человек»^{240} до очень «точных» цифр: «белые потеряли убитыми 55, красные — 238 человек».^{241}

Первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А вон еще люди, Огонь!».^{242}

Разве это не гражданская война?

Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 г.

К сентябрю она полыхает уже на полную катушку. Красное и черное знамена реют над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».

Красным был фригийский колпак — символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 г. Вот Красная Гвардия движется навстречу Корнилову.

Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика — белые против красных. К декабрю счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч.

Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 г. это можно было сделать и мирным путем, В июле и тем более в сентябре — только самыми решительными средствами.

Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» — и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, рас стреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть. Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Они стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Не подавали бы руки тем, кто вешал коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. «Гуманисты» устраивали бы истерики на паперти, а невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания судьбам России. В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему «Почему лично я против диктатуры».

Но! Но при этом повороте событий в перспективе была бы — свободная демократичная Россия. Так Испания прошла период диктатуры генерала Франко и вышла из него обновленной и свободной.

Войди Корнилов в Петроград — и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.

Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 г. Историки гадали бы — целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять.

В реальной же истории эта «первая гражданская война» оказалась только прологом ко второй — несравненно более ужасной. И не только в России.

Старый друг Ленина Георгий Александрович Соломон (1868–1934), пламенный большевик и один из первых советских невозвращенцев, писал: «Следующее мое свидание было с Лениным <…> Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впечатление. Это был сплошной максималистский бред.

— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров „Утопия“, только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю.

— Никакого острова „Утопии“ здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществленным в ней социалистическим строем. А!.. вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции!..».^{243}

Так и было. Большевики провозглашали Мировую революцию и активно ее готовили.

Заключение

Отходная эпохе

Какую песню испортил!

(Максим Горький)

После «первой гражданской» и «второй революции» в России возникло государство, ставившее целью построение утопии. Такие несколько раз возникали в Средние века, но это были маленькие общины, не игравшие роли в большой политике. Их достаточно быстро задавили.

В 1871 г. такое государство вспыхнуло в Париже, но тоже было небольшим, внутренне непрочным и продержалось недолго. Теперь государство-утопия возникло в огромной, богатой и могущественной стране.

Следствием этого стали:

• внутренняя война в Российской империи — война разных утопистов друг с другом, врагов утопии с утопией, война сторонников разного государственного строя; это Гражданская война 1917–1922 гг.;

• внутренние гражданские войны в разных странах Европы, в которых местных утопистов будет поддерживать победившая утопия из Советской России; это гражданская война Европы;

• выбор дальнейшего пути Европы и всего мира оказался отягощен революционной утопией.

Европейская цивилизация в начале XX века находилась в кризисе. Она стояла на пороге больших перемен, ей в любом случае предстояло сильно и быстро меняться. Но без очага утопизма эти перемены шли бы по-другому, были бы менее кровавыми, не вели бы к таким кардинальным разрывам с историей и традицией.

Если происходит революция, ее главный виновник — правительство, против которого она направлена. Обвинять в революции самих революционеров — то же самое, что обвинять чумную бациллу в пандемии чумы. Никто не призывает симпатизировать чумной бацилле, истреблять их необходимо. Но лучший способ уничтожения бацилл — это ликвидация условий для их размножения. Если люди позволяют им размножаться и губить народ, виноваты сами люди, а не бациллы.

Везде и всегда, у всех народов и во все времена есть маргинальные типы, революционеры, политические бандюганы, радикалы, уголовники, проститутки и экстремисты. Это слабые, нелепые, мало приспособленные к жизни люди. Личные качества отбрасывают их на дно жизни при любом политическом строе. Они и рвутся к революциям потому, что неспособны жить в нормальном мире. А построив какой-то другой, жить в нем тоже окажутся неспособны.

Россия оказалась «слабым звеном» того Старого Мира, который существовал до Первой мировой войны. Ее правительство прямо виновато в том, что революционные группы оказались в стране столь многочисленными, сильными и привлекательными для населения.

Правительство Российской империи уже в 1805 г. могло осуществить реформы, которые провело только в 1905-м. Оно даже после 1905 г. не хотело ничего менять и словно нарочно делало все, чтобы погубить собственную государственность. Эти люди могут вызывать симпатию своей высокой культурой, знанием языков, умом и личными качествами. Но они — главные виновники победы и «первой революции», и «первой гражданской войны», и «второй революции» 1917 г.

Очень может статься, что не будь Первой мировой, Россия, несмотря на патологическое бездействие правительства, смогла бы решить свои социальные проблемы. В этом случае в России в цивилизацию вошли бы не десять-двенадцать, а тридцать сорок процентов населения, в перспективе — и большинство. Это сделало бы Россию государством, где победа утопической революции почти невозможна. Не «слабым звеном», а одним из самых «сильных».

Мировая война стала детонатором взрыва в России — но не только. После нее по всей Европе и многим странам Азии прошла волна революций и гражданских войн.

Кто виноват в кошмаре Мировой войны, в ее чудовищных потерях, в ее зловещих последствиях? Те, кто ее организовывал и готовил — то есть правители Старой Европы. На руководителях всех пяти великих держав лежит не меньшая вина, чем на правительстве Российской империи. Эти люди решали задачи завтрашнего дня вчерашними средствами. В начале XX века они жили так, словно на дворе — даже не конец, а середина XIX-го. Мировая война стала для них способом не решать проблемы, а уходить от них. Они создали ситуацию, в которой революционная утопия смогла выйти на поверхность и стать фактором мировой политики. И потому они прямые виновники того, что исчезли Старая Европа, Старый Мир.

Мировая война не стала концом Вселенной и концом цивилизации. После нее было и есть много хорошего. Но после нее навсегда исчез Старый Мир — с пятью великими державами и Россией в их числе, великими империями, Европой как центром мироздания, культом науки и прогресса, с наивным восторгом по поводу рукотворных чудес. Можно долго спорить, хорошо это или плохо, но история пошла именно так.

В 1914 г. начался Апокалипсис Европы.

В 1917 г. началась Мировая Гражданская война.

О том, как она происходила — наши следующие книги.

Примечания

¹ Автор отдает себе отчет в условности самого термина «европейская культура». Норвегию и Португалию, Англию и Италию трудно рассматривать как единое целое. Речь может идти только об общих чертах культурного развития этого неоднородного региона.

² Впрочем, некоторые историки полагают, что только до Африканского Рога.

³ Свет Я. М. За кормой сто тысяч ли. — М.: 1960.

⁴ Акимушкин И. И. Следы невиданных зверей. — М.: 1966.

⁵ Большаков А. А. За столпами Геракла. Канарские острова. — М.: Наука, 1988.

⁶ Гуанчи имели счастье увидеть первый корабль испанцев в 1402 году.

⁷ Бартоломе де Лас Касас. История Индий. — М.: Наука, 2007.

⁸ Коллинз У. Лунный камень. — М.: АСТ, 2004, с. 6 (и другие издания).

⁹ Гашек Я. В деревне у реки Рабы… — Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.3. М.: Правда, 1966, с. 285.

¹⁰ Руднев В. В. Великобритания накануне XXI века. Европейский союз и процесс эволюции в Шотландии. — Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства. Сб. статей под ред. М. Ю. Мартыновой, Н. Н. Грацианской. — М., 2000.

¹¹ Черкасов П. П. Судьба империи. Очерк колониальной экспансии Франции в XVI–XX вв. — М.: Наука, 1983.

¹² Буссенар Л. Капитан Сорви-голова. — М.: АСТ, 2002 (и другие издания).

¹³ Киплинг Р. Ким. — М.: 1993 (и другие издания).

¹⁴ Wesel, U. Geschichte des Rechts. Von den Frühformen bis zur Gegenwart. — München, 2001.

¹⁵ Гашек Я. Суп для бедных детей. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т. 4. — М.: Правда, 1966., с. 60.

¹⁶ Гашек Я. Карл был в Праге. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.5. — М.: Правда, 1966, с. 141.

¹⁷ Гашек Я. Школа для сыщиков. // Там же, т. 5, сс. 135–136.

¹⁸ Kubin, E. Die Reichskleinödien, Ihr tausendjähriger Weg. — Wien und München, 1991.

¹⁹ Klein F. Deutschland von 1897/98 bis 1917. — Berlin, 1961, s. 10.

²⁰ Erinnern und urteilen. Band 3. — Stuttgart, 1980, s. 82.

²¹ Кадомцев Б. П. Профессиональный и социальный состав населения Европейской России по данным переписи 1897 года. — СПб, 1909.

²² Куропятник Г. П. Вторая американская революция. — М.: 1961.

²³ Слезкин Л. Ю. Испано-американская война 1898 г. — М.: 1956.

²⁴ Губер А. А. Филиппинская республика 1898 года и американский империализм. — М.: 1961.

²⁵ Елисеефф В., Елисеефф Д. Японская цивилизация. — Екатеринбург: 2006.

²⁶ Бутаков А. М., Тизенгаузен А. Е. Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах. — М.: 2002.

²⁷ Джером К. Джером Следует ли женатому человеку играть в гольф? \\ Джером К. Джером. Собр. Соч. в 2 т.т., том 1. — М.: 1957.

²⁸ Буровский А. М. Вся правда о русских: два народа в одном. — М.: 2009.

²⁹ Кучиньский М. Сельва. — М.: Мысль, 1976.

³⁰ Чехов А. П. Злоумышленник // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т.3. — М.: Худлитиздат, 1955, с.с. 360–364.

³¹ Булгаков М. А. Тьма египетская // Булгаков М. А. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. — М.: Правда, 1989, с. 524–546.

³² Чехов А. П. Злоумышленники // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т. 2. — М.: Худлитиздат, 1955, с. 310–314.

³³ Островский А. Н. Гроза \\ А. Грибоедов. Горе от ума. А. Сухово-Кобылин. Пьесы. А. Островский. Пьесы. — М, Худлит, 1974.

³⁴ Бланки Ж. Руководство к политической экономии. — СПб: изд-во Порошина, 1838.

³⁵ Паустовский К. Г. Повесть о лесах. — М., 1956.

³⁶ Пиленко А. А. Право изобретателя. — М.: Статут: 2008.

³⁷ Хикс Дж. В поисках институциональных характеристик экономического роста — В ж.: Вопросы экономики, 2008, № 8, с. 17.

³⁸ Джек Лондон Люди бездны \\ Джек Лондон, Собр. Соч. в 8 т.т., т 2. — М.: Правда, 1968.

³⁹ Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба. — М.: 2009.

⁴⁰ Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848 гг. — Ростов-на-Дону, 1999.

⁴¹ Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., т. 3, — М.: 1992.

⁴² http://www.calend.ru/event/4766/

⁴³ Новая история, т. 1, 1640–1789 гг. Под ред. Б. Ф. Поршнева. — М.: 1953.

⁴⁴ Лондон Джек. Люди бездны \\ Лондон Джек. Собр. Соч. в 8 тт., т. 2. — М.: Правда, 1968.

⁴⁵ Новая история, ч. 1, 1640–1870 гг., под ред. А. Л. Нарочницкого. — М.: 1978.

⁴⁶ Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М.: 1994.

⁴⁷ Диккенс Ч. Холодный дом. — М.: Худлит, 1956.

⁴⁸ Сергеев В. С. История Древней Греции. — М.: ОГИЗ, 1948.

⁴⁹ Конан-Дойл А. Затерянный мир. — М.: 1958 (и др. издания).

⁵⁰ Дозоров. Экспресс (Сибирская фантазия). — В ж.: Сибирские записки, 1916, № 1, сс. 34–35.

⁵¹ Тайлор Э. Б. Первобытная культура. — М.: Политиздат, 1989.

⁵² Уэллс Г. \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵³ Уэллс Г. Война миров \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵⁴ Ромер С. Зловещий доктор Фу Манчи. — М.: Деком, 1993.

⁵⁵ Коллинз У. Лунный камень. — М.: 1958.

⁵⁶ Уэллс Г. Война в воздухе \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 259.

⁵⁷ Уэллс Г. Предисловие к роману «Война в воздухе» \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т 14. — М.: Правда, 1964, с. 340–341.

⁵⁸ Джек Лондон. Алая чума \\ Полн. Собр. соч. в 23 тт., то 18. — М.: 2007.

⁵⁹ Корбетт Дж. Храмовый тигр. — М.: Дрофа, 1994. Корбетт Дж. Кумаонские людоеды. — М.: Географгиз, 1957. Корбетт Дж. Леопард из Рудрапраяга. — М.: Географгиз, 1958.

⁶⁰ Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь. — СПб: Типография Е. Евдокимова, 1892.

⁶¹ Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника оренбургской губернии \\ Аксаков С. Т. Собр. соч. в 5 тт., т. 5. — М.: Правда, 1966.

⁶² Толстой Л. Н. Анна Каренина. \\ Толстой Л. Н. Собр. соч. в 22 тт., т. 8. — М., Художественная литература, 1981.

⁶³ Макаренко В. П. Главные идеологии современности. — Ростов на Дону: Феникс, 2000.

⁶⁴ https://help.ubuntu.com/9.04/about-ubuntu/C/about-ubuntu-name.html

⁶⁵ Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007

⁶⁶ Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения. — М.: Мысль, 1988, сс. 137–405.

⁶⁷ Большой иллюстрированный энциклопедический словарь. — М.: Астрель, 2003.

⁶⁸ Льюис, С. Кингсблад, потомок королей. Рассказы. М.: Правда, 1989.

⁶⁹ Пьюзо М. Крестный отец. — Красноярск: 1990 (и др. издания).

⁷⁰ Уэллс Г. Киппс. В дни кометы. \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 7. — М.: Правда, 1964.

⁷¹ Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 73.

⁷² Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 82.

⁷³ Стейнбек Дж. Гроздья гнева. — М.: Эксмо, 2009 (и др. изд.).

⁷⁴ Бержерак, Сирано де. Иной свет. Государства и империи Луны. — СПб: 2002.

⁷⁵ Правда, «колумбиада» в романе Жюля Верна была построена на полуострове Флорида, не так уж далеко от современного космодрома им. Кеннеди. Правда, размеры и масса снаряда в романе соответствуют размерам и массе корабля «Аполлон-11», на котором трое (как и в романе) астронавтов за тот же, что у французского фантаста, срок облетели Луну и вернулись на Землю. Причем после приводнения «Аполлона-8» в Тихом океане моряки с авианосца «Йорктаун» приняли его экипаж на борт всего в нескольких морских милях от места, указанного у Жюля Верна. И, наконец, сегодня всерьез обсуждаются проекты доставки на орбиту некоторых грузов с помощью не ракет, а снарядов, выстреливаемых из специального орудия.

⁷⁶ Правда, сегодня антигравитация — уже не столько фантастика, сколько проблема, над которой ученые всерьез размышляют, пусть даже дальше размышлений дело пока не идет.

⁷⁷ Черняк А. Я. Николай Кибальчич — революционер и ученый. — М: 1960.

⁷⁸ Толстой А. Н. Аэлита. — М.: 1987 (и др. изд.).

⁷⁹ Циолковский К. Э. Исследование мировых пространств реактивными приборами (дополнение к I и II частям труда того же названия). Калуга, Коровинская, д. № 61, К. Э. Циолковскому. Издание и собственность автора. Цена 15 коп. — Калуга: тип. С. А. Семенова, 1914, 16 с.

⁸⁰ Вивисекция — проведение хирургических операций над живым животным (или человеком) с целью исследования функций организма (либо извлеченных отдельных органов), изучения механизмов действия лекарственных средств, разработки методов хирургического или же в образовательных целях.

⁸¹ Уэллс Г. Остров доктора Моро \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., то. 1. — М.: Правда, 1964 (и др. изд.).

⁸² Беляев А. Р. Романы. Повести. Рассказы \\ Библиотека всемирной литературы. — М.: Эксмо, 2008 (и др. изд.).

⁸³ Конан-Дойл А. Встать на четвереньки \\ Конан-Дойл А. Перстень Тота. — М: Клуб семейного чтения, 2007(и др. изд.).

⁸⁴ Федоров Н. Ф. Философия общего дела. — М.: Эксмо, 2008.

⁸⁵ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 410.

⁸⁶ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях. // Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 412.

⁸⁷ Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории. — Paris, 1977.

⁸⁸ http://www.rfi.fr/acturu/articles/111/article_2677.asp

⁸⁹ Мор Томас. Утопия. — М.: «Academia», 1935.

⁹⁰ Кампанелла Томмазо. Город Солнца. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947.

⁹¹ Сен-Симон А. Избранные сочинения, тт. 1–2. — М.-Л.: 1948.

⁹² Дюринг Евгений. Еврейский вопрос, как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру. Перевод (с последнего, пятого, издания) Виктора Правдина. — М.: 1906.

⁹³ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 1952.

⁹⁴ Луи П. История социализма во Франции. Перевод с французского. 2-е изд. — М.: 1906.

⁹⁵ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 2008.

⁹⁶ http://www.b52b.ru/iipipjY.htm

⁹⁷ Штирнер М. Единственный и его собственность. Пер. с нем. Б. В. Гиммельфарба, М. Л. Гохшиллера. — СПб: Азбука, 2001.

⁹⁸ Бакунин М. А. Принципы революции. М. Bakunine. Oeuvres. — Paris: 1895, vol. I.

⁹⁹ Прудон П.-Ж. Что такое собственность. — Лейпциг-СПб: 1907, с. 140.

¹⁰⁰ Кропоткин П. А. Этика. — М.: 1921, с. 86.

¹⁰¹ Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. — М.: Наука, 1972.

¹⁰² Веллер М. И. Махно. — М.: 2008.

¹⁰³ Бакунин М. А. Исповедь \\ М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем. 1828–1876. Т. 4. — М.: 1935.

¹⁰⁴ Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т. I. Государственность и анархия. — Пг.: Голос труда, 1919.

¹⁰⁵ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т 4, с. 524.

¹⁰⁶ http://www.peoples.ru/family/children/marx/

¹⁰⁷ Маркс К. Капитал. — М.: 2009.

¹⁰⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: Политиздат, 1980.

¹⁰⁹ Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей. Первая половина XIX в. — М.: 1976, с. 341.

¹¹⁰ Там же.

¹¹¹ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: 1980.

¹¹² Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. — М.: 1985.

¹¹³ Маркс К., Фридрих Э. О колониализме. [Сборник]. 7-е изд. — М.: Прогресс, 1978.

¹¹⁴ Diplomatie History of Eighteenth Century. — London: 1969, s. 114.

¹¹⁵ Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. — Пг.: 1920, с. 132.

¹¹⁶ Седов А. Д. К истокам тоталитарного сознания \\ Тоталитаризм как исторический феномен. — М.: 1989, с. 158.

¹¹⁷ По крайней мере, христиане приписывали альбигойцами именно такие воззрения и поведение, что и ббыло зафиксировано официальной историографией. Сегодня об учении альбигойцев известно значительно больше, однако Маркс мог представлять их себе исключительно такими.

¹¹⁸ Эко У. Имя розы. — М.: 1996

¹¹⁹ Шафаревич В. Р. Социализм как явление мировой истории. — М.: 1991.

¹²⁰ Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: 1989.

¹²¹ Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Под ред. Д. Рязанова. Кн. 3. — М.-Л.: 1927.

¹²² Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. — М.: 1956.

¹²³ К. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — М.-Л.: 1927–1931.

¹²⁴ http://lib.aldebaran.ru/author/volodskii_i/.

¹²⁵ Гринвуд Д. Маленький оборвыш. — М., Детгиз: 1956.

¹²⁶ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3. — М.: 1957, с. 147.

¹²⁷ Шамбаров В. Е. Государство и революция. — М.: 2001.

¹²⁸ Лебедев С. В. Русские идеи и русское дело: национально-патриотическое движение в России в прошлом и настоящем. — СПб: 2007.

¹²⁹ Агафонов (Глянцев) А. М. Записки бойца Армии теней. — СПб: 1998.

¹³⁰ http://ru.wikipedia.org/wiki/Парижская_коммуна.

¹³¹ Токвиль, А. де. Демократия в Америке. — М.: Прогресс, 1994.

¹³² Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов. — М.: 1912.

¹³³ Прокофьев В. А. Желябов. — М.: 1965.

¹³⁴ Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. — М.: 1928.

¹³⁵ Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация. Ред. Е. Л. Рудницкая. — М: 1997.

¹³⁶ Кравчинский С. М. Смерть за смерть — Пг.: 1920.

¹³⁷ Московские ведомости от 11 марта 1881, № 70, с. 3.

¹³⁸ Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. — Париж: 1933.

¹³⁹ Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах. — М.: Терра-Тегга, 1991, т. 12, с. 618 (Репринтное издание Общества для Научных Еврейских Знаний и изд-ва Брокгауз-Ефрон).

¹⁴⁰ Гессен Ю. И. История еврейского народа в России в 2 тт. — Л.: Тип. кооп. об-ва, 1927, т. 2, с. 217.

¹⁴¹ «Народная воля» от 5 февраля 1881 г.

¹⁴² Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея. В 3 тт. — Париж: б/изд-ва, 1933, т. 2, с. 156.

¹⁴³ Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. — М.: 1909.

¹⁴⁴ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; сс. 21–22; с 27; с. 31; с. 62.

¹⁴⁵ Там же, с.87.

¹⁴⁶ Алданов М. Сталин. \\ В ж.: Простор, 1994, № 4.

¹⁴⁷ Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — СПб.: 1991, с. 63.

¹⁴⁸ Ленин В. И. ПСС, т. 14. с. 118.

¹⁴⁹ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; с 21–22; с. 27; с. 31; с. 42.

¹⁵⁰ Ленин В. И. ПСС, т. 9, с. 338.

¹⁵¹ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. — М.: 1970, с. 154.

¹⁵² Авторханов А. Загадка смерти Сталина. — М.: 1992, с. 23.

¹⁵³ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Том 3. — М.: 1970, с. 177.

¹⁵⁴ Буровский А. М. Евреи, которых не было. Книга 1. — М.: АСТ, 2004.

¹⁵⁵ Куприн А. И. Тост \\ Куприн А. И. Собр. соч. в 6 тт., т 4. — М.: 1958.

¹⁵⁶ Горький М. Челкаш \\ Горький М. Избр. соч. — М.: 1986.

¹⁵⁷ Эренбург И. Г. Трубка солдата. — Киев: 1922.

¹⁵⁸ Толкиен Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно. — М.: 1992.

¹⁵⁹ Бабель И. Конармия. — М., 1992.

¹⁶⁰ Алексеев В. Павел Филонов. «Крестьянская семья». — В ж.: Семья и школа, 1989, № 4, с. 64.

¹⁶¹ Кара-Мурза С. А. Евреи, Диссиденты, Еврокоммунисты. — М.: 2004.

¹⁶² Кара-Мурза С. А. Манипуляция сознанием. — М.: 1991.

¹⁶³ Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. — Франкфурт: Посев, 1988, с. 12.

¹⁶⁴ Даты даются по «новому стилю» — то есть по григорианскому календарю, который был тогда принят во всем мире, кроме Российской империи.

¹⁶⁵ Имеется в виду Эдуард Грей (1862–1933), виконт Фаллодон, британский государственный деятель и дипломат, в 1905–1916 гг. — министр иностранных дел Соединенного Королевства.

¹⁶⁶ Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

¹⁶⁷ Толстой А. Н. Сестры // Толстой А. Н. Собр. соч. в тт., т. III. — М.: Советский писатель, 1951, сс. 133–134.

¹⁶⁸ Линия — мера длины, равная либо 1/12 доле (малая линия), либо 1/10 (большая линия) доле дюйма (2,54 мм). Калибр оружия измеряется в больших линиях. Таким образом, 4,2 линии — это 2,54 V 4,2 = 10,67 мм.

¹⁶⁹ Одна из удивительных особенностей психологии военных: летчики в 1916 г. не были наказаны за свое фантастическое разгильдяйство. У современных военных их поступок тоже вызывает полное понимание и принятие. А что? Люди сделали дело, пора расслабиться…

¹⁷⁰ Быстров А. А. Энциклопедия самоходных орудий (рукопись), с. 1.

¹⁷¹ Быстров А. А. Энциклопедия танков. 1916–1945. — М.: ОЛМА, 2000.

¹⁷² Почему-то считается, что Максим — француз, и ударение в его фамилии ставится на последний слог. Это неверно. Максим — американец, и ударение делается на первом слоге.

¹⁷³ Большая Советская энциклопедия. Изд. 3-е. т. 19, с. 9. — М: Советская энциклопедия, 1973. Т. 19, с. 9. Статья «Отравляющие вещества».

¹⁷⁴ Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. — М.: 2008.

¹⁷⁵ Уэллс Г. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь. — М.: Правда, 1976.

¹⁷⁶ Олдингтон Р. Смерть героя. — М.: 1980.

¹⁷⁷ Олдингтон Р. Все люди — враги. — Киев: 1956.

¹⁷⁸ Город Тарту в современной Эстонии — не что иное, как немецкий Дерпт, где Александр I в 1806 г. открыл университет; немцы составили основную массу его преподавателей даже в XX в. А вообще-то город Тарту основан русским князем Ярославом в 1024 г. и назван Юрьевом по крестильному имени князя Юрия — Ярослава. Эстонцы, правда, рассказывают, будто Ярослав взял штурмом эстонский город Тарпату. Русские летописи про Тарпату умалчивают, но что у одного города возникло сразу три имени — факт.

¹⁷⁹ Богданов И. Генрих Шлиман: торжество мифа. — М.: 2008.

¹⁸⁰ Клейн Л. С. Бесплотные герои. — СПб: 1994.

¹⁸¹ Военнопленные периода Первой мировой войны // Северная энциклопедия. — М.: Европейские издания; Северные просторы. 2004, сс. 156–157.

¹⁸² Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. — М.: 1982.

¹⁸³ Зуров А. Б. Древний путь. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987.

¹⁸⁴ Клейн Л. С. Перевернутый мир. — СПб: 1992.

¹⁸⁵ Ленин В. И. Крах II Интернационала // Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26. — М.: 1972, с 218.

¹⁸⁶ Там же.

¹⁸⁷ Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. — М.: Бином, 2007.

¹⁸⁸ Рафальский Сергей. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 49

¹⁸⁹ Там же, с. 39.

¹⁹⁰ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 30. — М.: 1975, сс. 306–328.

¹⁹¹ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 227.

¹⁹² Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹³ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹⁴ Солженицын А. И. «Русский вопрос» к концу XX века. // Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Рассказы. Крохотки. Публицистика. — Екатеринбург: 1999, с. 741.

¹⁹⁵ Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том первый. Выпуск первый. — Paris: 1921, с. 54.

¹⁹⁶ Рафальский С. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 52

¹⁹⁷ Государственная дума Российской империи. 1906–1917. Энциклопедия. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2008, с. 108.

¹⁹⁸ Так и в Московии Земский Собор иногда избирался меньшинством населения, голосами жителей только одной Москвы и ее окрестностей — но считался полноценным Земским собором — то есть Собором всей русской земли.

¹⁹⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 49. — М.: Политиздат, 1954, с. 14.

²⁰⁰ Цвейг С. Пломбированный вагон // Цвейг С. Звездные часы человечества. — М.: 2006.

²⁰¹ Русская воля. 15 июня 1917.

²⁰² Живое слово. 11 июня 1917.

²⁰³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 года: Протоколы и материалы / Под общ. ред. и с предисл. П. Ф.Куделли; подгот. к печати Г. Л. Шидловский. — М.-Л.: 1927, с. 29.

²⁰⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд. т. 41. — М.: 1971, с. 8.

²⁰⁵ Волков О. В. Погружение во тьму. Из пережитого. — М.: Советская Россия, 1992, с. 27.

²⁰⁶ Мне часто приходится слышать рассуждения о необходимости «национального примирения», и что «должны же были дворяне понимать правду народа». Перейдем же от общего к частному: пусть мне объяснят, какую такую «народную правду» должен был постигнуть муж этой женщины, папа убитых девочек, и каким конкретно способом он должен был бы примиряться с матросами, зверски убившими его семью.

²⁰⁷ Гюго В. Девяносто третий год. — М.: Политиздат, 1956.

²⁰⁸ Полицмейстером был отец Екатерины Михайловны, жены старого друга нашей семьи, Александра Владимировича Плетнева. Одаренная певица (меццо-сопрано), она пела с Собиновым, но после переворота о сцене не могло быть и речи. Екатерина Михайловна вынуждена была отказаться от сцены, скрываться в глуши вместе с мужем-лесоводом. Читая это место у Надежды Мандельштам, не могу отделать от мысли — а не был ли это Михаил Владимирович Римский-Корсаков, папа этой достойной женщины?

²⁰⁹ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 11.

²¹⁰ Там же.

²¹¹ Там же, с. 12.

²¹² Там же, с. 11.

²¹³ Там же, с. 130.

²¹⁴ Там же, с. 119.

²¹⁵ Булгаков М. А. Белая гвардия. — Баку: 1988, с. 5.

²¹⁶ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 12.

²¹⁷ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 690.

²¹⁸ Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — М.: Книга, 1991, с. 446.

²¹⁹ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 3.

²²⁰ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 186.

²²¹ Суханов Н. Н. Записки о революции, т. 1. — Берлин-Пг.-М.: 1922, с. 41.

²²² Суханов Н. Н. Записки революции, т. 2 (книги 3–4). — М., Политиздат: 1991.

²²³ Церетели И. Г. Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917–1918. — М.: 2007.

²²⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 32, с. 362.

²²⁵ Газета «Известия» тогда посвятили его смерти с десяток заметок, но фамилия каждый раз писалась по-разному — Аснин, Астин, Аскина, Бог весть, как его звали. Но по Выборгской стороне поползли слухи, будто дачу Дурново разгромили, что один из анархистов в знак протеста застрелился, нет, расстрелян, нет, поднят на штыки. Тело Асина, обложенное льдом и накрытое черным знаменем, лежало во дворе дачи, рядом стоял почетный караул, собирались толпы. Заводы пригрозили забастовкой. С превеликим трудом властям удалось вытребовать труп для вскрытия — с обещанием обнародовать результаты. Вот они: пуля попала в правое плечо, вышла через левое, порвав легкие. При этом, как писали в газете, «фотографии с трупа Аснина производят гнетущее впечатление. На спине имеется татуировка такого циничного свойства, что криминалисты говорят о полной вероятности того, что убитый долго жил в среде уголовных преступников». В кармане обнаружилось письмо из Сибири от приятеля — тот писал, что сидит за разбой и просил помочь с освобождением, поскольку теперь тоже «политический»: «вошел в группу федерации анархистов», Но так или иначе, а павший герой был похоронен с почестями.

²²⁶ Знаменский О. Н., Июльский кризис 1917 г. — М.-Л.: 1964

²²⁷ Интересная судьба. В ходе октябрьского переворота он принимал участие в подавлении так называемого похода Краснова — Керенского на Петроград, участвовал в боях в Москве, был избран в Учредительное собрание, на заседании которого в ночь на 6 января 1918 г. огласил декларацию об уходе большевистской фракции. Затем назначен комиссаром Морского Генерального штаба, весной 1918 г. стал заместителем наркомвоенмора Троцкого. В июне 1918 г. по поручению Совнаркома топил Черноморский флот. С июля — член Реввоенсовета Восточного фронта, с августа — командующий Волжской военной флотилией, осенью стал членом Реввоенсовета Республики. Не повезло: по Новый год был взят в плен британскими моряками после неудачного похода миноносца «Спартак» на столицу Эстонии — Таллин. Пять месяцев провел в лондонской Брикстонской тюрьме, после чего был обменян на группу арестованных граждан Британии. Сразу же назначен командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, участвовал в обороне Царицына (1919) и высадке десанта в иранском порту Энзели (1920). С июня 1920-го по март 1921-го являлся командующим Балтийским флотом.

Затем по велению партии сменил военную карьеру на дипломатическую — полпред СССР в Афганистане, Эстонии, Болгарии, Дании, А в 1938 г. стал невозвращенцем, обосновался в Париже, опубликовал знаменитое «Открытое письмо Сталину», после чего был убит агентами НКВД. Путь революционера…

²²⁸ Базанов С. Н. Феномен братания в Первой мировой войне. // Новые научные направления. 2003/2004. — М.: РОССПЭН, 2005, с. 287–301.

²²⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 40. — М.: 1970, сс. 8–9.

²³⁰ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³¹ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³² Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. — N.-Y: Изд. имени Чехова, 1953, с. 129–131.

²³³ Плеханов Г. В. Год на родине. Том II. — Париж: 1921, с. 267.

²³⁴ Арутюнов А. А. Ленин. Личностная и политическая биография. Том I. — М.: 2002, с 212.

²³⁵ Суханов Н. Записки о революции. Том 7, кн. 1. — Париж: 1923, с. 235.

²³⁶ Садуль Ж. Записки о большевистской революции. — М.: Книга, 1990.

²³⁷ Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959.

²³⁸ Рид Д. Десять дней которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959, с. 58.

²³⁹ Малинин Н. Вступление // Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского Кремля. — М.: Столица, 1995, с. 9.

²⁴⁰ Скобов А. В. История России. 1917–1940. — СПб: Иван Федоров, 2001.

²⁴¹ Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть. — Париж: 1953.

²⁴² Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского кремля. — М.: Столица, 1995, с. 41.

²⁴³ Соломон Г. А. Среди красных вождей. Т. 1. — Париж: 1930, с. 15.

Часть IV

Начало апокалипсиса

Скоро ад вырвется на поверхность Земли!

(П. Н. ТКАЧЕВ)

Глава 1. Катастрофа. Кто делал и кто не делал революции

Сбылась бессмысленная мечта террористов.

(А. и Б. Стругацкие)

Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы.

(Ф. М. Достоевский)

К началу 1917 г. революции в России хотят все — чуть ли не члены самой императорской фамилии. Конечно же, не массового смертоубийства и уж тем более не советской власти. но конца царизма — хотят. Армия просто не может оказаться в стороне от событий. И не оказывается.

Волею неисповедимой исторической судьбы основную роль в революциях 1917 г. сыграли матросы Балтийского флота и части Петроградского гарнизона. Потому что накапливались в столице или поблизости? И поэтому тоже, но не только. После Моонзундского сражения 1915 г. Балтфлот почти не участвовали в боевых действиях, стоял грозной защитой Петрограда. Кстати, противник за всю войну ни разу даже не сунулся к Питеру. Видимо, защита все же была и вправду грозная.

Матросы получали не очень плохое довольствие, в увольнительные ходили часто и не в худшие места: городки Прибалтики, Кронштадт, Петербург. Но не воевали. У этих людей был не очень высокий образовательный уровень, но много возможностей читать агитационную литературу любых партий. Особенно много среди них было сторонников анархистов и левых эсеров. Злые языки говаривали, что в анархистах их привлекает идея безвластия, а у эсеров — идея терактов.

Части Петроградского гарнизона, до 120 000 человек, не сменялись по крайней мере год. Что произошло? Набрали крестьянских парней в армию, поставили в теплых казармах с приличным пайком и к тому же в столице. Петербург они видели бы разве в кино да на картинке, а теперь вот могли гулять по улицам Питера довольно часто — отпускали их раз в неделю.

Естественно, солдатики совершенно не намеревались менять эту безопасную, спокойную жизнь на кромешный ад обстрелов и атак на фронте. А проклятые царские сатрапы стали планировать перевести их на фронт! Сразу стало окончательно ясно: Россией управляют враги народа и эксплуататоры, пора делать революцию!

А тут еще наложилось событие такое же «важное»: в булочных возникли перебои со свежими белыми булками. О «нехватках хлеба» как причине февральской революции в СССР писалось очень много. В фильмах производства 1936 г. вообще показано, как жители Петрограда валяются на улицах, умирая от голода: по карточкам дают полфунта хлеба. (то есть двести двадцать пять граммов), потом четверть фунта… осьмушку… Вот и лежат на улицах умирающие.

По сему поводу должен сообщить всем читавшим, учившимся и смотревшим: никакой нехватки хлеба не было. Вообще. Не было даже нехватки белых булок — так называемых французских. Как продавались они в каждой булочной, так и продолжали; как стоили пятак, так и продолжали.

Единственное, что произошло: два дня подряд привозили мало белой муки. Не совсем ее не стало, а меньше прежнего, и притом не навсегда, а временно; чуть меньше обычного — и только. В результате французские булки продавались (о, ужас!) вчерашние, чуть ли не черствые. Серьезная причина для революции.

Нет-нет! Разумеется, причина не во французских булках, даже не в плохом подвозе пшеничной муки. Дело в том, что в стране сложилась революционная ситуация. Вождь мирового пролетариата, Владимир Ульянов, так определял ее: «Когда верхи не могут управлять по-старому, когда низы не желают жить по-старому».^{185}

Сказано хорошо, но несколько неопределенно. Действительно: почему верхи вдруг уже не могут управлять по-старому, а низы не желают по-старому жить? Почему именно в этот момент?

Самая распространенная точка зрения: «усиливаются, больше обычного, страдания и лишения широких народных масс».^{186} Эта точка зрения была в СССР традиционной; она хорошо объясняла, как правильно и вовремя большевики делали революцию. Однако она принципиально и полностью неверна.

В 1789 г. французские простолюдины были самыми богатыми простолюдинами в Европе. А парижские лавочники — самыми богатыми простолюдинами во Франции. Тем не менее, именно они-то и начали Французскую революцию, которую у меня не достанет душевных сил назвать «великой».

Так же точно в 1917 г. российское простонародье уж по крайней мере не голодало. Подданный Российской империи 1917 г. даже в условиях войны жил лучше, чем в 1907-м, а тем более — в 1897 г. И тем не менее.

В чем же дело?

В том, что у революций есть своя закономерность, свой спусковой крючок. Они происходят там и тогда, когда соблюдается важнейшее психологическое условие: люди живут все лучше и лучше, ждут дальнейшего улучшения — а их ожидания не сбываются. Об этом тоже написано не раз, но — увы! — не для массового читателя.^{187}

XIX столетие стало веком сплошных революций потому, что было временем стремительного улучшения жизни. В XVII–XVIII вв. люди обитали в мире, где каждое поколение живло примерно так же, как предки. Люди XIX века привыкли, что год от года, буквально на глазах, жить становится все интереснее, удобнее, приятнее, безопаснее. Если на пути этих непрерывных улучшений возникала остановка — она воспринималась как чудовищная несправедливость, в которой обязательно кто-то персонально виновен.

Российская империя начала XX века изменялась с невероятной скоростью. Мало рукотворных чудес науки и техники: с 1905 г. в стране появился какой-никакой, но парламент — Государственная дума. Все подданные были уравнены — хотя бы формально; крестьяне перестали быть сословием неравноправным. В прессе свободно обсуждалось то, что было под запретом десятилетия и века.

Люди ждали, что дальше будет только лучше: богаче, справедливее, свободнее. А тут война. Естественно, во время войны и материальные условия жизни ухудшаются, и быт солдата в самой комфортабельной казарме хуже, чем дома. Не говоря об ограничениях свободы (еще раз скажу — до чего же прав был Столыпин!).

Конечно, ухудшение условий жизни можно пережить и без бунтов да революций — если видеть в этих ухудшениях смысл и доверять своему правительству. Но правительству в Российской империи давно и никто не доверял, а смысла в войне не видели по крайней мере 70 % населения, в том числе 90 % участвовавших в войне солдат.

Конечно, революции в конце концов грянули и в других странах Европы — но позже, чем в России и чаще всего — под влиянием событий в России. Это произошло потому, что в России слишком долго не проводили необходимых изменений. В России меньше верили правительству. В России революционная пропаганда больше действовала на людей. В России слишком многие жили вне цивилизации.

Стали черствыми французские булки? А чем этот предлог хуже другого?

В декабре 1916-го — январе 1917 гг. бастовали и «протестовали» до 700 000 человек по всей России, особенно в Москве и Петрограде.

23 февраля 1917 г. на улицах Петрограда появляются взволнованные толпы. Выкрикиваются лозунги: «Долой!», «Конец войне!» и «Свергнем царское правительство!». То есть люди выбрасывают политические лозунги, а вовсе не требуют свежих французских булок.

Этим пользуются агитаторы. Родственники (которых, увы, уже нет на этом свете) рассказывали мне, как, несмотря на строгие запреты, бегали «смотреть революцию». Как конные казаки пытались преградить дорогу толпе, прущей к Зимнему дворцу, как агитаторы с красными бантами, присев от напряжения, обеими руками наводили револьверные стволы на казаков. Выстрелы, огонь, страшный крик толпы, скачущие всадники, блеск обнаженных сабель, кровь на мостовой, Любители такого рода зрелищ могут радоваться.

Ситуация выходит из-под контроля стремительно. Население Петрограда не хочет подчиняться правительству — и не подчиняется, хоть ты тресни!

Солдаты гарнизона? Они не мешают восставшим толпам, они сочувственно слушают. Не все они такие уж страшные враги царизма, тем более — не все убежденные эсеры и коммунисты, но ведь на фронт не хочется никому, 27 февраля к восстанию примкнуло до 70 000 солдат Петроградского гарнизона. Они захватывают Арсенал, раздают восставшим рабочим до 40 000 винтовок.

Еще 25 февраля командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Сергей Семенович Хабалов (1858–1924) получил грозный царский приказ: «Завтра же прекратить в столице беспорядки». 26 февраля он, опираясь на снятые с фронта «надежные» войска, рапортовал: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно». Вечером того же дня он приказывает стрелять в демонстрантов. Убито больше сорока человек. А 28 февраля Хабалова уже арестовывают — «надежные» войска переходят на сторону восставших, а немногих оставшихся верными правительству разоружают.

Так «произошло то, что обычно называют революцией, но что не было ею. Революция началась после падения монархии, а самодержавие самосильно рассыпалось во прах».^{188} Говоря попросту, «…стихийно обрушилась, словно источенный термитами деревянный дом, внешне могучая империя наша…».^{189}

Что характерно: никто не ожидал такого поворота событий. Никто не готовил падения «источенного термитами дома».

— Это что, бунт?! — вскричал Николай II 23 февраля 1917 г.

— Нет, ваше величество, это революция, — почтительно ответили ему.

Придворные хотя бы поняли, что это начало революции. Вот большевики были куда менее проницательны.

Буквально за два месяца до Февральской революции Ленин встречается со швейцарскими социал-демократами. Слова его вроде и оптимистичны, но скорее в отдаленной перспективе: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».^{190}

«Накануне революции большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания», — полагал историк-большевик Михаил Николаевич Покровский (1868–1932), а уж он-то многое знал и очень обо многом мог судить.

Так же не готовы к событиям и другие партии:

— Что за дурацкий бунт?! Нет и не может быть никакого бунта, — поморщился лидер кадетов Милюков, когда ему доложили о событиях 23 февраля 1917 г.

«Нет и не будет никакой революции, движение в войсках идет на убыль, и надо готовиться к долгому периоду реакции», — говорил другой кадет, Петр Петрович Юренев, 25 февраля 1917 г. (в июле-августе он станет министром путей сообщения во Временном правительстве).

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими», — признавался эсер (и писатель) Сергей Дмитриевич Масловский-Мстиславский (1876–1943).

«Революция ударила как гром с неба и застала существующие общественные организации врасплох», — это слова еще одного эсера, Владимира Михайловича Зензинова (1880–1953).

— Не иначе, жиды придумали, — пожимал плечами князь Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918), крайний националист и антисемит (действительно — куда же без «жидов» в государстве российском).

В общем, «ни одна партия не готовилась к перевороту… То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции», — признавался меньшевик, экономист и публицист Николай Николаевич Суханов (настоящая фамилия Гиммер; 1882–1940).

И даже когда стало понятно, что это революция, а не случайный кратковременный бунт, события оставались грозно-непонятными даже для самых активных участников. «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет», — произнес кадет Павел Николаевич Милюков (1859–1943), принимая Министерство иностранных дел в 1917 г.

О революции много говорили все предшествующие годы, но когда она грянула — к ней оказались совершенно не готовы. Никто.

Потом победители в Гражданской войне начнут рассказывать, как они планировали события, как вели агитацию в массах и как у них все получилось. Как «революционная инициатива масс была подхвачена большевиками».^{191} Но это будет поздняя и не очень умная попытка привязать себя к уже произошедшему.

У Февральской революции 1917 г. не было организатора. У начавшего заваливаться строя не оказалось защитников.

27 февраля начались первые забастовки. К 1 марта прошли уже массовые забастовки и демонстрации, участвовало до 128 000 человек. Казаки хранили нейтралитет и не стали разгонять толпу. Взбунтовалась рота лейб-гвардии Волынского полка; части, верные и не верные правительству, вяло перестреливались через Неву.

Ширина Невы между стрелкой Васильевского острова и Троицким мостом — около 900 м. Расстояние убойного выстрела из винтовки — 1700 метров; прицельного — 500–800 м. Значит, стрельба была чисто бутафорская — палили в белый свет, как в копеечку; то ли показывали начальству рвение, то ли просто хотелось пострелять.

Еще многое можно сделать — но тем, кто делает, отчаянно мешают, в том числе члены царской семьи. Вот командир гвардии Преображенского полка полковник (впоследствии — генерал от инфантерии, один из лидеров Белого движения) Александр Павлович Кутепов (1882–1930) с двумя тысячами людей, при двенадцати орудиях и с большим количеством пулеметов занял Зимний. И тогда великий князь Михаил Александрович потребовал немедленно «очистить» дворец — ведь если начнется бой, могут пострадать культурные ценности, Отряд Кутепова перешел в Адмиралтейство, но морской министр — герой-артурец, генерал-адъютант, адмирал Иван Константинович Григорович (1853–1930) — умолял его удалиться, потому что тоже боялся боя и штурма: могла пострадать его квартира. Кутепов хотел утвердиться в Петропавловской крепости, Но военный министр, генерал от инфантерии Михаил Алексеевич Беляев (1863–1918), плача навзрыд, приказал отряду разойтись.

Именно так «пали последние бастионы царизма: Петропавловская крепость, Зимний дворец».^{192} Под рыдания царских министров и великих князей.

Конечно, в окрестностях Петрограда еще много войск, в том числе верных правительству! Но «попытка царя организовать карательную экспедицию во главе с генералом Н. И. Ивановым потерпела крах».^{193}

Официальный советский справочник не хочет сообщить подробностей. Но у нас нет причин не сделать этого. Генерал-адъютант, генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов (1851–1919), очень близкий к семье царя человек (Николай II считал его своим личным другом). 27 февраля император назначил его главнокомандующим войсками Петроградского военного округа с чрезвычайными полномочиями и с подчинением ему всех министров. 28 февраля Иванов с эшелоном Георгиевского батальона выехал из ставки в Могилеве в Царское Село для охраны монаршей семьи: царица сидела у постели заболевших великих княжон и цесаревича. В ночь на 2 марта навстречу Иванову на станцию Вырица прибыл командированный начальником Генерального штаба, генерал-майором Занкевичем, полковник Доманевский, доложивший ему обстановку в Петрограде — прошли слухи, что толпа собирается напасть на дворец. Узнав об этом, Иванов отказался от активных действий и 3 марта отправился назад в Могилёв. Так «друг» царя, генерал Иванов защищал семью своего государя, которому присягал.

В окрестностях Петрограда стояли два учебных пулеметных полка — 20 000 человек, подготовлявших пулеметные команды для действующей армии. Узнав о событиях в столице, генералы повели своих людей не в город, а подальше от него, чтобы «в случае чего» их не бросили на усмирение взбунтовавшихся.

Как объяснить поступки министров и генералов, которые не хотят подавлять революцию — боятся за полотна Сезанна или, того лучше, за сохранность собственной квартиры? Как назвать генерала Иванова? Что это: трусость? зоологический эгоизм? патологическая тупость? Во всяком случае, было так — при первых же сполохах революции, первые лица государства проявили полный паралич воли.

Могу предложить одно объяснение: все эти лица попросту не знали, за что им воевать. Получается, вести военные действия попросту не за что. И не за кого — это сегодня царя и царскую семью начали судорожно любить. Но в начале XX века никто не проявлял особенно верноподданнических чувств. Все знали, что великие князья — никакие не патриоты, что они воры и презирают свой народ да и самих себя (а что — вор и подонок может уважать себя? каким образом?). Все знали, что царскую власть не уважает никто, что даже рьяные монархисты хотели бы на престоле другой династии.

Этот фон делал защиту рушащегося строя очень трудной.

Да и сам царь вел себя поразительно неуверенно. Много лет он категорически настаивал на том, что самодержавная неограниченная власть — это «завет предков» и «Божье предначертание». С упрямством, которого хватило бы на все поголовье ослов Российской империи, он не хотел поступиться даже самой ничтожной толикой власти. Но едва его трон стал валиться всерьез — он даже не попробовал его удержать, не стал бороться за этот самый «завет предков». С «окаменелым нечувствием» подписывал этот человек одно отречение за другим, «сдавал Россию, будто эскадрон сдавал».^{194}

Почему? События вышли из-под контроля, и он, слабый человек, пошатнулся? Или в глубине души и он, по обязанности сопротивляясь изо всех сил, не имел ничего простив революции? В конце концов, ведь царей воспитывали на тех же образцах, включая братьев Гракхов и «героев Французской революции».

А тут еще ближайшие к Николаю II генералы, члены его свиты заявляют: надо отречься от престола. Ждут отречения. Особенно сильное впечатление на императора произвел переход его личного конвоя на сторону восставших.

28 февраля Николай II утратил связь со Ставкой, а проехать в Царское село не смог. 1 марта он прибыл во Псков, где находился штаб главнокомандующего армиями Северного фронта генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Николая Владимировича Рузского (1854–1919). Полная неопределенность, и все окружение — за отречение.

2 марта около 15 часов он отрекается от престола в пользу сына, при регентстве великого князя Михаила Александровича. К вечеру приезжают делегаты Государственной думы — член Государственного совета Александр Иванович Гучков (1862–1936) и националист и монархист (!) Василий Витальевич Шульгин (1878–1976). При них царь пишет еще одно отречение, за себя и а сына.

Само по себе отречение было совершенно незаконным: император отрекался от престола от своего имени и от имени цесаревича Алексея не в пользу Государственной думы или народа, а в пользу брата Михаила.

Отречение вообще не предусмотрено Законом о престолонаследии. Сперва надо бы изменить закон, а потом уже и отрекаться, Но времени нет!

Согласно законам Российской империи, опекун, а именно таковым государь являлся по отношению к сыну, не мог отказаться за наследника от его прав до достижения им совершеннолетия. Не мог Николай II отречься от имени сына, не попирая законов своего же собственного государства.

Более того. Никакого Манифеста от отречении не было. В мартовских газетах 1917 г. был опубликован Манифест, начинавшийся словами: «Мы, Божией Милостию Николай Второй…». Но это подлог. Николай II написал не Манифест, а телеграмму в Ставку — начальнику штаба, генерал-адъютанту, Генерального штаба генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву (впоследствии — создатель и Верховный руководитель Добровольческой армии, активный участник Белого движения; 1857–1918).

«Ставка

Начальнику Штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными Нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

г. Псков

2-е марта 15 час.____мин. 1917 г.

(Николай»)

Незаконность отречения очевидна всем, однако оно всех устраивает.

Гучков и Шульгин просят Николая II подписать два последних указа: о назначении князя Георгия Евгеньевича Львова (Рюриковича, кстати, чей род подревнее Романовых будет; 1861–1925), члена Московского комитета партии «прогрессистов» (ранее, с 1905 г., состоял в партии кадетов) председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Младшего (1856–1929) — верховным главнокомандующим. Уже бывший (после отречения!) государь подписал указы, датировав 14-ю часами — то есть временем, когда императором еще был.

А 3 марта в Могилева Николай заявляет главе штаба генералу Алексееву:

— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком государь собственноручно писал о согласии на вступление на престол сына своего Алексея.

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «„чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование».^{195}

Опираясь на первое и единственно известное отречение, 3 марта Михаил Александрович в свою очередь отрекся от престола.

И не нашлось в многочисленном роду Романовых человека, который осмелился бы сказать: «Теперь престол мой». Никто не объявил себя царем, никто не поднял армию, чтобы самому взойти на престол.

Великий князь Кирилл Владимирович лично привел в Таврический дворец гвардейский экипаж императорской яхты «Штандарт», всегда стоявшей у Дворцовой набережной — присягать новому трон.

Присягнули Временному правительству великие князья Александр Михайлович, Борис Владимирович, Сергей Михайлович, Дмитрий Константинович, Николай Константинович, Гавриил Константинович и Игорь Константинович.

Генералы свиты его императорского величества украсили себя красными бантами «изрядной величины».

Может быть, сами великие князья, высшая аристократия Российской империи, не имели ничего против революции?

Все, конец. И «…вроде как глубокий вздох облегчения прошел по стране, когда строй так бесславно покончил с собой».^{196}

Но ведь в стране есть армия! Есть же верные правительству гарнизоны! Есть еще силы задавить революцию в зародыше!

Да, есть. Но они придут в действие при условии, что будет для этого воля. Будет уверенность в смысле совершаемых действий. А этого нет ни у кого, Вернее, почти ни у кого.

В Москве жандармский полковник Мартынов предложил командующему войсками Московского военного округа, генералу от артиллерии Иосифу Ивановичу Мрозовскому (1857–1934) «в обстоятельствах, грозящих гибелью государству» взять власть в свои руки, объявить осаду взбунтовавшегося Петроградского гарнизона и присоединившихся к нему врагов Отечества. Он предлагал распустить и разоружить ненадежные части московского гарнизона, а надежных, придав юнкеров, полицию и кадетов, бросить на Петроград.

Генерал выслушал, но совершенно ничего не сделал. Собранные им военные слушали хмуро и, по словам Мартынова, «как-то апатично». Мартынову показалось, что «на деле они спасуют», Он оказался совершенно прав.

В итоге никто не поднял оружия, чтобы защитить историческую Россию. При советской власти Февральская революция как-то всегда оказывалась в тени, виделась только предшественницей для событий 26 октября 1917 г.

Но именно Февральская революция была рубежом: в одночасье рухнул политический строй, развивавшийся с раннего Средневековья. Сейчас трудно даже представить себе, каким колоссальным психологическим шоком оказалось отречение царя для великого множества людей. До сих пор во Франции показывают останки церквей, огаженных и разнесенных вдребезги прихожанами в 1790 г.: если король отрекся от престола, то и Бога нет! Стоит ли удивляться примерно таким же поступкам россиян? Они что, из другого теста?

Не в одном лишь «восстании масс», не в «смене строя» дело — наступила эпоха полного непонимания, что делать дальше. Время совершеннейшей растерянности. «Хай будэ республика — або цар був добрий».

К вопросу о «смене строя» — вот чего не было, того не было.

Глава 2. По законам всех революций

Берите суверенитета столько, сколько можете взять!

(Б. Н. Ельцин)

Февральская революция свершилась странно, Это одновременно и социальная революция, и какой-то запоздавший дворцовый переворот. На окраинах страны начинают шевелиться национальные революции, но пока они о себе громко не заявили. Вроде бы, ничто не предвещает быстрого прыжка в утопию.

Тем более, в России есть законнейшее правительство, Пусть временное — но законнейшее.

Члены Государственной думы с осени 1915 г. обсуждали список на случай согласия императора создать «министерство доверия». В апреле 1916 г. состоялось общее совещание всех оппозиционных партий (даже большевики участвовали в качестве наблюдателей). Обсуждался возможный «переворот», отречение императора в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Там же договорились, что будущее «правительство доверия» возглавит председатель Земско-городского союза князь Львов.

Когда 23 февраля 1917 г. в Петрограде началась забастовка, уже 25 февраля указом Николая II заседания Государственной думы были прекращены — с 26 февраля до апреля того же года. Царь с царицей искренне верили, что именно дума накаляет обстановку и «сеет мятеж».

Это, мягко говоря, не справедливо. Председатель Государственной думы и лидер партии октябристов Михаил Владимирович Родзянко (1859–1924) направил ряд телеграмм императору о событиях в Петрограде. Телеграмма, полученная в Ставке 26 февраля 1917 г. в 22:40 гласила: «Всеподданнейше доношу Вашему величеству, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения».

В телеграмме от 27 февраля 1917 г. он сообщал: «Гражданская война началась и разгорается. <…> Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты Если движение перебросится в армию <…> крушение России, а с ней и династии — неминуемо».

Дума и не подумала разойтись. Вечером 27 февраля она создала Временный комитет Государственной думы. А этот орган взял на себя функции верховной власти.^{197} Полномочия на создание такого комитета князь Львов получил от Николая II. Об этом, что характерно, ни в каких газетах не писалось: царь не хотел «сознаваться», что делится властью, а Временный комитет на хотел «засвечивать» своей связи с царем. Позже члены Временного правительства всячески подчеркивали, что взяли власть сами. Пусть незаконно — но сами! Видимо, таков уж был дух времени. Тем не менее, Временный комитет Государственной думы был самой что ни на есть легитимной властью — то есть наиболее законной, преемственной от прежней.

Почему Временный комитет? Сначала потому, что царь вроде велел Думе разойтись до апреля. Но название пришлось ко двору: ведь народ России еще не выбрал для себя формы правления. Не было никакого обсуждения, никакого выбора: быть ли ей монархией или республикой, каких министров назначать и каких депутатов выбирать. Необходимо Учредительное собрание, которое и создаст новое и притом вполне законное правительство России. А до того должно же быть в России правительство! Но — Временное.

Вся страна мгновенно поддержала Временное правительство. В ночь на 28 февраля 1917 г. комиссар Временного правительства, инженер-путеец и член партии «прогрессистов» Александр Александрович Бубликов (1875–1941) разослал по всей России депешу о том, что Государственная дума взяла на себя организацию власти в стране. И тут же все легко и просто подчиняются новой власти: и армия, и администрация на местах, и выборные лица в городах. Страна ликует, все ходят с красными гвоздиками в петлицах, люди обнимаются и целуются, танцуют на улицах и вообще очень радуются.

Никакой гражданской войны. Ни малейших попыток реставрировать царизм. Никаких столкновений представителей разных политических сил.

Лидер партии конституционалистов-демократов (кадетов) Милюков занял пост министра иностранных дел. Портфели получили и другие кадеты: министра путей сообщения — Николай Виссарионович Некрасов (последний генерал-губернатор Финляндии; 1879–1940), министра народного просвещения — Александр Аполлонович Мануйлов (1861–1929), министра земледелия — врач Андрей Иванович Шингарев (1869–1918). Пост военного и морского министра занял лидер октябристов Гучков. Министром финансов — юрист, издатель, крупный землевладелец и сахарозаводчик, беспартийный либерал Михаил Иванович Терещенко (1886–1956).

В Европе весь XIX век неуклонно ширилось число тех, кто мог участвовать во власти. В реальной, а не в шептании на ушко губернатору или в выпуске фиктивных законов, которые никто не собирается исполнять. Во Франции, Британии и Германии социал-демократы брали власть и пользовались ею ответственно и решительно.

В России же пришли к власти интеллигенты. Они не имели никакого опыта государственной работы. Или опыт хозяйственной и организационной работы в земствах (как французские провинциальные буржуа в XVI–XVIII веках). Или опыт безответственного сочинения «проектов», которые никто никогда и не собирался реализовывать. Или опыт консультаций, советов, подсказок. Опять же, совершенно безответственных.

Милюков, вероятно, видел себя эдаким современным Тьером: тоже профессор-историк. И тоже на фоне войны с Германией. Но Тьер сплачивал нацию и двигал войска, а Милюков только болтал.

Не менее характерны и переносы сроков выборов в Учредительное собрание. Провести такие выборы означает создать уже постоянное правительство России. Логично было бы провести такие выборы, скажем, в апреле 1917 г. Но они назначаются на май… август. ноябрь. «Временные» одновременно боятся принимать ответственные решения и тянут, чтобы дольше красоваться в роли «народных вождей».

До сентября 1917 г. Россия даже не объявлена республикой, и вообще непонятно, что же она из себя представляет. Монархия? Но царя нет. Империя? Но императора нет, завоеванные страны рвутся создавать собственные правительства, фактически империя разваливается. Михаил Булгаков прекрасно описал в «Белой гвардии» царских офицеров, служащих в Киеве. Которые ходят в форме императорской армии, но с красными бантами, а вокруг бушует революционная стихия и происходит немецкая оккупация.

Так, в неопределенном состоянии, Россия и плыла без руля и без ветрил весь 1917 г. Она и чуть ли не все правление Николая II плыла, доживая больше по инерции, а уж тут-то инерция сделалась совершенно очевидной. Подданные бывшей империи, ныне же граждане непонятно чего, разводили руками, окончательно переставая понимать: кто же они, какими должны быть, куда теперь плыть и каких берегов держаться.

Разумеется, утопической революции еще вполне можно избежать. Но для этого власть, пришедшая после социальной революции, должна быть решительной, жесткой и грозной. Чтобы одной рукой вела социальную политику, убеждала людей, что им нужна именно она, а другой подавляла сопротивление. Чтобы любители утопий знали: им не дадут проводить экспериментов. Чтобы все любители потрясений знали: всякий протест возможен только в строго отмеренных рамках.

Но власть Временного правительства — иная, 3 марта во всех газетах появилось сообщение, что «Временный комитет Государственной думы достиг такой степени успеха над темными силами старого режима, что это дозволяет ему приступить к более прочному устройству государственной власти». Правительство излагало программу:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям.

2. Свобода слова, печати, союзов, собрания и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и несении военной службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленным всем остальным гражданам.

Замечательный манифест! Просто блеск. В одночасье Россия становилась невероятно свободной страной. Слишком свободной для воюющей — ведь Первая мировая в разгаре, необходима концентрация власти, а не разгул прав и свобод. Широчайшая амнистия, под которую попало 100 000 человек, в их числе немало и уголовников, и законченных террористов. Один Махно чего стоит. Ловить же преступников некому — полиция «отменена», милиция еще не создана.

А тут еще «неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении». Это ведь уже прямой подкуп солдатиков петроградского гарнизона, которые так не хотели на фронт. Многие из них и против «гнилого царизма» выступали только потому, что очень уж не хотели менять сытую гарнизонную жизнь с увольнениями в Петроград на фронт, где страшно и опасно. Эти солдатики получили то, чего добивались. И тем самым приобрели опыт получения от властей поблажек. Что стало, может быть, самой опасной из мин, заложенных Манифестом 3 марта под всю дальнейшую жизнь России: солдаты и матросы, слишком не хотевшие на фронт, стали основной вооруженной поддержкой большевиков. Тем более, большевики имеют немалые деньги и просто покупают гарнизоны.

Период с февраля по октябрь 1917 г. и советские, и «буржуазные» историки называют словом «двоевластие». Потому что в стране одновременно существуют и Временное правительство, и Советы. Советы — крайне примитивная форма власти, некий гибрид митинга с парламентом, исполнительной властью и даже с элементами суда.

Первым в истории Советом стал Совет уполномоченных в Иваново, в мае 1905 г. Всего же за годы революции 1905–1907 гг. появились 62 Совета, в том числе Совет солдатских и казачьих депутатов в Чите, Советы матросских, рабочих и солдатских депутатов в Севастополе, в Тверской губернии образовались Советы крестьянских депутатов.

Первые Советы не только выясняли, какая власть лучше, но руководили военными действиями, хозяйством, общественной жизнью, даже женили и разводили. А одновременно выборы в них велись разными партиями, и получалось — внутри советской системы был возможен какой-то своеобразный парламентаризм, даже партийная борьба.

Примитивно? Привет из прошлого? Из эпохи Земских соборов XVII века? Несомненно. Но в условиях войны, нехваток во всем, экстремальных обстоятельств «чем проще, тем лучше». Вовсе не нужно расчленения власти по функциям, разделения ее ветвей.

В феврале 1917 г. начали расти, как грибы, Советы рабочих и солдатских депутатов, а в провинции — Советы крестьянских депутатов: волостные, уездные и губернские. Уже в марте действует больше 600 Советов разного уровня. К Октябрьскому перевороту существуют уже 1429 Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, 33 Совета солдатских депутатов, 455 Советов крестьянских депутатов. Депутаты избирались на сходках рабочих, крестьян или солдат — всех, кто явился.

Весной 1917 г. еще нет никакой системы советской власти, все это неопределенно и рыхло. Но и тогда Петроградский Совет фактически выполняет функции правительства, пытается играть роль Всероссийского.^{198} Уже 2 марта он издает знаменитый «Приказ № 1 Петроградского Совета по гарнизону Петроградского округа», которым объявлялось, что воинские части подчиняются ему, Петросовету, а «приказы военной комиссии Государственной думы должны выполняться за исключением тех случаев, когда противоречат приказам и решениям Совета». Этим же приказом Петросовет вводит «новые отношения» в армии. Вот такие: «…Вставание во фронт и отдавание чести вне службы отменяется. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, ваше благородие и т. д. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д. Грубое обращение с солдатами <…> и в частности, обращение к ним на „ты“ воспрещаются».

Все воинские подразделения, начиная с роты, согласно этому «Приказу № 1», обязаны были избрать свои солдатские комитеты. Оружие должно «находиться в распоряжении и под контролем <…> комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам». А обо всех случаях «недоразумений между офицерами и солдатами» надо тоже доносить в комитеты.

Действие «Приказа № 1» мгновенно переносится на всю остальную армию — в том числе, и на фронтовые части. При каждом командире учреждается эдакий солдатский парламент, парализующий работу командного состава — но зато тешащий сознание рядовых.

Политические руководство Советов изо всех сил стремится навести в этом анархическом многообразии порядок. 1 июня 1917 г. собирается Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов; 25 октября, в канун Октябрьского переворота — Второй. А ведь есть еще и крестьянские Советы, 10–25 ноября проходит Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов. С 26 ноября по 10 декабря — Второй. Началось объединение Советов разных групп населения, выстраивание стройной системы Советов.

Временное правительство было невероятно популярно в марте и апреле, ибо стало символом обрушившейся на народ свободы. К маю оно начало утрачивать популярность — потому что было не в состоянии решить ни одной из стоявших перед Россией проблем. Его даже в Петрограде слушаются ровно настолько, насколько хотят. А уж в провинции — тем более.

Полиция разогнана, в армии разрушена вертикаль власти. После «Приказа № 1» правительство может использовать войска только с их согласия.

9 марта 1917 года (царизм пал чуть больше месяца назад!) Гучков писал генералу Алексееву: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов».

Само слово «двоевластие» придумал для этого времени В. И. Ленин. Его верный соратник Лев Троцкий называл систему иначе: «двоебезвластием». Князь Львов говорил, что Временное правительство — власть без силы, а Советы — это сила без власти.

Коммунисты в СССР рассказывали сказки, что советы изначально противостояли Временному правительству и хотели его свергнуть. Чепуха. Коммунисты очень хотели бы использовать Советы для борьбы со Временным правительством, но и у Советов, и у Временного правительства было много общего:

• во-первых, желание не допустить кровопролития, договориться мирным путем, и создать новую твердую власть;

• во-вторых, общий идеал: Учредительное собрание.

В ночь на 2 марта Временный комитет и Исполком Петросовета заседают в кабинете Родзянко. Совместно.

3 марта 1917 г. в тех же газетах и рядом с манифестом Временного правительства печатается заявление Исполкома Петросовета: «демократия должна оказать свою поддержку» Временному правительству — в том числе, и в подготовке Учредительного собрания. Тон заявления весьма холоден — но и никакой враждебности, никаких выпадов, тем более призывов к борьбе. Наоборот…

Временное правительство предлагает Исполкому участвовать в своей работе. Исполком отказывается. Тогда думцы предлагают министерские портфели председателю социал-демократу Совета Николаю Семеновичу Чхеидзе (1864–1926) и его заместителю — Александру Федоровичу Керенскому (1881–1970). Чхеидзе отказался, Керенский же согласился принять портфель министра юстиции — вопреки решению Исполкома!

Почему это сошло ему с рук? А такова уж Советская власть:

— На пленуме Петросовета выступали меньшевики, и предлагали «революционный контроль» над деятельностью Временного правительства. (Зал встречает их предложения восторженным ревом и овацией.)

— Выступают большевики: «никаких сделок с буржуазией!!!» (Зал опять ревет и аплодирует.)

— Исполком докладывает, что решил не входить в правительство. (Восторг, овация зала.)

— Выступает Керенский: он вынужден был принять решение за пять минут. И решил идти во власть, чтобы войти в правительство, как защитник рабочих и выразитель их интересов. (Зал опять орет, аплодирует, ликует.)

В результате Керенский получает санкции войти в правительство от пленума Петросовета через голову Исполкома.

Наверное, Советы хорошо работали бы в XVII веке, в эпоху Земских соборов, или в аграрных странах со спокойной, неторопливой жизнью. Там, где люди руководствуются в основном традициями, их поведение просто и хорошо предсказуемо. В динамичном же обществе начала XX века такая форма власти оказывается очень уж аморфной, шумной, неопределенной. Гибрид парламента, правительства и митинга оказывается в руках любого ловкого демагога, а уж тем более — в руках достаточно шумной, уверенной в себе группировки крикунов и демагогов.

Большевики считали, что двоевластие продолжалось до сентября 1917 г. Но это не так. С конца апреля — мая года Временное правительство и Советы сближаются, неся общую ответственность за происходящее.

Толчком послужила нота Временного правительства от 19 апреля. Правительство разъясняло союзникам, что Россия не собирается выходить из войны. В советах содержание ноты вызвало возмущение: мол, воевать надо только для защиты завоеванной свободы (найти бы еще того, кто на нее посягает.).

Обсуждая с Советами ноту, 26 апреля Временное правительство предлагает им непосредственное участие в делах управления. И возникает общее правительство — из министров первого Временного правительства (10 мест из 16 осталось у либералов, которых левая пресса тут же окрестила «министрами-капиталистами») и представителей Советов.

Из Советов же перешли: трудовик Павел Николаевич Переверзев (министр юстиции; 1871–1944), эсер Виктор Михайлович Чернов (министр земледелия; 1873–1952), меньшевик Матвей Иванович Скобелев (министр труда; 1885–1938), меньшевик Ираклий Георгиевич Церетели (министр почт и телеграфов; 1881–1959), народный социалист Алексей Васильевич Пошехонов (министр продовольствия; 1867–1934).

Самую зловещую роль из этих новых министров сыграл вступивший в партию эсеров Керенский (военный и морской министр). Изначально он был лидером так называемой «трудовой группы», близкой к народникам. По его инициативе в Петрограде в июне 1915 года произошло совещание народников. Пришли к заключению, что самодержавие не способно защитить страну, предотвратить внутреннюю разруху, и потому «наступил момент взяться за решительное изменение системы государственного управления». Сейчас новоиспеченный эсер Керенский переходит от теории к практике. Лучше бы он этого не делал!

Разумеется, новое коалиционное правительство не может в единый момент решить всех проблем, стоящих перед Россией. Россияне по-прежнему так различны по интересам, взглядам, политическим убеждениям, что им крайне трудно договориться. После февраля власть в стране оказалась рассредоточенной. Многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытается урвать частичку власти.

Но главное — возникает некое общее правительство, признаваемое большинством населения.

Собственно говоря, это конец двоевластия.

…А это зависит от целей. Если нужны изменения, которых хотят миллионы людей и которые этим людям полезны, то революция закончена. Власть — у нового и законного правительства, две формы новой власти объединяются, пора переходить к решению насущных задач.

Если же хотеть воплощения в реальность утопии, то революция вовсе не закончена: для построения утопии власть еще не захвачена.

Не пустить утопистов ко власти вполне реально, но для этого нужно строить государство и решать текущие задачи. А как раз этого прекраснодушные интеллигенты делать не умеют и не хотят.

«Второй революции» хотят четыре политические силы.

Во-первых, левые социалисты-революционеры (эсеры), прямые потомки радикальных народовольцев, своего рода национальные социалисты России. В марте 1917 г. они порывают с остальной партией, требуя выхода из войны, прекращения сотрудничества со Временным правительством, немедленной социализации земли.

Во-вторых, черная сотня — эта сила хочет социализма для русского народа и очищения России от «инородцев»; то и другое можно получить только революционным путем.

В-третьих, анархисты. Это вовсе не теоретики из кружка князя Кропоткина и не мирные последователи Прудона. Впрочем, даже анархисты мирного времени были далеко не безобидны. Мужчины на демонстрациях шагали в черной коже или чуть ли не в карнавальных нарядах: — в охотничьих шапочках с беличьими хвостиками, во фраках, надетых поверх простонародных поддевок, в татарских халатах и малахаях. Дамы щеголяли или в крайне «смелых» нарядах (скажем, в юбках, едва прикрывавших колено), или в пышных ночных рубашках того времени. Иные размалевывали лица, как индейцы. Официальным гимном анархистов было:

По улицам ходила большая крокодила,
Она, она голодная была!
Во рту она держала
Кусочек одеяла
И думала она,
Что это ветчина.

Во время революции 1905–1907 гг. анархисты собрали «беспартийный рабочий съезд». Многие боевые организации рабочих выступали под их знаменами. Реяло черное знамя и над Красной Пресней в декабре 1905 г.

В марте 1917 г. анархисты захватили дачу Дурново на Полюстровской набережной, д. 22, и сделали ее своим штабом.

В представлении анархистов, переход от капитализма к коммунизму, а затем и к полному безвластию требует буквально нескольких дней. «Борьба за коммунистический строй должна начаться немедленно», — писал один из их лидеров, А. Ге.

Анархистов поддерживало до полумиллиона человек, в основном вооруженных — солдат и матросов. Поведение их было таково, что появился термин «анархо-бандитизм».

Наконец, в четвертых, большевики.

Они последовательнее других. Еще в 1915 г. Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую».^{199}

Лозунги неизбежности, желательности, полезности Гражданской войны, необходимости ввести диктатуру пролетариата и строить коммунизм большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

Большевики были готовы на любые преступления, включая национальную измену. Про «пломбированный вагон» в СССР знать людям не полагалось. Из цикла «Звездные часы человечества» Стефана Цвейга вырезали рассказ «Пломбированный вагон». Ни в одном сборнике, ни в шеститомном Собрании сочинений Цвейга на русском языке его нет. Писал Цвейг довольно романтически: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети».^{200}

Почему скрывали? А потому, что ехали большевики, договорившись с германской разведкой. Потому, что вместе с большевиками ехали два офицера германской разведки — для работы в России. Потому, что большевики регулярно получали очень большие деньги от немцев на революционную пропаганду: Генеральный штаб Германской империи считал, что пораженцы — естественные союзники. Чем больше будет смута в России, тем лучше для Германии во время войны. В апреле-октябре 1917 г. в штабы большевиков неоднократно заходили сотрудники германской разведки и вели долгие беседы.

Называя вещи своими именами — большевики были изменниками и немецкими агентами влияния, а их организация — «крышей» для германской разведки. Об этом откровенно писали газеты, в том числе и советские. По мнению «Русской воли» «то, что Ленин — предатель, всякому честному рассуждающему человеку было понятно еще до его приезда в Россию».^{201} В «Живом слове» печатали заметку «Оплеуха большевикам», утверждая, что они «не товарищи, а шакалы и черные вороны — соратники провокаций и братаний с врагами».^{202}

Даже в рядах самих рядовых большевиков раздавались голоса, что предателя Ленина «надо повесить».^{203}

Зато большевики нисколько не стеснены в деньгах. В феврале 1917 г. они захватили особняк известной балерины и царской любовницы Матильды Кшесинской и оттуда руководили подготовкой ко «второй революции». В том числе, уже в апреле-мае 1917 г. нанимая китайцев, латышских стрелков и легко вооружая Красную Гвардию.

Богатые и сильные большевики легко управляли черносотенцами — в своих интересах. Левые эсеры и эсеры-максималисты мгновенно оказались в положении мелких, не самостоятельных группок. Анархисты сами не хотели создавать никакой организации — из идейных соображений. Естественно, все революционеры группируются вокруг большевиков.

Долгое время большевики вовсе не были многочисленнее и сильнее меньшевиков. Во время Первой русской революции 1905–1907 гг. численность партии меньшевиков — порядка десяти-пятнадцати тысяч человек. Большевиков — около десяти тысяч, в том числе в Петербурге — три тысячи, и в Москве — две тысячи.

Во время Первой мировой войны меньшевики поддержали свое правительство — в точности, как европейские социал-демократы. А вот большевики всячески желали ему поражения и вели антивоенную агитацию. В результате они и пострадали куда больше — к февралю 1917 г. меньшевиков было порядка ста тысяч человек, большевиков — не более сорока тысяч.

Между февралем и октябрем 1917 г. произошло удивительное — большевики стремительно выросли и численно, и по значению. А меньшевики резко пошли вниз и фактически сошли с политической сцены. На выборах в Учредительное собрание в конце 1917 г. меньшевики набрали только 2,3 % голосов, причем больше половины дало Закавказье — в Грузии они даже стали правящей партией.

Утверждая право своей партии на власть, Ленин писал: «Марксизм как единственно правильную революционную теорию Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханный мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».^{204}

Даже если принимать всерьез его высказывания, все же непонятно: почему именно большевики? почему не реформы, а построение утопии?

Ответ будет простым и жестким. Потому что большевики (как и другие революционеры) открыто «работают на понижение» — апеллируют к самым темным стремлениям, обращаются к самым безответственным и неприятным элементам в обществе: к тем, кто и не хочет никакой ответственности.

Большевики нанимают служить себе китайцев и латышей именно потому, что инородцы нимало не чувствуют себя связанными со страной и народом. Они готовы честно служить тому, кто платит.

Кто из рабочих записывается в Красную Гвардию — то есть в незаконные вооруженные формирования? Вряд ли хорошие рабочие высокой квалификации. Скорее пойдет городская шпана, скрывающаяся от призыва на военных предприятиях, за «бронью». И конечно же, охотно пойдут всяческие криминальные элементы, «социально близкие» для революционеров.

Так большевики готовят тот «кулак» из инородцев и городской шпаны, которым хотят нанести удар по законной власти.

А население страны большевики всячески стараются разложить и деморализовать. И без их пропаганды народ и Временному правительству и Советам подчиняется ровно постольку, поскольку этого хочет.

Советы чаруют массы тем, что дают больше «свободы» самого странного толка: права не делать совершенно ничего для общества и государства, ни от кого и ни от чего не зависеть, никому не подчиняться и вообще творить, что угодно.

Временное же правительство стремится сохранить в стране хоть какой-то порядок и хоть какую-то управляемость.

Помните, в свое время П. А. Столыпин, обращаясь к социалистам, произнес с трибуны Второй Государственной думы свое знаменитое: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия»?

Большевики поддерживают и поощряют даже не тех, кому нужны великие потрясения, а тех, кто лучше других себя именно в эпоху великих потрясений чувствует.

Любое правительство, любая власть оказываются заложниками этой массовой безответственности. Власть получает тот, кто последовательнее других отказывается от власти и терпит больше безобразия и беззакония. Это «и так существует»? Да. Но есть огромная разница между попытками не дать обществу развалиться и сознательной работой на развал. Именно это последнее революционеры и делают, а большевики среди них первые.

Вроде бы, власть пока существует, гражданской войны пока нет, Но во многих регионах — например, в Финляндии, Польше, на Кавказе — уже и постреливают; во многих областях страны вообще нет никакой определенной власти. Даже в самом Петербурге можно наблюдать такого рода сцены: «…в ранний утренний час, в пустынном парке на Крестовском острове, возле дворца, я видел, как матросы охотились на человека. Как на дичь… Человек в разорванной морской тужурке, с непокрытой головой и залитым кровью лицом, задыхаясь, бежал рывками, из последних сил».^{205}

В ноябре 1917 г. на Перинной линии, в самом сердце Санкт-Петербурга, балтийские матросы насадили на штыки двух девочек — примерно трех и пяти лет. Насадили и довольно долго носили еще живых, страшно кричащих детей. А их маму, жену офицера («золотопогонника» — так они называли), долго кололи штыками, резали ножами и в конце концов оставили на снегу, перерезав сухожилия на руках и ногах — чтобы не могла уползти, чтобы наверняка замерзла. Она и умерла — от потери крови, от холода, ужаса и отчаяния.^{206}

Глава 3. Кто делал революцию и зачем?

Борцы с человечеством за идею.

(Д. Шидловский)

Сохранилось довольно много рассказов, в которых революционеры весьма откровенно повествуют, зачем и почему начали борьбу с окружающим миром. Истории довольно однообразные.

Начать стоит с того, что ни один из них не рисует сколько-нибудь осмысленного проекта будущего. В лучшем случае, ведутся расплывчатые, неопределенные речи о «светлом будущем» — но всегда без конкретизации. Прекрасный пример тому «сны Веры Павловны» из творения Н. Г. Чернышевского «Что делать?». В снах выведен некий идеальный мир, но он даже менее конкретен, нежели остров Утопия или Город Солнца. Некая абстракция, предназначенная не для воплощения в жизнь, а для эмоционального переживания.

Революционеры-утописты Нового времени ссылаются на науку столь же рьяно, как средневековые утописты — на «истинную» религию. Но очень многое в их текстах предназначено именно для эмоционального восприятия. Но что характерно — все прекрасное у них отвлечено от реального мира и принадлежит к области чистых идей. Революционер — тот, кто выбрал некие абстрактные идеи и готов идти за них на смерть. Но что реально означает «идти на смерть»? В первую очередь — готовность убивать.

Революция для них — нечто прекрасное. Описывая совершенно отвратительную бойню в Вандее 1793 г., Виктор Гюго утверждает: «Над революциями, как звездное небо над бурями, сияют Истина и Справедливость». А свору убийц описывает как «…воинский стан человечества, атакуемый всеми темными силами; сторожевой огонь осажденной армии идей; великий бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны».^{207}

Абстрактные идеи — прекрасны. Реальный мир — только поле торжества или гибели этих абстракций. А сцены разрушения и гибели реального мира вызывают восторг.

В 1970-е годы были написаны, а в 1990-е опубликованы мемуары двух свидетельниц Большого Террора. Обе — коммунистки со стажем. У обеих мужья тоже коммунисты, и оба уничтожены. Обе они из тех, кто уже в 1918 г. организовывал и проводил в жизнь обрушившийся на страну кошмар. «Всем хорошим в своей жизни я обязана революции! — экспрессивно восклицает Евгения Гинзбург — уже не восторженной девицей, а почтенной матроной, мамой двух врослых сыновей. — Ох, как нам тогда было хорошо! Как нам было весело!»

Когда было до такой степени весело неуважаемой Евгении Семеновне? В 1918–1919 гг. Как раз когда работало на полную катушку Киевское ЧК. Работало так, что пришлось проделать специальный сток для крови.

Кое-какие сцены проскальзывают и у Надежды Мандельштам: и грузовики, полные трупов, и человек, которого волокут на расстрел. Но особенно впечатляет момент, когда юный художник Эпштейн лепит бюст еще более юной Надежды и мимоходом показывает ей с балкона сцену — седого, как лунь, мужчину ведут на казнь. Каждый день водят, а не расстреливают, только имитируют, и это ему такое наказание — потому что он бывший полицмейстер и был жесток с революционерами. Он еще не стар, этот обреченный, он поседел от пыток.^{208}

Но саму Надежду Мандельштам и ее «табунок» все это волновало очень мало. В «карнавальном» (именно так: «в карнавальном») Киеве 1918 г. эти развращенные пацаны «врывались в чужие квартиры, распахивая окна и балконные двери, крепко привязывали свое декоративное произведение [на глядную агитацию к демонстрации — плакаты, портреты Ленина и Троцкого, красные тряпки и прочую гадость — А. Б.] к балконной решетке».^{209}

«Мы орали, а не говорили, и очень гордились, что иногда нам выдают ночные пропуска и мы ходим по улицам в запретные часы».^{210} Словом, этим… (эпитет пусть вставит читатель) было очень, очень весело в заваленном трупами, изнасилованном городе. Весело оттого, что можно было «орать, а не говорить», терроризировать нормальных людей и как бы участвовать в чем-то грандиозном — в «переустройстве мира».

Про портреты Ленина и Троцкого… По рассказам моей бабушки, Веры Васильевны Сидоровой, в Киеве 1918–1919 гг. эти портреты производили на русскую интеллигенцию особенное впечатление. Монгольское лицо Ленина будило в памяти блоковских «Скифов», восторженные бредни Брюсова про «Грядущих гуннов», модные разговоры о «конце цивилизации». Мефистофельский лик Троцкого будил другие, и тоже литературные ассоциации. Монгол и сатана смотрели с этих портретов, развешанных беснующимися прогрессенмахерами.

«Юность ни во что не вдумывается?»^{211} А вот это уже прямая ложь! И еще — типичный пример вранья коммунистов: свои глупости и заблуждения они относят ко всему человечеству. Остальных людей как бы и нет. Не задумывается? Это смотря какая юность.

За работу по изготовлению и развешиванию «наглядной агитации» «табунку» платили, а «бежавшие с севера настоящие дамы давали необычайные домашние пирожки и сами обслуживали посетителей».^{212}

Наверное, и у этих «настоящих дам», и у обитателей квартир, в которые врывался «табунок», были дочки-сверстницы этих «орущих, а не говорящих». Эти люди тоже ни о чем не задумывались? И их дети тоже? Кстати, дочки этих дам, среди прочего, учились печь «необычайные пирожки». Тоже совсем другой опыт, а не опыт «орать, а не говорить».

Но этих людей Надежда Мандельштам не замечает. Их нет. Их жизненного опыта тоже нет. «Двадцатые годы оставили нам такое наследство, с которым справиться почти невозможно».^{213} Это навязчивое, стократ повторенное «мы»! «Проливая кровь, мы твердили, что это делается для счастья людей».^{214} Все навязчивые варианты: «Мы все потеряли себя…», «с нами всеми произошло…».

Тут возникает все тот же вопрос: почему малопочтенная Надежда Яковлевна так упорно не видит вокруг себя людей с совершенно другим жизненным опытом? Людей, которым в 1918-м и 1919 гг. вовсе не было весело? Помните начало «Белой гвардии» Михаила Булгакова? «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй».^{215} И у него же сказано, что год 1919 г. был еще страшнее предшественника (не для Мандельштам и ей подобных).

Почему не возникает вопроса, даже в старости: а что думали жильцы квартир, в которые среди ночи врывался «табунок»? Им что, тоже было так невероятно весело? Они тоже проливали кровь для счастья человечества? Это их жизнь оставила такое наследство, с которым справиться почти невозможно? И юность бывает разная, и зрелость. Медленно убиваемый полицмейстер, может быть, и был жесток с революционерами (а что, он их медом должен было потчевать?). Однако и для него, и для бежавших с севера дам и их дочерей (интересно, а где были мужья и сыновья этих дам?) Киев был каким угодно, но только не «карнавальным». В любом случае, эти люди не «проливали кровь, утверждая, что делают это для счастья человечества». Они не теряли себя, с ними не произошло ничего такого, что поставило бы их за грань цивилизации. Они не оставили наследства, с которым «почти невозможно справиться».

Но в том-то и дело, что эти люди для Надежды Яковлевны не существуют. Нельзя даже сказать, что они для нее не важны или что она придает мало значения людям с другими биографиями и другой исторической судьбы. Она просто отрицает самый факт их существования.

Или вот… У некоего Мстиславского «на балконе всегда сушились кучи детских носочков, и я удивлялась, зачем это люди заводят детей в такой заварухе».^{216} Но она и после «заварухи» не заводила детей.

Нет худа без добра — детей у этой наследницы двадцатых годов нет. Не было и у Екатерины Михайловны Плетневой, дочери убитого коммунистами полицмейстера, но по совершенно другой причине. Екатерина Михайловна разницу между женой и вокзальной блядью прекрасно осознавала, детей хотела. Но… «Какое право я имею привести ребенка в этот ад?!» — говаривала она в годы, пока было не поздно. Когда стало не страшно иметь детей — в том числе и дворянам — было поздно.

Две ровесницы, обе бездетные. Но какие разные по смыслу судьбы! Какие разные жизни они прожили!

Так же точно и веселая коммунистическая дама Евгения Гинзбург ничего не забыла, но ничему и не научилась. В свое время Александр Твардовский не захотел печатать в «Новом мире» ее автобиографический роман: «Она заметила, что не все в порядке только тогда, когда стали сажать коммунистов. А когда истребляли русское крестьянство, она считала это вполне естественным». Эти слова Твардовского в послесловии к американскому изданию «Крутого маршрута» доносят до читателей друзья Евгении Гинзбург, Орлова и Лев Копелев (своего рода форма печатного доноса).^{217}

Но ведь в ее книге и вправду нет ни слова покаяния. Даже ни слова разочарования в том, чему служила всю жизнь! Если там и появляется мотив раскаяния, то исключительно покаяния стукачей, причем конкретно тех, кто сажал ее близких. Или «фашистского» офицера Фихтенгольца, оказавшегося в советском лагере на Колыме.^{218}

По поводу же собственной судьбы — только ахи и охи про то, как все было замечательно. И никакой переоценки! Вот только трудно поверить, что так уж обязана Евгения Семеновна революции прочитанными книгами. «Мой дед, фармацевт Гинзбург, холеный джентльмен с большими пушистыми усами, решил, что когда девочки (моя мама и сестра Наташа) вырастут, он отправит их учиться в Женеву» — свидетельствует Василий Аксенов в предисловии, написанном к книге матери.^{219} В русском издании этого предисловия нет.

Впрочем, и сама Евгения Семеновна проговаривается об отце: «учил в гимназии не только латынь, но и греческий».^{220} Неужели такой отец и безо всякой революции помешал бы ей читать книги, самой получать образование? Смешно и подумать.

Вот первый вывод, который приходится сделать, Для революционеров созидать, делать хоть что-то полезное попросту не интересно и не весело. Их эмоциональная жизнь никак не связана с любым созданием чего бы то ни было. Это люди, которые не испытают удовольствия от мастерства другого человека. Не порадуются возделанному полю, первым росткам или красивому зданию. Ни Киев у Мандельштам, ни Казань у Гинзбург никак вообще не описаны. Этих старинных прекрасных городов для них просто не существует. Они — только фон для суечения революционеров, и только.

Второе — они патологически бесплодны. Ведь семейная жизнь, рождение и ращение детей — тоже форма созидания. У них же ненормально мало детей. На сто революционеров придется намного меньше потомков, чем на любые сто человек сравнимого уровня образования и материального достатка. А среди детей очень много тех, кто вырос вдали от отцов и матерей и не имеет с ними ничего общего.

Они не остановятся посмотреть, как играют жеребята или как утка учит плавать утят. Их не умилит красивый дед с длинной сивой бородой или малыш, обнявший младшего братика. У них не возникает никакого чувственного переживания, тем более не увлажнятся глаза при виде беременной, за юбку которой цепляется ребенок чуть постарше, или матери, которая кормит грудью.

Если они и отметят сделанный труд или красоту человека — скорее всего, это «от головы». А эмоции спят.

Третье — их эмоциональная жизнь связана исключительно с разрушением. Революционерам весело разрушать и убивать. Чувственные переживания, приятное волнение, учащение пульса появится у них при звуках артиллерийской дуэли, при виде пожаров и взрывов, от звука выстрелов, гула скачущей конницы, диких криков гибнущих в огне людей. Вот от этого у них адреналин тут же оказывается в крови! Вероятно, коммунары тоже ликовали, переживали своего рода восторг, когда поджигали Париж.

Четвертое — они не считают людьми никого, кроме себя и себе подобных. Мы все для революционеров — только двуногая фауна, фон для них самих. Как те «настоящие дамы» и их дочки для Надежды Мандельштам.

Пятое — они никогда не раскаиваются в своих преступлениях. Да и с чего бы раскаиваться? «Мы» — невыразимо прекрасны и правы по определению. А «не мы» — все равно скоты и ничтожества.

Разумеется, такое отношение к жизни ставит революционеров на грань, даже за грань психической нормы. В их среде невероятное число сумасшедших. В психиатрических лечебницах окончили свои жизни венгр Бела Кун и чех Карел Гинек Маха, чекист Михаил Сергеевич Кедров и первый русский марксист Петр Никитич Ткачев, там побывала треть народовольцев, проходивших по процессам 1870-х. Необычайно высокий процент. Назвать революционеров «ненормальными» — отнюдь не преувеличение.

Глава 4. От социальной революции — к утопической

— Народ этого не позволит…

— Так уничтожить народ!

(Ф. М. Достоевский)

В мае 1917 г. анархисты устроили две вооруженные демонстрации. Их ораторы призывали к террору и анархии. Вскоре предводители перешли к боевым действиям, чтобы спровоцировать вооруженные выступления.

Уже 5 июня около полусотни анархистов захватили редакцию, контору и типографию газеты «Русская воля». И тут же издали листовку:

«К рабочим и солдатам. Граждане, старый режим запятнал себя преступлением и предательством. Если мы хотим, чтобы свобода, завоеванная народом, не была украдена лжецами и тюремщиками, мы должны ликвидировать старый режим, иначе он опять поднимет свою голову. <…> газета „Русская воля“ (Протопопов) сознательно сеет смуту и междоусобицы <…> мы, рабочие и солдаты, <…> хотим возвратить народу его достояние и потому конфискуем типографию „Русской воли“ для нужд анархизма. Предательская газета не будет существовать.

Но пусть никто не усмотрит в нашем акте угрозу для себя, свобода прежде всего. Каждый может писать, что ему заблагорассудится. Конфискуя „Русскую волю“, мы боремся не с печатным словом, а только ликвидируем наследие старого режима, о чем и доводим до общего сведения.

Исполнительный комитет по ликвидации газеты „Русская воля“».

Временное правительство, естественно, послало в типографию отряд войск. Окруженные анархисты в конце концов сдались, были арестованы и доставлены под конвоем — но не в тюрьму, а, на съезд Советов.

Затем, 7 июня, в ответ на захват типографии министр юстиции Временного правительства Переверзев отдал приказ очистить дачу Дурново. Сложность заключалась в том, что к февралю 1917 г. дача принадлежала члену Государственного совета, генерал-адъютанту. Генералу от инфантерии Петру Павловичу Дурново (1835–1919). После Февральской революции там разместились не только Петроградская федерация анархистов-коммунистов и организация эсеров-максималистов, но и правление профсоюзов Выборгского района, профсоюз булочников, комиссариат рабочей милиции 2-го Выборгского подрайона, Совет Петроградской народной милиции, и рабочий клуб «Просвет».

Поднялась волна возмущения и протеста. В тот же день начали забастовки четыре предприятия Выборгской стороны, а к 8 июня их количество возросло до 28.

Через день, 9 июня, анархисты созвали на даче Дурново конференцию, на которой присутствовали представители 95 заводов и воинских частей Петрограда. Они создали Временный революционный комитет и решили 10 июня захватить несколько типографий и помещений, тем самым начав «Вторую революцию».

В то же время большевики приурочили свое выступление к работе I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (3–24 июня 1917 г.) — туда было делегировано 533 эсера и меньшевика и всего 105 большевиков.

Но тут возникла проблема: большевики хотели выступать под лозунгами «Вся власть Советам!», а Советы этого как раз не хотели. Большевики назначают на 10 июня «демонстрацию», то есть вооруженное выступление. Съезд запретил ее и обвинил большевиков в «военном заговоре».

Большевики планировали выйти к Мариинскому дворцу в Петербурге — там заседало Временное правительство. Предполагалось вызвать министров из здания для «общения с народом», а специальные группы людей должны были орать и свистеть, выражая «народный гнев» и подогревая толпу.

При благоприятном развитии событий предполагалось тут же арестовать Временное правительство. Конечно, «…столица должна была немедленно на это отреагировать. И в зависимости от этой реакции ЦК большевиков <. > должен был объявить себя властью».^{221}

А если начнется сопротивление? Временное правительство арестовано, а идут манифестации с требованием: «Отпустить!»? Что, если верные правительству военные части выступят в защиту правительства с оружием в руках? Такое сопротивление предполагалось «подавить силой большевистских полков и орудий».^{222} Полки и орудия были — к этому времени большевики на деньги германского Генерального штаба наняли латышских стрелков и начали вооружать Красную Гвардию.

Вот она и Гражданская война, Уже сияет улыбкой «Веселого Роджера».

На этот раз устроить бойню не удалось: оказалось, все политические силы решительно против большевистских планов. Правительство заявило, что «всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти». С 9 июня по Петрограду разъезжали вооруженные патрули.

Съезд же Советов выпустил воззвание, в котором заявлял, что демонстрация подготавливается большевиками без воли и участия Советов.

Большевики вынуждены были пойти на попятный.

Меньшевик Церетели писал: «Ни у кого из нас нет сомнений, что мы стояли перед возможностью кровавых столкновений на улицах Петрограда, подготовлявшихся большевистской партией, чтобы в случае недостаточного отпора со стороны демократии, захватить власть и установить свою диктатуру. Нет никакого сомнения, что большевики держат в готовности свои силы, чтобы при более благоприятных условиях предпринять новую авантюру».^{223}

Советы готовятся провести демонстрацию 18 июня под лозунгами доверия Временному правительству. Большевики тоже готовятся — печатается огромное количество плакатов и транспарантов, ведется пропаганда.

К этому времени у них выходит 27 газет на русском языке и еще 14 — на языках народов бывшей Империи. Большевики даже приобрели собственную типографию — за 260 000 рублей.

В демонстрации участвовало до 500 000 человек. Лозунги: «Полная поддержка Временному правительству!» «Война до победного конца» и «Да здравствует коалиционное правительство!» — тонут в океане большевистских: «Вся власть Советам!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Хлеба, мира, свободы!». Так же проходят демонстрации в Москве, Минске, Иваново-Вознесенске, Твери, Нижнем Новгороде, Харькове и других городах. Анархисты сначала заявили, что «протестуют против демонстрации с буржуазными социалистами», но к часу дня вышли на Марсово поле с черными знаменами и плакатами.

Реально это был вотум недоверия коалиционному правительству, и от отставки его спасло одно: 19 июня началось наступление на фронте. В Петрограде прошли демонстрации под лозунгами: «Война до победного конца!». Тем самым «кризис неслыханных размеров надвинулся на Россию…».^{224} Увы, наступление захлебнулось. Когда потребовалось ввести в дело подразделения второй линии, резервы, большинство полков, еще недавно полностью поддерживавшие Керенского, принялись митинговать, а наступать отказались. Прорвавшиеся было части первой линии вынуждены были отойти.

Во-вторых, демонстрация 18 июня 1917 г. стала новой репетицией путча. Пока одни анархисты и большевики демонстрировали, их сотоварищи напали на тюрьму «Кресты» и освободили четверых известных анархистов и близким к ним уголовников. Вместе с «идейными» сбежали еще около 400 человек.

На следующий день казачья сотня и батальон пехоты с бронемашиной во главе с министром юстиции Переверзевым, прокурором Петроградской судебной палаты Р. Каринским и командующим Петроградским военным округом генерал-майором Петром Александровичем Половцевым (1874–1964) направились на дачу Дурново. Они требовали выдать освобожденных из тюрьмы.

Гражданская война? Несомненно! Ведь власти являются в резиденцию анархистов во главе целого войска. Те — во главе, кстати с небезызвестным Железняковым, тем самым прославившимся впоследствии «матросом Железняком» — сопротивляются, ведут военные действия. Железняков метнул в дверь четыре гранаты, но повезло ему не больше, чем в конце жизни под Херсоном — ни одна не взорвалась: скорее всего, то ли в горячке боя, то ли спьяну, то ли по неопытности он забывал выдергивать чеки (так что песенные «десять гранат — не пустяк» не про него). Войска арестовали 59 человек, случайной пулей оказался убит известный анархист Асин.^{225}

Анархисты попытались вывести на улицы 1-ый пулеметный полк. Но солдаты ответили отказом: «Мы не разделяем ни взглядов, ни действий анархистов и не склонны их поддерживать, но вместе с тем мы не одобряем и расправы властей над анархистами и готовы выступить на защиту свободы от внутреннего врага».

Казалось бы — тут и покончить с очагами мятежа, но коалиционное правительство медлит, теряет время. Дача Дурново и особняк Кшесинской остались рассадником утопической революции. Для революционеров поведение «коалиционных» и «временных» есть признак слабости и трубный зов к действию.

В июле 1917 г. политическая обстановка в Петрограде сильно обострилась: в город пришли сообщения о провале наступления на фронте. К тому же Временное правительство согласилось предоставить Украине широкую автономию, а Центральную Раду фактически признать правительством. Это вызвало правительственный кризис. Все кадетские министры Временного правительства подали в отставку.

2 июля опять выступили солдаты Петроградского гарнизона: они узнали, что 1-й пулеметный полк, а потом и другие, собираются расформировать отправить на фронт. Армия в очередной раз показала, что хочет чего угодно, только не воевать: 2 июля солдаты устроили несколько митингов, требуя «прекратить насилия над революционными войсками».

В ночь на 2 июля тайное совещание анархистов-коммунистов в «красной комнате» дачи Дурново постановило организовать вооруженное выступление против Временного правительства под лозунгами: «Долой Временное правительство!», «Безвластие и самоустройство!». Анархисты начали разворачивать пропаганду среди населения, послали агитаторов в полки.

Казармы 1-го пулеметного полка находились неподалеку от дачи Дурново, и анархисты пользовались там большим влиянием.^{226} На этот раз поднять полк удалось, не то что 18 июня! Никакого конкретного плана у анархистов не было. «Цель покажет улица», — говорили они.

Анархисты и беспартийные пулеметчики послали делегатов на многие заводы и фабрики, а также в воинские части Петрограда, в том числе, и в Кронштадт: «Мы умираем за свободу. А вы тут читаете лекции!» Там на Якорной площади собралось 8–10 тысяч человек. Анархисты сообщили, что целью их восстания является свержение Временного правительства. Взбудораженная толпа с нетерпением ждала выступления.

3 июля по всему Петрограду шли митинги и демонстрации солдат и Красной Гвардии под лозунгами: «Против немедленного отправления на фронт!» и «Долой десять министров-капиталистов!». В ответ на приказ сдать оружие солдаты на митинге постановили: оружие не сдавать, а использовать, чтобы заставить правительство никого не отправлять на фронт.

Планы анархистов полностью согласуются с целями большевиков, которые не были готовы к выступлениям 3 июля, но вскоре развернули свою агитацию.

Пулеметный полк начинал возводить баррикады еще днем. За пулеметчиками выступили Гренадерский, Московский и другие полки. К 9 часам вечера 3 июля уже семь полков выступило из казарм. Одни строили баррикады, а другие двинулись к особняку Кшесинской, где размещалась ЦК и ПК большевистской партии. Туда же потянулась и Красная Гвардия от Путиловского завода и предприятий Выборгской стороны.

Одновременно генерал Половцев развесил объявления, запрещающие любые вооруженные демонстрации и выступления. Он предлагал войскам сохранять дисциплину и «приступить к восстановлению порядка». Большая часть гарнизона «сохраняла нейтралитет» — не шла с анархистами и большевиками, но и на стороне правительства не выступала.

Тогда генерал Половцев договорился с представителями офицерских организаций, выступавших против большевиков — и тем самым против развала фронта и перехода «войны империалистической в войну гражданскую». Члены этих организаций засели на верхних этажах и чердаках зданий на предполагаемом пути «мирной демонстрации» и оборудовали пулеметные гнезда.

С утра 4 июля улицы начали заполняться «мирными демонстрантами» — все почему-то с винтовками, и как правило, уже навеселе. Среди лозунгов были как большевистские («Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!») на красных знаменах, так и анархистские («Долой Временное правительство», «Да здравствует анархия!») — на черных. Невский проспект наполнили «рабочие» (Красная Гвардия) и «революционные солдаты», то есть пьяная вольница и нанятые большевиками части.

В полдень к ним присоединились кронштадтские матросы: к набережной подле Николаевского моста пришвартовались до 40 судов, с которых ссыпалось от 10 до 20 тысяч матросов, в основном анархистов. Во главе с заместителем председателя Кронштадтского Совета мичманом Федором Федоровичем Раскольниковым (настоящая фамилия Ильин; 1892–1939)^{227} они направились к особняку Кшесинской. Ленин выступал перед ними с идеей «всей власти советам». «Мирная демонстрация» направилась к Таврическому дворцу.

К тому времени революционные войска уже захватили Финляндский и Николаевский вокзалы и редакции многих «враждебных народу» газет. Гарнизон Петропавловской крепости, 9000 человек, заявил о присоединении к восстанию.

По официальным данным того времени, на улицы вышли до 300 000 человек. Советские историки сообщали о 500 000. Самогона было хоть залейся. По свидетельствам полицейских, задержанные участники событий были пьяны, у каждого второго находили пробирки с порошком кокаина. Имеется много свидетельств, что кокаином снабжали солдат и матросов большевики. Один из писавших об этом — академик Д. С. Лихачев.

Около полудня в разных частях города началась стрельба: на Васильевском острове, на Суворовском проспекте, на Каменноостровском, но особенно интенсивно — на Невском, у Садовой и Литейного. «Мирные демонстранты» палили из винтовок и привезенных на автомобилях пулеметов. Открыли стрельбу и засевшие на чердаках офицеры.

Ударный отряд большевиков направился к зданию контрразведки Генерального штаба, но остановился, увидев броневики.

Конные разъезды юнкеров, казаков, павловцев остались верными правительству и пытались сдержать «демонстрацию». По ним стреляли из револьверов и винтовок, всадники огрызались огнем.

Страшнее всего пальба была на Невском, там по официальным данным погибло 56 человек и было ранено 650. Цифры очень примерные, потому что не учитывались ни потери офицеров, ни трупы случайных прохожих. «Революционный народ» считал только «своих».

В СССР официальные историки писали, что это правительственные войска открыли огонь по «мирной демонстрации». Но будь так, палящие по плотной толпе пулеметы принесли бы во много раз большие потери.

…а в Таврический дворец, где заседал Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов, являлись делегация за делегацией. Все требовали взятия всей полноты власти, отказа от союза со Временным правительством. Около 5 часов подошли матросы и потребовали «своих» министров, то есть министров-социалистов. Для объяснений. Не успел к ним выйти министр земледелия Чернов, как его схватили, и поднося к лицу кулаки, орали: «Принимай власть, сукин сын, коли дают!». Чернова втащили в автомобиль и объявили заложником.

Выручил Чернова, Троцкий. Он тогда еще не был большевиком и вообще не очень понятно, чего хотел. Троцкий произнес пылкую речь о революционном правосознании, и Чернова отпустили.

К вечеру стало известно, что с фронта движется сводный отряд для наведения порядка. Это внесло большое смущение в революционные массы. Еще больше смущения внесла информация от министра юстиции Переверзева…

Еще 28 апреля в Генеральный штаб русской армии явился с повинной прапорщик Д. С. Ермоленко. Он показал, что в плену был завербован немцами и заброшен в Россию с заданием вести пропаганду против Временного правительства.

Правительство поручило членам кабинета министров Керенскому, Некрасову и Терещенко «содействовать расследованию» столь страшного обвинения. Неизвестно, как и чему содействовали министры, но к июлю следствие еще не было закончено. Почему — непостижимо для ума, потому что в архиве начальника контрразведки Б. В. Никтина содержалось 29 перехваченных телеграмм В. И. Ленина, Якуба Ганецкого (настоящее имя — Яков Станиславович Фюрстенберг; 1879–1937), Александры Михайловны Коллонтай (урожденной Домонтович; 1872–1952), Григория Евсеевича Зиновьева (настоящая фамилия — настоящая фамилия Радомысльский, по другим данным — Апфельбаум; 1883–1936) и других — речь в этих телеграммах шла о получении денег или содержала просьбы о деньгах.

Переверзев, как выражаются в спецслужбах, «дал утечку» информации: пригласил к себе нескольких социалистов и ознакомил их с материалами незаконченного дела. И до этого ходило много слухов, что Ленин является одним из многих действующих в России агентов германской разведки. Теперь это стало очевидно.

5 июля 1917 г. газета «Живое слово» опубликовала заявление социалистов Григория Алексеевича Алексинского (1879–1967) и Панкратова о материалах дела большевиков. На другой день питерские газеты вышли с комментариями этого заявления. Статья в «Голосе солдата» от 6 июля называлась «К позорному столбу!»

6 июля юнкера захватили редакцию и типографию «Правды». Среди прочего там было найдено письмо на немецком языке, в котором некий Барон «приветствовал большевиков за их действия и выражал надежду, что они получат преобладание в Петрограде, чем доставят большую радость в Германии». Сообщение об этой находке тоже было опубликовано.

7 июля в «Петроградской газете» народник Владимир Львович Бурцев (1862–1942) писал: «В те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал. За эти три дня Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры».

Мало того, что сводный отряд вошел в город, но многие нейтральные прежде части и даже многие участники восстания 3–4 июля отшатнулись от германских агентов.

Правительство официально назвало события 3–4 июля «заговором большевиков с целью вооруженного захвата власти».

В ночь на 7 июля на заседании Кабинета министров принято: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывающих и подстрекающих к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родины и предательстве революции». Наутро правительство отдало приказ об аресте Ленина и его ближайших сподвижников.

Объединенное заседание ЦИК Советов заявило о полной поддержке мер Временного правительства, которые «соответствуют интересам революции».

Меня квартиры, переодевшись женщиной, Ленин бежит и прячется в Разливе. Потом в Финляндии. Многие большевики и Троцкий в компании с ними оказываются в тюрьме.

Власти начинают разоружение антиправительственных сил, захватывают особняк Кшесинской. Казалось бы, все. Как говорил Тьер, «с социализмом покончено навсегда».

Дальнейшее кажется уже полным абсурдом, но вот факты: Переверзева… увольняют: он-де не имел права публиковать материалов незаконченного дела. Это было безнравственно и не соответствовало моральному кодексу интеллигентного человека.

Так власть уволила того, кто ее только что спас.

Советы требуют скорейшего созыва Учредительного собрания, объявления России республикой, роспуске Временного комитета Государственной думы.

Временное правительство не делает решительно ничего. Но премьер-министр князь Львов изволят уйти в отставку. На его место избирают Керенского. Князь объясняет свое решение так: «Мне ничего не оставалось делать. Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не смог этого сделать, а Керенский это может».

Зачем вообще брал власть этот жалкий человек, честно сознающийся, что он — убогий безвольный слизняк? Непостижимо.

Советы объявили кабинет Керенского «правительством спасения революции» и признали за новым премьером «неограниченные полномочия для восстановления дисциплины в армии, решительной борьбы со всеми проявлениями анархии».

К 22 июля создали новое коалиционное правительство: семеро социалистов, четверо кадетов, трое членов радикально-демократической партии.

Не забудем, что революция произошла в воевавшей стране. Армия начала разваливаться еще в конце 1916 г… Весь 1917-й она металась между лозунгами «войны до победного конца» и братаниями, то есть попытками прекратить войну тут же, явочным порядком.

Первое братание произошло на Западном фронте на Рождество 1914 г. между английскими и немецкими солдатами. На Восточном фронте оно было впервые официально зарегистрировано командованием в апреле 1915 г. перед Святой Пасхой и в дальнейшем происходило довольно редко,^{228} чаще всего — тоже в Пасхальные дни. На Кавказском фронте, где Россия тогда сражалась с мусульманской Турцией, ничего подобного не было.

Но после Февральской революции началась поистине эпидемия братаний. Большевики относились к этому очень положительно. 28 апреля «Правда» напечатала статью Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину <…> подчинения солдат „своим“ офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Отсюда ясно, что братание есть «…одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».^{229}

Летом 1917 г. братаний стало поменьше — русская армия наступала пред тем, как побежать. Но в начале июля наступление захлебнулось. Погибло более 150 000 человек. Нарастал вал самосудов и расправ над офицерами и унтер-офицерами.

К ноябрю 1917 г. из девяти миллионов солдат действующей армии дезертировало два.

После нескольких месяцев сползания в анархию, революционных эксцессов и уличных побоищ страна остро нуждалась в порядке. И не только в укрощении идейных грабителей и убийц, но и в острастке для самых обычных, безыдейных уголовников. Ведь полицию то ли отменили, то ли оставили временно, до замены «народной милицией». При этом никто толком не знал, что такое «народная милиция», как она должна формироваться и на каких основаниях работать. К лету-осени 1917 г. разгул беззакония, насилия, грабежей захлестнул даже крупные города. В глубине Великороссии оставалось сравнительно спокойно, но на юге России, и особенно на национальных окраинах начали сводить вековые счеты между племенами. Подняли голову круговая порука, кровная месть и прочие пережитки родового строя.

Страна переживала настоящий экономический кризис. К осени 1917 г. выпуск промышленной продукции составил 30–35 % от уровня 1916-го. Притом, что и тот — уровень нищающей страны, где всего хватает еле-еле. Покупательная способность рубля составила 6–7 довоенных копеек. Если в феврале революция началась из-за перебоев в продаже белых булок, то с августа стали вводить карточки на хлеб и муку.

В деревнях к осени 1917 г. 15 % помещичьих земель были явочным порядком захвачены. Правительство пыталось бороться с «аграрными беспорядками», посылая воинские команды и карательные отряды. Популярности ему это не прибавило.

Вдобавок железнодорожное сообщение оказалось почти полностью парализовано. С мест не было информации, приказы центра не выполнялись. Россия становилась все менее управляемой.

На окраинах начиналась национальная революция.

О своей автономии заявила Украина.

Польша давно намеревалась выйти из состава Российской империи.

Финский парламент 18 июля 1917 г. принял Закон о власти, тем самым объявив носителем верховной власти себя. В тот же день Временное правительство парламент распустило, и что характерно — финны поступили очень законопослушно: в октябре провели новые выборы. Но 6 декабря 1917 г. новый финский парламент принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством.

В Прибалтике Латвия, Эстония и Литва стремились к независимости. Только немецкая оккупация мешала им начать национальные революции.

А Временное правительство продолжает вести себя неуверенно и тянет, тянет, тянет… Вроде, происходят какие-то события… Например, Советы переезжают из Таврического дворца, освобождаемого под будущее Учредительное собрание, в Смольный институт благородных девиц: Выборы в Учредительное собрание, после многих проволочек, назначают на 12 ноября.

12–15 августа в Москве проходит Государственное совещание с участием всех партий и групп. 14 сентября в Александринском театре Петербурга собралось Всероссийское демократическое совещание. Среди делегатов — 134 большевика, 305 меньшевиков, 592 эсера, 55 народных социалистов, 17 беспартийных и 4 кадета. 25 сентября, после долгой ругани разных партий, создали Временный совет республики, или Предпарламент. В него вошли 10 социалистов и 6 либералов. В предпарламенте шла партийная и фракционная борьба, спорили о распределении функций предпарламента и Временного правительства…

Но все это — верхушечные, косметические меры: страна разваливается, управляемость исчезает, популярность правительства стремится к нулю, в народе Предпарламент частенько называют «бредпарламентом».

К концу лета 1917 г. многие стали ностальгически вспоминать царское время: тогда было и сытее, и понятнее, и безопаснее. Общее мнение все сильнее склонялось в пользу авторитарной власти. При этом было очевидно, что возвращаться к царизму и политической системе образца 1913 г. никто не хочет. Да это и невозможно.

Речь шла лишь о том, в каких формах можно остановить страну, в которой уже произошла социальная революция. И как будут звать человека, который остановит Россию на грани новой революции — утопической.

Во Франции такими диктаторами стали два человека. Одного звали Наполеоном Бонапартом — он был генералом, и установил диктатуру армии. Другого звали Адольфом Тьером — он был премьер-министром. Армия признавала его главой гражданского правительства и подчинялась ему.

Керенский мог стать диктатором, если бы за ним пошла армия.

Армия могла выставить своего вождя.

Альтернативой этих двух вариантов диктатуры была только утопическая революция и установление диктатуры пролетариата.

С лета 1917 г. усиливаются офицерские организации — Союз георгиевских кавалеров, Союз бежавших из плена, Союз воинского долга, Союз чести и Родины, Союз спасения Родины и многие другие. Предприниматели создали Общество экономического возрождения России. Все они усиленно ищут лидера. «Единственной властью, которая поможет спасти Россию является диктатура» — откровенно заявляет даже Петр Дмитриевич Долгоруков (1866–1951), лидер «партии народной свободы», кадетов.

Керенский в основном болтает. А в армии восходит звезда Генерального штаба генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова (1870–1918). Верховные главнокомандующие — генерал Алексеев и сменивший его на посту генерал от кавалерии, генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926) — отказались понимать намеки: не стать ли им диктаторами. А Корнилов эти намеки понимает.

Корнилов знаменит своими подвигами, побегом из плена, широко известен, популярен в войсках. Он получил 8-ю армию в мае 1917-го, и сразу заявил, что по братаниям будет открывать артиллерийский огонь.

19 мая 1917 года Корнилов приказом по 8-й армии разрешает сформировать 1-й Ударный отряд из добровольцев (первая добровольческая часть в Русской армии). За короткий срок был сформирован трехтысячный отряд, и 10 июня Корнилов произвел ему смотр. Генерального штаба полковник. Митрофан Осипович Неженцев (1886–1918) блестяще провел боевое крещение своей части 26 июня 1917 г., прорвав австрийские позиции под деревней Ямшицы, благодаря чему был взят город Калуш.

11 августа приказом Корнилова отряд был переформирован в четырехбатальонный Корниловский ударный полк. Его форма включала в себя букву «К» на погонах и нарукавный знак с надписью «Корниловцы». Был сформирован также Текинский полк из мусульман Северного Кавказа, сделавшийся личной охраной Корнилова.

Корнилов становится близким другом комиссара той же армии, эсера, бывшего террориста Савинкова. Под их руководством 8-я армия быстро делается единственной, сохраняющей боеспособность в июле.

Корнилов становится командующим Юго-Западным фронтом. На этой должности он пробыл с 7 по 18 июля и стал Верховным главнокомандующим вместо Брусилова.

Корнилов предлагает ограничить власть комиссаров Временного правительства и войсковых комитетов хозяйственными вопросами, ввести смертную казнь, расформировать неповинующиеся части, запретить в армии митинги и партийную деятельность.

Профессиональный военный, он видит путь спасения России в создании единого правового режима для фронта и тыла: перевод на военное положение промышленности и железных дорог, запрет митингов, демонстраций, забастовок. А за нарушение законов и саботаж — отправка на фронт.

Идеи Корнилова принимаются. Во время Государственного совещания Корнилову не раз устраивают восторженную овацию. Газета деловых кругов «Утро России» писала 12 августа 1917 г.: «сильная власть должна начаться с армии и распространиться на всю страну».

Не надо считать Корнилова реакционером и монархистом. По свидетельству генерал-лейтенанта, начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем командующего Западным и Юго-Западным фронтами Антона Иванович Деникина (1872–1947), Корнилов отверг всякие переговоры с Романовыми и сажать их на престол не хотел. Он стремился «довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду».^{230} Может, и ушел бы. Может, и нет… когда Союз офицеров предложил Лавру Георгиевичу «спасти Россию», он ответил: «Власти я не ищу, но если тяжкий крест выпадает на мою долю, то что же делать». Возможно, долг перед Отечеством помешал бы скромному Корнилову отстраниться от власти и после Учредительного собрания. И… что? В любом случае, с его приходом ко власти утопическая революция становилась в России невозможной.

Корниловские офицеры первыми в России стали называть себя белыми: как роялисты во время Французской революции — по цвету королевских лилий на гербе Франции.

Керенский ведет с Корниловым переговоры через Савинкова. Предполагалось ли, что Керенский останется правителем России, а Корнилов — «только» главнокомандующим? Или это должен был быть некий причудливый «дуумвират»? Содержание договоренностей неизвестно. Во всяком случае, Керенский от власти не отказывался.

От Корнилова Савинков получил заверения, что Керенский сохранит свой пост министра-председателя в новом «диктаторском» коалиционном правительстве, в состав которого предполагалось пригласить опытных финансово-промышленных деятелей — Алексея Ивановича Путилова (1866–1937) и Сергея Николаевича Третьякова (1882–1944), министра вероисповеданий, выдающегося богослова, кадета Антона Владимировича Карташева (1875–1960); «экспертов» царского режима — последнего министра иностранных дел Российской империи Николая Николаевича Покровского (1865–1930) и дипломата, генерал-майора, военного агента во Франции и одновременно представителя русской армии при французской главной квартире графа Алексея Алексеевича Игнатьева (1877–1954). «Несоветских социалистов» в составе корниловского кабинета должен был представлять Плеханов.

Керенский принял план Корнилова, но от нерешительности медлил с представлением чрезвычайных законов правительству. Корнилов между тем начал переброску с фронта войск, которые должны были обеспечить порядок в столице и подавить в случае нужды выступления большевиков.

25 августа 1917 г. Корнилов направил из Могилева в Петроград 3-й кавалерийский корпус и Туземную дивизию. Эти части должны были стать основой Отдельной Петроградской армии под командованием генерал-майора Александра Михайловича Крымова (1871–1917), подчиненной непосредственно Ставке.

20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками». Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках всю правительственную власть, во время корниловского выступления очутился в трудном положении. Он понимал, что только жесткие меры, предложенные Корниловым, могли еще спасти экономику от развала, армию от анархии, Временное правительство освободить от советской зависимости и установить, в конце концов, внутренний порядок в стране. Но понимал также, что с установлением военной диктатуры он лишится полноты власти. Добровольно отдавать ее — даже ради блага России — он не захотел. К этому присоединилась и личная антипатия между министром-председателем Керенским и главнокомандующим генералом Корниловым, они не стеснялись высказывать свое отношение друг к другу.^{231}

В результате возникает интрига, словно пришедшая из скверного водевиля. Важнейшим действующим лицом его становится думский деятель Владимир Николаевич Львов, в первом и втором (первом коалиционном) составах Временного правительства занимавший пост обер-прокурора Святейшего синода. 8 июля 1917 г. Львов подал в отставку, поддерживая создание нового правительства во главе с Александром Керенским. Он явно рассчитывал на место и в этом правительстве, но Керенский предпочел назначить обер-прокурором тактичного и ученого профессора Антона Карташева, а не дерзкого и своевольного Львова. Последний пришел в ярость и не раз говаривал, что «Керенский ему теперь смертельный враг». После Октябрьского переворота Львов уезжал за границу, вернулся, стал организовывать удобную для властей «живую церковь» и в конце концов вступил в Союз воинствующих безбожников.

Этот-то темный интриган для начала добился встречи с Керенским, на которой предложил тому войти в контакт с группой неназванных общественных деятелей, которая имеет «достаточно реальную силу», чтобы обеспечить его правительству поддержку справа. На это Керенский согласился.

24 августа Львов приехал к Корнилову «с поручением от Керенского». Никакого поручения Керенский Львову не давал. Он только согласился встретиться с теми, кто может его поддержать. Но Львов, самозваный посредник, от имени Керенского предлагает Корнилову диктаторские полномочия. Корнилов излагает Львову условия, которые он подробно оговаривал с Савинковым. В том числе повторяет, что не стремится к власти и «готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А. Ф. Керенский… или другое лицо».

Но 26 августа Львов, вернувшись в Петроград, заявляет Керенскому от имени Корнилова: тот должен немедленно «передать всю власть военную и гражданскую в руки Верховного главнокомандующего» и явиться в Ставку. Как бы от себя он добавляет, что Керенского в Ставке «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».

Керенский действует весьма коварно. По его словам, «было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер <…> заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор со мной».

Как доказать? С помощью свидетеля. Керенский зовет помощника начальника милиции Булавинского, и прячет его за занавеской в своем кабинете. И опять зовет Львова. Львов читает вслух некую «записку» от имени Корнилова с требованиями Керенскому и Савинкову немедленно приехать в ставку.

Позже Львов заявит, что «никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была простая беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования (ему) я не предъявлял и не мог предъявить, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал, а он меня арестовал. Я не успел даже прочесть написанную мною бумагу, как он, Керенский, вырвал ее у меня и положил в карман».

Записка есть? Есть. Свидетель Булавинский все слышал? Слышал. И Керенский приказывает арестовать Львова как соучастника «мятежника» Корнилова. Самого же Корнилова немедленно увольняет с должности Верховного главнокомандующего и объявляет мятежником.

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной».

Кстати, легендарная записка и вправду написана рукой Львова, а не Корнилова. Подписи Корнилова нигде нет.

Все влиятельные политики, даже послы союзных держав уговаривают Керенского лично встретиться с Корниловым, чтобы «рассеять недоразумение». Но Керенский твердо стоит на своем: Корнилов преступник!

Большинство исследователей пытаются понять мотивы самого Львова: была ли это сознательная провокация, неудачная попытка вернуться в большую политику или коварная месть Керенскому. Выдвигают даже версию «помутнения рассудка».

