ГЛАВА 2 Экономический и общественный порядок в сельских областях Запада в раннефеодальную эпоху

Рядом с меньшинством, которое владело землей, существовали миллионы людей, не имевших никаких прав собственности: именно в таком положении оказалась огромная масса сельского населения Запада. Почти непреодолимая преграда отделяла их от сословия землевладельцев. Все крестьяне в большей или меньшей степени были зависимыми людьми ( hцrigen, как говорили в Германии), все они считались просто орудиями для эксплуатации имения-виллы ( villa ), потому и назывались вилланами, все считались ничего не стоящими с общественной точки зрения, их уважали только за их экономическую ценность.

Однако не все крестьяне относились к одной и той же категории. Среди них были свободные и полусвободные земледельцы, которые отличались от крепостных и последних рабов. По одну сторону были, если пользоваться французскими терминами, свободные вилланы ( villains francs ), а по другую крепостные вилланы ( villains serfs ). Это деление в различных вариантах существовало на всем Западе, кроме Англии, где после нормандского завоевания все вилланы стали одинаково крепостными. Но в Германии свободным вилланам соответствовали свободные земледельцы, называвшиеся freien landsassen, freie hintersassen, и полусвободные крестьяне, вероятно потомки вольноотпущенников -lites предыдущей эпохи ( halb freien, meier ). В Эльзасе такие же крестьяне - держатели наделов, которые получали землю в аренду и назывались censitaires от названия своей арендной платы cens, упоминаются также и под названием coloni ( landsiedeln ). Они по своему положению немного похожи на нидерландских laeten, испанских villanos, pecheros и juniores и итальянских coloni sedentes, meinentes и fictaiuoli. Во Франции они составляли очень многочисленное сословие крестьян-земледельцев и назывались roturiers ( ruptuarii ). Обычно их объединяли с крепостными под общим названием вилланы ( villain rustici, pagesii, nativi ) или подданные ( homines de potestate, hommes de paeste ), но их отличали от крепостных, добавляя слово franc, то есть «свободный». Отличительными признаками свободного виллана были, во-первых, личная свобода и, во вторых, наличие у него договора на аренду предоставленной ему земли. В принципе он был таким же свободным человеком, как дворянин, но на деле его свобода была сильно ограничена. Некоторые вилланы, например кастильские juniores, сохранили право менять место проживания, но большинство не имели права покинуть свой надел без разрешения господина. Вилланы не имели ни одного из тех политических прав, которые отличали дворянство от других сословий и возвышали его над ними. Только в очень редких, исключительных случаях кто-то из вилланов получал во владение феод или был посвящен в рыцари. С точки зрения высших сословий между крестьянином-арендатором, даже если он был свободным человеком, и дворянином-землевладельцем не было ничего общего. К свободным и крепостным крестьянам они относились с одинаковым презрением. На практике свободный виллан был почти так же прочно, как крепостной, прикреплен к тому общественному положению, в которое Судьбе было угодно его поставить.

Но все же земля свободного виллана была на одну ступень выше в общественной иерархии, чем земля виллана-крепостного. У свободного было преимущество - договор, которого никогда не имели крепостные. Надел свободного был отделен четкой границей от феода, но не менее четкая граница отделяла его от надела крепостного виллана. Как и феод, надел свободного виллана был у своего хозяина только в пользовании, а настоящим его собственником оставался господин. Некоторые земли - например, в Германии - предоставлялись в полную собственность и без обязанности нести военную службу. Обычно свободные вилланы возделывали свои наделы согласно подлинным или мнимым договорам, носившим разные названия - baux а cens, prйcaires, mainfermes, champarts и comptants, условия которых могли сильно различаться в разных случаях. Иногда земля предоставлялась на определенное число лет или пожизненно, иногда в наследственную аренду. Иногда виллан по договору становился почти полным собственником своей земли: такой была в Лангедоке постоянная аренда, называвшаяся locatairie perpйtuelle, в Лимузенской марке mйtairie perpйtuelle, в Бюже, Савойе и Дофине albergement, на севере Франции и в Бельгии mainferme, в Ниверне и Оверни bordelage, а в Нормандии - феодальная ферма ( flefferme ). И наконец, существовали арендные договоры, которые связывали владельца и фермера более тесной связью - обеспечивали фермеру не фиксированную арендную плату - cens, а меняющуюся долю ( champarf ) от годовой продукции хозяйства виллана. Когда владелец поместья приглашал на свою землю крестьян, готовых расчистить ее от леса, он заключал с ними нечто вроде договора об аренде, которая в этом случае называлась hostise; как и в случае champart, он устанавливал для себя меняющуюся арендную плату ( cens ) за предоставленную землю или дом. Все разновидности вилланских арендных договоров можно объединить в две большие категории. Некоторые из них - prйcaires, emphythйoses, fieffermes, censives, comptants - гарантировали землевладельцу фиксированную арендную плату и истинное владение землей. Другие - champ arts и hostises - обеспечивали ему определенную часть дохода, как современная испольщина ( mйtayage ).

