Русское Междуречье – тот естественный ландшафтно-природный канал, где пролегали пути древних индоевропейских (арийских) миграций, когда после глобального катаклизма, перекроившего карту мира и былое расселение народов, оставшиеся в живых индоевропейцы, спасаясь от резкого похолодания, вынуждены были мигрировать с Севера на Юг по наиболее подходящим в географическом отношении путям. К таковым относятся в первую очередь реки, по которым можно передвигаться как летом по воде на самых разнообразных плавсредствах, так и зимой по льду. Последний способ даже предпочтительнее для передвижения больших масс, обремененных детьми, стариками и имущественным скарбом. Из истории хорошо известно, как впоследствии подобным же образом форсировались большие реки многочисленными ордами кочевников, наводнявшими степные и лесостепные области Европейской части будущей России. У индоевропейских народов имелся большой опыт передвижения на ладьях, стругах, плотах, больших и малых кораблях. Однако традиционным средством, запечатленным в разного рода устных и письменных памятниках, следует считать возы, запряженные быками или волами (выхолощенными быками). Коровы использовались главным образом для получения молока, лошадь одомашнена гораздо позже, чем крупный и мелкий рогатый скот.

Такой вывод основывается на полярной концепции происхождения человечества, согласно которой в древнейшую эпоху в северных широтах в иных, нежели теперь, климатических условиях существовал Арктический материк (или обширный архипелаг), погибший в результате глобального космопланетарного катаклизма; на нем до гибели процветала развитая цивилизация (условно именуемая гиперборейской), частично исчезнувшая, а частично растворившаяся в современных народах, их сакральном знании, традициях, обычаях и верованиях.

Наиболее существенные факты и свидетельства, позволяющие реконструировать подлинные исходные точки отсчета мировой истории и предыстории, впервые сформулированы в классической книге выдающегося индийского ученого и общественного деятеля Балгангадхара Тилака (1856 – 1920) «Арктическая родина в Ведах». Здесь путем скрупулезного текстологического анализа доказано: в священных книгах древних индийцев и их прапредков описаны не южные, а северные реалии – полярное звездное небо, полярные день и ночь, полярные зори и сияния.

Аргументы, приводимые Тилаком, следующие. В древнейших источниках, например в священных книгах – древнеиндийской Ригведе и древнеиранской Авесте, – описывается Прародина человечества, где Солнце всходит и заходит по одному разу в год, а сам год делится на один долгий день и одну долгую ночь, что, как известно, соответствует ситуации, фиксируемой в высоких полярных широтах. В Ведах же встречаются такие высказывания: «То, что есть год, – это только один день и одна ночь Богов»; «в меру Боги видят Солнце восходящим только один раз в году». Общие положения подкрепляются более детальными, основанными на точном математическом расчете современных ученых: он свидетельствует, в частности, что в Ригведе описываются зори более продолжительные, чем они бывают на юге; там же рассказывается о северном сиянии и летнем поведении Солнца вблизи полюса, когда оно поднимается на максимальную высоту над горизонтом, некоторое время «стоит» на месте, прежде чем начинает опускаться. По расчетам специалистов, растянутые утренние и вечерние зори, как они описываются в гимнах Ригведы, вполне соответствуют тому, что наблюдается сегодня на широте Мурманска.

Фундаментальный труд Тилака общепризнан во всем мире. Изданный впервые на английском языке в 1903 году и в дальнейшем переведенный на многие языки мира, он тем не менее долгое время был недоступен российскому читателю. Правда, существовал добротный и подробный пересказ концепции Тилака, включенный в интересную книгу русского зоолога (сербского происхождения) Е.А. Елачича «Крайний Север как родина человечества» (СПб., 1910). Лишь благодаря невероятным усилиям и подвижнической деятельности профессора Наталии Романовны Гусевой (у ней, кстати, хранится единственный в России экземпляр книги Тилака, подаренный его внуком), в 1998 году впервые увидели свет на русском языке обширные отрывки из исследования индийского ученого, а в 2001 году вышел его полный перевод.

Главное внимание в книге Тилака уделено анализу древних индоиранских источников. Но он обращается также и к мифологии других народов, и в частности славян. В доступных ему фольклорных текстах (естественно, не на языке оригинала) выдающийся ученый обнаружил упоминания полярной ночи, по крайней мере, такой вывод напрашивается сам собой. Фрагмент русской сказки, который Тилак дает в переводе на английский язык, звучит следующим образом (опять-таки в обратном переводе, но уже с английского на русский): «Некогда жила пара пожилых людей, имевшая трех сыновей. Два из них были разумны, а третий, Иван, был глупым. И в земле, где он жил, не было никогда дня, но всегда царила ночь (выделено Тилаком. – В. Д.). Это был результат влияния змея, и Иван убил этого змея. Но тогда явился змей о двенадцати головах, но Иван убил и его и разрубил все его головы. И немедленно над этой землей засиял свет».

Тилак проводит вполне приемлемую параллель между русской волшебной сказкой и известными гимнами Ригведы о борьбе ведийских богов с Вритрой, драконом (змеем) мрака, по Тилаку олицетворяющим все ту же полярную ночь. В борьбе армии Индры и Марутов, божеств ветров, с силами мрака на стороне первых участвует еще одно ведийское божество, по имени Трита Аптья (Трита означает «третий»; Аптья переводится «рожденный водой»). Тилак усматривает прямую генетическую связь между ведийским Тритой и третьим сыном волшебных славянских сказок (в данном конкретном случае – русским Иванушкой-дурачком). Полярную нагрузку, по Тилаку, несет и другой демонический герой русских сказок – Кощей Бессмертный.

За сто лет с момента обнародования концепция Тилака получила широкое распространение и общемировое признание. (При этом необходимо иметь в виду, что сходные идеи высказывались и раньше: в XVIII веке – французским астрономом Жаном Сильвеном Байи, в XIX веке – американским ученым Уильямом Уорреном.) Однако официальная и официозная наука (особенно в России) склонна придерживаться иных приоритетов и всячески дискредитировать полярную теорию происхождения мировой цивилизации. К числу активных ниспровергателей относятся, например, специалисты в области древней индоиранской истории Г.М. Бонгард-Левин и Э.А. Грантовский. Их книга «От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история» за двадцать лет выдержала три издания и острием своим направлена именно против теории Тилака.

Какие же контраргументы приводят маститые авторы, один из которых за истекшие годы стал академиком, в противовес логически безупречной концепции Тилака? Да никаких, если серьезно вдуматься! Вся контраргументация Г.М. Бонгард-Левина и Э.А. Грантовского строится на софистических приемах, заимствованных из примитивно истолкованного вульгарного атеизма. Дескать, полярные реалии в священных книгах древних индийцев и иранцев – Ригведе и Авесте – связаны с арийскими богами. Но Бог (или боги) – это же фантом, миф, в действительности его не существует, а значит, все, что относится к северной прародине ариев, также является вымыслом чистейшей воды, не заслуживающим даже обсуждения с точки зрения серьезной науки. Правда, Г.М. Бонгард-Левин и Э.А. Грантовский предпочитают формулировать свои мысли в нарочито неопределенной форме, скрытой за словесной мишурой, такой к примеру:

«Эти выводы (Тилака в книге «Полярная родина в Ведах». – В. Д.) были сделаны почти столетие назад. Возможны ли они сейчас? Так ли следует относиться к теории Тилака теперь, когда естественные и точные науки располагают иными материалами, дают другие датировки? Дело тут не только в том, к какому времени относить доледниковый и межледниковый периоды, как понимать изменения климатических условий на тех или иных территориях земного шара, как оценивать с точки зрения современных знаний сведения индийцев о положении и движении светил на заре их истории, – вопросы, на которые и естественные, и точные науки дают разноречивые ответы. Главное – это выводы, к которым приходят такие науки, как история, археология, сравнительная лингвистика, историческая этнография. Конечно, и здесь еще остается много неясного, гипотетического, противоречивого. С помощью тех или иных научных фактов можно серьезно спорить о конкретных областях первоначального обитания предков индийцев, о времени их формирования и переселения. Но совершенно ясно, что сейчас речь не может идти ни о полярных районах, ни о столь отдаленном времени, как ледниковые эпохи. В настоящее время иначе понимаются и многие из тех данных ведийской и эпической литературы Индии, которые Тилак рассматривал как прямые свидетельства обитания индийцев в Арктике.(…)

Итак, перед нами не случайные и отрывочные сведения, а прочная и длительная традиция передачи определенного цикла представлений. Но нельзя не заметить, что для создателей священных текстов, для эпических сказителей в Индии эти представления уже не имели реальной основы. Они выступают перед нами прежде всего как элементы мифа и связаны с другими мифическими образами и сюжетами. «Полярные» детали обычно приводятся в связи с повествованиями о богах, легендарных героях, их бессмертии. Невольно возникает вопрос: не вымышлены ли эти «полярные» представления, так же как и боги, мифические персонажи, потусторонняя жизнь? Есть ли критерий, который позволяет отделить в мифах фантастическое от реального, чисто сказочное от возможного? Здесь перед нами встает интересная и сложная проблема, с которой так часто приходится сталкиваться исследователям, – проблема соотношения мифа и действительности, сказки и реальности».

Однако подобное наукообразие не скрывает главной цели авторов – утопить в многословии полярную концепцию Тилака, представить ее устаревшей и ненаучной. А что предлагается взамен? Ирано-скифская версия, согласно которой истинная прародина древних ариев – евразийские степи, никакого отношения к Приполярью и Заполярью не имеющие. При этом авторы прибегают к заведомо ненаучным уловкам и алогизмам, вроде пресловутой «логической ошибки» – подмены тезиса, предназначенной для того, чтобы сбить с толку читателя, который имеет смутное представление о существе проблемы. Всеми правдами и неправдами Г.М. Бонгард-Левин и Э.А. Грантовский силятся доказать, что сами индоарии на Крайнем Севере никогда не были, а все сведения о полярных реалиях получили от каких-то никому неизвестных посредников. Авторы неоднократно и в разных вариантах повторяют одну и ту же мысль: «Анализ скифской традиции показывает, что ее данные о «полярных» областях ни в коей мере не говорят о пребывании скифов в арктических районах»[3]. Но никто подобного и не утверждает – ни Тилак, ни его современные последователи. Ибо в полярных и приполярных областях пребывали не сами скифы, а их далекие прапредки!

Впрочем, есть вполне надежные свидетельства о пребывании исторических народов в Арктике – их можно найти в Гомеровой «Одиссее». Как хорошо известно, здесь содержится описание полярной ночи, наверняка принадлежащее очевидцу (таковым не обязательно должен быть сам Гомер, – он мог заимствовать рассказ Одиссея о посещении Киммерии (кстати, и само имя Гомер означает «киммериец») из другого источника. Данный пассаж в поэме следующий (ХI, 12 – 19): «Закатилось солнце, и покрылись тьмою все пути, а судно наше достигло пределов глубокого Океана. Там народ и город людей киммерийских, окутанные мглою и тучами; и никогда сияющее солнце не заглядывает к ним своими лучами – ни тогда, когда восходит на звездное небо, ни тогда, когда с неба склоняется назад к земле, но непроглядная ночь распростерта над жалкими смертными»[4].

Конкретные пути миграций древнеарийских племен с Севера на Юг складывались во многом стихийно, однако обусловливались рядом естественных факторов, и в первую очередь космопланетарной ситуацией, особенностями внутреннего строения недр (биогенные и геопатогенные зоны, разного рода аномалии и т. п.), а также природным ландшафтом, лежавшим на пути вынужденных переселенцев древних времен. Арийские скитальцы двигались прежде всего там, где можно было пройти, – по берегам рек и самим рекам, межгорьям, степным просторам, – обходя труднопроходимые леса, болота, горы, другие препятствия и ориентируясь по солнцу, луне, звездам.

Наиболее важная информация поступала от матери-земли, ее рельефа и недр. Воспринималась она сознательно и бессознательно, индивидуально и коллективно. Хорошо известно, что существуют естественные аккумуляторы накапливаемой энергии электромагнитного и других полей, а также проводники, по которым она, концентрируясь в достаточных количествах, прорывается на поверхность в геологически предпочтительных зонах, где возникает (временный или относительно постоянный) очаг пассионарности. Наиболее подходящими в данном плане на земной поверхности являются горные образования, речные русла и долины, контуры морских побережий и озер, где существуют наиболее благоприятные в геологическом и геофизическом планах условия для направленного выхода выработанной в недрах Земли физической энергии и воздействия ее на биотические, психические и этносоциальные процессы.

В самих недрах Земли такими естественными генераторами энергии служат тектонические разломы (и особенно их пересечения), месторождения и залежи металлосодержащих руд, раскаленное магматическое ядро планеты, выходы на поверхность застывшей магмы и т. п. Тектоническая энергия не только сопрягается с разного рода электромагнитными излучениями, но и сама способна порождать линейные и шаровые молнии, а также плазмоидные энергетические сгустки, поднимающиеся по разломам в виде огромных «огненных пузырей» (они получили название Кербер-эффекта), что приводит, как правило, к катастрофическим последствиям, крупным авариям и взрывам. Названные и другие им подобные феномены не подвержены скоротечному влиянию времени: они реально существуют и оказывают свое воздействие на окружающую среду на протяжении многих тысяч и даже миллионов лет. А потому их разноплановое влияние на биосферу в наши дни, как правило, оказывается практически таким же, как в стародавние времена, что позволяет делать репрезентативные научные выводы, экстраполировать их в прошлое и строить вполне обоснованные прогнозы на будущее.

Повсюду, где появлялись индоевропейские скитальцы (безразлично при этом, просто ли проходили мимо или задерживались на определенное время), они навсегда оставляли о себе топонимическую память (о чем подробно говорилось выше). А поскольку пути индоевропейских миграций с фатальной предопределенностью оказывались взаимосвязанными с космопланетарными энергетическими потоками, электромагнитными и информационно-полевыми явлениями, разного рода геофизическими и гидрологическими феноменами, представляется уместным и обоснованным рассмотреть наиболее существенные научные концепции, позволяющие глубже понять ход, ритмику, направленность исторических и этносоциальных процессов. Другими словами, проблема древних миграций имеет четко выраженные биосферный и ноосферный аспекты.

Существует множество философских и конкретно научных подходов, позволяющих с разных сторон и в различных аспектах понять механизм взаимодействия природы и наших древнеарийских пращуров. И хотя их авторы и пропагандисты находятся на первый взгляд на диаметрально противоположных позициях (а нередко и в ситуации затяжной дискуссии), представляется, что несовместимость существующих точек зрения и их абсолютизация носят в значительной степени искусственный характер. Ибо в большинстве своем (разумеется, если речь не идет о заведомо надуманных гипотезах) все они, скорее, взаимодополняют, а вовсе не взаимоисключают друг друга. Данный вывод конкретизируется в последующих разделах настоящего исследования. А пока необходимо хотя бы кратко изложить суть тех концепций и гипотез, которые позволяют проследить естественную обусловленность реально существующих путей древнеарийских передвижений космопланетарными и энергоинформационными закономерностями.

Всюду, где проходили и тем более задерживались индоевропейские мигранты, они оставляли топонимические следы в виде названий рек, озер, гор, местностей, где приходилось разбивать станы или воздвигать земляные или иные укрепления. Оттого в сотнях и тысячах современных названий водных и сухопутных объектов зафиксированы древнейшие арийские лексемы. Люди, этносы уходят и даже гибнут, а присвоенные ими когда-то названия остаются навсегда. Расселившиеся на тех же территориях новые мигранты и поселенцы застают уже имеющиеся топонимы и гидронимы, воспринимая их как сами собой разумеющиеся. Безусловно, и случаи переименований не такая уж редкость, но они меньше всего касались рек, озер, гор, урочищ и других наиболее заметных частей рельефа и ландшафта.

В данной связи вполне естествен вопрос: сохранилось ли в современной топонимике России само понятие «арий»? Оказывается сохранилось! В Нижегородской области есть река Арья (правый приток Усты, впадающей в Ветлугу), с расположенным на ее берегу одноименным поселком[5]. Здесь же, на Нижегородчине, есть еще одна река со сходным названием – Ария, левый приток Керженца.

Уже в ведийские времена слово «arya» претерпело заметную фонетическую трансформацию. В Ригведе наряду с этой (ставшей со временем «классической») вокализацией употребляется сокращенная форма «Аю» («ayu») – буквально «живой» (так именуют одного из предводителей арийцев, а по нему и их самих). В одном из гимнов Ригведы говорится: «Древние Аю (арии. – В. Д.) проследовали по новому пути…» (XI 23.2). Вот почему комментаторы не без оснований считают «Аю» одним из архаичных самоназваний арийских племен. Не исключено также, что в результате сложных фонетических и смысловых метаморфоз первичная ведийская лексема «ay» превратилась в русском языке в окончание «ай».

Также и лексическая и смысловая единица «ар» более чем распространена в различных языках, включая индоевропейские (и соответственно славянские и русский). При этом совершенно неважно, является ли она составной частью корневой основы или какой-либо другой служебной морфемы (минимальной части слова). Ибо языки имеют свойство приспосабливаться к более древним лексическим субстратам и, как бы перереваривая их, превращать в элементы собственного словарного запаса. Особенно это характерно для топонимов и гидронимов. Например, финские племена, издревле обитавшие по берегам Ладожского озера, приспособили к своему языку славянскую лексему «лад», образующую имя языческого божества-космоустроителя Лада, преобразив в более понятные для них названия, например Алоде-йоки (приток Волхова) или Лахденпохья (селение на берегу Ладоги). В указанном смысле название легендарного села муромского Карачарова, где по преданию родился богатырь Илья Муромец, могло соединить в себе двойную архаичную лексему «ар», переваренную в горниле славянских («чар») и тюркских («кар») языков.

В русском языке более чем достаточно слов, составным компонентом которых выступает лексема «ар». Хотя во многих случаях это вряд ли имеет отношение к начальному этапу этногенеза индоевропейских языков и их вычленения из единой этнолингвистической общности, – тем не менее налицо мощный пласт русских слов, в начале и особенно в конце которых закреплена лексема «ар» («арь»), несомненно сопряженная в далеком историческом прошлом с понятием «арий», «арья». Вот лишь некоторые из таких слов с искомыми концовками: амбар, вар, кашевар, загар, дар, жар, базар, мар, комар, кенарь, гусар, нектар, сахар, овчар, гончар, бочар, кошар, грабарь, кубарь, рыбарь, букварь, словарь, январь, гарь, календарь, бондарь, господарь, государь, лекарь, пекарь, дикарь, пескарь, пушкарь, ларь, пономарь, свинарь, звонарь, лопарь, кесарь, слесарь, писарь, псарь, вратарь, алтарь, кустарь, мытарь, пахарь, бахарь, рыцарь, ключарь, царь и др.

В связи с вышеизложенным совсем по-другому выглядят и многие индоевропейские или неиндоевропейские топонимы и гидронимы, имеющие в своем составе лексему «ар» в начале слова: Арабатская стрелка (коса, отделяющая Сиваш от Азовского моря), Аравия, Арбат, Арагац (Армения), Арагви, Арагон, Ардон, Аркадия, Аракс, Арал, Арарат, Аргун (Чечня), Аргунь (приток Амура), Ардатов, Арденны, Ардон, Аре (приток Рейна), Арзамас, Арзрум (Эрзрум), Ариха (Иерихон), Аркадак, Аркалык, Аркатаг, Арктика, Арль, Армавир, Армения, Арск, Арташат, Арысь и др. В Древней Руси существовал город Арсан, местонахождение которого до сих пор неизвестно, хотя арабские купцы и путешественники (а вслед за ними и географы) считали его по значению и величине равным Киеву[6]. Лексема «ар» встречается также в конце некоторых топонимов, например Самара, Дубоссары, Богучарово и т. п.

Миграции по просторам Евразии растянулись на многие века. Постепенно преодолевая гигантские расстояния и осваивая новые территории, от Ледовитого океана до Индийского и Атлантического, древние арии повсюду оставляли следы своего пребывания в виде названия мест (топонимов), рек и озер (гидронимов), а также многочисленных материальных артефактов. При этом следует принять во внимание, что топонимические и гидронимические следы зачастую носят опосредованный характер. Другими словами: если в составе топонима выявляется арийский субстрат, то из данного факта автоматически не вытекает, что название, скажем, современному городу напрямую дано (присвоено) самими арийскими мигрантами тысячи лет назад.

Для примера возьмем старинный русский город Суздаль. Откуда взялось такое название? На этот счет существуют различные точки зрения. Официально считается, что город возник в 1024 году. Однако в качестве даты рождения в данном случае принято первое упоминание в летописи, где одновременно намекается, что город уже существовал в IX веке, когда мимо него проследовала орда угров (древних венгров, мигрировавших с Обского Севера к местам своего нынешнего расселения – на берега Дуная). Археологические данные также свидетельствуют, что люди жили на территории современного Суздаля задолго до 2-го тысячелетия новой эры. Надо полагать, тогда появилось и это наименование. О смысле его выдвигались различные домыслы – от русского «сух дол» до эстонского «suzi» («волк»).

Наш собственный подход, который в методологическом плане может быть экстраполирован и на другие аналогичные топонимы, заключается в следующем. Первоначальное название дали (и оставили последующим этносам) древние арии. Естественно, в те далекие времена (возможная хронология колеблется от 10-го до 1-го тысячелетия до новой эры) это никакой не город. Но достаточно однажды поименовать место прохождения, стоянки, поселения, чтобы оно закрепилось навсегда и в трансформированном виде дожило до наших дней.