И лишь немногие допускают, что главный и хитрейший интриган тут не Львов, а сам Керенский. Ведь что получается? Керенский через Савинкова ведет переговоры с Корниловым, а потом руками неизвестно откуда взявшегося Львова расправляется с «конкурентом» и устраняет угрозу собственной власти. Очень в духе Керенского.

Во всяком случае позже, уже когда Корнилов сидел в тюрьме, Керенский произнес: «Корнилов должен быть казнен; но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом».

Корнилов страшно удивлен таким поворотом дел, но продолжает действовать, как было договорено: двигает войска, делает сообщение по радио об «укреплении власти».

Ночь на 28 августа Керенский провел почти один в Зимнем дворце. Все дистанцировались от него, сбежали из обреченного места, зная, что корпус Крымова — самая боеспособная часть армии. Если это интрига самого Керенского, то обернулась она против него же.

Но оказалось, боялся Керенский напрасно. На его стороне были по крайней мере три силы:

• убежденные социалисты и демократы, для которых Корнилов был «солдафоном» и «реакционным генералом»;

• сторонники утопической революции;

• расхристанная полупьяная масса солдат петроградского гарнизона, солдат на фронте, балтийских матросов, городского люмпенства, уголовников и анархо-бандитов — те, для кого установление порядка означало социальную смерть.

Эти силы не дали Керенского в обиду.

Уже вечером 28-го поднимались враги Корнилова, предлагали свои услуги Временному правительству. С утра 29 августа началась раздача винтовок желающим, формирование рабочих дружин.

Керенский выпустил из тюрьмы большевиков, сидевших там после июльских событий. Они подняли Красную Гвардию. В результате возле Вырицы войска Корнилова остановили силы, в несколько раз превышавшие весь корпус Крымова.

А генералу Крымову Керенский 30 августа направил приглашение лично прибыть для переговоров. Приглашение было передано через полковника Самарина: приятель Крымова, он занимал должность помощника начальника кабинета Керенского. Войска могут двигаться на Петроград, только вступив в гражданскую войну с разношерстными защитниками Временного правительства. Крымов поехал в столицу. О чем они беседовали с Керенским, неизвестно. Известно, что пока начальник отсутствовал, войска удалось разагитировать и разложить, и они окончательно встали под Лугой. Еще известно, что вскоре после ухода от Керенского сорокашестилетний генерал Крымов застрелился.

Одновременно в армии поднялся стихийный мятеж против Корнилова. Офицеров, известных как его сторонники, убивали и изгоняли. Солдатские комитеты отстраняли офицеров от власти, расстреливали непокорных.

Военно-революционный комитет, в составе социалистов и анархистов, фактически изолировал Ставку от остальной армии. Управляемость упала до нуля, армия митинговала и разваливалась.

Ему предлагают поднять уже настоящий мятеж силами Корниловского полка. «Передайте Корниловскому полку, — отвечает Лавр Георгиевич, — что я приказываю ему соблюдать полное спокойствие, я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови».

Ему предлагают покинуть Ставку и бежать. Отказывается.

В конце концов, глава Генерального штаба генерал Алексеев соглашается стать представителем Керенского. Он признает Керенского новым Верховным главнокомандующим, от его имени 1 сентября 1917 арестовывает в Ставке генерала Корнилова и его сподвижников и отправляет арестованных в Быховскую тюрьму — переделанный для военных целей бывший католический монастырь.

За жизнь арестованных есть основания опасаться, Но внутренняя охрана поручена сформированному Корниловым Текинскому полку. По мнению многих, Алексеев спасает жизнь Корнилову и его сторонникам. В дальнейшем Алексеев и Корнилов находились в самых лучших отношениях.

Для расследования «мятежа» была назначена следственная комиссия. Керенский и его новые сторонники, Совет рабочих депутатов, требовали военно-полевого суда над Корниловым и его сподвижниками и скорейшего их расстрела.

Но члены следственной комиссии не находили в действиях арестованных никакого состава преступления.

18 ноября, когда армия окончательно развалится, а большевики поставят своего Главкомверха Крыленко, председатель следственной комиссии Шабловский, основываясь на данных следствия, освободил всех арестованных, кроме пятерых: самого Корнилова, Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Сергеевича Лукомского (1868–1939), генерал-майора Ивана Павловича Романовского (1877–1920), Деникина и Генерального штаба генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова (1878–1918).

Этих пятерых велел освободить Верховный главнокомандующий Духонин 20 ноября 1917 г., за считанные часы до своего зверского убийства.

Что тут сказать? Наметившийся было блок правых и социалистов канул в небытие. Менее чем через два месяца Временное правительство, предавшее своих военачальников, будет низложено большевиками и в свою очередь окажется в роли арестованного.

Само же Временное правительство оказывается в полной зависимости от Советов, фактически — от большевиков. Интересно мнение Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской (1843–1934), эсерки, начинавшей еще в 1874 г. хождениями в народ. «Бабушка русской революции» хорошо относилась к Керенскому и, по ее собственным словам, «сколько раз я говорила Керенскому: Саша! Возьми Ленина! А он не хотел. Все хотел по закону… А надо бы посадить их на баржи с пробками, вывезти в море — и пробки открыть… Страшное это дело, но необходимое и неизбежное».^{232}

Большевики же готовят новый переворот. Ведь «Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева».^{233}

Сначала назначали восстание на 15 октября. Потом пришлось переносить. 18 октября Лев Борисович Каменев (настоящая фамилия Розенфельд; 1883–1936) и Зиновьев пишут в «Новой жизни», что подготовку восстания до съезда Советов считают ошибочной. Ленин пришел в ярость и требовал исключить обоих из партии, но ЦК счел, что «не произошло ничего особенного».

Самое же интересное, что подготовка к восстанию открыто обсуждается в печати, а правительство по прежнему не делает решительно ничего.

Сценарий обычный: 9 октября прошел слух об отправке части Петроградского гарнизона на фронт. Большевики и анархисты активно используют и распространяют этот слух, добавляя новый: Керенский собирается сдать Петроград немцам. Чтобы противодействовать этим его предательским планам, большевики и другие социалисты создают Военно-революционный комитет (ВРК). Всем было очевидно, что ВРК занимается подготовкой переворота, но никто не препятствует.

Конечно же, большевикам очень помогают старые хозяева. Есть потрясающий рассказ владелицы конспиративной квартиры М. В. Фофановой: «Эйно спросил: „Владимир Ильич, а не подавят нас присланные с фронта войска, как в июле?“ Вдруг Владимир Ильич встал, положил руку на бедро и, слегка наклонившись к Эйно, сказал: „Немцы не позволят Керенскому снять с фронта даже одного солдата“».^{234}

В точности как в июле, немцы начали наступление точно перед переворотом. Более того — в Петрограде во время переворота было много германских солдат, переодетых во флотскую форму. Большинство экипажей кораблей Балтийского флота, даже поддержавшие большевиков, прибыли в Петрограф с опозданием. Немцы и финские сепаратисты в русской матроской форме хорошо «вписались» в ситуацию.^{235}

Все висело на волоске, вопрос был только — когда выступать. 24 октября Керенский велел юнкерам занять важнейшие пункты города. Захватили и большевистскую типографию.

Большевики легко отбили типографию и в срок выпустили очередной номер газеты «Рабочий путь». Началось…

Что характерно для всех гражданских войн, участвовало в событиях очень немного людей. ВРК имел под ружьем лишь 2500 солдат и около 2000 красногвардейцев. Число немцев и финнов неизвестно.

У правительства нет и этого: всего около 2000 курсантов и юнкеров. Гарнизон же объявил себя нейтральным.

Новый начальник Генерального штаба генерал Алексеев предложил Керенскому собрать офицерские части… Тот отказался. Потом он будет говорить, что офицерство мстило ему за Корнилова, и потому не пошло воевать. Но изначально отказался он сам.

Керенский требует от Предпарламента резолюции, осуждающей «состояние восстания», и полной поддержки действий правительства. Предпарламент принимает очень уклончивую резолюцию.

После этого Керенский под предлогом встречи войск, верных правительству, бежит на фронт в машине американского посла.

Вечером 24 октября большая часть петроградской инфраструктуры была у большевиков. А город жил совершенно обычно: гарнизон сидел в казармах, по улицам шли мирные прохожие.

«Буржуазные классы ждали баррикад, пламени пожаров, грабежей, потоков крови. На само деле царила тишина более страшная, чем все грохоты мира. Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, унося вчерашних господ в преисподнюю». Так писал Троцкий, очень в духе анабаптистов и коммунаров к месту вспоминая преисподнюю.

В 3 часа 30 минут 25 октября отряд моряков с крейсера «Аврора» взял Николаевский мост — последний, бывший в руках временного правительства. К 18 часам 25-го Зимний полностью окружен.

Кто защищает Зимний дворец? 400 юнкеров 3-й Петергофской школы прапорщиков, 500 юнкеров 2-й Ораниенбаумской школы, отдельные юнкера из Николаевского инженерного, Артиллерийского и других училищ, отряд студентов из 20–30 человек, 130 женщин из «батальона смерти», 40 георгиевских кавалеров из Отряда комитета увечных воинов.

Даже артиллерия — учебная: батарея Михайловского артиллерийского училища с 4 броневиками и 6 орудиями. Было то ли 50–70, то ли даже 200 казаков. Казаки ушли, увидев во дворце «пацанов»-юнкеров и «баб». Еще одна страшная черта гражданской войны: взрослые «нейтральны», все стороны воюют детьми и полудетьми.

Юнкера выложили поленницу передо входом во дворец и установили там пулеметы.

В 19 часов последовал первый ультиматум о сдаче. Во дворце ждали верных войск во главе с Керенским и ничего не ответили.

В 20:40 последовал знаменитый холостой выстрел «Авроры». По этому сигналу начался обстрел дворца из ружей и пулеметов. Часть юнкеров и «женский батальон смерти» сразу сдались. Остальным предъявили новый ультиматум. Молчание.

Большевики хотели открыть огонь из орудий Петропавловской крепости. Крепость отказалась стрелять. Большевики привели своих артиллеристов — вроде бы, балтийских матросов… Или солдат совсем другой армии, переодетых в матросскую форму. Они были пьяны вусмерть и сделали 30–40 боевых выстрелов, но в само здание попали только два шрапнельных снаряда, слегка повредив карнизы. И только. Снаряды летели через дворец, рвались на Дворцовой площади. Большевики отхлынули от здания.

В 0:50 последовал приказ атаковать. Юнкера пулеметным огнем из-за поленницы легко отогнали «революционные массы».

Патовая ситуация… Но вскоре выяснилось: вход со стороны Невы не охранялся. Сперва приникавших во дворец солдат и матросов юнкера разоружали и вместе с ними курили на лестницах. Постепенно их стало больше, теперь уже они разоружали юнкеров.

В 2 часа Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (1883–1939) начал новые переговоры. Они увенчались успехом: в 2:10, пройдя в Малую столовую, где сидели министры Временного правительства, Антонов-Овсеенко объявил правительство низложенным. Министров арестовали и отправили в Петропавловскую крепость, откуда они через несколько дней были освобождены.

Вот, собственно, и весь переворот. Штурма Зимнего попросту не было. Все красивые картинки, на которых рабочие и матросы курят на лестницах Зимнего дворца, — чистейшей воды советская «липа». Как и фильм Эйзенштейна, в котором толпа повисает на кованых чугунных воротах, в котором красные, оставляя десятки трупов, ломятся во дворец под пулеметным огнем… «Липа», все «липа».

И что единственный артиллерийский выстрел по дворцу был холостым — тоже вранье. В СССР коммунисты рассказывали сказки, будто большевики опасались за культурные и художественные сокровища Дворца, потому, мол, и не стреляли. На деле выстрелов было много, просто почти все снаряды прошли мимо.

Насчет же бережного отношения к сокровищам культуры и искусства… Был такой Жак Садуль — военный атташе Франции в России, который вступил в РСДРП(б). Приведу слова не белых, а этого члена партии большевиков: «Зимний дворец был обстрелян из пушек, взят, затем разграблен. Все предметы искусств, мебель, картины варварски разрушены. Женский батальон, оборонявший дворец, отведен в казарму, где несчастные были зверски изнасилованы…».^{236}

Писал об этом и канонизированный большевиками американский коммунист Джон Рид.^{237}

Естественно, большевистского переворота не признавали все сторонники Временного правительства. Но и социалисты его не спешили признавать. Не случайно Ленин изо всех сил оттягивал начало II Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов: чтобы он начался уже после переворота. «Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд», — говорил Ленин.

Съезд открылся 25 октября 1917 года, в 22 часа 40 минут, в Смольном дворце. Эсеры и меньшевики ушли со съезда, не признавая захвата Зимнего дворца и произведенного переворота. Остались только левые эсеры.

Некоторые анархисты входили в основные большевистские революционные организации: Петроградский Совет, ВЦИК Советов. Анархист И. П. Жук возглавил отряд шлиссельбургских красногвардейцев. А. В. Мокроусов участвовал в штурме Зимнего дворца. Анархисты И. Блейхман, Г. Боргацкий, В. Шатов и Е. Ярчук входили в штаб восстания. А. Г. Железняков (помните, мы с ним уже встречались) стоял во главе отряда матросов. Усилиями «Железняка» и его старшего брата казарма 2-го балтийского флотского экипажа превратилась в один из очагов анархо-бандитизма в Петрограде.

Вскоре «Железняку» с группой приспешников пришлось бежать на Юг. Некоторое время он разбойничал на Украине, но вскоре его убили другие бандиты.

После Октябрьского переворота некоторые анархисты частично поменяли прежние взгляды и перешли на сторону большевиков. Но в большинстве своем русские анархисты были против диктатуры пролетариата. Они выдвинули лозунг «третьей революции». По их мнению, Февральская свергла самодержавие, власть помещиков, Октябрьская — Временное правительство, власть буржуазии. Теперь нужна «третья», чтобы свергнуть Советскую власть, власть рабочего класса, и устранить государство вообще.

Получалось — Съезд советов выражал волю большевиков и только большевиков.

Под утро 26 октября Съезд принял написанное Лениным обращение «Рабочим, солдатам и крестьянам». В нем заявлялось о переходе всей власти ко II Съезду советов, а на местах — к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Съезд утвердил список Временного рабочего и крестьянского правительства — Совет народных комиссаров (СНК, или Совнарком).

Заметьте — и у большевиков Временное правительство. Временное — до Учредительного собрания. Сам же Октябрьский переворот стали называть Великой Октябрьской социалистической революцией только с 1927 г.

В СНК собрались исключительно большевики — левые эсеры отказались войти в правительство без других социалистических партий.

Утвержден и новый ВЦИК — главный постоянно действующий орган государственной власти между съездами.

3 января 1918 г. большевистский Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она провозгласила Россию государством диктатуры пролетариата в форме Советов. Советам и только Советам должна была принадлежать вся власть в центре и на местах.

Тем самым появилось новое правительство России. Оно требовало признания и подчинения.

Но 90 % населения России заведомо не признавало этого правительства.

Провозглашалась диктатура пролетариата — то есть курс на кровавое, страшное внедрение в жизнь утопии Карла Маркса. 99 % населения России вовсе не стремилось ко внедрению этой утопии.

Уже утром 26 октября делегаты без обсуждения приняли по докладу Ленина Декрет о мире и Декрет о земле.

Декрет о мире провозглашал выход России из Первой мировой войны и «мир без аннексий и контрибуций». То есть нарушение Россией союзнических обязательств, отказ и от воинской славы участников Великой войны, и от любых результатов победы в этой войне.

Этот Декрет был неприемлем для 200 000 офицеров Русской армии и огромного числа ее солдат. Этим Декретом большевики создали для себя армию в сотни тысяч вооруженных и подготовленных врагов.

В 1917 г. землей владели больше двадцати пяти миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам же и обрабатывал, кто дачным участком. Но все это были собственники. Теперь они лишились своего законного достояния.

С точки зрения организации Гражданской войны, Декрет просто вынуждал собственников бороться с теми, кто их собственность отнимал. А тем, кто мог получить даром чужую землю — великий соблазн. С одной стороны — как не взять? А с другой — если возьмешь, то делаешься соучастником беззакония. И будешь вынужден защищать взятое у законного владельца. Опять — Гражданская война.

Декреты об упразднении сословий, отмене званий, различий, орденов и знаков отличия, Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви не только создавали миллионную армию врагов. Они показывали, насколько серьезно большевики готовы ломать все, что было дорого миллионам людей.

Миллионам, которым навязывалась Гражданская война.

Керенский прибыл в штаб Северного фронта во Псков вечером 25 октября 1917 г. Ему очень повезло: в войсках его не пристрелили, хотя руки не подавали. Он отдал приказ идти на Петроград. Приказа никто не собирался выполнять. Единственным генералом, согласившимся вести войска против большевиков, был командир 3-го конного корпуса генерал-лейтенант Петр Николаевич Краснов (1869–1947). Он уже однажды шел на Петроград в составе армии Корнилова.

За Красновым пошла лишь часть 3-го конного корпуса, расположенная в районе его штаба в г. Остров. Это были 12 казачьих эскадронов 1-й Донской и Уссурийской казачьих дивизий, численностью около 70 человек каждый, 18 орудий, 1 бронепоезд и 1 броневик.

Двинувшись днем 26 октября из Острова на Петроград, Краснов 27-го занял Гатчину, а 28-го — Царское Село, выйдя на ближайшие подступы к столице. Керенский въехал в Царское Село на белом коне, под звон колоколов.

Опять сработало желание «народных масс» избегать любого укрепления власти.

Петроградский ВРК 26 октября приказал железнодорожникам не допускать продвижения войск на Петроград. Этот приказ исполнялся. 27-го ВРК отдал приказ о боевой готовности Петроградского гарнизона. Этот приказ не исполнялся, но к Царскому Селу и Пулкову были выдвинуты отряды балтийских моряков и Красной Гвардии.

Центробалт направил в Петроград боевые корабли и отряды моряков. С представителями Военноморского революционного комитета Ленин разработал план расстановки кораблей на Неве, чтобы их мощной артиллерией прикрыть подходы к городу; в Кронштадте формировались дополнительные отряды моряков.

Каждый завод, район, полк получил конкретное задание по обороне Петрограда. Около 20 000 человек были посланы на рытье окопов и в короткий срок создали оборонительный рубеж «Залив — Нева».

30 октября на Пулковских высотах армии встретились: около 700 казаков Краснова — и больше 10 000 солдат Петроградского гарнизона, балтийских моряков, красногвардейцев. К вечеру Краснов начал отступать на Гатчину — у казаков кончились патроны. Удивляет не это — самое странное, что при десятикратном превосходстве большевики так долго с ним возились. Да и то успех им обеспечил переход на их сторону полковника П. Б. Вальдена, так ненавидевшего Керенского, что он готов был помогать большевикам.

1 ноября в Гатчину вошли революционные войска. Активно действовали агитаторы. Председатель Центробалта матрос Павел Ефимович Дыбенко (1889–1938) буквально очаровал казаков. Они даже согласились выдать Керенского, если им гарантируют отъезд в родные станицы. Узнав об этом, Керенский бежал, переодевшись матросом. Краснов и его штаб были арестованы.

В ночь на 26 октября в Петрограде члены городской Думы, прежнего ЦИК и ушедшие со II Съезда делегаты создали Комитет спасения родины и революции. Он призвал чиновников и население не подчиняться советской власти и заявил о своем праве вновь призвать Временное правительство.

В ночь на 29 октября под руководством Комитета в Петрограде вспыхнул юнкерский мятеж. Юнкера ожидали Краснова. Они захватили Госбанк, гостиницу «Астория» и телефонный узел. На этом их силы иссякли. Уже днем юнкеров отбили и изолировали в окруженных зданиях военных училищ. По зданиям стреляли из пушек и пулеметов. Юнкерам предложили сдаться и обещали распустить по домам. Те поверили. Большевики перестреляли сдавшихся; было убито до 800 человек. Мало кому из них было больше 19 лет.

Керенский еще долго пытался вернуться в политику. Но его не стали слушать ни на заседании Учредительного собрания, ни в одном из Белых правительств России. Отношение к нему хорошо показывает миф, будто он бежал из Зимнего дворца, переодевшись медсестрой или горничной.

С 1918 г. Керенский жил в эмиграции. В 1921 г. к нему выпустили и семью — жену и сына. Он и в эмиграции много интриговал, призывал ко «крестовому походу против Советов», заявлял о признании Гитлера… Что характерно, гитлеровцы тоже его не слушали.

Умер Керенский от рака, 11 июня 1970 г., в своем доме в Нью-Йорке, в возрасте 89 лет. Русская православная церковь отказалась от его погребения, назвав виновником падения России. Сербская Православная церковь — тоже. Тело было переправлено в Лондон и похоронено на кладбище, не принадлежащем какой-либо вере.

Сын, Олег Александрович Керенский (1905–1984), прославился в Британии как инженер-мостостроитель. Под его руководством были спроектированы и построены множество мостов в Великобритании и других странах мира, в том числе мост через Босфор, соединяющий Европу и Азию, и знаменитый мост Харбор-Бридж в Сиднее. Внук — Олег Олегович Керенский (1930–1993), писатель, публицист, балетный и театральный критик, стал, как деликатно выражаются, «близким другом» известного балетного танцора-педераста Рудольфа Нуриева. Правнуков нет.

27 октября 1917 г. московский ВРК сделал то же, что и Питерский: захватил Кремль и объявил все остальные власти, кроме самого себя, низложенными. Тогда городская Дума, опираясь на юнкеров, студентов и кадетов, создает Комитет общественной безопасности (КОБ) и объявляет, что принимает на себя власть в городе.

Юнкера и казаки сами осадили занявших Кремль большевиков, и те 28 октября сдались, не найдя поддержки у гарнизона. Но очаг большевистского восстания был сохранен. 29 октября ВРК выпускает воззвание: «К оружию!» — и переходит в наступление. Два дня идут уличные бои, а с 12 часов 30 октября начинается артиллерийский обстрел Кремля.

Узнав об этом, Луначарский плакал и кричал, что не может вынести «такое разрушение истории и традиции», что «жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы». И — достойный интеллигентский вывод: «Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен».^{238} И подал в отставку из большевистского правительства.

2 ноября, «видя как Кремль превращается в руины, КОБ запросил условия ВРК для перемирия».^{239} В пять часов вечера В. М. Смирнов, П. Г. Смидович со стороны ВРК и В. Руднев, Сорокин и Студенецкий со стороны КОБ подписали перемирие.

Число жертв «московской недели» называют очень разное. От «до тысячи человек»^{240} до очень «точных» цифр: «белые потеряли убитыми 55, красные — 238 человек».^{241}

Первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А вон еще люди, Огонь!».^{242}

Разве это не гражданская война?

Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 г.

К сентябрю она полыхает уже на полную катушку. Красное и черное знамена реют над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».

Красным был фригийский колпак — символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 г. Вот Красная Гвардия движется навстречу Корнилову.

Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика — белые против красных. К декабрю счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч.

Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 г. это можно было сделать и мирным путем, В июле и тем более в сентябре — только самыми решительными средствами.

Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» — и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, рас стреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть. Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Они стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Не подавали бы руки тем, кто вешал коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. «Гуманисты» устраивали бы истерики на паперти, а невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания судьбам России. В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему «Почему лично я против диктатуры».

Но! Но при этом повороте событий в перспективе была бы — свободная демократичная Россия. Так Испания прошла период диктатуры генерала Франко и вышла из него обновленной и свободной.

Войди Корнилов в Петроград — и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.

Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 г. Историки гадали бы — целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять.

В реальной же истории эта «первая гражданская война» оказалась только прологом ко второй — несравненно более ужасной. И не только в России.

Старый друг Ленина Георгий Александрович Соломон (1868–1934), пламенный большевик и один из первых советских невозвращенцев, писал: «Следующее мое свидание было с Лениным <…> Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впечатление. Это был сплошной максималистский бред.

— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров „Утопия“, только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю.

— Никакого острова „Утопии“ здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществленным в ней социалистическим строем. А!.. вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции!..».^{243}

Так и было. Большевики провозглашали Мировую революцию и активно ее готовили.

Заключение

Отходная эпохе

Какую песню испортил!

(Максим Горький)

После «первой гражданской» и «второй революции» в России возникло государство, ставившее целью построение утопии. Такие несколько раз возникали в Средние века, но это были маленькие общины, не игравшие роли в большой политике. Их достаточно быстро задавили.

В 1871 г. такое государство вспыхнуло в Париже, но тоже было небольшим, внутренне непрочным и продержалось недолго. Теперь государство-утопия возникло в огромной, богатой и могущественной стране.

Следствием этого стали:

• внутренняя война в Российской империи — война разных утопистов друг с другом, врагов утопии с утопией, война сторонников разного государственного строя; это Гражданская война 1917–1922 гг.;

• внутренние гражданские войны в разных странах Европы, в которых местных утопистов будет поддерживать победившая утопия из Советской России; это гражданская война Европы;

• выбор дальнейшего пути Европы и всего мира оказался отягощен революционной утопией.

Европейская цивилизация в начале XX века находилась в кризисе. Она стояла на пороге больших перемен, ей в любом случае предстояло сильно и быстро меняться. Но без очага утопизма эти перемены шли бы по-другому, были бы менее кровавыми, не вели бы к таким кардинальным разрывам с историей и традицией.

Если происходит революция, ее главный виновник — правительство, против которого она направлена. Обвинять в революции самих революционеров — то же самое, что обвинять чумную бациллу в пандемии чумы. Никто не призывает симпатизировать чумной бацилле, истреблять их необходимо. Но лучший способ уничтожения бацилл — это ликвидация условий для их размножения. Если люди позволяют им размножаться и губить народ, виноваты сами люди, а не бациллы.

Везде и всегда, у всех народов и во все времена есть маргинальные типы, революционеры, политические бандюганы, радикалы, уголовники, проститутки и экстремисты. Это слабые, нелепые, мало приспособленные к жизни люди. Личные качества отбрасывают их на дно жизни при любом политическом строе. Они и рвутся к революциям потому, что неспособны жить в нормальном мире. А построив какой-то другой, жить в нем тоже окажутся неспособны.

Россия оказалась «слабым звеном» того Старого Мира, который существовал до Первой мировой войны. Ее правительство прямо виновато в том, что революционные группы оказались в стране столь многочисленными, сильными и привлекательными для населения.

Правительство Российской империи уже в 1805 г. могло осуществить реформы, которые провело только в 1905-м. Оно даже после 1905 г. не хотело ничего менять и словно нарочно делало все, чтобы погубить собственную государственность. Эти люди могут вызывать симпатию своей высокой культурой, знанием языков, умом и личными качествами. Но они — главные виновники победы и «первой революции», и «первой гражданской войны», и «второй революции» 1917 г.

Очень может статься, что не будь Первой мировой, Россия, несмотря на патологическое бездействие правительства, смогла бы решить свои социальные проблемы. В этом случае в России в цивилизацию вошли бы не десять-двенадцать, а тридцать сорок процентов населения, в перспективе — и большинство. Это сделало бы Россию государством, где победа утопической революции почти невозможна. Не «слабым звеном», а одним из самых «сильных».

Мировая война стала детонатором взрыва в России — но не только. После нее по всей Европе и многим странам Азии прошла волна революций и гражданских войн.

Кто виноват в кошмаре Мировой войны, в ее чудовищных потерях, в ее зловещих последствиях? Те, кто ее организовывал и готовил — то есть правители Старой Европы. На руководителях всех пяти великих держав лежит не меньшая вина, чем на правительстве Российской империи. Эти люди решали задачи завтрашнего дня вчерашними средствами. В начале XX века они жили так, словно на дворе — даже не конец, а середина XIX-го. Мировая война стала для них способом не решать проблемы, а уходить от них. Они создали ситуацию, в которой революционная утопия смогла выйти на поверхность и стать фактором мировой политики. И потому они прямые виновники того, что исчезли Старая Европа, Старый Мир.

Мировая война не стала концом Вселенной и концом цивилизации. После нее было и есть много хорошего. Но после нее навсегда исчез Старый Мир — с пятью великими державами и Россией в их числе, великими империями, Европой как центром мироздания, культом науки и прогресса, с наивным восторгом по поводу рукотворных чудес. Можно долго спорить, хорошо это или плохо, но история пошла именно так.

В 1914 г. начался Апокалипсис Европы.

В 1917 г. началась Мировая Гражданская война.

О том, как она происходила — наши следующие книги.

Примечания

¹ Автор отдает себе отчет в условности самого термина «европейская культура». Норвегию и Португалию, Англию и Италию трудно рассматривать как единое целое. Речь может идти только об общих чертах культурного развития этого неоднородного региона.

² Впрочем, некоторые историки полагают, что только до Африканского Рога.

³ Свет Я. М. За кормой сто тысяч ли. — М.: 1960.

⁴ Акимушкин И. И. Следы невиданных зверей. — М.: 1966.

⁵ Большаков А. А. За столпами Геракла. Канарские острова. — М.: Наука, 1988.

⁶ Гуанчи имели счастье увидеть первый корабль испанцев в 1402 году.

⁷ Бартоломе де Лас Касас. История Индий. — М.: Наука, 2007.

⁸ Коллинз У. Лунный камень. — М.: АСТ, 2004, с. 6 (и другие издания).

⁹ Гашек Я. В деревне у реки Рабы… — Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.3. М.: Правда, 1966, с. 285.

¹⁰ Руднев В. В. Великобритания накануне XXI века. Европейский союз и процесс эволюции в Шотландии. — Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства. Сб. статей под ред. М. Ю. Мартыновой, Н. Н. Грацианской. — М., 2000.

¹¹ Черкасов П. П. Судьба империи. Очерк колониальной экспансии Франции в XVI–XX вв. — М.: Наука, 1983.

¹² Буссенар Л. Капитан Сорви-голова. — М.: АСТ, 2002 (и другие издания).

¹³ Киплинг Р. Ким. — М.: 1993 (и другие издания).

¹⁴ Wesel, U. Geschichte des Rechts. Von den Frühformen bis zur Gegenwart. — München, 2001.

¹⁵ Гашек Я. Суп для бедных детей. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т. 4. — М.: Правда, 1966., с. 60.

¹⁶ Гашек Я. Карл был в Праге. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.5. — М.: Правда, 1966, с. 141.

¹⁷ Гашек Я. Школа для сыщиков. // Там же, т. 5, сс. 135–136.

¹⁸ Kubin, E. Die Reichskleinödien, Ihr tausendjähriger Weg. — Wien und München, 1991.

¹⁹ Klein F. Deutschland von 1897/98 bis 1917. — Berlin, 1961, s. 10.

²⁰ Erinnern und urteilen. Band 3. — Stuttgart, 1980, s. 82.

²¹ Кадомцев Б. П. Профессиональный и социальный состав населения Европейской России по данным переписи 1897 года. — СПб, 1909.

²² Куропятник Г. П. Вторая американская революция. — М.: 1961.

²³ Слезкин Л. Ю. Испано-американская война 1898 г. — М.: 1956.

²⁴ Губер А. А. Филиппинская республика 1898 года и американский империализм. — М.: 1961.

²⁵ Елисеефф В., Елисеефф Д. Японская цивилизация. — Екатеринбург: 2006.

²⁶ Бутаков А. М., Тизенгаузен А. Е. Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах. — М.: 2002.

²⁷ Джером К. Джером Следует ли женатому человеку играть в гольф? \\ Джером К. Джером. Собр. Соч. в 2 т.т., том 1. — М.: 1957.

²⁸ Буровский А. М. Вся правда о русских: два народа в одном. — М.: 2009.

²⁹ Кучиньский М. Сельва. — М.: Мысль, 1976.

³⁰ Чехов А. П. Злоумышленник // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т.3. — М.: Худлитиздат, 1955, с.с. 360–364.

³¹ Булгаков М. А. Тьма египетская // Булгаков М. А. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. — М.: Правда, 1989, с. 524–546.

³² Чехов А. П. Злоумышленники // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т. 2. — М.: Худлитиздат, 1955, с. 310–314.

³³ Островский А. Н. Гроза \\ А. Грибоедов. Горе от ума. А. Сухово-Кобылин. Пьесы. А. Островский. Пьесы. — М, Худлит, 1974.

³⁴ Бланки Ж. Руководство к политической экономии. — СПб: изд-во Порошина, 1838.

³⁵ Паустовский К. Г. Повесть о лесах. — М., 1956.

³⁶ Пиленко А. А. Право изобретателя. — М.: Статут: 2008.

³⁷ Хикс Дж. В поисках институциональных характеристик экономического роста — В ж.: Вопросы экономики, 2008, № 8, с. 17.

³⁸ Джек Лондон Люди бездны \\ Джек Лондон, Собр. Соч. в 8 т.т., т 2. — М.: Правда, 1968.

³⁹ Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба. — М.: 2009.

⁴⁰ Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848 гг. — Ростов-на-Дону, 1999.

⁴¹ Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., т. 3, — М.: 1992.

⁴² http://www.calend.ru/event/4766/

⁴³ Новая история, т. 1, 1640–1789 гг. Под ред. Б. Ф. Поршнева. — М.: 1953.

⁴⁴ Лондон Джек. Люди бездны \\ Лондон Джек. Собр. Соч. в 8 тт., т. 2. — М.: Правда, 1968.

⁴⁵ Новая история, ч. 1, 1640–1870 гг., под ред. А. Л. Нарочницкого. — М.: 1978.

⁴⁶ Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М.: 1994.

⁴⁷ Диккенс Ч. Холодный дом. — М.: Худлит, 1956.

⁴⁸ Сергеев В. С. История Древней Греции. — М.: ОГИЗ, 1948.

⁴⁹ Конан-Дойл А. Затерянный мир. — М.: 1958 (и др. издания).

⁵⁰ Дозоров. Экспресс (Сибирская фантазия). — В ж.: Сибирские записки, 1916, № 1, сс. 34–35.

⁵¹ Тайлор Э. Б. Первобытная культура. — М.: Политиздат, 1989.

⁵² Уэллс Г. \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵³ Уэллс Г. Война миров \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵⁴ Ромер С. Зловещий доктор Фу Манчи. — М.: Деком, 1993.

⁵⁵ Коллинз У. Лунный камень. — М.: 1958.

⁵⁶ Уэллс Г. Война в воздухе \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 259.

⁵⁷ Уэллс Г. Предисловие к роману «Война в воздухе» \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т 14. — М.: Правда, 1964, с. 340–341.

⁵⁸ Джек Лондон. Алая чума \\ Полн. Собр. соч. в 23 тт., то 18. — М.: 2007.

⁵⁹ Корбетт Дж. Храмовый тигр. — М.: Дрофа, 1994. Корбетт Дж. Кумаонские людоеды. — М.: Географгиз, 1957. Корбетт Дж. Леопард из Рудрапраяга. — М.: Географгиз, 1958.

⁶⁰ Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь. — СПб: Типография Е. Евдокимова, 1892.

⁶¹ Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника оренбургской губернии \\ Аксаков С. Т. Собр. соч. в 5 тт., т. 5. — М.: Правда, 1966.

⁶² Толстой Л. Н. Анна Каренина. \\ Толстой Л. Н. Собр. соч. в 22 тт., т. 8. — М., Художественная литература, 1981.

⁶³ Макаренко В. П. Главные идеологии современности. — Ростов на Дону: Феникс, 2000.

⁶⁴ https://help.ubuntu.com/9.04/about-ubuntu/C/about-ubuntu-name.html

⁶⁵ Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007

⁶⁶ Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения. — М.: Мысль, 1988, сс. 137–405.

⁶⁷ Большой иллюстрированный энциклопедический словарь. — М.: Астрель, 2003.

⁶⁸ Льюис, С. Кингсблад, потомок королей. Рассказы. М.: Правда, 1989.

⁶⁹ Пьюзо М. Крестный отец. — Красноярск: 1990 (и др. издания).

⁷⁰ Уэллс Г. Киппс. В дни кометы. \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 7. — М.: Правда, 1964.

⁷¹ Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 73.

⁷² Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 82.

⁷³ Стейнбек Дж. Гроздья гнева. — М.: Эксмо, 2009 (и др. изд.).

⁷⁴ Бержерак, Сирано де. Иной свет. Государства и империи Луны. — СПб: 2002.

⁷⁵ Правда, «колумбиада» в романе Жюля Верна была построена на полуострове Флорида, не так уж далеко от современного космодрома им. Кеннеди. Правда, размеры и масса снаряда в романе соответствуют размерам и массе корабля «Аполлон-11», на котором трое (как и в романе) астронавтов за тот же, что у французского фантаста, срок облетели Луну и вернулись на Землю. Причем после приводнения «Аполлона-8» в Тихом океане моряки с авианосца «Йорктаун» приняли его экипаж на борт всего в нескольких морских милях от места, указанного у Жюля Верна. И, наконец, сегодня всерьез обсуждаются проекты доставки на орбиту некоторых грузов с помощью не ракет, а снарядов, выстреливаемых из специального орудия.

⁷⁶ Правда, сегодня антигравитация — уже не столько фантастика, сколько проблема, над которой ученые всерьез размышляют, пусть даже дальше размышлений дело пока не идет.

⁷⁷ Черняк А. Я. Николай Кибальчич — революционер и ученый. — М: 1960.

⁷⁸ Толстой А. Н. Аэлита. — М.: 1987 (и др. изд.).

⁷⁹ Циолковский К. Э. Исследование мировых пространств реактивными приборами (дополнение к I и II частям труда того же названия). Калуга, Коровинская, д. № 61, К. Э. Циолковскому. Издание и собственность автора. Цена 15 коп. — Калуга: тип. С. А. Семенова, 1914, 16 с.

⁸⁰ Вивисекция — проведение хирургических операций над живым животным (или человеком) с целью исследования функций организма (либо извлеченных отдельных органов), изучения механизмов действия лекарственных средств, разработки методов хирургического или же в образовательных целях.

⁸¹ Уэллс Г. Остров доктора Моро \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., то. 1. — М.: Правда, 1964 (и др. изд.).

⁸² Беляев А. Р. Романы. Повести. Рассказы \\ Библиотека всемирной литературы. — М.: Эксмо, 2008 (и др. изд.).

⁸³ Конан-Дойл А. Встать на четвереньки \\ Конан-Дойл А. Перстень Тота. — М: Клуб семейного чтения, 2007(и др. изд.).

⁸⁴ Федоров Н. Ф. Философия общего дела. — М.: Эксмо, 2008.

⁸⁵ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 410.

⁸⁶ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях. // Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 412.

⁸⁷ Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории. — Paris, 1977.

⁸⁸ http://www.rfi.fr/acturu/articles/111/article_2677.asp

⁸⁹ Мор Томас. Утопия. — М.: «Academia», 1935.

⁹⁰ Кампанелла Томмазо. Город Солнца. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947.

⁹¹ Сен-Симон А. Избранные сочинения, тт. 1–2. — М.-Л.: 1948.

⁹² Дюринг Евгений. Еврейский вопрос, как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру. Перевод (с последнего, пятого, издания) Виктора Правдина. — М.: 1906.

⁹³ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 1952.

⁹⁴ Луи П. История социализма во Франции. Перевод с французского. 2-е изд. — М.: 1906.

⁹⁵ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 2008.

⁹⁶ http://www.b52b.ru/iipipjY.htm

⁹⁷ Штирнер М. Единственный и его собственность. Пер. с нем. Б. В. Гиммельфарба, М. Л. Гохшиллера. — СПб: Азбука, 2001.

⁹⁸ Бакунин М. А. Принципы революции. М. Bakunine. Oeuvres. — Paris: 1895, vol. I.

⁹⁹ Прудон П.-Ж. Что такое собственность. — Лейпциг-СПб: 1907, с. 140.

¹⁰⁰ Кропоткин П. А. Этика. — М.: 1921, с. 86.

¹⁰¹ Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. — М.: Наука, 1972.

¹⁰² Веллер М. И. Махно. — М.: 2008.

¹⁰³ Бакунин М. А. Исповедь \\ М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем. 1828–1876. Т. 4. — М.: 1935.

¹⁰⁴ Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т. I. Государственность и анархия. — Пг.: Голос труда, 1919.

¹⁰⁵ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т 4, с. 524.

¹⁰⁶ http://www.peoples.ru/family/children/marx/

¹⁰⁷ Маркс К. Капитал. — М.: 2009.

¹⁰⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: Политиздат, 1980.

¹⁰⁹ Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей. Первая половина XIX в. — М.: 1976, с. 341.

¹¹⁰ Там же.

¹¹¹ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: 1980.

¹¹² Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. — М.: 1985.

¹¹³ Маркс К., Фридрих Э. О колониализме. [Сборник]. 7-е изд. — М.: Прогресс, 1978.

¹¹⁴ Diplomatie History of Eighteenth Century. — London: 1969, s. 114.

¹¹⁵ Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. — Пг.: 1920, с. 132.

¹¹⁶ Седов А. Д. К истокам тоталитарного сознания \\ Тоталитаризм как исторический феномен. — М.: 1989, с. 158.

¹¹⁷ По крайней мере, христиане приписывали альбигойцами именно такие воззрения и поведение, что и ббыло зафиксировано официальной историографией. Сегодня об учении альбигойцев известно значительно больше, однако Маркс мог представлять их себе исключительно такими.

¹¹⁸ Эко У. Имя розы. — М.: 1996

¹¹⁹ Шафаревич В. Р. Социализм как явление мировой истории. — М.: 1991.

¹²⁰ Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: 1989.

¹²¹ Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Под ред. Д. Рязанова. Кн. 3. — М.-Л.: 1927.

¹²² Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. — М.: 1956.

¹²³ К. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — М.-Л.: 1927–1931.

¹²⁴ http://lib.aldebaran.ru/author/volodskii_i/.

¹²⁵ Гринвуд Д. Маленький оборвыш. — М., Детгиз: 1956.

¹²⁶ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3. — М.: 1957, с. 147.

¹²⁷ Шамбаров В. Е. Государство и революция. — М.: 2001.

¹²⁸ Лебедев С. В. Русские идеи и русское дело: национально-патриотическое движение в России в прошлом и настоящем. — СПб: 2007.

¹²⁹ Агафонов (Глянцев) А. М. Записки бойца Армии теней. — СПб: 1998.

¹³⁰ http://ru.wikipedia.org/wiki/Парижская_коммуна.

¹³¹ Токвиль, А. де. Демократия в Америке. — М.: Прогресс, 1994.

¹³² Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов. — М.: 1912.

¹³³ Прокофьев В. А. Желябов. — М.: 1965.

¹³⁴ Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. — М.: 1928.

¹³⁵ Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация. Ред. Е. Л. Рудницкая. — М: 1997.

¹³⁶ Кравчинский С. М. Смерть за смерть — Пг.: 1920.

¹³⁷ Московские ведомости от 11 марта 1881, № 70, с. 3.

¹³⁸ Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. — Париж: 1933.

¹³⁹ Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах. — М.: Терра-Тегга, 1991, т. 12, с. 618 (Репринтное издание Общества для Научных Еврейских Знаний и изд-ва Брокгауз-Ефрон).

¹⁴⁰ Гессен Ю. И. История еврейского народа в России в 2 тт. — Л.: Тип. кооп. об-ва, 1927, т. 2, с. 217.

¹⁴¹ «Народная воля» от 5 февраля 1881 г.

¹⁴² Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея. В 3 тт. — Париж: б/изд-ва, 1933, т. 2, с. 156.

¹⁴³ Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. — М.: 1909.

¹⁴⁴ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; сс. 21–22; с 27; с. 31; с. 62.

¹⁴⁵ Там же, с.87.

¹⁴⁶ Алданов М. Сталин. \\ В ж.: Простор, 1994, № 4.

¹⁴⁷ Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — СПб.: 1991, с. 63.

¹⁴⁸ Ленин В. И. ПСС, т. 14. с. 118.

¹⁴⁹ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; с 21–22; с. 27; с. 31; с. 42.

¹⁵⁰ Ленин В. И. ПСС, т. 9, с. 338.

¹⁵¹ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. — М.: 1970, с. 154.

¹⁵² Авторханов А. Загадка смерти Сталина. — М.: 1992, с. 23.

¹⁵³ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Том 3. — М.: 1970, с. 177.

¹⁵⁴ Буровский А. М. Евреи, которых не было. Книга 1. — М.: АСТ, 2004.

¹⁵⁵ Куприн А. И. Тост \\ Куприн А. И. Собр. соч. в 6 тт., т 4. — М.: 1958.

¹⁵⁶ Горький М. Челкаш \\ Горький М. Избр. соч. — М.: 1986.

¹⁵⁷ Эренбург И. Г. Трубка солдата. — Киев: 1922.

¹⁵⁸ Толкиен Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно. — М.: 1992.

¹⁵⁹ Бабель И. Конармия. — М., 1992.

¹⁶⁰ Алексеев В. Павел Филонов. «Крестьянская семья». — В ж.: Семья и школа, 1989, № 4, с. 64.

¹⁶¹ Кара-Мурза С. А. Евреи, Диссиденты, Еврокоммунисты. — М.: 2004.

¹⁶² Кара-Мурза С. А. Манипуляция сознанием. — М.: 1991.

¹⁶³ Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. — Франкфурт: Посев, 1988, с. 12.

¹⁶⁴ Даты даются по «новому стилю» — то есть по григорианскому календарю, который был тогда принят во всем мире, кроме Российской империи.

¹⁶⁵ Имеется в виду Эдуард Грей (1862–1933), виконт Фаллодон, британский государственный деятель и дипломат, в 1905–1916 гг. — министр иностранных дел Соединенного Королевства.

¹⁶⁶ Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

¹⁶⁷ Толстой А. Н. Сестры // Толстой А. Н. Собр. соч. в тт., т. III. — М.: Советский писатель, 1951, сс. 133–134.

¹⁶⁸ Линия — мера длины, равная либо 1/12 доле (малая линия), либо 1/10 (большая линия) доле дюйма (2,54 мм). Калибр оружия измеряется в больших линиях. Таким образом, 4,2 линии — это 2,54 V 4,2 = 10,67 мм.

¹⁶⁹ Одна из удивительных особенностей психологии военных: летчики в 1916 г. не были наказаны за свое фантастическое разгильдяйство. У современных военных их поступок тоже вызывает полное понимание и принятие. А что? Люди сделали дело, пора расслабиться…

¹⁷⁰ Быстров А. А. Энциклопедия самоходных орудий (рукопись), с. 1.

¹⁷¹ Быстров А. А. Энциклопедия танков. 1916–1945. — М.: ОЛМА, 2000.

¹⁷² Почему-то считается, что Максим — француз, и ударение в его фамилии ставится на последний слог. Это неверно. Максим — американец, и ударение делается на первом слоге.

¹⁷³ Большая Советская энциклопедия. Изд. 3-е. т. 19, с. 9. — М: Советская энциклопедия, 1973. Т. 19, с. 9. Статья «Отравляющие вещества».

¹⁷⁴ Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. — М.: 2008.

¹⁷⁵ Уэллс Г. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь. — М.: Правда, 1976.

¹⁷⁶ Олдингтон Р. Смерть героя. — М.: 1980.

¹⁷⁷ Олдингтон Р. Все люди — враги. — Киев: 1956.

¹⁷⁸ Город Тарту в современной Эстонии — не что иное, как немецкий Дерпт, где Александр I в 1806 г. открыл университет; немцы составили основную массу его преподавателей даже в XX в. А вообще-то город Тарту основан русским князем Ярославом в 1024 г. и назван Юрьевом по крестильному имени князя Юрия — Ярослава. Эстонцы, правда, рассказывают, будто Ярослав взял штурмом эстонский город Тарпату. Русские летописи про Тарпату умалчивают, но что у одного города возникло сразу три имени — факт.

¹⁷⁹ Богданов И. Генрих Шлиман: торжество мифа. — М.: 2008.

¹⁸⁰ Клейн Л. С. Бесплотные герои. — СПб: 1994.

¹⁸¹ Военнопленные периода Первой мировой войны // Северная энциклопедия. — М.: Европейские издания; Северные просторы. 2004, сс. 156–157.

¹⁸² Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. — М.: 1982.

¹⁸³ Зуров А. Б. Древний путь. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987.

¹⁸⁴ Клейн Л. С. Перевернутый мир. — СПб: 1992.

¹⁸⁵ Ленин В. И. Крах II Интернационала // Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26. — М.: 1972, с 218.

¹⁸⁶ Там же.

¹⁸⁷ Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. — М.: Бином, 2007.

¹⁸⁸ Рафальский Сергей. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 49

¹⁸⁹ Там же, с. 39.

¹⁹⁰ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 30. — М.: 1975, сс. 306–328.

¹⁹¹ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 227.

¹⁹² Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹³ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹⁴ Солженицын А. И. «Русский вопрос» к концу XX века. // Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Рассказы. Крохотки. Публицистика. — Екатеринбург: 1999, с. 741.

¹⁹⁵ Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том первый. Выпуск первый. — Paris: 1921, с. 54.

¹⁹⁶ Рафальский С. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 52

¹⁹⁷ Государственная дума Российской империи. 1906–1917. Энциклопедия. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2008, с. 108.

¹⁹⁸ Так и в Московии Земский Собор иногда избирался меньшинством населения, голосами жителей только одной Москвы и ее окрестностей — но считался полноценным Земским собором — то есть Собором всей русской земли.

¹⁹⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 49. — М.: Политиздат, 1954, с. 14.

²⁰⁰ Цвейг С. Пломбированный вагон // Цвейг С. Звездные часы человечества. — М.: 2006.

²⁰¹ Русская воля. 15 июня 1917.

²⁰² Живое слово. 11 июня 1917.

²⁰³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 года: Протоколы и материалы / Под общ. ред. и с предисл. П. Ф.Куделли; подгот. к печати Г. Л. Шидловский. — М.-Л.: 1927, с. 29.

²⁰⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд. т. 41. — М.: 1971, с. 8.

²⁰⁵ Волков О. В. Погружение во тьму. Из пережитого. — М.: Советская Россия, 1992, с. 27.

²⁰⁶ Мне часто приходится слышать рассуждения о необходимости «национального примирения», и что «должны же были дворяне понимать правду народа». Перейдем же от общего к частному: пусть мне объяснят, какую такую «народную правду» должен был постигнуть муж этой женщины, папа убитых девочек, и каким конкретно способом он должен был бы примиряться с матросами, зверски убившими его семью.

²⁰⁷ Гюго В. Девяносто третий год. — М.: Политиздат, 1956.

²⁰⁸ Полицмейстером был отец Екатерины Михайловны, жены старого друга нашей семьи, Александра Владимировича Плетнева. Одаренная певица (меццо-сопрано), она пела с Собиновым, но после переворота о сцене не могло быть и речи. Екатерина Михайловна вынуждена была отказаться от сцены, скрываться в глуши вместе с мужем-лесоводом. Читая это место у Надежды Мандельштам, не могу отделать от мысли — а не был ли это Михаил Владимирович Римский-Корсаков, папа этой достойной женщины?

²⁰⁹ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 11.

²¹⁰ Там же.

²¹¹ Там же, с. 12.

²¹² Там же, с. 11.

²¹³ Там же, с. 130.

²¹⁴ Там же, с. 119.

²¹⁵ Булгаков М. А. Белая гвардия. — Баку: 1988, с. 5.

²¹⁶ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 12.

²¹⁷ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 690.

²¹⁸ Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — М.: Книга, 1991, с. 446.

²¹⁹ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 3.

²²⁰ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 186.

²²¹ Суханов Н. Н. Записки о революции, т. 1. — Берлин-Пг.-М.: 1922, с. 41.

²²² Суханов Н. Н. Записки революции, т. 2 (книги 3–4). — М., Политиздат: 1991.

²²³ Церетели И. Г. Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917–1918. — М.: 2007.

²²⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 32, с. 362.

²²⁵ Газета «Известия» тогда посвятили его смерти с десяток заметок, но фамилия каждый раз писалась по-разному — Аснин, Астин, Аскина, Бог весть, как его звали. Но по Выборгской стороне поползли слухи, будто дачу Дурново разгромили, что один из анархистов в знак протеста застрелился, нет, расстрелян, нет, поднят на штыки. Тело Асина, обложенное льдом и накрытое черным знаменем, лежало во дворе дачи, рядом стоял почетный караул, собирались толпы. Заводы пригрозили забастовкой. С превеликим трудом властям удалось вытребовать труп для вскрытия — с обещанием обнародовать результаты. Вот они: пуля попала в правое плечо, вышла через левое, порвав легкие. При этом, как писали в газете, «фотографии с трупа Аснина производят гнетущее впечатление. На спине имеется татуировка такого циничного свойства, что криминалисты говорят о полной вероятности того, что убитый долго жил в среде уголовных преступников». В кармане обнаружилось письмо из Сибири от приятеля — тот писал, что сидит за разбой и просил помочь с освобождением, поскольку теперь тоже «политический»: «вошел в группу федерации анархистов», Но так или иначе, а павший герой был похоронен с почестями.

²²⁶ Знаменский О. Н., Июльский кризис 1917 г. — М.-Л.: 1964

²²⁷ Интересная судьба. В ходе октябрьского переворота он принимал участие в подавлении так называемого похода Краснова — Керенского на Петроград, участвовал в боях в Москве, был избран в Учредительное собрание, на заседании которого в ночь на 6 января 1918 г. огласил декларацию об уходе большевистской фракции. Затем назначен комиссаром Морского Генерального штаба, весной 1918 г. стал заместителем наркомвоенмора Троцкого. В июне 1918 г. по поручению Совнаркома топил Черноморский флот. С июля — член Реввоенсовета Восточного фронта, с августа — командующий Волжской военной флотилией, осенью стал членом Реввоенсовета Республики. Не повезло: по Новый год был взят в плен британскими моряками после неудачного похода миноносца «Спартак» на столицу Эстонии — Таллин. Пять месяцев провел в лондонской Брикстонской тюрьме, после чего был обменян на группу арестованных граждан Британии. Сразу же назначен командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, участвовал в обороне Царицына (1919) и высадке десанта в иранском порту Энзели (1920). С июня 1920-го по март 1921-го являлся командующим Балтийским флотом.

Затем по велению партии сменил военную карьеру на дипломатическую — полпред СССР в Афганистане, Эстонии, Болгарии, Дании, А в 1938 г. стал невозвращенцем, обосновался в Париже, опубликовал знаменитое «Открытое письмо Сталину», после чего был убит агентами НКВД. Путь революционера…

²²⁸ Базанов С. Н. Феномен братания в Первой мировой войне. // Новые научные направления. 2003/2004. — М.: РОССПЭН, 2005, с. 287–301.

²²⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 40. — М.: 1970, сс. 8–9.

²³⁰ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³¹ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³² Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. — N.-Y: Изд. имени Чехова, 1953, с. 129–131.

²³³ Плеханов Г. В. Год на родине. Том II. — Париж: 1921, с. 267.

²³⁴ Арутюнов А. А. Ленин. Личностная и политическая биография. Том I. — М.: 2002, с 212.

²³⁵ Суханов Н. Записки о революции. Том 7, кн. 1. — Париж: 1923, с. 235.

²³⁶ Садуль Ж. Записки о большевистской революции. — М.: Книга, 1990.

²³⁷ Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959.

²³⁸ Рид Д. Десять дней которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959, с. 58.

²³⁹ Малинин Н. Вступление // Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского Кремля. — М.: Столица, 1995, с. 9.

²⁴⁰ Скобов А. В. История России. 1917–1940. — СПб: Иван Федоров, 2001.

²⁴¹ Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть. — Париж: 1953.

²⁴² Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского кремля. — М.: Столица, 1995, с. 41.

²⁴³ Соломон Г. А. Среди красных вождей. Т. 1. — Париж: 1930, с. 15.

Заключение

Отходная эпохе

Какую песню испортил!

(Максим Горький)

После «первой гражданской» и «второй революции» в России возникло государство, ставившее целью построение утопии. Такие несколько раз возникали в Средние века, но это были маленькие общины, не игравшие роли в большой политике. Их достаточно быстро задавили.

В 1871 г. такое государство вспыхнуло в Париже, но тоже было небольшим, внутренне непрочным и продержалось недолго. Теперь государство-утопия возникло в огромной, богатой и могущественной стране.

Следствием этого стали:

• внутренняя война в Российской империи — война разных утопистов друг с другом, врагов утопии с утопией, война сторонников разного государственного строя; это Гражданская война 1917–1922 гг.;

• внутренние гражданские войны в разных странах Европы, в которых местных утопистов будет поддерживать победившая утопия из Советской России; это гражданская война Европы;

• выбор дальнейшего пути Европы и всего мира оказался отягощен революционной утопией.

Европейская цивилизация в начале XX века находилась в кризисе. Она стояла на пороге больших перемен, ей в любом случае предстояло сильно и быстро меняться. Но без очага утопизма эти перемены шли бы по-другому, были бы менее кровавыми, не вели бы к таким кардинальным разрывам с историей и традицией.

Если происходит революция, ее главный виновник — правительство, против которого она направлена. Обвинять в революции самих революционеров — то же самое, что обвинять чумную бациллу в пандемии чумы. Никто не призывает симпатизировать чумной бацилле, истреблять их необходимо. Но лучший способ уничтожения бацилл — это ликвидация условий для их размножения. Если люди позволяют им размножаться и губить народ, виноваты сами люди, а не бациллы.

Везде и всегда, у всех народов и во все времена есть маргинальные типы, революционеры, политические бандюганы, радикалы, уголовники, проститутки и экстремисты. Это слабые, нелепые, мало приспособленные к жизни люди. Личные качества отбрасывают их на дно жизни при любом политическом строе. Они и рвутся к революциям потому, что неспособны жить в нормальном мире. А построив какой-то другой, жить в нем тоже окажутся неспособны.

Россия оказалась «слабым звеном» того Старого Мира, который существовал до Первой мировой войны. Ее правительство прямо виновато в том, что революционные группы оказались в стране столь многочисленными, сильными и привлекательными для населения.

Правительство Российской империи уже в 1805 г. могло осуществить реформы, которые провело только в 1905-м. Оно даже после 1905 г. не хотело ничего менять и словно нарочно делало все, чтобы погубить собственную государственность. Эти люди могут вызывать симпатию своей высокой культурой, знанием языков, умом и личными качествами. Но они — главные виновники победы и «первой революции», и «первой гражданской войны», и «второй революции» 1917 г.

Очень может статься, что не будь Первой мировой, Россия, несмотря на патологическое бездействие правительства, смогла бы решить свои социальные проблемы. В этом случае в России в цивилизацию вошли бы не десять-двенадцать, а тридцать сорок процентов населения, в перспективе — и большинство. Это сделало бы Россию государством, где победа утопической революции почти невозможна. Не «слабым звеном», а одним из самых «сильных».

Мировая война стала детонатором взрыва в России — но не только. После нее по всей Европе и многим странам Азии прошла волна революций и гражданских войн.

Кто виноват в кошмаре Мировой войны, в ее чудовищных потерях, в ее зловещих последствиях? Те, кто ее организовывал и готовил — то есть правители Старой Европы. На руководителях всех пяти великих держав лежит не меньшая вина, чем на правительстве Российской империи. Эти люди решали задачи завтрашнего дня вчерашними средствами. В начале XX века они жили так, словно на дворе — даже не конец, а середина XIX-го. Мировая война стала для них способом не решать проблемы, а уходить от них. Они создали ситуацию, в которой революционная утопия смогла выйти на поверхность и стать фактором мировой политики. И потому они прямые виновники того, что исчезли Старая Европа, Старый Мир.

Мировая война не стала концом Вселенной и концом цивилизации. После нее было и есть много хорошего. Но после нее навсегда исчез Старый Мир — с пятью великими державами и Россией в их числе, великими империями, Европой как центром мироздания, культом науки и прогресса, с наивным восторгом по поводу рукотворных чудес. Можно долго спорить, хорошо это или плохо, но история пошла именно так.

В 1914 г. начался Апокалипсис Европы.

В 1917 г. началась Мировая Гражданская война.

О том, как она происходила — наши следующие книги.

Примечания

¹ Автор отдает себе отчет в условности самого термина «европейская культура». Норвегию и Португалию, Англию и Италию трудно рассматривать как единое целое. Речь может идти только об общих чертах культурного развития этого неоднородного региона.

² Впрочем, некоторые историки полагают, что только до Африканского Рога.

³ Свет Я. М. За кормой сто тысяч ли. — М.: 1960.

⁴ Акимушкин И. И. Следы невиданных зверей. — М.: 1966.

⁵ Большаков А. А. За столпами Геракла. Канарские острова. — М.: Наука, 1988.

⁶ Гуанчи имели счастье увидеть первый корабль испанцев в 1402 году.

⁷ Бартоломе де Лас Касас. История Индий. — М.: Наука, 2007.

⁸ Коллинз У. Лунный камень. — М.: АСТ, 2004, с. 6 (и другие издания).

⁹ Гашек Я. В деревне у реки Рабы… — Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.3. М.: Правда, 1966, с. 285.

¹⁰ Руднев В. В. Великобритания накануне XXI века. Европейский союз и процесс эволюции в Шотландии. — Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства. Сб. статей под ред. М. Ю. Мартыновой, Н. Н. Грацианской. — М., 2000.

¹¹ Черкасов П. П. Судьба империи. Очерк колониальной экспансии Франции в XVI–XX вв. — М.: Наука, 1983.

¹² Буссенар Л. Капитан Сорви-голова. — М.: АСТ, 2002 (и другие издания).

¹³ Киплинг Р. Ким. — М.: 1993 (и другие издания).

¹⁴ Wesel, U. Geschichte des Rechts. Von den Frühformen bis zur Gegenwart. — München, 2001.

¹⁵ Гашек Я. Суп для бедных детей. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т. 4. — М.: Правда, 1966., с. 60.

¹⁶ Гашек Я. Карл был в Праге. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.5. — М.: Правда, 1966, с. 141.

¹⁷ Гашек Я. Школа для сыщиков. // Там же, т. 5, сс. 135–136.

¹⁸ Kubin, E. Die Reichskleinödien, Ihr tausendjähriger Weg. — Wien und München, 1991.

¹⁹ Klein F. Deutschland von 1897/98 bis 1917. — Berlin, 1961, s. 10.

²⁰ Erinnern und urteilen. Band 3. — Stuttgart, 1980, s. 82.

²¹ Кадомцев Б. П. Профессиональный и социальный состав населения Европейской России по данным переписи 1897 года. — СПб, 1909.

²² Куропятник Г. П. Вторая американская революция. — М.: 1961.

²³ Слезкин Л. Ю. Испано-американская война 1898 г. — М.: 1956.

²⁴ Губер А. А. Филиппинская республика 1898 года и американский империализм. — М.: 1961.

²⁵ Елисеефф В., Елисеефф Д. Японская цивилизация. — Екатеринбург: 2006.

²⁶ Бутаков А. М., Тизенгаузен А. Е. Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах. — М.: 2002.

²⁷ Джером К. Джером Следует ли женатому человеку играть в гольф? \\ Джером К. Джером. Собр. Соч. в 2 т.т., том 1. — М.: 1957.

²⁸ Буровский А. М. Вся правда о русских: два народа в одном. — М.: 2009.

²⁹ Кучиньский М. Сельва. — М.: Мысль, 1976.

³⁰ Чехов А. П. Злоумышленник // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т.3. — М.: Худлитиздат, 1955, с.с. 360–364.

³¹ Булгаков М. А. Тьма египетская // Булгаков М. А. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. — М.: Правда, 1989, с. 524–546.

³² Чехов А. П. Злоумышленники // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т. 2. — М.: Худлитиздат, 1955, с. 310–314.

³³ Островский А. Н. Гроза \\ А. Грибоедов. Горе от ума. А. Сухово-Кобылин. Пьесы. А. Островский. Пьесы. — М, Худлит, 1974.

³⁴ Бланки Ж. Руководство к политической экономии. — СПб: изд-во Порошина, 1838.

³⁵ Паустовский К. Г. Повесть о лесах. — М., 1956.

³⁶ Пиленко А. А. Право изобретателя. — М.: Статут: 2008.

³⁷ Хикс Дж. В поисках институциональных характеристик экономического роста — В ж.: Вопросы экономики, 2008, № 8, с. 17.

³⁸ Джек Лондон Люди бездны \\ Джек Лондон, Собр. Соч. в 8 т.т., т 2. — М.: Правда, 1968.

³⁹ Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба. — М.: 2009.

⁴⁰ Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848 гг. — Ростов-на-Дону, 1999.

⁴¹ Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., т. 3, — М.: 1992.

⁴² http://www.calend.ru/event/4766/

⁴³ Новая история, т. 1, 1640–1789 гг. Под ред. Б. Ф. Поршнева. — М.: 1953.

⁴⁴ Лондон Джек. Люди бездны \\ Лондон Джек. Собр. Соч. в 8 тт., т. 2. — М.: Правда, 1968.

⁴⁵ Новая история, ч. 1, 1640–1870 гг., под ред. А. Л. Нарочницкого. — М.: 1978.

⁴⁶ Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М.: 1994.

⁴⁷ Диккенс Ч. Холодный дом. — М.: Худлит, 1956.

⁴⁸ Сергеев В. С. История Древней Греции. — М.: ОГИЗ, 1948.

⁴⁹ Конан-Дойл А. Затерянный мир. — М.: 1958 (и др. издания).

⁵⁰ Дозоров. Экспресс (Сибирская фантазия). — В ж.: Сибирские записки, 1916, № 1, сс. 34–35.

⁵¹ Тайлор Э. Б. Первобытная культура. — М.: Политиздат, 1989.

⁵² Уэллс Г. \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵³ Уэллс Г. Война миров \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

⁵⁴ Ромер С. Зловещий доктор Фу Манчи. — М.: Деком, 1993.

⁵⁵ Коллинз У. Лунный камень. — М.: 1958.

⁵⁶ Уэллс Г. Война в воздухе \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 259.

⁵⁷ Уэллс Г. Предисловие к роману «Война в воздухе» \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т 14. — М.: Правда, 1964, с. 340–341.

⁵⁸ Джек Лондон. Алая чума \\ Полн. Собр. соч. в 23 тт., то 18. — М.: 2007.

⁵⁹ Корбетт Дж. Храмовый тигр. — М.: Дрофа, 1994. Корбетт Дж. Кумаонские людоеды. — М.: Географгиз, 1957. Корбетт Дж. Леопард из Рудрапраяга. — М.: Географгиз, 1958.

⁶⁰ Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь. — СПб: Типография Е. Евдокимова, 1892.

⁶¹ Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника оренбургской губернии \\ Аксаков С. Т. Собр. соч. в 5 тт., т. 5. — М.: Правда, 1966.

⁶² Толстой Л. Н. Анна Каренина. \\ Толстой Л. Н. Собр. соч. в 22 тт., т. 8. — М., Художественная литература, 1981.

⁶³ Макаренко В. П. Главные идеологии современности. — Ростов на Дону: Феникс, 2000.

⁶⁴ https://help.ubuntu.com/9.04/about-ubuntu/C/about-ubuntu-name.html

⁶⁵ Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007

⁶⁶ Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения. — М.: Мысль, 1988, сс. 137–405.

⁶⁷ Большой иллюстрированный энциклопедический словарь. — М.: Астрель, 2003.

⁶⁸ Льюис, С. Кингсблад, потомок королей. Рассказы. М.: Правда, 1989.

⁶⁹ Пьюзо М. Крестный отец. — Красноярск: 1990 (и др. издания).

⁷⁰ Уэллс Г. Киппс. В дни кометы. \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 7. — М.: Правда, 1964.

⁷¹ Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 73.

⁷² Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 82.

⁷³ Стейнбек Дж. Гроздья гнева. — М.: Эксмо, 2009 (и др. изд.).

⁷⁴ Бержерак, Сирано де. Иной свет. Государства и империи Луны. — СПб: 2002.

⁷⁵ Правда, «колумбиада» в романе Жюля Верна была построена на полуострове Флорида, не так уж далеко от современного космодрома им. Кеннеди. Правда, размеры и масса снаряда в романе соответствуют размерам и массе корабля «Аполлон-11», на котором трое (как и в романе) астронавтов за тот же, что у французского фантаста, срок облетели Луну и вернулись на Землю. Причем после приводнения «Аполлона-8» в Тихом океане моряки с авианосца «Йорктаун» приняли его экипаж на борт всего в нескольких морских милях от места, указанного у Жюля Верна. И, наконец, сегодня всерьез обсуждаются проекты доставки на орбиту некоторых грузов с помощью не ракет, а снарядов, выстреливаемых из специального орудия.

⁷⁶ Правда, сегодня антигравитация — уже не столько фантастика, сколько проблема, над которой ученые всерьез размышляют, пусть даже дальше размышлений дело пока не идет.

⁷⁷ Черняк А. Я. Николай Кибальчич — революционер и ученый. — М: 1960.

⁷⁸ Толстой А. Н. Аэлита. — М.: 1987 (и др. изд.).

⁷⁹ Циолковский К. Э. Исследование мировых пространств реактивными приборами (дополнение к I и II частям труда того же названия). Калуга, Коровинская, д. № 61, К. Э. Циолковскому. Издание и собственность автора. Цена 15 коп. — Калуга: тип. С. А. Семенова, 1914, 16 с.

⁸⁰ Вивисекция — проведение хирургических операций над живым животным (или человеком) с целью исследования функций организма (либо извлеченных отдельных органов), изучения механизмов действия лекарственных средств, разработки методов хирургического или же в образовательных целях.

⁸¹ Уэллс Г. Остров доктора Моро \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., то. 1. — М.: Правда, 1964 (и др. изд.).

⁸² Беляев А. Р. Романы. Повести. Рассказы \\ Библиотека всемирной литературы. — М.: Эксмо, 2008 (и др. изд.).

⁸³ Конан-Дойл А. Встать на четвереньки \\ Конан-Дойл А. Перстень Тота. — М: Клуб семейного чтения, 2007(и др. изд.).

⁸⁴ Федоров Н. Ф. Философия общего дела. — М.: Эксмо, 2008.

⁸⁵ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 410.

⁸⁶ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях. // Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 412.

⁸⁷ Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории. — Paris, 1977.

⁸⁸ http://www.rfi.fr/acturu/articles/111/article_2677.asp

⁸⁹ Мор Томас. Утопия. — М.: «Academia», 1935.

⁹⁰ Кампанелла Томмазо. Город Солнца. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947.

⁹¹ Сен-Симон А. Избранные сочинения, тт. 1–2. — М.-Л.: 1948.

⁹² Дюринг Евгений. Еврейский вопрос, как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру. Перевод (с последнего, пятого, издания) Виктора Правдина. — М.: 1906.

⁹³ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 1952.

⁹⁴ Луи П. История социализма во Франции. Перевод с французского. 2-е изд. — М.: 1906.

⁹⁵ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 2008.

⁹⁶ http://www.b52b.ru/iipipjY.htm

⁹⁷ Штирнер М. Единственный и его собственность. Пер. с нем. Б. В. Гиммельфарба, М. Л. Гохшиллера. — СПб: Азбука, 2001.

⁹⁸ Бакунин М. А. Принципы революции. М. Bakunine. Oeuvres. — Paris: 1895, vol. I.

⁹⁹ Прудон П.-Ж. Что такое собственность. — Лейпциг-СПб: 1907, с. 140.

¹⁰⁰ Кропоткин П. А. Этика. — М.: 1921, с. 86.

¹⁰¹ Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. — М.: Наука, 1972.

¹⁰² Веллер М. И. Махно. — М.: 2008.

¹⁰³ Бакунин М. А. Исповедь \\ М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем. 1828–1876. Т. 4. — М.: 1935.

¹⁰⁴ Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т. I. Государственность и анархия. — Пг.: Голос труда, 1919.

¹⁰⁵ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т 4, с. 524.

¹⁰⁶ http://www.peoples.ru/family/children/marx/

¹⁰⁷ Маркс К. Капитал. — М.: 2009.

¹⁰⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: Политиздат, 1980.

¹⁰⁹ Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей. Первая половина XIX в. — М.: 1976, с. 341.

¹¹⁰ Там же.

¹¹¹ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: 1980.

¹¹² Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. — М.: 1985.

¹¹³ Маркс К., Фридрих Э. О колониализме. [Сборник]. 7-е изд. — М.: Прогресс, 1978.

¹¹⁴ Diplomatie History of Eighteenth Century. — London: 1969, s. 114.

¹¹⁵ Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. — Пг.: 1920, с. 132.

¹¹⁶ Седов А. Д. К истокам тоталитарного сознания \\ Тоталитаризм как исторический феномен. — М.: 1989, с. 158.

¹¹⁷ По крайней мере, христиане приписывали альбигойцами именно такие воззрения и поведение, что и ббыло зафиксировано официальной историографией. Сегодня об учении альбигойцев известно значительно больше, однако Маркс мог представлять их себе исключительно такими.

¹¹⁸ Эко У. Имя розы. — М.: 1996

¹¹⁹ Шафаревич В. Р. Социализм как явление мировой истории. — М.: 1991.

¹²⁰ Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: 1989.

¹²¹ Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Под ред. Д. Рязанова. Кн. 3. — М.-Л.: 1927.

¹²² Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. — М.: 1956.

¹²³ К. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — М.-Л.: 1927–1931.

¹²⁴ http://lib.aldebaran.ru/author/volodskii_i/.

¹²⁵ Гринвуд Д. Маленький оборвыш. — М., Детгиз: 1956.

¹²⁶ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3. — М.: 1957, с. 147.

¹²⁷ Шамбаров В. Е. Государство и революция. — М.: 2001.

¹²⁸ Лебедев С. В. Русские идеи и русское дело: национально-патриотическое движение в России в прошлом и настоящем. — СПб: 2007.

¹²⁹ Агафонов (Глянцев) А. М. Записки бойца Армии теней. — СПб: 1998.

¹³⁰ http://ru.wikipedia.org/wiki/Парижская_коммуна.

¹³¹ Токвиль, А. де. Демократия в Америке. — М.: Прогресс, 1994.

¹³² Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов. — М.: 1912.

¹³³ Прокофьев В. А. Желябов. — М.: 1965.

¹³⁴ Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. — М.: 1928.

¹³⁵ Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация. Ред. Е. Л. Рудницкая. — М: 1997.

¹³⁶ Кравчинский С. М. Смерть за смерть — Пг.: 1920.

¹³⁷ Московские ведомости от 11 марта 1881, № 70, с. 3.

¹³⁸ Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. — Париж: 1933.

¹³⁹ Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах. — М.: Терра-Тегга, 1991, т. 12, с. 618 (Репринтное издание Общества для Научных Еврейских Знаний и изд-ва Брокгауз-Ефрон).

¹⁴⁰ Гессен Ю. И. История еврейского народа в России в 2 тт. — Л.: Тип. кооп. об-ва, 1927, т. 2, с. 217.

¹⁴¹ «Народная воля» от 5 февраля 1881 г.

¹⁴² Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея. В 3 тт. — Париж: б/изд-ва, 1933, т. 2, с. 156.

¹⁴³ Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. — М.: 1909.

¹⁴⁴ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; сс. 21–22; с 27; с. 31; с. 62.

¹⁴⁵ Там же, с.87.

¹⁴⁶ Алданов М. Сталин. \\ В ж.: Простор, 1994, № 4.

¹⁴⁷ Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — СПб.: 1991, с. 63.

¹⁴⁸ Ленин В. И. ПСС, т. 14. с. 118.

¹⁴⁹ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; с 21–22; с. 27; с. 31; с. 42.

¹⁵⁰ Ленин В. И. ПСС, т. 9, с. 338.

¹⁵¹ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. — М.: 1970, с. 154.

¹⁵² Авторханов А. Загадка смерти Сталина. — М.: 1992, с. 23.

¹⁵³ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Том 3. — М.: 1970, с. 177.

¹⁵⁴ Буровский А. М. Евреи, которых не было. Книга 1. — М.: АСТ, 2004.

¹⁵⁵ Куприн А. И. Тост \\ Куприн А. И. Собр. соч. в 6 тт., т 4. — М.: 1958.

¹⁵⁶ Горький М. Челкаш \\ Горький М. Избр. соч. — М.: 1986.

¹⁵⁷ Эренбург И. Г. Трубка солдата. — Киев: 1922.

¹⁵⁸ Толкиен Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно. — М.: 1992.

¹⁵⁹ Бабель И. Конармия. — М., 1992.

¹⁶⁰ Алексеев В. Павел Филонов. «Крестьянская семья». — В ж.: Семья и школа, 1989, № 4, с. 64.

¹⁶¹ Кара-Мурза С. А. Евреи, Диссиденты, Еврокоммунисты. — М.: 2004.

¹⁶² Кара-Мурза С. А. Манипуляция сознанием. — М.: 1991.

¹⁶³ Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. — Франкфурт: Посев, 1988, с. 12.

¹⁶⁴ Даты даются по «новому стилю» — то есть по григорианскому календарю, который был тогда принят во всем мире, кроме Российской империи.

¹⁶⁵ Имеется в виду Эдуард Грей (1862–1933), виконт Фаллодон, британский государственный деятель и дипломат, в 1905–1916 гг. — министр иностранных дел Соединенного Королевства.

¹⁶⁶ Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

¹⁶⁷ Толстой А. Н. Сестры // Толстой А. Н. Собр. соч. в тт., т. III. — М.: Советский писатель, 1951, сс. 133–134.

¹⁶⁸ Линия — мера длины, равная либо 1/12 доле (малая линия), либо 1/10 (большая линия) доле дюйма (2,54 мм). Калибр оружия измеряется в больших линиях. Таким образом, 4,2 линии — это 2,54 V 4,2 = 10,67 мм.

¹⁶⁹ Одна из удивительных особенностей психологии военных: летчики в 1916 г. не были наказаны за свое фантастическое разгильдяйство. У современных военных их поступок тоже вызывает полное понимание и принятие. А что? Люди сделали дело, пора расслабиться…

¹⁷⁰ Быстров А. А. Энциклопедия самоходных орудий (рукопись), с. 1.

¹⁷¹ Быстров А. А. Энциклопедия танков. 1916–1945. — М.: ОЛМА, 2000.

¹⁷² Почему-то считается, что Максим — француз, и ударение в его фамилии ставится на последний слог. Это неверно. Максим — американец, и ударение делается на первом слоге.

¹⁷³ Большая Советская энциклопедия. Изд. 3-е. т. 19, с. 9. — М: Советская энциклопедия, 1973. Т. 19, с. 9. Статья «Отравляющие вещества».

¹⁷⁴ Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. — М.: 2008.

¹⁷⁵ Уэллс Г. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь. — М.: Правда, 1976.

¹⁷⁶ Олдингтон Р. Смерть героя. — М.: 1980.

¹⁷⁷ Олдингтон Р. Все люди — враги. — Киев: 1956.

¹⁷⁸ Город Тарту в современной Эстонии — не что иное, как немецкий Дерпт, где Александр I в 1806 г. открыл университет; немцы составили основную массу его преподавателей даже в XX в. А вообще-то город Тарту основан русским князем Ярославом в 1024 г. и назван Юрьевом по крестильному имени князя Юрия — Ярослава. Эстонцы, правда, рассказывают, будто Ярослав взял штурмом эстонский город Тарпату. Русские летописи про Тарпату умалчивают, но что у одного города возникло сразу три имени — факт.

¹⁷⁹ Богданов И. Генрих Шлиман: торжество мифа. — М.: 2008.

¹⁸⁰ Клейн Л. С. Бесплотные герои. — СПб: 1994.

¹⁸¹ Военнопленные периода Первой мировой войны // Северная энциклопедия. — М.: Европейские издания; Северные просторы. 2004, сс. 156–157.

¹⁸² Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. — М.: 1982.

¹⁸³ Зуров А. Б. Древний путь. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987.

¹⁸⁴ Клейн Л. С. Перевернутый мир. — СПб: 1992.

¹⁸⁵ Ленин В. И. Крах II Интернационала // Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26. — М.: 1972, с 218.

¹⁸⁶ Там же.

¹⁸⁷ Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. — М.: Бином, 2007.

¹⁸⁸ Рафальский Сергей. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 49

¹⁸⁹ Там же, с. 39.

¹⁹⁰ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 30. — М.: 1975, сс. 306–328.

¹⁹¹ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 227.

¹⁹² Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹³ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

¹⁹⁴ Солженицын А. И. «Русский вопрос» к концу XX века. // Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Рассказы. Крохотки. Публицистика. — Екатеринбург: 1999, с. 741.

¹⁹⁵ Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том первый. Выпуск первый. — Paris: 1921, с. 54.

¹⁹⁶ Рафальский С. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 52

¹⁹⁷ Государственная дума Российской империи. 1906–1917. Энциклопедия. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2008, с. 108.

¹⁹⁸ Так и в Московии Земский Собор иногда избирался меньшинством населения, голосами жителей только одной Москвы и ее окрестностей — но считался полноценным Земским собором — то есть Собором всей русской земли.

¹⁹⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 49. — М.: Политиздат, 1954, с. 14.

²⁰⁰ Цвейг С. Пломбированный вагон // Цвейг С. Звездные часы человечества. — М.: 2006.

²⁰¹ Русская воля. 15 июня 1917.

²⁰² Живое слово. 11 июня 1917.

²⁰³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 года: Протоколы и материалы / Под общ. ред. и с предисл. П. Ф.Куделли; подгот. к печати Г. Л. Шидловский. — М.-Л.: 1927, с. 29.

²⁰⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд. т. 41. — М.: 1971, с. 8.

²⁰⁵ Волков О. В. Погружение во тьму. Из пережитого. — М.: Советская Россия, 1992, с. 27.

²⁰⁶ Мне часто приходится слышать рассуждения о необходимости «национального примирения», и что «должны же были дворяне понимать правду народа». Перейдем же от общего к частному: пусть мне объяснят, какую такую «народную правду» должен был постигнуть муж этой женщины, папа убитых девочек, и каким конкретно способом он должен был бы примиряться с матросами, зверски убившими его семью.

²⁰⁷ Гюго В. Девяносто третий год. — М.: Политиздат, 1956.

²⁰⁸ Полицмейстером был отец Екатерины Михайловны, жены старого друга нашей семьи, Александра Владимировича Плетнева. Одаренная певица (меццо-сопрано), она пела с Собиновым, но после переворота о сцене не могло быть и речи. Екатерина Михайловна вынуждена была отказаться от сцены, скрываться в глуши вместе с мужем-лесоводом. Читая это место у Надежды Мандельштам, не могу отделать от мысли — а не был ли это Михаил Владимирович Римский-Корсаков, папа этой достойной женщины?

²⁰⁹ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 11.

²¹⁰ Там же.

²¹¹ Там же, с. 12.

²¹² Там же, с. 11.

²¹³ Там же, с. 130.

²¹⁴ Там же, с. 119.

²¹⁵ Булгаков М. А. Белая гвардия. — Баку: 1988, с. 5.

²¹⁶ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 12.

²¹⁷ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 690.

²¹⁸ Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — М.: Книга, 1991, с. 446.

²¹⁹ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 3.

²²⁰ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 186.

²²¹ Суханов Н. Н. Записки о революции, т. 1. — Берлин-Пг.-М.: 1922, с. 41.

²²² Суханов Н. Н. Записки революции, т. 2 (книги 3–4). — М., Политиздат: 1991.

²²³ Церетели И. Г. Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917–1918. — М.: 2007.

²²⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 32, с. 362.

²²⁵ Газета «Известия» тогда посвятили его смерти с десяток заметок, но фамилия каждый раз писалась по-разному — Аснин, Астин, Аскина, Бог весть, как его звали. Но по Выборгской стороне поползли слухи, будто дачу Дурново разгромили, что один из анархистов в знак протеста застрелился, нет, расстрелян, нет, поднят на штыки. Тело Асина, обложенное льдом и накрытое черным знаменем, лежало во дворе дачи, рядом стоял почетный караул, собирались толпы. Заводы пригрозили забастовкой. С превеликим трудом властям удалось вытребовать труп для вскрытия — с обещанием обнародовать результаты. Вот они: пуля попала в правое плечо, вышла через левое, порвав легкие. При этом, как писали в газете, «фотографии с трупа Аснина производят гнетущее впечатление. На спине имеется татуировка такого циничного свойства, что криминалисты говорят о полной вероятности того, что убитый долго жил в среде уголовных преступников». В кармане обнаружилось письмо из Сибири от приятеля — тот писал, что сидит за разбой и просил помочь с освобождением, поскольку теперь тоже «политический»: «вошел в группу федерации анархистов», Но так или иначе, а павший герой был похоронен с почестями.

²²⁶ Знаменский О. Н., Июльский кризис 1917 г. — М.-Л.: 1964

²²⁷ Интересная судьба. В ходе октябрьского переворота он принимал участие в подавлении так называемого похода Краснова — Керенского на Петроград, участвовал в боях в Москве, был избран в Учредительное собрание, на заседании которого в ночь на 6 января 1918 г. огласил декларацию об уходе большевистской фракции. Затем назначен комиссаром Морского Генерального штаба, весной 1918 г. стал заместителем наркомвоенмора Троцкого. В июне 1918 г. по поручению Совнаркома топил Черноморский флот. С июля — член Реввоенсовета Восточного фронта, с августа — командующий Волжской военной флотилией, осенью стал членом Реввоенсовета Республики. Не повезло: по Новый год был взят в плен британскими моряками после неудачного похода миноносца «Спартак» на столицу Эстонии — Таллин. Пять месяцев провел в лондонской Брикстонской тюрьме, после чего был обменян на группу арестованных граждан Британии. Сразу же назначен командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, участвовал в обороне Царицына (1919) и высадке десанта в иранском порту Энзели (1920). С июня 1920-го по март 1921-го являлся командующим Балтийским флотом.

Затем по велению партии сменил военную карьеру на дипломатическую — полпред СССР в Афганистане, Эстонии, Болгарии, Дании, А в 1938 г. стал невозвращенцем, обосновался в Париже, опубликовал знаменитое «Открытое письмо Сталину», после чего был убит агентами НКВД. Путь революционера…

²²⁸ Базанов С. Н. Феномен братания в Первой мировой войне. // Новые научные направления. 2003/2004. — М.: РОССПЭН, 2005, с. 287–301.

²²⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 40. — М.: 1970, сс. 8–9.

²³⁰ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³¹ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

²³² Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. — N.-Y: Изд. имени Чехова, 1953, с. 129–131.

²³³ Плеханов Г. В. Год на родине. Том II. — Париж: 1921, с. 267.

²³⁴ Арутюнов А. А. Ленин. Личностная и политическая биография. Том I. — М.: 2002, с 212.

²³⁵ Суханов Н. Записки о революции. Том 7, кн. 1. — Париж: 1923, с. 235.

²³⁶ Садуль Ж. Записки о большевистской революции. — М.: Книга, 1990.

²³⁷ Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959.

²³⁸ Рид Д. Десять дней которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959, с. 58.

²³⁹ Малинин Н. Вступление // Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского Кремля. — М.: Столица, 1995, с. 9.

²⁴⁰ Скобов А. В. История России. 1917–1940. — СПб: Иван Федоров, 2001.

²⁴¹ Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть. — Париж: 1953.

²⁴² Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского кремля. — М.: Столица, 1995, с. 41.

²⁴³ Соломон Г. А. Среди красных вождей. Т. 1. — Париж: 1930, с. 15.

Примечания

¹ Автор отдает себе отчет в условности самого термина «европейская культура». Норвегию и Португалию, Англию и Италию трудно рассматривать как единое целое. Речь может идти только об общих чертах культурного развития этого неоднородного региона.

¹⁶ Гашек Я. Карл был в Праге. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.5. — М.: Правда, 1966, с. 141.

¹⁷ Гашек Я. Школа для сыщиков. // Там же, т. 5, сс. 135–136.

¹⁸ Kubin, E. Die Reichskleinödien, Ihr tausendjähriger Weg. — Wien und München, 1991.

¹⁶⁴ Даты даются по «новому стилю» — то есть по григорианскому календарю, который был тогда принят во всем мире, кроме Российской империи.

¹⁶⁵ Имеется в виду Эдуард Грей (1862–1933), виконт Фаллодон, британский государственный деятель и дипломат, в 1905–1916 гг. — министр иностранных дел Соединенного Королевства.

¹⁶⁶ Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

¹⁶⁷ Толстой А. Н. Сестры // Толстой А. Н. Собр. соч. в тт., т. III. — М.: Советский писатель, 1951, сс. 133–134.

¹⁶⁸ Линия — мера длины, равная либо 1/12 доле (малая линия), либо 1/10 (большая линия) доле дюйма (2,54 мм). Калибр оружия измеряется в больших линиях. Таким образом, 4,2 линии — это 2,54 V 4,2 = 10,67 мм.

¹⁶⁹ Одна из удивительных особенностей психологии военных: летчики в 1916 г. не были наказаны за свое фантастическое разгильдяйство. У современных военных их поступок тоже вызывает полное понимание и принятие. А что? Люди сделали дело, пора расслабиться…

¹⁷⁰ Быстров А. А. Энциклопедия самоходных орудий (рукопись), с. 1.

¹⁷¹ Быстров А. А. Энциклопедия танков. 1916–1945. — М.: ОЛМА, 2000.

¹⁷² Почему-то считается, что Максим — француз, и ударение в его фамилии ставится на последний слог. Это неверно. Максим — американец, и ударение делается на первом слоге.

¹⁷³ Большая Советская энциклопедия. Изд. 3-е. т. 19, с. 9. — М: Советская энциклопедия, 1973. Т. 19, с. 9. Статья «Отравляющие вещества».

¹⁷⁴ Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. — М.: 2008.

¹⁷⁵ Уэллс Г. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь. — М.: Правда, 1976.

¹⁷⁶ Олдингтон Р. Смерть героя. — М.: 1980.

¹⁷⁷ Олдингтон Р. Все люди — враги. — Киев: 1956.

¹⁷⁸ Город Тарту в современной Эстонии — не что иное, как немецкий Дерпт, где Александр I в 1806 г. открыл университет; немцы составили основную массу его преподавателей даже в XX в. А вообще-то город Тарту основан русским князем Ярославом в 1024 г. и назван Юрьевом по крестильному имени князя Юрия — Ярослава. Эстонцы, правда, рассказывают, будто Ярослав взял штурмом эстонский город Тарпату. Русские летописи про Тарпату умалчивают, но что у одного города возникло сразу три имени — факт.

¹⁷⁹ Богданов И. Генрих Шлиман: торжество мифа. — М.: 2008.

¹⁸⁰ Клейн Л. С. Бесплотные герои. — СПб: 1994.

¹⁸¹ Военнопленные периода Первой мировой войны // Северная энциклопедия. — М.: Европейские издания; Северные просторы. 2004, сс. 156–157.

¹⁸² Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. — М.: 1982.

¹⁸³ Зуров А. Б. Древний путь. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987.

¹⁸⁴ Клейн Л. С. Перевернутый мир. — СПб: 1992.

sci_history Андрей Михайлович Буровский da744a64-2a81-102a-9ae1-2dfe723fe7c7 «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России

Начало XX века было, наверное, самой счастливой и оптимистической эпохой в человеческой истории — мир представлялся упорядоченным и прочным как никогда, вооруженные конфликты, казалось, ушли в прошлое, вера в прогресс не знала границ, успехи науки и техники сулили в скором будущем невиданное процветание, печать предрекала наступившему столетию славу нового «золотого века». Трудно поверить, но даже накануне Первой Мировой войны политики продолжали твердить, что надежда на «вечный мир» и всеобщее счастье никогда еще не была столь реальной… Прошло несколько месяцев — и все эти прекрасные мечты рассыпались прахом: XX век стал не эпохой гуманизма, света и разума, а самым кровавым и жестоким столетием от начала времен.

Почему так произошло? Отчего эра великих надежд обернулась чудовищным Апокалипсисом? Как Россия и Европа «отреклись от старого мира» и фактически покончили с собой, совершив массовое самоубийство? По чьей вине человечество было низвергнуто в ад беспощадных революций, войн и геноцида, унесших сотни миллионов жизней? И главное — не повторяется ли тот же страшный сценарий и теперь, в начале нового столетия?

Сенсационный проект самого независимого и «неполиткорректного» автора, переворачивающий все привычные представления о былом! Свежий взгляд на величайшую трагедию не только русской, но и всемирной истории! Жизненно важные уроки прошлого, не выучив которые мы обречены на повторение Апокалипсиса XX века!

ru oberst_ FictionBook Editor Release 2.5 21 October 2011 350A5871-1C49-468C-BA66-4DB13354CE2E 1.0

1.0 — создание файла

«Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России Яуза, Эксмо Москва 2011 978-5-699-46730-3

Андрей Михайлович Буровский

«Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России

Тот, кто закрывает глаза на прошлое, тот ничего не разглядит и в настоящем.

(Карл Рихард фон ВАЙЦЗЕККЕР, президент ФРГ, дальний родственник В. И. Ульянова)

>

Введение

Апокалипсис XX века

Общество, погнавшееся за экономической и военной мощью в ущерб морали и нравственности, однажды обратит накопленную мощь против себя.

(АРИСТОТЕЛЬ)

Триста лет Европа была лидером мирового развития.

До 1914 года мы жили в мире, где Европа всегда была непререкаемым лидером — и в военном, и в технологическом, и в политическом и в культурном отношениях. Остальной мир — это или покоренные европейцами страны-колонии, или страны, населенные выходцами из Европы (США, Канада, Австралия, Новая Зеландия, большая часть стран Латинской Америки). В некоторых странах выходцы из Европы правят неевропейским большинством (часть Латинской Америки, Южная Африка).

Но все они, даже независимые неевропейские государства (Япония, Китай, Эфиопия, Либерия, Гаити, Персия) не играют серьезной роли в мировой экономике и политике.

Мир в 1914 году

Ядром мира до 1914 года были несколько громадных империй, деливших мир. Это были империи разного типа. Континентальные (Австро-Венгерская, Российская и Османская) были подобны Римской: в них шло смешение народов, у которых возникала общая историческая судьба.

Заокеанские империи Франции, Британии, Бельгии больше напоминали колониальные системы, создаваемые греками-эллинами в V–III вв. до Р. Х. В этих империях греческого типа остается жесткое, принципиальное различие между народом-завоевателем и завоеванными. Общей исторической судьбы не возникает.

Господство стран Европы в мире началось с Великих географических открытий XVI–XVII веков. Казалось, ничто не может изменить сложившегося порядка. Ощущение стабильности, неизменности, чуть ли не вечности принятого положения вещей — утраченная часть мироощущения начала XX столетия.

С 1914 года мир вступил в полосу сплошных войн за передел мира и революций за изменение политического строя и вынырнул из этой полосы только после 1945 года.

Как герой сказки, ныряющий в кипящее молоко или в кровь, мир вынырнул из этой кровавой полосы совершенно другим! Нет ни одной страны, где за эти 21 год не изменился бы политический строй — в разной степени, конечно, однако ни одна страна и ни один народ не остались такими же, как до 1914-го.

Вторая мировая война довершила то, чего не доделали после Первой: возник мир, сравнительно стабильный и спокойный. Послевоенная мировая система просуществовала с 1945-го по 1989 годы, — вдвое больше, чем длился весь Апокалипсис Европы.

Мир и Европа до 1914-го и после 1945-го — почти как две разные планеты.

После 1945 года мы видим совершенно иной мир, разделенный не на европейские империи, а на две сверхдержавы, у каждой из которых своя зона влияния и свои союзники. Так продолжалось до 1991 года, а потом и это противостояние ушло в прошлое; воцарился уже полный хаос.

В мире после 1945 года мы не видим лидерства Европы. Лидером Западного мира становятся США — страна какая угодно, но не европейская. Лидер Запада? Но и Запад в целом все больше теряет «право первородства»: поднимаются новые силы, новые идеологии и новые государства. С ними приходится считаться не меньше, чем считались друг с другом государства Европы до 1914 года.

Новый мир не особо прекрасен, а главное — невероятно нестабилен. До 1914 года существовали не всегда справедливые, но твердые и жесткие правила. Правила устанавливает сильный; до 1914-го это всегда были государства Европы. После 1945-го поди пойми, кто сильнее: Франция или алжирские партизаны? США или Иран? Британия или Индия? Правила все время непредсказуемо меняются, в разных частях мира разные силы устанавливают разные правила. Из-за этого царит и нарастает хаос.

Обрушившиеся на новый нестабильный мир катастрофы и угрозы экологических и экономических катастроф порядка не прибавляют.

Неудивительно, что многие вспоминают «время золотое» до 1914 года как некий утраченный идеал. Все понимают — возврата нет, кровавая круговерть Апокалипсиса 1914–1945 годов надежно отделяет нас от того, навек потерянного мира. И тем сильнее интерес к тому, что же и как происходило в это страшное и увлекательное двадцатилетие.

…А происходила гражданская война — только не в отдельно взятом государстве, а в масштабах цивилизации. Гражданская война — это растянувшаяся во времени революция, война граждан одного государства за право устанавливать правила жизни.

В начале XX века оказалось: мир больше не может жить по правилам, установленным еще в XVII столетии. Правила были простые: неограниченного расширения. Оборотной их стороной стало бессмертное киплинговское: «Закон джунглей! Каждый за себя!» Если можешь — захватывай, осваивай, добывай, строй, изобретай, создавай, вырубай. Обогащайся и усиливайся. Не можешь сам — присоединяйся к сильному. Не можешь и этого — подчиняйся, и старайся тоже стать сильным.

Подчиняясь этому закону, мир жил все богаче, разнообразнее, сытее, интереснее. Невозможно и сравнить, насколько лучше был устроен мир в 1910 году, чем в 1650-м. До какой степени сытее и безопаснее, благополучнее и добрее была жизнь человека в начале XX века, чем в середине XVII столетия.

Но накапливались противоречия. Сильные страны хотели иметь колонии — а на всех не хватало. К началу XX века государства, не получившие колоний, оскаливались на тех, у кого их было много.

Покоренные же народы все больше считали, что могут жить и без отеческой указки колонизаторов, не хотели подчиняться своим метрополиям.

Даже в самых развитых странах не всем хватало и плодов технического прогресса, и результатов ограбления колоний. Нищие и голодные низы в Европе не хотели платить за дальнейший прогресс своим унижением, жизнями и судьбами.

Если прежний порядок изжил себя — надо создать новый. Но — какой? Даже в каждой отдельной стране находилось много идей и проектов. Период 1916–1945 годов — эпоха неисчислимых революций, гражданских войн, переворотов и политических кризисов. По сути, во всех государствах, кроме самых нищих и неразвитых. Но стоит стране чуть окрепнуть — и в ней тоже схватываются сторонники разного экономического и политического устройства. В том числе, вооруженным путем.

Если сторонники некоего политического устройства захватывали власть — их проект становился государственным, причем государство было отныне готово навязывать его соседям силой оружия. СССР — самый яркий пример того, как это происходило.

Между 1914-м и 1945 годами даже войны между государствами велись не просто за господство в мире и не только ради ограбления противника, а за смену политического строя. События 1914–1945 годов — напряженный поиск нового общественного строя и новых типов государства.

Чем больше страна, чем разнообразнее в ней население — тем больше и разных проектов. Тем дольше и напряженнее будет в ней гражданская война.

События 1914–1945 годов — гражданская война внутри мировой цивилизации. Проекты будущего очень сильно отличались друг от друга, опирались на разные общественные слои, народы и языки. Естественно, война получилась очень долгой, трудной, напряженной. И беспощадно жестокой: гражданская война всегда более жестока и кровава, чем войны наций и государств с одним политическим строем.

Апокалипсис Старого Мира огненным смерчем унес все устоявшееся, стабильное, привычное. События его столь многообразны, что их не вместить в одну книгу. Это — первая книга серии «Апокалипсис Старого Мира»: «Конец Старого Мира».

Вторая книга: «Гражданская война 1917–1922 годов».

Третья книга: «Гражданская война Европы. 1917–1939».

Четвертая книга: «Мировая Гражданская война. 1939–1945».

Каждую книгу можно читать саму по себе, но только вместе они могут целиком показать Апокалипсис XX века. Короткие двадцать лет, зачеркнувшие три века мировой истории и открывшие новую эпоху.

>

Часть I

Мир эпохи просвещения

Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.

(Козьма ПРУТКОВ)

>

Глава 1. Европа. Хозяева планеты

Просвещение является освобождением человека от собственного холопства. Холопством является неспособностью человека использовать собственный ум без направления от другого. Такое холопство является нашим собственным потому, что его причина лежит не в отсутствии ума, а в отсутствии решимости и смелости использовать его без направления со стороны.

Таким образом, Просвещение есть попытка обойтись без правителей, которые навязывают нам свою волю. Это есть движение, которое стремиться к тому, чтобы сделать человека независимым в своих суждениях и поступках. Если это так, то можем ли мы сказать, что Просвещение закончилось?

(Иммануил КАНТ, 1784)

Лидеры мирового развития

Большинство специалистов согласны, что синтез античности и варварских народов завершился к XI–XII векам. Говорить о создании западно-христианской цивилизации можно с XII–XIII столетий — со времени хозяйственного освоения Европы («великой распашки»). Кончился период упадка, переживание наследия Рима. Начала подниматься новая цивилизация — европейская.

До этого времени европейцы мало превосходят другие цивилизации, а порою и во многом уступают им. От мусульман они отбились с большим трудом.

Родившись, новая цивилизация прошла несколько этапов развития. Каждый из них хорошо отличим от другого, поскольку не было общин. В Римской империи общины развалились еще в IV–III веках до Р. Х. Везде, куда приходила Римская империя, исчезала община. И потому каждый человек стоял сам на ветрах истории. Если изменялись правила игры, то не только для кучки богатых и образованных — для всех.

Средневековье сменилось Возрождением XIII–XV вв.

Религиозные войны XVI–XVII веков составили период Реформации.

В 1648 году кончаются религиозные войны между протестантами и католиками. Начинается период Просвещения или Нового времени.

И вот тут сказывается все больший технологический? информационный и культурный перевес стран Европы.

К XVII веку окончательно сложилась нововременная европейская культура, которая и создала систему мирового хозяйства.^{1} Ее основными и самими яркими чертами можно считать:

• рационализм, т. е. стремление к схематичным, вербально-логическим разъяснениям процессов и явлений;

• позитивизм, т. е. убежденность в познаваемости всего;

• механицизм, т. е. представление о явлениях мира, как о механизмах — в явлении видится не феномен, но структура;

• практичность, т. е. стремление во всем видеть выгоду (по преимуществу, материальную) и стремление к частной выгоде, как нормативное поведение;

• материализм — т. е. десакрализация мира, видение в нем чисто вещественных объектов, явлений и связей.

Философию и идеологию нововременной европейской культуры XVII-го начала XX веков можно представить в виде нескольких тезисов:

• мир есть склад не связанных между собой объектов, процессов и явлений;

• все явления, объекты и процессы можно рассматривать как механизмы;

• ресурсы мира неисчерпаемы, они создаются предпринимателем;

• человек — не часть остального мироздания.

Изолированные части мироздания для европейца составляют природные ресурсы, которые не могут быть исчерпаны и которые человек полномочен использовать в любых масштабах.

Европейцы представили себе мир, как механизм, отделили науку от других форм общественного сознания, стали использовать науку, как фундамент научно-технического прогресса.

Такой тип культуры сделал их во всем Мире лидерами — технологическими, культурными, интеллектуальными и военными. Европейцы создали мировую систему хозяйства, преобразовали весь Земной шар, предложили и навязали всем культурам Земли общий пласт рационального и практичного отношения к жизни.

Одновременно этот тип культуры поставил мир на грань экологической катастрофы.

Неравенство уровней развития

С момента возникновения западной цивилизации она становится все активнее, с каждым пройденным этапом возрастает ее отрыв от остального мира — как энергетический, так и информационный. Чем дальше, тем больше европейцы узнавали об окружающем мире; они знали о народах неевропейского мира несравненно больше, чем те о европейцах. В научных центрах Европы огромные библиотеки наполнялись сведениями практически обо всей Ойкумене — ее природе, и населении (а книгопечатание чрезвычайно способствовало этому накоплению информации).

Разнообразнейшая информация о китайской или индусской цивилизациях, о туземцах Тробрианских островов или истоках Нила широким потоком входит в информационное поле европейской цивилизации.

Пока Европа становилась средоточием знаний, даже такие развитые цивилизации, как индусская или китайская, с трудом воспринимали сам факт существования европейцев.

Даже японцы «открыли» Европу только в том смысле, что общались с голландцами, читали книги и пытались воспроизводить узнаваемое. Но отнюдь не совершали в Европу морских путешествий.

Европейцы имели информацию обо всех «туземцах» — тогда как каждая локальная группа «туземцев» имела информацию только о населении своего культурно-исторического региона и о европейцах одной-двух стран. В результате у европейцев были несравненно большие возможности для систематизации и типологизации получаемых данных, для выявления закономерностей — и, соответственно, для прогнозирования.

Даже в начале XX века ни одна из цивилизаций Земли и близко не подошла к европейской по своим информационным характеристикам. Только после Второй мировой войны хотя бы некоторые из цивилизаций «не-запада» встали с «западом» на равных (скажем, японская — но никак не сомалийская и даже не индусская).

Очевидно, что такое информационное и энергетическое превосходство исключало длительное сопротивление не только любой группы «туземцев», но и любого теоретически возможного их объединения.

Нельзя забывать и преимущество в организации. Дисциплинированность, умение быстро сообщать все необходимое товарищам и начальникам, выполнять приказы и действовать, как единое целое, а не механическое скопище, способствовало тому, что, по словам Наполеона, один мамелюк чаще всего побеждал одного француза; трое французов были равны троим мамелюкам; десять французов уже обращали в бегство десять мамелюков; сто французов могли разгромить тысячу мамелюков.

Подходящие корабли

Европейцы смогли узнать и завоевать мир потому, что придумали для этого океанский корабль. Корабли, ходившие по морям, никогда не были предназначены для таких дальних путешествий. Соотношение ширины к длине было у них 1:3 или, самое большее, 1:4. Они были очень «пузатыми» и тихоходными, не выдерживали сильных бурь, не могли плыть против стремительных течений.

Их парусное вооружение не позволяло плыть под углом к ветру. Они были привязаны к господствующим течениям и ветрам. Арабы «ловили муссон» и с этим муссоном плыли от Аравии к берегам Африки. Ждали полгода, пока муссон переменится, и возвращались домой.

Такими были даже корабли эскадры мудрого евнуха Чжэн Хэ.

Корабли европейцев с XVII века имели соотношение ширины к длине 1:7 или 1:8. Несколько мачт несли до 60 парусов — от громадных, в десятки квадратных метров, до размером с наволочку. Корабли европейцев имели зализанные, «хищные» обводы и двигались очень быстро. При попутном ветре они могли проходить в открытом море до 500 км за сутки. Могли ходить под углом к ветру, чуть ли не против ветра. Они преодолевали течения и не были привязаны к господствующим ветрам.

У кораблей европейцев был длинный киль, они хорошо держались за воду и почти никогда не переворачивались.

Необходимые инструменты

Китайцы придумали компас, это чистая правда. Но европейцы первыми придумали, как использовать его в открытом море. И не только компас, но также астролябию, подзорную трубу и многое, многое другое. С помощью астролябии и подзорной трубы они могли определить, под каким углом и в какое время стоит солнце или та или иная звезда. И по сетке широт точно определяли свое положение в океане.

У них были морские карты — опыт тех, кто уже плавал в этих местах прежде.

Никто не мешал изобрести океанские корабли малайцам, китайцам или арабам. Наверное, за неограниченное время каждая из этих цивилизаций придумала бы и навигационные инструменты, и сложное парусное вооружение, и сетку широт. Но европейцы изобретали и строили раньше всех — это и называется быть лидерами мирового развития.

Эпоха великих географических открытий

В 1492 году, в самом конце XV века, Колумб открыл Америку. Это делали и до него…. В конце концов, Америку сначала открыли предки современных индейцев. Потом ее открывали финикийские мореплаватели, римляне, кельты и скандинавы. Викинги даже основали колонии на полуострове Лабрадор, на юге современной Канады.

Но это были отдельные открытия, которые не изменили хода мировой истории.

Зато после открытий Колумба началась эпоха с красивым названием — эпоха Великих географических открытий. За очень короткий срок, всего за четыре столетия, Земной шар сделался полностью изученным.

Никто никогда не знал всего земного шара. Ни одна культура и цивилизация, ни одно государство, ни один народ, ни одно научное сообщество, чиновники ни одного, самого могущественного царя или императора.

Разумеется, люди были любознательны и многие хотели и умели путешествовать. Даже первобытные племена иногда посылали ватаги молодежи посмотреть, а что там, за горизонтом. Тем более, изучение Земли организовывали могущественные государства. Египетские фараоны еще в эпоху строительства пирамид послали царедворца Баурджеда на юг. Он дошел до Южной Африки.^{2} В VII веке до Р. Х. при фараоне Нехо II финикийцы совершили плавание вокруг Африки. Знали они и о существовании Америки. Эллины доплыли до Скандинавии; их воображение совершенно потряс замерзший океан и снегопад. В эпоху Рима путешественники проникали в Центральную Африку, в Индию.

В Средние века поднялись новые могущественные цивилизации. Их носители тоже могли быть и весьма умны, и любознательны.

Африканские цари Ганы плавали в Америку за триста лет до Колумба. Арабы освоили почти весь Индийский океан. Малайцы плавали по островам Юго-Восточной Азии и появлялись в Австралии.

В XV веке китайские императоры организовали грандиозное плавание. Похоже, мы до сих пор не представляем масштабов этого мероприятия. В 1453 году в океан вышли семь флотов, у каждого из которых была своя задача, свое направление. За полтора десятилетия плаваний китайцы узнали о существовании Африки и обошли ее вокруг. Они достигли западного побережья Америки и даже оставили там свои колонии.

Китайцы проникли в Австралию и дошли до Новой Зеландии.^{3}

Плавания эти так грандиозны, что современные исследователи не раз ставили открытия китайцев под сомнение. Но есть много свидетельств того, что путешествия были. Это и карты, которыми пользовались европейцы в XVI–XVII веках — в том числе и Америго Веспуччи, в честь которого названа Америка. И находки китайских вещей в Африке и в Австралии. И странное животное, которое маори в новой Зеландии называют «вайторек» — эдакое водное млекопитающее. Новая Зеландия отделилась от остальной суши, когда млекопитающие еще не появились. Млекопитающих там быть попросту не может. Ко времени появления европейцев вся фауна этих двух громадных островов состояла из птиц — в том числе, нелетающих. Так что вайтореку там не место.^{4} Известия об этом животном привело биологов в смущение. Но китайцы брали на свои корабли дрессированных морских выдр, и если они достигли Новой Зеландии, тайну вайторека можно считать раскрытой.

В общем, колоссальное по масштабами плавание, и итоги его грандиозны.

Но и плавание императорского евнуха Чжэн Хэ не изменило мировой истории. Умер любознательный император — и его дорогая игрушка, огромный флот, был уничтожен. Сведения о дальних странах внимательно изучались учеными и вошли в грандиозные энциклопедии. Но никак и ни для чего не использовались, ни к каким практическим делам не применялись и в этом смысле попросту не были нужны. Плавание громадного флота Чжэн Хэ осталось единичным эпизодом, и о нем вскоре забыли, чтобы вспомнить лишь в наши дни, к пятисотлетнему юбилею, отмеченному с большой помпой.

А вот европейцы первыми стали регулярно плавать за моря и собирать там самые различные сведения. Принято потешаться над учеными Средневековья, которые описывали фантастических животных и странных существ с глазами на груди, якобы живших в иных странах, сказки про кипящий на экваторе океан, морских змеев и прочих морских чудовищ.

Но во-первых, такого рода «сказки невежества» рассказывали не одни европейцы. Нет региона, где не ходило такого рода историй — следствия «испорченного телефона» много раз передававшихся, непроверенных слухов.

Во-вторых, только европейцы стали собирать о других странах позитивные, проверенные сведения. Причем регулярно.

В-третьих, только европейцы стали в какой-то момент эти слухи высмеивать и отрицать — именно потому, что узнали, как устроен мир на самом деле. И выдумки предков сделались для них просто смешны.

Европейцы захотели проникнуть в те области Земли, где не бывал никто и никогда. В 1824 году русские мореплаватели первыми из людей увидели черные откосы нового материка: Антарктиды. В 1912 году Амундсен первым побывал на Южном полюсе. В 1908 году американцы Кук и Пири водрузили флаг своей страны на Северном полюсе. Все, земля принципиально открыта.

Открытие Земли было многовековым подвигом, подвигом многих поколений. В результате европейцы хорошо узнали свою планету. Они составили карты всей Земли, в том числе морские карты с указанием глубин, течений и ветров — в Манильской бухте на Филиппинах, на Наветренных островах в Карибском море, в Баб-эль-Мандебском проливе, отделяющем Красное море от Индийского океана. Словом — решительно везде.

Европейцы завели музеи, где сначала собирали диковинки со всего света, а потом перешли к систематическому сбору коллекций минералов, почв, растений и животных разных стран.

Европейцы изучили туземные языки, нравы и обычаи.

Уже в XVII–XVIII веках британский или голландский юноша мог, не выезжая из Лондона или Амстердама, изучить если не любую, то почти любую страну на Земном шаре. Такой возможности даже в начале XX столетия не было у парня из Индии, Китая или Африки.

Все остальные народы не знали ни друг друга, ни европейцев. До XX века они не знали никаких стран, кроме собственной. А часто европейцы даже их собственные страны знали лучше, чем сами туземцы. Положение изменилось — но когда? Когда туземцы переняли европейскую науку и в какой-то степени сами стали европейцами. Причем и индусы, и китайцы, и японцы очень долго изучали свои собственные и иные народы и страны не на своем языке, а на одном из европейских. В Индии и сегодня основной язык науки и культуры — английский, и без него никуда.

Рождение колониальной системы. Завоевание земли

Испания — не самая культурная и могущественная из европейских стран. Но уже в XV веке испанцы легко захватили Канарские острова. А коренное население — гуанчей — поголовно истребили.

Исчезнувшую расу, к которой относились гуанчи, называют мехтоидной; ее представители населяли север Африки до начала неолита и были ассимилированы или уничтожены носителями средиземноморской расы.^{5}

Их было примерно 20–25 тысяч человек, со своими языками, письменностью и цивилизацией на уровне цивилизаций Древнего Востока времен Шумера и Аккада.

К моменту прихода испанцев^{6} гуанчи занимались земледелием (основная пища — гофио, мука из прожаренных зерен), разводили коз, овец, свиней, а также огромных пастушеских собак бардино, не знали металла (изготавливали орудия из камня и обсидиана; на Гран-Канария были известны полированные боевые топоры) и гончарного круга, одежду делали из козьих шкур, жили в естественных или искусственных пещерах. Гуанчи были совершенно не нужны испанцам, а вот их земля — очень нужна. Вскоре большая часть гуанчей была или истреблена, или обращена в рабство. В 1600 году ученые записали несколько сотен слов на одном из их языков, но чистокровных его носителей больше не было, остатки языка знали нищие и дикие метисы. Сегодня Канары — модный курорт, а гуанчей на земле больше нет.

Утвердившись на Канарах, Испания и Португалия завоевали, ограбили, разрушили до основания государства индейцев Америки, захватывая самые благодатные земли. В XVI веке отряды по 200–300 испанских авантюристов могут пройти всю Америку — и индейские армии в десятки тысяч человек не в силах с ними ничего поделать.

Первыми были индейцы островов Карибского моря. Прекрасный, почти курортный климат, красивые виды, великолепная перспектива для плантационного хозяйства. Сто тысяч индейцев были тут «лишними» уже потому, что не годились в сельскохозяйственные рабочие: быстро умирали в рабстве. 12 октября 1492 года спутники Колумба высадились на небольшой остров с пышной тропической растительностью — Гуанахани. Колумб назвал его Сан-Сальвадором и объявил владением Испании. Этот остров под тем же названием входит сегодня в группу Багамских островов. Вот только туземцев на нем больше нет. С 1555 года индейцев не стало на всех Карибских островах. Как их истребляли, известно. Но если хотите прочитать,^{7} запаситесь заранее снадобьем с духоподъемным названием «корвалол».

Латинская Америка возникла на территории многих индейских цивилизаций. Часть из них можно было эксплуатировать так же, как народы Азии и Африки. Часть не годились по тем же причинам что караибы. «Приходилось» их истреблять и заменять африканцами.

Истребленная Америка и обезлюженная Африка

Собственно говоря, африканские рабы всегда ценились: выносливые, работящие, физически сильные, здоровые.

С XIII–XIV веков арабы ловили рабов в Восточной Африке. Их вооруженные отряды проникали до Великих Озер, откуда доставляли живой товар к прибрежным пунктам.

С XV-го по конец XIX века было продано в рабство от 5 до 17 миллионов уроженцев Африки. Они были отправлены в арабскую Северную Африку, на Аравийский полуостров, в южный Иран и на побережье Индии. Крупнейшим центром работорговли был, в частности, остров Занзибар, расположенный у побережья Восточной Африки.

В конце XIX века англичане настояли на запрете работорговли в Египте, а Восточную Африку захватили немцы и прикрыли там работорговлю. Одним словом, колонизаторы.

Португальцы в XV–XVI веках тоже охотно вывозили рабов из Африки. Генрих Мореплаватель в 1440 году даже ввел государственную монополию на торговлю черными невольниками. В 1452 году папа римский Николай V своей буллой санкционировал захват португальцами африканских земель и обращение их жителей в рабство. К началу XVI века в Португалии появились целые районы, где негритянских рабов было больше, чем местных жителей. В Лиссабоне 25 % населения составляли чернокожие.

Но это — вывоз африканцев в Европу. В Америку их начали вывозить испанцы.

В 1510 году первые 250 африканцев с побережья Гвинейского залива были доставлены на золотые рудники Эспаньолы (современный о. Гаити). В Центральную Америку — в 1526 году, в Южную — в 1533-м.

Но масштаб был незначительным, работорговля не стала индустрией. Испанское правительство обязывало доставить некоторое число работников в колонии, раз европейцев не хватало. В британские колонии в Северной Америке тоже сперва ввозили мятежных ирландцев и каторжников, и только с 1620 года начали ввозить негров.

Расцвет работорговли из Африки начался после создания плантационного хозяйства и начала эпохи Просвещения. Громадные торговые компании Голландии и Англии оперировали по «золотому треугольнику»: вывоз рабов из Африки, их продажа в Южной Америке, покупка на вырученные деньги сахара и других сырьевых продуктов с целью обмена на ром и прочие товары, производимые в североамериканских колониях, и затем окончательная перевозка экспортных товаров из Северной Америки в Европу.

На каждом звене этой торговой цепи цена товара возрастала после перевозки в несколько десятков раз, сказочно обогащая участников. Согласно архивам Ливерпуля, за 11 лет (1783–1793 гг.) из этого порта было отправлено за рабами 900 флотилий, которые вывезли из Африки свыше 300 000 рабов на сумму примерно 15 000 000 фунтов стерлингов. Чистая прибыль оценивалась в 12 000 000 фунтов, или более миллиона ежегодно. В эту эпоху двухэтажный каменный дом стоил 200 фунтов. Крупное имение, приносившее высокий доход — 50 000 фунтов. 85 % британцев жили на годовой доход менее 30 фунтов.

Охота за неграми или покупка их за бесценок у прибрежных племен стала особой профессией. Рабов покупали у прибрежных племен или устраивали за ними охотничьи экспедиции.

За XVII–XVIII столетия — основные века работорговли — из Африки вывезли примерно 15 000 000 рабов, две трети из них — мужчины, уже готовые работники. По данным ученых на эти пятнадцать миллионов прибывших приходится не менее пяти миллионов умерших в пути. Ведь везли рабов на кораблях, специально сконструированных, чтобы «напихать» в трюм побольше живого товара. Небольшие парусники того времени ухитрялись перевозить за один рейс по 200, 300, даже по 500 рабов. Как говорили сами работорговцы, «негр не должен занимать в трюме места больше, чем в гробу». Он и не занимал.

Под тропическим солнцем плавучий гробик сильно нагревался. Воды и пищи было очень мало — их тоже экономили изо всех сил. Рабов и не думали выводить для отправления нужды из трюма. В темноте невольничье судно легко было отличить от любого другого — по исходящему от него тяжелому зловонию. По утрам, когда рабовладельческий корабль открывал люки, из трюма поднималось зеленое зловонное облако. Оно висело над палубой, пока ветер не относил марево.

Опасное это было занятие — вести в открытом море судно, битком набитое отчаявшимися людьми. Такое определяли в открытом море по надстроенному укрепленному мостику — чтобы было где отсидеться и отстреляться в случае бунта. Не всем это удавалось — немало невольничьих кораблей пропали без вести.

В Америке рабов сначала подкармливали, лечили, а потом уже продавали. Впрочем, некоторые старались купить рабов побыстрее: ведь по мере того, как невольник отдыхал от «путешествия», стоимость повышалась. Выживших в плавании ждал подневольный труд на плантациях.

А в Африке шла полномасштабная охота на рабов. Европейцы подкупали вождей, чтобы те продавали своих подданных или устраивали войны, захватывая подданных своих соседей. Вся Западная Африка на протяжении трех столетий превратилась в поле охоты на рабов.

По самым оптимистическим данным, на каждого захваченного и доставленного к Западному побережью Африки раба приходилось по пять убитых, умерших в дороге, искалеченных и заболевших. Примерно 75 000 000 покойников…

Называют и еще более страшные цифры. По мнению сенегальского ученого Сегюра и нигерийского историка Ошо, Африка потеряла не менее ста миллионов человек.

Считается, что европейские колонизаторы очень виноваты перед Африкой. Не будем отрицать очевидного: и никто европейцев в Африку не звал, и охота на рабов велась, и чудовищная жестокость имела место. Но есть и такой подсчет: в Америке раб доживал в среднем до 44 лет, тогда как его африканский сверстник — до 39-ти.

Некоторые современные ученые идут еще дальше, полагая, что Африка к XVI веку оказалась перенаселена. Не будь работорговли, несчастный континент взорвался бы страшными войнами, взаимным истреблением, голодом и эпидемиями. Впрочем, людоедство уже было. А ведь при всей жестокости колонизаторов никто из вывезенных в Америку не окончил жизненный путь на праздничном столе плантатора.

Не будем уже говорить об исторической перспективе: потомки вывезенных из Африки даже на Гаити и в Бразилии (не говоря о Мексике и США) имеют совершенно другие возможности, чем в любой африканской стране.

Сказанное — не попытка оправдать колониализм и работорговлю. Это лишь пример того, что всякая проблема и всякое явление истории чаще всего не так однозначны, как кажутся.

В конце XIX века стало очевидно, что рабы — очень неэффективная рабочая сила: свободный работник трудился втрое производительнее. К тому же рабы восставали — на Гаити в 1791–1804 годах они устроили настоящую революцию. А было их в британской Вест-Индии к 1780 году около 80 % всего населения, в южных штатах США — порядка 40 %.

На Гавайские острова и на плантации во всей Южной Азии и в Африке стали ввозить китайских рабочих — кули. Много ввезли, около шести миллионов. Эти уже ехали за океан сами, спасаясь от голодной смерти в перенаселенном Китае. Их по пути кормили и пускали оправляться за борт, а в месте назначения были они не живой собственностью плантаторов, а вели убогое существование плантационных рабочих и полударовой рабочей силы.

Участь же негров-рабов стала возбуждать протесты европейского общества еще в XVIII веке. В Англии уже в 1798 году возникло первое аболиционистское, противоневольничье общество — «Африканская Ассоциация». В 1808 году последовало запрещение торговли неграми, в 1823-м — запрещение перевозки рабов из одной колонии в другую, в 1834-м — полное освобождение, с обязательством отпуска на волю через четыре года. Работорговля была приравнена к пиратству: особые военные крейсеры проводили проверки торговых судов в Атлантическом океане. В 1815 году за запрет работорговли высказался Венский конгресс, а в 1834-м рабство в Британской империи было окончательно отменено. Тем не менее, с 1807-го по 1847 годы из Африки вывезли до пяти миллионов рабов.

Страшный удар работорговле нанес запрет рабства в США в 1865 году в виде отдельной Тринадцатой поправки к Конституции. Закрылся самый прибыльный рынок. В небольших масштабах работорговля продолжалась до конца XIX века — до запрета рабства на Кубе в 1886-м и в Бразилии в 1888 годах.

Колониальные войны

Вся история Европы с XVI-го по XX века — сплошная череда колониальных войн за новые территории. В большинстве таких войн с «туземцами» за захват их земель соединялись элементы экономической и биосферной войны. Колонизаторы никогда не считали народы «не-запада» ровней себе и полагали себя вправе применять любые методы ведения войны. В том числе использовать разрывные пули «дум-дум», запрещенные в Европе, отравлять колодцы и убивать мирное население.