Свободные крестьяне, которые возделывали эти земли, не были обязаны за это оказывать их владельцу почет или нести для него сторожевую службу, но должны были выплачивать ему часть своего дохода в виде фиксированной или меняющейся арендной платы, которая обычно в первом случае называлась cens (по-немецки zins, по-испански pecho, по-итальянски fitto ), а во втором champart. Они не были землевладельцами в строгом смысле этого слова: в большинстве случаев земля была у них в бессрочном пользовании; если пользоваться средневековой терминологией, они имели собственность на пользование, но не полную или прямую собственность. В некоторых краях - например, в Эльзасе - крестьянин получал прибыль от улучшений в обработке земли ( jus palae, что значит «право лопаты»), если считалось, что их осуществил именно он. Во Франции complanteur совместно с собственником владел землей, на которой разбил свои посадки. Первоначально земля виллана была только пожизненно арендуемым неотчуждаемым наделом, но вскоре договоры и обычаи превратили крестьянской надел в такое же наследственное владение, как дворянский феод. Виллан был настоящим собственником своей земли, несмотря на повинности, которыми был обременен. Большинство свободных вилланов Запада могли передать наделы своим детям как настоящее наследство, заплатив только налог, который во Франции назывался double cens, relief rachat, mortaille, в Испании luctuosa, в Нидерландах и Германии mortuarium, besthaupt или vinicopium. Этот сбор платили наследники, когда вступали во владение наследством. Землю свободного виллана можно было и отчуждать, уплатив за это другие налоги ( lods et ventes ). Виллан имел право делить ее на любое число частей и обрабатывать как желал, если не был обязан платить champart со своего урожая. В большинстве случаев ему был выгоден фиксированный размер налогов, которые можно было собирать только в установленное время; они состояли в основном из продуктов, выращенных на его земле, и расходы по их сбору господин брал на себя. Дополнительные денежные сборы были малыми. Отдав господину арендную плату деньгами ( cens, oublies ) или натурой ( champarts, agriers, terrages ), виллан оставался законным владельцем оставшейся части своего дохода.

Среди вилланов были даже арендаторы с большими привилегиями. Такими были свободные вилланы -censitaires монастырей и церквей, которых называли laeten, cerocensuales, homines ecclesiastici, homes de sainteur в Германии и Франции и abadengos в Испании. Такими же были censitaires правителей, например испанские realengos. Основная масса сельских жителей завидовала им. Их арендная плата была меньше, и оттого, что в нее входил воск для церковных свечей, эти арендаторы получили название cerocensuales (на латыни это значит «облагаемые восковым налогом». - Пер. ) Они выполняли мало полевых работ, при вступлении в брак платили только легкие налоги и были не только свободны от требований светского господина, но и лучше защищены от войны и голода. Но большинство свободных вилланов, хотя и носили звание свободных людей и были свободны от предписаний договора и обычая, не имели ни права носить оружие для самозащиты, ни, как правило, возможности поменять место проживания или сменить господина. Они были отрезаны от политической жизни общества, потому не имели по-настоящему действенных гарантий против угнетения. Господин не обладал «полным правом пользования» такими вилланами - это признал в XIII в. знаменитый юрист Пьер де Фонтен. Но ничто, кроме совести господина, не гарантировало виллану, что тот не будет злоупотреблять своими правами сеньора. В спорах между господином и вилланом единственным судьей был Бог. Если феодал по своему произволу брал дополнительные налоги со свободного крестьянина, это было только моральным проступком - нарушением заповеди «не укради», которое губило душу господина. Но что эта угроза значила по сравнению с требованиями себялюбия или алчности? Против произвола феодалов не было никакого средства. Поэтому случалось, что свободный виллан, несмотря на обычай, часто был обязан выполнять для господина те или иные работы, платить ему налог натурой, монопольные сборы, пошлины - все множество грабительских поборов, которые в то время называли вымогательством, maltotes, дурными обычаями, и вынужден был терпеть огромное число злоупотреблений, которые время в конце концов узаконивало и которые еще больше увеличивали обязанности свободного арендатора.