Попробуем теперь с обозначенных позиций произвести мысленную реконструкцию избранного топонима. Его древнерусская огласовка – Суждаль. Здесь явственно просматривается взаимопереход согласных звуков з-ж, что в свою очередь позволяет выявить первоначальную корневую основу. Это «суд» (ср.: «судить» – «сужу») и образованное от нее понятие «судьба». В санскрите фонетическое звучание сходного по смыслу слова сильно отличается от его дальнейших трансформаций: samdhis, samdhв («договор», «связь») в индоевропейских языках, включая русский. Тем не менее именно это лексическая точка отсчета, с которой начинается этимологическая история топонима «Суздаль», глубинный (арийский) смысл которого – «судьбоносный». (Гораздо ближе по звучанию название одной из резиденций царей древнеперсидской державы – города Сузы, название которого и семантика также, по-видимому, происходят из того же индоиранского источника.)

Безусловно, в разные исторические периоды видела Средне-Русская равнина и других мигрантов, например уже упомянутых выше угров (венгров). Кровавой волной прокатились по Южной (а быть может, и Средней) Руси в самом конце IX века, оставив недобрую славу в русских летописях. (В 898 году сие случилось, когда в Киеве властвовал Олег Вещий, князь-регент при малолетнем Игоре.) Память о тех событиях запечатлелась и в топонимике, о чем и Нестор-летописец сообщает: «Шли угры мимо Киева горою, которая прозывается теперь Угорской, пришли к Днепру и стали вежами: ходили они так же, как теперь половцы (то есть были кочевниками. – В. Д.). И, придя с востока, устремились через великие горы, которые прозвались Угорскими горами, и стали воевать с жившими там волохами и славянами. Сидели ведь тут прежде славяне, а затем славянскую землю захватили волохи. А после угры прогнали волохов, унаследовали ту землю и поселились со славянами, покорив их себе; и с тех пор прозвалась земля Угорской»[7].

В самом сердце Средне-Русской равнины протекает река Угра, левый приток Оки: здесь во время великого противостояния между русской ратью Ивана III (Великого) осенью 1480 года подведена окончательная черта под трехсотлетним монголо-татарским игом. Маловероятно, что данный гидроним связан с молниеносным пребыванием здесь протовенгерских кочевников, хотя такая точка зрения тоже высказывалась. А вот с их северной прародиной связь несомненна. Прародина сия, общая для всех обских угров, и по сей день зовется Югра, а пролив между островом Вайгач и материком именуется Югорский Шар.

Язык венгров – финно-угорский, на котором, помимо их самих, финнов и эстонцев, говорят также несколько автохтонных народов России – карелы, коми, саамы, вепсы, ижорцы, ханты, манси, мордва, марийцы, удмурты. Сами венгры (как и их древние обские сородичи) в древнерусских источниках поименованы угре (ед. число – угрин). Однако происхождение самого топонима «Югра» уходит корнями в глубочайшую гиперборейскую историю. Нет сомнения, что на индоарийском этапе ее развития исходная протолексема представляла собой санскритское слово «yuga», имеющее по меньшей мере восемь важнейших значений: 1) «ярмо»; 2) «пара запряженных быков»; 3) «двойная строфа, образующая стих»; 4) «поколение», «род»; 5) «период жизни»; 6) «воздушное пространство»; 7) «отрезок времени 5 – 6 лет»; 8) «мировой период 3 тысячи космических лет» (каждый небесный год равен 3600 земным годам)[8].

Последнее (восьмое) значение санскритского понятия «юга» превратилось во впечатляющую и детально продуманную индуистскую космическую модель временных циклов, в основу которой положена концепция древнейшей космографии. Согласно данной хорошо известной концепции, Мироздание, включающее и Землю, и человечество на ней, подчинены раз и навсегда предопределенным циклам. Каждый такой цикл, именуемый махаюгой («большой век»), продолжается 4 320 миллионов лет и распадается на четыре эпохи – юги. В течение четырех юг (критаюги, третаюги, двапараюги и калиюги) цивилизация постепенно деградирует от «золотого века», эпохи всеобщего благоденствия, к торжеству «царства зла», эпохи всеобщего упадка, процветания порока, низменных страстей, лжи, алчности и т. п. Сейчас как раз идет 6-е тысячелетие калиюги, но до конца ее еще 426 тысяч лет, так что все худшее еще впереди. Лишь по прошествии указанного времени мир вернется в начальную точку и на Земле вновь наступят согласие и процветание. Но этим космическая цикличность не ограничивается. Нас еще подстерегают вселенские катаклизмы, – правда, очередной ожидается нескоро. Тысяча махаюг образуют еще один временнoй цикл – кальпу (или один день Брахмы). (Трехглавый Брахма – верховное индийское, а еще ранее – арийское Божество – Творец мира.) Когда кальпа заканчивается, на небе появляются по разным версиям от 7 до 12 солнц и дотла сжигают все живое и неживое. После этого все начинается сначала. Но на упомянутых вселенских светопреставлениях космические циклы не завершаются. Помимо вселенского «дня Брахмы» (кальпы), есть еще «век Брахмы», который продолжается всего-навсего 311 040 биллионов лет. Он тоже имеет начало, конец, повторение и свой вселенский смысл. По окончании «века Брахмы» происходит новый акт творения и Вселенная обновляется[9].

Между прочим, русское понятие части света – «юг» – также происходит от древнеарийского лексического гнезда yuga, однако первоначально оно означало «засуха» и «духота» (а также, что особенно интересно, «мгла»). В других славянских языках «юг» – это еще и «теплый ветер», дующий со стороны, противоположной Северу. Этот же смысл, указывающий южное направление, наверняка отобразился и в многочисленных гидронимах на территории Европейской России. Речь идет о реках с одним и тем же названием – Юг – в губерниях Ярославской (левый приток Шексны), Костромской (правый приток Немды), Вологодской (исток Северной Двины), а также о нескольких речках во Владимирской, Ленинградской, Кировской и Пермской областях. В какой-то мере эти названия могут быть связаны и с финно-угорской лексикой, но лишь в той, в какой сама эта лексика происходит из общего ностратического (то есть гиперборейского) источника. Кроме того, нельзя не обратить внимания на то, что в названии самой Югры присутствует древнейшая общеязыковая лексема «ра», имеющая ярко выраженный солярный аспект (например, в древнеегипетской мифологии Ра – одно из главных солнечных божеств). В таком случае Югра в своем первоначальном смысле, возможно, означала «южное солнце».

Выходя несколько за географические рамки книги, но не отступая от ее внутренней логики, можно привести еще один показательный пример. Составная часть нынешней Югры – полуостров Ямал. По его названию прилегающая обширная территория в административных границах Ямало-Ненецкого автономного округа (от Полярного Урала и практически до устья Енисея) также именуется Ямалом. Переводится этот топоним просто: от ненецких слов «я» («земля») и «мал» – («конец»); «я» + «мал» = «ямал» («конец земли»).

Все, казалось бы, ясно, все прозрачно – о чем тут еще спорить. Однако как раз-таки и есть о чем спорить! Ненцы (по-старому самоеды) появились на Крайнем Севере в первые века новой эры. По наиболее распространенной гипотезе, пришли они из Южной Сибири (Алтае-Саянское нагорье), хотя есть и дргуие версии. То, что современные ненцы не слишком похожи на южносибирских аборигенов, не столь уж и важно: эскимосы совсем не похожи на полинезийцев, хотя доказано, что приплыли (точнее, прилетели, согласно эскимосским преданиям, на «железных птицах») в места своего нынешнего обитания именно из Океании где-то в середине 1-го тысячелетия новой эры.

Однако что было на Ямале до появления здесь ненцев? Не пустовали же эти обширнейшие земли, по территории превышающие площадь современной Британии! По всему побережью Ямала археологи, вскрывая культурный слой, находят следы пребывания человека, датируемые по нижней хронологической планке 3-м тысячелетием до новой эры. Летом 2001 года на реке Полуй, в 40 километрах от Салехарда, археологи обнаружили татуированную мумию, которую не смогли отнести ни к какой антропологической расе[10], а о времени ее происхождения вообще не могли сказать ничего внятного. Следовательно, ямальские ненцы пришли не на пустое место. Сами они говорят, что Аркимческое побережье заселял низкорослый народ сихиртья (сиртья), который переселился под землю (ненецкий вариант широко распространенной легенды о «подземной чуди»).

Но нас интересует совсем другое. Несомненно, что, появившись на Ямале, ненцы застали здесь уже до них и без них существовавшие названия. Это относится и к реке Оби, устьем которой образуется обширнейшее Обское море, омывающее полуостров Ямал с востока, и к территории в целом.

Название вполне могло быть гиперборейским – с учетом того, что Обская губа испокон веков выступала западносибирским связующим звеном между Гипербореей и остальным миром. Известный астроном и политический деятель XVIII века Жан-Сильвен Байи (Бальи) (1736 – 1793) вообще считал и доказывал, что Обская губа – это то, что в античные времена считали Геракловыми столбами.

Байи принадлежат два трактата – «Письма к Вольтеру о происхождении наук, особенно у народов Азии» (1776) и продолжившие их «Письма о Платоновой Атлантиде и о древней истории Азии…» (1779), где французский астроном (кстати, член трех академий, что в истории науки исключительно редкий случай) впервые четко и недвусмысленно сформулировал полярную концепцию происхождения мировой культуры и цивилизации. Отсюда уже вытекали доказательства полярного местонахождения Атлантиды (в сопряжении с Гипербореей) – этногенетической общности древних народов, их культур и моногенеза всех языков мира. Байи, в общем-то, правильно представлял и причины гибели обеих великих океанических суш, обусловленные глобальным космопланетарным катаклизмом, повлекшим за собой Всемирный потоп и катастрофическое похолодание в полярных и приполярных широтах. Следствие этих судьбоносных для истории Земли событий – массовые миграции древних народов с Севера на Юг. К несомненным заслугам французского астронома и мыслителя-просветителя относится также непреклонное стремление везде и всюду отыскать материальные корни мифов и разнообразных мифологических персонажей, а также соответствующих им исторических реалий.

В своих научных изысканиях и выводах Байи неоригинален. На арктическое расположение Атлантиды – Гипербореи, где царил «золотой век», указывали уже античные авторы. Здесь некогда обитали титаны и горгоны, родились многие будущие олимпийские боги (отчего получали эпитет гиперборейских), происходили величайшие битвы эллинской предыстории – Титаномахия и Гигантомахия. Здесь же, на берегу Ледовитого океана (или Кронидского моря, как оно именовалось в незапамятные времена), располагался таинственный сад Гесперид; их опекун и родной дядя Атлант держал на своих плечах небо, а Зевс приковал к скале непокорного Прометея и здесь же его освободил Геракл, за что, как сообщает Пиндар, и получил прозвище Гиперборейского (а затем сюда же придет и Персей, чтобы сразиться с горгоной Медузой, и потому получит точно такое же прозвище). Байи проанализировал данный вопрос особенно подробно, с привлечением многих первоисточников, – тут и античные авторы Диодор Сицилийский, Аполлодор, Плутарх и другие, которых ученый-эрудит читал в подлиннике.

В последующие два века судьба концепции Байи оказалась драматичной. Поначалу тема Северной прародины звучала для европейских просветителей достаточно актуально и широко обсуждалась и в среде ученых, и широкой публикой. В России, к примеру, по данной проблеме высказывался известный писатель Василий Васильевич Капнист (1758 – 1823), опубликовавший в 1815 году в журнале «Чтение в Беседе любителей русского слова» изящное эссе под названием «Краткое изыскание о гипербореянах»: он пришел к смелому выводу, что русский народ является наследником древней Гипербореи, а последняя неотделима от Атлантиды (при этом Капнист ссылался и на Байи).

Уже в ХХ веке длительные метафизические исследования и дискуссии мыслителей-традиционалистов завершились созданием и обнародованием основополагающего эссе Рене Генона «Атлантида и Гиперборея», где вновь после трактатов Байи появилась формулировка «Гиперборейская Атлантида». Не менее конструктивным оказалось сопряжение Гипербореи с описанной в «Географии» Страбона таинственной северной землей Тулe (другая огласовка – Тула, Фула[11]), которой пытался достичь античный мореплаватель Пифей. Генон склонен был поддержать мнение других исследователей, что следует различать Северную (Полярную) Атлантиду и Южную, находившуюся в Атлантическом океане. Первую он предлагал называть Гиперборейской Тулой, а последнюю – Атлантической и сопрягать с изначальным местонахождением центра традиции древних тольтеков, основавших в Центральной Америке государство Тулан со столицей Тула, – название полностью совпадало с наименованием русского города.

Теория Байи не только не потеряла спустя 225 лет своей актуальности, но и оказалась востребованной современной наукой. Как ученый-астроном Байи первый среди тех, кто попытался отыскать и раскрыть реальные природные корни древних сказаний, связанных с солнечным культом. Так, он совершенно правильно и задолго до других исследователей указал на полярное происхождение мифа об умирающем и воскресающем боге. Такие древние божества, как египетский Осирис или сирийский Адонис (перекочевавший впоследствии в греко-римский пантеон), в далеком прошлом олицетворяли Солнце, которое за полярным кругом на продолжительное время (зависящее от конкретной географической широты) скрывается за горизонтом, уступая место полярной ночи.

Более того, Байи проницательно рассчитал, что сорокадневный цикл, предшествовавший воскрешению Осириса, соответствует полярному «умиранию и воскрешению» Солнца на широте (северной) 68°. Именно здесь и следует искать прародину египтян, с их солнечным культом Осириса. Если взглянуть на современную карту России, легко определить: шестьдесят восьмая параллель проходит практически по центру Кольского полуострова, через Ямал и Обскую губу, а также обширные территории Западной и Восточной Сибири. Спустя полтора века к аналогичным выводам пришел и уже упоминавшийся выше Б. Тилак, на основе первоисточников проанализировавший древнеарийский культ Солнца и богини Утренней Зари – Ушас. В «Полярной родине в Ведах» великий сын индийского народа скрупулезно высчитал продолжительность полярных дней и ночей, утренних зорь и сумерек, месяцев и сезонов (как они описываются в священных книгах древних ариев). Современные ученые наложили расчеты Тилака на карту России и также показали, что, скажем, полярные реалии Ригведы, некоторых других древних текстов вполне могут относиться к регионам Мурмана или Ямала.

Тождественность Атлантиды и Гипербореи – это для Байи само собой разумеется (как, впрочем, и для тех античных авторов, которые касались этого вопроса). Из трудов последних французский просветитель сумел извлечь много неожиданного. Например, он приводит свидетельство античного астронома Гигина о том, что после окончания тяжелой войны с титанами Аполлон спрятал всесокрушающее оружие Олимпийских богов (по меньшей мере свое собственное и Зевсово) в Гиперборее. Или: со ссылкой на Ферекида, одного из семи мудрецов, утверждается, что гиперборейцы происходили из рода титанов, а сама Гиперборея – это и есть легендарная Страна титанов. Следовательно (вывод напрашивается сам собой), события древнейшей эллинской и предыстории, включая Титаномахию и Гигантомахию, не могли происходить нигде, кроме Гипербореи. Что касается ее сопряженности с Атлантидой, то Байи следующим образом подвел итог своим размышлениям и изысканиям: «Атланты, вышедшие с острова в Ледовитом море, определенно есть гиперборейцы – жители некого острова, о котором столько поведали нам греки…»

Что касается знаменитых Геракловых столбов, которые вот уже более двух тысяч лет после смерти Платона пытаются отыскать повсюду на карте мира, то, согласно Байи, они совсем не обязательно должны представлять собой некую географическую достопримечательность в какой бы то ни было части света или грандиозный ландшафтный памятник, вроде знаменитой скалы на Гибралтаре, но вполне могут оказаться обычными каменными менгирами, которые воздвигали по всей Евразии (начиная с Обской губы) в честь Геракла (или воздвигал сам Геракл) (коего Байи считал солнечным божеством) и кончая практически любым районом земного шара[12]. При этом в трактатах Байи арена метаисторических событий и предыстория древнейших цивилизаций смело и решительно переносится в Приполярье и Заполярье, где отправными географическими понятиями становятся Шпицберген и Новая Земля, другие арктические острова (осколки погибшего материка), сибирские реки и евразийские горы.

Действительно, северное побережье полярных морей – от Кольского полуострова до Чукотки – изобилует сложенными из камней высокими пирамидальными столбами – гуриями (рис. 6). Их ставили на видных местах в качестве «слепых маяков» для ориентации во время плавания вдоль побережья Северного Ледовитого океана. Судя по иностранным источникам, столбы-гурии использовались не только русскими поморами, но и скандинавскими викингами. Гурии по внешнему виду мало чем отличаются от некоторых искусственно сложенных лапландских сейдов (рис. 7), мегалитических культовых сооружений, которым испокон веков поклонялись саамы-лопари. Вот эти-то столбы, которые, как вытекает из Гомеровой «Одиссеи» (I, 51 – 53), охранял титан Атлант[13], и есть неуловимые Геракловы столбы, разбросанные по всему Северу.

В свое время проницательный француз Байи рассуждал правильно, однако ошибся в двух вещах – в координатах и происхождении полярных столбов. Огромных одиночных камней колоннообразной формы в регионе предостаточно, но основная их масса имеет естественное происхождение и находится на Полярном Урале, отроги которого вплотную подступают к устью Оби, как бы ныряя у побережья под воды Ледовитого океана, с тем чтобы вынырнуть опять на островах Новой Земли. Таким образом, «геракловыми столбами» следует признать не только рукотворные каменные сооружения, но и естественные останцы-кукеры, распространенные во многих частях земного шара (рис. 8), и в особенности на Урале (рис. 9). По информации местных краеведов (а они в свою очередь опираются на сведения, полученные от геологов), каменных столбов – останцев повсюду очень много, но добраться до них не так просто. В одном месте замечены даже развалины какой-то стены, но этот факт требует уточнения.

В концептуальном плане все становится на свои места. Ибо, как хорошо известно, в древности (да и не только) объектами поклонения служили не только камни-останцы, но и отдельные валуны (в России такой обычай сохранился по сию пору). Но что в таком случае первично – поклонение останцам или рукотворным менгирам, искусственным столбам и т. п.? Думается, поклонение выдающимся нерукотворным камням и столбам по времени древнее, чем впоследствии воздвигавшимся по их подобию сейдам, гуриям, колоннам, обелискам и каменным алтарям. На Севере (в частности на Ямале у ненцев и на Кольском полуострове у саамов) святилища сооружали еще из рогов и костей животных. Такие во множестве существуют и в наше время. Аналогии напрашиваются сами собой: святилища из рогов и костей известны с глубокой древности и существовали по всему миру. Так, из эллинской истории хорошо известен алтарь Кератон, сделанный из скрепленных бычьих и козьих рогов.

Останцы на вершинах и высоких склонах гор обладают поразительной устойчивостью. За тысячелетия ничто не смогло поколебать их незыблемость. Такое впечатление, что их вообще установили намеренно. Кто, зачем, какими силами? Кто – понятно и без объяснений: конечно, гиперборейцы.

Зачем? Возможно, для ориентира мигрантов, спасавшихся от геофизического и климатического катаклизма. Какими силами? Так ведь в Гиперборее – Атлантиде существовала высокоразвитая цивилизация, которой подвластны и техника полета, и, судя по всему, антигравитация. Такое объяснение ничуть не хуже и даже более вразумительно, чем уж совсем неправдоподобное (но странным образом исключительно живучее), что многотонные исполинские останцы на вершины гор забросило силой ледника или в результате его таяния.

Рукотворные и нерукотворные стоячие камни-менгиры выявлены не только на вершинах и склонах гор. Великое их множество – они образуют целые культовые комплексы – известно и на равнинных территориях различных континентов. В Европе это всемирно известные святилища в Англии, Шотландии, Уэльсе, Французской Бретани. Встречаются менгиры и на русской равнине, хотя и мало. Видимо, в прошлом их было гораздо больше, но за тысячу лет борьбы христианства с остатками язычества практически не осталось никаких культовых следов прежних верований. Тем не менее не все уничтожено. Известный исследователь архаичной символики Антон Платов, собирающий и систематизирующий сведения о мегалитах русской равнины, приводит фотографии и рисунки менгиров, в частности близ села Палеха, во Владимирской области (в низвергнутом состоянии), и близ деревни Белоозеро, неподалеку от шоссе Климовск – Епифань, в Тульской области (рис. 10).

Повсюду в пределах Европейской России сохранилось также почитание больших камней валунного типа. Наиболее известный из таких камней – Синь-камень на берегу Плещеева (Переславского) озера, ныне в Ярославской области (рис. 11). Считается, что Синь-Камень самостоятельно перемещается или летает, как саамский сейд. Народное предание гласит: когда во времена борьбы с язычеством камень столкнули в озеро, он ночью чудесным образом вернулся на прежнее место. Сейчас, как и встарь, Синь-Камень – объект поклонения неоязычников, которые регулярно съезжаются к нему отовсюду, как и многочисленные туристы.

Везде в мире, и на российских просторах тоже, сохранились камни-следовики – валуны с выбитыми на поверхности контурами человеческих ладоней и ступней. Последние принято связывать с древнейшими арийскими верованиями, в частности с легендой о трех шагах Вишну, символизирующих движение солнца от восхода через точку в зените и до заката. Камни-следовики – немые свидетели древнейшего продвижения с Севера на Юг архаичной общеиндоевропейской культуры, верований и культов.

Но вернемся к Ямалу: в его названии, возможно, отображены совершенно иные, более древние индоевропейские (арийские) реалии. Прослеживаются ли они в топониме «Ямал»? Более чем бесспорно! Общеизвестно, что имя одного из древнейших ведийских богов – Яма. Так поименован владыка царства мертвых и одновременно – божество неотвратимого наказания. Санскритское слово «yama» означает «близнец», и все потому, что у Ямы была сестра-близнец Ями (Ямуна), которая, согласно Ригведе (Х, 14, 1 – 2), соблазнила собственного брата, заставив его вступить в кровосмесительный брак. По позднейшей индуистской традиции Ями считается Царицей ночи, поэтому вполне логично предположить, что именно отсюда происходит малоупотребительное слово «ямеря», означающее «сумерки» и известное из олонецкого северного говора.