На протяжении XVIII–XIX веков Британия ведет серию войн для покорения Индии. Взять хотя бы три Англо-майсурские войны 1767–1799 годов. Две первые заканчивались тем, что противники заключали мир, возвращая друг другу все захваченные территории и пленных. Ничья.

Точку поставил штурм столицы Майсура, Серингапатама, 4 мая 1799 года. Число защитников города в шесть раз превышало численность англичан. Тем не менее, майсурский магараджа Типу-султан был убит, а город захвачен и разграблен. Название этого города может быть знакомо читателю: именно в Серингапатаме проклятый полковник Джон Гернкастль похитил в храме богини Кали Лунный камень, огромный бесценный алмаз, что послужило завязкой экзотического детектива Уилки Коллинза.^{8}

Потом были три Англо-маратхские войны (1775–1818 гг.), и Англо-пенджабские войны, и Англо-непальская война 1816–1818 годов, восстание сипаев в 1857 году и серия «туземных» восстаний по всей Индии в 1857–1859 годах.

Войны за Индию логически продолжили Англо-афганские войны 1838–1842, 1878–1880 и 1919 годов, Англо-бирманские войны 1824–1826, 1852–1853 и 1885 годов, а также Англо-тибетская война 1904–1905 годов.

В 1795–1798 годах захвачен Цейлон; восстания сингалов вспыхивали в 1798-м 1818-м, 1848 годах.

В Южной Азии у британцев было, как в Америке у испанцев: сотни или от силы тысячи британских солдат (оборванных авантюристов), а чаще туземных солдат под командованием офицеров-британцев, уверенно выигрывали войны с могучими индийскими княжествами. Британцы вели коммерческую войну, которая сама себя кормила, посылая за море «лишний» в Британии контингент. Индийцы напрягались изо всех сил, бросая в бой отборных людей. И проигрывали.

Англо-китайскую войну 1839–1842 годов еще называют Опиумной войной — самым главным ее результатом стало право англичан ввозить в Китай опиум, выращенный в Индии.

Вскоре вспыхнула новая Англо-франко-китайская война 1856–1860 годов.

В 1867 году захвачены Малакка, Пенанг и Сингапур.

Захватив Канаду, Англия воевала с племенами ирокезов в 1779-м и могауков в 1792–1793 годах.

В Африке Британия в 1807–1824 годах вела четыре войны с Ашанти. До конца покорить это государство удалось после двух последующих войн — 185Зго и 1863 годов.

В 1852 году британский флот бомбардировал Лагос — столицу народа йорубе; Англия захватила побережье Нигерии.

В 1838–1840 гг. Англия воевала с племенем зулусов.

1868 год — Англо-Абиссинская война.

В 1885 году Англия захватила Бечуаналенд, в 1893–1895 годах основала Северную и Южную Родезию.

В 1885-м, 1889-м и 1906 годах вспыхивали восстания зулусов.

В 1896 году — восстания машона и матабеле в Южной Родезии.

В 1900 году Англия оккупировала Кению и Уганду.

В 1882 году Англия оккупировала Египет и Восточный Судан. Проникновение колонизаторов вызывает восстание местных племен под руководством Махди Суданского. В 1882–1899 годах Англия вела серию войн в Судане.

Это я перечисляю только крупные, значительные войны. Назвать все вооруженные конфликты попросту невозможно.

Британия, конечно, крупнейшая из колониальных держав. Но ведь и Франция воюет за Канаду, ведет войны с Англией за колонии в Индии, в 1826–1849 годах ведет почти беспрерывные войны с племенами серер и волоф в Западной Африке, захватывает Габон. В 1857 году она завершает покорение Сенегала, уничтожая государственность народа фульбе.

В 1830–1843 годах Франция оккупирует Алжир, с чудовищной жестокостью подавляя восстания берберских племен под руководством Абд-эль-Кадира.

В 1840–1842 годах захватывает почти все острова Океании.

В 1870-е годы она осуществляет захваты в Сомали, а в 1885–1900 годах захватывает Мадагаскар. В ходе этой войны население острова сокращается на треть.

В 1881 году Франция захватывает Тунис.

В 1875–1884 годах она соперничает в Центральной Африке с Бельгией за овладение бассейном реки Конго.

В Юго-Восточной Азии Франция воюет еще в 1787 году. В 1817-м, 1858–1862, 1863-м, 1867-м и 1882 годах ведутся военные действия. В 1885-м, 1907-м и 1913 годах вспыхивают восстания.

Франко-Китайская война 1884–1885 годов заставляет Китай отказаться от всяких претензий на Вьетнам.

Результатом этого множества войн, рек человеческой крови и слез, истребления целых народов стала система колониализма. Возьмите политическую карту мира 1930-го и даже 1945 годов. Большая часть Земного шара на ней окрашена в цвета основных колониальных держав.

Экономические войны между колонизаторами

Между европейскими державами постоянно велись войны за уже захваченные земли или за право завоевывать «туземные» государства. Таковы Англоиспанские войны 1625–1630, 1665–1667, 1702–1713, 1718–1720, 1726–1728, 1739–1748, 1762–1763 годов и Англо-голландские войны 1652–1654, 1665–1667, 1672–1674 годов.

В Америке Британия воевала с Францией за Канаду в 1754–1756 годах, вела Англо-американскую войну, то есть Войну за независимость соединенных Штатов Америки 1775–1783 годов. Фактически это была война за право присвоить себе земли множества индейских племен.

В 1806 году Англия захватила Капскую колонию на юге Африки. Там к тому времени возник небольшой народ буров — потомков переселенцев из Голландии, Германии, Франции. Буры были не меньшими колонизаторами, чем британцы — они превратили местное население в своих рабов и жестоко угнетали их. Но они не желали мириться с господством Англии и стали переселяться в глубь Африки, истребляя и оттесняя африканские народы басуто и бечуанов. Буры основали свои республики Трансвааль и Оранжевую, где завели самые жестокие колонизаторские рабовладельческие порядки.

Чуть позже была Англо-американская война 1812–1814 годов.

В 1898 году лорд Китченер наступает в Судане, и в деревне Фашода встречается с французским отрядом лейтенанта Маршана: французы тоже хотят захватить Судан.

Под давлением Англии, которая угрожает войной, Франция приказывает Маршану отступить.

В 1899–1902 годах ведется Англо-бурская война. Англия ликвидирует независимые республики буров и основывает свой протекторат — Южно-Африканский союз.

В публицистике Германии 1870–1913 годов совершенно не отрицалось, что Германия считает себя обделенной колониями и намерена вести войны за передел мира с теми, кто его уже успел поделить.

Европейцы вне Европы

Еще в Средние века европейцы открывали земли, не населенные до них никем. Скандинавы открыли и заселили Исландию и Фарерские острова. С XVI века европейцы стали расселяться в обеих Америках, Австралии, Южной Африке, Новой Зеландии. С точки зрения географии Сидней и Мельбурн — австралийские города, Нью-Йорк и Мехико — американские, Йоханнесбург — африканский, а Веллингтон — новозеландский. Но география врет. С точки зрения культурно-исторической, все это — города европейские. Появились целые европейские народы, живущие вне Европы: австралийцы, американцы, венесуэльцы, мексиканцы, новозеландцы, франко-канадцы, буры-африканеры в Южной Африке.

В зависимости от обстоятельств, они или покоряли и превращали в рабов местное население (буры в Южной Африке), или истребляли их: если нужна была земля, а не сами работники.

Французы, а потом англосаксы на территории Юга будущих США истребляли индейцев и заменяли их африканскими рабами точно так же, как испанцы в бассейне Карибского моря и португальцы в Бразилии.

Но французы и тем более англосаксы не смешивались с покоренными не-европейцами. А если смешивались, то все же не возникало народов-метисов, вроде мексиканцев или чилийцев.

Мировая система хозяйства

Выходя в океан, европейцы получали возможность вести неэквивалентную торговлю на своих условиях.

Чтобы послать в океан флот Чжэн Хэ, в Китае XV века пришлось напрягать все силы экономики. Любознательность ученого сословия Китая была удовлетворена, но слишком уж дорогой ценой. Продолжать платить такую цену за любознательность императора и его приближенных разоренная страна не могла, и путешествия Чжэн Хэ не получили продолжения.

А европейцы с самого начала хотели, чтобы их путешествия окупались и приносили доход. Уже португальский принц Генрих Мореплаватель в XV веке привозил из Западной Африки золото, слоновую кость и рабов. Экспедиция Чжэн Хэ разорила богатый Китай. Участие в Великих географических открытиях делало европейцев богатыми.

Принято несколько насмешливо относиться к этому: мол, географические открытия делались, чтобы торговать перцем и другими пряностями, грабить бедных туземцев, отнимая у них или выменивая на стеклянные бусы золото и слоновую кость. Но получается — открытия заставляли европейцев не тратиться на развлечения, а вкладывать деньги и получать прибыль. С самого начала освоение мира было для них очень выгодным делом.

После завоеваний в Америке в нищую Испанию хлынул невиданный поток золота. Такой, что цена на драгоценный металл в Европе резко упала — в три раза.

Стоило выйти в океан голландцам, французам и британцам, и к XVIII веку возникла мировая система хозяйства. Она основывалась на нескольких направлениях:

• неэквивалентная торговля;

• прямое ограбление;

• налогообложение покоренных народов;

• создание плантационной системы;

• заселение «пустых» земель, в том числе работорговля;

• хищническая разработка природных ресурсов всего мира.

Европейцы перенесли американские картофель, табак, какао и помидоры в остальной мир. Китайский рис, индийский чай, малайский перец они стали выращивать везде, где позволял климат. Они ввезли коров, лошадей и овец в Америку и в Австралию, где их отродясь не было и быть не могло.

Они развели плантации кофе, какао, хлопка, чая, ванили, сахара, табака и перца. Они сделали так, что эти драгоценные плоды стали обычными, доступными практически всем и во всем мире.

Европейцы разработали не только месторождения золота, но и рудники других металлов. Они стали выплавлять сталь из американской руды с помощью британского угля, выплавлять медь в Африке и никель — в Южной Америке.

Основой мировой хозяйственной системы стал транспорт. Европейцы связали все моря — сперва парусниками, а потом пароходами и теплоходами. Они понастроили по всему миру железных и шоссейных дорог, а потом и автострад.

Мировая система хозяйства существует до сих пор. Всякий раз, когда мы завариваем кофе, кладем в него сахар и откусываем от плитки шоколада, мы принимаем участие в колониальном ограблении мира… ну, пусть скромнее — в последствиях этого ограбления. А когда индус или китаец садятся в вагон поезда или посылают телеграмму — они участвуют в делах технического прогресса. И кроме того, присоединяются к системе мирового хозяйства.

>

Глава 2. Карта мира 1910 года

Чтоб вам жить в эпоху перемен!

(Старинное китайское проклятие)

Пространство и время столетия

Новый, 1900 год был первым начальным годом столетия, который встречали примерно так же, как мы встречали недавно 2000-й: поднимались бокалы, велись юбилейные речи.

Веком раньше, в 1800 году, еще мало у кого были часы. И вообще точное время не имело такого значения. К тому же не было таких средств связи, чтобы на больших пространствах разом поднять бокалы.

Вот в 1900 году от Дублина в Ирландии и до русского форпоста на Тихом океане, Владей Востоком (Владивосток), по всем часовым поясам люди разом начинали отмечать начало нового столетия.

В 1901 году, первом году нового, XX века, на свете жило не так уж много людей: примерно миллиард шестьсот миллионов. Первый миллиард был достигнут в 1850 году, второй — к 1925-му. Цифры приблизительные, потому что даже в промышленно развитых, богатых странах сосчитали не все население. А в большинстве даже независимых государств, не говоря о колониях, переписей просто никогда не проводилось. Никаких.

Их полутора миллиардов жителей Земли то ли 10 %, то ли 14 % — горожане. Устрашающий разброс в цифрах показывает одно: все они сугубо ориентировочные. Большинство горожан — в Европе и в странах, населенных европейцами. Здесь появились уже 12 городов-миллионеров (сегодня их 180). В 1900 году самыми крупными городами мира были Лондон (4 536 000), Нью-Йорк (3 437 000), Париж (2 714 000), Берлин (1 890 000), Чикаго (1 699 000), Вена (1 662 000), Токио (1 497 000), Санкт-Петербург (1 265 000), Москва (1 085 000) и Гамбург (1 010 000).

В Лондоне первый туннель для метро прорыли в 1863 году; тогда поезда метро работали на паровых двигателях. С 1890 году появилось «настоящее» метро — на электрической тяге. В Париже метро открылось в 1900-м, в Нью-Йорке — в 1904 годах.

В этих городах современный человек почувствовал бы себя, как дома: интенсивное уличное движение, шум, аварии, загазованность. Но изо всех стран Европы только в Англии и во Франции в городах жило большинство населения — примерно 80 % и 64 %. Громадная империя сделала «лишним» сельское хозяйство Британии, в сельской местности жили в основном люди «с достатком» — те, кто мог себе это позволить.

В Германии горожан — 42 %. Примерно столько же — в остальных странах Северной Европы, а на юге Европы еще меньше. Тамошние маленькие тихие городки совсем не похожи на динамичные промышленные города севера, на громадные города-миллионеры: здесь редкое уличное движение, почти нет электричества, нет газопровода, а чаще всего — и канализации. Воздух чистый, а люди мало спешат. Но даже напоенные солнцем городки Южной Франции, Италии и Греции — это Европа.

Чем дальше на восток — тем реже города, тем меньше городского населения. Вена — громадный современный город с газетами, радио, железнодорожными вокзалами и автомобилями. Но в ста километрах от нее лежат сонные городки и деревушки, окруженные лесами «такими жнее темными, как и жизнь в этой деревне».^{9} Глушь, где веяние прогресса ощущается, как еле уловимый ветерок.

Такова же почти вся провинция Польши, а тем более — Российской империи. Громадный промышленный Санкт-Петербург, шумная торговая Москва, Тверь, Казань и Ростов — с первыми тарелками радио, с прессой, уличным движением, вокзалами и автомобилями. А в ста, даже в пятидесяти верстах — полная глушь, куда ехать можно только на лошадях, где не выходят газеты, а про паровоз только слышали. Где в долгую зиму все засыпает, как было и в 1801 году.

Но и занесенные январскими снегами Тверь и Владимир или крохотные (но каменные!) Шуя или Боровск — тоже Европа.

А за пределами Европы большие, с населением больше ста тысяч, города — разве что в Турции, Китае, да (всего несколько) в Индии. В этих городах освещение газовыми рожками и пресса, даже канализация — лишь светлое будущее. Но и Турция, и Китай — абсолютное царство деревень. А в Южной Азии и в Африке городское население составляет не больше 3 %.

Нашему современнику, перенесись он на сто лет назад, показалось бы: география привычной ему жизни резко уменьшилась. То, что мы называем цивилизованной жизнью, почти отсутствует на большей части территории Земного шара.

И даже в больших городах темп жизни непривычно замедлен. Люди даже торопятся не так шустро, как в наши дни. Толпа не столь плотная и стремительная, двигаются люди не так быстро, автомобилей почти нет; и вообще автомобиль — это такая американская экзотика.

Непривычно и то, что почти вся цивилизованная жизнь сосредоточена в Европе, да и там она жмется к северу и западу. В Австро-Венгрии, Испании, Италии только в городах идет цивилизованная жизнь. В Российской империи, — в некоторых городах, а к востоку от Казани — в основном вдоль Транссибирской магистрали. Вне Европы цивилизованной можно назвать только восточную часть США, вдоль Атлантического океана, южную часть Канады, крупные города Японии (с оговорками). С еще большими оговорками — города Австралии и Новой Зеландии.

Пять великих держав

Главную роль на планете в 1900 году играют «пять великих держав»: Великобритания, Франция, Германия, Австро-Венгрия и Россия. Иногда говорят про «семь великих держав», добавляя к ним США и Японию. Но подразумевая, что эти неевропейские страны играют намного меньшую роль.

Эти «великие державы» владеют большей частью территории Земли.

Великобритания

Самое сильное государство тогдашней Земли называлось — и до сих пор называется — длинно и торжественно: Соединенное королевство Великобритании и Ирландии. Расширение Англии началось с захвата острова Ирландия, которое началось в 1169-м, и Уэльса в 1282 году. Шотландия же присоединилась к Англии в 1707 году на правах равноправного государства.

Объединив два острова, англичане не создали империи на материке: в ходе Столетней войны Англия потеряла даже подвластные ей Бретань и Нормандию.

Европейскую часть Британской империи в 1910 году населяли 35 405 900 человек. Из них англичане составляли 85 %, шотландцы — 8,5 %, валлийцы — 4,9 %, ирландцы — около 4 %.

В 1700 году население Лондона превышало 500 000 человек. В 1800 году в Англии 50 % населения жило в городах, а в Лондоне — 959 000 человек.

С 1825-го по 1925 год Лондон был самым населенным городом в мире. Он рос до 1939 года, когда его население составило 8 600 000 человек. Вторым по населению был промышленный Манчестер: в 1910 году в нем жило 544 714 человек.

Сама же Британская империя (British Empire) стала крупнейшим государством, когда-либо существовавшим за всю историю человечества, с колониями на всех континентах. Термин Британская империя впервые использовал Джон Ди — астролог, алхимик и математик королевы Елизаветы I. Сами британцы считали, что Первую британскую империю 1583–1783 годов (на территории будущих США) они потеряли.

Вторая империя сложилась к начале — середине XIX века. Она состояла из стран, населенных европейцами: Канады, Австралии, Новой Зеландии — в основном, они быстро превращались в самоуправляющиеся доминионы. Первым стала в 1867 году Канада (население — 7 758 000 человек); в 1901 году за нею последовал Австралийский Союз (4 802 000 человек), в 1907 году — Новая Зеландия (1 128 000 человек), в 1910 году — Южно-Африканский Союз (6 212 000 человек, 80 % из них — темнокожие африканцы).

Другой частью Британской империи стала Индия с населением 315 156 000 человек.

Третьей — владения в Африке (население 34 776 400 человек) и Азии (8 000 000 человек).

Господство Великобритании фактически распространялось также на Египет (пл. 995 000 км², население свыше 11 000 000 человек), Непал (площадь 140 000 км², население около 5 000 000 человек), Афганистан (площадь 650 000 км², население около 6 000 000 человек) и на отторгнутые от Китая Сянган (Гонконг) с населением 457 000 человек и Вэйхайвэй с населением 147 000 человек.

В целом Британская империя в 1912–1913 годах, накануне Первой мировой войны, располагалась на площади 31 878 965 км². Население Великобритании (Англия, Шотландия и Уэльс) составило 41 653 000 человек, а всех колоний — 427 467 400 человек. Четверть тогдашнего человечества.

Британцы гордились тем, что над их империей никогда не заходит солнце, и что «где соленая вода — там и Англия». В отличие от французов и испанцев, они никогда не пытались ассимилировать туземцев. «Мы — англичане! Они — туземцы!»^{10}«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут, пока не предстанут небо с землей на Страшный Господень суд».

Иностранцев поражало, что в любом месте необъятной Британской империи царят те же правила и обычаи, что и в Англии. Та же овсянка на завтрак, тот же пятичасовый чай, те же полосатые платья горничных в гостинице, те же формы вежливого обращения.

Французская империя

В 1900 году во Франции жило 40 493 000 человек, а в 1910-м — 41 280 000. После потерь Первой мировой, в 1920 году, во Франции будет жить всего 39 314 000 человек.

Из них в Париже в 1815 году жило 900 000 человек — вошедшие в него немецкие и русские солдаты были потрясены громадностью и роскошью города-светоча. В 1900 году население Парижа составляло 2 200 000 и продолжало расти до 1920 года, достигнув 2 900 000 человек (в настоящее время население Парижа едва дотягивает до двух миллионов).

А в колониях Франции жило 75–85 миллионов человек в Африке и 40–50 миллионов — в Юго-Восточной Азии.^{11}

Британия и Франция постоянно спорили, кто из них прогрессивнее и более передовой, кто управляет своими колониями гуманнее и разумнее. Луи Буссенар почти молитвенно рассказывал, как гуманно и кротко шли его сородичи по Африке.^{12}

Гуманизм колониальной политики — вещь своеобразная. Во время завоевания и «замирения» Мадагаскара в 1885 году французы истребили треть населения: и расстреливая из пушек мятежные деревни, и уничтожая на корню урожай. Мальгаши, население острова, всегда жили от урожая до урожая — и еле хватало. А тут вспыхнул настоящий тяжелый голод.

Это если мы про гуманизм.

Но вот что расизма во Франции почти не было — факт. Британская империя рассуждала о «бремени белого человека». Поселяясь на долгий срок в Индии, британцы заводили «местные» семьи. С туземными женами не венчались, и после окончания службы британец легко уезжал домой, в старую добрую Англию. А семью оставлял в Индии, и к началу XX века на Индийском субконтиненте жило до 200 000 англо-индусских метисов. Колониальные власти им доверяли: почти «свои», христиане, англоязычные с рождения. Они охотно отводили метисам места в колониальной армии и в администрации. Киплинг сделал англо-индусским метисом своего героя Кима.^{13} Таким метисом был писатель Джордж Оруэлл.

После достижения Индией независимости судьба англо-индусских метисов незавидна.

Французы в своих колониях довольно легко женились на местных уроженках, а число метисов подсчитать невозможно, потому что их никто не считал и особо никогда не выделял. Цвет кожи никого не волновал и в Париже: если французский язык чистый и ты приобщился к французской культуре, ты — «свой».

Еще во времена колониализма Франция предоставляла гражданство целым народам и колониям: лишь бы были хоть немного цивилизованы. В Сенегале гражданами стала чуть ли не треть населения.

После распада колониальных империй Британия создала Британское содружество наций, а Франция сделала часть бывших колоний своими заморскими департаментами.

В Британии сегодня действует жесткое законодательство, препятствующее въезду на территорию страны «цветных». Даже британских граждан. Даже тех, кто получил гражданство несколько поколений назад. Вы британец? Да-да. Но кожа темновата, валите обратно, на свои Антильские острова.

Во Франции не было и нет ничего подобного.

«Расисты!» — говорили французы про англичан.

«Пьяницы, а закусывают лягушками», — отругивались англичане.

«Лицемеры! — Заявляли французы. — На людях держатся вертикально, а в клубах как напиваются?! И пьют не культурные сухие вина, а крепчайшие виски и джин!».

«Не умеют управлять колониями, — заявляли британцы. — Никакого порядка!»

«Зато мы добрые, мы любим туземцев и ведем их к прогрессу, держав в руках факел цивилизации…» — объясняли французы.

А к востоку от цивилизованнейших и культурнейших государств, центров самых больших колониальных империй, в Европе лежали германские государства.

Австро-Венгрия

Это государство тоже называлось длинно и торжественно: Die im Reichsrat vertretenen Königreiche und Lander und die Lander der heiligen ungarischen Stephanskrone. Что означает: «Королевства и земли, представленные в Рейхсрате, и земли венгерской короны Святого Стефана». Если чуть менее официально, то Österreichisch-Ungarische Monarchie — Австро-Венгерская монархия. А совсем коротко — Österreich-Ungarn, Австро-Венгрия. Империей это государство сделалось совсем недавно, до начала XIX века оно именовалось — Erzherzogtum Österreich, Эрцгерцогство Восточная Империя, то есть как бы «высшее герцогство», западный аналог Великого княжества.

Выросло оно из «пограничного графства», Восточной Марки. Основана Марка была в 976 году, первым ее маркграфом стал Леопольд I, основавший в Австрии династию Бабенбергов. В 996 году впервые появляется неофициальное название Österreich — Восточное государство или Восточная империя. Это было государство, возникшее из завоеваний, сделанных немцами в славянских землях.

Эта земля пережила много приключений и входила в разные государства, пока не пресеклась династия Бабенбергов, а новая династия Габсбургов в 1359 году не провозгласила самих себя эрцгерцогами. С этого времени Австрия только росла и укреплялась.

Вообще в Европе было прочное представление, что империя в мире одна. Еще в поздней античности сосуществование Восточной и Западной римских империй казалось чем-то странным и причудливым. Вождь племени скиров Одоакр зарезал последнего императора Западной Римской империи (в 476 году), но вовсе не затем, чтобы самому стать императором. Он отослал регалии императора в Византию со словами: «Не может на небе быть двух солнц, а на земле двух императоров». После чего смиренно просил разрешения быть представителем единственного императора в Италии..

После крушения Западной Римской империи ее пытался восстановить Карл Великий в VIII–IX веках. Не получилось.

С 962-го по 1804 год существовало государство со сложным и долгим названием на латинском и немецком языках: Sacrum Imperium Romanum Nationis Teutonicae. По-немецки: Heiliges Romisches Reich Deutscher Nation. А по-русски — Священная римская империя германской нации.

Она была основана в 962 году королем восточных франков Оттоном I и рассматривалась как прямое продолжение античной Римской империи и франкской империи Карла Великого. В нее входило более 350 государств разной степени независимости, пребывающих в разных отношениях друг с другом. Разные государства формально находились в подчинении императора и имперского рейхстага, но фактически жили совершенно самостоятельно. В каждом из них существовала собственная политическая система. Недовольный достаточно легко мог переселиться туда, где ему лучше.

Последний эрцканцлер Священной Римской империи Карл Теодор Дальберг дал такое определение своему государству: «…прочное готическое здание, которое хотя и не было построено по всем правилам архитектуры, тем не менее безусловно удобно для жилья».^{14}

Императора Священной римской империи германской нации выбирали. С 1453 года императором чаще всего становился австрийский эрцгерцог.

С 1722 года в Европе появляется еще одна империя — Российская. Для европейцев это уже слишком много.

А в 1804 году провозгласил себя императором Наполеон.

Под ударами французской армии Священная римская империя германской нации рассыпалась на глазах. Наполеон кроил ее границы, как хотел. Часть земель присоединил ко Франции, в других отнимал-давал земли… По завершении территориального размежевания к 1804 году в составе Священной Римской империи осталось около 130 государств.

Когда Священная римская империя еще существует, но уже разваливается, представляет из себя конгломерат ничем не связанных княжеств, возможно многое. Например, возникла реальная опасность, что римским императором будет избран Наполеон. А почему бы и нет? В 1804 году Наполеон Бонапарт посетил древнюю имперскую столицу Аахен и находящуюся там могилу Карла Великого. Он очень толсто намекал, что лучше него императора нет и быть не может. Идее принятия Наполеоном римской короны симпатизировал даже эрцканцлер Карл-Теодор Дальберг: он видел в этом шанс продолжить имперскую историю.

18 мая 1804 года Наполеон провозглашен «императором республики Франция».

И тогда, 11 августа 1804 года, последний император Священной Римской империи германской нации, эрцгерцог Австрии, король Богемии и Венгрии (с 1 марта 1792 года) Франц II (1768–1835) провозглашает себя императором Австрии.

Император Австрии? Уже четвертый в Европе, считая с императорами Франции, Священной римской империи германской нации и российским… Два года — с августа 1804-го по август 1806-го — сосуществовали аж четыре империи. Причем Франц II был одновременно императором и австрийским, и Священной римской империи германской нации.

6 августа 1806 года, получив гарантии французского посланника, что Наполеон не наденет короны римского императора, Франц II объявил о сложении с себя титула и полномочий императора Священной Римской империи. На Венском конгрессе 1815 года это государство пытались восстановить… Но стало очевидно, что время его прошло.

Как император Священной римской империи, Франц Габсбург носил династический номер Франц II. Как первый император Австрии и король Венгрии и Богемии, он имел династический номер Франц I, и под ним навсегда вошел в историю.

Австрийская монархия так прочно ассоциируется в России со словом «империя», что Валентин Пикуль ее так называет и для реалий XVIII века… А это, мягко говоря, неверно.

Подданные Австрии, венгры, считали себя вправе основать собственное государство. 15 мая 1848 г. начались массовые выступления, новорожденная империя зашаталась. Франц I умер в 1835 году. Новый император, Фердинанд I, бежал в Инсбрук, а позднее отрекся от престола.

В декабре 1848 года на трон вступил восемнадцатилетний племянник Фердинанда I, Франц-Иосиф I. Он железной рукой подавил венгров, в чем ему очень помог российский император Николай I: он послал в Австрию стотысячную армию. Главнокомандующему Паскевичу даны были инструкции простые и недвусмысленные: «Не щадить каналий!».

Паскевич не вешал мятежных венгров, но и не пощадил. Он передавал их австрийцам, те и вешали. Мир? Казалось бы, да… Но в 1859 году Австрия потерпела поражение в Австро-итало-французской войне с Францией и Пьемонтом. Из Италии пришлось уйти навсегда. Сохранилась замечательная фраза одного венецианского грузчика:

— Проклятые австрияки! Это они приучили нас есть три раза в день!

Из чего приходится по-новому посмотреть и на «прогрессивное» объединение Италии, и вообще на ценность национально-освободительных войн. Но вот факты: Австрия ушла из Италии. Ее авторитет оказался подорван, венгры опять подняли головы.

В 1867 году австрийская монархия подписала с лидерами Венгрии соглашение, согласно которому с 14 ноября 1868 года возникло новое государство с новой конституцией — Австро-Венгрия.

Обе части империи имели собственные армии, сеймы, представительские учреждения, собственный бюджет. Тогда же собственный сейм и часть бюджета получила Босния и Герцеговина — зародыш будущей Югославии.

Это государство к 1910 году имело площадь в 676 615 км², и население в 52 749 900 человек. По данным переписи того же года, австрийские немцы составляли 23,5 %, венгры — 19,1 %, чехи и словаки — 16,5 %, сербы и хорваты — 10,5 %, поляки — 10 %, русины и украинцы — 8 %, румыны — 6,5 %, словенцы — 2,5 %, остальные — 3,4 %.

Австро-Венгерскую империю не зря называли «лоскутной», потому что всего обитало в ней более двадцати народов. Сколько именно, сказать трудно, поскольку некоторые народы жили не только в империи — например, поляки и сербы. Относительно других вообще трудно сразу сказать, существуют они или нет. Например, русские.

Народ, который сегодня называют украинцами, никто не отличал от русских. Сами украинцы придерживались очень разных мнений по поводу того, русские они или особый народ.

Земли Западной Украины вошли в Австрийскую империю еще когда она была эцгерцогством — при Первом разделе Польши в 1772 году. Закарпатские русины были уверены, что они не украинцы. После 1868 года их включили в состав Венгрии, где их было 2 % всего населения. Остальные земли русинов (Ruthenen) образовали Руське воеводство бывшей Речи Посполитой. Основная часть Руське воеводства все прочнее осознавала себя украинцами.

В 1774 году, воспользовавшись Русско-турецкой войной, австрийские войска оккупировали северозападную часть Молдавии. Молдаван тогда не отделяли от румын, но жили там и русины. В 1848 году русины хотели отделиться. Если венграм можно, почему им нельзя?! Венгры же сметали с лица земли деревни повстанцев-русинов, чтобы они не смели выходить из новосозданного венгерского государства. Австрийские же власти с 1849 года создали отдельную коронную землю — герцогство Буковина (Herzogtum Bukowina) со смешанным населением из румын (49 %) и русинов (42 %); остальные — венгры, немцы, поляки, евреи.

Народы империи жили не особенно дружно. В Галиции русинские крестьяне работали на польских помещиков. Когда в 1846 году поляки поднялись на восстание, русины совершенно не хотели идти в их государство и поддержали австрийское правительство. За это они получили право культурной автономии, школы и газеты на языке, который мы сейчас называем украинским.

В Боснии хорватские, сербские, румынские крестьяне трудились на венгерских помещиков и частенько восставали. Одни хотели независимости, другие — уйти от венгров под власть австрийцев.

В Трансильвании доходило до вооруженных выступлений румын против венгров и подавления румын силам венгерской армии: румыны не хотели переходить на венгерский язык.

Так же точно сопротивлялись венгеризации русины в Закарпатье: ведь на них не распространялись права на культурную автономию, данные русинам в Галиции. А они тоже хотели преподавания, газет и книг на своем языке.

В стране, которую немцы назвали Силезией, а чехи — Матерью Чехией, тоже было неспокойно. В 1848 году чехи и словаки поднялись на войну за независимость, причем воевали и с австрийцами, и с венграми.

С 1784 году официальным языком Силезии стал немецкий. На нем преподавали в гимназиях и в Пражском университете; на чешском языке почти не издавались книги и совсем не выходили газеты. Это вызывало бешеное сопротивление чехов. У Ярослава Гашека, чьи книги легко доступны в России, всегда получается, что немцы хотя и тупые, но сами по себе довольно милы и добродушны. Как, например, некий немецкий герцог, который стал варить благотворительный суп для бедных чешских детей и собственноручно их «картошил», то есть лично резал картошку на суп. Герцогу вменяется в вину разве что плохое знание чешского языка. В стиле: «Ви, детка, знайт: то есть лучший монумент вам, что я варю… Ви делайт ам-ам хорошего суп, а я вас сам картошить. Молийтс богу об майне!».^{15}

То наследник престола заявляет профессору юриспруденции про римское право: «Das ist aber doch ein uralte Blödsin!» (но ведь это доисторический идиотизм!)^{16} После чего подает профессору на водку и приглашает его пить пиво. То есть герцог тупой, но гостеприимный и симпатичный.

А вот всякий чех, который готов онемечиваться, характеризуется как «презренный австрийский прихлебатель Кох» или просто как полусумасшедший стукач, способный упечь в тюрьму жену, сына и престарелую тетку.^{17}

На Балканах было «веселее» всего: там боснийцы, сербы и хорваты все чаще выступали с оружием в руках: хотели кто создать свое государство, кто присоединиться к Сербии.

Возможно, читателю покажется: я слишком много пишу об Австро-Венгрии. Но без понимания ее истории и ее особенностей вообще все непонятно — в том числе, и почему чехи и вообще все славяне во время Великой войны 1914–1918 годов пачками сдавались в русский плен, а в плену шли добровольцами воевать с Австро-Венгрией. Они имели славу очень стойких солдат и в «обратный плен» к австрийцам и немцам не сдавались: те считали их «предателями» и расстреливали на месте.

В начале XX века и Венский конгресс не был таким уж «доисторическим идиотизмом»: от 1910 года Наполеоновские войны отделяло такое же время, какое отделяет нас от Первой мировой. А Венгерское восстание 1848 года было таким же свежим, как для нас — Вторая мировая.

Австро-Венгерская империя играла огромную роль в мировой политике — благодаря силе, историческому наследию, громадности. Но заморских колоний у нее не было.

Германская империя

Германская империя возникла поздно.

На Венском конгрессе 1814–1815 годов Франц II окончательно отказался от императорской короны. Он же яростно препятствовал проекту восстановления империи под управлением избираемого из немецких князей императора: хотел, чтобы Австрийская империя оставалась единственной в Европе.

Тогда, 8 июня 1815 года, был учрежден Германский союз — конфедерация 38 немецких государств, примерно соответствующих бывшей Священной Римской империи. Председателем Германского союза до 1866 года оставался австрийский император. То есть Австрия была империей и к тому же командовала всей остальной Германией через Германский союз.

Динамичная протестантская Пруссия стремилась ко владычеству в Германии. После победоносной для нее Австро-прусской войны 1866 года, Германский союз был распушен, на смену ему пришел Северогерманский союз под главенством Пруссии.^{18} Он оставался конгломератом княжеств с разными традициями и обычаями, в том числе политическими. Создать единое государство помогла Франко-прусская война 19 июля 1870-го — 2 мая 1871 года.

Войну спровоцировал прусский канцлер Отто фон Бисмарк. Формально ее начал Наполеон III, и французы стали терпеть поражение за поражением. Уже зимой Франция с треском проиграла войну, в результате чего распалась Вторая Французская империя и возникла Третья Французская республика.

18 января 1871 года канцлер Отто фон Бисмарк и король Пруссии Вильгельм I провозгласили создание Германской империи. По одним сведениям, Отто фон Бисмарк прокричал о создании Германской империи со ступеней крыльца Версальского дворца. По другим, канцлер и король вполне чинно объявили о преобразовании Северогерманского Союза в Германскую империю и провозгласили Вильгельма ее кайзером (кесарем) в Зеркальном зале Версальского дворца. Это делалось в присутствии ни много ни мало двух тысяч человек — политической и военной верхушки Германии, включая королей, князей, высших офицеров и генералов.

Тут же к Северогерманскому союзу (или уже к Империи?) присоединились Бавария, Баден, Вюртемберг, Южный Гессен-Дармштадт. Спорные с Францией провинции Эльзас и Лотарингию Германия отобрала и так.

В результате на континенте появилась новая могучая держава — Германская империя. Территория Империи составляла 540 857 км², а население — 41 058 000 человек, причем быстро росло. Только в США население увеличивалось быстрее — за счет эмигрантов. К 1913 году в Германии жило уже 52 000 000 человек.^{19}

А города росли еще стремительнее.^{20}

Ведь стоило Германии объединиться, как сказалось преимущества единых законов для большой страны. Инвестиции в промышленность давали такой эффект, что к концу XIX века Германия перегнала Британию и по валовой продукции промышленности (особенно тяжелой) и по производительности труда.

Германия объявила себя Второй империей — первой была Священная римская империя германской нации.

Империя — но без колоний! После объединения Германии в 1870–1871 годах канцлер Отто фон Бисмарк объявил, что колониальная политика не является для страны приоритетной. Территориальные приобретения на других континентах требуют больше расходов, чем приносят доходов. А за них еще и придется воевать…

В 1864 году после Датско-прусской войны Дания предлагала Пруссии Датскую Вест-Индию — взамен оккупации Шлезвига. Нет! Пруссаки не взяли колоний в теплом Карибском море, они оккупировали Шлезвиг.

В 1870 году после Франко-прусской войны Франция предлагает отдать немцам Кохинхину — Южный Вьетнам. Отказались.

Правда, Бисмарк объявил, что зарубежные владения немецких коммерсантов будут находиться под защитой немецкого государства: из Германии тянулся поток переселенцев в США. Может, в эти колонии поедут те, кто иначе потерян для Германского Рейха-империи? Немецкие коммерсанты основывали как бы частные колонии — но под покровительством государства. Впрочем, и Ост-Индские компании в Британии и Голландии долгое время были частными, но их поддерживало государство.

К 1900 году колониями Германии стали:

• земли на территории современной Намибии, приобретенные бременским коммерсантом Адольфом Людеритцем; в апреле 1884 года из них была образована Германская Юго-Западная Африка;

• германское Того в июле 1884 года;

• земли Адольфа Вермана (Adolph Woermann) — Германский Камерун, в июле 1884 года.

На Берлинской конференции 1884–1885 годов Африка была разделена между европейскими державами, признавшими владения Германии.

• принадлежавшая Карлу Петерсу и «Обществу за немецкую колонизацию» Германская Восточная Африка (с февраля 1885 года);

То, о чем мечтала Германия в 1914 году

Так в Германии пропаганда представляла мир после Великой войны. Обратите внимание, что «королевство Польша» как союзное с Германией государство есть, а вот Британия сводится к Корнуольскому полуострову, Франция отодвигается южнее Луары, а Санкт-Петербург становится пограничным городом, но отторгается от России и находится на территории Рейха.

• Германская Новая Гвинея и Архипелаг Бисмарка (с мая 1885 года);

• Остров Науру в Тихом океане (после подписания в 1886 году между Великобританией и Германией договора о разделе сфер влияния в западной части Тихого океана);

• китайский город и военно-морская база Циндао; здесь китайцы напали на немецких миссионеров, двух из которых убили; тогда в порт вошла эскадра немецких крейсеров под командованием контр-адмирала Динитца — немцы оккупировали город в ноябре 1897 года; Китай был вынужден подписать договор об аренде Циндао с 6 марта 1898 года;

• Каролинские острова и Марианские острова. После поражения Испании в Испано-американской войне, Германия долго запугивала побежденную Испанию мощью своего военно-морского флота и в конце концов вынудила 12 февраля 1899 года продать острова за 17 000 000 марок. Кроме Гуама, который захватили американцы.

• западная часть островного королевства Самоа — Германское Самоа (с 17 февраля 1900 года);

• Во время Второго марокканского кризиса 1911 года Германия получила часть территории французского Конго и присоединила его к германскому Камеруну как «новый Камерун».

Не слишком впечатляет — лоскутная колониальная империя, от которой и впрямь не так много доходов.

В СССР рассказывали сказки о невероятной жестокости германской колониальной политики. Но вот информация к размышлению: территории германских колоний площадью в 2 953 000 км² с населением в 12 000 000 человек во время Великой войны защищали войска общей численностью в 15 000 человек. И защитили. Колониальные народы, особенно в Восточной Африке, поддерживали немцев, шли в их армию и воевали с британцами. Колониальный режим Германии было значительно мягче британского. Возможно, как раз потому, что немцы не рвались сделать колонии прибыльными.

В целом же Германия была молодой «великой державой», мощь которой опиралась на мобильную промышленную экономику, а не на владение колониями.

Российская империя

Россия объявлена империей в 1721 году и играет важную роль в мировой политике со времен Семилетней войны 1756–1763 годов. Российская империя была более европейским государством, чем СССР или Российская Федерация: ее частями являлись и Польша, и Финляндия. И белорусы, и украинцы считались русскими.

Перепись 1897 года оказалась первой и единственной всеобщей переписью населения Российской империи.

По закону от 5 июня 1895 года перепись должна была собирать 14 признаков о каждом лице, живущем в пределах страны — 1) имя, 2) семейное положение, 3) отношение к главе хозяйства, 4) пол, 5) возраст, 6) сословие или состояние, 7) вероисповедание, 8) место рождения, 9) место приписки, 10) место постоянного жительства, 11) родной язык, 12) грамотность, 13) занятие, 14) физические недостатки.

Перепись зарегистрировала в Российской империи 125 640 021 жителя, из них в городах проживало 16 828 395 человек (13,4 %). В десяти крупнейших городах проживало: в Санкт-Петербурге — 1 264 900 человек, в Москве — 1 038 600; в Варшаве — 683 700; в Одессе — 403 800; в Лодзи — 314 0000; в Риге — 282 200; в Киеве — 247 700; в Харькове — 174 000; в Тифлисе — 159 600; в Вильне — 154 000.

Среди мужчин грамотных было 29,3 %, среди женщин — 13,1 %, а всего в среднем — 21,1 %. В городах грамотных было от половины до 70 %.

По вероисповеданию 69,3 % населения империи были православными, 11,1 % — мусульманами, 9,1 % католиками, и 4,2 % — иудаистами.

По родному языку 44,3 % были великороссами, 17,8 % — малороссами (украинцами), 6,3 % — поляками, 4,3 % — белороссами (белорусами), 4,0 % — евреями, говорившими на идиш.

Крестьянство составило 77,5 % населения империи, мещане — 10,7 %, инородцы — 6,6 %, казаки — 2,3 %, дворяне (потомственные и личные) — 1,5 %, духовенство — 0,5 %, почетные граждане (потомственные и личные) — 0,3 %, купцы — 0,2 %, прочие — 0,4 %.^{21}

Заокеанские завоевания Российской империи невелики. Русская Америка была продана США в 1867 году. Одни считают продажу Аляски и Калифорнии вполне оправданной мерой, другие — преступлением, но вот факты — Америку продали. Острова Туамоту имеют и второе название: острова Россиян. Многие атоллы названы в честь Кутузова, Румянцева, Барклая де Толли. Эти низменные островки (первично открытые еще испанцами в 17 веке) были повторно открыты, изучены и описаны русскими экспедициями Ф. Ф. Беллинсгаузена, М. П. Лазарева, О. Е. Коцебу. Но Российская империя не закрепилась на Тихом океане.

Да и зачем? Она и безо всяких заморских завоеваний была сама себе и метрополией, и колонией. Это видно уже по составу населения, кстати. В Сибири и на Дальнем Востоке — колоссальные пространства для расселения русских и других европейских народов, включая немцев. Средняя Азия и Кавказ — колония ничем не хуже африканских или в южноазиатских. А к югу от русских владений лежали пространства Центральной Азии, Персия и Афганистан. Прибрать их к рукам было куда важнее, чем захватить плоские атоллы в теплом, но далеком океане.

Австро-Венгрия тоже была сама себе и колонией, и метрополией одновременно.

Пять крупнейших европейских колониальных империй непререкаемо господствовали в мире. Их войны, противоречия, договоры и союзы определяли всю мировую политику.

Менее великие державы Соединенные Штаты Америки

США начинались как 13 колоний религиозных диссидентов. Но потенциал громадных, с точки зрения европейцев — не населенных и не освоенных земель был громаден. В Америку все время тянулся поток переселенцев из Европы. У нас бытует представление о тихом, малоподвижном XIX веке и о динамичном, быстром XX-м… Но масштаб переселений людей в XIX столетии был намного больше, чем сейчас.

Обратите внимание:

— Большая часть современных США захвачена у других стран

— Территории, где не было прямого управления со стороны белых, названы «красиво»: неорганизованными

К середине XVIII века численность колонистов достигла, по некоторым оценкам, почти полутора миллионов. Кроме того, в южных штатах жило несколько десятков тысяч негров-рабов, а на всей территории будущих США обитало примерно полтора миллиона индейцев.

Первая перепись населения, проведенная в 1790 г., зарегистрировала в США 3 900 000 человек. На протяжении XIX века территория США очень расширилась.

Британская администрация считала, что к востоку от Аппалачей должны жить индейцы, а белым поселенцам там делать нечего. Поселенцы же, будущие американцы, считали иначе: «хороший индеец — это мертвый индеец». За скальп индейца платили, как за голову волка. Скальпы женщин и детей шли в одних штатах по три за скальп взрослого мужчины, в других — за два.

Можно долго описывать, как американцы истребляли, сгоняли с земли и утесняли индейцев. Президент Эндрю Джексон в 1830 г. подписал Закон о переселении индейцев, по которому на месте будущих штатов Арканзас и Оклахома создавалась особая Индейская территория. Переселение индейцев на эти пустынные земли получило не очень веселое название Дороги слез. Постепенно Индейская территория сократилась до размеров уже одного штата Оклахома.

В 1890 г. к индейским землям отнесли только восточную половину и этой территории. В 1905 г. жители Индейской территории попытались добиться признания ее в качестве равноправного штата Секвойя в составе США. Но правительство и Конгресс категорически отказали «дикарям». Кстати, о дикарях: индейцы основали на территории будущего штата Оклахома такие города, как Талса, Ардмор, Талекуа, Тишоминго, Маскоги и много других.

После формального образования штата Оклахома в 1907 г. Индейская территория прекратила существование.

Вторым приобретением американцев стала французская колония Луизиана. Часть ее территории США просто захватили, часть купили в 1803 г. у Наполеона за 20 000 000 долларов. В этой колонии при французах не было расизма. Его принесли американцы, введя «правило одной капли крови»: если у тебя хоть один из предков в любом поколении — «цветной», ты и сам такой же. После чего большая часть «цветного» населения была вынуждена уехать в Мексику. Но коренные франко-креолы и афроамериканцы преобладали в Луизиане до 1900 г.

Третьим приобретением стал Техас.

К концу XVIII века вся территория современного Техаса вместе с Мексикой являлась частью испанской колонии Новая Испания. В 1821 году эта последняя добилась независимости от метрополии и, таким образом, Техас стал частью нового быстро развивающегося государства Мексика.

После Техасо-мексиканской войны официальные представители Техаса и мексиканский генерал Санта-Анна 14 мая 1836 г. подписали в городе Веласко договор о независимости. Республика Техас получила международное признание.

Столкновения мексиканцев, техасцев и американских поселенцев продолжались на протяжении почти 10 лет. Официально США в эту борьбу не вмешивались, хотя для помощи техасцам вербовались тысячи волонтеров. По договору от 29 декабря 1845 г. Техасская республика стала 28-м штатом США.

Точку в этом конфликте поставила Американомексиканская война 1846–1848 гг., полностью подавившая сопротивление и претензии Мексики.

Техас является первым и до сих пор остается единственным международно признанным независимым государством, напрямую принятым в состав США в качестве штата — равноправного члена союза. При вступлении в состав США территория Техаса включала в себя все земли современного штата Техас, а также незаселенные европейцами (но с индейским населением) северные участки. По договору от 9 сентября 1850 г. они передавались правительству США в качестве выплаты внешнего долга Техаса (10 000 000 долларов). Эти территории разделены между будущими штатами Нью-Мексико, Колорадо, Оклахома, Канзас и Вайоминг.

Позже США аннексировали еще одну часть бывшей Мексики — Республику Калифорния.

Чтобы населить новые земли «своими», создавались специальные агентства по вербовке эмигрантов из Европы: существовали немецкие, французские, шведские и голландские агентства. Самая активная иммиграция шла из Германии (об этом говорят названия многих городов — Фредериксбург, Альдорф, Нью-Браунфельс и др.).

После европейских революций 1848 г. к немецким переселенцам присоединились поляки, шведы, норвежцы, чехи и французы. Иммиграция росла вплоть до Второй мировой войны.

В одном 1854 г. в США переселилось 428 000 человек из Европы.

Гражданская война

Еще в 1860-е годы США были конгломератом штатов с очень разными природными и политическими условиями. Все изменилось после Гражданской войны 1861–1865 гг., развязавшейся между «передовыми» штатами Севера и 11 рабовладельческими штатами Юга.

Штаты Конфедерации (Юга) занимали 40 % всей территории США с населением 9 100 000 человек, в том числе свыше 3 600 000 негров. 7 октября 1861 г. в состав Конфедерации вошла также Индейская территория. Последним генералом конфедерации, который сдался Северу 23 июля 1865 г., был бригадный генерал Стэнд Уэйти, командующий черокской кавалерией армии конфедератов.

Среди 23 штатов Союза (Севера) были рабовладельческие Делавэр, Кентукки, Миссури и Мэриленд. Их население превышало 22 000 000 человек, а на территории располагалась практически вся промышленность страны, 70 % железных дорог, 81 % банковских депозитов и т. п.

В ходе войны потери северян составили почти 360 000 человек убитыми и умершими от ран и более 275 000 ранеными. Конфедераты потеряли 258 000 и около 137 000 человек соответственно.

Только прямые военные расходы правительства Союза (Севера) достигли трех миллиардов долларов.

После Гражданской войны в стране были созданы условия для ускоренного развития промышленного и сельскохозяйственного производства, освоения западных земель, укрепления внутреннего рынка. Впрочем, чернокожему и индейскому населению равных прав так и не предоставили.^{22} После 1865 г. в США хлынула новая волна эмиграции. В 1861–1900 гг. въехало 14 000 000 эмигрантов, в 1900–1913 гг. — 13 500 000. В 1882 г. в США приехали 789 000 человек. В первые полтора десятилетия XX века в США ежегодно приезжало более миллиона человек (1 285 000 в 1907 г.).

Если учесть, что в 1860 г. в стране жило 31 400 000 человек, в 1900 г. — уже больше 76 00 000, а к 1929 г. — 123 000 000, то получается — эмигрантами 1–2 поколений было до 40 % населения. В наше время при населении более 280 000 000 ежегодно въезжает в страну не более 400–500 тысяч человек.

США имели немного колоний и получили их поздно, после Американо-испанской войны 1898 г. Сначала США поддержали повстанческую войну в испанских колониях на Кубе, Пуэрто-Рико, Гуаме и Филиппинах: они ведь за демократию! Против колониализма! Правительство США даже предъявило Испании ультиматум, фактически требовавший отказа от Кубы. Лишенная флота и возможности поддержать свои войска на Кубе и Филиппинах, Испания уже 13 августа капитулировала — вся война продолжалась три с половиной месяца.^{23} Но стоило победить, как США предали недавних союзников и воевали теперь уже с национально-освободительными движениями. После чудовищно жестокой колониальной войны они присоединили эти территории.^{24}

Но не этими захватами прирастала мощь США, а колоссальными резервами внутренней колонизации и динамизмом промышленного развития.

К 1900 году до 60 % американцев жили в городах. В Нью-Йорке в 1900 г. жили 2 050 600 человек, к 1910 г. — 2 762 522. В 1904 г. Нью-Йорк стал третьим городом мира, где было метро.

До Первой мировой войны США практически не вмешивались в европейскую политику. «Доктрина Монро» гласила, что им следует владеть Западным полушарием, и этого хватит. Провинциализм? Да… В масштабе обеих Америк. Такая локальная финансовая империя.

Япония, жаждущая колоний

Япония при династии военных диктаторов (сёгунов) Токугава провозгласила политику изоляции. Только в трех портах разрешалось появление иностранных купцов, причем лишь китайских и португальских. Японцы, перешедшие вхристианство, жестоко преследовались (а на юге, на острове Кюсю, их было до трети населения).

Изоляция продолжалась с 1603-го по 1853 гг… В 1853 году американский коммодор Мэттью Кэлбрайт Перри вручил японскому правительству ультиматум с требованием открыть страну для торговли. Семь пароходов дымили на рейде, длинные стволы глядели на берег. Из-за клубов угольного дыма японцы называли эти корабли «черными». Они осознавали, что Япония не может ничего противопоставить американской агрессии.

После заключения 3 марта 1854 г. Канагавского договора ряд портов открыли для американских кораблей, и страна начала стремительно изменяться.^{25}

Из всех неевропейских государств Япония в наибольшей степени похожа на Европу по структуре населения, роду его занятий, а также истории. Еще в XVIII веке городское население составило 15–18 %, а Токио в конце этого столетия населяло более полутора миллионов человек.

Формально Революция Мейдзи 1866–1869 гг. была реставрацией императорского режима и упразднением режима правления военных сёгунов. Фактически борьба велась за проведение реформ. Реформы 1868–1873 гг. послужили катализатором для бурной индустриализации. К 1905 г. Япония, оставаясь в основном страной аграрной, стала одной из сильнейших военных держав мира.

Население Японии в 1870 г. оставило 34 347 000, в 1900 г. — 44 774 000 и 50 368 000 человек в 1910 г. Доля городского населения поднялась до 20 %, а в Токио жило более 4 000 000 человек.

Опыт Японии доказывал европейцам, что любая страна может пойти их путем и сделаться «цивилизованной». На кораблях европейских стран всех «туземцев» кормили за отдельным столом, а японцев — за общим с европейцами. Считалось, что они уже стали «цивилизованными» и достойны общества владык мира.

Насколько они готовы, японцы показали быстро: захватили несколько островов в Тихом океане, а в 1894 г. начали войну в Китае. Завершилась она меньше, чем через год. По Симоносекскому мирному договору Китай отказывался от своего старого вассала, Кореи. Японцы могли теперь делать с этой маленькой страной, что хотят. Они и делали — например, мешали ей развиваться. Еще в 1884 г. японцы помогали подавлять восстание корейских реформаторов: те хотели повести свою страну по тому же пути, которым пошла Япония.

С одной стороны, лестно, но с другой — зачем Японии конкуренты на Дальнем Востоке?

В самом Китае Япония захватывала весь Ляодунский полуостров, Китай открывал ей ряд портов для торговли, предоставлял право строительства промышленных предприятий в Китае и ввоза туда своего оборудования. Это ставило Японию вровень с европейскими державами, отхватывавшими себе куски Китая, как «зоны влияния». А тут уже не «зона влияния», тут уже прямой захват части страны! Непорядок.

23 апреля 1895 г. Россия, Германия и Франция потребовали от японского правительства отказаться от аннексии Ляодунского полуострова. Япония вынуждена была уступить: воевать с тремя европейскими державами было ей не по силам… Пока.

Еще Китай передавал Японии острова Пэнхуледао, и огромный остров, который португальцы называли Формоза (Прекрасная), а местное население — Тайвань. Пэнхуледао захватили легко, а вот при завоевании Тайваня японцы столкнулись и с упорным сопротивлением местных жителей, и с эпидемиями холеры и малярии.

1-я дивизия императорской гвардии лихими маршами шла по Тайваню под командованием старшего брата императора Мэйдзи, принца Киташиракава Номийя-Йошихиса. Из этой дивизии лишь около половины солдат вернулись домой. От малярии умер и любимый брать императора, принц Киташиракава.

Пришлось высадить еще войска. 21 октября 1895 г. 2-я дивизия императорской гвардии заняла столицу Тайваня — город Тайнань (или Аньпин).

Японцы действовали в точности как европейцы: свою колонию они одновременно и насиловали, и развивали. Не успели они подавить сопротивление, как генерал-губернатор Гентаро Кодама учредил в 1899 г. особую комиссию по изучению местных эпидемических заболеваний, которая начала сбор сведений о малярии, чуме, бери-бери (авитаминозе), трахоме, тифозной лихорадке и паразитических болезнях. Главой гражданской администрации Формозы японцы назначили врача, Симпэя Готто, который подчинялся только генерал-губернатору Кодаме. Они построили карантинные больницы, стали госпитализировать всех «подозрительных» и начали платить деньги за истребление разносчиков чумы — крыс. За шесть лет правления генерал-губернатора Кодамы японцы полностью ликвидировали чуму, остальные заболевания стали намного менее массовыми. В этом японцы были типичными колонизаторами.

Не великие, но европейские державы

Голландия не стала одной из «великих держав» — не хватило численности населения, мощи армии. В 1850 г. в ней жило три миллиона человек, в 1900 г. — пять.

Независимость от Испании Нидерланды провозгласили еще 26 июля 1581 г. Но официально другие государства признали их независимость только после Восьмидесятилетней войны 1568–1648 гг., завершение которой совпало с окончанием Тридцатилетней войны в Германии.

Динамичная промышленная Голландия была даже более «передовой», чем Британия. Уже в 1850 г. 60 % ее населения жило в городах.

Но борьбу за колониальную империю Голландия проиграла. После войн с Британией ей пришлось уступить свои фактории — на Цейлоне, в Индии, в Африке, в Китае и Юго-Восточной Азии, в Йемене и Омане, опорные пункты в Персии, а также Капскую колонию на юге Африки.

Голландия первой начала колонизацию Австралии, на острове Манхэттен голландцы основали колонию Новая Голландия с городом Новый Амстердам на месте современного Нью-Йорка.

За свою историю Нидерландская империя включала множество территорий во многих частях мира. И почти ничего не удержала. Несостоявшаяся империя.

Осталась только Индонезия, и к 1900 г. пять миллионов человек владели территорией, где жили не менее шестидесяти миллионов «туземцев». До 20 % слов современного индонезийского языка — голландские заимствования.

Дания тоже не удержала своих завоеваний ни в Европе, ни за океанами.

Норвегия, Исландия, Швеция, Финляндия, Датская Эстония (1206–1645 гг.), остров Гельголанд побывали в роли ее колоний. Остались только Фарерские острова и Гренландия.

За океаном тоже ряд территорий «побывал» датскими колониями: Датские Виргинские острова (или Датская Вест-Индия; до 1917 г.), Датская Гвинея (или Датский Золотой Берег; 1658–1850 гг.), датские поселения на Цейлоне, Новая Дания (Никобарские острова), Датская Индия (Серампор, Транкебар; 1620–1845 гг.).

Население Бельгии к 1900 г. насчитывало 6 693 548 человек, а в Бельгийском Конго система жесточайшей эксплуатации с отрубанием рук и посажением на кол не сдавших натурального налога каучуком привела к сокращению численности населения с тридцати миллионов в 1884 г. до пятнадцати в 1915-м.

Швеция имела только мелкие колонии, не определявшие ее экономики и образа жизни. В 1900 г. из 5 136 000 человек населения 35 % жили в городах. В Стокгольме в 1850 г. жило сто тысяч человек, в 1900 м — триста.

Швейцария и Норвегия вообще не имели колоний.

Вот страны Южной Европы…

Испания еще в начале XIX века потеряла почти всю свою громадную империю в Америке — ее остатки отобрали в 1898 г. США. Осталось то, на что никто не посягал: Испанская Сахара, Канарские острова, Испанское Марокко и Испанская Гвинея. Причем в самой метрополии многие исторические области и этнические группы считают себя вправе отделиться от Испании. Каталонцы составляют 15,6 % населения, андалусийцы — 15,6 %, кастильцы — 11,1 %, валенсийцы — 9,7 %, галисийцы — 7,4 %, баски — 5,6 %.

К 1900 г. Испания — нищее отсталое государство, не играющее в политике заметной роли.

От Португальской империи к XIX веку после потери Бразилии тоже осталось немного: Ангола, Португальская Восточная Африка (современный Мозамбик), Португальская Гвинея (Гвинея-Бисау), Острова Зеленого мыса (Кабо-Верде), острова Сан-Томе и Принсипи. Немного.

В Италии с 1862-го по 1914 гг. население сократилось почти на пять миллионов человек — итальянцы уезжали из нищей страны, где отчаялись найти работу.

При населении около 36 000 000 человек Италия владела колониями в Африке: Итальянской Северной Африкой (с 1934 г. — Ливия), Триполитанией, Киренаикой, Феццаном, Эритреей, Итальянским Сомали (сейчас часть Республики Сомали).

Нищая метрополия владела нищими колониями с населением в семь — восемь миллионов человек, никак ее не обогащавшими.

Периферия цивилизации

Страны, заселенные европейцами — США, Канада, Юг Африки, Новая Зеландия, Австралия — осознавали себя периферией цивилизации, своего рода мировой провинцией. Но частью европейского мира. Если угодно, это — периферия центра. Примерно так же осознавали себя в древности римляне, жившие в Британии, на Рейне или на Дунае.

Провинция: жизнь спокойная, размеренная, вдали от мест принятия решений, культурных центров, исторических городов. Немногочисленное население, тесное соседское общение, фермерские страны, горнодобывающая промышленность, а готовую продукцию в основном ввозят из Британии.

Стремящиеся к цивилизации

Если Япония делает рывок, вводящей ее почти что одной из великих держав, почему другим нельзя?

В 1900 г. в Китае жило около четырехсот миллионов человек — четверть тогдашнего населения Земли: колоссальная, но очень рыхлая, ненадежная империя. Эпоха требовала новых темпов, других скоростей обмена информацией с удаленными районами. А то из Пекина гонец ехал на юг недели, в Тибет — месяцы.

Восстание тайпинов 1850–1864 гг. нанесло правящей династии Цинь страшный удар (о тайпинах еще придется говорить как о своего рода стихийных социалистах). Основал это учение сельский учитель Хун Сюцюань (Хун Совершенномудрый). Он организовавший религиозно-политическое Общество поклонения Небесному Владыке (Байшандихуй), в основе которого лежала смесь христианства, конфуцианства, даосизма и буддизма. Из гибрида всех этих учений следовало, что Хун — это младший брат Небесного Владыки Христа, что Небесный Владыка требует установления всеобщего братства и равенства людей, и что необходимо создать Небесное Государство Великого Благоденствия — Тайпин тяньго. Тайпины — и значит «Небесное Спокойствие».

Тайпины обрезали косы, которые китайцев заставили носить маньчжуры, и отпускали длинные волосы. Благонамеренные китайцы называли их «длинноволосыми бандитами». Тайпинское государство занимало значительную часть южного Китая, где жило до тридцати миллионов человек — 8 % населения.

Тайпины устанавливали уравнительное распределение продуктов, уничтожали деньги и торговлю, насаждали свой религиозный культ, уничтожая буддистские храмы и мечети.

Быстро выяснилось, что официальная «восьмизнаменная армия» Китая воевать с тайпинами не может. Центральная власть бросила клич, и местные правители стали создавать собственные армии, причем весьма эффективные. Аньхойская группировка на севере опиралась на Сянскую армию (до 60 000 солдат) и Наньянский («Южных морей») флот с Фуцзяньской эскадрой. Хунаньская группировка имела Хуайскую армию (до 50 000 солдат) и Бэйянскую («Северных морей») эскадру. Фактически в разных частях страны появились локальные правительства, которые подчинялись Пекину, лишь когда хотели.

Одновременно Британия и Франция начали новую агрессию против Китая, требуя права продавать опиум и предоставить им право торговать с Китаем, разрабатывать его рудные богатства и создавать в нем поселения. Вторая опиумная война 1856–1858 гг. годов показала: и против европейцев любые китайские армии неэффективны.^{26} Любые европейские соединения, буквально в сотни человек, уверенно громили китайские армии в десятки тысяч солдат и офицеров. Порой китайцы бежали при одном виде европейцев.

Тайпины были подавлены циньской армией только при поддержке англичан и французов. Война привела к гибели 20–30 миллионов человек.

После восстания тайпинов европейские державы начали делить Китай на свои зоны влияния, то есть полуколонии. Официально центральное правительство существовало, но во всех провинциях правили местные группировки. Центральная Азия формально подчинялась Китаю, однако фактически европейцы делали там, что хотели. Только громадность территории и наличие более привлекательных колоний мешали им оккупировать Тибет и Центральную Азию и оторвать их от Китая.

Японо-китайская война 1894–1895 гг. и «Восстание боксеров» 1900 года показали полную неспособность Китая сопротивляться внешней агрессии. Восстание ихэтуаней европейцы потому и назвали «боксерским», что китайцы не имели современного оружия и полагались на восточные единоборства вроде кун-фу и шаолинь. В фильмах с участием Брюса Ли это получается очень здорово, но в реальности европейцы просто расстреливали «боксеров», не подпуская вплотную. И даже европеец со штыком легко справлялся с 2–3 «боксирующими» повстанцами.

Европейцы — в том числе русская императорская армия — взяли штурмом и разграбили императорский дворец в Пекине, Запретный город, куда маньчжурские правители не допускали китайцев.

Императорское правительство пыталось проводить реформы… себе на горе.

Оно отменило конфуцианские принципы управления с помощью специально подготовленных чиновников. Результат? Раньше существовало жесткое иерархическое подчинение местных элит центру. Теперь и этого не стало, местные элиты укрепились. Раньше конфуцианство цементировало общество. Теперь оно оказалось в разброде, без новой идейной системы.

Правительство Китая завело «школы нового типа» (к 1911 г. их было уже 60 000) и позволило подданным учиться в зарубежных университетах. В результате в идейно дезорганизованное общество возвращались люди, столкнувшиеся с европейскими революционными идеями: анархизмом, социал-демократией, социальным дарвинизмом и коммунизмом.

К тому же до 10 % населения Китая были курильщиками опиума. Наркоманами.

В 1911 году грянула Синьхайская революция (в год «синьхай» по старому китайскому календарю). Она свергла маньчжурскую династию Цин и провозгласила республику. Центральное правительство ослабло настолько, что страна оказалась фактически разделенной на разные государства. Только основных группировок насчитывали восемь, а вообще только на юге действовало четырнадцать провинциальных правительств, десятки различных политических организаций и группировок.

Иностранцы окончательно обнаглели. Россия провозгласила независимость Монголии, и подписала с ней договор, фактически делавший Монголию ее колонией.

Начало XX века застало Китай разваленным на разные государства, ослабевшим, сдающимся. Он непременно был бы расчленен и вошел бы в состав колониальных империй разных европейских государств. На его счастье, европейцам просто не хватило времени: началась Первая мировая война.

Иран

В Иране тоже стало очень неспокойно. Жило в ней около десять миллионов человек; треть из них — азербайджанцы, не менее миллиона — курды.

Уже в 1896 г. Мозафереддин-шах Каджар, пятый персидский шах из династии Каджаров, стремился приблизить развитие страны к европейскому типу.

Борьба фундаменталистов и реформаторов привела к революции 1905–1911 гг.

Непосредственным поводом к восстанию стал изданный 12 декабря 1905 г. приказ тегеранского генерал-губернатора Ала эд-Доуле бить палками по пяткам купцов, которые вздули цены на сахар: якобы тем самым они нарушили его приказ не повышать цен. А народ-то уже не собирался подчиняться произволу властей.

Волнения в столице накладывались на восстания курдов и азербайджанцев, движения крестьян во многих провинциях. Летом 1906 г. в Тегеране начались открытые демонстрации с требованием принятия конституции и созыва меджлиса — парламента. Парламент был созван, конституция принята, власть шаха ограничена. Но к миру это не привело — гражданская война в Иране все ширилась.

Великие державы начали готовиться к расчленению страны. По конституции 1906 г. Иран делился на русскую и британскую сферы влияния. Границы зон определили сами колонизаторы: в 1907 г. было подписано Англо-русское соглашение, по которому северная часть Ирана до линии Касре-Ширин — Исфахан — Йезд — Зульфагар отходила в сферу влияния России, а территории южнее линии Бендер-Аббас — Керман — Бирджанд — Газик — в сферу английского влияния.

Гражданская война мешала использовать ресурсы страны. С середины 1911 г. Россия и Великобритания стали готовиться к подавлению революции и разделу Ирана. В конце ноября русские войска были выдвинуты на Казвин. Они подавили революционное движение в Тебризе, Гиляне и Мешхеде.

В Иране сталкивались весьма разные силы… Гражданская война кончилась только в 1925 г., когда на смену Каджарам пришла династия Пехлеви, и была принята новая конституция.

Турция

Турецкая (Оттоманская) империя охватывала всю Северную Африку, Аравийский полуостров и Передний Восток до Персии и Индии.

В самой Турции по переписи 1927 г. жило 12 532 000 человек. Более ранние оценки весьма приблизительны. Считают, что в 1910 г. в Турецкой империи жило 25–30 миллионов человек, из них около десяти — в собственно Турции.

Самих себя турки рассматривали как народ имперский. С XV века теоретики империи писали, что население Турции должно состоять из двух основных групп: аскери (военных и чиновников, представляющих власть султана) и райи (налогоплательщиков). Аскери становились те, кто входил в состав администрации и армии по указу султана — они не участвовали в материальном производстве, освобождались от уплаты налогов и жили за счет райи.

Великий везир при султане Сулеймане, Кануни Лютфи-паша, в одном из сочинений писал: «Тем, кто занимает какой-либо пост, неуместно торговать рисом или быть мелким лавочником. Это дело неимущих». Он решительно требовал лишать райю возможности проникать в ряды военных: «Выходец из райи, не являющийся по деду и отцу сыном сипахи, не может претендовать на то, чтобы стать сипахи. Если бы открылась такая возможность, то каждый ушел бы из райятов и захотел бы стать сипахи».

Подобная организация общества фиксируется и «Судебником» Ивана III 1497 г., только в России даже тогда все было намного демократичнее. К тому же у нас «тяглое» общество кончилось уже в XVII столетии — Соборное Уложение 1649 г. знает намного более сложное деление общества. А в Турции средневековье формально существовало до XX века.

В Турции сами турки почти никогда не были торговцами и очень редко — ремесленниками. Основное промышленное и торговое население составляли армяне, греки, евреи, в меньшей степени — славяне. Турок очень сердила эта «пронырливость» «инородцев», но ведь они-то не хотели заниматься ремеслом и торговлей.

Весь XIX век идет европеизация турок. При правлении султана Абдул-Меджида (1839–1861) в моду входят французский язык и европейское платье — как в России XVIII столетия.

Коснулись Турции и технические чудеса Нового времени: в 1845 г. был построен первый постоянный Галатский мост, в 1850-м по Босфору пошли пароходы. В 1871 г. в Стамбуле начинает действовать трамвайная линия, а в 1875-м — крохотная линия метро, Тюнель. В конце XIX века здесь создается современная по тем временам система электро— и водоснабжения. С 1889 г. Стамбул связан железной дорогой с Парижем — знаменитый «Восточный экспресс», в котором разворачивается действие детектива Агаты Кристи.

Империя дышит на ладан. 23 декабря 1876 г. европейцы начинают конференцию о том, как бы им разделить Турцию… В этих условиях приходиться идти на реформы. И в тот же день на торжественной церемонии зачитан султанский указ о введении конституции.

Конституция предусматривала создание двухпалатного парламента. Она торжественно провозглашала личную свободу и равенство перед законом всех подданных без различия вероисповедания, полную безопасность личности и имущества, неприкосновенность жилища, пропорциональное распределение налогов, запрещение барщины, штрафов и конфискаций, гарантировала свободу деятельности в торговле, промышленности и сельском хозяйстве, свободу печати, гласность судов. Но тут же провозглашалась политика «османизма»: в первой же статье утверждалось, что Османская империя есть единое и неделимое целое. Все подданные объявлялись «османами», государственной религией провозглашался ислам.

Для христиан эта конституция была совершенно неприемлема.

Как только европейцы в 1877 г. не договорились и прервали работу своей конференции, султан начал репрессии простив «слишком прогрессивных» подданных.

В феврале 1878 г. парламент выразил недоверие великому везиру и членам его кабинета за неспособность вести успешные действия в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Парламент тут же распустили на неопределенный срок; фактически конституция 1876 г. перестала действовать.

В 1908 году грянула новая революция: она свергла султана Абдул-Хамида II и восстановила конституцию. Революцию возглавила младотурецкая организация «Единение и прогресс». Турция все больше сползала ко гражданской войне, империя разваливалась. То султан соглашался ввести конституцию, то мятежники захватывали власть и восстанавливали абсолютизм. В конце концов Абдул-Хамида II «пришлось» низложить и посадить на престол нового султана — Мехмеда V. А он тоже был то «сговорчивым», то «несговорчивым». В конце концов глава младотурок Энвер-паша в 1913 г. произвел государственный переворот. В Турции начала править военная диктатура «трех пашей» — Энвер-паши, Талаат-паши и Джемаль-паши.

«Три паши» хотели «прогрессивных» реформ. Но распускать империю они не имели ни малейшего желания, к тому же были убежденными пантюркистами и панисламистами. Все тюркоязычные народы должны жить в своем едином государстве. Не хотят? Что значит «не хотят»? Завоевать! В Турции не должно быть никого кроме турок. Армяне, греки, ливанские христиане, славяне, евреи? Пусть переходят в ислам и отуречиваются, хватит им валять дурака. Не хотят? Истребить или изгнать! Восстановить империю! Какой была — от Атлантического океана до Инда! Там живут арабы? Ну так мусульмане же, должны быть подданными империи. Алжир и Марокко давно колонии Франции? Египет и Кипр давно управляются Британией? Великим державам мы еще покажем, как отбирать наше!

Такая политика не могла не вести к новым войнам и катаклизмам. Турцию бросало из стороны в сторону, как тяжело больного в лихорадке.

За пределами цивилизации

Цивилизация Нового времени — это городская цивилизация. Она предполагает, что цивилизованный человек лично свободен. Ни государство, ни община, ни семья, ни корпорация не могут принуждать его к чему-либо. Он нанимается на работу или создает свое предприятие. Он обязан подчиняться законам, но имеет право на любую деятельность, которая этими законами прямо не запрещена. Цивилизованный человек имеет квалификацию и получает за свой труд достойную плату.

Цивилизованный человек может выбирать если не верховное правительство своего государства, то уж по крайней мере членов местного самоуправления. По отношению к нему ограничены права любого правительства. При необходимости он может менять место жительства и даже подданство.

Цивилизованный человек грамотен, имеет хотя бы начальное образование, может (и хочет) читать газеты и книги. Он может получать информацию о событиях в мире, судить о новинках культуры, науки и техники, следить за международной политикой и знает хотя бы об основных событиях в мире.

Наконец, цивилизованный человек имеет доступ к материальным благам цивилизации — если не к автомобилю и телефону, то хотя бы к мылу, зубному порошку, водопроводу и газовому освещению. Ему доступна не только бабка-знахарка, но и научная медицина. Независимо от своих религиозных убеждений, он хотя бы знает об эволюционной теории, о шарообразности Земли и о современной гигиене.

Если принять такие понимание цивилизации, то приходиться утверждать — в 1900-м и 1910 гг. большая часть человечества живет за пределами цивилизации.

Даже в Западной Европе, в Соединенном Королевстве, во Франции, Скандинавии и Северной Европе, за пределами цивилизации живут не менее 1015 % населения: сельские батраки, неквалифицированные рабочие, бродяги, низшие слои крестьянства. Позволю себе обширную цитату из Джерома К. Джерома… а комментарии тут не нужны: «Недавно я отправился с одним знакомым в его клуб в предместье Брюсселя. Территория с одной стороны была ограничена лесом, а с трех остальных сторон — petites fermes — так называют небольшие наделы, которые обрабатывают сами крестьяне.

Был чудесный весенний день. Все корты были заняты. Рыжая земля и зеленая трава создавали фон, на котором женщины в своих новых парижских туалетах с яркими зонтиками выделялись, подобно прекрасным живым букетам. Вся атмосфера, казалось, была соткана из беспечного веселья, флирта и легкой чувственности. Современный Ватто с жадностью ухватился бы за такой сюжет.

По соседству, отделенная почти невидимой проволочной оградой, работала группа крестьян. Пожилая женщина и молодая девушка, обвязав плечи веревкой, тащили борону, которую направлял высохший старик, похожий на старое чучело.

На мгновение они остановились у проволочной ограды и стали смотреть сквозь нее. Получился необычайно сильный контраст: два мира, разделенные этой проволочной оградой — такой тонкой, почти невидимой. Девушка утерла рукой пот с лица; женщина заправила седые пряди, выбившиеся из-под платка; старик с некоторым трудом выпрямился. Так они простояли примерно с минуту, со спокойными, бесстрастными лицами, глядя через эту непрочную ограду, которая рухнула бы от одного толчка их огрубевших от работы рук.

Хотел бы я знать, шевелились ли в их мозгу какие-нибудь мысли? Эта девушка — красивая, несмотря на уродливую одежду. Женщина — у нее было удивительно хорошее лицо: ясные, спокойные глаза, глубоко сидящие под широким квадратным лбом. Старик — высохшее чучело, всю жизнь он сеял весной семена тех плодов, что достанутся другим.

Он снова склонился над веревками и подал знак. Группа двинулась вверх по склону холма. Кажется, Анатолю Франсу принадлежат слова: „Общество держится на долготерпении бедняков“».^{27}

В Германии таких людей не менее 20 % населения, в Южной и Восточной Европе, включая Австро-Венгрию — не менее 30–40 %, а в Российской империи они уже составляют большинство. В цивилизации живут лучшем случае те самые 20 % грамотных россиян. В Петербурге и в Москве, в крупных городах цивилизованный слой заметен. В провинциальных городках — буквально по нескольку десятков цивилизованных семей на многотысячное население.

В США и доминионах Британии, среди буров Южной Африки вне цивилизации живут не менее 30–40 % населения.

В Латинской Америке — примерно как в Российской империи: кучка приобщившихся к цивилизации, в основном в крупных городах. В сельской местности это преимущественно помещики, верхушка крестьянства, священники, интеллигенция.

В Японии самое большее 10–15 % населения можно причислить к «цивилизованным». В Турции, Китае, Иране — хорошо, если по 2–3 %. В Китае почти все «цивилизованные» — жители больших городов на побережье. Внутренний Китай цивилизацией почти не изуродован.

В большинстве остальных стран неевропейского мира к цивилизованным относятся или немногочисленные группки, или вообще отдельные люди. Эти «нетипичные» азиаты и африканцы жмутся к европейцам, как своего рода «младшие братья», стараются сотрудничать с администрацией колоний или с европейскими купцами, концентрируются в больших городах и на железнодорожных трассах. Европейцы могут третировать этих «нетипичных» как «бесхвостых павианов» или признавать ровней — но все равно деваться им некуда. Ведь для большинства соотечественников они в лучшем случае просто непонятны, а то и вызывают агрессию. Особенно если пытаются хоть как-то изменить традиционный уклад.

Для понимания многих событий в России надо отдавать себе отчет: русская интеллигенция находится именно в таком двойственном положении. Они европейцы, но русские; русские — но европейцы.^{28}

Как и у всех цивилизованных представителях неевропейского народа, у них может быть две исторических судьбы: сделать цивилизованным весь народ или быть уничтоженными народом, который цивилизации не хочет.

Еще жестче стоит вопрос для кучки цивилизованных татар, башкир, жителей Кавказа и Средней Азии.

Индия, арабский мир, Китай, Юго-Восточная и Центральная Азия, Индонезия, Персия, Африка, большая часть Латинской Америки — царство деревень, аграрного уклада, тяжелого ручного труда, зависимости от погоды и плодородия земли. Это мир, в котором постоянно недоедают, а время от времени случается неурожай — и тогда часть населения умирает, а остальные жестоко страдают от недоедания и голода. Правда, в хорошие годы сыты почти все.

«Болезни здесь не лечат — нет ни врачей, ни лекарств; голод утоляют тем, что удается собрать своими руками: зернами кукурузы, фасолью, бананами.

О запасах не приходится мечтать. Денег на покупку продовольствия взять негде. В случае неурожая, нападения вредителей, болезни неизбежна голодная смерть. Если же все благополучно и собран хороший урожай, человеку обеспечено полуголодное существование, хотя и не слишком продолжительное — в среднем, до тридцати лет. Потом тело опускают в семиметровый слой рыхлого перегноя. А душа могла и вовсе не пробудиться».^{29} Это написано в 1970-е годы, поляком, путешествовавшим по Мексике. А в 1910 г. так же было и во многих местах в самой Польши, разве что собирали зерна не кукурузы, а пшеницы.

В начале XX века для 90 % населения Земли основные мысли, планы на будущее, усилия — о еде, про еду, ради еды. Состав пищи, качество ее совершенно не важны: главное — наполнить животы. О еде рассказывают в сказках, поют в детских песенках, про изобилие еды повествуют в народных утопиях.

В течение Великого Голода 1876–1878 гг. в Индии погибло от 6 100 000 до 10 300 000 человек, во время Индийского голода 1899–1900 гг. — от 1 250 000 до 10 000 000. Современные исследователи прямо обвиняют в голоде политику британской короны — и они, к сожалению, правы.

Но в Западной Африке страшный голод убил несколько миллионов человек в 1820-е годы — и явно безо всяких происков колонизаторов. В Китае голодают почти каждый год, только в разных провинциях. На северо-востоке Бразилии, в засушливых районах, голод вспыхивает каждые 10–15 лет. И в Центральной Америке тоже. В 1846–1847 гг. миллион ирландцев умерли с голоду, и столько же уехали в Америку, спасаясь от голодной смерти.

В России голодоморы 1891–1892, 1897, 1901, 1905–1906 годов тоже прокатывались не по территории колонии. Просто у правительства не было ни сил, ни средств погасить голод, и он успевал убить в 1891–1892 годах — до 200 000 человек, в 1897-м — 5–6 тысяч.

Как чаще всего бывает, голод сопровождался эпидемиями. В 1882 году в одной Воронежской губернии от холеры погибло одиннадцать тысяч человек, от цинги — десять тысяч, много погибло от дизентерии и брюшного тифа.

Это мир чудовищной детской смертности. Умерших детей в несколько раз больше, чем оставшихся жить. В 1880–1916 гг. в Российской империи ежегодно из 6–7 миллионов рожденных младенцев не менее 43 % не доживало до года. То есть каждый год умирало не менее 4 400 000 детей: от голода и более всего — от болезней. За те же 1880–1916 гг. эти женщины родили не менее четырехсот миллионов детей. Но в 1897 г. в стране насчитывалось 129 000 000 подданных, включая Польшу, Финляндию и т. д., а к 1913 г. — примерно 166 000 000. Где же остальные 234 000 000 рожденных?! Умерли, не став взрослыми. А ведь в России было намного сытее, лучше, надежнее, здоровее, чем в Азии, Латинской Америке, а тем более в Африке.

Это мир никем никогда не леченных болезней.

В самое обычное время люди болеют и умирают без выдумок европейцев про диагнозы, стетоскопы, клизмы, рецепты, шприцы и принятие лекарств по схеме. Без диагнозов, просто легли и «вдруг» померли.

— Почему помер Юсуп (Ли, Ши, Шиваджи, Педро, Ибрагим — нужное вставить)?

— У него заболела грудь.

— Инфаркт миокарда? Мочекаменная болезнь?

— Это у вас такие мудреные болезни… А Педро (Юсуп, Ли, Шиваджи — нужное вставить) просто заболел… грудь (живот, бок, голова — нужное вставить) у него заболела, вот он и помер.

Время от времени прокатываются опустошительные эпидемии, унося уже не только старых и слабых, а миллионы. Они даже полезны — если людей стало меньше, оставшимся будет больше пищи.

В середине XIX века в Китае началась Третья пандемия чумы. Она прокатилась по всем обитаемым континентам, уничтожая невероятное число людей — при тогдашнем-то малолюдстве. В Китае умерло до тридцати миллионов человек, в Индии — десять, на Переднем Востоке — до трех.

В 1820 г. по Индии прокатилась пандемия холеры, начавшаяся в Бенгалии. От нее умерло 10 000 британцев и по крайней мере два-три миллиона индусов. За 1817–1860 гг. от холеры погибло более 15 000 000 человек, с 1865-го по 1917 гг. — еще около 23 млн.

Волновало это в основном европейцев. В 1898 г. британец Рональд Росс, работавший в Калькутте, окончательно доказал, что переносчиками малярии являются комары-анофелесы. Работая в основном в Индии, британский врач Хоффкин впервые разработал вакцины от холеры и бубонной чумы. Проведение массовой вакцинации от оспы вызвало снижение смертности от этой болезни в Индии в конце XIX века. Вакцинировали индусов, лечили малярию хинином, разводили в реках и озерах рыбку гамбузию (чтобы поедала малярийных комаров) — европейцы. Индусы относились к смертям от болезней фаталистически: так было всегда. И вообще действует принцип кармы: если человек грешил в прошлой жизни, он расплачивается в этой. Мусульмане набожно возводили очи горе: иншалла. Воля Аллаха, все в порядке. В Латинской Америке были случаи, когда священники возмущались действиями врачей: человек болел и должен был умереть — такова воля Божья; а эти охальники мешают…

Вересаев рассказывает, как деревенский дед ругает его, земского врача: не надо спасать детей от болезней! А то слишком много на земле людей станет. И приводит поговорку: «дай Бог скотину с приплодцем, а детишек с приморцем».

Традиционный мир — это мир чудовищного неравенства и бесправия, где любые идеи демократии кажутся просто безумными. Люди неравны по определению. Как правило, рождение в той или иной семье определяет всю дальнейшую жизнь. Простолюдин согнут в покорности знатному, бедный — богатому, младший член семьи или клана — старейшине. Сама мысль, будто младшие могут не подчиняться старшим, что может быть как-то иначе — безнравственна. Вроде мысли, будто домашние животные имеют избирательные права, или что деревья растут вверх корнями.

Законы? Действуют или традиционные, как пришедшие из средневековья законы Китая и мусульманского шариата, или деревенская традиция. Большинству жителей Латинской Америки, а тем более Индонезии или Африки и в голову не придет обратиться к городскому судье. Ему же еще и платить придется, а где взять денег? За справедливостью идти надо к старейшинам, к традиционным вождям, авторитетам, священникам и чиновникам. В России крестьянин легко нарушал писаные законы, но почти никогда не нарушал традиций.

Традиционный мир — это мир чудовищного, неправдоподобного невежества. В современном мире просто нет ничего подобного, мы отвыкли.

Великолепен образ чеховского «злоумышленника», тупо выкручивающего гайки из полотна железной дороги — на грузила.^{30} Он просто не понимает, что делает.

Не менее великолепен «интеллигентный мельник» М. А. Булгакова, сжирающий сразу все лекарства, полагающиеся на месяц, — чего долго мучиться, слопать их, да и все…^{31} Характерно само название рассказа М. А. Булгакова: «Тьма египетская». Ассоциация и с тьмой в головах, и в глазах интеллигентов, уставших от дикости народа.

Очень любопытен рассказ А. П. Чехова, отличающийся от вышеупомянутого только одной буквой: «Злоумышленники» — то же слово, но во множественном числе.^{32} Объем такой же, пять страниц убористого текста, сюжет крайне прост: население провинциального городишки обвиняет астрономов в том, что они устроили затмение солнца.

Такие рассказы писались на фактическом материале. В семейной памяти сохранилась история не менее «крутая»: в 1912 г. прадед, Василий Егорович Сидоров, подарил моей бабушке детеныша косули. Животное выкормили коровьим молоком, оно было совершенно ручным. Эту косулю убили в 1913 г. — животное доверчиво подошло к мужикам, молотившим хлеба на току. Дикий зверь идет к людям? Ясное дело, оборотень! «Оборотня» тут же забили цепами.

А ведь Россия — страна неизмеримо более культурная, чем любая страна Азии, она цивилизованнее даже Японии. В Латинской Америке только большие и самые цивилизованные страны могут сравниться с Россией по уровню просвещения. «Тьма египетская» царит в головах 85 % населения Земного шара. И какая! Русская «тьма» — это очень высокий уровень общей культуры. Убили косулю? Верят в ведьм? Какие мелочи! В Индии или у индейцев Южной Америки приносят в жертву людей. В Африке еще вовсе не изжито людоедство.

Для 85 % населения Земли практически недоступны вся литература и искусство, непостижимы все достижения науки. Есть, конечно, кучка людей, образованных «по-китайски» или «по-персидски». Но именно кучка, и даже эти образованы так, как были образованы европейцы до появления университетов — то есть как знать Персидской империи Кира и Дария или как итальянские горожане в раннем Средневековье, веке в VIII–X.

Вне цивилизации мало доступны чудеса научнотехнического прогресса. Если люди традиционного мира когда-нибудь поедут на поезде, увидят газету или как говорят по телефону, они все равно не поймут, почему едет паровоз, как устроен телефон и почему для белых людей так важны события, о которых они читают на бумаге.

В китайский язык вошло слово «машинка» (то есть машина) в значении «обман», «мошенничество». Так и говорили: «Не верь Лю, он машинка». Поезд или автомобиль двигаются непонятно как, потому что без запряженных быка или лошади. Обман, мошенничество, наваждение. Примерно так же думала странница Феклуша у Островского: то-то она своими глазами видела беса, который, загребая лапами, тащит на себе поезд.^{33} Старообрядцы крестили поезда в надежде, что те растают в воздухе. Но в русском языке «паровоз» все же не стал символом обмана и надувательства. Русские туземцы куда ближе к цивилизации, чем китайские.

У туземцев могут быть фабричные ткани и ножи, сделанные заводским способом. Но они не очень представляют, как работает фабрика или шлифовальный станок. Электричество? Вспыхивающая лампочка способна их, скорее всего, напугать. В их домах ничего подобного нет и в обозримом будущем не будет.

Над ними, вне их мира, начинаются войны, принимаются важные решения, шумят громадные промышленные города, пишется научная фантастика, читаются лекции по органической химии и технологии производства каучука. Они не имеют к этому почти никакого отношения. Эта промышленная, умственная, политическая работа им и не очень понятна.

В традиционном мире идет совсем другая жизнь: размеренная, плавная, по своим простым, понятным циклам. Это годовые циклы погоды и урожая, циклы рождения, взросления, старения и смерти человека.

Наступила весна, пора пахать и сеять, как всегда. Дети родились и выросли. Так тоже было всегда.

Повторяющихся событий намного больше, чем исключительных. Да они и важнее, потому что мало ли какой правитель издает указы, какой военачальник ведет армии, а какой литератор что-то пишет? Все равно брошенное в землю зерно должно прорасти, буйволица давать молоко, а женщина рожать детей. Это главное. Это — основа жизни, куда важнее бегающих по рельсам «машинок» или дымящих фабричных труб.

Так существуют по крайней мере миллиард триста или четыреста миллионов человек из миллиарда шестисот миллионов, живущих на Земле.

>

Глава 3. Великая индустриаьная эпоха

Кончился мир лошади! Наступает мир паровоза!

(Из газет 1900 года)

Промышленный переворот

Мир начала XX века осознавал себя миром Великой Индустрии, открывателем машинного производства. Индустриальная эпоха начата не всем человечеством. Мы уже видели: цивилизация концентрируется в северо-западном углу Европы. Чем дальше от него, тем она более разрежена, ее концентрация уменьшается. В этом же углу начинается и промышленный переворот, результаты которого обрушились на весь остальной мир.

Этот термин первым применил выдающийся французский экономист Жером Бланки.^{34} Он был почти современником того, как всего за 3–4 поколения Англия изменилась до неузнаваемости и началась изменяться континентальная Европа.

Переворот же начался с серии изобретений машин — поначалу редких, а с 1770-х годов слившихся в сплошной поток.

Вообще-то в настоящей машине выделяют три части:

— двигатель, который приводит в движение всю машину, — передаточный механизм, — машина, которая совершает саму работу.

Сначала изобрели саму машину.

В 1733 г. изобретен летучий челнок Кея для ткацкого станка. На его основе механик-самоучка Джон Уайетт изобрел первую прядильную рабочую машину. В ней роль человеческих пальцев, скручивающих нить, выполняли несколько пар вытяжных валиков.

Прядильную машину создать было особенно важно: на 1 ткача — 6–8 прядильщиков. В газетах объявляли конкурсы, сулили премии тем, кто придумает прядильщика.

В 1742 г. Уайт соорудил машину, которая пряла сразу на 50 веретенах и приводилась в движение двумя ослами.

В 1765 г. ткач Харгрейвс создал механическую прялку, в честь любимой дочери названную «Дженни». Эта прялка выполняла работу 16–18 прядильщиц. Само название обо многом говорит: ласковая форма распространенного и очень национального женского имени. Русский, вероятно, назвал бы прялку «Машенька».

С 1769 г. известна прядильная машина Аркрайта с гидравлическим (водяным) двигателем. Она пряла уже за 40 человек.

В 1779 г. Кромптон изобрел ватерную (то есть водяную) мюль-машину — не с ослами, а с водяным двигателем. Приводя в движение сразу много веретен, она работала за 12 000 человек. Слово «мюль-машина» имеет два объяснения: согласно первому, это буквально «мул-машина», машина, которую приводит в движение мул. Согласно второму, это гибридная машина (как гибрид лошади и осла, мул), т. е. такая, в которой соединены прялка Харгрейвса и водяной двигатель. Какое объяснение верно, я не знаю.

Параллельно с революцией в ткацком деле весь XVIII век совершался ряд открытий в сталелитейной промышленности и железоделательном производстве. Сталь и чугун стали более высокого качества и притом дешевле.

Токарно-винторезный станок завода Модсли с 1800 года позволил получать стандартные винты и болты практически в любых количествах: великая революция в работе с металлом.

Стандартизация железоделательного производства, клепки, диаметра винтов и болтов — это и стремительное увеличение масштабов производства, и намного большее удобство в обращении с металлоизделиями. Другая жизнь любого бытового изделия.

Для могучих машин нужны были такие же могучие двигатели. Не мулов же гонять! Первые были паровыми. В 1784 г. начал работать универсальный паровой двигатель Джеймса Уатта. Паровой молот заменял несколько сотен кузнецов. Он даже мог выполнять работу, которая не по плечу ни одному кузнецу — ковать молотом весом в несколько центнеров.

В 1800 г. в Англии было уже триста паровых машин. Во всем остальном мире пока не было ничего подобного.

Энергия пара произвела революцию не только в производстве, но и в транспорте, и в инфраструктуре.

Первый паровоз Ричарда Тревитика двинулся по рельсам в 1804 году. Первая в мире железная дорога была открыта в 1825 году между Стоктоном и Дарлингтоном. Работавший там для перевозки грузов паровоз Стефенсона стал образцом для конструирования всех следующих.

В России первый паровоз на этой основе разработан отцом и сыном Черепановыми в 1834 г. (это чтобы читатель не подумал, будто Россия так уж катастрофически отстала). Долго не знали, как называть это механическое чудо. Черепановы называли его «пароходка». Ходили словесные уродцы типа «самокатная паровая машина», «самокат», «паровая фура», «паровая телега», «пароход», «паровая машина», «паровой экипаж», «паровая карета». Слово же «паровоз» изобрел писатель Н. И. Греч.

В 1836 г. в связи с предстоящим открытием Царскосельской железной дороги в «Северной пчеле» № 223 от 30 сентября появилось следующее сообщение: «Немедленно по прибытии паровых машин, которые для отличия от водяных пароходов можно было бы назвать паровозами, последуют опыты употребления их…». Слово прижилось, с 1837 г. стало общеупотребимым.

Железные дороги входили в жизнь, преодолевая немалое сопротивление.

Английская пресса 1820-х годов всерьез обсуждала опасности железных дорог. Искры, вылетающие из паровозных труб, могут поджечь дома, расположенные близ полотна. В случае взрыва паровоза будут разорваны на куски все пассажиры. Железные дороги помешают коровам пастись, куры с перепугу перестанут нести яйца. Отравленный дымом воздух будет убивать пролетающих птиц, а над станциями повиснут облака смога.

В Германии Баварская главная медицинская комиссия пришла к выводу, что железные дороги опасны для пассажиров: из-за быстрого движения у них начнут развиваться болезни мозга.

В России решение строить дороги активно лоббировал Франц Антон фон Герстнер (1796, Прага — 1840, Филадельфия) — австрийский инженер, строитель железных дорог в Европе и первой такой в России. Он полагал, что «…нет такой страны в мире, где железные дороги были бы более выгодны и даже необходимы, чем в России, так как они дают возможность сокращать большие расстояния путем увеличения скорости передвижения». По его планам, следует проложить железную дорогу между Санкт-Петербургом и Москвой, затем связать Москву с Казанью и Нижним Новгородом и продолжить дорогу дальше на юг — до Одессы.

Противники железных дорог в России духовно окормлялись английской и германской прессой, жалели коров, кур и пассажиров, а кроме того, вопрошали: где взять такую тьму топлива, чтобы вечно не угасал огонь под ходуном-самоваром? И как будет ходить паровоз в стране, где полгода продолжается зима с морозами и вьюгами?

Для принятие решения потребовалось немалое мужество и политическая воля императора Николая I. Ведь в России в 1830-е годы противников строительства железных дорог было заметно больше, чем сторонников.

К счастью, железные дороги все же строили. К 1890 г. железнодорожная сеть в Европе протянулась на 617 300 км. В небольшой Британии почти все населенные пункты оказались в пределах 2–3 часов езды на лошади или нескольких часов пешей ходьбы до ближайшей станции. Это хорошо видно из произведений Конан-Дойла, Агаты Кристи, Джерома К. Джерома и других.

В США к 1890 г. проложили 300 000 км железных дорог. Но конечно, их «плотность» здесь была совсем другой.

В России к 1900 г. железнодорожная сеть составила 44 900 км, к 1913-му — 58 500 км; было перевезено 132 400 т грузов и 184 800 пассажиров.

Два железнодорожных моста были удостоены Гран-при и Золотой медали Всемирной выставки. В 1900 г. «за архитектурное совершенство и великолепное техническое исполнение» было отмечено сооружение моста через Енисей. Он был первым в России и вторым на Евроазиатском материке по длине пролетов — 145 м.

Проект моста через Амур профессора Л. Д. Проскурякова в 1908 г. был удостоен золотой медали на Всемирной выставке в Париже наряду с проектом башни Эйфеля. В 1916 г. мост был достроен, и по нему началось регулярное движение поездов.

Железная дорога стала символом прогресса, новаторства, разрушения патриархальщины. У жителей Красноярска, Новониколаевска, других городов по Транссибирской магистрали появился обычай встречаться в буфете железнодорожного вокзала и смотреть на прибывающие поезда. Это нам станционный буфет кажется не особо романтическим местом — предки осознавали мир иначе.

Живописцы эпохи модерна весьма романтически, приподнято изображали железные дороги, паровозы и вокзалы. Уильям Тернер еще в 1844 г. написал полотно «Дождь, пар и скорость». Импрессионисты Клод Моне, Винсент ван Гог, Эдуар Мане, Гюстав Кайботт, Говард Фогг писали картины на такие же темы.

Вокзал Сен-Лазар изображен на полотнах многих художников — многие импрессионисты в течение 1870-х и 1880-х жили неподалеку от него.

У К. Г. Паустовского дается оценка: «провалилась навек сонная тишина».^{35} Провалилась? От того, что раз в сутки где-то гудит паровоз? Но именно так все воспринималось: раньше-то ведь не гудел.

Создателем первого парохода считается Роберт Фултон. Наполеон, которого изобретатель пытался заинтересовать своим детищем, не поверил в возможности технической новинки и попросту высмеял автора. Англичане тоже не поверили.

И тогда Фултон в 1807 г. построил в США колесный пароход «Клермонт». Интересно, что дельцы, давшие денег не реализацию идеи, требовали не оглашать их имен: чтобы не стать объектом насмешек, если затея провалится.

Пароход, в который так упорно не хотели верить, плавал по реке Гудзон от Нью-Йорка до Олбани со скоростью около 5 узлов (9 км/ч). В 1819 г. американский колесный пароход «Саванна» впервые пересек Атлантический океан. С тех пор речь шла только о достижении все большей скорости.

В России первый пароход был построен на заводе Чарльза Берда в 1815 г. Он совершал рейсы между Санкт-Петербургом и Кронштадтом.

Первый винтовой пароход «Архимед» построен в 1838 г. английским фермером Френсисом Смитом. На море к 1900 г. винтовые пароходы полностью вытеснили парусники и своих колесных собратьев. А по рекам и в начале XX века ходили колесные пароходы — как в «Приключениях Тома Сойера» и «Приключениях Гекльберри Финна». На Неве они сохранились до пятидесятых годов.

Почему именно в Англии?

Марксисты придают огромное значение накоплению капитала. Их современные последователи справедливо указывают, что накопление капитала шло за счет колоний.

Но в Испании громадные колонии в Южной и Северной Америке никак не способствовали ни накоплению капитала, ни промышленной революции.

Но в Англии (в отличие от Испании) существовал рынок, включая куплю-продажу земли и любого сырья. Феодализм в Англии кончился. В Британии закон защищал собственность — и в том числе, собственность интеллектуальную: в ней с 1623 г. действовал «Статут о монополиях», по которому на «проекты новых изобретений» выдавались патенты.

Вслед за Британией первый патентный закон США (Patent Act) был издан в 1790 г. В России в 1812 г. появляется первый общий «Закон о привилегиях», а в 1830 г. законом от 30 марта устанавливаются основные понятия патентного права.^{36} Вывод — в Британии изобретать и заниматься промышленностью было выгодно.

Как полагает нобелевский лауреат по экономике Джон Хикс, главным было именно законодательство — то, что либеральная политическая система не подавляла, а поддерживала экономическую активность. Следствием этого и стали изобретения: «Промышленная революция произошла бы и без Кромптона и Аркрайта и была бы, особенно на поздних стадиях, такой же, какая имела место в действительности».^{37}

Другое общество

XVIII век начался в Британии, как в аграрной стране.

Число самостоятельных крестьян-йоменов в 1685 г. составляло 160–180 тысяч семей или одну седьмую населения. В их руках была почти половина обработанной земли. Восемьдесят лет спустя великий экономист Адам Смит произнес: «Мне жаль людей, которые раньше назывались английскими йоменри».

Куда же они исчезли?

Для начала — помещикам было выгоднее разводить овец, чем сдавать землю в аренду или сеять зерно. Правительство запрещало огораживания: ему были нужны солдаты и плательщики налогов. Однако с ростом колониальной империи и промышленности правительство перестает защищать йоменри. Шерсть для промышленности важней! Более того, парламент за XVIII век принимает больше 2500 актов об огораживаниях — на площади более двух миллионов гектаров.

Цены растут… В том числе, и на аренду земли. Бедный фермер просто не мог организовать хозяйство: для этого нужен хоть небольшой, но капитал.

Крупный фермер поневоле вел хозяйство капиталистически: вкладывал капитал, нанимал работников, применял передовую агротехнику, все более сложные земледельческие орудия.

Сгоняемые с земли крестьяне или уезжали в колонии, или пополняли ряды наемных рабочих.

При этом не было никакого рабочего законодательства, никакой социальной защиты наемного работника. Вообще. Ни пенсий, ни пособий по безработице, ни оплаты больничных, ни страхования, ни декретных отпусков, ни отпусков для отдыха.

В Англии времен промышленного переворота жило 8–12 миллионов человек. Годовой доход 85 % англичан составлял тогда менее 50 фунтов стерлингов. Например, ткач получал 2 фунта в месяц. Сельскохозяйственный рабочий — 1 фунт. Кузнец — 2–4 фунта.

Труд женщин и детей оплачивался в полтора — два раза хуже. Безработица страшная, машины вытесняют людей. К тому же первые машины не требовали особой квалификации, поэтому на самые разнообразные работы охотно брали не только женщин, но и детей.

В шахтах размеры забоев и вагонеток приспосабливались под рост работников 8–12 лет. У станков ставили специальные подиумы, чтобы девочки могли работать на ткацких станках.

При этом продолжительность рабочего дня составляла не менее 12–14, а часто и 16 часов. В том числе и у детей. Называют разный процент безработных родителей, живших за счет работающих детей: от 20 до 40 % всего населения Британии.

11 % британцев жили на годовой доход от 50 до 200 фунтов стерлингов. Столько имели священники, управленцы, офицеры. Таков мог быть доход торговца, владельца своего предприятия или крупного фермера.

4% британцев жили на годовой доход более 200 фунтов стерлингов. Это верхушка предпринимателей, помещики.

Государство и новое общество

Наивно видеть во всей обеспеченной верхушке честных предпринимателей, «не упустивших свой шанс». Так же наивно видеть в толпах безработных «бездельников».

Государство формировалось определенным классом людей, именно этот класс оно поддерживало. Все нити управления сводились в парламент.

В Палате лордов заседали шестьсот наследственных аристократов. Чтобы обеспечить правительству голоса Палаты лордов, правительство охотно предоставляло этим и так далеко не бедным людям различные синекуры.

Ценз для избрания в Палату общин составлял 600 фунтов годового дохода с недвижимости для представителей из сельской местности и 200 фунтов для представителей от городов. Реально быть избранными на 7 лет могли 2 % мужского населения Британии.

Депутатские места продавались и покупались, на них была установлена определенная такса. Эту таксу поднимали вернувшиеся из Индии «набобы» (испорченное «наваб»): новые богачи привозили из колоний деньги и охотно вкладывали их в место в парламенте. Один из основателей Британской Индии Роберт Клайв привез из Индии состояние почти в миллион фунтов стерлингов.

При Георге I (1714–1727) стоимость депутатского места оценивалась в 1500 фунтов стерлингов. При Георге III (1760–1820) стоимость места возросла до 2000 фунтов.

Правительство подкупало и членов Палаты общин, но им не давали должностей, а устанавливали пенсии и единовременные выплаты. В 1739 г. на жалованье правительства находилось до половины членов палаты общин (около 300 человек), на каковые цели было истрачено около 200 000 фунтов.

Невероятных масштабов достигало казнокрадство. Министерский пост был вернейшим способом обогатиться.

А с другой стороны, правительство старалось жестко принудить «нижние 85 %» англичан к почти даровому труду.

Законы под страхом жестоких наказаний воспрещали беднякам самовольный переход из одного прихода в другой. Их пороли плетьми и заточали в специальные «работные дома»: тюремный режим, каторжный труд, раздельное проживание полов. Если предприниматели просили об этом, приходские власти сами «поставляли» нужное число людей.

Ставки заработной платы в каждом приходе устанавливали мировые суды. Повышать эти ставки было категорически запрещено под угрозой больших штрафов.

Особенный спрос в промышленности был на детей бедняков, которых в самом раннем возрасте отрывали от семьи и которым платили в два — два с половиной раза меньше, чем взрослым. Смертность в казармах для детей на шахтах достигала 30–40 % в год.

Считалось, что в Австралии удивительный климат: волшебным образом он делает каторжников честными людьми. Но большинство сосланных в Австралию и не были никогда преступниками. Часть «каторжников» совершили такие незначительные преступления, что о них и говорить несерьезно. По английским законам того времени кража любого имущества более чем на 6 пенсов (одна сороковая, 2,5 % фунта) каралась смертной казнью. Другие были сосланы за «бродяжничество» — то есть за то, что были нищими и безработными.

Новая инфраструктура

С конца XVIII века стремительно растут новые промышленные центры — Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль, Лидс и другие. В основном, это грязные, неблагоустроенные города, где огромные пространства занимают промышленные зоны и районы типовой малоэтажной застройки, однообразные и неудобные для жизни.

В 1900 г. 90 % британцев снимали жилье. Теснота неописуемая, по 5–6 человек в комнате. На вопрос отца, «где мама», шестилетняя девочка ответила: «В помещении».^{38}

Жизнь в городах непрестижна… А в сельской местности престижна жизнь не крестьянина, а скорее обеспеченного горожанина. Сельская Британия пустеет, в ней образуются «пустоши» — районы, откуда почти все население ушло в поисках работы.

К 1800 г. в Англии возникло 56 «гнилых местечек» — округов, где проживало совсем мало избирателей, но от каждого из которых по традиции избиралось столько же депутатов, как и от крупных городов. Жители таких мест могли довольно выгодно торговать своими голосами.

От местечка Ганитон члена парламента выбирали 350 человек. Каждому из них полагалось в разное время от 5 до 15 фунтов. В местечке Грампаунд жило всего 42 человека, и они тоже посылали в парламент одного депутата! Их голоса стоили подороже — по 70–80, а к концу XVIII века — и по 350 фунтов.

Луддиты

Промышленный переворот поставил Британию на грань новой гражданской войны. Крестьяне сопротивлялись огораживаниям. Петиций в парламент с жалобами на огораживания известно больше тысячи. Число вооруженных выступлений было не меньше, но всех мы не знаем: учитывались они не как восстания, а как разбойные нападения. А то и вообще не осталось никаких сведений.

Рабочим машины несли не богатство, а безработицу. Изобретатель прялки «Дженни» Харгривз едва унес ноги от разъяренных прядильщиков. Лишаемые работы люди устроили в его доме погром и поломали все механические прялки.

Борцов с машинами стали называть «луддитами»: ходил слух о неком Неде Лудде, который уничтожил первые чулочные машины. Существовал ли в действительности Лудд, до сих пор не известно. Но в него верили, его называли «Король Лудд» или «Генерал Лудд».

В наше время «луддит» — слово почти ругательное. Эдакий доморощенны враг технического прогресса, борец с новым и совершенным. Тогда же «подданные» «короля Лудда» старались избежать голодной смерти. Они собирались по ночам на торфяниках, окружающих индустриализованные города. Там они обменивались оружием, занимались строевой подготовкой. А потом нападали на фабрики, ломали и сжигали машины, громили продовольственные лавки, убивали членов магистрата, офицеров и полицейских.

Уничтожение машин парламент объявил наказуемым смертной казнью. Известно, что в 1813 г. 17 человек были казнены, а больше двух тысяч луддитов было отправлено в Австралию.

Есть забавное место в «Записках Пиквикского клуба»: когда мистер Пиквик привозит в некое место известие о подходе повстанцев и власти проявляют очень большое беспокойство, вплоть до созыва ополчения.^{39} Забавное поведение нелепых английских чудаков? Вовсе нет.

В 1811–1813 годах против луддитов было брошено больше вооруженных людей, чем против войск Наполеона. На перекрестках многих дорог стояли войска с артиллерией, чтобы не пропускать повстанцев в другие части государства. В промышленные центры вводили воинские части, а сельские джентльмены тренировались в быстрых сборах конных ополченцев.

Сражения между луддитами в Западном Райдинге, в графстве Йоркшир в начале 1812 г., а в Ланкашире — в марте того же года, у фабрики Бартонсов в Миддлтоне и у фабрики Вестоутон велись с участием нескольких тысяч человек, с применением артиллерии.^{40}

Только эта гражданская война шла тихо и незаметно, без ажиотажа. В газетах о ней почти не писали и вообще старались не привлекать внимания. В результате о ней известно до обидного мало.

Хорошо видно, как колонии снимали внутреннее напряжение в Британии, позволяли не довести дело до вооруженного взрыва.

В XVII–XVIII веках за море, в колонии Северной Америки, уезжали религиозные «диссиденты», то есть «инакомыслящие», несогласные сдогмами англиканской церкви.

В XVIII–XIX столетиях в Америку, Южную Африку, Индию, Австралию и Новую Зеландию выехало не менее трех миллионов человек — 10 % населения Британии, ставшие «лишними» из-за внедрения машин.^{41}

Технологические революции

С момента Промышленного переворота середины — конца XVIII века прошло то ли шесть, то ли восемь научно-технических революций. Каждая из них изменяла не только производство, но и образ жизни людей и их отношение к жизни. До Великой войны 1914–1918 гг. произошли:

• революция электричества (и рождение телефона и телеграфа);

• революция природного газа, пошедшего на освещение;

• переход на двигатели внутреннего сгорания.

В XX веке было и развитие авиации, и ракетостроение, и появление атомной энергетики, и рождение других форм альтернативной энергетики, и появление компьютера, а с ним и мобильного телефона.

Изучение этих этапов развития культуры и научно-технических переворотов производства — самостоятельная тема для книги и даже целой библиотеки. Существуют разные мнения о том, сколько было научно-технических революций и в какие сроки они произошли. Оставим эти споры ученым. Отметим главное: индустриальная, машинная цивилизация — новый этап развития цивилизации европейской. И начался он именно в Англии.

Все эти революции требовали преобразования общества.

Или страна будет только потребителем чужих изобретений, или будет свои! А «совершать свои» — означало изменяться, освобождая граждан от власти государства, семьи, общины, корпорации. Создавая новый тип общества.

Революция средств связи

14 февраля 1876 г. Александр Грэхем Белл (1847–1922), профессор физиологии органов речи Бостонского университета, запатентовал в США свое изобретение — телефон.

В том же году телефон Белла был продемонстрирован посетителям Всемирной выставки в Филадельфии, а в 1881 г. на международной выставке в Париже к его аппарату выстраивались огромные очереди.

Первый электромагнитный телеграф создал российский ученый Павел Львович Шиллинг — публичная демонстрация работы аппарата состоялась на его квартире 21 октября 1832 г. Позже электрический телеграф был построен в Германии — Карлом Гауссом и Вильгельмом Вебером (1833), в Великобритании — Куком и Уитстоном (1837), а в США — запатентован Сэмюэлом Морзе в 1837-м. Большой заслугой Морзе является изобретение телеграфного кода, где буквы алфавита были представлены комбинацией точек и тире (азбука Морзе). Коммерческая эксплуатация электрического телеграфа была начата в Лондоне в 1837 г.

7 мая 1895 г. российский ученый Александр Степанович Попов на заседании Русского Физико-Химического Общества продемонстрировал прибор, названный «грозоотметчиком» и предназначенный для регистрации электромагнитных волн. Он считается первым в мире аппаратом беспроводной телеграфии, радиоприемником.

В 1897 г. при помощи аппаратов беспроводной телеграфии Попов осуществил прием и передачу сообщений между берегом и военным судном. В 1899 г. он сконструировал модернизированный вариант приемника электромагнитных волн, где прием сигналов (азбукой Морзе) осуществлялся на головные телефоны оператора.

В 1900 г. благодаря радиостанциям, построенным на острове Гогланд и на российской военно-морской базе в Котке под руководством Попова, были успешно осуществлены аварийно-спасательные работы на борту броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», севшего на мель у острова Гогланд.

Вскоре благодаря радиосвязи экипажу российского ледокола «Ермак» была своевременно и точно передана информация о финских рыбаках, находящихся на оторванной льдине в Финском заливе.

Такие события вызывали всплески массового энтузиазма: новые изобретения делали жизнь и увлекательнее, и безопаснее.

Попов многократно описывал свое изобретение в европейских научно-популярных журналах. В 1896 г. в Великобритании итальянский маркиз Гульельмо Маркони подал патент «об улучшениях, произведенных в аппарате беспроводной телеграфии». Аппарат, представленный Маркони, действительно в общих чертах повторял конструкцию Попова. Насколько он лучше, есть много весьма различных мнений. В 1901 г. Маркони добился устойчивой передачи сигнала беспроводного телеграфа (буквы S) через Атлантику.

К сожалению, Запад признает приоритет Маркони, и не желает слушать про Попова. Это грустно.

Первый подводный кабель, передающий электрический сигнал, был проложен в Мюнхене вдоль реки Изар. Из-за отсутствия достаточной гидроизоляции работал он очень недолго.

В 1847 г. Эрнст Вернер фон Сименс изобретает технологию изготовления изоляции из гуттаперчи. Это позволило проложить кабель между Кале и Дувром. Кабель разорвался после пересылки первой же телеграммы, его заменяли несколько раз. Пока система не заработала.

Но это еще что!

В 1856 г. было основано акционерное общество «Atlantic Telegraph Company», которое в 1857 г. приступило к укладке 4500 км армированного телеграфного кабеля по дну Атлантики — между Европой и США. Суда «Агамемнон» и «Ниагара» начали прокладку от берегов Ирландии, однако из-за потери кабеля попытку пришлось отложить.

Лишь с третьей попытки в июле 1858 г. удалось проложить кабель от берегов Ирландии до Ньюфаундленда. Уже 5 августа была установлена трансатлантическая телеграфная связь, и 16 августа королева Великобритании Виктория и тогдашний президент США Джеймс Бьюкенен обменялись поздравительными телеграммами. Приветствие английской королевы состояло из 103 слов, передача которых длилась 16 часов.

В сентябре 1858 г. связь была нарушена — видимо, из-за недостаточной гидроизоляции.

Тогда в 1864 году начали укладывать кабель длиной 5100 км с улучшенной изоляцией. Его удалось уложить лишь со второй попытки, в 1866 г. С тех пор телеграфная связь между Европой и Америкой работает бесперебойно.

Несколько лет спустя кабель длиной 1500 км был проложен через Средиземное море в Африку. В 1870 г. установили прямую телеграфную связь Лондон — Бомбей (через релейные станции в Египте и на Мальте).

Революция в воздухе

Всякий, читавший Жюля Верна, помнит дискуссии между сторонниками летательных аппаратов тяжелее и легче воздуха. Это был вовсе не пустой спор, и аппараты легче воздуха намного эффективнее, чем принято полагать.

Первыми полетели на воздушном шаре братья Жозеф-Мишель (1740–1810) и Жак-Этьенн (1745–1799) Монгольфье. Братья считали, что при сжигании особой смеси из шерсти и соломы образуется «электрический дым», способный поднять наполненное им легкое тело.

Первый публичный опыт Монгольфье произвели в 1783 г. с шаром 39 футов в поперечнике. За 10 минут с грузом около 200 кг взлетел на значительную высоту и упал в 4200 футах от места подъема.

Жак Шарль решился наполнить шар водородом. С этих пор шары, наполняемые теплым воздухом, получили название монгольфьеров, а водородом — шарльеров.

Первый шарльер поднялся с Марсова поля в Париже 27 августа 1783 г. Через три четверти часа после взлета шар опустился в 20 км от Парижа. Пока все опыты проводились с шарами, не несущими живых пассажиров.

Но 19 сентября 1783 года братья Монгольфье запустили в Версале шар, в корзине которого помещались овца, петух и гусь. На значительной высоте шар прорвался, однако опускался столь плавно, что животные ничуть не пострадали. 21 ноября 1783 г. впервые поднялись в воздух и благополучно спустились на монгольфьере люди — Пилатр де Розье и маркиз д’Арланд.

В Аннонэ, на родине братьев, каждый год проводят костюмированное представление: горожане в костюмах XVIII века изображают запуск воздушного шара, нагревая воздух горящей соломой.

Вскоре стали делать и управляемые воздушные шары — дирижабли.

Изобретателем дирижабля считается Жан Батист Мари Шарль Менье. Его дирижабль должен был быть сделан в форме эллипсоида. Управление должна было осуществляться с помощью трех пропеллеров, вращаемых вручную усилиями 80 человек.

Практически эти идеи осуществили только 24 сентября 1852 г., когда совершил первый полет дирижабль конструкции А. Жиффара, который позаимствовал идеи у Менье.

Следующий технологический прорыв совершили в 1884 г. — был осуществлен первый полностью управляемый полет на французском военном дирижабле с электрическим двигателем. Длина его составила 52 м, объем — 1900 м³, двигатель обладал мощностью 8,5 л.с. За 23 минуты дирижабль покрыл расстояние в 8 км.

Чтобы доказать высокое качество «своего» дирижабля, французский воздухоплаватель Альберто Сантос-Дюмон 19 октября 1901 г. после нескольких попыток облетел Эйфелеву башню со скоростью чуть более 20 км/час.

Но сделал дирижабль надежным и управляемым только двигатель внутреннего сгорания. Такие дирижабли начал строить граф Фердинанд фон Цеппелин (1838–1917).

Строительство первых дирижаблей-цеппелинов началось в 1899 г. в плавучем сборочном цехе во Фридрихсхафене, в заливе Манзелл Боденского озера. Граф Фердинанд установил два даймлеровских двигателя мощностью 14,2 л.с. на опытный дирижабль «LZ 1», то есть «Luftschiff Zeppelin» («Воздушный корабль Цепеллина»). Цепеллин имел длину 128 м и балансировался путем перемещения веса между двумя гондолами. Первый полет цеппелина состоялся 2 июля 1900 г… Он продолжался всего 18 минут, поскольку механизм балансировки веса сломался. Цепеллин приземлился… вернее, приводнился на озеро.

Поскольку первые опыты выглядели неубедительно, необходимое финансирование граф получил только через несколько лет. Зато в 1906 г. Цеппелин сумел построить усовершенствованный дирижабль, который заинтересовал военных. В 1913 г. дирижабль был принят в Германии на вооружение. При длине 150 м и объеме оболочки 22 000 м³ цеппелины подымали до 8000 кг полезного груза, имея максимальную высоту подъема 2200 м. При трех моторах мощностью 210 л.с. каждый они достигали скорости 21 м/с. Такой корабль нес команду до 30 человек, 10-килограммовые бомбы и 15-сантиметровые и 21-сантиметровые гранаты общим весом 500 кг. Цепеллин связывался с землей по радио.

В 1910 г. была открыта первая в Европе воздушная пассажирская линия Фридрихсхафен-Дюссельдорф, по которой курсировал дирижабль «Германия». В январе 1914 года Германия по общему объему (244 000 м³) и по боевым качествам своих дирижаблей обладала самым мощным воздухоплавательным флотом в мире.

Самолет

Прямыми предшественниками современных самолетов следует считать игрушечные аэропланы Пено, которые он строил с 1871 г. и запускал с помощью резиновых моторчиков. Эти модели были первым зримым доказательством того, что аппараты тяжелее воздуха вообще способны летать.

Проблема в том, что на самолет никак не могли установить подходящий двигатель. Долгое время упорно ставили паровую машину: если в паровозах и проходах годится, почему бы не применить и здесь? В конце XIX века в разных странах было сделано несколько попыток полетать с помощью энергии пара. Знаменитый изобретатель станкового пулемета Хайрам Максим попытался в 1894 г/ поднять в воздух огромный самолет с размахом крыльев 31,5 м и весом около 3,5 т. При первой же попытке машина разбилась. Максим потратил на свой опыт 20 000 фунтов стерлингов и решил больше не расходовать денег зря.

Известный американский ученый Самюэл Лэнгли, получив от правительства США 50 000 долларов, построил несколько больших летательных аппаратов, которые, однако, также неизменно разбивались при попытке поднять их в воздух.

Во Франции подобными экспериментами и с тем же успехом занимался в конце 1890-х годов инженер Клеман Адер. Его самолет с паровым двигателем пролетел целых 50 м! Французское правительство истратило на его аппараты около 500 000 франков и конце концов отказало изобретателю в дальнейших субсидиях.

В России морской офицер (вышел в отставку в чине контр-адмирала) Александр Федорович Можайский произвел большое количество различных расчетов, исследований и экспериментов, в результате которых в сентябре 1876 г. построил первую летающую модель самолета.

В начале 1877 г. он решил «подвергнуть свое изобретение суду научной критики, предложив военному министерству использовать свой проект для военных целей в предстоящей войне с Турцией». По замыслу Можайского, самолет можно было использовать для сбрасывания бомб и для ведения разведки.

После двух заседаний комиссия представила Главному инженерному управлению подробный доклад о проекте Можайского. В докладе было указано, что изобретатель «в основание своего проекта принял положения, признаваемые ныне за наиболее верные и способные повести к благоприятным конечным результатам».

Благодаря поддержке Д. И. Менделеева было решено отпустить изобретателю 3000 рублей на дальнейшие работы и обязать его представить программу опытов над аппаратом.

4 июня 1880 г. он обратился в Департамент торговли и мануфактур с просьбой о выдаче патента на «воздухолетательный снаряд» и получил требуемый документ 3 ноября 1881 г. Это был первый в мире патент на самолет, и он был выдан русскому изобретателю — капитану I ранга А. Ф. Можайскому. Впервые разработав фюзеляжный тип самолета, Можайский на тридцать с лишним лет опередил западноевропейских и американских конструкторов, которые только в 1909–1910 гг. начали строить подобные машины.