Свобода виллана была полурабством, но все же она была гораздо лучше крепостной зависимости. Именно крепостные в X, XI и даже XII в. преобладали среди основной массы трудового населения Запада. Правда, в это сословие крепостных были объединены прежние категории - hotes, вольноотпущенники, coloni, colliberti, личные и домашние рабы. Весь человеческий капитал, которым французские феодалы могли распоряжаться при эксплуатации господской земли в своих поместьях, состоял из этих hommes de corps - крепостных мужчин и женщин, с которых сеньор мог когда угодно взимать налог и осуществлять над ними «право мертвой руки» ( mainmorte ) (то есть лишать их права распоряжаться своим имуществом. - Пер. ). Их называли иногда questaux, иногда «люди, чье тело - феод господина» ( hommes liges du corps ), податные люди ( hommes de capitation ), поскольку они платили подушную подать, или местные уроженцы ( nativi ). В англо-нормандской Англии в Книге Судного дня были объединены в одну категорию, подобную французскому и нормандскому крепостному сословию, 109 тысяч вилланов, имевших пару быков и от 13 до 15 акров земли, 90 тысяч коттеров и бордаров - крестьян без пахотной упряжки, имевших только хижину и около 5 акров земли, и 25 тысяч рабов, трудившихся в сельском хозяйстве. Эти англо-нормандские вилланы, низведенные до положения крепостных, с XI по XIII в. составляли более трех четвертей населения Англии. В Германии было много таких же по положению в обществе крестьян, которые назывались leibeigenen, eigenleute, несвободные ( unfreien ), слуги ( knechte, servi, hominess proprii ), поскольку были собственностью других людей. В Нидерландах они получили название hagastalds, что значит «данники», а в Испании были известны под многими названиями - solariegos в Кастилии и Наварре, collazos в Наварре, villanos de parada в Арагоне, pageses de remensa (крестьяне, прикрепленные к земле) в Каталонии. В Италии девять десятых сельского населения составляли земледельцы из этого сословия; здесь они назывались подданными ( vassali homines, homines ) либо как в древности - aldions, coloni или censiles.

Как бы ни назывались крепостные, их сословие везде пополнялось одними и теми же способами: в него попадали дети, родившиеся у крепостных, свободные люди, вступившие в брак с крепостными, те, кто просто жил на земле, предназначенной для крепостных, а также пленные, захваченные во время войн между феодалами, и те, кто был зачислен в крепостные по приговору суда. Случалось даже, что люди дарили крепостных или отдавали своих детей в качестве крепостных церкви или монастырю. Более того, бывало, что человек сам предлагал себя в крепостные, надев на шею веревку и прикрепив ко лбу мелкую монету. Так возник целый разряд крепостных, которые назывались oblates - «принесенные в дар». Насилие, нищета, благочестие - все увеличивало число крепостных, и на рубеже XII в. часто бывало так, что огромные массы людей могли получить дом, клочок земли и хлеб насущный, только согласившись стать крепостными или униженно попросив об этом, даже если не родились в крепостном состоянии.

Однако у крепостной зависимости были разные уровни, и существовала целая иерархия крепостных. В самом низу этой иерархической лестницы находились домашние крепостные ( vernaculi ) или ремесленники ( operarii ), которых в Англии называли просто вилланами. Они мало отличались от прежних рабов - не имели собственного дома, а вырастали и потом жили в доме своего господина и выполнялинаименее почетные работы в доме. Постоянно находясь в господской усадьбе, они все время терпели оскорбления и незаслуженные обиды. Эти домашние слуги, с которыми жестоко обращались и избивали за малейшую провинность, были чем-то вроде пролетариата среди крепостных - эксплуатируемые озлобленные люди, которые, как античные рабы, надеялись только на побег из ненавистной тюрьмы, где их держали в неволе. Но на вершине той же лестницы были привилегированные крепостные крестьяне, например colliberts в восточных провинциях Франции, в Иль-де-Франс и Ниверне. Их семьи нельзя было разлучать, и к ним, вероятно, не применялись formariage

Основная масса крестьянства - обычные крепостные - находилась посередине между бесправными людьми внизу и привилегированными наверху. Они несли те же повинности и находились в одинаковом положении.

Единственным отличием такого крепостного от раба было то, что обычай или закон признавал крепостного юридическим лицом. Кроме того, поселившись на выделенном ему наделе, крепостной мог иметь дом, семью и даже движимое имущество, и как раз таким было положение большинства крепостных. Но они ни в коем случае не могли свободно распоряжаться собой. Они считались необходимой частью сельскохозяйственного капитала - его экономическим обеспечением. Утрата семьи крепостных была для господина таким же убытком, как утрата части его скота, - возможно, большим убытком. Поэтому крепостным людям-скотам было запрещено покидать землю, которую они возделывали, под страхом наказания. Куда бы они ни бежали, их могли схватить и вернуть на прежнее место проживания; это право господина называлось suite или parйe. Крепостного можно было завещать, продать или обменять вместе с землей, на которой он жил. Он не имел права являться в суд или давать показания в суде, в особенности по делам, касавшимся свободных людей. Крепостным был закрыт доступ в духовное сословие. В Англии их не допускали в присяжные. Лишь в редких случаях крепостному удавалось получить разрешение покинуть имение при условии, что он по-прежнему будет платить налоги и сборы, взимаемые лично с него, или же уйти со своего надела и взять с собой часть имущества, которое он смог накопить.