Не вдаваясь в последующие мифологические подробности, а также родословную самих ведийских богов, отметим только, что их имена вполне могли стать основой палеотопонима, который спустя века и тысячелетия новые мигранты – ненцы осмыслили с точки зрения семантики собственного языка. От общеарийского теонима «Яма» в конечном счете произошло и русское слово «яма», по смыслу вполне сопрягающееся с функциональными особенностями владыки Подземного царства. В русском языке имеется еще одно понятие с аналогичным корнем – «ям», означающее «почтовая станция» и ставшее неотъемлемой частью русской жизни во времена монголо-татарского ига. Отсюда произошли и другие слова – «ямщик», «ямской» и др. Их происхождение из тюркских языков сомнения не вызывает. Но, во-первых, почтовые ямы семантически не имеют ничего общего с ямами – вырытыми углублениями в земле. А во-вторых, тюркское слово «jam» само могло произойти в рамках ностратической семьи от некоторой общей для тюркских и индоевропейских языков протолексемы. Есть же в тюркских языках слово «яман», означающее «плохо», которое кое-где даже перешло в русский язык (см. Словарь Владимира Даля). «Яман», то есть «плохо», как оценочное понятие вполне сопрягается с именем бога смерти Яма (смерть – это всегда плохо).

Имя ведийского бога смерти Ямы сохранилось и во многих других названиях. Так, на территории Руси обитало (предположительно финское) племя ямь, которое, согласно Лаврентьевской летописи, в 1042 году покорил сын Ярослава Мудрого Владимир. Известно, немало топонимов и гидронимов, никак не связанных с монголо-татарской (а в дальнейшем российской) почтовой ямской службой. К таковым смело можно отнести: Ямуна (приток Ганга в Индии); город Ямбург в Ленинградской области (ныне Кингисепп); Яман-тау (горный массив на Южном Урале; название связывают с тюркским «яман» – «плохой»); Ям-Алинь (горный хребет на границе Хабаровского края и Амурской области); Ямкун (поселок-курорт в Читинской области), несколько населенных пунктов с одним названием – Ямполь на Украине и т. д. Только в одной Московской области несколько топонимов, происхождение которых уходит в глубочайшую древность и, скорее всего, имеет арийские корни: например, река и деревня на ней Ямуга, а также еще одна деревня, Ямонтово, явно не вписываются в обычные этимологические аллюзии.

Весьма распространена лексема «яма» в Японии, что вообще-то связано с понятием «ямато», древним племенным союзом, и соответственно с археологической культурой (отсюда, видимо, пошли многочисленные японские фамилии типа Ямамото, самого известного японского адмирала времен Второй мировой войны, разгромившего американский флот в Пёрл-Харборе). Японский этнос и язык, несомненно, имеют гиперборейские корни. Эта очень интересная тема, заслуживающая особого внимания, выходит за пределы книги.

Предложенная выше этимологическая реконструкция – никакая не натяжка, а логически обоснованный вывод, опирающийся на конкретные исторические и этногенетические реалии. Север Евразии просто изобилует подобными топонимическими фактами. В апокрифическом эссе «Размышления в час заката», приписываемом Льву Гумилеву, приводится примечательная расшифровка названия города Нижневартовска, одного из нефтяных сибирских центров. Сам город основан в начале ХХ века, напротив старинного села Вартовского, расположенного на другом берегу Оби (откуда и появилась приставка «Нижне»). Типично русское село, вне всякого сомнения, возникло на месте более древнего становища, отразившего в имени своем еще более древнюю эпоху арийских миграций.

Дело в том, что из Авесты и древнеперсидской мифологии хорошо известно понятие «арьяварта», где «варта» – «страна», а «арья» – «арии» («варта» + «арья» = «страна ариев»), указывающее на полярную прародину. Вот эта древнеиранская варта, по мнению, приписываемому Гумилеву, и сохранилась до наших дней в названии города Нижневартовска[14]. И действительно, в архаичных сказаниях обских угров (в настоящее время это ханты и манси) есть много точек соприкосновения с древнеарийским мировоззрением, включая имена верховных божеств (например, первотворец Мир-суснэ-хум лингвистически и функционально коррелирует с арийским солнцебогом Митрой). Немало и других совпадений[15].

Аналогичным образом с помощью метода археологии языка и реконструкции смысла поддаются осмыслению и пониманию многочисленные топонимы, образованные на основе лексемы «яр». Ее теонимический аспект связан с именами божеств различных народов и их религиозными воззрениями, – такими, например, как русский Ярило или эллинский Гермес (подробнее см. ниже). Однако нет сомнения, что корень «яр» легко трансформируется в корень «ар» (и обратно), в конечном счете замыкаясь и на понятие «арий».

Русский корень «яр» сопряжен с древнеарийским «ар» и напрямую происходит от него, обнаруживая свои следы в глубинах тысячелетий и в культурах различных народов. В первую очередь это, конечно, родственность имени славянского солнцебога самоназванию ариев – «arya». В данном плане можно отметить, к примеру, такие имена: Арджуна (один из главных героев «Махабхараты»), Иран (первоначально Арьянам – «страна ариев»); Аргус – древнегреческий тысячеглазый великан, персонифицирующий звездное небо; Арес – древнегреческий бог войны; Ярри – хеттский бог войны; Эрос (Эрот) – древнегреческий бог любви, одно из четырех космических первоначал. Что касается палеотопонимики, то ее отзвуки явственно слышатся во многих современных северных названиях. Так, на Таймыре, в бассейне реки Пясины, зафиксирован ряд гидронимов, содержащих архаичную лексему «яр»: озера Ярто и Ярото, реки Яраяха и Ярояха. Примечательно также, что якуты называют Северный Ледовитый океан морем Арат, а русское народное название реки Иордан – Ярдан. Вот лишь некоторые примеры, иллюстрирующие возможные арийские топонимические следы на карте России и остального мира.

Предлагаемые этимологические выводы уместно конкретизировать и применительно к топонимии Русского Междуречья. Рассмотрим в данной связи некоторые ключевые гидронимы.

Волга. Современное название Волги хотя и очень древнее, но не единственное. У тюркоязычных народов она звалась Итиль. А кабардинцы звали ее, как уже упоминалось выше, Индыл. В знаменитой «Географии» Птолемея она прозывается Ра (название, созвучное с именем одного из древнеегипетских Солнцебогов). Этот архидревнейший корневой субстрат сохранился в мордовских диалектах – Рав, Раво, Рава. Та же корневая основа обнаруживается, как уже говорилось выше, и в гимнах Ригведы (Х, 108), где мифическая река древних ариев, на которой они оказались в процессе миграции с Севера на Юг, именуется Раса.

Этимологи и топонимисты в основном сходятся на одной и той же мысли: гидроним Волга так или иначе связан со славянским словом «влага», которое в древнерусском языке и некоторых диалектах звучало как «волога» (отсюда, кстати, и имя старинного города Вологды). Весь вопрос в том, сколь далеко в глубины прошлого общеиндоевропейского языкового единства уходят корни данного лексического субстрата. Подсказку содержит проанализированный выше хрестоматийный 108-й гимн из 10-й мандалы Ригведы, где рассказывается о древнем народе пани (от которого впоследствии появилось и славянское «пан» (= «господин»), и греческое «пан», означающее «всё»; отсюда и имя античного бога Пана. Эти пани, которые осмелились похитить коров у самого бога-громовержца Индры, как раз и живут на одном из берегов Ра(сы).

Интересно и другое: оказывается, предводителя панского народа величают Вала! Такое имя нам знакомо уже из Библии: Ваал – в такой грецизированной форме предстает здесь (и проклинается) верховное древнесемитское языческое божество, чье настоящее имя – Баал. Имя древнеарийского Вала и доиндоевропейского Ваала сохранилось во многих современных географических названиях: Валаам (остров), Валуй и Вала (реки), Валдай (возвышенность, озеро, город) и др. Особенно показателен второй топоним, образованный путем соединения двух архаичных корней – «вал» + «дай» (по типу «Дай Бог» или Дажьбог). Думается, читателю не нужно напоминать, что Волга берет свое начало на Валдае.

Вряд ли достойно удивления, что словосочетание именно в данном смысле образовало название Валдай. Ведийский Вала слыл демоном лишь для конкурирующего враждебного племени. Для собственного народа он оставался вождем с непререкаемым авторитетом. Впоследствии многие из таких предводителей обожествлялись соплеменниками (откуда «Вал, дай!» = Валдай) или демонизировались противниками.

Божественная ипостась Вала обнаруживается сплошь и рядом. Во-первых, от древнеарийского теонима произошло имя чисто русского скотьего бога Велеса (отсюда неудивительно пристрастие ведийского Вала к похищению коров). Во-вторых, корни данного божества уходят в глубины доарийской этнокультурной и лингвистической общности: имя Вала (Ваал, Баал) вполне сопрягается с именем другого славянского божества – Бела, или Белбога. В-третьих, архаичный корень «вал» получил широкое распространение и в других мифологических именах: например, у скандинавов известен Вали, ребенок-мститель, сын верховного бога Одина; тот же корень присутствует и в широко известных названиях «валькирии» и «валгалла».

Что касается демонизации ведийского Вала, то данный «прием» лучше всего отработан именно древними ариями с того момента, когда начался процесс расчленения и распада первичной этнолингвистической общности. Выше это продемонстрировано на примере дискредитации образа Горгоны Медузы и превращения благостных богинь деви (у индийцев) в кровожадных и злокозненных дэвов (у иранцев). Такая же идеологическая трансформация произошла и с Валой – Ваалом – Велесом: в христианско-иудаистической традиции он в конце концов и семантически и фонетически превратился в пресловутого Вельзевула (Веельзевула), «князя бесов». Вот каким «снежным комом» архаичных смыслов обрастает название Волги, стоит повнимательнее взглянуть на его историю.

Всем этим доказывается только одно: прапредки современных народов представляли некогда нерасчлененную этнолингвистическую и социокультурную целостность, пребывая и соприкасаясь с теми территориями, где сохранились общие топонимические или гидронимические следы. Даже в дошедших до нас через многие тысячелетия гимнах Ригведы сохранились лексические следы, связанные как с древнейшим индоевропейским названием Волги, так и с ее современным именем.

Во все времена великая река Волга играла непреходящую роль в истории народов, населявших ее берега. Ее географическое и геополитическое положение, уникальные ландшафтные особенности в сочетании с природной эзотерикой объективно обусловили соборно-объединительное значение Волги для России; это прекрасно отображено в стихотворении Константина Случевского, посвященного великой русской реке:

Одним из тех великих чудодействий,
Которыми ты, родина, полна,
В степях песчаных и соланчаковых
Струится Волги мутная волна…
С запасом жизни, взятом на дорогу
Из недр глубоких северных болот,
По странам жгучим засухи и зноя
Она в себе громады сил несет.

Кама. Происхождение названия Камы теряется в тех невообразимых глубинах общечеловеческой истории, когда народы и их языки были едины. За примерами далеко ходить не надо. В ряде финно-угорских языков «кама» означает «река». С тем же самым смыслом «река», но в несколько иной огласовке – «кемь» – известен целый ряд гидронимов и топонимов на всей территории Евразии. Например, река с таким названием – Кемь – есть в Карелии и Восточной Сибири. В заповедное Белоозеро на Вологодчине впадает река Кема. По Тверской области протекает река Кемка, на берегу ее стоит село Кемцы. Но точно с таким же «речным смыслом» данная корневая основа употребляется у китайцев и монголов. Тувинцы и хакасы также именуют Енисей – Кемь («река»). На Алтае – Ак-Кем («Белая вода»), приток Катуни, а в окрестности священной горы Белухи – целый комплекс с аналогичным названием: два озера, тающий ледник, перевал; все это вместе с эзотерической точки зрения рассматривается как сакральное Беловодье.

Сходные гидронимы встречаются в Средней Азии и Европе. При этом филологи утверждают, что корень «кемь» имеет индоевропейское происхождение (см., например, доклад одного из патриархов сибирского языкознания А.П. Дульзона на VII Международном конгресе антропологических и этнографических наук; август 1964 года). В этом случае название уральской реки Камы не просто случайно совпадает с именем древнеиндийского бога любви Камы (по имени его назван до сих пор популярный во всем мире трактат «Камасутра»), но и наверняка имеет общий источник происхождения. Нельзя не вспомнить и о Камчатке: среди различных объяснений этого красивого названия, совершенно непонятного лингвистам-этимологам, есть и наиболее правдоподобное, выводящее данный топоним из слова кам – «ручей» (так на языке камчадалов именовалась главная речная артерия их страны). Двигаясь мысленно по следам древних индоевропейцев в Европу, мы и здесь обнаружим сходные топонимы: Кембридж («Город на реке»; а сама река именуется Кем) – в Англии; Кемпер (от старобретонского названия, означающего «Слияние рек») – во Франции; Кемери – древнее поселение (а ныне известный курорт) на месте целебного источника в Латвии. Не случайно, видно, и одно из самоназваний древних египтян, кеми, связанное с разливом Нила. Но и это еще не все. Известно, что в старину шаман на Руси именовался кам[16]. Заимствовано слово у половцев, исповедовавших шаманизм. Отсюда и дожившее до наших дней слово «камлание» (обрядовое действо шамана). Возможно, и древнеарийский бог любви Кама был когда-то шаманом? Но, быть может, и название реки Камы имеет шаманское прошлое?

Ока. Река Ока настолько сроднилась с русской историей и культурой, что и само ее название невольно представляется исконно русским, созвучным со словом «око». Подобные по-своему поэтические объяснения не раз давались и относятся к разряду так называемой народной этимологии. Не подходят они по одной простой причине: русский язык – даже и в своей древней форме – сравнительно недавно (чуть более тысячи лет назад) стал самостоятельной ветвью на общеязыковом славянском древе, а имя Оки гораздо более древнего происхождения. Правда, в праславянском (то есть общем для всех современных славянских народов) слово «око» в смысле «глаз» звучало точно так же, как и сегодня (аналогичная корневая основа в слове «окно»). Но и это не дает стопроцентной уверенности, что древние славяне – первооткрыватели и первоназыватели реки Оки. До них на ее берегах могли побывать народы, говорящие на совершенно других языках и закрепившие название Оки, исходя из собственного словарного запаса. Славяне, поселившиеся на территории Окского бассейна примерно в 1-м тысячелетии новой эры, могли просто приспособиться к давным-давно существовавшему гидрониму, истолковав его по-своему.

Кто же еще претендует на роль «крестных» отцов и матерей реки Оки? С запада вплотную к Окскому региону примыкали литовские земли. В литовском языке слово «akis» означает то же самое, что в русском – «око», «глаз». У другого балтийского народа, латышей, «aka» значит «колодец». В русских говорах встречается слово в таком же значении: в архангельском диалекте зафиксировано понятие «око-лом» в смысле «маленькое озеро». С севера окские земли соседствовали с территориями, населенными финно-угорскими племенами. Поэтому возник естественный соблазн отыскать след древнего имени Оки в финском (или других родственных ему) языке (такой версии придерживался, кстати, известный русский историк Д.И. Иловайский). Здесь «akkа» значит «бабка», «старуха». Аналогично по-саамски «аккь» – «бабушка», но у финноязычных саамов (лопарей) есть еще одна корневая основа, подходящая на роль лексической крестной матери Оки: «йока» – «река» (по-фински «река» – «joki»).

Но на ту же роль вполне могут претендовать и другие народы. Например, сходным образом звучит слово «река» у ряда сибирских народов, говорящих на тунгусо-маньчжурских языках: у эвенов (ламутов) – «оккат», у эвенков – «оката». Русские первопроходцы и первопоселенцы переиначили эвенкийскую «окату» в более понятную им «Охоту», по русифицированному имени которой назвали затем и Охотский острог, и Охотское море. Отсюда, в общем-то, совсем неудивительно, что на территории России известно по меньшей мере пять рек с одним именем – Ока. Помимо наиболее известного на сегодняшний день притока Волги, есть еще реки с точно таким же названием: на Псковщине впадает в реку Кунью приток Ловати; в Пермской области и Башкирии впадает в реку Ай приток Уфы; в Иркутской области – левый приток Ангары; наконец, есть еще одна Ока, впадающая в Белое море. Вот ведь как получается! Однозвучие в названии разных рек, протекающих в совершенно разных концах Евразии, имеет, оказывается, свое разумное и внятное объяснение. Это не совпадение, а закономерный результат былого моногенеза (то есть единого происхождения) языков мира.

И все же ключ к расшифровке гидронима следует искать в санскрите, где «okas» значит: 1) «удовольствие»; 2) «жилище», «приют», «убежище»; 3) «родина» (хороший набор подходящих смыслов для Окского региона, ничего не скажешь!). К анализу можно привлечь и санскритские слова с морфемой «aka», однако в санскрите, как и в древнегреческом, приставка «а» означает отрицание «не», что, кстати, лишний раз подтверждает общее происхождение индийских и греческого языков. Тему можно продолжать до бесконечности даже применительно к одному лишь Волжско-Окскому региону, ибо следы миграций индоевропейских народов (и неиндоевропейских, разумеется, тоже) обнаруживаются повсюду и самым неожиданным образом.

Днепр. Величайшая река русской и мировой истории. Его знавали уже древние эллины под названием Борисфен. Под таким именем он встречается уже у Геродота, который сравнивал Днепр-Борисфен с Нилом. Вообще название Днепра гораздо древнее, чем вся эллинская история. Ибо в древности его имя звучало как Данапр, – в нем недвусмысленно слышится общеиндоевропейский и даже доиндоевропейский корень «дан» («дон», «дун»), означающий «воду». Известна попытка (правда, легендарная) дать могучему Днепру-Данапру новое название. Это случилось в IV веке новой эры, когда на берегах великой реки появилась ненадолго гуннская орда, докатившаяся до Европы аж от Великой китайской стены. Днепр настолько поразил воображение кочевников, что они решили «осчастливить» его и переименовать в «Реку гуннов» – Гуннавар. Название не закрепилось, – как и сами авторы, которые вскоре откочевали на Запад, где с утроенным воодушевлением принялись громить римские войска и грабить варварские племена. Тем не менее одна из народных этимологий дожила до наших дней: это древнерусское название Днепра – Словутич.

Отсюда в прямом смысле начиналась русская история. История Смоленска, возникшего и построенного на Днепре, теряется в недосягаемых глубинах веков. В летописи он впервые упомянут под 863 годом. Но еще задолго до этого, гласит предание, Смоленск посетил апостол Андрей Первозванный, который проследовал через Великую Скуфь к Ладоге, Ильмень-озеру и острову Валааму, дабы заложить на Русской земле первый камень в фундамент будущей православной веры.

Волхов. Название реки не нуждается в расшифровке. Удивляет одно: как в условиях жесточайшей борьбы с язычеством в историческом центре России сохранился гидроним, этимология которого напрямую связана с понятием, обозначающим волхва, древнего славянского жреца. Должно быть, название возникло в те стародавние времена, когда наши пращуры, по словам Нестора-летописца, приносили жертвы рощам, колодцам и рекам. Потому-то и сегодня древнее имя реки наглядно демонстрирует незыблемость и неискоренимость архаичных традиций и верований.

Гидроним «Волхов» лексически и семантически сопрягается с теонимом «Велес», именем древнеславянского бога, в котором слышится имя и более древнего бога, известного из Библии как Ваал. Так в грецизированном переиначивании звучит имя древнесемитского Баала (Балу). Но наивно полагать, что на берега Ладоги имя это попало с Ближнего Востока. Скорее, наоборот: при миграции гипербореев с Севера на Юг отдельные слова тогда еще нерасчлененного языка закреплялись по всему пути их перемещения. По той же причине этимологически и семантически родствен древне-семитскому Баалу и древнерусский Белбог (как, собственно, и слово «белый»). Несомненные отголоски имени древнего божества слышатся и в названии Балтики – региона в целом и Балтийского моря в частности. Все это знаменательно и символично: семена далекого прошлого всегда прорастают в настоящем и в будущем.

Вот почему ничего, кроме удивления, не могут вызвать попытки иных интерпретаций гидронима «Волхов» – от поиска финно-угорских корней до нелепого семантического предположения: дескать, первоначальное значение гидронима – «Ольховая река». Этимологические выдумки в данном случае заключаются в том, что к исконно славянскому слову «ольха» искусственно добавлена буква «в»; где, когда и с какой целью проделан этот фонетический трюк, авторы странной гипотезы предпочитают умалчивать.

Нева и Ладога (Ладожское озеро).Такое сопряжение реки и озера не случайно. Во-первых, Нева, одна из самых молодых российских рек, вытекает из Ладоги: она, как уже отмечалось выше, пробила свое русло и вообще появилась на свет в результате поднятия суши на Карельском перешейке, в районе современного города Приозерска (сравнительно недавно). Во-вторых, свое название река Нева получила по старинному прозванию Ладоги – Нево. Этимологи и топонимисты считают, что последний гидроним происходит от финского слова neva, что значит «болото», «топь», «трясина»[17], хотя раздольная и своенравная Ладога менее всего похожа на болото и скорее напоминает море. В русском языке также хватает слов с аналогичной корневой основой. Достаточно вспомнить хотя бы «невод», да и по смыслу оно больше подходит рыбообильному озеру-кормильцу.