20 июля 1882 г. на летном поле в Красном селе собрались представители военного ведомства и Русского технического общества. Самому Можайскому лететь не разрешили, поскольку ему в это время уже исполнилось 57 лет. Испытание самолета в воздухе было доверено помощнику Можайского — механику И. Н. Голубеву. Пилотируемый им самолет, набрав в конце разбега необходимую скорость, поднялся в воздух и, пролетев некоторое расстояние по прямой, сел. При посадке было повреждено крыло.

Помимо разработки проекта, Можайский подробно описал технику взлета и предусмотрел установку на самолете аэронавигационного оборудования: компаса, измерителя скорости, барометра-высотомера, двух термометров, трех кренометров и прицела для производства бомбометания.

Колоссальное значение этих испытаний станет ясным, если вспомнить, что Можайский исследовал действия элеронов за 31 год до француза Фармана, который вторично изобрел их в 1908 г., а братья Райт, построившие свой первый аэроплан в 1903 г., не имели о них никакого представления.

Основываясь на опытах А. Ф. Можайского, в 1913 году Игорь Сикорский построил на Балтийском заводе в Петербурге первый пассажирский самолет «Русский витязь», снабженный туалетом. На тот момент «Русский витязь» был крупнейшим в мире, размах его крыла составлял 28 м. Годом позже была построена серия самолетов улучшенной конструкции типа «Илья Муромец» — первый в мире тяжелый бомбардировщик с моторами, расположенными в крыле. Исключительным по своим качествам оказался самолет-гигант «Святогор», спроектированный в 1915 г. конструктором В. А. Слесаревым.

Однако именно самолет братьев Райт, снабженный двигателем внутреннего сгорания, стал концептуальным образцом для всех последующих изобретателей.

Пасмурным и холодным утром 17 декабря 1903 г. на побережье Атлантического океана самолет братьев Райт неуверенно, клюя носом, продержался в воздухе целых 12 секунд и пролетел 37 м. Уилбур Райт писал: «Это был первый случай в мировой истории, когда машина, несущая на себе человека, поднялась собственной силой на воздух, в свободном полете прошла известное горизонтальное расстояние, нисколько не уменьшая скорости, и, наконец, спустилась на землю без повреждений».

Уже к 1904 г. появился «Flyer-2», способный выполнять в воздухе замкнутый круг и восьмерки. На следующий год был готов «Flyer-З», который мог держаться в небе до получаса: пока хватало горючего. 31 декабря 1908 г. Уилбур совершил ошеломляющий по тем временам полет: за 2 часа 20 минут 30 секунд он пролетел 124,7 км, поднимаясь до 110 м! Такой самолет уже был готов для практической эксплуатации.

Авиапассажиры появились в 1908 г, первый авиагруз был доставлен в 1910-м (в Италии самолет, нагруженный письмами и бандеролями, облетел три города — Болонью, Венецию и Римини).

1911 г. оказался в истории авиации переломным. Впервые в воздух поднялась группа пассажиров числом более 10 человек. Самолет пилотировал французский пилот и изобретатель Луи Бреге, который доставил своих пассажиров на расстояние 5 км. Вскоре состоялся и первый безостановочный международный полет с пассажирами на борту. Француз Пьер Приер совершил перелет из Лондона в Париж, дорога заняла 3 часа 45 минут.

В том же году британский авиатор Том Сопвич совершил первый в мире чартерный рейс. Компания «Wanamaker» наняла его, чтобы доставить пару очков для одного из пассажиров лайнера «Олимпик». «Олимпик» вышел из гавани Нью-Йорка и отошел от берега на несколько миль, Сопвич догнал его и сбросил на палубу пакет с очками.

В 1911 г. в США началась доставка авиапочты по заранее оговоренному маршруту: корреспонденцию раз в неделю начали доставлять из города Минеола в город Лонг-Айленд.

В 1914 г. появилась американская авиакомпания «St. Petersburg Tampa Airboat Line», впервые в мире организовавшая перевозку пассажиров из перевозившая пассажиров из Санкт-Петербург в Тампу по расписанию. Эти города расположены во Флориде, на противоположных берегах залива. Билет стоил 5 долларов, но на первый объявили аукцион. Купил его мэр Санкт-Петербурга — за 400 долларов.

Летать на самолетах было делом еще более «прогрессивным», чем ездить на поездах. Самолет казался нарушением данных от века традиционных представлений и даже религиозных заповедей. Было нечто почти бесовское в этом гудящем аппарате, деловито летящем над городами и дорогами. При полетах на самолетах над Петербургом многие «на всякий случай» крестились.

Цеппелин и Можайский считали, что их изобретения пригодятся в первую очередь военным. А вот братья Райт верили, что самолет послужит делу мира! Ведь войны станут невозможными, потому что нигде не останется безопасных мест. Разве сильные мира сего захотят рисковать собственными жизнями? Ведь самолет сможет сбросить бомбы и на них, в самом глубоком тылу!

Автомобили

Считается, что автомобиль был придуман и рожден в Европе в конце XIX века. Это были паромобили — невероятно дорогие и неэффективные.

Великая заслуга Генри Форда в том, что он создал автомобиль, который смогли себе позволить купить миллионы людей. Он руководствовался следующей философией: я построю машину для большинства — она будет настолько недорогой, что любой человек сможет приобрести ее.

Автомобилестроение стало возможным потому, что уже возникли современные способы производства стали — с 1864 г. заработали первые мартены. В 1865 г. нефтяная индустрия проложила первые километры обширной сети трубопроводов. Остановка за автомобилем!

«Форд Мотор Компани» начала свою работу 16 июня 1903 г., разместившись в здании небольшой фабрики, прежде выпускавшей кареты. Активы компании составляли инструменты, оснастка, станки, планы, инструкции, чертежи, патенты, несколько моделей и 28 000 долларов наличными, предоставленные 12 инвесторами.

Первые модели «форда» продавались слабо.

По настоящему успешной стала «Модель Т». Наверное, это самый известный автомобиль за всю историю автоиндустрии. Выпускать ее начали с 1 октября 1908 года. Генри Форд называл ее универсальной машиной. Она стала символом недорогого надежного транспортного средства, которое могло пройти там, где другие машины застревали в дорожной грязи. Он продавался по цене 260 долларов за базовую модель. Но с учетом дополнительного оборудования средняя цена составляла около 400 долларов.

«Модель Т» завоевала признание миллионов американцев, которые ласково называли ее «Лиззи».

В первый год производства этой модели было продано 10 660 машин, что побило все рекорды в автомобильной промышленности.

За 19 лет производства «Модели Т» только в США было продано 15 007 033 машин. «Форд Мотор Компани» стала гигантским индустриальным комплексом, охватившим весь мир.

Фотоаппарат и кинокамера

Официальной датой изобретения фотографии признается 7 января 1839 г. В этот день был обнародован метод получения изображения на солях серебра, который открыл француз Луи Жак Манде Дагер.

10 августа 1839 г. в Париже произошло большое собрание с участием членов Академии наук. Здесь было объявлено, что Дагер открыл способ проявлять и закреплять фотографические изображения. Сообщение это произвело огромное впечатление на весь цивилизованный мир. Точнее, на всех, кто о нем узнал — естественно, 90 % человечества во всеобщем ликовании не участвовали. Французское правительство купило секрет изобретения Дагера и назначило ему пожизненную пенсию в 6000 франков.

Современный способ был открыт в 1851 г. Скотом Арчером.

Первую же настоящую кинокамеру изготовил в 1891 г. шотландец Уильям Диксон.

Фонограф

Первый прибор для записи и воспроизведения звука, фонограф, изобрел Томас Альва Эдисон 21 ноября 1877 г. Звук записывался на носителе в форме дорожки, глубина которой пропорциональна громкости звука. Звуковая дорожка фонографа пролегала по цилиндрической спирали на сменном вращающемся барабане. При воспроизведении игла, двигающаяся по канавке, передавала колебания на упругую мембрану, которая и излучала звук.

11 марта 1878 г. фонограф Эдисона демонстрировался перед «бессмертными» Французской Академии в Париже. Когда из коробки фонографа раздался голос, профессор филологии Жан Буйяр вскочил с кресла, подбежал к физику Теодору дю Монселю, схватил его за воротник и в ярости принялся душить, повторяя: «Негодяй! Вы думаете, мы позволим этому чревовещателю надувать нас?! Как вы могли поверить мошеннику, внушающему, что презренный металл может воспроизводить благородные звуки человеческой речи?».^{42}

Фонограф послужил основой для создания граммофона и патефона. Благодаря этому изобретению мы можем слышать голоса депутатов Государственной думы, Льва Толстого и Петра Столыпина.

Результаты промышленных переворотов

Промышленная революция совершенно изменила всю систему производства. Она позволяла в течение всего лишь 3–5 поколений перейти от аграрного общества (где большинство населения вело натуральное хозяйство) к современной городской цивилизации.

Британия первой вошла в эту дверь, и это вызвало небывалый экономический подъем.

Добыча угля к 1800 г. достигло десяти миллионов тонн в год (90 % мировой добычи). К середине XIX века Британия производила половину мирового чугуна и потребляли половину мирового промышленного хлопка.

Продажа товаров увеличилась с 1700-го по 1800 г. в 4,5 раза. В 1700 г. парламент запретил ввозить ткани из Ирана, Индии и Китая — охранял промышленность Британии от конкуренции. В самой Индии британцы отрезали пальцы местным ткачам, чтобы не производили товар более дешевый и лучшего качества, чем британцы.

К середине XIX века внешняя торговля Британии составила 25 % товарооборота всего мира. В Индии же дешевые фабричные ткани разоряли ткачей-ремесленников.

Британия имела самый мощный в мире военно-морской флот. Он мог выиграть сражение не только с отдельно взятым флотом любого другого государства, но и с любой возможной коалицией флотов мира.

Фунт стерлингов был самой стабильной валютой в мире.

Благодаря промышленному перевороту, Великобритания к середине — концу XIX века превратилась в самую могущественную мировую державу. Она лидировала в Европе и в мире до начала XX столетия.^{43}

Цена промышленного развития

Парадокс в том, что промышленное производство ударило и по самой Британии.

Во-первых, оно создало многочисленный класс «лишних людей», вынужденных уезжать из Британии навсегда. Империя требовала множества рабочих рук: колониальных чиновников, полицейских, инженеров, техников, рабочих, моряков, строителей, солдат. И все же она не могла трудоустроить всех «лишних».

Во-вторых, при полном отсутствии экологического законодательства машинное производство было очень выгодным и одновременно очень грязным. Началось чудовищное по масштабам засорение территории сначала Англии, а потом и всех ведущих европейских стран. До Первой мировой войны не было никакого выноса производства в колонии. Все последствия промышленного загрязнения испытывал сам Центр Мира.

В-третьих, при полном отсутствии трудового законодательства бытовые, социальные, экономические интересы промышленных рабочих оказались защищены даже хуже, чем такие же интересы индусов или американских индейцев.

В литературе того времени множество описаний нищеты и убожества, в котором жил пролетариат. Этих описаний так много, что трудно выделить что-то самое яркое. Джек Лондон задавал весьма резонный вопрос: какой смысл в цивилизации, если промышленный рабочий может с помощью машин делать работу пяти или десяти тысяч человек, но живет хуже, чем «дикарь, который жил десять тысяч лет назад».^{44} Такое положение вещей не могло не вызывать протеста.

Промышленный переворот идет по европе

Сначала английское правительство стремилось удержать монополию и под страхом смертной казни запретило вывоз прядильных машин и передачу их иностранцам. Разумеется, это не удалось. Машины перекупались, сроки действия патентов кончались.

Промышленный переворот во Франции начался в 1830 г. и завершился в 1870-х. В Германии он шел с 1850 г. по 1880-е. В США — с 1810 г. по 1860-е.^{45} В России промышленный переворот начался в 70-х — начале 80-х гг. XIX века, в Японии — с 1860-х годов.

Даже прочитав одну только эту главу, — очень поверхностное и предварительное описание, — можно понять: в потоке изобретений принимали участие все европейцы, включая россиян. Британия опередила весь мир потому, что последовательнее других поддерживала изобретательство и внедряла результаты изобретений. Но Британия были лидером, а не единственным участником процесса. Все страны Европы двигались в одном направлении, создавая одновременно и новый способ производства, и новый тип общества.

Еще в середине XIX века о британцах полагалось говорить, как о презренных торгашах, у которых на уме одна купля-продажа да производство. Высокомерие остальных европейцев шло на убыль по мере того, как Британия становилась и богаче, и сильнее в военно-политическом отношении.

Стоило другим странам Европы перенять у Британии машинное производство, и европейцы начали ссориться из-за таможенных пошлин, права ввозить свои товары и их качества.

Всякий, кто начинал фабричное производство, сначала производил товары только самого низкого качества. В 1860-е годы в Британии могли презрительно бросить о скверной вещи: «немецкая работа!» «Немецкая работа» была символом низкого качества.

В одном из «гангстерских» фильмов Голливуда (1911 год) у супругов мгновенно ломается только что купленная музыкальная шкатулка.

— А! Японская работа! — Возглашает муж, и оба хохочут.

Но уже к 1880-м годам немецкая работа, а к 1950 м годам — и японская означали скорее гарантию качества. «Новички» втягивались в процесс.

Точно так же и проблемы, порожденные промышленным переворотом, появлялись во всех странах, вступивших на этот путь. И в России А. Н. Некрасов в 1860 г. пишет «Плач детей»:

Равнодушно слушая проклятья
В битве с жизнью гибнущих людей,
Из-за них вы слышите ли, братья,
Тихий плач и жалобы детей?

«В золотую пору малолетства
Все живое — счастливо живет,
Не трудясь, с ликующего детства
Дань забав и радости берет.
Только нам гулять не довелося
По полям, по нивам золотым:
Целый день на фабриках колеса
Мы вертим — вертим — вертим!
Колесо чугунное вертится,
И гудит, и ветром обдает,
Голова пылает и кружится,
Сердце бьется, все кругом идет:
Красный нос безжалостной старухи,
Что за нами смотрит сквозь очки,
По стенам гуляющие мухи,
Стены, окна, двери, потолки, —
Все и все! Впадая в исступленье,
Начинаем громко мы кричать:
„Погоди, ужасное круженье!
Дай нам память слабую собрать!
Бесполезно плакать и молиться —
Колесо не слышит, не щадит:
Хоть умри — проклятое вертится,
Хоть умри — гудит — гудит — гудит!

Где уж нам, измученным в неволе,
Ликовать, резвиться и скакать!
Если б нас теперь пустили в поле,
Мы в траву попадали бы — спать.
Нам домой скорей бы воротиться, —
Но зачем идем мы и туда?..
Сладко нам и дома не забыться:
Встретит нас забота и нужда!
Там, припав усталой головою
К груди бедной матери своей,
Зарыдав над ней и над собою,
Разорвем на части сердце ей…“»

Примерно то же самое мог бы написать британский поэт столетием раньше. И с большим основанием: в конце XVIII века сказанное касалось большего процента британских детей, чем в середине XIX-го — российских.

Промышленный переворот и мировая империя европы

Машинное производство сделало Англию лидером Европы и обладательницей самой большой империи. Она была центром промышленного развития, а весь мир превращался в ее аграрно-сырьевую периферию и в рынок сбыта ее товаров. Колонии — больше в сырьевую базу, другие страны Европы — больше в рынок сбыта.

Стоило другим странам Европы самим перенять у Британии машинное производство, и с ними стало происходить то же самое: они начали становиться центрами промышленного развития, их колонии становились сырьевыми придатками, а весь мир — рынком сбыта.

После промышленного переворота Европа еще прочнее уселась на шее всего остального человечества.

>

Глава 4. Результаты и ожидания

Мир был новеньким, только что сделанным…

(Редьярд Киплинг)

Рост общественного богатства

Эпоха Просвещения с середины XVII века стала эрой представлений о разуме, позволяющем управлять миром. Кое-что реализовалось и раньше, но действительная власть над миром пришла с промышленным переворотом. То, что происходило раньше, и в подметки не годилось нынешнему положению дел!

Весь XIX век блистательно реализовывалась идея управления миром, его изменения и улучшения. Можно сколько угодно говорить об экологической катастрофе, как цене прогресса, о нарастающей социальной несправедливости, о страданиях пролетариата, в том числе несчастных детишек в шахтах — но мир изменялся, и язык не повернется сказать, что мир получил мало или не того, что ему было нужно.

Да, эти результаты получили не абсолютно все. Но все же 10–15 % землян вошли в цивилизацию, и для них мир изменился кардинально. Все, что я буду говорить дальше, касается именно этого лидирующего меньшинства человечества. Да, лидирующего! К этому можно относиться как угодно, но лицо Земного шара, судьба Земли, будущее человечества зависели именно от этого меньшинства. Много ли изменилось с тех пор — отдельный вопрос.

Богатства в Европе распределялись очень неравномерно. Это факт.

Но во-первых, этого неравенства стало не больше, чем в Средневековье, а намного меньше. В XVI веке владетельные князья Европы имели доходы в 100, 200 и 500 тысяч гульденов, тогда как годовой доход ремесленника мог состоять в 30–40 гульденов. Разрыв в 10–15 тысяч раз. Крестьянин же мог вообще не иметь денежного дохода, а собранный им урожай и приплод стада стоили не больше 1–2 гульденов. Разрыв в 100–200 тысяч раз.

В 1800 г. в Британии разрыв между доходами 2 % «верхов» и 85 % «низов» мог достигать 1000 раз — между 20–30 фунтами годового дохода и 20–30 тысячами.

В 1900 г. разрыв между максимальными и минимальными доходами составлял те же 500–1000 раз.

Несправедливость? Но эта несправедливость не росла, она уменьшалась.

Вот вне цивилизации разрыв в доходах оставался таким же, каким был в европейском средневековье. Доход раджи Карнатика или Майсура достигал 5–6 тысяч фунтов в год, а у беднейших его подданных вообще не было денежных доходов. Если же перевести в деньги стоимость того, что они собрали на своем поле или получили за работу батраков, получится ничтожная часть фунта, от силы 2–3 шиллинга на английские деньги.

Во-вторых, самого богатства к 1900 г. стало во много раз больше, чем было в 1800-м. Значительнее всего выросло общее богатство в Британии — по крайней мере, в 12 раз. Во Франции — примерно в 7 раз.

Блестящее тому подтверждение — рост слоя, который назвали довольно просто: «средний класс». Средний — между кем и кем? Между нищетой, голью перекатной — и наследственными богачами. Средний класс имеет собственность — поля, стада, ремесленные мастерские, лавки, дома. С другой стороны, они сами работают. Людей среднего класса пока не большинство. По подсчетам Арнольда Дж. Тойнби, перед Первой мировой войной их было около третьей части всего английского народа.^{46} Поэтому у них есть прислуга, на их предприятиях и в их лавках и аптеках работают почти даровые «помощники».

Но и сами они, как говорят французы, лично «опускают руки в тесто».

Тойнби справедливо считает средний класс очень продуктивным слоем: ему все время надо что-то делать, никакое достижение для человека среднего класса не разумеется само собой. Все эти люди — собственники либо специалисты, сами решающие свою судьбу.

Даже низы английского общества, которые недоедают, по понятиям Джека Лондона, обеспечены едой и одеждой ничуть не хуже их предков сто лет назад. Голодные годы в XIV веке случались трижды и приводили к смерти немалого числа людей. В начале XX столетия от голода страдают, но умирают все же в виде исключения.

Не говоря уже о том, что ни один человек в Средние Века, включая королей и императоров, не ездил на поезде, не слушал радио, не пользовался посудой или перочинными ножами фабричного производства, не освещал жилище газом, не ел посреди зимы свежих яблок и винограда из Южного полушария.

Рост общественной свободы

Средневековый крестьянин имел собственность, но всегда зависел от собственности общины — хотя бы на те общинные выгоны и леса, которые помещики начали огораживать, объявляя своими. Его собственность была окружена множеством условий, отягощений. И трудился крестьянин не один, а всей большой семьей.

Средний класс XVIII–XIX веков имел собственность. Уже эта собственность делала его представителей экономически независимыми. «Хозяин — барин», — гласит русская поговорка. И действительно! В масштабах своей лавки, ремесленной мастерской, фермы и торговой фирмы хозяин может вести себя так же независимо, как до этого мог себя вести разве что владелец поместья.

Общественное сознание отлично замечает этот рост собственного достоинства, уверенность в себе «простого человека». В романах Диккенса много вышедших из низов и довольно неприятных «буржуев» — уже показатель демократизации верхушки Британии.

Но вот мастеровой с Севера Англии, вовсе не богатый предприниматель, беседует с джентльменом, род которого «был древен, как горы, но несравненно солиднее и почтеннее». Сын мастерового хочет жениться на одной из служанок миледи. Мастеровой полагает, что служанке неплохо бы еще поучиться, он и вся семья пока присмотрится к ней. Джентльмен уверен, что служанке вполне хватит школы, которую создала для прислуги миледи. Мастеровой не считает, что этого достаточно? Джентльмен в шоке, он возмущается и отвергает мастерового! А мастеровому, представьте себе, наплевать. И на то, что думает джентльмен, и на самого джентльмена. Будет так, как хочет он: сначала невеста сына будет учиться, потом уже выйдет замуж. Знатность рода? С ее помощью мастерового не «построить». Джентльмен несравненно богаче… Но мастеровой нисколько не зависит от джентльмена. У него своя логика, и он «барин» в своем хозяйстве и своей семье. Такой же барин, как джентльмен — в своей.^{47}

Если говорить о низах общества, то в средневековье, даже в XVI–XVII веках их положение было стабильнее. Промышленный переворот отнял социальные гарантии, которые были раньше, причем никаких новых долгое время не появлялось. Но это типично для всякой эпохи перемен.

Всегда и во всяком стабильном обществе любая экономка и любые достижения служат в конечном счете самым простым вещам: довольству, стабильности, сытости, социальным гарантиям. Все изобретения и открытия в конце концов приспосабливают именно для этого.

Всегда бывает так, что при быстрых и кардинальных изменениях такое положение дел нарушается: новые достижения не сразу используются на благо большинства. Прекрасный пример — демократия.

Кстати, и в Древних Афинах, образце демократии, вовсе не все до единого жители имели право избирать и быть избранными! На торговой площади, на агоре, собиралось от 30 до 40 тысяч граждан… А жило в Афинах около миллиона человек. Даже вычтем женщин и детишек — что-то многовато получается неграждан для торжества демократии.

И в Афинах, и в Британии XVII века, где избирателей было 3 % мужского населения, гражданами были собственники. Вооруженные собственники.

Расширение числа избирателей, так сказать, базы демократии, в Европе завоевывалось силой. Как и в Афинах до реформ Солона.^{48}

В Британии 1819 г. войска подавили митинг в пользу избирательной реформы. В 1830 г. толпа громила дома противников реформы, полиция не справлялась с поддержанием порядка, против демонстрантов не раз бросали войска. В 1839 г. чартисты подняли восстания в ряде городов.

И результат: в 1830-е годы голосовать смогли почти 30 % британцев. К 1860-м их стало 55 % всего мужского населения. К 1905 г. голосовали почти все взрослые мужчины.

А в Пруссии в 1860 г. избирательным правом пользовались только 25 % мужчин; во Франции — порядка 70 %; а в Италии — не больше 7 %.

Получается — весь XIX век большинство европейцев жили по законам, которые устанавливало меньшинство. Но число тех, кто хотя бы теоретически мог влиять на принятие законов, все время росло. Росло на глазах, очень заметно.

Причина этого — в завершенности Промышленной революции. Новое общество устоялось и начало работать на стабильность. С 1820-х годов машины усложнились. От рабочих потребовалась квалификация, появилась «рабочая аристократия» — высококвалифицированные специалисты.

К середине XIX века рабочий день уменьшился до 10 часов, в результате чего и прошли парламентские реформы 1867-го и 1884 годов.

А немцы и американцы еще учились на печальном примере британцев и не повторяли их ошибок. Печальные итоги разорения, обнищания масс во время промышленного переворота в этих странах были намного менее значительными. Да ведь и страны это большие, не то что Британия. Там можно было разве что бежать в колонии, а в США разорившийся фермер или пролетарий без особого труда мог переехать в другой штат, на мало освоенные земли, и начать все с начала.

Динамичный мир начала XX века

Нам кажется, что если темпы жизни сто лет назад были меньше, то и мир начала XX века был неизменным и сонным. Но все наоборот. Это мы живем в мире намного более неизменном, чем предки. Судите сами: на наших глазах произошла только одна научно-техническая революция — компьютерная.

Даже мобильные телефоны — это не совсем революция, потому что их использование построено на уже известных физических принципах.

На протяжении нашей жизни изменилось намного меньше, чем изменялось сто лет назад. Вот человек начала XX века жил в мире недавно произошедших или продолжающихся научно-технических революций. Все творилось у него на глазах — в самом буквальном смысле слова.

Для поколения континентальной Европы, родившегося между 1840-м и 1850 годами, революция пара завершалась в годы их молодости. Их дедушки еще с опаской садились в вагон и зловещим шепотом рассказывали бабушкам, как из-за шума поезда перестают нестись куры и бесятся коровы с быками. Для детей этого поколения, пришедшего в мир в 1860–1880 годы, поезд стал уже чем-то привычным с детства, а патриархальные дедушки, боявшиеся «чугунки», успели вымереть до их сознательного возраста.

Поколение внуков приходило в мир в начале XX столетия. Паровоз был привычной частью пейзажа, даже немного надоевшей. Но тут появились тепловозы! Они были еще чем-то экзотичным, редким, но встречались. А лошади еще далеко не превратились в обитателей зоопарков. В городах еще не появились автомобили-таксомоторы, их место прочно занимали извозчики. Трамвай начал вытеснять конку — тот же трамвай, только тащит вагон по рельсам упряжка лошадей.

По морям ходили парусники или, что чаще, парусно-паровые винтовые суда. Но было много и пароходов.

На глазах этих трех поколений вошли в жизнь фотография, телеграф и телефон, появились радио и авиация. Многие из этих изобретений кардинально изменили существование всего цивилизованного человечества.

С 1519-го по 1522 годы пять кораблей Фернандо Магеллана плыли вокруг Земного шара. Из них вернулся один. Из 265 человек — 18. Это первое в истории кругосветное плавание доказало, что Земля шарообразна, а все океаны, омывающие сушу, нераздельны.

В 1872 году Жюль Верн написал свой роман «Вокруг света за 80 дней», оказавшийся необыкновенно популярным. Очень убедительно написано! Вокруг Земного шара и вправду можно объехать за 80 дней. В XVI веке европейцы совершили великий и небывалый подвиг. Но то, что было великим подвигом тогда, в середине XIX столетия стало мужским приключением протяженностью в неполных три месяца. А в 1910 г. то же самое путешествие можно было совершить уже за 29 дней.

Светская живопись стала способом навсегда запоминать внешность людей, которых уже нет с нами. Но кто мог воспользоваться услугами живописца? В основном, дворяне и богатые горожане. В картинной галерее замка ребенок видел изображения людей, живших за несколько веков до него. Он мог реально сравнить внешнее сходство пра-пра-пра-прадеда с папой и мамой, с самим собой и старшим братом. Но у 99 или по крайней мере у 98 % населения такой возможности не было еще в начале XIX века.

Фотография дала возможность сохранить внешность близких людей всякому цивилизованному человеку: тем самым 10–15 % населения Земного шара. Цивилизованный человек 1910 г. смотрел на фотографии на стенах… Вот бабушка и дедушка… Папа рассказывал, что они еще боялись поезда! И на фотографии вон какие они насупленные, напряженные. Наверное, и фотографироваться им страшновато. Теплое чувство толкнет в сердце: внук, родившийся в 1880 г., хорошо помнит бабушку. Она родилась в 1820-м, умерла в возрасте 75 лет и успела рассказать пятнадцатилетнему внуку о мире, где только появлялась фотография, а первые неуклюжие паровозы одновременно привлекали и пугали. Жаль, что фотографии прабабушек и прадедушек нет, и уже никогда не будет.

1910 год… Для тридцатилетнего жителя Берлина, Варшавы или Петербурга прокладка кабелей по дну Атлантики и Средиземного моря — совсем недавняя история. Это произошло за считанные годы до его рождения. Всего несколько лет назад человек поднялся в воздух, послал по радио первые сигналы, сел за руль самодвижущейся повозки — автомобиля.

Научно-технический прогресс, колоссальные изменения всей жизни происходят здесь и сейчас. Житель Петербурга или Берлина выходил из квартиры, освещенной электричеством, ехал на вокзал на извозчике, причем лошадь пугалась автомобильных гудков, а кучер плевался и ругал «эти чертовы самодвижущиеся перделки, просим прощения, барин».

Пассажир ехал в поезде, над ним чертил круг «авион», радио сообщало изменения в расписании. Пассажир ехал и читал в газете, что профессор Икс полагает, что продление жизни до двухсот лет путем частичного потрошения клиента. А соседняя заметка посвящалась присланному по телеграфу сообщению, что в Африке три дня назад съели еще одного миссионера.

К началу XX века средний класс Европы жил намного свободнее, увереннее, обеспеченнее, да и попросту сытее своих и давних и недавних предков. Однако он прекрасно видел, что так было не всегда: от нищих и полуголодных предков его отделяло буквально 2–3 поколения. И ничуть не хуже понимал, что за пределами цивилизации живут совсем не так, как в Берлине и в Петербурге. Видел и то, что с каждым если не годом, то десятилетием цивилизованные люди живут все лучше и лучше — во всех отношениях. И что цивилизованных становится все больше и больше.

Стоит ли удивляться, что в начале XX века весь цивилизованный мир придавал колоссальное значение научно-техническому прогрессу: и открытию Земного шара, и хозяйственному освоению его пространств, и промышленному производству, и любым, даже самым отвлеченным областям науки.

Впрочем, как отделить «отвлеченное» знание от «неотвлеченного»? Луи Пастер занимался изучением микробов… Подумаешь, крохотные зверюшки под микроскопом! Но изучение этих «зверюшек» помогло Пастеру решать куда как практические вопросы. Для начала он научился «лечить» вино: на юге Франции каждый год до 20 % вина превращались в уксус. Пастер начал нагревать вино до 60–70 °C, не доводя до кипения. Качество вина сохранялось, а вредоносные бактерии погибали. Этот процесс, с тех пор называемый пастеризацией, помог и в производстве сахарной свеклы.

Благодарные виноделы предложили поставить Пастеру золотой памятник. Он же убедил их потратить деньги иначе — на работу его лаборатории.

В медицине открытия Пастера произвели настоящую революцию: он создал вакцины от сибирской язвы и от бешенства. Первым человеком на Земле, которого покусало бешеное животное, а он не умер, стал Жозеф Мейстер. Девятилетнего ребенка привела мама. До сих пор Пастер ставил опыты на собаках и кроликах, применять вакцину на людях он боялся. Мать на коленях умоляла ученого: шанс был, а без прививки мальчик наверняка умрет. И 6 июля 1885 г. Пастер сделал ребенку прививку.

В феврале 1886 г. бешеный волк покусал 19 крестьян возле небольшого городка Белый на Смоленщине. Местный врач понимал, что спасти людей не сможет. Он дал телеграмму в Париж: можно ли направить к нему больных людей? И, не зная адреса Пастера, написал просто: «Париж, Пастеру». Тот ответил телеграммой: «Посылайте немедленно». Крестьяне шли пешком две недели: у них не было денег на поезд, у этих русских туземцев, живших за пределами цивилизации. Дорогу они спрашивали, зная по-французски всего два слова: «Париж» и «Пастер».

Люди любят тех, кому хотят и могут помочь. В Париже крестьян встретили очень радушно: поместили в гостинице, носили разнообразную еду. Такую, что они вскоре стали просить соленых огурцов и черного хлеба. Нашли с трудом, но что характерно — нашли.

Из этих 19 человек умерли трое. Остальные вернулись домой, славя Пастера, медицину и цивилизацию. Обратно они ехали на поезде.

Будь на их месте индусы или африканцы, они бы никак не узнали о Пастере и умерли поголовно. На их счастье, в России, как и в других странах Восточной Европы, цивилизованный мир соседствовал с туземным, он даже активно пытался вовлечь в цивилизацию этот туземный крестьянский мир. Газеты разносили славу Пастера, и было понятно, куда направлять жертв бешенства.

Да! Жозеф Мейстер не ушел из Пастеровского института. До самой своей смерти в 1936 г. он оставался здесь привратником. И охотно рассказывал всем желающим историю своего исцеления. «Наш» берлинец или петербуржец в 1910 г. мог встретиться с ним и еще раз убедиться:

• в величии научной медицины и

• в недавности ее последних достижений.

Мир цивилизованного человека в 1910 г. был созревшим плодом индустриализации. Миром безудержного прогресса, сплошного потока технических чудес.

Всемирные выставки

Всемирные выставки, или Экспо, проводятся и в наше время. Это символы индустриализации и прогресса, площадки для демонстрации технических и технологических достижений, которыми разные страны и народы хвастают друг перед другом. Но в наше время они не приковывают к себе такого внимания, как в XIX веке. А тогда всем было важно: что еще создали? придумали? построили? воплотили?

Первая всемирная выставка была проведена в 1851 г. по инициативе супруга королевы Виктории, принца-консорта Альберта, в лондонском Гайд-парке. Главной достопримечательностью выставки был Хрустальный дворец, возведенный Джозефом Пакстоном из железа и стекла. Современные деятели хайтека лопнули бы от зависти. Жаль даже, что этот неуютный и нелепый дворец сгорел в 1936 г.

Следующие Всемирные выставки состоялись: в 1855 г. — в Париже; в 1862-м — в Лондоне, в 1867-м — снова в Париже, в 1873-м — в Вене, в 1876-м — в Филадельфии, 1878-м — опять в Париже, в 1886-м — в Мельбурне, в 1888-м — в Барселоне, в 1889-м — в Париже (для нее была построена Эйфелева башня), 1893 — в Чикаго, в 1894-м — в Сан-Франциско, в 1895-м — в Атланте, в 1897-м — в Брюсселе, в 1900-м — в Париже, в 1901-м — в Буффало, в 1904-м — в Сент-Луисе, в 1905-м — во Льеже, в 1906-м — в Милане, в 1907-м — в Дублине, в 1907-м — в Хэмптон-Роудс (США); в 1908-м — в Париже, в 1909-м — Сиэтле, в 1910-м — в Брюсселе, в 1911-м — в Турине, в 1913-м — в Генте.

В 1914 г. из-за Великой войны Всемирной выставки не было. В 1915-м она состоялась в Сан-Франциско — но уже без прежней помпы. В 1922-м — в Рио-де-Жанейро. С 1924 г. Всемирные выставки опять проводятся в Европе, почти каждый год. Но размах, а главное — общественный резонанс уже не тот… И не потому, что научно-технический прогресс остановился… просто сам дух общества — другой.

Другое проявление этого болезненного, острого интереса ко всему «научно-техническому» — публичные лекции ведущих ученых и вообще профессуры. Каждый университетский профессор должен был определенное число раз в году выступать с публичными лекциями. В Санкт-Петербургском университете до сих пор есть специальный зал для таких мероприятий. Красивый зал на 200 слушателей, с резным деревом. Во время лекций ведущих профессоров зал не вмещал желающих: слушатели стояли в проходах, теснились при входе. Состав? Интеллигенция, чиновники, включая статских советников, полковники, генералы, купцы не из мелких, включая знаменитого Елисеева.

Это вовсе не только русское явление. Герои «Затерянного мира» Артура Конан-Дойла (книга написана в 1912 г.) знакомятся на публичной лекции профессора Уолдрона. Сообщение о публичной лекции напечатано в газетах, зал набит до предела, напряжение собравшихся таково, что «только присутствие дам в публике удерживало от драки».^{49} Драки по какому поводу? По поводу, могут ли жить на современной земле динозавры. Среди собравшихся — и лорд Джон Рокстон, человек далеко не бедный, титулованный аристократ.

Волею судеб, я наблюдал закат этого явления. В последние годы СССР сохранялся обычай сотрудникам Академии наук читать публичные лекции. Относились они к этому, как к бессмысленному времяпрепровождению, а собирались на лекции по 2–3 пионера и 3–4 пенсионера. Одно дело — культ науки в 1912-м. Другое — в 1980-м.

Культ великого ученого

Многие ли в наше время знают, кто создал мобильные телефоны или имена творцов самых последних теорий Вселенной? Знают разве что Била Гейтса, да и то не потому, что он усовершенствовал персональный компьютер, а как главу громадной корпорации «Майкрософт». А вот сто лет назад, в 1910 г., все знали Менделеева, Бутлерова, Попова, Маркони, Эдисона, Пастера, Коха, Гамалеи.

К ученым — громадное внимание. Ученые — герои повестей и романов. Ученые воспринимаются, как генералы во время войны. На иллюстрациях ко многим прижизненным изданиям книг Жюля Верна и Герберта Уэллса изображены ученые на фоне ликующих толп. В СССР Новое время задержалось, многие его культурные нормы были живы и в середине XX века. Вот и возьмите иллюстрации к «Затерянному миру» Конан-Дойла издания 1958 г. Или иллюстрации к «Охотникам за микробами» Поля де Крюи. Те же самые ликующие толпы, славящие героя-ученого. Или толпы и колонны, идущие к сиянию истины, возвещаемому великим ученым.

Если ученый — такая сила, то ведь он может направить ее и против человечества? Еще как! Образ «сумасшедшего ученого» — оборотная сторона культа ученых и науки. Вот и появляются у Жюля Верна — Робур-Завоеватель и капитан Немо; у Конан-Дойла — великий ученый и архивраг лондонцев Рафлз Хоу. Опасные изобретения Персикова и профессора Преображенского появляются у Булгакова, образы безумных маньяков-изобретателей до сих пор культивирует американский кинематограф.

Еще одно проявление культа науки — появление научной фантастики.

«Мне пришло в голову, что обычное интервью с дьяволом или волшебником можно с успехом заменить искусным использованием положений науки», — объяснял свое творческое кредо один из основоположников жанра, Герберт Уэллс.

Всю вторую половину XIX века жанр бурно развивался. Куприн в 1908 г. во след Жюлю Верну назвал его «фантастическими научными путешествиями», в 1911 году Яков Перельман ввел в отечественный обиход калькированный с английского и прижившийся термин Хьюго Гернсбека «научная фантастика».

Великая медицинская революция

Как же было не благословлять прогресса, если он создал совершенно другую медицину? В наше время ненаучную медицину часто называют «нетрадиционной». Это очень неточно: намного правильнее называть нетрадиционной как раз научную медицину — она сложилась на основании науки и вне народных традиций.

Во-первых, появились надежные химические лекарства вроде кальцекса, аспирина и салицилатов.

Ацетилсалициловая кислота впервые была синтезирована Чарльзом Фредериком Герхардтом в 1853 г. 10 августа 1897 г. молодой немецкий химик Феликс Хоффманн, работавший в лабораториях «Bayer» в Вуппертале получил образцы ацетилсалициловой кислоты в форме, возможной для медицинского применения. Новое лекарство пошло в продажу под торговой маркой «аспирин» в 1899 г. В первые годы аспирин продавался как порошок, а с 1904 года в виде таблеток.

Во-вторых, стремительно развивалась хирургия. Это стало возможным благодаря появлению наркоза.

16 октября 1846 г. в бостонской клинике Уильям Мортон провел первую в мире публичную демонстрацию наркоза. В качестве анестетика был использован диэтиловый эфир. Первая операция, проведенная под наркозом, была удалением подчелюстной опухоли.

В России Николай Иванович Пирогов впервые применил для обезболивания при операции эфирный наркоз 14 февраля 1847 г.

В том же году шотландский акушер Дж. Симпсон впервые использовал для наркоза во время приема родов хлороформ.

В 1867 г. эдинбургский хирург Жозеф Листер делает свое великое открытие — впервые использует сулему и карболовую кислоту для дезинфекции. Врачи стали мыть руки с мылом, окунать их и хирургические инструменты в растворы антисептических жидкостей, надевать стерильные халаты. Стали стерилизовать и перевязочный материал. Наркоз и антисептика изменили хирургию больше, чем весь опыт, накопленный прежними веками.

Пользуясь анестезией, хирурги под прикрытием асептики получили возможность проникать в такие области тела, которые прежде были совершенно недоступны. Начались полостные операции, которых до того просто не было и быть не могло.

Первые операции аппендэктомии были проведены в 1888 г. в Англии и Германии, а вскоре — и в России.

Вакцинация

В Англии существовала примета: доярки, переболевшие не опасной для человека коровьей оспой, никогда не заболевают смертельно опасной натуральной оспой. Английский аптекарь и хирург Дженнер решил проверить ее строгими наблюдениями, в том числе на самом себе. 14 мая 1796 г. он привил восьмилетнему Джеймсу Фипсу коровью оспу, а через полтора месяца — человеческую; мальчик не заболел. Так была экспериментально доказана возможность относительно безопасных профилактических прививок.

На Дженнера рисовали карикатуры, на которых его пациентов «украшали» коровьи рога, а лица их становились похожими на коровьи морды. Дженнера пытались избить, врачи требовали не лечиться у «шарлатана». Но вакцинация давала плоды!

Дженнеру повезло: в Англии одновременно существовали две родственные болезни, имевшие для человека разные последствия. Но сто лет спустя Луи Пастер целенаправленно ослабил болезнетворность возбудителей многих страшных заболеваний и приготовил из них препараты для прививок. В 1881 г. он создал прививку против сибирской язвы, а в 1885-м — против бешенства.

Именно Пастер предложил называть такие препараты вакцинами, а процедуру их применения — вакцинацией. Слово это происходит от латинского «вакка», что означает «корова». «Коровизация». Вспомнил Дженнера. В начале XX века создали даже вакцину от чумы.

С удовольствие добавлю, что в ближайшем окружении Пастера было немало русских — Мечников, Безредка, Хавкин.

>

Глава 5. Чего ждали от XX века?

Жившие до 1914 г. думали, что будущее будет становиться все лучше и лучше.

(Гарольд Макмиллан)

Ожидания новых чудес

У империй есть удивительное свойство: они гибнут в момент наивысшего взлета, когда, казалось бы, ничто не предвещает не то что гибели — даже серьезных неприятностей. В начале XX века их ничто и не предвещало.

Никогда европейские государства не командовали увереннее. Практически весь мир освоен и подчинен. Экспедиции на поиски истоков Нила или к Южному полюсу воспринимались уже как завершение процесса. Никогда лидерство европейцев не было столь очевидным. Никогда прогресс не приносил таких сочных плодов.

Во всем мире торжествовала позитивистская наука и основанные на ней техника, институты власти и управления. Они ведь и стали в современном представлении «эталоном» западной цивилизации.

Вплоть до Великой войны 1914–1918 гг. Европа не сомневалась в своем праве командовать во всем мире. Европейская система ценностей не подвергалась ни малейшему сомнению. Всякий, кто усомнится в величии Европы, заставлял усомниться в своих умственных способностях.

Из 1898-го или 1899 гг. XX столетие виделось веком Великого Мира и гуманизма — уже потому, что новое страшное оружие, дальнобойная артиллерия и пулеметы, исключало его применение. В начале XX века появились химическое оружие и авиация, подтверждая: война невозможна. И в этом царстве мира большинство европейцев ждали еще больших технических чудес, еще более высокого уровня производства, дальнейшего всестороннего улучшения жизни.

85–90 % человечества не встречали Нового, 1900 года. Но цивилизованный мир ждал от наступающего века только хорошего. Основания были! Может быть, XIX век — это самый потрясающий век в истории человечества, век самых больших достижений.

К его концу уже изобретены пароходы, самолеты, автомобили. В Нью-Йорке, Лондоне и Париже действует метро. Работают телефон, телеграф, радио. Уже видны перспективы химии и электротехники. Наступил век электричества. Существует строй, при котором большая часть населения может избирать и быть избранной в органы власти. Существуют планирование семьи и женское образование.

Все ждут от дальнейшего прогресса лишь новых технических и социальных достижений. Не только в 1900-м, но еще в 1912-м и 1913 гг. никому и в голову не приходило, что этот прекрасный мир вот-вот провалится в тартарары. Цивилизованное человечество и за считанные месяцы до Войны верило, что Прогресс неостановим и беспределен. Что он несет исключительно хорошее — и всем без исключения. Нес, несет, вечно будет нести, и никак иначе быть не может.

Будущее виделось европейцам как безостановочное и славное движение вперед и вперед. В их фантазии цивилизация росла и вглубь, создавая все более совершенную среду обитания, и вширь, охватывая новые пространства.

Революционер А. Гастев (1882–1941), писавший под псевдонимом Дозоров, так увидел будущее крохотного тогда, глухо провинциального Красноярска:

«Красноярск! Это мозг Сибири.

Только что закончен постройкой центральный сибирский музей, ставший целым ученым городом. Университет стоит рядом с музеем, кажется маленькой будочкой, но он уже известен всему миру своими открытиями. Это здесь создалась новая геологическая теория, устанавливающая точный возраст земного шара; это здесь нашли способ рассматривать движение лавы в центре Земли; это здесь создали знаменитую лабораторию опытов с радием и открыли интернациональную клинику на 20 000 человек. Но истинная научная гордость Красноярска — обсерватория и сейсмограф. Здесь записываются не только землетрясения, но все движения подземных огненно-жидких и паровых образований, публикуют их точные фотографии и диаграммы; в течение последних десяти лет не было ни одного землетрясения в мире, которое не было бы точно установлено во времени и пространстве и предсказано Красноярском.

А вот прямо перед экспрессом точно растет и летит прямо в небо блестяще-белый шпиль. Это Дом международных научных конгрессов. Его фасад усеян флагами государств всего мира, теперь там заседает конгресс по улучшению человеческого типа путем демонстративного полового отбора. Если нужно выразить научно-смелую идею, то всегда и всюду — в Европе и в Америке — говорят: „Это что-то… красноярское“».^{50}

Когда таких утопий много, когда они идут буквально валом, это формирует оптимистическое, романтически-приподнятое отношение ко грядущему.

Тем более интересно, что в начале XX века появился и страх перед будущим.

Первые опасения

В своей знаменитой книге «Первобытная культура» выдающийся английский культуролог, исследователь религиозных обрядов и церемоний, один из основателей научной этнографии и антропологии Эдуард Бернетт Тайлор (1832–1917) высказал тревожное предположение: цивилизация может и погибнуть — ведь большую часть своей истории человечество прожило вне цивилизации.^{51}

Неопределенный страх Тайлора напоминает опаску человека, для которого все окружающее так хорошо, что невольно становиться страшно: ведь любое изменение чревато ухудшением. Или просто автор приятно побоялся в меру своего удовольствия.

Но к началу XX века цивилизацию начинает мучить неясное предчувствие конца. Тогда наряду с ожиданием лучшего будущего появился и страх перед будущим. Некоторые «страшилки» явно вызваны новыми знаниями. Предки не опасались нашествий других разумных видов — просто потому, что не имели о них ни малейшего представления. Теперь же Уэллс принимается пугать читателей то разумными ядовитыми муравьями,^{52} то нашествием с Марса.^{53}

Вторжение бесполых марсиан, питающихся чело веческой кровью, оказывается особенно ценной находкой: ведь люди узнали о громадных пространствах Космоса — неведомых и потому особенно страшных. Как же их не бояться? Вдруг и вправду кто-то страшный прилетит? Не случайно же в 1930 г. радиопьеса по «Войне миров» вызвала панику в США: люди решили, что хищные марсиане и впрямь высаживаются на Земле. Но вышел-то роман в 1898 г.!

Еще более серьезная «страшилка» — враждебная европейцам цивилизация Востока. Римляне и не думали бояться «внешнего пролетариата». Британцы XIX века презирали индусов и африканцев не меньше, чем римляне их собственных предков. По мнению Джека Лондона, каждый белый может справиться с сотней черных, а по воскресеньям — с двумя. Его рассказы показывают, как именно колонизаторы подавляют восстания «внешнего пролетариата» — и были они тогда очень популярны.

Но в начале XX века не менее популярен стал Артур Генри Сарсфилд Уорд (1883–1959), писавший под псевдонимом Сакс Ромер. С 1913 г. он выпустил в общей сложности двенадцать романов об ужасном китайце Фу Манчи. Первый так и называется: «Зловещий доктор Фу Манчи».^{54}

Чего только не выделывает этот герой, чтобы уничтожить западную цивилизацию! Мерзкий и беспощадный злодей убивает, похищает, шантажирует, подкупает — не останавливается ни перед чем, лишь бы нагадить европейцам. Противостоят ему детектив Найленд Смит и его друг, доктор Перси. И война идет на равных. Так же, как Конан-Дойл описывал борьбу Шерлока Холмса с профессором Мориарти, теперь британцы борются с китайским врагом цивилизации.

Книги Сакса Ромера были необычайно популярны. Их множество раз экранизировали, в том числе в Голливуде. Видимо, они очень плотно легли на какие-то общественные переживания. В одном из фильмов 1932 г., «Маска Фу Манчи», страшный китаец завладевает магической реликвией — мечом Чингисхана. Размахивая им, он призывает все народы Востока на борьбу с европейцами. С большим трудом герои фильма отнимают у Фу Манчи этот меч, им же рубят злодея, а потом, по дороге домой, в Европу, выбрасывают оружие в океан, дабы ничто не могло помешать власти европейцев над миром.

Появление образа Фу Манчи показывает, что европейцы начинают бояться «внешнего пролетариата».

И готовы воевать с ним всерьез, на равных. Еще недавно было не так: у раннего Конан-Дойла в повести «Знак Четырех» восставшие индусы убивают и пытают англичан в самой Индии, зловещий андаманец может убивать отравленными стрелками, однако опасен лишь для отдельных людей, но уж никак не для цивилизации в целом. У Уилки Коллинза индусские брахманы в самой Британии убивают плохого человека, никак не злоумышляя притом на английское правление в Индии, а лишь стремясь вернуть в свой храм священный желтый алмаз.^{55}

Но с 1880-х годов по 1913 г. много чего произошло: и индусские предприниматели Бенгалии и Бомбея стали ненамного беднее британцев, и Япония, избавившись от опеки европейцев, разгромила Российскую империю в войне 1904–1905 гг.

Стоит ли удивляться, что судьба всего мира решается в поединке Найланда Смита и ФуМанчи?

Но интереснее всего описание «войны в воздухе», в ходе которой «все здание цивилизации шаталось, и оседало, и разлеталось на куски, и плавилось в горниле войны».^{56} Позже Уэллс считал самым большим достижением своей книги, написанной в 1907 г. и опубликованной в 1908-м, описание воздушного флота, сделанное до появления военной авиации. И еще — последствий Большой войны для цивилизации: развал, одичание, доживание людей маленькими, враждующими друг с другом общинами. Ведь Первая мировая война действительно вела примерно к такому результату.^{57} Сила предвидения Уэллса просто поразительна. Джек Лондон тоже описывал возможные катаклизмы, ведущие к одичанию человечества. Вот выходит дикарь к месту, где убегают за горизонт две блестящие металлические полосы… Что это? Зачем эти металлические полосы? Он не знает, что такое рельсы, не имеет ни малейшего представления о поездах.^{58}

Почему читали эти книги? Почему их издавали сотнями тысяч экземпляров? Видимо, не только у писателей были нехорошие предчувствия.

В начале XX века цивилизация напоминает человека, который очутился в темной комнате и чувствует: в темноте таится какая-то опасность. Он не знает, какая именно, но все сильнее ощущает: во мраке кроется что-то страшное! Он старается встать спиной к стене, обезопасить себя… Натыкается на стеллаж, сбрасывает кастрюли, и они со звоном катятся по полу… Шум вызывает еще большее напряжение, потому что пока катится и звенит, не слышны ни вкрадчивые шаги, ни приглушенное дыхание. «Оно» справа? Человек резко поворачивается, закрывается левой рукой и явственно ощущает движение слева. Поворот!

Никого. Но как будто тень стала гуще уже впереди? Никто не нападает. Тишина. Не слышно ни шагов, ни дыхания, только где-то капает вода… Может, привиделось? Разгулялись нервы?

Нет, не в разгулявшихся нервах тут дело.

Цивилизации XVII–XIX веков и вправду приходил конец сразу по трем направлениям: политическим, культурным, экологическим. Ко всем этим вызовам цивилизованное человечество было совершенно не готово.

>

Глава 6. Политический и культурный конец

Условия, обещающие мир во всем мире, никогда не были столь благоприятными, как сейчас.

(Уильям Дженнингс Брайан, государственный секретарь США, 1913 г.)

Все империи возникают потому, что одни народы вырвались вперед, а другие от них отстают. Все империи гибнут потому, что завоеватели уже научили завоеванных всему, что знают и умеют сами.

Политический конец цивилизации наступал потому, что персы, китайцы и индусы все меньше нуждались в отеческом руководстве Европы. Европа оставалась передовой, но разрыв сокращался стремительно.

В 1800 г. неевропейский мир состоял из патриархальных народов, представители которых могут как сопротивляться колониализму, так и восторженно его приветствовать, но не могут ему ничего противопоставить.

В 1900 г. для всех стран Востока стало обычным: во главе государства стоят кланы, которые хотят войти в цивилизацию и ведут свои народы туда. Причем в это время в Британии 90 % населения жило в цивилизации, а в Китае — всего 2–3 %. Но 90 % британцев — это тридцать два миллиона человек, а 3 % населения Китая — двенадцать. Если даже 10 % китайцев начнут жить в городах и приобщаться к цивилизованному образу жизни, их окажется больше, чем цивилизованных англичан. А ведь цивилизованные китайцы еще и опираются на остальные 90 % населения и ведут его в цивилизацию. У них есть перспектива роста, которой начисто лишена Британия.

Развивая производство и городскую жизнь в Индии, британцы делали не что иное, как выращивали цивилизованный слой индусов. Первое поколение индусских чиновников, офицеров и предпринимателей были лояльны и даже благодарны британцам, но последующие поколения все сильнее подумывали о независимости.

Тридцать два миллиона цивилизованных британцев — это всего лишь 15 % населения Индии.

Африка еще не вступила на этот путь, но в больших государствах Латинской Америки численность цивилизованной части населения росла очень быстро.

Огромные империи теряли моральное оправдание своего бытия, смысл существования. Становилось очевидно, что общую жизнь на Земном шаре надо организовывать как-то иначе. И допуская в мир цивилизованных держав государства Востока (Япония в него уже вошла). И изменяя, даже вообще отменяя режим колониального владычества.

Культурный конец наступал потому, что изменялась сама Европа.

Ценой огромных трудов, усилий, человеческих страданий и потерь она стала в Новое время владычицей Земного шара, центром колониальной системы.

Европейцы XVII века не были богаты. Они не имели никаких социальных гарантий, и если человек хотел жить, хотел продлить себя в детях и внуках, ему следовало работать много и тяжело, легко идти на риск, не придавать особого значения страданиям — своим собственным и окружающих. Европейцы последовательно считали, что результат завоеваний, исследований, строительства и торговли важнее здоровья и самой жизни того, кто завоевывает, исследует и строит.

Всю эпоху с XVII и по начало XX века Европа считала, что самая достойная жизнь — это жизнь в напряжении, в борьбе и риске, на грани физических и духовных сил. Такую жизнь воспевал Редьярд Киплинг — и в 1880–1890-е годы у него были миллионы читателей. Он был востребован, популярен, любим, ибо говорил то, что хотели услышать миллионы строителей империй, миллионы европейцев, которые проникали в джунгли, рвались к Северному полюсу, покоряли дикие племена в Южной Америке, истребляли тигров-людоедов, закладывали алмазные рудники в Южной Африке.

Можно довольно точно указать, когда именно иссяк запал нововременной Европы: в 1901 году умерла королева Виктория, «старая вдова», в одиночку правившая больше тридцати лет после смерти принца Альберта. И сразу снизились имперские амбиции. Словно воздух из шарика, стал выходить из англичан дух предпринимательства, борьбы, жажды великих свершений, готовности жертвовать собой во имя того, что больше тебя самого.

Англо-бурская война 1904 г. уже прошла как-то вяло, без прежнего массового накала. Лев Гумилев назвал бы этот процесс «утратой пассионарности», то есть способности предпочитать идеальные цели реальным. Но объяснить такие процессы можно и куда проще, безо всякой мистики. К этому времени британцы завоевали весь мир и начали считать — уже хватит. Зачем жить трудно и тяжело, если они накопили так много, что устали завоевывать и добывать новые богатства? Если можно жить спокойно, без напряжения, пользуясь тем, что уже есть?

В начале империи, пока она на подъеме, люди хотят ее строить. Идеал для них — деятель, строитель, завоеватель. К концу империи приходят те, кто потребляет, переживает, углубляется в частную жизнь.

В эти же годы Редьярд Киплинг перестал быть культовым писателем для большинства англичан. Романтика колоний и «бремени белого человека» сделалась неинтересна людям, получившим надежную социальную защиту. По словам некого Томсона, «то, к чему призывает Киплинг — это право получать пинки в свою задницу». Как он ухитрился увидеть только это в «Рики-Тики-Тави», «Лиспет» и «Городе страшной ночи»? Это отдельный вопрос. Но ведь увидел! И с Томсоном оказались согласны буквально миллионы людей. Увы, Европа начала утрачивать свой дух.

Начало XX века — это эпоха, когда в Европу пришло множество социальных гарантий. Шестьдесят лет европейская социал-демократия боролась за права рабочих — и победила! 1901–1904 гг. во всей Европе ограничивался рабочий день, появлялись и росли пенсии по старости, появились листки нетрудоспособности, а для женщин — декретные отпуска (чуть позже — и оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком). Европейцы стали жить еще лучше, гарантированнее, спокойнее, надежнее. И порыв, сделавший их недавних предков такими сильными, становился для них все менее понятным и все более чуждым.

>

Глава 7. Экологический конец

Если вы считаете, что миру нужен целитель, стоит подумать — не нужен ли он вам самому?

(Кун Фу-Цзы (Конфуций))

Запоздалое прозрение

В массовом сознании время экологических проблем приходит в середине XX века, кажется, будто до этого они то ли отсутствовали, то ли не стояли так остро.

Реальность в том, что уже к началу столетия экологические проблемы человечества встали в полный рост. Без Первой и Второй мировых войн и идеологических катаклизмов первой половины XX века осознание их наступило бы пятью десятилетиями раньше.

Признаки всякого экологического кризиса, приближения экологической катастрофы:

• снижение продуктивности природных систем (обмеление рек, сокращение выловов рыбы, истощение почв); это влечет сразу и необходимость вкладывать все больше денег и усилий в получение такого же количества продукции;

• сокращение биологического разнообразия, то есть исчезновение наиболее ценных видов, сокращение ареалов всех видов диких животных и растений, разрыв их ареалов на отдельные убежища;

• кризис традиционной системы землеустройства и землепользования.

Исчерпание природных ресурсов

Скорее речь надо вести об исчерпании дешевых природных ресурсов, о росте стоимости сырья и энергоносителей.

В самой Европе запасы сырья к XX веку оказались исчерпаны, а себестоимость оставшихся быстро росла из-за все более высокой стоимости рабочей силы.

В колониях оказались исчерпаны самые доступные месторождения и вырублены самые ценные леса в самых доступных местах. К тому же и в колониях, пусть очень медленно, росла заработная плата.

Добычу сырья вполне можно было продолжать, но

• в менее удобных местах;

• на большей глубине и в менее удобных условиях;

• вкладывая больше финансовых средств.

Исключениями были два вида ресурсов.

Во-первых, те, которые только начали разрабатывать.

Вот первый пример. Нефть стали добывать в промышленных масштабах с начала XIX столетия, толчком к чему послужило изобретение в конце XVIII века керосиновой лампы. Новые витки нефтедобычи:

• с 1850-х годов — в 1853 г. во Львове аптекари Игнатий Лукасевич и Ян Зех изобрели керосиновую лампу современной модификации;

• в 1870-х годах добыча нефти резко возросла в связи с появлением двигателей внутреннего сгорания.

С 1900 года до середины 1970-х мировая добыча нефти удваивалась примерно каждое десятилетие. Доля нефти в общем потреблении энергоресурсов непрерывно росла: 3 % — в 1900 г., 5 % — перед Первой мировой войной, 17,5 % — накануне Второй мировой войны.

Интересно, что первый раз исчерпание запасов нефти обещали к 1875 г. С тех пор все обещают и обещают, а разведанные запасы нефти все растут и растут. В 1900 г. разведанные запасы нефти составляли 10–15 миллиардов тонн, в 1870-е — уже 100 миллиардов тонн, в данный момент составляют 210 миллиардов тонн, а неразведанные — оцениваются в 52–260 миллиардов тонн.

В конце XIX — начале XX века разрабатывали нефтяную целину, самые удобные и дешевые месторождения. В 1894 г. Рокфеллер стал первым американским миллиардером.

Второй пример — это добыча китов-полосатиков в открытом океане. Этот промысел до Первой мировой войны находился только на подъеме.

Во-вторых, те ресурсы, которые начали разрабатывать более интенсивными методами.

Например, каучук, который стали не собирать в амазонском экваториальном лесу, а выращивать на плантациях.

В целом же мировая промышленность начала испытывать все большие проблемы со все большим количеством видов сырья. Тем более, что число производственно-хозяйственных цепочек при производстве любой продукции было меньше — соответственно, доля стоимости сырья в общей стоимости продукта была выше. Причем для производства машин и механизмов того времени сырья требовалось очень много.

Оскудение ресурсов биосферы

Вырубка лесов на всем Земном шаре сделала несудоходными ряд рек, особенно малых и средних. Несудоходные реки ухудшали инфраструктуру, затрудняя путь к новым месторождениям в Индии и всей Южной Азии, в Западной Африке и Северной Америке. Разведка полезных ископаемых в Амазонии, в Центральной и Средней Азии и Сибири только начиналась, на это нужны были немалые средства и довольно много времени.

Из-за истощения лесов стоимость древесины все время возрастала. С середины XIX века в Индии тигры и леопарды-людоеды стали эпидемическим явлением. В общей сложности хищники убили и съели больше трех тысяч человек. Британские охотники проявляли огромное мужество, истребляя людоедов, об их подвигах написана целая библиотека.^{59} Но причина появления такого количества людоедов — вырубка лесов: хищники лишались привычной кормовой базы.

Британцы строили железные дороги в Африке, в том числе и для вывоза древесины тропических лесов. В 1898 г. строительство дороги Кения — Уганда было парализовано львами-людоедами в районе Цаво (современная Танзания). За два года хищники убили 135 рабочих и местных жителей, пока их не уничтожил англичанин — инженер-железнодорожник.

Сам район Цаво лишился слонов и полностью зарос непроходимым кустарником, который невозможно было использовать для лесозаготовок.

Все большие усилия колонизаторов приводили ко все меньшим результатам.

В России происходит то же самое.

Всего за сорок лет, с начала 1870-го по 1913 годы, на 40 % сократилась площадь лесов Европейской России. Леса рубили даже на водоразделах, независимо от их водоохранного значения. Реки стали стремительно мелеть. Крупные еще сохраняли роль транспортных артерий, но малые не могли принимать глубоко сидящие пароходы. Все малые притоки Волги, Днепра, Камы, Дона или вообще перестали быть судоходными, или стали судоходными только на части протяжения.

Выловы рыбы резко сократились. Еще в 1870-е годы во всех притоках и субпритоках Волги, включая Москву-реку, водилась стерлядь. К 1900 г. ее и другой красной рыбы в притоках Волги не стало. Балтийский осетр сделался редкостью в Неве. И вообще всей качественной рыбы стало намного меньше, ее место начали занимать виды, которые до того считались сорными, включая ерша и ельца. Рыба измельчала. Размеры карася упали с обычных в XVIII веке 30–40 см до современных 10–20 см.

Причина — и обмеление рек, то есть исчезновение ландшафтов, вмещающих рыбу. И засорение этих ландшафтов промышленными отходами, особенно затонувшими бревнами при молевом сплаве — то есть сплаве леса отдельными бревнами (в таком случае 5–10 % сосновых и до 15 % дубовых бревен тонут, вода засоряется корой, щепками и смолой).

Промышленные месторождения оказались выработанными прежними методами разработки. Нужно было или искать и разрабатывать новые (то есть вкладывать деньги и тратить время и силы), или изменять технологии (тоже время, усилия и деньги).

Разработки железа Курской магнитной аномалии стали заметно дороже, потому что пришлось прокладывать более глубокие шахты, возросли расходы на добычу такого же количества продукции.

Одновременно и по тем же причинам дорожал уголь Донбасса, необходимый для выплавки металла.

Иссякало плодородие почв. Установившиеся в Великороссии с XV века земледельческие традиции — трехполье, навозное удобрение и активное использование окружающего деревни леса — было вполне эффективно при численности населения Московии (7–8 миллионов человек) или Российской империи начала XIX века (до 20–25 миллионов). По первой в России переписи населения 1897 г. ее население составляло 128 200 000 человек, из них 93 400 000 — в Европейской России, 9 500 000 — в Царстве Польском, 2 600 000 — в Великом княжестве Финляндском, 9 300 000 — в Кавказском крае, 5 800 000 — в Сибири, 7 700 000 — в Среднеазиатских областях. Из чего следует: на географическом пространстве, кормившем 20–25 миллионов человек в 1830 г., стало жить порядка 90 миллионов. А методы ведения земледельческого хозяйства почти не изменились.

В. В. Докучаев с фактами в руках показывал, что природная среда в России деградирует. Что в реки каждый год смываются миллионы тонн чернозема, и что национального богатства, русского чернозема, у нас к 1900 г. стало на 5–10 % меньше, чем было полустолетием раньше.^{60} Кроме того, при удобрении почвы много навоза попадало в реки и отравляло их.

Система землепользования в России предполагала, что лесов много, они активно используются в хозяйстве. Лес служил для охоты и рубки дров, сбора дикорастущих ягод, грибов и орехов; реки и озера давали рыбу. Всякое усиление эксплуатации предполагало, что люди могут брать эти «даровые» ресурсы. Без них многие нормы эксплуатации крестьянства в эпоху крепостного права были бы просто невозможны.

Верхушка общества прямо провоцировала народ на бесконтрольное хищническое использование природных ресурсов.

Крестьянство сопротивлялось всякой частной собственности на «Божьи угодья» и последовательно считало, что любой сельский житель вправе брать сколько угодно «ничьих» ресурсов. Можно привести множество примеров вторжения крестьян в барские леса и угодья для вырубки леса и охоты. В этом следует видеть не столько «классовую борьбу», сколько:

• жизненную необходимость в использовании этих все сокращающихся ресурсов, становившихся все менее доступными;

• проявление народного крестьянского миропонимания.

В результате к началу XX века в Европейской России исчезли дикие лошади, туры, зубры, соболь. Даже самые обычные звери — лоси, косули, кабаны, медведи — сделались редки. Во многих губерниях крупного зверя практически не стало. Почти исчез благородный олень. Практически исчезли речной бобр и выхухоль, стала крайне редкой куница.

Со временем охота на все большее число видов все в большей степени становилась аристократической привилегией, ненавидимой простым народом. Заповедники для крупной дичи создавались именно для таких охот. Например, зубры в Беловежской Пуще сохранялись для охот царской семьи и ее гостей. Важный момент: стоило пасть Российской империи, как сами же егеря в Беловежской Пуще истребили зубров. Последнего в 1918 г. убил поляк Бартоломей Жпокович (или Шпокович).

Исчезали и многие виды мелких животных и птиц. Крупный заяц-беляк стал редок. Аксаков описывал, по словам еще живых очевидцев, как деревья были усеяны тетеревами, ветки ломались под тяжестью севших на них десятков глухарей. Сам он в 1870-е годы уже не застал этого изобилия.^{61} В те же годы охота на вальдшнепа, других куликов и утку была обычным занятием образованного слоя «ружейных охотников». Нормы добычи описаны в классической литературе. У Льва Толстого удачливый охотник за утро «берет» 57 куликов.^{62}

К началу XX века и от громадных утиных стай, и от куликов, и от боровой дичи мало что осталось. По описаниям Виталия Бианки, добыча глухаря стала редкой удачей, а добыча 5–7 куликов — успехом охотника.

При этом охота и на крупного зверя, и на мелкую и пернатую дичь продолжалась практически бесконтрольно. Вред от этого осознавался слабо.

Важный симптом: многочисленные нападения волков на человека в самом конце XIX — начале XX века. Волки-людоеды практически не известны, но нападения зимних стай на детей возле деревни, на прохожих и проезжих стали довольно частым явлением.

В начале XIX века волк был обычен во всех губерниях Росси, включая территорию современной Украины и Подмосковье. Известно, что идя из Михайловского в Тригорское, А. С. Пушкин брал на случай встречи с волком, палку, и описывал, как «С своей волчихою голодной / Выходит на дорогу волк». Но нападения волков на домашних животных и человека фиксируются намного позже.

С волками в России происходит то же, что с тиграми и леопардами в Индии: они лишаются привычной пищи.

Любая перспектива изменений волнует людей. Любая неопределенность, любая необходимость что-то менять тревожит и напрягает. А тут начинается кризис не много и не мало — мировой цивилизации! Меняются правила игры в масштабах Земного шара. Вполне естественны тревога, напряжение, беспокойство. Не менее закономерны поиски дальнейшего пути.

Не случайно в конце XIX — начале XX века сложились могучие идеологии, которые и пытались воплощать в жизнь люди XX столетия.

>

Глава 8. Эпоха идеологий

Бог умер.

(Ф. Ницше)

Если Бога нет, какой же я генерал?!

(Ф. М. Достоевский)

Идеология вообще

Слово «идеология» происходит от греческих корней «idea» — идея, и «logos» — слово, учение, наука. Учение об идеях.

Идеология — это система взглядов и идей, политических программ и лозунгов. Она похожа на религию: в ней тоже практика выводится из некой теории. Идеальные представления становятся основой практической деятельности.

Но! Идеология выражает интересы различных социальных классов, групп, народов, государств. Она не ведет людей от земного к небесному, но обосновывает и утверждает земное и только земное.

Христианство — не идеология, и империя — не идеология. Однако существовала идеология христианской цивилизации и существовала имперская идеология. Любой европеец хорошо знал, почему он «лучше» азиатов и африканцев. Любой колонизатор знал, что и зачем он делает.

Эту идеологию никто не создавал специально, она сложилась сама. Но идеологии можно и создавать! Придуманное теоретиками в кабинетах ни для кого не обязательно. Но если выдумки отражают представления людей, если массы соглашаются с философами и политиками — идеология перестает быть частным делом и становится фактором политики. Особенно если идеологию берет на вооружение государство.

Идеология обожает опираться на науку и выводить себя из науки. Но наука объективна, беспристрастна. Ее цель — познать мир таким, каков он на самом деле. Идеология же субъективна, она видит мир таким, каким он должен быть по мнению тех или иных лиц. Она стремится выражать интересы разных групп, свести всю картину мира к тому, что важно для этих групп. Идеология неизбежно упрощает действительность, выдавая одну сторону действительности за всю картину мироздания.

Каждая идеология хочет, чтобы ее принимала как можно большая часть населения и ради этого ведет пропаганду: ведь только она дает верное знание о мире! В пропаганду входят не только сиюминутные лозунги, но также оценки прошлого и настоящего, свое представление о будущем. Каждая идеология разделяет мир на «своих» и «чужих», делая его понятным даже дебилу.

Идеологии успешно вербовали себе сторонников. На протяжении XIX века в цивилизованном мире все меньше верили в Бога. Чем цивилизованнее страна — тем меньше процент верующих, тем меньше среди них богатых и образованных. Научные доказательства сложны и требуют специальных знаний. Религия требует самоусовершенствования и сложной духовной работы. А упрощенные идеи идеологий легко воспринимаются малообразованной массой. Идеология не критикует, не заставляет сравнивать себя с идеалом. Она ласкает и утешает: ты и так совершенен. Идеология ставит перед людьми простые, понятные и очень привлекательные цели — пусть совершенно фантастические и нереальные.

Особенно привлекательна идеология для слабаков, трусов, неудачников — она утешает, объясняет их неудачи происками «врагов». «Функция идеологии состоит не в том, чтобы предложить нам способ ускользнуть от действительности, а в том, чтобы представить саму социальную действительность как укрытие от некой травматической, реальной сущности».^{63}

К XIX веку сложились семь основных идеологий: либеральная, консервативная, социалистическая, коммунистическая, анархическая, националистическая, расистская.

Список не закрыт: в любой момент можно создавать новые и новые идеологии. Общее их количество исчисляется сотнями и тысячами. В XX веке появилась идеология фашизма, множество идеологий «цветного» расизма, разного рода «местные» идеологии. Например, идеология «убунту». Этим словом из языков зулусов обозначают то «человечность по отношению к другим», то «веру во вселенские узы общности, связывающие все человечество».^{64} Южноафриканские политики считают убунту необходимым для Великого Африканского Возрождения (трактуемого, кстати, совершенно по-разному).

Убунту — основа идеологии новой (негритянской) Южно-Африканской Республики. В других государствах руководствуются иными идеологиями и тоже кладут их в основу Великого Африканского Возрождения.

Думаю, главное понятно.

Основными идеологиями XIX века стали либеральная, консервативная, националистическая, расистская и революционная.

Либеральная идеология

Слово «либеральный» происходит от латинского liber («свободный»). По-французски — liberalisme. Он возник в XVII-м и XVIII вв. и вступил в пору расцвета в XIX столетии. Основная его идея состоит в том, что человек важнее государства, религии и вообще всего на свете, а потому должен обладать максимумом прав и свобод.

Либерализм категорически отверг идею божественного права монархов на власть, авторитет папы римского и государственной религии.

Для либерализма важны только индивидуальные права на жизнь, личную свободу, собственность, на равенство политических прав и всеобщее равенство перед законом. Выборы должны быть честными, экономика — рыночной, а государство существует лишь затем, чтобы защищать эти фундаментальные права человека и охранять его от насилия.

В экономике либералы выступали за свободную конкуренцию внутри страны и свободу международной торговли.

С их точки зрения, частное предпринимательство, рынок и конкуренция — и есть проявление фундаментальных экономических свобод, а также источник политической свободы. Идеологом экономического либерализма стал шотландец Адам Смит (1723–1790), полагавший, что государству не следует ни в какой форме вмешиваться в экономику: все решит сама собой «невидимая рука рынка».^{65} Весьма либеральные взгляды высказывал еще в 1690 г. Джон Локк.^{66}

До середины XVIII века либералы только пропагандировали свои взгляды, у власти они не стояли.

По Конституции 1787 года США стали первым государством, последовательно организованным на либеральных началах. Демократия? Нет. Отцы американской революции — Томас Пейн, Томас Джефферсон, Джордж Вашингтон, Джон Адамс — вовсе не были демократами.

Для либералов основой общества являлся человек, который обладает собственностью и способен ее защищать. Только собственники формируют гражданское общество. Но демократия — это ведь участие во власти большинства народа, а значит, и неимущих. Диктатура малоимущих была просто опасна для частной собственности и свободы личности. Многие яркие либералы, в том числе и Томас Джефферсон, были противниками демократии. В первой редакции Конституции США избирательное право увязывалось с имущественным цензом.

Французы в 1789–1794 гг. также попытались создать правительство на основе либеральных принципов. Они лишили власти короля, аристократию и католическую церковь. Национальное собрание приняло декларацию о том, что оно имеет право говорить от имени всего французского народа.

Насчет «всего народа» — перестарались ребята. С точки зрения французских либералов, поддерживать надо было не демократов-якобинцев, а Наполеона. Потому что диктатор хоть и не собирался ни в чем отчитываться перед парламентом, но активно проводил в жизнь основные либеральные идеи.

«Свобода!!! Равенство!!!! Братство!!!!!» — завывали французские революционеры. Но либералы прекрасно понимали, что приходится выбирать: или свобода, или равенство. Вместе никак не получится.

Долгое время идеи либерализма и демократии не только различались, но резко противоречили друг другу.

Американцы приняли «Билль о правах». Французская революция шумно провозгласила «Декларацию прав человека и гражданина». Эти документы весь XIX век были своего рода Кораном либералов. Само же слово «либерал» для обозначения сторонника этой идеологии ввели испанские авторы Конституции 1812 г., охраняемой оккупировавшей страну наполеоновской армией и отмененной, едва французов выгнали вон.

К концу XIX века либеральные идеи были уже воплощены на практике. Видно было, что сами сторонники этой идеи понимают ее по-разному. Что часть либералов — просто аферисты. Что попытки реализовать либеральные идеи порой ведут к диктатуре — и диктатура иногда оказывается спасением.

Войны, революции, экономические кризисы, скандалы в парламентах и среди чиновников вели к массовому разочарованию в идеалах либерализма. Уже в ходе Французской революции возник противовес либерализму — консервативная идеология. Идея ее проста: либералы только мутят воду, а как хорошо было раньше! Все было тихо, спокойно, царили благодать и дешевизна, а народ, как известно, был счастлив. В каждой стране консервативная идеология принимала форму возвращения к своей традиционной феодальной жизни. Часто она окутывалась романтической дымкой идеализации Средневековья. Английские романтики даже пытались воссоздать среднее крестьянство, павшее жертвой промышленного переворота. Неудачно, конечно.

Расистская идеология

Энциклопедический словарь определяет расизм как «доктрину, провозглашающую превосходство одной человеческой расы над другой».^{67} К этому определению иногда добавляют, что расизм — это учение о решающем влиянии физических и психических различий рас на историю и культуру общества.

Само слово «расизм» в такой трактовке появилось только в 1932 г., но это не значит, что его раньше не было. Система работорговли, создание системы колониализма требовали идеологического обоснования.

Великий гуманист, невероятно прогрессивный писатель и борец за счастье человечества, Вольтер, писал в своем «Метафизическом трактате» 1734 г.: «Белый превосходит негра так же, как негр — обезьяну, а обезьяна — устрицу». Коротко и ясно, причем заметьте — вполне научно, опираясь на эволюционную теорию.

«Даже среди татар то и дело встретишь что-нибудь выдающееся, но никогда среди негров», — писал в 1770 г. Давид Юм.

Правда, в Европе не было законов, дискриминирующих негров. Не было их и в Латинской Америке. А вот в США. Первоначально-то привезенные из Африки рабы мотыжили плантации вместе с белыми. Но в 1676 г. в колонии Виргиния грянуло восстание. Одним из его лозунгов было утверждение, что не могут белые быть рабами. С этих пор в качестве рабов могли использоваться только негры. Начался двухвековой период «черного рабства».

Считается, что в Гражданской войне Севера и Юга северяне воевали за равенство рас. Ничего подобного! Они воевали, в частности, за отмену рабства, то есть за изменение экономического строя. Что же до идей равенства…

Великие российские либералы и демократы с придыханием произносят имя Авраама Линкольна. Послушать наших «демократических» неучей, вот уж был великий демократ!

Ему и предоставим слово: «Я никогда не выступал и не буду выступать за социальное и политическое равенство двух рас — черной и белой, я никогда не поддерживал точку зрения, чтобы негры получили право голоса, заседали в жюри, или занимали какую-нибудь должность, или женились на белых; добавлю, что между белой и черной расой есть физическая разница; и, как любой человек, я за то, чтобы белая раса занимала главенствующее положение.

Я не могу представить никакого большего бедствия, чем ассимиляция негра в нашу социальную и политическую жизнь на равных с нами условиях… Ассимиляция с низшей расой не является ни возможной, ни желательной».

Высказывание не менее конкретное и ясное, чем у Вольтера и Юма.

Правда, после Гражданской войны Конгресс издал ряд законов в защиту прав негров. Закон 1870 г. объявил преступлением лишение негров избирательных и других гражданских прав. Закон 1877 г. объявил незаконной дискриминацию негров в гостиницах, театрах, на железных дорогах и во всех общественных местах. Надзирать за этим должны были федеральные чиновники — на юге их называли «саквояжниками», потому что приезжали они с пустыми саквояжами, а вот уезжали почему-то с обильным багажом.

В 1877 году южные демократы за спиной северных демократов сговорились с республиканскими вожаками. Они обещали поддержать в президенты кандидата-республиканца, но при условии — войска северян будут уведены с Юга. Федеральные войска и все чиновники, контролировавшие исполнение законов, были выведены. И началось.

Под лозунгом «равно, но раздельно» началась неприкрытая травля негров. Для них вводились особые средства транспорта, особые школы и особые скамейки в парках. В 1896 г. негр-сапожник Плесси в Новом Орлеане решил выяснить на опыте, означает ли Конституция США равенство людей. Купив билет, он сел в вагон, предназначенный для белых. Его арестовали и судили за нарушение закона. Дело дошло до Верховного Суда в Вашингтоне. Тот утвердил расовую дискриминацию. Этим актом расизм был узаконен официально. Система расовой дискриминации и апартеида официально существовала в США с 1898 г. до 1960-х.

Части американской армии, воевавшие во время Первой и Второй мировых войн, были раздельными. Это кажется настолько диким для сколько-нибудь вменяемого европейца, что возникают забавные казусы.

Скажем, в 1960-е годы на экранах всех стран Варшавского договора шел польский фильм «Ставка больше, чем жизнь» — про героического польского офицера, внедренного в вермахт, и ставшего чуть ли не личным приятелем Гитлера. Эдакий предшественник Штирлица. Один из кадров в последней серии — негр, сияющий с брони танка «шерман» среди таких же сияющих белых. Такого не могло быть потому, что не могло быть никогда — части американской армии были раздельными. Негры отдельно, белые отдельно.

Забавные шутки шутит история! Похоже, полякам просто не приходило в голову, что американцы — рьяные борцы с нацизмом, спасители Европы от ужасов национал-социализма и самые большие в мире демократы — могут быть вульгарными расистами. И притом расистами не в душе, в частной жизни, а официальными, согласно закону. Только в 1948 г. президент Гарри Трумэн как главнокомандующий вооруженными силами Америки специальным указом отменил сегрегацию и создал общие бело-черные части.

Американские негры — солдаты американской оккупационной армии — женились на европейских женщинах. Эти негры официально, по закону, не имели права появляться с женами на улицах родных городов.

С 1900-го по 1930 г. больше трех тысяч негров было убито во время нескольких десятков больших и нескольких сотен маленьких погромов. О чудовищном отношении к неграм в США много чего написано. И не только «Хижина дяди Тома», а уже в XX веке. Превращение в негра почтеннейшего белого банковского служащего только потому, что его прадед был негром, впечатляет!^{68}

В голливудском фильме «Маска Фу Манчи», выпущенном на экраны в 1932 г., было столько выпадов против неевропейских народов, что из него вырезали некоторые сцены.

Разумеется, бывает расизм и японский, и негритянский. Теория «негритюда» сенегальца Сегюра — вполне расистского толка.

Но в XIX веке расизм являлся «научным» обоснованием для европейского владычества над миром.

>

Глава 9. Националистическая идеология

Достоин вечного проклятия всякий, кто не испытывает величайшего почтения к своим родителям.

(Типично фашистская фраза, из тестов на определение «авторитарной личности»)

Французская революция выдвинула идею суверенитета нации. Эта последняя раскололась на роялистов, то есть «королистов», сторонников монархии (а вместе с ней — всей политической традиции), и патриотов, то есть сторонников суверенитета нации, республики, разрыва с традициями.

По мнению патриотов, нация имеет право выбирать собственное правительство. Некоторая сложность состояла в том, чтобы определить границы этого самого суверенитета. Стоило провозгласить, что люди имеют право сами выбирать себе правительство, раз они нация — и тут же нациями стали объявлять себя корсиканцы, бургундцы, лангедокцы. Они давно считали себя подданными французского короля, но вовсе не французами.

Франция и без заморских владений была империей. В конце XVIII века из 28 миллионов подданных французской короны почти половина, 12 миллионов, не говорили — или говорили с трудом — по-французски. Наряду с французским языком существовало около трех десятков «диалектов».

Королевское правительство ничего не имело против, а вот революционное поставило задачу достигнуть языкового единства. Не спрашивая, хотят ли достигать этого единства носители «диалектов». При Наполеоне пришлось «принимать меры»: вкладывать немалые средства в образование, чтобы удавить местные диалекты и создать единую нацию — с одним языком, культурой и бытовыми привычками. Не получилось, хотя однообразия постепенно и стало больше.

Но и в наши дни бургундцы, корсиканцы и бретонцы отнюдь не уверены, что они — французы.

17 марта 1861 г. король Пьемонта Виктор-Эммануил был провозглашен королем всей Италии. И тогда его премьер-министр граф Камилло Бенцо ди Кавур (1810–1861), основной архитектор объединения Италии, произнес восхитительную фразу: «Италию мы уже создали. Теперь предстоит создать итальянцев». Сам Кавур скончался через три месяца, в возрасте всего пятидесяти одного года. Однако не в его ранней смерти дело: сицилийцы и жители Сардинии и Калабрии до сих пор не уверены, что они — итальянцы.

В русском переводе книги «Крестный отец» сицилийцы говорят на своем «диалекте».^{69} Но в английском подлиннике они, по мнению Марио Пьюзо, говорят на сицилийском языке.

Более того: за помощь в объединении Италии Сардинское королевство в 1860 г. передало Франции княжество Савойю и графство Ниццу. Их жители частично ассимилировались и стали французами. Даже сохранившие итальянский язык и историческую память, вовсе не считают себя итальянцами.

Национальность жителей княжества Монако, независимость которому была возвращена в том же 1860 г., — еще большая загадка.

Видимо, тайны национального государства постижимы только для революционеров… Потому что в 1848 г. венгры восстали против Австрии — хотели строить национальное государство. Однако они вовсе не поддерживали стремления чехов и других славян создать собственные национальные государства. На территории же будущего «своего» государства венгерские революционеры артиллерийским огнем сносили деревни словаков и россов за нежелание учить венгерский язык и признавать новое венгерское «правительство».

Проблемы с определением нации были и у поляков — мазуры и гурали себя поляками не считали, а украинцы и белоруссы категорически отказывались ополячиваться.

Проблемы были и у чехов со словаками и венграми, у каринцев с карпатороссами. Можно вывести строгую закономерность: всякий раз, как возникает «национальное государство», часть населения объявляет себя представителями другой нации.

Гарибальди долгое время героизировали, называя «создателем Италии». Но дальнейшую историю национальных государств он видел своеобразно. В 1891 г. Кроче — его бывший ученик и друг — издал в Париже «Политическое завещание Гарибальди».

Сей великий революционер считал, что в XX веке Франции будут принадлежать Бельгия, Эльзас, Нормандские острова. Испании — Португалия и Гибралтар. В Пруссию войдут Голландия, Вюртемберг, Баден и Бавария. В Грецию — Македония, Крит и Кипр. В Италию — Мальта и Далмация. Венгрия обретет независимость, Австрийская империя исчезнет. Ирландия освободится от Британии. Но Турецкая империя сохранится, а Российская создаст под своим покровительством Славяно-чехо-балканскую конфедерацию в составе Польши, Чехии, Каринтии, Хорватии, Боснии, Сербии и Болгарии. А Франция, Италия, Испания, Греция, Румыния составят Средиземноморскую Конфедерацию.

Простите… Так чего же хотел Гарибальди? Национальных государств или новых империй?

>

Глава 10. Технократическая идеология

Я не говорю, что это возможно, я только говорю, что это существует.

(Чарлз Рис, ученый XIX века)

В ожидании перемен

В начале XX века люди цивилизованного мира ждали перемен — в лучшую или в худшую сторону, но грандиозных и великолепных.

Герберт Уэллс создал не только страшные утопии, но и великолепные сказки о прекрасном будущем человечества. Правда, он не нарисовал пути в столь великолепное будущее, но… «Люди, как боги», «В дни кометы», «Киппс».^{70} Все это о прекрасном мире, в котором люди живут разумно и красиво — лучше, чем в XIX веке.

Это великое будущее мыслилось как эпоха летательных аппаратов, гигантских зданий, невообразимой для XIX века техники. «Машина времени» — скорее антиутопия, чем утопия. По сюжету, человечеству предстоит выродиться, распавшись на два одинаково непривлекательных вида: беспомощных прекрасных элоев и отвратительных морлоков, живущих под землей — как можно понять, потомков рабочего класса. Морлоки не переносят света, но в темные ночи выходят из подземелий и пожирают элоев, являющих собой своего рода мясной скот. Но и в этой книге Путешественник во времени до мрачной эпохи вырождения видит со своей машины «огромные сооружения чудесной архитектуры, гораздо более величественные, чем здания нашего времени».^{71} А элои частично используют «огромные здания, похожие на дворцы, но нигде не было тех домиков и коттеджей, которые так характерны для современного английского пейзажа».^{72}

Вывод делается грустный — но ведь человека XIX века не сразу ждало превращение в элоя или морлока. Впереди было достижение «полной гармонии жизни», грандиозная архитектура, многие века жизни без войн, диких зверей, болезней, интенсивного труда.

Люди начала XX века уповали на то, что промышленный прогресс будет проистекать так же быстро, как в XIX столетии. Что в будущем потомков ждут громадные города, полные технических чудес. Научная фантастика ведь и начала с того, что описывала разные изобретения и их реализацию.

По мысли фантастов, техническое развитие само по себе должно было решать общественные проблемы. Нехватка жилья? Построим! Нехватка одежды, еды, медикаментов? Произведем, вырастим, создадим. То, что является проблемой сегодня, перестанет быть таковой завтра.

Позиция эта и верна, и неверна одновременно.

Верна — потому что прогресс и вправду многое решает «сам собой». В 1900 г. разрыв в уровне жизни между Британией и Индией был громаден. В 2000 г. он стал даже больше. Но давайте сравним уровень жизни индусов 2000 г. и англичан 1900-го? Разрыв будет в пользу первых!

Неверна — потому что само по себе производство ничего не решает. Промышленный переворот был громадным рывком в области производства, но большинство народа еще больше обнищало. Во время Великой Депрессии в США, в 1930–1933 гг., фермеры произвели столько же продовольствия, как и до Депрессии, в 1924–1928 гг. Но тогда Америка была сыта, а за несколько лет Великой Депрессии то ли пять, то ли семь миллионов американцев умерли с голоду. Как это происходило, очень хорошо описал Джон Стейнбек.^{73} Да и не он один.

Но в начале XX века люди верили, что развитие техники всех спасет и всех выручит. Из той же категории — и стремление осваивать госмос.

Идея выхода в космос

Истории и сказки о полетах на Луну можно найти у писателей XVII века. В 1638 г. вышел роман англичанина Фрэнсиса Годвина «Человек на Луне». После смерти француза Сирано де Бержерака публикуется его дилогия «Иной мир» («Государства и империи Солнца» и «Государства и империи Луны»).^{74} Рассказами о путешествии на Луну развлекался и барон Мюнхгаузен в XVIII столетии.

Но только в конце XIX века мог быть поставлен вопрос о реальном полете в Космос. Эдгар Аллан По, Жюль Верн и Герберт Уэллс оправляли своих героев на Луну всерьез. Не играли, как Сирано и Фрэнсис Годвин, а проектировали полеты. В 1902 г. во Франции вышел даже четырнадцатиминутный немой фильм Жоржа Мельеса «Путешествие на Луну». Американцы украли его и демонстрировали как «Путешествие на Марс».

Многое в этих романах вызывает улыбку — и стрельба космическим кораблем из пушки у Жюля Верна,^{75} и гениальный мистер Кейвор, который изобрел для межпланетных перелетов особый неподвластный закону всемирного тяготения материал, «кейворит»,^{76} и государство жителей Луны, подобных насекомым «селенитов».

А Николай Иванович Кибальчич создал первый проект ракетного летательного аппарата с качающейся камерой сгорания для управления вектором тяги. Такой аппарат, по мнению некоторых, действительно мог бы совершать космические перелеты.

Кибальчич… 17 марта 1881 г. он был арестован по делу первомартовцев — убийство Александра II и двенадцатитилетнего мальчика, тяжелое ранение двух казаков. Это он изготовил бомбы, которые бросали Гриневицкий и Рысаков. Кибальчич повешен вместе с А. И. Желябовым, С. Л. Перовской и другими. Он вполне этого заслуживал.

За несколько дней до казни Кибальчич изложил свой проект космического аппарата и просил следственную комиссию предать рукопись в Академию наук. Проект не передали. Текст и рисунки Кибальчича впервые опубликовали только в 1918 г. в журнале «Былое», № 4–5.^{77}

Именем Кибальчича назван кратер на Луне, улицы в Киеве и Москве. Этого он тоже заслуживает.

Во втором десятилетии XX века идею космического полета разрабатывают во всех крупных странах Европы. Трудятся Циолковский, Робер Эсно-Пельтри, Роберт Годдард, Вальтер Гоман, Герман Оберт.

Это вовсе не чистые теоретики и не фантасты. Оберт в нацистской Германии очень хотел создать ракетное оружии. И Оберт, и фон Браун использовали работы не только Циолковского, но и мало кому известного Юрия Кондратюка. Жил Кондратюк в Предуралье, писал маленькие статьи в специальных журналах… А когда советская военная разведка исследовала немецкий ракетный центре в Пенемюнде, в кабинете Вернера фон Брауна обнаружили, среди всего прочего, «Историческую справку», в том числе, и о роли идей К. Циолковского и Ю. Кондратюка для немецких ракетных проектов. Там же была обнаружена и половина тетради Ю. Кондратюка с формулами и расчетами по военной технике. Грубо говоря, германская разведка эту тетрадь в России сперла.

Вернер фон Браун, отец ФАУ-1 и ФАУ-2, а потом и космической программы США, личный друг президента Кеннеди, автор осуществленной идеи высадки на Луну и не осуществленной (пока) идеи обитаемой космической станции на Луне. Он родился в 1912 г. Не то поколение, которое делало первые, еще самые робкие шаги. Скорее второе, порожденное смелостью Циолковского и Оберта. Человек, наяву ставший героем космических приключений, оживший мистер Кейвор или инженер Лось Алексея Толстого, соединивший романтические ожидания начала XX века с реализацией космических программ.

Тогда, перед Первой мировой, многим казалось: и космические перелеты, и космические станции, и заселение других планет — совсем близко.

Наука того времени плохо представляла себе планеты Солнечной системы. Мнения о существовании и гипотетических формах жизни если не на Луне, то на Марсе и Венере высказывались не фантастами, но учеными. Тимирязев сравнивал красноватый цвет Марса с красноватым же оттенком растительности высокогорий — и делал из этого весьма далеко идущие выводы. Уже в 1940-е академик В. А. Обручев красочно описывал возможных венерианских животных.

А в 1910–1920-е вполне можно было предполагать разумную жизнь на Марсе и Венере, другие человечества, живущие уже почти в пределах досягаемости землян. Еще немного — и встретимся! Каждый, конечно, представлял себе встречу по-своему.

Алексей Толстой изобразил и космическую любовь, и мятущегося изобретателя-интеллигента, и красноармейца, бегающего по Марсу — как тут насчет межпланетной революции?^{78}

Циолковский хотел, чтобы человек заселил само космическое пространство. Его лозунгом стало знаменитое: «Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели».

С одной стороны, человек неизбежно должен выйти в мировое пространство. С другой, мы не можем там жить, оставаясь такими, как есть. Значит, надо измениться. Носитель разума — совсем не обязательно белковое существо, дышащее воздухом, не способное переносить сверхнизких космических температур. Ну так пусть в космосе поселится не человек, а происходящий от него «некий плазмоид»!

К. Э. Циолковский писал фантастические повести, и для тех времен — очень даже неплохие. Первая из них, «На Луне», вышла в свет в 1887 году. Правда, и она, и другие невероятно перегружены техническими деталями — намного больше, чем романы Жюля Верна — и поэтому читаются с большим трудом. Но описание и техники, и вида Земли и космических объектов из космоса сделаны мастерски.

Еще ярче колорит в сборнике очерков «Грезы о земле и небе» (1894).

А труд «Исследование мировых пространств реактивными приборами» — это вообще первая в истории научная работа, посвященная теории реактивного движения! Ни в одной государственной библиотеке мира за рубежом нет в наличии всех трех частей этого труда. Причем интерес к брошюре огромный, приоритет Циолковского очевиден, но найти эту работу крайне трудно. Величайшая редкость!

Впервые она была опубликована в «Научном обозрении» (1903, № 5). Правда, только первая часть — в том же году журнал был закрыт. Но первые зарубежные работы такого плана напечатаны во Франции только в 1913 году!

В 1911–1912 гг. вторая часть «Исследования мировых пространств реактивными приборами» печаталась в ряде номеров «Вестника воздухоплавания». Если в первой части Циолковский говорил об ориентации в межпланетном пространстве с помощью солнечных лучей, то во втором — исследовал сопротивление атмосферы, рассчитывал самый выгодный угол подъема ракеты, предлагал использование в качестве топлива ядерной энергии. (Впрочем, «атомные бомбы» упоминаются и «Освобожденном мире» Уэллса; кстати, именно ему принадлежит и само это словосочетание).

В 1914 году Циолковский издал отдельной брошюрой «Дополнение» к «Исследованию мировых пространств реактивными приборами» 1903 и 1911–1912 гг. Печатать никто не хотел, шестнадцатистраничная брошюра была издана за собственный счет. Тут ученый отказывается от идеи использовать радиоактивный распад — «хотелось стоять, по возможности, на практической почве».^{79}

Кибальчич и Циолковский велики тем, что стали относится к межпланетным перелетам, как к близкой реальности. Но ведь именно фантастика готовила общественное сознание.

Повести и романы, в которых подробно расписывались приключения в космосе и на других планетах, животные, растения и разумные существа иных миров формировали приподнято-романтическую атмосферу подготовки к освоению космоса. Такая же атмосфера царила при дворе Генриха Мореплавателя в XV веке, в портовых городах и конторах Вест-Индских компаний XVI–XVII веков.

Космическая перспектива снимала проблему «тесноты» уже поделенного Земного шара. Если бы она начала осуществляться — Первая мировая война? скорее всего, не началась бы. Незачем было бы. И если бы развитие техники давало в несколько раз больше, напряжение в обществе тоже ослабло бы, а то и исчезло.

Но промышленное развитие начало терять темпы, а выход в космос стал реален намного позже того, как страшные события мировых войн уже начались и закончились.

Биологическая инженерия

В начале XX века верили, что и самого человека можно «поправить». Научная хирургия, анестезия, антисептика обеспечивали техническую возможность делать самые смелые операции. Хоть «собирать» многоголовых многоруких «людей». А о том, что пересаженные органы не приживаются, долгое время не знали. Казалось, остановка только за искусством хирурга.

Вивисекцией^{80} занимались многие ученые. Типичный пример — опыты Павлова над собаками. Именно препарирование живого тела помогло понять, как функционирует организм, а потом создать учение о высшей нервной деятельности.

Операции на живых существах вызывали протесты. Во Франции общество противников вивисекции возглавил Виктор Гюго, писавший: «Вивисекция — преступление; человеческая раса должна отречься от этого варварства». Первый в мире закон в защиту экспериментальных животных был принят в 1878 г. в Великобритании.

Как ни возмущалась общественность, идея о сказочных возможностях хирургии и вивисекции в области создания новых организмов была популярна в фантастической литературе конца XIX — первой трети XX вв.

Герберт Уэллс создавал свой «Остров доктора Моро» в 1896 году. Он описывал, как гениальный хирург творит человекоподобных существ из самых различных животных.^{81}

В романах А. Р. Беляева появляется то человек с акульими жабрами, свободно живущий в океане («Человек-амфибия», 1927), то автономно живущая голова («Голова профессора Доуэля», 1925), то мозг некого немецкого ученого Ринга, который жил в лаборатории своего друга, профессора Вагнера. Мозг «заскучал» без тела, но был уже слишком велик для человеческого черепа. И ученый пересадил его в череп слона («Хойти-Тойти», 1930).^{82}

На первый взгляд, повесть М. А. Булгакова «Собачье сердце» (1925) — о другом. Но только на первый взгляд. Вера в продление жизни и омоложение человека путем науки реяла над Европой. Вытяжки из половых желез обезьяны? А из чего делали «омолодительные» лекарства в рассказе Конан-Дойла? У писателя из-за этих неприличных лекарств пожилой профессор начал вести себя по ночам как обезьяна.^{83}

Но ведь в 1880-е годы и вправду делались попытки омоложения, причем именно при помощи вытяжек из половых желез обезьян!

И почему только омоложения?

Николай Федорович Федоров считал, что оживление уже умерших людей — дело времени. Более того — у всего человечества нет более важного дела, чем научиться воскрешать покойников. Ведь их число намного больше числа живущих сегодня! Необходимо стать бессмертными и оживить всех живших когда-либо.^{84}

Некрофильские идеи Федорова вызывали не страх и отвращение, а чуть ли не всеобщий восторг. Достоевский мысли Федорова «прочел как бы за свои». Л. Н. Толстой говорил: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком». Философ Соловьев называл Федорова «дорогим учителем и утешителем». К. Э. Циолковский назвал его «изумительным философом».

Исходно Мавзолей предназначался вовсе не для того, чтобы сохранить для потомков облик Ленина. Цель заключалась в том чтобы сохранить его тело до тех пор, когда можно станет оживлять покойников.

Но разве людей можно только омолаживать или оживлять? Можно еще и «улучшать» человека, в разных направлениях. Мечников, например, полагал, будто часть кишечника вполне можно и удалить. Удаляем же мы аппендикс? А такой длинный кишечник вовсе не нужен, поскольку мы едим приготовленные на огне калорийные продукты. В «лишнем» же кишечнике только разводятся вредоносные микробы.

Герберт Уэллс очень вдохновенно описывал «препарированного» джентльмена, у которого извлечено почти все содержимое брюшины, увеличены и усилены легкие и сердце, из мозга тоже что-то удалено, чтобы «пресечь вредоносные токи и освободить место для развития других участков мозга».^{85}

Ведь человек продуктивен всего несколько часов в сутки — «остальное время тратится на еду, переваривание пищи. Сон, на отдых самых разных видов или просто уходит из рук. Вполне возможно, что вскоре наука возьмет на себя задачу продлевать часы творческой активности, чтобы не распыляться на множество второстепенных занятий».^{86} И правда, зачем есть и переваривать пищу? Не лучше ли вводить питательные вещества инъекциями? Марсиане Уэллса именно так и поступают, вводя человеческую кровь себе в вены. Почему нам нельзя?

Это была очень популярная идея — преобразование людей.

Социальная инженерия

Если можно «научно улучшать» человеческий организм, почему нельзя «улучшать» общество? В том числе, хирургическим путем? Ведь оно, как и человеческое тело, возникало совершенно неразумно, в ходе эволюции. Наука может здесь много чего исправить.

Если природу мы «улучшаем», истребляя «вредных» животных и разводя «полезных», почему нельзя уничтожить «вредные» классы, народы или человеческие типы? А в искусственной среде — например в специальных детских домах — разводить «полезных» людей?

Конечно, многие не позволят себя «улучшать». Тем более, всякое общество будет бешено сопротивляться любому «научному улучшению». Значит, задача прогрессивных людей (как и либералов несколькими десятками лет раньше) — придти к власти. Как? Можно и парламентским путем, а можно и революционным. Ведь революционная идеология — еще одна из ведущих идеологий XIX века.

>

Глава 11. Революционная идеология

Мы все взорвем, мы все разрушим,

Мы все с лица земли сотрем!

Мы солнце старое потушим,

Мы солнце новое зажжем!

(Марш разрушителей, он же Интернационал)

Хроника событий

Все XIX столетие прошло в Европе под знаком Французской революции 1789–1793 гг. Сам этот век — эпоха сплошных революций. Судите сами:

1808–1814 гг. — революция в Испании.

1820–1823 гг. — опять Испания.

1810–1826 гг. — серия революций и национально-освободительных войн по всей Латинской Америке. После этих событий на месте Испанской империи и возникли (и немедленно принялись воевать друг с другом) современные государства.

Тропические острова оставались сонным царством до конца XIX в., но с 1895 г. началось революционное движение на Кубе, с 1896-го — на Филиппинах.

1820–1821 гг. — революция в Италии, в Королевстве обеих Сицилий.

1821 г. — опять в Италии, в Пьемонте.

В 1831 г. — в Центральной Италии.

1830 г. — революционный взрыв во Франции.

1834–1843 гг. — опять революция в Испании.

1843 — революция и гражданская война в Исландии.

В 1848–1849 гг. прокатилось по всей Европе. В июле 1848 г. — во Франции, где за три дня боев в самом Париже успели наделать много чего, а трупы считали на десятки тысяч.

В 1848–1849 гг. восстания, аграрные беспорядки, митинги, революции прокатились по всей Германии. Началось на западе и юго-западе, а к концу 1848 г. докатилось до Берлина.

В 1848–1849 гг. революции прошли почти во всех областях империи Габсбургов — в самой Австрии, в Венгрии, в Милане, Галиции, Воеводине, Хорватии.

В тех же 1848–1849 гг. революции разразились во всех государствах Италии.

В 1848 г. в Ирландии началось национально-освободительное восстание, свирепо подавленное британскими войсками. С этого времени и до обретения в 1919 г. независимости в Ирландии фактически не прекращалось состояние гражданской войны.

1856–1858 гг. — четвертая революция и гражданская война в Испании.

1858–1860 гг. — новая революция в Италии, охватившая всю страну, от Сицилии до Альп. После походов Джузеппе Гарибальди страна оказалась, наконец, освобождена от Австрийского господства и объединена. И тут же на юге Италии вспыхнула крестьянская война 1860–1861 гг., подавленная с поистине устрашающей жестокостью.

1871 г. — новая революция во Франции, трехмесячная Парижская коммуна.

К концу XIX в. вроде попритихло, но в начале XX столетия снова — рост стачечного движения, разгон войсками и полицией демонстраций и митингов, активизация национально-освободительного движения в Ирландии, в Австро-Венгрии, на Балканах, в Испании.

В Британии было как будто спокойнее, чем в других местах… Действительно — за весь XIX в. ни одной революции! Но и в здесь в 1819 г. войска подавили митинг в пользу избирательной реформы. В 1830-м толпа громила дома противников реформы, полиция не справлялась с поддержанием порядка, против демонстрантов не раз бросали войска. 1839 г. — восстания чартистов в ряде городов.

С 1871 г. по начало XX в. было сравнительно спокойно. Только в далекой Японии прошла Революция Мейдзи 1866–1871 гг., да в Латинской Америке все время стреляли. Перманентная революция, национальный вид спорта такой.

А потом грянуло: в России в 1905–1907 гг., в Турции — в 1907-м, в Иране — в 1908-м, в Китае — в 1911 м. Полное впечатление, будто в Европе с революциями почти покончили. А в начале XX в. пошла новая волна революций на периферии Европы и в странах неевропейских. Причем революции были трех разных типов.

Что такое революция?

Революция — это насильственное решение вопроса о власти, свержение старой и установление новой. Вот только цели рвущихся к власти могут быть самыми разными.

Марксисты уверяли, что при революции старый общественный строй — всегда реакционный. В государстве же созрел новый, который власть не желает признавать и учитывать. Чтобы двигаться дальше, нужно изменить законы — правила игры, по которым государство живет. Если власть отказывается это сделать сама, созревает революционная ситуация. Подобру правящий класс отдавать власть не хочет, и потому надо захватить ее силой. В таком государстве возник новый общественный класс, который уже имеет влияние, и распоряжается собственностью. Но власть его не признает, и этот слой не может придти к власти законным путем, чтобы изменить общественный строй, заменить реакционные правила игры прогрессивными.

Скажем сразу — не марксисты это все придумали. Таково было мнение всей или почти всей европейской интеллигенции. Новое — хорошо, старое — плохо. Революция — нечто увлекательное, романтичное и полезное.

Столкнувшись со мрачными и грязными реалиями, большая часть русской интеллигенции уже в мае 1917 г. искренне пришла к выводу: революция идет какая-то ненастоящая. «Правильная революция» — это весело, романтично и способствует невероятному прогрессу. А тут все «почему-то» оборачивалось пьяной расхристанной матросней, лужами крови и трупами на улицах, самогоном и чудовищной грубостью. Без видимого результата.

Но эти «разочарования» еще независимы от целей революции. Смена реакционного строя прогрессивным всегда сопровождается развалом городского хозяйства, а соответственно — кострами на улицах, падением порядка, пьяной расхристанной сволочью с винтовками в давно не мытых лапах, развалом экономики, голодом и холодом.

Но самое главное — даже ценой одичания и жестокости, насилия и смертей далеко не всегда удается сделать хоть что-то «прогрессивное».

По крайней мере в двух случаях революция исходно делается вовсе не для смены «реакционного» строя «прогрессивным».

Иногда революция ведется совершенно не для того, чтобы сменить экономический и общественный строй. Ее цель — привести к власти представителей другой нации. Национальная революция. Венгерская революция 1848 года вовсе не собирались заменять феодализм капитализмом, а лишь хотели создать свое независимое государство, в котором «титульными» были бы венгерский язык и культура. Венгры почти добились своего, отделились от Австрийской империи — и тут же начали воевать со словаками и поляками, чтобы не дать им совершить собственные национальные революции и отделиться от Венгрии.

Итальянские «карбонарии» тоже стремились создать единое Итальянское государство. Сицилийцев и корсиканцев из этого государства они не отпускали, а политический строй в стране остался самый что ни на есть «реакционный».

Уже в XX в. Ирландия отделилась от Британской империи. И — осталась диковатым «реакционным» государством, где пережитки феодализма были намного сильнее, чем в Англии.

Второй случай — когда революционеры захватывают власть вовсе не затем, чтобы творить шаги прогресса. И даже вообще не из каких-то экономических или рационально-политических соображений. А лишь для того, чтобы воплотить в жизнь утопию.

Много утопического было уже в Английской революции 1649 г. Проходила она под религиозными лозунгами, и встречались среди них весьма причудливые. Например, адамиты. Адам ведь, «как известно», ходил голый, никакой собственности не имел и не работал, а Господь Бог его питал. Поэтому адамиты самым натуральным образом носились по Англии голыми, не имели домов, собственности и работы. Было их не так уж мало — около тысячи (при населении всей Англии в эту эпоху не более пяти миллионов человек). Все адамиты не пережили зимы 1649–1650 гг. Эти утописты были опасны в основном для самих себя. Хотя… по рассказам современников, у многих адамитов были дети. Их они тоже водили с собой голыми и голодными. Все дети адамитов умерли вместе с родителями.

Во Французской революции 1789–1794 гг. утописты быстро оттеснили прагматиков и начали строить свою утопию: райскую жизнь без денег и торговли, аристократии и христианства, создав новый календарь и попытавшись начать историю с чистого листа.

Например, были такие «бешеные». Тоже немало, несколько тысяч активных фанатиков. Они пользовались довольно большой популярностью, некоторые восстания 1793 г. организованы именно ими. Программы «бешеных» различны, но если не вникать в детали, очень просты: деньги отменить, а всю собственность — поровну. Работал ты или нет — неважно, главное — поровну. Землю тоже, по едокам или по числу рабочих рук. Некоторые из «бешеных» и жен предлагали делить. А то ведь несправедливость получается: у кого-то баба есть, а у кого-то нет… Собственность на женщин — отменить!

На примере и этого, и множества других подобных случаев хорошо видно, как захватившие власть революционеры навязывают свою утопию всему остальному населению страны.

Итак, революции могут быть по крайней мере трех типов:

• социальными,

• национальными и

• утопическими.

В начале XX в. между этими типами революций почти не делали различий. Отношение к любой было приподнято-романтическим. Примерно как к паровозу или поискам истоков Нила.

Идеологи старые и новые

В начале XX в. либеральная утопия идет на спад. Консервативная — еще больше. Расистская еще держится, но активность ей придает только причудливое соединение с идеями социализма и коммунизма. Технократическая идеология на подъеме, но тоже все чаще объединяется с социалистами и революционерами всех мастей.

Революционная идеология тоже живехонька, и тоже все сближается с самыми модными, самыми «передовыми» революционными идеологиями: социалистической, коммунистической, анархической.

Идеологии XIX в. с разных сторон и по-разному, но помогали строить здание цивилизации.

Эти три идеологии XX в. цивилизацию отрицали. Они считали необходимым цивилизацию уничтожить, а на ее месте создать нечто совершенно новое, не имеющее корней в прошлом. События развивались так, что они действительно чуть не добились своего. Во имя чего? Это придется рассмотреть как можно подробнее.

>

Часть II

Мир на развилке

С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.

— Представление окончилось.

Публика встала.

— Пора надевать шубы и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось.

(Василий РОЗАНОВ)

>

Глава 1. Утопия светлого будущего

Российская империя не была в мировой истории исключением: у всех более или менее цивилизованных народов водились милостивые государи, подготовлявшие революцию.

(Сергей Рафальский)

Загадочный социализм

Социализм — очень неопределенное понятие. Первым употребил это слово французский журналист Пьер Леру (1797–1871) в 1834 г., в статье «Об индивидуализме и социализме». Индивидуализм — это плохо, социализм — хорошо. Социализм — это гармония. При социализме принципы свободы и равенства не должны мешать друг другу. Чтобы осуществить это, нужно братство. Как автор предлагает достигать мировой гармонии, не очень понятно…

Но социалисты, конечно же, поняли. Последватели английского утописта Роберта Оуэна стали употреблять слово с 1835 г. В 1836 г. французский публицист Луи Рейбо уже поставил слово «социализм» в заголовке серии статей, а потом книги, где впервые изложил учения разных социалистов. С тех пор ясности не прибавилось: под этим словом подразумеваются иногда прямо противоположные явления.

Чаще всего говорят, что социализм — это некий общественный строй, и что при социализме:

• отсутствуют эксплуатация человека человеком и социальное угнетение,

• утверждаются социальное равенство и справедливость и

• отсутствует частная собственность на средства производства.

Последний пункт — и есть способ уничтожить эксплуатацию и утвердить равенство и справедливость. Такое «социалистическое» общество приходится строить на месте разрушенного капитализма.

Иногда социализмом называют строй, при котором собственность остается в частных руках, но налоги очень высоки, и потому значительная часть доходов частных лиц перераспределяется государством. Оно же, естественно, заботится о пенсионерах, учащихся, многодетных и так далее. В этом смысле говорят, например, о «шведской модели социализма». Ее сторонники порой заявляют, что это и есть «истинный социализм». Не буду спорить. Скажу только, что любая модель социализма всегда имеет и друзей, и врагов, и всегда объявляется одними — истинной, и другими — неистинной.

«Реальный социализм» в СССР изначально являлся предметом ожесточеннейших споров. Для Брежнева и членов его правительства это был социализм, построенный в полном соответствии с догматами Карла Маркса. Очень хороший социализм.

Противники марксизма не возражали против того, что социализм в СССР построен по Марксу. Потому он и так плох, этот брежневский социализм, что сам марксизм совершенно отвратителен.

Марксисты же Европы оценивали социализм в СССР в зависимости от того, как они относились к России и к русским, к сталинизму, репрессиям, исторической России и еще много к чему.

Это правильный социализм, говорили одни: он почти полностью соответствует классическому учению марксизма-ленинизма! К тому же он отвечает насущным интересам нации и государства. Должен же он сохранять и развивать исторические российские традиции?!

«Нет! Политический строй СССР не имел ничего общего с марксистским пониманием социализма! — кричали другие. — При нем не было ни самоуправления трудящихся, ни отмирания государства, ни общественной собственности на средства производства».

Третьи заявляли, что социализм в СССР был хорошим общественным строем, за некоторыми мелкими исключениями. Например, за исключением «чрезмерных» репрессий. Если бы коммунисты в СССР убили на миллион или на два меньше людей — стало бы и вовсе хорошо.

Четвертые полагали, что если даже социализм в СССР и хорош, то это особый социализм, он к Марксу отношения не имеет. Это «чисто русское» явление. Не дай Маркс воспроизвести его в Европе.

А может, в СССР социализма вообще не было? Социализм — это в Швеции, а в СССР была эта… как ее… А! Командно-административная система! Авторитаризм же — извращение социализма, только русские на него и способны.

Объясняя, чем нехорош «русский социализм», европейские марксисты называли его «первоначальным», «деформированным», «мутантным», «феодальным», «гибридным» и другими обидными словами. Все они спорили до сипоты, какие именно стороны этого «реального социализма» сочетались с предначертаниями Маркса.

Я привел пример ожесточенных споров о явлении хорошо известном, всемирно-значимом, жизненно важном для спорящих. В целом же определений социализма насчитывается больше сотни.

Скажу откровенно: для меня нет ни малейшей разницы ни между этими определениями социализма, ни между его «моделями», я не усматриваю ни малейшей разницы и в том, насколько эти «модели» близки к представлениям Карла Маркса или далеки от его писаний.

Любители пусть выясняют, в чем тонкое различие между «феодальным» социализмом и «гибридным», и какие великие идеи, обязательные для всего человечества, начертаны на той иной странице какого-то из творений Маркса. Я не буду вникать в этот бред глубже, чем необходимо для понимания сути дела.

Для дела же важно начать с того, что социализм понимается очень по-разному и что социалисты бешено враждуют друг с другом, выясняя, кто из них отстаивает «правильную» утопию.

Второе, что необходимо понять: все разнообразие «социализмов» в конце концов укладывается в три принципиально разных направления: реформизм, анархизм и утопический социализм.

Реформизм предполагает, что если общество несправедливо и плохо заботится о своих гражданах, надо изменить существующие законы.

Анархизм полагает, что государство вообще не нужно. Вместо государства нужно завести самоуправляющиеся общины.

Третью форму социализма Шафаревич назвал красиво: «хилиастический социализм». От греческого «хилиазм» — «спасение». Социализм, претендующий спасти человечество.^{87} Однако назвать его можно намного проще и точнее: утопический. Потому что «спасает» социализм только одним способом: уводя в утопию.

Все три типа социализма сильно различаются в разных странах Европы. Порой они даже вступают между собой в конфликты.

Вот французские социалисты пишут в интернете, что «так называемый научный социализм Маркса, с его догматическими централистскими идеями, раздавил гуманистическую, реформистскую и республиканскую французскую традицию».^{88}

Так же точно противостоят друг другу британский тред-юнионизм и германский государственный социализм.

Анархизм во Франции — учение революционное и смертельно опасное. В Германии в XX в. он стал скорее эпатажным. А в Британии это страшненькое учение было вполне приличным, даже забавным. И перестало быть опасным для общества.

В советское время историю социалистов-утопистов подробно изучали в школах и ВУЗ’ах в рамках курсов «Истории КПСС» и особенно «Научного коммунизма». При этом учения социалистов препарировали так, что они и сами себя не узнали бы. Да и зачем было советскому студенту знать, что социалисты и анархисты отрицали семью и хотели «свободной любви» всех со всеми? Аморально как-то, неприлично, бросает тень на отцов-основателей. Или что они придавали огромное значение борьбе за единое мировое государство, патриотизм считали нелепым пережитком, а службу в армии — преступлением? СССР был страной, где речи о «здоровой семье» велись с трибун ЦК, а служба в Советской армии рассматривалась, как «священная обязанность». Так что и эти, и многие другие детали эдак стыдливо опускали.

Сегодня об учениях социалистов XIX в. не знает почти никто и почти ничего, потому что они никому не нужны.

Социалисты до социализма

Коммунисты ухитрялись найти ростки социализма в сочинениях Платона, Френсиса Бэкона, многих писателей средневековья, в различных религиозных сектах. Независимо от Платона, социалисты считают своими предшественниками ранних социалистов-утопистов XV–XVII веков — Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы.

Томас Мор (1478–1535) сделал блестящую карьеру, став лордом-канцлером, вторым человеком после короля. Убежденный католик, он пошел против короля Генриха VIII лишь тогда, когда тот захотел сделаться главой церкви в Британии. На этом его карьера окончилась, он был отстранен от власти, обвинен в измене и казнен. Социалистические же идеи Томаса Мора воплотились в «Золотой книжечке, столь же полезной, сколь и забавной, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».^{89}

«Утопия» в переводе с греческого — «нигде нет»; «остров Нигдения».

На этом удивительном острове отменены частная собственность и деньги, уничтожена всякая эксплуатация.

Коллективный труд обязателен для всех, но трудятся семьями всего по 6 часов в день. Чтобы не способствовать развитию собственнических инстинктов, семьи регулярно обмениваются домами. Из золота делают исключительно унитазы — чтобы все проникались презрением к этому гадкому металлу. Продукты распределяются по потребностям, без каких-либо ограничений.

Автор много раз подчеркивает, что большинство граждан никто ни к чему не принуждает и в Утопии царит полнейшая гармония. Живут же утопийцы в 54 городах (столько насчитывалось в Англии начала XVI века), по 6000 семейств в каждом. Во главе каждых 30 семейств стоит выбранный ими филарх, или сифогрант. Главная задача сифогрантов — следить, чтобы никто не сидел праздно. Если после работы хочешь гулять — спроси разрешения у жены/мужа и отца. Поехал в гости в другой город — спроси разрешения у отца, сифогранта и князя, с указанием времени, когда вернешься. Уехал больше, чем на день — работай и там. За нарушение этих правил утопийцев обращают в рабство.

Во главе каждый 10 семей филархов стоит протофиларх. Избирают его на год, но если нет веских причин — не меняют. Короля избирают пожизненно. Сенат состоит из короля, протофилархов и части филархов. Принятие любых решений в обход Сената — государственное преступление, за это обращают в рабство.

По 500 человек в каждом городе могут и не работать, они изучают разные науки. В это сословие ученых входят те, за кого тайно проголосовали сифогранты. А если не проголосовали? То и не имеешь права не работать! За нарушение — рабство.

В Утопии царит религиозная терпимость. Но тот, кто не верит в бессмертие души и в то, что воздаянием за зло является ад, а за добродетель — рай, обращается в рабство.

Браки прочные, причем не жениться и не выходить замуж нельзя. За прелюбодеяние виновные обращаются в рабство.

В сущности, на Утопии создано корпоративное общество, каждый член которого всю жизнь контролируется семьей, производственной корпорацией и государством. Его члены свободны намного в меньшей степени, чем в Британии конца XV — начала XVI веков. Такой уровень зависимости человека от общества и государства существовал разве что в Древнем Шумере. Да еще сплошные рабы…

Самое интересное в этой сказке про остров Утопия — до сих пор считается, что в ней описано очень свободное общество.

Вторая культовая личность социалистов — Томмазо Кампанелла (1568–1639), автор книги «Город Солнца».^{90}

Кампанелла родился в итальянской провинции Калабрия, в местечке Стило, и смолоду вступил в доминиканский орден. Это был странный католик: верил в колдовство, в мистические откровения иудаизма и пользу гаданий. Вскоре он бежал во Францию, где много и подробно рассказывал французской разведке, о самых разных сторонах жизни Испании, которой принадлежал тогда Неаполь. В 1598 году Кампанелла вместе с несколькими другими неосторожно монахами вернулся на родину. Его схватили и отдали под суд как колдуна, шпиона и заговорщика-республиканца. Под пытками он признал вину, и был приговорен к пожизненному заключению. Однако, проведя в тюрьме двадцать семь лет, в 1626 г. все-таки вышел на свободу по личному распоряжению папы Урбана VIII. Последние тринадцать лет жизни Кампанелла провел во Франции, где получал пенсию от кардинала Ришелье. Маловероятно, что французы платили ему за философские сочинения — наверное, очень уж много интересного он рассказал первый раз.

Что же до Города Солнца, то он лишь в одном совершенно не похож на остров Утопию: жены в нем общие. И вообще устройство браков — дело не частное, а государственное. А то вот собак и лошадей мы разводим, стараясь вывести породы получше, а как же с людьми?! В Городе Солнца специальные жрецы ведут строгий подбор брачующихся, чтобы получить как можно лучшее потомство. А бесплодных женщин делают «общими женами», проститутками.

Неприличные фантазии доминиканского монаха Кампанеллы невольно напоминают стишок из Альфонса Додэ:

Веселый монашек Парижу знаком,
Потатэн-потатон, тарабен-тарабом!
Тру-ту-ту-ту, в монастырском саду
Пляшет с монашками он!

Управляется Город Солнца верховным первосвященником, которого называют Метафизиком. Население само выбирает его из числа мудрейших и ученейших граждан. Правит Метафизик с тремя помощниками, которых назначает сам.