Еще одним, не менее суровым, ограничением свободы крепостных был запрет на вступление в брак с кем-либо не из поместья его господина, порожденный опасением, что дети от таких браков не будут принадлежать господину. Для такого брака крепостному крестьянину или крепостной крестьянке нужно было получить разрешение господина и, под страхом наказания и конфискации имущества, уплатить сбор, называвшийся formariage. Существовали определенные правила, по которым господин мужа и господин жены делили между собой крепостную семью. И наконец, ни один крепостной не имел права собственности. Аренда надела крепостным в корне отличалась от аренды надела свободным вилланом. Во втором из этих случаев земля предоставлялась на основе нерасторжимого договора, а в первом - на основании одного лишь желания господина и по соглашению, которое всегда могло быть расторгнуто. Для свободного крестьянина условия аренды и взимаемые с него платежи были фиксированы, для крепостного господин мог их изменять по своему желанию, то есть ухудшать условия и увеличивать платежи, когда хотел. Арендованный надел свободного виллана становился наследуемым и отчуждаемым, как настоящая собственность, но надел крепостного никогда не считался его собственностью даже в смысле пользования. В принципе такой надел не наследовался и не отчуждался, то есть крепостной не мог распорядиться им - обменять, продать или завещать. Ради того, чтобы земля была хорошо возделана, господа все же разрешали крепостному передавать по наследству надел, который он обрабатывал, поскольку такой крестьянин лучше трудился. Но крепостной мог передать надел только своему прямому наследнику, а тот должен был заплатить налог - выкуп за право мертвой руки ( mainmorte ), которым была обременена эта земля. Этот налог был словно нестираемый знак принадлежности человека к крепостному сословию, и потому крепостного называли mainmortable - «подлежащий праву мертвой руки».

И наконец, на крепостном крестьянине лежало еще одно бремя, от которого закон избавлял свободного виллана: крепостной раз в год платил подушную подать ( capitalis census ) - налог, взимавшийся с него лично. Этот налог был мал (во Франции он был равен всего 4 английским пенсам), но он был видимым внешним знаком принадлежности к самому подневольному слою общества, как раньше оброк в России. Крепостной платил еще один знак подчиненности - взимавшийся также с него лично сбор, называвшийся taille. Этот сбор назывался также queste, tolte, налог по требованию, вынужденный заем, и размер его зависел от воли господина, который таким путем мог по своему капризу распоряжаться всем движимым имуществом крепостного - единственной собственностью, которую крепостной мог иметь. Первоначально то, что этот налог уплачен, отмечалось примитивным способом - надрезом на деревянной табличке-бирке, разделенной на две половины. Одну половину брал себе сборщик, другую - плательщик налога. (Вероятно, отсюда и возникло название taille: это слово по-французски может значить и «резание», и «бирка». - Пер. ). И наконец, господин мог в любое время и при любых обстоятельствах вызвать к себе крепостного для работы на себя. Крепостной был обязан во время таких барщинных работ - по-французски они назывались corvйes ( corporis angariae, operae ) , - которые делились на обычные и сверхурочные ( perangariae ), обрабатывать господскую часть земли, перевозить на телеге продукцию господского хозяйства, участвовать во всех полевых и строительных работах, которые проводил его господин. Крепостного могли направить на работы по ремонту замка, заставить конвоировать преступников, чинить дороги и мосты или участвовать в обороне крепости. Теоретически он сам, его труд и плоды его труда целиком принадлежали господину. Таковы были повинности, лежавшие только на крепостном крестьянине.

Но существовали и многие другие повинности, по которым с него требовали больше, чем с других подлежавших этим же повинностям вилланов. Эти платежи, которые иногда выплачивались деньгами, но в большинстве случаев натурой, назывались champ arts, complants или пошлинами, состояли из зерна, вина, скота, домашней птицы, воска, подарков в определенные дни года ( salutes ) и сборов за пользование неразделенными землями господского владения. Крепостной так же, как виллан, должен был признавать баналитеты (то есть монопольные права) господина на печь, мельницу и пресс для выжимания сока из винограда. Часто он был вынужден признавать исключительное право господина охотиться и иметь голубятню, а также исключительное право господина продавать свои виноград и вино раньше всех (оно называлось banvin ). Вилланы и крепостные были обязаны служить своему господину, словно главе независимого государства, военную службу или платить вместо нее налоги. Они должны были вносить дополнительные налоги, называвшиеся «помощь», по случаю посвящения в рыцари или свадьбы детей господина, для его выкупа из плена или для возмещения расходов, которые он понес во время Крестового похода. Точно так же они были должны обеспечивать его жилищем, едой и другими нужными вещами ( prise ) и содержать его и его спутников ( procuration ). Еще крепостные платили господину за право пользоваться дорогами и за право бывать на рынках, на ярмарках и в портах. Если у феодального сеньора были свои полиция и суды, они также находили предлоги для штрафов и конфискаций. Имущие слои общества, за исключением духовенства и правителей, не знали здоровых методов управления экономикой и не понимали, что для них лучший способ повысить доход со своих земель - защитить крестьянина, который создает этот доход. Для них и еще больше для их грубых и алчных служащих - мэров, провостов, бейлифов, амманов, из которых многие получили свои должности по наследству, - масса сельских жителей, которых можно было эксплуатировать как угодно, была только стадом двуногих скотов. На этих скотах, по мнению служащих, можно было пахать, пока они не надорвутся, только ради сиюминутных интересов.