Еще более родным является имя Ладога, вне всякого сомнения образованное от имени древнеславянских языческих божеств – Лада (первотворца, упорядочивающего космос и человеческие отношения) и Лады (богини любви и семейного благополучия). Последний слог гидронима также наполнен глубоким архаичным смыслом: из Словаря окской эзотерики, приведенного и прокомментированного в последней части настоящей книги, видно, что на определенном этапе исторического развития наши арийские пращуры поклонялись змееподобной богине плодородия Га, одной из ипостасей матери-земли (считалось, что, в отличие от традиционного земледельческого божества, Га отлетает в теплые края вместе с перелетными птицами).

Гиперборейское наследие – это не только память о запредельных временах мировой истории, выявление территорий, пройденных, освоенных и наименованных пращурами. Это еще и сформировавшийся на протяжении многих тысячелетий гиперборейский менталитет современных этносов, выпестованный в невероятных страданиях стойкий дух и воля к жизни, умение приспособиться к любым неблагоприятным условиям и передавать позитивный опыт последующим поколениям, впитывать высшие достижения погибших или выживших цивилизаций и находить пути сосуществования со всеми народами планеты.

Истина в истории – понятие более чем относительное. Одни и те же лица, события описываются и трактуются историками и социологами подчас с диаметрально противоположных позиций, а воссозданная ими картина предстает то в розовых, то в белых, то в серых, а то и в черных тонах. Даже летописи и документы не избежали этой участи. Выражаясь, быть может, несколько вульгарно, не слишком грешно утверждать: у каждого историка своя истина, и зачастую она не имеет ничего общего с подлинной действительностью. В данном плане беллетристика или фольклор могут оказаться ничуть не не менее объективными, чем научное исследование. «Борис Годунов» Пушкина воссоздает более точную и правдивую картину исторической реальности, если сравнивать пушкинский шедевр с трудами историков, писавших на ту же тему, – Н.М. Карамзина, Н.И. Костомарова, С.Ф. Платонова, Р.Г. Скрынникова и других.

А разве не дает достоверной картины Отечественной войны 1812 года роман Льва Толстого «Война и мир» или один из главных ее эпизодов, запечатленный в стихотворении Лермонтова «Бородино»? Безусловно, дает! Ведь и писатель, и поэт опирались на свидетельства очевидцев, поначалу устные, а затем оформленные в виде письменных и печатных воспоминаний. Конечно, с устной традицией обстоит достаточно сложно. Не секрет, что долгое время информация о далеком прошлом передавалась из поколения в поколение в форме преданий. Существовали профессиональные хранители такого знания – старейшины племен и языческие волхвы. Их деятельность прервалась после принятия на Руси христианского вероисповедания и отказа от тысячелетиями формировавшейся индоевропейской (арийской) традиции. Однако полностью уничтожить былую культуру не удалось. Почти полностью (хотя подчас и в закамуфлированном виде) она сохранилась в фольклоре, народном календаре, языческих обрядах и празднествах, – к некоторым пришлось даже приспособиться православной церкви. Историческая память о далеком прошлом также продолжала существовать, превратившись в тайное и сакральное знание.

По сей день остаются справедливыми слова самобытного историка XIX века Ивана Егоровича Забелина (1820 – 1908): «Предания, если только в их источнике нет и следа сочинительских сказок-складок, если они вообще рисуют жизненную правду и идут от основных великих народных движений и народных героических дел, каковы предания первой нашей летописи, – такие предания очень живучи; они сохраняются в народной памяти целые века и даже тысячелетия. Они особенно крепко и долго удерживаются в народном созерцании, если народная жизнь и в последующее время все течет по тому же руслу, откуда идут и первые ее предания, если к тому еще народ не знает писаного слова или мало им пользуется».

Позже многие из устных преданий послужили основой для создания летописей, хроник или беллетризированных сочинений. На таком принципе построены и многие книги Геродотовой «Истории», и монгольское «Сокровенное сказание», и «История государства инков», принадлежащая перу последнего хранителя тайной истории своего народа Инке Гарсиласо де ла Вега и полностью составленная на основе устных преданий, и Несторова «Повесть временных лет». Есть и другие литературные источники, созданные аналогичным образом, которые современные ортодоксы почему-то упорно продолжают считать обыкновенным вымыслом. К ним относятся, к примеру, такие шедевры исторической прозы, как «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске», «Повесть об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы» и др. По поводу исторической ценности (точнее, бесценности) данных первоисточников нам уже неоднократно приходилось высказываться[18]. Выводы о происхождении и рациональном зерне этих произведений целиком и полностью распространяются и на текст XVI века, получивший название «Сказание о князьях Владимирских».

Филологи продолжают спорить о конкретном авторе и заказчике этого мини-трактата, соглашаясь друг с другом лишь в одном: перед нами выдумка чистейшей воды. В «Сказании…» речь идет о происхождении русского народа и о правящей династии Рюриковичей. В первом случае родословная ведется от библейского патриарха Ноя и послепотопного расселения прапредков народов. Во втором корни русских князей (а в дальнейшем царей) прослеживаются до римского императора Августа Октавиана. Последний якобы после разгрома войск Антония и Клеопатры в Египте направил сродника своего и сподвижника, по имени Прус, на берега реки Вислы и Балтийского моря, где тот стал властителем, а вверенные ему земли получили название Пруссии. В роду Пруса спустя девять столетий и появился князь Рюрик, который по совету новгородского правителя Гостомысла приглашен царствовать на Русь и положил начало первой великокняжеской династии:

«В лето 5457 Августу, кесарю римъскому, грядущу въ Египетъ с своими ипаты, яже бе власть египетьская рода суща Птоломеева. И срете его Иродъ Антипатров, творя ему велие послужение воя, и пищею, и дарми. Предаде же богъ Египетъ и Клеопатру в руце Августу. Августъ же начятъ дань подкладати на вселенней. Постави брата своего Патрикиа царя Египту; Августалиа, другаго брата своего, постави Александрии властодержца; Ирода же Антипатрова асколонитянина за многий ради его почести постави царя надъ июдеи въ Иерусалиме; Асию же поручи Евлагерду, сроднику своему; Алирика же, брата своего, постави в поверъшии Истра; и Пиона постави во Отоцех Златых, иже ныне наричются Угрове; а Пруса, сродника своего, в брезе Вислы реце во градъ Марборок, и Турнъ, и Хвоини, и пресловый Гданескъ, и ины многи грады по реку, глаголемую Немонъ, впадшую в море. И житъ Прусъ многа времена летъ и до четвертаго роду; и оттоле и до сего времяни зоветься Прусьская земля.

И в то врьмя некий воевода новгородьцкий именемъ Гостомыслъ скончеваетъ свое житье и созва вся владелца Ногорода и рече имъ: «О мужие новгородьстии, советъ даю вамъ азъ, яко да пошлете в Прусьскую землю мужа мудры и призовите от тамо сущих родов к себъ владелца». Они же шедше в Прусьскую землю и обретоша тамо некоего князя именемъ Рюрика, суща от рода римъскаго Августа царя. И молиша князя Рюрика посланьницы от всехъ новгородцовъ, дабы шелъ к нимъ княжити. Князь же Рюрикъ приде в Новъгород, имея с собою два брата: единому имя Труворъ, а второму Синеусъ, а третий племенникъ его именемъ Олегъ. И оттоле нареченъ бысть Великий Новградъ; и нача княз великий Рюрикъ первый княжити в немъ».

Не приходится сомневаться в литературном происхождении данного сказания. Но точно так же не приходится сомневаться, что в его основу было положено устное предание, имеющее под собой твердую историческую почву. Нет ничего фантастического, что римлянина, коего Август-кесарь послал на Балтику, звали Прусом. Некогда прапредки латинов, вытеснивших с Апеннинского полуострова этрусков, мигрировали с Севера на Юг через территорию современной Прибалтики и Северо-Западной России. Память об этих событиях и путях передвижения вряд ли полностью истерлась к временам Римской империи. Кроме того, в I веке нового тысячелетия не слишком расчлененными были недавно еще единые славянские и балтийские языки (в состав последних входил и прусский, ныне полностью исчезнувший). Даже имя Прус и название племени пруссов образованы с помощью лексемы «рус», а прусские земли в старину именовались Порусьем. (Кстати, одна из исторических рек, и сегодня протекающая через город Старую Руссу, испокон веков именуется Порусьей. На ее берегу находится дом-музей Ф.М. Достоевского, где писатель жил в последние годы жизни и создавал свои великие романы, включая «Братьев Карамазовых». А в районе Валдая есть озеро Пруса.) Ничего невероятного нет и в том, что праотец Прус мог оказаться в числе родственников императора Августа, который, являясь внучатым племянником Юлия Цезаря (и усыновленный им), происходил из древнего и весьма разветвленного патрицианского рода Юлиев.

Историческая проза как фольклорного, так и литературного происхождения[19] создавалась и хранилась (долгое время в виде тайного знания) практически во всех областях Российского Междуречья. В дальнейшем изложении и в сочетании с летописными источниками (которые сами по себе содержат немало сакральной информации) она даст нам в руки ключ для раскрытия ряда сокровенных тайн Земли Русской. Однако прежде необходимо затронуть еще один пласт архаичного мировоззрения. Речь пойдет о ряде образов, на первый взгляд, казалось бы, связанных исключительно с христианской традицией, а на самом деле уходящих в самые дальние глубины русского народного менталитета.

Начнем с Георгия Победоносца. Его житие попало на Русь из Византии и получило широчайшее распространение с первых шагов христианства. Иконы на сюжет чуда о Георгии и змее (рис. 12), Георгиевские соборы, Георгиевский крест как высший символ воинского мужества, Святой Георгий, поражающий копьем дракона на гербе Москвы и др. Святой Георгий и по сей день считается покровителем российского воинства, хотя данный символ имеет мало общего с действительным содержанием византийского жития, получившего широчайшее распространение на русской почве. Согласно первоисточнику, Святой Георгий не поражал копьем дракона, а укротил его молитвой, после чего освобожденная от заклятия царевна провела прирученное чудовище по улицам родного города, что и было воспринято ее согражданами-язычниками, как чудо, после чего все они поголовно приняли христианство. Именно такое завершение сюжета получило отражение в наиболее древних изображениях, в том числе и на фреске церкви Святого Георгия (XII в.) в Старой Ладоге (рис. 13).

Не меньшей популярностью на Руси пользовался и неканонический образ, именовавшийся в народе по-простому – Егорием Храбрым (Хоробрым): многие его черты и функции не имеют никакого отношения к христианской традиции, а уходят своими корнями в далекое арийское и доарийское прошлое. Сама идея змееборчества – распространеннейший мифологический сюжет. Но не только и даже не столько это заставляет взглянуть совершенно по-иному на византийского великомученника. В русском мировосприятии Егорий Храбрый предстает как воистину небесно-космический герой. В духовных стихах, которые распевали во всех уголках калики перехожие, он характеризуется в традиционно фольклорном духе:

По колена ноги в серебре,
По локоти руки в красном золоте,
Голова у Егория вся жемчужная,
По всём Егорье часты звезды.

Добавим, что матерью Егория считается сама София Премудрость, то есть, другими словами, Вселенская Мысль. Серебряно-золотая атрибутика традиционно символизирует лунное и солнечное начала. В древности у Луны различали две ипостаси: месяц (Луна на ущербе), считавшийся мужским небесным светилом, которому соответствовало серебро, и полную Луну, символизировавшую женскую сущность, – ей соответствовали жемчужный свет и цвет. О солярно-космической сущности русского Егория, а также о его календарно-циклических функциях свидетельствует и пословица: «Егорий Храбрый – зиме ворог лютый». (Этимологически и семантически эпитет Егория – Хоробрый – родствен имени одного из языческих солнцебогов – Хорса, а также таким современным словам, как «хорошо», «хоромы», «храм» и др.). Таким образом, русский Егорий Храбрый встает в один ряд с другими древними космическими богами-змееборцами – индоарийским Индрой, ассиро-вавилонским Мардуком, эллинским Аполлоном и другими.

Имя Егор(ий) считается производным от греческого Георгий, означающего «земледелец». Однако стоит вдуматься – и возникают совершенно иные ассоциации. Древнерусский духовный стих о змееборце Егории наидревнейшего происхождения, а его христианизация – результат позднейшей обработки. Вот почему в различных вариантах стихотворной легенды само имя героя звучит по-разному: например, Ягор(Йагор) или даже Ёгор (Йогор) [20]. Это наводит на мысль, что первоначально имя Егор могло звучать как Игорь и, следовательно, по своим исходным корням имена Егор и Игорь тождественны, причем последнее имеет исконно русское происхождение, а не является переиначенным скандинавским Гюрги или Ингваром (как на том вот уже более двухсот лет настаивают историки-русофобы и этимологи-норманисты). В основе обоих имен лежит простая, но многозначная корневая основа «гор»; семантически они могут означать и «горны», и «горячий», и «горящий», и пр. Общеизвестно также, что в славянских языках лексема «гор» взаимосвязана с лексемой «яр». Поэтому правы те исследователи, которые утверждают, что в далеком прошлом функции Егория Храброго совпадали с функциями языческого бога плодородия Ярилы. Как видим, совпадали не только функции, но и имена.

Первоначальное языческое происхождение Егория Храброго доказывает также тот факт, что на Руси он испокон веков считался покровителем скотоводов и земледельцев. Христианские праздники, прозванные в народе Егорием вешним и Юрьевым днем (Юрием холодным), – древнейшие календарные торжества, связанные с началом и окончанием цикла сельскохозяйственных работ, к которым некогда вынуждена была приспособиться православная церковь. О древнейшем происхождении этих народных праздников свидетельствует также и практиковавшиеся весной и летом обычаи «егорьевского окликания», по сущности своей являвшиеся архаичными магическими заклинаниями:

Мы вокруг поля ходили,
Егорья окликали,
Юрья величали:
«Егорий ты наш Храброй,
Ты паси нашу скотинку
В поле и за лесом,
Под светлым под месяцем,
Под красным солнышком —
От волка от хищнаго,
От зверя лукаваго,
От медведя лютаго!

Но в народном представлении Егорий Храбрый, помимо всего вышесказанного, считался еще и повелителем волков. Это наводит на мысль о давних-предавних временах нерасчлененной социокультурной общности индоевропейских этносов, когда волк выступал тотемом и священным символом таких народов, как германцы, кельты, славяне. Так, по сообщению одного византийского источника, славяне, которые в те времена сильно докучали империи, перекликались между собой волчьим воем. Вплоть до начала ХХ века в глухих русских деревнях приносились кровавые жертвы волкам в честь Егория Храброго (думается, точно так же как они приносились на протяжении многих тысячелетий). Один из наиболее осведомленных документальных бытописателей русской традиционной жизни, поэт и этнограф исследователь А.А. Коринфский (1868 – 1937) приводит в своей энциклопедии обычаев и поверий русского народа под названием «Народная Русь» (1-е изд. – 1901 г.) поразительный факт из верований и суеверий крестьян Среднего Поволжья, где перед выгоном скота на первое пастбище выходят вечером на луга и выкликают: «Волк, волк! Скажи, какую животинку облюбуешь, на какую от Егория наказ тебе вышел?» После этого выкликавшие, преимущественно старейшие в семье, шли домой, в темноте заходили в овчарню и хватали первую попавшуюся под руку овцу, что обрекалась на жертву зверю. Овцу тотчас резали, отрубленную голову и ноги относили и бросали в поле, а остальное мясо жарили и варили для самих себя и для угощения пастухов.

Дух народа и характер каждого человека выплавляются не в одном только горниле настоящего, обусловливающего менталитет социума и индивида реалиями сегодняшнего дня. То, что составляет уникальный и неповторимый мир любого этноса, в значительной степени досталось нам от далеких предков, передаваясь от поколения к поколению, от родителей к детям, от дедов к внукам. В результате как бы сама собой, никаким не мистическим, а вполне естественным образом наследуется система житейских правил, норм поведения, родовых традиций, представлений о правде, добре и красоте, которые вырабатывались на протяжении веков и тысячелетий. Сегодня, как и полтора века назад, актуальны слова великого русского филолога академика Федора Ивановича Буслаева (1818 – 1897), сказанные им в актовом зале Московского университета в 1859 году:

«Народ не помнит, чтоб когда-нибудь изобрел он свою мифологию, свой язык, свои законы, обычаи и обряды. Все эти национальные основы уже глубоко вошли в его нравственное бытие, как сама жизнь, пережитая им в течение многих доисторических веков, как прошедшее, на котором твердо покоится настоящий порядок вещей и все будущее развитие жизни. Поэтому все нравственные идеи для народа эпохи первобытной составляют его священное предание, великую родную старину, святой завет предков потомкам».

Политика, идеология, религия лишь регулируют и приспосабливают к собственным нуждам мировоззренческие, этические и эстетические понятия, сложившиеся задолго до появления каких бы то ни было политических, идеологических и религиозных институтов и в конечном счете независимо от таковых. Профессиональным философам, социологам, культурологам, религиоведам, этнографам и т. п. только кажется, что столь излюбленные ими абстрактные категории представляют собой высшее достижение общественного эволюционного развития и истину в последней инстанции. На самом деле нет ничего более далекого от реальной жизни, чем абстракции любой степени обобщенности. Они нужны (очень нужны!) для осмысления закономерностей общественных процессов, но не для бытия отдельных индивидов, семей или других устойчивых групп людей.

Люди живут и действуют не в соответствии с пустыми абстракциями, а по велению некоторых простых и понятных каждому правил и категорических императивов, выработанных на протяжении всей истории существования конкретного этноса или социума. «Делай, поступай, оценивай так, а не иначе» – подобная схема поведения или понимания впитывается каждым индивидом, так сказать, с молоком матери, усваивается под воздействием массированной внешней информации самого различного порядка и постепенно становится незримой внутренней линией поведения человека (а бывает, и не становится – на беду какого-нибудь нравственного отступника или правонарушителя). Задолго до того, как главными регуляторами человеческих отношений сделались религиозные заповеди (христианские, мусульманские, буддийские и др.), люди испокон веков руководствовались простыми житейскими истинами, которые, в частности, получили отражение и закрепление в тысячах народных пословиц, в которых нередко одна и та же мысль, идея, принцип проводились в различной вербальной (словесной) форме.

Особенно большое значение в привитии традиционного миросозерцания, культуры и морали имела семья. Это прекрасно раскрыл один из пионеров собирания и обнародования русского фольклора Иван Петрович Сахаров (1807 – 1863):

«В истории русского народа доселе изображали одну только Русь исторически общественную, забывая Русь семейную, может быть единственную в жизни северных народов. Кто опишет нам нашу жизнь? Неужели чужеземцы? Мы одни можем верно изобразить свою жизнь, представить свой быт со всеми изменениями; этого Россия ожидает только от русских. Ни один чужеземец не поймет восторгов нашей семейной жизни: они не разогреют его воображения, они не пробудят таких воспоминаний, какими наполняется русская грудь, когда ее быт совершается воочию. В родных напевах, которые так сладко говорят русской душе о родине и предках; в наших сельских думах, которые так умильно вспоминают о горе дедовском; в наших сказках, которые так утешно радуют русских детей; в наших играх, которыми утешается молодежь после тяжких трудов; в наших свадьбах, в которых так резво веселится пылкая душа мужающих поколений; в суеверных повериях нашего народа, в которых отражается общая мировая жизнь, – вмещается вся семейная русская жизнь».

Туляк по рождению и горячий патриот родного Тульского края Сахаров задумал грандиозный проект создания энциклопедии древней народной мудрости, для которой избрал название «Сказания русского народа». Предполагалось издать (как о том заявлено самим Сахаровым) семь объемистых томов (29 книг). К сожалению, свет увидело менее одной трети – два тома (восемь книг): первый том вышел в Петербурге в 1841 году; второй – в 1849 году. Неизданными оказались, к примеру, запланированные материалы по русскому символизму (орнаменту) и славянской мифологии в целом. Но и опубликованного оказалось достаточно, чтобы поставить имя автора в ряд выдающихся радетелей и подвижников русской культуры.

Понятие «народная мудрость» в дословном переводе на английский звучит как «folklore», то есть «фольклор». Однако по сложившейся традиции в русском обиходе и научной традиции последний сопрягается исключительно с устным народным творчеством – эпосом, сказками, песнями, пословицами, загадками и т. д. Такое зауженное представление, быть может, отчасти и оправдано, однако уводит далеко в сторону от подлинного понимания сути фольклора как народной мудрости. Ибо одни фольклорные тексты по сути своей представляют архаичное сакральное знание (былины, волшебные сказки, заклинания), другие содержат в себе в виде сжатой образной формулы моральные принципы, нравственные нормы, оценочные критерии и эстетические суждения (пословицы и отчасти заговоры). Что касается образности речи, то и ее не следует сводить к чисто словесным украсам, но расценивать в виде доступной для понимания каждого четкой и выразительной формы, чеканной, как аверс золотого червонца.

Сказанное относится к любому фольклорному жанру. В фольклоре ничего просто так не бывает. В его мифологемах, сюжетах и образах всегда закодировано некоторое архаичное знание, ключи к пониманию которого, как правило, утрачены. Но не всегда и не во всем. Позднейшие лингвистические трансформации поддаются просвечиванию, и в глубине обнаруживается искомый первичный смысл. Будучи простым и удобным каналом аккумуляции и передачи накопленного за многие тысячелетия опыта и знаний, фольклор («народная мудрость») вобрал в себя в специфически компактной символическо-образной форме многообразные факты истории, этногенеза, а также связанные с бытовыми традициями, мировоззренческими представлениями, культовыми ритуалами, обрядами, поверьями, пережитками и т. п. Один из основоположников современного традиционализма Рене Генон (1886 – 1951) так расценивал действительное значение фольклора (в его соотношении с мифологией) для познания истории и предыстории:

«Народ сохраняет, сам того не понимая, останки древних традиций, восходящие порою к такому отдаленному прошлому, которое было бы затруднительно определить и которое поэтому мы вынуждены относить к темной области «предыстории»; он выполняет в некотором роде функцию более или менее «подсознательной» коллективной памяти, содержание которой, совершенно очевидно, пришло откуда-то еще».