Под управлением этих четырех абсолютных диктаторов население Города Солнца ведет «философскую жизнь в коммунизме». Все общее? Значит, уничтожаются и все пороки! У людей исчезает всякое самолюбие и развивается любовь к общине.

Начальники распределяют работы согласно способностям каждого, а продукцию — согласно его же потребностям, причем они очень справедливы и никогда не лишают необходимого. Рабочий день здесь — всего-навсего четырехчасовой, однако непослушание исключено абсолютно. Религия жителей Города Солнца обходится без общепринятых обрядов. В ней нет даже упоминания о Христе, зато присутствуют магические ритуалы и мистическое созерцание.

Кампанелла откровенно писал, что Город Солнца — образец для нашего мира, где рано или поздно по его образцу возникнет Всемирное государство. Ведь Испания неизбежно станет господствовать во всем мире, а вместе с королем править будет папа римский, Видимо, тоже мистически созерцая нечто, среди пляшущих общих жен.

Эту «Город солнца», то есть казарму, публичный дом и концентрационный лагерь одновременно, до сих пор тоже восхваляли и восхваляют, как высшее достижение идей человеческой свободы.

Скрещение утопии с «наукой»

В XVIII веке ссылки на разум и науку стали обязательными. Проповедовать можно было буквально что угодно — лишь бы «наука подтверждала». Социалисты принялись утверждать примерно то же, что и Томас Мор — но на «научной» основе!

Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон (1760–1825) являлся представителем знатного дворянского рода, родственником герцога Сен-Симона.

Уже в тринадцать лет он заявил своему глубоко верующему отцу Бальтазару Анри де Рувруа, графу де Сен-Симону, маркизу Сендрикур (1721–1783), что не желает исполнять религиозных обрядов, поскольку не верит в Бога. Зато он с юности мечтал и об основании особой «науки об обществе». Такой, чтобы с ее помощью можно было само общество преобразовать.

Похоже, правда, что больше всего он жаждал славы. Еще подростком он рассказывал о таких своих приключениях и свершениях, что возникало сомнение в его вменяемости. Это он велел лакею будить себя фразой, которая сделалась крылатой: «вставайте, граф, вас ждут великие дела».

Франция посылает военный отряд в Северную Америку: помогать колониям, восставшим против Британии. В составе этого отряда Сен-Симон труса не праздновал, но и не совершил ничего выдающегося. Так, обычный служака. Ничем не прославившись, он попал в плен к британцам и пробыл у них два года. Вроде, британцы его лечили, но от чего — доподлинно неизвестно.

По окончании войны Сен-Симона освобождают, но едет он не во Францию, а сначала отправляется в Мексику, где предлагает прокопать канал из Тихого океана в Атлантику. Копать никто не согласился, и граф все же вынужден был вернуться на родину. Во Франции его делают комендантом крепости в Меце — титулованная знать, как-никак.

Но служить ведь так скучно! И, бросив службу, Сен-Симон едет в Голландию. Он тратит кучу денег и сил, чтобы создать какой-то никому и низачем не нужный франко-голландский колониальный союз против Британии. Славы это ему не прибавляет.

Потом кидается в Испанию, — с идеей нового канала: на этот раз он хочет соединить с морем Мадрид, Достаточно сказать, что Мадрид находится на высоте 667 м над уровнем моря и на расстоянии более 400 км от ближайшего побережья. Графу крутят пальцем у виска, он возвращается во Францию, Там как раз начинается революция, и у него начинаются несколько очень насыщенных лет.

Что характерно, и во время революции он не прославился. По собственным словам его сиятельства, он не изволил хотеть активно вмешиваться в революционное движение: ведь старый порядок и так недолговечен, Что ж его целенаправленно уничтожать? Сам развалится.

К началу XIX века Сен-Симон составляет ни много, ни мало — «новую религию», причем основополагающие постулаты ее открыл графу лично Господь Бог (в которого он вроде бы еще недавно не верил). На место Христа в этой религии становится, Ньютон. Согласно «ньютонизму», Бог поручил Ньютону «руководить светом и управлять жителями всех планет». Нам же надлежит на место христианских храмов водрузить «мавзолеи Ньютона» и вместо Библии читать его сочинения.

Богатый человек, Сен-Симон легко тратил любые средства на пропаганду своих идей. После путешествия по Германии и Англии, к 1802 г., деньги иссякли. Короля, который мог бы дать пенсию, больше не было. Работы тем более. За работу переписчика в ломбарде платили около тысячи франков в год. Не нищета, но и по Германии не поездишь, раздавая собственные книги, напечатанные за свой же счет.

Вскоре появился некий поклонник Сен-Симона, Диар, и граф до 1810 г. жил за его счет. После смерти Диара Сен-Симон страшно бедствует, постоянно клянчит деньги, пока семья не стала выплачивать ему небольшую пенсию за отказ от основного наследства. До самой смерти в 1825 г. стареющий граф пишет, печатает и рассылает разным ученым и высокопоставленным лицам свои труды. Не на что печатать? Он собственноручно переписывает свои творения и опять же рассылает их всем! Всем! Всем! Никто этой чуши не читает — от разочарования Сен-Симон даже покушается на самоубийство, но берет себя в руки и снова пишет и рассылает, рассылает, рассылает…

Главные идеи «Писем женевского обитателя к современникам» (1802), «Реорганизации европейского общества» (1815), «Катехизиса промышленников» (1823), «Нового христианства» (1825)^{91} просты: сформировать общеевропейский парламент, который разработал бы общий кодекс морали, начал строить по всей Европе каналы, перевел часть населения в другие страны… И вообще создал бы «промышленно-научные» государство и общество — чтобы копать каналы и возводить храмы Ньютону.

Франсуа Мари Шарль Фурье (1772–1837) был не знатен, но тоже богат. Он — единственный сын безансонского купца. Болезненный, хилый, зато много читающий. После смерти отца он вынужден работать. Торговец он неплохой, но нигде не уживается, везде ему «скучно». По страсти к разнообразию Фурье переменил несколько хозяев и посетил многое французские города — Лион, Руан, Марсель, Бордо, Париж. Ездил в Германию, Бельгию, Голландию.

К 1789 г. он — уже владелец магазина. В годы революции он лишился всего имущества, дважды подвергался аресту и едва не был расстрелян. Потом — насильно завербован в отряд конных егерей. Только в 1795 г. Фурье смог выйти в отставку и снова заняться торговлей.

С этого времени и до кончины он занят одним: пытается «исправить» этот несовершенный мир. И поступает, как Сен-Симон: все время пишет, предлагая то новый способ строить железные дороги, то правильный способ маршировать в армии, то способы транспортировать грузы. Фурье буквально мечтает осчастливить все человечество, и быстро понимает: буржуазный строй, цивилизация — очень плохи. Надо заменить их «гармонией».

«Гармонию» же Фурье видит в создании «фаланг». Членов каждой фаланги немного, не более 2000 человек — примерно как в одном городе утопийцев. У них все общее, они живут в общих помещениях — «фаланстерах». Там же и работают. Доход от коллективного труда распределяется по «труду, капиталу и таланту». Женщины — свободны, любовь свободна, у каждой дамы по нескольку любовников, никакой семьи, детей воспитывают сообща.

Совместный труд улучшит человека, творческие способности невероятно раскроются. В мире будут жить тридцать семь миллионов поэтов, равных Гомеру, по стольку же математиков, равных Ньютону, и писателей, равных Мольеру. Труд преобразит и мир. На орбите Земли появятся шесть лун, климат Северного полюса станет мягче, нежели в Средиземноморье, а воды морей превратятся в лимонад.

Воистину, Фурье пошел дальше Сен-Симона. Моря из лимонада — это вам не канал из Средиземного моря в Мадрид. Он убежден: стоит создать хоть одну фалангу — и тут же вся Европа кинется строить столь замечательное общество! По мнению Фурье, если бы удалось в 1823 г. приступить к организации фаланги, то в 1828-м цивилизацию (т. е. капитализм) уже заменил бы «гармонический строй» (т. е. социализм). Что же, приступили: на средства последователей Фурье первый фаланстер устроили в 1832 г., купив 500 га земли в 60 км от Парижа, в местечке Конде-сюр-Вегре. Впоследствии более сорока раз сторонники Фурье принимались строить фаланстеры. В среднем они существовали от трех до пяти лет и лишь один — аж целых двенадцать. Правда, в ряде газет и журналов пропаганда фаланстеров, социализма и коллективной жизни продолжалась до 1852 г.

Однако ни одного короля или премьер-министра писанина Фурье не вдохновила — никто не помчался запускать пять лун и превращать воду в лимонад. Зато в России горячим поклонником Фурье был Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский (1821–1866). Не из патриотизма ли? Ведь Фурье предрекал, что сперва Австрия и Россия разделят между собой Пруссию, потом Россия и Франция — Австрию, а затем Россия победит Францию, завоюет Индию и примется управлять всей Европой.

Сочинения Фурье «Теория четырех движений и всеобщих судеб» (1808), «Теория всемирного единства» (1822), «Новый хозяйственный социетарный мир» (1829) иногда издаются до сих пор.

Роберт Оуэн (1771–1858) происходил из семьи мелких лавочников. Он работал с десят лет, окончил приходскую школу, много читал. В конце восьмидесятых — начале девяностых годов XVIII века сблизился с английским ученым Джоном Дальтоном, вступил в литературнофилософское общество. С 1791 г. стал предпринимателем. Будучи человеком несомненно способным, к двадцати годам он уже основал Чорлтонскую хлопкопрядильную компанию и стал ее директором. А к двадцати девяти — управлял в качестве совладельца крупным текстильным предприятием в Нью-Ланарке (Шотландия). Там Оуэн ввел сравнительно короткий для того времени рабочий день, в десять с половиной часов, создал ясли, детский сад и образцовую школу для детей и взрослых, провел ряд мер для улучшения условий труда и быта рабочих.

Враг чартизма и политической борьбы, он до самой смерти пропагандирует социализм. С 1815 г. Оуэн регулярно пишет докладные записки в Парламент о все более радикальном переустройстве общества, страдающего от «троицы зла»: религии, собственности и брака. Необходимо создать общество без частной собственности, с полным равенством в правах всех членов и на основе коллективного труда. Лучше всего — не более, чем трехтысячные общины, где и работа, и продукты распределяются между гражданами в соответствии с потребностями.

В таких общинах сам собой родится некий «новый человек»: ведь человек — продукт общественной среды. Эгоистические привычки исчезнут, потому что правильное воспитание и здоровая общественная среда научат чувствовать и мыслить рационально. Суды, тюрьмы, наказания станут не нужны.

Оуэн, как и Фурье, был убежден: достаточно основать одну общину — и ее преимущества неизбежно вызовут стремление к организации других. В 1824 г. в США, где земли много, Оуэн организовал такую колонию. Просуществовала она года три, а потом еще столько же Оуэн не мог отделаться от дармоедов — некоторым колонистам очень понравился социализм: можно получать подачки и решительно ничего не делать.

Как правило, социалистов не разочаровывают провалы их экспериментов. Они только делают выводы, что на этот раз строили неправильно, А вот если правильно, все получится превосходно!

Оуэн создал новую колонию. Потом еще одну… И еще… Когда деньги кончились, он вернулся в Британию, и продолжал пропагандировать те же идеи. До самой смерти.

При любых различиях, между всеми утопистами много сходства:

1) Все они — социопаты, органически не способные жить в реальном обществе. Мир, в котором живут утописты, их категорически не устраивает. Религия, семья, производство, человеческие взаимоотношения, даже природа — словом, решительно все, окрашивается у них в черные, негативные цвета. Мир — плох! Неправилен. Отсюда ведь и неверие в Бога: если сотворенное им гадко, то или Бога нет, или он сам так же отвратителен, как сотворенный им материальный мир.

2) Эти люди не способны к самореализации, причем не из-за тупости, лености или нехватки способностей. Люди это, как правило, как раз одаренные, яркие, энергичные. Судьба часто им улыбается одаренным и энергичным. Но всякий раз, когда она улыбается утопистам, те незамедлительно отворачиваются и устремляются за горизонт. Утописты экономически несостоятельны. Даже если Оуэн зарабатывал деньги, то вскоре все терял. Фурье начинал богатеть — и тут же бежал в другие города и страны. Утописты хотят быть изгоями — и становятся таковыми, независимо от обстоятельств. Томасу Мору надо было очень постараться, чтобы окончить дни на эшафоте. Сен-Симону, Оуэну и Фурье пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы умереть в нищете. Очень последовательные люди.

3) Утописты не склонны и не способны к созданию семей. Чаще всего семья для них — что-то бессмысленное. Ее надо заменить одной из крайностей: или свободной любовью, или чугунным официозом, за уклонение от которого утопийцев переводят в рабы. Томас Мор в частной жизни так себя и вел — второй раз он женился спустя считанные недели после смерти первой жены. Ни один из утопистов не женился по любви и не имел красивого романа, который продолжался бы много лет.

4) Утописты ставят идеи выше любой реальности. Они хотят построить «правильное» общество на «научных» началах. Этот идеальный мир кажется им воплощением свободы — но в их фантазиях упорно возникает царство самого жуткого подчинения, внешних ограничений и просто садистской жестокости. Свобода понимается ими исключительно как вручение самого себя коллективу, группе или начальнику — пусть даже начальнику, которого люди сами же выбирают. Этот мир кажется им построенным на основах разума и справедливости, но по существу — это мир несправедливый и безумный.

5) Они так убеждены в преимуществах своего идеала, что последовательно считают: людям нужно просто рассказать о преимуществах нового мира, и те сами, добровольно и убежденно пойдут за отцами-основателями. Ведь надо лишь найти истину в последней инстанции! Каждый из них стоит в позе гения, который такую нашел. А раз истина уже найдена, изобретена новая и совершенная форма человеческих отношений — нужно только пропагандировать ее или самое большее, создать «работающий» образец.

6) Убеждения социалистов совершенно иррациональны. Они пишут книги и статьи, красиво и убедительно обличающие реальный мир и строящий образы мира «правильного». Но вот «позитивная» часть, То навязчивая мания каналов, то лимонадные моря. При попытке воплотить свои идеи в жизнь они всякий раз убеждаются в их бесперспективности. Но никогда не задумываются о «качестве» самих идей. Нет! Причина неудачи лежит исключительно во внешних обстоятельствах или в способе реализации. Ценность же выдуманного ими и другими социалистами идеального мира под сомнение не ставится никогда.

>

Глава 2. Социалисты множества сортов

Социализм быстро овладеет обществом и поведет его по новой дороге с непреодолимой силой.

(Пьер Жозеф Прудон)

Социалисты и в конце XIX века продолжают писать романы-утопии! Они даже имеют общественный резонанс, Американец Эдуард Беллами написал более трех десятков рассказов и три романа, но подлинную славу принесла ему книга «Взгляд назад». Ее главный герой засыпает летаргическим сном в 1887 г. и просыпается в 2000-м. Он видит социалистическое общество, где промышленность национализирована, рабочие объединены в индустриальные армии, и все люди стали очень активными патриотами. Роман выдержал массу изданий на всех европейских языках. На русском — под названиями «Взгляд на прошлое», «Золотой век», «В 2000 году» и др.). Она породила целую библиотеку подражаний. В США и других странах возникли политические и общественные движения, ставившие целью реализацию описанной в романе общественной системы. Это политическое движение просуществовало более пятидесяти лет. Возникшая в Нидерландах Партия Беллами оказалась самой долговечной — скончалась она только в 1947 г.

В США в 1933 г. Фанклин Д. Рузвельт написал книгу «Взгляд вперед» (о преодолении американцами Великой Депрессии), явно отталкиваясь от названия книги Беллами.

В 1892 г., на Дне Колумба (отмечающемся в США 12 октября), писатель предложил сопровождать подъем государственного флага США чем-то вроде молитвы — «торжественной клятвой верности»: «…я обещаю хранить преданность своему флагу и республике, которую он символизирует». А вместе с молитвой, то бишь с клятвой, Беллами предложил делать особый жест: правая рука поднимается вверх и направляется прямо на флаг. Жест тут же прозвали «салютом Беллами» и стали использовать в пионерских (простите, скаутских) лагерях. Так родилось приветствие, которое позаимствуют нацисты, из-за чего позже его назовут «фашистским».

Почти такой же резонанс имели романы австрийца Теодора Герцки, особенно «Земля свободных» (1890) и «Заброшенный в будущее». Последний роман написан в 1895 г., а Мировая революция в нем назначалась на 1918-й.

Эти романы-утопии тоже читали и обсуждали, они оказывали большое влияние на развитие общественной мысли. Но все же Беллами и Герцка сыграли заметно меньшую роль в истории, чем Мор или Сен-Симон.

Причин две:

1) Место отцов-основателей уже занято.

2) До 1840-х годов утопический социализм был отвлеченной теорией, не имевшей к реальной жизни никакого отношения. Теперь же он превращается в фактор реальной политики — лозунги социализма провозглашают различные политические партии. Они заявляют, что опираются на трудящиеся массы и ставят своей задачей защиту их интересов.

Поскольку у социализма есть уже и общественная практика, последние романы-утопии сравнительно мало востребованы.

Начиная с 1840-х годов в Европе появляется невероятное количество различных социалистических учений. В их числе много довольно-таки экзотических, по большей части — совершенно забытых.

Таков, например, катедер-социализм (кафедральный социализм) — термин предложил немецкий экономист Генрих Бернгард Оппенгейм (1819–1880). Члены Союза социальной политики (1872–1938) хотели вмешательства государства в экономику и постепенного перехода к государственному социализму. В числе кафедральных социалистов были такие известные деятели культуры и науки, как Адольф Вагнер и Вернер Зомбарт. Со временем Союз превратился в клуб, где либеральные профессора дискутировали с представителями промышленной буржуазии и бюрократии.

Немецкое общество социальных реформ, основанное в 1890 г. Зомбартом, было немного менее академичным. Оно предлагало провести реформы для улучшения положения рабочих, но к революциям относилось отрицательно.

В 1878 г. была основана Христианско-социальная рабочая партия, программа которой гласила: «…партия основывается на принципах христианской веры, любви к императору и отечеству. <…> Партия стремится к мирной организации рабочих для того, чтобы совместно с другими факторами государственной жизни проложить путь действительным практическим реформам». В реальности эти самые «практические реформы» полностью совпадали с тем, что предлагали социал-демократы.

Христианский социализм исходил из того, что христианство указывает путь не только к личному спасению, но и к благодатному социально-экономическому строю. И вообще Христос — первый социалист.

Очень быстро в рядах христианских социалистов выросло «правое» крыло под руководством пастора Адольфа Штёккера (1835–1909). С 1874 г. он стал священником при германском императорском дворе. В середине 1870-х гг. начал выступать на митингах с речами, в которых утверждал, что в Библии содержатся призывы к социальному равенству и поэтому «социалисты вовсе не должны быть в политическом отношении радикалами, а в религиозном — атеистами». Штёккер — один из основателей Христианско-социальной партии. Ни один ее депутат не прошел в рейхстаг, социалисты оставались маргиналами.

Вскоре в статьях и выступлениях Штёккер взялся утверждать, что евреи опасны немецкому государству, поскольку исповедуют враждебную христианству религию. Он полагал, будто евреи хотят «захватить в свои руки богатства нашего народа и с помощью продажной прессы подорвать благосостояние страны».

Эта пропаганда имела намного больший успех. В 1879 г. Штёккера избрали в парламент Пруссии, а в 1881 г. — в рейхстаг. Здесь сложилась целая фракция Христианско-социальной партии.

Причин, по которым в Германии социал-христианское течение стало антисемитским, две:

1) Уравнивание в правах евреев с христианами в Германии было проведено Наполеоном в годы оккупации (1805–1813). Дело к тому и шло, так что после изгнания французов евреям очень быстро дали единые с христианами гражданские права. Тем не менее получалось, что евреи — своего рода агентура внешнего врага. В условиях, когда они начали играть исключительную роль в экономике и политике, обвинение становилось политически заостренным и опасным. Германский антисемитизм превращался в фактор реальной политики.

2) Национализм — часть социализма в любой стране. Вопрос, какое место он занимает в социалистическом движении и в политической жизни государства в целом.

Франция и тем более Британия — страны, начавшие модернизацию. Германия — страна «догоняющей модернизации». Для Франции и Британии естественно считать себя настолько сильными и вырвавшимися вперед, что идеи национального объединения и национальной обороны против какого-то внутреннего или внешнего врага не актуальны. Образ злого китайца Фу Манчи — чисто теоретическая спекуляция, на уровне писаний Мора про золотые унитазы или превращения вод Мирового океана в лимонад по Фурье. Но творения социалистов на каком-то этапе перестали быть пустой болтовней и стали фактором политики Точно так же и образ внешнего врага, идея сплочения нации может стать политической идеей. В Германии это и произошло. Немцы боялись конкуренции французов и англичан и хотели сплочения против них.

В Британии антисемитские лозунги для политиков любого направления не характерны — потому что антисемитизм вообще не актуален. Немцы XIX века мотивированно боялись конкуренции более интеллектуальных, более активных и лучше адаптированных к рынку евреев. Потому вместо далекого и неактуального китайца Фу Манчи появился образ более чем реального еврея, которому в реальной жизни приписывались такие же гадости, что и Фу Манчи в фантастических романах и в кинофильмах.

А в социализме появилось и быстро росло национально-социалистическое направление.

В 1882 г. в Дрездене состоялся первый международный Антисемитский конгресс, который утвердил в качестве программного документа восемь тезисов Штёккера. В них говорилось, что необходимо создать международный антисемитский союз для борьбы с «господством евреев»; что эмансипация евреев должна быть отменена как противоречащая самому существу христианских идей; евреям следует запретить занимать любые руководящие посты и преподавать в христианских учебных заведениях. «Торжество евреев» объяснялось ослаблением «христианского духа в христианских народах». Одним из идеологов антисемитизма стал социалист Карл Евгений Дюринг^{92} (1833–1921). Одновременно Антисемитский конгресс требовал многих реформ в интересах рабочих, в том числе их социальной защищенности.

Сам Штёккер обижался, когда его называли антисемитом, и решительно выступал против расовой теории. Он заявлял, что является противником мнения о «наследственной предрасположенности» евреев ко вражде с христианами. Но и он требовал от евреев отойти от их традиционных занятий ко всем отраслям экономики «включая тяжелую физическую работу», а также перестать влиять на общественное мнение через журналистику. Он предлагал отменить право залога земли, пересмотреть систему ссуд в пользу заемщиков, уменьшить количество евреев-судей, удалить евреев-учителей из немецких школ.

Из-за этого в 1889 г.: противники Штёккера основали Германскую партию реформ, сторонники — Немецкую социально-антисемитскую партию. Германская партия реформ тоже требовала радикальных экономических преобразований. И — одновременно — более решительной борьбы с евреями, в том числе и путем организации погромов, настаивая на расовом обосновании антисемитизма. Сам Штёккер сошел с политической арены, поскольку вступил в конфликт с Бисмарком. Оказалось, что новый император, Вильгельм II (1888–1918) не разделяет его взглядов и поддерживает Бисмарка. В 1891 г. Штёккер вынужден подать в отставку с поста придворного священника. На выборах в рейхстаг в 1893 г. были избраны только трое представителей Германской социально-антисемитской партии, а вот Германская партия реформ провела в рейхстаг тринадцать своих представителей. Расизм, как видите, вовсе не препятствует социализму, а порой вполне гармонично с ним сочетается.

В 1896 г., оставаясь сторонником реформ и изменения статуса рабочих, пастор и политический деятель Фридрих Науман (1860–1919) откололся от христианских социалистов и основал «Национал-социальный союз» — фактически предтечу национальных социалистов.

А ведь разновидностей социализма было гораздо больше!

Сторонники феодального или консервативного социализма критиковали капитализм и видели выход в возвращении к феодально-патриархальным отношениям, общине и коллективизму.

К 1840-м годам община в Европе сохранялась разве что в Черногории да в горах острова Корсика. Общество, где король опирался бы не на дворянство и верхушку города, а непосредственно на крестьянство, существовало разве что в Норвегии и у южных славян. Поэтому феодальные социалисты — такие же революционеры и утописты, как все другие. Под своими консервативными лозунгами они предлагают строить общество, которого никогда не существовало.

В середине 1870-х годов в Германии возник так называемый государственный социализм. Он с самого начала приобрел чисто консервативную окраску, в чем его сходство с феодальным социализмом. Но тут на место крестьян встают рабочие — это с ними должен дружить монарх! Пусть монархия законодательно охраняет «четвертое сословие» — рабочих — путем социальных реформ. Тогда буржуазия будет знать свое место, а монархия сможет опереться на рабочий класс и очень окрепнет.

Этический социализм обосновывал социалистический идеал, исходя из нравственных принципов. Его сторонники утверждали, что переход к социализму должен осуществляться путем нравственной эволюции человечества. Они были убеждены, что «идеи социализма» органически присущи людям.

Во Франции в начале XIX века большинство революционеров составляли неоякобинцы. Они хотели «довести до конца» революцию 1789–1793 гг., но идеалом было не искусственное общество утопистов, а беспредельное расширение демократии. Видный неоякобинец Луи-Шарль Делеклюз (1809–1871) писал: «Социализм — не что иное, как республика в действии». Неоякобинцы не хотели ни обобществления собственности, ни жизни в фаланстерах и иных общинах. Революция — во имя демократии.

К концу XIX века большинство французских социалистов были сторонниками Луи Огюста Бланки (1805–1881).

Он родился в семье чиновника и по окончании гимназии преподавал в коммерческом училище, сотрудничая одновременно в газете «Курьер». Однако, будучи по убеждениям и по натуре клиническим революционером, уже в 1824 г. (т. е. в 19 лет) присоединился к обществу карбонариев, целью которого было объединение Италии. Напомню, что Франция поддерживала идеи объединения Италии. Пока что Бланки — почти не крамольник.

В 1827 г. он участвует в вооруженных выступлениях против решения правительства Франции выделить субсидию в миллиард франков для эмигрантов-аристократов, у которых в 1793 г. отняли имения и вообще всю собственность. В ходе боев на баррикадах он ранен пулей в шею.

В 1830 г. Бланки участвует в Июльской революции, заставившей сменить не только короля (Карла Х на Луи-Филиппа I), но и ввести более демократический строй. Сам же Бланки описывал революцию так: «В те дни, когда мы, опьяненные и оглушенные своей победой, с сердцем, переполненным счастьем, блуждали с ружьем на плече по разрытым мостовым улиц, по их баррикадам, мечтая о том, как побледнеют короли и как обрадуются народы, когда до их ушей долетит далекий шум нашей „Марсельезы“…»^{93}

Как видно, программа не демократизации общества, а радикальных преобразований. И очень, очень романтическое отношение ко всему происходящему. В редакции «буржуазной» газеты Бланки стучал в пол прикладом и кричал: «Смерть реакционерам!».

И после революции Бланки беспрерывно протестует. Он организует манифестацию студентов Сор бонны. Лионские ткачи ведут уличные бои с Национальной гвардией, убито, по разным данным, от восьмисот до двух-трех тысяч человек с обеих сторон. Бланки весело участвует в событиях.

За подстрекательство ко свержению правительства и создание революционного «Общества друзей народа» Бланки приговаривается к году тюрьмы и 200 франкам штрафа. По выходе из тюрьмы он опять арестовывается — за создание незаконных вооруженных сил и изготовление пороха. В 1836 г. получает два года тюрьмы и платит 3000 франков штрафа. В тюрьме он проводит восемь месяцев — вплоть до амнистии 1837 г., после чего следует ссылка.

Не успев выйти на свободу, Бланки создает организацию революционеров-заговорщиков — «Общество времен года». 12 мая 1839 г. это общество в составе 850 человек пытается захватить власть в Париже, овладевает ратушей. Бланки надеется на массовое восстание… Но никто не поддерживает кучку заговорщиков. Он бежит от правительственных войск. Его арестовывают только через полгода нелегальной жизни и вместе с другими лидерами организации приговаривают к смертной казни, замененной пожизненным заключением в замке Сен-Мишель. В тюрьме он заболевает, врачи признают болезнь Бланки неизлечимой, в связи с чем его переводят в госпиталь.

В январе 1844 г. Бланки был помилован, совсем как на карикатуре Гюстава Доре: «Этого можно выпустить на свободу: он уже не опасен». На карикатуре врач говорит это тюремщику у постели смертельно больного революционера, закованного в кандалы. Бланки отказывается от освобождения: он болен, ему некуда идти и нечего есть.

Но едва грянула революция 1848 г., он тут же выходит на свободу и прибывает в Париж. Там он основывает Центральное Республиканское Общество (ЦРО), объединяя революционеров всех мастей. Днем Бланки лихорадочно посещает рабочие предместья, агитируя за революцию, вечером пропагандирует то же самое в ЦРО. Там против Бланки выступает человек, с которым он организовывал «Общество времен года» — Барбес. Он сообщает, что Бланки давал показания полиции против партийных друзей. Правда ли это, неизвестно до сих пор: Бланки категорически отрицал двурушничество и обвинял Барбеса в сотрудничестве с полицией, многоженстве и вранье. «Полемика» на таком уровне продолжалась несколько месяцев.

15 мая 1848 г. Бланки, после демонстрации, во главе вооруженного отряда и возбужденных демонстрантов, врывается в Национальное собрание. С трибуны он обращается к народу и депутатам, требуя революции, демократии… Хорошо хоть, на этот раз не прокапывания каналов на Северный полюс и обобществления женщин. Никто его не поддерживает — ни депутатам, ни «народным массам» он не нужен. Бланки приговаривают к десяти годам тюрьмы, которые он отбывает в Бель-Иле. И в самой тюрьме, и в газетах продолжается борьба между сторонниками Бланки и Барбеса: выясняют, кто тут предатель, а кто истинный сын трудового народа.

Бланки безуспешно пытается бежать в 1853 г. Его амнистируют в 1859-м.

Вскоре он основывает тайную типографию, где печатает листовку против империи Наполеона III, за что в 1861 г. вновь арестован и приговорен к четырем годам тюрьмы.

В 1865 г. он бежит в Брюссель, где живет очень скромно на подачки сторонников и ведет переписку с другими революционерами. В 1866 г. он участвует в первом Конгрессе Интернационала. Затем опять создает новую революционную организацию.

В августе 1870 г. (идет Франко-прусская война!) Бланки с отрядом нападает на пожарные казармы — хочет отнять оружие и вооружить народ. Как и в 1839-м, и в 1848-м, никто не присоединяется к революционерам. Ему удалось бежать, но только чтобы попытаться поднять новое восстание 31 октября 1870 г. За этим последовали арест и пожизненное заключение.

Во время Парижской Коммуны 1871 г. Бланки, находившийся в тюрьме, был заочно избран членом Коммуны: бланкисты составили большинство в правительстве Коммуны, но попытки добиться у Версальского правительства его освобождения успеха не имели.

Из последнего заключения Бланки вышел только в 1879 г., в возрасте 74 лет, за два года до смерти. В общей сложности он провел в тюрьмах больше 34 лет. Последние годы он тоже вел революционную пропаганду и старался сплотить сторонников в единую партийную организацию, но популярностью уже не пользовался. О нем ходили слухи, что он носит черные перчатки, скрывая следы проказы, что глаза у него страшные, налиты желчью и кровью, что на нем — кровь десятков тысяч человек (уже не слух, а чистая правда).

К концу жизни Бланки полагал, что «…любой прогресс есть победа коммунизма, любой регресс есть его поражение, развитие коммунизма совпадает с развитием цивилизации. <…> Все улучшения налоговой системы, налог на табак и алкоголь, который пришел на смену феодальным налогам, почта — все эти меры есть коммунизм. Промышленные компании, торговые общества, страхования всех видов, армия, образовательные институты, тюрьма и казармы — все это коммунизм, детский, грубый но необходимый».

Получается, что прогресс — это и есть коммунизм.

Там же: «Коммунизму вменяется в вину то, что он жертвует индивидуумом; ему также вменяется отрицание свободы. Конечно же, если он родится прежде своего времени, этот безобразный ублюдок заставит нас убежать как можно скорее, и мы будем сожалеть об его рождении. Но если это сын науки, кто посмеет замахнуться на сына такой матери?»

В общем, подавлять свободу можно и нужно — лишь бы на научной основе и вовремя.

Отказ от демократии? Но «разве олигархия не называет себя демократией?». Вот-вот — и от демократии отказаться вполне можно, лишь бы был коммунизм.

С одной стороны, коммунизм — дитя просвещения. «Это последнее слово в общественной организации не будет сказано, пока большинство людей остаются невежественными. Скорее Луна упадет на Землю, чем коммунизм победит без своего необходимого элемента — просвещения. Для нас также тяжело дышать без кислорода, как для этой системы существовать без образования, которое есть его атмосфера и гид. Между просвещением и коммунизмом такая близкая связь, что одно не может сделать шаг без другого. В истории человечества они всегда идут вместе, в одной шеренге…»^{94}

С другой стороны, коммунизм не настанет без активной революционной организации. «Главная причина провала прошлых восстаний — в отсутствии организованности среди рабочих, в отсутствии признанных вождей и дисциплины. В результате каждый отряд действовал сам по себе, изолированно».^{95}

Значит, надо сплотиться, создать железную организацию, изучать военное дело, действовать вместе. Захватив власть, необходимо разоружить контрреволюционные классы, вооружить пролетариат и создать диктатуру пролетариата. А там уже и упразднять эксплуатацию, национализировать всю крупную собственность, а мелких собственников гнать в кооперативы.

Судьба бланкизма такова, что в СССР о ней предпочитали не распространяться. По мнению самих французов, «Бланки же, в свою очередь, можно считать отцом-основателем как фашизма, так и ленинизма». Ведь в 1890-е годы «произошел раскол среди французских бланкистов. Одна часть пришла к „протофашизму“, а другая предпочла „демократический социализм“».^{96} Сторонник и продолжатель Бланки, Эдм Мари Гюстав Тридон (1841–1871), был радикальным социалистом и революционером, а одновременно — мистиком неоязыческого толка, убежденным французским националистом… Бланкисты «боролись с религиозными предрассудками», а одновременно хотели вернуться к древним индоевропейским ритуалам. Например, они настаивали на кремации трупов: и вопреки учению церкви, назло «попам», и ближе к «арийским предкам».

Когда крайний националист и военный министр генерал Жорж Буланже (1837–1891) предлагал разогнать парламент и начать войну с Германией, его поддержала часть бланкистов.

В таких организациях, как «Аксьон Франсез» или «кружок Прудона», активно сотрудничали бланкисты, другие социал-демократы, анархисты, националисты. В середине двадцатых годов XX в. участник этих организаций Жорж Валуа создал первую французскую фашистскую организацию — «Фасции».

Что это доказывает? Ничего… Кроме того, что социализм и во Франции частенько становился национальным, приобретал мистический и расистский душок. Национал-социализм — одна из разновидностей социализма, а фашизм прямо вышел из социализма. В этом тоже нет ничего нового.

>

Глава 3. Анархисты множества толков

Собственность — это кража!

(Пьер-Жозеф Прудон)

Теоретики анархизма считают своим предшественником англичанина Уильяма Годвина (1756–1836). Он не пользовался термином анархизм, но 1793 г. опубликовал труд «Исследование политической справедливости и ее влияния на общественную нравственность», где выступил первым теоретиком социализма без правительства, то есть анархизма.

Второй отец-основатель анархизма — Иоганн Каспар Шмидт (1806–1856), который в 1844 г. под псевдонимом Макс Штирнер опубликовал книгу «Единственный и его собственность». Штирнер считал, что единственный ограничитель прав человека — это его сила, ограничиваемая силой других: «Дети не имеют права на совершеннолетие, потому что они несовершеннолетние: то есть потому что они дети. Народы, не добившиеся полноправия, не имеют права на полноправие; выйдя из состояния бесправия, они приобретают права на полноправие. Другими словами: то, чем ты в силах стать, на то ты имеешь право. Все права и все полномочия я черпаю в самом себе. Я имею право на все, что могу осилить. Я имею право низвергнуть Зевса, Иегову, Бога и т. д., если могу это сделать, если же не могу, то эти боги всегда останутся относительно меня правыми и сильными, я же должен буду преклониться перед их правом и силой в бессильном „страхе Божием“, должен буду соблюдать их заповеди и считать себя правым во всем, что ни совершу согласно их праву, как русская пограничная стража считает себя вправе застрелить убегающих от нее подозрительных людей, действуя по приказу „высшего начальства“, то есть убивая „по праву“. Я же сам даю себе право убивать, пока сам того не воспрещу себе, пока сам не буду избегать убийства, не буду бояться его как „нарушения права“. Подобная мысль проводится в стихотворении Шамиссо „Долина убийств“, где седой убийца, краснокожий, вызывает благоговейное чувство у европейца, у которого убил товарищей. Я только на то не имею право, чего я не делаю вполне свободно и сознательно, то есть на то, на что я сам себя не уполномочиваю».^{97}

Сказано по-немецки многословно, но вполне внятно.

Штирнер — предтеча и анархистов, и нацистов. Он исходил из права силы и выступал защитником собственности, приобретенной физической силой, властью, но не моральным правом. Нечто подобное позже будет утверждать Ницше, впоследствии обожествленный национал-социалистами.

Анархизм справедливо считают «социализмом без власти». Анархисты считают своими тех, кто признает семь базовых принципов: отсутствие государственной власти; свобода от принуждения; свобода ассоциаций; взаимопомощь; разнообразие; равенство; братство.

В 1840-е годы многие социалисты ставили вопрос об уничтожении (или отмирании) государства не только в будущем, но и уже в настоящем. Ведь государство — аппарат насилия и подавления. Эксплуатация, господство, подчинение и государство — явления одного порядка. Уничтожить!

В Германии анархизм прижился слабо, Штирнера быстро забыли. А вот француза Пьера Жозефа Прудона (1809–1865) порой называют «отцом анархизма».

Он был одним из немногих вождей социалистического движения XIX века, которые не вышли из господствующего класса. Сын крестьянина (по другим версиям, рабочего и даже пивовара) из-под Безансона, он учился и местной средней школе, а в девятнадцать лет поступил корректором в городскую типографию. Там-то в 1837 г. Прудон и опубликовал первый опус — брошюру «Опыт всеобщей грамматики», в результате чего на следующий год получил стипендию Безансонской академии, которой едва не лишился после публикации трактата «Что такое собственность?».

Он провел жизнь в тяжелом труде и крайней бедности. А. И. Герцен называл его «действительным главой революционного принципа во Франции» и «одним из величайших мыслителей нашего века». Он провел жизнь в тяжелом труде и крайней бедности. А. И. Герцен называл его «действительным главой революционного принципа во Франции» и «одним из величайших мыслителей нашего века».

Прудон называл себя анархистом и разработал основы этого учения. Он написал множество книг и статей, из которых наиболее известны «Что такое собственность?» (1840), «Система экономических противоречий, или Философия нищеты» (1846), «Исповедь революционера» (1849) и «О политической способности рабочих классов» (1865). Ученый и публицист, издатель газет и депутат Национального собрания, участник революции 1848 г., он вынужден был провести свои последние годы в эмиграции.

Штирнер и Голдвин теоретизировали. Прудон тоже. Например, заявлял: «Мы овладеваем знанием, несмотря на Бога. Мы овладеваем обществом помимо Бога. Каждый шаг вперед это победа, которой мы одолеваем Божество». Прудон восклицает: «Бог — это глупость и трусость! Бог — лицемерие и фальшь! Бог — это тирания и нищета! Бог — это зло! Я клянусь, Бог, подняв к небу руку, что Ты не что иное, как плач моего разума, жезл моей совести».

В этом к Прудону был очень близок Михаил Бакунин (1814–1876), для которого дьявол был первым вольнодумцем и спасителем мира. Дьявол освободил Адама от власти скверного Бога. Теперь пусть освобождает все человечество! «В этой революции нам придется разбудить дьявола, чтобы возбудить самые низкие страсти».^{98}

У Прудона это звучало так: «… я поклялся и останусь верен своему разрушительному делу, буду искать истину на развалинах старого строя. Я ненавижу половинчатую работу… Надо развенчать таинства святая святых несправедливости, разбить скрижали старого завета и бросить все предметы старого культа на съедение свиньям».^{99} Но Прудон не только дружил с дьяволом, он еще объяснял, что такое анархизм и как хорошо быть анархистом. В нашумевшей брошюре «Что такое собственность?» есть воистину крылатая фраза: «Собственность — это кража».

На опыте революции 1848 г. Прудон сделал вывод: революция несовместима с государством. Социалисты хотят захватить власть и использовать ее как инструмент преобразований. Но это ведь тоже насилие! А насилие ведет к победе реакции и к поражению революции. Насилие — это всегда только плохо. Революционная диктатура ничем не лучше буржуазной республики или империи Наполеона.

Никто последовательнее Прудона не отрицал самую идею собственности. Никто яростнее него не обрушивался на идею любой вообще власти. Никакой власти не нужно! Каждый человек свободен ото всего на свете и свободно договаривается с другим о правилах общежития и об обмене своего труда и его плодов на плоды трудов другого человека.

Некоторую слабость этой идеи Прудон, похоже, чувствовал. Незадолго до смерти, в 1865 г., он создал более или менее стройное учение о «мутуализме» — каком-то очень сложном обмене взаимными услуга ми и товарами с помощью кредитных квитанций. Чем эти «квитанции» будут отличаться от денег, Прудон не объяснял, да и вряд ли мог бы.

Как и все революционеры, он хорошо мог рассказать, против чего выступает. А вот за что борется — оставалось как-то не очень ясно. Он говорил: «Я не предлагаю никакой системы; я требую уничтожения привилегий и рабства, я хочу равноправия… Предоставляю другим дисциплинировать мир».

Вот сторонником «свободной любви» Прудон не был, он выступал против женской эмансипации и пропагандировал идею вечного и неискоренимого неравенства полов.

Огромную роль в развитии идей анархизма сыграли два россиянина: Михаил Бакунин и «князь-бунтовщик», Петр Алексеевич Кропоткин (1842–1921). Последний высоко ценил женщин и восхищался девушками, которых «родители заставляли быть куклой в кукольном домике и по расчету выйти замуж, а они предпочитали лучше оставить свои наряды и уйти из дома с целью добиться личной независимости».^{100}

Кропоткин — князь из рода Рюриковичей, сын генерал-майора, владевшего более чем тремя тысячами душ. По материнской линии — внук героя Отечественной войны 1812 года Николая Семеновича Сулимы. Он окончил 1-ю Московскую гимназию, Пажеский корпус, добровольно выбрал службу в Сибири и служил в Амурском казачьем войске. Он и его брат Константин ушли со службы, чтобы не участвовать в подавлении восстания польских ссыльных в Забайкалье.

Участвовал в экспедициях в Восточной Сибири и Маньчжурии в бассейне Амура, Ингоды, Шилки, Уссури.

Выдающийся геолог, разработавший теорию оледенений и введший в науку термин «вечная мерзлота». Крупная личность, привлекавшая внимание на всех митингах и собраниях.

Петр Алексеевич и в анархизме заявил себя очень определенно.

21 марта 1874 г. 31-летний Петр Кропоткин сделал сенсационный доклад в Географическом обществе о существовании в недалеком прошлом ледниковой эпохи. А на следующий день он был арестован за принадлежность к тайному революционному кружку и заключен в Петропавловскую крепость.

Значимость сделанного Кропоткиным в науке была столь велика, что ему, по личному распоряжению Александра II, были предоставлены перо, бумага и возможность работать в тюрьме. Здесь он написал «Исследования о ледниковом периоде», заложившие основы ледниковой теории — одной из важнейших в науках о Земле.

Условия тюремного заключения и напряженный умственный труд подорвали здоровье Кропоткина. С признаками цинги он был переведен в тюремный госпиталь, откуда летом 1876 г. при помощи С. М. Степняка-Кравчинского бежал: вышел за ворота и впрыгнул в пролетку. Рысак Варвар считался самым быстрым жеребцом Российской империи; во всяком случае, пролетку не догнали, а Кропоткин вскоре покинул Россию.

В Европе он жил то в Швейцарии, то в Бельгии, то во Франции. Не раз арестовывался и ссылался, поспешно переезжал и бежал. Так и состарился, но принципами не поступался. В 1917 г. отказался от должности министра в правительстве Керенского: сказал, что считает «ремесло чистильщика сапог более честным и полезным». Он также отказался от ежегодной пенсии в 10 000 рублей, предложенной ему Временным правительством.^{101}

П. А. Кропоткин был разочарован Февральской революцией — она явно не несла того, чему он учил всю свою долгую жизнь. Не понравились ему и русские анархисты, среди которых был и Нестор Махно. Блестяще образованный князь, писавший на нескольких языках, счел посетителей «грубыми развязными молодыми людьми, принявшими за основу принцип вседозволенности». Действительно, вклад Махно в революционную теорию хорошо показывают его собственные стихи:

Кинулась тачанка полем на Воронеж,
Падали под пулями, как спелая рожь.
Сзади у тачанки надпись: «Хрен догонишь!»
Спереди тачанки: «Живым не уйдешь!»

Этот куплет Нестор Махно сочинил лично и пел его вместе с другими словами из своей любимой песни «Любо братцы, любо…».

Теоретик «безгосударственного коммунизма», П. А. Кропоткин пытался подвести под анархизм какую-либо научную основу. Для него анархия была своего рода философией истории. Ведь государство — только один из способов человеческого общежития! Будущее виделось ему как вольная и «безначальная» общность самоуправляющихся общин, территорий, городов.

Совсем не такова была практика жуткого террористического государства Махно.

Странно, что господин Веллер в своей книге пишет про встречу Махно с отцом-основателем анархизма, но не упоминает, какое негативное впечатление тот произвел на «князя-бунтовщика».^{102}

Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) — тоже из дворян, один из десяти детей тверского помещика А. М. Бакунина. Отвратительный характер и патологическую неуживчивость отмечали в нем с подростковых лет. По окончании Петербургского артиллерийского училища он был произведен в прапорщики и оставлен в офицерских классах, но в июне 1834 г. отчислен с первого офицерского курса за нерадивость и дерзость, допущенную в отношении главноуправляющего Артиллерийским и Инженерным училищами Ивана Онуфриевича Сухозанета.

Служил в Гродненской губернии, затем ударился в политику, взял взаймы 2000 рублей у Герцена и тут же поссорился с ним, а с другим революционером, Катковым, учинил публичную драку.

9 октября 1842 г. Бакунина писал брату Николаю: «Я не гожусь теперешней России, я испорчен для нее, а здесь я чувствую, что я хочу еще жить, я могу здесь действовать, во мне еще много юности и энергии для Европы». Но и в Европе он постоянно то ссорился с Марксом, то переводил на русский язык его «Манифест коммунистической партии» (1869).

В 1847 г. на банкете, устроенном в Париже в честь участников Польского восстания 1830–1831 гг., Бакунин произнес речь с резкими нападками на русское правительство. Об этом становится известно правительству России, и вскоре по требованию русского посла в Париже его выслали из Франции. Он провел несколько месяцев в Брюсселе, но едва во Франции вспыхнула февральская революция 1848 г., тотчас вернулся в Париж и принялся за организацию рабочих. Его энергия показалась опасной даже членам временного правительства, и они поспешили удалить его из Парижа, дав поручение в Германию и славянские земли.

Это было не слишком удачно, потому что Михаил Александрович жаждал сплочения славян в единое государство, отрыва их от Австрии и Пруссии. Эти идеи он развивал в статье «Основы славянской политики», напечатанной по-польски и по-немецки. В июне 1848 г. Бакунин принял активное участие в Пражском восстании. Первоначально он прибыл на Пражский славянский съезд… А тут восстание! Как же не поучаствовать? После подавления восстания в Праге он бежал в Германию, но конечно же, не угомонился — издал по-немецки «Воззвание к славянам», призывая к «учреждению всеобщей федерации европейских республик».

В мае 1849 года он сделался одним из руководителей восстания в Дрездене, а после его подавления бежал в Хемниц. Там его арестовали, саксонский суд приговорил Бакунина к смерти. Он отказался подписать просьбу к королю о помиловании, но смертная казнь все же была заменена пожизненным заключением.

Вскоре, однако, саксонское правительство выдало его Австрии, где в 1851 г. Бакунин был вторично осужден на смертную казнь — за участие в Пражском восстании. Но и на этот раз смерть заменили пожизненным заключением.

В этом же 1851 г. он был выдан царскому правительству России, после чего отбывал заключение в Алексеевском равелине Петропавловской (1851–1854) и Шлиссельбургской крепостях (1854–1857).

Николай I просит Бакунина: напиши о своих взглядах. Для чего мутишь воду во всей Европе? Тот пишет «Исповедь», довольно откровенно излагая свое понимание революционного движения.^{103} Из этой «исповеди» легко понять, против чего борются революционеры, но совершенно невозможно постичь, чего, собственно, им надо.

Осенью 1861 г. Бакунин бежит из Сибири через Японию и Америку в Англию. В Лондоне Герцен принимает его в состав издателей «Колокола». С Герценом он тоже ссорится несколько раз.

В конце 1862 г. он выпустил брошюру «Народное Дело. Романов, Пугачев или Пестель?», где писал, что Александр II не понял своего назначения и губит дело своей династии. Бакунин утверждал, что если бы царь искренне решился сделаться «земским царем», созвал земский собор и принял программу «Земли и Воли», то передовые русские люди и русский народ охотнее всего пошли бы именно за ним, а не за Пугачевым и Пестелем.^{104} Эту брошюру часто считают началом народничества.

1862–1863 гг. Бушует новое польское восстание — неужто остаться в стороне? 24 февраля 1863 г. Бакунин приехал в Стокгольм для подготовки польского десанта в районе Паланги. Десант оказался неудачен — не привел к большим разрушениям и потерям. Но Бакунин в этом не виноват, он сделал все, что мог.

В 1872–1876 гг. Бакунин жил в Лугано и Локарно. Хотя один из его итальянских последователей, Карло Кафиеро, купил для него небольшую виллу, а братья выделили ему к этому времени часть наследственного имущества, жил он как всегда — в большой нужде.

За четыре года Бакунин организовал до десяти попыток восстаний в Италии. Били его неоднократно, что даже как-то негуманно: все-таки он разменял шестой десяток. Из Болоньи Бакунин бежал от итальянских жандармов, зарывшись в воз сена. Но ис кали его и крестьяне: им совершенно не нравилась пропаганда «коммунистической анархии».

Завершилась эта бурная и никчемная жизнь толстой книгой «Государственность и анархия. Борьба двух партий в интернациональном обществе рабочих» (1874). Здесь Бакунин утверждал, что в современном мире есть два главных, борющихся между собою течения: государственное, реакционное и социал-революционное, анархическое. К реакционному он причисляет равным образом и королей, и вообще монархистов, и Бисмарка, и Карла Маркса, и социал-демократа Лассаля. Всех, кто «за государство».

Вторая навязчивая идея — что борьба с германизмом является главной задачей для всех славянских и романских народов. Но успешно бороться с немцами путем создания даже самых могущественных государств невозможно: ведь немцы, благодаря их государственным талантам и природной способности к политической дисциплине, всегда создадут государство могущественнее.

Единственной силой, способной бороться с чудовищными поработителями славян, Бакунин считал социальную революцию. Она разрушит исторические централизованные государства, заменив свободной, не признающей писаного закона федерацией коммунистических. Такую федерацию немцы никогда не завоюют, нет!

В Европе Бакунин признан одним из теоретиков анархизма, в России среди русских революционеров-народников начала семидесятых годов XIX века бакунисты стали одной из самых многочисленных групп.

>

Глава 4. Коммунистическая утопия

Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

(Манифест коммунистической партии)

Рождение коммунистов

Само слово «коммунизм» происходит от «коммуна», то есть административно-территориальная единица, имеющая некоторые права самоуправления.

Долгое время между социалистами и коммунистами не было разницы — фактически это были два названия одного и того же.

Но в 1840-е годы появилось движение, которое четко заявило, что они — коммунисты, и единственно последовательные революционеры. А социалисты — их предшественники. Автором такой трактовки термина был Карл Генрих Маркс (1818–1883). С ним следует познакомиться поближе.

Карл Маркс — вождь всех пролетариев

В СССР полагалось считать, что Маркс — выдающийся философ, экономист, историк, политический деятель, затмевающий собой Коперника и Дарвина. Что он — основоположник в философии — диалектического и исторического материализма, в экономике — теории прибавочной стоимости, в политике — теории классовой борьбы. Что его учения в этих областях знания послужили основой коммунистического и социалистического движения и получили название «марксизм».

Про марксизм поговорим отдельно, сам же великий теоретик был третьим ребенком в семье трирского адвоката. Родился он еще в семье иудаиста, но в 1824 г. его отец, Генрих Маркс, урожденный Гиршль Мордехай Маркс, принял протестантизм. Дед Карла Маркса, Леви бен Шмуэль Маркс, был раввином. Брат отца Карла Маркса, Самуил Маркс — тоже.

А выкрещенный в шестилетнем возрасте Карл тем временем с трудом окончил гимназию. Подростком был религиозен, но вскоре встал на путь мистического бунта, и прославился хулиганством и буйными выходками. Гуляка, кутила и драчун, он регулярно участвовал в массовых потасовках, бил уличные фонари. После того, как веселая компания стала швырять булыжниками в окна домов, только слезные просьбы Генриха Маркса и личное знакомство с судьей спасло Карла Маркса от тюрьмы.

В 1835 г. Маркс учится сначала в Бонне, потом в Берлине. Изучал юриспруденцию, потом историю и философию… Высшее образование он завершил своеобразно: представил в Йенский университет диссертацию на степень доктора философии.

В 1836 г. Маркс обручился с баронессой Женни фон Вестфален, но по причине полнейшего безденежья жениться на ней смог лишь тринадцать лет спустя. Странно: отец ведь высылал ему деньги — до 700 марок ежегодно. Но весной 1938 г. Маркс отказался приехать к умиравшему отцу — даже на похороны. С этого времени деньги на жизнь высылали то мама, то дядя.

С апреля 1842 г. Маркс начал сотрудничать в оппозиционной «Рейнской газете» и быстро стал в ней журналистом, потом дорос до редактора. Он так открыто критиковал правительство, что многие его статьи были запрещены, другие жестко исправлены цензором. Через год Маркс уже открыто призывал к свержению правительства. Сначала ему пришлось уйти с поста редактора, потом (в марте 1843 г.) газету закрыли.

После многочисленных приездов в Лондон, весной 1847 г. Маркс и Энгельс примкнули к созданному немецкими эмигрантами в Англии тайному пропагандистскому обществу Лига справедливых. Кроме пропаганды революции, члены общества практиковали какие-то магические ритуалы, о которых почти ничего не известно. Во всяком случае, духов они вызывали, это точно.

Еще на материке, в Брюсселе, Маркс начал организовывать международную сеть комитетов для связи между немецкими, французскими и английскими коммунистами и социалистами, для обмена информацией и координацией действий. Теперь этот опыт особенно пригодился.

В июне 1847 г. на 1-м конгрессе Лиги она была полностью преобразована. На ее основе была образована новая организация — международный Союз коммунистов, в котором могли состоять единомышленники из всех народов.

Прежний девиз союза «Все люди братья» был заменен выдвинутым Марксом и Энгельсом призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Конгресс исключил из Союза коммунистов сторонников Вейтлинга, Бланки и вообще всех, кто не признавал учения Маркса.

Основные опорные пункты Союз коммунистов находились в Лондоне, Париже, Брюсселе, Швейцарии; около 30 общин (низовых организаций) имелось в Германии — на нелегальном положении.

На 2-й конгресс 29 ноября — 8 декабря 1847 г. в Лондон съехались до 40 делегатов из Германии, Франции, Бельгии, Великобритании, Швейцарии, Польши. Конгресс изменил первую статью устава. Ранее она гласила: «Целью союза является раскрепощение человечества путем распространения теории общности имущества и возможно скорейшего ее практического претворения в жизнь». Теперь была принята другая формулировка: «Целью Союза является: свержение буржуазии, господство пролетариата, уничтожение старого, основанного на антагонизме классов буржуазного общества и основание нового общества, без классов и без частной собственности».^{105}

2-й конгресс Союза поручил Марксу и Энгельсу составить программу Союза. Ею стал знаменитый «Манифест коммунистической партии», опубликованный 21 февраля 1848 г. — одна из самых опасных книг за всю историю человечества.

Только высохла типографская краска на «Манифесте…», как началась революция 1848 г. Маркс тут же едет в Париж, потом в Кельн, где издает «Новую рейнскую газету». Он призывает к революции, к установлению демократии, войне с реакционной Россией, а одновременно к войне Австрии против восставшей Венгрии — это при том, что русские войска громят венгров на стороне Австрии. Он ругает евреев, славян и другие «неисторические» народы, поносит легитимную власть во всех государствах, грозит террором, пугает обобществлением всего на свете.

Союз коммунистов ведет пропаганду по всей Германии. Коммунисты распространяют «Манифест…» и конкретизацию своих идей, написанную Марксом и Энгельсом в марте 1848 г. — «Требования коммунистической партии в Германии». Сложность была в том, что даже среди социалистов мало кто читал эти судьбоносные документы.

После поражения революции Маркс был отдан под суд. Каких только мерзостей не писал он про Пруссию и ее суды! А гуманный прусский суд лишь выслал его из Германии вместе с семьей — 16 мая 1849 г. Сначала он отправился в Париж, но и оттуда был выслан — после организованной коммунистами провокационной демонстрации 13 июня 1849 г. Тогда Маркс переехал в Лондон. Вскоре почти все члены Союза коммунистов собрались в английской столице. Сам Маркс больше никогда не покидал гостеприимной, демократической Британии. Чем же еще можно объяснить готовность, с которой Соединенное Королевство предоставляло политическое убежище всем крамольникам-социалистам? И из России, и из Франции, и из Германии? Конечно же, демократией и борьбой за права человека. Понимать политику Британии как подлую тайную борьбу с державами-конкурентами путем поддержки внутренних очагов мятежей могут только самые испорченные, гадкие люди.

Коммунисты спорят: вести ли борьбу до конца? Большинство членов ЦК Союза коммунистов за борьбу! На заседании 15 сентября 1850 г. большинство ЦК приняло решение перенести его местопребывание из Лондона в Кельн. На этот раз прусские власти действовали решительнее: арестовали коммунистов. Процесс, проходивший в Кельне с 4 октября по 12 ноября 1852 г., показал их как заговорщиков, стремившихся разрушить государство и внедрить в практику опаснейшую утопию.

И на этот раз все было очень гуманно: четверых подсудимых — Р. Даниельса, И. Клейна, И. Эрхардта, А. Якоби — суд оправдал. Ф. Фрейлиграт избежал ареста — вовремя предупрежденный, он бежал в уютный дружественный Лондон. Обвинительный приговор вынесли только семерым: Г. Беккеру, Г. Бюргерсу, Ф. Лесснеру, П. Нотюнгу, К. Отто, В. Рейфу, П. Резеру. Но никого из них не казнили: все семеро получили разные сроки заключения.

Несмотря на это, 17 ноября Союз коммунистов объявил о самороспуске. Современные коммунисты рассказывают, что предложил это мудрый Маркс. Врут. Дальнейшее существование Союза стало невозможным после разоблачений Кельнского процесса.

Сам же Маркс с 1949 г. года благоразумно не покидал Британии. Он жил там до самой смерти — разумеется, в нищете. Маркс вообще заработал в жизни не так уж много. Написаны им десятки томов, но почти ничто не приносило дохода. За статьи платили мало, потому что выходили они в маргинальных нищих газетках. Работа Маркса в серьезных изданиях всегда оказывалась эпизодической — он быстро уходил или его прогоняли. Книги микроскопическими тиражами издавались за счет приверженцев его идей. Пропагандистские брошюрки раздавались даром.

Заработанное лично Марксом вряд ли составляет больше 5 % бюджета семьи. Биографы пишут весьма аккуратно: «Маркс не только не имел необходимых средств к существованию, но и не умел распоряжаться деньгами, когда они появлялись». Называя вещи своими именами, он произвольно тратил деньги, как в голову взбредет, совершенно не думая о нуждах семьи.

Доставал же деньги Маркс занятиями не особо почтенными. Однажды его арестовали при попытке заложить фамильное серебро фон Вестфаленов — очень уж непохож на аристократа. Другие источники — подачки сторонников или наследства: в 1856 г. Марксы получили сразу три наследства от скончавшихся родственников.

«Весьма радостное событие! — писал Маркс Энгельсу 8 марта 1855 г. — Вчера нам сообщили о смерти 90-летнего дяди моей жены. Моя жена получит, приблизительно, 100 фунтов стерлингов. Могло бы быть и больше, если бы старый пес не оставил часть денег своей экономке».

Но уже 20 января 1857 г. он пишет Энгельсу: «Я полностью на мели…». Фридрих недоумевал: «Твое письмо для меня, как удар грома среди ясного неба. Я-то думал, что все, наконец, в радужном свете; ты живешь в приличной квартире… а теперь выясняется, что все под вопросом».

В мае 1864 г. Марксам завещает крупную сумму их друг Вильгельм Вольф. Уже через год Карл просит Энгельса срочно выслать денег, утверждая притом, что «легче было бы отрубить большой палец руки, чем писать» письмо о помощи. 5 августа он получает 50 фунтов, а через две недели он снова — в просителях. В год Маркс по собственным признаниям тратит 500 фунтов. При этом жене он выдает на хозяйство мизерную часть (например, 5 фунтов из 60).

С ноября 1868 г. года пятидесятилетний Маркс обретает постоянный доход — Энгельс продал свою долю в манчестерском хлопчатобумажном бизнесе и положил Марксу ежемесячную стипендию в 35 фунтов. Большая сумма, она соответствует примерно 2500–2800 долларам 2010 г. Вообще же Энгельс дал Марксу в общей сложности около 6 000 000 тогдашних франков золотом.

Куда же деваются деньги? Идеолог равенства и братства не мог вообразить существования без личного секретаря и отдыха на респектабельных курортах. К тому же великий враг капитализма регулярно играл на бирже и занимался денежными спекуляциями. Но вот незадача — его родственники все время зарабатывали деньги, а он их только терял. Именно биржевые махинации поглотили большую часть средств, полученных от Вольфа.

Сначала Маркс жил за счет Энгельса, потом за счет жены, потом опять за счет Энгельса, потом за счет любовницы, потом опять за счет Энгельса. Довольно много дал ему дядя Филипп Маркс, основатель поныне существующей фирмы «Филипс».

Из шестерых детей Женни фон Вестфален выжили трое. В 1856 г. Маркс писал Энгельсу: «Моя жена больна, моя маленькая Женни больна… я не могу вызвать врача, так как не имею денег на лечение. Восемь дней я кормил семью хлебом и картофелем…». Это было одно из многих писем о помощи. Но когда приходил очередной перевод, деньги тратились на что угодно, кроме еды и лечения.

Из трех дочерей Маркса две наложили на себя руки.

Лаура — в 66 лет покончила с собой вместе с мужем, французским коммунистом Полем Лафаргом (1842–1911). Эта пара похоронила троих детей, не сохранив ни одного. По официальной коммунистической версии, Лафарг задолго до смерти решил умереть до семидесяти лет, чтобы не жить стариком. Он оставил посмертное письмо, было опубликованное в главной коммунистической газете Франции, «Юманите», 4 декабря 1911 г. Оно заканчивается словами: «Я умираю с радостной уверенностью, что дело, которому я посвятил вот уже 45 лет, восторжествует. Да здравствует коммунизм, да здравствует международный социализм». На похоронах этой пары от имени РСДРП выступил В. И. Ленин, лично знавший Лафарга.

Элеонора покончила с собой в 42 года. Ее муж, публицист-социалист Эвелинг, в последний момент испугался, она же умерла.

Законных внуков у Маркса не было.

Правда, был еще внебрачный сын Фредерик, прижитый с экономкой Еленой Демут. Эта служанка — своего рода свадебный подарок мамы Женни фон Вестфален. Она и платила Елене Демут жалование, пока была жива.

Эта удивительная женщина вела хозяйство, и даже распределяла деньги, полученные от фон Вестфален-старшей. Временами она даже содержала Маркса и всю его семью. Женни фон Вестфален и дети считали ее близким другом. По решению дочерей Маркса, в могиле Маркса и его жены похоронена также Елена Демут.

Возможно, существовали и другие внебрачные дети. Известно, что у Маркса было много интрижек разной продолжительности. Как-то он соблазнил юную племянницу своей служанки, и та умерла от неудачного аборта.

Но история ребенка Елены Демут хорошо известна.

Официально Маркс от Фредерика отрекся. Никогда даже не пытался с ним встретиться. Мальчика отдали на воспитание в приемную семью. Тогда Энгельс официально признал себя отцом ребенка, и платил приемной семье алименты на его воспитание.

Этот мальчик вырос в Англии душевно здоровым человеком, стал механиком по ремонту машин. Умер в 1929 г. в возрасте 78 лет. Он знал, кто его родители, но общался только с официальным отцом, Энгельсом. Елена Демут после смерти Маркса хотела повидать сына — тот отказался от встречи.

У Фредерика родился сын Гарри. У Гарри — Конрад. Правнук Карла Маркса, Конрад, принял фамилию своей немецкой жены, Платтен, и в 1933 г. уехал в Германию. Он служил в гестапо и погиб на Восточном фронте в 1943 г., в возрасте 27 лет. Интересно, что сказал бы по этому поводу вождь пролетариев всего мира? И его неродная бабушка Элеонора — выступая на митингах, она любила подчеркнуть свое еврейское происхождение.

Пра-правнучка Карла Маркса родилась в 1942 г. и работает администратором в книжном магазине. Пра-праправнучка преподает в Гамбургском университете, есть и пра-пра-праправнуки.^{106}

Живя в Лондоне, Маркс занимался двумя делами: трудился в 1-м Интернационале и писал свой главный труд — «Капитал». По собственным словам, он принес в жертву «Капиталу» «здоровье, счастье и семью».

В Интернационале в течение восьми лет он был самым влиятельным членом Генерального совета. Он пропагандировал отделение Польши от Российской империи и Ирландии от Британии, призывал к сокращению рабочего дня, выступал за передачу земли в общественную собственность. Воевал с Бакуниным, которого считал агентом царской охранки.

Что до «Капитала»… При жизни Маркса опубликовали (1867) только первый том тиражом в тысячу экземпляров. Второй и третий тома «Капитала» собраны в основном Энгельсом, получившим в свое распоряжение лишь «сплошные наброски, за исключением примерно двух глав». «Рукопись, которую только я мог прочитать — и то с трудом», — напишет позднее Энгельс Августу Бебелю. Эти тома, в которых неизвестно, чьего текста больше, Маркса или Энгельса, опубликованы в 1885-м и 1894-м. Четвертый том, «Теории прибавочной стоимости», был опубликован Карлом Каутским (1854–1938) в 1902 г.

«Капитал» переведен на более чем 50 языков и переиздавался более 220 раз. В СССР за годы советской власти три тома «Капитала» были изданы 165 раз на 18 языках тиражом свыше 6 000 000 экземпляров.

Этот труд коммунисты тоже называют «гениальным». Однако трудно даже представить книгу более скверно написанную и нелепую. Ее невероятное многословие Герберт Уэллс сравнивал с бородой Карла Маркса — такой же избыточной, клочковатой и неаккуратной.

Фактологических ошибок в первом томе капитала автор сих строк нашел полсотни на первых двух страницах, после чего считать ошибки и читать книгу перестал.

Смысловые ошибки. Среди всего прочего, Маркс уверял, что капитализм совершенно безличен, от хозяина предприятия ничего не зависит. Основал он производство — и с тех пор получает саму собой появляющуюся «прибавочную стоимость». Это совершенно несправедливая плата за труд, который перестал выполняться.^{107}

Любой, кто хоть когда-то занимался бизнесом, прекрасно знает: от личности владельца предприятия зависит, по сути дела, абсолютно все. Занимаясь одним и тем же, вкладывая одинаковые деньги, предприниматели получают совершенно разные доходы. Причем доход одного и того же предпринимателя на одном и том же производстве может очень сильно меняться год от года. А если вложить капитал и ничего не делать — капитал работать и не будет, доход будет минимальным, и даже возможно уменьшение основного капитала.

Высокий доход — это и есть плата за труд предпринимателя. Все это знают, ничего нового.

Впрочем, Маркс и не занимался бизнесом, а если занимался, то исключительно неудачно. Было бы интересно знать мнение о «Капитале» его дядюшки Филиппа, основателя фирмы «Филипс».

Не нужно думать, будто Карл Маркс так уж надрывался над «Капиталом». Первый том он редактировал… четыре года. До «Капитала» не доходили руки, потому что Маркс проявлял великий интерес к математике и писал великое множество конспектов по дифференциальному исчислению. За пять лет до смерти он увлекся… геологией и составил целый том геологических конспектов. За два года до смерти — историей первобытного общества, и опять написал много текстов конспективного характера. А в промежутке между этими занятиями у него был еще интерес к сельскому хозяйству, физике и химии. Все эти работы Маркса не представляют никакого интереса для науки: упорные, судорожные попытки сделать хоть что-то «великое», дабы прославиться. Чем бы ни занимался «великий ученый», ничего-то у него не получается. И он судорожно хватается за что-то другое.

Так хоть пожить в свое удовольствие! Последний год перед смертью, уже похоронив жену, Маркс посещает один курорт за другим: Алжир, Аржантей, Веве, Вентнор, Лозанну, Монте-Карло, Энгиен, южный берег Англии. Ведь у него есть постоянное «жалование» от Энгельса.

Здоровье научного светила, отца мировой революции ухудшается. Уже много лет его мучают жуткие гнойники, фурункулы по всему телу. Болит печень, смолоду мучит геморрой.

Поклонники Маркса намекают, что он зарос болезнями от тоски по неправильному устройству мира.

Люди, менее отягощенные обязанностью его любить, произносят неуважительные слова про ревность и злобную зависть к тем, у кого «получилось» прославиться.

В январе 1883 г. Карл Маркс неожиданно заболел бронхитом, повлекшим ряд осложнений, и уже 14 марта умер. За гробом гения и классика на Хайгейтском кладбище в Лондоне шло по одним данным, одиннадцать, по другим — шесть человек. Единственного сына в их числе не было.

Марксизм

Сам Маркс характеризовал свою концепцию как «материалистическое понимание истории»: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому способствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание».

По-своему теория Маркса очень логична. Вся история человечества разделяется на пять «общественно-экономических формаций». Первая — первобытно-общинная или первобытно-коммунистическая. Тут все бедны, экономика примитивна, все равны в нищете. Потом следуют рабовладельческая, феодальная и капиталистическая. В каждой формации есть два главных класса: эксплуататоры и эксплуатируемые. При рабовладельческом строе — это рабы и рабовладельцы. При феодализме — крестьяне и помещики. При капитализме — рабочие и буржуазия-капиталисты. Отношения между основными классами антагонистические, а попросту говоря — непримиримые: все, что дано одному, тем самым отнято у другого. Классовая борьба идет всегда, вся история почти полностью сводится к ней.

После капитализма должен настать коммунистический строй. Это будет совершенно замечательный строй, при котором не станет ни эксплуатации человека человеком, ни государства и системы принуждения. Все станут очень идейными, каждый будет работать по своим способностям и каждому будет даваться по его потребностям.

Между прочим, я нисколько не шучу! Весь этот бред, достойный пера Фурье и Кампанеллы, вполне серьезно утверждался Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии».^{108}

Для торжества этого замечательного строя необходимо, чтобы возникла организация передового класса, пролетариата, и чтобы эта партия произвела социалистическую революцию.

Настанет «первая фаза коммунизма (социализм)», который в XIX веке «чаще назывался коллективизмом».^{109} «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».^{110}

В общем, мира и покоя не будет и после революции. Будет классовая борьба, в ходе которой социалистическое государство уничтожит буржуазию, обобществит всю собственность, а само постепенно отомрет, потому что ни государство, ни вообще никакое насилие им не будет нужно, все сами все будут делать.

Для кого писан «Манифест коммунистической партии»?

Маркс считал, что коммунистическая революция может состояться только как мировая.

Она произойдет в самых индустриально развитых странах Западной Европы. Для Великобритании и США Маркс допускал возможность мирного перехода к социализму, но и на них особых надежд не возлагал. В Германии же и Франции революция может быть только насильственной. И даже мирно взяв власть, пролетариат начнет искоренять буржуазию самым насильственным образом.

Но главное — нигде у Карла Маркса нет ни слова о 90 % человечества. Схема из пяти «формаций» откровенно сформирована на материале только европейской истории. Правда, кроме вышеназванных формаций есть у Карла Маркса еще одна, которую в СССР очень не любили вспоминать: «азиатский способ производства».^{111} Сам этот способ был описан с таким «профессионализмом», что советские историки обычно легко доказывали, что именно к изучаемой ими стране или периоду «азиатский способ производства» не имеет никакого отношения.^{112}

Советские историки тем самым «доказывали», что у них-то, в изучаемой ими стране и в «их» эпоху все происходит «как у всех»: есть рабовладельческий строй или феодализм. При всей наивности этих построений советские историки отстаивали то, на чем полагалось настаивать в СССР, и чего нет у Маркса: универсальность истории человечества. Маркс следовал идеям Гегеля. А Гегель ясно писал, что есть народы «исторические» и «неисторические». И что «неисторические» народы могут играть в истории только одну роль — рабов, а в лучшем случае помощников народов «исторических».

Потому с точки зрения основоположника марксизма, до мировой революции не может идти и речи об освобождении колониально зависимых стран. Страны эти «неисторические», отсталые, в них нет ни «нормальной» буржуазии, ни «качественного» сформировавшегося пролетариата. А значит, и к революции они не способны.

Только когда в Европе, в «центре мира», восстанет пролетариат и начнет строить счастливое коммунистическое далеко, он сможет освободить и эти неисторические неевропейские народы, помочь им преодолеть историческую отсталость. Или уничтожить их за ненадобностью, как уничтожают «вредных» животных. Если читатель думает, будто я преувеличиваю, то отсылаю его к статьям Карла Маркса и Фридриха Энгельса, посвященным как раз колониализму.^{113} Только читать лучше по-немецки: в русских переводах проектов уничтожения «неисторических» народов нет: от русского читателя в СССР эти идеи Маркса коммунисты скрыли.

В любом случае, «Манифест коммунистической партии» не писался ни для китайцев, ни для индусов. Только для белых!

Маркс и Россия

Славян и особенно русских Маркс тоже активно не любил и считал народом «неисторическим». Вся история Руси вызывала у него активное отторжение. Ивана Калиту он оценивал как «смесь татарского заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа».^{114} Таких оценок у него не «удостоился» ни один король или герцог Запада — а среди них были личности совершенно жуткие.

Если речь шла о столкновении славян и других народов, Маркс тут же призывал к решительному террору по отношению к славянам. Во время революции 1848 г. он призывал немецких и австрийских милитаристов «растоптать нежные цветки славянской независимости». Ведь: «…мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в австрийских славянских землях, и никакие фразы, никакие указания на неопределенное будущее этих земель не возбранят нам считать их друзьями наших врагов».^{115}

Но как только речь шла о столкновении русских и западных славян, он тут же всерьез утверждал, что «ненависть к русским была и продолжает быть первой революционной страстью». Он всегда был на стороне Польши во всех ее восстаниях против Российской империи, но на стороне немцев, австрийцев и венгров, когда они душили поляков, чехов и словаков.

Правда, постепенно его мнение становилось более русофильским. Ведь русское издание первого тома, вышедшее в Петербурге в 1872 г., было первым переводом «Капитала» на иностранный язык!

Маркс очень одобрял русскую революционную литературу, особенно труды Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова. Он восхищался терроризмом и хождением в народ революционных народников. Постепенно народники переубедили Маркса во многом. Он начал предполагать, что Россия может вообще миновать капиталистическую стадию развития и тем не менее построить коммунизм — на базе традиционной крестьянской общины.

А ведь именно так и считал Александр Герцен, а вслед за ним и «агент царской охранки» Бакунин! Герцен полагал, что Россия неким непостижимым путем обогнала весь мир, и что крестьянская община — это и есть стихийный социализм. Надо только объяснить это крестьянам, и сразу же все станет хорошо.

У социалистов Европы идеи Герцена вызывали огромное раздражение. Маркс и Дюринг очень редко совпадали во мнениях, но оба они дружно оценили взгляды Герцена как русский национализм. По мнению Энгельса, Герцен был «социалистом в лучшем случае на словах»^{116} и про социализм говорил исключительно с целью выхвалиться и подчеркнуть, что Россия (его «святая Русь») лучше Европы.

Об особом русском пути любили порассуждать и знаменитые русские анархисты, от Лаврова и Бакунина до батьки Махно.

В общем, Маркс порой отказывался от марксизма. В предисловии к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1882 г. Маркс и Энгельс назвали революционную Россию передовым отрядом революционного движения в Европе.

Странные связи марксизма

Маркс планировал гражданскую войну в Европе и пропагандировал диктатуру пролетариата. В своем «Манифесте коммунистической партии» он писал обо многих видах социализма, включая и «феодальный». В самом манифесте как-то не очень объясняется, что это такое, но зато разъясняется в других творениях Карла Маркса и его последователей. Изволите ли видеть, это социализм, который в Средние века пропагандировали альбигойцы в XIII в., народные ересиархи в XIV–XV вв., анабаптисты в XVI столетии. Эта публика мало известна в современной России. Мне придется немного отвлечься от основной темы и внести разъяснения, иначе ведь вообще все останется непонятным.

Альбигойцы

Собственно, члены секты, в XII–XIII вв. распространенной в Северной Италии, а также на Юге Франции, называли себя катарами, т. е. «добрыми людьми»; второе же название — альбигойцы — заимствованное от расположенного в Тарнском департаменте Франции города Альби. Вослед манихейцам, Они считали, что Бог и дьявол играют в этом мире равные роли, а материальный мир создан сатаной. Божественное — это чистый дух, внематериальная идея, и самое разумное для человека — как можно скорее избавиться от привязанности к миру. Как? А как угодно! Лучше всего — разрушая свою плоть, прибежище дьявола, с помощью пьянства, наркотиков, анонимного разврата — чтобы ничего уже не хотелось, да и нечему было хотеть.

Для организации такого саморазрушения альбигойцы создавали общежития для молодежи и очень поощряли своих приспешников ко всем формам общинной жизни. Во-первых для того, чтобы, опять же, упражнялись в рафинированном самоуничтожении, во-вторых потому, что ведь частная собственность и семья тоже держат человека в этом мире. Так обобществить и собственность, и женщин, чтобы поменьше держало! Чтобы светлый нематериальный дух побыстрее покидал отвратительное материальное тело, и воспарял ввысь. Альбигойцы полагали, что к Престолу Господню.^{117}

Христиане же очень сильно сомневались, что к Господу, и активно воевали с альбигойцами, против них был даже организован папой Иннокентием III крестовый поход (1209–1229). В конечном счете главный город альбигойцев, Тулуза, был взят, ересь раздавлена.

Похоже, что кроме «общинности», альбигойцы чаровали Карла Маркса еще и своей войной с официальной церковью, с католицизмом.

Народные ереси

В Средние века не раз поднимались народные восстания, руководители которых своеобразно трактовали Священное писание. «Когда Адам пахал, а Ева пряла — кто был дворянином?» — спрашивали они.

Раз некому быть дворянином — так и дворянства не надо! Логично? То-то… Надо жечь замки, убивать дворян и делить их землю — ведь имущество придумал сатана. Зачем Богу имущество? Оно ему совершенно не нужно, и так все кругом Богово. Вот и надо «все поделить», отменив собственность и деньги, чтобы Богова земля обрабатывалась правильными людьми, правильно почитающими Бога. А продавать ничего нельзя, как и копить любую собственность.

Примерно под такими лозунгами выступали, например, повстанцы из отряда брата Дольчино Торниелли из города Новары в Италии в начале XIV века. Дольчино проповедовал братскую любовь и бедность, а для наступления царства истинной справедливости — истребление папы римского, кардиналов, священников, монахов и вообще всех, кто не захочет отдать свою собственность в общину. Он считал, что не должно быть частной собственности, а жены должны быть общими.

В начале 1304 г. Торниелли возглавил в Ломбардии восстание местных крестьян. Дольчино хотел захватить долину р. Сезия, отделиться от владевшего этой землей города Верчелли, и создать там некую общину с общими женами и землями. Чтобы подавить это движение, в 1305 г. году папа Климент V объявил крестовый поход. Дольчино стойко отбивался в неприступных горах от папских войск, состоявших главным образом из жителей Верчелли и Новары, но полное истощение припасов и наступившая зима принудили его к сдаче в марте 1307 г. После пыток, которые не хочется описывать, Дольчино был сожжен на костре. Он этого заслуживал, да методы очень уж страшные.

В России имя Дольчино стало известно благодаря роману Умберто Эко «Имя розы»,^{118} но были ведь и другие народные вожди с тем же набором идей.

Дико? Но ведь атеистов в те времена не было, люди нуждались в какой-то идеологии, даже чтобы доить коров, а не то чтобы воевать с «классовым врагом». Такой вот «религиозно-феодальный» социализм.

Анабаптисты

Члены этой секты во время Реформации отрицали всякую церковную организацию и иерархию, иконы, таинства, а заодно и необходимость платить налоги, нести военную службу, осуждали социальное неравенство и призывали к обобществлению имущества.

В городе Мюнстере речи анабаптистов так подействовали на народ, что католического епископа изгнали из города. Настал период, который Маркс, вероятно, назвал бы социализмом — первая стадия построения утопии.

25 февраля 1534 г. всех несогласных с анабаптистами выгнали из города. Целую неделю посреди морозной зимы люди уходили в ледяные поля. Вскоре стало известно — им повезло. Изгнанный епископ с помощью нескольких князей собрал армию и осадил «Новый Иерусалим». Однако сдаваться анабаптисты и не думали: в городе имелись огромные запасы продовольствия, действовала железная дисциплина, к нему толпами стекались новые и новые анабаптисты. Некоторые были задержаны войском легитимных князей церкви и мира, но большая часть все же прорвалась в город.

Как всегда бывает в таких случаях, начавшие смуту вожди быстро оказались недостаточно радикальными. Первых проповедников оттеснил некий Матисс, и при нем Мюнстер объявили коммуной «истинных христиан». Католические храмы были разграблены, алтари разбиты, мощи святых осквернены. Муниципальную библиотеку и городские архивы анабаптисты сожгли. Из-за них историю Мюнстера до XVI века приходится изучать по архивам других городов.

Имущество церквей, монастырей, изгнанных горожан конфисковывалось. Были отменены деньги, запрещена торговля. Браки и рождение детей запрещалось: скоро Конец Света! Мир — место дьявольское, нечего плодить его слуг!

Коммуна и есть коммуна. Все жители обязаны были трудиться и участвовать в обороне города. Продовольствие и все предметы потребления и обихода подлежали обобществлению и распределению по строго установленным нормам. Нарушения общественного порядка, пьянство, аморальные поступки, трусость в бою наказывались смертной казнью.

Интересно, что в сектантские бредни верили сами «пророки». Матисс так уверовал в свою неуязвимость и помощь Горних сил, что попытался с небольшой группой сторонников вырваться из осады. Рыцари легко убили приплясывавшего и завывавшего «пророка», а труп бросили напоказ прямо перед городскими воротами. Это мало кого отрезвило.

После гибели Маттиса главой Мюнстера стал портной из Лейдена Ян Лейденский, вождь еще более радикальный. Он заявил, что, наверное, Матисс не был достаточно святым, а город погряз во грехах. Потому Господь и не даровал ему победы. Ян объявил себя новым Царем Давидом и начал пасти горожан «жезлом железным». На город обрушились террор, взаимное доносительство, постоянные казни.

Революционный порядок включал в себя и многоженство. Протестовавшие были казнены — и мужчины, и женщины. Гарем Яна Лейденского менял состав, потому что за малейшие проступки «жен» немедленно казнили. Но редко их было меньше пятнадцати одновременно.

Все ценное имущество Ян велел снести в бывшую ратушу, а теперь «царский дворец». Его облачение и одежда его жен-цариц блистали золотом и драгоценными камнями. Вождь каждый день сидел на площади Мюнстера и отправлял суд. Помимо уголовных преступлений, смертная казнь полагалась за богохульство, неповиновение власти, бунтарские речи, непочтение к родителям, прелюбодеяние, сплетни и жалобы. Казни совершались ежедневно и сопровождались страшными оргиями. В Мюнстере исчезали последние следы общественного порядка. Вандализм достиг крайнего развития. Царили анархия, насилия и смешение полов.

Видя, что происходит, войска епископа перестали ходить на штурмы. Осаждавшие просто ждали, когда все кончится само собой. Попытки поднять восстание в поддержку Мюнстера в других городах Вестфалии были подавлены. Запасы продовольствия заканчивались. В ночь на 25 июня года город был взят епископскими войсками. Резня в павшем городе продолжалась два дня. Ян Лейденский и двое его соратников, Бернард Книппердоллинг и Бернард Крехтинг, были взяты в плен. Странно, что они сдались, а не покончили с собой.

Этих троих возили из города в город, устраивая публичные экзекуции. 20 января 1536 г. на площади Мюнстера, пред ратушей, их приковали к столбам железными ошейниками и разорвали раскаленными щипцами. После чего тела поместили в клетки и подняли на башню церкви Святого Ламберта.

Мюнстерская коммуна просуществовала чуть больше года: с 25 февраля 1534-го по 25 июня 1535 г.

Коммунизм ли это? Да. И альбигойцы, и Дольчино, и анабаптисты исходили из того, что надо построить новое общество равных, совместно живущих и работающих. Такое, чтобы в нем люди как можно меньше отличались друг от друга.

Очень интересно исследование В. Р. Шафаревича о том, что «хилиастический», он же утопический социализм — своего рода заболевание культуры. Общество существует, история движется за счет того, что люди разные — за счет своего рода «разности потенциалов». Как ни старайся, до конца «всех уравнять» и «все поделить» не удается. Но чем в большей степени реализуется эта утопия, тем больше общество лишается способности к саморазвитию. Владимир Ростиславович приводит устрашающе длинный список примеров, когда коммунистическая утопия реализовывалась — и неизменно губила пораженное утопией общество. Своего рода раковая опухоль цивилизации.^{119}

Похожее явление отметил и Лев Гумилев: он поэтично и метко назвал такие объединения «антисистемами», то есть врагами реально существующего мироздания. Реальные народы подобны полнокровным и разным телам, но антисистемы подобны теням: они плоски, серы и везде одинаковы. Их цель — уничтожение и самоуничтожение.^{120}

Маркс — новое в революционной теории

Став поклонником антисистем, Карл Маркс сумел пойти дальше предшественников.

Действительно, у всех революционеров реальный мир вызывал только ненависть. Коммунисты отрицали и стремились разрушить все исторически возникшие отношения и связи: отношения в семье, индивидуальной любви, материнства и отцовства, собственности, денег и экономических отношений.

Но никто прямо не призывает к его разрушению. От Томаса Мора до Фурье социалисты в основном рассуждали о том, как прекрасна утопия, противопоставленная реальности. Этим продолжали заниматься Беллами и Герцка. У анархистов — Прудона, Бакунина, Кропоткина, — тоже много говорится о чудесном завтрашнем дне анархии, матери порядка.

Бланки уже почти не рассказывает о прекрасном будущем. Он в основном критикует реальность и дает весьма практичные советы, как захватывать власть, готовить оружие и так далее.

Карл Маркс совершил следующий шаг: окончательно стал теоретизировать не о самой утопии, а о том, как получше внедрить ее в реальность. Не просто отрицать мир, а говорить об его уничтожении, как важнейшей цели.

У Маркса вы не найдете сладких описаний коммунизма. Но он нашел предшественников, которые внедряли в реальность коммунизм, уничтожали реальный мир, и предлагал учиться именно у них.

Была, конечно, и явная личная предрасположенность к разрушению.

О личных склонностях

«Сочетание со Христом внутренне возвышает, утешает в страданиях, успокаивает и дает сердце открытое человеческой любви, всему великому, благородному не из-за честолюбия, не из стремления к славе, а только ради Христа!»^{121} — писал Карл Маркс в год окончания гимназии.

А потом юноша стал писать стихи. Наверное, он рассчитывал таким способом прославиться, но стихи, мягко говоря, его имени не обессмертили. Зато по ним можно судить об его внутреннем мире. Вот, например, «Скрипач»:

Мне не осталось ничего, кроме мести,
Я высоко воздвигну мой престол,
Холодной и ужасной будет его вершина,
Основание его — суеверная дрожь.
Церемониймейстер! Самая черная агония!
Кто посмотрит здравым взором —
Отвернется, смертельно побледнев и онемев,
Охваченный слепой и холодной смертью.

Или другое:

Адские испарения поднимаются
И наполняют мой мозг до тех пор,
Пока я не сойду с ума
  и сердце в корне не переменится.
Видишь этот меч?
Князь тьмы продал его мне.^{122}

Стоит добавить, что в ритуалах посвящения в некоторых сатанистских обществах посвящаемому подается «волшебный» меч.

В стихотворении «Бледная девочка» меньше больной изломанной символики сатанистского культа, но сказано еще откровеннее:

Я утратил небо и прекрасно знаю это.
Моя душа, некогда верная Богу,
Предопределена для ада.

А вот целая поэма «Оуланем». Само название — анаграмма библейского имени Иисуса Христа — Емануил, что на иврите означает «с нами Бог». Вот слова из поэмы:

Все сильнее и смелее я играю танец смерти,
И он тоже, Оуланем, Оуланем —
Это имя звучит как смерть.
Звучит, пока не замрет в жалких корчах.
Скоро я прижму вечность к моей груди
И диким воплем изреку проклятие
  всему человечеству.^{123}

И уж совсем хорошо еще одно раннее стихотворение Маркса:

И так я буду спускаться все ниже и ниже,
А за мной будет идти огромная толпа людей.
Они пойдут, издавая сильный шум и не заметят,
Как за ними проход заваливают огромные камни,
А отсветы моего факела на стенах
Сменяются отсветами совсем другого огня.^{124}

В духе антисистем и чудовищное отношение Маркса к своей семье, в том числе к собственным детям, которых он пустил по миру и к которым был устрашающе жесток.

Карл Маркс — вполне типичный революционер: социопат, не принимающий окружающего, физически не способный вести семейную жизнь и систематически работать. Он материально несостоятелен, живет в мире своих и групповых выдумок, причем эти выдумки искренне считает реальностью и готов навязывать всем окружающим. Независимо от результатов. Как и все революционеры, он считал себя гением, а свои теории — истиной в последней инстанции.

Но и здесь он пошел дальше других: стал последовательным богоборцем и сатанистом.

Марксизм и «классово близкие»

Не случайно другой любовью Карла Маркса, кроме анабаптистов и альбигойцев, был уголовный мир. Рабочих, бродяг и уголовников он одинаково называл «пролетариями», что далеко от реальности.

Вообще-то пролетарии, люмпен-пролетарии, люмпены — это все вообще неимущие. Карл Маркс последовательно объединял под этим словом два весьма разных явления: рабочий класс — то есть работников наемного труда, и пролетариев по слабости духа или по убеждениям, то есть бродяг и людей преступного мира.

Любой человек, хоть когда-нибудь общавшийся с рабочими, хорошо знает — это обобщение неверно. Для рабочих часто очень важно как раз то, что они, может, и люди маленькие, но зато могут сами себя обеспечить честным трудом, а их семьи ни в чем не нуждаются. Никакой поэтизации люмпенства и нищеты, никакого воспевания бедности и вражды к частной собственности вы у рабочего не найдете.

В сущности, кто они — массы неквалифицированных рабочих конце XVIII-го и XIX вв.? Совершенно нормальные, в основной массе душевно здоровые люди, которые выброшены из мира патриархальной деревни и нашли в индустриальном обществе лишь такое, очень скромное место. У подавляющего большинства рабочих было весьма слабое тяготение к уголовному образу жизни, к разврату и отрицанию общепринятых ценностей. Очень хорошо это показано хотя бы в «Маленьком оборвыше» Джеймса Гринвуда,^{125} где пьянство и воровство осуждаются самым решительным образом, а стать рабочим — совсем неплохой вариант для маленького бродяги.

Люмпены, люди с уголовного дна или просто с улицы — неимущие, и в этом смысле тоже пролетарии. Но никак не рабочие. В основном — люди, которым либо просто не хватает энергии для труда и нормальной жизни, либо психологически больные создания, для которых нет особой разницы между заработанным, выпрошенным и украденным. Они закономерно оказываются на дне жизни; в XIX столетии это «дно» даже территориально отделялось от мест обитания нормальных людей — в том числе, от рабочих слободок. «Хитров рынок» в Москве и Двор отбросов в Лондоне — это и есть места скопления люмпенов.

Если же совсем коротко, то люди, не имеющие собственности, могут или работать и зарабатывать на жизнь этим неквалифицированным, но честным трудом. Тогда это рабочие. Или они не работают, а клянчат или воруют. Тогда это подонки общества; в нормальные эпохи и в нормальных обществах с ними не церемонятся.

Но в представлении Карла Маркса, рабочие прочно отождествлялись с подонками общества, а преступные элементы именовались к ним «классово близкими». Не думаю, что многие рабочие согласились бы с «основоположником».

Не случайно Маркс пишет Энгельсу: «Он (пролетариат) вынужден меня защищать от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие, т. е. болваны». Оценку Маркса разделять не обязательно, но знать полезно.

Если рабочие Маркса ненавидят, то кто же эти самые пролетарии, которые его спасают? «Демократические элементы»? Но и он них Маркс пишет Энгельсу: «Стая новой демократической сволочи. Демократические собаки и либеральные негодяи». А Энгельс поддакивает: «Любить нас никогда не будет демократическая, красная или коммунистическая чернь».

Может, защитники Маркса — его партия? Партайгеноссен? Но о них тоже пишет Энгельс Марксу: «Какое значение имеет партия, т. е. банда ослов, слепо верящих в нас? Воистину, мы ничего не потеряем от того, что нас перестанут считать адекватным выражением тех ограниченных собак, с которыми нас свели вместе последние годы».

Тогда кто же эти самые «пролетарии»?

Скажу откровенно — не знаю. Во всяком случае, никак не рабочие.

>

Глава 5. Потуги на мировую революцию

Не признавая другой какой-либо деятельности кроме дела истребления, мы соглашаемся, что форма, в которой должна проявляться эта деятельность — яд, кинжал, петля и тому подобное. Революция благословляет все в равной мере.

(Михаил Бакунин)

Удивительные фруктозы, произраставшие из революционного нивоза

На протяжении конца XVIII-го и почти всего XIX вв. в Европе неоднократно пытались воплотить в жизнь коммунистическую утопию. И всякий раз — именно как глобальную, начало новой истории человечества и грандиозный поворот к чему-то замечательному. Карл Маркс откровенно писал, что «…французская революция вызвала к жизни идеи, которые выводят за пределы идей всего старого миропорядка. Революционное движение, которое началось в 1789 г. вызвало к жизни коммунистическую идею».^{126}

Во время Французской революции «бешеные» поднимают восстание в Париже 4–5 сентября 1793 г. Они требуют введения «максимума», то есть установления предельной цены продуктов: цены-то растут и растут. Разгромив восстание и перестреляв-пересажав «бешеных», якобинцы взяли многие их лозунги. В том числе с 29 сентября 1793 г. они ввели максимум. Теперь нельзя было повышать стоимость продуктов выше установленного. Нельзя было, правда, еще и платить выше установленной зарплаты.

Подвоз продуктов в города окончательно пресекся: не было смысла. Если продукты и появлялись, то по астрономическим ценам. Якобинцы стали выставлять заградительные отряды, чтобы не пропускать в города спекулянтов. Если торговцев ловили, то сразу же убивали (интересно, а куда девали товар? Неужели сами съедали, феодализм их побери? Ах, негодные нарушители идеалов равенства!).

В Ла-Рошели, Нанте, Бордо, Лионе отряды вооруженных людей прочесывали город, чтобы выловить торговцев. Обычно на рынок выходили крестьянки или мешанки-перекупщицы, как правило, вместе с детьми. Этих женщин вместе с их ребятишками, иногда с несколькими сразу, убивали самыми разнообразными способами. Чаще всего их связывали попарно, привязывали к ним детей и топили. Если мужья этих торговок и отцы детей брались за оружие, их поступки, конечно, объяснялись исключительно отсталостью, пропагандой «попов» и непониманием, как невыразимо прекрасна революция.

Становилось ли в городах больше хлеба? Сомнительно.

Специальные отряды грабили крестьян, но в те времена средства транспорта позволяли делать набеги только на ближайшие окрестности. Захватывали, ценой голодной смерти сельского населения, каплю в море.

Еще одной мерой, необходимой для счастья народа, оказался новый календарь. Французский республиканский (революционный) календарь был введен декретом Национального конвента от 1 вандемъера II года (5 октября 1793 г.), и отменен только Наполеоном с 1 января 1806 г. 1792 г. был объявлен началом эры Свободы, Равенства и Братства. Эра «от Рождества Христова» и начало года с 1 января упразднялись. Отсчет лет начинался с 22 сентября 1792 г., даты уничтожения королевской власти и провозглашения республики. Названия новых месяцев высасывались из пальца: вроде нивоза, фруктоза, жерминаля или прериаля.

Якобинцы сочли нужным демонстративно разорвать со всеми традициями, отменить исповедание Христа и ввести «естественную религию», которой почему-то считался культ Разума.

На Марсовом поле в Париже поставили алтарь Отечества, где 8 июня 1794 г. отмечался праздник Верховного существа: этот культ провозгласили, официально упразднив католицизм. На соборе Парижской Богоматери изображены Цари Иудейские. Эти фигуры сбили, перепутав с изображениями французских королей. Совершив это революционное деяние, «народ» расколол алтари, осквернил храм, а потом и в соборе начал «поклоняться Разуму». Этот последний представал в виде Богини Разума — красивой девицы в белой полупрозрачной рубашке. Девицу спускали на канате, и она венчала лаврами самых достойных якобинцев.

Бушевал террор, людей убивали по самым ничтожным поводам и просто за факт происхождения. Время якобинской диктатуры — период быстрого снижения и так невысокого уровня жизни народа. Только террором против «врагов народа» якобинцы удерживали власть в нищей, все больше голодающей стране.

По закону от 22 прериаля II года (10 июня 1794 года), принятому Конвентом, врагами народа были объявлены сторонники возврата королевской власти, вредители, препятствующие снабжению Парижа продовольствием, укрывающие заговорщиков и аристократов, преследователи и клеветники на патриотов, злоупотребляющие законами революции, обманщики народа, способствующие упадку революционного духа, распространители ложных известий с целью вызвать смуту, направляющие народ на ложный путь, мешающие его просвещению.

По этому закону враги народа наказывались смертной казнью (в точности, как в Мюнстере анабаптистов). Революционный трибунал якобинцев в одном Париже ежедневно выносил по 50 смертных приговоров.

Удостоверение о гражданской благонадежности выдавалось революционными комитетами коммун и секций. Такое удостоверение должен был иметь каждый гражданин согласно Декрету от 17 сентября 1793 г. Те, кому революционные комитеты отказывали в выдаче удостоверения о благонадежности, объявлялись «подозрительными» и подлежали аресту.

Враги народа арестовывались по анонимным доносам, судебная процедура была упрощена: не было ни защитника, ни прений сторон. Процесс занимал не более часа, остальное становилось делом техники.

Система террора не просто помогала удерживаться у власти. Она помогала все время держать все общество в напряжении. Обязанностью гражданина стало быть «беспокойным», все время радеть за общественные интересы и находиться в напряжении по любым поводам. Тот, кто не был все время напряжен и подозрителен, не выискивал врагов народа и не искал опасностей существующему строю извне и внутри государства, сразу же сам вызывал подозрения. По гениальной формуле Шамбарова, террор заставлял проявлять энтузиазм и проникаться «прогрессивной» революционной идеологией. Проникаться под угрозой смерти. Уверуй, или уничтожим!^{127} Кроме того, террор позволял не замечать ничтожности реальных дел якобинцев и явного вреда многих их мер. Ведь малейшее сомнение в пользе работы правительства для «народа» сразу делала человека «подозрительным».

Заключение в тюрьму само по себе могло стоить жизни. Как-то в Нанте пересажали городских чиновников. Спустя два месяца выпустили, но из 127 человек 39 уже умерли с голоду. Заключенный и не должен был долго жить, его путь и должен был как можно быстрее закончиться на гильотине.

Народ для якобинцев был умозрительным понятием, воплощением кабинетных теорий. Реальные люди не представляли для них существенной ценности.

Мало известный факт: в Париже действовали мастерские, в которых из кожи татуированных казненных изготавливались абажуры и другие красивые вещицы. Волосы казненных женщин использовались для изготовления париков. Сначала их сбривали с отрубленных голов, потом, видимо для удобства, стали сбривать перед казнью. Палач сам продавал волосы в мастерские.^{128}

«Прогрессивные люди» обожают рассказывать о том, что страшные немецкие нацисты только и делали, что вываривали мыло изо всех пойманных ими евреев, набивали матрацы женскими волосами и понаделали абажуров из заключенных концлагерей. Сложность положения вралей… я хотел сказать, прогрессивных людей в том, что до сих пор не представлено ни одного матраца с человеческими волосами. В Бухенвальде, превращенном в музей, были выставлены абажуры из человеческой кожи и человеческие сердца жертв медицинских экспериментов. Но в 1989 г., после падения ГДР, эти экспонаты изучили и выяснилось — и кожа на абажурах свиная, и сердца тоже свиные.^{129} Какие-то странные экспонаты, «неправильные». Что же до мыла. До сих по не существует методики варения мыла из человеческого жира.

А вот преступления «прогрессивных» людей, «борцов за светлое будущее» и «героических коммунаров» — доказуема. И не только сами преступления, но и нечеловеческое отношение коммунистов ко всем, кто не разделял их идеологии. Фактически — ко всему человечеству.

Луи-Антуан Сент-Жюст призывал «карать не только врагов, но и равнодушных, всех, кто пассивен к республике и ничего не делает для нее». «Друг народа» (по названию издававшейся им газеты) Жан-Поль Марат призывал обезглавить сто тысяч врагов народа. Жорж Жак Дантон считал, что во Франции можно оставить и пять миллионов человек из двадцати восьми, а Максимилиан Робеспьер наставал на двенадцати миллионах казней.

Европейское лидерство франции

Якобинская диктатура — период, когда во Франции действительно пытались внедрить диктатуру вполне коммунистического свойства, как у мюнстерских анабаптистов. Якобинцы были непоследовательны, да и времени им не хватило: продержались они у власти чуть больше года, до июля 1794 г.

Французская революция осмысливала себя как начало нового этапа не только французской, но и мировой истории. Вопреки тому, что официально утверждалось в СССР, «революционные войны» начались не с агрессии сопредельных государств. Они начались по инициативе французских революционеров, стремившихся принести всей Европе такое же неслыханное счастье, какое обрушилось на Францию. Уравнения всех со всеми не принесли. Но и в Кракове при Тадеуше Костюшко на площади Рынок поставили гильотину, а идеи французской революции сильнейшим образом сказались во всех странах Европы.

И в двадцатых — сороковых годах XIX века Франция была горнилом, где выковывались все новые направления социализма… и распространялись по всей Европе. В Париже возникали, получали популярность, смешивались с другими идеи социализма (коллективизма) и коммунизма с самой разной политической окраской: от мистически-религиозной до ультрареволюционной, от диктаторской до анархистской.

В этом горниле порой причудливо сочетались идеи Фурье и Бабефа, Прудона и Маркса, Сен-Симона и апостола Павла. В Париж приезжал изучать идеи социализма и коммунизма буржуазный либерал Лоренц фон Штейн, в Париже Карл Маркс перешел от революционного демократизма к коммунизму, в Париже возникла и вскоре разрушилась его дружба с Прудоном, там же зародилась пожизненная взаимная неприязнь Маркса и основателя теории «русского социализма» Герцена.

1830 год

Июльская революция 1830 г. шла даже не во всей Франции, а только в Париже. 5 июня над баррикадами впервые взвилось красное знамя — до сих пор революционеры поднимали черное знамя анархии.

К вечеру баррикады разбили артиллерийским огнем, а около сотни самых упертых революционеров заперлись в монастыре Сен-Мери и покончили с собой. Правительственные войска вошли в заваленный трупами, залитый кровью монастырь.

Эти события повлияли на всю Европу. Южные Нидерланды восстали против господства Севера и провозгласили себя независимым королевством Бельгия. Принятая Бельгией конституция считается одной из наиболее передовых в Европе того времени. Французский парламент даже рассматривал вопрос: а не принять ли Бельгию в состав Франции? Окончательные границы Бельгии были определены после войны с Нидерландами в 1839 г.

В 1830 началась смута в Польше, которую поляки называют Войной за независимость, а в России — польским восстанием 1830–1831 гг.

В некоторых государствах Германского союза начались беспорядки, вылившиеся в поправки или переиздания действующих конституций.

Волнения начались и в некоторых итальянских государствах, в том числе и в Папской области.

1848 год

Неурожаи 1845–1846 гг. и экономический кризис 1847 г. создали напряжение во всей Европе. Но началось все опять во Франции.

Для начала 23–24 февраля произошло народное восстание, так называемая Февральская революция. Военные действия велись только в Париже. Повстанцы требовали признания красного знамени государственным. Они одержали в уличной борьбе в Париже победу над правительственными войсками. Покойников — до 14 000 человек с обеих сторон.

Революция 1848 г. свергла Июльскую монархию. 25 февраля была провозглашена Вторая республика (1848–1852). Естественно, прошли «демократические реформы». Декретом от 2 марта рабочий день был сокращен на час — до десяти часов в Париже и до одиннадцати в провинции. Декретом от 4 марта во Франции введено всеобщее избирательное право для мужчин.

Социалистам, правда, ничего не отломилось: на выборах в Учредительное собрание (23–24 апреля 1848 г.) победили республиканцы, было избрано значительное число монархистов. Все анархисты и социалисты потерпели полное поражение и в новое правительство не были включены — причем самым демократическим путем.

Вот тогда-то Бланки и бросил 15 мая 1848 г. демонстрантов на Учредительное собрание. «Революционных вождей» — Бланки, Барбеса и прочих — арестовали. А 23 июня — новое восстание, опять под черными и красными тряпками, с требованием «демократической и социальной республики», и отмену «эксплуатации человека человеком».

Казалось бы — внутренние французские разборки? Но «дело, которое мы защищаем есть дело всего мира», — писалось в листовках. Про весь мир — мягко говоря, преувеличение, а вот всю Европу тряхнуло.

Германия

Революционные события в Германии начались сразу же после того, как стало известно о провозглашении 25 февраля 1848 г. республики во Франции.

Может, и Германию провозгласить республикой? Волнения начались 27 февраля массовыми народными собраниями и демонстрациями в Бадене, продолжились в других государствах Западной и Юго-Западной Германии. Начиная с 6 марта сходки и демонстрации происходили в Берлине. 18 марта они вылились в восстание.

В середине апреля началось вооруженное восстание в Бадене — с целью провозгласить республику во всей Германии.

Вскоре возникли две конституции: Франкфуртская, более демократичная, и Прусская, монархическая. Учредительное собрание во Франкфурте поддержали и австрийские немцы: их вдохновляли идеи пангерманизма — объединения всех немцев в единое государство. Другие же народы Австрийской империи франкфуртскую конституцию игнорировали.

Можно долго описывать восстания, расстрелы, уличные бои между сторонниками этих двух конституций в разных государствах Германии. Уже в 1849 г. сторонники Франкфуртской конституции подняли восстания в Дрездене (в нем активно участвовал Бакунин) и в Бадене-Пфальце, но потерпели поражение.

В марте — мае 1848 г. восставали прусские поляки, требуя национальной автономии. Восстание подавили, проблемы остались.

Во всех этих событиях анархисты и социалисты очень хотели принять деятельное участие. Но никто их особенно не слушал.

Австрия

Революция 1848–1849 гг. была здесь особенно пестрой. Тут и народные массы, жаждущие конституции. Тут и жаждущие «освободиться» народы Австрийской империи.

В ходе Венского восстания 13–15 марта 1848 г. 14 марта была отменена цензура, учреждены Национальная гвардия и Академический легион студентов. 15 марта, под давлением восставших, осадивших императорский дворец, Фердинанд I провозгласил созыв конституционного собрания для принятия конституции. Это означало победу революции.

По проекту Конституции от 25 апреля признавались свобода совести, печати, собраний, петиций, союзов, равенство граждан. Создавался двухпалатный рейхстаг — не хуже, чем в Британии.

Победу на выборах в рейхстаг одержали умеренные либералы. 1 сентября 1848 г. рейхстаг утвердил закон об отмене феодальных повинностей. Этот закон был подписан императором 7 сентября и означал ликвидацию личной зависимости и феодальных повинностей крестьянства.

В октябре начались новые события — из-за революции в Венгрии: «прогрессивная общественность» очень сочувствовала венграм, правительство не хотело их отделения от Австрии.

6 октября студенты венских учебных заведений разобрали железнодорожные рельсы, чтобы не дать армии ехать в Венгрию. На восстановление порядка были посланы правительственные войска — пешком. Их разбили рабочие венских предместий, австрийский военный министр Теодор фон Латур был схвачен и повешен. Победоносные отряды рабочих и студентов направились к центру города, где начались бои с Национальной гвардией и правительственными войсками. Восставшие захватили цейхгауз с большим количеством оружия, император и его приближенные бежали из столицы в Оломоуц.

Венские революционеры обратились к Венгрии с просьбой о помощи. После некоторого колебания глава венгерской революции Лайош Кошут согласился оказать помощь и направил одну из армий к австрийской столице. В Вену также прибыли отряды добровольцев из Брно, Зальцбурга, Линца и Граца. 19 октября венгерские войска разбили армию австрийского главнокомандующего Елачича и вступили на территорию страны.

Соединение национальных и социальных революций оказалось особенно грозным. Счастье, что к этому времени Вена уже была осаждена 70-тысячной армией фельдмаршала Альфреда-Кандида-Фердинанда Виндишгреца. 22 октября мятежный рейхстаг Австрии покинул столицу, оставив на произвол судьбы доверившихся революционерам людей. На следующий день Виндишгрец предъявил ультиматум с требованием безоговорочной капитуляции и начал артиллерийский обстрел города.

26 октября правительственные войска ворвались в Вену в районе Дунайского канала, но были отбиты отрядами Академического легиона. Студенты сражались против своего императора отчаянно и беспощадно. До 30 октября шли не менее жестокие уличные бои, чем в Париже. Если Вена не стала символом революции, а Париж стал — то лишь потому, что в Париже всегда все начиналось.

30 октября подошли венгры. Революционеры очень рассчитывали на их помощь, но разбитые венгры отступили. На следующий день имперские войска вступили в столицу.

После поражения Октябрьского восстания в Вене установилась диктатура Виндишгреца: начались массовые аресты, расстрелы революционеров. Члены Академического легиона и мобильной гвардии отправлены солдатами на итальянский фронт. Торжество реакции? Еще какое! Новый кабинет министров во главе с князем Феликсом Шварценбергом — сплошные интеллигенты-консерваторы и титулованные аристократы.

Да вот беда… Страна все же получила Конституцию, и никакая «реакция» не отменила повышения заработной платы, введения социального страхования, сокращения рабочего дня.

В этой Австрийской революции роль социалистов и анархистов ничтожна. Уже 23 августа 1848 г. была расстреляна организованная ими демонстрация рабочих в Леопольдштадте и разогнаны манифестации в венских предместьях. Тем их вклад и ограничился: гибелью людей, которых они вовлекли в бессмысленную бойню.

Народы австрийской империи

Фактически вся Австрийская империя оказалась охваченной революционным движением, которое распадается на несколько национальных революций: в Австрии, Венгрии, Италии, а также в Чехии, Словакии, Галиции, Трансильвании, Хорватии, Воеводине, Истрии и Далмации.

Можно долго рассказывать о каждой из них… Да что толку? Повествование утонет во множестве частностей. Главное — все были подавлены, но их требования были удовлетворены. Если так — то зачем были сами революции?

Характерна ситуация в Венгрии. Революционеры в ней победила, и в марте 1848 г. даровала населению демократические свободы, ликвидировала личную зависимость крестьян и феодальные повинности.

При этом венгерское правительство стремилось во-первых, подавить славян, во-вторых, завоевать власть в Австрийской империи. Так, чтобы не немцы, а венгры стали главным народом империи, а их язык — государственным.

В результате сербы создали автономную сербскую Воеводину в союзе с австрийским императором.

5 июня 1848 г. Хорватский Собор заявил о выходе страны из состава Венгерского королевства и присоединении к Австрии.

Словаки, румыны, карпатороссы тоже требовали признать себя равноправными с венграми. Венгерская артиллерия сметала с лица земли славянские и румынские деревни, «врагов демократии» расстреливали на месте.

А хорваты и сербы воевали с венграми — автономно, однако под знаменами Австрии.

В начале апреля 1849 г. начался знаменитый «весенний поход» венгерской армии на Вену. 14 апреля была принята Декларация независимости Венгрии, Габсбурги низложены, а правителем страны избран «революционный» адвокат Лайош Кошут.

Но 21 мая Австрийская империя подписала Варшавский договор с Россией… Посылая в Венгрию стотысячную армию И. Ф. Паскевича, Николай I вместо инструкции главнокомандующему сказал всего три слова: «Не щади каналий».

После короткой летней кампании, в которой австрийцы, русские и славянские народы сражались вместе, 13 августа 1849 г. венгерская армия капитулировала под Виллагоушем. Паскевич послал Николаю I донесение: «Венгрия у ног Вашего Величества», — после чего передал всех пленных австрийскому правительству. Вешали венгров австрийцы. Во всех учебниках этот эпизод подается исключительно как проявление «реакционности» Николая I и его стремления стать «жандармом Европы». А была ведь и помощь славянам, которым венгерское владычество ничего хорошего не сулило.

Воевали между собой и другие народы империи. Например, в Далмации — итальянцы и хорваты.

По всей Италии тоже шли восстания, о которых можно много чего рассказать. Но это будет очень однообразный рассказ о мятежах, убийствах и предательствах.

В 1848–1849 гг. катилось по всей Европе… А началось во Франции, в Париже.

1870 год

Франко-Прусская война окончилась бесславным поражением Франции. Луи-Наполеон отрекся от престола 4 сентября 1870 г., и в этот же день в Париже была провозглашена Третья Республика.

Уже 19 сентября прусские войска осадили Париж. Во время артиллерийского обстрела были уничтожены окаменелости, в том числе — уникальные отпечатки ихтиозавров. Счет потерь шел на тысячи людей. Запасов продовольствия не было. Гусь стоил 70 000 франков, фунт пшена — тысячу. Все животные из зоопарка были съедены, кроме обезьян: к тому времени теория Дарвина была широко известна, и поедать ближайших родственников казалось невозможным. В лавках стали продавать мясо собак, кошек и крыс, блюда из их мяса подавались в парижских ресторанах.

Удивительно, но факт: город продержался четыре месяца, до 28 января 1871 г. После этого с Пруссией был заключили унизительный мирный договор, а Франция оказалась фактически в состоянии гражданской войны.

Во время Франко-прусской войны все желающие граждане были вооружены, избрали себе офицеров и составили Национальную гвардию. К моменту капитуляции гвардейцев было 300 000 человек. Национальные гвардейцы получали жалованье.

Бисмарк требовал, чтобы все без исключения войска, находившиеся в Париже, были разоружены. Французы резонно отвечали, что правительство может обезоружить Национальную гвардию только посредством уличных боев. После этого решили, что регулярные части сложат оружие, а Национальная гвардия его сохранит.

8 февраля 1871 г. состоялись выборы в новое Национальное собрание. В Париже подавляющим большинством голосов избраны были представители радикальной демократии, в том числе писатель Виктор Гюго. Демократы обещали децентрализовать управление Францией, и дать больше свобод общинам-коммунам. Социалистов в Национальном собрании было трое, провинция же избирала в основном монархистов.

17 февраля громадным большинством голосов Национальное собрание избрало «главой исполнительной власти» историка — профессора Луи Адольфа Тьера (1797–1877). Он убеждал все партии соединиться и действовать заодно, пока не будет заключен окончательный мир — и добился временного перемирия между почти всеми партиями. Сумел он и составить коалиционное правительство.

Но Париж фактически жил автономно, решения правительства почти игнорируя.

Одним из первых декретов Тьера было: сохранить жалованье только за теми национальными гвардейцами, которые не имеют другого дохода (это имело целью ослабить мятежный Париж). Но получилось наоборот: 100 000 зажиточных и умеренных национальных гвардейцев покинули службу и город. А радикалы остались.

15 марта 1871 г. Тьер прибыл в Париж и приказал увезти пушки Национальной гвардии. Орудия стояли на высотах Монмартра почти без охраны. 18 марта правительственные войска легко вошли на Монмартр, но оказалось: никто не подумал взять лошадей и упряжь. Пока войска дожидались упряжи, собралась Национальная гвардия. Гвардия не воевала — она агитировала, и это оказалось эффективнее всего: солдаты стали переходить на ее сторону.

Судьба начальников, пытавшихся остановить анархию, печальна: толпа расстреляла и армейского генерала Леконта, и командующего Национальной гвардией генерала Клемана Тома, который не хотел воевать с законным правительством. К тому же в 1848 г. он выступал против революции. Припомнили и убили.

После этих событий Тьер приказал всем верным правительству войскам отойти в Версаль. Там и заседало правительство, собирая армию и пользуясь полной поддержкой всех провинций.

Параллельное и совершенно незаконное «Правительство народной обороны» создано было исключительно населением Парижа. Под прямым влиянием Парижской коммуны были провозглашены революционные коммуны и в ряде провинциальных городов — в Лионе, Марселе, Тулузе и других. Самой долговечной оказалась Марсельская — она продержалась целых 10 дней. Причина проста: эти коммуны никто не поддерживал.

Вот в Париже «Правительство народной обороны» провозгласило отдельную от Франции Парижскую коммуну на 72 дня, с 18 марта по 28 мая. Потом коммунисты рассказывали сказки, что Парижская коммуна — первое государство, построенное на социалистических принципах. Это не так: ведь намного раньше «феодальные социалисты», включая и анабаптистов, делали примерно то же самое.

Парижская коммуна — первое социалистическое государство Нового времени, построенное на основах не религиозного, а «научного» коммунизма. Революционеры сразу же ввели республиканский календарь якобинцев вместе григорианского, «Марсельезу» как государственный гимн, и красную тряпку в качестве знамени.

Центральный Комитет позволил каждому округу и каждой общине устанавливать свой политический и социальный строй. В результате в Париже окончательно воцарился полный бардак, отец порядка.

Общее руководство должен был осуществить Конгресс, или Совет делегатов отдельных общин. 26 марта провели выборы в общинный совет. Из 485 000 избирателей в выборах участвовали 229 000. В Совет выбрали 71 сторонника коммуны и 21 противника. Противники дружно сложили с себя полномочия под угрозой расправы. 16 апреля «доизбрали» еще 7 сторонников коммуны. Причем до 80 % избирателей старались не участвовать в выборах — боялись: кого не выбери, а неизбранные тоже вооружены.^{130}

Из 78 (по другим данным — 86) членов Совета коммуны 32 были неоякобинцами (двое из них — дожившими до 1871 г. престарелые якобинцами), 23 последователя Прудона, 12 бланкистов (з них пятеро имели уголовное прошлое, семеро — писатели, врачи и журналисты, безо всякого политического опыта, а еще пятеро — уличные болтуны, честолюбцы без знания людей и истории), 4 бакуниста, 10 беспартийных. По другим данным, 19 принадлежали к международной ассоциации, подчинявшейся Первому интернационалу. Социалисты других фракций были еще более случайными людьми.

Дожившие до 1871 г. якобинцы Французской революции «представляли собой только развалины», а неоякобинцы просто не знали, что дальше делать. Действительно: и они, и бланкисты, и анархисты ненавидели империю. И вот ее уже нет! Они хотели диктатуры пролетариата, но цели ее видели очень уж по разному.

Вообще-то Центральный комитет, как Временное правительство, должен был сложить с себя полномочия после избрания Совета. Но не сложил. В обоих одновременно действовавших правительствах бесконечно ругались разные партии и группировки.

22 дня обсуждалась общая программа коммуны. Результатом трехнедельной болтовни стала «Декларация ко французскому народу» от 19 апреля. В ней нет ничего, кроме самых общих мест. Вопли о свободе и братстве, никаких конкретных решений по любому из общественно важных вопросов. С такой «программой» и думать нечего было поднять провинцию.

Развалить экономику и общественную жизнь у коммунаров получилось неплохо. Они разрешили не платить за квартиру и не выплачивать долгов, бесплатно забирать вещи, раньше заложенные в ломбарде. Запрещены были вычеты из заработной платы, ночная работа в пекарнях; определен минимальный размер вознаграждения для лиц, состоящих в услужении. В результате даже то производство, что было — приостановилось. Например, по утрам не стало хлеба, раз ночью его было нельзя выпекать.

Вот с построением нового общества дела обстояли более кисло. Декрет от 16 апреля передавал производительным ассоциациям все промышленные заведения, покинутые владельцами. Все чудесно, только эти заведения без владельцев все равно не работали. Организация рабочего контроля над производством и открытие общественных мастерских для безработных не дали решительно ничего.

Коммуна признала за незаконнорожденными все права законных детей, отделила церковь от государства, прекратила платить священникам и объявила «достоянием нации» все церковные имущества. Религиозные «христианские социалисты» оказались в оппозиции.

В подвалах Французского банка хранилось тогда наличными деньгами, ценными бумагами, вкладами и т. д. около трех миллиардов франков. Депутаты… не нашли этих денег. Комиссар Белэ был симпатичным и добродушным старым инженером, который не имел никакого представления о финансах. Вице-директор банка легко обманывал его, и в результате деньги французского государства дожили до конца коммуны не тронутыми.

Даже инстинкт самосохранения у коммунаров не срабатывал. Комиссия общественной безопасности работала так, что в Париже все время появлялись агенты версальского правительства. Антикоммунистические газеты запрещались, но назавтра, даже без изменения названия, свободно продавались на бульварах.

Общее руководство военными действиями совершенно отсутствовало. Отдельные отряды делали вылазки, ставили пушки, наступали и отступали, куда и как хотели. После убийства командующего Национальной гвардией его место занял морской офицер Люллье — алкоголик, он почти никогда не просыхал. Комендант Парижа, типографский наборщик Бержере… забыл приказать занять ведущий форт Парижа, Мон-Валерьян. Узнав, что он пуст, версальцы немедленно его захватили.

Новый комендант Парижа, поляк Ярослав Домбровский, провел через Совет коммуны декрет об обязательной службе в Национальной гвардии всех граждан от 17 до 40 лет. Реально кто хотел — тот не служил.

3 апреля отряды Национальной гвардии двинулись на Версаль. Шла расхристанная толпа — никакой организации, много пьяных. 4 апреля наступавшие были остановлены и покатились назад, не принимая штыкового боя. До тысячи трупов оставили революционеры между Парижем и Версалем.

Не в силах воевать, коммунары ввели систему заложников: с 6 апреля всех, кто в любой форме общался с версальцами, заключали в тюрьмы. За всякую смерть коммунаров от рук версальцев должны были по жребию казнить трех заложников. К счастью, творившийся бардак не дал последовательно реализовывать это решение.

21 мая версальские войска вошли в Париж. До сих пор спорят, почему ворота остались открытыми: оплошность это или измена. Начались восьмидневные уличные бои на кривых парижских улицах, загроможденных баррикадами. На баррикадах стояло 1600 пушек. Коммунары получили приказ поджигать или взрывать всякий дом, который вынуждены были оставлять. Если жильцы сопротивлялись, их убивали на месте.

Виктор Гюго сочинил красивую жалостную историю про маленького, но очень героического коммунара Гавроша. Прототип его неизвестен. Но известны случаи, когда дети пытались тушить пожары и растаскивали костры у стен своих домов… Старших дома не было: пап угнали «строить светлое будущее», а мам — баррикады. В результате дети лет 10–12 лет оставались одни; они старались спасти семейное имущество и свой кров от пожара. А коммунары их расстреливали.