Не делалось никаких попыток усовершенствовать производственные процессы в крестьянском хозяйстве. Феодалы не были знакомы с научным ведением сельского хозяйства и презирали земледельческий труд. Им не приходило на ум поощрять крестьянина за лучший результат или помочь ему получить с земли больший урожай. Вилланы, предоставленные самим себе, без руководства, совета и поддержки, без капитала, имевшие слишком мало скота и несовершенные орудия труда (иногда только лопату, заступ и деревянный плуг), продолжали обрабатывать свои наделы затратными методами экстенсивного земледелия. Они не понимали, что такое севооборот, не знали, что можно восстановить плодородие земли, засеяв ее корнеплодами или травами, слишком экономно расходовали на удобрение навоз. Они слишком усердно следовали обычаю оставлять землю под паром и сжигать сорняки. В первые два столетия этого феодального периода освоение новых сельскохозяйственных земель шло медленно. Большая часть земель Запада по-прежнему была занята вересковыми пустошами, болотами и лесами. Зерновые культуры, виноградники и технические культуры занимали лишь ее малую часть. В хлевах по-прежнему стоял главным образом мелкий скот, и пастбищ по-прежнему было больше, чем лугов (которые выкашивали, заготавливая сено). Вилланы, запертые в тесных границах поместья, где для них не было достаточно сильных побудительных причин, чтобы повышать продуктивность своего хозяйства, производили лишь самое нужное для своего господина и самое необходимое для выживания своей семьи.

Надел виллана был, как правило, достаточно большим, хотя его размер зависел от плодородия почвы. В Эльзасе этот размер в среднем был равен 30 акрам, в Германии составлял от 20 до 180 акров, в Англии от 15 до 30 акров и лишь в исключительных случаях достигал 50 акров - среднего размера наделов во Франции и на остальном Западе. К этому нужно добавить, что крестьянин участвовал в пользовании пустошами, пастбищами и лесами, принадлежавшими деревенской общине или господину. Но в некоторых странах, например в Англии, в Германии и на востоке Франции, пахотные земли были разделены на узкие полосы, которые обрабатывались одинаковыми для всех способами. Это правило, а также сильное дробление ( morcellement ) имений и наделов в других местностях, вызванное новым принципом равных долей, очень затрудняло работу земледельца и препятствовало улучшениям в сельском хозяйстве. К тому же ничто не побуждало виллана увеличивать стоимость его земли, поскольку он не был ее хозяином, и ему было непросто передать или продать ее кому-либо, отдать ее в чужие руки по своему желанию или хотя бы спокойно собирать с нее плоды своих же трудов. Ничто не побуждало его осваивать приемы интенсивного земледелия, поскольку он не имел никакой возможности распорядиться дополнительным урожаем, который получил бы благодаря этому. При феодальном строе землевладелец был вовсе не партнером крестьянина, а паразитом, всегда грубым и капризным, для которого любое улучшение почвы надела было предлогом, чтобы потребовать новый налог. Отбирая у вилланов так много плодов их труда, что половина их стараний пропадала напрасно, феодал лишал их охоты проявлять инициативу и этим еще в зародыше уничтожал в них всякую жажду деятельности. Поистине, главной изначальной ошибкой феодалов было то, что они эксплуатировали крестьян вместо того, чтобы помогать им эксплуатировать землю.

Но и при такой неразумной экономической организации сельское хозяйство в первый период западного феодализма все же обеспечивало крестьянам некоторые из элементарных жизненных потребностей. В обществе, где жизнь человека почти всецело зависела от плодов земли, миллионы людей могли жить лишь благодаря тому, что пользовались участками этой земли, монопольными владельцами которой были сословия феодалов. Виллан, прикрепленный к земле, дававшей ему жизнь, уже не был, как всегда были рабы, существом без дома и корней, которое перебрасывают из одного имения в другое, у него был свой домашний очаг - хижина и семья. Он был свободен от тревог, которые выпадают на долю наемного труженика, - не мучился от безработицы, не искал себе работу. Земли было много, и каждый земледелец мог быть уверен, что получит часть ее в аренду как свободный человек или как крепостной. Виллан не мог быть собственником своего земельного капитала, но по крайней мере был уверен, что за свой труд получит часть доходов с этого капитала. С другой стороны, господину тоже было выгодно предоставить земледельцу право хотя и не собственности, но неограниченного пользования землей: тут интересы господина совпадали с интересами крестьянина. Землевладелец, ревниво оберегавший то, что имел, оставлял себе право собственности на землю и значительную часть доходов, которые она приносила, но виллан - единственный, кто своим трудом обеспечивал непрерывное поступление этих доходов, - получал по формальному договору или по молчаливому соглашению право бессрочного пользования, не менее ценное, чем полная собственность. Он мог передать свой надел наследникам, хотя для этого и было много препятствий. Ему даже удавалось получить разрешение продать или обменять свой надел. Эта разновидность пользования была шагом на пути к произошедшему позже возникновению крестьянской собственности. А пока она не сформировалась, виллан-пользователь был до некоторой степени независимым на своем наделе и мог обрабатывать его как желал. От него требовалось лишь одно - точное исполнение своих обязанностей. И наконец, при экономике, в которой преобладало натуральное хозяйство, земледелец напрямую получал пользу от продуктов своего труда, поскольку сам потреблял или оставлял себе все, что оставалось у него после уплаты всех сборов и платежей.