Отсюда и фольклористика как наука призвана в полном объеме собирать и изучать различные проявления жизни народа как элемента исторически сложившейся цивилизации. Ни в коей мере не является она исключительно филологической наукой (или частью таковой); напротив, она становится абстрактной и непонятной в отрыве от этнографии, религиоведения, археологии, социологии и философии истории.

Попытка представить русскую сказку, былину, песню, заговор и т. д. вне их обусловленности народным бытием во всех нюансах его исторического развития оборачивается искаженным истолкованием этих ценнейших памятников русской культуры, отразивших все основные вехи ее становления.

Вот типичный русский заговор, записанный И.П. Сахаровым в Русском Междуречье:

«На море на Окиане, на острове Буяне, на полной поляне, под дубом мокрецким сидит девица красная, а сама-то тоскуется, а сама-то кручинится во тоске неведомой, во грусти недознаемой, во кручине недосказанной. Идут семь старцев с старцем, незвайных, непрошеных. Гой ты еси, девица красная, со утра до вечера кручинная! Ты что, почто сидишь на полой поляне, на острове Буяне, на море на Окиане? И рече девица семи старцам с старцем: нашла беда среди околицы, залегла во ретиво сердце, щемит, болит головушка, не мил свет ясный, постыла вся родушка. Взопиша семь старцев с старцем, грозным грозно, учали ломать тоску, бросать тоску за околицу. Кидма кидалась тоска от востока до запада, от реки до моря, от дороги до перепутья, от села до погоста, и нигде тоску не прияли, и нигде тоску не укрыли; кинулась тоска на остров на Буян, на море на Окиан, под дуб мокрецкой».

Приведенный архаичный текст, поименованный публикатором «Заговор родимой матушки в наносной тоске своей дитятке», содержит в себе целый ряд древнейших мифологем, уводящих нас к самым истокам индоевропейской цивилизации, к ее общим этнолингвистическим и социокультурным корням. Прежде всего, это смутная память о древней Прародине, расположенной посреди бескрайнего моря-океана. Русские называли эту обетованную страну Островом Буяном, эллины – Гипербореей или Островами Блаженных, индоарии – Шветадвипой посреди Молочного океана, древние иранцы – Мировой горой Харой Березайти посреди Мирового моря Ворукаши. Другие архаичные заговоры расширяют и уточняют представления древних индоевропейцев об окружающем мире и его закономерностях:

«Ложилась спать я, раба…. в темную вечернюю зорю, темным-темно; вставала я…. в красную утреннюю зорю, светлым-светло; умывалась свежею водою; утиралась белым платком.

Пошла я из дверей во двери, из ворот в вороты, и шла путем дорогою, сухим-сухопутьем, ко Окиан-морю, на свят остров; от Окиан-моря узрела: и усмотрела, глядючи на восток красного солнышка, во чисто поле, а в чистом поле узрела и усмотрела: стоит семибашенный дом, а в том семибашенном доме сидит красная девица, а сидит она на золотом стуле, сидит и уговаривает недуги, на коленях держит серебряное блюдечко, а на блюдечке лежат булатные ножички. Взошла я, раба…. в семибашенный дом, смирным-смирнехонько, головой поклонилась, сердцем покорилась и заговорила:

– К тебе я пришла, красная девица, с покорищем о рабе…; возьми ты, красная девица, с серебряного блюдечка булатные ножички в правую руку, обрежь ты у раба… белую мякоть, ощипи кругом его и обери: скорби, недуги, уроки, призороки, затяни кровавые раны чистою и вечною своею пеленою. Защити его от всякого человека: от бабы-ведуньи, от девки простоволосой, от мужика-одноженца, от двоеженца и от троеженца, от черноволосого, рыжеволосого. Возьми ты, красная девица, в правую руку двенадцать ключей, и замкни двенадцать замков, и опусти эти замки в Окиан-море, под Алатырь камень».

В заговоре упомянут сакральный камень древнейших русских былин, сказок, песен, заговоров. Алатырь – священный символ древнерусского мировоззрения. В Голубиной книге и в других фольклорных источниках он назван отцом всех камней:

Белый латырь-камень всем камням отец,
Почему же он всем камням отец?
С-под камешка, с-под белого латыря
Потекли реки, реки быстрые,
По всей земле, по всей вселенной,
Всему миру на исцеление,
Всему миру на пропитание.

Народ хорошо знал об этом неземном всесилии огненного Алатырь-камня, дающего могучую силу, излечивающего от всех болезней, кормящего и поящего. Существовало поверие, что можно перенять эту чудодейственную силу, приобщиться к вселенскому источнику энергии с помощью особых заклинаний. Сохранился вариант одного из таких заклинаний: «На море-окияне лежит бел алатырь камень, а на камне сила небесная. Пойду я поближе, поклонюсь пониже: силы небесные, пошлите свою помощь и силу на наш скот – милый живот – в чистое поле, в зеленые луга, в темные леса». Священный камень не терпел глумления: как известно, былинный удалец Васька Буслаев поплатился за неуважение к святыне: решил перескочить через нее не передом, а задом – «да расколол свою буйную голову и остался лежать тут до веку».

Александр Николаевич Афанасьев (1826 – 1871), который приводит текст заговора (а также вариант из Голубиной книги) во втором томе «Поэтических воззрений славян на природу», считает слово «алатырь» хотя и древним, но не поддающимся расшифровке. Между тем ключ к расшифровке напрашивается сам собой. Имя «алатырь» созвучно с хорошо известным ритуальным понятием «алтарь» и восходит к древнейшей эпохе, когда камни играли роль жертвенников. Автор самостоятельно пришел к данному выводу, однако при подготовке данного издания с удовлетворением обнаружил, что аналогичная идея выдвинута задолго до него, еще в конце XIX века, академиком Александром Николаевичем Веселовским (1838 – 1906). Само понятие «алтарь» ни в коем случае не является позднехристианским, а имеет древнее происхождение, корни которого уходят в гиперборейские времена (об этом, в частности, свидетельствует однозначная привязка алатырь-камня к легендарному острову Буяну, смутному воспоминанию о гиперборейской прародине). В какой-то мере сказанное подтверждается и наличием в санскритском лексическом запасе слова «alвta», означающего «головня», «головешка».

Кроме того, в вышеприведенном тексте четко просматривается культ зорь, которые в небесной иерархии оценивались древними ариями наравне с солнцем. Утренние и вечерние зори – непременные участницы и действующие лица гигантского естественного театрального действа, разыгрываемого матерью-природой на небесах. При этом полярные зори разительно отличаются, скажем, от экваториальных. В преддверии полярного дня северные зори длятся по нескольку часов. Именно такими они описаны в гимнах Ригведы, что наилучшим образом свидетельствует о полярном происхождении наиболее архаичных текстов священной книги древних ариев. В Ригведе собрано около двадцати гимнов, посвященных богине утренней зари Ушас, одной из главнейших в ведийском пантеоне, создательнице света, воспламеняющей своими лучами Небо, своего отца, с которым Богиня находится в кровосмесительном браке (слияние зари и неба воспринималось как акт совокупления). Ушас олицетворяет вечный свет, который был, есть и будет и если исчезает ночью, то на время; Ушас – гарант его неизбежного возрождения (в этом смысле в Ригведе она именуется «знаменем бессмертия»).

Отзвук имен светозарных Божеств слышится в культурах разных эпох и народов: пророк Заратуштра (греч. Зороастр); женские восточные имена – Зара, Зарема, Зарина. Были попытки сблизить с общеиндоевропейскими корнями «зор» – «зар» (ср. укр. «зирка» – «заря») имя древнеегипетского бога Осириса (Озириса), истолкованного как Зарид, то есть Озаренный или Осиянный. Взаимодействие между индоевропейской и семитско-хамитской культурами и мифологиями на разных отрезках исторического развития бесспорно. Бесспорны также древние контакты между этносами. Так, статуэтка Осириса найдена в Томской области (а статуэтка Амона – в Пермской). Что касается генеологической связи, то следует отталкиваться от подлинного древнеегипетского звучания имени бога Осириса. В европейские языки вошел его древнегреческий эквивалент, который на древнеегипетском языке прочитывается как Усир (это при том, что в древнеегипетском письме гласные звуки отсутствуют). Если сближать смысловое значение имени Осириса со словом «озаренность», напрашиваются и некоторые фонетические параллели: древнеегипетское имя Усир созвучно с древнеиндийским Ушас.

В славянском фольклоре утренняя заря зовется Оком (или окном) Божьим. «Зори утренни от очей Господних», – подтверждает Голубиная книга. Отсюда понятна однокоренная родственность слов «заря – зори» с лексическим гнездом: «взор»; «зоркий»; «зрак», «зреть», «позор», «зариться». Иначе: слова, означающие «небесный свет» или «огненный свет» (ср.: «зарево»), родственны словам со смыслом «видеть» – «глаз». В русском языке и народно-поэтических воззрениях понятия «зари» – «зорьки» относятся к числу наиболее стойких и укоренившихся: от ласкательного эпитета «зоренька ясная» и сказочных имен Заря-богатырь, Иван-Зорькин до древнейших присловий и заговоров.

Владимир Даль приводит пример подобных народных представлений. Так, о Солнце говорили: «По заре зарянской катится шар вертлянский – никому его не обойти, не объехать». Сохранился также текст заговора, с которым нагая бабка обносит нагого младенца вокруг бани: «Заря, зарина, заря скорина, возьми с раба Божья младенца зыки и рыки дневные и ночные». По народным поверьям, жизнь ребенка с момента рождения зависит от животворящей силы зари. А вот какая народная лирическая песня записана в начале XIX века в Тульской губернии: хотя в ней речь и идет о вечерней заре, но зато последняя отождествляется с солнцем, которое утром обязательно превратится в утреннюю зарю (по существу представление, полностью совпадающее с гимнами Ригведы):

Ты заря ль моя, зорюшка,
Зорюшка вечерняя,
Солнушко восхожее!
Высоко всходило,
Далеко светило —
Через лес, через поле,
Через синее море.(…)

У восточных славян и русских Утренняя Заря, прогонявшая Ночь, считалась Девой-воительницей, Победительницей Тьмы и одновременно – Матерью Солнца, которое она в прямом смысле рожала каждый божий день, подобно тому, как птица сносит яйцо. Такое представление восходит к самым глубинам протоарийского мировоззрения, впоследствии расщепившегося на самостоятельные, но во многом перекрещивающиеся индоевропейские мифологии. Рудиментами первичного миросозерцания можно считать такие русские сказочные образы, как Ненаглядная Красота, Марья Моревна, Царь-Девица, которые первоначально, как доказал еще А.Н. Афанасьев, тождественны богине Утренней Зари.

Если внимательно проанализировать блок космогонических вопросов, зафиксированный и доживший до наших дней благодаря нашему бесценному духовному сокровищу – Голубиной книге, здесь обнаруживается следующий небезынтересный порядок: за Солнцем и Месяцем обычно следуют зори (правда, иногда появляется еще и Луна, что также свидетельствует о глубокой архаике, ибо, согласно донаучным представлениям, Луна и Месяц считались разными светилами, как зимнее, весеннее и летнее Солнце):

От чего зачалася заря утренняя?
От чего зачалася и вечерняя?

В тексте, записанном еще Киршей Даниловым, зори даже предшествуют звездам. В любом случае зори – равноправные члены сплоченной семьи дневных и ночных светил. Случайно ли это? Безусловно, нет! Почетное место и основополагающее значение зари досталось Голубиной книге от той эпохи, когда, как только что сказано, слабо дифференцированные индоевропейские племена обитали еще на Крайнем Севере и полярные зори являлись носителями жизненно важного смысла, знаменующего рождение солнечного света. В Ригведе Богиня утренней зари Ушас разъезжает по небосводу на ослепительной колеснице, запряженной алыми быками (по другим версиям, конями), покровительствует путникам и певцам, приносит богатство и счастье. Ушас рождена Солнцебогом Сурьей и одновременно является его инцесуальной супругой. От этого кровосмесительного брака отца и дочери-жены родились близнецы Ашвины. Ей посвящено множество самых поэтических и вдохновенных гимнов. Поэтому вовсе не удивительно, что мифологема «утренней зари» перекочевала в свое время в протограф древнерусского текста и прочно в нем закрепилась, заняв столь высокое место в «небесной иерархии» Голубиной книги.

В фольклоре сохранились и другие осколки древнейшей общеиндоевропейской мифологемы: Заря – мать, Солнце – сын или дочь. «Без утренней зорюшки солнышко не взойдет», гласит пословица. В Архангельской губернии записан заговор, обращенный к ночному небу и утренней заре: «Заря-зорница, красная девица, сама мати и царица, светел месяц, часты звезды… Среди ночи приди ко мне хоть красной девицей, хоть матерью-царицей». В новгородской Хлудовской псалтыри конца XIII века есть миниатюра: огнеобразная дева несет в руках Солнце; имя ее, как гласит подпись – «Зоря утренняя». Или такой пример: в хозяйственном обиходе до сих пор весьма распространенным остается кличка коровы – Зорька. Заметьте, в основу имени положено не солнце или луна, а именно заря, которая в древности ассоциировалась с Небесной коровой.

Космическую сущность любви, о чем писали многие мыслители Запада и Востока, в лапидарной форме выразил Данте: «Любовь, что движет солнце и светила». В русском народном мировоззрении (как и в мировоззрении других народов) обнаруживается иной аспект данной темы: сам человек оказывается сыном или дочерью небесных светил, тем самым образуя с ними небесно-космическую семью. Что касается зари, то «зоревое мироощущение» через «коллективное бессознательное» вошло в плоть и кровь русской культуры, пронизывая ее от самых истоков до сего дня. Достаточно вспомнить поэтический шедевр Александра Вельтмана «Что затуманилась, зоренька ясная…», моментально превратившийся в народную песню, или хрестоматийные пушкинские строки «Румяной зарею покрылся восток…», или не менее знаменитую арию Ивана Сусанина «Ты взойдешь, моя заря…» и т. д. и т. п. Более того, в русском миросозерцании (и не только в русском) смысловая константа зари приобрела особое значение, став неувядающим символом Надежды и Свободы. Здесь вновь тон задает Пушкин: «И над отечеством свободы просвещенной взойдет ли наконец прекрасная заря?»

В процессе длительного духовного развития русскому народу пришлось усвоить две главные числовые доминанты, имеющие архаичное арийское происхождение – двоичность (дуальность) и троичность (триадичность). Первая присуща преимущественно древнеиранскому мировоззрению, вторая – древнеиндийскому. Обе, однако, родом из общего индоевропейского источника.

Возьмем, к примеру, притчу о двух космических зайцах, олицетворяющих Правду и Кривду, завершающую наиболее полные версии знаменитого древнерусского «духовного» (а по существу, философского) Стиха о Голубиной книге:

…Как два заяца во поле сходилися,
Один бел заяц, другой сер заяц,
Как бы серой белого преодолел;
Бел пошел с Земли на Небо,
А сер пошел по всей земли,
По всей земли, по всей вселенныя…
Кой бел заяц – это Правда была,
А кой сер заяц – это Кривда была,
А Кривда Правду преодолела,
А Правда взята Богом на небо,
А Кривда пошла по всей земли,
По всей земли, по всей вселенныя,
И вселилась в люди лукавые…

В подтексте приведенного отрывка сокрыты еще две проблемы. Одна – древняя, связанная с извечной борьбой двух космических начал – Добра и Зла. Другая – архидревняя, связанная аж с тотемными предпочтениями наших предков и прапредков, что уводит в самые немыслимые глубины общечеловеческой истории и гиперборейского мировоззрения. В данном случае нас интересует первая. Она связана с распространенным по всему миру, от Китая до Ближнего Востока, манихейским учением, которое в свою очередь опиралось на зороастрийскую доктрину и древнеарийскую традицию, тесно связанную с древней Гипербореей – северной Прародиной человечества. В Средние века повсюду в Европе возникали очаги тайного учения и проповедовавших его тайных обществ, которые по сути своей являлись прямыми приверженцами вероучителя Мани (ок. 216 – ок. 277), по имени которого и названо манихейство, и пророка Зороастра, жившего не позднее VI века до нашей эры.

В основе манихейства, на 90 процентов состоявшего из более древних (опиравшихся на священную древнеперсидскую книгу – Авесту) зороастрийских идей, лежало очень простое, а потому исключительно привлекательное представление о том, что весь мир и все живое в нем делится на две непримиримые части, находящиеся друг с другом в непрестанной борьбе, – Добро и Зло, – которые могут конкретизироваться в Истине и Лжи, Правде и Кривде, Свете и Тьме, Черном и Белом. Именно в силу такой простоты и привлекательности манихейство просуществовало более тысячи лет после мученической кончины его основателя (по приказу шаха с пророка Мани живьем содрали кожу). В разных странах и в разные времена оно принимало разные обличья. Типичные и наиболее известные примеры – альбигойство в Западной Европе и богомильство в Восточной. Но и то и другое связано с христианством: в первом случае – с католичеством, во втором – с православием. Однако манихейство распространено повсеместно в Европе и до утверждения христианства, в том числе и среди славян-язычников, у которых существовали даже два особых бога, выражающих суть манихейской доктрины, – Белбог и Чернобог.

Здесь, однако, имеется один весьма существенный нюанс. Вряд ли архаичное представление деления Мира на Добро и Зло воспринято древними славянами от пророка Мани или проповедников его учения. Скорее всего, дуалистическое видение наших предков и прапредков – наследство иных времен, общей индоевропейской, арийской и гиперборейской культур. Древнерусское устное народное творчество (включая и приведенный текст Голубиной книги) насквозь пронизано дуальным мировоззрением, то есть представлением о Вселенной как арене борьбы Добра со Злом. Русская волшебная сказка – наиболее архаичный пласт данного жанра устного народного творчества – выступает особенно наглядным носителем немудреной и жизненно важной истины: «Добро всегда побеждает зло». С детства усваиваемая оптимистическая сказочная концовка: «Стали они жить-поживать да добра наживать» – изначально многозначна. Помянутое здесь добро – это не только богатство и достаток, но также и добро в его прямом, нравственном смысле, которое необходимо беречь, преумножать и щедро одаривать им окружающих.

Другая, не менее важная, пара этических категорий, пронизывающих от самых глубин русскую житейскую философию, – понятия «радость» – «горе». Эта пара имеет особенно стойкую традицию в русской культуре: от архаичной поэзии плачей и причитаний – через древнерусскую «Повесть о Горе-Злочастии» – к удивительному полубиографическому трактату К.Э. Циолковского «Горе и гений». Но гораздо большее значение имела категория «радости», согревающая сердца и пробуждающая надежду на новую счастливую жизнь. Этимологически она сопряжена с понятием «рай» и уходит своими корнями в самые недосягаемые глубины индоевропейского прошлого. В санскрите «rаj» означает 1) «блестеть», «сверкать»; 2) «появляться»; 3) «быть во главе…»; 4) «царствовать». Отсюда «rаjan» – «царь», «раджа», «повелитель», «господин» (санскритское «j» читается, как и английское, «дж», поэтому и по-русски «rаjan» звучит в точном соответствии с первоисточником – «раджа». Однако по своей древнейшей арийско-гиперборейской первооснове слова «рай», «радость», «раджа-царь» идентичны. Сюда же примыкает большая группа понятий, связанных с одним из первоначальных смыслов санскритского слова «rаj» – «блестеть», «сверкать». Это и русская «радуга», и целое гнездо латинских лексем, так или иначе раскрывающих процесс распространения света: «radio» – «испускать лучи»; «radiosus» – «лучистый», «лучезарный»; «radius» – «луч»; «radiаtio» – «сияние», «блеск»; «radiаtus» – «лучезарный», «сияющий», «озаренный». Интернациональный характер этих слов привел к появлению в русском языке терминов «радиус», «радио», «радий» – и все в конечном счете из единого лексического (индоевропейского и ностратического) первоисточника.

В древнерусском языке сохранилось еще одно архаичное название рая – «ирий» («вырий»), ассоциировавшееся у наших пращуров с теплыми странами, куда осенью улетали птицы. Отсюда же и женское имя Ирина: в русский обиход оно попало через византийскую православную традицию (по-гречески «eirзnз» значит «мир»). Однако в древнеиндийском языке также имеются созвучные лексемы: «irв» – «освежение» (кроме того, так звали одну из небесных дев-ап-сар, которая стала супругой первопредка Кашьяпы); «iriтa» – «ручей», «родник», «ключ»; «irin» – «неистовый» и т. д. Думается, в далеком прошлом, в условиях существования и развития этнолингвистической и социокультурной общности, когда нынешних разграничений между народами и языками вообще не существовало, все эти лексемы входили в общее смысловое гнездо.

Из глубокой древности пришли и перешли к нам не только нравственные принципы и устои, но также и космическое мировосприятие и мироощущение. В далеком прошлом Вселенная представлялась нашим предкам большим небесным домом, ассоциируясь со словом «вселение». Так полагали, к примеру, выдающийся русский мифолог, собиратель и исследователь фольклора Александр Николаевич Афанасьев (1826 – 1871), а также историк и публицист Афанасий Прокофьевич Щапов (1831 – 1876), имея в виду обживание жилища и вселение под родной кров. Этнографы и фольклористы подтвердили это мнение. В одной из записей знаменитого русского мифологического компендиума под названием «Голубиная книга», сделанной Н.Е. Ончуковым, слово «Вселенная» звучит как «Поселенная». В величальных песнях-колядках (осколках древних празднеств в честь языческого Солнцебога Колы-Коляды) хозяин дома именуется Красным Солнышком, хозяйка – Светлой Луной (Месяцем), а их дети – частыми звездочками. Тем самым вся семья и дом, где она живет, как бы уподобляются части Вселенной.