Коммунисты! Анархисты! Все «прогрессивные» люди! Радетели о народе! Сочинители бредовых сказочек об ужасах «буржуазного строя»! Жалельщики убиенных «реакцией» деток! Что же вы не рассказали об этих преступлениях? Что же вы придумываете гаврошей, и в упор не видите убитых коммунистами детей? Детей обоего пола, умиравших под пулями строителей вашей ненаглядной утопии?

Париж в эту неделю затянуло дымом бесчисленных пожаров, по многим улицам нельзя было пройти. Если сгорел не весь город, то по одной причине: версальцы двигались очень быстро. А население частенько нападало на коммунаров, чтобы не дать им поджечь здание. Особенно печальна была участь коммунистов и анархистов, которые забирались на высокие этажи, чтобы стрелять оттуда по солдатам законной армии: очень часто жители оккупированных ими квартир сбрасывали их с балконов или выкидывали в окна. А потом жители срывали красную тряпку и вывешивали из окна белое полотнище. Версальцы шли между окон, из которых свисали белые полотнища.

Тем не менее здания Тюильри, ратуши, министерства финансов и Счетной палаты пришлось восстанавливать. Одного из самых агрессивных коммунаров, Варлена, захватили живым на последней баррикаде, на улице Рампоно. Его час водили по улицам Монмартра. Не знаю, как «пролетариат» из теоретических брошюрок, но реальные рабочие и мелкие буржуа проклинали его и плевали в него. Чтобы расстрелять негодяя, солдатам пришлось отгонять от него толпу: все хотели сами прикончить коммунара. Варлен тоненько скулил, не мог держаться на подламывающихся ногах. Посадили и стреляли в сидящего, а труп унесли, отбивая у разъяренной толпы.

После уличных боев правительство тайно отпустило на свободу членов Совета Белэ, Малона и Тейсса: по закону они подлежали суду, как изменники и соучастники убийств и насилий. Но, занимая высокие должности в коммуне, эти люди спасли целые кварталы Парижа от разрушения. Запомним имена честных людей, пусть и запятнавших себя соучастием в деяниях безумных и преступных. Не одних же мерзавцев надо помнить.

В последние три дня коммуны из нескольких сот заложников, содержавшихся в тюрьмах Парижа, федералисты расстреляли 63 человека. 24 мая были убиты шестеро, из них только один мирянин: чиновник Бонжан. Остальные пятеро: известный теолог, очень интеллигентный священник парижский архиепископ Дарбуа (1813–1871), образованный аббат Дегерри, еще трое священников, имен которых я не знаю. Будете в Париже, поставьте им свечу в Соборе Парижской Богоматери: долг честного человека помнить жертвы преступлений коммунистов.

Последнее сражение произошло 28 мая на кладбище Пер-Лашез. До 1600 убитых оставили обе стороны. Последние 147 еще живых коммунаров засели за стеной. Они были окружены и здесь же, на месте, расстреляны.

Коммунисты называют совершенно фантастические цифры сосланных и расстрелянных «жертв реакции»: семьдесят тысяч, а если считать с вынужденными эмигрировать, то около ста тысяч.

В действительности число убитых в ходе боев 2128 мая определяют страшной вилкой 15–30 тысяч человек. Из них 5000 — версальцы. Из руководства коммуны пали в бою Флуранс, Верморель, Делеклюз и Домбровский; расстреляны без суда Варлен, Мильер, Риго, Дюваль.

А вот по суду расстреляли 21 человека из 13 000 отданных под суд. В их числе — Россель и Ферре. В Новую Каледонию сослали 7500 человек.

Парижская коммуна была осуждена всем цивилизованным человечеством. Немцы выпустили из плена до 60 000 французских солдат, если они соглашались служить версальскому правительству Тьера. Эти войска они пропускали сквозь свои позиции. Впрочем, пропускали они и коммунаров, но не вооруженными отрядами, а безоружных и по одному, когда они драпали от французской армии.

Если верить легенде, Эжен Потье, автор «Интернационала», неделю жил в уже отбитом у коммунаров Париже. Скрывался — и в этих-то героических условиях писал «Интернационал». А потом уже уехал в Британию.

Но есть и другая легенда: что Эжен Потье был в числе тех, кто как раз просочился сквозь немецкие кордоны. Если верить легенде, добрые немецкие солдаты даже дали ему бутерброд и запасные штаны взамен испачканных. Пока Потье их переодевал, солдатам как раз принесли еду… И героический спаситель человечества от самого себя протянул руку за еще одной подачкой.

Прошло всего несколько месяцев после конца безумия, и Франция снова заняла место в ряду великих держав. «С социализмом покончено навсегда!» — произнес наивный Тьер. Жаль, что большинство коммунаров не могли видеть всеобщего признания и уважения, которым пользовалась Франция под управлением законного президента, ученого-историка Тьера.

Коммунары верили, что их революция — начало мировой. На улицах Парижа воевали венгр Лео Франкель, поляки Ярослав Домбровский и Валерий Врублевский, итальянцы, бельгийцы, русские — Елизавета Дмитриева, А. Корвин-Круковская (Жаклар), Петр Лавров, М. Сажин.

Но на этот раз Европа не заполыхала, как это было в 1848 г.

>

Глава 6. Объединения социалистов

Однажды Лебедь, Рак и Щука Везти с поклажей воз взялись.

(И. А. Крылов)

Первый Интернационал — международное товарищество трудящихся (1864–1876)

Социалисты разделялись по многим признакам. Один из них — отношение к национальности и исторической традиции. Национальные социалисты хотели сделать равными в первую очередь представителей своего народа. Социализм — как национальный выбор. У них не было лозунга международного объединения.

Интернациональные коммунисты плевать хотели на культурное и историческое наследие всех народов. Им было важно объединить «пролетариев» всего мира для интернациональной коммунистической революции.

Союз таких социалистов возник внешне почти случайно в 1864 г: 28 сентября в Лондоне собрался многолюдный митинг в поддержку польского национально-освободительного восстания. Присутствовало не менее двух тысяч человек. Здесь были рабочие Англии, Франции, Германии и других стран, революционеры-эмигранты, жившие в Лондоне. Участники митинга с воодушевлением приняли решение создать международную организацию, названную вскоре Международным товариществом рабочих.

Фактически Международное товарищество четко продолжало Союз коммунистов. Карл Маркс на митинге не выступал, но был избран в состав руководства. Вскоре руководящий орган назвали Генеральным советом. Постепенно Маркс и Энгельс полностью взяли на себя руководство этой крайне разношерстной организацией. Именно Маркс подготовил Учредительный манифест и Временный устав товарищества, единодушно утвержденные 1 ноября того же года.

Генеральный Совет находился в Лондоне. В 1865 г. секции Интернационала были созданы во многих странах Европы.

Интернационал хотел руководить стачечной борьбой рабочих, чтобы подтолкнуть их к мировой революции. Реально он организовал взаимопомощь забастовщиков разных стран. В 1867 г. вспыхнула забастовка бронзовщиков в Париже. В ответ хозяева уволили всех рабочих. Но Интернационал пришел к ним на помощь: собрал средства среди английских рабочих и переслали во Францию. Узнав об этом, «буржуазия» отступила. Такого рода новость мгновенно облетала всю Францию. Авторитет Интернационала рос, росло и число его членов.

В 1866 Г. в Женеве состоялся I конгресс Интернационала. В 1867-м в Лозанне собрался II конгресс, а в 1868-м в Брюсселе — III конгресс. В результате острых споров и горячих дискуссий было принято решение, что не только рудники, шахты, леса, фабрики и т. п. должны быть обращены в общественную собственность, но и земля. IV конгресс в Базеле в 1869 г. подтвердил это решение.

Интернационал взрывали изнутри споры разных социалистов — сторонников Маркса, Прудона, Бакунина. На каждом из конгрессов они выясняли, что такое «правильный» социализм, и как должно быть устроено общество будущего.

Марксисты отводили особую роль промышленным рабочим.

Бакунинцы и прудонисты такую же роль отводили всем трудящимся, включая крестьян и мелких собственников города.

Марксисты считали, что неизбежна «диктатура пролетариата», и только потом государство отомрет.

Бакунинцы и прудонисты полагали, что любая государственная власть, в том числе власть коммунистов над народом, есть зло, а главное зло, которое надо устранить — это государство.

Все группировки уверяли, что их теория — единственно-верная.

В течение IV конгресса в Базеле (6–12 сентября 1869 г.) голосования по различным резолюциям и поправкам выявили следующий «расклад сил»:

63 % делегатов сгруппировались под текстами так называемого антиавторитарного крыла («бакунистов»),

31 % сгруппировались под текстами марксистов,

6% поддержали прудонистов.

Окончательный раскол произошел в начале сентября 1872 г. в ходе V конгресса Интернационала в Гааге. Уже при определении места его проведения возникли споры. Одни предлагали Швейцарию, другие — Голландию. Конгресс объединил 65 делегатов из 10 стран.

Марксисты в XX веке не стеснялись писать, будто «победили в I Интернационале». Странная это была «победа», когда треть делегатов «исключила» из своих рядов две трети, после чего переехала в Нью-Йорк. Руководить рабочим движением Европы из Америки оказалось невозможным. Деятельность Интернационала прогрессивно угасала 4 года. Это уже была агония, и в 1876 г. было принято решение об его роспуске.

Наверное, это покажется странным марксистам и их сторонникам, но часть I Интернационала, отвергнутая марксистами, не провалилась сквозь землю. Организация стала называться Международной Ассоциацией Трудящихся, или Анархистским Интернационалом. В 1877 г. деятельность этой организации замерла, однако в 1922 г. она возродилась под тем же названием. Еще ее называют Берлинским интернационалом профсоюзов, она существует и поныне.

2-й Интернационал — международное объединение рабочих партий (1889–1915)

II Интернационал, называемый еще Социалистическим или Рабочим Итернационалом — международное объединение социалистических рабочих партий, созданное в 1889 г. Теоретически он продолжил традиции Первого интернационала, но анархисты в нем были в меньшинстве, а с 1893 года не участвовали вообще. Да и зачем? У них свой Интернационал уже был.

Коллективными членами II Интернационала были отдельные партии. Для постоянной связи между партиями-членами в 1900 г. было учреждено Международное социалистическое бюро в Брюсселе. Но решения Бюро не были обязательны для всех членов.

Интернационал ввел празднование 1 Мая и 8 Марта. Стоит напомнить, что это за праздники.

1 мая 1886 г. социалистические, коммунистические и анархические организации США и Канады устроили ряд митингов и демонстраций. При разгоне такой демонстрации 4 мая в Чикаго погибло шесть демонстрантов.

Революционеры провели новые массовые выступления, со стрельбой и взрывами бомб. Было убито восемь полицейских и то ли четверо, то ли даже пятьдесят рабочих. По обвинению в организации взрыва четверо рабочих-анархистов были приговорены к смерти. До сих пор до конца неясно, были виновны именно эти четверо или нет.

В 1889 г. на соцконгрессе в Париже решили считать 1 мая днем международной солидарности трудящихся и Днем борьбы трудящихся за восьмичасовой рабочий день. Коммунисты впервые отметили 1 Мая в 1890 г. в Варшаве.

Этот праздник признавали и национальные социалисты. Нацисты праздновали его как День национального труда.

В 1923 г. Гитлер говорил в Мюнхене: «1 мая может быть в жизни народа лишь прославлением национальной творческой свободы, в противовес интернациональной идее разложения, и освобождением национального духа и хозяйского порядка от интернациональной заразы. Это в конце концов вопрос выздоровления народов».

В 1910 г. II Интернационал объявил 8 марта Международным женским днем. Возник этот праздник 8 марта 1857 г. в Нью-Йорке, когда собрались на манифестацию работницы швейных и обувных фабрик. Они требовали десятичасового рабочего дня, светлых и сухих рабочих помещений, равной с мужчинами заработной платы. В этот день во многих районах Нью-Йорка сотни женщин вышли на демонстрации, требуя представления им избирательного права.

В том же году на Международной конференции женщин-социалисток в Копенгагене Клара Цеткин выступила с предложением о праздновании 8 марта Международного женского дня.

В 1911 г. этот праздник впервые отмечался — правда, 19 марта. В Австрии, Дании, Германии и Швейцарии в манифестациях приняли участие более миллиона женщин и мужчин.

До начала 1900-х годов в Интернационале преобладала линия на подготовку мировой революции. На конгрессах принимались решения о невозможности союза с буржуазией, недопустимости вхождения в буржуазные правительства, протесты против милитаризма и войн и т. п. Но чем дальше, тем более значительную роль в Интернационале стали играть реформисты. Левые кричали про оппортунизм, их воплей никто не боялся.

С началом Первой мировой войны в большая часть партий и профсоюзов, отказавшись от классовой борьбы, встала на точку зрения классового мира внутри государства и защиты отечества. Отдельные вожди оказались в рядах коалиционных национальных правительств. Сторонники продолжения революционной борьбы стали называть Второй Интернационал «Желтым Интернационалом», т. е. «Интернационалом проституток».

Один из лидеров французских социалистов, Жан Жорес (1859–1914), пал жертвой своих убеждений: за упорное стремление поддерживать отношения с немецкими социал-демократами его прозвали «герр Жорес» — весьма ядовито для страны, собирающейся воевать с Германией.

Под его руководством социалисты добились крупного успеха на выборах в апреле — мае 1914 г., получив 1 385 000 голосов и выиграв 102 депутатских мандата. Жорес — против войны! Премьер-министр Рене Вивиани (1863–1925) не раз предлагал Жоресу войти в правительство: надо же содействовать единству нации перед лицом германской опасности. Тот категорически отказывался.

В июне 1914 г. по его инициативе социалистическая фракция проголосовала против предоставления правительству крупного военного займа. На чрезвычайном съезде социалистической партии Франции именно Жорес добился резолюции, что в случае войны пролетариат начнет всеобщую стачку. 25 июля в речи в Лионе он призывает к совместному антивоенному выступлению пролетариата всех европейских стран. Не дадим начать войну! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Жореса называют первой жертвой еще не начавшейся войны: накануне объявления всеобщей мобилизации, 31 июля 1914 г. он был убит в парижском кафе — в него трижды стрелял из револьвера националист Рауль Вилен. Всю войну убийца провел в заключении, но в 1919 году предстал перед судом и… был оправдан — суд посчитал убийство противника войны вкладом в победу.

Любители конспирологии порой считают его смерть убедительным доказательством того, что Великую войну спровоцировала «мировая закулиса». Ведь Жорес был единственным человеком, который мог остановить войну. Вот его и убили. После его смерти руководство социалистов начало переходить к поддержке правительства в начинающейся Первой мировой. По словам президента Франции Раймона Пуанкаре (1860–1934), «священный союз» политических партий возник «на крови Жореса».

В 1914–1918 гг. Интернационал, естественно, не функционировал. Деятельность Международного социалистического бюро была прекращена.

Те, кто продолжали не поддерживать свои правительства, провели в 1915 г. в Циммервальде (Швейцария) собственную конференцию, положив начало Циммервальдскому объединению. Много позже, в 1919 г. в Советской России на основе этого объединения стали создавать Третий Коммунистический Интернационал (Коминтерн).

Второй же Интернационал начал возрождаться в феврале 1919 г. Часть партий вошла в него позже, и с 1923 г. по сей день существует Рабочий социалистический интернационал.

>

Глава 7. Социал-демократия — могильщик утопии

Желающий изменить какой-нибудь дурной закон, не проповедует восстания против этого закона.

(Джереми Бентам)

Социалисты-реалисты

Почему же социалисты в 1914 г. поддержали свои правительства? Ведь как будто война — прекрасная возможность стать еще большими радикалами, поднять восстание и придти к власти?

Причина в том, что в начале XX века цели социалистов оказались реализованными. Я имею в виду, конечно, не построение Утопии или Города Солнца. Канала Мадрид — Париж тоже не прокопали, женщин не обобществили. Утопические лозунги остались утопией, никому не интересные. Но реальные цели социалистов воплотились в реальную жизнь.

Долгое время они вовсе не считали ценностью либерализм, а либералы плохо относились к демократии. Но вот в 1835 г. выходит книга Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке». Оказывается, личная свобода и частная собственность в США сосуществуют с демократией!^{131} А раз так, то и социализм может бороться за демократию. Особенно если он против вмешательства государства в экономику. Это открывало социалистам колоссальное поле деятельности в реальной политике.

В 1847 г. вышла книга сторонника Фурье Виктора Консидерана «Манифест демократии в XIX веке». Карл Маркс явно писал свой «Манифест…» в противовес «Манифесту…» Консидерана. Сам же Консидеран призывал прекратить политическую борьбу и вообще борьбу классов, чтобы демократическим путем добиваться строительства фаланстеров. Действительно: зачем воевать, если можно получить то же самое мирным путем?

Главным же отцом-основателем социал-демократии называют публициста и адвоката Фердинанда Лассаля (1825–1864). Исключительно яркий и талантливый человек, Лассаль сделал необычайно много. Он написал ряд книг и статей по вопросам юриспруденции, экономики и истории. Он был настолько популярен и влиятелен, что за поддержку включения в Пруссию Шлезвиг-Голштинии канцлер Бисмарк обещал Лассалю учредить всеобщее избирательное право в Германии. Лассаль поддержал включение. Бисмарк тоже сдержал обещание. Их взаимное уважение (если не симпатия) не удивительны — ведь оба желали объединения Германии. Правда, Лассаль считал, что все немецкие земли, в том числе и Австрия, должны объединиться (не исключая и австрийских) в единую республику. При этом рабочий класс — носитель чистой идеи государства.

Государство же — духовное единство индивидуумов, основное назначение которого — создавать условия, когда все граждане государства могут быть свободны. Лишенный же романтики Бисмарк намеревался строить империю.

В переписке с Бисмарком Лассаль даже рассуждал о возможности поддержки рабочим классом монархии, если бы она не была эгоистична, как буржуазия. Если бы монархия встала на подлинно революционный и притом национальный путь «и превратилась из монархии привилегированных сословий в социальную и революционную монархию».

Лассаль заявил себя убежденным социалистом и сторонником Карла Маркса. В 1848 г. он сотрудничал в «Новой Рейнской газете» и даже получил за это тюремный срок. Интересно, что присяжные оправдали Лассаля, но суд исправительной полиции присудил его к тюремному заключению.

Талантливый агитатор и пропагандист, Лассаль называл себя учеником Маркса. По существу, само имя Маркса стало известным в Германии благодаря Лассалю: ведь Маркс и не умел, и не хотел делать что-либо для пропаганды своих мыслей. По-видимому, считал их столь сверхценными, что не прилагал усилий ради усвоения их другими. Пусть воспринимают все как есть! Даже самые туманные и невнятные тексты.

Зная чуть ли не наизусть «Манифест коммунистической партии» и экономические труды Маркса, Лассаль так активно пропагандировал его взгляды, что после гибели Лассаля Маркс счел необходимым на первой же странице «Капитала» (1867) заявить о своем авторстве идей, им распространенных.

Лассаль всегда заявлял себя учеником и последователем Маркса, хотя был младше его всего на семь лет. А вот Маркс поносил его последними словами и бранил на все корки: «чванливая обезьяна», «бахвал», «скотина» и «осел» — это при том, что Лассаль присылал ему на отзыв все свои пропагандистские материалы и охотно советовался по различным вопросам.

По мнению Маркса, Лассаль и еврей «неправильный»: судя по форме черепа он происходит от тех евреев, которые во время Египетского плена скрещивались с неграми.

Частично дело в зависти Маркса: усилиями Лассаля была создана в 1863 г. первая рабочая социалистическая партия — Всеобщий германский рабочий союз. Она оказалась успешной и вскоре стала получать свою толику власти. Маркс невероятно завидовал. Говорили, что после каждой удачной статьи Лассаля у Маркса становится больше прыщей и фурункулов.

Расходились Лассаль и Маркс в сущей «мелочи»: Лассаль ни на минуту не верил в успех насильственной коммунистической революции. Он не хотел повторения «ужасов июньских дней» — реалий восстания парижского пролетариата в 1848 г… Он считал, что если все население Германии получит избирательные права, коммунисты придут к власти парламентским путем. Решать проблемы нужно путем «науки и согласия», «а не ненависти и дикой санкюлотской ярости».

Так социализм оказался окончательно соединен с либерализмом. Никакой диктатуры пролетариата и вообще господства рабочих! Ни в какой форме! Только равенство и классовый мир!

Лассаль призывал рабочий класс, интеллигенцию, все классы и сословия к легальной политической борьбе за всеобщее избирательное право — к митингам, петициям, демонстрациям. «Поднятое мною знамя есть знамя демократии вообще, — говорил Лассаль. — Я вызываю движение общее, демократическое, народное, а не классовое только».

Если бы не гибель Лассаля в возрасте 39 лет, трудно сказать, каких высот он мог бы достигнуть. А погиб Лассаль на дуэли. В 1864 г., находясь в Швейцарии, он влюбился в шестнадцатилетнюю Елену, католичку, дочь известного баварского дипломата. Ради этого брака он готов был на любые жертвы, вплоть до выкрещивания в католичество. Отец же невесты пришел в ужас, узнав о еврейском происхождении и особенно о революционных взглядах Лассаля. Он запретил дочери и думать об этом браке и срочно выдал ее за валашского дворянина Янко Раковицу. Обезумев от горя, Фердинанд Лассаль вызвал жениха на дуэль, в результате которой был ранен и через несколько дней умер в Женеве. Возлюбленная Лассаля вышла замуж за его убийцу и дожила до глубокой старости. Лассаль же, увы, был похоронен на еврейском кладбище в родном городе Бреслау-Вроцлаве.

Характерна реакция Маркса на смерть «конкурента»: «Я заявляю, что лассалевская партия должна быть распущена, потому что она не нужна рабочему движению». То есть он требует ликвидировать Общегерманский рабочий союз.

В свое время Лассаль начал с того, что предлагал Марксу начать практически реализовывать его, Маркса, идеи. Маркс отказался. И теперь — ликвидировать!

Никто, конечно, Общегерманский рабочий союз не закрыл.

Тогда Маркс решил создать собственную «правильную» организацию — Интернационал. А потом на правах секции Интернационала возникает Социал-демократическая партия Германии в Эйзенахе (1869). В 1875 г. эта партия объединилась со Общегерманским рабочим союзом на съезде в г. Готе. И объединилась на платформе не Маркса, а Лассаля!

Маркс подверг эту платформу уничтожающей критике в работе «Критика Готской программы». Нет и не может быть никакого народного государства! — вещает Маркс. Только диктатура пролетариата даст свободу рабочим!

Маркс вопит, социал-демократы добиваются своих целей и постепенно становятся одной из правящих партий.

В 1899 г. вышло в свет сочинение Эдуарда Бернштейна (1850–1932) «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии». Сточки зрения автора, в социологи Маркса многовато «утопизма», а цель социал-демократов — построение «демократического социализма», законного наследия либерализма. Демократия, по Бернштейну, есть «средство и в то же время цель. Она есть средство проведения социализма, и она есть форма осуществления этого социализма».

Русскую революцию 1905–1907 гг. многие немецкие социал-демократы считали бессмысленным путчем.

Британские реформаторы

Как ни удивительно, в Британии социал-демократия начиналась с отрицания парламентской борьбы. Организованный оуэнистами конгресс кооператоров и тред-юнионистов в 1833 г. пошел под знаменами антипарламентаризма. Доказывая бесполезность политических реформ, оуэнисты настойчиво пропагандировали планы организации производственных кооперативов для постепенного перехода к строю коммунистических общин.

К такому строю Британия до сих пор «почему-то» не перешла, но тред-юнионы и разные формы кооперации трудящихся стали частью политический и экономической системы страны.

Долгое время все английское общество делилось на собственников, которые обладали правами и свободами, а несобственники фактически находились почти вне закона.

Средства профсоюзов и добровольных объединений трудящихся не охранялись законом, их как бы и не существовало. Доходило до прямой дискриминации трудящихся по найму в сфере культуры: еще в середине XIX в. все музеи, художественные галереи и т. п. были закрыты по воскресеньям в соответствии с требованием церкви о соблюдении завета об отдыхе в этот день. Но это означало, что рабочие не могли их посещать!

В 1855 г. при поддержке профсоюзов была организована Национальная воскресная лига, поставившая задачу добиться больших возможностей для образования и развития культуры в воскресные дни.

Архиепископ Кентерберийский был яростным противником каких-либо изменений, однако в 1877 г. в Манчестере открылись гражданский музей и библиотека, работавшие по воскресеньям. Этому примеру последовали Бирмингем и другие промышленные города.

Только Акт о профсоюзах 1871 г. узаконил профсоюзы и обеспечил их защиту, а в 1875 г. специальным Актом парламента были легализованы уставы профсоюзов и добровольных обществ взаимопомощи.

«Богатые» профсоюзы имели высокие членские взносы и могли экономически защищать своих членов. А «бедные» — работников низкой квалификации — поневоле стали бороться за политические реформы: за право проводить своих представителей в парламент, уменьшение рабочей недели и продолжительности рабочего дня, установление минимума зарплаты.

Первый тред-юнион такого типа был организован в 1887 г. докерами Лондона. Их успешная стачечная борьба привела к появлению в конце восьмидесятых — начале девяностых годов XIX века множества подобных профсоюзов по всей Великобритании. С 1888-го по 1892 гг. число членов профсоюзов удвоилось и достигло полутора миллионов человек.

Тред-юнионизм делал примерно то же, что лассальянство в Германии. До конца XIX века в несколько приемов были реформированы парламент, местное управление, введены законы об охране фабричного труда, тред-юнионы получили окончательное право на существование и т. д. С ростом политической культуры и активной деятельности рабочих промышленники вынуждены были искать и находить новые формы руководства обществом.

Чартисты в двадцатые — сороковые годы столетия тоже думали, почти как Лассаль. Они не были сторонниками социализма, но хотели добиться всеобщего избирательного права, по крайней мере для мужчин. «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель», — говорили чартисты. Тред-юнионы продолжили их линию.

Демократическая федерация профсоюзов, образованная в 1881 г., требовала всеобщего избирательного права, равенства избирательных округов, зарплаты членам парламента, аннулирования палаты лордов, трехлетнего срока полномочий каждого состава парламента. Все это было продолжением требований чартистов.

Другая часть программы партии выдвигала требования всеобщего бесплатного образования с организацией питания в школах, восьмичасового рабочего дня, государственной поддержки системы обеспечения рабочих жильем, общественных работ для безработных, налогообложения в пользу беднейших налогоплательщиков.

Третья часть программы предусматривала национализацию земель, железных дорог и шахт.

13 и 14 января 1893 г. в Бредфорде 121 делегат от Демократической федерации, рабочих клубов, тред-юнионов и других организаций образовали первую в истории Независимую лейбористскую партию. Существующая сегодня британская лейбористская партия родилась по решению Конгресса тред-юнионов в 1899 г. о создании «своей» парламентской организации.

С 1906-го до 1913 г. лейбористская партия существует полулегально: профсоюзам было запрещено заниматься политикой. Но в 1913 г. Актом о профсоюзах тред-юнионам было разрешено заниматься политической деятельностью. Условия очень демократичны: нужно, чтобы большинство членов профсоюза проголосовало за участие в парламенте, каждый мог отказаться от участия в политической деятельности, а средства нее сосредоточивались в особых фондах.

Получается, к началу XX века в Британии сложилась новая политическая структура общества. Шагами к ней стала парламентская реформа 1867 г., избирательная реформа 1884 г., легализация тред-юнионов в 1875 г., рождение лейбористской партии. Сфера любых насильственных форм социального протеста резко уменьшилась: зачем бороться за то, что уже есть? Какой дурак побежит с ружьем устанавливать «диктатуру пролетариата», если обладает совершенно законными политическими правами? Разве что маниакальный любитель пострелять в живых людей вроде Бланки.

Так же обстояло дело во всех крупных государствах Европы.

Социал-демократия взяла отдельные принципы марксистской теории, многие идеалы христианского социализма, а еще больше идей либерализма. Она настояла, чтобы распространить либеральные правила на всех членов общества, независимо от собственности и богатства.

Социал-демократия сделала так, что в начале XX века в индустриально развитых странах Запада общество сделалось намного более справедливым. Революционное движение тут же стремительно пошло на убыль.

>

Глава 8

Россия — слабое звено в цепи империализма

Общая сила цепи определяется ее слабейшим звеном.

(Теория слабого звена в цепи)

Почему именно Россия?

К началу XX века цивилизация не вышла из тупика. Скорее она все глубже в этот тупик заходила. Множество опасностей висело над нею. Но вот опасность утопического социализма явственно сделалась слабее. Она практически исчезла там, где оказались решены основные проблемы XIX столетия.

Это:

• пережитки феодализма в сельском хозяйстве,

• пережитки феодализма в общественной и политической жизни,

• политическое неравенство членов общества,

• неравенство народов, религий и рас,

• отсутствие политической демократии.

Беда в том, что главные проблемы XIX века решаются не везде. Всякое государство, в котором у большинства населения нет избирательных прав, где нет способов легально и гласно решать личные и общественные проблемы, потенциально может быть взорвано изнутри — классовой борьбой своих граждан, революционной пропагандой и попыткой организовать социалистические эксперименты.

В основных странах Европы такая опасность была реальной в 1850 г., но к 1900 г. ее уже нет. Зато существует множество государств, где такая опасность очень даже есть. Конечно, это все страны неевропейского мира. И действительно, самые крупные государства Востока взорвались революциями: Мейдзи — в Японии, Синьхайской — в Китае в 1911 г., в 1906-м — в Персии, в 1908-м — в Турции. Влияние этих революций на мир пока невелико, но поистине лиха беда начало.

А кроме того, на периферии Европы есть Ирландия, Греция, Португалия, Испания, Румыния, где основные проблемы XIX века не решены. Эти страны оказывают не очень большое влияние на континент, но есть еще громадная Россия. Она оставалась полуфеодальной, а все революционные группировки в России проявляли просто запредельную агрессию. Не меньшую, чем якобинцы и коммунары.

Не случайно Карл Маркс в последние годы жизни решительно переменил отношение к России, даже выучил русский язык.

Три линии русской революционности

Общенациональных революций наподобие европейских 1848-го или 1871 гг. в России до 1905 г. не было. Революционный процесс шел как бы тремя параллельными, не пересекающимися линиями.

Первая — национальные идеологии отделения от Российской империи. У каждого из народов — от поляков до корейцев — было свое представление о том, нужно ли выходить из Империи, и если нужно, то как именно.

Вторая — бунтарство русских туземцев, находившееся вне идеологии Нового времени. Крестьяне и городские низы осмысливали свои восстания совершенно в других категориях.

Передают совершенно потрясающий случай, когда в ходе «холерных бунтов» задержали очень неглупого крестьянского парня. Бунтовали крестьяне потому, что власти заключали больных холерой в холерные бараки… а оттуда мало кто возвращался. Парень выглядел и вел себя так, что следователи не могли поверить, будто он всерьез верил во врачей, «травящих народ» холерой. В конце концов у парня вырвалось:

— Кому мор да холера, а нам надо, чтобы вашего козьего дворянского племени не было!

К сожалению, я не могу ничего сказать о судьбе этого «бунтовщика»… Во всяком случае, ни Фурье, ни Прудона, ни других больных на голову французов он явно не читал.

Наконец, третья — теоретизирование дворян и интеллигентов, русских европейцев, которые долгое время просто не знали, как им нести народу свет столь необходимых ему знаний о социализме.

Героические петрашевцы

У Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского (1821–1866) в советское время не было определенной официальной репутации. Так, некий мелкий эпизод революционной пропаганды.

Выходец из хорошей семьи придворного врача, крестник Александра I, Петрашевский окончил Царскосельский лицей в 1839 г. По окончании университета в 1841 г., служил переводчиком в Министерстве иностранных дел.

В 1848-м, году европейской революции, у него собираются по пятницам приятели.

Читают — в том числе, запрещенные в России книги по истории революционных движений, утопическому социализму, материалистической философии.

Ведут речи о социализме, анархизме, об освобождении крестьян с землей, о создании тайного общества и подготовке народа к революционной борьбе. С подготовкой народа дело обстоит хуже всего: Петрашевский не раз приводит на собрания дворников, а те от речей социалистов засыпают. Приходится платить им по полтиннику за вечер: лишь бы не спали и слушали.

Заговорщики особенно не скрывались. По поручению Министра внутренних дел больше года на собрания ходил и слушал все речи агент Иван Петрович Липранди (между прочим, участник Отечественной войны 1812 г., генерал и видный историк).

Согласно его докладу, «члены общества предполагали идти путем пропаганды, действующей на массы. С этой целью в собраниях происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа негодование против правительства, как вооружать крестьян против помещиков, чиновников против начальников, как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и разрушать всякие религиозные чувства, как действовать на Кавказе, в Сибири, в Остзейских губерниях, в Финляндии, в Польше, в Малороссии, где умы предполагались находящимися уже в брожении от семян, брошенных сочинениями Шевченки. Из всего этого я извлек убеждение, что тут был не столько мелкий и отдельный заговор, сколько всеобъемлющий план общего движения, переворота и разрушения».

С заговорщиками поступили сурово. В 1849 г. Петрашевский и несколько десятков связанных с ним человек были арестованы. Восемь месяцев они провели в одиночном заключении, а 22 декабря Петрашевский и еще 20 человек были привезены из Петропавловской крепости на Семеновский плац.

Им прочли смертный приговор; подошел с крестом в руке священник в черной ризе, переломили шпаги над головами дворян; на всех надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться.

И только после этого ударили отбой; привязанным к столбу развязали глаза и прочли приговор в том виде, в каком он окончательно состоялся. Затем всех отправили обратно в крепость, за исключением Петрашевского, которого тут же на плацу усадили в сани и с фельдъегерем отправили прямо в Сибирь.

Там Петрашевский ухитрился поссориться даже с губернатором Восточной Сибири Николаем Николаевичем Муравьевым-Амурским, который всегда помогал ссыльным и пригрел декабристов. Его несколько раз переводили из села в село, пока, наконец, 2 мая 1866 г. он спьяну не угорел насмерть в бане в селе Бельском Енисейского округа.

От кружков — к народовольцам

По общему мнению, особый «русский социализм» создал внебрачный сын помещика Ивана Алексеевича Яковлева, Александр Иванович Герцен (1812–1870). Сама фамилия его — производная от «сердечный» — Александр родился от немецкой любовницы Яковлева, Генриетты-Вильгельмины-Луизы Гааг из Штутгарта. В 1833 г. он закончил физико-математическое отделение Московского университета.

Еще студентом он подружился с Николаем Платоновичем Огаревым и поклялся «умереть за свободу». Оба они вошли в кружок, члены которого занимались изучением русской истории и идей социалистов. В 1834 г. все члены кружка были арестованы. Герцена сослали в Пермь, а оттуда в Вятку, где определили на службу в канцелярию губернатора. Только в 1840 г. ему разрешено вернуться в Москву, где он принимал активное участие в спорах славянофилов и западников.

Вместе с другом — и мужем одной из своих любовниц — Огаревым Герцен вел пропаганду очень неопределенных, пестрых «вольнодумных» идей. Со славянофилами вроде бы ругался, но одновременно считал, что русский крестьянин — стихийный социалист. Дай ему землю и волю — он тут же построит социализм, а может, даже коммунизм и анархизм в одной отдельно взятой деревне. Или возникнет государство, непонятно как вырастающее из крестьянской общины.

В 1847 г. после смерти отца Герцен уехал за границу и никогда не вернулся.

Его очень разочаровало скучное «мещанство» Европы: даже во время революций 1848 г. европейцы вели себя «слишком» законопослушно, мало убивали друг друга. К «русскому социализму» европейцы относились по-разному…

Энгельс писал о Герцене: «…Герцен, который был социалистом в лучшем случае на словах, увидел в общине новый предлог для того, чтобы в еще более ярком свете выставить перед гнилым Западом свою „святую“ Русь и ее миссию — омолодить и возродить в случае необходимости даже силой оружия этот прогнивший, отживший свой век Запад. То, чего не могут осуществить, несмотря на все свои усилия, одряхлевшие французы и англичане, русские имеют в готовом виде у себя дома».

Чтобы пропагандировать свою идею русского социализма, Герцен в 1853 г. основал в Лондоне Вольную русскую типографию где в 1856–1867 издавал «бесцензурную газету» «Колокол». Она выходила от 1 до 4 раз в месяц; всего вышло 245 номеров. Первый журнал каждого нового номера посылался лично императору. «Колокол» обличал российское самодержавие, издевательски и сатирически комментируя факты русской истории и политики — от убийства императора Павла I до деятельности Крестьянских комитетов при Николае I и освобождения 1861 г. Он вела революционную пропаганду, требовал освобождения крестьян с землей, отмены цензуры, гласного суда и других реформ.

Герцен был невероятно популярен до того, как поддержал польское восстание 1863 г. Русские интеллигенты хотели анархизма и коммунизма, но не отделения Польши от Российской империи. Из примерно трех тысяч подписчиков «Колокол» сохранил не более пятисот.

В 1865 г. царское правительство добилось, чтобы Британия выслала Герцена из Лондона. Он умер в 1870 г. от воспаления легких, не желая серьезно лечиться.

Личная жизнь Герцена типична для революционеров: первая жена, которую он обожал, изменила с приятелем. Доходило до дуэли. Но в конце концов соблазнитель отказался от Натальи Герцен. Она умерла в мучениях, муж ее не простил. Вторая жена, бывшая Огарева, оказалась злобной и истеричной.

Из 12 детей Герцена семеро умерли во младенчестве, один из сыновей родился глухонемым и 8 лет от роду погиб при кораблекрушении, одна из дочерей покончила с собой в 17 лет.

Благополучные же дети Герцена были очень далеки от отца. Дочь Ольга прожила 103 года, в старости почти не помня отца.

«Александр Герцен II», Александр Александрович, преуспел в науке, стал профессором-физиоло-гом. Но зря возлагались на него большие надежды, как на преемника. Он вырос просто хорошим швейцарцем, Россией интересовался, но издалека, и помнил историческую родину только по детским годам.

Начало народовольцев

Первая организация «Земля и воля» возникла в 1861–1864 гг. при участии самого Герцена. Участники, около 200 человек, руководствовались опубликованной в «Колоколе» статьей Огарева «Что нужно народу», где говорилось о необходимости предоставления крестьянам собственной земли. Они готовили крестьянскую революцию и хотели «общего бессословного собрания». Восстание в Польше в 1863 г. одни сочли началом революции, другие были решительно против.

Из-за внутренних противоречий в 1864 г. общество распалось. Но начало было положено, русские социалисты взялись за работу. Родилось такое массовое явление, как «хождения в народ» 1873–1875 гг.

Впервые лозунг «В народ!» выдвинул А. И. Герцен в связи со студенческими волнениями 1861 г. Он призвал интеллигенцию «уплатить свой долг народу». Под «уплатой долга» понималось не образование и не равенство прав, а революционная пропаганда.

В кружке «чайковцев» Николая Васильевича Чайковского распространяли литературу, шили специальную «крестьянскую» одежду и овладевали ремеслами. Идя в народ как пропагандисты, одни хотели постепенно готовить его к революции, другие, как советовал Бакунин, тут же поднимать бунты. В Чигирине они попытались поднять восстание. Крестьяне легко разоблачали в «крестьянах» интеллигентов — по акценту, по бытовым привычкам. Они сдавали в полицию и тех и других.^{132}

Во второй половине 1870-х «Хождение в народ» приняло форму «поселений» — народовольцы пошли в народ в качестве земских врачей, учителей, инженеров. Это крестьянам нравилось, только пропаганды они все равно не слушали и быстро сдавали в полицию агитаторов.

Доходило до анекдотов: крестьяне просили давать им побольше революционных книг, да потолще. Оказалось, используют они эти книги на самокрутки, или еще более неуважительно: в сортирах.

С 1873-го по март 1879 г. арестовали более 4000 человек, из них к суду были привлечены 2564 человека — по знаменитому «Процессу 193».

Официальное название процесса: «Дело о пропаганде в Империи». Оно рассматривалось в Петербурге в Особом присутствии Правительствующего сената с 18 октября 1877-го по 23 января 1878 г. Фантастика — но людей, как и петрашевцев, судили именно за пропаганду.

Корреспондент британской «Таймс» демонстративно уехал после второго дня суда, заявив: «Я присутствую здесь вот уже два дня и слышу пока только, что один прочитал Лассаля, другой вез с собой в вагоне „Капитал“ Маркса, третий просто передал какую-то книгу своему товарищу».^{133}

Для революционеров типично, что 97 арестованных сошли с ума еще до начала процесса — притом, что никого из них не запугивали, не избивали и не пытали.

Суд приговорил 28 человек к каторге на срок от 3 до 10 лет, 36 — к ссылке, более 30 человек — к менее тяжелым формам наказания. Остальные были оправданы или освобождены от наказания ввиду продолжительности нахождения в предварительном заключении.^{134}

Процесс показал:

• правительство Российской империи считает государственным преступлением пропаганду и вообще любой «непозволительный образ мыслей», никакой легальной оппозиции в России оно не допустит;

• пропагандистские организации в Российской империи неэффективны, их быстро разоблачат и прикроют.

Раз так, быстро появляются организации законспирированные, жестокие и кровожадные.

«Ад» и другие

Организация, созданная Николаем Андреевичем Ишутиным (1840–1879) называлась довольно откровенно: «Ад».

Оставшись сиротой, Ишутин воспитывался в семье мелкопоместных дворян Каракозовых, вместе со своим двоюродным братом, Дмитрием Владимировичем Каракозовым (1840–1866). В 1855 г. оба они окончили Чембарское уездное училище и поступили в Пензенскую гимназию, но вынуждены были уйти из седьмого класса, не в силах закончить курса.

В 1863 г. Ишутин приехал в Москву, где посещал лекции в университете в качестве вольнослушателя. Они с Каракозовым вели революционную пропаганду и даже пытались организовать в Москве коммуну.

Из практических дел ишутинцев наиболее известно одно — в 1864 г. они помогли выехать за границу бежавшему из московской пересыльной тюрьмы польскому революционеру Ярославу Домбровскому. Тому самому, что кончил свои дни на булыжниках парижских улиц в качестве генерала Парижской коммуны.

4 апреля 1866 г. Каракозов стрелял в Александра II у ворот Летнего сада, но промахнулся: его толкнул крестьянин Осип Комиссаров. Свои мотивы он объяснял в прокламации «Друзьям-рабочим»: по его мнению, после смерти царя должны были начаться революция и установиться социалистический строй.

Сначала террорист отказывался давать показания и утверждал, что он — крестьянский сын Алексей Петров. В ходе следствия было установлено, что проживал он в 65-м номере в Знаменской гостинице. Произведенный там обыск дал следствию возможность выйти на московского сообщника Каракозова, от которого и узнали его имя.

Следствие по делу Каракозова возглавлял граф Михаил Николаевич Муравьев-Виленский («Муравьев-вешатель»), государственный деятель, генерал от инфантерии, министр государственных имуществ, весьма достойный, замечу, человек. Он не дожил двух дней до вынесения приговора.

С 10 августа — по 1 октября 1866 г. в Верховном уголовном суде шел процесс над ишутинцами. Каракозова повесили 3 сентября в Петербурге. Во время казни народ проклинал цареубийцу.

Ишутина тоже приговорили к казни, но смерть была заменена пожизненной каторгой. Одна из причин: его признали душевнобольным. На каторге он и помер.

На месте покушения на царя в ограде Летнего сада была установлена часовня, снесенная при советской власти в 1930 г.

Журнал Некрасова «Современник» закрыли, хотя поэт и разразился в нем восторженными стихами, посвященными Муравьеву и Комиссарову.

5 февраля 1880 г. организатор Северного союза русских рабочих Степан Николаевич Халтурин (1857–1882) взорвал бомбу в Зимнем дворце, чтобы убить Александра II. Вместо царя погибли 11 солдат — все они были героями недавно закончившейся войны с Турцией за освобождение Болгарии. За отличия в войне они были переведены на службу во дворец.

За свои революционные подвиги по спасению народа от царизма Халтурин был направлен народовольцами в Москву и с 1 марта 1881 г. стал членом Исполкома «Народной воли». Годом позже он вместе с Н. А. Желваковым участвовал в Одессе в убийстве жандармского генерал-майора В. С. Стрельникова. Оба были арестованы на месте, назвались ненастоящими именами и были повешены в Одессе 22 марта 1882 г. без установления личности.

«Общество народной расправы»

Еще ярче кружок Сергея Геннадиевича Нечаева (1847–1882).

Он был небрачным сыном помещика Петра Епишева и по рождению крепостным. Потом (вероятно, по договоренности с отцом) его усыновил маляр Г. П. Павлов и записал приемыша под фамилией Нечаев, то есть «нечаянный». Грамоте он научился только в 16 лет в школе для взрослых. Переехал в Москву в 1865 г., занимался самообразованием, выдержал экзамен на учителя церковноприходской школы. С осени 1868 г. вел революционную пропаганду среди студентов Санкт-Петербургского университета и Медицинской академии, организовал студенческие волнения в феврале 1869 г.

Потом он уехал за границу, где установил отношения с Бакуниным и Огаревым. Он вступил в Интернационал и получил от Герцена тысячу фунтов стерлингов «на дело революции».

В сентябре 1869 г. Нечаев вернулся в Россию и основал революционное «Общество народной расправы» — его отделения вскоре были образованы не только в Петербурге и Москве, но и нескольких других городах. В основу он положил простую идею: время мирной пропаганды кончено, близится страшная революция. Готовиться к ней надо нелегально и очень жестко. Как именно, показывает его знаменитый «Катехизис революционера», напечатанный летом 1869 г. в Женеве. Этот документ включает идеи не только Нечаева, но также Бакунина и Петра Лаврова.

Я привожу документ полностью.

«Отношение революционера к самому себе

§ 1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.

§ 2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.

§ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

§ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

§ 5. Революционер — человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ея достижению.

§ 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции. Отношение революционера к товарищам по революции

§ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§ 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.

§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела.

Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем — с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.

Отношение революционера к обществу

§ 12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, товариществом не может быть решено иначе, как единодушно.

§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором — все и вся должны быть ему равно ненавистны.

Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.

§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все сле [?] высшия и средние [сословия], в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в третье отделение и даже в Зимний дворец.

§ 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.

§ 16. При составлении такого списка и для установления вышереченаго порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.

Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и кремего [?] полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу.

§ 17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницею и сильною помощью для разных революционных предприятий.

§ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их до нельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.

§ 20. Пятая категория — доктринеры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломныя заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.

§ 21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда.

Одне — пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвертою категориею мужчин.

Другия — горячия, преданныя, способныя, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории.

Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященныя и принявшия всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.

Отношение товарищества к народу

§ 22. У товарищества ведь [нет] другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.

§ 23. Под революциею народною товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образу — движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низложением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.

§ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это — дело будущих поколений. Наше дело — страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.

§ 25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гильдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.

§ 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу — вот вся наша организация, конспирация, задача».^{135}

От теории — к практике!

Когда студент Иван Иванов перестал беспрекословно повиноваться Нечаеву, члены «Народной расправы» Нечаев, Прыжов, Кузнецов и Николаев убили его в гроте Петровской академии, близ Москвы.

Сам Нечаев успел бежать за границу, но его товарищи были найдены и преданы суду в 1871 г. К делу привлечено было 87 человек, в том числе В. И. Ковалевский (впоследствии товарищ министра финансов). Участники убийства Иванова приговорены к каторжным работам на разные сроки, другие обвиняемые — к более мягким наказаниям, некоторые (в том числе Ковалевский) оправданы.

Резонанс был огромный. Герцен крайне негативно отзывался о молодом поколении революционеров. Бакунин писал о нем как о бесчестном человеке, способном шпионить, вскрывать чужие письма, лгать. Для Достоевского Нечаев послужил прототипом Петра Верховенского в романе «Бесы».

В 1872 г. швейцарское правительство выдало Нечаева России с условием, что его будут судить как уголовного, а не политического преступника. Судил его в 1873 г. суд присяжных, Нечаев же заявлял, что не признает этого «шемякина суда», несколько раз кричал: «Да здравствует Земский Собор» и отказался от защиты.

Признанный присяжными виновным в убийстве Иванова, он был приговорен к каторжным работам в рудниках на 20 лет. Но обращались с ним все же как с политическим: не отправили в рудники, а посадили в Петропавловскую крепость.

Ходит много историй про сношения Нечаева с «Народной волей» через якобы очарованных им караульных солдат гарнизона Петропавловской крепости. В 1882 г. народоволец Леон Мирский выдал их связи с Нечаевым, и солдат судили за организацию сношений Нечаева с волей, приговорили к разным наказаниям. Но речь шла не о демонической личности, подчинившей себе караульных, а о банальном подкупе. Сам Нечаев умер незадолго до этого процесса.

Все кружковцы-террористы очень хорошо понимают, против чего они выступают: против всего человечества. А вот за что? Этого они сами толком не могут объяснить.

Новая «Земля и воля»

В 1876 г. возникает новая «Земля и воля». По составу — ничего общего с первой. Общее — название и цели. Программа этой организации так красочна, что ее стоит привести полностью.

«Конечный политический и экономический наш идеал — анархия и коллективизм.

Но, признавая, с одной стороны, что партия может быть влиятельною и сильною только тогда, когда она опирается на народные требования и не насилует выработанного историей экономического и политического народного идеала, а с другой — что коронные черты характера русского народа настолько социалистичны, что если бы желания и стремления народа были в данное время осуществлены, то это легло бы крепким фундаментом дальнейшего успешного хода социального дела в России, мы суживаем наши требования до реально осуществимых в ближайшем будущем, т. е. до народных требований, каковы они есть в данную минуту. По нашему мнению, они сводятся к четырем главнейшим пунктам.

1. Правовые народные воззрения признают несправедливым тот порядок, при котором земля находится во владении тех, которые ее не обрабатывают. По народному понятию, „земля Божья“ и каждый земледелец имеет право на землю в том количестве, которое он своим трудом может обработать. Поэтому мы должны требовать перехода всей земли в руки сельского рабочего сословия и равномерного ее распределения. (Мы убеждены, что две трети России будут владеть землею на общинном начале).

2. Что касается политического идеала, то мы признаем, что в русском народе существует стремление к полному мирскому самоуправлению, хотя относительно междуобщинных и внешних отношений вряд ли существуют в народе одинаковые определенные воззрения. По нашему мнению, каждый союз общин определит сам, какую долю общественных функций он отдаст тому правительству, которое каждая из них образует для себя. Наша обязанность только стараться уменьшить возможно более эту долю.

3. В области религиозной в народе русском замечаются веротерпимость и вообще стремление к религиозной свободе; поэтому мы должны добиваться полнейшей свободы исповеданий.

4. В состав теперешней Российской империи входят такие местности и даже национальности, которые при первой возможности готовы отделиться, каковы, напр[имер], Малороссия, Польша, Кавказ и пр. Следовательно, наша обязанность — содействовать разделению теперешней Рос[сийской] империи на части соответственно местным желаниям.

Таким образом, „земля и воля“, служившая девизом стольких народных движений, служившая принципом организации при заселении тех наших окраин, куда еще не проникало влияние современного этим заселениям русского правительства, — эта формула, по нашему мнению, и теперь служит наилучшим выражением народных взглядов на владение землею и устройство своего общежития. Признавая невозможным привить народу при настоящих условиях другие, с точки зрения отвлеченной, может быть, и лучшие, идеалы, мы решаемся написать на своем знамени исторически выработанную формулу „земля и воля“.

Само собою разумеется, что эта формула может быть воплощена в жизнь только путем насильставенного переворота, и притом возможно скорейшего, так как развитие капитализма и все большее и большее проникновение в народную жизнь (благодаря протекторату и стараниям русского правительства) разных язв буржуазной цивилизации угрожают разрушением общины и большим или меньшим искажением народного миросозерцания по вышеуказанным вопросам.

Указанное противоречие между народным идеалом и требованиями правительства создавало и создает в России ту массу крупных и мелких народных движений, сект религиозно-революционного характера, а подчас и разбойничьих шаек, которые выражают собою активный протест русского народа против существующего порядка. Но эта борьба с организованной силой государства, в руках которого около миллиона войск, оказывается слишком неравною, тем более что народ в значительном большинстве разъединен и так обставлен со стороны разных властей, а главным образом со стороны экономической, что ему и очень мудрено подготовить и противопоставить правительственной организации широкую народную организацию.

Из предыдущего вытекают две главные общие задачи, на которые должно быть устремлено все внимание русской соцально-революционной партии:

1) помочь организоваться элементам недовольства в народе и слиться с существующими уже народными организациями революционного характера, агитацией же усилить интенсивность этого недовольства, и

2) ослабить, расшатать, т. е. дезорганизовать силу государства, без чего, по нашему мнению, не будет обеспечен успех никакого, даже самого широкого и хорошо задуманного, плана восстания.

Отсюда таковы наши ближайшие практические задачи.

А. Часть организаторская

а) Тесная и стройная организация уже готовых революционеров, согласных действовать в духе нашей программы, как из среды интеллигенции, так и из среды находившихся в непосредственном соприкосновении с нею рабочих.

б) Сближение и даже слияние со враждебными правительству сектами религиозно-революционного характера, каковы, напр[имер], бегуны, неплательщики, штунда и пр.

в) Заведение возможно более широких и прочных связей в местностях, где недовольство наиболее заострено, и устройство прочных поселений и притонов среди крестьянского населения этих районов.

г) Привлечение на свою сторону по временам появляющихся в разных местах разбойничьих шаек типа понизовой вольницы.

д) Заведение сношений и связей в центрах скопления промышленных рабочих — заводских и фабричных.

Деятельность людей, взявшихся за исполнение этих пунктов, должна заключаться в видах заострения и обобщения народных стремлений, в агитации в самом широком смысле этого слова, начиная с легального протеста против местных властей и кончая вооруженным восстанием, т. е. бунтом. В личных знакомствах как с рабочими, так и с крестьянами (в особенности с раскольниками) агитаторы, конечно, не могут отрицать важности обмена идей и пропаганды.

е) Пропаганда и агитация в университетских центрах среди интеллигенции, которая в первое время является главным контингентом для пополнения рядов нашей организации и отчасти источником средств.

ж) Заведение связей с либералами с целью их эксплуатации в свою пользу.

з) Пропаганда наших идей и агитация литературою: издание собственного органа и распространение листков зажигательного характера в возможно большем количестве.

Б. Часть дезорганизаторская

а) Заведение связей и своей организации в войсках, и главным образом среди офицерства.

б) Привлечение на свою сторону лиц, служащих в тех или других правительственных учреждениях.

в) Систематическое истребление наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный нам порядок».

Не удивительно, что в СССР этого документа не печатали: всякому читателю пришлось бы изменить мнение о народовольцах.

По части террора: 4 августа 1878 г. члены «Земли и воли» убили шефа жандармов Николая Владимировича Мезенцева (1827–1878). Это была как бы месть за казнь революционера И. М. Ковальского.^{136}

Остается сказать, что Н. В. Мезенцев — участник Крымской войны и член Государственного совета, отец пятерых детей.

«Земля и воля» вела пропаганду и агитацию среди рабочих. Землевольцы участвовали в проведении нескольких рабочих стачек и студенческих демонстраций в Петербурге в 1878–1879 гг.

Во время Казанской демонстрации — публичного митинга у входа в Казанский собор в день Николая Угодника в декабре 1876 г. — член «Земли и Воли» Фелиция Шефтель впервые в России подняла красную тряпку на палке.

«Народная воля»

Организация просуществовала до 1879 г., а после Воронежского съезда в июне 1879 г. распалась на «Народную волю» и «Черный передел».

«Народная воля» искренне верила, что надо только убить царя, и тут же вся Россия поднимется строить социализм.

Александра II (и вместе с ним быстро забытого двенадцатилетнего мальчика) убивают в Петербурге, на набережной Екатерининского канала 1 марта 1881 г. После взрыва первой бомбы государь склонился над раненым казаком. Это дало возможность бросить вторую.

Уже на эшафоте народовольцы недоуменно озирались: где же ликующие толпы? где же благодарность народа выразителям его, народа, воли? Они искренне не понимали, почему в них летят плевки и проклятия.

Мне доводилось общаться с последним потомком единственного раскаявшегося и помилованного убийцы — Гриневицкого. Цитирую потомка, которого не хочу называть: «Фамилия в истории, но гордиться нечем». Это высказывание с воздушным поцелуем адресую всей народовольческой, марксистской и прочей революционной сволочи. Потомки не с вами, придурки.

О повороте же в сознании народа было сказано, и не раз.

В постановлении экстренного заседания Московской городской думы удалось сказать максимально емко: «Совершилось событие неслыханное и ужасающее: Русский Царь, Освободитель народов, пал жертвою шайки злодеев среди многомиллионного, беззаветно преданного ему народа. Несколько людей, порождение мрака и крамолы, осмелились святотатственною рукой посягнуть на вековое предание великой земли, запятнать ее историю, знамя которой есть Русский Царь. Негодованием и гневом содрогнулся Русский народ при вести о страшном событии».^{137}

Великий князь Александр Михайлович, племянник Александра II, довольно точно писал о том, что произошло тогда с Россией: «Ночью, сидя на наших кроватях, мы продолжали обсуждать катастрофу минувшего воскресенья и опрашивали друг друга, что же будет дальше? Образ покойного Государя, склонившегося над телом раненого казака и не думающего о возможности вторичного покушения, не покидал нас. Мы понимали, что что-то несоизмеримо большее, чем наш любящий дядя и мужественный монарх, ушло вместе с ним невозвратимо в прошлое. Идиллическая Россия с Царем-Батюшкой и его верноподданным народом перестала существовать 1 марта 1881 г. Мы понимали, что Русский Царь никогда более не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием. Не сможет, забыв цареубийство, всецело отдаться государственным делам. Романтические традиции прошлого и идеалистическое понимание русского самодержавия в духе славянофилов — все это будет погребено, вместе с убитым императором, в склепе Петропавловской крепости. Взрывом прошлого воскресенья был нанесен смертельный удар прежним принципам, и никто не мог отрицать, что будущее не только Российской Империи, но и всего мира, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским Царем и стихиями отрицания и разрушения».^{138}

«Черный передел»

«Черный Передел» придерживался идеи пропаганды. Но когда юг России в 1881–1882 гг. захлестнула волна еврейских погромов, многие сочли: вот она, революция.

Петр Никитич Ткачев (1844–1886), литературный критик и публицист, идеолог якобинского направления в народничестве, приветствовал из парижской эмиграции погромы, но оговаривал: это лишь самое начало революции. Многие представители «Черного передела» не только агитировали за погромы, но и сами лично в них участвовали: «предполагалось, что погромы приучают народ к революционным выступлениям».^{139}

Во время погромов правительство не раз говорило, что раздувают их революционеры. Действительно, революционеры считали, что «движение, которое легче всего было направить против евреев, в дальнейшем развитии обрушится на дворян и чиновников. В соответствии с этим были написаны прокламации, призывавшие к нападению на евреев».^{140}

Известно немало народовольческих листовок, которые распространялись разными организациями, от «Черного Передела» до «Южнорусского Рабочего Союза». Исполнительный Комитет «Народной воли» писал: «Хто забрав у своі рукі землі, ліса та корчми? — Жиди. — У кого мужик, часом скрізь слезы, просить доступить до своего лану? У жидів. Куда не глянешь, до чого ні приступиш, — жиди усюди». И завершал призывом: «Підимайтесь же, честні робочі люде!»

В Листке «Народной воли» (уже в 1883 г.): «Погромы — начало всенародного движения…»

Листок «Зерно», издаваемый «Черным Переделом»: «Невтерпеж стало рабочему люду еврейское обирательство. Куда не пойдет он, почти всюду наталкивается на еврея-кулака».

В перспективе из народовольцев выросла партия социалистов-революционеров («эсеров»). На базе же «Черного передела» появляются первые социал-демократические организации.

Особенности русских социал-демократов

Просто поражает, какой чудовищный по силе негативный потенциал разрушения зреет в русском народовольчестве. Русским социал-демократам этот потенциал разрушения предается даже усиленным.

В отличие от Герцена, Маркс и Энгельс признали в Ткачеве первого русского марксиста. Однако Ткачев додумался до такого, что и Марксу не дойти: в порядке революции он предлагал «истребить все население России старше 25-летнего возраста», а остальную часть «подвергнуть перевоспитанию для изменения самой природы человека». Последние три года жизни Ткачев провел в сумасшедшем доме в Париже, где и умер в 1885 г. в возрасте 41 года.

Другой предтеча — Николай Иванович Кибальчич. Он, к сожалению, не только разрабатывал летательные аппараты, но еще и вошел в группу «Свобода или смерть», образовавшуюся внутри «Земли и воли». Затем стал агентом Исполнительного комитета «Народной воли». Являясь «главным техником» организации, участвовал в подготовке покушений на Александра II — именно он изобрел и изготовил метательные снаряды, которые были использованы И. И. Гриневицким и Н. И. Рысаковым во время покушения на Екатерининском канале в Петербурге.

Кибальчичу принадлежит одна из важнейших теоретических статей в народовольческой публицистике — «Политическая революция и экономический вопрос»,^{141} посвященная соотношению экономики и политики в революционном движении. Она явно отмечена влиянием марксизма. Два-три года — и состоялся бы еще один русский марксист.

Формально русская социал-демократия рождается поздно — в 1883 г. в Женеве. У истоков первой русской социал-демократической группы «Освобождение труда» стоят чернопередельцы Георгий Плеханов, Вера Засулич, Лев Дейч, Любовь Аксельрод. В их активе уже была созданная в 1878 г. организация «Северный Союз Русских Рабочих», выставившая широкую политическую и экономическую программу.

Но вот две важные особенности русской социал-демократии.

Во-первых, они с самого начала ставят целью не парламентские методы, а создание и организацию «боевой народной партии». Революционные, террористические методы в работе такой партии изначально предполагаются как основные.

Во-вторых, огромную роль в российской социал-демократии играют выходцы из еврейства. В 1896 г. Плеханов на конгрессе Социалистического Интернационала назвал еврейскую социал-демократию — Бунд — «авангардом рабочей армии в России».

Бунд возник в 1897 г., на полгода раньше Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), и был типично революционной организацией. Это к 1917 г. он намертво перессорился с РСДРП, а начинали-то они очень дружно. Бунд вел пропаганду на идиш и даже одно время отстаивал право любого еврея, где бы он ни жил, вести на идиш любые деловые документы. Зрелище еврейского ремесленника, пишущего на идиш прошение о допущении вне черты оседлости… (и станового, который это внимательно читает!) радует необыкновенно, но само по себе требование сугубо популистское; такие, как ни странно, порой сильно действуют. Вспомним хотя бы идею Жириновского снабдить каждую женщину мужиком, а каждого мужика бутылкой водки… Действовало ведь!

В остальном же Бунд действовал вполне как революционная партия: подучивал подмастерьев лет 14–15 гадить мастерам, потому что те их эксплуатируют, или выбивать стекла в домах более или менее зажиточных евреев. В Вильно «В день Йом-Кипура бундистская молодежь толпою ворвалась в большую синагогу, стала мешать продолжению молитвы и устроила невероятный дебош, распивая пиво».^{142}

То есть действовали совершенно так же, как спустя короткое время члены Союза воинствующих безбожников в православных церквах.

Масштаб революционного террора

Нам бывает трудно представить масштаб «дикой охоты» революционеров на верхушку Российской империи. А они впечатляют: Царь Александр II Освободитель, великий князь Сергей Александрович, премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин, министры внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин и Вячеслав Константинович фон Плеве, министр просвещения Николай Павлович Благолепов, 33 губернатора, генерал-губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников охранных отделений, прокуроров, полицмейстеров, 24 начальника тюрем, околоточных и тюремных надзирателя, 26 приставов и исправников, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 68 присяжных поверенных, 26 агентов охранного отделения.

Многих убили «по ошибке». Случайно убили генерала Козлова — внешне очень походил на петербургского градоначальника, генерала Федора Федоровича Трепова. В Пензе вместо жандармского генерала Прозоровского убили генерала от инфантерии Лисовского. Отставного армейского генерала зарезали вместо жандарма Новицкого.

Уже впечатляет. Общее же число жертв террора называют разное, но счет — всегда на тысячи. Гибли люди «при исполнении»: солдаты оцеплений и конвойные, охранники банков, рядовые полицейские — как те солдаты в Зимнем дворце от бомбы Халтурина. В 1905 г. в Одессе толпа с красными флагами долго гонялась за двумя городовыми. Один убежал через чердак и крышу; другой же, Губия, сдуру спрятался на чердаке. Его так изувечили «колами, топорами, железными палками», что он по дороге в больницу умер, а отрубленные пальцы потом нашел во дворе дворник.

Гибли люди, просто случайно оказавшиеся рядом.

14 мая 1906 г. в Севастополе рванула бомба: эсеры пытались убить коменданта города генерала Неплюева. Генерал уцелел, но восемь случайных людей погибло, до 30 ранено. Левая пресса заклинает родственников убитых «отбросить эмоции» и не требовать суда над бомбистами: они ведь делали великое дело.

Убивали друг друга по малейшему подозрению — как Нечаев убил Иванова. Позже на каторге в Каре повесили мужа сестры Веры Засулич, некого П. Г. Успенского — впоследствии выяснилось, что не был ни в чем виноват. Но повесить — успели. В Киеве заподозренных в «шпионстве» сбросили в бак с кипятком. В Польше отрезали у заподозренных носы и уши.

Происходит опаснейшее смещение сознания и у самих верхов Российской империи. Есть много примеров, когда высшие сановники империи сводили друг с другом счеты руками революционного подполья.

Шло и не мене опасное сращивание охранки с революционным подпольем. Правая рука эсеровского бомбиста Бориса Савинкова — агент охранки Евно Азеф. Есть сведения, что Азеф подозрительно хорошо был осведомлен обо всех передвижениях императора. В ближайшем окружении Николая II у революционеров был, как говорят в спецслужбах, «источник». Зубов и священник Гапон — откровенные агенты охранки и одновременно — революционеры.

Террор стал возможен, по словам Сергея Юльевича Витте, в силу «особого вида умственного помешательства масс». Любые действия революционеров левая печать оправдывает. Любые попытки самообороны рассматривает как агрессию и зверство.

Невероятно, но факт: либералы буквально требовали от Александра III помиловать убийц его отца. Они де сами не знали, что творят. И если их помилуют — раскаются.

В Томске революционеры стреляют из револьверов по крестному ходу. Верующие бросились на убийц. У одних отняли оружие и сдали полиции. Других загнали в здание «Народного дома» и здание это подожгли. Эти события пресса называла «зверствами черносотенцев».

В Одессе в 1905 г. погибло около пятисот человек. «Еврейская самооборона» стреляет из пулеметов по нарядной толпе. Молодцы! Вершат великие революционные дела! Полиция напала на погромщиков, убила двоих, скрутила троих, поволокла. «Зверства антисемитов!»

Фантастика, но статьи «политэмигрантов» Троцкого, Чернова, Савинкова и так далее свободно печатались в России. Гонорары за них перечислялись за границу… Получить эти гонорары было можно, а вот арестовать получавших их — нельзя.

При этом «реакционеров» наподобие Николая Семеновича Лескова, Василия Васильевича Розанова или Михаила Осиповича Меншикова не печатали. Знаменитому издателю Сытину устроили обструкцию: как он смеет печатать Розанова в своем «Русском слове»? И пригрозили уйти все журналисты: или он, или мы! Розанов ушел…

В 1909 году выходит сборник «Вехи», происхождение которого таково: издатели заказали статьи об интеллигенции нескольким самым известным ученым и публицистам того времени. Все будущие авторы «Вех» — люди известные, яркие, к фамилии каждого из них прочно добавлено слово «известный» или «выдающийся»: С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, А. С. Изгоев, Б. А. Кистяковский, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев. Цитировать «Вехи» не буду, отсылая заинтересовавшихся к первоисточнику.^{143} Почитать же «Вехи» очень советую — впечатляющая книга, и желания называться интеллигентом сразу становится меньше. Но стоило этой ей попасть на прилавке — и поднялся многоголосый вой, прямо какой-то шабаш!

«Мерзейшая книжица за всю историю русской литературы», — писал Горький.

Кадет Милюков — вовсе не единомышленник и партайгеноссе Горького, но поехал в лекционное турне по России, чтобы «опровергнуть „Вехи“».

Мережковский в религиозно-назидательном стиле «обличал» авторов «Вех» — они «соблазняют малых сих» (правда, в чем соблазн — не объяснил).

Общество распространения технических знаний вынесло резолюцию со словами: «продукт романтически-реакционного настроения».

Это еще ничего! «Духовный маразм», «подгнившие вехи», «плоская, недостойная книга», «нестерпимое зловоние реакции», «ядовитые семена» — это все их отзывов на «Вехи».

Черносотенцы орали про «козни злобесного Бердяева», а Ленин разразился картавыми воплями про «энциклопедию либерального ренегатства».

По особому сборнику, направленному против «Вех», выпустили такие разные партии, как кадеты и эсеры.

Причем никто из оппонентов не спорил с «Вехами» по существу. Для интеллигенции важно было не прочитать сборник и выработать собственное отношение, а «занять позицию» — то есть присягнуть ордену «своих».

Действительно, какое-то поветрие, умственное затемнение, делавшее революцию все более реальной. Как во Франции 1780-х.

Но причину поветрия, увы, заметно сразу: упорное нежелание властей изменять хоть что-нибудь. Не случайно же в апреле 1905 г. гвардейские офицеры из тайной организации «Лига красного орла» встречались с социал-демократами: для выработки общих действий в революции, свержении Николая II и установления в России конституционного строя.

Безумие? Но правительство Российской империи само старательно создавало условия для безумия такого рода.

>

Глава 9. Большевики — самые последовательные революционеры

Мы варвары и мы хотим остаться варварами. Это почетный титул. Мы те, кто омолодит мир. Нынешний мир умирает. Наша единственная задача — доконать его.

(А. Гитлер)

Разная социал-демократия

Социал-демократия в России зародилась в среде народников и долго существовала в виде не связанных между собой кружков и союзов. В 1898 г. в Минске прошел Первый съезд Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). На съезде присутствовало… шесть человек. Началось…

Народники не любили капитализма и считали, что Россия может придти к коммунизму, минуя капитализм. Зачем он нужен, если русский мужик — и так стихийный социалист? Эсеры считали так же или почти так же.

Социал-демократы дали себе труд заметить, что капитализм можно любить или там не любить, а он уже существует. Россия все больше становится капиталистической страной, и все тут!

По определению Г. В. Плеханова, меньшевики и большевики были всего лишь «враждующие между собой братья». Не очень разбираясь в тонкостях идеологии, рядовые члены РСДРП неоднократно требовали «убрать фракции» — то есть объединиться. В годы Первой русской революции 1905–1907 гг. РСДРП объединилась. Но после опять сразу же распалась.

Одним из самых важных расхождений было отношение к «экспроприациям экспроприаторов», а говоря попросту — к ограблениям банков. Большевики занимались этим очень активно. У них были специальные банды, относительно которых не очень понятно, кто это: прикормленные уголовники или «идейные» коммунисты, окончательно перешедшие к уголовным методам.

Такой была банда Симона Аршаковича Тер-Петросяна по кличке Камо (1882–1922). Шесть арестов, три побега, четыре смертных приговора. Называя вещи своими именами — матерый бандит-рецидивист. Члены его банды хорошо известны, и далеко не все они были «идейными»: хватало и профессиональных рецидивистов не с одной «ходкой».

Известны и конкретные «эксы», то есть ограбления, проведенные этой группой. На Коджорской дороге (принесло 8000 руб.), в Кутаиси (15 000), в Квирили (201 000), в Душети (315 000).^{144} Ограбление Государственного банка в Тифлисе принесло по одним данным, 250 000 рублей,^{145} по другим — 341 000.^{146}

Правда, с этими деньгами вышла незадача: были они в основном в купюрах по 500 рублей. В банках же всегда были списки номеров взятых при экспроприации пятисоток. Тогда купюры попытались разменять за границей. На этом дельце попался Максим Максимович Литвинов — в будущем нарком иностранных дел (по одним данным, произошло это в Париже, по другим — в Берлине). В Женеве арестовали будущего наркома здравоохранения Николая Александровича Семашко. Часть пятисоток удалось разменять в Мюнхене и в Стокгольме, остальные же так и лежали мертвым грузом до 1909 г., когда «по настоянию меньшевиков оставшиеся не разменянные билеты решено было сжечь».^{147}

Известно, что при этом «эксе» коммунисты убили более 50 человек. По загубленной жизни за то ли пять, то ли семь тысяч рублей.

Искусство преступников и вместе с ним похищенные суммы возрастали. 7 марта 1906 г. в Москве банда из 20 человек ограбила Банк купеческого общества взаимного кредита на суму 875 000 рублей.^{148} С этими деньгами сложностей как будто не было.

Осенью 1907 г. Тер-Петросян приехал в Берлин — грабить банки и закупать оружие для кавказских боевиков. Оказалось, берлинская полиция отлично знала, с кем имеет дело. При аресте у Камо нашли «сундук с двойным дном, в котором хранилось 8 коробок с двумястами электрических запальников, 11 ртутных запальников, 1 коробка с черным прессованным листовым порохом, большое количество приспособлений для закладки взрывчатых вещей в здания, а также в железнодорожное полотно».^{149} С большим трудом Тер-Петросяну удалось бежать, симулировав сумасшествие.

Что характерно: в это время коммунисты и не думали скрывать своего участия в ограблении банков, сопровождавшихся убийствами. И вовсе не только малограмотные кавказские воры. Коммунист-интеллектуал Леонид Борисович Красин сам делал бомбы и организовывал их изготовление, Ленин писал письма в местные отделения РСДРП, прямо советуя не только убивать «шпиков» и взрывать полицейские участки, но и совершать «нападения на банк для конфискации средств для восстания».^{150}

Потом в Проекте резолюции Объединительного съезда РСДРП включили пункт 4 «Партизанские боевые действия»: «Допустимы также боевые действия для захвата денежных средств, предназначенных неприятелю, т. е. самодержавному правительству».^{151} Здесь интересны два момента:

Первое: только самые упертые и злобные политические радикалы называют себя партизанами, правительство — противником и рассматривают свои операции как ведение боевых действий. Таковы деятели Интифады, а в цивилизованном мире — пожалуй, только Ирландская революционная армия и американские нацисты. Эти последние называют самих себя «вооруженным отрядом белой расы», а сидящих в тюрьмах США «товарищей по партии» официально называют на своем сайте «военнопленными».

Второе: именно организатор «эксов», которого Марк Алданов называл «верховным вождем боевиков Закавказья», старался как можно меньше говорить об ограблениях и убийствах. Сталин-Джугашвили отказывался рассказывать об этом до конца жизни, не отвечал на прямые вопросы. Есть даже основания полагать, что именно он стоит за катастрофой 1922 г., когда на Тер-Петросяна — Камо налетела машина: Сталин «убирал» свидетеля, который знал очень многое.^{152}

А вот остальные коммунисты — как раз высоколобые интеллектуалы — не стеснялись! Они ведь — марксисты. А Маркс ясно сказал, что главная цель — это не познание, а изменение мира. И что всякая мораль — не более, чем классовая.

Энгельс произнес еще решительнее: «Для меня как для революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое кажется самым мирным». В России Бакунин призывал «решительно порвать с нравственностью этого мира», и задолго до Ленина много что говорил и делал С. Г. Нечаев.

А вот меньшевики были против! В резолюции IV съезда РСДРП записали: «Съезд постановляет: а) бороться против выступлений отдельных лиц или групп с целью захвата денег под именем или девизом с.-д. партии; б) избегать нарушений личной безопасности или частной собственности мирных граждан; <…> Съезд отвергает экспроприацию денежных капиталов в частных банках и все формы принудительных взносов для целей революции».^{153}

V Лондонский Съезд РСДРП в апреле-мае 1907 тоже категорически запретил «эксы».

Штутгартский конгресс II Интернационала, 866 делегатов от 25 партий, в августе 1907 г. категорически запретил проводить грабежи от имени социал-демократов. В ответ Ленин и Роза Люксембург попытались создать особую фракцию «левых социал-демократов». А Камо приезжал в Берлин и грабил банки на Кавказе и после Лондона и Штутгарта.

Возникает вопрос: а являются ли большевики социал-демократами? Формально — пока являются… Но получается — большевики и меньшевики предлагают два совершенно разных проекта. Один — примерно то же, что предлагают европейские социал-демократы во всех странах. А второй только условно можно назвать социал-демократическим. Это план построения некого разработанного теоретиками общества, грандиозного эксперимента. Для реализации их плана необходимо взять Россию (или любую другую страну), переделать до неузнаваемости и создать на ее месте нечто совершенно новое, невиданное и неслыханное. Причем любыми методами.

«Партия нового типа»

В. И. Ленин первым произнес слова про «партию нового типа». Мол, все прежние были партиями болтунов, а вот эта — большевиков — преобразователи мира. Но ведь примерно таковы же и другие революционные партии: эсеры, анархисты, черносотенцы, десятки региональных местных. Большевики обычно отличаются от них в худшую сторону, но не всегда значительно.

В Российской империи есть, конечно, и «партии старого типа», наподобие европейских. Из крупных — кадеты и меньшевики. Остальные же, как на подбор — партии нового типа, не имеющие ничего общего с тем, что понималось под этим термином в Европе.

Это в первую очередь носители своего особого образа мира, который может не иметь ничего общего с образами мира других партий. «Партия нового типа» несет миссию: устроить мир «правильно», по своим «единственно верным» представлениям. Это не объединение тех, кому выгодно, а союз идейных, сплоченной железной дисциплиной орден борцов за идею, орудие преобразования мира.

В известном мне мире есть лишь одна аналогия таким «партиям нового типа» — религиозные партии древней Иудеи. В этой маленькой стране спорили садуккеи, фарисеи, ессеи, зелоты, секарии. Разъяснять разногласия между ними будет долго и не к месту, а тех, кто заинтересуется я отсылаю к другой своей книге.^{154}

У греков, современников этих иудейских партий, тоже были и партии, и философские споры. Но партии — политические объединения — возникали у них на базе общих интересов, по отношению к чему-то очень простому, приземленному. Скажем, была в Афинах «морская» партия: в нее объединялись все, кормившиеся от моря — моряки, рыбаки, судовладельцы, торговцы заморскими товарами и рыбой. Эта партия считала, что накопленные в войнах средства Афин надо потратить на строительство новых кораблей. Была другая партия — эвпатридов-землевладельцев, и ее представители считали, что деньги государства надо тратить не на морские суда, а на поддержку тех, кто производит оливковое масло и вино. При этом никак нельзя сказать, что философские споры греков переставали волновать из-за столкновения и борьбы партий. Ни в коем разе! Греки сходились на главной площади города-государства, агоре, и спорили до хрипоты: из атомов состоит мир или все произошло из воды? Порой начиналась даже рукопашная — и таким способом «доказывались» философические истины.

Но никому их греков не приходило в голову написать трактат и доказать: раз мир порожден водой — значит, должна победить морская партия! Или — если мир состоит из земли, то и деньги надо потратить в интересах партии эвпатридов. Их партии были очень прагматичными и существовали независимо от философских споров про то, как и из чего возникла Вселенная. Греки отделяли материальное от идеального.

Иудейские же партии были идейными. Если Бог сказал так и мы правильно поняли Его слова, переданные через пророка — ничего не поделаешь, надо переделывать и весь материальный мир. Иудеи, сами того не ведая, изобрели феномен идеологии. А где идеология — там и раскол, вплоть до гражданской войны, потому что люди всегда принимают разные идеологии.

Насколько жестоко воевали между собой эти партии, показывает хотя бы такой факт: в 69 г. Веспасиана Флавия осуждали — почему он осаждает Иерусалим уже несколько месяцев и не хочет брать его штурмом?

— Зачем? — пожимал плечами тот. — Евреи скоро сами перебьют друг друга.

Так и получилось: зелоты резали верноподданных, секарии ополчились на фарисеев и саддукеев; когда в городе осталось не больше третьей части прежнего населения, сын Веспасиана, Тит, начал штурм, захватил город и сжег Иерусалимский храм.

«Партии нового типа» в Российской империи чем-то неуловимо напоминают эти еврейские религиозные партии. И у них нет ничего общего с политическими партиями Эллады, а равным образом — ничего общего с современными им европейскими. Они имеют не только свои политические, но и свои философские идеи, на основании которых убеждены, что обязаны переустроить мир. В этом переустройстве они не считают себя связанными нормами морали или закона. И выступают в политике как агрессивные, жестокие банды.

«Партия нового типа» и антисистемность

Сейчас очень трудно даже восстановить и ту пропаганду, которой пользовались большевики, и чаяния народных масс, с восторгом обрушивших в 1917 г. собственное государство. Трудно найти тексты, которые писались тогда, и понять, что же так воодушевляло людей.

Просто поразительно, как сильно владело массами ощущение, что их поколение живет в «конце времен», что «старый мир» умирает, что грядет перелом, катаклизм, катастрофа, и что из нее мир выйдет обновленным.

Это мироощущение очень хорошо выражено в текстах самых неожиданных авторов — от Валерия Брюсова до Адольфа Гитлера (один из них я предпослал этой части в качестве эпиграфа). Оба они очень любили обращаться к теме варварского мира, падения Римской империи, «конца времен» и всеобщего разрушения.

Это ощущение бессмысленности то ли прошлого, то ли настоящего порождало чувство бессмысленности и труда, и строительства семьи, и рождения детей… вообще любых проявлений нормальной человеческой жизни.

Тексты тогдашних идеологов революции чаще всего вызывают у современного человека недоумение. Во-первых, пресно и скучно. Странно, что такой чепухой могли увлекаться, зачитываться, вообще принимать ее всерьез. Во-вторых, очень странно видеть в числе рассказов Алексея Толстого и Ильи Эренбурга откровенно воспевающие бродяжничество и уголовный образ жизни. Потомкам будет не слишком просто понять и грешившего анархизмом Александра Куприна с его навязчивыми мечтами о «Всеземной анархической республике».^{155}

Персонажи «революционных» рассказов времен Первой мировой войны и революции с упоением жгут в топках паровозов «золотопогонную сволочь» и устраивают погромы в богатых квартирах. То есть пропаганда взывает к самым темным сторонам человеческого естества, она построена на ненависти к «хозяевам жизни», на стремлении совершать по отношению к ним какие угодно преступления.

Именно в эти годы Алексей Толстой написал и свою «Аэлиту». Красноармеец Гусев, лихо бегающий по Марсу и вполне серьезно собирающийся то ли учредить на Марсе советскую власть, то ли присоединить Марс к РСФСР — персонаж с таким агрессивным зарядом, что никакая «белокурая бестия» ему и в подметки не годится.

Сложность в том, что разваливать государства, науськивая одну часть народа на другую, можно, а вот строить и охранять государства таким способом — никак не получится.

Захватили большевики власть случайно или по тщательно подготовленному плану — но захватили. Были большевики готовы к управлению государством или не готовы — они должны были или немедленно отказаться от захваченной власти и уйти в политическое небытие или научиться править государством так, чтобы не оказаться быстро сброшенными.

Это потребовало очень быстрой перестройки идеологии; требовалось хотя бы пригладить ее, сделать более приемлемой внешне. Ведь одно дело — разваливать систему, чтобы захватить в ней власть, и совсем другое — управлять уже захваченной системой. Новые задачи потребовали и очень быстрой перестройки идеологии; первые признаки чего проявились уже в 1922–1923 гг.

В начале 1920-х годов уже «они» убивают и жгут живьем «нас» — как в рассказах Бориса Лавренева и Бориса Пильняка. Пропаганда построена на идее «их» преступности, а «наша задача» формулируется как необходимость «их» остановить.

Но возьмем литературу более раннюю — то, что понаписали большевики или «классово близкие» к ним попутчики уже с конца XIX века. И везде мы увидим совершенно другую картину, в которой как раз мы (то есть коммунисты, пролетарии, рабочий класс, наши, одним словом) избивают, пытают, насилуют, сжигают в паровозных топках их (то есть представителей буржуазии).

Созданием образа врага грешит и сталинская пропаганда, поднимавшая на щит рассказы Лавренева и романную жвачку Эренбурга — но там враг потому отвратителен, что жесток и иррационально ненавидит рабочих и крестьян. С чего у него такая ненависть — непонятно, видимо, от антагонистических отношений. Но вот ненавидит, смертельно опасен — потому и враг, тем и вызывает ответную ненависть.

А в пропаганде большевизма буржуя ненавидят по более простой причине — он существует. Других причин нет, но положительные герои Бабеля, Багрицкого, Алтаузена ненавидят «буржуев», то есть всех, у кого есть образование и хоть какая-то собственность. И постоянно совершают по отношению к ним поступки, мягко говоря, непозволительные — вплоть до убийства.

В творениях писателей-большевиков (Красиков, Иванов, Шагинян) или близких к ним (Федин, Чуковский, Эренбург, Горький) мир вообще не особенно привлекателен. Большая часть названных мною писателей вряд ли известна читателю — разве что он специально интересовался историей литературы. Но уж Горького-то знают все! Своим талантом этот человек завоевал право остаться в истории даже тогда, когда схлынула породившая его волна. Почитаем?

Так вот: в автобиографических романах Горького нет буквально ни одного привлекательного персонажа. Даже внешне привлекательного. Иногда мелькают «не знакомые с медициной» или «загорелые» тела пролетариев. Но как лавочник — жирное пузо, нездоровая кожа, «жирный смех». Как инженер — козлиная бородка, прыщи, нелепая улыбка, косорукий, кособокий, вечно что-нибудь теряет и роняет.

Женские персонажи еще противнее, поскольку вечно добавляются то косо застегнутая кофта, то испачканные вареньем щеки, то еще что-нибудь в том же духе.

Если я не прав — покажите мне у Горького хотя бы одно приятное, вдохновляющее описание людей или их отношений. Их нет.

Самые сильные, запоминающиеся описания у Горького — сцены порки, сцены драк, убийства кошки каким-то дворником. Не спорю: абсолютно все в этом мире заслуживает описания. В конце концов, живописания Горького, помимо всего прочего, вызывают отвращение к жестокости — и уже этим полезны. Но ведь противовеса жестокости, грязи и гадости у Горького попросту нет. И ничего, кроме грязи и жестокости, тоже. Разве что описание теплых отношений мальчика с бабушкой — но это единственный «светлый луч в темном царстве». Все остальное — просто мрак. Даже если описывается любовное свидание — то это «кошелками свисают» груди, нелепое пыхтение, ругань, неприятные телодвижения, противные звуки и запахи.

Что-то красивое у Горького бывает только в некоем параллельном, выдуманном мире, в мире его ранних романтических произведений («Данко», «Старуха Изергиль», «Песня о Соколе»). В реальном мире ничего хорошего автор замечать не способен.

Анабаптистам, наверное, произведения Горького тоже очень понравились бы; такая картина мира очень соответствовала их вере, Но вообще-то хочется хотя бы перерыва в живописании мерзостей. И в мерзком описании того, что должно бы, по идее, осмысливать человеческую жизнь.

Все «буржуи» у Горького противны — в том числе и все интеллигенты. А положительный герой кто? Конечно же, «борец за правое дело» — профессиональный революционер, как Павел в «Матери» или, на худой конец, бунтовщик Фома Гордеев — он-то хороший, а все остальные — дрянь дрянью. Но не обязательно борец. Весьма положителен и уголовник Челкаш, противопоставленный отвратительному крестьянскому сыну, который хочет собственности. Челкаш — это социально близкий!^{156}

И у других писателей околобольшевицкого круга то же самое. Единственные привлекательные герои у Ильи Эренбурга — или революционеры, или уголовники. Вроде некоего молодого человека, который вернулся с фронтов Первой мировой и с тех пор живет воровством и подачками, ночует в парках, словом, ведет жизнь бродяги.^{157} Очень положительный персонаж, в отличие от его нелепых глупых родственников, предпринимателя и профессора. Старые дураки не понимают, что старый мир кончился, и тем более не радуются этому. А юноша проникся и живет соответственно.

Мир Горького и Эренбурга — типичный пример авторской фантазии, в которой жить ну совершенно не хочется. Дело даже не в том, что описываются вещи очень непривлекательные, а в том, как они описываются. Опыт авторов? Но ведь и Олдингтон, и Толкиен — тоже солдаты Первой мировой. Оба бежали в редеющей цепи; оба слышали, как чавкают пулеметные пули в тех, кому повезло меньше; оба мучились «медвежьей болезнью» от стресса и скверной пищи под артиллерийским огнем, в загаженных мокрых окопах. Опыт одинаковый — но первый вышел через него на «Англию-суку», а второй почему-то создал новое направление в литературе, фэнтези, и написал несколько на удивление светлых книг.^{158}

Мир романов и рассказов Алексея Толстого хоть чуть приятнее колорита Эренбурга. Но стоит ему написать нечто «партийное» — и появляется странный мир, в котором после сближения с некой звездой почему-то никому не хочется работать и зарабатывать деньги, рабочие не слушаются буржуев и вообще весело бродяжничают и пьянствуют, а поддержание порядка, создание каких-то ценностей полностью перестало интересовать людей.

Позже, когда Сталин начал строить некую систему хотя бы относительно нормальной жизни в одной отдельно взятой стране, пришлось еще последовательнее изъять из оборота многие тексты большевиков, а оставляемые очень сильно подкорректировать. Скажем, «Конармия» Иосифа Бабеля с каждым изданием становилась все более бесцветной и «политкорректной». Сцены немотивированных убийств, массовых расстрелов, истребления близких родственников врагов, групповых изнасилований, самых разнообразных преступлений вымарывались из сочинений оплота советской литературы и строителя светлого будущего. Только после 1991 г. тексты «Конармии» стали печатать без сокращений и вымарываний.^{159} У Бабеля почти нет сцен, в которых они глумятся над «нами», но много сцен кровавого торжества нас над ними.

В литературе 1930-х годов и более поздней все наоборот. Они — то есть классовые враги — невероятно жестоки: избивают, пытают, сжигают живьем положительных рабочих и коммунистов, насилуют пролетарочек, и только что не закусывают детишками рабочего класса.

Причина изменений понятна. Чтобы строить нормальную жизнь, нужен человек с нормальной психикой. Тот, кто будет строить, созидать, и охранять созидаемое от разрушителей. Вот чтобы разрушать — нужен человек антисистемы. Только жизнь антисистемы поневоле недолгая — пока все созданное сожрут и разрушат. Потому и трудно сейчас изучать идеологию разрушения: век у нее очень короток.

Поэтические тексты антисистемы

Дух большевиков-коммунистов хорошо передается не только литературными произведениями, но даже их официальными гимнами. Вот «Интернационал». Первоначальный французский текст этой песни был написан коммунаром Эженом Потье. По легенде, еще в 1871 г. в Париже. Если это правда, текст пролежал «в столе» 16 лет: впервые он был опубликован в сборнике «Революционные песни» в 1887 г. Уже в 1888-м композитор Пьер Дегейтер положил текст на музыку, сделав его вступление-заключение («Это будет последний…») припевом к каждой строфе. В том же году «Интернационал» был впервые исполнен на рабочем празднике в городе Лилле.

В 1902 г. опубликован русский перевод «Интернационала» Арона Яковлевича Коца — в русскоязычном журнале «Листки жизни», выпускавшемся в Женеве и Лондоне. С тех пор этот текст много раз исполнялся по-русски и сделался официальным гимном Коммунистической партии. Вот он:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир рабочих и рабов!
Кипит наш разум возмущенный,
И в смертный бой идти готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

Никто не даст нам избавленья —
Ни бог ни царь и не герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело
Пока железо горячо.

Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
А паразиты никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Светить огнем своих лучей!

Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!

А что? Вполне законченная программа. Под ней и впрямь подписались бы анабаптисты, а Дольчино залил бы текст «Интернационала» слезами восторга. Ибо он полон мрачной, зловещей символики антисистемы.

«Проклятьем заклейменный…» Вроде бы, первый из заклейменных вечным проклятием — это падший ангел, имя которому Люцифер, он же Сатана?

Другое заклейменное проклятьем существо — братоубийца Каин. И Вечный Жид, который обречен вечно бродить по Земле, пока Господь не призовет человечество на Свой последний Страшный суд.

Любопытно еще, что же это за мир «рабочих и рабов»? У рабочих с рабами мало общего.

И — у кого конкретно «кипит разум возмущенный»? С чего это он закипел? Лично мой возмущенный ум кипит, когда грабят или уничтожают чужое имущество, сжигают дома и убивают детей. А у этих… у «армии труда»? У них отчего возникает готовность идти на смертный бой?

Интересно было бы узнать, и кто такие «работники всемирной армии труда». Относятся ли к их числу, например, организаторы производства, преподаватели и врачи? Или они тоже паразиты, которые ничем владеть не могут? Которых надо побыстрее убить, как псов и палачей?

Ясно, что «гром великий» никак не может быть Страшным судом: ведь «никто не даст нам избавленья», в том числе — и Господь Бог. Так что же это за «гром великий»? Что ему первопричина, и кто собрался над кем «грохотать»?

В общем, довольно странный текст, наводящий на многие размышления. К тому же, в русском переводе кое-что приобретший. У Потье было сказано: «Это будет последний и решительный бой». «Это есть наш последний…» — уточнили российские большевики.

Был в русской версии «Интернационала» еще один куплет, который то появлялся, то исчезал… Привести стоит и его:

Мы все взорвем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем.
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем.

В тексте Эжена Потье этих слов не было. Они позаимствованы из стихотворения некого Павла Арского, которое полностью выглядит так:

Взрывая горные громады,
Корчуя дебри и леса,
На бой зовем мы силы ада,
На бой зовем мы небеса.
Пожаром светлого восстанья
Мы опояшем Шар Земной,
Мы вырвем из цепей страданья
Дух человеческий больной.
Мы все взорвем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем…
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем,
Мы, разнося грозу и пламень,
Зовем к восстанью, к мятежам,
Огонь, вода, железо, камень —
Все, все подвластно в мире нам,
Мы страсть, мы — сила, мы — движенье,
Мы — буйство хмеля, мы — порыв,
В грозе и буре наши звенья
Сковал могучий коллектив.

Стихов такого рода появлялось великое множество и в первые годы XX века, еще в нормальном человеческом мире, и после Гражданской войны в России. Все они чудовищно бездарные, так что Арский на общем фоне просто гений. Но кое-какие выдержки привести стоит.

За столетия, убитые сном.
Не личности, не единицы,
А сотни тысяч на костре;
И души — огненные птицы
Летели к солнцу в октябре.
Ах, было радостно до боли
Взорвать сердцами будни лет,
Из черной, вековой неволи
Вдруг погрузиться в яркий свет,
Мы временно смерть призвали
Гниющее прошлое сжечь,
Наш меч и руки — из стали,
Земля — пепелящая печь.

А вот еще одно творение — В. Александровского:

Это я, — Октябрь.
Горящий, поющий, звенящий;
Кто не жил вчера, будет завтра жить!
За мною: со мной навсегда добить
И прошлое, и настоящее,
Вот так!
Так!
Москва богомольная рада ли?
Мы забили твои «святые места»
Белогвардейской падалью!..
Кровь не даст отступить назад,
Да и души — горящие факелы;
У повстанцев выцветшие глаза,
Но они никогда не плакали!
О, Октябрь!..

А вот Демьян Бедный, он же Ефим Алексеевич Придворов (1883–1945):

Движутся, движутся, движутся, движутся,
В цепи железными звеньями нижутся,
Поступью гулкою грозно идут,
Идут,
Идут,
На последний, на главный редут!
Наша сила — в единеньи.
В одиночку каждый — парий.
Сердце мира — пролетарий.
Мы — вселенной рычаги.
Все, что есть — созданье наше.
Мы разрушим, мы построим.
Так вперед же бодрым строем!
Пусть погибнут все враги.

А вот Маяковский:

Мы спустились с гор,
Мы из леса сползлись
От полей, годами голодных.
Мы пришли —
Миллионы,
Миллионы скотов,
Одичавших,
Тупых
Голодных,
Пули, погуще!
По оробелым!
В гущу бегущим
Грянь, парабеллум!
Самое это!
С донышка душ!
Жаром,
Жженьем,
Железом,
Светом Жарь,
Жги,
Режь,
Рушь!
Мы тебя доконаем,
Мир романтик.
Вместо вер
В душе
Электричество,
Пар.
Вместо нищих —
Всех миров богатство прикарманьте.
Стар — убивать!
На пепельницы черепа!..
Залпом глоток гремим гимн!
Миллион плюс!
Умножим на сто!..
Россия
Вся
Единый Иван,
И рука
У него —
Нева,
А пятки — каспийские степи.
Эй, стальногрудые!
Крепкие, ей!
Бей барабан!
Барабан бей!
Или — или.
Пропал, или пан.
Будем бить.
Бьем.
Били.
В барабан!
В барабан!
В барабан!

А вот знаменитая «Варшавянка». Написана она сначала по-польски поэтом Вацлавом Свенцицким в 1883 г., а в 1897-м переведена на русский Г. М. Кржижановским. Впрочем, «Варшавянка» в русском переводе — вполне самостоятельное произведение.

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.

Припев:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.

Мрет в наши дни с голодухи рабочий,
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей.
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей.

Припев:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.

Нам ненавистны тиранов короны,
Цепи народа-страдальца мы чтим.
Кровью народной залитые троны
Кровью мы наших врагов обагрим!
Смерть беспощадная всем супостатам!
Всем паразитам трудящихся масс!
Мщенье и смерть всем царям-плутократам!
Близок победы торжественный час.

Припев:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ.

Вопрос, конечно, почему бой «роковой», а скажем, не «победоносный»? Откуда такой пессимизм? Почему судьбы «безвестные» а не «славные», не «героические»? Во всех приведенных стихах видно, что их авторы для себя и себе подобных не запрограммировали лучшей участи, чем для побежденных и истребляемых.

О том, что антисистемное мышление разрушительно, что антисистемщики стремятся разрушить не только весь мир, но и самих себя, писали и Шафаревич, и Гумилев. Отрицая реальность, люди антисистемы видят что-то привлекательное только в идеальных, отвлеченных образах. Реальные люди и реальные отношения им несимпатичны, даже малопонятны. Естественно, что главный герой антисистемы — разрушитель-революционер, на худой конец — уголовный преступник, бродяга, проститутка, деклассированный элемент. Так же естественно, что писатели антисистемы воспевают гибель, разрушение, отступничество: мир для них однозначно плох, и потому разрушение его для них — заслуга и доблесть. Сплошные призывы к «смертному бою», к «бою кровавому».

Но получается, что и самих большевиков не ждет ничего хорошего, по их представлениям.

Отречемся от старого мира

Социализм хотел построить новые экономические и новые классовые отношения. Коммунизм «копнул» намного глубже: он отрицал саму историю, саму культуру. Долой все, что создано человечеством!

Характерно, что именно в России на рубеже XIX-го и XX вв. появились причудливые теории «нового искусства». И абстракционизм ведь родом из России, а если быть точным, то из Петербурга. В этом великом городе в 1913 г. Василий Кандинский (1866–1944) нарисовал первую в мире абстрактную картину «Восход». Гордиться ли такого рода достижением соплеменного гения — не знаю, как-то не уверен. Но не в одном абстракционизме дело! Было их много: супрематизм, футуризм, симультанизм, кубизм, дизумбрационизм… Надеюсь, читатель простит, если я не назову еще парочки революционных направлений в искусстве? Каждое из них имело свою теорию, порой запутанную и сложную, свой дух и традиции. Знатоки ухитрялись различать творения симультанистов и футуристов. Но я позволю себе не излагать теории этих, замечательных направлений. Да и понимаю в них не очень много.

Новое искусство представлялось «художникам» способом изменения мира — прямо как Марксу. В эпоху неладной нашей «перестройки» русские авангардисты: Василий Кандинский, Казимир Малевич, Натан Альтман, Марк Шагал, Давид Штеренберг, Павел Филонов оказались великими художниками, которых из каких-то подлых соображений раздавил нехороший, злой Сталин. Самих же авангардистов изображали невинными жертвами гонений.

О нет! Они не были невинными жертвами. В последние годы перед Первой мировой и во время нее, в ходе Гражданской войны и в первые годы Советской власти все они занимали очень даже активную позицию. Были учителями народов и провозвестниками новой эры. В чем-то даже революционнее «политических» коммунистов: те-то считали, что гениальные теории Маркса вытекают изо всей прежней духовной истории человечества. И что коммунизм станет естественным продолжением истории. Далеко не все коммунисты полагали нужным и полезным отказаться от культуры предшествовавших эпох. Наоборот — многие призывали к изучению истории и приобщению масс к культуре.

А вот авангардисты хотели всю предшествующую культуру — уничтожить. В самом буквальном смысле слова. Штеренберг одно время занимал пост комиссара по делам искусств. Что тут началось! Было велено вышвырнуть из музеев «всякую рухлядь» — всех этих Суриковых и Левитанов, а на их место повесить творения «передового искусства». В конечном счете, нужного количества «передовых» безобразий все равно не нашлось, бесценные произведения «отсталого искусства» какое-то время повисели в запасниках и тихонько вернулись на подобающие им места. Но какова попытка!

В ту же пору Малевич в своих статьях прямо требовал «создания мирового коллектива по делам искусства» и учреждения «посольств искусств во всех странах», «назначения комиссаров по делам искусства в губернских городах России», «проведения новых реформ в искусстве страны». Потому что «кубизм, футуризм, симультанизм, супрематизм, беспредметное творчество» — это искусство революционное, позарез необходимое народным массам. И необходимо «свержение всего академического хлама и плюнуть на алтарь его святыни».

Не могу сказать, что именно отражают несовпадение спряжений и падежей в этих выкриках Малевича — революционную форму или попросту плохое владение русским языком. Во всяком случае, так он видел роль того, что малевали эти лихие ребята. Скажем, бесценного полотна «Черный квадрат» самого Малевича, порхающего над городом Деда-Мороза у Шагала, и прочего авангардистского безумия.

Уже после того, как советская власть перестала безоговорочно поддерживать и совать во все дырки «авангардизм», Павел Филонов возмущенно писал: «Класс, вооруженный высшей школой ИЗО, даст для революции больше, чем деклассированная куча кремлевских придворных изо-карьеристов. Правое крыло ИЗО, как черная сотня, выслеживает и громит „изожидов“, идя в первых рядах советского искусства, как при царе оно ходило с трехцветным флагом. Заплывшая желтым жиром сменовеховская сволочь, разряженная в английское сукно, в кольцах и перстнях, при цепочках, при часах, администрирует изо-фронт, как ей будет угодно: морит голодом, кого захочет, объявляет меня и мою школу вне закона, и раздает своим собутыльникам заказы».^{160}

Наверное, Филонова больше устраивала жизнь, при которой именно он и его приятели и собутыльники объявляли вне закона и морили голодом «не своих», а сами заплывали желтым жиром и шли в первых рядах советского искусства.

А перед Первой мировой войной они были необычайно модны — и как раз в кругах столичной интеллигенции. Вешать на стену «классические» картины было как бы даже и неприлично, стало признаком неразвитого вкуса. А вот какой-нибудь «зеленый треугольник» или нечто, состоящее из нелепых разноцветных пятен — это да!

То же самое творилось в литературе: тот же футуризм, авангардизм. В духе знаменитого однострочия Валерия Брюсова:

О, закрой свои бледные ноги!

Авангардисты прямо требовали уничтожить культуру. Зачем она «прекрасному новому миру»? Вот стихотворение некого В. Кириллова:

Мы во власти мятежного страстного хмеля;
Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты»:
Во имя нашего завтра — сожжем Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
О, поэты, эстеты, кляните Великого Хама,
Целуйте обломки былого под нашей пятой,
Омойте слезами руины разбитого храма,
Мы вольны, мы смелы, мы дышим иной красотой.

Как видите, призыв к разрушению музеев и уничтожению искусства — вовсе не в переносном смысле. Но лучше всех сказал, конечно же, Маяковский. Такого заряда ненависти никто не сумел перекрыть:

Старье охраняем искусства именем.
Или
зуб революций ступился о короны?
Скорее!
Дым развейте над Зимним —
фабрики макаронной!

Белогвардейца
найдете — и к стенке.
А Рафаэля забыли?
Забыли Растрелли вы?
Время
пулям
по стенке музея тенькать.
Стодюймовками глоток старье расстреливай!

Для Ленина все же Рафаэль не был белогвардейцем… А для Маяковского — был. Футуризм же он понимал так:

Фермами ног отмахивая мили,
кранами рук расчищая пути,
футуристы
прошлое разгромили,
пустив по ветру культуришки конфетти.

Трудно поверить, но Маяковский даже на Сталина посмел тявкнуть — до такой степени он ненавидел Булгакова:

На ложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым,
он
дает
социальный заказ
на «Дни Турбиных»
Булгаковым.

Это ведь Сталин покровительствовал Булгакову, велел ставить в театрах его пьесы. А Маяковский не только хочет расстрела «всяких там рафаэлей» — ему бы и Булгакова запретить. Тут, конечно, идейные разногласия. Но идейные разногласия есть и у Булгакова со Сталиным. Видимо, еще важнее идейных — эстетические. Чтобы не было всяких там «культуришек конфетти».

Культ науки

Культ науки, прогресса неотделим от социал-демократии и вообще всякой «революционности». Вопрос в степени. У большевиков-коммунистов и антисистемности больше, и веры в науку. Причем вовсе не только в то, что обычно называется наукой.

Для русских революционеров очень характерны поиски тайных знаний, которые принесут им власть над миром. Такие тайные знания можно было искать и в «забытых знаниях древних», и в малоизвестных открытиях ученых.

Глава знаменитого общества «Аненербе» («Наследие предков») Вольфрам Сиверс полагал, что «для необразованных людей, таких как Гитлер и его товарищи, слово „наука“ имеет магический привкус». Но разве только для Гитлера?

Нацисты старались изучить и «тайную доктрину» Елены Блаватской и провести собственные исследования «тайных знаний». «Аненербе», полное название которого — «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков», включало «Отделение исследований оккультных наук», занимавшееся изучением парапсихологии, спиритизма, оккультизма и других запрещенных в Германии «наук».

Подчеркну — занимались этим очень серьезно, порукой чему и экспедиции в Тибет, и работа с колдунами и экстрасенсами в самой Германии.

Дань поиску мистических откровений отдали и коммунисты в России. Не только тем, что из СССР посылались экспедиции в Тибет на поиски Шамбалы, конкурируя с нацистами.

Но и тем, что многие большевики, в том числе Ф. Э. Дзержинский, активно интересовались мистическими откровениями, собирали в Литве «тайные знания» у деревенских старух, приносивших жертвы ужам и ручейкам.

Что же до веры в науку… В возможность продлять индивидуальную жизнь на сотни лет, а быть может, и достигать личного бессмертия, был убежден даже такой образованный большевик, как Александр Александрович Богданов (1873–1928; настоящая фамилия — Малиновский; другие псевдонимы — Вернер, Максимов, Рядовой). Прочие большевики особых успехов в науках не имели, а вот Богданов — врач, естествоиспытатель, философ.

Основой своих философских обобщений Богданов всегда считал учение Маркса, прежде всего «социальный материализм». В то же время он был убежден, что в самом современном естествознании рождаются новые философские идеи, переводящие материалистическую философию на новый уровень.

Член РСДРП в 1896–1909 гг., большевик, с 1905-го — член ЦК, глава группы «Вперед», организатор партийных школ РСДРП в Болонье и на Капри, с 1918-го — идеолог Пролеткульта, Богданов пытался создать новую дисциплину — тектологию (или «всеобщую организационную науку»), тем самым предвосхищая, кстати, многие положения кибернетики.

С 1926 г. он — организатор и директор первого в мире Института переливания крови. Богданов и погиб 7 апреля 1928 г., ставя на себе очередной эксперимент в ходе уже восьмого переливания крови.

Еще один образованнейший большевик — Леонид Борисович Красин. С 1924 г. он — член ЦК ВКП(б), но не пользовался большим влиянием в партии: в 1909-м от большевиков отошел, имел обширные «буржуазные» связи и был по уровню образования, взглядам и вкусам очень уж «европейским» человеком.

Сохранился весьма резкий ответ Григория Зиновьева на очередное красинское обвинение большевистской верхушки в некомпетентности: «Мы просим некоторых товарищей, которые суются к нам со словом „некомпетентность“, чтобы они забыли это слово».

Так вот, не малообразованные большевики, а как раз высокообразованный Красин верил в грядущее воскрешение покойных «великих исторических личностей». На основе вполне материалистической — достижений науки и техники.

Само создание мавзолея — заслуга Красина. Он был убежден в необходимости сохранить тело Ленина до тех времен, когда вождя можно будет оживить.

Самого Красина после его смерти в 1926 г. кремировали, а урну с прахом поместили в кремлевскую стену. Это было жестоким нарушением его собственной мечты — когда-нибудь оказаться оживленным.

Перехваченный факел

Юный Карл Маркс гордо поднял факел, чтобы освещать стены подземелья, ведущего в преисподнюю… Полвека европейские коммунисты держали этот факел высоко поднятым. Они соглашались — у пролетариев нет отечества. Им нечего терять, кроме своих цепей. Они должны использовать любую возможность для захвата власти. Если будет война — то тем лучше, надо превратить войну империалистическую в войну гражданскую.

В начале XX века сменилась эпоха… Мир стал другим, а вслед за ним — и социал-демократия.

С тех пор в Европе существуют, конечно, разного рода левацкие группки, готовят мировую революцию силами своих трех с половиной членов, но основное русло развития левых идей — это социал-демократия и чуть более радикальный еврокоммунизм. Политическое направление, входящее в европейскую парламентскую политическую систему.

Советские комми, например, С. А. Кара-Мурза очень обижаются на еврокоммунистов, не желающих признавать абсолютной правоты таких, как он. Сергей Александрович даже пугает еврокоммунистов, что потребует денег за путевку в Артек: в 1940 г. он отдал одному из них свою путевку. В этом далеком году юный Кара-Мурза искренне считал еврокоммунистов «своими», «собратьями по борьбе», единым целым с коммунистами СССР. Если бы он только знал, какие они все сволочи и как плохо поступят потом!^{161} Возможно, в штаб-квартирах еврокоммунистов до сих пор валяются в обмороке перепуганные функционеры. Может статься, все они рыдают и бьются головами об пол, напуганные Кара-Мурзой.

Но даже если и валяются в обмороках и если даже рыдают, просят Кара-Мурзу их простить, все равно еврокоммунисты — это одно, а российские большевики-коммунисты — это совершенно другое. И кстати говоря, в 1940 г. это было уже прекрасно известно; если юный Кара-Мурза не знал — значит, его обманули, не дали важной для него информации. Типичная «манипуляция сознанием», о которой он сам пишет очень гневно — по крайней мере, когда манипулируют сознанием «не свои»; те, кого Кара-Мурза не одобряет.^{162} Вот манипуляцию собственным сознанием прощает, потому что его-то обманули «свои», ненаглядные коммунисты. Виноваты у него злые европейцы, которые смеют не соответствовать выдумкам про них — то ли выдумкам советских коммунистов, то ли обманутых ими пацанов.

Если реально смотреть на вещи, то с конца XIX века единым словом «социал-демократия» пользуются две совершенно разные политические силы. Сторонники социальных изменений и сторонники внедрения утопии. Первые охотно обойдутся без революции, а если и пойдут на нее — то на революцию социальную. Вторые же никак не могут обойтись без утопической. В России меньшевики относились к первой силе, большевики — ко второй.

Россия начала XX века смотрела на Европу, как на старшую сестру, училась у нее всему — и хорошему, и не особенно. Русская интеллигенция того времени не меньше Горбачева хотела «войти в европейский дом», а входить-то было уже некуда. Ничуть не меньше хотели войти в европейский дом и коммунисты-большевики. РСДРП(б) возникает в 1902 г. — как раз тогда, когда в Европе резко меняется дух.

Факел, освещающий путь в ад, начал вываливаться из слабеющих рук толпы все редеющих европейских… чудаков (более подходящий эпитет пусть читатель подберет сам). В самой Европе уже не стало достаточного числа тех, кто хотел двигаться по извилистому подземному тоннелю, который заваливается огромными камнями позади. Но «зато» последователи нашлись в России! Здесь факел юного Маркса подхватили.

Утописты-революционеры довольно равнодушны к лучшему, что выработала социал-демократия — например, к росту благосостояния и образования народа. Но они заимствуют, а может быть, и усугубляют худшие черты, сформированные в революционном движении Европы XIX века:

• резко негативное отношение к реальному миру; абсолютную убежденность, что этот мир «кончается» и ему надо только «помочь» умереть;

• такую же убежденность, что необходимо воплотить в жизнь придуманную ими утопию;

• активную готовность убивать и разрушать решительно все существующее для торжества этой утопии.

Радикальные партии стремились разрушить если и не весь этот «мир насилья до основанья», то по крайней мере — многие его стороны. Все хотели на выдуманных теоретиками основаниях построить свой, новый мир — искусственный. За всю известную нам историю большевики больше всех хотели изменить реальный мир. Больше — и в смысле, желание сильнее, и в смысле — изменить в большей степени. Им ничего не жаль в реальном мире. Они решительно ничего не хотят взять с собой в свой новый мир — даже личной собственности и семьи, даже индивидуальной умственной деятельности.

Похоже, большевики перехватили пресловутый факел, с которым Карл Маркс собирался заманить человечество в ад.

Для всего человечества

Эсеры и меньшевики стояли за революцию… За национальную, в масштабах России. Остальные народы пусть выбирают путь сами.

Анархисты не сомневались в мировом масштабе своих идей, но революции устраивать не собирались. Мол, все случится само собой, стихийно.

Большевики хотели мировой революции, готовили ее. С самого начала, строго по Марксу, революция должна была свершиться в группе наиболее развитых, наиболее передовых стран. Сразу — или почти сразу! Никакой национальной революции! Пролетарии — не националисты, они интернационалисты. Дружба с пролетариями других стран для них — дело естественное. Поддержка же своего правительства — измена делу пролетариата. Если даже пролетарии одной страны раньше других захватят власть, они тут же пойдут войной на буржуазию соседних государств и помогут своим братьям-пролетариям освободиться.

И не успела грянуть революция в России, как большевики попытались плеснуть кипятком на все окрестные страны.

Лозунг мировой революции был включен решительно во все официальные, все программные документы пришедших к власти большевиков.

Рукой Ленина в преамбуле «Конституции СССР» 1924 г. написано прямо: «Новое советское государство явится <…> решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Советскую Социалистическую Республику».^{163}

Формально этот лозунг сняли только в 1989 г.; до того весь мир из официальных советских документов четко знал: СССР с его громадной армией и ядерной мощью ждет мировой революции. Какой бы политический строй ни был в вашей стране, как бы у вас ни было все спокойно и прочно — в СССР верят, что дождутся и под вашей задницей революции, взрыва, обвала, национальной катастрофы, ликующих толп, пулеметных очередей, энтузиазма штурма и натиска. Ну, и готовы помогать, разумеется.

Да, приходится, как ни страшно, сказать еще раз: факел Карла Маркса оказался в надежных руках. До 1989 г. этот факел они крепко держали и поднимали так высоко, как только могли — в надежде осветить путь всему человечеству. До появления на стенах отсветов совсем иного огня.

Желания и шансы

Разумеется, не так и важно, чего именно хотят те или иные отпетые политические экстремисты.

Но важно, во-первых, где именно они появляются. Ведь экстремизм — следствие общественного неблагополучия. В России начала XX века экстремис ты многочисленнее, сплоченнее, последовательнее, агрессивнее всех остальных. Значит, Российская империя — самое неблагополучное государство Европы. Неблагополучно же оно потому, что здесь не решаются проблемы, стоящие перед всеми народами континента. Правительство Российской империи прямо повинно в том, что в стране формируется самый крупный и сильный в мире отряд революционеров.

Во-вторых, важно, могут ли господа строители светлого будущего перейти от теории к практике. Мало ли, чего они хотят, к чему стремятся, чем бредят? Циолковский бредил космическими перелетами, Федоров — оживлением покойников, а вот господа строители утопии хотят мировой революции. Так же можно захотеть и Луну с неба.

Мы уже видим — там, где решаются насущные проблемы людей, экстремизм не находит поддержки. Какой же дурак побежит крушить собственное государство, обладая хоть какой-то социальной защищенностью? Тем более, если благосостояние и защищенность растут? Пусть медленно, но растут — и за счет новых технических достижений, роста уровня производства, и за счет новых социальных гарантий. Кому же надо тогда отрекаться от такого мира?

Вот если благосостояние начнет ухудшаться, а социальная защита уменьшиться — тогда у экстремистов есть шанс. Самих революционеров может быть кучка, но если все пойдет вниз, тогда

• некоторые начнут воспринимать пропаганду революционеров — раньше они ее не слушали, а тут начнут; ядро революционной партии вырастет: это активное меньшинство организаторов смуты.

• другие захотят присоединиться к уже начинающемуся бунту, распаду, смуте: не потому, что глубоко прониклись философскими идеями Маркса и начитались Кропоткина, а потому, что уже выброшены из нормальной жизни или на глазах теряют в ней место, а в смуте рассчитывают его обрести или на худой конец — пограбить, ведь хуже не будет; это ударный кулак революции, агрессивная злобная толпа.

• третьи — причем их больше всех — не будут участвовать в бунте, в движении расхристанных толп, не станут жечь костров и пить спирт на площадях, тем более никого не ограбят и не убьют, но и защищать прежнюю власть не возьмутся — им окажется нечего и некого защищать; это пассивное большинство, которое в любой момент могло бы остановить смуту — но не захотело остановить.

• за 10–12 % цивилизованных жителей Земли просматриваются остальные 88–90 %; как они воспримут революционную пропаганду — неизвестно; однако в любом случае крушение цивилизации станет для них сигналом — для кого бить ненавистных богатых и образованных, для кого — утверждать свои идеи, выношенные вне цивилизации; это абсолютное большинство, не участвующее в «разборках» 1012 % населения Земли, но лояльное к любой государственности только до тех пор, пока она в силе.

Подчеркиваю: к любой. И к социалистической тоже.

Казалось бы, всем ведущим государствам мира просто из чувства самосохранения надо:

• решать назревающие проблемы, и беспрестанно давать народным массам все больше.

• любой ценой избегать большой войны, тем более друг с другом.

Но великие державы сделали другой вывод. Сработала инерция, политики и правители двигались вперед — но упорно смотрели назад.

В итоге Первая мировая война стала тем спусковым механизмом, который позволил утопии реализоваться.

>

Часть III

Мировая война — преддверие апокалипсиса

…с 1914 года из жизни людей исчезли безопасность и спокойствие.

(Конрад АДЕНАУЭР)

>

Глава 1

Подготовленная война

Всякое ожидание означает уменьшение наших шансов.

(Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке Старший)

Ожидаемая война

Единственное сбывшееся предположение из числа множества других, «благополучно» несбывшихся прогнозов Маркса — о неизбежности войны между самыми крупными и могущественными государствами Европы. Коммунисты считают это его невероятной заслугой.

Только вот что-то сомнительно насчет гениальности предсказателя. Потому что в конце XIX века о грядущей всеобщей войне в Европе не говорил разве что совсем уж ленивый.

Особенность предсказания Маркса совсем в другом… Он считал, что Большая Европейская Война будет не просто вооруженным конфликтом разных государств с целью передела влияния, рынков сбыта и источников сырья. Он полагал, что воевать начнут буржуазные государства, а стало быть — разные кланы буржуазии. Пролетариату воевать за интересы буржуазии не нужно, у него свои интересы — построить государство рабочих и крестьян, царство трудящихся, коммунизм.

Что же до самой войны — я уже показывал, что такая война и до 1914 г. могла вспыхнуть несколько раз. Впервые — еще в 1899 г., во время «кризиса в Фашода». Точно так же в Мировую вполне могли перерасти и Русско-японская война 1904–1905 гг., и Марокканские кризисы 1905–1906 г. и 1911 г., и Боснийский кризис 1908–1909 гг., и Итало-турецкая война 1911–1912 гг., и Балканские войны 1912–1913 г. Каждый из этих полузабытые эпизодов вполне мог бы заполыхать Мировой войной. Европа балансировала на грани войны слишком долго, чтобы она не началась. Безо всяких «гениальных предсказаний», в том числе — Маркса.

Война казалась чем-то невероятным, нереальным. Ее никак не может быть. Но и не могло не быть — сразу по трем важнейшим причинам.

Во-первых, мир начала XX века был устроен как совокупность империй, колониальных или территориальных. Едва мир оказался поделенным, появилась идея его передела. Для одних это было стремление удержать свои колониальные империи, для других — отнять у более удачливых. Великие державы, определявшие тогда лицо мира, сложились как могучие механизмы захвата и раздела Земного шара. Когда мир поделен, эти машины продолжают работать. Выходов два: или демонтировать механизмы, или применить их друг против друга.

Мировая война — война за передел Мира.

Во-вторых, к началу XX века европейская цивилизация оказалась в полном идеологическом и моральном тупике. Каждая держава предлагала свой вариант того, как жить дальше. Ни у одной не было другого способа навязать свою волю остальным, кроме войны.

Мировая война — война за пути дальнейшего развития.

В-третьих, цивилизация столкнулась со множеством проблем, которые была совершенно не готова решать. Тут можно упомянуть вопросы социальной справедливости, освобождения колониальных народов, экологические… Воевать проще и привычней, чем ломать головы над решением сложных задач.

Мировая война — война ухода от непривычных и пугающих проблем.

Именно поэтому началась война, которую мы называем Первой мировой. Но ведь современники не знали, что будет еще и Вторая. Эту они с самого начала называли Мировой. Еще — Великой. Еще — Германской. А в России — Великой Отечественной войной. Сто лет назад была Отечественная война 1812 г. Теперь — Великая Отечественная. Радиальные социалисты и коммунисты называли войну Империалистической.

Начало войны было совершенно неправильным решением проблем Европейской цивилизации. Не решив ни одной из назревших проблем, европейцы обрекли самих себя все равно решать их — но уже в худших условиях.

И еще… Без этой войны стала бы почти невозможной коммунистическая революция. А вот в условиях войны она делалась уже вероятной. И чем страшнее, чем свирепее война — тем сильнее провоцировала начать радикальное переустройство мира. Так и получилось: Мировая война сделала возможными коммунистические революции во всех странах Европы. Кошмар, но могло кончиться еще хуже — например, их повсеместной победой. А так они почти никогда не побеждали… Наше счастье.

Сербия — мировой террорист

К 1914 г. Европа была разбита на два лагеря: Антанту (Франция, Британия, Российская империя) и Тройственный союз — Германская империя, Италия, Австро-Венгрия. Оба лагеря искали поводов начать друг с другом войну.

Поводом стала Сербия. 28 июня^{164} член националистической сербской террористической организации «Молодая Босния» Гаврила Принцип (1894–1918) убил наследника австро-венгерского престола — Франца Фердинанда Карла Людвига Йозефа фон Габсбурга, эрцгерцога д’Эсте (1863–1914).

После Мировой войны сложился однозначный стереотип: Сербия — жертва, Австрия — агрессор, не имеющий никаких оправданий, убитый эрцгерцог Франц Фердинанд — напыщенный дурак и солдафон, лютый враг славян, Гаврило Принцип — красавец и герой.

Скажем с полной определенностью: эта картина имеет к реальности отношение не больше, чем «рассказы о Ленине» для советских школьников — к реальному Ленину.

Прежде всего, Сербия в начале XX века была основным террористом Европы. Спецслужбы Сербии возникали на основе бывших заговорщицких организаций: были у них и опыт, и необходимые навыки. Они пользовались полнейшей поддержкой и царя Петра из династии Обреновичей, и всего правительства.

По всем Балканам создавались культурные, научные, спортивные организации — как сказали бы сегодня, для «крышевания» экстремистских организаций вроде «Черной руки» (она же — «Единство или смерть»), «Белой руки», «Молодой Боснии», «Старой Боснии» и сотни других.

Еще в 1910 г. студент Богдан Жераич выстрелил в австрийского губернатора Боснии Иосипа Верешанина. Ухитрился не попасть в упитанного генерала с трех метров и покончил с собой. На болгарского царя Фердинанда I покушались полдюжины раз, все неудачно.