Хотя положение вилланов не было определено в законодательстве, эти люди, по крайней мере, жили под охраной договора с господином или обычая, который фиксировал или почти фиксировал их обязанности и признавал их права. Это прочное положение было достигнуто не без труда, и существовали ограничения на действие таких законов и обычаев. Но по мере того как необходимость осваивать новые земли становилась все острее, жизнь почти насильно заставила всех феодалов пойти на эти уступки - ради их же собственных интересов, связанных с улучшением принадлежавших им земель. Таким образом, вилланы добивались все более строгой фиксации размера взимаемых с них платежей; в конце концов это заметно улучшило их положение, но к началу XI в. лишь немногие из них смогли добиться таких условий.

Они по- прежнему не имели прямого доступа к земельному капиталу, но уже могли благодаря бережливости и изобретательности приобрести движимый капитал -деньги, скот и остаток урожая с земли. С тех пор как это стало возможно, даже среди крепостных появились слои тружеников, которые жили в относительном достатке. Несмотря на все обычаи и предрассудки, вилланы не были полностью лишены возможности изменить свое положение. Иногда за какой-либо подвиг виллана производили в дворяне. Чаще бывало, что виллан благодаря своему уму становился служителем церкви. Свободный виллан мог улучшить свое положение, сменив господина, и даже крепостного, несмотря на все правила обработки господской земли, трудно было удержать на наделе против его воли. Потребность в рабочих руках была так велика, что с этого времени феодалы начали делать попытки привлечь самых трудолюбивых и энергичных тружеников особыми преимуществами и лучшим обращением. Некоторым вилланам освобождение позволило подняться на одну ступень выше в иерархии низших классов. Самые хитрые и находчивые люди из низов пробрались даже в ряды чиновной знати.

Виллан мог не иметь защиты от произвола своего господина, но обычно был защищен от нападения жестоких и деспотичных соседей. В этом случае власть господина была для крестьянина в некоторой степени защитой. Это не было похоже на ту постоянную безопасность, которую труд обеспечивает людям в современном обществе, но все же и при феодализме минимум безопасности был обеспечен. Феодальный строй, по сути дела, был порожден общественной необходимостью, договором о безопасности, по которому воин защищал крестьянина, а тот за это оказывал ему полезные услуги. Господин в своих владениях брал на себя защиту своих арендаторов от военного нападения, борьбу с преступностью и административные функции. Могло случиться, что он часто оказывался грубым и капризным защитником, но хотя бы ради своей выгоды старался выполнять свои обязанности так, чтобы не уменьшить количество и ценность своего человеческого капитала. Верно то, что феодал не делился с подданными своими политическими правами и старательно следил за тем, чтобы их зависимость от него в этом отношении не уменьшалась. Но возникли и утвердились обычаи, которые по-немецки не зря назывались проявлением мудрости, опыта или традиции ( weisthьmer ); они требовали уважения к крестьянам, и это гарантировало земледельцу минимум привилегий, которые не осмеливался отнять у него даже господин. Например, в Англии крестьянин, терпевший притеснения от своего господина, мог подать на него жалобу в королевский суд. В Германии крестьянину было разрешено уходить с полевых работ, чтобы помочь рожающей жене. Во многих местностях крестьян кормили, когда они работали на господской земле имения, а иногда даже давали им за этот труд небольшую плату. На всем Западе крестьянам было разрешено объединяться в союзы для совместной обработки земли и борьбы с преступниками. Крестьянина звали на собрания жителей его деревни, когда надо было установить правила выпаса скота, использования лесов и вод; наконец, его могли выбрать членом поместного суда, который решал дела равных ему крестьян. Жизнь под властью феодального сеньора не была адом, в котором виллан должен был оставить всякую надежду. Хотя она была тяжела для крестьян, для них было открыто несколько дверей в лучшее будущее.