Вселенское мироощущение впитывается русскими чуть ли не с молоком матери. Каждый хотел бы родиться под счастливой звездой. Всю жизнь в нашей душе звучит древний оберег-заклинание, ставший впоследствии словами известного романса: «Гори, гори, моя звезда…» Гаснет она – обрывается нить жизни, и человек умирает. А.Н. Афанасьев отмечал:

«Каждый человек получил на небе свою звезду, с падением которой прекращается его существование; если же, с одной стороны, смерть означалась падением звезды, то, с другой, – рождение младенца должно было означаться появлением или возжением новой звезды, как это засвидетельствовано преданиями индоевропейских народов. В Пермской губернии поселяне убеждены, что на небе столько же звезд, сколько на земле людей…»

Фольклор как закодированная в устойчивых образах и сюжетах родовая коллективная память народа дает сотни и тысячи образцов космичного отношения к миру. В народе полагали, что судьба каждого человека записана в «звездную книгу», имеет неотвратимую небесно-космическую предопределенность, что распространялось также и на семейно-брачные отношения. «Звезды ясные, сойдите в чашу брачную», – пелось в архаичной русской свадебной песне. Считалось, что жених и невеста предназначаются друг другу в супруги небесно-космической судьбой: именно от ее имени образованы слова «суженый», «суженая», имевшие магическое значение. В народных заговорах и заклинаниях, многие из которых восходят к общеиндоевропейским и доиндоевропейским мифологическим представлениям, содержатся обращения к высшим космическим силам, дневному и ночным светилам, утренним и вечерним зорям, а произносивший магическое заклинание объявлял себя облаченным в небесный свет и «обтыченным» частыми звездами.

Космическое мироощущение не могло не сказаться и на неповторимых чертах народного характера. Необъятные просторы русской земли, распахнутость звездного неба, постоянная устремленность к открытию новых земель и вообще всего нового сделали русского человека особенно восприимчивым и предрасположенным к миру космических явлений. Именно данные обстоятельства позволили одному из главных русских космистов Николаю Федоровичу Федорову (1829 – 1903) говорить о том, что ширью русской земли порождается ширь русской души, а российский простор служит естественным переходом к простору космического пространства, этого нового поприща для великого подвига русского народа.

Сходные мысли формулировал один из теоретиков евразийского движения Петр Николаевич Савицкий (1895 – 1968). Он считал, что психический уклад русского народа обусловлен неразрывной, органической связью его жизни и быта с русской природой, ее широтой и «материковым» размахом и отсюда соответственно – безграничность национального сознания, которое для европеизированного взгляда зачастую кажется отсутствием патриотизма европейского типа. Русский традиционализм, имеющий евразийское происхождение, совсем особенный. Он характеризуется верностью своей евразийской стихии и покоится на уверенности в ее силе и окончательном торжестве. Он допускает самые рискованные опыты и бурные взрывы стихии, в которых за пустой трескотней революционной фразеологии ощутимы старые кочевнические (мы бы сказали – миграционные) инстинкты. «Он и ценит традицию, как родственный ему туранец, определенный и примитивный, и остро ощущает ее относительность, и ненавидит ее деспотические границы, как другой его близкий родственник – иранец. Он до наивности прост и элементарен, как Л. Толстой, и вместе с тем сложен, изощрен и диалектичен, как Достоевский, и еще – хотя и редко – гармоничен, как Пушкин или Хомяков».

После введения христианства на Руси чудом уцелевшие архаичные, во многом даже доиндоевропейские предания сильно христианизировались. Древнее дуалистическое мировоззрение раскололось, и языческий бог, носитель добра, превратился в библейского, а его партнер-космотворец, носитель зла, – в сатану. Однако канва первоначального сюжета, корни которого теряются в глубине тысячелетий, сохранилась. Нетронутыми оказались, к примеру, образы первотворцов-птиц и первичного мирового океана:

«По досюльному Окиян-морю плавало два гоголя: один бел гоголь, а другой черен гоголь. И тыми двумя гоголями плавали сам Господь Вседержитель и Сатана. По Божьему повелению, по Богородицыну благословлению, Сатана выздыул со дня моря горсть земли. Из той горсти Господь-то сотворил ровные места и путистые поля, а Сатана наделал непроходимых пропастей, щильев и высоких гор. И ударил Господь молотком в камень и создал силы небесные; ударил Сатана в камень молотком и создал свое воинство. И пошла между воинствами великая война…»

Даже в краткой версии древнерусского мифа (известны фольклорные записи более развернутые и менее христианизированные) отчетливо просматриваются три пласта: самый близкий по времени – библейский; несколько отдаленный – индоиранский (дуальное разделение на две непримиримые космические силы Добра и Зла) и, наконец, самый древний – доиндоевропейский, общий многим народам всех континентов (космотворящая птица, достающая со дна Первозданного океана горсть или щепотку земли).

Роль Моря, Океана (или, как у русских, нераздельного Моря-Окияна) в народных космогонических представлениях чрезвычайно велика. Существует бесчисленное количество вариаций на эту тему. У прибрежных и островных народов данный космогонический аспект многократно усилен. На передний план выходят «водяные персонажи» – рыбы, морские животные, другие существа, включая гигантских змей, драконов и т. п. Сюда же относятся и представители земноводных – лягушки. У многих народов они считаются волшебными, таинственными существами (достаточно вспомнить русскую Царевну-Лягушку). На Русском Севере лягушка вообще почиталась как домашняя покровительница. Одновременно она считалась хозяйкой дождя, откуда дожившее до наших дней поверье: если убить лягушку или жабу, непременно пойдет дождь. В севернорусском народном мировоззрении существовало стойкое убеждение, что в лягушек превратились люди, утонувшие во время всемирного потопа. Такие легенды, в частности, записаны фольклористами в Архангельской и Вологодской областях. Известный карельский археолог и этнограф Анатолий Павлович Журавлев открыл и описал древнее языческое святилище Пегрем (на берегу Онежского озера), культовую основу которого представляет гигантская каменная лягушка, вытесанная из полутораметрового валуна, окруженного сорока девятью плитами.

У некоторых народов России лягушка несет прямую космогоническую нагрузку, – например, в мифологии коми. Здесь широко распространено предание о сотворении мира, согласно которому первоначально не было ни земли, ни неба, а лишь одно болото (коррелят Мирового океана). Ни зверей никаких, ни птиц, ни человека в те стародавние времена тоже не было. Солнце и Луна также отсутствовали, хотя было светло как днем. Однажды вылезли из болота две лягушки. После ряда мифологических перипетий одна из них превратилась в злого драконоподобного духа Омоля, другая – в доброго Бога Ена. Одновременно сотворены звери и одна красивая женщина. Из-за обладания ею между Омолем и Еном началась война. Ен, добрый Бог, решил сотворить Небо, и на этой космической арене произошла решающая битва между воронами Омоля и голубями Ена. Первоначально Омоль чуть не победил. Он истребил всех голубей Ена, кроме одного. Он-то и помог Владыке Неба сотворить землю из кусочка тины. Заодно созданы моря и океаны. Омоль низвергнут в преисподнюю, а Ен сделался властелином мира и остался жить на небе с красавицей женой. Она родила близнецов, мальчика и девочку, и от них произошли все остальные люди.

В русской народной космогонической традиции отзвуки древних, еще доарийских представлений однозначно просматриваются и в уже упоминавшейся выше Голубиной книге. Ее образ (точнее даже, символ), неизбывной творческой силы и воистину космического звучания сокрыт в самом первофун-даменте русской культуры. Здесь все богатство видимого мира истолковывается как части некого космического Божества:

Белый свет от сердца его.
Красно солнце от лица его,
Светел месяц от очей его,
Часты звезды от речей его…

Другой вариант Голубиной книги (всего их известно около тридцати) имеет следующее продолжение (с учетом христианизированной «правки»):

Ночи темные от дум Господних
Зори утренни от очей Господних,
Ветры буйные от Свята Духа.
Дробен дождик от слез Христа,
Наши помыслы от облац небесных,
У нас мир-народ от Адамия,
Кости крепкие от камени,
Телеса наши от сырой земли,
Кровь-руда наша от черна моря.

Сходные космогонические мотивы обнаруживаются и в других индоевропейских мифологических картинах мира. Например, в древнескандинавских преданиях о происхождении Космоса из частей первопредка Имира. Имир – гигантский вселенский великан, из его расчлененных частей создан весь мир (понятие «мир» как раз и содержится в имени Имир).

Вопрос об устройстве мироздания всегда неотделим от вопроса о его происхождении. Человека во все времена волновало, откуда взялся этот мир и каковы основные этапы его становления. По-научному такие идеи именуются космогонией (учением о происхождении Космоса), в отличие от космологии (науки о строении Вселенной), – хотя в нынешнем ее понимании космология включает проблемы космогонии, причем как важнейшую составную часть. В донаучном прошлом вопрос о начале начал (как, впрочем, и о грядущем конце) относился к тайному эзотерическому знанию. В представлении различных народов конкретная картина эволюции Вселенной рисовалась по-разному. Но по аналогии с жизненными процессами здесь обязательно присутствовал момент рождения, а в перспективе со страхом ожидалась неизбежная смерть.

Первый вопрос, который при этом неизбежно возникает: когда все это произошло? Долгое время для значительной части населения планеты на него существовал однозначный ответ: в 5508 году до рождества Христова. Дата «сотворения мира» рассчитана по библейским источникам и узаконена авторитетом церкви. До Петровских реформ Россия жила по ветхозаветному летосчислению. Любые события русской истории происходили в пересчете на условную дату «сотворения мира»: Ледовое побоище – 6750 год, Куликовская битва – 6888 год и т. д. Если считать от 2002 года, начальная точка и человеческой истории, и истории самого мира – 7510 год. Маловато по нынешним меркам! Однако в прошлом сомневаться в вышеназванной дате представлялось опасным. Вопрос: «Что было до того, как Бог сотворил мир?» – считался крамольным, и на него даже выработан устрашающий ответ: «Бог заготавливал розги, чтобы было чем сечь тех, кто задает подобные вопросы».

Канонические концепции сотворения Вселенной и Человека – христианско-иудаистическая (изложенная в книгах Ветхого завета), мусульманская, буддийская и др. – возникли на совершенно определенной стадии общественного развития. Первоначально в русле тех или иных культур сосуществовали или противоборствовали различные космогонические концепции. Так, в русле древнеегипетской мифологической традиции существовали по меньшей мере четыре космогонические картины (в зависимости от того, какой жреческий клан доминировал в идеологической подпитке египетского общества и где на данном историческом отрезке времени находился религиозный центр страны или столица государства): гелиопольская, мемфисская, гермопольская, фиванская. Хотя цельных мифологических компендиумов от тех времен не сохранилось (а возможно, таковых вообще не было), по культовым текстам на камне или на уцелевших папирусах удалось реконструировать все основные версии происхождения Вселенной, какими они виделись древним египтянам в разные периоды существования Нильской цивилизации.

Не менее показательными в плане плюралистичности мифологии являются и ведийские космогонические представления. В Ведах и других священных книгах Древней Индии содержатся различные ответы на один и тот же сакраментальный вопрос – как родился этот мир во всем его богатстве и многообразии. Наиболее древняя версия – рождение Вселенной и Богов из золотого Космического яйца. Древность данной мифологемы объясняется очень просто: точно такой же сюжет встречается в космогонических мифах других очень разных и далеко отстоящих друг от друга в пространстве и во времени культур, распространенных буквально на всех континентах Земли. В русском народном мировоззрении и традициях отголоски этого древнейшего представления о первичном Космическом яйце сохранились в бесхитростной сказке о Курочке Рябе и ее Золотом яичке, а также в архаичном обычае весеннего крашения и расписывания яиц, впоследствии перешедшем в пасхальный обряд.

Русский фольклор как закодированное в символическо-образной форме архаичное знание сохранил в виде простеньких мифологем и другие космогонические мотивы. Еще знаменитый английский этнограф и историк культуры Эдуард Бернетт Тайлор (1832 – 1917) в своем классическом труде «Первобытная культура» обращал внимание на то, что известная русская сказка «Волк и семеро козлят» (а также ее эквиваленты у других народов) содержит осколки и мифологемы древнего космического мировоззрения: под «волком» понимались темные силы хаоса, поглощавшие во время затмения Солнце, Луну и блуждающие небесные светила (так в старину именовались семь наблюдаемых невооруженным глазом планет), в их сказочно-символическом обличье и выступали «козлята», которых проглатывал «волк», а затем (добровольно или по принуждению) выпускал на волю.

У русских следы такого древнейшего отождествления прослеживаются также и в архаичной загадке-поговорке, где темная ночь отождествлена с волком: «Пришел волк (темная ночь. – В. Д.) – весь народ умолк; взлетел ясен-сокол (Солнце. – В. Д.) – весь народ пошел!» Следы такого древнего космического мировоззрения и древнеарийских верований обнаруживаются даже в незамысловатой детской игре «Гуси-лебеди и волк», где последний олицетворяет темную ночь, пытающуюся настичь и поглотить светлые солнечные дни – гусей-лебедей. Не исключено, что в далеком индоевропейском прошлом дожившая до нашего времени детская забава с беготней представляла собой серьезное ритуальное игрище, в котором участвовали языческие жрецы и их паства.

Общеиндоевропейская корневая основа, закрепившаяся в древнескандинавском имени Имир, сохранилась в современном русском слове «имя», а также в глаголе «иметь». Этот корень содержится в имени древнеиранского первочеловека Йимы. По иранским преданиям, Йима – создатель мировой цивилизации, спасший человечество от потопа, обрушившегося на Землю после жесточайшей зимы. При Йиме в подвластных ему странах восцарил «золотой век», красочно описанный Фирдоуси в «Шахнаме». Но в конце жизненного пути Йиму, как и великана Имира, ждало расчленение: он был распилен пополам собственным братом-близнецом.

Впоследствии популярный сюжет общемирового фольклора проник в русские «отреченные книги» – апокрифы – и стал известен под названием «Вопросы, от скольких частей создан был Адам». Здесь Первочеловек рисуется по аналогии с Голубиной книгой, но как бы с обратным знаком: тело – от земли, кости – от камней, очи – от моря, мысли – от ангельского полета, дыхание – от ветра, разум – от облака небесного (Небо – в древнерусском миропонимании синоним Космоса), кровь – от солнечной росы. Впрочем, с точки зрения единства Макро – и Микрокосма – центральной идеи всего русского космизма – направленность вектора «Человек – Вселенная» не имеет принципиального значения. Важна преемственность идей в общенаучном процессе осмысления Мира и места в нем рода людского. В данном смысле весьма знаменательно, что именно на русский апокриф об Адаме (равно, как и на Голубиную книгу) опирались Павел Александрович Флоренский (1882 – 1937) и Лев Платонович Карсавин (1882 – 1952) при углубленном обосновании оригинальной концепции русского космизма о первичности Микрокосма в его соотношении с Макрокосмом.

Древнерусское космическое мировоззрение уходит своими корнями в древнеарийские культурные традиции, общие для многих современных евразийских народов. Для русского человека Небо и Земля парные – хотя и антиномичные – категории. В великорусских заклинаниях – самом глубинном пласте народной идеологии – встречаются прямые обращения к древним верховным Божествам – вершителям мира и судеб людей: «Небо Отец! Мать Земля!» Каких-либо систематизированных сводов архаичной славянорусской мифологии (за исключением сильно христианизированной Голубиной книги) до наших дней не сохранилось. Однако, согласно изысканиям и выводам русской мифологической школы, по народным представлениям Небо-супруг изливал мужское семя в виде дождя на Землю-супругу, оплодотворяя своей космической потенцией все сущее и обеспечивая плодоношение растений, животных, людей. Подобные представления бытовали и у других индоевропейских народов, так как происходили из общего мифологического источника. По Плутарху, у эллинов Уран-Небо мужского рода именно по той причине, что его семя изливается дождем и оплодотворяет Гею-Землю. (В поэтической форме этот космический апофеоз восславил Вергилий в «Георгиках».) В стародавние времена ту же цель преследовал и магический весенний обряд – оплодотворения жены на вспаханном поле: он имитировал космическое соитие Земли и Неба.

Русское народное мировоззрение насквозь космично. Это прекрасно понимал и замечательно сформулировал Сергей Есенин в программном эссе «Ключи Марии»: «Изба простолюдина – это символ понятий и отношений к миру, выработанных еще до него его отцами и предками, которые неосязаемый и далекий мир подчинили себе уподоблениями вещам их кротких очагов. Вот потому-то в наших песнях и сказках мир слова так похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где всякое движение живет, преображаясь. Красный угол, например, в избе есть уподобление заре, потолок – небесному своду, а матица – Млечному Пути. Философический план помогает нам через такой порядок разобрать машину речи почти до мельчайших винтиков».

Сохранилось и легендарное имя первого астронома на территории России. По представлениям русских ученых книжников, зафиксированным в популярном апокрифе, кратко именуемом «Откровение Мефодия Патарского», первым звездочтецом и носителем «острономейной мудрости» был Мунт, четвертый сын Ноя (Библия такого не знает), который после потопа поселился в северных полуночных странах, на территории нынешней России: «Мунт живяше на полуношной стране, и прият дар много и милость от Бога и мудрость острономейную обрете». Составил же «сию книгу острономию» Мунт вопреки предостережениям Архангела Михаила, бросив вызов Божьему посланцу и самим небесам (точно так же как когда-то поступил Прометей), уравняв тем самым силу человеческого разума с неизведанными силами Вселенной.

Причина практически полного исчезновения данных о космическом миропредставлении языческой эпохи – безжалостное истребление служителями новой религии любых материальных и письменных памятников прежних верований. Лишь жалкие осколки некогда пышного и цветущего языческого мировоззрения уцелели в языке, фольклоре, обрядах, обычаях, художественных навыках и т. п. В беспощадной борьбе с язычеством деревянные идолы сжигались, а каменные дробились на мелкие куски. Однако новая религия вынуждена не только искоренять старую, но и приспосабливаться к ней. Так пережили тысячелетия многие архаичные праздники: Коляда, Масленица, Ярило, Купало, Семик и другие, уходящие корнями в древнейшие пласты общеславянских и общеиндоевропейских ритуалов.

На бытовом уровне космические объекты и явления получают различные, подчас самые невероятные объяснения и наименования. В разных областях России одни и те же созвездия и светила именовались людьми по-разному. Так, этнографам и лингвистам за последние два века (в основном в дореволюционное время) удалось зафиксировать не менее двадцати названий для Млечного Пути (Гусиная Дорога, Птичий Путь, Дорожные Звезды, Мышиные Тропки, Пояс, Коромысла, Становище и др.); 52 – для Большой Медведицы (Арба, Воз, Волосыня, Волчья звезда, Горбатый Мерин, Кичиги, Ковш, Кола, Колесница, Лось, Ось, Мосеев Палец, Семерка, Телега, Ярмо и др.); 37 – для Плеяд (Бабы, Гнездо, Ключи Петровы, Кочка, Курица-с-Цыплятами, Лапоть, Осье Гнездо, Решето, Сито, Стожары, Улей, Утиное Гнездо, Уточка и др.); 21 – для Ориона (Аршинчик, Грабли, Девичьи Зори, Коряга, Петров Крест, Старикова Тросточка, Три Царя и др.); 18 – для Венеры (Блинница, Вечерица, Вечерняя звезда, Зарянка, Утреница, Утренняя звезда, Чигирь-звезда и др.); 9 – для Полярной звезды (Кол-звезда, Небесный Кол, Полночная звезда, Полярка, Прикол-звезда, Северная звезда и др.).

Такой же разнобой у других народов, причем иногда случаются курьезы. Практически у всех народов земли Полярная звезда ассоциируется с Севером. И лишь у одного народа, чеченцев, именуется Южной. Объяснение этому очень простое: если повернуться к Полярной звезде спиной, она показывает дорогу на Юг. Единообразие в астронимах (так по-научному зовутся наименования космических объектов) наступает лишь с утверждением господства какой-либо религиозной или научной картины мира. Так, древние славянорусские представления о Вселенной связывали космос с языческой картиной мира. В дальнейшем и вплоть до ХVIII века русские ученые и книжники отдавали преимущество византийской традиции, где планеты назывались по именам древнегреческих Богов: Крон (Сатурн), Зевес (Юпитер), Аррис (Марс), Афродита (Венера), Ермис (Меркурий). После Петровских реформ в России возобладала европейская научная традиция: названия планет, звезд и других космических объектов стали такими, как и сегодня (впрочем, современные астронимы также имеют в основном греко-римское происхождение).

В древности главным регулятором и унификатором космических вопросов была религия. Жрецы и священнослужители долгое время оставались безраздельными монополистами и в отправлении культа, и в вынесении вердиктов по части «небесных дел». Они были хранителями тайных для непосвященных астрономических знаний, занимались предсказанием и толкованием небесных явлений. Именно такой путь прошли многие «звездные цивилизации» – шумерская, египетская, вавилонская, китайская, индийская, ацтекская, майя, доинкская, инкская и др.

Много несхожего в космических идеях Древности; но много и общего. Казалось бы, что дальше отстоит друг от друга по времени и менталитету, чем русское и древнеегипетское мировоззрения. Но нет, и между ними протянуты невидимые связующие нити. Общее обнаруживается и в имени одного из языческих Солнцебогов (у русских это Хорс, у египтян – Хор или Гор); и в звездах на куполах храмов, только у египтян они размещались на внутренних сводах, а у русских – на внешней стороне. При созерцании подобных рукотворных звезд верующими биение их сердец накладывалось на ритм Вселенной.