А цель была понятна: дестабилизация обстановки. Если начнется война, за Сербию тут же вступится Франция, которая вложила в ее экономику не один миллион франков. А уж русские «братушки», конечно, помогут не за страх, а за совесть!

Правда, еще в начале очередной Балканской войны министр иностранных дел Российской империи Сергей Дмитриевич Сазонов (1860–1927) предал в Белград очень однозначную ноту: «Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой».

В ходе Балканских войн Сербия справилась и без России. Но аппетит приходит во время еды. В стране верили, что создание Великой Сербии, объединившей земли всех южных славян, уже близко.

Противостояние Тройственного союза и Антанты было шансом, которым грех не воспользоваться. Летом 1914 г. Австро-Венгрия объявила, что проведет маневры в Боснии, а инспектировать их будет наследник престола и главнокомандующий эрцгерцог Франц Фердинанд.

Сербия подняла невероятный шум, объявляя, что против нее готовят агрессию — явная ложь, но выгодная Антанте, потому ее и подхватили.

Франц Фердинанд. У нас он известен в основном как объект идиотского зубоскальства анархиста Ярослава Гашека. А был это человек очень образованный, умный. Больше всего принц любил музеи, а меньше всего — официальные выступления и банкеты. К тому же большой друг славян. Женат был на чешке Софии Хотек. Император Франц-Иосиф устроил племяннику несколько истерик, требуя развестись, а одно время думал упечь Софию в монастырь.

Фердинанд же подумывал о том, чтобы сделать империю Австро-Венгро-Славянией. Это вызывало особое бешенство сербских террористов: они прекрасно понимали, что мало найдется дураков жить в нищей вздорной Сербии, если можно быть равноправными гражданами богатой и могучей Австрийской империи. Фердинанд вызывал у сербских экстремистов такие же чувства, какие Александр II у народовольцев.

Убийство 28 июня совершила «Черная рука». Ее целью было организовать восстание сербов, находившихся под властью Австро-Венгрии, и включить их в Сербию, а в перспективе — вообще объединение южных славян и создание Великой Сербии. Эта тайная организация была построена на основе строжайшей конспирации. Имена ее членов были известны только центральному комитету — рядовые участники не знали друг друга. При этом каждый был обязан привлечь в общество нового члена и жизнью отвечал за его верность.

Сербские власти пытались представить дело так, будто убийцы — частные лица, и к правительству никакого отношения не имеют. Но главой «Черной руки» был начальник сербской контрразведки, полковник Драгутин Дмитриевич по кличке Апис. Правительство премьер-министра (и одновремннно идеолога Великой Сербии) Николы Пашича (1845–1926) его побаивалось.

Единственный совершеннолетний преступник в группе — Данило Илич, близкий по взглядам к народовольцам. Для него наследный принц, богатый и образованный человек — классовый враг.

Другие же были младше 20 лет — по австрийским законам, несовершеннолетних нельзя было казнить ни за какие преступления. А дожить до конца войны — реально. И выйти из тюрьмы героем — тоже реально. Экзальтированные сопляки сами не знали, чего хотели больше — мученичества или лавров героя. Об их психологическом состоянии говорит поведение главного убийцы, Гаврилы Принципа: перед выходом на дело он несколько ночей подряд ночевал на могиле неудачливого террориста Жераича. Там он общался с его духом, впадая в экстаз.

Доказательства связи террористов со спецслужбами Сербии у австрийцев были с момента ареста группы: ампулы с цианистым калием, револьверы из государственного арсенала, привычка называть старших в группе по воинским званиям. Все они перед выходом на «мокрое» побывали на тайной аудиенции у принца Александра.

Что характерно, жители Сараево встречали эрцгерцога с семьей очень тепло. За несколько дней неофициального визита — ни одного недружелюбного слова или жеста.

В последний день кортеж машин медленно двигался сквозь плотную толпу, кричавшую приветствия и кидавшую букеты. Маршрут движения был опубликован в газетах.

Для начала террорист Неделько Чабринович швырнул бомбу. Фердинанд увидел, что от одного из букетов идет дым, понял, в чем дело, и рукой отбил бомбу. Она взорвалась под третьей машиной кортежа — погиб шофер, ранения получили ее пассажиры, а также полицейский и несколько человек из толпы. Эрцгерцог категорически отказался прекратить визит и поехал в больницу — навестить раненых при покушении.

Но почему-то забыли предупредить шофера об изменении маршрута. Гаврило Принцип с револьвером поджидал там — и дождался. Машина стала разворачиваться, в плотной толпе это было трудно сделать… Мерзавец подошел вплотную и стрелял в упор. Снайпер был еще тот: две первые пули попали в живот беременной Софии, третья вошла в шею Фердинанду. Оба супруга считали, что другой ранен тяжелее.

— Не хочу жить без тебя, — сказала женщина.

— София, ты обязана жить ради наших детей… — было последними словами эрцгерцога. Истекая кровью, он опустил голову на плечо жены и умер. София скончалась спустя полчаса.

Борец за счастье народов, ниспровергатель династии Габсбургов, большой писатель и великий революционер Ярослав Гашек долго и гаденько хихикал по поводу смерти эрцгерцога Фердинанда. Что характерно, ни упоминания о смерти своей соотечественницы Софии Хотек, ни последнего диалога супругов у Гашека нет. Подоночная все же это литература — революционная, вполне в духе Нечаева.

Все подробности подготовки теракта стали известны сразу: террористы мгновенно раскололись. Пытки? О них много кричали, вот только пытать ублюдков не было нужды — говорили они много и охотно. Не было и полицейской охоты на потенциальных убийц, о которой с таким смаком писал все тот же Гашек. Он врал, никто никого не ловил, потому что убийцы были известны сразу.

Осенью 1918 г., сразу после распада Австро-Венгрии, таинственно исчезли протоколы Сараевского процесса. Однако связь преступников с сербской охранкой известна и из захваченных Австро-Венгрией государственных архивов Сербии. В 1919 г. австрийцы возвращали сербам их архивы… Катер, перевозивший их по Дунаю, бесследно и таинственно исчез.

Грязное дело, и концы в буквальном смысле в воду.

Ультиматум

Мировую войну готовили абсолютно все государства и правительства. Конечно, каждая сторона считала и старалась уверить остальных, что виновата не она, а противник. Победителям это удалось э на то они и они победители. Германия и Австро-Венгрия были ославлены, как самые страшные агрессоры. Империи у них тоже отняли.

Но при подготовке войны приличнее всех вела себя именно Австро-Венгрия. Судите сами: почти месяц, до 23 июля 1914 г., Австро-Венгрия раскачивалась. Она несколько раз обращалась к Сербии с требованием расследовать обстоятельства убийства и наказать виновных. Лишь убедившись, что сербское правительство упорно покрывает главных преступников, предъявили ультиматум. Среди прочих пунктов был и такой: право Австро-Венгрии искать и арестовывать преступников на территории Сербии. Было и требование разоружения сербской армии — явно не имевшее к расследованию убийства эрцгерцога совершенно никакого отношения. Правда, Австро-Венгрия могла опасаться агрессии со стороны сербов… Но это уже другой вопрос.

До 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия была права… или почти права в своих требованиях. Но тут не выдержали нервы. Австро-Венгрия тоже хотела воевать. Ее правительство очень боялось, что сербы все-таки примут ультиматум, и исчезнет предлог для начала войны. Больше всего Австро-Венгрия опасалась, что Российская империя все же вступится за братьев-славян.

Австро-Венгрия советуется с Германией… Но ведь Россия к войне не готова! В июле 1914 г. статс-секретарь немецкого ведомства иностранных дел Готлиб фон Ягов весьма откровенно писал послу в Лондон: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, все более слабеет. [Здесь Ягов намекал на разложение Австро-Венгрии — А. Б.] В России это хорошо знают и поэтому безусловно хотят еще на несколько лет покоя. Я охотно верю вашему кузену Бенкендорфу, что Россия сейчас не хочет войны с нами».

Если Россия не вмешается, тогда сожрать Сербию — означает ослабить Россию на Балканах, нанести удар по вложенным в сербскую экономику французским капиталам. То есть косвенно ослабить и всю Антанту.

Если Россия все же начнет войну — то Германия готова к ней лучше. Тогда можно привести в действие план «блицкрига». Этот план «молниеносной войны» разрабатывался еще с восьмидесятых годов XIX в. Правда, Бисмарк категорически протестовал против его принятия. Великий канцлер считал, что с Россией надо дружить при любых обстоятельствах. Тем не менее, в 1905 г. начальник немецкого Генерального штаба, генерал-фельдмаршал граф Альфред фон Шлиффен (1833–1913) переработал и довел этот план до совершенства, вследствие чего документ получил название Плана Шлиффена.

В соответствии с ним надлежало бросить войска через Бельгию (поправ ее суверенитет и нейтралитет) на Францию — германские армии с двух сторон охватывают французские, гонят на запад и юг. Двух недель на Францию хватит. За этот срок Россия не сможет прорвать укреплений в Восточной Пруссии и Польше. К тому же ее будут сдерживать войска Австро-Венгрии.

После капитуляции Франции все силы бросить против России, и через 8–10… самое большее, через 12 недель ликующая германская армия похлопывает по плечу капитулирующих русских в Москве: надо же морально поддержать младших братьев, чья судьба отныне — подчиняться германским братьям — строгим, но справедливым.

5 июля Вильгельм II пригласил к себе австро-венгерского посла Сегени и посоветовал «не мешкать с выступлением». Не бойтесь: если Россия вмешается, Германия поддержит!

Что, согласно германским планам, австровенгерские войска должны были полечь, ценой своей крови задерживая русские армии, кайзер промолчал… Наверное, щадил нервы своих утонченного аристократического гостя.

После этих бесед и консультаций австрийцы больше всего боялись, что Сербия примет ультиматум, и предлог для начала войны исчезнет.

Утром 24 июля Сазонов прочитал телеграмму с текстом австрийского ультиматума. «Это европейская война!» — воскликнул он.

25 июля Сербия приняла все пункты ультиматума, и только по одному из них просила отсрочки. Тут же посол Австро-Венгрии покидает страну. Дипломатические отношения разорваны!

На всякий случай австрийцы начали войну 28 июля 1914 г., обстреляв Белград.

Как все провоцировали всех

Совсем недавно Российская империя предупреждала, что Сербия может не надеяться втравить ее в войну с Австро-Венгрией. Времена меняются! И 29 июня 1914 г. Россия начала частичную мобилизацию, чтобы защищать братьев-славян.

Частичную, направленную исключительно против Австро-Венгрии — потому что англичане заявили, наконец: они не останутся нейтральны.

«Англия открывает свои карты, — писал Вильгельм II, — в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом: „Мы останемся нейтральными и постараемся держаться в стороне сколь возможно дольше“. Грей^{165} определенно знает, — продолжал кайзер, — что стоит ему только произнести одно серьезное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!»

Германия шлет в Петербург телеграммы, обещая «утихомирить» Австро-Венгрию. Но Грей выиграл дипломатическую игру — отступать уже поздно.

30 июня Германская империя снова требует от Российской прекратить мобилизацию — она готова защищать братьев-германцев. В ответ Россия пере ходит от частичной мобилизации ко всеобщей. Еще бы! 20 июля в Россию приехали президент Франции Раймон Пуанкаре по прозвищу «Пуанкаре-война» и премьер-министр Рене Вивиани. Они заверяют Николая II, что в случае войны Франция выполнит союзнический долг и ни в коем случае не отступится от «вечной дружбы» с Россией.

Получив поддержку, правительство Российской империи решило на этот раз не отступать перед опасностью большой войны, как оно трижды делало это прежде — в 1909-м, 1912 м и 1913 гг.

И Великобритания уверяла союзников, Францию и Россию, что в войну вступит. Одновременно делались и туманные публичные заверения, которые можно было трактовать и так, что Британия в войну ни в коем случае не вступит. Союзникам при этом объяснялось, что Британия просто наводит тень на плетень, усыпляя бдительность общего врага.

Реально такая позиция была максимально провокационной.

Британия — это почти половина всех судов в мире. Самый могучий в мире военно-морской флот. Если такая сила вступает в войну, она гарантировано отрежет Германию от подвозок извне, блокирует ее от колоний и других стран, обречет на затяжную войну с неопределенным исходом. Достаточно было одного ясного предупреждения со стороны Британии, и война вполне могла не начаться.

Когда в 1911 г. возникла угроза общеевропейской войны, английское правительство публично предупредило Германию, что Англия выступит на стороне Франции. И Германия ретировалась. Так же обстояло дело и в конце 1912 г.: заявление Англии, что она не останется нейтральной, вызвало умеряющее воздействие Германии на Австро-Венгрию.

А теперь лорд Грей неоднократно публично говорил о войне, которую будут вести Франция, Германия, Россия и Австро-Венгрия. Это был почти намек, что Британия в войне не будет участвовать.

Германия не хочет вступать в войну, не получив гарантий.

Вильгельм II едет в Лондон. Английский король заявил: «Мы приложим все усилия, чтобы остаться нейтральными». Обтекаемо… Уклончиво… Неофициально германцам дают более серьезные обещания. Британия создавала иллюзию, будто не вмешается. Ей хотелось подтолкнуть Германию к войне.

Но 29 июля лорд Грей заявил: в случае войны между Францией и Германией Великобритании «было бы невозможно долго оставаться в стороне».

Россия и Германия ведут всеобщую мобилизацию.

30 июля. Император Вильгельм II направил телеграмму Николаю II:

«Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну». Призыв резервистов шести возрастов. Приказ о выдвижении полевых войск к границам.

31 июля. Император Франц-Иосиф получил телеграмму кайзера Вильгельма II: «Великое значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их на одновременное наступление против Сербии».

31 июля Германия потребовала, чтобы к 12 часам дня 1 августа Россия остановила мобилизацию.

1 августа германский посол граф Фридрих фон Пурталес явился к министру иностранных дел Сазонову: «Намерено ли русское правительство дать удовлетворительный ответ на германские требования?»

Сазонов ответил отрицательно.

Посол повторил свой вопрос еще два раза.

«Я не могу дать вам другой ответ» — сказал Сазонов.

Дрожащими от волнения руками германский посол вручил Сазонову бумагу: ноту об объявлении войны.

1 августа 1914 г. считается официальной датой начала Первой мировой войны. Начало конца эпохи Просвещения. Начало конца цивилизации XVII-го — начала XX вв.

Почему Германия так торопилась? Во-первых, хотела воевать. Во-вторых, правительство вполне логично хотело начать войну не против «передовой» Франции, а против «отсталой» России: это давало поддержку социал-демократов. С Францией тоже придется воевать — но это потом. Главное начать так, чтобы социал-демократы поддержали, не нанесли удара в спину. Подобно французским собратьям, немецкие социал-демократы колебались.

Франция затягивала начало войны — не хотела брать на себя ответственность. 30 июля она отвела свои войска на 10 км от границы — чтобы не провоцировать никаких конфликтов.

31 июля, одновременно с предъявлением в Петербурге требования прекратить мобилизацию, германский посол в Париже вручил ноту французскому министру иностранных дел. Этой нотой германское правительство сообщало о требованиях, предъявленных им России, и требовала обязательства соблюдать нейтралитет. Срок ответа — 18 часов.

На случай, если французы не решатся воевать, посол Шен должен был предъявить французам новые требования: передать Германии крепости Туль и Верден. Это был бы залог, что Франция и вправду останется нейтральной.

1 августа Франция начала массовую мобилизацию.

Тут же Германия объявила, что французская авиация бомбила окрестности Нюрнберга. Это было заведомой ложью, но очень уж хотелось воевать. 3 августа Германия объявила войну Франции. И тут же двинула войска согласно плану Шлиффена.

2 августа Германия вручает ультиматум Бельгии: мол, есть сведения, что Франция готовит удар по Бельгии. Германия требует пропустить ее войска навстречу французским. Срок для ответа — 1 сутки.

Данные об агрессии французов — явная ложь. Бельгия провела мобилизацию еще 31 июля. Брюссельское правительство отклонило ультиматум и обратилось к Британии за помощью. Значение бельгийского побережья для безопасности Британии со Средневековья известно было каждому англичанину.

4 августа Британия предъявила Германии ультиматум: соблюдать нейтралитет Бельгии. Срок — до 11 часов вечера. Кабинет министров напряженно ждал: вдруг все же на ультиматум будет ответ? Биг-Бен начал бить! Министры отерли пот со лба: «Правительство его величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера 4 августа существует состояние войны».

4 августа войну Германии объявила не только Великобритания, но и все ее доминионы — то есть Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз и самоуправляющаяся колония Индия. Кого защищала в Первой мировой войне Новая Зеландия, и каким жизненным интересам Индии угрожала Австро-Венгрия, понять трудно.

Конечно же, если бы великим державам не хотелось воевать, никакой войны никогда бы и не было. Но по поводу причин одной из войн в Средневековье говорили: «Шел слепой нищий, споткнулся о камень, и упал. Он упал не из-за камня, конечно, но все-таки и потому, что тут лежал камень…». Первая мировая разразилась, конечно, не потому, что стрелял Гаврило Принцип; предлоги могли быть любые. Но получилось так, что именно он стал тем камнем.

Именно 28 июня 1914 г и именно в 16 часов завершилась культурно-историческая эпоха Просвещения. Причем не только для Австро-Венгрии, Германии и Российской империи. Она бесповоротно закончилась для всего мира.

Массовый энтузиазм

В России первый всплеск массового энтузиазма начался с выходом Манифеста о мобилизации 20 июля 1914 г. Приведу его основную часть:

«…Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особой силой пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты все внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия <…> дерзкий натиск врага.

С глубокой верой в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел…»

Внутренние распри не были забыты хотя бы в том смысле, что началась травля многочисленных и в массе своей совершенно лояльных русских немцев.

20 июля Николай II подписал Манифест о начале войны.

«Россия радостно встретила объявление войны, — писала „Петербургская газета“. — Массы населения повергают к стопам Государя Императора одушевляющие их чувства любви и преданности и свидетельствуют свою готовность принести жизни за спасение родины, за славу Государя и отечество».

1 августа Николай II держит речь, выйдя на балкон Зимнего дворца. Его слушает огромная толпа. После молебна о даровании победы царь обратился к людям с торжественным обещанием не кончать войны, «пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем».

Новый всплеск массового энтузиазма, крики. Стоны и плач из толпы. Студенты, стоя на коленях, поют «Боже, царя храни».

Целыми днями по городу ходили многотысячные манифестации, славившие Святую Русь и русское воинство и проклинавшие немцев и австрийцев, которых иначе, чем «швабами», никто не называл. Женская демонстрация вышла под лозунгом: «Мы тоже пойдем сражаться против немцев!»

В поисках ненавистного врага люди множили самые невероятные слухи. Говорили, что в здании немецкого посольства на Исаакиевской площади спрятаны радиопередатчики. 4 августа толпа ринулась к посольству, смела вялые кордоны полиции, и ворвалась внутрь.

До сих пор спорят о художественной ценности Прусского и Тронного залов посольства и украшавших посольство скульптур держащих коней под уздцы братьев Диоскуров. Одни считают статуи шедеврами, другие — «голыми немцами» и проявлением германской безвкусицы. К чести толпы — она не грабила. Толпа сожгла убранство залов, уничтожила произведения искусства, в том числе уникальную коллекцию севрского фарфора. Что же до скульптурной группы, то ее сбросили с крыши и долго искали внутри разбитых статуй германские «передатчики». После этого обломки статуй утопили в Мойке с криками: «Такая же смерть ждет немцев в Балтийском море!». На флагштоке посольства был поднят русский флаг.

С огромными усилиями полиция выдворила погромщиков из посольства, после чего на крыше здания, возле уцелевших статуй, был обнаружен труп чиновника — тайного секретаря МИД Германии, шестидесятилетнего Альфреда Катнера.

Больше ста активнейших погромщиков арестовали, но убийц в конце концов «не нашли».

Назавтра посол США выразил протест против такого вандализма. «Погром германского посольства — ответ на зверства немцев», — заявил министр иностранных дел Сазонов. О каких зверствах речь шла на третий день войны, мне неизвестно.

А на другой день толпа с воплями: «Долой немцев!» — разгромила «немецкий» мебельный магазин братьев Тонет, разбила витрины кафе, принадлежащего немецкому подданному Рейтеру, и магазина «Венский шик», забросала камнями редакцию немецкой газеты «St.-Petersburg Zeitung».

В Берлине и Вене творилось примерно то же самое: выступления Вильгельма II и Франца-Иосифа вызвали приступ массового энтузиазма, демонстрации, волну погромов.

Пока рядовые петербуржцы швыряют камни и бьют витрины, министерство путей сообщения решило отказаться от «нерусских слов», коими были сочтены «бухгалтер», «бухгалтерия» и т. д.

Дирекция Императорских театров сняла с репертуара всех опер Вагнера, а дирекция концертов Русского музыкального общества решила заменить все включенные в программу произведения немецких композиторов сочинениями русских авторов.

Из столицы в массовом порядке стали выселять немецких и австрийских подданных. По сообщению «Петербургского листка» от 5 августа, «вчера около ста человек наших врагов были доставлены в бронированных автомобилях под охраной… и отправлены по Северной железной дороге».

Позже было еще веселее: этнических немцев призывали в армию на общих основаниях, а членов их семей «на всякий случай» отправляли в отдаленные губернии. Мой дед, Вальтер Шмидт, был сослан под административный надзор в Карелию, а его родной брат, Курт Шмидт, воевал в составе русской императорской армии, был отравлен газами и умер от туберкулеза в 1922 г.

14 августа столичные газеты подняли вой, что «сотни обывателей» ходатайствуют о «восстановлении русского исторического названия столицы». Вообще-то историческим названием города как раз и было «Санкт-Петербург», но в приступе «патриотического» остервенения на такие «мелочи» внимания не обращают.

19 августа «Государь император 18-го сего августа высочайше повелеть соизволили именовать впредь город Петербург Петроградом». Петроградом этот город отродясь не назывался. Никакое это не историческое название.

И позже в России вспыхивали немецкие погромы. Как, например, погром 27–29 мая 1915 г. в Москве. Убили «всего» 5 человек с «нерусскими» фамилиями, еще погибли 16 участников погрома: 6 из них от выстрелов введенных в Москву войск, остальные — от драк друг с другом. Кроме того, «пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов, 113 германских и австрийских подданных и 489 русских подданных (с иностранными или похожими на иностранные фамилиями)». Общая сумма убытков составила более пятидесяти миллионов рублей.

Уже в августе 1914 г. создаются «батальоны смерти». Их члены давали клятву умереть на фронте и нашивали на рукава специальные шевроны, чаще всего в виде молний или свастик. Были и добровольческие «батальоны смерти», и создаваемые государством. Были даже женские «батальоны смерти», вроде созданных Марией Семеновной Бочкаревой.^{166}

Цена безумия

Можно спорить о причинах охватившего Европу массового безумия. Я вижу в этом проявление цивилизационного тупика. Когда исчезает общепринятое понимание смысла человеческого существования, одни ищут его в собственных душах, другие — в идеологиях, третьим проще объявить, что мир обречен, и умирать вместе с ним.

Лишившись ориентиров, люди совершают совершенно безумные поступки. Взять хотя бы «борьбу» со словом «бухгалтер» или поиски передатчика в голове конной статуи.

Во всяком случае, военно-патриотическое безумие стало вернейшим путем к смерти. Те, кто рвался на фронт, обычно туда попадал. Тот, кто рвался в бой и хотел совершать подвиги во имя царя-батюшки (императора Австро-Венгрии, великого кайзера, Прекрасной Франции, Британии — Владычицы морей… нужное вставить) намного реже возвращался домой, чем человек, равнодушный к военной фразеологии.

Что же сказать о том, кто нашивал на рукав шевроны с изображением молнии или свастики? Он сам заявлял о желании умереть. И обычно достигал желаемого.

Гибель подстерегала целые народы, охваченные этим военным энтузиазмом. Сербы начали мировую войну. Большинство из них поддерживали идею Великой Сербии и готовы были умирать за нее. Были и традиции многовекового сопротивления туркам, войны как образа жизни поколений. Несомненно, сербы вели себя очень храбро. Как сказал бы Лев Гумилев, они были очень пассионарны: т. е. предпочитали идеальные цели реальным.

Любая война дает примеры самого высокого героизма. И все же мало в истории примеров поголовной добровольной мобилизации целого народа. Один из таких примеров — сербы. Практически все мужское население пошло воевать с августа 1914 г. Кто и не рвался умирать за Великую Сербию, был готов сложить голову за ту Сербию, которая есть. За то, чтобы ее не оккупировал враг.

Сербская армия дважды отбрасывала лучше вооруженные, лучше подготовленные австрийские части. До начала 1915 г. при населении Сербии порядка 2 000 000 человек погибло около 80 000 солдат на фронтах, и еще 130 000 мирных жителей умерли от голода и тифа. В 1915 г. немцы перебросили в помощь австрийцам корпус Макензена, и Болгария тоже начала военные действия. Фронт рухнул. Невероятно усталая, вымиравшая от голода и поразивших ее бедствий страна продолжала вести партизанские бои, а 120 000 солдат, избежав окружения и плена, горными перевалами стали уходить в Черногорию и Албанию. С армией шли беженцы — не менее 120–150 000 человек. Никто не знает, сколько именно пошло и сколько погибло. Во главе исхода брел сам старый царь Петр — в крестьянских опанках-лаптях, с посохом, в солдатской шинели.

Самое невероятное: планы безумных заговорщиков, гибрида ополченцев, офицеров спецслужб и бандитов, сбылись полностью. После Великой войны победителям нужно было осудить и заклеймить побежденных, обвинить их во множестве преступлений. Следовало и вознаградить верных союзников, а также «невинных жертв». Сербы идеально подходили и на роль невинной жертвы, и на роль верного, отважного союзника.

Хорватия, Босния, Словения, Герцеговина, Черногория, Македония были объединены в Королевстве СХС — то есть Сербов-хорватов-словенцев. С 1929 г. это государство стало называться Югославией. Великая Сербия увеличилась по территории с 28 до почти 300 000 км².

В 1920 г. останки участников убийства эрцгерцога Фердинанда и его жены перезахоронили в Сараево и возвели в ранг «национальных героев». При коммунистическом правительстве Тито, с 1953 г., была признана и роль спецслужб Сербии в убийстве, причем деятельность Дмитриевича-Аписа и его соратников была признана «полезной для освобождения балканских народов».

Ценой же безумия стали жизни сотен тысяч людей, включая беременных женщин и совсем маленьких детей.

>

Глава 2

Война, к которой не были готовы

Ах, как будет славно, когда мы оба падем во славу государя-императора!

(Бравый солдат Швейк)

Война, которой лучше бы не было

Великая, Мировая или Германская война поразила современников своими масштабами, новыми средствами массового поражения, своей жестокостью.

«…русские войска безостановочно шли на запад, захватывая десятки тысяч пленных, огромные запасы продовольствия, снарядов, оружия и одежды. В прежних войнах лишь часть подобной добычи, лишь одно из этих непрерывных кровавых сражений, где ложились целые корпуса, решило бы участь кампании. И несмотря даже на то, что в первых же битвах погибли регулярные армии, ожесточение только росло. <…> Было в этой войне что-то выше человеческого понимания. Казалось, враг разгромлен, изошел кровью, еще усилие — и будет решительная победа. Усилие совершалось, но на месте растаявших армий вырастали новые, с унылым упрямством шли на смерть и гибли. Ни татарские орды, ни полчища персов не дрались так жестоко и не умирали так легко, как слабые телом, изнеженные европейцы или хитрые русские мужики, видевшие, что они только бессловесный скот, — мясо в той войне, затеянной господами».^{167}

Такая война поставила под сомнение всю систему ценностей европейской цивилизации.

Всегда были войны с целью что-то приобрести — например, колониальные войны. Воюя в Индии или в Африке, приобретала вся Британия. В первую очередь, приобретали устроители войны, но также и ее участники. Солдат, а уж тем более офицер колониальной армии возвращался домой обеспеченным, а то и богатым. В такой войне был риск — но была и прибыль, а число вернувшихся всегда превышало число погибших, причем намного.

Всегда были «войны чести» — войны между европейцами за престиж своего государства и своей страны. Не принимать участия в такой войне значило поставить под сомнение свои храбрость и патриотизм. А быть трусом и не быть патриотом во всех странах и всегда было далеко не почтенно. «Войны чести» вплоть до войн с Наполеоном в начале XIX века велись «рыцарскими» методами: всегда были комбатанты — то есть люди вооруженные, обмундированные, принесшие присягу. И нонкомбатанты — то есть все остальное население. Комбатанты воевали, а к нонкомбатантам все это почти не имело отношения.

В сущности, в войнах принимал участие тот, кто сам этого захотел — и в войнах ради добычи, и в «войнах чести».

В «рыцарских» войнах сражения ведутся «по правилам», а победитель, захвативший поле боя, оказывает помощь раненым наравне — своим и врагам. В «войнах чести» главное — показать себе и противнику свой высокий дух, а пленных сажают за общий стол со взявшими их в плен — естественно, солдат с солдатами, а офицеров с офицерами.

Европейцы привыкли, что грязь и жестокость колониальной войны существует далеко от Европы. К туземцам не применимы цивилизованные нормы, да и сами они не придерживаются рыцарских правил. В 1856 г. в Индии восставшие сипаи вырезали семьи англичан, добивали раненых, пытали пленных. Это вызывало в Европе сильнейшее отвращение к туземцам, но почти не вызывало удивления: дикари, что с них взять.

В 1914 г. воевали армии массового призыва. Не те, кто хотел, а кого призвали — каково бы ни было их собственное отношение к войнам вообще и к данной в частности. Правительства сообщили своим гражданам, что они — патриоты, а раз так — пожалуйте на фронт. Это важнейший психологический момент — участие в войне тех, кто ее не хотел, кто не выбирал такой судьбы.

В 1914 г. уже не туземные Азия и Африка, но сама Европа стала ареной раздела и передела. Поделив мир, европейцы перенесли нормы колониальной войны друг на друга. В этой войне исчезла строгая грань меду фронтом и тылом, комбатантами и нонкомбатантами. В этой войне подводные лодки топили гражданские суда. Сохранились фотографии — на борту тонущего лайнера «Лузитания» женщина поднимает вверх, показывает ребенка лет трех. Им не была оказана помощь, оба погибли. В 1914–1918 гг. мирные жители Европы погибали под артиллерийским огнем, под бомбежками, в пожарах, от ран, от голода и болезней — как раньше только туземцы в Африке и на Востоке.

В Первой мировой войне артиллерия била по поездам с красными крестами и по гражданским сооружениям. Сдающиеся в плен вполне могли быть расстреляны, и было много случаев, когда, ворвавшись в окопы, озверелые победители добивали раненых врагов штыками и прикладами.

Европе пришлось пересмотреть слепую веру в собственные цивилизованность и разумность.

Средства ведения войны

Основой вооруженных сил Первой мировой с начала и до конца войны оставался солдат массового призыва — рядовой с винтовкой. В России и Германии он был вторым или третьим сыном — единственные сыновья и первые сыновья призыву не подлежали. В Британии и во Франции солдат мог быть и единственным, и первым — в этих странах семьи поменьше, призыв распространялся и на них.

Такой солдат обычно или отбывал воинскую повинность к моменту объявления войны, или, отбыв ее раньше, числился в резерве и был призван. Типичному солдату Первой мировой в 1914–1915 гг. было от 20 до 25 лет. К 1916 г. его средний возраст поднялся, появилось много тридцати пяти и даже сорокалетних. Такие «пожилые» солдаты были особенно озлоблены — их оторвали от семей, которые теперь они не могли прокормить, от какого-то важного дела. Мало кого один голый патриотизм делал лояльными к правительству.

Солдат не проходил длительной подготовки: он умел стрелять из винтовки, ходить строем, колол штыком и бил прикладом чучело на плацу — считалось, что он уже умеет все необходимое.

Этого солдатика почти сразу вооружали винтовкой и посылали на фронт.

Что такое винтовка?

Винтовка — это ружье, в стволе которого сделаны винтовые нарезы, чтобы удлиненная коническая пуля вращалась и тем самым приобретала устойчивость, летела дальше и могла быть послана точнее.

Первые винтовки появились еще в XV в., но их было трудно заряжать с дула. Нарезное ружье заряжали в пять-шесть раз медленнее, чем гладкоствольное. Поэтому винтовками вооружались только лучшие стрелки и — чаще всего — во время осад: стрелять с крепостных стен. Нарезные ружья — штуцера — состояли на вооружении в особых элитных, «штуцерных» частях, в кавалерии и в артиллерии.

В середине XIX века изобрели унитарный патрон. В наше время он хорошо известен можно сказать, всем: металлическая гильза, в которую вставляется капсюль, засыпается порох, вставляется пуля. Если вставлять патрон в казенную часть ствола, ближе к прикладу, то заряжать можно быстро. Отныне нарезные ружья ставятся на вооружение всех европейских армий.

Винтовка обеспечивала точность и дальность стрельбы. Прусская армия в 1870 г. одержала победу еще и потому, что на ее вооружении стояли винтовки, бившие на 1800 м, а французские ружья стреляли только на 1200.

В 1868–1869 гг. на вооружении Российской армии была принята однозарядная винтовка с шириной нарезок в стволе в 4,2 линии.^{168} Ее стали называть «Бердан № 1», поскольку откидной затвор был сконструирован американским изобретателем полковником Хайрамом Берданом совместно со специально командированными в США русскими инженерами — полковником А. П. Горловым и поручиком К. И. Гуниусом (в Америке это оружие называли «русской винтовкой»).

В 1870 г. на вооружение принимается усовершенствованный вариант этой винтовки — «Скорострельная малокалиберная винтовка Бердана № 2» со скользящим затвором и улучшенным прицелом, что обеспечивало стрельбу на 200–1000 м.

Изобретение магазина, бездымного пороха и пуль с цинковой оболочкой заставили еще раз усовершенствовать оружие. В 1891 г. появляется пятизарядная магазинная винтовка инженера, капитана Сергея Ивановича Мосина (1849–1902). Нарезки в ее стволе имеют ширину в 3 линии, то есть в 7,62 мм. Это и есть знаменитая «трехлинейка» — основное оружие Первой мировой и Гражданской войн.

Она была трижды усовершенствована — в 1910-м, 1930-м и 1933 гг. — но всякий раз несущественно. После Второй мировой она будет постепенно вытеснена пистолет-пулеметом, который у нас называют «автоматом». Но будет производиться до 1965 г. и находиться на вооружении до середины семидесятых годов XX в. то самое оружие, созданное в 1891 г. Мосиным: калибр — 7,62 мм, скользящий затвор, магазин на пять патронов, дальность прицельной стрельбы — 2000 м, максимальная ее результативность — до 400 м, боевая скорострельность — 10–12 выстрелов в минуту. Вес без штыка — 4 кг, со штыком — 4,5 кг. Эта же винтовка с оптическим прицелом позволяла вести точный прицельный огонь на расстояние до 800 м (так и называлась — «снайперская винтовка»).

Винтовка стала основным оружием и во всех европейских армиях Первой и даже Второй мировой войн. Не надо судить о Второй мировой по фильмам киностудии Довженко, где нацисты лихо бегут в атаки в рогатых шлемах, сажая в белый свет, как в копеечку, из автоматов: в вермахте пистолет-пулеметов было мало. Малосерийное производство — уже не опытные образцы, но еще не массовые серии. Основным оружием служила все та же винтовка — в основном, системы «маузер».

Кстати, и пистолеты производились той же фирмой «Маузер». Типичное оружие Первой мировой и Гражданской войн — калибр 7,63, 6,35 и 9 мм, магазин на 6 или 10 патронов, в деревянной кобуре. «Маузер» надежно поражал цель на расстоянии до 100 м и находился на вооружении ряда армий Европы с 1908 г.

Массовая война

В Первой мировой участвовали 33 страны с общим населением в миллиард человек. В армию были призваны порядка 75 миллионов человек. В странах Антанты — 27 миллионов (10,7 % населения Великобритании, 17 % населения Франции; в России призвали 15 700 000 человек — 8,7 % всего населения). В Германии и Австро-Венгрии 23 миллиона призванных составили 20,7 % и 17,1 % всего населения соответственно.

Из этих призванных офицеров было лишь два миллиона и только три миллиона артиллеристов, авиаторов, танкистов, подводников, шоферов, мастеров железнодорожных путей или корабельных инженеров и специалистов. Самый типичный участник Первой мировой — около 45 миллионов молодых мужчин — это рядовые солдаты с винтовками.

Это 80 % участников Первой мировой сидели в окопе, шли в бой, вооруженные простеньким стрелковым оружием, а ведь приходилось атаковывать сложно устроенные, эшелонированные траншеи с колючей проволокой и насыпанными перед окопами валами. Эдакие земляно-деревянные городки с тремя рядами «колючки» впереди. Солдат с винтовкой бегом пересекал пространство перед траншеями, резал проволоку, взбирался на валы, прыгал в траншеи.

Кроме того, средневековые крепости показались бы детской игрушкой в сравнении с укрепрайонами, где на километры и десятки километров тянулись изломанные линии бетонных укреплений — заглубленных в землю, отделенных от противника колючей проволокой и бетонированными серыми рвами глубиной метра по 3–4, с могучими огневыми точками и пулеметными гнездами, укрытыми в толще бетона.

Средств разрушения таких укреплений еще не возникло, снаряды и бомбы с аэропланов их не брали. Штурмовать приходилось способом, получившим красочное и жуткое название в 1980-е в ходе Ирано-иракской войны — «метод живой волны». Попросту говоря — атакующие цепями солдаты с винтовками совершенно беззащитными шли против почти целых, неповрежденных бетонных укреплений, мало поврежденных окопов и траншей.

Все решал солдатик с винтовкой, он был везде — а убить его было легко.

Ведь уже появились средства массового уничтожения — пулеметы, артиллерия и авиация.

Авиация

Как и во многих других случаях, война и подготовка к ней способствовала развитию техники. Примитивная авиация, «летающие этажерки» Балканской войны 1912 г., в кратчайший срок, чуть ли не месяцы превращались в достаточно совершенные самолеты.

Использовались аэропланы не только для разведки. Правда, поначалу не так уж и грозен был аэроплан, из которого летчик брал рукой и бросал бомбу — по сути, ту же самую гранату. Хорошо, если кабина предназначалась для двоих — тогда штурман мог еще и стрелять из пулемета.

Применялись и дирижабли — огромные баллоны, надутые водородом, под ней — гондола с экипажем человек тридцать. Немцы порой очень остроумно применяли дирижабли — например, при бомбежках Лондона зависали… над облаком. Наблюдателя в специальной корзине спускали сквозь облако — и он по телефону корректировал бомбардировку. Дирижабль очень уязвим: одна зажигательная пуля — и конец. Но сквозь облако его еще найди…

Однако главное, конечно, не дирижабли, а самолеты. В ходе войны, уже к 1915 г., появились двух— и четырехмоторные, несшие экипаж в 6–10 человек, из них два пулеметчика, и до двух тонн бомб. С 1915 г. появляется и настоящий бомбосбрасыватель. Сначала его открывают, поворачивая рукоятку и откидывая люк. С 1916 г. появляется электрический привод. У хищно вытянутых, обтекаемых бомб появляется стабилизатор, от летчика требуется точность: рассчитать скорость, направление, в нужный момент нажать кнопку бомбосбрасывателя.

В середине 1916 г. у немецких летчиков появился теплый комбинезон с электрическим подогревом и кислородные маски: ведь самолеты уже могли лететь в тех разреженных слоях атмосферы, где царит леденящий мороз.

Самолеты того времени имели очень небольшой ресурс беспосадочного полета — порядка 600 км. Но Европа невелика! Первыми бомбанули противника доблестные англосаксы — разнесли вдребезги рождественскую мессу 1915 г. в Кельне.

Ответ не заставил себя ждать: немцы на своих четырехмоторных «готах» и «эльфаугенах» с высоты 7000 м бомбили Лондон, долетали до севера Англии, проникали в центр и даже на юг Франции. На жителей Эдинбурга, Лиона и Бордо могли с пронзительным воем упасть бомбы. Бомбили в основном по ночам — это имело больший психологический эффект.

Кстати говоря, хваленный четырехмоторный «Илья Муромец» — не самый лучший из самолетов Первой мировой войны. При его размерах и экипаже в 10 человек при двух пулеметах он нес всего 500 кг бомбовой нагрузки.

Вот сбить «Илью Муромца» было трудно, за все годы войны сбили всего два или три самолета… Причем один из них — в тот момент, когда экипаж, выполнив задание, летел назад и уже расписывал пульку в преферанс.^{169} Отвлеклись ребята.

На Восточном фронте авиация не стала по-настоящему грозной силой: тут большие расстояния, меньше концентрация людей. А вот на Западном, особенно к концу войны, году к 1916-му, — стала. Особенно фронтовая авиация. Скажем, британские «Эйч-9» с двумя пулеметами и 100–200 кг бомб, показали себя прекрасным самолетом взаимодействия с пехотой.

К концу Первой мировой на фронтах находилось больше 7000 самолетов разного типа — притом, что не менее 3000 к тому времени сбили.

Бронепоезда

Более грозной силой, чем самолет, на фронтах Первой мировой войны являлся одно время бронепоезд. Рельсы могли нести колоссальную тяжесть, до нескольких сотен тонн; это позволяло использовать очень толстый броневой лист, до 30–40 мм. Бронепоезд выдерживал прямые попадания орудий даже крупного калибра.

Четыре-пять вагонов, откуда ведут огонь до тридцати орудий и пулеметов! Грозная сила. Одно мешало распространению бронепоездов — необходимость двигаться только по рельсам. Разобрать их — и стоп! Разобрать рельсы позади поезда — и он в ловушке. После того, как немцы «поймали» два французских бронепоезда, на Западном фронте их практически перестали применять.

Вот на Восточном фронте бронепоезд свое слово сказал еще в 1916–1917 гг.: разбирать рельсы в малонаселенной стране, где необходимы железные дороги, было очень уж накладно. То есть разбирали, конечно — но редко. И потому бронепоезда стали грозной реалией на фронтах Гражданской войны.

Танки

Вот если бы бронепоезд мог ездить без рельсов… Из этой мечты и из бронеавтомобиля, похоже, и рождается танк. Саму идею разрабатывали еще в 1911–1915 гг. в России, в 1912-м — в Англии, в 1913-м — в Австро-Венгрии. Если бы артиллерийское орудие могло само двигаться и притом было бы защищено!

В Российской империи в 1915 г. даже изготовили боевую машину «Вездеход» по проекту инженера-авиаконструктора Александра Александровича Пороховщикова (1892–1941). Но впервые применили эти страшные машины англичане в сражении на Сомме — 15 сентября 1915 г. пустили в бой 32 боевые машины «Марк-I». Танки шли со скоростью 1–3 км/час, стреляя из двух орудий и четырех пулеметов каждый.

К апрелю 1916 г. французы применили свои танки «Шнейдер» и «Сен-Шамон». Впрочем, это были скорее самоходные орудия на гусеничном шасси. «То же самое можно сказать и о британских „ромбах“. Лишь появившийся к концу 1917 г. легкий танк „Рено Ф-17“ представляет собой образец классического танка, компоновка которого так и не изменилась за последние 85 лет».^{170}

Танк рождается в огне Первой мировой. Вслед за «Сен-Шамонами» французы начали производство легких, более подвижных (9 км/час) танков «Рено» весом 6,5 т, орудием и пулеметом. К концу войны американцы выпускали тяжелые танки «Марк-V» и «Марк-VIII» с экипажем из 12 человек, 5 пулеметами и 2 орудиями калибра 57 мм.

Вот немцы с танками запоздали — только к 1918 г. изготовили около ста тяжелых танков, по типу американских. В то время как к 1918 г. англичане выпустили 2900, французы — 6200, американцы — 1000 этих страшных машин.

Если читателю нужны подробности, он легко найдет их в справочной литературе, ее сейчас много… Например, в книге А. Быстрова «Танки».^{171}

Артиллерия

К началу войны страны Европы имели около 28 000 орудий.

Франция начала войну с четырьмя тысячами 30 мм и 75-мм дивизионных пушек и небольшим количеством 155-мм гаубиц.

Российская империя — с несколькими тысячами полковых пушек калибром 37 мм и 45 мм, с несколькими типами гаубиц калибров 122 мм и 152 мм и 102 мм тяжелой пушкой.

Германская империя вступила в войну, имея 9388 орудий. В их числе 77-мм и 105-мм дивизионные пушки и мощная тяжелая артиллерия в корпусах и армиях.

Артиллерия того времени, как правило, была малокалиберной, только Германия обладала большим парком тяжелых орудий. А бетонные укрепления были очень мощными, и в результате в сражении на Сомме в 1915 г. английскому наступлению предшествовала семидневная артиллерийская подготовка. В сражении на Ипре в 1915 г. — десятидневная.

На войне все совершенствуется быстро. Стремительно росла дальнобойность (на 25 % и 30 %) и калибр артиллерии (в среднем в 2,5 раза), солдаты учились вести стрельбу с закрытых позиций, корректировать огонь по ненаблюдаемым целям с самолетов.

В конце войны с появлением более мощной артиллерии, танков и авиации, время артподготовки сократилось.

К концу Первой мировой на фронтах находилось около 47 000 орудийных стволов. На некоторых участках фронта на 1 км сосредоточивалось до 120–160 орудий (напомню — в основном они били по солдатам с винтовками). При этом число стволов тяжелой артиллерии выросло не в два раза, а в шесть.

Пулеметы

Во время Первой мировой войны применялись разные, но в главном очень похожие типы пулеметов. Все они восходили к образцам британского инженера американского происхождения Хайрама Стивенса Максима^{172} (1840–1916).

Сравнительные характеристики пулеметов времен Первой мировой войны

Этот вид оружия массового поражения мало изменился за время войны. Разве что к 1918 г. в германской армии появились крупнокалиберные пулеметы (калибр 13,35 мм).

Вот число пулеметов очень выросло: с примерно 20 000 стволов в 1914 г. до 100 000 стволов к 1918-му. Появились даже пулеметные школы и специальные пулеметные роты.

Пулемет — особый тип оружия Первой мировой войны, для использования он требовал особого психотипа; солдата — но особого солдата!

Учили пулеметчика не меньше 2–3 месяцев. Не специалист (артиллериста учили полгода), но солдат квалифицированный. Причем с самого начала надо было еще угадать человека, способного к обучению, потому что в сражениях «годных» от «негодных» сразу же отделит сама жизнь (или смерть). Пулеметчик должен хорошо знать и чувствовать технику, быть очень хладнокровным, спокойным. Вокруг все взрывается и горит — а его дело стрелять. Ему должен быть особенно свойствен цинизм фронтовика Первой мировой: в каждом сражении он убивает многих, что его и кормит. И спасает.

Да, спасает! У пулеметчика было намного больше шансов уцелеть, чем у пехотинцев: он ведь не бежал с винтовкой, не дрался в рукопашной. Он лежал, прикрытый броневым щитком, и стрелял. Конечно, в пулеметчиков попадали осколки снарядов, их редко, но убивали из винтовок или подрывали гранатами, но даже в рукопашной ценного специалиста-пулеметчика обычно старались увести, унести, утащить от греха подальше. Ведь учить и воспитывать нового пришлось бы долго и вдумчиво.

Есть замечательная фотография тех времен: немецкие солдаты волокут своего пулеметчика с позиций, захваченных британцами. Страшно подумать, что творится сейчас в окопах, но молодой пулеметчик вырывается, явно рвется к любимому оружию, чуть ли не лягается; а его, бедолагу, волокут втроем, схватив за руки и поперек туловища. Сохранить пулеметчика важнее, чем пулемет. Живому еще найдется работа.

Пулеметчиков, как и артиллеристов, было немного: на миллионы воевавших — около 100 000 тысяч квалифицированных истребителей пехоты. Если пулеметчик участвовал хотя бы в одном-двух крупных сражениях, можно было ручаться за 50–100 убитых им людей. Впрочем, на броневых щитках некоторых пулеметов Первой мировой войны сделано и по 200–300 отметин.

А многие из тех, кто наносили напильником эти риски, дожили до 1918-го и даже до 1920 гг. Дожили, впрочем, и до 1930-х, до Второй мировой… Патриархальными дедушками дожили до тихих послевоенных времен. Если не думать о цене их долголетия — все совершенно замечательно.

В краеведческом музее Ростова-на-Дону я видел удивительный памятник истории: объявление 1919 года о наборе пулеметчиков. Все просто — бумажка в стандартный лист А4, крупные буквы: «Требуются пулеметчики!». А ниже — подробное описание, как будут пулеметчикам платить, какой обеспечат едой и каким обмундированием, как часто будут отпускать в увольнительную… Одного не сказано: для какой армии пулеметчики набираются. Такой вот любопытный документ.

Артиллерия и пулеметы были грозным оружием массового поражения. Особенно снаряды, при взрыве которых разлетелась шрапнель, и пулеметы. Немцы использовали разрывные пули, англосаксы предпочитали пули дум-дум со смещенным центром тяжести. Попав в любую точку человеческого организма, они начинали как бы кувыркаться в теле и наносили чудовищные раны, а при попадании в руки и ноги чаще всего отрывали конечности. Снаряды, начиненные шрапнелью, и пулеметы, стрелявшие пулями дум-дум, применялись против солдат с винтовками, которые атаковали цепями или лежали в окопах. Из этих выживала треть участников атаки. В лучшем случае.

Огнеметы

В 1915 г. немцы применили это оружие: солдат, защищенный асбестовой пленкой, нес на спине баллон со сжиженным газом и выпускал перед собой столб огня из раструба.

Новинка оказалась сложна в применении: огнеметчиков легко расстреливали задолго до того, как они могли применить свое оружие. К тому же, оно было опасно для самого же солдата: при попадании пули в баллон со сжиженным газом огнеметчик мгновенно превращался в пылающий факел. А часто шквал огня из взорвавшегося баллона накрывал сразу двоих-троих.

Особой роли в Первой мировой огнеметы не сыграли — важно отметить, что такое жуткое оружие тоже разрабатывали и пытались применять на полях сражений.

Отравляющие вещества

22 апреля 1915 г. на реке Ипр немцы выпустили из баллонов странное зеленовато-желтое облако. Ветер понес его прямо на англо-французские позиции. Ничего не подозревавшие люди были бессильны против отравляющего газа, затекавшего в окопы и в любые углубления — хлора. Выпустив 180 т хлора, немцы за считанные минуты поразили 15 000 человек, из которых 5000 (треть!) погибли.

Но разве хлор — это так уж эффективно? Он не так уж токсичен, распространяется медленно, а после изобретения русским химиком Николаем Дмитриевичем Зелинским (1861–1953) в конце 1915 г. угольного противогаза сделался не слишком опасен.

За годы Первой мировой войны страны Антанты и Германия создали и применили более 50 разных ядовитых соединений. Они произвели 150 000 т отравляющих веществ, из которых 125 000 т успели использовать. В основном применялись химические снаряды, которые выпускали из артиллерийских орудий.

«Применение отравляющих веществ оказалось весьма эффективным; поражено было около 1 млн. человек; в отдельных операциях число пораженных достигало 90 %».^{173}

При этом замечу — еще не существовало никаких запретов и ограничений на применение всех этих варварских средств ведения войны. Ни в законах, ни в международных договорах, ни в сознании людей. Есть оружие? Надо его применять! И применяли. До миллиона человек…

Хорошо, не появилось бактериологическое оружие, его еще только разрабатывали.

Военная промышленность

Опыт первых же боев в 1914 г. ясно дал понять, что победа Антанты станет возможной лишь в случае, если союзники смогут значительно превзойти Германию в производстве вооружений, боеприпасов и техники. Единые интересы Антанты побудили ее весной 1917 г. признать принцип общности военных материалов и предметов снабжения. Развертывание военной промышленности во Франции и Англии шло быстрым темпом. Во Франции производство тяжелых орудий с 1914 г. увеличилось в 35 раз (с 10 до 350 в месяц), а для легких орудий дошло до 1000 в месяц. Тот же процесс роста продукции происходил и в отношении снарядов (с 10 000 в сутки в 1914 г. до 320 000 к концу 1917 г.), винтовок, пулеметов и патронов к ним. В этом отношении одна Франция почти не отставала от Германии. Самолетов же, моторов к ним и танков первая вырабатывала значительно больше, чем вторая.

Особенно успешно развернула свою военную промышленность Англия. Если за пять месяцев 1914 г. там было выпущено 91 орудие, 274 пулемета и 120 000 винтовок, то за десять месяцев 1918 г. ее заводы выпустили 4000 орудий, 120 000 пулеметов и 1 062 000 винтовок. Число вырабатываемых снарядов (свыше 300 000 в сутки) в полной мере удовлетворяло потребности армии.

Изоляция Германии от внешнего мира вызвала к началу 1918 г. острый недостаток съестных припасов, сырья, искусственных удобрений. В 1918 г. сбор хлебов дошел до 41 % мирной нормы. Скотоводство было в лучшем состоянии, но все же поголовье уменьшилось, а вес их упал. В соответствии с падением сельского хозяйства, калорийность нормального пайка мирного жителя не превышала 1400 калорий. При этом качество продуктов стало весьма низким. Надежды Германии на продовольственные запасы Украины и Румынии не сбылись.

Промышленность работала несколько лучше, чем сельское хозяйство, чему способствовал захват Германией Бельгии, северо-восточной Франции с железными и угольными копями и развитой металлургией, а также Домбровского угольного района. Тем не менее, уменьшение числа рабочих рук и отсутствие многих видов сырья серьезно отразились на состоянии мирной промышленности. Зато военная цвела. В августе 1916 г. главное командование выставило требование интенсификации промышленности, известное под названием «программы Гинденбурга». По ней выпуск патронов и минометов должен был быть удвоен, а орудий и пулеметов утроен. В результате производство снарядов по сравнению с 1914 г. увеличилось в 15 раз, тяжелых орудий — в 20 раз, легких — в 200 раз, а пулеметов — в 230 раз. Уже в 1917-м и 1918 гг. главное командование было вынуждено настаивать на уменьшении производства орудий, пулеметов и винтовок, но полного успеха не имело, так как промышленное производство обладает громадной инерцией, а в данном случае оно к тому же поддерживалось заинтересованными лицами. В июне 1917 г., в связи со вступлением в войну США, была создана «американская программа» усиления воздушного флота, в соответствии с которой ежемесячное производство самолетов дошло до 2000, а авиамоторов до 2500 штук.

Затянувшаяся война

— Солдаты! Прежде чем листья упадут с этих лип, вы вернетесь домой с победой!

Такими словами император Вильгельм II напутствовал солдат, уходящих на фронт. Было это в августе 1914 г. Доктрину «блицкрига» разрабатывали всерьез. Немецкие генералы были уверены, что к осени 1914 г. «все будет кончено», а Вильгельм II станет властелином мира.

21 августа, преодолев Голландию и Бельгию, германские армии ворвались на территорию Франции, а к концу месяца были уже на подступах к Парижу. Французское правительство переехало в Бордо, казалось — еще совсем немного… Но тут натиск германцев ослабел. Английские и французские войска остановили, а потом даже потеснили противника. Почему?

Одной причине в России придают даже слишком большое значение: Российская империя ответила на призывы союзников и нанесла удар в Восточной Пруссии. Еще не готовая к войне, она полностью выполнила обязательства. Германцы были вынуждены снимать войска с Западного фронта и перекидывать на Восточный.

Вторая причина: на реке Марне впервые проявился характер вооружений и техники Первой мировой. Ни одна сторона не могла преодолеть укрепленных районов и добиться коренного успеха. Безуспешные атаки губили тысячи людей, но под огнем пулеметов и артиллерии пехота все глубже зарывалась в землю. К октябрю 1914 г. на Марне погибло больше 400 000 человек. Успеха не было ни у кого.

К октябрю 1914 г. Западный фронт представлял собой невиданное еще в истории зрелище: примерно на 700 км от Северного моря до границ нейтральной Швейцарии протянулись сплошные линии окопов, траншей, проволочных заграждений и бетонных укреплений. Маневренная, динамичная война превратилась в позиционную, «окопную». Такой она и оставалась все остальные четыре года.

К этому же времени давно иссякли кадровые армии. Первая мировая окончательно стала войной вооруженного народа. Раньше войну мог выиграть более храбрый или более умный. Но эту, затяжную, невероятно ожесточенную — лишь тот, у кого больше ресурсов. Немцы решили перенести главный удар на восток — чтобы получить в разгромленной России как можно больше продовольствия и сырья. И уже потом обрушиться на Англию и Францию.

Техническое превосходство у немцев было громадным — в 9–10 раз по пулеметам и артиллерии. Они продвинулись в Польше, Литве, Белоруссии — но нанести Российской империи решительного поражения не смогли. Война и на Востоке тоже стала позиционной — хотя и не в такой степени, как на Западе. К концу 1915 г. и тут на полторы тысячи километров протянулись линии окопов и заграждений.

В феврале 1916 г. немцы опять наступают в Северной Франции, под Верденом. «Верденская мясорубка» унесла жизни полутора миллионов человек, но противники не смогли сокрушить друг друга, даже просто продвинуться больше, чем на несколько километров. Появилось понятие «беллигеративный ландшафт» — то есть участок земной поверхности, изуродованный войной. В таких ландшафтах до сих пор ничего не растет — слишком много в земле металла.

Опять Российская империя наступает в Западной Украине и в Буковине, отвлекая противника. Австро-Венгрия на грани поражения.

Германия буквально задыхается без сырья и продовольствия. О планах «молниеносной войны» смешно и вспоминать. Немцы идут на страшные преступления: используют отравляющие газы, а на море в феврале 1917 г. объявляют «неограниченную подводную войну» — заявляют, что будут топить суда всех стран, везущие в Англию продовольствие и сырье. Еще в мае 1915 г. немецкая подводная лодка торпедировала трансатлантический лайнер «Лузитания». Погибло больше тысячи человек — в том числе молодая женщина и малыш, о которых я уже рассказывал. В 1917–1918 гг. были потоплены сотни судов; в океане утонули десятки тысяч мирных людей. Францию и особенно Англию хватает за горло костлявая рука голода. Не хватает топлива, еды, самого необходимого. Сотни тысяч умерли от нехватки продовольствия и топлива, от вызванных этим болезней.

До 1914 г. 80 % продовольствия в Британию ввозили из стран Империи, в самой Англии село из области ведения сельского хозяйства превратилось в своего рода дачный ландшафт. Это видно и по произведениям английской классики — хотя бы Джона Голсуорси. Со страниц «Саги о Форсайтах» явственно встает чисто городская страна — 90 % горожан, а из 10 % сельских жителей 7 или 8 % — не крестьяне, а джентльмены, живущие в загородных домах. Империя убила сельскую Англию, и во время Первой мировой страна поплатилась за это. Весной 1917 г. сняты кадры: женщина в длинной юбке пашет на слоне из Лондонского зоопарка.

Нехватки всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 г. стали чем-то привычным для всей Европы. Плач голодных детей и вой бездомных собак стали столь же обычными звуками городской жизни, как звонки трамвая или крики разносчиков газет.

Люди невольно очерствели: в первую очередь приходилось заботиться о себе. Европа стала менее гуманной не только на фронте, не только по отношению к противнику, но и в тыловом быту.

Тот уровень нищеты, неблагополучия, несправедливости, который Европа уже стала забывать, за годы войны вернулся в жизнь. И потому революционные призывы, которые совсем было перестали слушать, опять находили внимательных слушателей.

Болезни и голод

Фронт не знал настоящего голода, но временами и на там становилось не сыто. Тем более, пища была с малым количеством овощей и фруктов, однообразной и грубой. А ведь ели ее месяцами и годами. Вспыхивали цинга и пеллагра, заболевшие заполняли плохо оборудованные, не рассчитанные на такое число больных госпитали.

В походе солдаты хотя бы быстро миновали места, которые сами же поневоле загаживали. При позиционной войне линия фронта месяцами не сдвигалась с места. У старших офицеров еще были дощатые хижины, но и у них — не на самой линии фронта: слишком хорошая цель. Солдаты же и младшие офицеры месяцами жили в блиндажах, палатках, под навесами в окопах, а то и под открытым небом. В траншеях после каждого дождя стояла вода. После нескольких дождливых дней приходилось рыть водоотводные канавы, и все равно в окопах было ни сесть, ни лечь, а из них не всегда можно было высунуть нос. Миллионы людей, скученных на полосе фронта шириной в считанные километры. Тысячи, десятки тысяч людей на квадратный километр, на головах друг у друга. Раненые и больные тут же, их не всегда можно эвакуировать.

Уборных нет. Испражнения, моча, рвота, плевки невероятно скученных людей никуда не девались, отравляя всю линию окопов, окутывая их жутким зловонием.

В этой скученности и антисанитарии любая инфекция разносилась мгновенно. Тем более — вши, блохи, клопы, уховертки. От вшей носили шелковое белье, но оно и было не у всех, и помогало не всегда. Вспыхивали эпидемии брюшного и возвратного тифа, гриппа, солдат мучили бронхиты, кишечные инфекции, отравления, фурункулез, поносы.

Опять переполнялись госпитали, где невозможно было даже разместить такое множество людей, не то что оказать им реальную помощь. Да и раненым помогали почти без применения наркоза или обезболивающих средств — их попросту не хватало. Резали и шили по живому, и к тому же очень торопились. После боев из операционных всегда неслись дикие крики, вой, стоны, проклятия.

Солдаты видели, что они предоставлены самим себе, что на них всем наплевать, их страдания и смерть не волнуют совершенно никого.

Перевороты в массовой психологии

На фронте все происходит очень быстро, и не зря год в зоне ведения боевых действий засчитывается за пять лет обычной армейской службы. Те изменения, для которых потребовались бы годы и которые прошли бы мягко, почти незаметно, на войне происходят за считанные недели, а меняется человек быстро и жестко.

Если я менялся годами, то я сегодняшний могу и не очень помнить, каким был вчера. Это не актуально.

Если я изменился за считанные дни и недели, под влиянием ужасов фронтовой жизни, я сегодняшний прекрасно помню себя вчерашнего, и никогда не забуду, почему и как изменился.

Великая война выковала новый тип солдата и младшего офицера. Этот военнослужащий не был профессионалом. Он попал на фронт по призыву. Если и был какой-то энтузиазм, то прошел очень быстро. Солдат научился выживать: вовремя наклоняться, падать, приседать, укрываться, стрелять. Он заранее видел, а часто интуитивно чувствовал опасность, не шел на лишний риск, упорно держась в стороне ото всего непривычного и непонятного. Терпеливый и выносливый, он легко выдерживал самые суровые условия. Он хорошо видел, где безопаснее, хорошо стрелял и дрался разным оружием. Такой человек был равнодушен и к собственным страданиям, и к страданиям других: слишком много испытал и слишком много видел страшного.

Этот человек был довольно эгоистичен и не испытывал особых угрызений совести, заняв самое безопасное или самое удобное место, даже за счет того, кому не досталось. Но одновременно был хорошим товарищем, прекрасно усвоив, что без спин надежных друзей и хороших отношений с коллективом — легко пропадешь.

Этот человек был довольно циничен. Он считал, что если погибнет — это будет почти незаметно на фоне гибели миллионов. А если погибнет кто-то другой — это тоже не станет трагедией.

Совсем молодой парень, который верил начальству, школьному учителю, родителям, священнику, журналистам, королю и вообще старшим, испытывал на фронте чудовищный шок. Изначально он верил, что священная война совершенно необходима, ведется против полнейшего зла и вскоре закончится. И, конечно, верил, что лично он кому-то нужен, представляет какую-то ценность и его не дадут в обиду.

Реалии Мировой войны быстро избавляли от иллюзий. Когда выясняется, что котелок с кашей важнее высоких идеалов, а голова, вместилище разума, легко разлетается при попадании пули дум-дум, человек сильно меняется. Слабак превращается в животное, принимающее мир таким, каков он есть в данный момент, стремящееся выжить любой ценой. Сильный начинает думать, и мысли его вряд ли понравятся начальству. Потому что он обязательно поставит под сомнение систему идей, которая довела людей до этих залитых водой окопов, на дне которых человеческая кровь кощунственно смешивается с фекалиями в гниющей, кишащей червями воде.

15 миллионов из 74 призванных в европейские армии погибли — но остальные миллионы солдат Первой мировой понесли свой опыт и свое новое сознание назад, в мирную жизнь.

Первый переворот в массовом сознании — это четкое осознание, что мир кардинально изменился. Такого никогда еще не было. Апокалипсис не будет, не вероятен — он происходит здесь и сейчас. Мир никогда не будет таким же, как до войны.

Это убеждение во многом разделяли все, пережившие Мировую войну.

Если мир допустил такое — этот мир не был «хорошим» и «правильным».

Вторым переворотом в массовой психологии обстрелянных солдат стало разочарование в цивилизации. Не случайно все, что писали европейцы про Первую мировую, окрашено в очень мрачные тона. Таковы и победители, и побежденные. В Германии ведущим «певцом» Первой мировой войны стал Эрих Ремарк.^{174} В Британии Герберт Уэллс написал «Мистера Блетсуорси на острове Рэмполь»^{175} и появилось целое поколение «рассерженных молодых людей», среди которых самый яркий — Ричард Олдингтон с его знаменитым: «Англия… Англия, сука… Опять ты пожираешь своих детей».^{176} В другом романе Олдингтона главный герой сравнивает свое тело, использованное для войны, с телом проститутки. Его любимая занималась проституцией после войны — а он был солдатом, то есть проституткой для своего правительства.^{177}

Есть свидетельства, которым трудно верить, но похоже, они достоверны: в 1917–1918 гг. немецкие солдаты насиловали своих офицеров. Вряд ли тут дело в сексуальной озабоченности или развращенности. Скорее, сексуальное насилие было формой предельно жестокого оскорбления общественной иерархии и проявлением отношения к обществу, пославшему их в окопы. Матерщина действием.

Солдат переставал верить в то, что делало осмысленной жизнь его отцов и дедов. Но тогда было бы странно, если бы он не начинал искать каких-то других ценностей и идеалов.

Этот поиск в какой-то мере разделяло все общество.

Третий переворот: если солдата все предали, то и он ничего не должен пославшим его в бой. Разрываются связи с верой, семьей, цивилизацией, государством обществом. На него всем наплевать — но и ему наплевать на всех.

Солдат убеждался, что в оставленной им жизни многие, часто даже члены собственной семьи, не понимают его. У этих людей — совершенно другой жизненный опыт. Они не лежали в поле под артиллерийским огнем, среди еще теплых обрывков человеческих тел, не отхлебывали из фляжки возле разложившихся трупов, им не шили по живому рваную рану, они не били на себе вшей и не всаживали штык в живое человеческое тело.

Солдат убеждался, что его понимают только такие же, как он. Они — носители истин, которых не видит остальное общество. Почему бы тогда не изменить общество, опираясь на тех, кого он хорошо знает? На людей такой же трагичной судьбы?

Четвертый поворот массового сознания связан с тем, что за время войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих газов, гибель многих, невероятные увечья стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы — деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног — которые уже были запланированы, как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» — то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли.

Если мир так жесток, почему нельзя изменять его такими же жестокими средствами? Если даже переворот и построение нового мира потребуют страданий и потерь — чем это отличается от войны, которая уже произошла? Хуже не будет, и ради даже малой возможности улучшения стоит стараться.

Это ощущение конца истории, негативное отношение к миру, необходимости изменять его, действовать сплоченным коллективом единомышленников, готовность испытывать лишения и причинять страдания, нести потери и убивать во имя идеалов… что это, если не революционность?

Мировая война революционизировала общество в целом, и особенно действующую армию. Она оказалась лучшим агитатором, чем все вместе взятые «ходившие в народ» и писавшие любые «Манифесты…». Для революционизации Европы любой пьяный ефрейтор Мировой войны сделал не меньше, чем Карл Маркс.

>

Глава 3

Россия в Мировой войне

Ну за что нас забрали в солдаты,

Угоняют на Дальний Восток?!

Неужели мы в том виноваты,

Что рослее на целый вершок?!

(Солдатская песня 1905 г.)

Загадка вступления России в войну

Для Российской империи вступление в Первую мировую войну — это очень загадочное событие. Ведь эта война была ей совершенно не нужна. Россию и Германию не разделяли какие-то важные экономические противоречия. Эти две страны не сталкивались из-за колоний или международного влияния.

В Германии число русофилов всегда превышало число русофобов, а в России германофилия — с XVII в. и до XXI столетия есть типичная форма массового сознания. Гораздо типичнее германофобии.

В России жило три миллиона этнических немцев, а в Германии — больше миллиона русских. Россия перенимала у Германии так много научных, медицинских, инженерных, управленческих технологий, что профессиональная терминология в горном деле, лесоводстве, биологической науке у нас до сих пор — сплошь немецкая. Без немецкого языка трудно было заниматься науками и искусствами. На немецком языке читались курсы даже в Петербургском университете, не говоря уже о Юрьевском-Тартусском-Дерптском.^{178} В общем, война России с Германией была странностью не только политический, но и психологической, и культурной.

Российская империя была совершенно не готова к большой войне. Казалось бы, уж правительство должно бы это осознавать — но в том-то и дело, что оно с каким-то остервенением готовило как раз большую европейскую войну. В 1914 г. оно пыталось затянуть начало войны, но не для того, чтобы вообще воевать, а чтобы довести до конца военную реформу (планировали к 1917 г.).

— Нам нельзя воевать! — Много раз и по разным поводам говорил А. П. Столыпин. Аркадий Петрович был крайний пацифист, великий противник имперской политики и массового призыва.

Ныне его редкий патриот не зачисляет в «свои» — разве что уж полные отморозки, для которых и Столыпин — чуть ли не коммунист. Только вот отношение Столыпина к армии, к строительству империи и к военным действиям как-то не очень раскрывают. Не афишируют они его, не анализируют подробно!

Потому что отношение к этому было у Столыпина очень простым: сохранить армию лишь такой, чтоб не напали. Лучше всего — профессиональную, на контрактной основе, без массового призыва. Нечего делать парням в армии! Им надо учиться и работать, а армия их только отвлекает.

Никаких имперских задач! Надо осваивать то, что уже назавоевывали, и к тому же нечего раздражать соседей. России надо любой ценой, даже ценой унижения, сокращения международных амбиций, избегать участия в войнах. Будет большая война — придется отвлекаться на нее, тратить время, силы и материальные средства. А надо бы их потратить на развитие.

Большая война — это неустойчивость, это угроза бунтов и революций. «Вам нужны великие потрясения? А нам нужна великая Россия!» — Бросил Столыпин социалистам с трибуны Государственной Думы. Чтобы Россия стала великой, надо развиваться, надо помочь громадной стране превратиться из аграрной в индустриальную. На это и нужно время, силы, материальные ресурсы.

— Дайте нам двадцать лет без войны — и вы не узнаете Россию! — Так тоже высказывался Аркадий Петрович.

Социалисты ненавидели в Столыпине умного и честного охранителя. Правые, особенно придворные круги — тоже ненавидели и примерно за то же самое — за честность.

— Война с участием России? Нельзя! Все, что угодно, украдут! — Говаривал Столыпин, и не раз.

Война-предшественница

Правоту Столыпина целиком и полностью подтверждал опыт Русско-японской войны 27 января 1904-го — 23 августа 1905 гг. После Франко-прусской войны 1870 г., с перерывом в несколько десятков лет Нити-Ро Сэнсу, как называли ее японцы, стала первой большой войной с применением новейшего оружия — дальнобойной артиллерии, броненосцев, миноносцев.

Русско-японская война показала, что Россия не готова к большой войне даже чисто организационно, в военном отношении. В конце концов, армия — только часть общества. В верхушке армии царили точно такая же бюрократия и формализм, чинопочитание и некомпетентность, как и в управлении всей Российской империей. Солдаты — точно так же как все низы Империи — не понимали, почему должны подчиняться начальству и еще больше были готовы к бунту.

Во время Русско-японской войны неповоротливый армейский маховик оказался на редкость неэффективным. Не раз и не два русская армия получала возможность наступать — и получала приказ к отступлению из-за неуверенности командования.

Что характерно: Русско-японская война не дала примера светлых подвигов сухопутной армии, которые типичны для всех, казалось бы, ведшихся Россией войн. Народ воевать не хотел. Война на Дальнем Востоке не имела для простонародья особого смысла. Но и офицерство особого энтузиазма не проявляло.

История с эскадренным миноносцем «Стерегущий» показывает, до какой степени разложилось кадровое офицерство. На рассвете 26 февраля 1905 г. эскадренные миноносцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались в Порт-Артур после ночной разведки. На них вышли четыре японских миноносца — «Акебоно», «Сазанами», «Синономе» и «Усугумо». Вскоре к ним подошли крейсера «Токива» и «Читосе».

Командиры русских миноносцев пытались оторваться и уйти, но на «Стерегущем» оказалась повреждена паровая машина. И тогда «Решительный» ушел в Порт-Артур, оставив «Стерегущий» на неизбежную гибель. Окруженный превосходящими силами противника, миноносец вел огонь до тех пор, пока в живых остались 4 человека из 49 матросов и 4 офицеров.

Японцы уже поднялись на борт «Стерегущего», когда стало видно: миноносец тонет, и они отошли, подняв на борт четверых уцелевших членов экипажа погибшего корбля.

Подвиг «Стерегущего» превратился в легенду. 26 апреля 1911 г. в Александровском парке, в самом центре Петербурга, открыли памятник, посвященный геройской гибели миноносца. Памятник, отлитый В. З. Гавриловым по проекту скульпторов К. В. Изенберга А. И. фон Гогена, изображает двух матросов, открывающих кингстоны. Легенда о том, что последние защитники «Стерегущего» сами затопили корабль, не имеет под собой никаких оснований: на «Стерегущем» кингстонов не было. Но в легенду поверили все; памятник открывали в присутствии Николая II.

В Японии команде «Стерегущего» тоже был воздвигнут памятник — стела из черного гранита, на которой по-русски и по-японски выгравировано: «Тем, кто больше жизни чтил Родину».

Очень похожая история произошла с крейсером «Рюрик». 14 августа 1905 г. три крейсера Владивостокского отряда — «Россия», «Громобой» и «Рюрик» — шли через Корейский пролив на помощь осажденному Порт-Артуру и блокированной там эскадре. Путь им преградила японская эскадра в составе четырех броненосных и двух бронепалубных крейсеров.

Японские броненосные крейсера по огневой мощи значительно превосходили российские и имели намного лучшую броневую защиту. Скорострельность японских орудий в 4–5 раз превышала российскую. Мощность используемой японцами шимозы (мелинита) была в полтора раза больше, чем мощность взрывчатого вещества, используемого в русских снарядах.

Российские крейсера повернули обратно, на Владивосток. Уже в самом начале боя «Рюрик», самый тихоходный и вооруженный давно устаревшими орудиями, был сильно повреждён. Потеряв скорость и управляемость, он постоянно отставал. И тогда два более быстроходных и современных крейсера его бросили.

После пятичасового боя в живых на «Рюрике» из старших офицеров остался только один лейтенант Иванов, действовало лишь одно орудие. Японцы просигналили, что требуют капитуляции. И тогда Иванов приказал затопить крейсер. Подрывные заряды оказались поврежденными, и команда открыла кингстоны. «Рюрик» лег на дно близ корейского острова Ульсан. Из 796 его матросов погибли 193, ранено было 229 человек. Из 22 офицеров 9 было убито, 9 ранено.

Можно (и нужно) гордиться подвигами предков. Героям необходимо ставить памятники. Но памятники памятниками, легенды легендами, а в этих двух случаях происходило невиданное, неслыханное. Впервые в истории Российского флота его корабли не помогали своим. Бросить своих на произвол судьбы было не просто чудовищным преступлением. Тем более на флоте, где и офицерство было более кастовым, и настроения экипажей намного корпоративнее. Это был индикатор того, что офицерство изменилось. Что-то важное в людях сломалось.

Это — патриоты и офицеры. А русская интеллигенция во время Русско-японской войны хотела «поражения царизма». Интеллигенты собирали деньги на лечение раненых на фронте японских солдат, слали поздравительные телеграммы японскому императору. Интеллигенты вели пропаганду среди солдат, чтобы поднять их на вооруженное восстание.

Японская разведка охотно финансировала и национальные группы польских и грузинских социал-демократов, и вообще всех «борцов с проклятым царизмом». Когда грянула Революция 19 051 907 гг., у японской разведки были все основания считать ее свершившейся акцией внутреннего подрыва России.

Причем война окончилась к осени 1905 г., а революция еще почти два года вспыхивала и взрывалась в разных городах и регионах. Всем было ясно — не будь Русско-японской войны, и революции не было бы.

Понимал ли Столыпин связь великих войн и великих социальных потрясений? Конечно, и не он один.

Сказанное не означает, будто ничего нельзя было исправить. Можно! Но чтобы поднять дух офицерства, нужно было поднять дух всего народа. Провести те самые изменения, которые хотел осуществить Столыпин.

Столыпин прекрасно знал, что во время Русско-японской войны высшие сановники Империи оказались очень своеобразными патриотами: наживались на поставках в действующую армию. Война показала колоссальный масштаб лихоимства. Так с чего этому масштабу уменьшиться во время войны с Германией?

Поставки в армию всегда были золотым дном для подонков в офицерских мундирах и в шитых золотом придворных аксельбантах. Действительно — как бедный немецкий мальчик Генрих Шлиман сделался в России миллионером? Поколениями у нас рассказывали трогательную сказочку — как десятилетний Генрих услышал от вечно пьяного соседа стихи на греческом языке: спившийся, но получивший хорошее образование человек читал наизусть Гомера. Мальчик Шлиман поверил, что в «Илиаде» и «Одиссее» содержится историческое зерно, и в конце концов нашел Трою, про которую писал Гомер….^{179} Правда, нашел он вовсе не Трою, а совсем другой город. Шлиман по неграмотности перепутал,^{180} Но зато назидательную сказочку про невероятно целенаправленного Шлимана знает весь мир!

В этой Шлиманиаде, назидательной сказочке про Шлимана, важное место занимает история про то, как бедный мальчик разбогател в России. Как? Ясное дело, за счет предприимчивости и трудолюбия.

К сожалению, история богатства Шлимана несколько менее прилична: шла Крымская война 1853–1855 гг., и он поставлял в русскую армию продовольствие и снаряжение, Солдаты умирали на Малаховом кургане, женщины и подростки катили ядра на батареи, матросы топили свои корабли на рейде Севастопольской бухты. Город горел, его тушили, а он вспыхивал снова. Нахимов рассчитывал траектории ядер, легендарный матрос Кошка совершал очередной подвиг, Пирогов делал свои фантастические операции, руководил первыми русскими медсестрами.

А Генрих Шлиман поставлял в действующую армию гнилую крупу, тухлую солонину, разлезав шиеся мундиры, сапоги, от которых отваливались картонные подметки. И сделал на этом гешефте таки неплохое состояньице!

Кстати, из России он уехал несколько торопливо: очень уж его личностью интересовались иные фронтовики. Вроде и был искренний интерес к истории Древней Греции, Гомеру, Трое. Но раскопки Шлимана не только фантастически неграмотны — они еще и оплачены вот такими деньгами. Нажитыми буквально на голоде и холоде тех, кто защищал наше Отечество в бою.

Впрочем, если во время Крымской войны армейские поставщики украли «всего» три-четыре миллиона рублей, то во время Русско-японской — не меньше двадцати-двадцати пяти миллионов. Прогресс, однако.

Да что там поставки! Сам мир с Российской Империей японцы купили. До сих пор никто не может назвать точной цифры, которую заплатили они О. Ю. Витте за подписание Портсмутского мира. То есть Российская Империя все равно проиграла войну, ясное дело — мир был бы подписан, и совсем не такой, какой подписывают победители.

Но можно ведь было торговаться, можно было много чего сказать по поводу пунктов договора о контрибуции, о концессиях в Китае и особенно в Корее. Чтобы Российская Империя ничего по этому поводу не сказала, Витте предложили фантастическую взятку: по разным данным от пяти до пятнадцати миллионов рублей золотом.

Можете считать меня врагом своего отечества и русофобом, но вот факт — история не знает другого такого случая. Ну, отродясь не получал премьер-министр никакого государства взятки за то, чтобы помогать на переговорах другому государству, радеть не об интересах своей страны, а враждебной, Уникальный случай в истории, и Витте без разговоров повесили бы все. Решительно все — от древних римлян до современных Витте немцев и англичан.

Знал ли Столыпин об истории богатства Шлимана? О взятке, полученной Витте? Шутить изволите — конечно, знал! Столыпин не мог не знать об удивительной закономерности России — малые войны на ее периферии вызывают к жизни самые лучшие качества и у рядовых, и в руководстве.

Но стоит России участвовать в большой европейской войне — и рядовые продолжают проявлять чудеса героизма, а вот высшие почему-то становятся если и не прямыми предателями, то уж во всяком случае, ведут себя глубоко эгоистично и непорядочно.

Разумеется, Столыпин понимал, как легко перевернуть лодку Государства Российского именно во время большой войны. Странно как раз, что этого не понимало высшее руководство Империи — хотя бы из чувства самосохранения.

Как тут не вспомнить глубоко мистическую, но сколько раз подтверждавшуюся поговорку древних греков: «Кого боги хотят погубить, того лишают разума». Воистину, чтобы готовиться к Первой мировой войне, руководство Российской Империи должно было полностью позабыть весь исторический опыт, накопленный за триста лет, перестать понимать экономику и текущую политику, утратить малейшее чутье и интуицию, а психологически опуститься до уровня детишек лет десяти, самое большее.

Материалистическое же объяснение такого поведения может быть только одно: и Российская Империя, и Германская, накопили колоссальную инерцию расширения. Обе они сформировались как боевые машины, которые не могут существовать без решения военных задач, без территориального роста, без завоевания новых колоний, покорения и натиска. Мир для каждой из этих систем — ненормальное состояние, которого необходимо избежать всеми силами. Длительный мир означает для такого государства застой, одеревенение, скуку, постепенный развал. Как в СССР при Брежневе.

Ну вот системы и нашли каждая — достойного противника. Германии необходима была Российская Империя, Российской Империи — Германия, примем именно как враги. Для реализации всего, к чему готовились десятилетиями.

Обе империи надорвались на этой войне; для обоих Первая мировая стала причиной конца. В обеих странах произошло по нескольку революций.

Только похоже, Российской Империи война обошлась даже дороже, чем немецкой. И намного.

Война и россия

Массовая мобилизация во всех странах была чем-то новым. В России она воспринималась особенно тяжело.

Причина первая. Российская экономика была чрезвычайно напряженной. 70 % населения — крестьяне, ведущие хозяйство самыми примитивными средствами. Для них и вторые-третьи сыновья — вовсе не избыточная, а самая что ни на есть необходимая рабочая сила. Изъять их из производства — и даже обеспеченная по крестьянским меркам семья окажется на грани краха.

Политику продразверстки до сих пор считают изобретением большевиков. Это совершенно неверно! Большевики ничего не придумали. С 1915 г. правительство распорядилось сдавать государству весь хлеб, кроме необходимого крестьянам. Соблюдался закон слабо, хотя в целом принимался с пониманием: мол, фронт-то надо кормить!

В этом же году ввели и «сухой закон» — чтобы крестьяне не перегоняли хлеб на самогон. Этот закон никогда и никем не соблюдался, а должностные лица охотно позволяли себя подкупить. В низовых звеньях, на уровне волостей, подкуп осуществлялся самогоном.

Царское правительство платило за сданный хлеб и ни разу за все время своего существования не посылало вооруженных отрядов для выколачивания из крестьян хлебных запасов. Тут разница между царским правительством и большевиками — огромная. Но придумали-то все равно не большевики, и можно ли привести лучший пример бедности и напряженности экономики? Получалось, уже в 1915 г. экономика страны находилась на пределе.

Причина вторая. Три-четыре миллиона образованных россиян — те, кто и осознавал себя, да во многом и был русскими европейцами, относятся к Первой мировой войне так же, как и все остальные европейцы. Для них это «война чести», на нее стараются попасть и первые сыновья, и единственные. Во всей Европе начало войны породило приступ массового энтузиазма, Во многом потому, что люди еще не понимали, какая это война, и что им предстоит пережить. Но энтузиазм был, и не только в Париже, Берлине и Лондоне, но и в Москве, Петербурге, в Киеве, Казани, прочих провинциальных городах России.

Но эта война совершенно непонятна и не нужна русским туземцам, — а их 70 % населения, да еще 15–20 % европейцев первого поколения.

Русское простонародье вовсе не хочет воевать! Сегодня трудно передать словами и описать просто иррациональный страх пред массовой мобилизацией, охвативший русскую деревню. Уже осенью 1914 г. число дезертиров составило 15 % призванных, а к 1917-му — до 35 %. Для сравнения — в Германии процент дезертиров не превышал 1–2 % призванных, во Франции — не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно меньший процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба — кроме России.

Потери Российской империи в Первой мировой указываются с огромной «вилкой» — то десять миллионов погибших, то семь. Почему? Откуда такое различие? А очень просто. Долгое время старались не указывать числа военнопленных, а было их три миллиона. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и сдавшихся в плен.

Изо всех воюющих стран только в Австро-Венгрии военнопленных было так же неправдоподобно много. К 1917 г. в России накопилось их до 600 000 человек. Это тоже породило странную «двойную статистику» — когда население Красноярска в 1917 г. показывают то как 70 000 человек, то как 120 000. Все правильно: в лагере для военнопленных под Красноярском было около 50 000 человек. Считать можно или с ними, или без них — как удобнее.

Но в австро-венгерской армии пачками сдавались в плен славяне. Те, кто не хотел жить в империи Габсбургов, под властью Австрии, не желал воевать с другими славянами. Численность таких доходила до 43–44 % — чехи, словаки, поляки, хорваты, сербы. В апреле 1915 г. на российскую сторону почти в полном составе перешел 28-й Пражский полк, а в мае — значительная часть 36-го Младоболеславского. Всего же за годы Первой мировой добровольно сдалось в русский плен около полумиллиона солдат-славян австро-венгерской армии. Они содержались в особых лагерях — отдельно от немцев, австрийцев и венгров. И отношение к ним было другое.^{181}

Эту обстановку чешского национализма, резко отрицательного отношения к Первой мировой, нежелания воевать за австрийцев хорошо показал в «Бравом солдате Швейке» Гашек.^{182}

Но с российской-то стороны сдавались в плен представители титульной нации! И сдавались иноязыким, инокультурным немцам, Получается — довольно большая часть подданных Российской империи относилась к своему правительству примерно так же, как инородцы, покоренные Габсбургами, Даже хуже.

Тех, кто воевать совершенно не хотел, гнали на фронт во всех странах. В России это принимало наиболее страшные и непривлекательные формы. Особенно сильно давал себя знать раскол на европейцев и туземцев.

Война велась в таких масштабах и такими методами, что кадровых офицеров вскоре выбили на 60–70 %. К 1917 г. офицеры — в основном, полуобученные призывники из образованной верхушки, которым не хотели подчиняться солдаты — вчерашние крестьяне. Для них офицеры, «золотопогонники», были «барами», людьми из более благополучной, сытой и образованной городской России.

О царской семье ходили отвратительные слухи: и о любовной связи императрицы с Распутиным, и о том, что в спальне у императрицы стоит телефонный аппарат, по которому она передает секретные сведения в германский Генеральный штаб.

Есть великое множество анекдотов начала XX века, сведенных в серию «Брусиловский анекдот». Идет, мол, Брусилов после аудиенции у государя по Зимнему дворцу. За колонной рыдает цесаревич Алексей. Брусилов к нему:

— О чем плачете, ваше высочество?

— Как мне не плакать? Немцы наших бьют — папенька плачет, наши немцев бьют — маменька плачет.

Смешно, да не очень.

К 1917 г. в армии находятся порядка десяти миллионов человек. И почти все не хотят воевать! Матросы Балтийского флота, солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт.

Семь миллионов погибших.

Полтора миллиона дезертиров.

Три миллиона военнопленных.

Одно скажу — до чего же прав был Столыпин!

Первая мировая и революция

Сделать революцию в России невозможной можно было легко и просто, проведя необходимые реформы. Два-три года — и угроза снята. Маяковский может писать что угодно, Филонов и Троцкий пусть заходятся в пароксизмах злобы. Они уже не опасны.

Столыпин хотел, не меняя политического строя, довести модернизацию страны до конца. Это было возможно, но требовало очень много времени. Причем только мирного. Глубоко правы были и он, и другие политические деятели, старавшиеся любой ценой удержать Российскую империю от крупных войн. Они если и не понимали, то интуитивно чувствовали — война приведет к упрощению и экономики, и человеческих отношений.

Сила цивилизации — в организации, сложности, умении делать квалифицированную работу, способности учиться. Первая Мировая страшно упростила мир, заставила играть по примитивным правилам. Преимущества русских европейцев над туземцами стали намного меньше, А то и исчезли совсем.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего воюют — страшная сила.

К 1916 г. все фронты заколебались, поплыли, Солдаты бежали с фронта чуть ли не целыми частями. Не бежали — уходили с оружием. Эти солдаты подчинялись только тем приказам, которым им нравились, охотно братались с противником и пили водку с немцами. Они отказывались отдавать честь офицерам, ходили расхристанные и пьяные, а на замечания отвечали, размахивая оружием. Должность младшего офицера стала чуть ли не самой опасной в России — и угроза исходила уже не от противника.

В конце 1916 г. с фронта бежала вооруженная толпа, понимая или чувствуя: это не их война. Дезертиры из крестьян стали грозной политической силой. Они пытались смести все, что появилось после Петра — частную собственность, например. Рассказывая об «аграрных беспорядках», в СССР изо всех сил старались преуменьшить их кровавый характер. Мол, крестьяне делили землю, и в этом-то состояло главное.

Но, во-первых, крестьяне вовсе не только захватывали помещичью землю, они грабили и убивали самих помещиков и членов их семей. Не всегда и не всех, разумеется, но при плохих отношениях с деревней самым разумным для помещика уже в конце 1916 г. было бежать в город — конечно же, всей семьей. Про еврейские погромы писали много, про помещичьи — можно сказать, ничего. А ведь было помещиков около три тысяч; с членами семей и с прислугой — десятки тысяч людей на Россию. До сих пор мало известна книга о событиях того времени, а жаль.^{183}

Во-вторых, в этих помещичьих погромах активнейшим образом участвовали как раз беглецы с фронтов. Без таких беглецов даже как-то сомнительно, чтобы погромы могли осуществиться. Если же в семье помещика было несколько взрослых мужчин с оружием, то очень сомнительно. Но ведь были семьи, где все мужчины были на фронте. А тут появляются в деревне наглые, пьяноватые (при сухом законе) рожи с винтовками, становятся центром притяжения для еще не призванной молодежи: пацанов лет 16–17. Эта молодежь вовсе не хочет на фронт, но развращена войной, безнаказанностью, оружием. Она легко готова идти за агитаторами.

В-третьих — крестьяне и дезертиры жгут, убивают и грабят вовсе не одних помещиков. Точно так же поступают они и с теми, кто вышел «на отруба» после столыпинской аграрной реформы — то есть отре зал свою землю от общинной и стал вести собственное частное хозяйство. Земли «частников» крестьяне обобществляют, делают общей землей общины. Самих частников то не трогают, то (при сопротивлении) убивают.

Так же поступают порой и с «кулаками» — т. е. со всеми «справными», сколько-нибудь обеспеченными крестьянами, не обязательно даже вышедшими из общины.

И наконец, в-четвертых: гарнизоны в больших городах, включая Москву и Петербург, тоже охватывает революционное движение! Крестьянские парни призваны в армию, их то ли отправят, то ли не отправят на фронт, и если отправят, то неизвестно, когда.

А тут поток таких же точно крестьянских мобилизованных парней, но в обратном направлении — с фронта! Эти парни, по крайней мере, некоторые из них, охотно покажут бумажку-листовку, сагитируют за анархистов или эсеров. Но даже если и не будут агитировать, то их пример — другим соблазн: можно-то на фронт и не попасть! А способ какой? Да простой — участие в политических событиях. Вы сколько будете пить нашу кровь, эксплуататоры проклятые?! Вот мы вас!

Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила совсем по-другому — по крайней мере, в деревнях.

Офицеры

В 1914 г. в русской армии к моменту мобилизации насчитывалось 1 300 000 человек, плюс 1 000 000 мобилизованные солдат, унтер-офицеров и офицеров запаса.

Эту кадровую армию выбили уже к середине, а то и к началу 1915 г.

На место выбывших из строя кадровых или хотя бы офицеров запаса пришли наспех обученные в так называемых четырехмесячных школах прапорщиков пехоты. В основном, это были недоучившиеся студенты. Они не отличались ни дисциплинированностью, ни особой лояльностью ко власти. У абсолютного большинства из них не было 3–4–5 поколений предков, истово служивших Отечеству.

Армия 1917 г. — это другая армия, чем была в 1914-м.

Солдаты тыловых гарнизонов

Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки в действующую армию. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становятся «верными» правительству: тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми.

Матросы балтийского флота

Балтфлот в Первой мировой почти не воевал. В тесноте кубриков матросы подыхали со скуки, устанавливали примерно такие же нравы, какие возникают в заключении. Давно известно: если запереть вместе молодых парней примерно одного возраста, у них установятся нравы «человека, лишенного современной культуры… нравы дикаря».^{184}

Балтийские матросы к 1917 г. сделались не только самыми революционными во всей русской армии. Они были ближе всего к уголовному миру. Почитайте любой рассказ Леонида Соболева или Бориса Лавренева — у них все «братцы-матросики» изъясняются на жаргоне каторжников и ходят («хиляют») развалисто-бесшумной воровской походочкой.

Десятки тысяч парней, развращенных бездельем, агитацией, собственными лагерными нравами. Жуткая гремучая смесь.

Политизированные солдаты

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так полагали и в России, и в любой другой стране — армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! — отвечали большевики, да и другие „левые“. — Вы что же, не считаете солдат гражданами?»

Армия воевать не хотела, агитаторов же — слушала и листовки читала.

К концу 1916 г. те, кто оставались в частях — уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих.

В конце 1917 г. вооруженные толпы бежали с фронта, но бежали-то в основном куда? Делать революцию, естественно!

Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос — кто поведет и куда?

>

Часть IV

Начало апокалипсиса

Скоро ад вырвется на поверхность Земли!

(П. Н. ТКАЧЕВ)

>

Глава 1. Катастрофа. Кто делал и кто не делал революции

Сбылась бессмысленная мечта террористов.

(А. и Б. Стругацкие)

Если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы.

(Ф. М. Достоевский)

Как?

К началу 1917 г. революции в России хотят все — чуть ли не члены самой императорской фамилии. Конечно же, не массового смертоубийства и уж тем более не советской власти. но конца царизма — хотят. Армия просто не может оказаться в стороне от событий. И не оказывается.

Волею неисповедимой исторической судьбы основную роль в революциях 1917 г. сыграли матросы Балтийского флота и части Петроградского гарнизона. Потому что накапливались в столице или поблизости? И поэтому тоже, но не только. После Моонзундского сражения 1915 г. Балтфлот почти не участвовали в боевых действиях, стоял грозной защитой Петрограда. Кстати, противник за всю войну ни разу даже не сунулся к Питеру. Видимо, защита все же была и вправду грозная.

Матросы получали не очень плохое довольствие, в увольнительные ходили часто и не в худшие места: городки Прибалтики, Кронштадт, Петербург. Но не воевали. У этих людей был не очень высокий образовательный уровень, но много возможностей читать агитационную литературу любых партий. Особенно много среди них было сторонников анархистов и левых эсеров. Злые языки говаривали, что в анархистах их привлекает идея безвластия, а у эсеров — идея терактов.

Части Петроградского гарнизона, до 120 000 человек, не сменялись по крайней мере год. Что произошло? Набрали крестьянских парней в армию, поставили в теплых казармах с приличным пайком и к тому же в столице. Петербург они видели бы разве в кино да на картинке, а теперь вот могли гулять по улицам Питера довольно часто — отпускали их раз в неделю.

Естественно, солдатики совершенно не намеревались менять эту безопасную, спокойную жизнь на кромешный ад обстрелов и атак на фронте. А проклятые царские сатрапы стали планировать перевести их на фронт! Сразу стало окончательно ясно: Россией управляют враги народа и эксплуататоры, пора делать революцию!

А тут еще наложилось событие такое же «важное»: в булочных возникли перебои со свежими белыми булками. О «нехватках хлеба» как причине февральской революции в СССР писалось очень много. В фильмах производства 1936 г. вообще показано, как жители Петрограда валяются на улицах, умирая от голода: по карточкам дают полфунта хлеба. (то есть двести двадцать пять граммов), потом четверть фунта… осьмушку… Вот и лежат на улицах умирающие.

По сему поводу должен сообщить всем читавшим, учившимся и смотревшим: никакой нехватки хлеба не было. Вообще. Не было даже нехватки белых булок — так называемых французских. Как продавались они в каждой булочной, так и продолжали; как стоили пятак, так и продолжали.

Единственное, что произошло: два дня подряд привозили мало белой муки. Не совсем ее не стало, а меньше прежнего, и притом не навсегда, а временно; чуть меньше обычного — и только. В результате французские булки продавались (о, ужас!) вчерашние, чуть ли не черствые. Серьезная причина для революции.

Нет-нет! Разумеется, причина не во французских булках, даже не в плохом подвозе пшеничной муки. Дело в том, что в стране сложилась революционная ситуация. Вождь мирового пролетариата, Владимир Ульянов, так определял ее: «Когда верхи не могут управлять по-старому, когда низы не желают жить по-старому».^{185}

Сказано хорошо, но несколько неопределенно. Действительно: почему верхи вдруг уже не могут управлять по-старому, а низы не желают по-старому жить? Почему именно в этот момент?

Самая распространенная точка зрения: «усиливаются, больше обычного, страдания и лишения широких народных масс».^{186} Эта точка зрения была в СССР традиционной; она хорошо объясняла, как правильно и вовремя большевики делали революцию. Однако она принципиально и полностью неверна.

В 1789 г. французские простолюдины были самыми богатыми простолюдинами в Европе. А парижские лавочники — самыми богатыми простолюдинами во Франции. Тем не менее, именно они-то и начали Французскую революцию, которую у меня не достанет душевных сил назвать «великой».

Так же точно в 1917 г. российское простонародье уж по крайней мере не голодало. Подданный Российской империи 1917 г. даже в условиях войны жил лучше, чем в 1907-м, а тем более — в 1897 г. И тем не менее.

В чем же дело?

В том, что у революций есть своя закономерность, свой спусковой крючок. Они происходят там и тогда, когда соблюдается важнейшее психологическое условие: люди живут все лучше и лучше, ждут дальнейшего улучшения — а их ожидания не сбываются. Об этом тоже написано не раз, но — увы! — не для массового читателя.^{187}

XIX столетие стало веком сплошных революций потому, что было временем стремительного улучшения жизни. В XVII–XVIII вв. люди обитали в мире, где каждое поколение живло примерно так же, как предки. Люди XIX века привыкли, что год от года, буквально на глазах, жить становится все интереснее, удобнее, приятнее, безопаснее. Если на пути этих непрерывных улучшений возникала остановка — она воспринималась как чудовищная несправедливость, в которой обязательно кто-то персонально виновен.

Российская империя начала XX века изменялась с невероятной скоростью. Мало рукотворных чудес науки и техники: с 1905 г. в стране появился какой-никакой, но парламент — Государственная дума. Все подданные были уравнены — хотя бы формально; крестьяне перестали быть сословием неравноправным. В прессе свободно обсуждалось то, что было под запретом десятилетия и века.

Люди ждали, что дальше будет только лучше: богаче, справедливее, свободнее. А тут война. Естественно, во время войны и материальные условия жизни ухудшаются, и быт солдата в самой комфортабельной казарме хуже, чем дома. Не говоря об ограничениях свободы (еще раз скажу — до чего же прав был Столыпин!).

Конечно, ухудшение условий жизни можно пережить и без бунтов да революций — если видеть в этих ухудшениях смысл и доверять своему правительству. Но правительству в Российской империи давно и никто не доверял, а смысла в войне не видели по крайней мере 70 % населения, в том числе 90 % участвовавших в войне солдат.

Конечно, революции в конце концов грянули и в других странах Европы — но позже, чем в России и чаще всего — под влиянием событий в России. Это произошло потому, что в России слишком долго не проводили необходимых изменений. В России меньше верили правительству. В России революционная пропаганда больше действовала на людей. В России слишком многие жили вне цивилизации.

Стали черствыми французские булки? А чем этот предлог хуже другого?

В декабре 1916-го — январе 1917 гг. бастовали и «протестовали» до 700 000 человек по всей России, особенно в Москве и Петрограде.

23 февраля 1917 г. на улицах Петрограда появляются взволнованные толпы. Выкрикиваются лозунги: «Долой!», «Конец войне!» и «Свергнем царское правительство!». То есть люди выбрасывают политические лозунги, а вовсе не требуют свежих французских булок.

Этим пользуются агитаторы. Родственники (которых, увы, уже нет на этом свете) рассказывали мне, как, несмотря на строгие запреты, бегали «смотреть революцию». Как конные казаки пытались преградить дорогу толпе, прущей к Зимнему дворцу, как агитаторы с красными бантами, присев от напряжения, обеими руками наводили револьверные стволы на казаков. Выстрелы, огонь, страшный крик толпы, скачущие всадники, блеск обнаженных сабель, кровь на мостовой, Любители такого рода зрелищ могут радоваться.

Ситуация выходит из-под контроля стремительно. Население Петрограда не хочет подчиняться правительству — и не подчиняется, хоть ты тресни!

Солдаты гарнизона? Они не мешают восставшим толпам, они сочувственно слушают. Не все они такие уж страшные враги царизма, тем более — не все убежденные эсеры и коммунисты, но ведь на фронт не хочется никому, 27 февраля к восстанию примкнуло до 70 000 солдат Петроградского гарнизона. Они захватывают Арсенал, раздают восставшим рабочим до 40 000 винтовок.

Еще 25 февраля командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Сергей Семенович Хабалов (1858–1924) получил грозный царский приказ: «Завтра же прекратить в столице беспорядки». 26 февраля он, опираясь на снятые с фронта «надежные» войска, рапортовал: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно». Вечером того же дня он приказывает стрелять в демонстрантов. Убито больше сорока человек. А 28 февраля Хабалова уже арестовывают — «надежные» войска переходят на сторону восставших, а немногих оставшихся верными правительству разоружают.

Так «произошло то, что обычно называют революцией, но что не было ею. Революция началась после падения монархии, а самодержавие самосильно рассыпалось во прах».^{188} Говоря попросту, «…стихийно обрушилась, словно источенный термитами деревянный дом, внешне могучая империя наша…».^{189}

Кто «готовил революцию»?

Что характерно: никто не ожидал такого поворота событий. Никто не готовил падения «источенного термитами дома».

— Это что, бунт?! — вскричал Николай II 23 февраля 1917 г.

— Нет, ваше величество, это революция, — почтительно ответили ему.

Придворные хотя бы поняли, что это начало революции. Вот большевики были куда менее проницательны.

Буквально за два месяца до Февральской революции Ленин встречается со швейцарскими социал-демократами. Слова его вроде и оптимистичны, но скорее в отдаленной перспективе: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».^{190}

«Накануне революции большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания», — полагал историк-большевик Михаил Николаевич Покровский (1868–1932), а уж он-то многое знал и очень обо многом мог судить.

Так же не готовы к событиям и другие партии:

— Что за дурацкий бунт?! Нет и не может быть никакого бунта, — поморщился лидер кадетов Милюков, когда ему доложили о событиях 23 февраля 1917 г.

«Нет и не будет никакой революции, движение в войсках идет на убыль, и надо готовиться к долгому периоду реакции», — говорил другой кадет, Петр Петрович Юренев, 25 февраля 1917 г. (в июле-августе он станет министром путей сообщения во Временном правительстве).

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими», — признавался эсер (и писатель) Сергей Дмитриевич Масловский-Мстиславский (1876–1943).

«Революция ударила как гром с неба и застала существующие общественные организации врасплох», — это слова еще одного эсера, Владимира Михайловича Зензинова (1880–1953).

— Не иначе, жиды придумали, — пожимал плечами князь Михаил Осипович Меньшиков (1859–1918), крайний националист и антисемит (действительно — куда же без «жидов» в государстве российском).

В общем, «ни одна партия не готовилась к перевороту… То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции», — признавался меньшевик, экономист и публицист Николай Николаевич Суханов (настоящая фамилия Гиммер; 1882–1940).

И даже когда стало понятно, что это революция, а не случайный кратковременный бунт, события оставались грозно-непонятными даже для самых активных участников. «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет», — произнес кадет Павел Николаевич Милюков (1859–1943), принимая Министерство иностранных дел в 1917 г.

О революции много говорили все предшествующие годы, но когда она грянула — к ней оказались совершенно не готовы. Никто.

Потом победители в Гражданской войне начнут рассказывать, как они планировали события, как вели агитацию в массах и как у них все получилось. Как «революционная инициатива масс была подхвачена большевиками».^{191} Но это будет поздняя и не очень умная попытка привязать себя к уже произошедшему.

Кто был защитником империи

У Февральской революции 1917 г. не было организатора. У начавшего заваливаться строя не оказалось защитников.

27 февраля начались первые забастовки. К 1 марта прошли уже массовые забастовки и демонстрации, участвовало до 128 000 человек. Казаки хранили нейтралитет и не стали разгонять толпу. Взбунтовалась рота лейб-гвардии Волынского полка; части, верные и не верные правительству, вяло перестреливались через Неву.

Ширина Невы между стрелкой Васильевского острова и Троицким мостом — около 900 м. Расстояние убойного выстрела из винтовки — 1700 метров; прицельного — 500–800 м. Значит, стрельба была чисто бутафорская — палили в белый свет, как в копеечку; то ли показывали начальству рвение, то ли просто хотелось пострелять.

Еще многое можно сделать — но тем, кто делает, отчаянно мешают, в том числе члены царской семьи. Вот командир гвардии Преображенского полка полковник (впоследствии — генерал от инфантерии, один из лидеров Белого движения) Александр Павлович Кутепов (1882–1930) с двумя тысячами людей, при двенадцати орудиях и с большим количеством пулеметов занял Зимний. И тогда великий князь Михаил Александрович потребовал немедленно «очистить» дворец — ведь если начнется бой, могут пострадать культурные ценности, Отряд Кутепова перешел в Адмиралтейство, но морской министр — герой-артурец, генерал-адъютант, адмирал Иван Константинович Григорович (1853–1930) — умолял его удалиться, потому что тоже боялся боя и штурма: могла пострадать его квартира. Кутепов хотел утвердиться в Петропавловской крепости, Но военный министр, генерал от инфантерии Михаил Алексеевич Беляев (1863–1918), плача навзрыд, приказал отряду разойтись.

Именно так «пали последние бастионы царизма: Петропавловская крепость, Зимний дворец».^{192} Под рыдания царских министров и великих князей.

Конечно, в окрестностях Петрограда еще много войск, в том числе верных правительству! Но «попытка царя организовать карательную экспедицию во главе с генералом Н. И. Ивановым потерпела крах».^{193}

Официальный советский справочник не хочет сообщить подробностей. Но у нас нет причин не сделать этого. Генерал-адъютант, генерал от артиллерии Николай Иудович Иванов (1851–1919), очень близкий к семье царя человек (Николай II считал его своим личным другом). 27 февраля император назначил его главнокомандующим войсками Петроградского военного округа с чрезвычайными полномочиями и с подчинением ему всех министров. 28 февраля Иванов с эшелоном Георгиевского батальона выехал из ставки в Могилеве в Царское Село для охраны монаршей семьи: царица сидела у постели заболевших великих княжон и цесаревича. В ночь на 2 марта навстречу Иванову на станцию Вырица прибыл командированный начальником Генерального штаба, генерал-майором Занкевичем, полковник Доманевский, доложивший ему обстановку в Петрограде — прошли слухи, что толпа собирается напасть на дворец. Узнав об этом, Иванов отказался от активных действий и 3 марта отправился назад в Могилёв. Так «друг» царя, генерал Иванов защищал семью своего государя, которому присягал.

В окрестностях Петрограда стояли два учебных пулеметных полка — 20 000 человек, подготовлявших пулеметные команды для действующей армии. Узнав о событиях в столице, генералы повели своих людей не в город, а подальше от него, чтобы «в случае чего» их не бросили на усмирение взбунтовавшихся.

Как объяснить поступки министров и генералов, которые не хотят подавлять революцию — боятся за полотна Сезанна или, того лучше, за сохранность собственной квартиры? Как назвать генерала Иванова? Что это: трусость? зоологический эгоизм? патологическая тупость? Во всяком случае, было так — при первых же сполохах революции, первые лица государства проявили полный паралич воли.

Могу предложить одно объяснение: все эти лица попросту не знали, за что им воевать. Получается, вести военные действия попросту не за что. И не за кого — это сегодня царя и царскую семью начали судорожно любить. Но в начале XX века никто не проявлял особенно верноподданнических чувств. Все знали, что великие князья — никакие не патриоты, что они воры и презирают свой народ да и самих себя (а что — вор и подонок может уважать себя? каким образом?). Все знали, что царскую власть не уважает никто, что даже рьяные монархисты хотели бы на престоле другой династии.

Этот фон делал защиту рушащегося строя очень трудной.

Да и сам царь вел себя поразительно неуверенно. Много лет он категорически настаивал на том, что самодержавная неограниченная власть — это «завет предков» и «Божье предначертание». С упрямством, которого хватило бы на все поголовье ослов Российской империи, он не хотел поступиться даже самой ничтожной толикой власти. Но едва его трон стал валиться всерьез — он даже не попробовал его удержать, не стал бороться за этот самый «завет предков». С «окаменелым нечувствием» подписывал этот человек одно отречение за другим, «сдавал Россию, будто эскадрон сдавал».^{194}

Почему? События вышли из-под контроля, и он, слабый человек, пошатнулся? Или в глубине души и он, по обязанности сопротивляясь изо всех сил, не имел ничего простив революции? В конце концов, ведь царей воспитывали на тех же образцах, включая братьев Гракхов и «героев Французской революции».

А тут еще ближайшие к Николаю II генералы, члены его свиты заявляют: надо отречься от престола. Ждут отречения. Особенно сильное впечатление на императора произвел переход его личного конвоя на сторону восставших.

28 февраля Николай II утратил связь со Ставкой, а проехать в Царское село не смог. 1 марта он прибыл во Псков, где находился штаб главнокомандующего армиями Северного фронта генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Николая Владимировича Рузского (1854–1919). Полная неопределенность, и все окружение — за отречение.

2 марта около 15 часов он отрекается от престола в пользу сына, при регентстве великого князя Михаила Александровича. К вечеру приезжают делегаты Государственной думы — член Государственного совета Александр Иванович Гучков (1862–1936) и националист и монархист (!) Василий Витальевич Шульгин (1878–1976). При них царь пишет еще одно отречение, за себя и а сына.

Само по себе отречение было совершенно незаконным: император отрекался от престола от своего имени и от имени цесаревича Алексея не в пользу Государственной думы или народа, а в пользу брата Михаила.

Отречение вообще не предусмотрено Законом о престолонаследии. Сперва надо бы изменить закон, а потом уже и отрекаться, Но времени нет!

Согласно законам Российской империи, опекун, а именно таковым государь являлся по отношению к сыну, не мог отказаться за наследника от его прав до достижения им совершеннолетия. Не мог Николай II отречься от имени сына, не попирая законов своего же собственного государства.

Более того. Никакого Манифеста от отречении не было. В мартовских газетах 1917 г. был опубликован Манифест, начинавшийся словами: «Мы, Божией Милостию Николай Второй…». Но это подлог. Николай II написал не Манифест, а телеграмму в Ставку — начальнику штаба, генерал-адъютанту, Генерального штаба генералу от инфантерии Михаилу Васильевичу Алексееву (впоследствии — создатель и Верховный руководитель Добровольческой армии, активный участник Белого движения; 1857–1918).

«Ставка

Начальнику Штаба.

В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными Нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.

г. Псков

2-е марта 15 час.____мин. 1917 г.

(Николай»)

Незаконность отречения очевидна всем, однако оно всех устраивает.

Гучков и Шульгин просят Николая II подписать два последних указа: о назначении князя Георгия Евгеньевича Львова (Рюриковича, кстати, чей род подревнее Романовых будет; 1861–1925), члена Московского комитета партии «прогрессистов» (ранее, с 1905 г., состоял в партии кадетов) председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Младшего (1856–1929) — верховным главнокомандующим. Уже бывший (после отречения!) государь подписал указы, датировав 14-ю часами — то есть временем, когда императором еще был.

А 3 марта в Могилева Николай заявляет главе штаба генералу Алексееву:

— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград.

На листке бумаги отчетливым почерком государь собственноручно писал о согласии на вступление на престол сына своего Алексея.

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, «„чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование».^{195}

Опираясь на первое и единственно известное отречение, 3 марта Михаил Александрович в свою очередь отрекся от престола.

И не нашлось в многочисленном роду Романовых человека, который осмелился бы сказать: «Теперь престол мой». Никто не объявил себя царем, никто не поднял армию, чтобы самому взойти на престол.

Великий князь Кирилл Владимирович лично привел в Таврический дворец гвардейский экипаж императорской яхты «Штандарт», всегда стоявшей у Дворцовой набережной — присягать новому трон.

Присягнули Временному правительству великие князья Александр Михайлович, Борис Владимирович, Сергей Михайлович, Дмитрий Константинович, Николай Константинович, Гавриил Константинович и Игорь Константинович.

Генералы свиты его императорского величества украсили себя красными бантами «изрядной величины».

Может быть, сами великие князья, высшая аристократия Российской империи, не имели ничего против революции?

Все, конец. И «…вроде как глубокий вздох облегчения прошел по стране, когда строй так бесславно покончил с собой».^{196}

Но ведь в стране есть армия! Есть же верные правительству гарнизоны! Есть еще силы задавить революцию в зародыше!

Да, есть. Но они придут в действие при условии, что будет для этого воля. Будет уверенность в смысле совершаемых действий. А этого нет ни у кого, Вернее, почти ни у кого.

В Москве жандармский полковник Мартынов предложил командующему войсками Московского военного округа, генералу от артиллерии Иосифу Ивановичу Мрозовскому (1857–1934) «в обстоятельствах, грозящих гибелью государству» взять власть в свои руки, объявить осаду взбунтовавшегося Петроградского гарнизона и присоединившихся к нему врагов Отечества. Он предлагал распустить и разоружить ненадежные части московского гарнизона, а надежных, придав юнкеров, полицию и кадетов, бросить на Петроград.

Генерал выслушал, но совершенно ничего не сделал. Собранные им военные слушали хмуро и, по словам Мартынова, «как-то апатично». Мартынову показалось, что «на деле они спасуют», Он оказался совершенно прав.

В итоге никто не поднял оружия, чтобы защитить историческую Россию. При советской власти Февральская революция как-то всегда оказывалась в тени, виделась только предшественницей для событий 26 октября 1917 г.

Но именно Февральская революция была рубежом: в одночасье рухнул политический строй, развивавшийся с раннего Средневековья. Сейчас трудно даже представить себе, каким колоссальным психологическим шоком оказалось отречение царя для великого множества людей. До сих пор во Франции показывают останки церквей, огаженных и разнесенных вдребезги прихожанами в 1790 г.: если король отрекся от престола, то и Бога нет! Стоит ли удивляться примерно таким же поступкам россиян? Они что, из другого теста?

Не в одном лишь «восстании масс», не в «смене строя» дело — наступила эпоха полного непонимания, что делать дальше. Время совершеннейшей растерянности. «Хай будэ республика — або цар був добрий».

К вопросу о «смене строя» — вот чего не было, того не было.

>

Глава 2. По законам всех революций

Берите суверенитета столько, сколько можете взять!

(Б. Н. Ельцин)

Временное правительство

Февральская революция свершилась странно, Это одновременно и социальная революция, и какой-то запоздавший дворцовый переворот. На окраинах страны начинают шевелиться национальные революции, но пока они о себе громко не заявили. Вроде бы, ничто не предвещает быстрого прыжка в утопию.

Тем более, в России есть законнейшее правительство, Пусть временное — но законнейшее.

Члены Государственной думы с осени 1915 г. обсуждали список на случай согласия императора создать «министерство доверия». В апреле 1916 г. состоялось общее совещание всех оппозиционных партий (даже большевики участвовали в качестве наблюдателей). Обсуждался возможный «переворот», отречение императора в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Там же договорились, что будущее «правительство доверия» возглавит председатель Земско-городского союза князь Львов.

Когда 23 февраля 1917 г. в Петрограде началась забастовка, уже 25 февраля указом Николая II заседания Государственной думы были прекращены — с 26 февраля до апреля того же года. Царь с царицей искренне верили, что именно дума накаляет обстановку и «сеет мятеж».

Это, мягко говоря, не справедливо. Председатель Государственной думы и лидер партии октябристов Михаил Владимирович Родзянко (1859–1924) направил ряд телеграмм императору о событиях в Петрограде. Телеграмма, полученная в Ставке 26 февраля 1917 г. в 22:40 гласила: «Всеподданнейше доношу Вашему величеству, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения».

В телеграмме от 27 февраля 1917 г. он сообщал: «Гражданская война началась и разгорается. <…> Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты Если движение перебросится в армию <…> крушение России, а с ней и династии — неминуемо».

Дума и не подумала разойтись. Вечером 27 февраля она создала Временный комитет Государственной думы. А этот орган взял на себя функции верховной власти.^{197} Полномочия на создание такого комитета князь Львов получил от Николая II. Об этом, что характерно, ни в каких газетах не писалось: царь не хотел «сознаваться», что делится властью, а Временный комитет на хотел «засвечивать» своей связи с царем. Позже члены Временного правительства всячески подчеркивали, что взяли власть сами. Пусть незаконно — но сами! Видимо, таков уж был дух времени. Тем не менее, Временный комитет Государственной думы был самой что ни на есть легитимной властью — то есть наиболее законной, преемственной от прежней.

Почему Временный комитет? Сначала потому, что царь вроде велел Думе разойтись до апреля. Но название пришлось ко двору: ведь народ России еще не выбрал для себя формы правления. Не было никакого обсуждения, никакого выбора: быть ли ей монархией или республикой, каких министров назначать и каких депутатов выбирать. Необходимо Учредительное собрание, которое и создаст новое и притом вполне законное правительство России. А до того должно же быть в России правительство! Но — Временное.

Вся страна мгновенно поддержала Временное правительство. В ночь на 28 февраля 1917 г. комиссар Временного правительства, инженер-путеец и член партии «прогрессистов» Александр Александрович Бубликов (1875–1941) разослал по всей России депешу о том, что Государственная дума взяла на себя организацию власти в стране. И тут же все легко и просто подчиняются новой власти: и армия, и администрация на местах, и выборные лица в городах. Страна ликует, все ходят с красными гвоздиками в петлицах, люди обнимаются и целуются, танцуют на улицах и вообще очень радуются.

Никакой гражданской войны. Ни малейших попыток реставрировать царизм. Никаких столкновений представителей разных политических сил.

Лидер партии конституционалистов-демократов (кадетов) Милюков занял пост министра иностранных дел. Портфели получили и другие кадеты: министра путей сообщения — Николай Виссарионович Некрасов (последний генерал-губернатор Финляндии; 1879–1940), министра народного просвещения — Александр Аполлонович Мануйлов (1861–1929), министра земледелия — врач Андрей Иванович Шингарев (1869–1918). Пост военного и морского министра занял лидер октябристов Гучков. Министром финансов — юрист, издатель, крупный землевладелец и сахарозаводчик, беспартийный либерал Михаил Иванович Терещенко (1886–1956).

Прекраснодушные болтуны

В Европе весь XIX век неуклонно ширилось число тех, кто мог участвовать во власти. В реальной, а не в шептании на ушко губернатору или в выпуске фиктивных законов, которые никто не собирается исполнять. Во Франции, Британии и Германии социал-демократы брали власть и пользовались ею ответственно и решительно.

В России же пришли к власти интеллигенты. Они не имели никакого опыта государственной работы. Или опыт хозяйственной и организационной работы в земствах (как французские провинциальные буржуа в XVI–XVIII веках). Или опыт безответственного сочинения «проектов», которые никто никогда и не собирался реализовывать. Или опыт консультаций, советов, подсказок. Опять же, совершенно безответственных.

Милюков, вероятно, видел себя эдаким современным Тьером: тоже профессор-историк. И тоже на фоне войны с Германией. Но Тьер сплачивал нацию и двигал войска, а Милюков только болтал.

Не менее характерны и переносы сроков выборов в Учредительное собрание. Провести такие выборы означает создать уже постоянное правительство России. Логично было бы провести такие выборы, скажем, в апреле 1917 г. Но они назначаются на май… август. ноябрь. «Временные» одновременно боятся принимать ответственные решения и тянут, чтобы дольше красоваться в роли «народных вождей».

До сентября 1917 г. Россия даже не объявлена республикой, и вообще непонятно, что же она из себя представляет. Монархия? Но царя нет. Империя? Но императора нет, завоеванные страны рвутся создавать собственные правительства, фактически империя разваливается. Михаил Булгаков прекрасно описал в «Белой гвардии» царских офицеров, служащих в Киеве. Которые ходят в форме императорской армии, но с красными бантами, а вокруг бушует революционная стихия и происходит немецкая оккупация.

Так, в неопределенном состоянии, Россия и плыла без руля и без ветрил весь 1917 г. Она и чуть ли не все правление Николая II плыла, доживая больше по инерции, а уж тут-то инерция сделалась совершенно очевидной. Подданные бывшей империи, ныне же граждане непонятно чего, разводили руками, окончательно переставая понимать: кто же они, какими должны быть, куда теперь плыть и каких берегов держаться.

Разумеется, утопической революции еще вполне можно избежать. Но для этого власть, пришедшая после социальной революции, должна быть решительной, жесткой и грозной. Чтобы одной рукой вела социальную политику, убеждала людей, что им нужна именно она, а другой подавляла сопротивление. Чтобы любители утопий знали: им не дадут проводить экспериментов. Чтобы все любители потрясений знали: всякий протест возможен только в строго отмеренных рамках.

Но власть Временного правительства — иная, 3 марта во всех газетах появилось сообщение, что «Временный комитет Государственной думы достиг такой степени успеха над темными силами старого режима, что это дозволяет ему приступить к более прочному устройству государственной власти». Правительство излагало программу:

1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям.

2. Свобода слова, печати, союзов, собрания и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и несении военной службы — устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленным всем остальным гражданам.

Замечательный манифест! Просто блеск. В одночасье Россия становилась невероятно свободной страной. Слишком свободной для воюющей — ведь Первая мировая в разгаре, необходима концентрация власти, а не разгул прав и свобод. Широчайшая амнистия, под которую попало 100 000 человек, в их числе немало и уголовников, и законченных террористов. Один Махно чего стоит. Ловить же преступников некому — полиция «отменена», милиция еще не создана.

А тут еще «неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении». Это ведь уже прямой подкуп солдатиков петроградского гарнизона, которые так не хотели на фронт. Многие из них и против «гнилого царизма» выступали только потому, что очень уж не хотели менять сытую гарнизонную жизнь с увольнениями в Петроград на фронт, где страшно и опасно. Эти солдатики получили то, чего добивались. И тем самым приобрели опыт получения от властей поблажек. Что стало, может быть, самой опасной из мин, заложенных Манифестом 3 марта под всю дальнейшую жизнь России: солдаты и матросы, слишком не хотевшие на фронт, стали основной вооруженной поддержкой большевиков. Тем более, большевики имеют немалые деньги и просто покупают гарнизоны.

Двоебезвластие

Период с февраля по октябрь 1917 г. и советские, и «буржуазные» историки называют словом «двоевластие». Потому что в стране одновременно существуют и Временное правительство, и Советы. Советы — крайне примитивная форма власти, некий гибрид митинга с парламентом, исполнительной властью и даже с элементами суда.