И все же в первые два столетия своего господства феодальный строй был весьма суровым. Среди феодалов встречались добрые и милосердные господа вроде графа Жерара д'Орильяка, который был канонизирован церковью, и умные правители, например герцоги Нормандские и графы Фландрские и Анжуйские, но большинство феодальных землевладельцев были требовательными и капризными хозяевами, неспособными сдерживать свои буйные страсти. Они любили хвастливо заявлять, что за свои отношения с подданными они обязаны давать отчет только Богу, а совесть феодала была для них слабой защитой; к тому же ими не всегда руководили соображения разумного эгоизма. Феодалы не понимали, что более либеральный общественный порядок, чем тот, который обычно существовал в их имениях, мог быть для них выгоден. Всеми возможными способами феодал сдерживал хозяйственную деятельность своих подданных. Он никогда не понижал взимаемые с них сборы, он обременял земледельцев бесчисленным множеством налогов, что мешало лучшему использованию земли. Крестьяне не могли распоряжаться ни своим временем, ни продукцией, которую они производили на своих наделах, и даже пользоваться общинными землями они могли, только подчинившись жестоким и оскорбительным ограничениям. Господин навязывал крестьянам тяжелые для них монополии в обмен на услуги и не советовался с крестьянами, когда определял размер этого вознаграждения. На каждом шагу крестьянин сталкивался с распоряжениями ( bans ) своего сеньора, которые ограничивали крестьянскую инициативу. Он должен был покорно смотреть на то, как его посевы уничтожали кролики из господских кроличьих садков и голуби из господской голубятни или дикие звери, которых берегли для господской охоты. В любой момент он мог по требованию господина отдать ему свои телеги, свой скот или свое продовольствие согласно «праву взятия» ( droit de prise ) или разориться, обеспечивая жильем и едой господина и его чиновников согласно законам гостеприимства ( gоte ) и обеспечения ( procuration ). Он не мог свободно купить или продать что-либо. Постоянная опека господина лишала крестьянина охоты трудиться.

Именно поэтому существование крестьян и в материальном, и в духовном отношении было до XII в. весьма непрочным, даже несчастным. Были, конечно, местности, где их жизнь была сносной, например Рейнланд, Аквитания, Фландрия, часть Северной Франции и средиземноморский юг, но, как правило, в первые 150 лет эпохи феодализма на Западе она была мрачной. Вилланы, жившие отдельными семьями на своих фермах или же, что бывало чаще, объединенные в тысячи деревень, которые возникли на поделенных на куски землях античных вилл, либо, как часто бывало на юге, собравшиеся в маленьких укрепленных поселках, существовали день за днем в условиях, которые были очень близки к неуюту и нищете. Основная масса земледельцев состояла из бедняков, которые гнулись под бременем поборов и повинностей и не имели никакой возможности улучшить свою повседневную жизнь. Их жилищем были лачуги с соломенными крышами и полом из утоптанной земли, в которых почти не было мебели. И такими крестьянские дома оставались в течение многих столетий. Шерстяная или льняная одежда крестьян была грубой, еда недостаточной. Один моралист, живший в начале XII в., писал, что виллан никогда не пьет вино из своего винограда и не съедает ни кусочка хорошей пищи; ему еще очень везет, если он может оставить себе свой черный хлеб и часть сливочного масла и сыра.

S'il a grasse oie ou la gйline,

Un gastel de blanche farine,

А son seigneur tot le destine

Крестьянин мог оставить себе лишь самое необходимое. Согласно социальным законам того времени, как говорил епископ Адальберт, крестьянин был обязан прежде всего снабжать имущие слои общества «деньгами, едой и одеждой», а другой благочестивый публицист, Этьен де Фужер, был согласен с ним в том, что дело виллана - пахать землю и растить скот ради пользы его господ.

Car chevalier et clerk, sans faille,

Vivent de ce qui travaille

Плохие методы обработки земли, грабительские поборы господ, разбой и войны между феодалами, природные бедствия - ящур у скота, наводнения, засухи, неурожай - все беды словно сговорились между собой, чтобы сделать тяжелее жизнь тружеников на Западе. Поскольку крестьяне не умели разумно расходовать свои запасы и поскольку каждый из них был замкнут в границах того поместья, где жил, голод был для Запада едва ли не характерным бедствием. Этот зловещий слуга смерти двигался быстро и опустошал земли, через которые проходил. Во Франции между 970 и 1100 гг. было не меньше шестидесяти голодных лет. В Англии еще сохранились предания об ужасном голоде в 1086 и 1125 гг. Все страны Западной Европы по очереди страдали от этого ужасного бедствия, которое почти поголовно уничтожало население целых округов и возрождало в людях навыки первобытной животной жизни. Кроме того, лишения и отсутствие гигиены увеличивали число эпидемий чумы и проказы. Однако возможность для крестьян жить семьями и благоприятные условия для поселения семей на земле позволяли быстро восполнить урон, и, несмотря на нищету и нужду, население росло, причем так, что его прирост нарушал равновесие между производством и потреблением жизненно необходимой продукции. Но такая плодовитость стала новой бедой для тех стран, где у несчастных жителей не было возможности освоения новых земель и тем самым улучшения своего материального положения.