Наиболее показательным проявлением общих черт в различных направлениях и временных срезах космического мировоззрения являются представления о Земле и Небе. Небо на протяжении многих веков и тысячелетий вообще выступало синонимом Космоса – и в бытовом, и в философском, и в научном планах. Античные и средневековые космологические трактаты долгое время традиционно именовались «О небе» – по образцу главного труда Аристотеля, посвященного астрономии. Традиция сохранялась на протяжении всей истории развития науки. Классический трактат Иммануила Канта, который увидел свет в 1755 году и дал толчок космогоническим исследованиям на собственно научном уровне, именовался «Всеобщая естественная история и теория неба». А в прошлом веке крупнейший французский ученый и популяризатор науки Камиль Фламмарион (1842 – 1925) озаглавил один из наиболее известных своих астрономических трудов «История неба».

Земля также всегда считалась важнейшим и равноправным партнером Неба. Их брачным союзом, собственно, и порождается Космос во всем его богатстве и разнообразии. У шумерийцев даже существовало неразрывное понятие ан-ки – Небо – Земля. С момента священного брака Земли и Неба космическая эволюция приобретает упорядоченную направленность, порождая наряду с неисчерпаемым многообразием Вселенной и поколения различных Богов. Последние обычно тотчас вступают в непримиримую и изнурительную борьбу за власть над миром. Современному читателю данная коллизия особенно хорошо знакома по греческой мифологии. Здесь тоже Земля и Небо первоначально выступают как единое целое. Земля-Гея из себя самой рождает Небо-Уран и немедленно вступает с ним в космический брак. Результат космической любви не замедливает сказаться: на свет появляется поколение Первобогов-титанов. Их предводитель Крон оскопляет отца Урана и сам становится властелином мира. Но ненадолго – дети Крона во главе с Зевсом устраивают очередной «дворцовый переворот», захватывают Олимп, а папашу вместе со всей родней низвергают в преисподнюю.

Древнеиндийская космология, покоящаяся на фундаменте общеарийских знаний, обнаруживает знакомую русскому человеку схему мироустройства, наполненную к тому же глубоким философским содержанием. В гимнах Ригведы, других священных книгах космическое Небо олицетворяло женское Божество – Адити. Ее имя дословно означает «бесконечность», символизируя одновременно и бесконечное пространство, и неисчерпаемые потенции дневного света. Мать-Ади-ти и находится в эпицентре ведийской космогонии Адити – мать множества Богов, чье собирательное имя – адитьи. Среди них Индра – верховное Божество индоевропейцев, повелитель Вселенной, владыка молнии и грома. Именно с его деяниями связано отделение Земли от Неба. Выпив священного напитка сомы, он вырос до гигантских и настолько устрашающих размеров, что Небо и Земля, охваченные ужасом, разлетелись в противоположные стороны, разлучившись тем самым навеки, а Индра заполнил собой все пространство между ними. Воплощением космической энергии, наполняющей и пронизывающей Вселенную, выступает другое главное Божество индийского пантеона – Шива. Космологические представления народов, населявших Индостан, развивались в русле сосуществования традиционных религий. Наиболее распространенными среди них стали индуизм, буддизм, а после возникновения государства Великих Моголов – ислам. В это время много заимствовано из достижений мусульманских ученых – астрономов. Однако и последние немало почерпнули у своих индийских собратьев. Так, четыре из пяти самобытных индийских трактатов, объединенных в свод под названием «Сиддхант», сохранились до наших дней только благодаря переводу их на арабский язык великим ученым-мыслителем Средней Азии Абу Рейханом Бируни (973 – 1048/50). Он же обстоятельно и более чем подробно обрисовал астрономические идеи индийских ученых в своем капитальном труде «Индия». Известны и другие сочинения индийских астрономов и космологов. Наиболее популярное из них, «Солнечная доктрина» («Сурья-сиддханта»), тесно примыкает к мифологической традиции и ведется от имени Солнцебога Сурьи. Он в стихотворной форме повествует о своем собственном движении по небосклону, а также о движении других светил. В этом же трактате излагается ведийская космогония и известное по многим другим источникам учение о времени – четырех югах, каждая из которых длится 1 миллион 80 тысяч лет, а все вместе они составляют великий период бытия махаюгу с общим количеством 4 миллиона 320 тысяч лет (или 12 тысяч божественных лет). Кстати, у красносолнечного арийского божества Сурьи (от его имени, кстати, происходит название красно-коричневой краски сурика) зафиксировано свыше ста имен и эпитетов.

Индуизм в наибольшей степени связан с древнейшими арийскими и ведийскими корнями, – он воспринял и пантеон древнейших Богов, и традиционные представления о мироустройстве. Мировой Змей Шеша, представления о котором уходят в доиндоевропейскую древность, объемлет собой весь мир. Он бесконечен и потому имеет эпитет Ананта (Бесконечный). Вселенная, которую венчает Мировая Гора, покоится на Черепахе, одном из воплощений Вишну, еще одного важнейшего Бога индуистского пантеона. Модель эта отнюдь не статична. Космос под воздействием Мирового Змея периодически умирает, для того чтобы тотчас народиться и расцвесть вновь. Такая же «пульсирующая» и еще более детализированная модель разработана в буддийской космологии. Она включает три мира – видимый, невидимый и чувствующий (точнее, желающий). Эту космическую иерархию олицетворяют знаменитые буддийские ступы. Их символика такова: пирамида земного мира переходит в перевернутую небесную, вся она бесконечно расширяется и одновременно сходится в Неописуемой точке.

Как нам уже хорошо известно, согласно индоевропейским преданиям, арии, прапредки всех современных индоевропейских народов, мигрировали с Севера после смертоносного климатического катаклизма и неожиданного похолодания. Символом Полярной Отчизны, по древнеарийским и доарийским представлениям, являлась золотая гора Меру. Она возвышалась на Северном полюсе, с подножием из семи небес, где пребывали Небожители и царил «золотой век» (отсюда, кстати, русское «на седьмом небе», то есть в состоянии высшего блаженства). Гора Меру считалась центральной точкой бесконечного Космоса, вокруг нее как мировой оси вращались созвездие Медведицы, Солнце, Луна, планеты и сонмы звезд. Священная гора – обитель всех верховных Богов индоевропейцев. В древнерусских апокрифических текстах вселенская гора прозывалась «столпом в Окияне до небес». Апокриф ХIV века «О всей твари» так и гласит: «В Окияне стоит столп, зовется адамантин. Ему же глава до небеси». В полном соответствии с общемировой традицией вселенская гора здесь поименована алмазной (адамант – алмаз; в конечном счете это коррелят льда: фольклорная стеклянная, хрустальная или алмазная гора означает гору из льда или покрытую льдом).

От доиндоевропейского названия вселенской горы Меру произошло русское слово и понятие «мир» в его главном и первоначальном смысле – «Вселенная» (понятие «Космос» греческого происхождения и в русский обиход вошло сравнительно недавно). Среди них – Митра, один из Солнцебогов, чье имя также произошло от названия горы Меру. Из верований древних ариев культ Митры переместился в религию Ирана, а оттуда заимствован эллинистической и римской культурами. Миротворческая роль Митры заключалась в утверждении согласия между вечно враждующими людьми. Данный смысл впитало и имя Солнцебога, оно так и переводится с авестийского языка – «договор», «согласие». И именно в этом смысле слово «мир», несущее к тому же божественный отпечаток («мир» – дар Бога), вторично попало в русский язык в качестве наследства былой, нерасчлененной этнической, лингвистической и культурной общности пранарода. Но и это еще не все. Космизм священной полярной горы распространялся и на род людской: считалось, например, что позвоночный столб играет в организме человека ту же роль центральной оси, что и гора Меру – во Вселенной, воспроизводя на микрокосмическом уровне все ее функции и закономерности. Отсюда в русском мировоззрении закрепилось еще одно значение понятия «мир» – «народ» («всем миром», «на миру и смерть красна», говорят и поныне). Следующий смысл из общеарийского наследства – слово «мера», означающее «справедливость» и «измерение» (как процесс, результат и единицу), непосредственно калькирующее название горы Меру.

Даже беглый и поверхностный обзор космологических воззрений разных народов Земли дает чрезвычайно пеструю и зачаровывающую картину мироустройства. Если представить, что каждый народ соткал свой ковер представлений о Вселенной, собрать однажды все эти ковры вместе и бросить их на траву, то откроется удивительная вещь: сколько народов – столько Вселенных! Северные и южные, западные и восточные картины Мироздания поражают своей уникальностью, самобытностью и многоцветностью.

Обратимся для сравнения хотя бы к российским эвенкам. Воссозданная усилиями многих поколений космическая панорама жизни этого малочисленного коренного народа Русского Севера приводит к поразительному открытию: эвенки считают себя полноценными детьми Звездного неба, Луны и Солнца, космических родителей всего живого и неживого на земле. Верхний мир (по существу, Космос) имеет многоярусную структуру: там есть свой бескрайний океан, своя земля, своя тайга, своя тундра. Ведет туда своя небесная дорога: через Небесную дыру – Буга Санарин; по-нашему это Полярная звезда, главный ориентир всех охотников, оленеводов, путешественников и мореплавателей. Верхний космический мир – царство Отца-Солнца Дылачанкура, хозяина света и тепла. Его жена – Луна Бега, их дети – солнечные лучи; они-то и светят людям сквозь Небесную дыру берестяными факелами. По-иному приходит на землю тепло. Всю долгую зиму в своем космическом чуме топит печку Отец-Солнце и собирает тепло в кожаный мешок, чтобы с приходом весны и лета выпустить его на землю через все то же космическое отверстие в небе.

По представлениям другой северной евразийской народности, ненцев, Вселенная, которую сотворила космическая птица Гагара, состоит из нескольких миров, расположенных по вертикали – один над другим. Всего над Землей – семь небес. К ним прикреплены Солнце, Луна и звезды. Вся эта хитроумная небесная модель медленно вращается над плоской Землей. Высоко в космических сферах живут небесные люди, похожие на земных антиподов – с оленеводческими и охотничьими пристрастиями. Звезды – озера верхнего мира. Когда там тает снег, он падает на землю в виде дождя. Картина мироустройства не только излагалась и запоминалась устно, передаваясь от старших к младшим, от поколения к поколению, но и изображалась в виде символических рисунков. Их создателями и хранителями, как правило, выступали шаманы. Считалось, что во время своих камланий и в состоянии экстаза они посещают различные миры и участки Вселенной.

До недавнего времени сравнительно мало было известно о космологических достижениях высокоразвитых индейских культур. После открытия Америки испанские конкистадоры буквально за несколько десятилетий огнем и мечом дотла истребили высокоразвитые цивилизации ацтеков, майя, инков и других индейских народов. Да так, что только с прошлого века их храмы, пирамиды-обсерватории и другие великолепные сооружения стали открывать заново (словно другую планету) в джунглях и высоко в горах. Исследованные в основном в недавнее время комплексы многочисленных пирамид, другие культовые постройки подтвердили астрономическое предназначение многих из них. Пирамиды Луны и Солнца в древнемексиканском Теотиукане, аналогичные сооружения на территории исчезнувшей империи майя, знаменитые доинкские Ворота Солнца в боливийских Андах – немые свидетели научных и технических достижений первопоселенцев Американского континента и их космических предпочтений.

Вопрос этот не узколокальный, – он имеет непосредственное отношение к генезису мировой цивилизации, поскольку и индейская, и индоевропейская культура развивались на основе общего источника. По всей территории Евразии разбросаны насыпные пирамиды – курганы. Их первоначальное предназначение не только погребальное, но и астрономическое, что прекрасно показано (и доказано), к примеру, в книге Юрия Алексеевича Шилова «Космические тайны курганов» (М., 1990).

Индейским астрономам были хорошо известны все видимые невооруженным глазом светила. Разрабатывали они и модель целостной Вселенной. Вселенная – йок каб (буквально «над землей)» рисовалась древним майя в виде слоистой иерархии миров: над землей находилось тринадцать небес, а под землей – девять этажей преисподней. По углам квадратной Земли возвышались четыре мировых древа; на Севере – белое, в память о древней Полярной прародине. Между прочим, начальной точкой отсчета мировой истории майя считали 5 041 738 год до новой эры – дата, которую сегодня еще не способна осмыслить наука.

Множественность солнц – одна из характерных черт древнего космического мировоззрения. Один из наиболее популярных китайских мифов гласит: первоначально над землей сияло десять солнц; девять солнц поразил из лука великий стрелок, избавив человечество от смертельного жара. Возможно, данное предание повествует о какой-то давно позабытой уникальной космической ситуации. Но разгадку, скорее, следует искать в ином объяснении. Дело в том, что в старину из-за неразвитости науки Солнце не всегда принималось за одно-единственное светило. Считалось, что по утрам каждый раз нарождается новое Солнце, а ночью под землей живет ночное Солнце. В разные времена года тоже светят разные солнца. Вот почему в языческую пору на Руси поклонялись зимнему Солнцу – Коло-Коляде, весеннему – Яриле, летнему – Купале. Были еще Хорс и Дажьбог, да и бог Светлого Неба Сварог выполнял определенные солнечные функции – и каждый занимал свое законное место в небесной иерархии.

В истории мировой науки и культуры известны факты, не имеющие рационального объяснения. Одни считают таковые случайным совпадением, другие – мистикой, третьи – волей судьбы. В очерченном плане показателен и характерен такой пример. Как уже говорилось, первые шаги в донаучном осмыслении Вселенной связаны с общемировыми легендами о космотворящей водоплавающей птице – утке, гоголе, гусе, гагаре. И вот случилось так, что фамилия человека, впервые полетевшего в космос, тоже оказалась «космотворящей» – Гагарин (а идейный вдохновитель Циолковского, мыслитель-космист Н.Ф. Федоров, в действительности, незаконнорожденный сын князя Гагарина). Как ноосферные феномены мифологемы появляются и живут по особым космическим законам, постоянно возрождаясь в идеях, деяниях людей и созданных ими памятниках культуры, науки и техники.

Особое значение в индоевропейском миросозерцании (включая и славянорусское) имела идея троичности, восходящая, впрочем, к самым истокам человеческой истории и мировой культуры. Ее поздний – религиозный, богословский и философский – смысл заключался в том, что, преодолев, как правило, непримиримый и антагонистический дуализм противоположностей, она пришла к объединяющему синтезу противостоящих (и нередко взаимоотрицающих друг друга) элементов; это получило недвусмысленное отображение и четкое оформление в принципах триединства и троицы. Философская триада великих русских мыслителей «истина – добро – красота» также родилась отнюдь не в XIX или ХХ веке, но вышла из самых сокровенных глубин народной культуры.

История дает нам немало свидетельств и символов, оставленных индоариями, чье мировоззрение насквозь пронизано троичным пониманием мира, окружающей действительности, природных и духовных закономерностей. Например, название знаменитого города-крепости Трои происходит от общего для многих индоевропейских языков наименования цифры «три» и по смыслу могло означать что угодно: «третья», «тройная», «тройственная» и т. п. Название Трои могло происходить от прозвища трехглавого или трехликого Божества, у разных индоевропейских народов именуемого по-разному: у индийцев – Тримурти, у славян и балтов – Триглав-Троян, которого помнит еще «Слово о полку Игореве». Наконец, есть еще одна версия. Дело в том, что Трояны – собирательное имя трех братьев в славянском фольклоре. Так, Троянами были упоминаемые в «Повести временных лет» три брата – основатели Киева: Кий, Щек и Хорив. По общему имени братьев – Трояны – в украинских легендах зафиксировано и древнее название Киева: он прозывался точно так же, как и малоазийский Илион – Троя. От имени Киева-Трои и братьев Троянов образовались и другие общезначимые понятия русской духовной жизни: Троянова земля – Русская земля, Трояновы века – русская старина, Троянова тропа – исторический путь русской жизни, то есть древняя русская история. Названия Троя и близкие к нему по звучанию чрезвычайно распространены в русской и украинской топонимике. Собственно Троя есть на Полтавщине, но уже Трояновка встречается и под Полтавой, и на Волыни, и в Калужской области, а Трояново – в Орловской и Херсонской областях, Троян – в Крыму и Бессарабии и т. д.

Начиная с древнекаменного века известен символ треугольника, соответствующий женскому началу и естеству, что прослеживается в различных архаичных культурах вплоть до наших дней, – например, йони в индуизме (подробнее см. в следующей главе). Священный символ грозной Богини Кали – пять равносторонних треугольников, вставленных один в другой и помещенных внутрь восьмилепесткового лотоса. Известны также янтры (янтра-тантрическая диаграмма), где треугольники образуют орнамент различных конфигураций.

Число «три» также священное во многих религиях: индуистская тримурти, буддийская триратна, христианская троица и т. д. В античной мифологии троичны чудовищные горгоны и несчастные грайи, богини мести – эринии и благостные хариты (римские грации). Трехликой или трехглавой (встречаются различные изображения) была и Геката – всесильная греческая богиня мрака, ночных призраков и колдовства, во многом предопределявшая судьбу, но, как правило, с трагическим исходом. Однако в индоевропейской культуре (в том числе и славянской) хорошо известны также три богини судьбы – три Пряхи, которые прядут нить человеческой жизни, определяя настоящее и будущее каждого из нас.

Магические орнаментальные мотивы, включающие разное число треугольников (разумеется, в уменьшенном виде) встречаются и в северной шаманской символике – на бубнах, на оленьих тамгах, в традиционных национальных узорах. На самодельных саамских детских люльках можно увидеть три треугольника, сгруппированные вокруг ромба (также одного из архаичных символов женского естества – в ином, более откровенном ракурсе). Орнамент многих народов Севера насквозь треугольный и ромбический: различные геометрические сочетания во множестве повторяются на одежде и утвари – в виде меховой мозаики, аппликаций по коже, цветовой орнаментации, бисерного шитья, вязания, плетения, резьбы по дереву, кости и бересте. То же можно сказать и о русском орнаменте (об этом – чуть ниже).

Троичность во все времена выражала творческо-сексуальную силу, а в философском плане – синтетическое триединство, как олицетворение целостности. Еще Аристотель отмечал, что триада есть число целого, ибо содержит начало, середину и конец. В магическом и эзотерическом, герметическом и каббалистическом планах тройка – небесное число, символизирующее душу, а четверка – тело. В сумме три и четыре (душа и тело) образуют священную семерку – число Вселенной и Макрокосма. Отчасти это связано с тем, что наблюдательная астрономия до недавнего времени знала всего-навсего семь больших и малых светил, видных невооруженным глазом: Солнце, Луну, Меркурий, Венеру, Марс, Юпитер и Сатурн (в соответствии с чем неделя разделена на семь частей). Остальные три планеты – Уран, Нептун и Плутон – открыты в последние два века. Звезды также не входили в классический семиричный перечень; зато космический смысл семерки дополняли Семь божественных небес, Семь космических эр, Семь врат ада, Семь шагов Будды по семи космическим ступеням и т. д. и т. п.

Гиппократ, великий врач древности, говаривал: «Число семь благодаря его таинственным качествам стремится во все вдохнуть жизнь – оно есть фармацевт бытия и источник всякого изменения: сама Луна изменяет фазы каждые семь дней. Это число присутствует во всем возвышенном и величественном». Гиппократ прямо указал на источник мистического почитания семерки: это отголоски лунарного мировоззрения далекого (даже по отношению к античным временам) прошлого, эпохи матриархата, когда жизненный ритм и календарная обрядность подстраивались под естественный для женского пола месячный (то есть лунарный) цикл. Вот почему в мировой культуре в целом и индоевропейском мировоззрении в частности семиричность по сей день выступает стержневым количественным понятием. Это одинаково присуще как гимнам Ригведы, так и русскому фолклору и многогранным традициям различных российских этносов. Графически магия семиричности как единство тройки и четверки (души и тела) оформлялась двояким образом: либо треугольником, вписанным в квадрат, либо квадратом, вписанным в треугольник. Данная и другие общемировые традиции, восходящие к самым истокам этнолингвистической и социокультурной общности прослеживаются и в орнаментальных кодах, сохраненных различными народами мира.

Трудно отыскать человека любого возраста, которого не заворожил бы однажды увиденный орнамент. И мало кто сомневался бы при этом, что видит он, глядя на затейливые узоры, далеко не всё. Что-то неуловимое, недоступное зрению и разумению таится за простенькими рисунками, вышитыми на рубахах, передниках да полотенцах, а также за ритмичными стежками и насечками, спиральными завитками, кружковыми солярными знаками, рельефной резьбой, художественной ковкой, красочными росписями, вязью кружев, золотоносным шитьем и бисерным пестроцветьем (рис. 14).

«Орнамент» – слово иностранного происхождения, образованное от латинского «ornamentum» («украшение»). В русском народном обиходе ему соответствует самобытное слово – «украсы», но в качестве научного термина оно не прижилось. При этом существует довольно-таки стойкое убеждение (а точнее, заблуждение), что орнамент в соответствии с первичным смыслом данного термина играет в жизни людей исключительно эстетическую («украшательную») роль. Конечно, наиболее проницательные исследователи понимали, что за всякого рода вышитыми или нарисованными «птичками» да «звериками» могут скрываться вещи и посерьезнее, например отголоски далекого тотемного прошлого. Отдельные «отчаянные головы» шли еще дальше, пытаясь угадать в орнаментальной вязи некоторый скрытый и неразгаданный смысл. В общем-то такие смельчаки двигались в правильном направлении. Весь вопрос в том, что именно сокрыто за бесхитростными на первый взгляд и вместе с тем такими замысловатыми и завораживающими народными узорами. 