Первым в истории Советом стал Совет уполномоченных в Иваново, в мае 1905 г. Всего же за годы революции 1905–1907 гг. появились 62 Совета, в том числе Совет солдатских и казачьих депутатов в Чите, Советы матросских, рабочих и солдатских депутатов в Севастополе, в Тверской губернии образовались Советы крестьянских депутатов.

Первые Советы не только выясняли, какая власть лучше, но руководили военными действиями, хозяйством, общественной жизнью, даже женили и разводили. А одновременно выборы в них велись разными партиями, и получалось — внутри советской системы был возможен какой-то своеобразный парламентаризм, даже партийная борьба.

Примитивно? Привет из прошлого? Из эпохи Земских соборов XVII века? Несомненно. Но в условиях войны, нехваток во всем, экстремальных обстоятельств «чем проще, тем лучше». Вовсе не нужно расчленения власти по функциям, разделения ее ветвей.

В феврале 1917 г. начали расти, как грибы, Советы рабочих и солдатских депутатов, а в провинции — Советы крестьянских депутатов: волостные, уездные и губернские. Уже в марте действует больше 600 Советов разного уровня. К Октябрьскому перевороту существуют уже 1429 Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, 33 Совета солдатских депутатов, 455 Советов крестьянских депутатов. Депутаты избирались на сходках рабочих, крестьян или солдат — всех, кто явился.

Весной 1917 г. еще нет никакой системы советской власти, все это неопределенно и рыхло. Но и тогда Петроградский Совет фактически выполняет функции правительства, пытается играть роль Всероссийского.^{198} Уже 2 марта он издает знаменитый «Приказ № 1 Петроградского Совета по гарнизону Петроградского округа», которым объявлялось, что воинские части подчиняются ему, Петросовету, а «приказы военной комиссии Государственной думы должны выполняться за исключением тех случаев, когда противоречат приказам и решениям Совета». Этим же приказом Петросовет вводит «новые отношения» в армии. Вот такие: «…Вставание во фронт и отдавание чести вне службы отменяется. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, ваше благородие и т. д. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д. Грубое обращение с солдатами <…> и в частности, обращение к ним на „ты“ воспрещаются».

Все воинские подразделения, начиная с роты, согласно этому «Приказу № 1», обязаны были избрать свои солдатские комитеты. Оружие должно «находиться в распоряжении и под контролем <…> комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам». А обо всех случаях «недоразумений между офицерами и солдатами» надо тоже доносить в комитеты.

Действие «Приказа № 1» мгновенно переносится на всю остальную армию — в том числе, и на фронтовые части. При каждом командире учреждается эдакий солдатский парламент, парализующий работу командного состава — но зато тешащий сознание рядовых.

Политические руководство Советов изо всех сил стремится навести в этом анархическом многообразии порядок. 1 июня 1917 г. собирается Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов; 25 октября, в канун Октябрьского переворота — Второй. А ведь есть еще и крестьянские Советы, 10–25 ноября проходит Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов. С 26 ноября по 10 декабря — Второй. Началось объединение Советов разных групп населения, выстраивание стройной системы Советов.

От двух форм власти — к одной!

Временное правительство было невероятно популярно в марте и апреле, ибо стало символом обрушившейся на народ свободы. К маю оно начало утрачивать популярность — потому что было не в состоянии решить ни одной из стоявших перед Россией проблем. Его даже в Петрограде слушаются ровно настолько, насколько хотят. А уж в провинции — тем более.

Полиция разогнана, в армии разрушена вертикаль власти. После «Приказа № 1» правительство может использовать войска только с их согласия.

9 марта 1917 года (царизм пал чуть больше месяца назад!) Гучков писал генералу Алексееву: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов».

Само слово «двоевластие» придумал для этого времени В. И. Ленин. Его верный соратник Лев Троцкий называл систему иначе: «двоебезвластием». Князь Львов говорил, что Временное правительство — власть без силы, а Советы — это сила без власти.

Коммунисты в СССР рассказывали сказки, что советы изначально противостояли Временному правительству и хотели его свергнуть. Чепуха. Коммунисты очень хотели бы использовать Советы для борьбы со Временным правительством, но и у Советов, и у Временного правительства было много общего:

• во-первых, желание не допустить кровопролития, договориться мирным путем, и создать новую твердую власть;

• во-вторых, общий идеал: Учредительное собрание.

В ночь на 2 марта Временный комитет и Исполком Петросовета заседают в кабинете Родзянко. Совместно.

3 марта 1917 г. в тех же газетах и рядом с манифестом Временного правительства печатается заявление Исполкома Петросовета: «демократия должна оказать свою поддержку» Временному правительству — в том числе, и в подготовке Учредительного собрания. Тон заявления весьма холоден — но и никакой враждебности, никаких выпадов, тем более призывов к борьбе. Наоборот…

Временное правительство предлагает Исполкому участвовать в своей работе. Исполком отказывается. Тогда думцы предлагают министерские портфели председателю социал-демократу Совета Николаю Семеновичу Чхеидзе (1864–1926) и его заместителю — Александру Федоровичу Керенскому (1881–1970). Чхеидзе отказался, Керенский же согласился принять портфель министра юстиции — вопреки решению Исполкома!

Почему это сошло ему с рук? А такова уж Советская власть:

— На пленуме Петросовета выступали меньшевики, и предлагали «революционный контроль» над деятельностью Временного правительства. (Зал встречает их предложения восторженным ревом и овацией.)

— Выступают большевики: «никаких сделок с буржуазией!!!» (Зал опять ревет и аплодирует.)

— Исполком докладывает, что решил не входить в правительство. (Восторг, овация зала.)

— Выступает Керенский: он вынужден был принять решение за пять минут. И решил идти во власть, чтобы войти в правительство, как защитник рабочих и выразитель их интересов. (Зал опять орет, аплодирует, ликует.)

В результате Керенский получает санкции войти в правительство от пленума Петросовета через голову Исполкома.

Наверное, Советы хорошо работали бы в XVII веке, в эпоху Земских соборов, или в аграрных странах со спокойной, неторопливой жизнью. Там, где люди руководствуются в основном традициями, их поведение просто и хорошо предсказуемо. В динамичном же обществе начала XX века такая форма власти оказывается очень уж аморфной, шумной, неопределенной. Гибрид парламента, правительства и митинга оказывается в руках любого ловкого демагога, а уж тем более — в руках достаточно шумной, уверенной в себе группировки крикунов и демагогов.

Конец двоебезвластия

Большевики считали, что двоевластие продолжалось до сентября 1917 г. Но это не так. С конца апреля — мая года Временное правительство и Советы сближаются, неся общую ответственность за происходящее.

Толчком послужила нота Временного правительства от 19 апреля. Правительство разъясняло союзникам, что Россия не собирается выходить из войны. В советах содержание ноты вызвало возмущение: мол, воевать надо только для защиты завоеванной свободы (найти бы еще того, кто на нее посягает.).

Обсуждая с Советами ноту, 26 апреля Временное правительство предлагает им непосредственное участие в делах управления. И возникает общее правительство — из министров первого Временного правительства (10 мест из 16 осталось у либералов, которых левая пресса тут же окрестила «министрами-капиталистами») и представителей Советов.

Из Советов же перешли: трудовик Павел Николаевич Переверзев (министр юстиции; 1871–1944), эсер Виктор Михайлович Чернов (министр земледелия; 1873–1952), меньшевик Матвей Иванович Скобелев (министр труда; 1885–1938), меньшевик Ираклий Георгиевич Церетели (министр почт и телеграфов; 1881–1959), народный социалист Алексей Васильевич Пошехонов (министр продовольствия; 1867–1934).

Самую зловещую роль из этих новых министров сыграл вступивший в партию эсеров Керенский (военный и морской министр). Изначально он был лидером так называемой «трудовой группы», близкой к народникам. По его инициативе в Петрограде в июне 1915 года произошло совещание народников. Пришли к заключению, что самодержавие не способно защитить страну, предотвратить внутреннюю разруху, и потому «наступил момент взяться за решительное изменение системы государственного управления». Сейчас новоиспеченный эсер Керенский переходит от теории к практике. Лучше бы он этого не делал!

Разумеется, новое коалиционное правительство не может в единый момент решить всех проблем, стоящих перед Россией. Россияне по-прежнему так различны по интересам, взглядам, политическим убеждениям, что им крайне трудно договориться. После февраля власть в стране оказалась рассредоточенной. Многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытается урвать частичку власти.

Но главное — возникает некое общее правительство, признаваемое большинством населения.

Собственно говоря, это конец двоевластия.

Конец революции? или начало?

…А это зависит от целей. Если нужны изменения, которых хотят миллионы людей и которые этим людям полезны, то революция закончена. Власть — у нового и законного правительства, две формы новой власти объединяются, пора переходить к решению насущных задач.

Если же хотеть воплощения в реальность утопии, то революция вовсе не закончена: для построения утопии власть еще не захвачена.

Не пустить утопистов ко власти вполне реально, но для этого нужно строить государство и решать текущие задачи. А как раз этого прекраснодушные интеллигенты делать не умеют и не хотят.

«Второй революции» хотят четыре политические силы.

Во-первых, левые социалисты-революционеры (эсеры), прямые потомки радикальных народовольцев, своего рода национальные социалисты России. В марте 1917 г. они порывают с остальной партией, требуя выхода из войны, прекращения сотрудничества со Временным правительством, немедленной социализации земли.

Во-вторых, черная сотня — эта сила хочет социализма для русского народа и очищения России от «инородцев»; то и другое можно получить только революционным путем.

В-третьих, анархисты. Это вовсе не теоретики из кружка князя Кропоткина и не мирные последователи Прудона. Впрочем, даже анархисты мирного времени были далеко не безобидны. Мужчины на демонстрациях шагали в черной коже или чуть ли не в карнавальных нарядах: — в охотничьих шапочках с беличьими хвостиками, во фраках, надетых поверх простонародных поддевок, в татарских халатах и малахаях. Дамы щеголяли или в крайне «смелых» нарядах (скажем, в юбках, едва прикрывавших колено), или в пышных ночных рубашках того времени. Иные размалевывали лица, как индейцы. Официальным гимном анархистов было:

По улицам ходила большая крокодила,
Она, она голодная была!
Во рту она держала
Кусочек одеяла
И думала она,
Что это ветчина.

Во время революции 1905–1907 гг. анархисты собрали «беспартийный рабочий съезд». Многие боевые организации рабочих выступали под их знаменами. Реяло черное знамя и над Красной Пресней в декабре 1905 г.

В марте 1917 г. анархисты захватили дачу Дурново на Полюстровской набережной, д. 22, и сделали ее своим штабом.

В представлении анархистов, переход от капитализма к коммунизму, а затем и к полному безвластию требует буквально нескольких дней. «Борьба за коммунистический строй должна начаться немедленно», — писал один из их лидеров, А. Ге.

Анархистов поддерживало до полумиллиона человек, в основном вооруженных — солдат и матросов. Поведение их было таково, что появился термин «анархо-бандитизм».

Наконец, в четвертых, большевики.

Они последовательнее других. Еще в 1915 г. Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую».^{199}

Лозунги неизбежности, желательности, полезности Гражданской войны, необходимости ввести диктатуру пролетариата и строить коммунизм большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.

Большевики были готовы на любые преступления, включая национальную измену. Про «пломбированный вагон» в СССР знать людям не полагалось. Из цикла «Звездные часы человечества» Стефана Цвейга вырезали рассказ «Пломбированный вагон». Ни в одном сборнике, ни в шеститомном Собрании сочинений Цвейга на русском языке его нет. Писал Цвейг довольно романтически: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети».^{200}

Почему скрывали? А потому, что ехали большевики, договорившись с германской разведкой. Потому, что вместе с большевиками ехали два офицера германской разведки — для работы в России. Потому, что большевики регулярно получали очень большие деньги от немцев на революционную пропаганду: Генеральный штаб Германской империи считал, что пораженцы — естественные союзники. Чем больше будет смута в России, тем лучше для Германии во время войны. В апреле-октябре 1917 г. в штабы большевиков неоднократно заходили сотрудники германской разведки и вели долгие беседы.

Называя вещи своими именами — большевики были изменниками и немецкими агентами влияния, а их организация — «крышей» для германской разведки. Об этом откровенно писали газеты, в том числе и советские. По мнению «Русской воли» «то, что Ленин — предатель, всякому честному рассуждающему человеку было понятно еще до его приезда в Россию».^{201} В «Живом слове» печатали заметку «Оплеуха большевикам», утверждая, что они «не товарищи, а шакалы и черные вороны — соратники провокаций и братаний с врагами».^{202}

Даже в рядах самих рядовых большевиков раздавались голоса, что предателя Ленина «надо повесить».^{203}

Зато большевики нисколько не стеснены в деньгах. В феврале 1917 г. они захватили особняк известной балерины и царской любовницы Матильды Кшесинской и оттуда руководили подготовкой ко «второй революции». В том числе, уже в апреле-мае 1917 г. нанимая китайцев, латышских стрелков и легко вооружая Красную Гвардию.

Богатые и сильные большевики легко управляли черносотенцами — в своих интересах. Левые эсеры и эсеры-максималисты мгновенно оказались в положении мелких, не самостоятельных группок. Анархисты сами не хотели создавать никакой организации — из идейных соображений. Естественно, все революционеры группируются вокруг большевиков.

Сползание в утопию

Долгое время большевики вовсе не были многочисленнее и сильнее меньшевиков. Во время Первой русской революции 1905–1907 гг. численность партии меньшевиков — порядка десяти-пятнадцати тысяч человек. Большевиков — около десяти тысяч, в том числе в Петербурге — три тысячи, и в Москве — две тысячи.

Во время Первой мировой войны меньшевики поддержали свое правительство — в точности, как европейские социал-демократы. А вот большевики всячески желали ему поражения и вели антивоенную агитацию. В результате они и пострадали куда больше — к февралю 1917 г. меньшевиков было порядка ста тысяч человек, большевиков — не более сорока тысяч.

Между февралем и октябрем 1917 г. произошло удивительное — большевики стремительно выросли и численно, и по значению. А меньшевики резко пошли вниз и фактически сошли с политической сцены. На выборах в Учредительное собрание в конце 1917 г. меньшевики набрали только 2,3 % голосов, причем больше половины дало Закавказье — в Грузии они даже стали правящей партией.

Утверждая право своей партии на власть, Ленин писал: «Марксизм как единственно правильную революционную теорию Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханный мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».^{204}

Даже если принимать всерьез его высказывания, все же непонятно: почему именно большевики? почему не реформы, а построение утопии?

Игра на понижение

Ответ будет простым и жестким. Потому что большевики (как и другие революционеры) открыто «работают на понижение» — апеллируют к самым темным стремлениям, обращаются к самым безответственным и неприятным элементам в обществе: к тем, кто и не хочет никакой ответственности.

Большевики нанимают служить себе китайцев и латышей именно потому, что инородцы нимало не чувствуют себя связанными со страной и народом. Они готовы честно служить тому, кто платит.

Кто из рабочих записывается в Красную Гвардию — то есть в незаконные вооруженные формирования? Вряд ли хорошие рабочие высокой квалификации. Скорее пойдет городская шпана, скрывающаяся от призыва на военных предприятиях, за «бронью». И конечно же, охотно пойдут всяческие криминальные элементы, «социально близкие» для революционеров.

Так большевики готовят тот «кулак» из инородцев и городской шпаны, которым хотят нанести удар по законной власти.

А население страны большевики всячески стараются разложить и деморализовать. И без их пропаганды народ и Временному правительству и Советам подчиняется ровно постольку, поскольку этого хочет.

Советы чаруют массы тем, что дают больше «свободы» самого странного толка: права не делать совершенно ничего для общества и государства, ни от кого и ни от чего не зависеть, никому не подчиняться и вообще творить, что угодно.

Временное же правительство стремится сохранить в стране хоть какой-то порядок и хоть какую-то управляемость.

Помните, в свое время П. А. Столыпин, обращаясь к социалистам, произнес с трибуны Второй Государственной думы свое знаменитое: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия»?

Большевики поддерживают и поощряют даже не тех, кому нужны великие потрясения, а тех, кто лучше других себя именно в эпоху великих потрясений чувствует.

Любое правительство, любая власть оказываются заложниками этой массовой безответственности. Власть получает тот, кто последовательнее других отказывается от власти и терпит больше безобразия и беззакония. Это «и так существует»? Да. Но есть огромная разница между попытками не дать обществу развалиться и сознательной работой на развал. Именно это последнее революционеры и делают, а большевики среди них первые.

Вроде бы, власть пока существует, гражданской войны пока нет, Но во многих регионах — например, в Финляндии, Польше, на Кавказе — уже и постреливают; во многих областях страны вообще нет никакой определенной власти. Даже в самом Петербурге можно наблюдать такого рода сцены: «…в ранний утренний час, в пустынном парке на Крестовском острове, возле дворца, я видел, как матросы охотились на человека. Как на дичь… Человек в разорванной морской тужурке, с непокрытой головой и залитым кровью лицом, задыхаясь, бежал рывками, из последних сил».^{205}

В ноябре 1917 г. на Перинной линии, в самом сердце Санкт-Петербурга, балтийские матросы насадили на штыки двух девочек — примерно трех и пяти лет. Насадили и довольно долго носили еще живых, страшно кричащих детей. А их маму, жену офицера («золотопогонника» — так они называли), долго кололи штыками, резали ножами и в конце концов оставили на снегу, перерезав сухожилия на руках и ногах — чтобы не могла уползти, чтобы наверняка замерзла. Она и умерла — от потери крови, от холода, ужаса и отчаяния.^{206}

>

Глава 3. Кто делал революцию и зачем?

Борцы с человечеством за идею.

(Д. Шидловский)

Преамбула

Сохранилось довольно много рассказов, в которых революционеры весьма откровенно повествуют, зачем и почему начали борьбу с окружающим миром. Истории довольно однообразные.

Начать стоит с того, что ни один из них не рисует сколько-нибудь осмысленного проекта будущего. В лучшем случае, ведутся расплывчатые, неопределенные речи о «светлом будущем» — но всегда без конкретизации. Прекрасный пример тому «сны Веры Павловны» из творения Н. Г. Чернышевского «Что делать?». В снах выведен некий идеальный мир, но он даже менее конкретен, нежели остров Утопия или Город Солнца. Некая абстракция, предназначенная не для воплощения в жизнь, а для эмоционального переживания.

Революционеры-утописты Нового времени ссылаются на науку столь же рьяно, как средневековые утописты — на «истинную» религию. Но очень многое в их текстах предназначено именно для эмоционального восприятия. Но что характерно — все прекрасное у них отвлечено от реального мира и принадлежит к области чистых идей. Революционер — тот, кто выбрал некие абстрактные идеи и готов идти за них на смерть. Но что реально означает «идти на смерть»? В первую очередь — готовность убивать.

Революция для них — нечто прекрасное. Описывая совершенно отвратительную бойню в Вандее 1793 г., Виктор Гюго утверждает: «Над революциями, как звездное небо над бурями, сияют Истина и Справедливость». А свору убийц описывает как «…воинский стан человечества, атакуемый всеми темными силами; сторожевой огонь осажденной армии идей; великий бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны».^{207}

Абстрактные идеи — прекрасны. Реальный мир — только поле торжества или гибели этих абстракций. А сцены разрушения и гибели реального мира вызывают восторг.

Психологический этюд

В 1970-е годы были написаны, а в 1990-е опубликованы мемуары двух свидетельниц Большого Террора. Обе — коммунистки со стажем. У обеих мужья тоже коммунисты, и оба уничтожены. Обе они из тех, кто уже в 1918 г. организовывал и проводил в жизнь обрушившийся на страну кошмар. «Всем хорошим в своей жизни я обязана революции! — экспрессивно восклицает Евгения Гинзбург — уже не восторженной девицей, а почтенной матроной, мамой двух врослых сыновей. — Ох, как нам тогда было хорошо! Как нам было весело!»

Когда было до такой степени весело неуважаемой Евгении Семеновне? В 1918–1919 гг. Как раз когда работало на полную катушку Киевское ЧК. Работало так, что пришлось проделать специальный сток для крови.

Кое-какие сцены проскальзывают и у Надежды Мандельштам: и грузовики, полные трупов, и человек, которого волокут на расстрел. Но особенно впечатляет момент, когда юный художник Эпштейн лепит бюст еще более юной Надежды и мимоходом показывает ей с балкона сцену — седого, как лунь, мужчину ведут на казнь. Каждый день водят, а не расстреливают, только имитируют, и это ему такое наказание — потому что он бывший полицмейстер и был жесток с революционерами. Он еще не стар, этот обреченный, он поседел от пыток.^{208}

Но саму Надежду Мандельштам и ее «табунок» все это волновало очень мало. В «карнавальном» (именно так: «в карнавальном») Киеве 1918 г. эти развращенные пацаны «врывались в чужие квартиры, распахивая окна и балконные двери, крепко привязывали свое декоративное произведение [на глядную агитацию к демонстрации — плакаты, портреты Ленина и Троцкого, красные тряпки и прочую гадость — А. Б.] к балконной решетке».^{209}

«Мы орали, а не говорили, и очень гордились, что иногда нам выдают ночные пропуска и мы ходим по улицам в запретные часы».^{210} Словом, этим… (эпитет пусть вставит читатель) было очень, очень весело в заваленном трупами, изнасилованном городе. Весело оттого, что можно было «орать, а не говорить», терроризировать нормальных людей и как бы участвовать в чем-то грандиозном — в «переустройстве мира».

Про портреты Ленина и Троцкого… По рассказам моей бабушки, Веры Васильевны Сидоровой, в Киеве 1918–1919 гг. эти портреты производили на русскую интеллигенцию особенное впечатление. Монгольское лицо Ленина будило в памяти блоковских «Скифов», восторженные бредни Брюсова про «Грядущих гуннов», модные разговоры о «конце цивилизации». Мефистофельский лик Троцкого будил другие, и тоже литературные ассоциации. Монгол и сатана смотрели с этих портретов, развешанных беснующимися прогрессенмахерами.

«Юность ни во что не вдумывается?»^{211} А вот это уже прямая ложь! И еще — типичный пример вранья коммунистов: свои глупости и заблуждения они относят ко всему человечеству. Остальных людей как бы и нет. Не задумывается? Это смотря какая юность.

За работу по изготовлению и развешиванию «наглядной агитации» «табунку» платили, а «бежавшие с севера настоящие дамы давали необычайные домашние пирожки и сами обслуживали посетителей».^{212}

Наверное, и у этих «настоящих дам», и у обитателей квартир, в которые врывался «табунок», были дочки-сверстницы этих «орущих, а не говорящих». Эти люди тоже ни о чем не задумывались? И их дети тоже? Кстати, дочки этих дам, среди прочего, учились печь «необычайные пирожки». Тоже совсем другой опыт, а не опыт «орать, а не говорить».

Но этих людей Надежда Мандельштам не замечает. Их нет. Их жизненного опыта тоже нет. «Двадцатые годы оставили нам такое наследство, с которым справиться почти невозможно».^{213} Это навязчивое, стократ повторенное «мы»! «Проливая кровь, мы твердили, что это делается для счастья людей».^{214} Все навязчивые варианты: «Мы все потеряли себя…», «с нами всеми произошло…».

Тут возникает все тот же вопрос: почему малопочтенная Надежда Яковлевна так упорно не видит вокруг себя людей с совершенно другим жизненным опытом? Людей, которым в 1918-м и 1919 гг. вовсе не было весело? Помните начало «Белой гвардии» Михаила Булгакова? «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй».^{215} И у него же сказано, что год 1919 г. был еще страшнее предшественника (не для Мандельштам и ей подобных).

Почему не возникает вопроса, даже в старости: а что думали жильцы квартир, в которые среди ночи врывался «табунок»? Им что, тоже было так невероятно весело? Они тоже проливали кровь для счастья человечества? Это их жизнь оставила такое наследство, с которым справиться почти невозможно? И юность бывает разная, и зрелость. Медленно убиваемый полицмейстер, может быть, и был жесток с революционерами (а что, он их медом должен было потчевать?). Однако и для него, и для бежавших с севера дам и их дочерей (интересно, а где были мужья и сыновья этих дам?) Киев был каким угодно, но только не «карнавальным». В любом случае, эти люди не «проливали кровь, утверждая, что делают это для счастья человечества». Они не теряли себя, с ними не произошло ничего такого, что поставило бы их за грань цивилизации. Они не оставили наследства, с которым «почти невозможно справиться».

Но в том-то и дело, что эти люди для Надежды Яковлевны не существуют. Нельзя даже сказать, что они для нее не важны или что она придает мало значения людям с другими биографиями и другой исторической судьбы. Она просто отрицает самый факт их существования.

Или вот… У некоего Мстиславского «на балконе всегда сушились кучи детских носочков, и я удивлялась, зачем это люди заводят детей в такой заварухе».^{216} Но она и после «заварухи» не заводила детей.

Нет худа без добра — детей у этой наследницы двадцатых годов нет. Не было и у Екатерины Михайловны Плетневой, дочери убитого коммунистами полицмейстера, но по совершенно другой причине. Екатерина Михайловна разницу между женой и вокзальной блядью прекрасно осознавала, детей хотела. Но… «Какое право я имею привести ребенка в этот ад?!» — говаривала она в годы, пока было не поздно. Когда стало не страшно иметь детей — в том числе и дворянам — было поздно.

Две ровесницы, обе бездетные. Но какие разные по смыслу судьбы! Какие разные жизни они прожили!

Так же точно и веселая коммунистическая дама Евгения Гинзбург ничего не забыла, но ничему и не научилась. В свое время Александр Твардовский не захотел печатать в «Новом мире» ее автобиографический роман: «Она заметила, что не все в порядке только тогда, когда стали сажать коммунистов. А когда истребляли русское крестьянство, она считала это вполне естественным». Эти слова Твардовского в послесловии к американскому изданию «Крутого маршрута» доносят до читателей друзья Евгении Гинзбург, Орлова и Лев Копелев (своего рода форма печатного доноса).^{217}

Но ведь в ее книге и вправду нет ни слова покаяния. Даже ни слова разочарования в том, чему служила всю жизнь! Если там и появляется мотив раскаяния, то исключительно покаяния стукачей, причем конкретно тех, кто сажал ее близких. Или «фашистского» офицера Фихтенгольца, оказавшегося в советском лагере на Колыме.^{218}

По поводу же собственной судьбы — только ахи и охи про то, как все было замечательно. И никакой переоценки! Вот только трудно поверить, что так уж обязана Евгения Семеновна революции прочитанными книгами. «Мой дед, фармацевт Гинзбург, холеный джентльмен с большими пушистыми усами, решил, что когда девочки (моя мама и сестра Наташа) вырастут, он отправит их учиться в Женеву» — свидетельствует Василий Аксенов в предисловии, написанном к книге матери.^{219} В русском издании этого предисловия нет.

Впрочем, и сама Евгения Семеновна проговаривается об отце: «учил в гимназии не только латынь, но и греческий».^{220} Неужели такой отец и безо всякой революции помешал бы ей читать книги, самой получать образование? Смешно и подумать.

Вот первый вывод, который приходится сделать, Для революционеров созидать, делать хоть что-то полезное попросту не интересно и не весело. Их эмоциональная жизнь никак не связана с любым созданием чего бы то ни было. Это люди, которые не испытают удовольствия от мастерства другого человека. Не порадуются возделанному полю, первым росткам или красивому зданию. Ни Киев у Мандельштам, ни Казань у Гинзбург никак вообще не описаны. Этих старинных прекрасных городов для них просто не существует. Они — только фон для суечения революционеров, и только.

Второе — они патологически бесплодны. Ведь семейная жизнь, рождение и ращение детей — тоже форма созидания. У них же ненормально мало детей. На сто революционеров придется намного меньше потомков, чем на любые сто человек сравнимого уровня образования и материального достатка. А среди детей очень много тех, кто вырос вдали от отцов и матерей и не имеет с ними ничего общего.

Они не остановятся посмотреть, как играют жеребята или как утка учит плавать утят. Их не умилит красивый дед с длинной сивой бородой или малыш, обнявший младшего братика. У них не возникает никакого чувственного переживания, тем более не увлажнятся глаза при виде беременной, за юбку которой цепляется ребенок чуть постарше, или матери, которая кормит грудью.

Если они и отметят сделанный труд или красоту человека — скорее всего, это «от головы». А эмоции спят.

Третье — их эмоциональная жизнь связана исключительно с разрушением. Революционерам весело разрушать и убивать. Чувственные переживания, приятное волнение, учащение пульса появится у них при звуках артиллерийской дуэли, при виде пожаров и взрывов, от звука выстрелов, гула скачущей конницы, диких криков гибнущих в огне людей. Вот от этого у них адреналин тут же оказывается в крови! Вероятно, коммунары тоже ликовали, переживали своего рода восторг, когда поджигали Париж.

Четвертое — они не считают людьми никого, кроме себя и себе подобных. Мы все для революционеров — только двуногая фауна, фон для них самих. Как те «настоящие дамы» и их дочки для Надежды Мандельштам.

Пятое — они никогда не раскаиваются в своих преступлениях. Да и с чего бы раскаиваться? «Мы» — невыразимо прекрасны и правы по определению. А «не мы» — все равно скоты и ничтожества.

Разумеется, такое отношение к жизни ставит революционеров на грань, даже за грань психической нормы. В их среде невероятное число сумасшедших. В психиатрических лечебницах окончили свои жизни венгр Бела Кун и чех Карел Гинек Маха, чекист Михаил Сергеевич Кедров и первый русский марксист Петр Никитич Ткачев, там побывала треть народовольцев, проходивших по процессам 1870-х. Необычайно высокий процент. Назвать революционеров «ненормальными» — отнюдь не преувеличение.

>

Глава 4. От социальной революции — к утопической

— Народ этого не позволит…

— Так уничтожить народ!

(Ф. М. Достоевский)

Первая попытка

В мае 1917 г. анархисты устроили две вооруженные демонстрации. Их ораторы призывали к террору и анархии. Вскоре предводители перешли к боевым действиям, чтобы спровоцировать вооруженные выступления.

Уже 5 июня около полусотни анархистов захватили редакцию, контору и типографию газеты «Русская воля». И тут же издали листовку:

«К рабочим и солдатам. Граждане, старый режим запятнал себя преступлением и предательством. Если мы хотим, чтобы свобода, завоеванная народом, не была украдена лжецами и тюремщиками, мы должны ликвидировать старый режим, иначе он опять поднимет свою голову. <…> газета „Русская воля“ (Протопопов) сознательно сеет смуту и междоусобицы <…> мы, рабочие и солдаты, <…> хотим возвратить народу его достояние и потому конфискуем типографию „Русской воли“ для нужд анархизма. Предательская газета не будет существовать.

Но пусть никто не усмотрит в нашем акте угрозу для себя, свобода прежде всего. Каждый может писать, что ему заблагорассудится. Конфискуя „Русскую волю“, мы боремся не с печатным словом, а только ликвидируем наследие старого режима, о чем и доводим до общего сведения.

Исполнительный комитет по ликвидации газеты „Русская воля“».

Временное правительство, естественно, послало в типографию отряд войск. Окруженные анархисты в конце концов сдались, были арестованы и доставлены под конвоем — но не в тюрьму, а, на съезд Советов.

Затем, 7 июня, в ответ на захват типографии министр юстиции Временного правительства Переверзев отдал приказ очистить дачу Дурново. Сложность заключалась в том, что к февралю 1917 г. дача принадлежала члену Государственного совета, генерал-адъютанту. Генералу от инфантерии Петру Павловичу Дурново (1835–1919). После Февральской революции там разместились не только Петроградская федерация анархистов-коммунистов и организация эсеров-максималистов, но и правление профсоюзов Выборгского района, профсоюз булочников, комиссариат рабочей милиции 2-го Выборгского подрайона, Совет Петроградской народной милиции, и рабочий клуб «Просвет».

Поднялась волна возмущения и протеста. В тот же день начали забастовки четыре предприятия Выборгской стороны, а к 8 июня их количество возросло до 28.

Через день, 9 июня, анархисты созвали на даче Дурново конференцию, на которой присутствовали представители 95 заводов и воинских частей Петрограда. Они создали Временный революционный комитет и решили 10 июня захватить несколько типографий и помещений, тем самым начав «Вторую революцию».

В то же время большевики приурочили свое выступление к работе I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (3–24 июня 1917 г.) — туда было делегировано 533 эсера и меньшевика и всего 105 большевиков.

Но тут возникла проблема: большевики хотели выступать под лозунгами «Вся власть Советам!», а Советы этого как раз не хотели. Большевики назначают на 10 июня «демонстрацию», то есть вооруженное выступление. Съезд запретил ее и обвинил большевиков в «военном заговоре».

Большевики планировали выйти к Мариинскому дворцу в Петербурге — там заседало Временное правительство. Предполагалось вызвать министров из здания для «общения с народом», а специальные группы людей должны были орать и свистеть, выражая «народный гнев» и подогревая толпу.

При благоприятном развитии событий предполагалось тут же арестовать Временное правительство. Конечно, «…столица должна была немедленно на это отреагировать. И в зависимости от этой реакции ЦК большевиков <. > должен был объявить себя властью».^{221}

А если начнется сопротивление? Временное правительство арестовано, а идут манифестации с требованием: «Отпустить!»? Что, если верные правительству военные части выступят в защиту правительства с оружием в руках? Такое сопротивление предполагалось «подавить силой большевистских полков и орудий».^{222} Полки и орудия были — к этому времени большевики на деньги германского Генерального штаба наняли латышских стрелков и начали вооружать Красную Гвардию.

Вот она и Гражданская война, Уже сияет улыбкой «Веселого Роджера».

На этот раз устроить бойню не удалось: оказалось, все политические силы решительно против большевистских планов. Правительство заявило, что «всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти». С 9 июня по Петрограду разъезжали вооруженные патрули.

Съезд же Советов выпустил воззвание, в котором заявлял, что демонстрация подготавливается большевиками без воли и участия Советов.

Большевики вынуждены были пойти на попятный.

Меньшевик Церетели писал: «Ни у кого из нас нет сомнений, что мы стояли перед возможностью кровавых столкновений на улицах Петрограда, подготовлявшихся большевистской партией, чтобы в случае недостаточного отпора со стороны демократии, захватить власть и установить свою диктатуру. Нет никакого сомнения, что большевики держат в готовности свои силы, чтобы при более благоприятных условиях предпринять новую авантюру».^{223}

Вторая попытка

Советы готовятся провести демонстрацию 18 июня под лозунгами доверия Временному правительству. Большевики тоже готовятся — печатается огромное количество плакатов и транспарантов, ведется пропаганда.

К этому времени у них выходит 27 газет на русском языке и еще 14 — на языках народов бывшей Империи. Большевики даже приобрели собственную типографию — за 260 000 рублей.

В демонстрации участвовало до 500 000 человек. Лозунги: «Полная поддержка Временному правительству!» «Война до победного конца» и «Да здравствует коалиционное правительство!» — тонут в океане большевистских: «Вся власть Советам!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Хлеба, мира, свободы!». Так же проходят демонстрации в Москве, Минске, Иваново-Вознесенске, Твери, Нижнем Новгороде, Харькове и других городах. Анархисты сначала заявили, что «протестуют против демонстрации с буржуазными социалистами», но к часу дня вышли на Марсово поле с черными знаменами и плакатами.

Реально это был вотум недоверия коалиционному правительству, и от отставки его спасло одно: 19 июня началось наступление на фронте. В Петрограде прошли демонстрации под лозунгами: «Война до победного конца!». Тем самым «кризис неслыханных размеров надвинулся на Россию…».^{224} Увы, наступление захлебнулось. Когда потребовалось ввести в дело подразделения второй линии, резервы, большинство полков, еще недавно полностью поддерживавшие Керенского, принялись митинговать, а наступать отказались. Прорвавшиеся было части первой линии вынуждены были отойти.

Во-вторых, демонстрация 18 июня 1917 г. стала новой репетицией путча. Пока одни анархисты и большевики демонстрировали, их сотоварищи напали на тюрьму «Кресты» и освободили четверых известных анархистов и близким к ним уголовников. Вместе с «идейными» сбежали еще около 400 человек.

На следующий день казачья сотня и батальон пехоты с бронемашиной во главе с министром юстиции Переверзевым, прокурором Петроградской судебной палаты Р. Каринским и командующим Петроградским военным округом генерал-майором Петром Александровичем Половцевым (1874–1964) направились на дачу Дурново. Они требовали выдать освобожденных из тюрьмы.

Гражданская война? Несомненно! Ведь власти являются в резиденцию анархистов во главе целого войска. Те — во главе, кстати с небезызвестным Железняковым, тем самым прославившимся впоследствии «матросом Железняком» — сопротивляются, ведут военные действия. Железняков метнул в дверь четыре гранаты, но повезло ему не больше, чем в конце жизни под Херсоном — ни одна не взорвалась: скорее всего, то ли в горячке боя, то ли спьяну, то ли по неопытности он забывал выдергивать чеки (так что песенные «десять гранат — не пустяк» не про него). Войска арестовали 59 человек, случайной пулей оказался убит известный анархист Асин.^{225}

Анархисты попытались вывести на улицы 1-ый пулеметный полк. Но солдаты ответили отказом: «Мы не разделяем ни взглядов, ни действий анархистов и не склонны их поддерживать, но вместе с тем мы не одобряем и расправы властей над анархистами и готовы выступить на защиту свободы от внутреннего врага».

Июльский кризис

Казалось бы — тут и покончить с очагами мятежа, но коалиционное правительство медлит, теряет время. Дача Дурново и особняк Кшесинской остались рассадником утопической революции. Для революционеров поведение «коалиционных» и «временных» есть признак слабости и трубный зов к действию.

В июле 1917 г. политическая обстановка в Петрограде сильно обострилась: в город пришли сообщения о провале наступления на фронте. К тому же Временное правительство согласилось предоставить Украине широкую автономию, а Центральную Раду фактически признать правительством. Это вызвало правительственный кризис. Все кадетские министры Временного правительства подали в отставку.

2 июля опять выступили солдаты Петроградского гарнизона: они узнали, что 1-й пулеметный полк, а потом и другие, собираются расформировать отправить на фронт. Армия в очередной раз показала, что хочет чего угодно, только не воевать: 2 июля солдаты устроили несколько митингов, требуя «прекратить насилия над революционными войсками».

В ночь на 2 июля тайное совещание анархистов-коммунистов в «красной комнате» дачи Дурново постановило организовать вооруженное выступление против Временного правительства под лозунгами: «Долой Временное правительство!», «Безвластие и самоустройство!». Анархисты начали разворачивать пропаганду среди населения, послали агитаторов в полки.

Казармы 1-го пулеметного полка находились неподалеку от дачи Дурново, и анархисты пользовались там большим влиянием.^{226} На этот раз поднять полк удалось, не то что 18 июня! Никакого конкретного плана у анархистов не было. «Цель покажет улица», — говорили они.

Анархисты и беспартийные пулеметчики послали делегатов на многие заводы и фабрики, а также в воинские части Петрограда, в том числе, и в Кронштадт: «Мы умираем за свободу. А вы тут читаете лекции!» Там на Якорной площади собралось 8–10 тысяч человек. Анархисты сообщили, что целью их восстания является свержение Временного правительства. Взбудораженная толпа с нетерпением ждала выступления.

3 июля по всему Петрограду шли митинги и демонстрации солдат и Красной Гвардии под лозунгами: «Против немедленного отправления на фронт!» и «Долой десять министров-капиталистов!». В ответ на приказ сдать оружие солдаты на митинге постановили: оружие не сдавать, а использовать, чтобы заставить правительство никого не отправлять на фронт.

Планы анархистов полностью согласуются с целями большевиков, которые не были готовы к выступлениям 3 июля, но вскоре развернули свою агитацию.

Пулеметный полк начинал возводить баррикады еще днем. За пулеметчиками выступили Гренадерский, Московский и другие полки. К 9 часам вечера 3 июля уже семь полков выступило из казарм. Одни строили баррикады, а другие двинулись к особняку Кшесинской, где размещалась ЦК и ПК большевистской партии. Туда же потянулась и Красная Гвардия от Путиловского завода и предприятий Выборгской стороны.

Одновременно генерал Половцев развесил объявления, запрещающие любые вооруженные демонстрации и выступления. Он предлагал войскам сохранять дисциплину и «приступить к восстановлению порядка». Большая часть гарнизона «сохраняла нейтралитет» — не шла с анархистами и большевиками, но и на стороне правительства не выступала.

Тогда генерал Половцев договорился с представителями офицерских организаций, выступавших против большевиков — и тем самым против развала фронта и перехода «войны империалистической в войну гражданскую». Члены этих организаций засели на верхних этажах и чердаках зданий на предполагаемом пути «мирной демонстрации» и оборудовали пулеметные гнезда.

С утра 4 июля улицы начали заполняться «мирными демонстрантами» — все почему-то с винтовками, и как правило, уже навеселе. Среди лозунгов были как большевистские («Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!») на красных знаменах, так и анархистские («Долой Временное правительство», «Да здравствует анархия!») — на черных. Невский проспект наполнили «рабочие» (Красная Гвардия) и «революционные солдаты», то есть пьяная вольница и нанятые большевиками части.

В полдень к ним присоединились кронштадтские матросы: к набережной подле Николаевского моста пришвартовались до 40 судов, с которых ссыпалось от 10 до 20 тысяч матросов, в основном анархистов. Во главе с заместителем председателя Кронштадтского Совета мичманом Федором Федоровичем Раскольниковым (настоящая фамилия Ильин; 1892–1939)^{227} они направились к особняку Кшесинской. Ленин выступал перед ними с идеей «всей власти советам». «Мирная демонстрация» направилась к Таврическому дворцу.

К тому времени революционные войска уже захватили Финляндский и Николаевский вокзалы и редакции многих «враждебных народу» газет. Гарнизон Петропавловской крепости, 9000 человек, заявил о присоединении к восстанию.

По официальным данным того времени, на улицы вышли до 300 000 человек. Советские историки сообщали о 500 000. Самогона было хоть залейся. По свидетельствам полицейских, задержанные участники событий были пьяны, у каждого второго находили пробирки с порошком кокаина. Имеется много свидетельств, что кокаином снабжали солдат и матросов большевики. Один из писавших об этом — академик Д. С. Лихачев.

Около полудня в разных частях города началась стрельба: на Васильевском острове, на Суворовском проспекте, на Каменноостровском, но особенно интенсивно — на Невском, у Садовой и Литейного. «Мирные демонстранты» палили из винтовок и привезенных на автомобилях пулеметов. Открыли стрельбу и засевшие на чердаках офицеры.

Ударный отряд большевиков направился к зданию контрразведки Генерального штаба, но остановился, увидев броневики.

Конные разъезды юнкеров, казаков, павловцев остались верными правительству и пытались сдержать «демонстрацию». По ним стреляли из револьверов и винтовок, всадники огрызались огнем.

Страшнее всего пальба была на Невском, там по официальным данным погибло 56 человек и было ранено 650. Цифры очень примерные, потому что не учитывались ни потери офицеров, ни трупы случайных прохожих. «Революционный народ» считал только «своих».

В СССР официальные историки писали, что это правительственные войска открыли огонь по «мирной демонстрации». Но будь так, палящие по плотной толпе пулеметы принесли бы во много раз большие потери.

…а в Таврический дворец, где заседал Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов, являлись делегация за делегацией. Все требовали взятия всей полноты власти, отказа от союза со Временным правительством. Около 5 часов подошли матросы и потребовали «своих» министров, то есть министров-социалистов. Для объяснений. Не успел к ним выйти министр земледелия Чернов, как его схватили, и поднося к лицу кулаки, орали: «Принимай власть, сукин сын, коли дают!». Чернова втащили в автомобиль и объявили заложником.

Выручил Чернова, Троцкий. Он тогда еще не был большевиком и вообще не очень понятно, чего хотел. Троцкий произнес пылкую речь о революционном правосознании, и Чернова отпустили.

К вечеру стало известно, что с фронта движется сводный отряд для наведения порядка. Это внесло большое смущение в революционные массы. Еще больше смущения внесла информация от министра юстиции Переверзева…

Суд над немецкими шпионами

Еще 28 апреля в Генеральный штаб русской армии явился с повинной прапорщик Д. С. Ермоленко. Он показал, что в плену был завербован немцами и заброшен в Россию с заданием вести пропаганду против Временного правительства.

Правительство поручило членам кабинета министров Керенскому, Некрасову и Терещенко «содействовать расследованию» столь страшного обвинения. Неизвестно, как и чему содействовали министры, но к июлю следствие еще не было закончено. Почему — непостижимо для ума, потому что в архиве начальника контрразведки Б. В. Никтина содержалось 29 перехваченных телеграмм В. И. Ленина, Якуба Ганецкого (настоящее имя — Яков Станиславович Фюрстенберг; 1879–1937), Александры Михайловны Коллонтай (урожденной Домонтович; 1872–1952), Григория Евсеевича Зиновьева (настоящая фамилия — настоящая фамилия Радомысльский, по другим данным — Апфельбаум; 1883–1936) и других — речь в этих телеграммах шла о получении денег или содержала просьбы о деньгах.

Переверзев, как выражаются в спецслужбах, «дал утечку» информации: пригласил к себе нескольких социалистов и ознакомил их с материалами незаконченного дела. И до этого ходило много слухов, что Ленин является одним из многих действующих в России агентов германской разведки. Теперь это стало очевидно.

5 июля 1917 г. газета «Живое слово» опубликовала заявление социалистов Григория Алексеевича Алексинского (1879–1967) и Панкратова о материалах дела большевиков. На другой день питерские газеты вышли с комментариями этого заявления. Статья в «Голосе солдата» от 6 июля называлась «К позорному столбу!»

6 июля юнкера захватили редакцию и типографию «Правды». Среди прочего там было найдено письмо на немецком языке, в котором некий Барон «приветствовал большевиков за их действия и выражал надежду, что они получат преобладание в Петрограде, чем доставят большую радость в Германии». Сообщение об этой находке тоже было опубликовано.

7 июля в «Петроградской газете» народник Владимир Львович Бурцев (1862–1942) писал: «В те проклятые черные дни 3, 4 и 5 июля Вильгельм II достиг всего, о чем только мечтал. За эти три дня Ленин с товарищами обошлись нам не меньше огромной чумы или холеры».

Мало того, что сводный отряд вошел в город, но многие нейтральные прежде части и даже многие участники восстания 3–4 июля отшатнулись от германских агентов.

Правительство официально назвало события 3–4 июля «заговором большевиков с целью вооруженного захвата власти».

В ночь на 7 июля на заседании Кабинета министров принято: «Всех участвовавших в организации и руководстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывающих и подстрекающих к нему арестовать и привлечь к судебной ответственности как виновных в измене родины и предательстве революции». Наутро правительство отдало приказ об аресте Ленина и его ближайших сподвижников.

Объединенное заседание ЦИК Советов заявило о полной поддержке мер Временного правительства, которые «соответствуют интересам революции».

Меня квартиры, переодевшись женщиной, Ленин бежит и прячется в Разливе. Потом в Финляндии. Многие большевики и Троцкий в компании с ними оказываются в тюрьме.

Власти начинают разоружение антиправительственных сил, захватывают особняк Кшесинской. Казалось бы, все. Как говорил Тьер, «с социализмом покончено навсегда».

Фантастическое безволие власти

Дальнейшее кажется уже полным абсурдом, но вот факты: Переверзева… увольняют: он-де не имел права публиковать материалов незаконченного дела. Это было безнравственно и не соответствовало моральному кодексу интеллигентного человека.

Так власть уволила того, кто ее только что спас.

Советы требуют скорейшего созыва Учредительного собрания, объявления России республикой, роспуске Временного комитета Государственной думы.

Временное правительство не делает решительно ничего. Но премьер-министр князь Львов изволят уйти в отставку. На его место избирают Керенского. Князь объясняет свое решение так: «Мне ничего не оставалось делать. Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не смог этого сделать, а Керенский это может».

Зачем вообще брал власть этот жалкий человек, честно сознающийся, что он — убогий безвольный слизняк? Непостижимо.

Советы объявили кабинет Керенского «правительством спасения революции» и признали за новым премьером «неограниченные полномочия для восстановления дисциплины в армии, решительной борьбы со всеми проявлениями анархии».

К 22 июля создали новое коалиционное правительство: семеро социалистов, четверо кадетов, трое членов радикально-демократической партии.

Положение в армии

Не забудем, что революция произошла в воевавшей стране. Армия начала разваливаться еще в конце 1916 г… Весь 1917-й она металась между лозунгами «войны до победного конца» и братаниями, то есть попытками прекратить войну тут же, явочным порядком.

Первое братание произошло на Западном фронте на Рождество 1914 г. между английскими и немецкими солдатами. На Восточном фронте оно было впервые официально зарегистрировано командованием в апреле 1915 г. перед Святой Пасхой и в дальнейшем происходило довольно редко,^{228} чаще всего — тоже в Пасхальные дни. На Кавказском фронте, где Россия тогда сражалась с мусульманской Турцией, ничего подобного не было.

Но после Февральской революции началась поистине эпидемия братаний. Большевики относились к этому очень положительно. 28 апреля «Правда» напечатала статью Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину <…> подчинения солдат „своим“ офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Отсюда ясно, что братание есть «…одно из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции».^{229}

Летом 1917 г. братаний стало поменьше — русская армия наступала пред тем, как побежать. Но в начале июля наступление захлебнулось. Погибло более 150 000 человек. Нарастал вал самосудов и расправ над офицерами и унтер-офицерами.

К ноябрю 1917 г. из девяти миллионов солдат действующей армии дезертировало два.

Последствия паралича власти

После нескольких месяцев сползания в анархию, революционных эксцессов и уличных побоищ страна остро нуждалась в порядке. И не только в укрощении идейных грабителей и убийц, но и в острастке для самых обычных, безыдейных уголовников. Ведь полицию то ли отменили, то ли оставили временно, до замены «народной милицией». При этом никто толком не знал, что такое «народная милиция», как она должна формироваться и на каких основаниях работать. К лету-осени 1917 г. разгул беззакония, насилия, грабежей захлестнул даже крупные города. В глубине Великороссии оставалось сравнительно спокойно, но на юге России, и особенно на национальных окраинах начали сводить вековые счеты между племенами. Подняли голову круговая порука, кровная месть и прочие пережитки родового строя.

Страна переживала настоящий экономический кризис. К осени 1917 г. выпуск промышленной продукции составил 30–35 % от уровня 1916-го. Притом, что и тот — уровень нищающей страны, где всего хватает еле-еле. Покупательная способность рубля составила 6–7 довоенных копеек. Если в феврале революция началась из-за перебоев в продаже белых булок, то с августа стали вводить карточки на хлеб и муку.

В деревнях к осени 1917 г. 15 % помещичьих земель были явочным порядком захвачены. Правительство пыталось бороться с «аграрными беспорядками», посылая воинские команды и карательные отряды. Популярности ему это не прибавило.

Вдобавок железнодорожное сообщение оказалось почти полностью парализовано. С мест не было информации, приказы центра не выполнялись. Россия становилась все менее управляемой.

На окраинах начиналась национальная революция.

О своей автономии заявила Украина.

Польша давно намеревалась выйти из состава Российской империи.

Финский парламент 18 июля 1917 г. принял Закон о власти, тем самым объявив носителем верховной власти себя. В тот же день Временное правительство парламент распустило, и что характерно — финны поступили очень законопослушно: в октябре провели новые выборы. Но 6 декабря 1917 г. новый финский парламент принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством.

В Прибалтике Латвия, Эстония и Литва стремились к независимости. Только немецкая оккупация мешала им начать национальные революции.

А Временное правительство продолжает вести себя неуверенно и тянет, тянет, тянет… Вроде, происходят какие-то события… Например, Советы переезжают из Таврического дворца, освобождаемого под будущее Учредительное собрание, в Смольный институт благородных девиц: Выборы в Учредительное собрание, после многих проволочек, назначают на 12 ноября.

12–15 августа в Москве проходит Государственное совещание с участием всех партий и групп. 14 сентября в Александринском театре Петербурга собралось Всероссийское демократическое совещание. Среди делегатов — 134 большевика, 305 меньшевиков, 592 эсера, 55 народных социалистов, 17 беспартийных и 4 кадета. 25 сентября, после долгой ругани разных партий, создали Временный совет республики, или Предпарламент. В него вошли 10 социалистов и 6 либералов. В предпарламенте шла партийная и фракционная борьба, спорили о распределении функций предпарламента и Временного правительства…

Но все это — верхушечные, косметические меры: страна разваливается, управляемость исчезает, популярность правительства стремится к нулю, в народе Предпарламент частенько называют «бредпарламентом».

Перспективы разных диктатур

К концу лета 1917 г. многие стали ностальгически вспоминать царское время: тогда было и сытее, и понятнее, и безопаснее. Общее мнение все сильнее склонялось в пользу авторитарной власти. При этом было очевидно, что возвращаться к царизму и политической системе образца 1913 г. никто не хочет. Да это и невозможно.

Речь шла лишь о том, в каких формах можно остановить страну, в которой уже произошла социальная революция. И как будут звать человека, который остановит Россию на грани новой революции — утопической.

Во Франции такими диктаторами стали два человека. Одного звали Наполеоном Бонапартом — он был генералом, и установил диктатуру армии. Другого звали Адольфом Тьером — он был премьер-министром. Армия признавала его главой гражданского правительства и подчинялась ему.

Керенский мог стать диктатором, если бы за ним пошла армия.

Армия могла выставить своего вождя.

Альтернативой этих двух вариантов диктатуры была только утопическая революция и установление диктатуры пролетариата.

Появление белых

С лета 1917 г. усиливаются офицерские организации — Союз георгиевских кавалеров, Союз бежавших из плена, Союз воинского долга, Союз чести и Родины, Союз спасения Родины и многие другие. Предприниматели создали Общество экономического возрождения России. Все они усиленно ищут лидера. «Единственной властью, которая поможет спасти Россию является диктатура» — откровенно заявляет даже Петр Дмитриевич Долгоруков (1866–1951), лидер «партии народной свободы», кадетов.

Керенский в основном болтает. А в армии восходит звезда Генерального штаба генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова (1870–1918). Верховные главнокомандующие — генерал Алексеев и сменивший его на посту генерал от кавалерии, генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов (1853–1926) — отказались понимать намеки: не стать ли им диктаторами. А Корнилов эти намеки понимает.

Корнилов знаменит своими подвигами, побегом из плена, широко известен, популярен в войсках. Он получил 8-ю армию в мае 1917-го, и сразу заявил, что по братаниям будет открывать артиллерийский огонь.

19 мая 1917 года Корнилов приказом по 8-й армии разрешает сформировать 1-й Ударный отряд из добровольцев (первая добровольческая часть в Русской армии). За короткий срок был сформирован трехтысячный отряд, и 10 июня Корнилов произвел ему смотр. Генерального штаба полковник. Митрофан Осипович Неженцев (1886–1918) блестяще провел боевое крещение своей части 26 июня 1917 г., прорвав австрийские позиции под деревней Ямшицы, благодаря чему был взят город Калуш.

11 августа приказом Корнилова отряд был переформирован в четырехбатальонный Корниловский ударный полк. Его форма включала в себя букву «К» на погонах и нарукавный знак с надписью «Корниловцы». Был сформирован также Текинский полк из мусульман Северного Кавказа, сделавшийся личной охраной Корнилова.

Корнилов становится близким другом комиссара той же армии, эсера, бывшего террориста Савинкова. Под их руководством 8-я армия быстро делается единственной, сохраняющей боеспособность в июле.

Корнилов становится командующим Юго-Западным фронтом. На этой должности он пробыл с 7 по 18 июля и стал Верховным главнокомандующим вместо Брусилова.

Корнилов предлагает ограничить власть комиссаров Временного правительства и войсковых комитетов хозяйственными вопросами, ввести смертную казнь, расформировать неповинующиеся части, запретить в армии митинги и партийную деятельность.

Профессиональный военный, он видит путь спасения России в создании единого правового режима для фронта и тыла: перевод на военное положение промышленности и железных дорог, запрет митингов, демонстраций, забастовок. А за нарушение законов и саботаж — отправка на фронт.

Идеи Корнилова принимаются. Во время Государственного совещания Корнилову не раз устраивают восторженную овацию. Газета деловых кругов «Утро России» писала 12 августа 1917 г.: «сильная власть должна начаться с армии и распространиться на всю страну».

Не надо считать Корнилова реакционером и монархистом. По свидетельству генерал-лейтенанта, начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем командующего Западным и Юго-Западным фронтами Антона Иванович Деникина (1872–1947), Корнилов отверг всякие переговоры с Романовыми и сажать их на престол не хотел. Он стремился «довести страну до Учредительного собрания, а там пусть делают, что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду».^{230} Может, и ушел бы. Может, и нет… когда Союз офицеров предложил Лавру Георгиевичу «спасти Россию», он ответил: «Власти я не ищу, но если тяжкий крест выпадает на мою долю, то что же делать». Возможно, долг перед Отечеством помешал бы скромному Корнилову отстраниться от власти и после Учредительного собрания. И… что? В любом случае, с его приходом ко власти утопическая революция становилась в России невозможной.

Корниловские офицеры первыми в России стали называть себя белыми: как роялисты во время Французской революции — по цвету королевских лилий на гербе Франции.

Недопереворот

Керенский ведет с Корниловым переговоры через Савинкова. Предполагалось ли, что Керенский останется правителем России, а Корнилов — «только» главнокомандующим? Или это должен был быть некий причудливый «дуумвират»? Содержание договоренностей неизвестно. Во всяком случае, Керенский от власти не отказывался.

От Корнилова Савинков получил заверения, что Керенский сохранит свой пост министра-председателя в новом «диктаторском» коалиционном правительстве, в состав которого предполагалось пригласить опытных финансово-промышленных деятелей — Алексея Ивановича Путилова (1866–1937) и Сергея Николаевича Третьякова (1882–1944), министра вероисповеданий, выдающегося богослова, кадета Антона Владимировича Карташева (1875–1960); «экспертов» царского режима — последнего министра иностранных дел Российской империи Николая Николаевича Покровского (1865–1930) и дипломата, генерал-майора, военного агента во Франции и одновременно представителя русской армии при французской главной квартире графа Алексея Алексеевича Игнатьева (1877–1954). «Несоветских социалистов» в составе корниловского кабинета должен был представлять Плеханов.

Керенский принял план Корнилова, но от нерешительности медлил с представлением чрезвычайных законов правительству. Корнилов между тем начал переброску с фронта войск, которые должны были обеспечить порядок в столице и подавить в случае нужды выступления большевиков.

25 августа 1917 г. Корнилов направил из Могилева в Петроград 3-й кавалерийский корпус и Туземную дивизию. Эти части должны были стать основой Отдельной Петроградской армии под командованием генерал-майора Александра Михайловича Крымова (1871–1917), подчиненной непосредственно Ставке.

20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками». Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках всю правительственную власть, во время корниловского выступления очутился в трудном положении. Он понимал, что только жесткие меры, предложенные Корниловым, могли еще спасти экономику от развала, армию от анархии, Временное правительство освободить от советской зависимости и установить, в конце концов, внутренний порядок в стране. Но понимал также, что с установлением военной диктатуры он лишится полноты власти. Добровольно отдавать ее — даже ради блага России — он не захотел. К этому присоединилась и личная антипатия между министром-председателем Керенским и главнокомандующим генералом Корниловым, они не стеснялись высказывать свое отношение друг к другу.^{231}

В результате возникает интрига, словно пришедшая из скверного водевиля. Важнейшим действующим лицом его становится думский деятель Владимир Николаевич Львов, в первом и втором (первом коалиционном) составах Временного правительства занимавший пост обер-прокурора Святейшего синода. 8 июля 1917 г. Львов подал в отставку, поддерживая создание нового правительства во главе с Александром Керенским. Он явно рассчитывал на место и в этом правительстве, но Керенский предпочел назначить обер-прокурором тактичного и ученого профессора Антона Карташева, а не дерзкого и своевольного Львова. Последний пришел в ярость и не раз говаривал, что «Керенский ему теперь смертельный враг». После Октябрьского переворота Львов уезжал за границу, вернулся, стал организовывать удобную для властей «живую церковь» и в конце концов вступил в Союз воинствующих безбожников.

Этот-то темный интриган для начала добился встречи с Керенским, на которой предложил тому войти в контакт с группой неназванных общественных деятелей, которая имеет «достаточно реальную силу», чтобы обеспечить его правительству поддержку справа. На это Керенский согласился.

24 августа Львов приехал к Корнилову «с поручением от Керенского». Никакого поручения Керенский Львову не давал. Он только согласился встретиться с теми, кто может его поддержать. Но Львов, самозваный посредник, от имени Керенского предлагает Корнилову диктаторские полномочия. Корнилов излагает Львову условия, которые он подробно оговаривал с Савинковым. В том числе повторяет, что не стремится к власти и «готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А. Ф. Керенский… или другое лицо».

Но 26 августа Львов, вернувшись в Петроград, заявляет Керенскому от имени Корнилова: тот должен немедленно «передать всю власть военную и гражданскую в руки Верховного главнокомандующего» и явиться в Ставку. Как бы от себя он добавляет, что Керенского в Ставке «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».

Керенский действует весьма коварно. По его словам, «было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер <…> заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор со мной».

Как доказать? С помощью свидетеля. Керенский зовет помощника начальника милиции Булавинского, и прячет его за занавеской в своем кабинете. И опять зовет Львова. Львов читает вслух некую «записку» от имени Корнилова с требованиями Керенскому и Савинкову немедленно приехать в ставку.

Позже Львов заявит, что «никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была простая беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования (ему) я не предъявлял и не мог предъявить, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал, а он меня арестовал. Я не успел даже прочесть написанную мною бумагу, как он, Керенский, вырвал ее у меня и положил в карман».

Записка есть? Есть. Свидетель Булавинский все слышал? Слышал. И Керенский приказывает арестовать Львова как соучастника «мятежника» Корнилова. Самого же Корнилова немедленно увольняет с должности Верховного главнокомандующего и объявляет мятежником.

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной».

Кстати, легендарная записка и вправду написана рукой Львова, а не Корнилова. Подписи Корнилова нигде нет.

Все влиятельные политики, даже послы союзных держав уговаривают Керенского лично встретиться с Корниловым, чтобы «рассеять недоразумение». Но Керенский твердо стоит на своем: Корнилов преступник!

Большинство исследователей пытаются понять мотивы самого Львова: была ли это сознательная провокация, неудачная попытка вернуться в большую политику или коварная месть Керенскому. Выдвигают даже версию «помутнения рассудка».

И лишь немногие допускают, что главный и хитрейший интриган тут не Львов, а сам Керенский. Ведь что получается? Керенский через Савинкова ведет переговоры с Корниловым, а потом руками неизвестно откуда взявшегося Львова расправляется с «конкурентом» и устраняет угрозу собственной власти. Очень в духе Керенского.

Во всяком случае позже, уже когда Корнилов сидел в тюрьме, Керенский произнес: «Корнилов должен быть казнен; но когда это случится, приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом».

Корнилов страшно удивлен таким поворотом дел, но продолжает действовать, как было договорено: двигает войска, делает сообщение по радио об «укреплении власти».

Ночь на 28 августа Керенский провел почти один в Зимнем дворце. Все дистанцировались от него, сбежали из обреченного места, зная, что корпус Крымова — самая боеспособная часть армии. Если это интрига самого Керенского, то обернулась она против него же.

Но оказалось, боялся Керенский напрасно. На его стороне были по крайней мере три силы:

• убежденные социалисты и демократы, для которых Корнилов был «солдафоном» и «реакционным генералом»;

• сторонники утопической революции;

• расхристанная полупьяная масса солдат петроградского гарнизона, солдат на фронте, балтийских матросов, городского люмпенства, уголовников и анархо-бандитов — те, для кого установление порядка означало социальную смерть.

Эти силы не дали Керенского в обиду.

Уже вечером 28-го поднимались враги Корнилова, предлагали свои услуги Временному правительству. С утра 29 августа началась раздача винтовок желающим, формирование рабочих дружин.

Керенский выпустил из тюрьмы большевиков, сидевших там после июльских событий. Они подняли Красную Гвардию. В результате возле Вырицы войска Корнилова остановили силы, в несколько раз превышавшие весь корпус Крымова.

А генералу Крымову Керенский 30 августа направил приглашение лично прибыть для переговоров. Приглашение было передано через полковника Самарина: приятель Крымова, он занимал должность помощника начальника кабинета Керенского. Войска могут двигаться на Петроград, только вступив в гражданскую войну с разношерстными защитниками Временного правительства. Крымов поехал в столицу. О чем они беседовали с Керенским, неизвестно. Известно, что пока начальник отсутствовал, войска удалось разагитировать и разложить, и они окончательно встали под Лугой. Еще известно, что вскоре после ухода от Керенского сорокашестилетний генерал Крымов застрелился.

Одновременно в армии поднялся стихийный мятеж против Корнилова. Офицеров, известных как его сторонники, убивали и изгоняли. Солдатские комитеты отстраняли офицеров от власти, расстреливали непокорных.

Военно-революционный комитет, в составе социалистов и анархистов, фактически изолировал Ставку от остальной армии. Управляемость упала до нуля, армия митинговала и разваливалась.

Ему предлагают поднять уже настоящий мятеж силами Корниловского полка. «Передайте Корниловскому полку, — отвечает Лавр Георгиевич, — что я приказываю ему соблюдать полное спокойствие, я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови».

Ему предлагают покинуть Ставку и бежать. Отказывается.

В конце концов, глава Генерального штаба генерал Алексеев соглашается стать представителем Керенского. Он признает Керенского новым Верховным главнокомандующим, от его имени 1 сентября 1917 арестовывает в Ставке генерала Корнилова и его сподвижников и отправляет арестованных в Быховскую тюрьму — переделанный для военных целей бывший католический монастырь.

За жизнь арестованных есть основания опасаться, Но внутренняя охрана поручена сформированному Корниловым Текинскому полку. По мнению многих, Алексеев спасает жизнь Корнилову и его сторонникам. В дальнейшем Алексеев и Корнилов находились в самых лучших отношениях.

Для расследования «мятежа» была назначена следственная комиссия. Керенский и его новые сторонники, Совет рабочих депутатов, требовали военно-полевого суда над Корниловым и его сподвижниками и скорейшего их расстрела.

Но члены следственной комиссии не находили в действиях арестованных никакого состава преступления.

18 ноября, когда армия окончательно развалится, а большевики поставят своего Главкомверха Крыленко, председатель следственной комиссии Шабловский, основываясь на данных следствия, освободил всех арестованных, кроме пятерых: самого Корнилова, Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Сергеевича Лукомского (1868–1939), генерал-майора Ивана Павловича Романовского (1877–1920), Деникина и Генерального штаба генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова (1878–1918).

Этих пятерых велел освободить Верховный главнокомандующий Духонин 20 ноября 1917 г., за считанные часы до своего зверского убийства.

Последствия

Что тут сказать? Наметившийся было блок правых и социалистов канул в небытие. Менее чем через два месяца Временное правительство, предавшее своих военачальников, будет низложено большевиками и в свою очередь окажется в роли арестованного.

Само же Временное правительство оказывается в полной зависимости от Советов, фактически — от большевиков. Интересно мнение Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской (1843–1934), эсерки, начинавшей еще в 1874 г. хождениями в народ. «Бабушка русской революции» хорошо относилась к Керенскому и, по ее собственным словам, «сколько раз я говорила Керенскому: Саша! Возьми Ленина! А он не хотел. Все хотел по закону… А надо бы посадить их на баржи с пробками, вывезти в море — и пробки открыть… Страшное это дело, но необходимое и неизбежное».^{232}

«Штурм Зимнего»

Большевики же готовят новый переворот. Ведь «Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева».^{233}

Сначала назначали восстание на 15 октября. Потом пришлось переносить. 18 октября Лев Борисович Каменев (настоящая фамилия Розенфельд; 1883–1936) и Зиновьев пишут в «Новой жизни», что подготовку восстания до съезда Советов считают ошибочной. Ленин пришел в ярость и требовал исключить обоих из партии, но ЦК счел, что «не произошло ничего особенного».

Самое же интересное, что подготовка к восстанию открыто обсуждается в печати, а правительство по прежнему не делает решительно ничего.

Сценарий обычный: 9 октября прошел слух об отправке части Петроградского гарнизона на фронт. Большевики и анархисты активно используют и распространяют этот слух, добавляя новый: Керенский собирается сдать Петроград немцам. Чтобы противодействовать этим его предательским планам, большевики и другие социалисты создают Военно-революционный комитет (ВРК). Всем было очевидно, что ВРК занимается подготовкой переворота, но никто не препятствует.

Конечно же, большевикам очень помогают старые хозяева. Есть потрясающий рассказ владелицы конспиративной квартиры М. В. Фофановой: «Эйно спросил: „Владимир Ильич, а не подавят нас присланные с фронта войска, как в июле?“ Вдруг Владимир Ильич встал, положил руку на бедро и, слегка наклонившись к Эйно, сказал: „Немцы не позволят Керенскому снять с фронта даже одного солдата“».^{234}

В точности как в июле, немцы начали наступление точно перед переворотом. Более того — в Петрограде во время переворота было много германских солдат, переодетых во флотскую форму. Большинство экипажей кораблей Балтийского флота, даже поддержавшие большевиков, прибыли в Петрограф с опозданием. Немцы и финские сепаратисты в русской матроской форме хорошо «вписались» в ситуацию.^{235}

Все висело на волоске, вопрос был только — когда выступать. 24 октября Керенский велел юнкерам занять важнейшие пункты города. Захватили и большевистскую типографию.

Большевики легко отбили типографию и в срок выпустили очередной номер газеты «Рабочий путь». Началось…

Что характерно для всех гражданских войн, участвовало в событиях очень немного людей. ВРК имел под ружьем лишь 2500 солдат и около 2000 красногвардейцев. Число немцев и финнов неизвестно.

У правительства нет и этого: всего около 2000 курсантов и юнкеров. Гарнизон же объявил себя нейтральным.

Новый начальник Генерального штаба генерал Алексеев предложил Керенскому собрать офицерские части… Тот отказался. Потом он будет говорить, что офицерство мстило ему за Корнилова, и потому не пошло воевать. Но изначально отказался он сам.

Керенский требует от Предпарламента резолюции, осуждающей «состояние восстания», и полной поддержки действий правительства. Предпарламент принимает очень уклончивую резолюцию.

После этого Керенский под предлогом встречи войск, верных правительству, бежит на фронт в машине американского посла.

Вечером 24 октября большая часть петроградской инфраструктуры была у большевиков. А город жил совершенно обычно: гарнизон сидел в казармах, по улицам шли мирные прохожие.

«Буржуазные классы ждали баррикад, пламени пожаров, грабежей, потоков крови. На само деле царила тишина более страшная, чем все грохоты мира. Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, унося вчерашних господ в преисподнюю». Так писал Троцкий, очень в духе анабаптистов и коммунаров к месту вспоминая преисподнюю.

В 3 часа 30 минут 25 октября отряд моряков с крейсера «Аврора» взял Николаевский мост — последний, бывший в руках временного правительства. К 18 часам 25-го Зимний полностью окружен.

Кто защищает Зимний дворец? 400 юнкеров 3-й Петергофской школы прапорщиков, 500 юнкеров 2-й Ораниенбаумской школы, отдельные юнкера из Николаевского инженерного, Артиллерийского и других училищ, отряд студентов из 20–30 человек, 130 женщин из «батальона смерти», 40 георгиевских кавалеров из Отряда комитета увечных воинов.

Даже артиллерия — учебная: батарея Михайловского артиллерийского училища с 4 броневиками и 6 орудиями. Было то ли 50–70, то ли даже 200 казаков. Казаки ушли, увидев во дворце «пацанов»-юнкеров и «баб». Еще одна страшная черта гражданской войны: взрослые «нейтральны», все стороны воюют детьми и полудетьми.

Юнкера выложили поленницу передо входом во дворец и установили там пулеметы.

В 19 часов последовал первый ультиматум о сдаче. Во дворце ждали верных войск во главе с Керенским и ничего не ответили.

В 20:40 последовал знаменитый холостой выстрел «Авроры». По этому сигналу начался обстрел дворца из ружей и пулеметов. Часть юнкеров и «женский батальон смерти» сразу сдались. Остальным предъявили новый ультиматум. Молчание.

Большевики хотели открыть огонь из орудий Петропавловской крепости. Крепость отказалась стрелять. Большевики привели своих артиллеристов — вроде бы, балтийских матросов… Или солдат совсем другой армии, переодетых в матросскую форму. Они были пьяны вусмерть и сделали 30–40 боевых выстрелов, но в само здание попали только два шрапнельных снаряда, слегка повредив карнизы. И только. Снаряды летели через дворец, рвались на Дворцовой площади. Большевики отхлынули от здания.

В 0:50 последовал приказ атаковать. Юнкера пулеметным огнем из-за поленницы легко отогнали «революционные массы».

Патовая ситуация… Но вскоре выяснилось: вход со стороны Невы не охранялся. Сперва приникавших во дворец солдат и матросов юнкера разоружали и вместе с ними курили на лестницах. Постепенно их стало больше, теперь уже они разоружали юнкеров.

В 2 часа Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (1883–1939) начал новые переговоры. Они увенчались успехом: в 2:10, пройдя в Малую столовую, где сидели министры Временного правительства, Антонов-Овсеенко объявил правительство низложенным. Министров арестовали и отправили в Петропавловскую крепость, откуда они через несколько дней были освобождены.

Вот, собственно, и весь переворот. Штурма Зимнего попросту не было. Все красивые картинки, на которых рабочие и матросы курят на лестницах Зимнего дворца, — чистейшей воды советская «липа». Как и фильм Эйзенштейна, в котором толпа повисает на кованых чугунных воротах, в котором красные, оставляя десятки трупов, ломятся во дворец под пулеметным огнем… «Липа», все «липа».

И что единственный артиллерийский выстрел по дворцу был холостым — тоже вранье. В СССР коммунисты рассказывали сказки, будто большевики опасались за культурные и художественные сокровища Дворца, потому, мол, и не стреляли. На деле выстрелов было много, просто почти все снаряды прошли мимо.

Насчет же бережного отношения к сокровищам культуры и искусства… Был такой Жак Садуль — военный атташе Франции в России, который вступил в РСДРП(б). Приведу слова не белых, а этого члена партии большевиков: «Зимний дворец был обстрелян из пушек, взят, затем разграблен. Все предметы искусств, мебель, картины варварски разрушены. Женский батальон, оборонявший дворец, отведен в казарму, где несчастные были зверски изнасилованы…».^{236}

Писал об этом и канонизированный большевиками американский коммунист Джон Рид.^{237}

Между социалистов

Естественно, большевистского переворота не признавали все сторонники Временного правительства. Но и социалисты его не спешили признавать. Не случайно Ленин изо всех сил оттягивал начало II Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов: чтобы он начался уже после переворота. «Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд», — говорил Ленин.

Съезд открылся 25 октября 1917 года, в 22 часа 40 минут, в Смольном дворце. Эсеры и меньшевики ушли со съезда, не признавая захвата Зимнего дворца и произведенного переворота. Остались только левые эсеры.

Некоторые анархисты входили в основные большевистские революционные организации: Петроградский Совет, ВЦИК Советов. Анархист И. П. Жук возглавил отряд шлиссельбургских красногвардейцев. А. В. Мокроусов участвовал в штурме Зимнего дворца. Анархисты И. Блейхман, Г. Боргацкий, В. Шатов и Е. Ярчук входили в штаб восстания. А. Г. Железняков (помните, мы с ним уже встречались) стоял во главе отряда матросов. Усилиями «Железняка» и его старшего брата казарма 2-го балтийского флотского экипажа превратилась в один из очагов анархо-бандитизма в Петрограде.

Вскоре «Железняку» с группой приспешников пришлось бежать на Юг. Некоторое время он разбойничал на Украине, но вскоре его убили другие бандиты.

После Октябрьского переворота некоторые анархисты частично поменяли прежние взгляды и перешли на сторону большевиков. Но в большинстве своем русские анархисты были против диктатуры пролетариата. Они выдвинули лозунг «третьей революции». По их мнению, Февральская свергла самодержавие, власть помещиков, Октябрьская — Временное правительство, власть буржуазии. Теперь нужна «третья», чтобы свергнуть Советскую власть, власть рабочего класса, и устранить государство вообще.

Получалось — Съезд советов выражал волю большевиков и только большевиков.

Под утро 26 октября Съезд принял написанное Лениным обращение «Рабочим, солдатам и крестьянам». В нем заявлялось о переходе всей власти ко II Съезду советов, а на местах — к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Съезд утвердил список Временного рабочего и крестьянского правительства — Совет народных комиссаров (СНК, или Совнарком).

Заметьте — и у большевиков Временное правительство. Временное — до Учредительного собрания. Сам же Октябрьский переворот стали называть Великой Октябрьской социалистической революцией только с 1927 г.

В СНК собрались исключительно большевики — левые эсеры отказались войти в правительство без других социалистических партий.

Утвержден и новый ВЦИК — главный постоянно действующий орган государственной власти между съездами.

3 января 1918 г. большевистский Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Она провозгласила Россию государством диктатуры пролетариата в форме Советов. Советам и только Советам должна была принадлежать вся власть в центре и на местах.

Тем самым появилось новое правительство России. Оно требовало признания и подчинения.

Но 90 % населения России заведомо не признавало этого правительства.

Провозглашалась диктатура пролетариата — то есть курс на кровавое, страшное внедрение в жизнь утопии Карла Маркса. 99 % населения России вовсе не стремилось ко внедрению этой утопии.

Первые декреты

Уже утром 26 октября делегаты без обсуждения приняли по докладу Ленина Декрет о мире и Декрет о земле.

Декрет о мире провозглашал выход России из Первой мировой войны и «мир без аннексий и контрибуций». То есть нарушение Россией союзнических обязательств, отказ и от воинской славы участников Великой войны, и от любых результатов победы в этой войне.

Этот Декрет был неприемлем для 200 000 офицеров Русской армии и огромного числа ее солдат. Этим Декретом большевики создали для себя армию в сотни тысяч вооруженных и подготовленных врагов.

В 1917 г. землей владели больше двадцати пяти миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам же и обрабатывал, кто дачным участком. Но все это были собственники. Теперь они лишились своего законного достояния.

С точки зрения организации Гражданской войны, Декрет просто вынуждал собственников бороться с теми, кто их собственность отнимал. А тем, кто мог получить даром чужую землю — великий соблазн. С одной стороны — как не взять? А с другой — если возьмешь, то делаешься соучастником беззакония. И будешь вынужден защищать взятое у законного владельца. Опять — Гражданская война.

Декреты об упразднении сословий, отмене званий, различий, орденов и знаков отличия, Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви не только создавали миллионную армию врагов. Они показывали, насколько серьезно большевики готовы ломать все, что было дорого миллионам людей.

Миллионам, которым навязывалась Гражданская война.

Опять белые

Керенский прибыл в штаб Северного фронта во Псков вечером 25 октября 1917 г. Ему очень повезло: в войсках его не пристрелили, хотя руки не подавали. Он отдал приказ идти на Петроград. Приказа никто не собирался выполнять. Единственным генералом, согласившимся вести войска против большевиков, был командир 3-го конного корпуса генерал-лейтенант Петр Николаевич Краснов (1869–1947). Он уже однажды шел на Петроград в составе армии Корнилова.

За Красновым пошла лишь часть 3-го конного корпуса, расположенная в районе его штаба в г. Остров. Это были 12 казачьих эскадронов 1-й Донской и Уссурийской казачьих дивизий, численностью около 70 человек каждый, 18 орудий, 1 бронепоезд и 1 броневик.

Двинувшись днем 26 октября из Острова на Петроград, Краснов 27-го занял Гатчину, а 28-го — Царское Село, выйдя на ближайшие подступы к столице. Керенский въехал в Царское Село на белом коне, под звон колоколов.

Опять сработало желание «народных масс» избегать любого укрепления власти.

Петроградский ВРК 26 октября приказал железнодорожникам не допускать продвижения войск на Петроград. Этот приказ исполнялся. 27-го ВРК отдал приказ о боевой готовности Петроградского гарнизона. Этот приказ не исполнялся, но к Царскому Селу и Пулкову были выдвинуты отряды балтийских моряков и Красной Гвардии.

Центробалт направил в Петроград боевые корабли и отряды моряков. С представителями Военноморского революционного комитета Ленин разработал план расстановки кораблей на Неве, чтобы их мощной артиллерией прикрыть подходы к городу; в Кронштадте формировались дополнительные отряды моряков.

Каждый завод, район, полк получил конкретное задание по обороне Петрограда. Около 20 000 человек были посланы на рытье окопов и в короткий срок создали оборонительный рубеж «Залив — Нева».

30 октября на Пулковских высотах армии встретились: около 700 казаков Краснова — и больше 10 000 солдат Петроградского гарнизона, балтийских моряков, красногвардейцев. К вечеру Краснов начал отступать на Гатчину — у казаков кончились патроны. Удивляет не это — самое странное, что при десятикратном превосходстве большевики так долго с ним возились. Да и то успех им обеспечил переход на их сторону полковника П. Б. Вальдена, так ненавидевшего Керенского, что он готов был помогать большевикам.

1 ноября в Гатчину вошли революционные войска. Активно действовали агитаторы. Председатель Центробалта матрос Павел Ефимович Дыбенко (1889–1938) буквально очаровал казаков. Они даже согласились выдать Керенского, если им гарантируют отъезд в родные станицы. Узнав об этом, Керенский бежал, переодевшись матросом. Краснов и его штаб были арестованы.

Восстание юнкеров в Петрограде 28–29 октября 1917 г

В ночь на 26 октября в Петрограде члены городской Думы, прежнего ЦИК и ушедшие со II Съезда делегаты создали Комитет спасения родины и революции. Он призвал чиновников и население не подчиняться советской власти и заявил о своем праве вновь призвать Временное правительство.

В ночь на 29 октября под руководством Комитета в Петрограде вспыхнул юнкерский мятеж. Юнкера ожидали Краснова. Они захватили Госбанк, гостиницу «Астория» и телефонный узел. На этом их силы иссякли. Уже днем юнкеров отбили и изолировали в окруженных зданиях военных училищ. По зданиям стреляли из пушек и пулеметов. Юнкерам предложили сдаться и обещали распустить по домам. Те поверили. Большевики перестреляли сдавшихся; было убито до 800 человек. Мало кому из них было больше 19 лет.

Керенский еще долго пытался вернуться в политику. Но его не стали слушать ни на заседании Учредительного собрания, ни в одном из Белых правительств России. Отношение к нему хорошо показывает миф, будто он бежал из Зимнего дворца, переодевшись медсестрой или горничной.

С 1918 г. Керенский жил в эмиграции. В 1921 г. к нему выпустили и семью — жену и сына. Он и в эмиграции много интриговал, призывал ко «крестовому походу против Советов», заявлял о признании Гитлера… Что характерно, гитлеровцы тоже его не слушали.

Умер Керенский от рака, 11 июня 1970 г., в своем доме в Нью-Йорке, в возрасте 89 лет. Русская православная церковь отказалась от его погребения, назвав виновником падения России. Сербская Православная церковь — тоже. Тело было переправлено в Лондон и похоронено на кладбище, не принадлежащем какой-либо вере.

Сын, Олег Александрович Керенский (1905–1984), прославился в Британии как инженер-мостостроитель. Под его руководством были спроектированы и построены множество мостов в Великобритании и других странах мира, в том числе мост через Босфор, соединяющий Европу и Азию, и знаменитый мост Харбор-Бридж в Сиднее. Внук — Олег Олегович Керенский (1930–1993), писатель, публицист, балетный и театральный критик, стал, как деликатно выражаются, «близким другом» известного балетного танцора-педераста Рудольфа Нуриева. Правнуков нет.

«Московская неделя»

27 октября 1917 г. московский ВРК сделал то же, что и Питерский: захватил Кремль и объявил все остальные власти, кроме самого себя, низложенными. Тогда городская Дума, опираясь на юнкеров, студентов и кадетов, создает Комитет общественной безопасности (КОБ) и объявляет, что принимает на себя власть в городе.

Юнкера и казаки сами осадили занявших Кремль большевиков, и те 28 октября сдались, не найдя поддержки у гарнизона. Но очаг большевистского восстания был сохранен. 29 октября ВРК выпускает воззвание: «К оружию!» — и переходит в наступление. Два дня идут уличные бои, а с 12 часов 30 октября начинается артиллерийский обстрел Кремля.

Узнав об этом, Луначарский плакал и кричал, что не может вынести «такое разрушение истории и традиции», что «жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы». И — достойный интеллигентский вывод: «Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен».^{238} И подал в отставку из большевистского правительства.

2 ноября, «видя как Кремль превращается в руины, КОБ запросил условия ВРК для перемирия».^{239} В пять часов вечера В. М. Смирнов, П. Г. Смидович со стороны ВРК и В. Руднев, Сорокин и Студенецкий со стороны КОБ подписали перемирие.

Число жертв «московской недели» называют очень разное. От «до тысячи человек»^{240} до очень «точных» цифр: «белые потеряли убитыми 55, красные — 238 человек».^{241}

Первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А вон еще люди, Огонь!».^{242}

Разве это не гражданская война?

Первая Гражданская война

Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 г.

К сентябрю она полыхает уже на полную катушку. Красное и черное знамена реют над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».

Красным был фригийский колпак — символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 г. Вот Красная Гвардия движется навстречу Корнилову.

Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика — белые против красных. К декабрю счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч.

Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 г. это можно было сделать и мирным путем, В июле и тем более в сентябре — только самыми решительными средствами.

Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» — и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, рас стреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть. Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Они стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Не подавали бы руки тем, кто вешал коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. «Гуманисты» устраивали бы истерики на паперти, а невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания судьбам России. В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему «Почему лично я против диктатуры».

Но! Но при этом повороте событий в перспективе была бы — свободная демократичная Россия. Так Испания прошла период диктатуры генерала Франко и вышла из него обновленной и свободной.

Войди Корнилов в Петроград — и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.

Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 г. Историки гадали бы — целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять.

В реальной же истории эта «первая гражданская война» оказалась только прологом ко второй — несравненно более ужасной. И не только в России.

Утопия у власти

Старый друг Ленина Георгий Александрович Соломон (1868–1934), пламенный большевик и один из первых советских невозвращенцев, писал: «Следующее мое свидание было с Лениным <…> Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впечатление. Это был сплошной максималистский бред.

— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров „Утопия“, только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю.

— Никакого острова „Утопии“ здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществленным в ней социалистическим строем. А!.. вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции!..».^{243}

Так и было. Большевики провозглашали Мировую революцию и активно ее готовили.

>

Заключение

Отходная эпохе

Какую песню испортил!

(Максим Горький)

«Вторая революция» и ее последствия

После «первой гражданской» и «второй революции» в России возникло государство, ставившее целью построение утопии. Такие несколько раз возникали в Средние века, но это были маленькие общины, не игравшие роли в большой политике. Их достаточно быстро задавили.

В 1871 г. такое государство вспыхнуло в Париже, но тоже было небольшим, внутренне непрочным и продержалось недолго. Теперь государство-утопия возникло в огромной, богатой и могущественной стране.

Следствием этого стали:

• внутренняя война в Российской империи — война разных утопистов друг с другом, врагов утопии с утопией, война сторонников разного государственного строя; это Гражданская война 1917–1922 гг.;

• внутренние гражданские войны в разных странах Европы, в которых местных утопистов будет поддерживать победившая утопия из Советской России; это гражданская война Европы;

• выбор дальнейшего пути Европы и всего мира оказался отягощен революционной утопией.

Европейская цивилизация в начале XX века находилась в кризисе. Она стояла на пороге больших перемен, ей в любом случае предстояло сильно и быстро меняться. Но без очага утопизма эти перемены шли бы по-другому, были бы менее кровавыми, не вели бы к таким кардинальным разрывам с историей и традицией.

Кто виноват?

Если происходит революция, ее главный виновник — правительство, против которого она направлена. Обвинять в революции самих революционеров — то же самое, что обвинять чумную бациллу в пандемии чумы. Никто не призывает симпатизировать чумной бацилле, истреблять их необходимо. Но лучший способ уничтожения бацилл — это ликвидация условий для их размножения. Если люди позволяют им размножаться и губить народ, виноваты сами люди, а не бациллы.

Везде и всегда, у всех народов и во все времена есть маргинальные типы, революционеры, политические бандюганы, радикалы, уголовники, проститутки и экстремисты. Это слабые, нелепые, мало приспособленные к жизни люди. Личные качества отбрасывают их на дно жизни при любом политическом строе. Они и рвутся к революциям потому, что неспособны жить в нормальном мире. А построив какой-то другой, жить в нем тоже окажутся неспособны.

Россия оказалась «слабым звеном» того Старого Мира, который существовал до Первой мировой войны. Ее правительство прямо виновато в том, что революционные группы оказались в стране столь многочисленными, сильными и привлекательными для населения.

Правительство Российской империи уже в 1805 г. могло осуществить реформы, которые провело только в 1905-м. Оно даже после 1905 г. не хотело ничего менять и словно нарочно делало все, чтобы погубить собственную государственность. Эти люди могут вызывать симпатию своей высокой культурой, знанием языков, умом и личными качествами. Но они — главные виновники победы и «первой революции», и «первой гражданской войны», и «второй революции» 1917 г.

Не только Россия

Очень может статься, что не будь Первой мировой, Россия, несмотря на патологическое бездействие правительства, смогла бы решить свои социальные проблемы. В этом случае в России в цивилизацию вошли бы не десять-двенадцать, а тридцать сорок процентов населения, в перспективе — и большинство. Это сделало бы Россию государством, где победа утопической революции почти невозможна. Не «слабым звеном», а одним из самых «сильных».

Мировая война стала детонатором взрыва в России — но не только. После нее по всей Европе и многим странам Азии прошла волна революций и гражданских войн.

Кто виноват в кошмаре Мировой войны, в ее чудовищных потерях, в ее зловещих последствиях? Те, кто ее организовывал и готовил — то есть правители Старой Европы. На руководителях всех пяти великих держав лежит не меньшая вина, чем на правительстве Российской империи. Эти люди решали задачи завтрашнего дня вчерашними средствами. В начале XX века они жили так, словно на дворе — даже не конец, а середина XIX-го. Мировая война стала для них способом не решать проблемы, а уходить от них. Они создали ситуацию, в которой революционная утопия смогла выйти на поверхность и стать фактором мировой политики. И потому они прямые виновники того, что исчезли Старая Европа, Старый Мир.

Мировая война не стала концом Вселенной и концом цивилизации. После нее было и есть много хорошего. Но после нее навсегда исчез Старый Мир — с пятью великими державами и Россией в их числе, великими империями, Европой как центром мироздания, культом науки и прогресса, с наивным восторгом по поводу рукотворных чудес. Можно долго спорить, хорошо это или плохо, но история пошла именно так.

В 1914 г. начался Апокалипсис Европы.

В 1917 г. началась Мировая Гражданская война.

О том, как она происходила — наши следующие книги.

>

Примечания

id="c_1">

¹ Автор отдает себе отчет в условности самого термина «европейская культура». Норвегию и Португалию, Англию и Италию трудно рассматривать как единое целое. Речь может идти только об общих чертах культурного развития этого неоднородного региона.

id="c_2">

² Впрочем, некоторые историки полагают, что только до Африканского Рога.

id="c_3">

³ Свет Я. М. За кормой сто тысяч ли. — М.: 1960.

id="c_4">

⁴ Акимушкин И. И. Следы невиданных зверей. — М.: 1966.

id="c_5">

⁵ Большаков А. А. За столпами Геракла. Канарские острова. — М.: Наука, 1988.

id="c_6">

⁶ Гуанчи имели счастье увидеть первый корабль испанцев в 1402 году.

id="c_7">

⁷ Бартоломе де Лас Касас. История Индий. — М.: Наука, 2007.

id="c_8">

⁸ Коллинз У. Лунный камень. — М.: АСТ, 2004, с. 6 (и другие издания).

id="c_9">

⁹ Гашек Я. В деревне у реки Рабы… — Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.3. М.: Правда, 1966, с. 285.

id="c_10">

¹⁰ Руднев В. В. Великобритания накануне XXI века. Европейский союз и процесс эволюции в Шотландии. — Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства. Сб. статей под ред. М. Ю. Мартыновой, Н. Н. Грацианской. — М., 2000.

id="c_11">

¹¹ Черкасов П. П. Судьба империи. Очерк колониальной экспансии Франции в XVI–XX вв. — М.: Наука, 1983.

id="c_12">

¹² Буссенар Л. Капитан Сорви-голова. — М.: АСТ, 2002 (и другие издания).

id="c_13">

¹³ Киплинг Р. Ким. — М.: 1993 (и другие издания).

id="c_14">

¹⁴ Wesel, U. Geschichte des Rechts. Von den Frühformen bis zur Gegenwart. — München, 2001.

id="c_15">

¹⁵ Гашек Я. Суп для бедных детей. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т. 4. — М.: Правда, 1966., с. 60.

id="c_16">

¹⁶ Гашек Я. Карл был в Праге. // Гашек Я. Собр. соч. в 5 тт., т.5. — М.: Правда, 1966, с. 141.

id="c_17">

¹⁷ Гашек Я. Школа для сыщиков. // Там же, т. 5, сс. 135–136.

id="c_18">

¹⁸ Kubin, E. Die Reichskleinödien, Ihr tausendjähriger Weg. — Wien und München, 1991.

id="c_19">

¹⁹ Klein F. Deutschland von 1897/98 bis 1917. — Berlin, 1961, s. 10.

id="c_20">

²⁰ Erinnern und urteilen. Band 3. — Stuttgart, 1980, s. 82.

id="c_21">

²¹ Кадомцев Б. П. Профессиональный и социальный состав населения Европейской России по данным переписи 1897 года. — СПб, 1909.

id="c_22">

²² Куропятник Г. П. Вторая американская революция. — М.: 1961.

id="c_23">

²³ Слезкин Л. Ю. Испано-американская война 1898 г. — М.: 1956.

id="c_24">

²⁴ Губер А. А. Филиппинская республика 1898 года и американский империализм. — М.: 1961.

id="c_25">

²⁵ Елисеефф В., Елисеефф Д. Японская цивилизация. — Екатеринбург: 2006.

id="c_26">

²⁶ Бутаков А. М., Тизенгаузен А. Е. Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840–1842, 1856–1858, 1859 и 1860 годах. — М.: 2002.

id="c_27">

²⁷ Джером К. Джером Следует ли женатому человеку играть в гольф? \\ Джером К. Джером. Собр. Соч. в 2 т.т., том 1. — М.: 1957.

id="c_28">

²⁸ Буровский А. М. Вся правда о русских: два народа в одном. — М.: 2009.

id="c_29">

²⁹ Кучиньский М. Сельва. — М.: Мысль, 1976.

id="c_30">

³⁰ Чехов А. П. Злоумышленник // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т.3. — М.: Худлитиздат, 1955, с.с. 360–364.

id="c_31">

³¹ Булгаков М. А. Тьма египетская // Булгаков М. А. Белая гвардия. Жизнь господина де Мольера. — М.: Правда, 1989, с. 524–546.

id="c_32">

³² Чехов А. П. Злоумышленники // Чехов А. П. Собр. Соч. в 12 т.т., т. 2. — М.: Худлитиздат, 1955, с. 310–314.

id="c_33">

³³ Островский А. Н. Гроза \\ А. Грибоедов. Горе от ума. А. Сухово-Кобылин. Пьесы. А. Островский. Пьесы. — М, Худлит, 1974.

id="c_34">

³⁴ Бланки Ж. Руководство к политической экономии. — СПб: изд-во Порошина, 1838.

id="c_35">

³⁵ Паустовский К. Г. Повесть о лесах. — М., 1956.

id="c_36">

³⁶ Пиленко А. А. Право изобретателя. — М.: Статут: 2008.

id="c_37">

³⁷ Хикс Дж. В поисках институциональных характеристик экономического роста — В ж.: Вопросы экономики, 2008, № 8, с. 17.

id="c_38">

³⁸ Джек Лондон Люди бездны \\ Джек Лондон, Собр. Соч. в 8 т.т., т 2. — М.: Правда, 1968.

id="c_39">

³⁹ Диккенс Ч. Посмертные записки Пиквикского клуба. — М.: 2009.

id="c_40">

⁴⁰ Хобсбаум Э. Век революций. Европа 1789–1848 гг. — Ростов-на-Дону, 1999.

id="c_41">

⁴¹ Бродель Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., т. 3, — М.: 1992.

id="c_42">

⁴² http://www.calend.ru/event/4766/

id="c_43">

⁴³ Новая история, т. 1, 1640–1789 гг. Под ред. Б. Ф. Поршнева. — М.: 1953.

id="c_44">

⁴⁴ Лондон Джек. Люди бездны \\ Лондон Джек. Собр. Соч. в 8 тт., т. 2. — М.: Правда, 1968.

id="c_45">

⁴⁵ Новая история, ч. 1, 1640–1870 гг., под ред. А. Л. Нарочницкого. — М.: 1978.

id="c_46">

⁴⁶ Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М.: 1994.

id="c_47">

⁴⁷ Диккенс Ч. Холодный дом. — М.: Худлит, 1956.

id="c_48">

⁴⁸ Сергеев В. С. История Древней Греции. — М.: ОГИЗ, 1948.

id="c_49">

⁴⁹ Конан-Дойл А. Затерянный мир. — М.: 1958 (и др. издания).

id="c_50">

⁵⁰ Дозоров. Экспресс (Сибирская фантазия). — В ж.: Сибирские записки, 1916, № 1, сс. 34–35.

id="c_51">

⁵¹ Тайлор Э. Б. Первобытная культура. — М.: Политиздат, 1989.

id="c_52">

⁵² Уэллс Г. \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

id="c_53">

⁵³ Уэллс Г. Война миров \\ Уэллс Г. Собр. Соч. в 15 тт., т. 2. — М.: Правда, 1964.

id="c_54">

⁵⁴ Ромер С. Зловещий доктор Фу Манчи. — М.: Деком, 1993.

id="c_55">

⁵⁵ Коллинз У. Лунный камень. — М.: 1958.

id="c_56">

⁵⁶ Уэллс Г. Война в воздухе \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 259.

id="c_57">

⁵⁷ Уэллс Г. Предисловие к роману «Война в воздухе» \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т 14. — М.: Правда, 1964, с. 340–341.

id="c_58">

⁵⁸ Джек Лондон. Алая чума \\ Полн. Собр. соч. в 23 тт., то 18. — М.: 2007.

id="c_59">

⁵⁹ Корбетт Дж. Храмовый тигр. — М.: Дрофа, 1994. Корбетт Дж. Кумаонские людоеды. — М.: Географгиз, 1957. Корбетт Дж. Леопард из Рудрапраяга. — М.: Географгиз, 1958.

id="c_60">

⁶⁰ Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь. — СПб: Типография Е. Евдокимова, 1892.

id="c_61">

⁶¹ Аксаков С. Т. Записки ружейного охотника оренбургской губернии \\ Аксаков С. Т. Собр. соч. в 5 тт., т. 5. — М.: Правда, 1966.

id="c_62">

⁶² Толстой Л. Н. Анна Каренина. \\ Толстой Л. Н. Собр. соч. в 22 тт., т. 8. — М., Художественная литература, 1981.

id="c_63">

⁶³ Макаренко В. П. Главные идеологии современности. — Ростов на Дону: Феникс, 2000.

id="c_64">

⁶⁴ https://help.ubuntu.com/9.04/about-ubuntu/C/about-ubuntu-name.html

id="c_65">

⁶⁵ Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007

id="c_66">

⁶⁶ Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения. — М.: Мысль, 1988, сс. 137–405.

id="c_67">

⁶⁷ Большой иллюстрированный энциклопедический словарь. — М.: Астрель, 2003.

id="c_68">

⁶⁸ Льюис, С. Кингсблад, потомок королей. Рассказы. М.: Правда, 1989.

id="c_69">

⁶⁹ Пьюзо М. Крестный отец. — Красноярск: 1990 (и др. издания).

id="c_70">

⁷⁰ Уэллс Г. Киппс. В дни кометы. \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 7. — М.: Правда, 1964.

id="c_71">

⁷¹ Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 73.

id="c_72">

⁷² Уэллс Г. Машина времени \\ Там же, т. 1, с. 82.

id="c_73">

⁷³ Стейнбек Дж. Гроздья гнева. — М.: Эксмо, 2009 (и др. изд.).

id="c_74">

⁷⁴ Бержерак, Сирано де. Иной свет. Государства и империи Луны. — СПб: 2002.

id="c_75">

⁷⁵ Правда, «колумбиада» в романе Жюля Верна была построена на полуострове Флорида, не так уж далеко от современного космодрома им. Кеннеди. Правда, размеры и масса снаряда в романе соответствуют размерам и массе корабля «Аполлон-11», на котором трое (как и в романе) астронавтов за тот же, что у французского фантаста, срок облетели Луну и вернулись на Землю. Причем после приводнения «Аполлона-8» в Тихом океане моряки с авианосца «Йорктаун» приняли его экипаж на борт всего в нескольких морских милях от места, указанного у Жюля Верна. И, наконец, сегодня всерьез обсуждаются проекты доставки на орбиту некоторых грузов с помощью не ракет, а снарядов, выстреливаемых из специального орудия.

id="c_76">

⁷⁶ Правда, сегодня антигравитация — уже не столько фантастика, сколько проблема, над которой ученые всерьез размышляют, пусть даже дальше размышлений дело пока не идет.

id="c_77">

⁷⁷ Черняк А. Я. Николай Кибальчич — революционер и ученый. — М: 1960.

id="c_78">

⁷⁸ Толстой А. Н. Аэлита. — М.: 1987 (и др. изд.).

id="c_79">

⁷⁹ Циолковский К. Э. Исследование мировых пространств реактивными приборами (дополнение к I и II частям труда того же названия). Калуга, Коровинская, д. № 61, К. Э. Циолковскому. Издание и собственность автора. Цена 15 коп. — Калуга: тип. С. А. Семенова, 1914, 16 с.

id="c_80">

⁸⁰ Вивисекция — проведение хирургических операций над живым животным (или человеком) с целью исследования функций организма (либо извлеченных отдельных органов), изучения механизмов действия лекарственных средств, разработки методов хирургического или же в образовательных целях.

id="c_81">

⁸¹ Уэллс Г. Остров доктора Моро \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., то. 1. — М.: Правда, 1964 (и др. изд.).

id="c_82">

⁸² Беляев А. Р. Романы. Повести. Рассказы \\ Библиотека всемирной литературы. — М.: Эксмо, 2008 (и др. изд.).

id="c_83">

⁸³ Конан-Дойл А. Встать на четвереньки \\ Конан-Дойл А. Перстень Тота. — М: Клуб семейного чтения, 2007(и др. изд.).

id="c_84">

⁸⁴ Федоров Н. Ф. Философия общего дела. — М.: Эксмо, 2008.

id="c_85">

⁸⁵ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях \\ Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 410.

id="c_86">

⁸⁶ Уэллс Г. О некоторых возможных открытиях. // Уэллс Г. Собр. соч. в 15 тт., т. 14. — М.: Правда, 1964, с. 412.

id="c_87">

⁸⁷ Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории. — Paris, 1977.

id="c_88">

⁸⁸ http://www.rfi.fr/acturu/articles/111/article_2677.asp

id="c_89">

⁸⁹ Мор Томас. Утопия. — М.: «Academia», 1935.

id="c_90">

⁹⁰ Кампанелла Томмазо. Город Солнца. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1947.

id="c_91">

⁹¹ Сен-Симон А. Избранные сочинения, тт. 1–2. — М.-Л.: 1948.

id="c_92">

⁹² Дюринг Евгений. Еврейский вопрос, как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру. Перевод (с последнего, пятого, издания) Виктора Правдина. — М.: 1906.

id="c_93">

⁹³ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 1952.

id="c_94">

⁹⁴ Луи П. История социализма во Франции. Перевод с французского. 2-е изд. — М.: 1906.

id="c_95">

⁹⁵ Бланки Л.-Б. Избранные произведения. — М.: 2008.

id="c_96">

⁹⁶ http://www.b52b.ru/iipipjY.htm

id="c_97">

⁹⁷ Штирнер М. Единственный и его собственность. Пер. с нем. Б. В. Гиммельфарба, М. Л. Гохшиллера. — СПб: Азбука, 2001.

id="c_98">

⁹⁸ Бакунин М. А. Принципы революции. М. Bakunine. Oeuvres. — Paris: 1895, vol. I.

id="c_99">

⁹⁹ Прудон П.-Ж. Что такое собственность. — Лейпциг-СПб: 1907, с. 140.

id="c_100">

¹⁰⁰ Кропоткин П. А. Этика. — М.: 1921, с. 86.

id="c_101">

¹⁰¹ Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин. — М.: Наука, 1972.

id="c_102">

¹⁰² Веллер М. И. Махно. — М.: 2008.

id="c_103">

¹⁰³ Бакунин М. А. Исповедь \\ М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем. 1828–1876. Т. 4. — М.: 1935.

id="c_104">

¹⁰⁴ Бакунин М. А. Избранные сочинения. Т. I. Государственность и анархия. — Пг.: Голос труда, 1919.

id="c_105">

¹⁰⁵ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т 4, с. 524.

id="c_106">

¹⁰⁶ http://www.peoples.ru/family/children/marx/

id="c_107">

¹⁰⁷ Маркс К. Капитал. — М.: 2009.

id="c_108">

¹⁰⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: Политиздат, 1980.

id="c_109">

¹⁰⁹ Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей. Первая половина XIX в. — М.: 1976, с. 341.

id="c_110">

¹¹⁰ Там же.

id="c_111">

¹¹¹ Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. — М.: 1980.

id="c_112">

¹¹² Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. — М.: 1985.

id="c_113">

¹¹³ Маркс К., Фридрих Э. О колониализме. [Сборник]. 7-е изд. — М.: Прогресс, 1978.

id="c_114">

¹¹⁴ Diplomatie History of Eighteenth Century. — London: 1969, s. 114.

id="c_115">

¹¹⁵ Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. — Пг.: 1920, с. 132.

id="c_116">

¹¹⁶ Седов А. Д. К истокам тоталитарного сознания \\ Тоталитаризм как исторический феномен. — М.: 1989, с. 158.

id="c_117">

¹¹⁷ По крайней мере, христиане приписывали альбигойцами именно такие воззрения и поведение, что и ббыло зафиксировано официальной историографией. Сегодня об учении альбигойцев известно значительно больше, однако Маркс мог представлять их себе исключительно такими.

id="c_118">

¹¹⁸ Эко У. Имя розы. — М.: 1996

id="c_119">

¹¹⁹ Шафаревич В. Р. Социализм как явление мировой истории. — М.: 1991.

id="c_120">

¹²⁰ Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: 1989.

id="c_121">

¹²¹ Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Под ред. Д. Рязанова. Кн. 3. — М.-Л.: 1927.

id="c_122">

¹²² Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. — М.: 1956.

id="c_123">

¹²³ К. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — М.-Л.: 1927–1931.

id="c_124">

¹²⁴ http://lib.aldebaran.ru/author/volodskii_i/.

id="c_125">

¹²⁵ Гринвуд Д. Маленький оборвыш. — М., Детгиз: 1956.

id="c_126">

¹²⁶ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 3. — М.: 1957, с. 147.

id="c_127">

¹²⁷ Шамбаров В. Е. Государство и революция. — М.: 2001.

id="c_128">

¹²⁸ Лебедев С. В. Русские идеи и русское дело: национально-патриотическое движение в России в прошлом и настоящем. — СПб: 2007.

id="c_129">

¹²⁹ Агафонов (Глянцев) А. М. Записки бойца Армии теней. — СПб: 1998.

id="c_130">

¹³⁰ http://ru.wikipedia.org/wiki/Парижская_коммуна.

id="c_131">

¹³¹ Токвиль, А. де. Демократия в Америке. — М.: Прогресс, 1994.

id="c_132">

¹³² Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов. — М.: 1912.

id="c_133">

¹³³ Прокофьев В. А. Желябов. — М.: 1965.

id="c_134">

¹³⁴ Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и процесс 193-х. — М.: 1928.

id="c_135">

¹³⁵ Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация. Ред. Е. Л. Рудницкая. — М: 1997.

id="c_136">

¹³⁶ Кравчинский С. М. Смерть за смерть — Пг.: 1920.

id="c_137">

¹³⁷ Московские ведомости от 11 марта 1881, № 70, с. 3.

id="c_138">

¹³⁸ Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. — Париж: 1933.

id="c_139">

¹³⁹ Еврейская энциклопедия в шестнадцати томах. — М.: Терра-Тегга, 1991, т. 12, с. 618 (Репринтное издание Общества для Научных Еврейских Знаний и изд-ва Брокгауз-Ефрон).

id="c_140">

¹⁴⁰ Гессен Ю. И. История еврейского народа в России в 2 тт. — Л.: Тип. кооп. об-ва, 1927, т. 2, с. 217.

id="c_141">

¹⁴¹ «Народная воля» от 5 февраля 1881 г.

id="c_142">

¹⁴² Слиозберг Б. Г. Дела минувших дней. Записки русского еврея. В 3 тт. — Париж: б/изд-ва, 1933, т. 2, с. 156.

id="c_143">

¹⁴³ Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. — М.: 1909.

id="c_144">

¹⁴⁴ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; сс. 21–22; с 27; с. 31; с. 62.

id="c_145">

¹⁴⁵ Там же, с.87.

id="c_146">

¹⁴⁶ Алданов М. Сталин. \\ В ж.: Простор, 1994, № 4.

id="c_147">

¹⁴⁷ Валентинов Н. Малознакомый Ленин. — СПб.: 1991, с. 63.

id="c_148">

¹⁴⁸ Ленин В. И. ПСС, т. 14. с. 118.

id="c_149">

¹⁴⁹ Таланов А. В. Бессменный часовой (Товарищ Камо). — М.: 1968, с. 5; с 21–22; с. 27; с. 31; с. 42.

id="c_150">

¹⁵⁰ Ленин В. И. ПСС, т. 9, с. 338.

id="c_151">

¹⁵¹ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 3. — М.: 1970, с. 154.

id="c_152">

¹⁵² Авторханов А. Загадка смерти Сталина. — М.: 1992, с. 23.

id="c_153">

¹⁵³ КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Том 3. — М.: 1970, с. 177.

id="c_154">

¹⁵⁴ Буровский А. М. Евреи, которых не было. Книга 1. — М.: АСТ, 2004.

id="c_155">

¹⁵⁵ Куприн А. И. Тост \\ Куприн А. И. Собр. соч. в 6 тт., т 4. — М.: 1958.

id="c_156">

¹⁵⁶ Горький М. Челкаш \\ Горький М. Избр. соч. — М.: 1986.

id="c_157">

¹⁵⁷ Эренбург И. Г. Трубка солдата. — Киев: 1922.

id="c_158">

¹⁵⁸ Толкиен Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно. — М.: 1992.

id="c_159">

¹⁵⁹ Бабель И. Конармия. — М., 1992.

id="c_160">

¹⁶⁰ Алексеев В. Павел Филонов. «Крестьянская семья». — В ж.: Семья и школа, 1989, № 4, с. 64.

id="c_161">

¹⁶¹ Кара-Мурза С. А. Евреи, Диссиденты, Еврокоммунисты. — М.: 2004.

id="c_162">

¹⁶² Кара-Мурза С. А. Манипуляция сознанием. — М.: 1991.

id="c_163">

¹⁶³ Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. — Франкфурт: Посев, 1988, с. 12.

id="c_164">

¹⁶⁴ Даты даются по «новому стилю» — то есть по григорианскому календарю, который был тогда принят во всем мире, кроме Российской империи.

id="c_165">

¹⁶⁵ Имеется в виду Эдуард Грей (1862–1933), виконт Фаллодон, британский государственный деятель и дипломат, в 1905–1916 гг. — министр иностранных дел Соединенного Королевства.

id="c_166">

¹⁶⁶ Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

id="c_167">

¹⁶⁷ Толстой А. Н. Сестры // Толстой А. Н. Собр. соч. в тт., т. III. — М.: Советский писатель, 1951, сс. 133–134.

id="c_168">

¹⁶⁸ Линия — мера длины, равная либо 1/12 доле (малая линия), либо 1/10 (большая линия) доле дюйма (2,54 мм). Калибр оружия измеряется в больших линиях. Таким образом, 4,2 линии — это 2,54 V 4,2 = 10,67 мм.

id="c_169">

¹⁶⁹ Одна из удивительных особенностей психологии военных: летчики в 1916 г. не были наказаны за свое фантастическое разгильдяйство. У современных военных их поступок тоже вызывает полное понимание и принятие. А что? Люди сделали дело, пора расслабиться…

id="c_170">

¹⁷⁰ Быстров А. А. Энциклопедия самоходных орудий (рукопись), с. 1.

id="c_171">

¹⁷¹ Быстров А. А. Энциклопедия танков. 1916–1945. — М.: ОЛМА, 2000.

id="c_172">

¹⁷² Почему-то считается, что Максим — француз, и ударение в его фамилии ставится на последний слог. Это неверно. Максим — американец, и ударение делается на первом слоге.

id="c_173">

¹⁷³ Большая Советская энциклопедия. Изд. 3-е. т. 19, с. 9. — М: Советская энциклопедия, 1973. Т. 19, с. 9. Статья «Отравляющие вещества».

id="c_174">

¹⁷⁴ Ремарк Э. М. На Западном фронте без перемен. — М.: 2008.

id="c_175">

¹⁷⁵ Уэллс Г. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь. — М.: Правда, 1976.

id="c_176">

¹⁷⁶ Олдингтон Р. Смерть героя. — М.: 1980.

id="c_177">

¹⁷⁷ Олдингтон Р. Все люди — враги. — Киев: 1956.

id="c_178">

¹⁷⁸ Город Тарту в современной Эстонии — не что иное, как немецкий Дерпт, где Александр I в 1806 г. открыл университет; немцы составили основную массу его преподавателей даже в XX в. А вообще-то город Тарту основан русским князем Ярославом в 1024 г. и назван Юрьевом по крестильному имени князя Юрия — Ярослава. Эстонцы, правда, рассказывают, будто Ярослав взял штурмом эстонский город Тарпату. Русские летописи про Тарпату умалчивают, но что у одного города возникло сразу три имени — факт.

id="c_179">

¹⁷⁹ Богданов И. Генрих Шлиман: торжество мифа. — М.: 2008.

id="c_180">

¹⁸⁰ Клейн Л. С. Бесплотные герои. — СПб: 1994.

id="c_181">

¹⁸¹ Военнопленные периода Первой мировой войны // Северная энциклопедия. — М.: Европейские издания; Северные просторы. 2004, сс. 156–157.

id="c_182">

¹⁸² Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. — М.: 1982.

id="c_183">

¹⁸³ Зуров А. Б. Древний путь. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987.

id="c_184">

¹⁸⁴ Клейн Л. С. Перевернутый мир. — СПб: 1992.

id="c_185">

¹⁸⁵ Ленин В. И. Крах II Интернационала // Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 26. — М.: 1972, с 218.

id="c_186">

¹⁸⁶ Там же.

id="c_187">

¹⁸⁷ Назаретян А. П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. — М.: Бином, 2007.

id="c_188">

¹⁸⁸ Рафальский Сергей. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 49

id="c_189">

¹⁸⁹ Там же, с. 39.

id="c_190">

¹⁹⁰ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 30. — М.: 1975, сс. 306–328.

id="c_191">

¹⁹¹ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 227.

id="c_192">

¹⁹² Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

id="c_193">

¹⁹³ Большая Советская Энциклопедия. Издание второе, т. 7. — М.: Советская энциклопедия, 1951, с. 228.

id="c_194">

¹⁹⁴ Солженицын А. И. «Русский вопрос» к концу XX века. // Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Рассказы. Крохотки. Публицистика. — Екатеринбург: 1999, с. 741.

id="c_195">

¹⁹⁵ Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том первый. Выпуск первый. — Paris: 1921, с. 54.

id="c_196">

¹⁹⁶ Рафальский С. Что было и чего не было. Вместо воспоминаний. — Overseas Publications Interchange Ltd, 1984, p. 52

id="c_197">

¹⁹⁷ Государственная дума Российской империи. 1906–1917. Энциклопедия. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2008, с. 108.

id="c_198">

¹⁹⁸ Так и в Московии Земский Собор иногда избирался меньшинством населения, голосами жителей только одной Москвы и ее окрестностей — но считался полноценным Земским собором — то есть Собором всей русской земли.

id="c_199">

¹⁹⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 49. — М.: Политиздат, 1954, с. 14.

id="c_200">

²⁰⁰ Цвейг С. Пломбированный вагон // Цвейг С. Звездные часы человечества. — М.: 2006.

id="c_201">

²⁰¹ Русская воля. 15 июня 1917.

id="c_202">

²⁰² Живое слово. 11 июня 1917.

id="c_203">

²⁰³ Вторая и третья петроградские общегородские конференции большевиков в июле и октябре 1917 года: Протоколы и материалы / Под общ. ред. и с предисл. П. Ф.Куделли; подгот. к печати Г. Л. Шидловский. — М.-Л.: 1927, с. 29.

id="c_204">

²⁰⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд. т. 41. — М.: 1971, с. 8.

id="c_205">

²⁰⁵ Волков О. В. Погружение во тьму. Из пережитого. — М.: Советская Россия, 1992, с. 27.

id="c_206">

²⁰⁶ Мне часто приходится слышать рассуждения о необходимости «национального примирения», и что «должны же были дворяне понимать правду народа». Перейдем же от общего к частному: пусть мне объяснят, какую такую «народную правду» должен был постигнуть муж этой женщины, папа убитых девочек, и каким конкретно способом он должен был бы примиряться с матросами, зверски убившими его семью.

id="c_207">

²⁰⁷ Гюго В. Девяносто третий год. — М.: Политиздат, 1956.

id="c_208">

²⁰⁸ Полицмейстером был отец Екатерины Михайловны, жены старого друга нашей семьи, Александра Владимировича Плетнева. Одаренная певица (меццо-сопрано), она пела с Собиновым, но после переворота о сцене не могло быть и речи. Екатерина Михайловна вынуждена была отказаться от сцены, скрываться в глуши вместе с мужем-лесоводом. Читая это место у Надежды Мандельштам, не могу отделать от мысли — а не был ли это Михаил Владимирович Римский-Корсаков, папа этой достойной женщины?

id="c_209">

²⁰⁹ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 11.

id="c_210">

²¹⁰ Там же.

id="c_211">

²¹¹ Там же, с. 12.

id="c_212">

²¹² Там же, с. 11.

id="c_213">

²¹³ Там же, с. 130.

id="c_214">

²¹⁴ Там же, с. 119.

id="c_215">

²¹⁵ Булгаков М. А. Белая гвардия. — Баку: 1988, с. 5.

id="c_216">

²¹⁶ Мандельштам Н. Я. Вторая книга: воспоминания. — М.: АСТ-Пресс, 1999, с. 12.

id="c_217">

²¹⁷ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 690.

id="c_218">

²¹⁸ Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — М.: Книга, 1991, с. 446.

id="c_219">

²¹⁹ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 3.

id="c_220">

²²⁰ Аксенов В. Каждый миг, свободный от страданий // Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. — New-York: POSSEV-USA, 1985, с. 186.

id="c_221">

²²¹ Суханов Н. Н. Записки о революции, т. 1. — Берлин-Пг.-М.: 1922, с. 41.

id="c_222">

²²² Суханов Н. Н. Записки революции, т. 2 (книги 3–4). — М., Политиздат: 1991.

id="c_223">

²²³ Церетели И. Г. Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917–1918. — М.: 2007.

id="c_224">

²²⁴ Ленин В. И. ПСС, 5-е изд., т. 32, с. 362.

id="c_225">

²²⁵ Газета «Известия» тогда посвятили его смерти с десяток заметок, но фамилия каждый раз писалась по-разному — Аснин, Астин, Аскина, Бог весть, как его звали. Но по Выборгской стороне поползли слухи, будто дачу Дурново разгромили, что один из анархистов в знак протеста застрелился, нет, расстрелян, нет, поднят на штыки. Тело Асина, обложенное льдом и накрытое черным знаменем, лежало во дворе дачи, рядом стоял почетный караул, собирались толпы. Заводы пригрозили забастовкой. С превеликим трудом властям удалось вытребовать труп для вскрытия — с обещанием обнародовать результаты. Вот они: пуля попала в правое плечо, вышла через левое, порвав легкие. При этом, как писали в газете, «фотографии с трупа Аснина производят гнетущее впечатление. На спине имеется татуировка такого циничного свойства, что криминалисты говорят о полной вероятности того, что убитый долго жил в среде уголовных преступников». В кармане обнаружилось письмо из Сибири от приятеля — тот писал, что сидит за разбой и просил помочь с освобождением, поскольку теперь тоже «политический»: «вошел в группу федерации анархистов», Но так или иначе, а павший герой был похоронен с почестями.

id="c_226">

²²⁶ Знаменский О. Н., Июльский кризис 1917 г. — М.-Л.: 1964

id="c_227">

²²⁷ Интересная судьба. В ходе октябрьского переворота он принимал участие в подавлении так называемого похода Краснова — Керенского на Петроград, участвовал в боях в Москве, был избран в Учредительное собрание, на заседании которого в ночь на 6 января 1918 г. огласил декларацию об уходе большевистской фракции. Затем назначен комиссаром Морского Генерального штаба, весной 1918 г. стал заместителем наркомвоенмора Троцкого. В июне 1918 г. по поручению Совнаркома топил Черноморский флот. С июля — член Реввоенсовета Восточного фронта, с августа — командующий Волжской военной флотилией, осенью стал членом Реввоенсовета Республики. Не повезло: по Новый год был взят в плен британскими моряками после неудачного похода миноносца «Спартак» на столицу Эстонии — Таллин. Пять месяцев провел в лондонской Брикстонской тюрьме, после чего был обменян на группу арестованных граждан Британии. Сразу же назначен командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, участвовал в обороне Царицына (1919) и высадке десанта в иранском порту Энзели (1920). С июня 1920-го по март 1921-го являлся командующим Балтийским флотом.

Затем по велению партии сменил военную карьеру на дипломатическую — полпред СССР в Афганистане, Эстонии, Болгарии, Дании, А в 1938 г. стал невозвращенцем, обосновался в Париже, опубликовал знаменитое «Открытое письмо Сталину», после чего был убит агентами НКВД. Путь революционера…

id="c_228">

²²⁸ Базанов С. Н. Феномен братания в Первой мировой войне. // Новые научные направления. 2003/2004. — М.: РОССПЭН, 2005, с. 287–301.

id="c_229">

²²⁹ Ленин В. И. ПСС, т. 40. — М.: 1970, сс. 8–9.

id="c_230">

²³⁰ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

id="c_231">

²³¹ Деникин А. И. Очерки русской смуты. — М.: Айрис-пресс, 2006.

id="c_232">

²³² Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. — N.-Y: Изд. имени Чехова, 1953, с. 129–131.

id="c_233">

²³³ Плеханов Г. В. Год на родине. Том II. — Париж: 1921, с. 267.

id="c_234">

²³⁴ Арутюнов А. А. Ленин. Личностная и политическая биография. Том I. — М.: 2002, с 212.

id="c_235">

²³⁵ Суханов Н. Записки о революции. Том 7, кн. 1. — Париж: 1923, с. 235.

id="c_236">

²³⁶ Садуль Ж. Записки о большевистской революции. — М.: Книга, 1990.

id="c_237">

²³⁷ Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959.

id="c_238">

²³⁸ Рид Д. Десять дней которые потрясли мир. — М.: Политиздат, 1959, с. 58.

id="c_239">

²³⁹ Малинин Н. Вступление // Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского Кремля. — М.: Столица, 1995, с. 9.

id="c_240">

²⁴⁰ Скобов А. В. История России. 1917–1940. — СПб: Иван Федоров, 2001.

id="c_241">

²⁴¹ Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть. — Париж: 1953.

id="c_242">

²⁴² Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского кремля. — М.: Столица, 1995, с. 41.

id="c_243">

²⁴³ Соломон Г. А. Среди красных вождей. Т. 1. — Париж: 1930, с. 15.

Оглавление