Нравственное состояние сельских жителей было, возможно, еще хуже. Большинство из них смотрели на свою жизнь с мрачной покорностью. Виллан, вынужденный опираться только на свои силы, в своем одиночестве находил утешение только в своей семье, в деревенской общине и в обрядах и преданиях христианской веры, с которыми крестьяне знакомились в тысячах приходов, созданных по всему Западу. Но в нем так же, как и в его господах, продолжал жить дух прошлого, который не угас от просвещения и наделял западного крестьянина всеми характерными чертами предков - невежеством, суеверием, грубостью в поступках и манерах, жестокостью и склонностью к насилию. Подавляющее большинство вилланов и крепостных имело склонность к низкому обману. Это было печальное наследие предыдущих веков угнетения, к которому феодальный строй только прибавил свое (такое же) наследство. Никто не старался воспитывать низшие слои общества или внушить им чувство человеческого достоинства. Аристократическое общество, презиравшее вилланов, не было настолько мудрым, чтобы обращаться с ними как с людьми и этим сделать их лучше. Несмотря на то что проповедники в своих проповедях и богословы в своих сочинениях иногда цитировали евангельские изречения о том, что все христиане равны перед Богом, сословия, владевшие землей, полагали, что Бог дал им священное право господства над вилланами и крепостными, а потому считали виллана ниже вьючного скота. В XI в. во Франции крепостной стоил 88 су, а лошадь 100. Даже церковь только советовала господину быть милосердным к крепостным, а крепостному - повиноваться приказам господина и уважать его. Но в душах феодальных сеньоров не было доброты и справедливости, за которые крестьяне могли бы их любить. Господин, живший за счет виллана, отвечал ему на это только грубостью и презрением. По словам одного служителя церкви, жившего в то время, для господина было удовольствием топать ногами на крестьянина, кричать на него, издеваться над ним, и этот господин, незнакомый с чувствами беспристрастия и жалости, правил с помощью насилия и устрашения.

Землевладельческие сословия, эти неумелые организаторы труда, распространяли вокруг себя ненависть. Они породили в крестьянах бунтарский дух, который то скрыто, то явно угрожал мощной социально-экономической системе, на которой был основан феодальный строй. Так же, как во времена Каролингов, и по тем же причинам, которые теперь действовали еще сильнее, сельские жители в X и XI вв. не всегда были согласны покорно терпеть навязанную им тяжелую жизнь. Они пытались изменить свое слишком часто невыносимое существование путем бегства или переселения в другое место, о чем явно свидетельствует суровость законов, в которых идет речь о поимке беглых крестьян. Иногда вилланы уходили от господина, чтобы предложить свой труд в качестве поселенцев на невозделанных землях более добрым или более здравомыслящим господам. Иногда им удавалось, скрыв свое общественное положение, устроиться на жительство в поместье другого феодала, и, если им удавалось прожить на новом месте год и один день, их уже нельзя было вернуть назад. Иногда они присоединялись к группам богомольцев, шедших поклониться какой-нибудь святыне, и под этим предлогом искали лучшей жизни в другом месте. Иногда они пополняли собой шайки бродяг, которыми были переполнены дороги, - людей без дома и господина, стоявших вне закона, которые обитали в лесах или в ущельях гор, оберегая свою свободу, скрываясь после грабежей. Порой виллан тайно обдумывал какую-нибудь коварную месть и часто за много лет жестокого обращения мстил одним жестоким поступком - убийством, нападением из засады или отравлением. В литературе, предназначенной для высших сословий, общим местом стал совет остерегаться крепостных. Считалось, что крепостной способен на что угодно. Иногда положение крестьян становилось таким бедственным, что они решались на открытое восстание, и тогда внезапно вспыхивали бунты, похожие на восстания рабов в античную эпоху. Эти жакерии - буйные мятежи людей, потерявших надежду, - чаще всего возникали, видимо, из-за злоупотребления правом мертвой руки, ограничением права пользования общинными землями и произвольным требованием платежей с вилланов. Летописцы той эпохи редко считали эти мятежи достойными упоминания в своих хрониках и отметили только самые крупные - мятежи в Саксонии, Фризии и Голландии, восстания 1095 г. в Нидерландах и Франции и 1008 г. в Бретани и восстание в Нормандии в начале XI в. Именно его через 100 лет обессмертил в своих стихах Вас, который, используя литературный вымысел, вложил в уста восставших крестьян нечто вроде сельской «Марсельезы» - песню, очень энергичную по тону и содержавшую очень смелые требования равенства. На самом же деле крестьянские восстания сопровождались пожарами и резней, восставшие действовали наугад, не имея никакой программы и не объединившись в союз, и это кончалось всегда одинаково - высшие сословия, придя в себя, сразу же со зверской жестокостью и безжалостно подавляли мятеж. Так, в частности, закончилась нормандская жакерия, подавленная зловещим палачом, аристократом Раулем де Фужером. Но сила не могла остановить эти крестьянские волнения, которые, по свидетельству самых проницательных тогдашних наблюдателей, продолжались и в начале XII в. Они были предвестниками великого социально-экономического переворота, который через 200 лет перевернул всю систему труда.