Самое печальное, что не только давным-давно утрачено знание о глубоком и важном смысле, закодированном в орнаменте, но и само «символическое письмо» утрачивает свое былое значение, отодвигается на задний план, перестает интересовать целые слои населения, особенно молодежь. Тенденция эта наметилась давно. Еще в начале ХХ столетия, в самый разгар «серебряного века», наш великий художник и мыслитель Николай Константинович Рерих (1874 – 1947) писал, выражая, по существу, мнение группы творческих единомышленников, объединивших свои усилия по возрождению народной культуры под вдохновенным руководством известной меценатки Марии Клавдиевны Тенишевой (1867 – 1928), в ее смоленском имении Талашкино: «Обеднели мы красотою.(…) Умер, умер великий Пан.(…) Стыдно: в каменном веке лучше понимали значение украшений, их оригинальность, бесконечное разнообразие»[21].

Действительно, орнамент известен начиная с древнекаменного века. Можно даже, не ошибившись, сказать: орнамент возник одновременно с самим человеком. Более того, орнамент как некая упорядоченная и ритмичная структура порожден самой природой: простые или многосложные элементы его мы видим и в красочных узорах самоцветов, и в монотонных волнах песчаных барханов, и сказочных картинах, нарисованных морозом, и в ажурной паутине, и в совершенных формах радиолярий, и в игре разных цветов радуги в птичьем оперении. Конечно, все эти совершенные образы и образцы, воссозданные природой, испокон веков привлекали и радовали человека. Но и сам он, царь природы, чувствовал и непрерывно творил совершенную орнаментальную красоту.

По сей день остаются актуальными и слова известного русского критика и искусствоведа Владимира Васильевича Стасова (1824 – 1906), высказанные им в ставшем классическим труде «Русский народный орнамент» (1872):

«Орнаменты всех вообще новых народов идут из глубокой древности, а у народов древнего мира орнамент никогда не заключал не единой праздной линии. Каждая черточка тут имеет свое значение, является словом, фразой, выражением известных понятий, представлений. Ряды орнаментики – это связная речь, последовательная мелодия, имеющая свою основную причину и не назначенная для одних только глаз, а также для ума и чувств».

В мировой культуре известен народный и, так сказать, профессиональный орнамент. Первый испокон веков был распространен в широких слоях населения в виде вышивок, шитья, росписей, резьбы, мозаики. ткацких и ковровых узоров, чеканки по металлу, а кое-где и архаичных татуировок на теле. Второй был освоен профессиональными переписчиками и иллюстраторами книг, каллиграфами, создателями элитарных тканей и одежды для знати и высших сословий. Такого рода орнамент теперь сохранился главным образом в музейных экспонатах или богатых частных коллекциях. Однако профессиональные орнаменталисты в своих «штучных» авторских работах использовали в первую очередь наработки безвестных мастеров и традиционный художественный опыт, уходящий корнями в недосягаемые глубины истории.

При этом налицо непрерывная преемственность в усвоении и использовании однажды сложившихся форм и рисунков, – некоторые из них, несомненно, насчитывают многие тысячи лет. Отсюда повторяемость одних и тех же мотивов и символов у народов, казалось бы, непреодолимо отделенных друг от друга географически и исторически. Отсюда же зыбкость и необоснованность так называемой теории заимствования – безотносительно к тому, на какую сферу духовной или материальной жизни пытаются ее экстраполировать. Так, считается прописной истиной, что древнерусские книжники и иконописцы после принятия на Руси христианства напрямую заимствовали из Византии сложившуюся там орнаментальную традицию и технику ее исполнения. Отчасти это верно, но лишь с учетом того неоспоримого факта, что сама византийская культура – прямая наследница эллинской цивилизации, а корни древнегреческого декоративно-прикладного искусства в свою очередь уходят в индоевропейскую этнолингвистическую и социокультурную общность. Отсюда византийский (греческий) и древнерусский (славянский) орнаменты имеют единый источник происхождения, который, впрочем, с самого начала сливается с общемировой культурой. «Орнамент – это музыка», – так начинается программная статья Сергея Есенина «Ключи Марии»…

Сказанное наглядно обнаруживается при сравнении сакрального индийского и русского орнамента, берущего свое начало в индоарийской и гиперборейской древности. Достаточно взглянуть на так называемые «плетенки», дабы убедиться в общности их архаичной символики (рис. 14а; 14б). Орнамент подобного типа прошел через тысячелетия и долгое время сохранялся в культурном наследии многих народов мира. Знатокам древних традиций хорошо известно, что в архаичных переплетенных (шире – пересекающихся) украсах кроется глубочайший смысл. В тантрической философии и практике они именуются янтрами, кои считаются самореализацией божественной мудрости и символическим воплощением принципов высшего знания. Нетрудно предположить, что многие из доживших фактически до недавних времен плетеные узоры сохранили тот сакральный смысл, который был вложен в них в далеком индоевропейском и доиндоевропейском прошлом. Косвенно это подтверждают и традиционные мотивы русского «янтрического» орнамента, – к примеру, с изображением двух космотворящих птиц (рис. 14в).

Какую реальную информацию можно извлечь из кажущихся недоступными ни уму, ни сердцу орнаментальных арабесок? Ту же, что и из любых других символов, семантика которых давно выявлена и установлена довольно-таки четко. Так, орнаментальная символика разделяется совершенно определенно на мужскую и женскую, родившуюся еще в Древнекаменном веке. Среди древнейших знаков и символов, раскрывающих суть господствующих некогда социальных отношений, треугольники и ромбы. Как уже говорилось выше, их орнаментальная конфигурация традиционно связывается с изображением женского естества и начала, но, так сказать, в разных «проекциях»: треугольник представляет женские гениталии с внешней стороны («дельта Венеры»); ромб – в более откровенном, вагинальном ракурсе. С этой смысловой нагрузкой треугольный и ромбический орнаменты распространились и закрепились во всех культурах всех народов и континентов. В разнообразных вариантах их можно встретить на русских вышивках, росписях, резьбе по дереву и т. д. Но практически такие же ромбы и треугольники встречаются повсеместно – у народов Евразии, Африки, Океании, обеих Америк. Подчас орнамент несет глубочайшую смысловую нагрузку. Так, на керамике, обнаруженной археологами на Ямале, изображены лебеди с ромбическими туловищами, которые в свою очередь состоят из четырех, меньших ромбов (рис. 15); вместе взятые, они свидетельствуют и о матриархальной сущности лебединых образов. Перед нами архаичный сюжет о космотворящей птице, известный у многих народов Евразии, включая русский.

Должно быть, многие с детства знают сказку Виталия Бианки «Люля». Про то, как нелюбимая всеми и странноватая на вид птица-чомга, с «рожками» на голове, сотворила сушу, достав со дна океана кусочек земли. А до этого никакой земли и в помине – одно только море, в котором барахтались все живые существа. Писатель Бианки ничего не придумал сам, он лишь литературно обработал одну из северных легенд. И совершенно неважно какого именно народа. Потому что по всему Северу (да и по всему миру тоже) широко распространена легенда про космотворящую птицу, создавшую в один прекрасный день Вселенную. Так, по представлениям якутов, первоначально в мире царил хаос, а две главные стихии – вода и небо – составляли неразрывное целое. Никакой земли не было вообще. И вот летавшая над водой Гагара нырнула под воду и достала со дна океана несколько песчинок. Из них-то и сотворена вся суша.

Впоследствии чудом уцелевшие предания сильно христианизировались. Древний языческий Бог превратился в библейского, а его партнер – космотворец – в Сатану. Однако канва первоначального сюжета сохранилась. И, главное, нетронутыми оказались сами образы первотворцов-птиц и первичного мирового океана: «По досюльному Окиян-морю плавало два гоголя: один бел гоголь, а другой черен гоголь. И тыми двумя гоголями плавали сам Господь Вседержитель и Сатана. По Божьему повелению, по Богородицыну благословлению, Сатана выздынул со дня моря горсть земли. Из той горсти Господь-то сотворил ровные места и путистые поля, а Сатана наделал непроходимых пропастей, щильев и высоких гор. И ударил Господь молотком в камень и создал силы небесные; ударил Сатана в камень молотком и создал свое воинство. И пошла между воинствами великая война…» Даже в краткой версии древнерусского мифа (известны фольклорные записи более развернутые и менее христианизированные) отчетливо просматриваются три пласта: самый близкий по времени – библейский; несколько отдаленный – индоиранский (дуальное разделение на две непримиримые космические силы – Добра и Зла) и, наконец, самый древний – доиндоевропейский, общий многим народам всех континентов (космотворящая птица, достающая со дна Первозданного океана горсть или щепотку земли).

Русские орнаментальные традиции органически вписываются в общемировую культуру. Треугольно-ромбическая символика разворачивается здесь во всем возможном богатстве форм, какие только может предоставить веками и тысячелетиями складывавшийся орнамент (рис. 16). Кстати, в русском вышивальном искусстве хорошо известны и комбинированные узоры, в которых ромб составляется из треугольников (рис. 17). От поколения к поколению передавалось искусство изображения и понимания незатейливой на первый взгляд символики: в действительности в ней заложен глубочайший и жизнезначимый смысл. Никакие социальные и идеологические катаклизмы не смогли вытеснить из народной памяти завещанное предками.

Бесхитростные образы и сюжеты, вышитые на одежде или полотенцах, нарисованные на посуде или прялках, несли ёмкую мифопоэтическую и мировоззренческую информацию. Сколько, к примеру, может сказать знатоку один только узор на конце кружевного полотенца, вышитого в начале века Лукерьей Елисеевной Студенковой (1898 г. р.) из села Язовая (Верх-Бухтарминская волость, Томская губерния). Искусствоведческая и мировоззренческая экспертиза выполнена Л.М. Русаковой и приводится в ее монографии «Традиционное изобразительное искусство русских крестьян Сибири» (Новосибирск, 1989; фотография полотенца из-за низкого полиграфического качества воспроизведения здесь не дается):

«Горизонтально организованная композиция трехчастна. В центре нижней ее части фронтально изображено дерево, справа и слева от него – два оленя в геральдической позе.(…) Дерево, изображенное в узоре, не существует в природе. Присмотримся к нему повнимательнее. Его ствол четко делится на две части. Нижний конец дерева представляет собой треугольник, обращенный вершиной вниз (выше говорилось, что это – общемировой символ женского естества. – В. Д.), от которого слева и справа от ствола тянутся вверх изогнутые «росточки». В средней части ствол имеет три пары коротких «веток», чуть ниже, на «ветках» подлиннее, – два гипертрофированных плода. Венчает дерево пышный цветок…(…) В узоре полотенца воплощен структурированный Космос. В нем четко представлена трехчастная вертикальная организация пространства Вселенной: нижний мир – корень и ростки, средний – ветки и плоды, верхний – цветок, что соответствует подземной, земной и небесной сферам мироздания. Трехчастность по вертикали соответствует прошлому – настоящему – будущему; в генеалогическом преломлении – это: предки – нынешнее поколение – потомки. Вместе с тем дерево разделяет и одновременно сводит воедино основные бинарные семантические противопоставления: небо – земля, земля – преисподняя, день – ночь, лето – зима, правое – левое, жизнь – смерть, доля – недоля и т. д.

(…) Треугольник, обращенный вершиной вниз, в данном контексте полисемантичен. В изобразительном искусстве треугольник как знак уже со времен верхнего палеолита символизировал женский образ. В ритуальных фигурках трипольской культуры 111 тыс. до н. э. треугольник натуралистически подчеркивал признак женского пола. Ту же семантику он несет и на женских статуэтках анауской культуры эпохи бронзы. В рассматриваемом узоре полотенца треугольник в основании дерева, вероятно, символизирует женское порождающее начало, связанное с землей, а вместе с деревом – порождением земли – является воплощением женского Божества, отождествлявшегося с деревом».

Конец полотенца обрамлен ромбическим узором, который, по справедливому выводу исследовательницы, символизирует все то же женское естество и плодородие. В отечественной литературе (в основном благодаря авторитету академика Б.А. Рыбакова) в настоящее время возобладала точка зрения, согласно которой ромбический орнамент с точкой посередине представляет собой символ засеянного поля (рис. 18). Здесь налицо явный рецидив вульгарно-социологического подхода, требующего во всех предметах и явлениях материальной культуры (включая декоративно-прикладное искусство) отыскивать следы односторонне понимаемой производственной деятельности. Причем под последней мыслится исключительно хозяйственная деятельность, основанная на коллективном или индивидуальном труде.

На самом деле треугольный и ромбический орнаменты коренятся в таких доисторических глубинах, когда земледелием вообще еще никто не занимался. Зато всегда занимались, и независимо от хозяйственной формации, производством и воспроизводством себе подобных. Если отвлечься от отечественной или переводной литературы, с которой в основном и знаком российский читатель, то мировая наука говорит совершенно о другом. Согласно давно установившемуся и, в общем-то, даже не дискутируемому мнению, ромб обозначает женское детородное начало вообще и женские гениталии (vulva и vagina) в частности. При этом «чистый» ромб символизирует девственность (в том числе и Божественную непорочность Девы Марии), а ромб с точкой посередине – утрату девственности (дефлорацию), зрелую или рожавшую женщину[22].

Безусловно в настоящее время, после чуть ли не полной утраты былых традиций, сохранившийся практически в первозданном виде орнамент никакой экспрессивной сексуальной нагрузки давно уже не несет. Однако половая принадлежность по-прежнему сохраняется и узоры, берущие свое начало в матриархальных глубинах, как и тысячи лет назад, украшают в основном женскую одежду, предметы женского быта и обихода или свадебное убранство невесты. Что касается мужских символов, то фаллические изображения, скажем, на русских вышивках хотя и редки, но все же встречаются (рис. 19). Мужская семантика в русской традиционной культуре перенесена на материальные предметы: прялки, скалки, столбы и столбики, сучки, черенки ложек, кнутовища и т. п. – одним словом, на все то, что имеет не вогнутую или дырочную[23], а выпуклую или торчковую форму. Например, у славян долгое время сохранялись обычаи, имеющие ярко выраженную сексуально-эротическую окраску. В частности, символика свадебного обряда в далеком и недалеком прошлом зачастую приобретала подчеркнуто натуралистическое воплощение. Вопреки церковным и нецерковным запретам архаичные ритуалы существовали и практиковались, несмотря ни на что, на протяжении многих тысячелетий. Так, в белорусских деревнях чуть ли не до середины нынешнего ХХ века практиковался свадебный «столбовой обряд». Суть его в совершении некоторых ритуальных (как правило, вульгарных) действий «у столба» внутри избы[24]; деревянный столб в данном случае как раз и имитирует фаллос.

В изобразительном орнаменте, связанном с тканьем и вышиванием, как правило, всегда доминировала женская символика. Нередко она переносилась и на мужскую одежду. Это было связано с тем, что по существующим испокон веков традициям прядением, шитьем и вышиванием в русской, славянской (и вообще индоевропейской) среде занимались исключительно женщины. Они не только обозначали в соответствующих орнаментальных знаках, символах и предельно обобщенных сюжетах свою половую принадлежность, но и переносили ее на предметы мужского обихода, совершая тем самым, по существу, магический обряд. Ибо появление, скажем, на мужской рубахе женских символов, вышитых женой, матерью или возлюбленной (да еще при произнесении соответствующего заговора или заклинания), означало подчинение мужского начала женскому. Хорошо, если такая акция имела положительную направленность, но случалось ведь и наоборот.

Орнамент способен нести глубокую смысловую, предфилософскую и протонаучную нагрузку. Это доказали исследования известного археолога и популяризатора науки Виталия Епифановича Ларичева. В насечках и лунках, которыми испещрены некоторые фигурки и иные предметы, найденные при раскопках в Сибири, он установил и доказал наличие развитых астрономических и календарных представлений у так называемых первобытных людей. На эту тему им опубликовано множество работ; среди них – получившие широкий читательский резонанс книги: «Мудрость змеи: первобытный человек, Луна и Солнце» (Новосибирск, 1989); «Сотворение Вселенной: Солнце, Луна и Небесный дракон» (Новосибирск, 1993); «Звездные Боги» (Новосибирск, 1999) и др. Характерным и показательным примером «орнаментального знания» может служить расшифрованная В.Е. Ларичевым символика на одном из непонятных предметов, найденных в 1928 году при археологических раскопках у села Мальта, на реке Белой, в 85 километрах к западу от Иркутска (рис. 20). Сибирский ученый выявил в закодированной гравюре настоящую космологическую модель (рис. 21) мальтинских жрецов и дал точный математический расчет содержащегося в ней астрономического и мировоззренческого знания. Более того, семантика космологического орнамента оказалась сопряженной с образом Великой богини-матери и древнейшими матриархальными представлениями о Женском начале, заложенном в основу Мироздания: в мальтинских «узорах» совершенно четко вырисовывается изображение матки и влагалища (рис. 22).

Семантика орнаментальных символов – лишь одна из частей большой и до конца не решенной проблемы. Вторая ее часть связана с происхождением орнамента как такового. Сложилось представление, что орнамент возникает как бы сам собой – поначалу стихийно, а затем совершенствуется и закрепляется путем формирования многовековых традиций. Именно таким образом и дожили до наших дней многообразные и неповторимые национальные узоры. Все это так, но, как говорится, правда, да не вся. Ибо есть еще один канал появления орнаментальных символов, более простой и не менее значимый. Многие орнаментальные символы закодированы в энергоинформационном поле, которое пронизывает всё мироздание, косную и живую материю. Даже электромагнитное поле способно создавать узоры не хуже, чем мороз на стеклах (что обычно демонстрируется с помощью магнита и металлических опилок в простейших опытах на школьных уроках физики). В этом смысле в монотонных строчках вышивки, кружева и даже плетеной корзины может вполне бессознательно отобразиться структура, скажем, того же микромира. Еще великий славянский мыслитель и ученый-практик Никола Тесла (1856 – 1943) (серб по национальности, до конца своих дней проработавший в Америке), который обладал даром непосредственного контакта с ноосферой, отмечал, что в «каракулях» высокочастотной электромагнитной разрядки он обнаруживает мысль.

Символы (в том числе и орнаментальные), закодированные в информационно-энергетическом поле, которое пронизывает всё живое и неживое, передаются людям по ноосферным каналам и затем уже воспроизводятся в абстрактных и упорядоченных изображениях. Последние в свою очередь не могут не иметь содержательной нагрузки. Другими словами, независимо от воли и желания отдельных людей ноосфера транслирует содержащуюся в ней и накопленную на протяжении миллионов, миллиардов и, как выражался Циолковский, «секстиллионов секстиллионов» лет закодированную информацию.

C точки зрения космически обусловленных законов сохранения и распространения ноосферной информации совершенно неважно, каким конкретным путем это происходит. Важно только одно – чтобы информация сохранялась и от поколения к поколению передавалась живым потребителям. Через некоторые смысловые константы происходит кодировка энергоинформационного поля Земли и Вселенной, откуда устойчивую информацию всегда можно извлечь разными способами[25] и в самой разнообразной форме, включая зрительные образы в виде живых картин или абстрактных узоров. В этом смысле орнаментальные символы, как и научные понятия, исполняют роль своего рода ноосферной клавиши: произнести ее вслух или даже мысленно – значит активизировать соответствующий канал энергоинформационного поля, открывающий доступ к самой информации и предоставляющий возможность использовать такую информацию в благих или, напротив, зловредных целях.

Вопрос об осмыслении и расшифровке орнаментальных символов (как и фундаментальных научных понятий) – это разноаспектная смысловая проблема. В ноосфере аккумулированы некоторые идеи-эйдосы, которые, как полагал еще Платон, не формируются путем эмпирического обобщения опытных фактов, а припоминаются «в чистом виде». Они выступают своего рода организующим и направляющим началом познавательного процесса и существуют в виде своего рода атомов смысла. Законы смыслообразования, смыслозакрепления и смыслопередачи не тождественны скоррелированным с ними закономерностям фонетики или грамматики. По отношению к последним смысл оказывается первичным. Ему принадлежит примат и в процессе овладения языком. В определенном плане сказанное подтверждает и открытый Карлом Юнгом (1875 – 1961) архетип коллективного бессознательного. Где он может находиться – в нейронах, в генах? Частично, видимо, да, но лишь частично. Как объективно-природная и социально обусловленная матрица архетип коллективного бессознательного, конечно, пребывает в ноосфере и транслируется оттуда в случае необходимости, пробуждаясь в каждом из нас, как спящая почка на дереве.

Никола Тесла, сам обладавший феноменальной памятью (он свободно говорил на восьми языках), считал, что ключ к загадке памяти как таковой лежит за пределами мозга, что также полностью соответствует концепции ноосферы. Опираясь на теорию Рене Декарта, Тесла пришёл к выводу о космически обусловленном автоматизме субъективной человеческой работы и человеческой жизни вообще. Как и Циолковский, он был уверен, что Вселенная живая, а люди в определенной мере «автоматы», ведущие себя в соответствии с планами Творца. В соответствии с оригинальной теорией памяти, которую выдвинул Тесла, человеческий мозг не обладает способностью помнить, как принято считать, что-либо в биохимическом или биофизическом смысле; память – всего лишь реакция человеческого мозга на повторяющийся внешний раздражитель.

Таким образом, поскольку по природе своей смысловые единицы (категории, константы, мифологемы, символы) имеют ноосферное происхождение, постольку и ключ к их разгадке находится не в нашей голове, а за ее пределами – в энергоинформационном поле, существующем независимо от бытия конкретных людей и человечества в целом. Потому-то любой орнаментальный символ соединяет в себе несоединимое (с точки зрения школярского или схоластического разума, конечно) – лингвистику и логику, философию и семантику, физику и космологию. «Всё – в одном», как говаривали древние мудрецы, и они, несомненно, правы! Увидеть Вселенную в атоме (в том числе и в «атоме смысла») во все времена дано не каждому.